Инстинкт У

Яна Перепечина. Инстинкт У, или Чрезвычайно посещаемое место и его обитатели

Моим обожаемым коллегам

и ненаглядным ученикам посвящается.

Я была счастлива с вами

и восторгаюсь вами до сих пор.

Кто узнал себя, не сердитесь:

не всё в книге правда,

но мои любовь и благодарность

видны невооружённым глазом.

Кто не узнал, не обижайтесь:

или поищите получше,

или ждите продолжение.

Вместо предисловия

Есть места, в которых бывают все. Ну, или почти все.

Вы можете прожить жизнь и ни разу не побывать в больнице. Встречаются такие редкие представители рода человеческого. Лично видела нескольких. Вполне реально обойтись без банка и даже Сбербанка, ЖЭКа, ДЭЗа, РЭУ, ЕИРЦ, МФЦ, собеса, пенсионного фонда, районного отдела полиции, театра и метро. Даже в магазины можно отправлять только жену, мужа, маму, тётю, прислугу (нужное подчеркнуть) и ни разу там не побывать самому. Но редко кто ни дня не проучился в школе и мало кто не отводил туда детей. Во всяком случае, у нас в стране.

А ещё есть люди, которые в школе бывают регулярно. Ну, загадка не сложная. Разумеется, я про учителей. Об их существовании знают все. Многие даже видели их живьём. Некоторые счастливцы дружат с ними или умудряются жить с этими представителями рода человеческого одной семьёй.

В общем, школа так или иначе присутствует в жизни почти каждого из нас.

Вот про это чрезвычайно посещаемое место и его обитателей и будет мой рассказ, который, собственно, уже начинается. Не будем задерживаться дольше и начнём-таки.

Часть 1

Школа первая, физико-математическая

Пять лет, как один день

Глава первая,

в которой появляется АлиСанна и рассказывается, почему она плакала в кабинете и как дошла до жизни такой

АлиСанна плакала у себя в кабинете, спрятавшись, на всякий случай, за распахнутой дверцей шкафа. Запереться она не могла: какой-то умник, очевидно, в целях безопасности, поставил на школьных дверях замки, которые было нельзя закрыть изнутри. И поэтому АлиСанна лила слёзы хоть и горько, но с опаской, без полной отдачи. Ведь полностью отдаться горю, понимая, что в любой момент нарушить ваше уединение может кто угодно, от охранника школы или завхоза до горячо любимых учеников, затруднительно… Впрочем, нет, в тот момент ученики ворваться в кабинет как раз и не могли – они отправились по домам отсыпаться после развесёлой выпускной ночи, почему-то упорно называемой всеми выпускным вечером.

Собственно, именно это обстоятельство и было причиной горьких слёз АлиСанны. Пять минут назад из её кабинета навсегда ушёл последний выпускник, который поднялся сюда после того, как они вернулись, встретив рассвет на Воробьёвых горах. Поднялся, чтобы забрать оставленные здесь после официальной части празднования вещи и уйти во взрослую, послешкольную жизнь. Этих «последних» учеников было ровно двадцать четыре человека. Все они веселой измученной гурьбой ввалились в их общий с АлиСанной триста одиннадцатый кабинет, разобрали сумки, пакеты и прочий скарб, долго со смехом опознавали свои вещи и наконец собрались-таки уходить.

Первой поняла, что в последний раз они находятся в этом кабинете на правах учеников, староста Таня Коваленко. Она вдруг замерла, поморгала растерянно и кинулась на шею АлиСанне с жалобным завыванием:

- АлиСанночка, дорогая наша! Как же мы теперь без вас?!

Та, наивно понадеявшись, что все слёзы уже пролиты на Последнем звонке, растерялась, обняла рыдающую Таню и зашарила рукой по своему столу, к которому её прижала высокая девочка, в поисках упаковки бумажных платков. И уже почти нащупала их. Но тут на неё со всех сторон кинулись остальные её ученицы в количестве пятнадцати штук. Сразу же образовалась форменная куча мала с АлиСанной в эпицентре. Мальчики, то есть, уже самые настоящие дяденьки, обниматься не лезли. За что им большое спасибо, а то непременно затоптали бы и бывших одноклассниц, и АлиСанну, и мне бы пришлось писать не книгу, а коллективный некролог. Лезть не лезли, но переминались с ноги на ногу поблизости и вид имели самый разнесчастный.

Кое-как утешив и успокоив своих великовозрастных детей, не желающих покидать стены родного кабинета, и помахав им в окно рукой, АлиСанна осталась одна. И вот тут-то… вот тут-то…

Вот тут-то мы ненадолго оставим безутешно рыдающую АлиСанну и расскажем, как она дошла до жизни такой. То есть, как, собственно, она стала учителем (вы ведь уже догадались, что она представительница именно этой профессии).

А началось всё задолго, очень задолго до того драматического утра, когда мы увидели разнесчастную плачущую АлиСанну. В тот день она впервые пришла в школу не в качестве ученицы…

Ах, нет, не права я. Началось всё раньше. Пожалуй, тогда, когда ей позвонила бывшая одноклассница Маруся и спросила, не хочет ли АлиСанна поработать в школе. Мама этой самой одноклассницы одновременно была директором этой самой школы и искала учителя русского языка и литературы, в котором остро нуждалось вверенное ей учреждение. АлиСанна, которая тогда была просто Алисой и как раз готовилась ко второй в своей жизни сессии, удивилась:

- Как это? Я ведь ещё даже на второй курс не перешла…

- Ну, когда начнёшь работать, как раз перейдёшь, - подбодрила её Маруся. – С сентября начнёшь.

- Но мне ведь и восемнадцати ещё нет, - вспомнила изумлённая Алиса.

- Так, если я не ошибаюсь, у тебя день рождения в начале сентября. Вот восемнадцать справишь и выйдешь на работу.

- И ты хочешь сказать, что меня возьмут? И вообще, я же на дневном учусь, как же я работать буду? Или во вторую смену?

- Ты съезди, поговори с мамой, то есть с Марианной Дмитриевной. Кстати, она просила узнать, не захочет ли кто-нибудь из твоих однокурсников вместе с тобой прийти…

Так Алиса и стала АлиСанной. Подружка Ульяна, которая поначалу вызвалась составить компанию и взахлёб мечтала о том, как они будут работать вместе, в последний момент испугалась и в школу не поехала. А Алиса рискнула. И летним днём, когда между старых домов по сухому горячему асфальту ветер увлечённо гонял тополиный пух, впервые вышла из троллейбуса на остановке в том месте, где сливаются Каширское и Варшавское шоссе.

Одноклассница Маруся подробно объяснила, как найти школу, и Алиса, сверяясь с листочком, на котором были записаны ориентиры, решительно глядя вперёд, но при этом трясясь мелкой дрожью, пошла белыми туфельками по тополиному пуху вперёд. Туфельки были почти новые, красивые, купленные чуть больше года назад для выпускного вечера. А теперь Алиса сама была без пяти минут учителем. Она шла, смотрела на пух, серый асфальт и туфельки и не верила, что всё это происходит с ней.

Школа стояла в низине. Алиса спустилась под горку и вошла в здание. Внутри было пусто и гулко, так пусто и гулко, что будущей учительнице захотелось сбежать, пока не поздно. Но оказалось, что сбежать она не успеет, потому что в коридор как раз вышла сама Марианна Дмитриевна, первый в её рабочей жизни директор.

Марианну Дмитриевну сложно было назвать красавицей, но и неинтересной её тоже никто бы не счёл. С довольно широкого, излишне, на первый взгляд, скуластого лица на замершую Алису посмотрели озорные умные глаза. Вид она при этом имела такой царственный, что Алиса робко кивнула и едва не присела в книксене. Марианна Дмитриевна тоже кивнула, причём весьма благосклонно, и, вдруг что-то вспомнив, повернулась спиной и неожиданно резво скрылась за углом, на ходу крикнув:

- Пойдём в мой кабинет! Там и поговорим. - Голос гулко отразился от стен, пометался по абсолютно пустому коридору и затих где-то на лестнице.

И они пошли. И поговорили. И Алиса, сама толком не поняв как, стала учителем русского языка и литературы. Со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями.

Недолго побеседовав с новой своей подчинённой, Марианна Дмитриевна скомандовала:

- Поднимись-ка на третий этаж. Зайдёшь в тридцать второй кабинет. Там увидишь Александра Алексеевича. Скажешь ему, что ты от меня. Я его предупреждала. Он тебе всё объяснит и впредь будет твоим наставником.

И Алиса пошла. Трясясь ещё сильнее, чем до этого. Потому что окончательно поняла, что её уже взяли на работу. Всё, обратного пути нет.

За положенные десять учебных школьных лет Алиса сменила три школы. Первую на вторую по причине переезда из одного спального района в другой, а вторую на третью из-за неуёмного желания мамы пристроить чадо в школу получше. И все эти три школы были новыми, с просторными коридорами, огромными окнами и широкими лестницами.

Но первая в Алисиной жизни школа-работа была совсем другой. Почти уже учительница даже растерялась немного от увиденного. Старое пятиэтажное здание с выпуклыми портретами-барельефами главных писателей и поэтов Советского Союза на фасаде поразило её стёртыми до отчётливых углублений ступенями лестниц. Подумалось, что если прорвёт какую-нибудь трубу (а о том, что такое вполне может быть, потрёпанное здание школы буквально вопило), то текущая вниз по ступеням вода будет задерживаться в этих вытоптанных ногами сотен и сотен учеников углублениях.

И вот шла она по этим стоптанным ступеням, внося и свою лепту в их истёртость, и чувствовала, как поднимается к совершенно новой жизни. Взрослой. Сложной. Страшной и интересной одновременно. Боялась, но всё же шла, поскольку решительности юной, худенькой до прозрачности и страшно застенчивой Алисе было не занимать.

На её стук тридцать второй кабинет отозвался глубоким баритоном, хулиганистым и жизнерадостным:

- И хто там?!

- Я. Здравствуйте, - робко откликнулась Алиса, приоткрыв дверь. И едва не отпрянула: за столом сидел высоченный, широкоплечий с лёгкой сединой в коротких волосах и кустистыми тёмными бровями симпатичный дядька. Стол ему был мал. И стул тоже. И даже кабинет явно жал в плечах. Ему бы шашку и лихого коня, - подумалось. Но вместо шашки была обычная шариковая ручка. И никакого коня в небольшом, залитом солнцем кабинете тоже не имелось. Если только он не прятался где-нибудь в шкафу или не пасся под окнами. Алиса немного растерялась, огляделась в поисках учителя, к которому её направили (дядечка за столом на представителя этой славной профессии не был похож совершенно), и объяснила:

- Я к Александру Алексеевичу.

- Енто я. – Ответил дядечка и широко повёл рукой:

- За-хо-ди.

Алиса шагнула пару раз и замерла.

- Ты чей будешь, ребёнок? И по какому поводу?

- Я от Марианны Дмитриевны. Меня зовут Алиса.

Александр Алексеевич молча посмотрел на неё, выразительно пошевелил выдающимися бровями, пожевал губами и вздохнул:

- Ах, Алиса… М-да… - потом подумал и добавил:

- Ну, сущий ребёнок ты, Алиса. – И снова махнул рукой, указывая на стул и парту перед его столом. Выглядел он при этом несколько растерянным.

- Садись, ребёнок. Тебе сколько лет?

- Восемнадцать… Будет… Четвёртого сентября. Я Марусина бывшая одноклассница. Дочки Марианны Дмитриевны.

- Да знаю я. – Очередной вздох. – Но Маруся тебя постарше выглядит. А ты… Ты просто…

- Одиннадцатиклассница? – несмело улыбнувшись, подсказала Алиса. Дядечка ей страшно нравился.

- Если бы. Ты о себе слишком высокого мнения. Класс восьмой, не хочешь?

Алиса знала, что выглядит моложе, то есть, конечно, младше своих лет. Но чтобы настолько? И ведь попыталась придать себе солидности. Надела любимое нежно-жёлтое платье, сшитое бабушкой по выкройкам журнала «Бурда», и белые туфли на высоких каблуках, купленные для выпускного вечера. И вот на тебе – класс восьмой.

Она тоже вздохнула. Виновато. Пару минут они посидели молча. Солнце светило ярко-ярко и лилось в распахнутые окна, заполняя каждый уголок кабинета. Каштаны, дотянувшиеся до третьего этажа, разлапистыми листьями гладили стёкла, и тополиный пух мотался по полу. В школе было тихо, очень тихо. И Алиса вдруг почувствовала себя… счастливой. Да-да, счастливой. И улыбнулась. Александр Алексеевич, усмехнувшись, сказал:

- Ну, что, АлиСанна, давай делом займёмся.

Она не поняла и вопросительно вскинула брови.

- Привыкай, теперь тебя будут звать именно так. Нет, поначалу, конечно, Алисой Александровной. Но недолго. Совсем недолго. Потом станешь Алисой Санной. Но и это именование долго не продержится. Сократят до АлиСанны. За глаза точно только так и будут звать. Неплохо, кстати, звучит. Как тебе?

- Вполне, - с усмешкой кивнула теперь уже АлиСанна. И, мысленно повторив новое своё имя, ещё раз кивнула:

– Вполне. Не самый худший вариант.

- Ну, и замечательно. А фамилиё твоё как? – манера говорить у Александра Алексеевича была забавная. АлиСанне нравилась.

- Селифанова.

- Отличная фамилия. Для школы вполне подходящая. – Одобрил её наставник.

- Почему? – удивилась АлиСанна.

- Потому что не смешная. И ассоциаций никаких не вызывает. Разве что с кучером Селифаном из «Мёртвых душ». Ну, так про него ещё вспомнить нужно. Но он персонаж далеко не главный, так что есть надежда, что не вспомнят. Да если и вспомнят – не беда. Некоторым везёт гораздо меньше. Была у нас тут недолго учительница математики с фамилией Болтайкина. Представляешь, учитель – и Болтайкина. Не повезло человеку.

- Была? – испугалась теперь уже АлиСанна.

- Была, - похоронно кивнул Александр Алексеевич. – И ушла. Не шмогла, ну, не шмогла она гордо и с достоинством нести знамя своей небанальной фамилии.

АлиСанна промолчала. Она ещё не знала, что про коллегу с неподходящей для школы фамилией будет слышать неоднократно, поскольку была эта история излюбленной школьной страшилкой, хотя и абсолютно правдивой.

- Или историк у нас был. Емелин.

- Так хорошая же фамилия.

- Замечательная, - энергично кивнул Александр Алексеевич. – Но его иначе чем «мели, Емеля, твоя неделя» не звали.

- И что, он из-за этого ушёл? – не поверила АлиСанна. – Ерунда какая-то.

- Да не из-за этого, - отмахнулся наставник и снова поводил бровями из стороны в сторону и сверху вниз. – Но всё равно неприятно.

АлиСанна заподозрила, что он над ней издевается. Уж больно весело блеснули глаза из под кустов выдающихся бровей.

- А меня вот Лексеичем зовут. Или Миссисипьевичем. Или Хуанхэвичем. Или Нилычем. Или…

- Ну, откуда Лексеич, я поняла, - перестав стесняться, в тон ему ответила АлиСанна. – А с чего бы вдруг эти… речные…м-м-м… отчества?

- Енисеев я. Александр Алексеевич Енисеев. Вот и развлекаются наши знатоки географии.

- Смешно. – Улыбнулась АлиСанна.

- Да? – угрожающе повёл бровью, теперь только левой, Нилыч.

- Да, - не дрогнула АлиСанна. – Даже очень.

Лексеич ещё немного сердито поводил бровями и не выдержал, хмыкнул:

- Мне тоже нравится. Молодцы наши обормоты. Забавно придумали. И ты молодец. Не трусиха. Этих моих бровей да манеры разговаривать поначалу все страшно боятся. А ты вот не поддалась. Умница. Сработаемся.

Они ещё долго говорили в тот день. А потом Миссисипьевич встал выбрался из-за стола, выпрямился во весь свой немаленький рост (АлиСанна была ему ровно до солнечного сплетения, и это вместе с высокими каблуками) и спустился с ней к директору. И они поговорили втроём. И уже под вечер смелая, не побоявшаяся бровей Хуанхэевича АлиСанна шла домой и снова не верила, что это происходит с ней. Потому что Марусина мама и по совместительству директор школы Марианна Дмитриевна прощанье ей сказала:

- Ну, так в конце августа мне позвони. И с пятого сентября я тебя жду на работе. До четвёртого уж погуляй, отметь совершеннолетие. И милости прошу.

Лето АлиСанна, как обычно, проводила на даче. И поначалу оно ничем не отличалось от всех предыдущих, школьных и студенческих, каникул. АлиСанна помогала бабушкам, следила за младшей сестрой, каталась на велосипеде, купалась в пруду и чувствовала себя вполне Алисой. Но чем ближе было к концу августа, тем чаще неведомая ещё школа напоминала о себе.

Началось всё с того, что ещё в июле АлиСанне в полном соответствии традициям русской литературы стали сниться сны. Тревожные и пугающие. То ей казалось, что ученики не будут слушаться её, то чистыми крокодилами представлялись будущие коллеги, то… В общем, АлиСанне снились типичные страшные сны учителя. Но тогда она ещё об этом не знала.

Это потом, много позже, став в школе уже окончательно своей, любознательная АлиСанна проведёт среди коллег опрос и узнает, что большинству из учителей снятся на редкость однотипные ночные кошмары. И в холодном поту учителя просыпаются от одного и того же.

Первое место в рейтинге ужасов, по результатам опросов, заняла вгоняющая в трепет картина, когда педагог не можешь справиться с классом. Милые, родные детки превращаются в монстров, никто не слышит учителя, всячески игнорирует и насмехается. Остальные страшилки не имели точного места в её импровизированном рейтинге, но сводились к следующему: коллеги боялись внезапной потери голоса, неожиданно настигшего склероза (это когда забываешь, о чём должен рассказать на сегодняшнем уроке), безвременной утраты классного журнала, порчи аттестатов. Ещё многим снился сон о том, что они входят в класс и не помнят имени ни одного ученика.

Как вам учительские ночки?

Так вот, у АлиCанны как раз такие ночки и начались. Нет, кошмары ей снились не так чтобы каждую ночь. Но, как я уже говорила, довольно регулярно. Вариантов у неё после таких снов было два: или запаниковать и отказаться от идеи пойти на работу, или начать готовиться к этой самой работе. АлиСанна паникёршей не была и восприняла сны в качестве этакого предупреждающего звонка: пора, пора начинать подготовку.

И начала. Засела за учебники по методике преподавания русского языка и литературы. Поняв, что этого мало, съездила в Москву и накупила целую кучу методичек, привезла их на дачу, соорудила из них на своём столе целую крепостную стену и стала готовиться, готовиться, готовиться. А ещё – чего уж греха таить – частенько репетировала, как впервые войдёт в класс в качестве учителя, как встанет, что скажет. Репетировала, конечно, у зеркала, внимательно присматриваясь к себе и запоминая особенно удачные позы, жесты и даже улыбки. Потом, когда школа стала для неё уже не будущим, а самым что ни на есть настоящим, АлиСанне было смешно и немного грустно обо всём этом вспоминать.

Так и не поддавшись паническим настроениям, АлиСанна в конце августа позвонила Марианне Дмитриевне. Та обрадовалась и сразу же заявила:

- Значит, приходишь пятого сентября. Готовься к русскому языку и литературе. Шестой класс, как мы и договаривались. Учебники есть?

- Мне Александр Алексеевич дал.

- Замечательно! – обрадовалась Марианна Дмитиревна. – А методички?

- Я купила.

- Молодец!

- Планирование и конспекты уроков потом покажи Нилычу, в смысле, Александру Алексеевичу. Приходи к первому уроку, потому что нужно обсудить ещё некоторые вопросы и разобраться с документами. Хорошо?

- Хорошо, - слабо пискнула смелая АлиСанна.

- Ну, и замечательно! – бодро пророкотала Марианна Дмитриевна, никакой слабости в голосе будущей подчинённой то ли не услышав, то ли решив не обращать на это внимания. АлиСанна положила трубку и посмотрела на себя в зеркало, висевшее на стене. Оно отразило тоненького бледного, несмотря на стойкий подмосковный загар, подростка. Было очень страшно. Хотелось отступить на заранее укреплённые позиции… Да чего уж там… Хотелось в панике бежать. Но это было не в характере АлиСанны. И вместо отступления она пошла выбирать одежду, в которой ей предстояло впервые отправиться на работу.

А дальше всё закрутилось. Четвёртого сентября отпраздновав свой день рождения в качестве студентки, пятого она надела строгий, но изящный костюм, тоже сшитый рукодельной её бабушкой, села на троллейбус номер семьдесят один и поехала к первой в своей жизни школе-работе.

Там было совсем не так, как летом, когда она только приезжала поговорить с Марианной Дмитриевной. Но зато абсолютно так, как она помнила из своего недалёкого детства: шум, суета, дети, мчавшиеся во все стороны одновременно. АлиСанна вздохнула и решительно пошла к кабинету директора.

В приёмной её встретила секретарь, пухленькая молодая женщина.

- Вы Алиса Александровна? – спросила она.

- Да.

- Меня зовут Лена. Лена Чупринина. Давай на «ты»? Мы ровесницы.

- Давай на «ты», - согласилась АлиСанна и удивилась: секретарь выглядела значительно старше неё и гораздо, гораздо солиднее. Подумалось: вот, как должен выглядеть учитель. В зеркале шкафа, стоящего в приёмной, она снова поймала своё отражение и покачала головой. Неподходящая внешность. Несолидная.

- Проходи в кабинет. Тебя там ждут, – тем временем пригласила её Лена.

АлиСанна постучала в косяк и вошла. Она не заметила, как секретарь Лена нажала какую-то кнопку.

В кабинете её и вправду ждали. Человек десять. Все заулыбались и захлопали. А Марианна Дмитриевна шагнула к ней навстречу с огромным букетом наперевес. АлиСанна тут же почувствовала себя учителем Нестором Петровичем из «Большой перемены».

- Ну, Алиса Александровна, поздравляем вас с днём рождения и первым рабочим днём, - прочувствованно сказала Марианна Дмитриевна. А невысокий бородатый мужчина энергично потёр руки и добавил:

- А теперь милости прошу ко мне! – прозвучало это кровожадно и угрожающе.

- Нет, Олег Дмитриевич, уж простите, но сначала ко мне, - худенькая маленькая женщина в спортивном костюме и со свистком на шее оттеснила бородача от растерявшейся АлиСанны.

- Так-так-так! – захлопала в ладоши Марианна Дмитриевна. – Давайте не все сразу. Не затопчите мне молодого специалиста! Вы про Алису Александровну уже наслышаны, а она вас всех видит в первый раз. Алиса Александровна, знакомьтесь… - и она принялась перечислять. АлиСанна вслед за её словами переводила взгляд с одного на другого и судорожно старалась запомнить всех вместе и каждого в отдельности.

Итак… Бородача зовут Олег Дмитриевич Люблинский (ударение на «ю») он завуч, его кабинет рядом с учительской на четвёртом этаже. Женщина со свистком – учитель физкультуры и классный руководитель шестого «А», того самого шестого «А», в котором предстояло вести русский язык и литературу АлиСанне. Из-за её спины подбадривающе широко улыбался и то и дело подмигивал высоченный и широченный её знакомец Александр Алексеевич, он же Лексеич, он же Миссисипьевич, он же Хуанхэвич, он же Нилыч. Рядом с ним стоял молодой парень чуть выше АлиСанны ростом, Вадим Александрович Лопатин, учитель математики. Вот про него она уже слышала от одноклассницы Маруси. Лопатин был на полгода старше самой АлиСанны и работал в школе ровно на полгода дольше. Тоже пришёл, едва справив восемнадцатилетие. На АлиСанну он посмотрел без приязни и несколько свысока. «Не подружимся», - подумала та, но всё равно вежливо улыбнулась. В кресле сидела симатичная толстушка средних лет, завуч по внеклассной работе. АлиСанна удивилась, поняв, что это мама Лопатина, Серафима Александровна. В отличие от сына, она смотрела на АлиСанну с явной симпатией.

За ней стоял худой, печально улыбающийся мужчина.

- Моховец, Яков Семёнович, - представила Марианна Дмитриевна, и добавила с гордостью:

- Яков Семёнович член Союза писателей, а у нас ведёт литературу в физмат классах.

Моховец смущённо потупился. Ему явно было и приятно, и неловко одновременно.

Ещё в кабинете были завхоз, оказавшаяся мамой секретаря Лены, учительница истории и не слишком красивая, но безусловно яркая женщина в красном коротком платье и плотных зелёных колготках с замысловатым рисунком, бухгалтер.

- Наша школа на самофинансировании, - объяснила Марианна Дмитриевна, - поэтому у нас есть бухгалтер, Лукашина Татьяна Николаевна.

АлиСанна про бухгалтера и самофинансирование не вполне поняла, но кивнула.

Тут прозвенел звонок.

- Первый, - безмятежно сказал Нилыч. И собравшиеся было бежать из кабинета его коллеги, успокоились.

- Второй через пять минут, - с нажимом напомнила Марианна Дмитриевна. – И все тут же снова засобирались уходить.

- Алиса Александровна, как только освободитесь – милости прошу ко мне, на четвёртый этаж, - пригласил бородатый завуч, - обсудим расписание.

- А на следующей перемене ко мне, в спортзал, поговорим о моём классе, - бросила женщина со свистком и убежала. Следом за ней кто быстрее, кто спокойнее разошлись и все остальные.

Отступление первое, непродолжительное

Пока АлиСанна осваивается в своей первой школе, оставим её на время. И поговорим о том, что же это за организм такой, школа.

Если, учась в педагогическом институте, студентки (а, чего уж там скрывать, студентов в таких вузах так мало, что можно их воспринимать как погрешность) не выскочили замуж на первых трёх курсах, то практически обрекли себя на жизнь старых дев. Говорю об этом с полным знанием дела, поскольку сама один из многочисленных пединститутов закончила и в школе, а позже и в институте проработала много лет.

Нет, это совсем не означает, что к четвёртому курсу вы резко подурнели, обзавелась склочным характером, множеством болячек и парочкой-другой невыносимых родственников-иждивенцев, что и сделало вас неконкурентным предложением на рынке невест. Совсем не в этом дело. Увы, не в этом.

Вполне возможно, что вы прекрасны и душой, и внешне, у вас ангельский нрав, вы здоровы так, что можете претендовать на место в отряде космонавтов и при этом круглая сирота с собственным жильём, дачей, машиной и прочими материальными благами. Но у вас есть, хоть и всего один, однако очень существенный недостаток. И недостаток этот – ваша профессия.

Дело в том, что именно начиная с четвёртого курса, студенток (ну, и немногочисленных студентов, чего уж там), юных и необстрелянных, направляют на практику в школу. Вернее, первая практика, как правило, случается ещё на третьем курсе. Но тогда она больше похожа на игру в школу: непродолжительная и не слишком обременительная. А вот на четвёртом курсе всё меняется. Будущих педагогов засылают в школы на несколько месяцев (в разных институтах по-разному, конечно, но в большинстве именно так, во всяком случае, так было во времена моей уже довольно далёкой студенческой молодости).

Всё. С этого момента нормальная жизнь заканчивается, так, в сущности, и не успев начаться. Сначала детский сад, потом школа, потом институт, и вот теперь снова… ШКОЛА. Именно так, заглавными буквами. Потому что для учителя ШКОЛА – это вся жизнь. Без преувеличения и ненужного пафоса. Правда. И только правда. Или вы настоящий учитель и живёте школой. Или вы не учитель. В этом случае школа быстро и естественно отторгает вас. Одно из двух. Третьего не дано.

Конец отступления

Итак, вы уже поняли, что с четвёртого курса начинается жизнь, которую и жизнью-то почти все мои знакомые и знакомые АлиCанны согласны считать с большой натяжкой. По их мнению, это скорее похоже на каторгу.

Но для АлиCанны эта самая ЖИЗНЬ началась, как мы уже знаем, ещё раньше, со второго курса, когда ей только исполнилось восемнадцать лет. А продолжается и по сей день.

АлиСанне сказочно повезло. Она попала в очень хорошую школу с дружным коллективом и умной директрисой во главе этого самого коллектива. Вы уже, наверное, поняли, что в такой школе работать – одно удовольствие. Если бы… Если бы не дети. Как говорил первый незабвенный и обожаемый завуч АлиСанны Олег Дмитриевич Люблинский (тот самый бородач): «В школе работать можно. В школе работать нужно. В школе работать хорошо… Если убрать оттуда детей.»

Нет-нет! Не подумайте ничего плохого! И Олег Дмитриевич, и подавляющее большинство наших с АлиСанной коллег, и сама АлиСанна любили и любят свою работу и детей. Проблема в том, что любят, как бы это помягче выразиться, слишком. Опять же не подумайте о нас плохо!

«Слишком» заключается в том, что мы готовы с утра до ночи торчать в школе, в обществе своих обожаемых учеников, их проблем, забот и чаяний. И даже (иногда, не слишком часто, конечно) в обществе их, учеников, родителей, бабушек и дедушек, а также старших братьев и сестёр. Вот если бы «убрать» из школы детей, мы бы работали, как и большинство нормальных людей, нормировано. Мы бы, уходя с работы, напрочь забывали о ней до следующего дня. Мы бы не сидели ночами над тетрадями и поурочными планированиями, рискуя зрением и семейным благополучием (это те, кто обзавёлся семьёй до четвёртого курса или кому удалось, о чудо, сделать это позже). Нам бы во сне не являлись наши ученики. А ведь являются, можете себе представить! И частенько! Многие наши с АлиСанной замужние и женатые коллеги со смехом рассказывают в учительской истории о своих ночных разговорах с учениками или их родителями, которые происходили во сне и были услышаны разбуженными несчастными супругами педагогов.

Любимый Муж АлиCанны, которого в начале нашей истории ещё нет, но позже он всё-таки появится, однажды удивлённо (АлиСанна имеет обыкновение спать молча) рассказывал, как она, громким и хорошо поставленным голосом ночью спросила: «Ну что? Всем понятно? Тогда работайте. Если у кого-то есть вопросы, то поднимите руку, я подойду и всё объясню». Муж не растерялся и подал какую-то встречную реплику. И АлиСанна честно пыталась сквозь сон ему ответить. Проснулась от того, что он обеспокоенно щупал её лоб на предмет обнаружения высокой температуры.

«Дети» АлиСанны обожают, когда она пересказывает им сны, вернее те из них, непременными героями которых являются они сами. Впрочем, другие сны со второго курса ей почти и не снятся. С того самого лета, когда АлиСанна только готовилась стать учителем. И кто бы мог подумать, что сны эти будут хоть кому-нибудь интересны. Но однажды она рассказала один из них своим детям. И теперь те ждут этих её «сонных» историй, как в детстве ждали «Спокойной ночи, малыши!» и радостно хохочут. Им смешно, видите ли!.. АлиСанне, впрочем, тоже. Поэтому рассказывает она их своим детям частенько.

Вот такую весёленькую жизнь гарантирует работа в школе. Поэтому-то и родилась на свет присказка завуча Люблинского, которая быстро пошла в народ и прижилась в отдельно взятой школе.

Прижиться-то прижилась, но пока детей из школы «убрать» не удаётся, и учителя продолжают жить их интересами, делами, заботами и проблемами. И о другой, спокойной и свободной от детей жизни, признаться честно, даже и не помышляют. Потому что не могут без своих учеников. Такие уж странные люди эти учителя…

Глава вторая,

в которой АлиСанна делает первые шаги по школе в качестве полноправного члена коллектива

В коридоре, когда туда вышла АлиСанна, броуновское движение учеников достигло своего пика: столпотворение в раздевалках и около них, беготня ввер-вниз по лестницам, куча-мала у туалета…

Но тут грянул второй звонок. Все тотчас же словно испарились. Вот только что были – и уже нет, умчались на урок. АлиСанна ещё помнила, что когда-то (да что там «когда-то», всего полтора года назад!) и она тоже умела чуть ли не телепортироваться, стоило услышать звонок. Поэтому, посмотрев вслед, одиннадцатиклашкам усмехнулась, вспомнив себя школьницей, и пошла к Люблинскому.

Лестницы опустели, коридоры тоже, и стало тихо. Но это была не та тишина, что летом, когда в школе нет никого, кроме нескольких человек. Это была тишина живая, рабочая, чудесная тишина, подобной которой нет больше нигде. Ну, разве что в театре.

АлиСанна шла на четвёртый этаж и слушала эту тишину. И с каждой ступенькой ей почему-то становилось всё веселее и веселее. В кабинет к Олегу Дмитриевичу она вошла и вовсе, улыбаясь.

- Смеёшься? – мрачно посмотрел на неё тот, оторвавшись от огромного листа миллиметровки, на котором чиркал что-то простым карандашом. Весь лист и стол вокруг него были усеяны крошками ластика – так энергично бородатый завуч стирал уже написанное.

- Садись, - Олег Дмитриевич махнул бородой в сторону одного из стульев. АлиСанна подошла и увидела, что на нём кривобокой горой возвышается стопка каких-то тетрадей. Тронь – и гора потечёт селем и погребёт под собой пол на площади в пару квадратных метров. Она в нерешительности остановилась и огляделась. Остальные стулья выглядели так же.

- Садись, садись, - не глядя, нетерпеливо поторопил Люблинский.

АлиСанна вспомнила, что она не школьница, а полноправная коллега, шагнула, аккуратно взяла стопку тетрадей и переложила на единственный свободный кусок подоконника.

Люблинский вздохнул, проводил тетради печальным взглядом и заметил:

- Могла бы и прямо на них сесть. От тебя ущерб небольшой. Ты сколько весишь-то хоть?

АлиСанна вопрос о весе проигнорировала и улыбнулась:

- Если бы я на них села, то уже на полу бы очутилась, заваленная тетрадями.

Олег Дмитриевич посмотрел на кособокую, несмотря на усилия АлиСанны придать ей более компактный и аккуратный вид, стопку, снова вздохнул и кивнул:

- Это да. И ведь покалечилась бы, неровен час. А Марианна Дмитриевна потом с меня за это голову бы сняла. Как же, вывел из строя молодого перспективного специалиста. Так что ты, молодой перспективный специалист, меня, можно сказать, от смерти спасла. Молодец. Будем дружить.

- Будем, - согласилась АлиСанна.

- Тогда я сейчас по дружбе тебе сделаю кошмарное расписание, - то ли предупредил, то ли напугал Люблинский. – И ты на меня не обижайся. На друзей ведь не обижаются.

- Делайте, - кивнула АлиСанна и достала заранее приготовленный листочек со своим институтским расписанием. – Только вот это учтите, пожалуйста.

Олег Дмитриевич лёг животом на стол, протянул руку, сгрёб листочек, посмотрел на него пару секунд и возопил:

- Почто без ножа режешь? Когда прикажешь тебе уроки ставить? Когда ещё ночь? Или когда уже ночь?

- Не знаю, - честно ответила АлиСанна. – Но Марианна Дмитриевна говорила, что вы волшебник.

- Говорила она… Набрала студентов. Вот пусть сама теперь идёт и делает расписание. А то Лопатин с листочком, ты с листочком. А я, как хочешь, так и вертись. Безобразие.

АлиСанна, услышав эту страстную тираду, хотела испугаться. Но потом всё же догадалась посмотреть на Люблинского. Тот сидел мрачнее тучи, но в глазах плясала целая толпа чертей, вполне себе весёлых и жизнерадостных. И она вспомнила слова своего наставника и проводника в мир средней общеобразовательной физико-математической школы №7981 Миссисипьевича: «Олега Дмитриевича не бойся. Он только на вид грозный и на жизнь пожаловаться любит. А так – душа человек. У него три дочки-школьницы, так что ты за четвёртую сойдёшь, и он тебя обязательно к себе под крылышко определит. Где уже есть три пигалицы, там ещё одной вполне место найдётся. Тем более, что даже внешне на его девиц похожа: тёмненькая и глазастая».

- Ладно, иди, горе моё горькое, - тем временем душераздираюше вздохнул Люблинский, - я что-нибудь придумаю. Но на эту неделю, уж не обессудь, я тебе расписание состряпал и менять не собираюсь. Делай что хочешь, но работу не прогуливай.

- Спасибо, - улыбнулась АлиСанна.

- Спасибо, - передразнил завуч, - я ей гадости говорю, а она мне спасибо. – И констатировал:

- Люблю вежливых. Будем дружить.

- Будем, - снова согласилась АлиСанна и встала.

- Учительская за стеной. Она всегда открыта. Там можно чайку хлебнуть или форточку переждать… - После слов про форточку АлиСанна на секунду напряглась, а потом поняла, что Люблинский так называет окно, не занятый урок. Поняла и хмыкнула: забавно.

- И ключи от кабинетов там в шкафу. И журналы. Иди пока, осваивайся, – проявил заботу Олег Дмитриевич. И АлиСанна пошла.

- Следующий урок у тебя в тридцать четвёртом кабинете, - крикнул он ей в спину, - ключ возьми!

- Хорошо, - ответила она, закрывая дверь.

- И в библиотеку зайди! – Это она услышала уже в учительской и улыбнулась. Так же, как и Нилыч, Люблинский ей страшно понравился.

Учительская была крохотная, в одно окно. По совету завуча АлиСанна решила оглядеться. Хотя разглядывать, в общем-то, было нечего: два стола, диван, притворяющийся кожаным, и три двухстворчатых шкафа. В одном – журналы, в другом – ключи, коробки с мелом, несколько учебников по педагогике и методике преподавания самых разных предметов и чей-то забытый пенал. В третьем – посуда для чаепития. Вот и всё богатство.

На столе лежало временное расписание на небольшом листе миллиметровки – уменьшенная копия того, что АлиСанна только что видела в кабинете завуча. Она нашла свою фамилию, достала ежедневник и стала записывать. Едва успела закончить, как в учительскую влетела маленькая, едва ли не меньше самой АлиСанны молодая женщина, похожая на не слишком красивую, но при этом запоминающуюся птичку.

- Привет, - сказала она. – Ты Алиса Александровна?

- Да, - кивнула та. И удивилась тому, что женщина её имя-отчество не сократила. Но рано, потому что та продолжила:

- Ну, здравствуй, АлиСанна. Будем знакомы. Я Маргарита Михайловна Ройзман. Но лучше просто Маргарита. Можно даже Марго. Или Рита. Преподаю алгебру и геометрию. Бывший классный руководитель Вадима Лопатина и Лены Чуприниной, секретаря… - женщина на минуту прервалась и пояснила:

- Это я тебе сразу объясняю что к чему и кто кому кем приходится. А то тут у нас чёрт ногу сломит… У нас тут половина школы родственники, свойсвтенники и кумовья… Пока всё понятно?

- Пока да, - кивнула слегка опешившая от такого напора АлиСанна.

- Ты, Алис… Ты не против, что я по имени? – не сбавляя темпа, поинтересовалась Маргарита Михайловна и, не дожидаясь ответа, продолжила:

- Ты, Алис, вещи здесь лучше не оставляй. У меня отсюда один раз шубу норковую украли. Пришла я, разделась, шубу на диван бросила, вышла ненадолго – шубы нет. Совсем. Кто-то пошалил. Шубу жалко, мне муж её, когда только разбогател, подарил. Но ты не расстраивайся, он мне уже новую купил.

АлиСанне стало смешно. Она смотрела на эту крохотную женщину и снова ловила себя на том, что улыбается. Третий человек, кроме директора и секретарши, с которым она познакомилась в школе, ей нравился. И она по наивности подумала, что так будет и с остальными. Наивная. Но в восемнадцать лет это простительно. Однако о плохом позже. А пока…

А пока грянул звонок. Маргарита Михайловна махнула рукой и куда-то унеслась, забыв плащ на том же самом диване, с которого у неё украли шубу. Алиса посмотрела на него в нерешительности. Но подумала, что плащ гораздо менее привлекательная добыча, и ушла, на всякий случай плотно прикрыв за собой дверь. Сунув голову в кабинет к завучу, она предупредила:

- Олег Дмитриевич, Маргарита Михайловна Ройзман плащ свой забыла. Не украдут? Она мне про шубу рассказывала…

- А, - махнул рукой, не отрываясь от расписания Люблинский, - могут. Неси ко мне.

- А Маргарита Михайловна найдёт его потом?

- Да уж догадается ко мне заглянуть, - сердито пробурчал завуч, - ко мне все идут, кому не лень. А уж Рита-то непременно заглянет в первую очередь. Тащи плащ и гуляй. Перемена у тебя.

АлиСанна кивнула, хотя Люблинский на неё глаз так и не поднял, всё таращился в своё драгоценное расписание и кивка её, разумеется, не увидел, принесла и аккуратно повесила на стул плащ и побежала вниз, в спортивный зал, как и обещала классному руководителю своего шестого «А».

В спортзале было пусто. АлиСанна оглянулась, никого не обнаружила и крикнула на всякий случай:

- Анна Владимировна!

- О! И ты здесь! – обрадовался вошедший следом за ней Хуанхэевич. – Ну, здравствуй, здравствуй… не буду говорить в рифму «хрен мордастый», поскольку ты не хрен и вовсе не мордастый. – Он подхватил АлиСанну под руку и потащил её куда-то влево. Там оказалась дверь в тренерскую. Отворив её без стука, Нилыч впихнул туда АлиСанну и следом вошёл сам. Не без труда, потому что узенькая дверь была ему явно маловата в плечах. АлиСанна заметила это и фыркнула.

- Смешно тебе? – грозно воззрился на неё Нилыч (это прозвище нравилось АлиСанне больше других, поэтому, пожалуй, перестанем перебирать все остальные и на нём и остановимся, чтобы никого не путать). – А мне каково? Боюсь растолстеть, а то ведь и не пройду сюда больше никогда. Как жить-то тогда? Курить-то где?

- Где все. А то нашёл себе персональную курилку! - звонко ответила ему Анна Владимировна, выходя из соседней комнатушки, в которой хранила инвентарь. АлиСанна поняла это, увидев за её спиной ровные ряды баскетбольных мячей на стеллажах, связки скакалок и огромного то ли коня, то ли козла, их она всё время путала.

- Пришли? – спросила хозяйка. – Садитесь. Чай будем пить. А то опять накуришься на голодный желудок, а потом будешь маяться до вечера. А потом твоя Лизавета станет мне звонить и плакаться, что ты себя гробишь, а я тебя не блюду. Так что ты ей передай, что блюду, ещё как.

- Блюдёшь, блюдёшь, - проворчал Нилыч, - заблюла уж совсем, вусмерть.

- Ой, прям вусмерть! – возмутилась Анна Владимировна и поинтересовалась:

- Алис, ты куришь?

- Нет.

- А потерпишь наш дым?

Табачный дым АлиСанна не любила, но хорошо знала пословицу про чужой монастырь и свой устав, тем более что ей в этом самом монастыре уже очень нравилось, и кивнула:

- Потерплю.

- Мы в вытяжку. На тебя, ребёнок, дымить не будем, - пообещал Нилыч и по-хозяйски плеснул себе из чайника кипятка в первую попавшуюся чашку.

- Алис, и ты давай, не стесняйся. У нас тут клуб по интересам: кто курит, кто ест, кто пьёт. Чай. Или кофе.

- Да я не принесла ничего.

- Потом принесёшь. Что мы всем коллективом одного цыплёнка не прокормим?

- Да уж, - согласно хмыкнула Анна Владимировна, сама не отличавшаяся крупногабаритностью. – Ты садись, и давай хоть поговорим в тишине, пока не набежали остальные. А то ведь словом не дадут перемолвиться, ироды.

Про иродов АлиСанна не поняла, но кивнула. Она вообще пока понимала далеко не всё, но решила, что в первый рабочий день это простительно и с расспросами не лезла, понимая, что постепенно во всём разберётся.

- Алис, ты пей чай и слушай меня.

- Что ты к ней с чаем пристала? – пробурчал Нилыч, сладострастно затягивающийся сигаретой у вытяжки. – Она кофе любит, правда?

- Нет, - покачала головой АлиСанна, ей было ужасно весело смотреть на него и слушать, - не люблю.

- Ка-а-ак? – безмерно удивился Нилыч. Выдающиеся брови его поползли вверх. – Ты, филолог, не любишь кофе? Курить не куришь, кофе не любишь. Скажи ещё, что матом не ругаешься.

- Не ругаюсь. Принципиально.

- М-да-а-а, - помрачнел Нилыч. – Ты меня обманула. Ты не филолог.

- Она ребёнок. Но уже с характером. Молодец. В школе без характера нельзя. И вообще - отстань от неё, - прикрикнула на него Анна Владимировна. – Дай нам поговорить. Скоро звонок, а я ей ещё ничего не сказала. Перемена всего десять минут.

