Имплант

У меня всегда был иррациональный страх обнаружить в волосах жвачку. Вообще волосы всегда были моей гордостью, но вы не думайте, что эти сияющие на солнце пшеничного цвета кудри такие просто сами по себе, как бы не так. Несмотря на довольно хорошую наследственность, за волосами я следила с тринадцати лет: проводила за мытьём и другими процедурами не один час в душе, делала массаж головы, чтобы улучшить кровообращение, тратила деньги на масла, маски, сыворотки, бальзамы и прочую дрянь. А попробуйте ещё сохранять человеческий вид волосам, когда финансовые проблемы в семье достигают пика, а у тебя остаётся только мыльная водичка в пустой бутылке из-под «Хэд энд Шоулдерс». Также моей гордостью было то, что я никогда не использовала химические процедуры, да и дорого это было для меня и моей семьи. Так что моя борьба за красивые и сильные волосы сделала меня невероятно трепетной по отношению к ним.

И вот теперь она сидит на заднем сидении машины. И вот теперь, после какой-то оглушительной ссоры из-за её задания по литературе, она смачно чавкает, набирает слюну, надувает пузыри, причмокивает и снова чавкает с жвачкой во рту. Я чувствую эту жвачку всеми клеточками своего тела, звуки, которые она издаёт, становятся похожими на китайскую пытку, когда капли воды с периодичностью капают тебе на темечко, а ты постепенно сходишь с ума. Мне кажется, она чувствует мой страх, чувствует, что я слабее, чем она. И снова огромный ком жвачки перекатывается из её правой щеки в левую и обратно. Я почти ощущаю, как её слюна обволакивает этот мягкий розовый ком, как язык толкает его к нёбу, и вот уже близко мой затылок…

Кто-то сигналит сзади, раздаётся визг тормозов, наша машина делает крутой поворот и останавливается, врезавшись в ближайший фонарный столб. Оглушает звук разбитого стекла и металла. Затем приходит невесомость – машина начинает переворачиваться. Дыхание перехватило, я не верила своим глазам, мир переворачивался в буквальном смысле этого слова. За кюветом – приходит пустота. После одного полного оборота машина застревает где-то на склоне, метрах в тридцати от серпантина.

Если бы я была жвачкой, я бы предпочла спрятаться где-то в её дыхательных путях.

Слева слышу выразительные ругательства на другом языке, не на том, на котором я генерирую великолепные и изощрённые мысли о продолжении трагической истории жвачки и дыхательных путей его дочери.

Я была так увлечена развитием событий, происходивших сейчас в моей голове, что не заметила, как вся сила удара пришлась на правую сторону, то есть на меня: почти полностью снесло пассажирскую дверь и, конечно, основание двери вонзилось мне в ногу. Я смотрю налево. Причина, по которой я терплю все её выходки, сидит рядом, невредимая. Ни царапинки, на первый взгляд, я молюсь, чтобы он не получил повреждение серьезнее, например, внутреннее кровотечение. Я тяжело дышу, боль приходит резко, мне становится плохо от вида моего разорванного бедра. Кажется, это мышцы, а что если перелом бедра… Господи…

Я уже в каком-то тумане слышу, как он кричит её имя. Всё окутывает розовая пелена, такая же розовая, как жвачка у неё во рту. Моей последней мыслью было:

«Теперь никто мне не поверит, что она сделала это специально».

Шум, яркий белый свет бьёт по глазам. Слух постепенно возвращается, я слышу вибрации в своём теле, как оно гудит, как оно хочет жить, и как сердце гоняет горячую кровь по жилам. Не могу открыть глаза, они слезятся от света. Вокруг меня склонились два бесформенных силуэта, я надеюсь, это врачи, а ещё я надеюсь, что с ним всё в порядке… Где он? Они переговариваются негромко, на другом языке. После пережитого я стала понимать всё гораздо, гораздо хуже. В голове билось в созвучии с шумом крови в ушах: где он? Всё ли с ним в порядке? Чувствую, что эти двое о чём-то разгорячено спорят. Увидев, что я прихожу в себя, один из них тянется к моей руке, наверное, вколоть мне что-то. Второй резко его останавливает. Говорит уже в полный голос, я слышу нотки страха. Тот, со шприцем, мягко отстраняет коллегу и вводит мне лекарство… Снова пустота.

Когда я снова открыла глаза, в палате сгущались сумерки. Я с трудом вспомнила, что произошло накануне, ощущение было такое, что всё это мне лишь приснилось, если бы не эти слишком реалистические звуки скрежета металла и разбившегося стекла. И его золотистые, ореховые глаза, полные страха, последнее, что я видела в зеркале заднего вида.

Стараясь не совершать лишних движений, я попробовала осмотреться. Что-то слишком темно было в этой палате. Где вообще окно? Сколько прошло времени? Сутки? Сколько часов? Где мой муж и его дочь?