- Молчу, молчу. – Примирительно поднял руки ладонями к ним Нилыч, сигарета при этом повисла на нижней губе. Вид у него был покаянный и комичный одновременно. Он вообще был похож на огромного смешного мальчишку. И АлиСанна не выдержала и фыркнула. Нилыч зыркнул на неё грозно из-под своих бровей, но, как и обещал, промолчал.

- Короче, Алис, - начала Анна Владимировна, - времени у нас всего ничего. Поэтому, пойдём-ка пока на третий этаж, я тебя по пути в курс дела введу.

АлиСанна с готовностью поднялась. Чаю она так и не выпила. Но от волнения ей и не хотелось. «Всё потом», - решила она и пошла следом за Анной Владимировной, на ходу коротко, в телеграфном стиле, говорившей:

- Тебе дали пока только мой класс. Шестой «А». Класс хороший. Тридцать два человека. Мальчиков и девочек примерно пополам. Раньше русский и литературу у них вела Калинина Валентина Викторовна. Они к ней привыкли, конечно, но ей тяжеловато было, нагрузка большая. Вот она и попросила их забрать. Шестой «Б» у неё остался, она в нём классный руководитель. Класс похуже. И теперь Валентина Викторовна переживает. Она бы с радостью от них отказалась и тебе спихнула, а моих себе оставила. Но классное руководство не даёт. Так что она недовольна. Имей это в виду.

- Понятно, - кивнула АлиСанна. Но на самом деле опять ничего не поняла. Какой смысл обижаться, если сама от класса отказалась?

- Дети мои добрые, но шустрые. Поэтому ты с ними построже. Особенно обрати внимание на Епифанова Вовку.

- Хорошо, - кивнула АлиСанна и тут же вспомнила фамилию самой Анны Владимировны:

- Он ваш сын?

- Да, - кивнула та, - учится хорошо. И не гад. Но озорник. Учти. И ещё. Мне на них жаловаться можешь и даже должна. Но вот к директору бегать по поводу и без повода – упаси Бог. Последнее это дело. Запомни.

Они уже дошли до третьего этажа, и в дверях Анна Владимировна придержала АлиСанну за локоть:

- Поняла, Алис?

Та серьёзно посмотрела на неё и кивнула:

- Поняла. Не буду.

- Вот и молодец. Помни об этом и всё у тебя получится. Ты девочка, похоже, толковая.

С этими словами она прошла по коридору, увлекая за собой АлиСанну, и открыла дверь в тридцать четвёртый кабинет. АлиСанна набрала побольше воздуха, как перед нырком, и шагнула вслед за ней в свою новую жизнь.

Глава третья,

в которой АлиСанна знакомится с остальными коллегами и вливается в коллектив, не без проблем и неприятностей, однако успешно

Буквально в первые дни АлиСанна выяснила, что среди коллег есть не только благожелательно настроенные, готовые помогать, делиться опытом и поддерживать, но и те, кто смотрит свысока и не скрывает презрения. Правда, таких на весь коллектив нашлось всего трое. Вернее, три. Потому что все они оказались дамами. И если первая из них в силу воспитания ещё старалась сдерживаться, то две последние относились к категории мегер. Были, так сказать, яркими представительницами этой человеческой категории.

С первой из них (той, что пыталась вести себя в рамках приличия), Валентиной Викторовной Калининой, АлиСанна познакомилась на второй день. Поскольку нагрузка у АлиСанны была маленькая и своего кабинета не имелось, то вела она жизнь кочевую. У какого учителя окно, в кабинет того она и бежит со всех ног, чтобы успеть подготовиться к уроку. К чести завуча Олега Дмитриевича Люблинского надо сказать, что он изо всех сил старался сделать АлиСанне приличное расписание. И два из четырёх своих присутственных дней она работала, не перебегая из класса в класс и с этажа на этаж. Но зато в два других у неё не было и двух уроков подряд в одном и том же кабинете.

И вот во второй её рабочий день, когда до конца урока оставалось ещё десять минут, распахнулась дверь и на пороге появилась вполне симпатичная, полненькая и очень похожая на сельскую учительницу из какого-нибудь чёрно-белого фильма женщина. Дети, которые ещё не привыкли к АлиСанне, и АлиСанна, которая ещё не привыкла к детям, уставились на женщину.

- Здравствуйте, дети, - устало-ласково произнесла вошедшая.

Шестиклашки вскочили, приветствуя.

- Здравствуйте, - поздоровалась вежливая АлиСанна, недоумевая. Она понятия не имела, кто перед ней.

- А это ведь были мои дети, мой любимый класс, - патетически произнесла женщина. АлиСанна с тревогой смотрела на неё: в голосе незнакомки отчётливо прозвучали слёзы.

- Простите?

- Я учила их русскому языку и литературе целый год. Взяла их сразу после начальной школы. – Подала следующую, не менее проникновенную реплику женщина.

АлиСанна тут же всё поняла. Ведь Нилыч и Анна Владимировна уже успели рассказать ей, что раньше с классом работала Валентина Викторовна Калинина.

- Доброе утро, Валентина Викторовна, - ещё раз доброжелательно поприветствовала коллегу АлиСанна, теперь уже по имени-отчеству.

- Доброе, - согласилась та таким голосом, каким сообщают о смерти всех родственников скопом. Она тяжело прошагала от двери до учительского стола и, мельком взглянув на АлиСанну и повернувшись к ней спиной, обратилась к шестиклассникам:

- Да, дети, нам с вами пришлось расстаться. Жаль. Очень жаль.

АлиСанна с подозрением посмотрела на Валентину Викторовну: с чего бы вдруг в её голосе звучали такие трагические нотки? Впрочем, лица коллеги она не видела, а свёрнутые жиденьким крендельком тёмные с проседью редкие волосы ничего не прояснили. Тем временем Валентина Викторовна проникновенно продолжала:

- Дети, не смотря на то, что обстоятельства вынудили нас расстаться, я прошу вас учиться хорошо. Старайтесь, мужайтесь, крепитесь. И вы сможете с честью выйти и из этого испытания. Я рада, что хотя бы некоторые из ваших уроков будут проходить в этом кабинете. Пусть вам помогают эти родные стены…

«Ничего себе, - думала оторопевшая АлиСанна, слушая проникнутый высоким трагическим пафосом монолог, - то есть новый учитель в моём лице – это тяжкое испытание для несчастных детей». Валентина Викторовна тем временем продолжала свою речь в том же духе. АлиСанна стояла за её спиной, чувствуя себя подлой самозванкой, которая явилась в мирные обители, нарушила устоявшийся порядок, сделала несчастными милейшую Валентину Викторовну и тридцать с лишним прелестных отроков, и ничегошеньки не понимала. Директор, Нилыч и Анна Владимировна в один голос твердили ей, что шестой «А» класс остался без учителя русского языка и литературы, а она, АлиСанна, то есть, всех своим появлением только выручила. А тут вдруг такое! АлиСанна понимала, конечно, что у неё совсем нет опыта и что ей до Валентины Викторовны далеко. Но ведь она не сама заявилась и выставила ту, отняла у неё любимый, как выясняется, класс. Так с какой же тогда стати такие речи?!

К счастью, наконец, прозвенел звонок. Молодая учительница и её ученики обрадовались ему в равной степени. АлиСанна с надеждой посмотрела в затылок коллеги. Ребята оживились и попытались подняться со своих мест.

- Сидите, дети, - велела им Валентина Викторовна и наконец обернулась к АлиСанне. – Ваша новая учительница должна закончить урок, дать домашнее задание… Она молодая и неопытная, вы должны делать на это скидку и вести себя хорошо, хотя бы в память обо мне...

- Спасибо, - кивнула АлиСанна. И, повернувшись к детям, сказала:

- Ребята, можете быть свободны. Задание запишем позже. Следующий урок у нас в тридцать втором кабинете.

Тем временем Валентина Викторовна всё с тем же торжественно-печальным выражением лица сняла серый плащ какого-то удивительно унылого оттенка и, не дожидаясь, пока АлиСанна соберёт сумку, принялась перебирать учебники и тетради, лежащие на столе. Деликатная АлиСанна, чувствуя себя несчастнейшим человеком на свете, свалившимся как снег на голову и испортившим жизнь бедной коллеге, робко спросила:

- Валентина Викторовна, простите, а разве не вы сами попросили Марианну Дмитриевну частично разгрузить вас?

Старшая коллега посмотрела на неё недовольно.

- Шестой «А» - это такой хороший класс, мечта каждого учителя..

- Я понимаю. Но разве его забрали без вашего ведома?

- Я бы лучше отдала шестой «Б». Там совсем, совсем другие дети.

- Так давайте пойдём к директору и предложим такой вариант. Пока ещё ребята не привыкли, пока можно всё поменять. Я готова взять шестой «Б»…

- К сожалению, я классный руководитель шестого «Б» и отдать их никак не могу, - тяжко, обвиняюще вздохнула Валентина Викторова. АлиСанна кивнула: понятно. И попрощалась. Ей нужно было перейти в тридцать второй кабинет и подготовиться к следующему уроку. А ведь ещё и за ключом на четвёртый этаж сбегать придётся.

Она быстро проскальзывала между снующих учеников, радующихся перемене и спешащих по своим делам, и думала: «Ну, и ради чего тогда эта трагическая речь? Если всё давно решено? Если вариантов всё равно нет: шестой «А» лучше, но оставить его нельзя, а шестой «Б» хуже, но его отдать невозможно. Тогда зачем, для чего нужно было срывать урок (целых десять минут пропало)? С какой целью тогда был устроен целый спектакль одного актёра? Просто так? По недомыслию? По душевной чёрствости? Или с желанием показать, что мне тут не рады? Дать понять, насколько мой приход не ко двору?»

После уроков она поговорила с Анной Викторовной и Нилычем. Те снова повторили ей, что Калинина сама просила уменьшить её нагрузку и что появление АлиСанны тут ни при чём. Так она тогда ничего и не поняла. Но на всякий случай старалась как можно реже пересекаться с Валентиной Викторовной. В целях сбережения аж тридцати четырёх нервных систем: тридцати двух детских, собственной и старшей коллеги.

Но на фоне ещё двух дам Валентина Викторовна казалась, можно сказать, милейшей женщиной. Потому что Калерия Павловна Рисова и Клавдия Ильинична Ухватко были… Как бы это помягче?.. В общем, были они неподражаемы.

Калерия Павловна тоже была филологом и работала в тридцать третьем кабинете, находившемся между классами Нилыча и Валентины Викторовны. Ещё довольно молодая, лет сорока с небольшим, со стрижкой под пажа, стройная и вполне симпатичная внешне, она, как поняла позже АлиСанна, вызывала стойкую антипатию у большинства коллег. Даже те, кто с ней почти не пересекался, считали её довольно странной. А уж АлиСанне и вовсе приходилось несладко. Потому что ей нередко выпадало работать в кабинете Калерии Павловны и встречаться с той гораздо чаще, чем хотелось бы.

Калерия Павловна ходила странной, слегка танцующей, но одновременно с этим удивительно неживой, деревянной походкой. Глядя на неё, АлиСанна всё время вспоминала дуболомов Урфина Джюса, хотя, конечно, фигура Калерия Павловна была намного изящнее тел деревянных солдат. Несмотря на не старый ещё возраст, Калерия Павловна тетради носила в тканевых, а то и сетчатых авоськах, одевалась не просто немодно (куда уж учителям с их тогдашними зарплатами было угнаться за модой!), а как-то вопиюще скучно и неинтересно. Вроде бы и фигура хорошая, и спина прямая, и брюки сидят неплохо… Но смотрятся всё это вместе так, что плакать хочется. Но на это АлиСанна в жизни не обратила бы внимания, если бы некрасивая, унылая одежда коллеги не была столь созвучна личности Калерии Павловны. Поэтому АлиСанна с удивлением узнала, что Рисова замужем и что у неё есть сын-подросток. Любого из своих коллег АлиСанна легко могла представить в кругу семьи: и яркого, шумного Нилыча, и ироничного Люблинского, и похожую на райскую птичку Маргариту Ройзман. Но вот Калерию Павловну – никак. Не справлялась АлиСаннина фантазия с такой задачей.

В жизнь АлиСанны Рисова вошла не менее беспардонно, чем Валентина Викторовна. Тоже задолго до конца урока, тоже без стука и с видом, вызывающим желание указать на дверь. Однако если Валентина Викторовна, исключая тот самый первый день, в кабинет хоть и входила, но всё же старалась не шуметь (что, впрочем, ей давалось с трудом), то Калерия Павловна ничем таким не озадачивалась.

Она с видом хозяйки, обнаружившей на кухонном столе наглую мышь, входила своей танцующе-деревянной походкой в кабинет, не удостаивая приветствием ни АлиСанну, ни детей, и шла к шкафам, которые стояли у задней стены. Там она долго, со вкусом переодевалась, вешала пальто, снимала сапоги, громко вжикая застёжками-молниями. Проделывая всё это, Калерия Павловна негромко, но отчётливо напевала. Петь она любила и пела везде: на улице, по пути от автобуса к школе, на лестнице и даже в кабинете. То, что АлиСанна в это время пыталась вести урок, Калерию Павловну ничуть не смущало. АлиСанна своим присутствием петь и переодеваться ей не мешала, а мешала ли она АлиСанне работать, Калерию Павловну совершенно искренне не интересовало. Она могла подойти, покопаться в ящиках учительского стола, неспешно прошествовать мимо доски к выходу, потом, будто вспомнив что-то, вернуться обратно к столу, могла несколько раз сходить к шкафам и обратно или начать поливать цветы, предварительно налив в лейку воды из-под крана.

АлиСанна, конечно, понимала, что Калерию Павловну выводит из себя ситуация, когда в её кабинете работает молоденькая коллега, что сама АлиСанна, на взгляд Рисовой, недоучка (это, разумеется, было правдой, и в этом честная АлиСанна была готова с Калерией согласиться) и что выстроить хорошие или хотя бы пристойные отношения у них никогда не получится. Но и терпеть такое отношение больше не могла. Хотя бы из-за детей, которые систематически недополучали знаний и нервничали, глядя на демонстративно пренебрежительное выражение лица Рисовой. Да и позволять Калерии Павловне низводить шестиклашек до уровня мебели, не стоящей внимания, АлиСанна не собиралась.

Конечно, можно было пожаловаться Люблинскому и попросить найти для них с шестым «А» другой кабинет. Или даже не жаловаться, а просто ограничиться просьбой. Он бы наверняка не отказал. Но АлиСанна решила, что пора взрослеть и вопрос решила сама. Взяла расписание и нашла себе другие свободные кабинеты, находящиеся подальше от тридцать второго и тридцать третьего. А потом просто поставила завуча в известность. Если бы он вздумал поинтересоваться, с чего бы это вдруг её обуяла такая тяга к перемене мест, то АлиСанна, возможно, и растерялась бы. Но Люблинский ничего такого не спросил, только улыбнулся в бороду. И в этой улыбке АлиСанне почудилось понимание. Она благодарно улыбнулась ему в ответ. С того дня так и повелось, что, когда Люблинский делал новое расписание, он всегда звал к себе АлиСанну и велел:

- Ищи себе кабинеты.

АлиСанна искала и находила и благодаря этому с Валентиной Викторовной и Калерией Павловной почти не сталкивалась, что очень её радовало.

Но если первых двух дам с натяжкой можно было назвать вполне интеллигентными (во всяком случае, вредничали они тихо, без откровенных скандалов), АлиСанна даже допускала, что это просто она им так несимпатична, а с остальными коллегами у них сложились прекрасные отношения, то третья, учительница биологии Клавдия Ильинична Ухватко, была особой совершенно другого типа.

АлиСанна на протяжении всех пяти лет работы в этой школе смотрела на неё, смотрела и всё никак не могла понять, каким же ветром занесло когда-то эту особу в педагогический институт? Никого менее подходящего для работы в школе и представить было невозможно. Всё в ней, начиная от громкого, визгливого голоса и заканчивая неприятной внешностью и отвратительной манерой вести себя с учениками, вызывало в большинстве коллег и школьников если не устойчивую антипатию, то желание убежать подальше и как можно реже сталкиваться. Она была жестока и беспардонна, дети шли к ней на уроки, как на каторгу. И добрейшая Марианна Дмитриевна ровным счётом ничего не могла сделать. Потому что уволить Клавдию Ильиничну по статье не было никакой возможности. А сама уходить она категорически не желала.

«Мёдом ей, что ли, здесь намазано?» – думала иногда АлиСанна и с трудом могла представить себе, как Клавдия Ильинична каждый день входит в кабинет, зная, что её ненавидит каждый из вынужденных учиться у неё. Неужели ей всё равно? Или она не замечает отношения к себе? Но разве возможно не заметить тот тугой сгусток неприязни, что возникал сразу, стоило появиться Клавдии Ильиничне хоть где, от столовой до учительской? Однако же Ухватко работала и не увольнялась.

Больше всего АлиСанна боялась, что такой неприятной особой Клавдия Ильинична стала после долгих лет работы, а раньше была милой девушкой. Ведь в этом случае и она, АлиСанна, тоже могла когда-нибудь стать похожей на биологичку. Тогда всё – можно сразу вешаться. Но потом АлиСанна вспоминала про других коллег, многие из которых были ровесниками Клавдии Ильиничны, но при этом оставались чудесными людьми и замечательными учителями, и успокаивалась: значит, есть надежда и после долгих лет работы в школе остаться человеком.

АлиСанне биологичка сразу же стала тыкать. Но если «ты» от Нилыча, Анны Владимировны, Люблинского и других коллег звучало в ушах АлиСанны почти музыкой, знаком симпатии и признания, то в устах Клавдии Ильиничны оно было сродни оскорблению.

К счастью, кабинет биологии, а Клавдия Ильинична, как я уже упоминала, была как раз биологом, располагался на пятом этаже за актовым залом, и кроме него в крошечный коридорчик выходили двери ещё только двух классов, химии и труда. Поэтому АлиСанна с Клавдией Ильиничной до поры до времени пересекалась даже реже, чем с Валентиной Викторовной и Калерией Павловной, и рассказ об этих трёх дамах мы пока закончим. Добавим ещё только то, что если большинство коллег по первой школе навсегда стали для АлиСанны примером того, какими должны быть учителя, то эта прелестная троица (кстати, между собой эти дамы прекрасно общались и даже дружили) стала живой иллюстрацией к тому, до чего АлиСанна ни за что не хотела бы докатиться.

Однако всё же пора, пора их пока оставить и рассказать о том, как АлиСанне работалось. Потому что работалось ей хоть и нелегко, но очень, очень интересно. Вы сомневаетесь в том, что в школе может быть интересно? Напрасно. Я намерена вам доказать обратное. На примере АлиСанны, конечно.

Глава четвёртая,

в которой АлиСанна неожиданно для себя получает

в придачу к шестому ещё и девятый класс

Недолго АлиСанна наслаждалась небольшой нагрузкой и работой только с шестым «А». Потому что буквально через две недели её вызвала Марианна Дмитриевна и сказала:

- Алис, нужно взять ещё один класс. Больше некому. Никак он в расписание не ложится.

- Хорошо, - легко согласилась ещё не обстрелянная и потому покладистая АлиСанна. Хотя нет, не только поэтому. Она просто неконфликтный и хорошо воспитанный человек, наша с вами АлиСанна.

Поэтому она согласилась, и в её жизни появился девятый «Г», физико-математический класс. Шестнадцать юношей и четыре девушки. Девятнадцать из них младше АлиСанны на четыре года, один - высоченный здоровенный Сёма Брюсов - на три. Как хочешь, так и справляйся.

Перед первым уроком в девятом «Г» АлиСанна тряслась даже сильнее, чем перед первым рабочим днём в своей жизни. Девятый физмат – это вам не шестой. Это совсем другие люди.

АлиСанне живо вспомнилась одна из серий «Ералаша», в которой брали интервью у смелой девушки-каскадёра. На вопрос, не страшно ли ей выполнять сложные трюки, хрупкая длинноволосая красавица отвечала, что нет, потому что раньше она работала учительницей в физико-математической школе. АлиСанна серию вспомнила и похолодела. Не иначе и её ждёт оживший стараниями учеников скелет и много других развлечений, от которых раньше времени поседеешь, пожалуй. Но тут на помощь пришла пословица о том, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. АлиСанна махнула рукой на страхи и отправилась работать. Учитель она, в конце концов, или нет?!

Надо сказать, что в те далёкие годы в их школе каждый одевался кто во что горазд, включая учителей. Бухгалтер Марьяна Львовна, например, как уже упоминалось, запросто щеголяла в коротеньком зелёном платьице и ярко-красных колготках. Или наоборот. Поэтому АлиСаннин рокерский прикид никого не удивлял и не возмущал… Как? Я забыла рассказать, что АлиСанна была рокером? Как же я так? Придётся сделать небольшое отступление и восполнить пробел.

Отступление второе, не очень маленькое

Итак, АлиСанна была рокером. Правда, довольно оригинальным. То есть, рок-музыку она очень любила. Предпочитала преимущественно отечественную, потому что, так уж сложилось, для неё в песне важна была не только музыка, но и текст. А в плане текстов русские рокеры впереди планеты всей (ну, это на взгляд АлиСанны, тут можно и поспорить, конечно, но она совершенно искренне была в этом уверена и до сих пор, кстати, мнения своего не поменяла).

Оригинальность же её заключалась в том, что при всей любви к рок-музыке АлиСанна была абсолютной трезвенницей, не пила ничего крепче кефира, не курила, наркотиков не употребляла, токсикоманией не страдала, матом не ругалась (про это вы уже знаете) и вела высоконравственный образ жизни. Что в те времена в среде рокеров было (да простят меня рок-музыканты и поклонники рок-музыки, но против правды не попрёшь) большой редкостью. Не удивлюсь, если АлиСанна вообще была единственной в своём роде. То есть для неё котлеты были отдельно, а мухи отдельно. Рок-музыка и рок-поэзия – это её, АлиСаннино, а вот образ жизни рокеров, это, извините, пусть другим останется.

Зато рокерский «прикид» её вполне устраивал. И в институт и на работу АлиСанна ходила в чёрных джинсиках, изящной женской «косухе» (куртке с косой молнией, излюбленной рокерской одежде), с кожаным же рюкзачком, густо увешанным значками и булавками. Довершали картину маленькие серебряные серёжки-черепа в ушах. Ах, да! И бандану, бандану она тоже частенько носила, чёрную такую, с черепами же…

В первый раз встретив её в школьном коридоре в таком виде, младшая дочка директрисы Марина восхищённо выдохнула:

- Вот это да-а-а! Всю жизнь мечтала, чтобы у меня такой учитель был! Везёт твоим ученикам.

- Да ладно тебе, - смутилась скромная АлиСанна и продолжила ходить на работу в косухе.

Но при этом никаких сакраментальных «секс, наркотики, рок-н-ролл» в её жизни не было. То есть, как вы уже поняли, третья составляющая известной триады шла без первых двух. Вот таким интересным человеком была АлиСанна.

С этим, кстати, связана забавная история из её рабочей жизни. Вся школа знала про любовь АлиСанны к рок-музыке и про её трезвый, скромный, едва ли не аскетичный образ жизни. И вот купила АлиСанна билет на концерт обожаемой группы «Алиса» (любовь к этой группе была основана вовсе не на том, что были они тёзками), который должен был состояться в знаменитой «Горбушке», ДК имени Горбунова, традиционном месте выступлений рокеров. Радовалась она этому событию чрезвычайно и чуть или не всей школе о предстоящем походе на концерт рассказала. И вот на следующий день после состоявшегося мероприятия пришла она на работу, а навстречу ей по коридору торопился куда-то завуч Люблинский. Увидев АлиСанну, он остановился, кровожадно потёр руки и сказал:

- Ну, здравствуй, пьяный подросток!

АлиСанна вытаращила на него глаза и только хотела поинтересоваться причиной такого обращения, как из своего кабинета вышел Нилыч и на весь коридор пророкотал:

- А! Вот и пьяный подросток явился!

Глаза Али Санны и так очень даже большие от природы стали и вовсе огромными, примерно как у долгопята. Если вы знаете о ком я, то всё уже поняли и АлиСанну, какой она была в тот момент, живо представили. Если не знаете, советую посмотреть их, долгопятовые, то есть, фотографии, потому что они станут прекрасными иллюстрациями к моему рассказу. Ведь АлиСанна в тот момент была натуральным долгопятом. Хорошеньким таким глазастеньким долгопятом в «косухе», чёрных джинсиках и с классным журналом девятого «А» под мышкой. К счастью, никто больше рядом не возник и пьяным подростком её не назвал, а то бы она и вовсе уподобилась третьей собаке из сказки Ганса Христиана (ну, или Ханса Кристиана, кому как больше нравится) Андерсена «Огниво», у которой, как известно, глаза были с башню.

Но и то, что она стала похожей на долгопята, привело Люблинского и Нилыча в восторг и чрезвычайно довольное расположение духа. Налюбовавшись до нельзя изумлённой АлиСанной, они смилостивились и всё ей объяснили.

Оказывается, накануне вечером в программе «МузОбоз» (была такая передача про современную музыку, помните?) рассказывали как раз о концерте «Алисы». Нилыч и Люблинский (и, кстати, как потом выяснилось, не только они, но ещё и добрая половина школы) случайно включили телевизор, услышали знакомое слово «Алиса», которым им АлиСанна на радостях им все уши прожужжала, и заинтересовались. Сюжет шёл дальше, корреспондент заливался соловьём, в красках описывая происходившее. И услышали коллеги АлиСанны примерно следующее:

- Толпы пьяных подростков штурмовали двери знаменитой «Горбушки»…

И картинкой к этим словам шло изображение абсолютно трезвой и очень внимательно слушавшей Константина Кинчева (как бы сейчас сказали, фронтмена группы «Алиса») АлиСанны.

- Представляешь, твоё, Алис, умное, интеллигентное лицо и текст – «толпы пьяных подростков»! – хохотал Нилыч. Люблинский фыркал и усмехался в бороду.

АлиСанне тоже стало смешно. А ещё она в очередной раз поняла, как ей повезло с её потрясающими коллегами и как она их любит. Они ещё немного пошутили, подивилась причудливому выбору видеоряда телевизионными деятелями и отправились работать. И никому в голову не пришло поверить тому, что АлиСанна и вправду была в тот вечер «пьяным подростоком» и на этом основании отстранить от работы. Такие вот отличные у неё были коллеги. Да и начальство тоже.

Кстати, с телевидением АлиСанне вообще очень «везло», потому что попадала в «ящик» она частенько и всегда с приключениями. То решат с подружками первого сентября прогулять пару пар в институте и отправятся в центральный «Детский мир» (ну, нравилось им по нему бродить) да и попадут в новостную программу. То телевизионщики снимут, как АлиСанна ведёт урок, покажут сюжет про жизнь московских учителей… А потом ещё раз покажут… И снова покажут… Но уже с закадровым текстом не про жизнь, а про взяточничество, коррупцию и прочие преступления в учительской среде.

И снова над АлиСанной будут подшучивать развесёлые коллеги, называя её уже не «пьяным подростком», а "коррупционером и расхитителем государственной собственности". И вопросы будут задавать из серии: «Что ты стырить-то смогла, АлиСанна? Ящик мела, что ли? Или классную доску умыкнула для личных нужд? Поделись опытом. А то мы никак всем коллективом придумать не можем, что бы такое стащить с работы!»

В общем, вот такой АлиСанна везучий человек. Звезда экрана, так сказать…

Конец отступления

Но вернёмся к первому уроку в девятом «Г».

В своём рокерском прикиде АлиСанна отправилась знакомиться с новым классом. Кабинет, в котором должен был проходить урок, отличался от большинства школьных кабинетов тем, что дверь в него находилась не в начале, у доски, а в конце. Ещё не закончилась перемена, но девятый класс уже сидел за партами, когда АлиСанна прошла между рядами и положила на учительский стул свой кожаный рюкзак, а на стол – классный журнал. Взрослые дети недоумённо посмотрели на неё. АлиСанна улыбнулась им, сняла косуху. Тут как раз и звонок грянул.

- Добрый день, - произнесла АлиСанна, - меня зовут Алиса Александровна Селифанова, и я буду учить вас русскому языку и литературе.

Дети так явно изумились, что даже рты раскрыли. Но до долгопятовских их глаза по размеру всё же не дотянули, остановились на лемурьих. Много позже одна из учениц скажет АлиСанне:

- Вот вы тогда нас потрясли! Входит такая девочка, в косухе, и говорит, что она наш учитель.

А тогда они рты раскрыли, но тут же пришли в себя и вскочили – приветствовать новую учительницу. И оказалось, что всё не так страшно. Девятый класс оказался ничуть не хуже шестого. И с этими детьми АлиСанна тоже вскоре подружилась.

Ко Дню учителя, который, как почти всем известно, празднуется в стране в начале октября, неугомонная завуч по внеклассной работе Серафима Александровна Лопатина решила провести анонимный опрос среди учеников. А раз решила, то выполнила. АлиСанна об этом узнала только тогда, когда возбуждённая Серафима Александровна ворвалась к ней в кабинет с кипой каких-то разномастных листочков и вывалила их на учительский стол:

- Смотри! – громко хлопнула она по листкам рукой и те разлетелись в разные стороны.

- На что? – спросила АлиСанна, нырнув под стол, чтобы собрать их.

- Да на это, на это, - тыкала упитанным пальцем то в один листок, то в другой Серафима Александровна, тоже присоединившаяся к ней.

Так и вышло, что там, под столом, АлиСанна узнала о том, что многие ученики на вопрос, кто лучший учитель в школе, неожиданно ответили, что именно она, АлиСанна.

- Не может быть! – изумилась та, попыталась выбраться из-под стола и больно стукнулась затылком. – Не может быть.

- Я тоже удивилась. Ты же без году неделю работаешь. А вот смотри-ка! – тяжело поднялась с колен при помощи АлиСанны Лопатина. – И ведь опрос анонимный. Значит, и вправду так думают. Молодец, Алиса! Пойду Марианне Дмитриевне расскажу…

- Не надо, - попросила АлиСанна, - ну, зачем?

- Как это не надо? Надо! Она должна знать, что не ошиблась в тебе! – громогласно не согласилась с ней Серафима Александровна и положила на её стол несколько листочков. – На, возьми на память.

Когда она вышла из кабинета, АлиСанна разгладила изрядно помятые листочки и посмотрела на написанные разными почерками ответы. На каждом из них было её имя. Она аккуратно сложила признания в любви в свой ежедневник и посмотрела в окно. На улице было самое лучшее, по её мнению, время – московская золотая осень. Листья деревьев уже пожелтели и покраснели, но ещё почти не осыпались. Ласковое солнце пробивалось сквозь них, и от этого в школьном дворе было ярко и празднично. И небо голубело, и ветра не было. АлиСанна смотрела в окно и была счастлива, как может быть счастлив человек, нашедший себя.

Глава пятая,

в которой АлиСанна окончательно осваивается и начинает понимать, что за зверь такой школа, что за люди такие дети, и испытывает на себе великую силу инстинкта У

Как вы уже поняли, пришла наша АлиСанна работать в школу на втором курсе института. И очень скоро поняла, что повезло ей невероятно. Школа старая, условия работы так себе, но коллектив – потрясающий (трёх вышеописанных дам мы в расчёт брать не будем). Почти про любого можно рассказывать взахлёб и часами. Как и про то, что такое работать в старой школе.

На этом пока и остановимся поподробнее. Обрисую, так сказать, быт АлиСанны и её коллег.

Однажды во время урока (не выдержал силы её голоса, что ли?) из потолочного шва вывалился приличный кусок цемента и штукатурки (килограмма на полтора) и рухнул прямо на первую парту в среднем ряду. Пыль, грохот, дети (а это были шестиклашки) в шоке, АлиСанна тоже. Первая мысль: только бы никого не зашибло. Слава Богу, обошлось.

Выкинули кусок, вытерли пыль, дети её ненаглядные встряхнулись и продолжили работать дальше. У них не случилось никакой истерики и даже не возникло желания, воспользовавшись случаем, саботировать учебный процесс. Хотя, может, просто не догадались?

Всё произошедшее у АлиСанны вызвало лишь неуёмный восторг. Ведь это не дети – это стоики какие-то! Ну, как их не любить? А она уже от стадии привыкания медленно и верно переходила к следующей – горячей влюблённости. Это та самая, когда до настоящей любви ещё далеко, но и равнодушием уже не пахнет.

Смотрела она на детей, склонившихся над тетрадями, и испытывала к ним такую нежность, такое умиление от вида их сосредоточенных лиц, что даже ком в горле вставал и хотелось каждого погладить по голове. АлиСанна удивлялась и с трудом удерживала себя от этого непонятного и чрезвычайно эмоционального поступка. Просто она ещё не знала, что так мощно и непреодолимо даёт о себе знать инстинкт, который АлиСанна чуть позже назовёт для себя инстинктом У, или, что понятнее, учительским инстинктом.

Если верить вездесущей и всё, ну, или почти всё знающей Википедии, инстинкт – это совокупность врождённых тенденций и стремлений, выражающихся в форме сложного автоматического поведения. В узком смысле – совокупность сложных наследственно обусловленных актов поведения, характерных для особей данного вида при определённых условиях. Так вот, по мнению АлиСанны, у прирождённых учителей была эта самая совокупность тенденций и стремлений не только объяснить, втолковать, вбить в головы, разжевать и в рот положить, но и защитить, уберечь, пожалеть, понять, помочь. Только всё это она поймёт позже, много позже. А в тот, первый свой рабочий год она впервые почувствовала в себе непонятного для неё тогда происхождения чувства и эмоции. И не знала она ещё, что это как раз инстинкт У движет, руководит ей. Она просто понимала, что находится на своём месте, что нашла себя в этой жизни и что именно благодаря этому с радостью едет на работу, с замиранием сердца входит в класс и с умилением радуется достижениям своих первых учеников.

Ну, да что-то я отвлеклась. Вернёмся к будням АлиСанны и её коллег. В другой раз, уже после того, как обрушилась на головы её учеников злосчастная штукатурка, когда АлиСанна радостно написала на доске очередное предложение, повернулась к классу и раскрыла рот, чтобы задать вопрос, её мальчишки (а это как раз были девятиклашки) неожиданно вскочили из-за парт и кинулись к ней. Как при замедленной съёмке, она увидела их перекошенные, испуганные лица, а сама при этом успела подумать: «Что происходит?! Куда это они?!!»

Оказалось, школьная доска, не выдержав АлиСанниного напора, открепилась от стены и стала падать на неё. Сама АлиСанна этого не видела, поскольку стояла лицом к классу. А вот ребята её драгоценные увидели, среагировали и попытались свою юную учительницу спасти от незавидной участи быть придавленной школьной доской на глазах у всего класса. Спасли. АлиСанна даже испугаться не успела.

Это всё смешно, конечно. Но вот её коллегу, худенькую, невысокую учительницу химии доской-то как раз и прихлопнуло. Да-да. Не шучу. Причём доска была тяжеленная, из тех, что ездят вверх-вниз при помощи скрытого за доской противовеса. В роли противовеса выступает немаленькая бетонная плита. К счастью, доска упала на учительский стол, и несчастную Ирину Владимировну придавила не до конца. А только до гематом и сотрясения мозга. Хотя ей и это не понравилось. Она предпочла бы вообще доску использовать исключительно по назначению, а не в качестве средства придания жизни остроты и драйва.

В травмпункте, куда её привезли, весёлый доктор задал АлиСанниной коллеге вопрос: «Чем же тебя так, деточка?» Ирина Владимировна, тоже худенькая, невысокая и совсем молодая, густо покраснела и ответила: «Я не деточка, я учительница. А придавило меня школьной доской». Следующие полчаса весь травмпункт, включая травмированных и пострадавших, рыдал от смеха.

Через пару лет работы в таких условиях АлиСанне и её коллегам стало ещё веселее: начался капитальный ремонт. Вы, уважаемые читатели, не поняли в чём проблема? Добавлю остроты – капитальный ремонт проходил без отселения школьного населения.

Весь учебный год потрясающие дети и героический коллектив учились и работали в неотапливаемых кабинетах, в жуткой грязи и, простите, вони. И это в Москве, в самом конце двадцатого века!

А тут как раз методист из АлиСанниного института решила посетить уроки своей студентки. АлиСанна её честно предупредила о ситуации и посоветовала одеться поплоше и потеплее. Методист то ли не поняла, то ли не поверила, но в итоге приехала одетая прилично и симпатично. А зря. Её глаза, когда она увидела, что творится в школе и в каких условиях работают и учатся пятьсот с лишним человек, АлиСанна не забудет никогда.

Методист планировала побыть на трёх уроках, о чём заранее известила проверяемое лицо, то есть АлиСанну. Во время первого мимо окон неотапливаемого (зимой!) кабинета летали рулоны отслужившего свой срок рубероида, который снимали и скидывали с крыши строители. Когда пролетел первый (в самом начале урока), методист вздрогнула и уставилась в окно, дети же (а это были те самые шестиклашки, ставшие к тому времени уже восьмиклашками) радостно загудели. Ещё бы – такое развлечение! Следующие сорок минут рулоны пролетали с завидной регулярностью.

Детям вскоре развлечение порядком поднадоело. Они решили, что АлиСанна и то, о чём она рассказывает, гораздо интереснее, и с удовольствием продолжили работу. Методист же сидела в полуобморочном состоянии и застенчиво дышала на посиневшие от холода пальцы. Как только прозвенел звонок, она подбежала к АлиСанне с выражением такого неописуемого восторга (не знаю уж от чего: от того ли, что АлиСанна такой выскококлассный специалист, или от того, что урок наконец закончился), обрушила на неё поток комплиментов и в конце тирады скромно заметила:

- Ну, мне всё уже стало абсолютно ясно. Ещё два урока сидеть нет никакого смысла. Спасибо вам огромное, я побежала!

Уже на пороге она обернулась и экзальтированно воскликнула:

- Вашему коллективу надо памятник при жизни поставить! Подвижники! Настоящие подвижники!

Ремонт АлиСанна и её коллеги пережили, но памятника не дождались. Да, в общем-то, и не ждали. Им бы работать в нормальных условиях, а памятники не нужны.

Но это я что-то далеко вперёд забежала. В этом эпизоде АлиСанна уже благополучно отработала в школе аж два с лишним года. А надо бы вернуться к тому времени, когда всё только начиналось.

Совмещать работу и учёбу всегда нелегко. Работу и учёбу на дневном отделении института – особенно. Чтобы не слишком много прогуливать и всё успевать АлиСанне приходилось проявлять чудеса ловкости, скорости и выносливости буквально ежедневно. Иногда ей нужно было приехать в школу, провести два урока, потом помчаться в институт (троллейбус или трамвай, метро с двумя пересадками и снова трамвай), отучиться две пары и опять вернуться в школу (трамвай, метро с двумя пересадками и двенадцать минут бешеным галопом, потому что в обратную сторону добираться на трамвае или троллейбусе было неудобно), чтобы отработать восьмой или девятый урок. Или наоборот: с утра пораньше явиться в альма-матер, отсидеть пару, долететь до работы, дать три урока и помчаться обратно.

И вот таким образом АлиСанна носилась целых четыре года. И удивительным, непостижимым образом чувствовала себя при этом совершенно счастливой. Путь от работы до учёбы был просчитан до минуты (ровно пятьдесят две, если повезёт). Вскочила, едва прозвенел звонок – и вперёд. И как-то она всё успевала. Просто удивительно. В транспорте читала заданную преподавателями литературу, научилась делать это даже на ходу, в переходах, и повторяла лекции. К урокам готовилась ночами, тетради проверяла тогда же. И даже замуж успела выскочить в девятнадцать лет (ну, это она зря сделала, прямо скажем, но об этом потом, потом, здесь разговор не о личной жизни, а о работе). А ещё она все эти годы была невероятно стройная, совершенно не задумываясь при этом о том, можно ли есть после шести вечера (питалась, когда успевала, в том числе – далеко заполночь). Потому что при таком ритме затруднительно располнеть. Особенно, если учесть, что и от дома работа была не так чтобы близко. От родительского – полчаса на троллейбусе или автобусе. А уж когда АлиСанна замуж вышла, то и вовсе умудрялась ездить от улицы с чудным названием Инициативная, что находилась и сейчас благополучно находится хоть и неподалёку от Кутузовского проспекта, но в жуткой, на взгляд АлиСанны, дыре, до «Нагатинской», где стояла её родная школа.

Правда, при такой жизни ужасно обязательная и нечеловечески пунктуальная АлиСанна однажды прогуляла почти целый урок. Как самый распоследний прогульщик. Правда, не злонамеренно, а случайно.

Дело было так. Поменялось расписание, АлиСанна честно списала новое и благополучно о нём забыла. Напрочь. И пришла себе по старому расписанию, не к первому, а ко второму уроку. Заранее пришла, чтобы спокойно в тишине подготовиться к занятиям.

На лестнице она столкнулась с Люблинским. Пегая борода того была всклокочена сильнее обычного, да и в целом вид он имел довольно потрёпанный и несчастный. Увидев спокойно поднимавшуюся по ступеням АлиСанну, он засунул пальцы обеих рук в дебри бороды и воззрился на подчинённую. Взгляд его являл собою невероятную помесь облегчения, счастья, недоумения и возмущения.

- Доброе утро, Олег Дмитриевич, - весело поздоровалась АлиСанна.

- Ты почему прогуливаешь? – в ответ поинтересовался завуч.

- Я не прогуливаю, - ещё веселее ответила АлиСанна (она хорошо знала любовь своего обожаемого начальства к розыгрышам и заранее предвкушала удовольствие).

- Как не прогуливаешь, когда у тебя урок уже двадцать пять минут как идёт?!

- Мне ко второму, - беспечно отозвалась АлиСанна. – Сегодня же понедельник. Или нет?! – тут же испугалась она, увидев преувеличенно возмущённый взгляд начальства.

- Сегодня понедельник, - согласился Люблинский страшным голосом, - но расписание поменялось. Я тут с ума схожу, думаю, случилось с ней что: под трамвай попала, сосулькой придавило, в метро затоптали… А она бессовестно прогуливает!

- А-а-а-а-ах, - только и смогла выдохнуть АлиСанна в полуобморочном состоянии. – Как же я так? Простите, Олег Дмитриевич! Пожалуйста! А дети? Где мои дети?

- Я их посадил в тридцатый кабинет, - крикнул Люблинский вдогонку АлиСанне, потому что она уже неслась семимильными шагами выполнять свой профессиональный долг. Он посмотрел ей вслед, улыбнулся, покачал головой – и всё. Никак прогульщицу не наказал. Не пожурил, не сделал выговор, не лишил премии, не стал читать нотаций, не… Да вообще ничего «не». И даже не рассказал никому. И даже больше ни разу в жизни об этом случае не упомянул. Потому что с кем-с кем, а с начальством АлиСанне повезло. Сказочно. Фантастически.

Вместо этого он повернулся и пошёл к своему кабинету, негромко напевая:

- Не люблю учить я, не люблю учить я… - но это, конечно, было неправдой.

Времени на друзей у АлиСанны тоже почти не хватало. Некоторые из них даже на работу к ней приезжали, чтобы хоть немного пообщаться. У них ведь была нормальная студенческая жизнь, а у АлиСанны – ненормальная студенческо-рабочая. Однажды её бывший одноклассник и приятель Женька Мартыненко позвонил и сказал:

- Алиска, я тебя сто лет не видел и, чувствую, ещё столько же не увижу. Давай хоть на работу к тебе заявлюсь.

- Заявляйся, - согласилась, подумав, АлиСанна, - у меня завтра восьмой урок последний. И в институт потом не надо. И в библиотеку тоже. И вообще – до пятницы я совершенно свободна.

И это было правдой. Потому что речь шла о четверге.

- А можно я у тебя на уроке посижу? – спросил вдруг Женька.

- Да пожалуйста, - разрешила АлиСанна.

И он посидел. Была уже весна первого рабочего года АлиСанны. Она совсем освоилась и чувствовала себя у доски легко и непринуждённо. Урок шёл весело, интересно, и только изредка, скользнув взглядом поверх голов своих девятиклашек, она видела удивлённое лицо бывшего одноклассника. Он сидел, подперев подбородок кулаком, и неотрывно смотрел на неё. А после урока сказал потрясённо:

- Ну, Алиска, ты даёшь… Настоящая учительница.

- Это плохо? – вскинула брови АлиСанна.

- Это невероятно. – Покачал головой Женька. – Мы же сами школу закончили меньше двух лет назад.

АлиСанна улыбнулась и ничего не ответила. Тогда Женька негромко добавил:

- Я бы хотел у тебя учиться.

И вот это был комплимент. Совершенно точно и однозначно. АлиСанне стало так приятно, что она его запомнила и помнит до сих пор. О чём мне честно и рассказала.

Той же весной с АлиСанной случилась неприятность, которая потом неизменно происходила каждую весну. Она – осипла. Причём так сильно, что почти напрочь потеряла возможность говорить. И две недели вела уроки сначала еле слышным шёпотом, а потом, когда голос немного прорезался, а связки ещё в норму не пришли, проникновенным басом. Но ничего, дети отнеслись с пониманием, сидели тихо-тихо и вслушивались в АлиСаннин шелестящий голос. И даже в ответ начинали тоже шептать. Так уроки у них и проходили в звуковом оформлении «пианиссимо».

- Напомните мне, пожалуйста, какие знаки препинания могут быть поставлены между двумя простыми предложениями в составе бессоюзного сложного предложения? - интимно вопрошала АлиСанна.

- Двоеточие, тире, запятая и точка с запятой, - заговорщицки отвечали ей дети.

«Если бы кто-нибудь подслушивал нас в тот момент под дверью, то был бы немало озадачен», - думала иногда АлиСанна со смехом. Но всё закончилось, голос снова прорезался, и она опять стала громкой и звонкой.

Глава шестая,

в которой АлиСанна начинает учить свою сестру, становится поставщиком новых кадров и чувствует себя Купидоном

Так прошёл первый учебный год. Хоть и было АлиСанне нелегко, но уходить из школы она вовсе и не собиралась. Нравилось ей работать, даже не смотря на то, что деньги были смешными (учителям в те стародавние времена платили совсем мало), а времени и сил школа отнимала невероятное количество.

Перед началом следующего учебного года директор Марианна Дмитриевна вдруг спросила:

- Алис, а чего ты к нам свою сестру не переведёшь?

- А можно?

- Конечно.

- Ура! – негромко поликовала АлиСанна и младшую сестру перевела. Тем более, что та была не против.

И стали они в школу ездить по утрам вместе. Шли к остановке и тихонько пели песню «Лиги блюза» про мышонка, которая им почему-то очень нравилась:

- Не верь мне, мой мышонок,

С неба не снять луну.

Тебя, как всех девчонок,

Я обману-ну-ну-ну-ну-ну-ну…

Потом садились в троллейбус на толстое мягкое потрескавшееся сиденье и болтали ногами. И было им очень здорово. Кристине в АлиСанниной школе нравилось, тем более, что попала она в тот самый шестой «А», который уже благополучно стал седьмым и который учила её старшая сестра. Она быстро освоилась, нашла подруг и друзей и чувствовала себя распрекрасно.

Помимо учеников АлиСанна поставляла Марианне Дмитриевне и кадры. Так получилось, что именно она привела в школу математика Михаила Юрьевича (он был другом её первого мужа, того самого, за которого она вышла замуж зря, ох, как зря) и целых трёх своих однокурсниц: Эллу Налимову, Олю Токареву и Аню Доможилову. И стало в школе ещё веселее.

А дело было так. Как-то раз забежала АлиСанна в школьную бухгалтерию: занесла справку, подтверждающую сроки сдачи сессии, на которую добросердечная Марианна Дмитриевна всегда отпускала что её, что Вадима Лопатина, а потом и остальных учителей и по совместительству студентов неукоснительно, да ещё и учебные отпуска им оплачивала, пользуясь тем, что школа была на самофинансировании. Правда ущерба это школе почти не наносило: зарплаты их были смешными, потому что получали они по самому низкому – седьмому – разряду.

Так вот, забежала АлиСанна в бухгалтерию, чтобы как раз подтвердить сроки сдачи сессии.

- Алис, я тебе в этот месяц премии ни копейки не начислю, - виновато предупредила бухгалтерша Татьяна, - ты ж в учебном отпуске будешь.

- Ну, и ладно, - махнула рукой АлиСанна, - не переживай. Конечно, какая премия.

- Люблю я наших молодых специалистов, - обрадовалась Татьяна, - всё-то они понимают, не жадничают. Права не качают, денег не требуют. Не то что остальные.

- Это у них просто семей нет, - обиделась присутствовавшая при разговоре Серафима Александровна Лопатина.

- У тебя, Сим, тоже, считай, нет. Сын взрослый, сам себя обеспечивает, дочь давно замужем…

- Просто я считать умею, - и вовсе насупилась Лопатина, - и мне обидно…

- Твой сын тоже считать умеет. Он у тебя учитель математики. А вот не крохоборничает. Я ж говорю, люблю нашу мОлодежь и пОдростков. Алис, приводи ещё, да побольше.

- Так я ж уже. Мишу привела, в смысле, Михаила Юрьевича, - обрадовалась тому, что они ушли от скользкой финансовой темы, АлиСанна.

- Ещё приводи. Филологини наши капризничают. Я про Калинину и Рисову. Марианна Дмитриевна вчера рвала и метала. Обещала всех на твоих однокурсниц поменять. Приведёшь?

- Ну, если Марианна Дмитриевна и вправду так решит, то постараюсь.

Марианна Дмитриевна решила. И вскоре в школе появились ещё три филологини: Элла, Оля и Аня. Да так и остались надолго. А Оля даже замуж за Вадима Лопатина вышла. И там благополучно пребывает и по сей день, и у них уже трое детей. Как, впрочем, и у нашей с вами АлиСанны. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Так с лёгкой руки АлиСанны в школе появились новые кадры, новые семьи и начался настоящий бэби-бум.

Глава седьмая,

в которой АлиСанна узнаёт,

до чего может довести нелюбовь детей

Если вы прочли название главы и испугались за АлиСанну, то спешу сразу успокоить: пугаться нечего, с ней всё в порядке и она совершенно не пострадала ни физически, ни морально. Потому что история приключилась с другим учителем, но не рассказать про неё я просто не могу, очень уж примечательная эта история. И занимательная. И, что немаловажно, - поучительная. А потому начну.

Как я уже рассказывала, в АлиСанниной школе в основном работали настоящие подвижники, люди весёлые, добрые, очень любящие свою работу и учеников. Но была среди них дама, о которой я тоже уже упоминала. Это я о Клавдии Ильиничне Ухватко. Вспомнили такую? Если нет, то советую ненадолго вернуться к третьей главе. Потому что иначе образ Клавдии Ильиничны будет в вашем воображении недостаточно ярок. Те, кто об этой особе помнит, могут читать дальше.

Помимо прочих, вышеперечисленных недостатков Клавдии Ильиничны можно было ещё назвать на удивление отталкивающую внешность, визгливый, похожий на звуки циркулярной пилы голос и отвратительную манеру оскорблять всех и вся: от директора до учеников. При этом она была неплохо подкована в юридических вопросах, знала свои права, и уволить её всё никак не получалось. Тем более, что была она вдовой (АлиСанна втайне подозревала, что муж просто сбежал от Клавдии Ильиничны, симулировав собственную безвременную кончину), а на иждивении у неё находилась несовершеннолетняя дочь.

Я повторюсь и скажу снова: незабываемую Клавдию Ильиничну ненавидела вся школа. И однажды эта с трудом сдерживаемая ненависть нашла выход. К сожалению, АлиСанна лично этого не видела – была в это время на учёбе – и появилась в школе, когда всё уже закончилось. Но тут же была поставлена в известность обо всём происшедшем. Поэтому расскажу вам обо всём с её слов.

Однажды осенним днём АлиСанна, как всегда весёлым галопом, принеслась на работу. Пока она бежала по первому этажу, а потом по лестнице, ей несколько раз попадались группки учеников, которые живо что-то обсуждали, то и дело раздавались взрывы ликующего, одобрительного смеха. В школе явно произошло какое-то важное и интересное событие.

АлиСанна ворвалась в учительскую за ключом и там тоже обнаружила весёлое сборище.

- У нас что? Оперативка? – поинтересовалась она, поздоровавшись.

- Ты что, аперитивка у нас по понедельникам, средам и пятницам, а сегодня четверг, - привычно исковеркал название мини-совещания Люблинский. Вид у него при этом был чрезвычайно интригующий.

- Тогда в чём дело? – вскинула брови АлиСанна.

Ей, разумеется, тут же всё и рассказали. И следующие десять минут АлиСанна слушала, веря и не веря коллегам. Потому что история и вправду была невероятной.

А дело было так. Утром, перед первым уроком, Клавдия Ильинична Ухватко своей тяжёлой поступью вошла в школу, привычно окинула всех имевших несчастье попасться ей на пути недобрым взглядом и направилась вверх по лестнице на свой пятый этаж. И ничего в этот момент, как говорится, не предвещало…

Не поздоровавшись с уже собравшимися в коридоре учениками, Клавдия Ильинична отперла кабинет, прошествовала внутрь, прикрыв за собой дверь, и удалилась в лаборантскую. Ключ остался торчать в замке снаружи.

Через некоторое время она переоделась и подошла к двери, чтобы разрешить ученикам войти. Но не тут-то было. В полном соответствии с мультипликационной классикой дверь оказалась заперта. Однако если у милейшей фрекен Бок (да-да, по сравнению с Клавдией Ильиничной домомучительница и вправду любому показалась бы милейшей женщиной) в компаньонах был Малыш, то Ухватко оказалась в заточении в гордом одиночестве. Вне себя от бешенства она принялась дёргать дверь и стучать по ней сначала руками, а потом и ногами. Старая деревянная, крашенная белой краской дверь выдержала натиск. Тогда на злоумышленников обрушились потоки брани и оскорблений, которые, надо заметить, дверь изрядно приглушила, но всё же не совсем, и собравшиеся в коридоре ученики их слышали. Но и это не принесло должных плодов – кабинет по-прежнему оставался запертым.

Клавдия Ильинична бесновалась минут десять. Всё напрасно – за дверью царила мёртвая тишина. Даже злорадных смешков не было слышно. И тишина эта пугала Ухватко больше, чем возможные издёвки. Она уже поняла весь ужас своего положения. Связан он был с особенностями расположения кабинета.

Школа, в которой происходили все события, была старой постройки и представляла собой довольно простое по форме прямоугольное здание с двумя лестницами. Поднявшись на этаж по одной из них, можно было пройти по коридору и спуститься вниз уже по другой. Это касалось всех этажей, кроме верхнего, пятого. Большую его часть занимал актовый зал, не давая возможность пройти по этажу насквозь. И поэтому-то каждая из лестниц приводила к крошечному коридорчику, в которых было всего по несколько дверей. В тупичке, где располагался кабинет биологии, кроме него имелись ещё три двери: в кабинеты химии и труда и в актовый зал.

В тот день у учителей химии и труда были методические дни, поэтому в кабинеты они не приходили, актовый зал тоже не использовался. И таким образом получилось, что никто из коллег криков пленённой Клавдии Ильиничны не слышал – некому было. Кабинет под ней в тот день по стечению обстоятельств тоже стоял пустым. Окна кабинета биологии, ставшего узилищем для мадам Ухватко, выходили в заброшенный и редко посещаемый угол школьного двора (с той стороны не было домов, а находился небольшой школьный сквер, за которым начиналась промзона). Поэтому и оттуда освобождение не приходило.

Замученные злобной коллегой АлиСанны, дети продержали её весь урок взаперти, а сами тихонько просидели в коридорчике на рюкзаках. Потом пришёл следующий класс. Его, очевидно, посвятили во всё происходящее, но и пришедшие дети не пожелали освободить затретировавшую их учительницу и тоже не отперли дверь. И так продолжалось – внимание! – пять уроков. Пять! В пяти разных классах, а это примерно сто пятьдесят человек, не нашлось ни одного, кому Клавдия Ильинична нравилась, кто пожалел бы её и после своего урока тихонько шепнул кому-нибудь из учителей об узнице или хотя бы повернул ключ в замке и убежал.

После пятого урока завхоз Ираида Никифоровна по каким-то своим завхозовским делам отправилась именно в тот, дальний угол школьного двора, куда выходили окна кабинета биологии. Что уж ей там понадобилось, история умалчивает. Но так случилось, что именно она услышала полные отчаянья вопли Клавдии Ильиничны.

- Вызывайте МЧС! Вертолёт! Спасателей! – несколько бессвязно выкрикивала та.

Достоверно неизвестно, кричала ли она так все пять уроков или возопила, увидев завхоза. Но – факт остаётся фактом – вопль достиг цели. Ираида Никифоровна задрала голову, опознала во всклокоченной голове и угрожающе воздетых к небу кулаках биологичку, несказанно удивилась и, героическим усилием воли подавив возникшее в душе желание сделать вид, что ничего не слышала и не видела, всё-таки пошла за помощью. Она наивно решила, что просто сломался замок.

Тут кстати грянул звонок, а на шестом уроке у Клавдии Ильиничны было «окно». Поэтому, когда помощь добралась до пятого этажа, никого из детей у дверей уже не было, зато в замке мирно торчал оставленный ключ.

Клавдию Ильиничну освободили. Она жаждала крови и требовала самого жестокого отмщения. Но никого так и не наказали. История же эта осталась в школьной мифологии, постепенно обросла деталями, которых первоначально в ней совсем и не было, и перестала быть похожа сама на себя. Но я-то рассказала вам всё именно так, как и было, как АлиСанна услышала в тот самый день от взбудораженных и нервно пересмеивающихся коллег.

Глава восьмая,

в которой АлиСанна выступает в роли дрессировщицы и тигра одновременно и успешно их совмещает

Не знаю как кто, а АлиСанна меряет свою жизнь не годами календарными, а годами школьными. Оно и не удивительно, поскольку с первого класса и по сей день первое сентября для неё – самое что ни на есть начало. Школа, потом институт, потом институт и работа одновременно, потом только работа. И именно с этого дня всё начинало привычно вертеться, развиваться, стремиться вперёд. Чем не Новый год?

Одновременно с этим ближе к осени накатывало на неё совершенно весеннее, солнечное, радостно-предвкушающее настроение, которого и в апреле-то иной раз не дождёшься. Выходила она в двадцатых числах августа на работу, а в душе, как у ребёнка перед праздником: каким-то он будет, следующий, новый, год? Какие дети придут, что новенького им подкинут неуёмные «школьные начальники», как там коллеги её обожаемые?

После первого педсовета настроение немного менялось: предстоящие хлопоты оглушали, пугали, заставляли заглянуть в себя. Мол, а смогу ли? Но потом, как на Крещение перед Иорданью, Господи, помоги! И шаг вперёд. С Божьей помощью справимся. И вот так каждый август, как Новый год и весна одновременно. Непередаваемые чувства!

Как-то раз, в очередном августе, после отпуска, вызвала АлиСанну её обожаемая Марианна Дмитриевна, директор, умница и активная радетельница за школу. Начала издалека. С ужасом рассказала, какая сумасшедшая нагрузка в этом году у словесников, и со смехом, как она Нилычу предложила на колени перед ним встать, лишь бы он согласился ещё часов взять, и как он согласился, не дав ей бухнуться ему в ноги. Потом Марианна Дмитриевна выдохнула и сказала:

- Алис, повис один класс. Возьмёшь?

- Конечно, возьму, Марианна Дмитриевна, о чём речь? – кивнула АлиСанна, быстренько прикинув, потянет ли, и вдруг увидела по милому лицу дирекртисы, как в той в неравной борьбе сошлись директорская практичность и желание не открывать всей правды до конца и врождённая порядочность. Тут АлиСанна всё поняла:

- Да неужто 8 «А»?

Марианна Дмитриевна затравленно кивнула. АлиСанне стало смешно и страшно одновременно. Восьмой «А» был их школьной страшилкой. Детей в нём по списку было тридцать восемь штук. Что для Москвы очень даже прилично. До этого в самых больших АлиСанниных классах было максимум по тридцать два человека. А ведь из этих тридцати восьми двадцать семь (небывалый случай!) мальчишки. А из них – одиннадцать второгодников и третьегодников. Так что по возрасту некоторые из них были ровесниками её десятиклашкам (а к тому времени её первый шестой класс как раз стал десятым). И даже старше.

М-да! Вот это была задачка. Про 8 «А» в школе ходили легенды. Мало кто с ними мог справиться. Это именно они за год до этого умудрились выгнать из кабинета новенькую учительницу математики. А потом закрыли дверь на ключ, приготовившись выдержать длительную осаду, и выкинули с четвёртого этажа её сумку. После этого бедная девушка уволилась в тот же день. Её не держали. Как человеку работать дальше?

АлиСанна вспоминала и молчала. Марианна Дмитриевна смотрела на неё с надеждой и опаской. И АлиСанна её, конечно, понимала. Ей на тот момент был всего двадцать лет, двадцать один в сентябре. В школе она работала три года, пятого сентября должен был пойти четвёртый год. И добросердечной Марианне Дмитриевне жалко «бросать» бывшую одноклассницу дочери в самое пекло, восьмому «А» на растерзание. Но деваться было некуда – класс ведь без русского языка и литературы не оставишь, а другие учителя заняты под завязку. Да и теплилась в ней надежда: а вдруг АлиСанна справится-таки?

АлиСанне тоже было боязно. Но она резко выдохнула и согласилась. А про себя подумала: «Прорвёмся».

Забегая вперёд скажу: прорвалась, поладила, справилась. И класс оказался не таким уж плохим. Настороженным – да. Привыкшим с гордостью носить сомнительное звание «самого ужасного класса школы» - да. Слабеньким – да. Но одновременно и весёлым, неожиданно с готовностью откликающимся на неравнодушие, озорным и вовсе не подлым.

Впервые, что лёд тронулся и работать они будут, АлиСанна поняла, когда после очередного урока вдруг обнаружила, что расстояние между доской и первой партой почему-то непостижимым образом сузилось всего лишь до одного метра. АлиСанна, пребывая в крайнем удивлении, подвинула парты назад, подровняла их и забыла об этом странном перемещении.

Но на следующий день ситуация повторилась. Вот прибежал на урок литературы восьмой «А». Парты в это время определённо находились на своих местах. Прошёл урок, и изумлённая АлиСанна опять обнаружила, что ходит вдоль доски по узенькой полосе, практически касаясь учеников и напоминая себе этим тигра в клетке.

После этого она решила выяснить, каким образом происходит непонятное «кочевье». И на следующем уроке внимательно следила за учениками. Оказалось, что, увлечённо слушая, «немаленькие» второгодники и третьегодники с галёрки опирались на парты и непроизвольно двигали их вперёд, вынуждая тех, кто сидит перед ними, тоже слегка подталкивать остальных. Так и переезжали её ученики вместе с партами и стульями поближе к доске и АлиСанне, сами того не замечая. АлиСанна посмеялась и убедилась, что 8 «А», оказывается, не такой и страшный. Кстати, ни до, ни после этого в её практике такой миграции учеников и парт не случалось.

А потом выяснилось, что с восьмиклашками бывает очень и очень интересно. Как-то раз АлиСанна проверяла сочинения на банальную, в общем-то, но почему-то очень заинтересовавшую ребят тему «Кем я вижу себя после школы». И вдруг выяснилось, что хулиган и бузотёр Руслан Агеев хочет стать агрономом, потому что «должен же кто-то хлеб и прочее выращивать, а то он, хлеб то есть, всё дорожает и дорожает, и моя мама очень переживает, когда в магазин идёт, боится, что нам с ней есть будет нечего. А нам ведь помочь некому, мы вдвоём живём. А вот я вырасту, выучусь, построю в деревне нам большой дом, и будет моя мама жить с моей семьёй и внуков нянчить. А я буду хлеб растить, новые сорта выводить». АлиСанна смотрела на эти строки, а перед её глазами стоял какой-то всегда неумытый и непричёсанный, буйно кудрявый Руслан, оказавшийся нежным сыном и трогательным мечтателем о семейном и рабочем счастье.

А худенькая, длинненькая Варя Кольцова написала, что собирается стать президентом, «ведь русские женщины всегда отличались добротой, умом и силой духа! И я смогу помочь нашей бедной стране, вот только выучусь и справлюсь с заиканием!» Далее прилагался подробнейший план действий по осуществлению желаемого. Заканчивалось сочинение словами «а на инаугурацию (представьте себе, ни одной ошибочки в слове!) я обязательно приглашу Вас, Алиса Александровна, и Вашего мужа. Мне будет очень приятно видеть Ваше улыбающееся лицо и знать, что Вы помните это моё сочинение и думаете о том, что я выполнила своё обещание».

Очень много чего интересного написали они в своих работах. И даже те, от кого АлиСанна ожидала отписок, шутейности или просто пустых тетрадей, неожиданно увлеклись и поработали на славу. Вот вам и кошмарный восьмой «А», гроза и ужас всей школы.

Постепенно АлиСанна и тридцать восемь «ашек» совсем привыкли друг к другу, она узнавала всё больше и больше об их жизни, семьях, делах. И не переставала удивляться.

Очень красивый какой-то сказочно-принцевской красотой Серёжа Столетов оказался одним из шести братьев в большой многодетной семье. Все остальные братья учились хорошо, и только Серёжке-непоседе, при всей его природной сообразительности, учёба не давалась. Его старшие братья регулярно вылавливали АлиСанну на перемене и пытливо выясняли, что их «оболтусу» надо сделать, чтобы учиться получше. Сам Серёжка братьев уважал, гордился ими невероятно, но соответствовать им не мог. Ну, не мог – и всё тут! Правда, и не слишком переживал. Сам говорил частенько: «Зато я первый мамин помощник, Алиса Александровна! Я её так люблю, так люблю. Вот бы она нам ещё сестрёнку родила! Я бы всё по дому делал, да и братья бы с папой помогали. Но только чтобы сестрёнку нам!»

И остальные «ашки» были ничуть не хуже. Замечательные были. И АлиСанна полюбила их всей душой. Впрочем, она всех своих детей любила именно так – искренне и сильно, даже если поначалу и чувствовала себя тигром и дрессировщицей одновременно. И дети, кстати, отвечали ей взаимностью.

Глава девятая,

в которой кончается одно и начинается другое

Ремонт – это всегда сложности, проблемы и неурядицы. Даже если это ремонт в крошечной однокомнатной «хрущёвке». А теперь представьте, что такое ремонт в школе. Да ещё и «без отселения». Рассказывать об этом я уже начала. Теперь продолжу. Потому что именно с того ремонта и началось то, что стало для школы началом конца и огромной личной трагедией для нашей с вами АлиСанны.

В тот злосчастный год буквально каждый член коллектива проявлял чудеса героизма. Работать зимой в неотапливаемых помещениях – это не фунт изюму. Холодно было ужасно. А ещё грязно, шумно, тесно (строители поочерёдно перекрывали по этажу, и приходилось ютиться на оставшихся), да и пахло не слишком приятно.

Про тесноту особый разговор. АлиСанна, например, теперь частенько вела уроки в кабинете труда для мальчиков, и её дети писали сочинения за верстаками среди молотков, пил, стамесок, рубанков и прочих, чрезвычайно повышающих градус вдохновения предметов.

Несчастный завуч Олег Дмитриевич Люблинский чуть ли не ежедневно совершал невероятное: перекраивал расписание, чтобы каждому классу и каждому учителю найти кабинет.

Можно, конечно, было бы обратиться в соседнюю школу и попросить пускать несчастных жертв ремонта к ним (во вторую смену, разумеется). Марианна Дмитриевна поначалу так и сделала. Соседи не отказали. Но беда в том, что школа эта находилась так сказать, в дальнем соседстве, ближе просто не было. Пешком до неё было идти минут десять-пятнадцать, причём приходилось пересекать несколько дорог, в том числе «стрелку» Каширского и Варшавского шоссе и трамвайные пути. Так рисковать детьми никто не хотел. Вот и выходило, что лучше было учиться и работать дома, у себя, в родной школе. И никого не смущало, что происходило это фактически в две с половиной смены. У АлиСанны теперь иногда рабочий день заканчивался одиннадцатым или даже двенадцатым уроком (что её, кстати, вполне устраивало, потому что получалось пропускать меньше пар в институте), у других дела обстояли ничуть не лучше.

Но ничего, как уже было сказано выше, ремонт пережили. И летом, выйдя из отпусков, принялись отмывать свеженькие, отремонтированные кабинеты и коридоры.

В жизни АлиСанны в то время происходило невероятное. Не вдаваясь в подробности скажу только, что возник вдруг рядом тот, кто был её первой любовью. И этим всё сказано. Первая любовь была у всех, ну, или почти у всех. И те, у кого была, знают, что это такое. У АлиСанна эта любовь была долгая, несчастная, и, как ей казалось, безответная. Объект этой самой любви женился, АлиСанна, как мы уже знаем, тоже вышла замуж. Не по какой-то неземной любви (предыдущая-то никуда не делась!), а просто из симпатии. И хотя мужа не так чтобы обожала, но прожили бы они всю жизнь. Пушкин-то ведь не зря про Татьяну Ларину писал. Рискуя показаться склонной к неуместному пафосу, тем не менее напишу: она, Татьяна Ларина, типичная русская женщина. Такие, как она, на Руси, в России, в Советском Союзе и снова в России были до Пушкина, во время Пушкина и уже почти двести лет после него. Причём не в единичных экземплярах. Чуть ли не поголовно всё женское население вышеупомянутой страны, как бы она ни называлась и какой бы политический строй в те или иные годы в ней не господствовал, - татьяны ларины. Во всяком случае, в смысле верности и готовности к самопожертвованию.

АлиСанна была в этом самом смысле особа самая что ни на есть заурядная. Да и сейчас такая же. Долг, верность, порядочность и прочая, прочая для неё не пустой звук, а основополагающие принципы жизни. Кредо, так сказать. Вот по ним она и жила. И, не пылая к мужу высокой страстью, была ему, тем не менее, верна, на сторону не смотрела и прожила бы с ним, пожалуй, всю жизнь. Не окажись он, как бы это помягче… не мужчиной. Нет-нет, с ориентацией у него всё было в порядке. С первичными половыми признаками тоже. Но вот со вторичными, к которым воспитанная на классической литературе АлиСанна наивно относила доброту, благородство, порядочность, силу духа, умение уважать других, а, значит, и себя, снисходительность к чужим недостаткам и многое другое, - у него был полный швах. Вот прям совсем. Если быть точной, то ничего из этого списка у него не было. Ничегошеньки!

Зато был он ярким представителем племени людей-хамелеонов и умел прекрасно приспосабливаться к окружающей обстановке и изображать из себя то, что было нужно в тот или иной момент. А уж как говорил! А ещё на гитаре играл, пел и замечательно владел искусством навешивания на уши лапши. И наивная юная АлиСанна не разобралась, поверила, посчитала прекрасным человеком и замуж за него пошла. Глупая, конечно. А кто из нас в этом возрасте отличается умом и сообразительностью? Я про житейский план, а не вообще. Потому что просто умных и сообразительных среди молодых очень даже много. А вот тех, кто разбирается в жизни и любит не ушами…

АлиСанна и в этом не была исключением. И попала. Страдала от этого год, а потом не выдержала. На её месте мало кто выдержал бы. А кто всё-таки выдержал – это уже не татьяны ларины, а особы, склонные к ярко выраженному мазохизму. АлиСанна мазохисткой не была и от мужа ушла. И, кстати, правильно сделала. Не иначе, Господь Бог именно этого от неё и хотел. Потому что сразу же в её жизни вдруг возник тот, о ком она не переставала думать с десяти своих лет. Тот самый объект первой любви. Возник и тут же взял все её проблемы на себя. Так и сказал:

- Выходи за меня замуж. Я буду о тебе заботиться.

Может быть, и не как в классической литературе выразился, и неплохо было бы поцветистее, поблагозвучнее и поромантичнее. Но зато именно так, как очень хотелось АлиСанне. Хорошо и красиво говоривший в её жизни уже был. Но ничего хорошего и красивого она от него не видела. А теперь вдруг рядом появился тот, за которого можно было спрятаться, укрыться надёжно от всех бед и знать, что никогда не выдаст, не подведёт, не опозорит. Да ещё одновременно и тот, кем можно было гордиться, восхищаться и кого так легко было уважать. А ещё тот, кого так нежно и, как казалось, безнадёжно она любила последние десять лет своей недолгой жизни. И это всё был один и тот же молодой человек двадцати шести лет от роду, офицер одной из спецслужб, умный, добрый, сильный, весёлый, благородный. Такой, о каком можно было только мечтать (оказывается, такие всё же встречаются и в реальной жизни, а не только в любовных романах). И всё. Жизнь двадцатилетней АлиСанны раз и навсегда изменилась. И теперь не нужно было делать вид, что всё хорошо, потому что и вправду было всё хорошо, настолько, что она ещё долго не могла поверить и всё боялась, что это только сон.

Ну, да ладно. Хватит про любовь. Продолжу про школу. У нас всё-таки история скорее производственная, чем любовная.

Итак, у АлиСанны отпуск закончился, а у её Любимого (тогда ещё без слова «муж») как раз начался. И он в полном соответствии с теми качествами, которые в нём увидела всё ещё по-прежнему юная, но в результате выпавших на её долю испытаний уже изрядно помудревшая АлиСанна, и которые в нём действительно были, не сделал вид, что проблемы его невесты исключительно её проблемами и являются. А провёл свой отпуск, почти в одиночку растаскивая парты и стулья из школьного подвала по кабинетам. Этажей в школе было, напомню, пять. А Любимый у АлиСанны – один. Ей было его ужасно жалко, и она всё порывалась помочь. Но он, разумеется, не давал. Потому что иначе это был бы какой-то неправильный мужчина. А он, хотя было ему всего двадцать шесть, был очень даже правильным, таким, о котором мечтают девушки.

В школе на влюблённую, парящую АлиСанну и немногословного, спокойного и надёжного Любимого смотрели сначала недоумевающе. Как же, весной был один, теперь вдруг другой. В другом бы коллективе и другого бы человека заклеймили, пожалуй, за аморалку. Однако с АлиСанной такого не произошло. Кто-то, может, и позлословил за глаза. Но и только. Во всяком случае, до неё никакие сплетни и слухи не дошли. А большинству же коллег Любимый страшно понравился.

- Какой парень, - сказали ей в разных вариациях почти все коллеги женского пола.

Она и сама это знала. Но всё равно цвела от счастья. Настолько, что даже друг её бывшего мужа математик Михаил Юрьевич, тот самый, которого она когда-то сама привела к ним в школу, увидев сияющую АлиСанну в коридоре, вдруг очнулся от своей всегдашней задумчивости и сказал:

- Алис, ты сказочно выглядишь.

АлиСанна так удивилась этому неожиданному комплименту (Михаил Юрьевич дамским угодником не был), что только глазами похлопала и растерянно улыбнулась. Но потом, вечером, вдруг вспомнила и поняла, что она и вправду, пожалуй, неплохо выглядит, раз даже Миша это заметил.

Вот так, в делах и любви закончились каникулы и подошло неминуемое первое сентября. Утром Любимый приехал с другого конца Москвы к АлиСанне с букетом роз и доставил её до обновлённой школы. Она, школа, и внешне была уже совсем другая. Из бежевой её зачем-то перекрасили в ярко-ярко-розовый цвет и срубили все каштаны, росшие у крыльца. АлиСанна, когда это впервые увидела, чуть не заплакала. И кольнуло сердце что-то, похожее на предчувствие. И подумалось: это начало конца. Ах, как близка АлиСанна была в тот момент к истине. Но, конечно, этого и не подозревала и предчувствие прогнала. Хотя каштанов было очень жаль, конечно.

Первое сентября выдалось пасмурным и туманным, будто и не первый день осени вовсе, а глухой ноябрь на дворе. Но при этом было довольно тепло и с неба не капало. И АлиСанна с Любимым шли за руку к школе под горку, как когда-то явившаяся устраиваться на работу юная Алиса. Среди деревьев показалось розовое здание, совсем не такое, как раньше. АлиСанне снова стало грустно. Но тут она замерла. Весь фасад школы до второго этажа был исписан матерными словами.

- О Господи, - простонала АлиСанна и машинально посмотрела на часы. Было семь часов утра. Через час начнут подходить родители и дети, а тут такое. И маленькие первкоклашки… у них праздник… а они увидят это безобразие… Она высвободила свои пальцы из руки Любимого и побежала. Это снова включился и заработал на полную мощность инстинкт У: уберечь, защитить, помочь… Любимый поспешил за ней.

В школе была только расстроенная Марианна Дмитриевна.

- Вы видели?! – вместо приветствия закричала АлиСанна. Глупый, конечно, вопрос. Как можно было не увидеть корявые чёрные буквы, изуродовавшие свежепокрашенное здание?

Марианна Дмитриевна убито кивнула.

- Надо что-то делать!

- Что?

- Растворитель есть? – спокойно спросил возникший в дверях Любимый.

- Есть, - кивнула директор.

- А розовая краска?

- Да. Осталась от строителей.

- Мы успеем, - пообещал Любимый.

И они и вправду успели. Помогли и другие коллеги, которые тоже были поражены варварством. Общими усилиями кое-где оттёрли, кое-где закрасили. Фасад, конечно, был уже не такой ровно-розовый, влажные пятна темнели на нём, притягивая взгляды. Но пятна – не грязная ругань.

Выдохнув, АлиСанна посмотрела на Марианну Дмитриевну и погрустнела. Та выглядела ужасно: усталая, измученная, непривычно тихая. И снова предчувствие закопошилось в душе. Но тут зазвучали голоса: во дворе школы стали собираться дети и родители. АлиСанна молча вынула бутыль с растворителем и тряпку из руки директора и унесла их в подвал, где они хранили разные хозяйственные мелочи. Некогда было грустить. Начинался новый учебный год.

И поначалу всё вроде бы было неплохо. Или это влюблённой АлиСанне так казалось?

Но в конце октября Марианна Дмитриевна неожиданно для всех уволилась. Не выдержала напряжения долгого ремонта и последующих бесконечных проверок: всё допытывались, не было ли злоупотреблений и растрат. Ещё в сентябре она начала болеть. Все надеялись, что оклемается и всё пойдёт по-прежнему. Но Марианна Дмитриевна решила по-другому и ушла. Следом за ней уволились Люблинский с женой Галиной Теодоровной (которую все дети звали "Тореодоровной"), бухгалтер, и многие другие. Анна Владимировна Епифанова отправилась в декрет, следом за ней и завхоз, мама Лены (секретаря) и Тани (библиотекаря) Чуприниных тоже решила родить ещё одного ребёнка, Таня тоже уволилась и только Лена пока осталась. Школа замерла. Было неясно, как теперь жить.

Какое-то время ио директора была их учитель истории и завуч Людмила Леонидовна. АлиСанна её любила и надеялась, что так дальше и будет. Но не вышло, потому что им прислали другого директора.

АлиСанне уходить оттуда, где ей было так хорошо, не хотелось. Конечно, с другим директором, без Люблинского и остальных школа была уже не та. Но ведь остались Нилыч, Вадим Лопатин (Оля, его жена, к тому времени уже была в декрете), Михаил Юрьевич, Людмила Леонидовна, однокурсницы Элла и Аня и много кто ещё. И АлиСанна решила не делать резких движений, подождать, посмотреть, что будет.

Новая директриса оказалась не такой уж плохой. Если бы АлиСанна не знала, что бывают директора вроде Марианны Дмитриевны, то, наверное, она и вовсе бы показалась ей замечательной. Конечно, они уже не ходили в директорский кабинет запросто, по любому поводу. Конечно, остались в прошлом посиделки в приёмной. Но в целом… В целом всё было не так уж плохо. Только вот манера вызывать на ковёр у Дины Вадимовны (так звали новую директрису) была странной, во всяком случае, АлиСанну удивляла. Делала она это обычно так:

- Алиса Александровна, - говорила она сама или через секретаря перед первым уроком, - зайдите ко мне в конце дня. Будет серьёзный разговор.

Будь АлиСанна более пугливой, день был бы испорчен. Как с ожиданием головомойки работать с детьми? Но АлиСанна благодаря Марианне Дмитриевне начальства не боялась, работала себе спокойно, а потом шла получать по шее. Ну, или не получать. Хотя, конечно, чаще получать. Тем более что любимые дети поводы подкидывали постоянно. Чего уж греха таить.

Ах, да я забыла рассказать, что АлиСанна теперь стала классным руководителем! Произошло это с лёгкой руки Анны Владимировны, ушедшей в декрет. Перед началом нового учебного года она подошла к АлиСанне (та смущённо покосилась на круглый животик коллеги, на котором болтались свисток и секундомер) и сообщила:

- Алис, в конце сентября возьмёшь моих себе.

- В смысле? – не поняла АлиСанна. – Они уже и так у меня.

- Совсем себе. Будешь их классным руководителем.

- Я?

- А кто? Ты их любишь. Они тебя любят. Не бросай их на произвол судьбы, а? – Анна Владимировна изобразила скорбь и мольбу.

- Да не брошу, не брошу, - засмеялась АлиСанна и своих первых шестиклашек, которые уже успели дорасти до девятого класса взяла себе. И, конечно, нажила очередную головную боль. Точнее, не одну, а много, много головных болей. Потому что классное руководство – это ни что иное, как непрерывная череда проблем. Которые её новые старые дети имели свойство генерировать постоянно. А ведь девятый класс – непростой. А почти выпускной. В нём и экзамены, и Последний звонок, и выдача первых аттестатов. И всё это сразу обрушилось на АлиСанну. На педсоветах она теперь не сидела смирно в уголочке, как раньше, а, подобно другим классным руководителям, то строчила, записывая важную информацию, то билась за права детей.

А ещё ей теперь приходилось собирать деньги на кастрюлю в кабинет труда, а потом эту самую кастрюлю покупать (потому что неудобно было дёргать родительский комитет по пустякам), на экзаменационные билеты, на последний звонок, на… Да много ещё на что.

И на родительские собрания теперь она ходила не в качестве учителя-предметника. А вела их от начала и до конца. Родители были недовольны сменой директора и последующей текучкой учителей. Двадцатиоднолетней АлиСанне приходилось успокаивать и утешать их. А куда денешься? Классный руководитель – это такая работа: заботиться, беречь, помогать, не давать в обиду. И не только учеников, но и их родителей. В этом, конечно, очень помогал тот самый инстинкт У.

И она с головой окунулась в будни классного руководителя. Надо сказать, везла она свой воз с оптимизмом и задором. И даже регулярные головомойки не могли испортить ей настроение, разве что ненадолго. А иногда даже и поднимали его. Потому что была АлиСанна совсем юной и весёлой, да ещё и счастливой женой лучшего на свете мужчины.

После очередной школьной дискотеки, на которой АлиСанна не была, потому что ходила с Любимым Мужем (женились они в ноябре всё того же года, через два месяца после того, как АлиСанне исполнился двадцать один год) в театр, вызвала её директор. Как всегда перед первым уроком и как всегда на «в конце дня». На лестнице АлиСанну поймал Нилыч и заговорщицким шёпотом сообщил:

- Будут бить.

- За что это? – возмутилась АлиСанна. – Пашу как лошадь. А меня ещё и бить будут?!

- За твою Дашку Санькову.

- А что сделала моя Дашка? – не поняла АлиСанна. Потому что Дашка была девчонкой неплохой. Училась средне, но на двойки никогда не скатывалась, не вредничала, с учителями не ссорилась. Разве что оформилась рано и теперь ходила по школе, гордо вскинув подбородок, и с удовольствием демонстрировала всем желающим прекрасную фигуру.

- Твоя Дашка на дискотеке собиралась танцевать стриптиз.

- И что ей помешало? – выдержала удар АлиСанна.

- Обувь на платформе. Оступилась и со сцены упала. – Хмыкнул Нилыч.

-Руки-ноги не переломала? – испугалась неправильная АлиСанна, которой следовало бы возмутиться позорным поведением ученицы, а она о целостности её конечностей беспокоится.

- Хороший вопрос, молодец, - похвалил её Нилыч. – Стриптиз – это фигня. Главное, что ребёнок цел.

- Ой, да ладно, Александр Алексеич, - засмеялась АлиСанна. – Ежу ведь понятно, что не было бы никакого стриптиза. Ну, поскакала бы Дашка по сцене, ну, кофточку сняла. Под ней ведь футболка была, ну, или топик. Жарко стало ребёнку моему. Кто бучу поднял? Серафима Александровна?

- Она, - кивнул Нилыч и тоже засмеялся. Потому что их завуч по внеклассной работе при всех своих многочисленных неоспоримых достоинствах отличалась некоторой заполошностью и экзальтированностью. Ужасы и кошмары мерещились ей там, где их не было. А даже малейшие детские проступки казались отправной точкой на прямом, широком и недолгом пути в колонию для малолетних преступников.

- Тогда понятно, - фыркнула АлиСанна и спокойно пошла работать. Хотя нет, не вполне спокойно. Некоторое время она ещё посмеивалась и прыскала, потому что вспомнила две истории, связанные с Серафимой Александровной Лопатиной.

Как-то раз та подошла к АлиСанне, прижала её своей аппетитной фигурой к стене и шёпотом сказала:

- Алис, я тут в такую историю попала… Мне нужно кому-нибудь рассказать… Можно я тебе? Потому что ты точно никому не расскажешь. Можно?

Недоумевающая АлиСанна кивнула.

- Даже и не знаю с чего начать… - мялась Серафима Александровна, вид у неё при этом был смущённый и несчастный одновременно. Но АлиСанне казалось, что она с трудом сдерживает рвущийся наружу смех.

Серафима Александровна повздыхала немного, но потом всё-таки продолжила:

- Ты знаешь, иду я тут вовремя урока по коридору. Вижу – прикрывается дверь мужского туалета на третьем этаже. Я думаю: «Прогульщик!» и начинаю подкрадываться… - на этих словах Лопатина отпустила прижатую к стене АлиСанну и стала в лицах изображать происходившее. Выглядело это смешно до невозможности, потому что артистизма Серафиме Александровне было не занимать, а внешне она очень напоминала габаритную, но обаятельную актрису Крачковскую. АлиСанна смотрела во все глаза и ждала продолжения.

- Так вот, подкрадываюсь я и думаю: «Ну, погоди! Сейчас я тебя!» Рывком открываю дверь, а там… - Тут Серафима Александровна залилась ярким румянцем и даже мученически прикрыла глаза – от стыда.

- Кто там? Или что там?! – испугалась АлиСанна.

- А там – Нилыч! Использует помещение по прямому назначению! – страшным голосом произнесла Серафима Александровна и одной пухлой ручкой в кольцах схватилась за сердце, а второй закрыла зардевшееся лицо.

- Какой кошмар! – посочувствовала АлиСанна.

- Правда я ничего такого не видела, конечно, только его спину. Но сам факт! – Серафима Александровна застонала. – Как мне теперь стыдно-о! Я даже не знаю, как мне ему в глаза смотреть! – она нервно засмеялась. И АлиСанна засмеялась тоже. Потому что и правда было ужасно смешно и одновременно жаль Серафиму Александровну и бедного, ни в чём не повинного Нилыча.

Смотреть коллеге в глаза Лопатиной, конечно, пришлось. А куда деваться? Но они дружно делали вид, что ничего такого не произошло. А, может, Нилыч и вовсе ни о чём не знал. Он-то ведь к двери спиной был.

Вторая история была связана не столько с Серафимой Александровной, сколько с её сыном, математиком Вадимом Лопатиным. Так же, как и АлиСанна Вадим долгое время работал только предметником. Но потом ему дали классное руководство. Класс был непростым, Вадиму с ними приходилось нелегко. Апофеозом его мучений стала беременность одной из школьниц, что всегда скандал и трагедия, тем более что в их школе такого ещё не случалось. Сжав зубы и собрав волю в кулак, Вадим довёл класс до конца. К счастью, почти все его ученики ограничились неполным средним образованием и разошлись по ПТУ, ох, пардон, по колледжам.

Намучившийся с ними Вадим выдохнул. На следующий год ему дали новый класс. Ребята оказались не в пример легче предыдущих. Вадим воспрял духом. Но тут снова как гром среди ясного неба – беременна одна из учениц! На Вадима было жалко смотреть. Да ещё коллеги посмеивались:

- А не странно ли, что именно у Вадима в классах такое происходит?

Шутили, конечно. Никто Вадима ни в чём таком не подозревал. Тем более, что в обоих случаях отцы были известны и от своего участия в зарождении новых жизней не открещивались. Но Вадим и его мама, разумеется, переживали. С тех пор Серафиме Александровне и стали на каждом углу мерещиться разврат и падение нравов.

Вспомнив всё это и посмеявшись, АлиСанна отправилась искать Дашку Санькову. Расспросив её и других своих детей, она точно восстановила картину происшествия, убедилась, что не ошиблась, ничего такого криминального Дашка и не замышляла, и до восьмого урока работала себе спокойно, а потом дала директрисе полный отчёт. Но с тех пор на каждой дискотеке дежурила самолично. На всякий случай.