Я огляделась и поняла, что даже если это и больничная палата, то очень странная. Я была там одна, и кровать стояла ровно посередине комнаты, даже в полумраке было видно, что комната стерильна и сияет чистотой, пахло хлоркой, и ещё присутствовали запахи стоматологии. Ты никогда не перепутаешь запах обыкновенной больничной палаты и стоматологического кабинета, поверьте мне, никогда в жизни. Напротив моей кровати окно как будто было искусственно затемнено с помощью темной плёнки, а для надежности на окне стояли решётки. Слева от меня было небольшой закуток – возможно, там был туалет и раковина. Справа не было ничего. Какая странная постановка кровати, прямо в центре комнаты. Как будто я нахожусь прямо посреди неизвестности, такое было чувство – тревога. Входную дверь я видеть не могла, но подозревала, что находилась она прямо за изголовьем больничной койки. Это вызывало ужасный дискомфорт. Ощущение было, что больничная койка находится на виду у тысячи незримо наблюдающих за тобой зрителей.

Что за чертовщина.

Я попробовала пошевелиться. Высунув руки из-под пододеяльника, которым я была укрыта, я их осмотрела – вот следы от уколов, прямо на сгибе локтя два фиолетово-желтых синяка, возможно, я находилась какое-то время под капельницей. Голова всё ещё шумела, во рту пересохло, очень хотелось пить. Наверное, если здесь нет никаких запасов питьевой воды, мне придётся добраться до этого чёртового закутка, где, по моим соображениям, должна была находиться раковина и туалет. Об остальном я подумаю потом.

Напрячь мускулы и встать может показаться просто невыполнимой задачей, если ты проснулся в неизвестном месте после автомобильной аварии. Самое страшное было впереди – я откинула одеяло до колен и увидела свежий шов на бедре, в том месте, где ранее зияла зловещая улыбка открытых мышц и переплетений нервов. Он немного распух и казался какой-то страшной гусеницей, расположившейся прямо от колена до средней мышцы бедра… Теперь, когда я увидела его, почувствовала дёргающую боль во всей ноге. Как будто эта гусеница-шов и взаправду была живой и шевелилась.

Но что-то здесь было не так. Во всей этой атмосфере чувствовалась опасность, тревога, предельный дискомфорт.

Я попробовала пошевелить ногами. Другое уже ощущение в области лодыжки мне совсем не понравилось, как будто там был какой-то эластичный браслет, или даже что-то металлическое.

Я резко одернула одеяло и сбросила его на пол.

От моей лодыжки тянулась длинная цепь прямо под кровать.

Я помню это ощущение, когда тебе кажется, что в груди застрял тяжелый горячий ком, когда ты не можешь ни вдохнуть, ни сглотнуть, страх берет над тобой верх. Ты просто забываешь, как дышать. Ты думаешь, что так и родилась с горячим шаром в груди, который не даёт тебе выпрямиться. Закололи ладони. Когда я нервничаю, ладони мои колют будто миллионы иголок. Я даже не постаралась задать себе вопрос, за что и почему меня заперли в этой пропахшей зубным порошком комнате.

Знаете, есть вещи похуже смерти. Например, неизвестность. Вопросы, на которые ты не хочешь знать ответа. Жвачка в волосах. Да много чего. Задолго до случившейся аварии я думала, что иногда единственный выход и правда – смерть. Выход, а не самое худшее. Такая была у меня жизнь.

Давайте вернёмся немного назад, к моменту аварии и до. В машине слева от меня сидела живая причина, по которой я терпела все разочарования своей жизни, на месте водителя, рядом. Последние шесть лет я жила только с полным осознанием того, что эта любовная связь стоила того, что я сделала. Покинула семью. Оставила их в другой стране. У меня особо нет друзей в этом месте, в котором я жила с ним. Полностью выбросила остальные годы жизни – университетские годы, посвящённые философии. В один миг жизнь изменилась.

В один миг он просто удачно пошутил. Я рассмеялась. Я была в другой стране. Я не могла в тот момент не влюбиться в него.

И вот теперь я прикована цепью в этой комнате, а моей навязчивой мыслью остаётся «Все ли с ним в порядке?»

Так влюбляться нельзя, я этого не понимала, например, в школе. Однажды учительница рассказала перед всем классом одну историю про свою бывшую ученицу. Случилось так, что прилежная, хорошая девочка перестала посещать занятия. В причине, по которой она прогуливала школу, не было ничего прозаичного, собственно, и эта история и не отличалась каким-то закрученным сюжетом или излишней моралью. Было удивительно, как учительница сказала это: «Девочка просто влюбилась». Как будто она безнадёжно больна. Как будто это убьёт не только её, но и других девочек, которые перестанут ходить на занятия из-за влюбленности. Я не поняла тогда, почему влюбленность – это болезнь. Она отравляет твой разум, это на самом деле так.