Жизнь шла своим чередом. В середине второго под руководством нового директора учебного года однокурсница, а теперь ещё и коллега Эллка поссорилась с директрисой и написала заявление об уходе. Но в последний момент передумала и осталась. Ушла в декрет ещё одна однокурсница и коллега, Аня Токарева, которая к тому времени стала Лопатиной. Пробки на Каширском и Варшавском шоссе стали такими, что АлиСанне приходилось добираться до работы по полтора часа против прежних тридцати минут. И она всё чаще стала задумываться о переходе в другую школу. Тем более, что и подружки-однокурсницы Ульяна с Соней предлагали объединиться и работать все вместе. Но в какой школе нужны сразу три учителя русского языка и литературы? Ответ нашёлся быстро: в новостройке.

Узнав об идее девчонок, решил присоединиться к ним и математик Михаил Юрьевич Тихонов, а позже и Элла. Настало лето, и они приступили к поискам. Искать начали в Марьине, в котором в это время дома росли, как грибы. Поначалу поиски успехом не увенчались. Они нашли одну новостройку и даже поговорили с директором. Но дядька с трогательной фамилией Гусик оказался мрачным бородатым человеком со странным чувством юмора и малоприятными манерами.

- Я к нему работать не пойду, - решительно заявила АлиСанна, когда они вышли на улицу из неуютного тёмного кабинета, похожего на зал прощаний в крематории.

- Я тоже, - вразнобой сказали остальные.

Высокий Михаил Юрьевич огляделся и сообщил:

- А во-о-он там тоже школу строят. Пошли?

И они пошли. Но когда добрались по ямам, рытвинам и колдобинам до стройки, замерли в сомненье. Судя по всему, школу возводили по тому же проекту, что и вотчину Гусика, но добрались строители всего до второго этажа. А должно быть четыре.

- До сентября не достроят, - категорично заявила Элла.

- Да уж, вряд ли, - согласилась Ульяна.

- Ну, давайте хоть попробуем узнать, - предложила Соня.

И они пошли узнавать.

Отловленные строители сообщили, что сдать школу должны в июле (тут глаза АлиСанны и её друзей полезли на лбы), что уже имеется директор и даже дали номер телефона этого самого директора.

У Эллы первой изо всех появился мобильник. И теперь она важно достала его и потыкала в кнопки. Директор, оказавшийся директрисой, отозвался сразу же и сообщил, что временно ведёт приём в управе района Марьино, что учителя русского языка в количестве четырёх штук и математики в количестве одной штуки ему, то есть ей, жизненно необходимы и пригласил, то есть пригласила, их в тот же день подъехать к ней. Не веря в удачу, они впятером, весёлой гурьбой перебираясь через кучи строительного мусора, отправились в управу.

Директор оказалась обаятельной молодой ещё женщиной. Их она приняла чрезвычайно приветливо, попросила написать сведения об образовании, стаже и опыте работы и, пробежав всё глазами, уверенно сказала:

- Вы мне подходите.

После этого она долго рассказывала, какая необыкновенная школа у них будет. Они слушали, раскрыв рты, и ушли, чрезвычайно воодушевлёнными.

Вечером Любимый Муж спросил АлиСанну:

- Ты точно решила переходить?

- Да, - кивнула АлиСанна. – Без Марианны Дмитриевны школа уже не та, да и ездить всё сложнее и сложнее. А до Марьина нам рукой подать. Захочу – могу хоть на велосипеде добираться.

- Я представляю себе эту картину, - хмыкнул Любимый Муж, - едет АлиСанна в костюмчике, на каблуках, со всех сторон обвешенная пакетами с проверенными тетрадями на «Каме» или «Десне»…

- Ты забыл, у меня «Салют».

- Да хоть «Аист». То-то будет зрелище…

АлиСанна тоже живо представила себе эту картину и засмеялась. Хотя, конечно, ей было немного грустно оттого, что приходилось уходить из школы, где ей было так хорошо целых пять лет. Да что там… Ей было очень, очень грустно… Просто до слёз.

Часть 2

Школа вторая, новостройка

Нереально длинный год

Глава первая,

в которой в жизнь АлиСанны входит её вторая школа

Прошло лето. АлиСанна тогда была ещё совсем юной, и время именно шло, а не мчалось. Поэтому и лето прошествовало вполне размеренно . Наступил август. И АлиСанна отправилась увольняться.

Новая директриса её решению не удивилась. С момента ухода от них Марианны Дмитриевны прошло уже почти два года, и за это время случился массовый исход из школы – уволилось сорок шесть человек, учителя и другие сотрудники едва ли не в колонну по пятеро отправлялись искать новые места работы. АлиСанна стала сорок седьмой. Она написала заявление, получила трудовую книжку, попрощалась и вышла на крыльцо.

Был тёплый солнечный день, но уже почему-то отчётливо пахло осенью. Хотя какая осень – начало августа. И АлиСанна вдруг не менее отчётливо поняла, что это не в природе, а у неё в душе – осень. И не любимая поэтами и ею золотая, а самая что ни на есть глухая и тоскливая. Та самая, в которую хочется не стихи сочинять, а плакать о несбыточном и предаваться сплину. Она вздохнула и решительно спустилась вниз по высоким ступеням крыльца. Слёзы и сплин в её планы не входили. В конце концов, в школе не осталось уже почти никого из тех, кто был ей так дорог. Почти.

И она пошла сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, в последний раз по дороге, по которой ходила изо дня в день пять лет. По той самой дороге между старыми домами на Варшавском шоссе, по которой шла когда-то (по ощущениям целую вечность назад) устраиваться на работу, белыми туфельками ступая по серому асфальту и глядя, как гоняет ветер тополиный пух, и по которой они с сестрой иногда мчались бегом, чтобы не опоздать, и по которой она частенько торопилась к первому уроку под руку с обожаемым Нилычем (они жили рядом и нередко ездили вместе). И казалось двадцатидвухлетней АлиСанне, что она уже взрослая-взрослая, много пожившая и не меньше повидавшая. Её однокурсники только-только первый год отработали. А она уже пять. И позади столько всего (желающие могут снова прочесть Часть первую и вспомнить), и она уже так многому научилась, и чего только не знает. В общем, АлиСанна чувствовала себя мамонтом и мастодонтом в одном лице.

Но теперь ей снова приходилось начинать всё заново. А её первая школа, первая любовь уходила в прошлое. АлиСанна поднялась на горку, обернулась и шепнула:

- Я тебя никогда не забуду.

Пусть это звучит мелодраматично и вовсе не в духе этой истории, но зато так и было. Поэтому не буду врать и делать вид, что этих слов АлиСанна не произносила. А ещё она и носом шмыгнула, и глаза вытерла, потому что не удержалась и заплакала. Но потом гордо задрала подбородок и пошла прочь от своей первой школы.

И – вот она реальность – дошла до Варшавского шоссе, села в автобус и отправилась в новую жизнь, в новую школу. Король умер. Да здравствует король!

Отпуск ещё не закончился. Но позвонила новая директор, Оксана Савельевна, и сказала, что ничего не попишешь, нужно выходить и отмывать их свеженькую, только что сданную новостройку (не обманули строители, в июле закончили внутреннюю отделку). И все вышли, конечно. Как не выйти, если надо? И не важно, что ещё самое начало августа, работать пока приходится неофициально, а зарплату станут начислять только с первого сентября. Учителя в основной своей массе – народ фанатичный. А Оксана Савельевна сумела набрать невероятный коллектив. Но об этом АлиСанна узнала позже. А пока они с Эллой, Ульяной и Соней в первый раз приехали к готовой уже школе, а не на стройку.

Школа была совсем, совсем другая, не такая, как та, первая. АлиСанна шла по широким, не отмытым ещё от побелки, пахнущим краской светлым коридорам, слушала, как гулко звучат шаги, и улыбалась. Всё вокруг было таким новым, праздничным, красивым, что хотелось поскорее засучить рукава и приступить помывочным работам.

- Алиса Александровна, вот вам ключ от вашего триста одиннадцатого кабинета. Элла Васильевна, у вас триста седьмой. Ульяна Викторовна, у вас триста шестой. А у Софьи Анатольевны триста пятый. – Оксана Савельевна один за другим выложила на стол ключи с прикреплёнными к кольцам кусочками линолеума, на которых шариковой ручкой были написаны номера.

- Так мы пошли работать?

- Идите, - улыбнулась Оксана Савельевна. – Дел у нас невпроворот.

Когда они поднялись на третий этаж, то выяснилось, что кабинеты располагаются не совсем рядом. Три: Эллин, Ульянин и Сонин – подряд, а Алисин за углом. АлиСанна даже расстроилась немного.

Но потом оказалось, что зато по соседству с ней, через стену будет работать Людмила Леонидовна, та самая Людмила Леонидовна, учитель истории из её первой школы, которая даже временно исполняла обязанности директора, когда уволилась Марианна Дмитриевна. Узнав, об уходе АлиСанны, она поинтересовалась, куда та перешла. Оставаться в старой школе и она тоже больше не могла и не хотела. К счастью, оказалось, что новостройка находится совсем близко от её дома. И Людмила Леонидовна, недолго думая, тоже устроилась в неё и сына своего Олежку перевела. И теперь они снова могли работать вместе. АлиСанна была бы счастлива, если бы не остались там, в школе на Варшавке, её любимые дети, её десятиклашки. Но об этом АлиСанна по примеру знаменитой Скарлетт решила подумать позже. А пока они вместе с подружками засучили рукава и стали отмывать свои кабинеты.

АлиСанна четыре года работала по чужим кабинетам, не имея своего, законного. И только год назад получила тёмный и неуютный, на северной стороне. Поэтому новенький класс, выходивший огромными окнами на юго-восток, вызвал у неё такую бурю эмоций, что АлиСанна каждый раз, входя в кабинет, жмурилась от удовольствия. А ещё ведь была табличка на двери с надписью «Кабинет русского языка и литературы», и были телевизор и видеомагнитофон, и стенды, и тёмно-зелёная чистейшая, без единой царапинки, доска, и много чего другого, тоже совсем новенького и красивого. Что ещё нужно для счастья среднестатистическому учителю, обожающему свою работу? Да почти ничего. И АлиСанна была счастлива. Да что там долго говорить, то, что она испытывала к своему кабинету, ёмко характеризуется словами "любовь с первого взгляда". Вот у неё эта самая любовь и случилась. И именно с первого взгляда.

Кабинеты подруг ей тоже понравились. Но триста одиннадцатый, её собственный, оказался вне конкуренции. Свой кабинет она полюбила сразу и драила с таким остервенением, смешанным с обожанием, что скоро он стал блестеть и сиять. И никакая неустроенность не могла смутить счастливую хозяйку. АлиСанна с энтузиазмом таскала вёдра с чистой водой с первого этажа на третий (пока воду включили только внизу), а потом вёдра с грязной – обратно на первый (канализация выше тоже ещё не работала). Полы были немилосердно заляпаны краской, и они с подругами дружно оттирали пятна, наплевав на маникюр и целостность кожных покровов. Даже огромные окна оказались такими грязными, что каждое мыли по несколько часов. Но и это совершенно не умаляло радости и предвкушения.

А тем временем приближалось первое сентября. Нет, не так, а вот как: ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ!

Как я уже писала, начало учебного года АлиСанна всегда очень любила. Но в тот год всё было ещё сильнее, острее, ярче. Ведь ещё и новоселье! И АлиСанна предвкушала, ждала, поторапливала тот самый, единственный и неповторимый день.

Но до него было ещё столько дел! Для начала деятельная директор отправила весь коллектив на курсы повышения квалификации в заведение с громким названием Институт новейших знаний. Школу прекрасно оснастили, во всех кабинетах имелась самая разная техника, и директрисе хотелось, чтобы все её подчинённые были в курсе этих самых «новейших знаний» и могли запросто управляться с современной аппаратурой.

А ведь в те далёкие, почти мифические времена собственные компьютеры были далеко не у каждого. Представляете? Но вы не пугайтесь. Всё было не так безнадёжно и запущенно. Потому что зарплату учителям уже не выдавали наличными, а перечисляли на карточки. И в метро проходили не по пятикопеечным монетам и даже не по жетонам. Так что прогресс шёл, шёл, конечно, и даже кое-где семимильными шагами, но до каждого ещё не дошёл. До АлиСанны, например, не добрался. Поэтому на занятиях по компьютерной грамотности, когда преподаватель произнёс слова:

- А теперь щёлкните по экрану, - АлиСанна, разумеется, удивилась, пожала плечами, но решила, что специалисту виднее, и, сложив пальцы, как для щелбана, несильно дала безвинному монитору этот самый щелбан.

Подружка Соня, которая, в отличие от АлиСанны шла в ногу с прогрессом, долго смеялась, увидев это. Но вы не очень волнуйтесь, АлиСанна была не слишком безнадёжна. В своё время, ещё в институте, она первой освоила банкомат, и в день выдачи стипендии половина курса выстраивалась в очередь, чтобы тогда ещё Алиса, помогла добыть им из бездушного ящика кровные невеликие деньги. Вторая половина стояла в это время в самой сберкассе, чтобы получить стипендию у операциониста. Так что ничего, освоилась АлиСанна и с компьютером и уже много лет довольно успешно юзает. И даже зачем-то научилась печатать вслепую десятипальцевым методом с сумасшедшей скоростью. Но это уже, конечно, к делу совершенно не относится.

Зато относится то, как весь коллектив с восьми тридцати до шестнадцати ноль-ноль, отучившись на Павелецкой, нёсся в Марьино, чтобы дальше мыть, чистить, драить новенькую школу до глубокого вечера.

Как я уже неоднократно писала, времена-то были стародавние, и у среднестатистических учителей, а так же у не менее среднестатистических военных, к которым, как вы помните, относился Любимый Муж АлиСанны, мобильных телефонов не было и в помине. Поэтому, в один из вечеров АлиСанна, глянув на часы и поняв, что времени уже половина двенадцатого вечера, ну, или ночи (это уж кому как нравится), ужаснулась. Ведь она-то ещё не дома и даже мужу, который как раз заступил на сутки, забегавшись, ни разу не позвонила. АлиСанна хлопнула себя по лбу, обругала последними словами и побежала ликвидировать этот пробел на первый этаж, где стоял единственный на тот момент телефон в школе (даже у директора его ещё не было). Но Любимого Мужа на месте не оказалось. Что, впрочем, было делом обычным.

- Алис, он на выезде, - сообщил ей хорошо знавший её дежурный офицер.

- Вадик, передай, пожалуйста, ему, чтобы не волновался. Я ещё на работе, но меня потом на машине довезут до дома. Когда вернётся, пусть звонит. Я ещё совершенно точно спать не буду.

Дежурный Вадик, который прекрасно знал, кем работает АлиСанна, хрюкнул, квакнул, издал ещё парочку, не поддающихся определению звуков и сдавленно произнёс:

- Хорошо, Алиса, я всё передам.

- Спасибо, Вадик! – обрадовалась та и, только попрощавшись и положив трубку, поняла, что несчастный теперь, похоже, долго будет думать, чем же могут заниматься в школе учителя в половине двенадцатого летней ночи (ну, или вечера). И на какой такой машине подвезут обычную школьную учительницу до дома.

А учителя тем временем занимались самым что ни на есть невинным делом: писали сценарий к встрече мэра. Тот решил самолично торжественно открыть их школу и назначил мероприятие на ближайшую субботу. Они об этом узнали только в четверг. Вот и пришлось срочно творить. Потому что на воплощение замысла оставался всего один день, две ночи, ну, и утро субботы, конечно.

Для подготовки впервые собрались всем имеющимся на тот момент коллективом в зимнем саду, как называли между собой огромное со стеклянным потолком и стенами пространство на четвёртом этаже. АлиСанна с интересом присматривалась к коллегам. Лица были самые разные: молодые и очень пожилые, весёлые, спокойные, озорные и задумчивые. Но буквально все ей понравились. А уж когда начали писать сценарий и стало понятно, что с чувством юмора и, как сейчас принято говорить, креативностью, у коллег всё в порядке, АлиСанна и вовсе обрадовалась: сработаются.

Сценарий и вправду состряпали отличный. Причём, приглядевшись к сотрудникам, директор решила главную роль дать как раз АлиСанне. Но у той на субботу были другие планы: юбилей у любимой бабушки. И даже личная встреча с мэром и дебют в качестве актрисы не могла затмить этого события. Поэтому в подготовке к мероприятию АлиСанна приняла самое живое участие, а вот от присутствия на нём отказалась категорически. Любимая бабушка гораздо важнее какого-то там мэра.

Всё прошло хорошо. АлиСанне потом об этом рассказали коллеги. Мэр приехал в своей неизменной кепке, встречей остался доволен, много смеялся и шутил. Школу торжественно открыли. А они вышли на финишную прямую – до дня икс, первого дня сентября, осталась всего неделя.

Все помывочные работы были, к счастью, окончены. Курсы повышения квалификации наконец-то завершились, включать и выключать компьютер научились даже наименее одарённые представители педагогической общественности и завхоз Джулия Альбертовна. И теперь коллектив в полном составе приступил к исполнению своих непосредственных обязанностей. Поэтому теперь школа оживала с утра. Работа шла полным ходом: распределяли нагрузку, назначали классных руководителей, готовили всю необходимую документацию, ну, и писали очередной сценарий, конечно. Теперь уже для Дня знаний.

Как-то утром пригласила АлиСанну и её подруг к себе Оксана Савельевна. К новой директрисе они уже привыкли. Казалась она человеком неплохим, неглупым и деятельным. АлиСанне нравилась.

- Девочки, надо нагрузку распределять. Пора уже.

- На сколько человек? - спросила АлиСанна.

- На вас четверых.

- Как? Вы ведь говорили, что придут ещё филологи…

- Они не придут. Так что надо своими силами справляться. Будет совсем тяжело – я возьму часов, я ведь тоже филолог. Но не больше двух классов.

- То есть десять-двенадцать часов в неделю…

- Да, но это самое большее. Лучше, чтобы у меня вообще нагрузки не было. Не до этого сейчас. Всё равно будут дёргать постоянно, и придётся вам заменять. Идите сейчас к Елене Дмитриевне, завучу, и с ней обсудите, кто какие классы возьмёт. На старших классах из вас только Алиса Александровна работала?

- Да, только я.

- Значит, вы и возьмёте себе все десятые и одиннадцатый класс.

- Хорошо.

И они пошли к завучу. Когда распределили нагрузку, оказалось, что у каждой из них будет минимум по тридцать пять часов в неделю. При ставке восемнадцать часов. А АлиСанне, кроме пяти старших классов достался ещё и девятый, классным руководителем которого её назначили, и два восьмых. Поэтому у неё вместе с факультативами вышло и вовсе сорок два часа. Сумасшедшая нагрузка.

Тем, кто далёк от школы, наверное, эти размышления кажутся странными. Что это за рабочая неделя – восемнадцать часов? И почему сорок два часа это слишком? Ведь обычная рабочая неделя – сорок часов. Ну, подумаешь, на два часа больше!

Но в нагрузке учителей учитываются только аудиторные часы. А сколько тратит учитель на проверку тетрадей? А на работу с классом? А на подготовку к урокам и написание поурочных планов? Как минимум, столько же. А частенько и больше. Поэтому и ставка – восемнадцать часов. Ведь вместе с внеаудиторной нагрузкой получится как раз не меньше сорока. Вот и выходит, что двадцать пять, ну, максимум, тридцать уроков в неделю – это то, что уже просто из последних сил может потянуть среднестатистический учитель.

Прошу прощения, на этом рассказ об особенностях учительской нагрузки заканчиваю, чтобы не наскучить читателю. Очень жаль, что пришлось его вообще начинать, но без этого было бы не вполне понятно, почему согласие АлиСанны и её подруг на, в среднем, сорокачасовые рабочие недели вызвало у их начальства восторг близкий к экстазу. Однако вышло так, как вышло: АлиСанна и её подруги были молоды, полны сил, новенькая школа им очень нравилась, да и директор обещала, что постарается в ближайшее время найти ещё хотя бы одного словесника. И они в этот непосильный воз впряглись. Не вполне, впрочем, представляя, во что это выльется.

Глава вторая,

в которой АлиСанна знакомится со своими новыми детьми и неожиданно для себя становится пусть маленьким, но начальством

Тем временем первое сентября стояло уже практически на пороге, ещё чуть-чуть – и начнёт ноги о придверный коврик вытирать.

АлиСанне стали звонить родители её бывших учеников, узнавшие о том, что классный руководитель их детей перешла в другую школу и сестру свою забрала. Многие были расстроены. АлиСанна, которая и так переживала разлуку с учениками, и вовсе пала духом. Её уже даже новенький кабинет почти не радовал.

Но за несколько дней до конца августа произошло неожиданное: десять её учеников решили перейти вместе с АлиСанной в её новую школу. Хотели и другие. Но не все рискнули, потому что Нагатинская от Марьино хоть и недалеко, если смотреть на карту, но ехать неудобно: или с двумя пересадками на метро, или на двух, а то и на трёх автобусах. Кто-то сам побоялся, представив, на сколько раньше придётся вставать, кому-то родители отсоветовали. Но десять, целых десять человек всё же решились! И АлиСанна, узнав об этом, была счастлива.

Когда она пришла к директору и попросила принять в одиннадцатый класс ещё десять учеников, Оксана Савельевна в душе поразилась: на её памяти такого коллективного исхода учащихся из одной школы в другую вслед за классным руководителем не случалось. Поздравив себя саму с удачным приобретением в лице АлиСанны, она быстро черкнула себе в ежедневнике пометку: «8 «А» А.А.». Что означало только то, что в восьмом классе «А», в котором учился единственный сын Оксаны Савельевны, русский язык и литературу должна была вести Алиса Александровна.

АлиСанна, разумеется, не догадывалась, какое впечатление произвели на директора десять перешедших в новую школу её учеников. Поэтому она просто очень обрадовалась тому, что ребят в школу готовы были принять, и отправилась звонить им, чтобы они в ближайшее время подвезли документы.

И огорчало её теперь только то, что классное руководство в единственном одиннадцатом классе, добрую половину которого составили её бывшие ученики, отдали учителю физики. А самой АлиСанне достался один из девятых классов. Но она утешала себя тем, что всё равно будет видеть любимых своих учеников хотя бы на уроках русского языка и литературы и переменах.

В последние дни перед началом учебного года АлиСанна, кроме прочего, занималась тем, что знакомилась с личными делами своих не ведомых ещё девятиклашек.

Под конец дня глаза уставали. Спина тоже. Но оторваться от своего дела АлиСанна никак не могла. Перед ней на столе лежала толстенная папка с личными делами. Её будущие ученики. Девятый «А» класс. Она неторопливо открывала одну тоненькую желтоватую папочку из плохого картона за другой, выписывала нужные сведения. Родители, оценки за предыдущие годы, участие в различных мероприятиях, место рождения, откуда прибыли они в этот окраинный московский район… Её ученики почему-то почти сплошь были приезжими из Сибири и с Дальнего Востока. И она пыталась представить себе те места, где они жили до недавнего времени и где она ни разу не была. Перед её мысленным взором проходили чередой Якутск, Хабаровск, Лангепас, сахалинский Корсаков, Владивосток и многие другие города, городки и посёлки. А перед глазами мелькали лица детей: в большинстве папочек были фотографии, давнишние, вклеенные туда ещё при зачислении в первый класс. Но она всё равно внимательно и задумчиво вглядывалась в детские лица, пытаясь увидеть в них тех, кого она меньше чем через неделю встретит на праздничной линейке, а потом поведёт в их кабинет. Да, именно так. Уже не в её кабинет. А общий, её и их тоже.

Кое-где попадались и вклеенные характеристики, и тогда АлиСанна напряжённо вчитывалась, вдумывалась, старалась сохранить в памяти самое главное. Алёна Халецкая, милая девочка с умными глазами, редкий случай – москвичка… Так же, как и Андрей Косяков, смешной, с задорными вихрами, совершенно неподходящими для неоднократного победителя интеллектуальных марафонов и всевозможных олимпиад (об этом шепнула сегодня завуч Елена Дмитриевна). Красавцы Артём Черкешин и Митя Белов… АлиСанна всматривалась в их фотографии и улыбалась. Это могло показаться странным, но она уже почти любила своих новых детей и понимала, что до настоящей любви совсем недолго. Вот увидит, услышит их голоса, начнёт работать и всё – непременно полюбит. Она почему-то совершенно не умела по-другому и всех своих детей всегда обязательно любила.

Когда она закрыла последнее личное дело и отнесла папку секретарю, то уже нестерпимо хотела, чтобы как можно скорее наступило первое сентября.

За два дня до него в школе проводили родительские собрания. Перед этим расклеили объявления на всех подъездах всех окрестных домов, огромные плакаты разместили на школьном заборе и дверях. И вот в назначенный день школа засияла огнями и в семь часов вечера была уже заполнена родителями и детьми. Почти все пришли целыми семьями: интересно же было, какая она, новая школа, для многих первая в Москве. В огромном светлом холле было так много народа, что учителя, вышедшие встречать, помогать, подсказывать, с трудом пробирались среди пришедших. Вдоль стен стояли столы, за которыми регистрировали собравшихся и объясняли программу.

У одного из столов АлиСанна увидела красивую, высокую, очень коротко стриженную женщину и почему-то подумала, что не хотела бы, чтобы это была мама одного из её учеников. Тут всех позвали в актовый зал на общешкольное родительское собрание, и додумать эту мысль она не успела. А когда разошлись по кабинетам, первой в её класс вошла именно эта женщина. «Приплыли, - подумала АлиСанна, - вот оно, моё везенье». И улыбнулась женщине. Та тоже улыбнулась и поздоровалась. И оказалось, что у неё милая улыбка, очаровательные ямочки на щеках, приятный голос и меньше всего она похожа на холодную жёсткую стерву, которой поначалу показалась АлиСанне. Той тут же стало стыдно. «Вот тебе очередной урок: не суди по первому впечатлению», - отругала себя АлиСанна и, поздоровавшись с остальными пришедшими родителями, начала родительское собрание.

Она вела его и понимала, какая огромная (как бы пафосно это ни звучало) пропасть лежит между ней нынешней и той АлиСанной, которая пять лет назад пришла на первое в своей жизни родительское собрание в качестве учителя. Она чувствовала себя высокопрофессиональной и знающей, умеющей говорить так, что всем было всё ясно, понимающей, что и как объяснить. Перед ней сидели люди гораздо старше её. И все они слушали внимательно, видя и чувствуя её профессионализм. АлиСанна понимала это и даже немножко похвалила себя и чуть-чуть полюбовалась собой. Но не слишком долго. И тут же сама мысленно щёлкнула себе по носу и приказала: «Не зазнаваться!» На этом проявления звёздной болезни закончились. И начались обычные рабочие будни. Потому что зазнаваться нормальному школьному учителю с нагрузкой в сорок два часа просто некогда. Успеть бы всё остальное.

Тем более, что первое сентября, конечно, не заставило себя ждать. Было оно таким, как положено: солнечным и тёплым. АлиСанна стояла на школьном дворе с табличкой «9 «А» среди других учителей и ждала своих учеников. Они подходили один за другим. И их классный руководитель всматривалась теперь уже в их живые, а не фотографические лица, вспоминая детские фотографии из личных дел и пытаясь угадать в этих юношах и девушках тех мальчишек и девчонок. Они же в свою очередь смотрели на неё. Кто – во все глаза, кто исподволь, стесняясь. Подходили родители и здоровались. После собрания они уже ощущали её почти своей, во всяком случае, не совсем чужой. И каждому хотелось подвести к ней поближе своего немаленького мальчика или вполне уже взрослую девочку и сдать с рук на руки, доверить, вручить. И АлиСанна улыбалась, узнавая, кивала, здоровалась с детьми, которых их родители подпихивали к ней, и опять чувствовала себя на своём месте, а потому – счастливой.

Тут она, разумеется, вспомнила свой первый класс, который вот так же встречала первого сентября, когда Анна Владимировна ушла в декрет и передала детей ей, АлиСанне. Вспомнила и вытянула шею и посмотрела через большой школьный двор, туда, где стояли среди своих новых одноклассников десять её учеников, тех самых, которых она когда-то начинала учить малышами-шестиклассниками на следующий день после своего восемнадцатилетия. И они увидели её и принялись махать руками и букетами. Их одноклассники удивлённо косились на них и не понимали причины такой радости. Но АлиСанна понимала. И тоже замахала рукой, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше видеть. И теперь уже её новый класс смотрел на неё удивлённо, недоумевающе.

Подбежала с фотоаппаратом наперевес Марина Владимировна, мама одного из её бывших учеников, Мити Ключевского, и попросила:

- Алиса Александровна, давайте сфотографируем вас с нашими ребятами вместе. Они очень хотят. Всё-таки это их последний День знаний.

АлиСанна кивнула и, пообещав 9 «А»:

- Ребята, я сейчас вернусь, - быстро пошла к своим совсем уже взрослым детям.

Они стояли плотной кучкой вроде бы и вместе с остальными одиннадцатиклассниками, но в то же время и отдельно. АлиСанне они очень обрадовались и бросились обнимать и теребить и все одновременно задавать вопросы. «Как пять лет назад», - подумала АлиСанна. А их родители обрадовались даже ещё сильнее. И тоже принялись задавать вопросы и теребить. Потом Марина Владимировна выстроила их всех, не забыв остальных одиннадцатиклашек и их нового классного руководителя, и несколько раз сфотографировала.

Так они и получились на тех почти одинаковых фотографиях: растерянные и в то же время радостные дети, взволнованные родители, худенькая, ничем не отличимая от своих учеников АлиСанна и импозантный седовласый учитель физики Дмитрий Фёдорович, классный руководитель одиннадцатого «А», почему-то недовольный. Когда АлиСанна теперь, по прошествии времени, смотрит на эти фотографии, ей всё время его жалко. Потому что он и с ними, вроде бы, но в то же время как будто один.

На фотографиях школа совсем новенькая, яркая, разноцветная. А за спинами детей высоченный подъёмный кран строит новый дом. Из этого дома в их школу тоже потом будут ходить ученики. И даже в этот самый одиннадцатый класс. И смотреть на эти фотографии приятно и немного грустно. Было ведь, было. Но давно прошло…

Как только они сфотографировались, АлиСанна вспомнила о своих оставленных девятиклашках и побежала к ним. Тут как раз началась праздничная линейка. И всё закрутилось, понеслось с немыслимой скоростью, как всегда, стоило начаться новому учебному году.

Первые три недели сентября почти все классы в школы были совсем малочисленными: ещё не все новосёлы переехали. У АлиСанны в самом маленьком классе приходили на урок восемь человек (все те, что были по списку), в самом большом – восемнадцать. И так во всех остальных. Проверяя тетради, АлиСанна блаженствовала. Ну, что это за пачка: всего восемь (пусть даже восемнадцать) тетрадей?! Разве сравнишь с тридцатью?

Но такая расчудесная жизнь продолжалась недолго. И в конце третьей недели АлиСанну и остальных словесников пригласила к себе завуч.

- Девочки, - сказала она, - расписание не получается сделать, если оставить вам те классы, что у вас сейчас. Придётся тасовать.

- Жалко, - покачала головой АлиСанна, - только ребята к нам привыкли.

- Ничего не поделаешь. – Завуч вздохнула. – Но можно обойтись малой кровью, если вы Алиса Александровна, отдадите два десятых класса Ульяне Викторовне, а у неё возьмёте шестые.

АлиСанна расстроенно покачала головой:

- Тогда у меня получится пять подготовок к урокам: шестые классы, восьмые, девятые, десятые и одиннадцатый. Помножим пять на два, поскольку у каждого класса и русский, и литература, итого получится десять. При сорока двух часах нагрузки это нереально. Я не смогу готовиться к урокам. Будет не работа, а профанация деятельности.

Завуч подумала и кивнула:

- Нереально. Профанация. Я как-то про подготовки забыла. Тогда я и вовсе не знаю, как быть.

Отступление крохотное

Тут я опять ненадолго отвлекусь и объясню тем, кто не понял, что за зверь такой – подготовка. Дело в том, что каждый нормальный учитель, даже с огромным опытом, так или иначе готовится к урокам: пишет конспекты, просматривает задания, которые предполагает делать с учениками, подбирает примеры к изучаемым правилам, отрывки произведений, которые необходимо прочесть на уроке, ну, и так далее, и тому подобное.

Да, конечно, можно провести урок, не готовившись. Но далеко не всегда. И тогда уж вовсе никакой гарантии, что урок пройдёт, как надо. Да, есть методические разработки, по которым вполне можно работать, они продаются в магазинах. Но ни один, самый лучший автор, не перелистает за учителя «Войну и мир» или «Преступление и наказание» и не сделает закладки, не подберёт подходящие примеры, не учтёт особенности конкретных детей и не сделает акценты именно в тех местах, которые нужны определённому учителю. Поэтому хочешь – не хочешь, но к урокам готовиться приходится. Чем больше классов в одной параллели ведёт учитель, тем ему проще. Написал один конспект и работаешь по нему, предположим, в четырёх классах – красота. От АлиСанны же хотели, чтобы она вела уроки в разных параллелях, что в разы увеличивало её нагрузку. Ну, запамятовала Елена Дмитриевна про подготовки. Бывает. Хорошо, что АлиСанна не была уже бессловесным новичком и ей об этом напомнила. А то пришлось бы совсем забыть о сне и отдыхе.

Конец отступления

АлиСанна внимательно посмотрела в предполагаемое расписание, пару минут подумала и предложила:

- Раз уж это так необходимо, давайте я отдам Ульяне Викторовне все восьмые классы, а у неё возьму шестые. Тогда получится четыре подготовки. К этому я уже привыкла и вроде бы тяну. И в расписание ложится идеально.

- Хороший вариант, - согласно кивнула подружка Ульяна.

- Хороший, но не пройдёт, - вздохнула завуч.

- Почему?

- Потому что восьмой «А» должен остаться у Алисы Александровны. Оксана Савельевна на этом особенно настаивала.

АлиСанна почувствовала, как напряглись при этих словах Ульяна и остальные. Зря, ох, зря завуч при них это сказала. Кому будет приятно услышать, что директор считает тебя менее достойным учителем, чем твою подругу, и хочет, чтобы её собственный, директорский, сын учился только у этой самой подруги? Некрасивая ситуация. Гадкая.

И АлиСанна зачастила, надеясь хоть как-то сгладить неловкость:

- Елена Дмитриевна, давайте мы с девочками посмотрим, прикинем, что можно ещё передвинуть и какие классы кому отдать, и после уроков придём. У вас просто глаз замылился. А мы все вместе да с новыми силами. Глядишь, и придумаем что-нибудь толковое.

- Хорошо, - обрадовалась завуч.

И АлиСанна подскочила:

- Всё, девчонки, пойдём, а на следующей перемене соберёмся и прикинем.

Ульяна, Элла и Соня встали. АлиСанна бросила быстрый взгляд на Ульяну. Та старательно делала вид, что не заметила в словах завуча о восьмом «А» ничего неприятного и обидного. Но АлиСанна, которая знала её уже восемь лет, была уверена, что всё она заметила и просто не хочет обострять ситуацию. И за это Ульянино миролюбие была ей очень благодарна.

На следующей перемене собраться не получилось: у всех были свои дела. И АлиСанна, ученики которой писали контрольную работу, сама принялась так и этак переставлять классы и уроки. И неожиданно у неё получилось. Да так хорошо и удобно для всех, что она сама обрадовалась и на перемене побежала к Елене Дмитриевне, чтобы показать той, что придумала.

Завуч всё так же нависала над макетом расписания. Вид у неё был трагический.

- Елена Дмитриевна, - с порога начала АлиСанна, - я, кажется, придумала!

Когда она показала свой вариант, завуч долго сидела молча, не в силах поверить, что всё оказалось так просто. А потом облегчённо произнесла:

- Теперь я знаю, кто у нас будет председателем методического объединения словесников!

- Кто? – не поняла АлиСанна, которая пришла по поводу расписания, а ей вдруг зачем-то о методобъединении и его председателе сообщают.

- Вы! – торжественно объявила Елена Дмитриевна. – Вы самая опытная из всех филологов, и инициативная, и для детей авторитет. Поэтому кто же ещё, если не вы? Передо мной сейчас сидит готовый председатель.

И тут АлиСанна и вовсе растерялась. Потому что знала, что у этого самого председателя есть довольно много обязанностей и при этом нет никакого материального стимула. То есть совершенно. Ни копеечки. И вся работа ведётся исключительно на голом энтузиазме. Но потом она подумала, что при её нагрузке ещё одна уже не повредит. Тем более, то у неё есть понимающий Любимый Муж. А подругам надо личную жизнь устраивать. И согласилась. Чем приобрела себе ещё одну, очередную, головную боль. Как будто ей всех остальных, ранее приобретённых, было мало.

Глава третья,

в которой АлиСанна снова страдает из-за своей ответственности, безотказности и разгулявшегося инстинкта У

Постепенно окрестные дома заселяли, и в школу приходили всё новые и новые дети. Уже не было классов по восемь и даже восемнадцать человек. И АлиСанна с ностальгией вспоминала тоненькие пачки тетрадей. Теперь-то на её столе возвышались Великой Китайской стеной толстенные стопки. Не успевала АлиСанна проверить и раздать одни, как тут же собирала другие. И так бесконечно. Круговорот тетрадей в школе вечен и неизбежен.

Зато всё остальное пока радовало. Её девятый «А» оказался замечательным. С первого дня АлиСанна приглядывалась к ним, иной раз и тайком, чтобы получше понять, что за люди, чем живут. И постепенно в её душе появлялось и крепло восхищение. Потому что люди-то оказались удивительными. АлиСанна даже не могла сказать, кто нравился ей больше, кто меньше. Все нравились.

Почти все были из небедных семей, появившийся тогда средний класс, как сейчас принято говорить. Кто-то посостоятельней, как Саня Велимиров, которого обожавшие его родители и бездетные дядя с тётей, и на все каникулы возили по дальним и не очень заграницами. Остальные – из семей попроще, но крепких и хороших. Среди родителей никаких тебе маргиналов, алкоголиков и дебоширов. Одни прекрасные, много работающие люди. И дети соответствующие. Да ещё и в большинстве своём немосковские. Что это за чудо – немосковские дети – АлиСанна раньше не знала, но скоро поняла и оценила.

Нет, нет, дорогой читатель, АлиСанна пять лет работала исключительно с детьми из старого московского района, очень их любила и знала все их достоинства и недостатки. Но, познакомившись со своим девятым «А», она впервые узнала, что бывают и дети совершенно другие: чище, наивнее, трогательнее в этой своей наивности, открытее и незащищённее. Они ещё не привыкли к большому городу. И поэтому видели в школе место, где могут укрыться от него. И с удовольствием принимали заботу и опеку АлиСанны. А ещё им было совершенно наплевать на «чины и на знаки отличия», на материальное благополучие. С Олей Грибанюк, девочкой из большой небогатой семьи, в которой было восемь детей (кстати, москвичкой), дружили ничуть не с меньшей охотой, чем с уже упомянутым Саней Велимировым. АлиСанна, ещё первого сентября поговорившая с Олиной мамой и узнавшая об их необычной семье, поначалу переживала и опасалась, что Олю будут дразнить или игнорировать, но скоро с облегчением увидела, что всё в порядке и к девочке одноклассники относятся очень хорошо. И тут же пришла в восторг: ну, что за дети!

Хотя, может, дело и не в том, что дети были немосковскими. А просто АлиСанне повезло и подобрались вот такие: добрые, чудесные, неравнодушные. Да, конечно, ей повезло. Очень. И на уроках, когда они писали что-то, АлиСанна любила встать у дверного косяка и смотреть на их лица – так они ей нравились, эти четырнадцатилетние тоненькие и нескладные мальчишки и девчонки. И если бы кто-то в этот момент посмотрел на АлиСанну, то увидел бы, что она улыбается, глядя на своих детей.

Хотя, конечно, были и те, кто беспокоил. Кроме Оли из большой семьи АлиСанна постоянно приглядывалась к Вадику Львову. Был он невероятно умным, из тех, про кого говорят «семи пядей во лбу» и, что называется, с чудинкой. И АлиСанна опасалась, что вот его-то все остальные точно могут отвергнуть, и поэтому постоянно следила за ним с напряжённым вниманием, чтобы не упустить, не дать в обиду.

Как-то раз в один из первых дней на её уроке Вадик достал и нацепил на нос очки в не слишком модной толстой оправе. Одноклассники начали коситься на него и еле слышно прозвучало: «Очкарик!» АлиСанна преувеличенно шумно порылась в сумке, вытащила красивый очечник, подарок Любимого Мужа, и с самым безмятежным видом надела на нос свои. Дети, которые до этого её в очках не видели, тут же переключились с Вадика на неё и перестали обращать внимание на одноклассника. Прозвище Очкарик к Вадику не прилипло.

Вадим был не слишком общительным и поначалу вёл себя отстранённо. АлиСанна наблюдала за ним и видела в этой отстранённости прошлые обиды и отверженность. Но она не собиралась сдаваться и всячески теребила Вадика, вовлекала в общие дела, старалась показать всем остальным, какой он чудесный и умный. Когда готовили первый их День именинника АлиСанна дала Вадику довольно большую, хотя и бессловесную роль. И он сыграл её остроумно и ярко. Все смеялись и хлопали. Вадик сиял и неумело улыбался в ответ. А на следующий день к АлиСанне пришла мама Вадика и сказала, нервно теребя шейный платок:

- Спасибо вам, Алиса Александровна. Моему сыну ещё никогда не было так хорошо в школе. Спасибо…

Вечером АлиСанна долго плакала, уткнувшись в подушку, радуясь, что Любимый Муж на сутках и не видит этих её труднообъяснимых слёз. О чём она плакала? О ком? О славном мальчике, которому выпало и ещё наверняка выпадет много трудностей. О его чудесной маме, которая впервые отправляет сына в школу без страха. О своих необыкновенных детях, сумевших понять и принять Вадика. И в этот момент она любила их ещё сильнее, чем когда-либо. Всех вместе и каждого по отдельности. Если бы её спросили и в тот момент и потом, были ли в классе любимчики, она совершенно честно ответила бы: нет. Потому что невозможно было не любить ни одного из них. Ни одного. Вот АлиСанна и любила каждого. И плакала, думая, какая удивительная у неё работа. Самая лучшая на свете.

А на следующий день она стояла у доски, слушала своих одиннадцатиклассников, которые сгрудились вокруг неё и все одновременно жаловались, и думала, что у неё самая ужасная работа на свете.

Дело было вот в чём. У единственного в школе одиннадцатого класса были большие трудности с классным руководителем. Дмитрий Фёдорович, импозантный немолодой учитель физики, много лет проработавший директором школы, совершенно не понимал своих подопечных, а они не понимали его. И не хотели понимать. И он не хотел. Десять перешедших с ней мальчишек и девчонок быстро сплотили вокруг себя остальных одноклассников и теперь все двадцать два человека хором рассказывали АлиСанне, что собираются идти к директору и требовать, чтобы им заменили классного руководителя.

- Ребят, подождите, - пыталась утихомирить их АлиСанна, - всего месяц прошёл. Может, ещё всё утрясётся. Привыкните друг к другу, найдёте общий язык.

- Вот именно – месяц! – кипятилась староста класса Таня Коваленко. –Мы из школы скоро насовсем уйдём, а у нас никакой жизни. Ему ничего не надо, ни экскурсий, ни походов в театр, ни «огоньков»! Ему надо, чтобы мы от него отстали! Он хочет, чтобы наш последний год в школе был похож на сонное царство! – сердито выкрикивала она, упорно называя классного руководителя только «он». Остальные на её выкрики согласно кивали и приводили всё новые и новые факты, долженствующие иллюстрировать полное равнодушие Дмитрия Фёдоровича к своему классу.

АлиСанне своих детей было страшно жалко. И их новых одноклассников, с которыми она познакомилась на уроках, - тоже. Класс получился отличным. Им бы активного, неравнодушного классного руководителя – сколько они смогли бы сделать.

Прозвенел звонок на следующий урок. АлиСанна вздохнула и скомандовала:

- Бегите скорее.

- У нас история, за стенкой от вас. – Успокоили её дети и с топотом унеслись, продолжая на бегу сердито перебирать грехи и недостатки Дмитрия Фёдоровича.

А в конце дня АлиСанну пригласила к себе завуч.

- Алиса Александровна, у нас проблемы, - сказала она. – Одиннадцатый «А» требует, чтобы им заменили классного руководителя. Что-то у них не складываются отношения с Дмитрием Фёдоровичем.

- Да, я в курсе, - кивнула АлиСанна.

- Класс хороший, я у них заменяла урок алгебры. Они мне очень понравились.

- Мне тоже они нравятся, - снова кивнула АлиСанна.

- Ну, вот и отлично! – воскликнула завуч с явным облегчением. – Вот и замечательно!

- Что замечательно? Что они мне нравятся?

- Конечно! Потому что классное руководство в одиннадцатом «А» теперь будет вашим. Они очень об этом просили.

АлиСанна вытаращила на завуча глаза, посидела так недолго, а потом кивнула:

- Ну, хорошо. – Она не могла не кивнуть. Ну, ведь и вправду, не бросишь же тех десятерых, кто пришёл за тобой и теперь ездит до школы и обратно на метро с двумя пересадками. А двенадцать новеньких прилагаются к этим десяти, да и тоже уже не чужие, зря, что ли, она учит их? Поэтому АлиСанна кивнула. И тут же испугалась:

- Но девятый «А» я никому не отдам! – как она могла их отдать, когда уже полтора месяца жила только ими и все они, простые и не очень, стали любимыми и самыми главными в её жизни (ну, после Любимого Мужа, конечно)?

- Нет-нет, - замахала руками завуч, - у вас никто девятый «А» и не забирает. Как мы можем? Но только ведь… два классных руководства – это случай не рядовой. Будет нелегко.

- Мне уже и так нелегко, - хмыкнула АлиСанна. – До конца года я как-нибудь продержусь.

- Мы поможем, - заверила завуч, сама не веря себе. Чем уж там поможешь, когда всё равно весь воз забот и проблем тащить на себе классному руководителю? А ведь одиннадцатый класс – выпускной, как ни крути. Да и девятый – тоже. Каторжная работа. Да ещё и в двойном объёме. Завуч посмотрела на сидящую перед ней двадцатитрёхлетнюю девочку, вздохнула и ещё раз повторила:

- Мы поможем.

- Спасибо, - сделала вид, что поверила АлиСанна. Она работала в школе шестой год и тоже всё понимала. Поэтому она встала и объяснила:

- Я за личными делами.

- Да-да, - кивнула завуч. Вид у неё при этом был такой, будто она только что нашла добровольца, готового только за идею в одиночку выкопать Беломорканал. Потому что и классное руководство тоже тащили на себе исключительно на голом энтузиазме – в те далёкие, быльём поросшие годы оно (как и тяготы труда председателя методобъединения) не оплачивалось совершенно. АлиСанна об этом, разумеется, знала, но поступить по-другому не могла. Да-да, вы всё правильно поняли – не позволил тот самый инстинкт У. Снова он разгулялся не к месту.

Глава четвёртая,

в которой АлиСанна осваивается в новом положении дважды классного руководителя и борется с неожиданной напастью

- Ты сбрендила, Перезвонова? – неласково поинтересовалась подружка Элла, услышав новости.

- Ага, - согласилась АлиСанна, не вдаваясь в подробности.

- Два классных руководства в выпускных классах и сорок два часа нагрузки – это утопия. Ни один человек этого не потянет. Тем более ты. В тебе сколько килограммов живого веса? Ты так ласты склеишь. И к концу года мы зароем твой хладный труп прямо на школьном дворе.

Она недолго подумала и добавила:

- Хотя нет, не зароем. А то, увидев могильный камень, от нас все ученики разбегутся и мы потеряем работу…

- Не склею. – АлиСанна фыркнула и уткнулась в очередное личное дело. Подруги пили в её кабинете чай. Но у неё времени не было. Ульяна поставила ей на стол чашку и теперь периодически напоминала:

- Пей.

- Да-да, - соглашалась АлиСанна и иногда и вправду отпивала. Но чаще забывала. Потому что изучение личных дел требовало сосредоточенности. Закрыв последнее, она обречённо вздохнула:

- Приплыли.

- Что? – спросила Ульяна.

- У меня, похоже, ещё и медалистка намечается, - пожаловалась АлиСанна.

- Ну, всё, - хохотнула Элла, - теперь ты точно ласты склеишь. Вот увидишь.

- Не склею. Вот увидишь. - Упрямо повторила АлиСанна и встала.

- Ты куда?

- К завучу. Выясню, правда ли Ника у меня на медаль идёт. Я ни разу с медалистами не работала и подробностей не знаю.

- А, ну иди, иди.

- Иду, - АлиСанна сунула под мышку личное дело Ники Сметаниной и вылетела из кабинета. Неспешный шаг она уже давно не могла себе позволить. Только галоп. В крайнем случае рысь.

- Нет-нет, - покачала головой завуч, когда АлиСанна положила перед ней личное дело, - мы с Оксаной Савельевной уже смотрели, но у Ники медаль не выходит. Там есть нюансы…

- Точно не выходит? – удивилась АлиСанна, которая видела в столбиках оценок Ники за предыдущие годы почти исключительно пятёрки.

- Точно, - убеждённо кивнула завуч.

У уставшей АлиСанны не было сил, чтобы выяснять, что к чему. Её бедная голова отказывалась понимать, как определяют, идёт ученик на медаль или не идёт. И она просто поверила завучу. И, честно говоря, выдохнула облегчённо. Потому что только медалистки ей для полного счастья и не хватало. Слабину дала, конечно, чего уж там греха таить? И потом себя чувствовала очень виноватой перед Никой. Потому что та, конечно, медаль заслуживала. Но новость о том, что медали не будет, приняла стоически, с пониманием, и родители её тоже. Так и сказали:

- Ну, не будет медали и ладно. Обойдёмся.

А АлиСанне эта минутная слабость потом, кстати, ох как аукнулась. Но об этом – позже. В отдельной главе.

А пока вернёмся к будням человека с двумя классными руководствами и сорока двумя часами нагрузки. Ах, да! Ещё и председателю методобъединения в одном флаконе, конечно.

Одиннадцатиклашки новость о том, что теперь они не бесхозные, а АлиСаннины, восприняли с восторгом. И тут же принялись обживаться в триста одиннадцатом кабинете. Сразу же и родительский комитет подключился. И АлиСаннин кабинет, усиленно облагораживаемый не только ей самой, но и детьми и родителями аж двух классов скоро украсился буйной зеленью горшечных растений, красивым зеркалом, ярко-розовым электрическим чайником со свистком и прочими удобствами и полезностями.

И можно было бы жить-поживать да добра наживать. Но, как, собственно, всегда и бывает, случилось это самое «но». Да такое неожиданное, что АлиСанна поначалу оторопела и вовсе не знала как с этим «но» справляться. Потому что два её класса, девятый «А» и одиннадцатый «А», которых она для удобства идентификации называла «младшенькими» и «старшенькими», взялись вдруг ревновать. Да-да. Особенно отличились в этом «младшенькие». Ведь целых полтора месяца они жили себе, чувствуя себя единственными и любимыми у классного руководителя. А тут вдруг возникли «старшенькие», которые те же полтора месяца чувствовали себя обездоленными и никому не нужными, и вот, наконец, обрели ту, что готова была принять их и полюбить. Да что там – уже любила. И стали триста одиннадцатый кабинет сотрясать натуральные сцены ревности.

Дети, конечно, были воспитанными, поэтому до безобразных скандалов не опускались. Но страдали и мучились ревностью так явно, что АлиСанна не знала, чем их утешить. Она уж их и уговаривала, и приводила один убедительный довод за другим. Бесполезно.

- Вам теперь придётся в два раза реже дежурить по кабинету, - говорила АлиСанна.

Дети в ответ молчали, но по их лицам было видно, что аргумент впечатления не произвёл.

- А ещё вы сможете по очереди поздравлять меня с праздниками, чередуясь, - шутила АлиСанна.

Дети хмыкали, но не успокаивались.

- А кроме того, если вас кто будет обижать, вы всегда сможете позвать на помощь, - убеждала она.

- Мы и сами справляемся, без помощников. – Ответили «младшенькие». – И зачем только вы их взяли?

АлиСанна совсем измучилась, а потому решила назначить очередной внеочередной «огонёк». И назначила.

Безо всякой на то причины в триста одиннадцатом кабинете собрались все сорок три её ребёнка, имевшиеся на тот момент в наличии. Поначалу они по привычке ревниво приглядывались друг к другу и сбивались в группки. «Младшенькие» во все глаза смотрели на «старшеньких». «Старшенькие» старательно делали вид, что выше детского любопытства «младшеньких». Но традиционные «огоньковые» конкурсы и игры быстро растопили ледок. И в «ручеёк» и жмурки играли уже все вместе. Триста одиннадцатого кабинета им скоро стало мало. Они вывалились в рекреацию и носились по коридорам, хохоча и забыв про недавние страсти-мордасти. АлиСанна, глядя на их весёлые, раскрасневшиеся лица, вздохнула с облегчением. Слава Богу, и с этим справились. Ну, а с остальным уж как-нибудь поэтапно. Глядишь, и доживём до конца учебного года и ласты не склеим, чем, правда, пожалуй, даже расстроим Эллу. Ну, да что ж теперь? На всех не угодишь.

Глава пятая,

в которой АлиСанна учится писать протоколы

и пристраивает огнетушитель

- Скажите мне на милость, куда можно приткнуть этот гадский огнетушитель? – ворвалась в триста одиннадцатый кабинет Элла.

- Мы как раз это и выясняем, - ответила ей АлиСанна, и они вместе с Ульяной и Соней уткнулись в бумажки, которые накануне вкупе с новенькими блестящими огнетушителями им выдала завхоз Джулия Альбертовна.

- Так, я поняла одно: на стену их вешать нельзя. – Задумчиво протянула Соня.

- Нельзя. Вдруг упадут и покалечат детей. – Согласно кивнула Ульяна.

- В шкаф и под учительский стол засовывать нельзя – не под рукой, - вставила Элла и плюхнулась на этот самый учительский стол. Стопки тетрадей дрогнули и поехали, собираясь водопадом излиться на пол. АлиСанна подскочила и успела предотвратить катастрофу.

- Шарман, - похвалила её Элла. В последнее время она полюбила таким образом хвалить так всех окружающих к месту и не к месту.

- Шарман, шарман… - проворчала АлиСанна. – Сядь на стул, шарманка ты наша. На столе будешь сидеть у себя.

- У себя не буду. У тебя стол как-то удачнее стоит. Удобнее.

- Ну, так переставь и у себя так же, - посоветовала АлиСанна, которая уже почти два месяца регулярно делала у себя в кабинете перестановку, пытаясь создать как можно более удобную среду обитания для себя и детей. Ведь сама она в школе проводила по пятнадцать часов в сутки, а дети не менее десяти.

- Слушайте, мы же с огнетушителями разбирались, а не со столами, - напомнила Соня. – Давайте уже решим, куда их можно пристроить, и забудем об этом.

- Ага. Хотя бы об этом, - согласилась АлиСанна. – Давайте.

- Так вариантов больше не осталось. Ну, если не на стену, не под стол, не в шкаф, то куда? – риторически спросила Ульяна.

Все посмотрели друг на друга и помолчали.

- Кстати, а почему под стол – это не под рукой? – поинтересовалась любознательная Элла.

- Потому что это под ногой, - хмыкнула АлиСанна.

- Нет, ну правда? Почему нельзя его туда определить?

- Потому что те, кто писал эту инструкцию, считают, что в школе работают паралитики, которые не в состоянии огнетушитель из-под стола достать. Во всяком случае, быстро. – Сердито объяснила Ульяна. – Вот залезем мы под стол, застрянем там, и всё – Аллес капут. Вся школа сгорит. До тла. Вместе с нами, застрявшими под столом.

- Бред.

- А какая из наших инструкций не бред? – пожала плечами АлиСанна. – Вы видели очередную, от санэпидемстанци?

- Про цветы? Видели.

- А я нет, - заинтересовалась Элла. – А что там?

- А там про то, что цветы на подоконники ставить нельзя.

- Как нельзя? Они там всю жизнь стоят!

- Всю жизнь стоят, а теперь нельзя.

- Почему?

- Свет загораживают.

- Слушайте, у нас окна во всю стену. Ну, что там эти цветы заслонят? Мы же не фикусы, пальмы и монстеры туда определяем, а банальные малогабаритные традесканции и фиалки.

- Это не я придумала.

- М-да-а…

- Вот тебе и м-да-а…

- И куда же их теперь ставить?

- Наверное, туда же, куда и огнетушители.

- Куда?!

- Не знаю!

- Ладно, ну их, огнетушители. И цветы тоже. Что-нибудь придумаем. Где наша не пропадала.

- Это точно, - согласилась АлиСанна, - давайте тогда о заседании методобъединения.

- Только не это, - застонала Ульяна, - у нас и так то педсовет, то оперативка.

- Никуда не денешься. Минимум раз в четверть придётся ещё и методобъединением заседать. – Огорчила подруг и коллег АлиСанна. – С другой стороны, мы и так вот сейчас сидим и обсуждаем, куда пристроить цветы и огнетушители. Считайте, что почти заседаем.

- Это да, - согласилась воспрявшая Ульяна. – Так я согласна.

- Тогда ближайшее заседание назначим на четверг. Я посмотрела наше расписание. Все могут. И Елена Дмитриевна придёт.

- Она-то зачем?

- Ну, она же завуч. Посмотрит, как заседаем, подскажет, может, что.

- Началось. В четверг Елена Дмитриевна, потом Оксана Савельевна, а следом кто-нибудь из методцентра заявится. Не дают спокойно работать, – заныла Элла.

- Слушай, так всегда было.

- Не было. Я не помню.

- Просто мы ещё студентками были. И нас старшие коллеги жалели и берегли. А теперь у нас старших коллег нет. Сами себе начальники. – АлиСанна усмехнулась. – Дожили. Сами ещё зелёные. А поди ж ты. Нормальные люди в нашем возрасте только институты заканчивают. А мы уже почти мастодонты.

- Ну, мастодонт у нас один – ты, - не согласилась Элла, - шестой год работаешь. А мы с девчонками только третий. Молодые ещё совсем, как ты говоришь, зелёные. Так что ты на правах старшего товарища давай нас жалей, береги, опекай...

- Элл, имей совесть, - засмеялась Ульяна, - Алиска младше нас всех. Тебя на полтора года, а нас с Соней на несколько месяцев. Какой она старший товарищ?

- А по опыту – старший, - заупрямилась Элла.

АлиСанна чувствовала, что за обычными грубоватыми шутками Эллы, есть что-то большее. Но пока не могла понять что. Раздражение? Зависть?

Но ей не хотелось верить в это. Поэтому она привычно легко отозвалась:

- Ты предлагаешь мне самой с собой позаседать? Тет-а-тет, так сказать?

- Именно, догадливая ты моя! – усмехнулась Элла. И снова за её усмешкой пряталось что-то ещё.

- Не выйдет, - безмятежно улыбнулась АлиСанна и посмотрела Элле в глаза, - в четверг к нам придёт Елена Дмитриевна.

Элла моргнула под прямым взглядом АлиСанны и фыркнула:

- Вот так всегда. Захочешь раз в жизни увильнуть от работы – и то не получится.

- Бедная ты наша, - пожалела АлиСанна и достала из ящика стола конфеты:

- Держи, подсласти себе жизнь!

- Ты знаешь, что у меня плохие зубы. Ты это специально, чтобы я от стоматологов не вылезала и все заработанные непосильным трудом деньги там оставляла, - надув губы протянула Элла и тут же порылась в пакете, выбрала конфетку и сунула её в рот.

- Да, вот такая я коварная. – Засмеялась АлиСанна. – Как ты меня раскусила?

- Тебя раскусишь, пожалуй, - пробурчала Элла, - ты ж у нас дипломатичная … - она оборвала сама себя, но АлиСанна услышала недоговорённость. Вскользь подумалось: дипломатичная – кто? Судя по Эллиному лицу и тону, она хотела сказать что-то грубое. Дипломатичная зараза? Или ещё похлеще? Элка в выражениях не стеснялась, и слово могло быть совсем уж грубым. АлиСанне стало неприятно, но она сделала вид, что ничего не заметила. Зря она, что ли, дипломатичная?

Заседание методобъединения прошло в назначенный день, и выяснилось, что, помимо прочего, АлиСанне придётся учиться писать протоколы заседаний.

- Нужно назначить секретаря, - сообщила завуч Елена Дмитриевна, - он будет вести протоколы. Но для начала я научу вас, Алиса Александровна. Вы же председатель. И должны всё знать.

- Хорошо, - вздохнула АлиСанна. – Заботой больше, заботой меньше – в моём положении это уже роли не играет.

- Вот именно, - согласилась завуч. А Элла фыркнула:

- Стахановка ты наша.

- Вот именно, - снова согласилась завуч. – Пишите, Алиса Александровна, я буду подсказывать.

- Я готова, - в очередной раз вздохнула АлиСанна и взяла ручку. Писать протоколы оказалось совсем не трудно. Она быстро это освоила и в последствии в помощи завуча не нуждалась.

А огнетушители помог пристроить Любимый Муж. Послушал, послушал страдания жены, потом после очередных суток приехал в школу с перфоратором, поставил шкаф за столом АлиСанны под углом к стене, за ним, в образовавшемся кармане просверлил стену, вбил крепкий крюк и на него повесил огнетушитель. Сказал:

- И не над головами у детей, и под рукой, - поцеловал и отправился в кабинеты её подруг и соседок, вешать огнетушители и им. И всё сделал за пятнадцать минут. АлиСанна в очередной раз убедилась, какое счастье, встретить свою настоящую Любовь. И дело не в перфораторе и огнетушителях, а в том, что тебя услышали, пожалели, приехали помочь и про подруг не забыли. И даже просить не пришлось.

Глава шестая,

в которой «младшенькие» устраивают поджог,

а АлиСанна узнаёт, что она крутая

Дни шли за днями. Недели – за неделями. Заканчивался октябрь, подходила к концу первая четверть. И всё уже вошло в привычную колею. И даже ноги перестали поворачивать в сторону первой школы, стоило выйти из подъезда, и уже привычно несли по направлению ко второй.

Дети, и «старшенькие», и «младшенькие», учились прилично и особенных хлопот не доставляли. Ну, разве что иногда. Так однажды к ней в кабинет с квадратными глазами ворвалась завуч.

- Алиса Александровна! – вопреки обыкновению почти закричала она. – Ваш девятый «А» спалил стенд в кабинете физики!

- Не может быть! – категорично отвергла такую возможность АлиСанна.

- Я тоже не верила. Вы же знаете, я их учу и очень люблю. Но это совершенно точно они.

- Они что, признались?

- В том-то и дело!

- Кто?

- Андрей Косяков.

- Не может быть! – снова не поверила АлиСанна. Андрей был умницей, победителем всевозможных олимпиад и конкурсов. За простецкой его внешностью: вечно лохматыми волосами и круглым румяным лицом – скрывались незаурядный ум и непохожесть на других. С ним было легко и весело. И АлиСанна и весь девятый «А» в полном составе его обожали. Поэтому АлиСанна никак не могла поверить, что злоумышленником был именно Андрюшка, и всё повторяла оторопело:

- Не может быть.

Но тут в дверь с той стороны стукнули и, не дожидаясь ответа, в кабинет просунул голову поджигатель стендов собственной персоной. Физиономия у него была виноватая.

- Я это, сдаваться пришёл.

- Ну, я пошла, - сказала Елена Дмитриевна. Андрей отступил в коридор, пропуская её, а потом шагнул в кабинет и шмыгнул носом.

- Да ладно, чего уж теперь, - фыркнула АлиСанна, села за первую парту и похлопала ладонью по стулу.

- Садись, горе моё луковое.

Андрей сел и вопросительно посмотрел на неё.

- Ты? – коротко спросила АлиСанна.

- Я, - покаянно вздохнул он.

- Зачем?

- Физик ушёл. А мне стало так интересно, горит пробка или нет.

Стенды в школьных кабинетах были новые, пробковые. АлиСанна посмотрела на них, и ей вдруг тоже стало очень интересно, горят ли.

- Ну, и как?

- Горят, - удовлетворённо кивнул экспериментатор.

- Сильно стенд пострадал?

- Прилично.

- Ты сам признался?

- Конечно, - Андрей удивлённо посмотрел на неё, - что ж я, буду других подставлять.

АлиСанна подавила улыбку.

- Андрюш, стенды дорогие. Придётся компенсировать. Или новый стенд покупать. Мама расстроится. – Андрей обожал свою маму, и АлиСанна знала об этом.

- А нельзя ей не говорить?

- Да я-то не против. И Дмитрия Фёдоровича с Еленой Дмитриевной, думаю, уговорю. Но вот деньги… Пока могу я стенд купить...

- Нет, Алиса Александровна, так не пойдёт. Я напортачил, мне и исправлять. У меня в копилке денег довольно много. Я давно коплю. Думаю, на стенд хватит.

- А мама не спросит, куда дел?

- Нет. Она мне доверяет.

- Тогда совсем хорошо.

- Так вы поговорите с физиком и Еленой Дмитриевной?

- Обязательно. Иди, Андрюш.

- Спасибо, - расцвёл экспериментатор и поднялся из-за парты.

Когда он был на пороге, АлиСанна спросила:

- Красиво хоть горел?

Косяков обернулся оторопело:

- Ничего так. Только пах довольно сильно. Физик, едва вошёл, сразу всё понял.

- Вот ведь засада, - покачала головой АлиСанна. – Ну, иди.

Он кивнул и выскочил за дверь.

АлиСанна встала, подошла к стенду и задумчиво поковыряла его ногтем. Пробка была упругая, тёплая, приятная на ощупь. В этот момент в коридоре раздались приглушённые голоса, прекрасно слышные из-за тонкой двери:

- Ну, как?!

- Ну, что?!

- Очень ругала?

И изумлённый громкий шёпот Андрея:

- Она у нас, конечно, крутая. Представляете, спрашивает: «Красиво горело?»

- Врёшь!

- Не вру!

- Во даёт, а?

- Да-а-а.

- И чё? Совсем не ругала?

- Нет. Предложила помочь стенд купить, представляете?

- Повезло тебе, Косяк!

- Нам всем повезло. С АлиСанной!

- Это точно!

Голоса стали удаляться. Невольно услышавшая разговор, не предназначенный для её ушей, АлиСанна нервно рассмеялась и вслух, обращаясь к доске и партам, произнесла:

- Слыхали? Крутая я. И им со мной повезло.

Глава седьмая,

в которой рассказывается о прелестях дежурства по школе

В конце октября пришёл черёд дежурить по школе и АлиСанне. Да причём две недели подряд: сначала «старшеньким», потом «младшеньким». Тот, кто составлял странный этот график, меньше всего думал о том, что и у одиннадцатого и у девятого «А» один и тот же классный руководитель, которому придётся две недели нести нелёгкое бремя дежурного учителя. Ну, не пришло в голову человеку такое.

- О! – потёр руки, узнав о дежурстве, Серёжка Лебедев. – Отдохнём!

- Точно! – поддержали его остальные.

«Наивные», - подумала опытная АлиСанна. Но промолчала. А вдруг и вправду пронесёт?

Не пронесло. В семь тридцать утра понедельника заступили на дежурство со «старшенькими». И понеслось. То драка, то новые учебники нужно перетаскать из машины в библиотеку, а та аж на четвёртом этаже.

- Интересно, кто придумал библиотеку загнать на самый верх? – отдувались мальчишки. Но учебники все перетаскали. А куда деваться? Мало того, что дежурный класс, так ещё ведь и самые старшие в школе.

Шёл пятый урок, когда в коридоре за дверью кабинета АлиСанны раздались шаги, потом вскрик, и тут же дверь распахнулась.

- Ой-ёй-ёй, АлиСанна! – во весь голос завопила дежурившая на этом уроке эмоциональная Таня Коваленко. – Вы только посмотрите! У нас потоп!

АлиСанна выглянула и ахнула. Действительно из мужского туалета на просторы рекреации вылилось уже не одно ведро воды. И линолеум был покрыт довольно обширным озерцом.

- С ума сойти! – только и смогла сказать АлиСанна. К счастью, именно «старшенькие» сидели в этот момент в её кабинете. Поэтому не пришлось забирать их у других учителей. И, вооружившись тряпками, совками и вёдрами они все вместе до конца урока ликвидировали потоп. Прямо в том виде, в котором были. Юноши в хороших костюмах, девушки в коротеньких юбках и на каблуках. И тоже прилично одетая АлиСанна с ними. А куда деваться – дежурный класс.

Для того чтобы вы прочувствовали всю прелесть дежурства по школе, скажу только, что за оставшиеся четыре дня в школе произошло ещё четыре потопа. «Старшенькие» ликвидировали их, ругались, грозились найти диверсанта, который всё это устраивает. Но, конечно, никого не нашли. Потому что диверсантами были строители, которые возвели не слишком крепкую школу, и благополучно растворились на просторах мегаполиса, а то и страны. А учителя и дети остались обживать здание и ликвидировать потопы, обвалы, поломки, недоделки и прочая, прочая…

Но ничего, «старшенькие» отдежурили, а, следом, и «младшенькие» тоже. И АлиСанна после двух недель дежурства выжила, и была даже вполне бодра и весела. Не верите? Так я вам сейчас расскажу про обычную рабочую неделю обычного учителя, классного руководителя двух классов и председателя методобъединения в одном лице. Тот, кто проработал в школе хотя бы год, поймёт, погрустит, потому что это правда, и посмеётся, потому что и это и вправду смешно. Школа она такая – в ней грустное и смешное почти неразделимы. Остальным тоже небезынтересно будет вспомнить школьные годы и посмотреть на них глазами так сказать, противоположной стороны.

Глава восьмая,

в который на суд зрителя представляется обычная рабочая неделя обычного учителя-предметника, обычного председателя методобъединения и обычного классного руководителя двух классов в одном лице

(дело происходит в обычной московской школе)

Если вы только учились в школе, но никогда в ней не работали, то плохо представляете себе жизнь учителя. АлиСаннин муж, когда они только поженились, смотрел на то, что собой являют работа и жизнь его жены, и поражался. Ему и в голову не приходило, что всё так запущено. А чтобы и вы поняли, каково это, быть учителем, я сейчас не поленюсь и расскажу. На АлиСаннином примере, конечно.

Итак, глава под кодовым названием «Чтобы знали».

Начнём, пожалуй.

На работу АлиСанна приходила часов в семь утра. Охранник школы, милейший, интеллигентнеший, добрейший Вячеслав Сергеевич, химик-технолог из небольшого среднерусского городка, вынужденный податься на заработки в Москву, каждый раз, открывая ей дверь, заботливо восклицал: «Алиса Александровна, милая вы моя, опять вы ни свет ни заря! Давайте я вам в тренажёрном зале матрас положу! Не придётся время на дорогу тратить. Хоть высыпаться будете!»

АлиСанна на это каждый раз улыбалась и разводила руками: «На всех матрасов не хватит! Да и места в тренажёрном зале тоже». Если уж на то пошло, то, чтобы уложить спать всех её регулярно выползающих с работы не раньше двадцати двух часов коллег спать, понадобилось бы застелить матрасами спортзал или, на худой конец, прямо вестибюль первого этажа. А ведь далеко не все жили по соседству со школой.

Так вот. Одним из самых больших удовольствий для АлиСанны была возможность спокойно поработать часок до того, как школьные коридоры наполнятся голосами, смехом, беготнёй, хлопаньем дверей и бесконечными: «Здрасьте, АлиСанна!» В странной, завораживающей тишине она готовилась к урокам, проверяла недопроверенные тетради, планировала день…

На улице зима, темно, холодно, а в кабинете яркий тёплый свет и так уютно. АлиСанна любила свой кабинет и свою школу. И по утрам чувствовала себя совершенно счастливой.

Ага. Вот и первые, самые нетерпеливые, самые ответственные или просто доставленные к школьному крыльцу опаздывающими на работу родителями ученики. Пока их голоса далеко, на первом этаже, и до АлиСанниного третьего долетает лишь уютный, неровный гул. Но уже слышны и шаги по лестнице: кто-то несётся вприпрыжку, кто-то еле-еле ползёт, перетаскивая себя и портфель с одной ступеньки на другую. Пока мимо, на четвёртый этаж, не к АлиСанне. Но вот и до её кабинета дошла очередь. Кто это там топчется под дверью?

Надо сказать, что АлиСанна почти с окончания института работала исключительно, как это в школе принято говорить, «на старших классах». Плюс ко всему, как вы уже знаете, вела русский язык и литературу и одновременно руководила методическим объединением учителей-словесников. Поэтому к тому времени, которое я описываю, в школе она была, не постесняюсь громкого слова — авторитет. Или, как говорили её любимые обормоты, «в авторитете».

Это, конечно, приятно. Но и довольно обременительно. Почему? Да потому что почти у каждого из её двухсот с лишним непосредственных учеников были младшие братья и сёстры. Но это ведь хорошо? Правда? Замечательно, нет спору. Тогда в чём же загвоздка? А в том, что буквально каждый из этих «младших», которых ей обязательно рано или поздно представляли их «старшие» немедленно начинал гордиться знакомством «с училкой старших» и всячески это знакомство поддерживать. В меру своего понимания.

Кто-то ограничивался бесконечными радостными и чрезмерно звонкими «Здрасьте, АлиСанна!» по десять раз на дню и абсолютно везде: от столовой, где она с немыслимой скоростью пыталась сжевать хоть что-нибудь съедобное, пока есть возможность, до, простите, туалета, куда АлиСанна имела неосторожность заглянуть в поисках пропавшей с законного места урны. Кто-то считал своим долгом на переменах или после уроков забегать к ней в кабинет и «говорить за жизнь». Кто-то, поздоровавшись на улице, громко и торжественно шептал ей вслед: «Это учительница нашего Антона! Она русский у них ведёт!» и радостно оглядывался по сторонам, наблюдая, как люди на рынке или у метро оборачиваются и пытаются понять, о ком же только что шла речь.

Приходилось и АлиСанне соответствовать. Давясь булочкой, когда у неё над ухом раздавалось очередное громогласное приветствие, нежно улыбаться, судорожно запихивая недожёванное тесто за щёку, чтобы ласково пожурить: «Здравствуйте-здравствуйте! Только я ведь здесь не одна», делать страшные глаза и косить в сторону других учителей, с которыми воспитанные детки поздороваться просто забыли. Радостно восклицать, в спешке роясь в памяти, чтобы опознать здоровающегося третьеклассника и не обидеть его тем, что запамятовала: «Доброе утро (день, вечер) Вадик (Петенька, Оленька, Сашенька и т.д.)! Как твои дела?!» Кстати, после этого необдуманного неосторожного вопроса АлиСанна обычно имела удовольствие выслушивать подробные отчёты о том, что на «матише» сегодня всем классом ловили залетевшего в окно воробья, а по «руссишу» (ой, простите, Алиса Александровна, по русскому языку, конечно!) проходили жуткую вещь «спряжения» этих, как их там, глаголов, и совсем-совсем ничегошеньки не поняли (АлиСанна, а можно я к вам с продлёнки приду, и вы мне всё объясните? А то мой брат говорил, что вы так хорошо объясняете, что всё-всё понятно становится? Можно? Ой, спасибо! Только я не один, а с Васькой и Алинкой, потому что они тоже ничего не поняли, а я им объяснить не смогу, а это ведь не честно, что я буду «пятёрки» получать, а у них «пары» будут по контроше по этим самым спряжениям?!)

А ещё АлиСанна была очень рада тому обстоятельству, что жила в сорока минутах езды от места работы. Потому что, когда говорят о том, как тяжела жизнь звёзд и сочувствуют им, напрочь лишённым возможности жить обычной жизнью, не испытывать повышенного внимания окружающих и спокойно ходить по улицам, мало кто думает о том, что и жизнь обычного среднестатистического учителя в чём-то сродни звёздной. Не подумайте, что в плане зарплаты. Просто, если он, учитель, живёт рядом со школой, то тоже напрочь лишён возможности ходить по окрестностям спокойно.

Поэтому учителю лучше жить подальше от работы. Ведь так приятно идти по улице и не здороваться поминутно, судорожно вспоминая, с кем имеешь удовольствие общаться.

В первое время, только начав работать во второй своей школе, вечерами после работы АлиСанна частенько заходила на небольшой рыночек возле метро, чтобы купить чего-нибудь поесть, поскольку в её родном спальном районе, не имеющем собственной станции метро, после десяти не работали даже супермаркеты. А раньше десяти вечера АлиСанна выходила с работы ох как не часто. Но все её попытки закупить продукты на ближайшем к школе рынке заканчивались плачевно. Либо хлебом торговала мама одиннадцатиклассника Вити Китаева, либо в очереди за рыбой перед ней стоял словоохотливый папа отличницы Лены Петренко, либо в тот момент, когда АлиСанна, обвешенная сумками с тетрадями и продуктами, отчаянно балансируя, пыталась влезть на подножку автобуса, сзади раздавался радостный голос: «Алиса Александровна! А как мой старшенький сегодня? Сочинение написал? А что получил?»

Приходилось, рискуя получить по шее от тех, кто стоял за ней в очереди, чтобы купить хлеб, выслушивать жалобы на «оболтуса» от мамы Мити. По полчаса беседовать с папой Лены. Ему-то до дома две минуты, а АлиСанне ещё на автобусе или метро ехать, а потом пешком двадцать минут через мост или снова на автобус, да и мужа было бы неплохо всё-таки ужином накормить! Выбираться из автобуса (а счастье было так возможно!) и объяснять, что «старшенький» нормально, сочинение написал, но оценки будут только через три дня. Почему через три? Да потому что сочинения писали три класса. А это почти девяносто человек. И классы-то десятые и одиннадцатые. И сочинения многостраничные. А спать-то иногда всё же надо даже таким закалённым людям как наши отечественные, огонь и воду прошедшие учителя. Они же пока всё-таки не биороботы, а живые люди.

Через пару недель такого насыщенного общения с учениками и их родственниками АлиСанна поняла, что жить подальше от работы – великое благо. Как хорошо, что ей хватило ума не пойти работать в школу под окнами!

Простите, я что-то увлеклась… Продолжу. Итак, утром, около восьми, возле дверей АлиСанниного кабинета начиналось привычное ей, «авторитету», копошение. АлиСанна знала, кто это. Вариантов не так много. Или родители кого-нибудь из учеников, или жаждущие общения и не знающие чем себя занять до звонка на первый урок младшие братья и сёстры её любимых обормотов. Все остальные не топчутся смущённо за дверью по несколько секунд. Её драгоценные старшеклассники, стукнув для порядка пару раз в косяк, радостно влетают в кабинет, зная, что, если она внутри, то можно входить, не дожидаясь звонка. У них любовь, доверие и взаимопонимание без излишнего чинопочитания.

Ещё, конечно, с утра пораньше вполне может заявиться завхоз Джулия Альбертовна. Но она, как и большинство школьных завхозов громогласная, шумная, абсолютно уверенная в своей незаменимости, начинала вопить ещё из другого конца коридора и голос её приближался по нарастающей:

- АЛИСА АЛЕКСАНДРОВНА! ТАМ МЕЛ ПРИВЕЗЛИ! ПРИСЫЛАЙ ДЕЖУРНЫХ, А ТО НЕ ДОСТАНЕТСЯ! Я САМА ВАМ КОРОБКИ РАЗНОСИТЬ НЕ НАНИМАЛАСЬ!

После этого она с немыслимым грохотом распахивала дверь и, не понижая голоса, вопрошала:

- ПОНЯЛА?! ТОЛЬКО ПУСТЬ ОНИ РОВНО В ВОСЕМЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ПРИДУТ! ПОТОМ Я УЕДУ ЗА ПАРТАМИ И СТУЛЬЯМИ! КСТАТИ, ПАРТЫ ЕЩЁ НЕ НУЖНЫ?!

Не слушая ответа, тщедушная Джулия Альбертовна семенила дальше по своим делам, забыв закрыть дверь. И АлиСанна видела, как уже на лестнице мелькал её синий халат.

Больше вариантов нет: АлиСаннины деликатные коллеги по утрам заходят редко. Им некогда, как и самой АлиСанне. Все заняты подготовкой к предстоящему дню.

Но вот звонок. Ровно в восемь тридцать, как всегда. АлиСанна у доски. Её великовозрастные дети за партами. В школе тишина. Идёт работа. Скрипят ручки, шелестят страницы, стучит о доску в нетерпеливой руке кого-нибудь из учеников мел. Или от двадцати до тридцати пар глаз, устремлённых на АлиСанну, смотрят, не отрываясь. У некоторых даже рты от удивления или напряжения приоткрыты, как у малышей. Ах, да, они ведь тоже ещё дети. Хоть и ростом уже давно выше АлиСанны...

Идёт урок. И АлиСанна рассказывает о Ростовых и Болконских, читает Пастернака или объясняет пунктуационное правило. А после урока они, эти самые дети, встают, иногда потрясённые, удивлённые, озадаченные. И нет большего счастья, если они выходят из кабинета медленно, тихо переговариваясь, и АлиСанна слышит, что говорят они о литературе. Или если подбегают к её столу, несогласные, шумные, разгорячённые начатым на уроке спором, и оглушают АлиСанну своими размышлениями, и теребят, и требуют внимания, и даже дёргают, как маленькие, за рукав. В такие минуты АлиСанна обожает свою работу.

Не меньше обожает АлиСанна свою работу и когда видит, что и её коллеги выходят из кабинетов красные, с блестящими глазами и вымученной улыбкой. Не потому что орали на своих учеников, а потому что «был процесс».

Часто говорят об «экранной химии», о магии кино. Да что кино! Вы приходите в школу и поймёте, какой невероятный, простите за вульгарность, кайф, когда детям интересно и «идёт процесс». Какие потрясающие ощущения испытываешь, когда в конце дня понимаешь, что всё удалось, что нереально длинный список дел, достойный Золушки, которые непременно нужно было выполнить, подходит к концу и что ты «круче» этой самой Золушки. Потому что всё успел: и тетради проверить, и дежурство по школе достойно выдержать, и генеральную уборку актового зала осилить, и родительское собрание с блеском провести, а если ещё и на уроках «был процесс»! Какой кураж возникает в таких случаях!

АлиСанна обожает, когда их невысокий седой математик Эдвард Мгерович хватает её, пробегающую по коридору по делам, за руку, и радостно, торопливо сообщает:

- Твои-то что учудили сегодня! Такую задачку решили играючи, что я, старый пень, глаза вытаращил! Ну, молодцы! Ну, умнички!

«Твои» – это какой-то из АлиСанниных классов. Эдвард Мгерович, знает, что классному руководителю всегда очень приятно услышать про «своих» что-нибудь доброе, хорошее. Вот он и спешит порадовать АлиСанну и порадоваться ещё раз сам. Хотя как раз АлиСанна-то, к её величайшему стыду, почти всё позабыла из школьного курса алгебры и геометрии. И достижение её детей – это вовсе не её заслуга. Но, честное слово, как хорошо и весело сразу становится! И она уже не так горячо распекает «своих» за разбитый горшок и едва не погубленный фикус и посиделки в туалете в начальной школе вместо ОБЖ. Хотя, конечно, распекает. Куда ж без этого в воспитательном процессе?

Но вернёмся к звонку на первый урок утром понедельника. Он запел (почему-то бессмертную песню «Битлз» про вчерашний день) – и понеслось. Диктанты, сочинения, изложения, тесты, самостоятельные и контрольные работы… Тетради, тетради, тетради…

На перемене надо успеть обежать всю четырёхэтажную немаленькую школу! И АлиСанна бежит по лестнице, на лету здороваясь, здороваясь, здороваясь. Высокие тоненькие каблучки протестующее стонут и поскрипывают (ах, сколько пар туфель безвременно почило на этих лестницах, сколько каблуков с треском отлетело или со стоном сложилось!) Бежит АлиСанна, в руках у неё журнал, ключи от кабинета, отчёт о воспитательной работе, план мероприятий на следующую четверть и запрос в библиотеку. А руки-то всего две! Поэтому под мышкой – папка с заявлениями родителей на обеспечение их детей горячим питанием и пакет с неизменным дибазолом: его срочно надо раздать своим детям и объяснить им, как следует принимать это лекарство с «умеренным иммуностимулирующим эффектом», которое в наших школах принято применять, как средство профилактики простудных заболеваний. Уф-ф! Простите, предложеньице вышло кошмарное, но в другом и не опишешь всего.

И вот бежит АлиСанна и думает: «Так, первым делом на третий этаж к завучу – отдать отчёт и план, потом на второй к секретарю – отнести заявления на питание, затем на первый, в столовую, где надо проконтролировать, как её любимые "дети" едят. В столовой не забыть бы раздать дибазол и проследить, чтобы неуёмные Антон и Толик не воспользовались извечной столовской неразберихой и не засунули таблетки в булочки или чай одноклассникам. Делают они это регулярно. Не со зла или от вредности – из озорства. Но от этого не легче.

Наконец первые два пункта выполнены. На лету, не сбавляя скорости, АлиСанна забросила завучу и секретарю отчёт, план и заявления. Теперь главное – столовая. АлиСанна уже в дверях, бежит, стараясь не поскользнуться на кафеле, на котором тут и там виднеются лужицы чая.

- Здрасьте-здрасьте! Приятного аппетита! Ребята, спокойно садимся, булочки чтобы все съели! Леночка, я сказала: все, значит все. Диету ты будешь дома соблюдать, а твоя мама мне сегодня с утра позвонила и очень просила проследить, чтобы ты поела!

Ребята, вы ешьте пока. А я вам дибазол раздам. Толик, положи дибазол в карман! Я всё вижу, даже не пытайся таблетку Мише подсунуть! Лена, не отдавай булочку Серёже! Ему плохо станет! От переедания. И тебе тоже – от голода. И мне, когда твоя бедная мама будет плакать в трубку и говорить, что у тебя скоро анорексия начнётся!

Толик, не нервируй меня, убери таблетки! Алёна, журнал ваш возьми, пожалуйста, и не забудь его после химии в учительскую отнести, хорошо? Вот спасибо. Макс, хороший мой, не надо чашку на журнал ставить! Упадёт, неровен час, чай разольётся, а мне потом журнал переписывать. И другим учителям тоже.

Леночка, съела? Молодец! Антон, спасибо мой золотой, сейчас выпью я свой чай. Что? Ты туда дибазол не клал? Да я и не думала об этом. Но всё равно спасибо. Ты в булочку засунул? Антон-Антон… Хватит издеваться над старой, нервной, легковозбудимой учительницей! Что? Ах, я молодая, спокойная и приторможенная?! Не приторможенная, а уравновешенная?! Ну, это вопрос вкуса. Всё бы вам шутить!

Ира, что случилось? Почему ты не ешь? На алгебре тройку получила? За что? Хорошо, я поговорю с Еленой Дмитриевной. Ты ко мне после уроков зайди – разберёмся. Ах, тройка – это хорошо? Ты боялась, что «кол» будет? Ну, тогда поздравляю. Молодец! Но давай в следующий раз постараемся что-то повыше заработать. И ешь давай. Жевать и радоваться можно одновременно.

Все помнят, что у вас завтра физкультура вместо географии? Аня, не забудь форму! А то Максим Борисович уже ругался, мне неудобно его просить в пятый раз не ставить тебе два. Анна, будешь дурака валять, я тебе завтра в шесть двадцать утра позвоню и напомню. Почему так рано? Да потому что я в это время из дома выхожу.

Ребят, у меня ещё малоприятная новость, на следующей неделе мы дежурим по школе. Да, я согласна. Да, мне самой уже надоело. И не говорите: в прошлый раз кошмарное дежурство было, каждый день то потоп, то унитаз забился, то окно разбили. Тимур, я помню, что ещё и учебники в библиотеку на четвёртый этаж таскали. Бедные мои! Ну что ж делать?! Мне тоже не хочется. Но надо. Надо.

Да, опять каждый день в семь тридцать в школе. Повязки и бейджики приготовьте. Женя, напомни нам, что должно быть написано на бейджике? Правильно: дежурный по школе. А не как в прошлый раз у тебя: ответственный за дурдом. Толик, и не надо больше к моим ногам возлагать искусственные цветы и говорить, что я себе памятник при жизни заслужила. В прошлый раз родители первоклашек очень пугались, когда это видели.

Юленька, одевайся, пожалуйста, как-нибудь поудобнее, а то опять или юбка по шву треснет, когда будем полы мыть, или нагнуться не сможешь, потому что это не юбка, а одно название! Ты не сердись, но я человек в возрасте, можно сказать, преклонных лет, старой закалки и считаю, что юбки должны по длине приближаться к коленям, а не стремиться к талии. Почему старой закалки? А как же? Мне скоро триста лет стукнет. Как черепахе Тортилле. Как же триста, когда мне всего двадцать три? А у меня с вами год за десять. Десять на двадцать три – это двести тридцать, а не триста? Мне позволительно плохо считать, я учитель русского языка, а не алгебры. Что вы смеётесь? Я хорошо пошутила? Напрасно вы так думаете. Да я вообще шутить не умею. И считать тоже.

Что, Катюша? Твой папа после уроков зайдёт? Не после уроков, а часов в восемь вечера? Хорошо, пусть приходит. Что-то случилось? Просто узнать, как у тебя дела? Какой ответственный у тебя папа! Ах, да! Он же из рейса на днях вернулся! Поэтому и зайдёт, чтобы проверить, как ты себя здесь без него вела? Хорошо вела. Хочешь, я тебе записку напишу, чтобы ему зря ходить не пришлось? Или пусть мне вечерком позвонит, часиков в одиннадцать. Нет, он решил зайти? Ну, ладно, буду ждать. В восемь – так в восемь. Всё равно до десяти из школы не уйду.

Ну что, поели? Умнички! Лена, ты самая большая умничка, потому что всё-таки смогла в себя булочку запихнуть. Мама будет рада. Так, бегом на информатику. Настя, информатика у нас на четвёртом этаже, а не на третьем. Не перепутай кабинеты, а то опять будешь пугать другие классы вопросами: куда компьютеры подевались и почему вместо Натальи Борисовны какой-то мужчина урок ведёт. Серёжа, проследи, чтобы Настя на этот раз не заблудилась.

Всё, ребят, счастливо. Дима, не толкай малышей! Ах, это ты пройти помогаешь? Возникшую пробку ликвидируешь? Тогда ликвидируй как-нибудь нежнее, а то детей изувечишь! Бегом-бегом! Звонок через минуту. Что? Куда я бегу, если у меня кабинет в другом крыле? Вас провожу, убедиться надо, что вы опять информатику не прогуляете. Максим, не переживай, я успею в свой кабинет до звонка, я быстро бегаю!..

Михаил Юрьевич, здрасьте, голубчик! Да, я тоже вам очень рада! Да, надо бы пообщаться. Только когда? Хорошо, забегайте. Нет, на следующей перемене я к завхозу и в медкабинет, отчитаться об «одибазоливании» своих. Вы туда же? Ну, вот там и встретимся!

Настя! Ты почему опять на третьем этаже? Тебе на четвёртый! Все уже в кабинете. Где Серёжа? Он тебя проводить должен был! Потерялся? Ладно, я найду. Беги.

Серёжа! Ты почему у нашего кабинета вместо информатики? Настю потерял? Не переживай, она уже на месте. Всё, скорее, а то сейчас звонок!

Уф-ф-ф. Здравствуйте, ребята! Готовьтесь, пожалуйста, к русскому языку, литературу проведём на восьмом уроке…

Вот примерно так проходила среднестатистическая перемена АлиСанны. Вот так вели себя её обожаемые обормоты. Если вы забыли, напомню: они учились в старших классах. А не в первом, как можно было подумать. И ещё. Это были одни из лучших классов в школе. Дети АлиСанне достались добрые, умные и невредные. Они хорошо учились, мало прогуливали и редко доводили учителей. Ей с ними очень повезло. Да, и в АлиСанниных классах было не по сорок человек, а чуть больше двадцати. Просто в школе всегда так. Учитель – очень весёлая работа.

Глава девятая,

невероятно длинная, состоящая из двенадцати коротких зарисовок, из жизни учителей

АлиСанна бегала по школе так, что примерно раз в месяц не выдерживали и отламывались каблуки у очередных туфель. В зависимости от степени повреждённости туфли или выкидывали и покупали новые, или чинили. Чаще второе, конечно, всё-таки совокупный доход офицера и учительницы не так высок, чтобы раз в месяц покупать хорошие кожаные туфли на каблуках. Почему хорошие и кожаные? А вы попробуйте в плохих из кожзама провести восемь уроков кряду (стоя!) и каждую перемену совершать забеги по срочным и многочисленным делам. Почему на каблуках? Да потому что без каблуков невысокая даже с ними АлиСанна была и вовсе малорослой. А дети-то – совсем наоборот. И неудобно было и им, и ей. Ей, разговаривая с ними, всё время задирать голову, а им – смотреть на неё сверху вниз. Вот и приходилось покупать хорошие кожаные туфли на каблуках и ежемесячно сдавать их в починку.

Любимого Мужа АлиСанны в ближайшем ремонте обуви уже хорошо знали. И однажды девушка-приёмщица не выдержала и спросила:

- Что же в них делает ваша жена?

- Бегает, - улыбнулся Любимый Муж.

- А кем она работает?

- Учителем, - снова улыбнулся Любимый Муж.

- Физкультуры?! – ужаснулась девушка, явно представив себе учительницу физкультуры, в спортивном костюме со свистком на груди совершающую забег в дорогих кожаных туфлях на каблуках.

- Русского языка и литературы, - в очередной раз улыбнулся Любимый Муж, втайне очень гордившийся своей женой.

- С ума сойти, - только и смогла ответить на это девушка. В её хорошенькой головке явно не было ответа на то, куда, за чем или для чего могла с таким упорством бегать учительница русского языка и литературы, что с регулярностью, достойной лучшего применения, не выдерживали и отламывались каблуки у туфель.

Курильщики

А куда, за чем и для чего она бегала? Так вы уже знаете. Вы уже многое знаете о жизни обычного учителя. Но не всё. Поэтому я продолжу.

Одна из основных проблем в школе – борьба с курением. Как учительским, так и детским.

Ну, с учительским всё понятно. Директор запрещает. Учителя делают вид, что слушают, а сами курят в кабинете химии в вытяжку. Ну, или бегают на улицу. Но это маловероятно и трудновыполнимо. АлиСанне-то хорошо. Она, к счастью, как нам известно, этой вредной привычкой не обзавелась. Поэтому не будем на теме учительского курения останавливаться надолго и перейдём к теме курения детского.

Это, конечно, бич. И беда. Поэтому даже курящие учителя выступают единым фронтом с некурящими в борьбе против детского курения. И сами, когда курят, запираются в лаборантской кабинета химии, а потом чистят зубы или жуют жвачку – кого на что хватает, чтобы устранить запах. Запах, конечно, всё равно пробивается. Дети всё понимают. Но ценят усилия, предпринимаемые учителями, не желающими дышать на учеников запахом табака.

Так вот, во второй школе АлиСанны, с курением боролись. В первой тоже. Но тогда были другие времена, те самые, что сейчас принято называть лихими девяностыми. И старшеклассники, почти не таясь, курили за углом. Учителя частенько курили там же. И временами происходили курьёзные случаи, подобные тому, когда на новую шубу Маргариты Михайловны Ройзман, спешно, чтобы не опоздать на урок, курившей в сторонке, один из учеников, занимавшийся тем же, бросил непотушенный бычок. Случайно, конечно. Увидев, что натворил, ученик покраснел, после побледнел, рассыпался в извинениях и потом даже четыре дня не курил со страха. Маргарита Михайловна же только посмеялась, стряхнула пепел с дорогущей норки и пообещала сообщить родителям. Но, разумеется, не сообщила: в их физико-математической школе царили довольно свободные нравы, а детей Маргарита Михайловна любила и жалела.

В школе номер два всё было не так. Узнав, что ученики на переменах бегают на улицу, чтобы покурить, директор Оксана Савельевна Цесаркина запретила охранникам выпускать их без специального устного или письменного разрешения классных руководителей или дежурного учителя. Те, в свою очередь, разрешения выдавали только в исключительных случаях. И для курильщиков настали нелёгкие времена.

Сначала они пытались курить в туалетах начальной школы. Но были со скандалом выдворены оттуда учителями этих самых начальных классов. И тогда они принялись курить в туалетах средней школы. И вправду, а где же ещё?

Но это было затруднительно. Особенно в туалете напротив кабинета АлиСанны. Во-первых, потому что в рекреации постоянно дежурил кто-то из учителей, а во-вторых, потому что АлиСанна обладала поистине собачьим нюхом и за версту чуяла малейший намёк на табачный дым. Бедные курильщики из её одиннадцатого «А» планировали целые вылазки, чтобы не попасться на глаза обычно доброму и понимающему, но в вопросах курения чрезвычайно принципиальному классному руководителю.

И вот как-то раз, только АлиСанна на всех парах покинула пределы кабинета, рекреации и понеслась в неизвестном направлении, группа курящих товарищей, решив, что может в безопасности предаться пагубной привычке, прошмыгнула в туалет. Но просчиталась, потому что как раз в этот момент АлиСанна вспомнила, о том что-то забыла (что именно – совсем не важно) и, резко повернувшись на каблуках, помчалась обратно в сторону своего кабинета. Вылетев из-за угла, она увидела, как пятеро её крупногабаритных и потому особенно бросающихся даже в её близорукие глаза юношей, попытались один за другим просочиться в дверь туалета.

АлиСанна была в гневе. Маловероятным ей представлялось то, что юноши коллективно решили использовать туалет по прямому санитарно-гигиеническому назначению. Поэтому она, не имея возможности выкурить (ха-ха!) курильщиков (хо-хо!) из туалета, мирно прогуливалась неподалёку, плюнув на все неотложные дела, и дожидалась естественного окончания процесса. И он не заставил себя ждать, поскольку несчастные гонимые курильщики смолили безо всякого удовольствия, быстро и нервно.

Сцена, развернувшаяся далее, была великолепна. Пятеро симпатичных хорошо одетых юношей, стараясь придать своим вороватым лицам как можно более безмятежное выражение, вышли из туалета в рекреацию и тут же увидели своего классного руководителя.

- За мной! – коротко кинула разгневанная АлиСанна и направилась к директору. Нарушители смиренно гуськом потянулись за ней. Процессия наверняка выглядела потешно: невысокая АлиСанна с выражением лица, более подходящим трагической актрисе (его портил только прорывающийся наружу смех) и молодые люди в тёмных костюмах с лицами, тоже более соответствующими служителям музы Мельпомены, а не ученикам одиннадцатого класса.

Идти пришлось недалеко. В этот день директор заменяла заболевшую Ульяну и работала в триста седьмом кабинете. АлиСанна знала об этом. Поэтому привела курильщиков туда, раскрыла дверь и широким жестом пригласила внутрь. Олег Потёмкин бросил на неё умоляющий взгляд, но жесткосердная АлиСанна сказала только:

- Я вас предупреждала. – И закрыла за ними дверь, предоставив юношам самим разбираться с директором.

На следующий урок, которым как раз была литература, проштрафившиеся явились с незначительным опозданием. Их одноклассники и одноклассницы, уже, конечно, всё знающие, с тревогой вглядывались в лица опоздавших и АлиСанны. Вдруг те обиделись на классного руководителя, а она на них. Но АлиСанна и курильщики посмотрели друг на друга, не выдержали, фыркнули и расхохотались.

- Позор! – сказала сквозь слёзы АлиСанна. – Извольте курить до и после уроков. Но никак не во время.

- Так мы на перемене, - преувеличенно несмело подал голос Серёжка Лебедев. Но АлиСанна так на него посмотрела, что он тут же замолчал и сел на своё место. А она продолжила:

- Если я не могу совсем отучить вас от курения, то сделаю всё возможное, чтобы вы хотя бы курили как можно реже. – И угрожающе добавила:

- Вы меня поняли?

- Ага, - кивнули курильщики.

А на следующей перемене смеющаяся секретарь Тамара Гивиевна принесла АлиСанне несколько листочков:

- Тебе Оксана Савельевна передала. Для поднятия настроения

АлиСанна развернула листы и прочла:

Директору средней

общеобразовательной школы

№ 3967

Цесаркиной О.С.

ученика 11 «А» класса

Лебедева Сергея

объяснительная записка.

Сегодня мы на перемене после третьего урока были застигнуты нашим классным руководителем Перезвоновой Алисой Александровной на выходе из туалета третьего этажа (возле кабинета 311) после осуществления акта курения.

Свою вину лично я (равно как, уверен, и мои товарищи) осознаю, справедливость гнева Алисы Александровны понимаю, ценю её заботу о моём физическом и нравственном здоровье и прошу наказать меня со всей строгостью и неумолимостью закона.

С этого дня в стенах школы и на пришкольной территории обязуюсь не курить и не подавать плохой пример своим некурящим товарищам и учащимся младших классов.

20.11.2000 года

Дальше шла размашистая подпись.

Остальные четыре объяснительные записки были похожи на эту, не считая незначительных отличий. АлиСанна посмеялась, оценив чувство юмора, стиль, слог и отсутствие орфографических и пунктуационных ошибок, сложила листы и аккуратно убрала их в папку, в которой она хранила всё забавное и смешное, что было связано с её детьми. Да-да, не только родители хранят трогательные воспоминания о своих чадах. Но и некоторые учителя. АлиСанна, во всяком случае, хранила.

А её курильщики и вправду сдержали слово и в школе и на пришкольной территории больше не курили. И лишь иногда АлиСанна в окно видела, как они перед уроками или сразу же после них, судорожно дымят за углом ДЭЗа (или ЖЭКа?). Она качала головой, но поделать ничего не могла и утешала себя тем, что, возможно длинный перерыв между утренним и дневным курением всё же приучит её обормотов смолить не слишком часто.

Борьба за чистоту речи, или учитель – понятие круглосуточное

АлиСанна совершала очередной, уже пятый за день, поскольку шла перемена после пятого урока, забег по школе, когда вдруг услышала то, что сильно не любила. Кто-то громко и нарочито выругался матом.

Так, голос незнакомый, значит, дитё не своё, литературе и русскому языку его учит кто-то другой. И можно бы не трепать себе нервы, пробежать, сделав вид, что ничего такого не услышала. И пусть классный руководитель с ведущими учителями разбираются и воспитывают. А ещё лучше – родители. Но не выйдет. Учитель – это диагноз. Поэтому АлиСанна резко затормозила на бегу. Так, вот он, сквернослов. АлиСанна не спеша (теперь никуда не денется) подошла к нему и поинтересовалась проникновенно:

- Ты знаешь, кто я?

А то ведь, если дитё не в курсе, то вполне может принять за старшеклассницу, и тогда всё последующее не будет иметь смысла.

- Знаю, - кивнуло заинтригованное чадо лет двенадцати от роду, - вы учительница русского языка у старших классов.

Ага. Информированный. Отлично. АлиСанна улыбнулась загадочно и ещё более проникновенно спросила:

- Как тебя зовут?

- Дима.

- Дима, - голос АлиСанны стал ещё тише и ласковее, - как ты думаешь, а я знаю… - так, теперь пауза, но не слишком долгая, главное – не переиграть. Хорошо, вот сейчас пора:

- … матерные слова?

Несчастное дитё, ожидавшее чего угодно, но только не такого вопроса, вздрогнуло, нервно сглотнуло и в мыслях заметалось, затрепетало. А кто бы на его месте не заметался и не затрепетал? Ведь что тут на такой вопрос ответить? Нет, не знаете? Смешно. Да и попахивает неуважением к учителю. И ведь не какому-нибудь, а учителю русского языка и литературы. Разве может он (она, в смысле) не знать матерных слов? Не может. Ей по статусу положено. Но ведь и ответить: да, знаете – как-то неловко. И опять же неуважение. Что же это получается: наши учителя опускаются до нецензурной лексики?

Дитё пару секунд колебалось, мучительно выбирая между двумя равноценно кошмарными вариантами, проявило сообразительность: воспользовалось тонкостью и многогранностью родного языка:

- Да нет, конечно.

Но его это не спасло.

- Ага, - кровожадно улыбнулась АлиСанна и перешла вовсе уж на злодейский шёпот:

- А скажи-ка ты мне, Дима, хоть раз ты в стенах этой школы слышал, чтобы я эти самые матерные слова употребляла? Ну, или другие учителя? Или завуч с директором? А?

Дитё вовсе побледнело и робко пискнуло:

- Нет.

- А почему тогда ты, Димочка, ученик… - тут АлиСанна прикинула и ткнула наугад:

- Седьмого класса, - дитё не возмутилось, значит, угадала верно, семиклашка, - так вот, отчего это ты, ученик седьмого класса, позволяешь себе ругаться матом в школе, если даже учителя себе этого не позволяют?

Тут несчастный и вовсе впал в ступор и мог лепетать только одно:

- Простите, простите, пожалуйста.

- Так ты меня понял?

- Да-а.

- Ну, и молодец, - ласково улыбнулась ему АлиСанна, - умничка, - и прошествовала себе дальше по своим делам. Первые два метра прошествовала, а потом, конечно, снова перешла на галоп.

Жвачка

Страшная зараза – эта жвачка. Вон, сейчас почём зря распекают за невоспитанность и пристрастие к этой самой заразе никого иного, как американского президента. И правильно делают, конечно. А то и вправду, взял моду на официальных мероприятиях чавкать. Безобразие! Это он просто АлиСанне на язычок не попадался. Вот попался бы – и всё, сразу как рукой бы это пристрастие сняло. Р-раз – и перестал жевать где ни попадя! Как это? Да элементарно. Рассказываю.

Конечно, жвачка в школе – это бич. Любой учитель подтвердит. И АлиСанна с этим поголовным увлечением боролась со всей страстностью своей горячей натуры. И почти поборола. Во всяком случае, на её уроках жевали редко. Да и то по забывчивости. Не зря ведь на дверях висел призыв: «Выплюнь жвачку, всяк сюда входящий». И план-схема, куда выплюнуть, с натуралистично изображённой мусорной корзиной и намеченной красным курсивом траекторией полёта жвачки.

Но всё же нет-нет, да кто-нибудь забывал о том, что жуёт. И АлиСанна своим орлиным (хотя и близоруким) взором это замечала. И вот тут-то…

- Сашенька (Антон, Петенька, Васенька, Артём), - ласково говорила она, - ты забыл выплюнуть жвачку. Сделай это сейчас, пожалуйста.

Ученик вставал, шёл к ведру, бросал в неё изжёванный комок и с чувством выполненного долга уже направлялся к своему месту, как АлиСанна заканчивала:

- Если она тебе так дорога, после звонка можешь забрать.

Всё. Эффект достигнут. Дети в восторге. Гомерический хохот. И громче всех, конечно, хохочет, заливается сам Сашенька (Антон, Петенька, Васенька, Артём). И – почти стопроцентная гарантия – теперь он сам или кто-то из его одноклассников вряд ли забудет избавиться от жвачки перед уроком русского или литературы.

Я предвкушаю, как сейчас рьяные защитники детства, которые, похоже, сами уже совсем не помнят тех времён, когда были детьми, закричат со всех сторон: «Издевательство! Неуважение к личности ребёнка! Оскорбление! Унижение! Выставление на посмешище!»

Да и Бог с ними. Пусть вопят. Потому что те, кто ещё помнит, каково это – быть школьником, знает, что от любимого учителя (а АлиСанну любили) и такого рода шутка смешна – и не более. Никаких обид и последствий для психики. Посмеялись немножко, сделали выводы и снова учиться. Только сил прибавилось. Потому что смех – он жизнь не только продлевает, но и улучшает качественно. При условии, что это добрый смех, конечно. А АлиСанна как раз человек очень даже добрый (это в школе каждый знает), и дети у неё тоже добрые.

Хотя, если уж признаться, мы и сами в – страшно сказать! – почти допотопные времена нашего детства жвачкой увлекались. Помните? Совсем уж мамонты, те, кто вроде меня, помнят даже советские жвачки: «Апельсиновую», «Кофейную» и «Мятную». Может, и ещё какая была, но мне не попадалась. Если кто помнит, восполните этот пробел в моих знаниях о нашем общем детстве, пожалуйста.

Помните, как они пахли, эти жвачки? А какими вкусными были. Особенно, если в рот засунуть не одну пластинку, а две, три или даже всю пачку. Ни одна иностранная не сравнится. Или это просто потому что в детстве всё вкусно? Хотя нет, манная каша с комками мне и в детстве не нравилась. А «Апельсиновая», «Кофейная» и «Мятная» - очень даже.

Уши как помощники в спорте

В тот день шли соревнования по баскетболу. И вся школа №3967, конечно, болела за своих. Кому не хватило места в спортзале, собрался в переходе из одного крыла в другое, на третьем этаже. Там было зарешёченное окно в спортзал. И наблюдать, пожалуй, было даже удобнее: сверху, как известно, видно всё.

- Трид-цать де-вять шестьдесят семь! – надрывались болельщики. И АлиСанна, которая в это время проверяла очередные сочинения, не выдержала, отложила тетради и тоже пошла поболеть.

Игра складывалась не в их пользу. Соперники вели в счёте, а ученики десятых классов, из которых преимущественно состояла команда, уже устали и, похоже, перестали бороться. Даже капитан команды, длинный, замечательно ушастый, жилистый и обычно ловкий и быстрый Коля Горелов еле бегал. Неазартная АлиСанна – и та расстроилась. Постояв среди детей у решётки, она так увлеклась, что не заметила, как начала тоже что-то кричать, подбадривать своих. А потом и вовсе забыла, где находится, и издала клич:

- Коля, греби ушами!

- Греби ушами, Коля! – задорно поддержали её остальные, не поняв, правда, кто первый придумал такой замечательный призыв.

- Ты что, Перезвонова? – прошипела ей в ухо Элла, которая тоже стояла у окна. – С ума сошла? Ты же учитель!

- Ой! – испугалась АлиСанна. – И вправду, что это я!

Но было уже поздно. Клич ушёл в народ. И с тех пор Колю только так и звали. Он не обижался, правда, но АлиСанна всё равно была очень рада, что никто (кроме Эллы, конечно), и в первую очередь сам Николай, не подозревал об её авторстве. В этом случае она предпочитала, чтобы закрепившееся прозвище слыло народным творчеством. Стыдно ей было за собственную несдержанность.

А их команда, кстати, тогда выиграла.

Превышение полномочий

Настроение Юли Кесаревой АлиСанне решительно не нравилось. Обычно весёлое розовощёкое лицо её было бледненьким и несчастным. АлиСанна весь урок литературы у «младшеньких» то и дело будто бы вскользь, случайно, поглядывала на Юлю и всё больше убеждалась в том, что что-то случилось.

На перемене она незаметно подзывала то одну, то другую свою девочку и тихонько интересовалась:

- Кто-нибудь знает, что с Юлей? Дома всё в порядке?

- Да вроде всё нормально. Она не жаловалась.

И только староста Алёна Халецкая сказала:

- К ней Шурупов пристаёт, из десятого «В». Я видела.

- В каком смысле пристаёт? – удивилась АлиСанна. – Нравится она ему, что ли?

- Нет, как раз наоборот. Цепляется он к ней, раздражает она его чем-то.

- Чем наша Юля может раздражать?

- Не знаю я. Дурак он, вот и всё.

- А вы почему её не защитили и мне не сказали?

- Так она никому ничего не говорит. Я случайно увидела. Подошла, спросила, что происходит. Шурупов сразу учапал. А Юля сказала, что ничего страшного.

- Ага. И именно потому, что ничего страшного, у неё такой разнесчастный вид, - рассердилась АлиСанна и после уроков попросила:

- Юлечка, останься, пожалуйста.

Юля не удивилась и кивнула. Дело было обычное. АлиСанна частенько просила остаться то одного, то другого, чтобы поговорить, узнать о делах, иногда поругать с глазу на глаз.

Когда закрылась дверь за последним из «младшеньких», АлиСанна перестала делать записи в журнали и подсела к Юле.

- Юленька, что происходит? Почему ты такая несчастная? – она была готова, что девочка начнёт запираться, отнекиваться. Но та вдруг всхлипнула (слёзы тут же выкатились из больших серо-голубых глаз) и призналась:

- Меня Шурупов обижает. Просто проходу не даёт.

- За что?

- Не знаю.

- Точно не от большой, но тщательно скрываемой даже от самого себя любви?

- Точно. Что я не поняла бы, что ли?

АлиСанна сразу поверила ей. Юля была искренняя, открытая и очень честная. Поверила и тут же разозлилась: «Ну, я ему дам», - хотя вслух, разумеется, сдержанно произнесла:

- Я с ним поговорю.

Юля посмотрела на неё с надеждой и недоверием одновременно:

- Правда?

- Конечно. Неужели я позволю кому-нибудь обижать моего ребёнка? – сурово сдвинула брови АлиСанна.

Юля глянула на неё и рассмеялась сквозь слёзы.

- Спасибо.

- Пожалуйста, - пожала плечами АлиСанна, - иди, Юлечка, домой. Завтра всё будет хорошо.

- Утро вечера мудренее? – уже совсем успокоившись спросила Юля.

- Конечно.

Юля ушла. А АлиСанна сходила вниз и посмотрела расписание уроков у десятого «В». Последним у них была литература, которую вела Ульяна. Перед звонком с урока АлиСанна встала у дверей триста седьмого кабинета и, как только Шурупов вышел в рекреацию, взяла его под локоть и увлекла за собой. Он удивился, но сопротивляться не решился.

- Стас, - спросила АлиСанна, как только они вошли в её кабинет и закрыли дверь, - ты зачем к моей Юле Кесаревой пристаёшь?

- К кому? – удивился тот, и АлиСанна поняла, что он даже имени обижаемой им девочки не знает. Конечно, он в десятом, а она из девятого – мелочь, не достойная того, чтобы по имени звать-величать. Поняла и почувствовала: сейчас взорвётся. Но сдержалась, конечно, достала фотографию класса и, ткнув пальцем в Юлю, преувеличенно негромко и спокойно произнесла:

- В общем-то, вопрос мой праздный. Поэтому и ответ твой меня не слишком интересует. Я знаю всё, что мне нужно. Ты, Стас, отравляешь жизнь моей Юле. И я тебя предупреждаю, если ещё хоть раз подойдёшь к моему ребёнку, я тебе ноги повыдёргиваю. Понял меня?

- Простите, - растерялся Шурупов, - я не знал, что она ваша дочь. Вы же такая молодая.

АлиСанна от неожиданности чуть не фыркнула.

- Она не моя дочь. Она – мой ребёнок. Если не улавливаешь разницу, подойди к любому из моих детей, «старшеньких» или «младшеньких», и спроси. Они тебе объяснят. А ещё объяснят, что ни одного из них трогать нельзя. Ты это понял?

- Понял, - еле слышно ответил Шурупов, - можно идти?

- До свидания, - кивнула АлиСанна и подумала: «Вот и полномочия превысила. Ребёнку угрожаю выдёргиванием ног. Ну, и ладно. Заслужил».

«Ребёнок», кстати, ничуть не обиделся, к Юле приставать перестал, зато с АлиСанной при встрече вежливо здоровался и едва ли не раскланивался. Она на это благосклонно кивала и улыбалась многозначительно и ласково. А как же? Не чужой ведь теперь человек.

Борцы за нравственность

К началу первого учебного года коллектив школы был укомплектован почти полностью. Только вот учителя МХК никак найти не могли. Если кто не знает, то МХК – это мировая художественная культура. И, чтобы не допустить пробелов в обучении, временно предмет вела учительница истории Людмила Леонидовна.

Но вот, наконец, случилось долгожданное событие: в школе появилась новая учительница, Дарья Валерьевна. Хорошенькая, молоденькая, даже младше двадцатитрёхлетнего мастодонта АлиСанны, она тут же принялась за дело. И всё было хорошо, пока однажды АлиСанна в «окно» (один из классов увезли на экскурсию) не побежала по делам.

Пролетая по коридору она вдруг услышала шум и тут же поняла, что это из кабинета Дарьи Валерьевны. А шумели никто иные, как её драгоценные «старшенькие»: она и из расписания это помнила и по голосам, конечно, узнала. Поначалу АлиСанна решила, что Дарья Валерьевна вышла, а дети развлекаются. Но потом прислушалась и узнала голос новенькой учительницы. Она изо всех сил старалась перекричать одиннадцатиклашек, а те полностью её игнорировали. АлиСанна замерла, поражённая. Как это?! Её славные добрые «старшенькие» так по-хамски ведут себя с учителем?! И тогда она постучала в дверь и вошла, ещё не зная, что будет делать.

«Старшенькие», прекрасно знавшие её, замерли, поняв, что она всё слышала и воспитательные меры не заставят ждать. Дарья Валерьевна же поверила наспех сочинённому объяснению о том, что АлиСанне срочно потребовался журнал. Выглядела новенькая учительница не слишком жизнерадостной. АлиСанне стало её страшно жалко, и она многозначительно произнесла:

- Одиннадцатый «А», на перемене после МХК прошу всех ко мне.

Дети закивали. Выглядели они при этом пристыженными. Выйдя из кабинета, АлиСанна, цокая каблучками, прошла несколько метров, а потом на цыпочках вернулась обратно. В кабинете было тихо. Но спокойнее на душе от этого не стало. С её "старшенькими" явно что-то происходило.

На перемене они явились к ней, едва грянул звонок с урока.

- Ребят, - миролюбиво начала АлиСанна, - что это с вами? Вы почему себя так на уроке ведёте?

Они толпились вокруг и молчали, поняв, конечно, о чём идёт речь.

- Вы знаете, - начала она из далека, - шла я по коридору и услышала вас, едва вывернула из-за угла. Даже думала, что учителя нет в классе. Но оказалось, что Дарья Валерьевна на месте. Разве можно так? Человек только из института. Она же совсем молоденькая, такая весёлая, обаятельная. Я думала, она вам понравится. Или это из-за предмета? Но ведь так нельзя. Даже если вы считаете, что МХК вам совершенно не нужна, то могли хотя бы с уважением относиться к Дарье Валерьевне…

- Она нам не нравится, - вдруг сказал Серёжа Лебедев. И все согласно закивали головами.

- Как это – не нравится? Почему? – АлиСанна была поражена. Потому что её доброжелательные, неконфликтные дети до этого момента с уважением относились абсолютно ко всем учителям, даже к нелюбимому физику.

- Ну, вот так. Не нравится – и всё.

АлиСанна посмотрела на них внимательно. За этим «и всё» ей послышалось что-то нехорошее. И она не стала спрашивать больше. Повисла тишина. Дети переминались с ноги на ногу, но не уходили. И, наконец, не выдержали. Тот же Серёжа, отводя глаза, буркнул:

- Она с нами заигрывает.

- Как это? – не поняла АлиСанна. – Как это – заигрывает?

- Ну, вот так это, - снова куда-то в сторону пояснил Лебедев. АлиСанна перевела вопросительный взгляд с него на остальных. Остальные молчали и тоже смотрели куда угодно, только не на АлиСанну. Им было неловко обсуждать с ней такую щепетильную тему. Повисла тишина.

- Ребят, - не выдержала АлиСанна. – Ну, что вы в самом деле, как маленькие? Давайте-ка, выкладывайте мне всё в цветах и красках. И будем разбираться. А то вдруг вы просто всё не так понимаете? Дарья Валерьевна молодая, ненамного старше вас, симпатичная и…

- Вы тоже молодая и симпатичная, - перебил её Олег Потёмкин, - но мы вас правильно понимаем. Потому что вы себя ведёте, как учитель, а она… - Тут он тоже сбился и не закончил.

- Да что ж такое она делает-то? – взмолилась АлиСанна, почти отчаявшись добиться от них правды. Цеховая солидарность не позволяла ей думать о молодой коллеге плохо. Но многозначительное молчание «старшеньких» настораживало. Чувствовала она себя при этом так, будто была гестаповцем, а перед ней стояли молодогвардейцы в полном составе и отказывались говорить, а если и говорили, то всё на отвлечённые темы. А она (гестаповец, то есть) совершенно не знала, как вытащить из них хоть слово. Хотя нет, ей, конечно, было хуже, чем гестаповцу, потому что жаль было бедных «молодогвардейцев». Да и пыток в её арсенале не было. Зато у «молодогвардейцев» мужества и намерения стоять насмерть имелось, хоть отбавляй.

- Так, - вздохнула АлиСанна и посмотрела на собственную младшую сестру. Та виновато покачала головой и тоже сжала губы. Ну, этого и следовало ожидать. Кто ж против своих пойдёт? Тем более в таком щекотливом вопросе? – Так, - снова вздохнула АлиСанна, - скажите-ка мне, хоть раз я вас подводила? Хоть раз то, что вы рассказывали мне по секрету, покидало пределы этого кабинета? Хоть раз я не вставала на вашу защиту, когда вы натворите что-нибудь?

Тут стало и совсем тихо. Только иногда еле слышно вздыхал кто-нибудь. АлиСанна тоже молчала.

- Хорошо, - снова первым решился Серёжа Лебедев, - мы расскажем. Я буду говорить сам за себя. Что вижу, то и скажу. Остальные, если захотят, добавят. – Остальные закивали.

- Короче, - еле выдавил из себя Лебедев. Выражение лица у него было мученическое. – Она нам глазки строит.

- Точно, прав, Серёга, - подтвердили сразу несколько мальчишеских голосов.

- А ещё садится на свой стол, ноги ставит на стул и в такой позе нам про какого-нибудь Рембрандта вещает. И вообще… - он впервые с начала разговора посмотрел не в сторону, а прямо на АлиСанну.

Она слушала, боясь перебить.

- И вообще, ну, не должны учителя себя так вести! Она сюда пришла работать или флиртовать?

АлиСанна смотрела на своих высокоморальных учеников и думала: «И пусть мне кто-нибудь только попробует сказать, что нынешняя молодёжь распущенна».

Следующие несколько дней АлиСанна голову ломала, размышляя, как бы поаккуратнее, поделикатнее и помягче намекнуть Дарье Валерьевне, что её поведение неверно понято борцами за нравственность в учительских рядах. Но не успела. Потому что Дарья Валерьевна сама вдруг решила уйти из школы. И АлиСанна так никогда и не узнала почему. Да, честно говоря, не очень-то и хотела знать. А новая учительница МХК, дама средних лет, её высокоморальных учеников полностью устроила, и никаких проблем у неё с ними не было.

Секундомер и амбарная книга

Тем не менее, высоконравственные дети её оставались обычными старшеклассниками, которые не прочь были прогулять пару-тройку уроков или опоздать на как можно большее количество минут (желательно на сорок) на урок. Уйти из школы без разрешения было невозможно, бдительные охранники бы не выпустили. И её «старшенькие» искали возможность, не покидая стен школы, прогулять где-нибудь так, чтобы никто не заметил. Вариантов было немного: туалеты и раздевалки на первом этаже и в спортзале. Места эти пользовались популярностью по нескольким причинам: уединённость, удалённость от хоженых троп и относительная комфортность.

Из туалетов особенно любимым был так называемый «Лермонтовский», расположенный напротив кабинета математика Михаила Юрьевича. Название туалета происходило от прозвища, вполне предсказуемо данного Михаилу Юрьевичу начитанными детьми.

Популярность именно этого санитарно-гигиенического помещения объяснялась тем, что в той рекреации, где оно располагалось, были кабинеты исключительно преподавателей-мужчин. А туалет-то – девичий. Поэтому, чтобы проверить, нет ли в туалете прогульщиков, требовалось позвать коллег-женщин. Но пока сходишь да позовёшь… Сами понимаете: «или падишах умрёт, или ишак».

Раздевалки спортзалов тоже были неплохи. Но туда время от времени имели скверную привычку заглядывать физруки. Что было чревато самыми непредсказуемыми последствиями: от простого выдворения за пределы их вотчины до доставки за шкирку прямо пред светлы очи классного руководителя, а то и директора. Это уж как повезёт, вернее – не повезёт.

Меньше всего котировались в сплочённой среде прогульщиков общие раздевалки на первом этаже. Да оно и понятно: двери решётчатые, от зорких учительских глаз и чутких ушей не скрывают. И приходилось несчастным в случаях, если первые два места по какой-то причине оказывались недоступными, сидеть среди одежды молча и не шевелясь. Что, впрочем, некоторых вполне устраивало. Они выключали свет, ложились под висящую одежду на лавки и спали.

Вот по причине этой, хотя и вполне умеренной, но всё же заметной тяги детей к прогулам АлиСанна время от времени совершала набеги на прогульщицкие «схроны» и «заимки». И выкуривала оттуда не желавших учиться. Постепенно «старшенькие» признали своё поражение и прогуливать почти перестали. Зато их одолела другие напасти – тугоухость, медленнохождение и силопокидание.

Как? Вы ничего не слышали о двух последних недугах? Да наверняка слышали и даже сами болели, когда учились в школе. Болезни эти одолевают в основном старшеклассников. Вот и АлиСанниных «старшеньких» не миновали. Во-первых, перестали её дети слышать звонки на уроки. Как с урока – так всё нормально. Но на урок – нет, не слышат. Просто беда. А даже если и услышат, то никак, ну, просто никак не могут до нужного кабинета добраться: сил нет и ноги не несут. Еле-еле душа в теле ползут. И ладно, если ещё на третий этаж нужно. А уж коли на четвёртый, то и вовсе беда.

Но, что интересно, болезни эти были строго избирательны. Как уроки русского языка, литературы, истории, да и многих других предметов – всё нормально. И уши слышат, и ноги ходят, и силы имеются. А вот перед физикой, алгеброй и геометрией – всё, обострение.

Однако настоящий классный руководитель – существо зоркое, внимательное, наблюдательное и чрезвычайно бдительное. «А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла» - это не про мультяшного сыщика, а как раз про настоящего классного руководителя. А уж у дважды классного руководителя, каким, как мы знаем, и была АлиСанна «нюх» и «глаз» в два раза вернее, чем у обычного. И, конечно, она очень скоро заметила тревожные симптомы и диагностировала болезни.

Но настоящий классный руководитель, не только хороший диагност. Он ещё и прекрасный врач (разумеется, только по школьным болезням). Поэтому АлиСанна закатала рукава, взялась и за несколько дней коварные болезни вылечила. А помогли ей в этом такие небанальные средства, как секундомер и амбарная книга. Последняя нашлась в хозяйстве её бабушки. А за секундомером пришлось сходить к физрукам.

- Тебе какой? – выложил перед АлиСанной на стол несколько экземпляров всевозможных цветов и размеров физрук Максим Борисович.

- Мне тот, что побольше, - ткнула пальцем АлиСанна, - если он работает, конечно.

- А то как же. У нас всё фунциклирует, - успокоил Максим Борисович, но предупредил:

- Только он тяжёлый. Даже мою мускулистую шею оттягивает, а уж твою, - он с сомнением посмотрел на тонкую загорелую шейку АлиСанны, видневшуюся в скромном вырезе белой блузки, - и подавно.

- Ничего. Я потерплю, - заверила его АлиСанна, прошла интенсивный курс молодого бойца, освоила секундомер и унеслась, оставив Максима Борисовича в крайнем изумлении. Ему и в голову не могло прийти, в каких целях АлиСанна могла использовать секундомер на уроке русского языка или даже литературы.

- Время выхода к доске она им фиксирует, что ли? Или отрабатывает скоростной забег по делам? – задумчиво протянул он и решил в следующий раз непременно поинтересоваться.

Тем временем АлиСанна добежала до своего кабинета, предупредила «младшеньких», которые как раз пришли к ней на урок, что задержится, попросила их не шуметь, схватила ручку, амбарную книгу и унеслась, чувствуя, как стучит на бегу секундомер по груди.

Грянул звонок. Одновременно с ним АлиСанна домчалась до кабинета математики, встала у него, демонстративно раскрыв амбарную книгу, и нажала на кнопку секундомера. Тот начал отсчёт. Отсчёт чего? Как чего? Того времени, что пошло с начала урока. А для чего? Сейчас узнаете.

Первый, наименее поражённый тяжкими недугами, отряд представителей одиннадцатого «А», дополз до кабинета с опозданием на пять минут сорок восемь секунд. Что АлиСанна тут же и зафиксировала в амбарной книге и огласила самим пациентам. Те, увидев классного руководителя в неожиданном месте в неожиданное время и с неожиданными предметами (ну не ходила она никогда с амбарной книгой и секундомером наперевес), растерялись, оторопели, извинились и робко проскользнули мимо неё в кабинет.

Тут и вторая группа зашумела на лестнице. АлиСанна поудобнее перехватила книгу и ручку и ласковым проникновенным голосом ознакомила каждого из тянущихся гуськом пациентов с достигнутым результатом:

- Шесть тридцать восемь, шесть тридцать девять, шесть сорок…

«Старшенькие» тут же встрепенулись и ускорились.

Последние, самые тяжело больные, явились на урок с десятиминутным опозданием. АлиСанна все результаты исследования педантично внесла в амбарную книгу и унеслась к «младшеньким». Жаль было тратить столько драгоценного времени. Но высокая цель излечения больных оправдывала это. «Старшеньким» она ни слова, кроме результатов «заполза» до кабинета, математики не сказала. Ни нотаций, ни упрёков, ни обещаний всех кар небесных. Ничего.

Но на следующей перемене АлиСанна снова стояла у кабинета с теми же аксессуарами. Наивные одиннадцатиклассники, решившие, что произошедшее на предыдущей перемене – ничто иное как необъяснимая случайность, опять не спеша, не стараясь побороть тяжкий недуг, ползли к кабинету. А ведь, как известно, желание пациента исцелиться – основа любого лечения. Именно формированию этого желания и были посвящены странные действия АлиСанны.

Поэтому она появлялась у кабинетов, где проходили уроки у одиннадцатого «А», и на всех следующих переменах. И на другой день, и через день, и ещё несколько дней к ряду. И опять ничего не говорила, только оглашала результаты и записывала в амбарную книгу. В пятницу на двери их триста одиннадцатого кабинета появился лист, подводящий итоги за неделю. Внизу в красивой рамочке были записаны имена победителей.

Пришедшие по привычке к классному руководителю «старшенькие» (а они имели привычку приходить к ней, как только выдавалось свободное время), дико взглянули на лист, чествовать победителей не захотели и вопреки обыкновению спешно ретировались. Вид у них был крайне озадаченный.

Когда в понедельник неумолимая АлиСанна перед звонком на урок вновь появилась у кабинета математики, ей осталось только зафиксировать, что «старшенькие» уже сидят за партами. На следующей перемене ситуация повторилась. И во вторник было то же самое. И в среду. И четверг. И даже в пятницу. Болезнь вошла в стадию стойкой ремиссии. АлиСанна удовлетворённо вздохнула и стала наконец-то приходить на свои собственные уроки вовремя. Опаздывать за последние две недели ей страшно надоело.

Главное – точная инструкция (читайте инструкцию – и будет вам счастье)

В те стародавние времена, о которых идёт речь, защитники прав детей не были абсурдно активны и неоправданно придирчивы, а трудовое воспитание считалось неотъемлемой частью образовательного процесса. Поэтому эти самые дети, чего только не делали в школе. Нет, окна на третьем этаже, как когда-то мы во время летней практики, сами, правда, уже не мыли. Но парты носили, потопы в туалетах устраняли и кабинет ежедневно драили. Было дело. Я ж говорю: страшные были времена, былинные.

Те, кто успел застать те стародавние времена, помнит, что в любом кабинете на стенде или прямо на двери висел график дежурств. Имелся он и в кабинете АлиСанны. Как уже упоминалось, детей у неё было примерно в два раза больше, чем у остальных классных руководителей. Поэтому дежурили по классу они в два раза реже. Но, тем не менее, увильнуть от почётной обязанности не удавалось никому. Да и, заметим к чести и «старшеньких», и «младшеньких», не принято у них это было.

Но вот дежурили все… Как бы это помягче? Кто во что горазд. А поскольку у АлиСанны и после уроков дел было предостаточно и частенько за пределами родного кабинета, то и проследить за работой дежурных она могла не всегда. И получалось то, что получалось.

Нет, дети старались как могли. Но могли по-разному. Некоторые, например, искренне считали половую тряпку предметом одноразового использования. А посему исправно сливали её вместе с водой в унитаз после каждого мытья полов или, как это по-научному называется, после каждой влажной уборки. И это заблуждение наносило ущерб дважды: лишало АлиСанну очередной половой тряпки и (в который раз!) становилось причиной засора унитаза.

Другие не поднимали глаз выше собственной головы. А потому цветы, которые, как мы помним, по причине оригинальных требований санэпидемстанции стояли не на подоконниках, а на шкафах, сохли до тех пор, пока не замечала АлиСанна или не менялись дежурные.

Третьи забывали мыть доску. Четвёртые не знали, что надо ровнять парты и стулья. Пятые… Да много чего ещё умудрялись сделать или не сделать как «старшенькие», так и «младшенькие». И всё ведь не злонамеренно, а исключительно по рассеянности и недомыслию!

АлиСанна смотрела, смотрела на это безобразие и не выдержала. Тёмным зимним вечером, когда Любимый Муж в очередной раз был на сутках, и можно было не торопиться домой, она села за свой стол и на одном дыхании вдохновенно написала:

Инструкция по проведению

влажной и сухой уборки кабинета №311

Уборка кабинета проводится ежедневно, кроме субботы и воскресенья. В вышеупомянутые субботу и воскресенье проводится уборка родных квартир.

Причиной отмены уборки могут быть только форс-мажорные обстоятельства.

Кроме плохого самочувствия, к форс-мажорным обстоятельствам авторитарным решением классного руководителя в моём (вашей любящей А.А.) лице следует относить следующие:

землетрясение (не ниже 3 баллов по шкале Рихтера);

цунами;

торнадо;

нападение саранчи;

отключение электричества (в условиях полярной ночи);

отключение отопления (в условиях полярной зимы);

отключение водоснабжения (в любых условиях);

Остальные обстоятельства, как то:

плохая память (склероз);

двойка (двойки) по любому предмету (предметам);

«Алиса Александровна-а-а, нам так мно-о-ого задали на за-а-автра»;

визит к стоматологу (отоларингологу, дерматологу, гематологу и прочим специалистам);

сломанный ноготь (или даже все десять скопом);

усталость;

лень;

отсутствие вдохновения (музы);

болезнь напарника;

неожиданный визит тётушки из Бразилии;

отвратительное настроение;

всё вышеперечисленное скопом, а также срочная потребность исправить некоторые из вышеуказанных обстоятельств

основаниями для отмены уборки НЕ ЯВЛЯЮТСЯ!

Возможен только перенос уборки (на утро следующего дня) или замена дежурного (осуществляется самими дежурными по договорённости с классным руководителем и заменяющими дежурными).

Уборка проводится по следующему плану:

Подровнять парты, поднять на них стулья (при этом не зашибить рядом работающего напарника).

Помыть доску. Вытирать не обязательно, можно дождаться естественного просушивания. Но обязательно оценить результаты помывки и исправить недостатки (в случае, если они есть).

Полить цветы. Умеренно, а не так, словно это рисовые плантации (для тех, кто не в курсе условий выращивания риса, уточнение: земля в горшках должна быть именно увлажнена, а не покрыта двухсантиметровым слоем воды). Важно не допустить разлива воды вокруг горшка и поддона.

Чуть влажной тряпкой протереть пыль со всех горизонтальных поверхностей и экрана телевизора.

Налить воды в ведро (для этого поставить ведро под сочленение труб под раковиной, открутить заглушку, набрать воды, закрутить заглушку) и помыть пол. Внимание! Тряпку в раковине не мыть. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Вылить воду из ведра. Не в раковину. В унитаз. Предварительно убедиться в отсутствии тряпки в ведре. Тряпку отжать и разложить (аккуратно) сохнуть перед дверью.

Всё. Уборка подошла к концу. Вы молодцы! Спасибо вам огромное.

С любовью, ваша А.А.

На следующее утро эта памятка украсила дверь рядом с графиком дежурств. Первой её заметила подружка Элла Владимировна.

- О! – воскликнула она своим фирменным басом, быстро пробежав глазами всё от начала до конца. – Круто! Ты крута, Перезвонова! Можно я у тебя идею свистну?

- Да пожалуйста, - пожала плечами АлиСанна. – Свистни, если нужно.

- Нужно, - кивнула Элла Владимировна и ушла. Следом за ней унеслась и АлиСанна – начинался новый учебный день и дел, как всегда, было невпроворот.

Пока её не было, пришли дети. И, что удивительно, тут же заметили новый листок, прикрепленный к двери. Заметили и принялись читать. Через пять минут прилетевшая обратно АлиСанна увидела следующую картину.

Её «младшенькие» толпились у двери, читали, смеялись.

- Ваша классная, что ль, писала? – спросил кто-то новенький, из тех, кто не учился у АлиСанны и ещё не успел освоиться в школе и разобраться, что к чему.

- Ага, - сквозь смех смог выдавить из себя Толик Колюшкин.

- Вот зверюга, а? Это ж надо такой трактат накатать! И не лень было? А вы извольте выполнять.

- Чё?! – тут же взвился Толик. – Это кто – зверюга?

- Да эта, ваша… - растерялся его собеседник.

- Ты рот свой закрой. Она клёвая. А ты ничего не понимаешь.

- Вот это – и клёвая? – с сомнением протянул не пожелавший услышать добрый совет пацан. Зря он это сделал. Потому что тут уж в его сторону обернулись все: и «младшенькие», и подтянувшиеся к тому времени «старшенькие», а не только Толик.

- Шёл бы ты отсюда подобру-поздорову, - ласково пропел в самое ухо непонятливому одиннадцатиклассник Саша Хитяев, - тебя ж никто сюда не звал.

- Вот именно, - поддержали все остальные.

АлиСанна, дабы не дошло до кровопролития, сделала вид, будто только что подошла и грозно вопросила:

- А почему это одиннадцатый «А» до сих пор не у кабинета химии?

- Доброе утро! – вразнобой принялись здороваться и «старшенькие», и «младшенькие».

- Доброе утро, - согласилась АлиСанна и просочилась сквозь расступившуюся толпу в кабинет.

- А это нам? – спросила Алёна Халецкая.

- Ага, - кивнула АлиСанна.

- Мы так и поняли.

- Догадливые вы мои. Прочли хоть?

- Ага, - хмыкнули дети.

- Молодцы. Теперь прошу уборку производить строго по инструкции. И будет вам счастье.

- Какое? – тут же поинтересовались дети.

- Меркантильные вы мои. А счастье простое: чистота, красота и моя неизбывная благодарность. Или вам этого мало?

- Да нет, в самый раз.

- Ну, и замечательно. А теперь – марш по кабинетам. Звонок скоро.

- А мы уже на месте! У нас русский первым уроком, - порадовались «младшенькие».

- А у нас химия, - огорчились «старшенькие». И ушли.

Половые тряпки с того дня больше не пропадали и заканчивали свои славные трудовые дни не в унитазе, а в помойном ведре, истёршись об пол до дыр.

Читайте инструкции – и будет вам счастье.

Муза генеральной уборки и не только

Как это ни странно, АлиСаннины дети генеральные уборки любили. Почему? Да потому что проводились они в последние дни перед каникулами. И музыку включали. И весело было от предвкушения каникул и дружной работы. Потому что драили кабинет и прилегающую рекреацию все вместе, а не только дежурные. И АлиСанна наравне со своими детьми оттирала чёрточки с линолеума, двигала парты и стулья и мыла шкафы.

Как-то раз, уже на второй год её работы во второй школе, застала АлиСанну за этим делом новая учительница.

- Алиса Александровна, вы что?! – в негодовании воскликнула она.

- Что случилось, Лариса Викторовна? – поднялась с колен АлиСанна.

- Вы… Вы… - новая учительница направляла указующий перст в пол, то в АлиСанну.

- Что я? – попыталась та помочь ей высказать мысль.

- Вы что, моете здесь вместе… - учительница снова сбилась с мысли и всё никак не могла подобрать слова.

- Я здесь вместе с детьми, - закончила за неё удивлённая АлиСанна.

- Что вы делаете?! – вскричала обретшая наконец дар речи Лариса Викторовна.

- Моем стены. У нас генеральная уборка. А ваш класс не моет?

- Вот именно что моет! Мой класс. Но никак не я! Не учительское это дело уборкой заниматься.

- Ах, вот вы о чём, - вздёрнула брови АлиСанна и тут же в своих потёртых джинсиках и скромном свитерочке стала холоднее и надменнее какой-нибудь оскорблённой царственной особы.

- Да! Я об этом!

- А что тогда учительское дело?

- Учить!

- Вот я и учу. Лучшим из способов. Собственным примером, - сказала АлиСанна и, понизив голос, проникновенно добавила:

- Советую попробовать. Действует безотказно.

Новая учительница не нашлась, что ответить, и ушла, растерянная и недовольная.

- Мымра, - в след ей шепнула рассерженная Алёна Халецкая. Остальные, которые тоже, конечно, слышали весь разговор, промолчали. А когда АлиСанна принялась дальше мыть стену, та же самая Алёна громко сказала:

- А мы отмоем наши кабинет и рекреацию лучше всех!

- Потому что у нас есть муза! – фыркнул Андрей Косяков.

- Это кто это? – заинтересовалась АлиСанна.

- Это вы!

- Муза генеральной уборки?

- И не только!

- С ума сойти, - покачала головой АлиСанна, - учителем была, цербером была, нянькой была, клоуном была, аниматором была, жилеткой была, да много ещё кем была. А вот музой – нет, не приходилось.

- А муза вы для нас всегда, - провозгласил Толик Колюшкин.

- С ума сойти, - снова повторила АлиСанна. – Раз я ваша муза, то давайте работать. А то до вечера будем тут драить.

- Давайте, - согласились дети. И быстренько всё доделали. Так споро и качественно, что АлиСанне оставалось только удивляться.

Ода химчистке

Искусство – облагораживает. Это факт. Но, как убедились на собственном опыте АлиСанна и её коллега, далеко не всех и не всегда.

Дети в их школе-новостройке, как уже было сказано выше, подобрались чудесные. Но и в их славных и дружных рядах была пара-тройка тех, кого принято называть паршивыми овцами.

Один из них носил гордое имя Рогволд Зелинский. Приехал он из южной республики и учился в десятом классе, русский язык и литературу в котором, вела АлиСанна.

- Мальчик идёт на медаль, - предупредила всех учителей на оперативке завуч Елена Дмитриевна.

- Да пусть идёт, - пожал плечами классный руководитель Рогволда Эдвард Мгерович.

- Вопрос – дойдёт ли? – тонко и кровожадно усмехнулась учительница истории, добрейшая Людмила Леонидовна, уже успевшая повидать Рогволда и находящаяся под впечатлением от знакомства.

А АлиСанна не выдержала и засмеялась. Она вообще человек весёлый. Елена Дмитриевна посмотрела на не в меру разрезвившихся коллег с неудовольствием. Это, впрочем, их не остановило, и до конца оперативки они то и дело находили повод посмеяться. Ну, хорошее настроение было у людей. Что ж тут поделаешь?

Рогволд оказался симпатичным белокожим и голубоглазым юношей с явными склонностями к нарциссизму. Отвечая на уроках, он слушал себя, любовался собой и жадно ловил малейшие признаки восхищения. АлиСанна, упорно отказывавшаяся восхищаться им, ему категорически не нравилась. Как, впрочем, и большинство учителей. Как, впрочем, и он АлиСанне и большинству учителей. В общем, не сложились у них отношения.

- Медалиста в нём в упор не вижу, - жаловался АлиСанне Эдвард Мгерович. – Самовлюблённого индюка вижу, а медалиста – нет. А ты?

- И я тоже, - соглашалась АлиСанна.

- И я! – мимоходом присоединялась к мнению коллег услышавшая их Людмила Леонидовна.

Тем не менее, вновь прибывший в их школу был Ролик неплохо воспитан и никого чрезмерно не раздражал и слишком уж не выводил из себя до одного случая.

В тот день отправились в Центральный Дом литераторов на спектакль оба класса АлиСанны и два десятых. Эдвард Мгерович сопровождать своих детей не смог и попросил приглядеть за ними АлиСанну и классного руководителя другого десятого класса Наталью Васильевну. Те, конечно, согласились.

Всё шло замечательно, пока АлиСанна, обладавшая тонким обонянием и острым (хотя и близоруким) глазом, не выловила в толпе учеников Рогволда и не поняла: тот пьян. Когда он успел напиться, было неясно, да и не принципиально. Следовало, конечно, тут же отправить его домой, но не с кем было. Пришлось брать не вполне трезвого десятиклассника на спектакль. На всякий случай, АлиСанна села прямо за ним, чтобы иметь возможность контролировать изрядно набравшегося ученика.

Вопреки опасениям, тот всё первое действие вёл себя прилично. Но перед самым антрактом вдруг заёрзал, завозился. АлиСанна подобралась, готовая схватить нарушителя спокойствия за шкирку и призвать к порядку. Но всё равно не успела. Потому что в следующую секунду Рогволд издал недвусмысленный звук и, как бы это поизящнее и поприличнее выразиться… излил всё съеденное и выпитое ранее. К несчастью, зал был полон, а Рогволд неловок, поэтому сделал он это прямёхонько и точнёхонько на пиджак сидевшей впереди зрительницы.

Несчастная пострадавшая и АлиСанна дружно ахнули, но тут грянули аплодисменты и их никто не услышал.

Описывать возмущение и ужас бедной женщины в подробностях не буду. Скажу только, что ту сначала долго успокаивали, потом общими усилиями пытались почистить, но не слишком преуспели в этом. Поэтому во время второго действия Наталья Васильевна, оставив детей на АлиСанну, сбегала с испачканным пиджаком в химчистку, где его срочно привели в порядок.

На этом история, к счастью, благополучно закончилась. Правда, АлиСанна с Натальей Васильевной после не могли на Рогволда спокойно смотреть.

- Он у меня самой рвотный рефлекс вызывает, - жаловалась Наталья Васильевна АлиСанне во время очередной оперативки.

- И у меня тоже, - соглашалась АлиСанна. А услышавший их Эдвард Мгерович шептал:

- Девочки, я вам по гроб жизни обязан. Если бы не вы, сидел бы уже.

- Почему? – удивлялась Наталья Васильевна.

- Потому что убил бы этого идиота на месте! – то ли сердился, то ли смеялся Эдвард Мгерович. А завуч Елена Дмитриевна недовольно смотрела на нарушителей спокойствия поверх очков.

А Рогволд, проучившись в их школе один год и поняв, что никакой медали ему там не светит, отбыл обратно в южную республику и, по слухам, медаль всё же получил. АлиСанна искренне недоумевала, каким же это образом, пока и в её жизни не появилась такая же «медалистка», но об этом потом. А сейчас ещё об одной истории, которая случилась с тем же Рогволдом ещё до того, как он покинул их школу. Кроме него в историю опять оказались вовлечёнными всё те же многострадальные АлиСанна, Наталья Васильевна и их классы.

Бей скинов, спасай Рогволда!

Как и в любой другой школе, в их особой любовью учеников пользовались праздничные дискотеки. Проводили их довольно часто. На каждой из них по очереди дежурили старшие классы. В тот февральский день, когда случились описываемые события, эта почётная, но крайне утомительная обязанность лежала на АлиСанниных детях.

Дискотека прошла хорошо: весело и без эксцессов. Участвовавшие классы потянулись к выходу, их учителя, зная, что дежурит АлиСанна, спокойно отправились по домам. «Старшенькие» и «младшенькие» дружно убрали актовый зал и помчались в раздевалки. АлиСанна и Наталья Васильевна, сын которой как раз был одним из «младшеньких», ждали в холле первого этажа, пока все разойдутся.

Когда последний ученик выскочил на улицу, они тоже вышли на крыльцо и замерли: почти все ученики, бывшие на дискотеке, толпились у ворот школы и что-то бурно обсуждали.

А теперь представьте: февраль, холод, темнота, десять часов вечера, недостроенный ещё район, плохо освещённые улицы и громады тёмных, незаселённых домов, толпа (навскидку человек сто) старшеклассников… и две учительницы. АлиСанна поборола внезапно подступивший страх испытанным способом: глубоко вдохнула и вклинилась в гущу детей.

- Алиса, стой, - услышала она позади слабый, растерянный голос Натальи Васильевны, но лишь махнула рукой.

Сердце как ухнуло вниз от испуга, так до сих пор там и пребывало. Запахнув полы длинной дублёнки, АлиСанна, не раздумывая больше, глубже врезалась в неспокойную толпу и пошла ледоколом, отыскивая своих. Ага, вот и они. Стоят дружной кучкой в центре толпы, «старшенькие» и «младшенькие» вместе. Мелькнула неуместная мимолётная радость – подружились-таки, да ещё как, допоздна разойтись не могут. Но тут же она сменилась тревогой. Дети её словно не видели. Если и замечали, то смотрели вскользь и снова отвлекались. Будто чужие, а не любимые, понятные, знакомые каждой чёрточкой, каждым движением…. Власть толпы.

АлиСанне стало совсем страшно. Почти все ученики были не ниже неё, а мальчишки, так и вовсе выше на голову. От некоторых пахло алкоголем. В школе спиртные напитки были под запретом, но никто не мог помешать подросткам выпить пиво или алкогольные коктейли уже на улице. АлиСанна заволновалась ещё сильнее.

- Ребят, по какому поводу митинг? – преувеличенно весело поинтересовалась она.

- Да вот, - растерянно отозвался Олег Потёмкин, - Ролика скины избили.

- Ка-а-ак? – ахнули хором АлиСанна и подоспевшая вслед за ней Наталья Васильевна.

Тут же появился пострадавший. На красивом лице его и правда виднелись следы крови.

- Я вышел… а тут они… их человек пять-семь… ну, и дали мне… уронили, ногами били…

- За что? – прервала его жалостливый монолог жестокосердная АлиСанна, уже хорошо понимавшая, что представляет из себя Рогволд.

- Просто так, - отозвался тот, глядя на неё честными голубыми глазами.

- Нет, мы это так не оставим! – крикнул кто-то. – Народ! Пошли скинов бить! Ролик, куда они делись?

- А ну, стоять! – рявкнула АлиСанна. Сердце её билось теперь уже где-то в горле, а руки ходили ходуном. Представлять себе, что будет, если их разгорячённые несправедливым и неблагородным избиением группой скинхедов одного бедного Рогволда дети найдут этих самых скинов, ей не хотелось.

Мозг работал с лихорадочной скоростью. Внешне Рогволд типичный славянин, ничего южного в нём нет. Значит, избить его за не то происхождение явно не могли. Выходит, произошла какая-то стычка. Из-за чего? АлиСанна всмотрелась в лицо пострадавшего. Разбит нос, но не сильно. Следы крови именно от этого. Больше ни ссадин, ни синяков нет. Как-то странно… Особенно, если вспомнить о том, что «скинов» якобы было много. Очень странно… Может, Зелинский сам упал, поскользнувшись, а тут вышли остальные, ему стало неловко, и он выдумал эту глупую историю?

Но додумать АлиСанне не дали. Снова кто-то призвал бить «скинов», и толпа дрогнула, потекла к выходу со школьного двора.

Массовая драка. Хуже нет и быть не может. Человек сто, а то и больше разъярённых подростков только с их стороны. Ладно, пусть даже половина: девочки вряд ли ринутся в бой. Но всё равно форменный кошмар! Они ж этих безмозглых скинов переубивают! Если те существуют, конечно... А вдруг кто другой под руку попадёт?

АлиСанне так страшно не было никогда в жизни. Она шла среди своих учеников и понимала, что ситуация медленно, но неуклонно движется к катастрофе. Дети, похоже, пока не знали, куда направились обидчики злосчастного Зеленского. Но настроены были очень решительно, поэтому по домам не разошлись, а осели на ближайшей детской площадке и стали думать, что делать и как найти ненавистных скинов. Додумались отправить в разные стороны разведчиков. Остальные пока ждали.

АлиСанна, поняв, что времени для того, чтобы сделать что-то и не допустить назревающего побоища, почти не осталось, отмерла и трясущимися руками полезла в сумку за еженедельником, где были записаны адреса всех её учеников. Найдя его, она дёрнула за рукав Наталью Васильевну:

- Я побегу в домофоны звонить и родителей вызывать, пусть разбушевавшихся чад по домам разбирают, а вы постарайтесь пока хотя бы своих в чувство привести.

- А муж не должен приехать за тобой? - даже в темноте было видно, как бледна Наталья Васильевна.

- Должен! С минуты на минуту...

- Уже легче!

- Да!.. Я побежала!

И АлиСанна кинулась к стоявшим вокруг школы домам. По пути она умудрилась сгрести нескольких растерянных учениц и распихать их по подъездам. Быстро выскочили некоторые сориентировавшиеся в ситуации родители. Каждый забирал с собой не только своё чадо, но ещё и по несколько человек соседских детей. Тут и Любимый Муж подоспел. Моментально поняв, что произошло, он поставил свою машину поперёк неширокого прохода между домами и выскочил навстречу гудящей от возмущения толпе школьников.

Оба класса АлиСанны хорошо его знали и уважали. Поэтому, когда он пошёл им навстречу, улыбнулся и, как ни в чём не бывало, спросил:

- Ну, как дискотека прошла, ребят? - они растерялись и приостановились. А тот не давал им опомниться и говорил о чём-то незначащем и мирном, шутил и всё не отпускал их. Дети стояли вокруг него, не зная, что делать...

За время образовавшейся паузы АлиСанне, Наталье Васильевне и подоспевшим родителям удалось растащить в стороны и деморализовать большую часть толпы. В итоге через пятнадцать минут в огромном пустом дворе, кроме АлиСанны с мужем и Натальи Васильевны с сыном, который, как уже говорилось, по совместительству был и одним из АлиСанниных "младшеньких", никого не осталось. Не понимая, как у них это получилось, АлиСанна трясущимися руками застегнула распахнувшуюся дублёнку и ладонью потерла покрасневший от холода нос.

- Ну, мы пошли? - растерянно спросила Наталья Васильевна.

- И мы тоже, - кивнула АлиСанна.

И они ушли. И никому о том, что случилось не рассказали. Потому что больше всего боялись, что кого-нибудь из их учеников, а то и всех скопом, поставят на учёт в детскую комнату милиции. А чего-чего, но такой участи для любимых детей ни один нормальный учитель не хочет.

Немудрёные беды учителя

Чтобы вам не казалось, что жизнь АлиСанны была сплошь и рядом весела и легка, расскажу-ка я вам о её бедах. А беды-то какие? Самые немудрёные, как у всех. Потому что, будь она хоть трижды учитель, она всё равно молоденькая ещё девушка, которая боится того же, что и все остальные девушки, и горюет точно так же. И больно ей за своих детей, и жалко их. И очень хочется их беды развести руками. Но не всегда получается. Она же, в конце концов, хоть и муза, но не фея.

Ну, вот как исправишь хотя бы такое?

У «старшеньких» шёл урок литературы. Писали самостоятельную работу по творчеству Булгакова. АлиСанна, конечно, времени даром не теряла и проверяла тетради. А потом вдруг посмотрела в окно. И что ей это вздумалось? Потому что дети были заняты и сами ничего бы не увидели. А она увидела. На пятнадцатом этаже дома напротив полыхала квартира. Валил чёрный дым. И АлиСанна вскрикнула:

- Ника, беги скорее, вызывай пожарных!

Все подняли головы и уставились в окно. И вот тут-то… Тут-то в окне показался человек. Он пару секунд побалансировал на подоконнике и повис на руках. Стон пронёсся по классу. Ника замерла в дверях и АлиСанна замерла, закрывая ладонью рот. Было понятно, что человек этот не спасётся. И они молчали, не в силах помочь ему.

Сорвался несчастный через несколько мгновений. АлиСанна и дети молчали, потрясённые, и только смотрели друг на друга.

- Мы ничем не могли ему помочь, - сказала АлиСанна, ненавидя себя за то, что дети увидели смерть, страшную и неминуемую, а она не знает, что сказать им. Дети кивнули, но выглядели при этом несчастными и потерянными. С тех пор прошло много лет, но то выражение их лиц АлиСанна помнит и по сей день.

Другой большой бедой для АлиСанны было, когда она теряла детей. Нет, к счастью, никто из них не погиб, не умер. Но были двое, за которых она боялась больше, чем за других, и не зря.

Первый из них появился в её жизни ненадолго. И сразу заставил волноваться. Был он диковат, угрюм и сразу видно, что болен. АлиСанна вдоль и поперёк изучила личное дело, но никаких упоминаний о болезни не нашла. Тогда она позвонила в детскую, а затем и во взрослую (ведь подростка могли уже перевести туда) поликлиники. Там с ней, понятно, разговаривать бы о мальчике не стали. Но она спросила только, есть ли его карта в регистратуре. Карты не было ни там, ни там. Мальчик не посещал расположенные рядом с его домом поликлиники. Это встревожило АлиСанну ещё больше. Она постоянно приглядывалась к Коле. И тот беспокил её все сильнее. Но спросить родителей мальчика о его здоровье она просто не могла. Представляла себе этот разговор – и не могла. Страшно было.

А потом она обнаружила Колю стоящим под лестницей на первом этаже.

- Коленька, ты что? Я могу тебе помочь? – ласково спросила она, понимая уже, что, похоже, ему нужна совсем не её помощь.

Он был высокий, выше её. И стоять под лестницей ему было неудобно, мешал низкий пролёт. Он нагибался неловко и затравленно смотрел на АлиСанну. Больше всего он в этот момент напоминал какое-то славное, но очень нездоровое животное. Жирафа, что ли? Эта мысль так больно ужалила АлиСанну, что она вздрогнула и снова позвала:

- Коля, пойдём к нам в кабинет. У меня сейчас «окно». Мы с тобой посидим, поговорим. Чаю попьём с печеньем. У меня печенье после «огонька» осталось. На урок можешь не идти, я договорюсь с учителем.

Мальчик молчал, а потом и вовсе повернулся к ней спиной.

- Коленька, - опять попыталась достучаться до него АлиСанна и закусила губу, чтобы не заплакать – до того ей было жаль этого бедного мальчика и его родителей. – Хочешь, я позвоню маме или папе и попрошу их приехать за тобой?

Была перемена, мимо них вверх и вниз сновали школьники. Промчалась было Алёна Халецкая, в последний момент заметила их и обеспокоенно посмотрела на АлиСанну. Та едва заметно покачала головой и на мгновение прижала палец к губам: не подходи, молчи. Алёна кивнула и убежала. Но тут за плечом АлиСанны возник Митя Белов, мигом оценил ситуацию и шепнул в самое ухо:

- Нужна помощь?

АлиСанна снова поднесла палец к губам, и Митя тоже всё понял, ушёл незаметно, деликатно.

А они с Колей всё стояли под лестницей, и АлиСанна пыталась собой заслонить от любопытных взглядов несчастного мальчика, с которым творилось что-то неладное.

Наконец перемена закончилась. Никогда ещё так не радовалась этому АлиСанна. Школа постепенно затихла. Детей на лестнице и в коридорах больше не было. АлиСанна прошептала:

- Я сейчас, Коленька, - и побежала к охраннику, звонить родителям мальчика. Ежедневник с телефонами, по счастью, был с ней.

Папа Коли её звонку будто бы не удивился. Приехал быстро, бледный, расстроенный. До его приезда мальчик так и жался под лестницей, а АлиСанна топталась рядом, не в силах уйти и сделать вид, что её это не касается и стараясь успокоить своего нездорового ребёнка.

За отцом Коля пошёл безропотно. АлиСанна стояла у окна на первом этаже и смотрела им вслед. Мальчик, уходивший – она была уверена в этом – из её жизни, казался сломанной игрушкой, прекрасной, но безнадёжно испорченной. Её будут пытаться починить, конечно, но не смогут. Почему-то в этом обычно неисправимая оптимистка АлиСанна была в этот раз уверена. Она всё смотрела и смотрела на молодого красивого отца и его больного мальчика и плакала, вытирая слёзы шейным платком.

Больше Колю она не видела и не слышала о нём. Папа приехал на следующий день и забрал его документы.

- Фу-у, - выдохнула директор, когда вызвала к себе АлиСанну, чтобы сообщить той об этом. – Баба с возу…

АлиСанна промолчала. Ей было невыносимо грустно.

А потом, через год, был случай ещё более худший и тягостный. Потому что вот так же сломалось что-то не в новом ученике, которого она знала без году неделя, а в одном из её «младшеньких». На тот момент они уже были «единственными» («старшенькие» школу уже закончили), и АлиСанна опекала их постоянно и следила, и приглядывалась, чтобы не упустить, заметить, успеть поддержать, помочь. Но вот не смогла. И потом всю жизнь себя за это корила.

А началось всё с того, что Вадим Львов, тот самый, которому когда-то АлиСанна дала роль в их капустнике для Дня именинника, и мама которого приходила к ней благодарить, стал нелюдимее, чем обычно. И к АлиСанне стал заходить реже, хотя раньше очень любил поговорить с ней после уроков. АлиСанна поначалу не встревожилась: мало ли, растёт мальчик, мужает, ему не до учительницы.

Но потом было злосчастное дежурство по школе. АлиСанна спустилась на перемене в холл первого этажа, чтобы навестить своих дежурных и узнать, всё ли в порядке. Её отвлёк кто-то из детей. И вдруг у дивана, на котором на переменах любили сидеть старшеклассники, раздались крики. АлиСанна стремительно обернулась и увидела только, как Вадим кидается с кулаками на двух мальчишек годом младше. Это были директорский сын и его друг, известные задиры. Поэтому АлиСанна ни доли секунды не сомневалась в том, что виноваты они, а не её тихий и спокойный Вадим. Но тот кидался на обидчиков с такой яростью, что АлиСанна на бегу крикнула растерявшемуся Андрею Косякову:

- Андрюш, держи его! Крепче! – а сама стала пробиваться сквозь тут же образовавшуюся толпу.

Андрей среагировал мгновенно. Кольцом обхватил руки Вадима и прижал его к себе. Но тот стал отчаянно бить, лягаться, пытаясь вырваться. Тут же подбежали Митя Белов и Артём Черкешин, преградили путь не желавшим прекращать бой драчунам, оттащили их от Вадима. АлиСанна пробилась наконец, грозно глянула на директорского сына и его друга, обняла сопротивлявшегося и почти плачущего Вадима за плечи, зашептала:

- Всё, всё, Вадик! Всё! Успокойся! Я здесь! Я с тобой!.. Андрей, отпусти его!

- Но АлиСанна…

- Отпусти, я сказала.

Андрей медленно разжал руки, готовый снова схватить, если понадобится. Вадим не дёрнулся. Силы как будто покинули его.

АлиСанна в тот день долго разговаривала с Вадимом. Тот кивал, соглашался, что драка не метод, что нельзя опускаться до такого. А потом, когда он ушёл домой, в 311-й кабинет пришли Андрей Косяков, Митя и Артём. Андрей протянул АлиСанне нож для бумаги. Она сразу узнала его, такой носил в школу Вадим.

- Откуда он у вас? – спросила, боясь услышать ответ. И, конечно же, услышала:

- Он его выхватил в драке, и выронил, когда я его держал. А потом малыши подняли и нам передали.

АлиСанна подняла на своих взрослых мальчиков больные глаза, взяла нож и промолчала: она уже всё поняла и ей было страшно.

Вечером в 311-й пришла мама Вадима. АлиСанна молча положила перед ней на стол нож. Та так же молча взяла его и заплакала. Она работала медсестрой в одной из московских психиатрических клиник и всё понимала, конечно.

АлиСанна тихо сидела с ней рядом, гладила по руке и не плакала. Плакала она ночью, у себя дома.

Вадим некоторое время в школу не ходил. Но потом его подлечили, и он снова пришёл в класс. Все ему обрадовались. И некоторое время даже казалось, что он стал прежним, немного странноватым, но и только.

Была уже весна. И солнце светило так ярко, что электричество в школе включали только вечером. Часов в пять дня АлиСанна шла по пустынным коридорам, щурилась на заливший всю рекреацию солнечный свет и с удовольствием слушала, как цокают каблучки её очередных, пока ещё не требовавших починки туфель. А потом услышала крики и шум драки. Она тут же побежала, позабыв про каблуки.

Дрались у её кабинета. Всё те же: директорский сын, его друг и её Вадим. АлиСанна издалека закричала:

- Денис, Кирилл, только по голове его не бейте! По голове не бейте!

Те, услышав её крики, перестали драться, опустили кулаки. Но Вадим всё наскакивал на них и продолжал махать руками, неумело, неловко, но сильно лупя во все стороны.

Добежав до них, АлиСанна с разбегу вклинилась между мальчишками и стала отталкивать, оттаскивать Вадима. Однако тот, кто ещё недавно был так привязан к ней, рычал, вырывался и бил теперь уже её, попадая по лицу, рукам, груди. Директорский сын и его друг попытались оттащить Вадима. Но АлиСанна звонко и отчаянно закричала:

- Не трогать! Брысь отсюда! Оба! Поганцы такие! – а сама всё пыталась удержать его. С огромным трудом, но у неё всё же получилось дотолкать Вадима до стены. Она прижала потихоньку приходящего в себя мальчика к стене всем телом, а сама дрожащей рукой еле попала ключом в замок и смогла повернуть его. Завела вздрагивающего, плачущего Вадима в кабинет и обняла, сильно прижав к себе, преодолевая его сопротивление:

- Всё, всё, Вадик. Всё. Я с тобой, мой хороший, мой дорогой мальчик... Мой любимый, мой самый лучший... - как и в прошлый раз утешала она его. А что ещё скажешь своему ребёнку, которого так обидели, что пришлось кинуться в неравный бой? Он и был для неё своим. И она прижимала к своему плечу его жаркую голову и шептала, шептала ласковые слова, утешая, пытаясь успокоить.

В тот вечер Любимый Муж, увидев её зарёванное лицо и синяки и ссадины по всему телу, только спросил:

- Может, уволишься?

Она подняла на него глаза-щёлочки, еле открывающиеся от долгих слёз, и покачала головой: нет.

После того раза Вадим болел ещё дольше и в школу больше не вернулся: его перевели на надомное обучение. АлиСанна и другие учителя ходили к нему и пытались сделать так, чтобы он не чувствовал себя совсем уж одиноким.

АлиСанна с ужасом наблюдала, как незаурядный ум его и яркая личность страдали от сильных препаратов. Но ничего поделать не могла. Вадим, её, их Вадим стал совсем другим. И только иногда он вдруг словно приходил в себя и становился прежним.

Однажды, когда АлиСанна, выслушав его ответ, не согласилась с ним, Вадим спросил:

- А знаете, почему я люблю ваши уроки? – и тут же, не дав ей ответить, продолжил:

- Потому что другие учителя говорят: «Ты не прав». А вы: «Я не согласна».

- А есть разница? – спросила зачем-то АлиСанна, хотя хорошо поняла его.

- Конечно. Огромная. – Он посмотрел на неё грустными светло-голубыми глазами. И АлиСанна почувствовала себя ребёнком рядом с мудрым стариком.

Вечером она снова плакала. Любимый Муж вытирал её слёзы, приносил чай и тихонько гладил по голове. И ничего не говорил. А что тут скажешь: у человека горе.

Они: АлиСанна, её Любимый Муж и обожаемые дети – и это пережили, конечно. Как переживали все вместе многое, очень многое. Потому что были и другие беды. Но были и радости, настоящие, большие радости. В школе всегда так, всё вперемежку.

Глава десятая,

в которой рассказывается об истории одной медали

Чтобы вы не думали, что АлиСанна идеальный учитель и исключительно высоконравственный человек, расскажу-ка я вам, пожалуй, об одной малоприятной истории. АлиСанна не любит о ней вспоминать. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. И на солнце есть пятна. Поэтому чего уж там, расскажу всё, как было, а вы сами решайте, кто прав, кто виноват.

Началось всё после зимних каникул, когда стремительно летящую по коридору АлиСанну увидела директор Оксана Савельевна.

- Алиса Александровна! – позвала она. – Можно вас на минуточку?

АлиСанна, не сбавляя скорости, резко сменила траекторию движения и подлетела к директору:

- Да, Оксана Савельевна.

- К вам в класс пришла новая девочка.

- В девятый «А»?

- В одиннадцатый «А».

- Издалека? – АлиСанна не удивилась, только пожалела неведомую ещё ученицу, которой из-за переезда пришлось менять школу в середине выпускного класса.

- Из старого Марьина.

Вот после этой реплики директора брови АлиСанны взметнулись вверх, а нехорошее предчувствие не царапнуло сердце, не сжало душу, не слегка обеспокоило Алисанну, не заставило её внутренне похолодеть и много ещё чего не. Потому что это самое нехорошее предчувствие самым что ни на есть беспардонным образом во весь голос завопило: «Караул! Чтой-то будет!» А завопило по той простой причине, что от старого Марьина до станции метро «Братиславская», около которой стояла их школа, рукой подать, и ни один нормальный ребёнок в этом случае не стал бы менять школу на финишной прямой, а предпочёл ездить бы в свою старую, если бы не какие-то чрезвычайные обстоятельства. И АлиСанне очень не хотелось думать, что это за обстоятельства такие вынудили девочку за пять с половиной месяцев до окончания школы переходить в другую.

- Понятно, - мрачно кивнула она, даже не стараясь сделать хорошую мину при плохой игре.

Оксана Савельевна, очевидно, всё поняла по её лицу и голосу и торопливо и чуть виновато пояснила:

- Мама этой девочки учитель математики и будет работать у нас. Скоро вы с ней познакомитесь.

- Понятно, - снова кивнула АлиСанна, которая прекрасно знала, что новый учитель математики был их школе совсем не нужен. Им вполне хватало уже имеющихся.

- Девочка чудесная. Идёт на медаль. – Решила подбодрить её директор.

- Понятно, - ещё раз повторила АлиСанна, и не выдержала, выразила своё отношение ещё более однозначно:

- Только этого мне и не хватало для полного счастья. Я вне себя от восторга.

- Она, кстати, ваша тёзка, - зачем-то добавила директор. Может, решила, что то, что новенькая тоже Алиса, примирит АлиСанну с её приходом. АлиСанна кивнула:

- Я счастлива.

Новая девушка появилась в классе на следующий день. Как раз первым уроком был русский язык. Алиса Никоненко оказалась кукольно красивой блондинкой с удивительно правильными чертами лица, такими правильными, что АлиСанне было даже не слишком приятно смотреть на неё. Она не любила идеальных людей. Ни один из её сорока трёх детей не был идеальным. И их она обожала. А вот на новенькую смотрела и отчётливо понимала: та ей не нравится. Совершенно. И вновь нехорошее предчувствие завопило: «Караул! Чтой-то будет!» Почему-то именно так, на деревенский манер.

С трудом переборов сразу же возникшую неприязнь, она приветливо поздоровалась с девушкой, которую лично привела в кабинет Оксана Савельевна, и представила:

- Ребята, это Алиса. Она будет учиться с вами. Принимайте. Помогите, чем нужно будет, введите в курс дела. Я на вас надеюсь.

Её любимые «старшенькие» заулыбались, обещая всё выполнить в самом лучшем виде.

- Ну, вот и славно, - расцвела директор и, удовлетворённо кивнув, ушла. АлиСанна посмотрела ей вслед с впервые возникшим недобрым чувством и обернулась к новенькой.

- Алиса, садись на любое свободное место. У нас с этим не строго. Можно пересесть в любой момент даже без предварительной договорённости со мной. Все люди взрослые, поэтому решают сами.

- Алис, садись ко мне, - позвал добродушный Миша Ключевский, который остался без пары, когда староста Таня Коваленко пересела к Сашке Хитяеву, с которым у неё начался страстный роман.

Новенькая поблагодарила и села к нему. Урок продолжился. АлиСанна присматривалась к тёзке, пару раз спросила её и всё пока никак не могла увидеть в ней того, что выделяло бы её из класса, делало бы возможным получение медали. Ника Сметанина, которая, как выяснилось ещё в октябре, когда АлиСанна согласилась на второе классное руководство, по каким-то там причинам не шла на медаль, отвечала гораздо лучше, ярче, оригинальнее. Да и многие другие тоже. Да что там. Почти все. У её детей было собственное мнение, и они умели его высказать. А Алиса отвечала ровно, гладко, как по писанному, но так скучно, так банально и предсказуемо, что у АлиСанны разве что челюсти не сводило от её ответов. И в голове постоянно вертелось одно и то же: «Караул! Чтой-то будет!»

«Ладно, - в конце урока подумала АлиСанна, - возможно, девочка училась у авторитарного педагога и просто привыкла не иметь своего мнения. Подождём. Глядишь и освоится. Потом, возможно, ей как раз литература не даётся, а по остальным предметам она блистает». Несколько успокоившись этой мыслью, АлиСанна решила, что, возможно, всё не так страшно, и рано кричать: «Караул! Чтой-то будет!»

Но и по русскому языку Алиса, на взгляд АлиСанны, могла рассчитывать на твёрдую четвёрку, но и только. Тогда, дав новенькой две недели на то, чтобы показать себя, обеспокоенная АлиСанна пошла по учителям. И почти все говорили ей одно и то же:

- Девочка неплохая, неглупая, но звёзд с неба не хватает.

- Что бы вы ей поставили, если бы сейчас выводили полугодовые и годовые оценки? – спрашивала каждого АлиСанна и делала пометки в своём ежедневнике. Потом, уже в своём кабинете, посчитала и вздохнула озадаченно: две трети четвёрок – это странно, очень странно для медалистки. Но ведь девочка однозначно (об этом твердило в один голос всё начальство) шла на медаль. Её личного дела АлиСанна пока не видела. Не до этого было. Но теперь она решила ликвидировать пробел. Взяв у секретаря папку со всеми личными делами одиннадцатого «А», она положила перед собой два: Ники Сметаниной и Алисы. И через десять минут расстроенно откинулась на спинку стула и принялась качаться на нём. Годовые оценки Ники за всё время обучения и за последние годы были лучше Алисиных. Ненамного, но лучше. У неё почти не было четвёрок. А если вспомнить, как отвечают девочки на уроках, то и там Ника отвечает сильнее, оригинальнее и глубже. И в чём же тогда дело? Почему она не идёт на медаль, а Алиса идёт?

АлиСанна сердито захлопнула папку с личными делами, встала и решительно направилась к кабинету завуча.

- Елена Дмитриевна, я к вам, - начала она с порога. Завуч, которая уже неплохо знала независимый характер председателя методобъединения словесников и по её голосу поняла, что случилось что-то неприятное, подняла голову:

- Да, Алиса Александровна?

- Скажите, пожалуйста, по какому принципу принимают решение, получит ребёнок медаль или нет?

- Вы про своего Вадика Львова? – быстро спросила Елена Дмитриевна. – Так ему ещё рано думать о медали, он ведь всего лишь в девятом классе.

- Я в курсе. И я не про него. О медали Вадика я уж сама позабочусь, если он и дальше будет учиться так, как сейчас. Я о Нике Сметаниной и Алисе Никоненко. Вы видели их личные дела?

- Да, - снова излишне поспешно кивнула Елена Дмитриевна, - а в чём дело?

- Я сравнила оценки девочек, и могу сказать, что Ника однозначно учится лучше. И это если даже просто судить по табелю. Но и их знания не сравнить. Алиса хорошистка, без полёта и блеска. А Ника – редкостная умница, настоящая медалистка. Но вы почему-то сказали мне, что она не идёт на медаль. А про Алису Оксана Савельевна первым делом предупредила, что она-то как раз эту медаль и должна получить. Это какая-то ошибка. Или я чего-то не понимаю?

- Да-да, Алиса Александровна, - завуч говорила торопливо, явно нервничая, - вы, очевидно, никогда не выпускали медалистов?

- Не выпускала, - коротко ответила АлиСанна, которой происходящее нравилось всё меньше и меньше.

- Тогда понятно, - с некоторым облегчением произнесла Елена Дмитриевна, - дело в том, что, в случае, если ребёнок хорошо учится и может претендовать на медаль, смотрят не только его четвертные, полугодовые и годовые оценки, но все до одной, за любую работу.

- За все годы учёбы в школе? – поразилась АлиСанна.

- Нет, что вы. За два года. Так вот, у вашей Ники в прошлом году проскальзывали троечки. А это совершенно недопустимо.

- А у Алисы, значит, нет?

- У Алисы нет.

- Понятно, - АлиСанна была страшно разочарована, - но, Елена Дмитриевна, могу вам сказать, что та медаль, на которую, как вы говорите, идёт Алиса, не сделает нашей школе чести.

- Вы ошибаетесь. В первый же год работы мы выпустим медалистку, а это большая честь.

АлиСанна прямо и твёрдо посмотрела на завуча.

- Это, наверное, честь. Спорить с вами не буду. Но та медаль, которую получит Алиса, будет медалью совершенно не заслуженной. И мне не слишком приятно участвовать в этом фарсе.

- Но, Алиса Александровна, вы же знаете, мама девочки тоже учитель и…

- Честь мундира? – невесело усмехнулась АлиСанна. – Ну, если что меня и примирит с этим, то только то, что мама девочки, как вы изволили выразиться, тоже учитель. Хотя это сомнительное утешение. – Она встала, преувеличенно аккуратно поставила на место стул и вышла, чувствуя себя гаже некуда.

Встретив в коридоре их математика Михаила Юрьевича, АлиСанна спросила:

- Миш, скажи мне, а вам действительно так нужен был новый математик? Вы что, не справлялись?

- Ты имеешь в виду, без этой новенькой, Кузякиной, мамы твоей Алисы Никоненко? – уточнил Михаил Юрьевич.

- Именно.

- Справлялись, - пожал тот плечами, - да ей и дали-то всего один класс.

- Как один? – изумилась АлиСанна.

- Да, всего один. Мы так и не поняли, для чего это нужно было.

- Зато я, кажется, поняла.

- Ты про то, что её дочь идёт на медаль? – Михаил Юрьевич взял АлиСанну за локоть и завёл в свой кабинет, плотно притворив дверь.

- Угу, - АлиСанне становилось всё тоскливее и тоскливее. Она отошла к окну и уставилась на стройку. В соседнем дворе возводили ещё одну школу.

- Тогда вообще бред какой-то. Я бы понял, если бы у нас катастрофически не хватало учителей математики, и наша Цесаркина заманила к нам Кузякину на сумасшедшую нагрузку, пообещав той взамен сделать медаль её дочке.

- Да, ты прав. Но тогда, может, наша Цесаркина с Кузякиной старые подруги?

- Может, и так. Или Кузякина Цесаркиной банально заплатила.

- Обычный учитель?

- Обычный учитель не стал бы и работать только с одним классом. На эти копейки и недели не проживёшь, да ещё имея дочь-выпускницу. Алиса эта хорошо одевается? А то я в современной девичьей одежде ничегошеньки не понимаю.

- Хорошо, даже очень, - кивнула АлиСанна, - и сама Кузякина тоже.

- И она, кстати, не Никоненко, как дочь.

- Ну, она могла после развода вернуть свою девичью фамилию.

- Да, или выйти замуж ещё раз и взять фамилию мужа.

- И о чём нам это должно говорить? – задумчиво протянула АлиСанна.

- Как минимум, о том, что Кузякина вполне может быть замужем за небедным человеком.

- И тогда она могла заплатить Цесаркиной за медаль… - сказав это, АлиСанна передёрнула плечами и страдальчески сморщилась:

- Какая гадость.

- Согласен. Но делать-то нечего. Если только уволиться.

- Я уволиться не могу. У меня дети, которых я должна довести до конца. Зато я могу испортить им всю игру и поставить по своим предметам Алисе реальные оценки. Так сказать, что заработает.

- Ну, во-первых, ты ведёшь всего два предмета. А с двумя четвёрками она вполне может получить «серебро». Или ты ей хочешь "тройбанов" наставить?

- "Тройбанов" не получится. У неё вполне твёрдые знания. Без блеска, но на четвёрки. Просто Алиса на фоне Ники Сметаниной сильно проигрывает. Но "тройбаны" – нет, не выйдет.

- Ну, вот. Видишь? Ты четвёрки выведешь, другие не станут.

- А ты, Миш? У тебя ведь тоже два предмета. Не поддержишь? И Наталья Борисовна согласится. Она человек принципиальный.

- Алис, извини, я ей четвёрки ставить не буду. Мне Цесаркина даёт возможность подработать, платит за инженера, хотя у нас компьютеры новые и их обслуживать практически не приходится. Да ещё и на репетиторство в стенах школы глаза закрывает. А у меня сейчас мама болеет, и деньги нужны.

- Понятно, - вздохнула АлиСанна. Она и вправду поняла его.

- Да и ты, Алис, о своих детях подумай. Если ты сейчас заартачишься, Цесаркина запросто им аттестаты попортит. И что? Оно тебе надо? Ведь Никоненко твоя не двоечница, в конце концов. Ну, пусть и не блистает, но медаль иногда зарабатывают не светлой головой, а совсем другим местом.

- Что не примут через голову, примут через зад? – вспомнила АлиСанна присказку своего обожаемого первого завуча Олега Дмитриевича Люблинского и улыбнулась.

Михаил Юрьевич, который тоже успел поработать с Люблинским, хотя и меньше АлиСанны, тоже вспомнил и тоже улыбнулся:

- Именно. Ведь она не полная дура, эта Никоненко?

- Нет, не полная. Просто скучная до невозможности.

- Ну, это ты, мать, зажралась. У нас школа, а не цирк. Здесь не веселье, а труд.

- Вот именно. У нас школа, а не трамвайное депо. У нас должен быть полёт мысли, фантазии, а не езда по рельсам, - не согласилась АлиСанна и грустно добавила:

- Но я тебя поняла. Спасибо, Миш.

- Да не на чем, - пожал тот плечами тоже грустно и несколько виновато. – Всё бывает. Ты ничего плохого не сделаешь. Будем считать, что и у нас действует презумпция невиновности. Может, эта Алиса на самом деле умнейшая девчонка, просто стесняется или не раскрылась ещё.

- Может, и так, - АлиСанна в очередной раз вздохнула и махнула рукой:

- Ладно, пошла я.

- Ты куда?

- Помогать получать медаль одной малосимпатичной барышне.

На этом месте я пока прервусь и напишу:

Продолжение следует.

Потому что до конца учебного года ещё пять месяцев, и за это время много что успеет произойти.

Глава одиннадцатая,

в которой «старшенькие» дети АлиСанны неожиданно понимают, как прекрасен русский язык

АлиСанна смирилась с тем, что Ника Сметанина медали не получит, а Алиса Никоненко, скорее всего, очень даже да. И жизнь покатилась дальше.

- За эту неделю нужно собрать сведения, какие устные экзамены собираются сдавать дети, - объявила на очередной оперативке Елена Дмитриевна.

- И девятые классы, и одиннадцатый?

- Да. Все.

- Хорошо, сделаем, - кивнула АлиСанна и сделала в «склерознике» пометку. Без записей она была уже не в состоянии удержать ту лавину информации, которая обрушивалась на неё со всех сторон каждый день.

- Тогда в пятницу подайте мне списки.

- Хорошо, сделаем.

- Не забудьте, что устных экзаменов три.

- Это мы помним.

- И пора уже готовить тетради и ручки-карандаши-ластики-линейки для экзаменов.

- Уже сделали. Проштампуем позже.

- И вот, - Елена Дмитриевна принялась раздавать листы, - нормативные документы по экзаменам. Ознакомьте с ними всех родителей на собрании.

- Обязательно.

- Тогда всё, - облегчённо выдохнула завуч.

Учителя начали вставать, загремели стульями, стали переговариваться.

- Ну, всё, вроде, слава Богу, - жизнерадостно произнёс учитель алгебры и геометрии Эдвард Мгерович, - выходим на финишную прямую.

- Вашими бы устами да мёд пить, - неодобрительно покачала головой «англичанка» Эмма Ричардовна. – Вы ведь, кажется, недавно в школе?

- Да. Я вообще-то инженер.

- Ну, тогда, конечно. Откуда вам знать, что в школе в любой момент может что угодно случиться.

- Так это везде так, Эмма Ричардовна, - заступилась за математика АлиСанна.

- Алисочка, - засмеялась та низким грудным смехом, - ну ты же в школе чуть ли не с рождения и лучше многих знаешь, что у нас что ни день, то понос, то золотуха.

- Зачем же так натуралистично? – смутилась учитель биологии.

- Зато правда, - снова хохотнула Эмма Ричардовна и выплыла из кабинета.

- Сразу стало больше места, - шепнул АлиСанне Эвард Мгерович, намекая на немаленькие габариты «англичанки», и сам же себя отругал:

- Злой я стал. Это от усталости. Но всё равно стыдно.

- Да ладно, Эдвард Мгерович, - утешила его АлиСанна, - все знают, что вы у нас добрейшей души человек. А ещё вы и вправду устали.

Списки АлиСанна сдала, как и обещала, в пятницу. А через несколько дней её вызвала к себе Елена Дмитриевна и огорошила:

- Алиса Александровна, информация, в первую очередь, для вас. Передайте одиннадцатому «А», что информатику, биологию, экологию и ОБЖ сдавать нельзя.

- Почему? – поразилась АлиСанна.

- Лидия Васильевна уезжает в санаторий. Вы знаете, она у нас заслуженный учитель, отказать ей мы не можем.

- Так, ладно. С биологией и экологией понятно. А информатика и ОБЖ?

- Учитель ОБЖ давно уже ждёт плановой операции, и ему предварительно назначили её на июнь.

- А информатика?

- Информатику нельзя сдавать, если дети учатся в школе меньше двух лет.

- Что за бред?! – не выдержала и взвилась АлиСанна. – Впервые об этом слышу! И почему вы мне этого всего раньше не сказали, когда я только собиралась списки делать?

- Это не я придумала. Про информатику только вчера пришло распоряжение.

- Про биологию, экологию и ОБЖ вы тоже только вчера узнали?

- Двумя днями раньше. Неужели я бы вас не предупредила, если бы сама была в курсе?

АлиСанна посмотрела в усталое лицо завуча и устыдилась:

- Извините, Елена Дмитриевна. Я всё переделаю.

- И вы меня извините, Алиса Александровна.

Они улыбнулись друг другу, и АлиСанна помчалась на урок: уже прозвенел звонок.

А на следующей перемене к ней ворвались её изумлённые и негодующие «старшенькие».

- Алиса Александровна! Что происходит?! Нам сказали, что мы должны выбрать другие предметы!

- Да, я в курсе. – АлиСанна устало оторвалась от журнала, в который проставляла оценки и подпёрла подбородок рукой. – Ребят, мы можем, конечно, повопить, пообижаться, поскандалить. Но вариантов всё равно нет. Посмотрите, что ещё вы можете сдать.

- Да ничего мы больше не можем! – расстроенно протянул Серёжка Лебедев. – Каждый выбрал по два предмета, которые ему в институте сдавать. А третьим брали самые лёгкие, чтобы не особо напрягаться.

- Вашу систему я знаю, - улыбнулась АлиСанна.

- Так вот, самые лёгкие закончились.

- Давайте думать, что мы можем сделать.

- Давайте, - проворчали дети и плюхнулись за парты. За то время, что прошло с начала года, они привыкли полагаться на своего классного руководителя.

АлиСанна вздохнула, поправила покривившуюся под напором детского гнева Великую Китайскую и встала.

- Какие есть варианты? Я в своё время географию сдавала.

- Она же закончилась в десятом классе, - удивился Миша Ключевский.

- Да. Но сдавать можно.

- Да мы всё забыли уже, придётся заново учить.

- Хорошо, выбирайте МХК.

- Алиса Александровна, вы издеваетесь? – застонал Сашка Хитяев. – Вы же помните, как мы МХК первые три месяца учили? У нас же были не уроки, а только видимость.

- Помню. – Кивнула АлиСанна. – Ладно. Что ещё?

- Да ничего ещё! В том-то и дело! Алгебра, геометрия, физика, астрономия. Так их мы почти все и так сдаём, потому что они в институты нужны. А кто не сдаёт – у того с ними проблемы.

- История…

- Вот, история! Людмила Леонидовна наш человек.

- Она просила историю не выбирать, - негромко, с опаской поглядывая на дверь, будто кто-то мог услышать, сказала староста Таня.

- Почему?

- У неё сейчас нет времени на подготовительные занятия с нами. Не можем же мы её подвести.

- М-да-а… - АлиСанна оперлась руками о первую парту в среднем ряду и задумалась. Потом выдохнула и сказала:

- Тогда остаются литература и русский язык.

- Алиса Александровна-а! – едва не заплакал новенький, чуть больше трёх недель назад пришедший в одиннадцатый класс Лёша Кулик. – Я ж из Молдавии! Как у нас там литературу преподавали, вы себе представляете? Я не сдам!

- И я не сдам. Я читать начал только у вас, - проворчал Олег Потёмкин.

- И я!

- И я! – посыпалось со всех сторон.

- Значит, будем сдавать русский язык. – Приняла волевое решение АлиСанна. – Он всё равно всем нужен в институты, сочинение все писать будете. Заодно и правила повторим. Да и вообще, стыдно не знать родной язык. – Она посмотрела на детей и увидела, как явно полезли на лбы их глаза.

- Алиса Александровна, вы что?! Мы не сдадим! – снова возопил выходец из Молдавии Лёша Кулик.

- Сдадите!

- У нас всего два месяца на подготовку, если выкинуть каникулы и майские праздники. И времени совершенно нет. У всех после уроков и по выходным подготовительные в институтах и репетиторы.

- Я знаю. Вы мне сейчас Америки не открыли. У меня после уроков тоже времени совершенно нет. Поэтому мы с вами будем заниматься каждый день нулевым уроком. Или двумя уроками: нулевым и минус первым.

- Алиса Александровна, ладно мы, те, кто здесь живёт. Встанем в шесть тридцать и к семи до школы доползём. Но как вы и те, кто с «Нагатинской»?

- Я всё равно к семи почти всегда в школу приезжаю. Два месяца могу поездить не почти всегда, а всегда. А ребята с «Нагатинской» станут приезжать не к семи, а к семи тридцати. Первые полчаса мы с вами будем разбирать сложности, которые возникли в домашней работе, а потом заниматься все вместе.

- Да мы и к семи приедем! – убеждённо сказал Миша Ключевский. – Правда, ребят?

- Правда, - подтвердили остальные девять тех, кто уже несколько месяцев ездил в школу на метро с двумя пересадками. – Уж до лета-то потерпим. Тем более, что уже всё светлее и светлее становится.

АлиСанна посмотрела на них и в очередной раз восхитилась: ну, что за дети. А вслух произнесла:

- Ну, тем более. Не волнуйтесь, мы справимся. Сегодня я списки Елене Дмитриевне подам. А с завтрашнего дня начнём готовиться. Приносите тетради.

- И всё?

- Себя не забудьте. Это главное.

«Старшенькие» засмеялись облегчённо и с топотом и грохотом унеслись.

Когда вечером АлиСанна сообщила мужу о том, что теперь она будет уезжать на работу чуть свет даже в те дни, когда он не на сутках, тот только покачал головой.

- А сил хватит?

- Надеюсь, - вздохнула АлиСанна и тут же заснула. Муж, который и сам работал на износ, а потому особенно жалел свою двадцатитрёхлетнюю жену, подоткнул одеяло, поцеловал её в висок и выключил свет. На следующее утро им нужно было вставать в пять сорок.

В семь утра все двадцать четыре человека сидели в триста одиннадцатом кабинете на своих местах. На улице было ещё темно. Ярко горел жёлтый свет. АлиСанна подошла к окну и увидела, что в доме напротив стоят у окна мужчина и женщина. Они вдруг помахали АлиСанне руками. Она сощурила близорукие глаза, но всё равно не узнала их.

- Это мои родители, - объяснил Олег Потёмкин. – Они не верили, что я к семи утра учиться бегу. Меня ж обычно из пушки не добудишься.

АлиСанна смешливо фыркнула и помахала родителям Олега в ответ.

- Ну, теперь убедились.

Она отвернулась от окна, посмотрела на свой класс и сказала:

- Давайте начинать.

И они начали.

Забегая вперёд, скажу, что все два месяца все двадцать четыре (включая новеньких) человека пять раз в неделю приходили в школу ровно без пяти минут семь. В первое время охранники пугались и пытались не пускать одиннадцатый «А», в полном составе являвшийся в такую несусветную рань. Но потом привыкли, поняли и даже стали сочувствовать. Особенно добрейший и деликатнейший Вячеслав Сергеевич. Он, открывая двери без пяти семь, только качал головой:

- Впервые такую тягу к знаниям вижу.

«Старшенькие» нервно посмеивались, но не разубеждали охранника. Тем более, что постепенно начали втягиваться и даже получать от занятий удовольствие. Однажды Лёша Кулик, слушая объяснения АлиСанны, изумлённо протянул:

- А я и не знал, что русский язык, оказывается, такой интересный.

- Таким макаром ты его ещё и полюбишь, - хохотнул Саша Хитяев.

- Да я это, уже, - всё так же изумлённо признался бесхитростный Лёша.

Его новые одноклассники рухнули лбами на тетради и застонали от смеха. АлиСанна тоже смеялась, вытирая глаза рукой.

- Вы знаете, я тоже в школе не понимала, какой русский язык красивый, логичный, интересный. В институт пошла из-за литературы. И уже там – влюбилась.

- Значит, нам повезло больше. Мы полюбили его раньше, – задумчиво сказала Ника Сметанина.

- Да, вы у меня молодцы. Ну, всё. Посмеялись – хватит. Давайте дальше. – АлиСанна повернулась к доске. Вдруг в спину ей Серёжа Лебедев громко сказал:

- Это не мы. Это вы молодец, Алиса Александровна.

- Вот именно! – подтвердила Таня Коваленко.

- Точно!

- Однозначно!

- Конечно! – раздалось со всех сторон.

АлиСанна замерла с мелом в руке и медленно обернулась. Они все смотрели на неё и молчали. А потом всё тот же Серёжа произнёс:

- Если бы не вы… - и не смог закончить.

- Спасибо вам, Алиса Александровна, - сдавленно произнесла Аля Ахмедова. И хлюпнула носом.

- Эй, вы что это? – растерялась АлиСанна.

- Разве непонятно? – удивился Олег Потёмкин. – Мы вам благодарны и любим вас.

- Я вас тоже, - еле слышно сказала АлиСанна и посмотрела в окно, а потом снова на них. Девчонки хлопали ресницами, глядя в тетради, и хлюпали носам. Мальчишки отводили глаза. Сама тронутая до слёз, АлиСанна проглотила комок и весело сказала:

- Давайте работать. У нас на сегодня ещё куча дел, а Михаил Юрьевич не будет ждать, пока мы со всеми разберёмся. И экзамен не перенесут. Он уже через три недели.

- Кошмар! – в тон ей ответила хохотушка Оля Рябова.

- И не говори! – ужаснулась АлиСанна. – Вы экзамен должны сдать минимум на «хорошо».

- А максимум на «отлично»? – фыркнул Олег Потёмкин.

- Именно, - серьёзно кивнула АлиСанна. – Именно. А иначе мне на глаза не показывайтесь.

И они сдали. Почти все на «отлично». Лёша Кулик получил четвёрку, но так ей радовался, словно это была величайшая награда. Когда их пригласили в кабинет, чтобы объявить оценки, и он услышал: «Алексей Кулик – «хорошо», - то не выдержал, вскочил и завопил:

- Алиса Александровна, милая вы моя! Да у меня ж за всю школу больше тройки по русскому ни разу не было! Спасибо!

Члены независимой комиссии, которые присутствовали на экзамене из-за того, что в классе была претендентка на медаль, разулыбались и громко, так, что АлиСанна слышала, зашептали директору:

- Мы таких ответов на экзамене по русскому языку давно не слышали. Да и вообще сто лет не видели, чтобы кто-нибудь выбирал русский язык устно.

Оксана Савельевна многозначительно кивала и через головы поглядывала на АлиСанну: молодец, мол, хвалю. А та была так счастлива, что уже забыла всё плохое и просто смотрела в ведомость и умилялась этим «хорошо» и «отлично», точно зная, что это и её оценки тоже. И думала о том, что иногда учитель – чрезвычайно благодарная профессия. Не слишком часто. Но всё же.

Глава двенадцатая,

очень длинная,

в которой АлиСанна и другие несчастные учителя занимаются подлогом, девятые и одиннадцатый классы сдают экзамены,

Алиса Никоненко получает-таки медаль, а мы узнаём, что из этого всего выходит

Но вернёмся чуть назад. В начало мая. На праздники АлиСанна с мужем отправились к его родственникам под Нижний Новгород. Хотя нет, неправильно я написала. Не АлиСанна с мужем. А муж, АлиСанна и двадцать четыре тетради с предэкзаменационными сочинениями «старшеньких», двадцать одна с предэкзаменационными изложениями «младшеньких» и двадцать пять тетрадей с такими же изложениями девятого класса «Б», который тоже учила АлиСанна. И чудесные вышли праздники. Почти целыми днями АлиСанна сидела в гостях за столом и проверяла, проверяла, проверяла, лишь ненадолго позволяя себе отвлечься. Такая вот отличная работа – учитель. Но ничего, АлиСанна человек привычный. Справилась, всё проверила и даже умудрилась чувствовать себя не так чтобы совсем уж несчастной. Любимый муж всё-таки рядом был, а не как всегда – на службе. И дорогие родственники вокруг. И солнце светило в окно. И пахло весной.

А в первый же день после праздников её вызвала завуч и протянула новый, без обложки бордовой обложки, классный журнал.

АлиСанна удивлённо посмотрела на него, но промолчала, ожидая продолжения. И оно, конечно, последовало.

- Алиса Александровна, - проникновенно начала Елена Дмитриевна, - нужно переписать журнал одиннадцатого «А».

- Он что? Пропал? – испугалась АлиСанна. И тут же грудью кинулась на защиту детей:

- Это не мои! Они не могли. Им незачем.

- Нет-нет! Что вы! – замахала руками завуч. – Журнал не пропал. Просто… - она так явно замялась, что АлиСанна тут же напряглась. – Просто для того, чтобы ребёнок мог получить медаль, он должен учиться в этой школе не меньше одного учебного года.

АлиСанна не дослушала и не выдержала, недобро засмеялась. Завуч испуганно посмотрела на неё и отвела глаза. АлиСанна отодвинула от себя новый журнал и холодно спросила:

- А вы с Оксаной Савельевной об этом что, не знали, когда принимали к нам в школу Алису Никоненко?

Завуч молчала, делая вид, что ищет что-то среди бумаг на столе. Но АлиСанну было уже не остановить. Обычно совершенно не конфликтная АлиСанна натурально озверела.

- Вы что, этого не знали? – снова повторила она тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Так почему же вы, раз уж так хотели, чтобы Алиса получила медаль, не сказали нам с коллегами ещё в середине года, что нужно переписать журнал?!

- Ну, мы хотели удостовериться, что девочка действительно тянет на медаль…

- А-а-а… то есть сейчас вы удостоверились? – АлиСанна говорила, преувеличенно чётко артикулируя, чтобы не сорваться на крик и не выплеснуть на завуча свои разочарование, усталость и несогласие.

- Ну, конечно. А тогда мы не хотели, чтобы вы делали лишнюю работу. Вдруг, вы бы переписали журнал, а Алиса не показала бы нужных результатов…

АлиСанна посмотрела в приятное, интеллигентное лицо завуча и, еле сдерживаясь, поинтересовалась:

- То есть сейчас мы лишнюю работу делать не будем?

- Ну, конечно, - снова пролепетала завуч.

- А вы понимаете, что теперь нам придётся потратить в два раза больше сил и времени? Потому что зимой мы спокойно, без запарки переписали бы половину журнала. А теперь должны за несколько дней переписать уже весь журнал?!

- Я вот тут тетрадку завела, временную, в которую учителя будут пока проставлять оценки и записывать темы, - не к месту, явно стараясь отвлечь её, вспомнила завуч.

АлиСанна осеклась на полуслове, помолчала, потом встала, сгребла новый журнал, тетрадочку и спросила только:

- Сколько у меня времени?

- У вас дня три. – Обрадовалась завуч. – Ещё ведь и предметникам заполнять.

- Я тоже предметник, а не только классный руководитель. И у меня два предмета, - сухо напомнила АлиСанна и вышла.

И, конечно, за три дня, вернее, три ночи (ведь уроков и обычной её работы никто не отменял) заполнила все страницы журнала списками класса, полностью переписала свои листы и сделала всё то, что обычно классный руководитель делает в течение года. Только рука у неё потом долго болела и писать было сложно. Но кто ж об этом думает, когда по какой-то причине за уши тянет никак не подходящего ученика к медали?

Благополучно прошёл Последний звонок. Благополучно, если не считать, конечно, того, что на следующий день АлиСанну вызвала директор. АлиСанна в её кабинете бывала часто, начальства совершенно не боялась, поэтому, как только прибежала запыхавшаяся секретарь Тамрико, Тамара Гивиевна, и испуганным шёпотом сообщила, что «Цесаркина рвёт и мечет и требует тебя», пошла и спокойно села на привычное место за столом переговоров.

- Алиса Александровна, - звенящим от раздражения голосом начала директор, - что это было на Последнем звонке?

- Что? – удивилась АлиСанна, на взгляд которой всё прошло очень хорошо.

- Что это за цветы были на Последнем звонке?

АлиСанна порылась в памяти и вспомнила:

- Розовые и белые гвоздики.

- Вот именно! – взвилась Оксана Савельевна. – Гвоздики!

- А что, у кого-то на них аллергия? – не поняла причины раздражения директора АлиСанна и немного испугалась. Ей совершенно не хотелось, чтобы кому-то из коллег стало плохо от подаренных цветов.

- При чём здесь аллергия? – и вовсе перешла на ультразвук директор. – Чем вы думали, когда покупали цветы? Вы что, не могли купить нормальные розы? Это оскорбление, а не цветы! Ножки у них ломались…

- Я чем думала? – медленно поинтересовалась АлиСанна. – Это я должна думать, какие цветы покупать?

- Ваши родители должны, - несколько сбавила обороты Оксана Савельевна. – Но вы обязаны направить их выбор.

- Обязана?

- Ну, могли бы подсказать. – Директор заговорила тише. – Ножки у гвоздик ломались…

- Знаете что, Оксана Савельевна, - АлиСанна смотрела на директора, и внутри у неё всё клокотало от обиды за детей, за их родителей, которые старались, заказывали свежайшие цветы, везли их спозаранок в школу и вот на тебе! Не угодили! – Знаете что: у меня в классе учатся обычные дети. Из обычных, далеко не состоятельных семей. На что у их родителей хватило денег, что они смогли себе позволить, то и купили. И я никогда, вы слышите, никогда не буду вымогать у родителей учеников деньги и диктовать им, какие цветы они должны покупать на Последний звонок. Это моя однозначная позиция. Вы что-то ещё хотели мне сказать или это всё, для чего вы меня вызвали?

- Всё, - недовольно, но тихо сказала директор.

- Тогда я пошла, - встала АлиСанна и вышла. Но не сдержалась. Дверью шарахнула. А зря, конечно.

Через несколько дней начинались экзамены. По новым требованиям каждый из учеников должен был сидеть за партой один. В АлиСаннином кабинете нужного количества парт или места, куда можно было бы поставить дополнительные, не было. Поэтому решили проводить письменные экзамены в рекреациях. И теперь «старшенькие» и «младшенькие» под чутким руководством своего классного руководителя таскали из кабинета изо одноместные парты-мольберты и расставляли их относительно ровными рядами.

- АЛИСА АЛЕКСАНДРОВНА! – по своему обыкновению завопила откуда-то издалека завхоз Джулия Альбертовна. – ВАС К ТЕЛЕФОНУ! БЕГИТЕ В ПРИЁМНУЮ!

АлиСанна несказанно удивилась, но побежала. Поначалу возникла было мысль, что это, возможно, муж. Но потом она поняла, что уж в приёмную-то он звонить точно бы не стал. Так и оказалось. Увы.

Когда она взяла трубку, то с изумлением услышала капризный голос:

- Алиса Александровна? Долго же к телефону не подходите.

- Да, это я, - постаралась как можно спокойнее ответить АлиСанна, проигнорировав вторую часть реплики.

- Это Наталья Константиновна из методцентра.

- Здравствуйте, Наталья Константиновна, - перед глазами АлиСанны тут же возникло сухое раздражительное лицо методиста.

- Мы проверяем журнал одиннадцатого «А», поскольку у вас есть медалистка. Так вот, у вас серьёзные проблемы.

- Какие именно? – похолодела АлиСанна.

- Не выставлены оценки за одно из сочинений у Алисы Никоненко, за двадцать седьмое ноября. Как это могло произойти? Она что, не писала сочинение?

- Это случайность. Она писала все десять указанных в журнале сочинений, - сказала АлиСанна, ненавидя себя за ложь, а директора и завуча за то, что они поставили её в такое положение.

- Но оценок за одно из них нет. У всего класса есть, а у неё – нет. – Методист была явно раздражена.

- Наталья Константиновна, - как можно убедительнее сказала АлиСанна, - очевидно, это просто моя забывчивость.

- Ваша непозволительная забывчивость, - с нажимом произнесла методист.

- Как я могу исправить ситуацию?

- Вы должны привезти все тетради с сочинениями Никоненко.

- Хорошо, я сделаю это, - совершенно спокойно сказала АлиСанна, чувствуя, как земля горит под ногами.

- Сегодня же.

- Сегодня, увы, никак не смогу, - АлиСанна думала с невероятной скоростью и каким-то чудом успевала за пару секунд просчитать сразу все варианты развития событий и выбрать самый безопасный для их школы, Алисы Никоненко и директора.

- А завтра суббота и методцентр не работает.

- Значит, я привезу их во вторник.

- Почему не в понедельник?

- Потому что в понедельник первый письменный экзамен у одиннадцатых классов. Я ведущий учитель.

- Ах, да… - раздражённо буркнула методист. – Хорошо, привозите во вторник. И пусть завуч с вами приедет. И не дай Бог не будет хотя бы одной работы.

- Не надо меня пугать, Наталья Константиновна, - с трудом сдержалась, чтобы не поставить на место методцентровскую даму, АлиСанна, - все работы есть. И я вам их привезу.

- Во вторник, до пяти часов, - чуть сбавила обороты методист.

- Обязательно. До свидания, Наталья Константиновна. – АлиСанна говорила спокойно, но руки ходили ходуном. Она этими самыми трясущимися руками, обеими, потому что одной не получилось, преувеличенно аккуратно положила трубку на телефон и посмотрела на секретаря, которая всё время разговора не отводила от неё встревоженных глаз.

- Алис, что случилось?

- У нас проблемы, Тамрико. Где Оксана Савельевна?

- Вышла. Подождёшь её?

- Куда она пошла?

- Вниз, к Джулии.

- Понятно. – АлиСанна, всё ещё не очень понимая, как быть в такой кошмарной ситуации, не прощаясь, вышла в коридор и в дверях столкнулась с директором.

- Оксана Савельевна, звонили из методцентра с сообщением, что у нас проблемы.

- Какие? – вскинула как всегда безупречные брови директор.

- Не проставлены оценки за одно из сочинений Алисе Никоненко. Они хотят, чтобы я привезла тетради со всеми сочинениями, которые она писала в течение года.

- Так это не у нас, это у вас проблемы, - жёстко усмехнулась директор, - отвезите и разберитесь и больше таких просчётов не допускайте.

На АлиСанну словно ушат холодной воды вылили. Она, чувствуя, как со дна души поднимается глухое раздражение, вспыхнула и раздельно произнесла:

- Нет, это у нас проблемы, Оксана Савельевна. А не у меня. Потому что я могу отвезти методистам только шесть из заявленных десяти сочинений.

- С какой стати? – взвилась директор. – Вы что, писали не все сочинения?! Заявляли одно количество, а реально проводили меньше?

- Мы, с моими двадцатью одним ребёнком, которые учатся у меня с начала учебного года, - АлиСанна голосом выделила «мы», «мои» и «с начала учебного года», - писали все заявленные сочинения. А вот ваша Алиса Никоненко – нет.

- Это ещё почему?! – снова очень раздражённо поинтересовалась директриса. Зря она это сделала. АлиСанна выдохнула и очень медленно, как умственно неполноценной, объяснила:

- Потому что вы, Оксана Савельевна, приняли Алису Никоненко в нашу школу во втором полугодии и, тем не менее, вопреки всем правилам, ведёте её на медаль. А оценки пропущены потому, что мы с коллегами по вашему приказу за несколько дней переписали весь журнал. И я просто ошиблась, рисуя Никоненко несуществующие оценки. Другим-то я проставляла реальные, а ей выдумывала. Вот и пропустила. Поэтому это наши проблемы. А не только мои. И решать их нам придётся вместе.

Директор оторопело посмотрела на АлиСанну и негромко сказала:

- Ах, да. Проходите ко мне в кабинет, - Оксана Савельевна широко распахнула дверь, приглашая войти, - сейчас я вызову Кузякину.

- У меня дети расставляют парты для экзаменов. Я должна проверить, всё ли в порядке и отпустить их.

- Да, конечно, идите. Но, как только освободитесь, возвращайтесь. Будем думать, что делать.

- Хорошо, - АлиСанне было неприятно смотреть на директора и говорить с ней.

Когда она, разобравшись с партами и отпустив детей отдыхать перед экзаменами, спустилась в директорский кабинет, там уже сидела бледная мама Алисы.

- Здравствуйте, Анжела Петровна, - вежливо поздоровалась АлиСанна, с трудом преодолевая антипатию.

- Я уже объяснила Анжеле Петровне ситуацию, - ласково пропела директор. Выглядело это так, будто она подлизывается. АлиСанна не поняла только к кому: к ней или к Кузякиной.

- Алиса Александровна, что мы должны сделать? – спросила Анжела Петровна. Весь её вид выражал готовность к любым подвигам.

- Вы должны к понедельнику написать сочинения вот на эти темы, - АлиСанна подвинула к ней листок с длинным списком. – Темы разделены на блоки. Из каждого блока выберете любую и напишете. Итого будет четыре работы. Числа проставите вот такие, - она перевернула лист и показала. – Сочинения пишите разными ручками, чтобы не было заметно, что писали подряд все в один день. – Она произнесла это и поморщилась: до того было противно.

- Ой, так это не проблема! – встрепенулась Анжела Петровна. - У меня близкая подруга филолог. У неё высшая категория. Она такие сочинения нам напишет – пальчики оближешь!

- Ну, и замечательно! – радостно подвела итог директор.

- В понедельник после экзаменационного сочинения вы принесёте работы мне. Я их при вас проверю, и, если всё будет в порядке, во вторник отвезу в методцентр. Да, и ручки, которыми будете писать сочинения, непременно принесите с собой.

- Всё будет в полном порядке! Я вам обещаю! – щебетала Кузякина, а директор улыбалась, радуясь тому, что всё так благополучно разрешается.

- А почему проверите при нас? И зачем ручки? – вспомнила тут Анжела Петровна и вопросительно на АлиСанну.

- Потому что в работах могут быть ошибки, и ручки пригодятся, чтобы их исправлять теми же чернилами.

- Я же вам сказала, у меня подруга филолог первой категории, и никаких ошибок не будет, - выпала из образа милейшей и добрейшей женщины Кузякина. АлиСанна внимательно посмотрела на неё, усмехнулась и ответила:

- А я филолог второй категории, до первой пока не доросла, и только порадуюсь, если ошибок не будет. Но жизнь меня научила тому, что в любом случае нужно иметь в виду все варианты развития событий. Поэтому я и сказала вам то, что сказала. Вы меня услышали. А дальше поступайте на своё усмотрение. Но, если ручек не будет, я все ошибки стану исправлять красными чернилами.

- Вы меня пугаете?

- Я вас предупреждаю, Анжела Петровна. Не в ваших интересах сейчас капризничать. И знайте, я пошла на участие во всём этом отвратительном фарсе с липовой медалью только из цеховой солидарности и ради благополучия и спокойствия своих детей. Не заставляйте меня об этом жалеть.

- С липовой? – ахнула Кузякина.

- Именно, - кивнула АлиСанна, встала из-за стола и, кивнув:

- До свидания, - вышла.

В половине восьмого утра понедельника она была в школе. В последний раз подравняла парты, разложила проштампованные тетради, ручки, карандаши, ластики. Приготовила мел. Когда всё было готово, выглянула в окно. Дети уже толпились у входа. Рановато пришли. Больше, чем за час. Устанут ведь. И если бы не предупреждала. Так нет, раз сто повторила, а они всё равно. Вот обормоты. Она улыбнулась и помахала им в окно, зная, что кто-нибудь обязательно смотрит с надеждой. Так и есть. Пять рук взметнулось в ответ сразу, остальные с секундной задержкой. Ага, вот и родители с сумками. Привезли еду. Молодцы. АлиСанна кивнула своим помощницам, мамам из родительского комитета, постучала пальцем по своим наручным часам и четыре раза показала десять растопыренных пальцев: спущусь через сорок минут, ждите. Мамы покивали в ответ: поняли. АлиСанна подошла к зеркалу, чтобы убедиться, что всё в порядке, и выбежала из кабинета. Пора было вскрывать конверты с экзаменационными заданиями.

В кабинете директора суета и уже толпятся председатель комиссии, ассистенты – подружки Ульяна с Соней – и завуч. Из комнаты отдыха выплывают две незнакомые дамы. Оксана Савельевна представляет их:

- Наши дорогие гости, члены независимой комиссии.

АлиСанна смотрит внимательно. Милые немолодые женщины, лица славные. Глядишь, и не будут мешать вести экзамен. Одна из них вдруг шепчет АлиСанне на ухо:

- У меня сегодня тоже дочь пишет сочинение.

И это звучит, как обещание не свирепствовать. АлиСанна улыбается понимающе и сочувственно:

- Не волнуйтесь. Всё будет хорошо.

- Всё будет хорошо, - эхом отзывается дама. Видно, что она переживает.

Достают из сейфа заранее полученный конверт. Оксана Савельевна демонстрирует всем – цел и невредим, не вскрыт, не заклеен заново. Пока она аккуратно вскрывает его, АлиСанна почти не дышит. Но вот достают сложенные вдвое листы и первой дают именно ей – она ведущий учитель. АлиСанна разворачивает их, быстро пробегает глазами текст изложения с элементами сочинения. Тургенев. «Отцы и дети». Тема сочинения вполне внятная. Есть надежда, что даже те её дети, которых она не учила в десятом классе, когда проходили Тургенева, не забыли всё напрочь. За тех десятерых, что перешли с ней из старой школы, она спокойна. С ними они Тургенева разбирали подробнейшим образом. АлиСанна поднимает глаза. Все присутствующие молчат и смотрят на неё: ну что?

- Справимся, - кивает АлиСанна и улыбается, - напишем.

И всё вновь оживает. Все облегчённо улыбаются в ответ. И можно нормально дышать. И время опять идёт не странно и замедленно, а вполне себе обычным манером. Уф-ф-ф! Слава Богу!

Вы удивлены? Вам странно то, о чём я пишу? А зря. Учителя, они ведь такие. Они за своих детей горой. Даже если дети об этом и не догадываются. Поэтому АлиСанна, прочитав текст, выдохнула и полетела в свой кабинет. Зачем? Как зачем – просемафорить детям и их родителям, которые так и толпились под окнами, что всё будет в порядке, что они непременно справятся. Просемафорила. Те её поняли и просияли. А она помчалась дальше – писать на доске образец заполнения титульного листа и прочее, что пригодится её детям совсем скоро. Написала. Проверила и перепроверила. Выдохнула. Помыла руки от мела, вытерла их. Посмотрела в зеркало. Навесила на лицо безмятежное выражение и не спеша поплыла вниз. Сегодня она должна излучать спокойствие и уверенность. Сегодня она учитель, мать, психотерапевт и муза в одном лице. Сегодня её дети пишут экзаменационную работу. И всё будет хорошо. Она другого не допустит.

Лишь только АлиСанна появилась на крыльце, толпа, собравшаяся во дворе, качнулась в её сторону и тут же нахлынула, окружила. АлиСанна, хоть и на высоченных каблуках, как всегда оказалась ниже почти всех своих учеников и учениц. И, как всегда, подумала: «Как же они выросли, маленькие мои». И тут же выключила сентиментальность и включила профессионализм.

- Доброе утро. Все пришли?

- Все-е-е.

Она окинула взглядом детей. Да, все. Нарядные и торжественные. С цветами. Стараются выглядеть спокойными: нам море по колено. Но получается не очень. Смотрят на неё так, как, наверное, первоклашки на свою первую в жизни учительницу: этакая смесь обожания, страха и надежды. Из-за их спин выглядывают встревоженные мамы. Им АлиСанна улыбается ласково, успокаивающе: не волнуйтесь. У них общие дети. И чувства тоже общие. Только АлиСанне легче. Она знает, что они с детьми сделали всё, что могли, и готовы. А мамы об этом не думают. Им просто страшно.

- Марина Владимировна, Наталья Вадимовна, наш кабинет открыт. Поэтому вы сразу идите туда и располагайтесь. А мы с ребятами пойдём в рекреацию, где будем писать работу. Как только смогу, забегу к вам.

- Да мы уж сами, Алиса Александровна. А вы там с ними, пожалуйста. Вы им нужнее.

- Хорошо. Не волнуйтесь. Всё, ребята, раз все на месте, пойдёмте.

- А куда вещи?

- Вещи сдадите на входе ассистентам. Потом заберёте. Вы видели расписание экзаменов. У нас ассистенты Ульяна Викторовна и Софья Анатольевна. Вы их хорошо знаете.

Дети покивали. Её подруг они знали.

АлиСанна ещё раз улыбнулась, повернулась и неторопливо пошла в школу. Дети организованной гурьбой (едва ли не попарно) потянулись за ней. И снова ей показалось, что это маленькие первоклашки входят туда, где им предстоит провести значительную часть своих жизней. Но нет. Её дети уже большие. И им в этих стенах осталось пробыть совсем недолго. И от этого им страшно и весело одновременно.

Они вошли внутрь. Охранник Вячеслав Сергеевич вскочил навстречу.

- Доброе утро, ребят! Удачи!

- Спасибо! Доброе утро!

Выглянула из своего кабинета завхоз Джулия Альбертовна и показала крепко сжатые кулаки. Дети заулыбались, закивали благодарно. Им сейчас любая поддержка была важна и приятна.

Быстро дошли до третьего этажа. По пути ещё переговаривались негромко, посмеивались. Но вот на третьем этаже их встретили ассистенты и члены независимой комиссии. И всё. Тут же стало тихо. Аккуратно сложили вещи. Мамы с сумками прошмыгнули в триста одиннадцатый кабинет и плотно прикрыли за собой дверь. АлиСанна поплыла дальше, дети за ней.

- Садитесь, ребята.

Её «старшенькие» огляделись. Им было непривычно – парты на одного. Но они быстро сориентировались и сели всё равно так, как сидели весь год. Просто соседи разместились через узкий проход.

АлиСанна встала у доски.

- Ещё раз доброе утро, ребята. Поздравляю вас с первым экзаменом.

Дети нервно хихикнули и нестройно ответили:

- Спасибо.

- Пожалуйста.

И экзамен начался.

Всё шло своим чередом. Заполнили титульные листы черновиков и чистовиков, пронумеровали страницы, АлиСанна положенное число раз прочла текст. Дети, услышав задание, сразу успокоились и подобрались. Кивнув ассистентам, АлиСанна неслышно пошла в кабинет.

Дверь была распахнута: несчастные мамы пытались уловить хоть что-то. Марина Владимировна тут же подскочила навстречу:

- Ну? Что?

- Всё хорошо. Пишут. И напишут. Не волнуйтесь.

- Марин, я тебе говорю, перестань психовать, - дёрнула за руку подругу мама старосты Тани, Наталья Вадимовна. – Они справятся. Не зря же два месяца кряду они каждый день ни свет ни заря с Алисой Александровной заниматься начинали.

- Конечно, справятся, - улыбнулась АлиСанна. – У вас всё готово?

- Всё. Когда они будут есть?

- Часа через два – два с половиной. Как только напишут черновики. Я вас предупрежу.

- Мы всё поставим на подносы и принесём.

- Да. Марина Владимировна, Наталья Вадимовна, улыбаться детям подбадривающее можно, говорить нельзя. Разве что приятного аппетита желать. У нас независимая комиссия. Вроде бы люди понимающие и невредные, но всё же.

- Мы поняли, - закивали мамы.

- Ну, и отлично. Я пошла.

- Алиса Александровна, а как же учителя? Вы же тоже есть хотите?

- Независимую комиссию покормят в кабинете директора. Вы же туда продукты относили?

- Да.

- Ну, вот и отлично. Там Тамара Гивиевна разберётся. А ассистенты прибегут перекусить после перерыва.

- Всё поняли.

- Тогда я пошла, - АлиСанна открыла дверь и услышала:

- С Богом!

И оглянулась:

- Спасибо!

Дети время от времени бросали на неё панические взгляды. И АлиСанна не выдержала. Встала и, как ни в чём не бывало, пошла по рядам. Одному подсказала, другому помогла, третьего успокаивающе погладила по плечу. Дамы из комиссии негромко беседовали за столом и на неё не обращали никакого внимания. АлиСанна посмотрела на них благодарно – они понимающе и подбадривающее улыбнулись – и кивнула подругам. Ну, раз пошла такая пьянка… Ульяна с Соней тоже ненавязчиво выдвинулись вперёд и стали фланировать между детьми. АлиСанна послала им воздушный поцелуй: спасибо, девчонки. В этот момент она их очень любила. Нет, старая дружба есть старая дружба.

С третьей парты у левой стены с отчаяньем в голубых глазах смотрела на неё их медалистка, Алиса Никоненко. АлиСанне страшно не хотелось помогать ей. Другим – сколько угодно. Но ей… Взялся за гуж… Решила, что хочешь медаль, справляйся сама. И она долгое время делала вид, что не замечает мольбы в глазах ученицы. Потом устыдилась – ну, что за поганый характер, всех вечно жалко! – и подошла, помогла и даже подбадривающе улыбнулась. У остальных всё было неплохо. Каждый работал в меру своих сил, но, заглядывая через головы, АлиСанна видела – нормально, никто не в ступоре, справляются.

Наконец, закончили работать с черновиками. Прошёл перерыв. Дети, поев, и вовсе приободрились, повеселели. Из черновиков в чистовики переписывали не торопясь, внимательно. Но всё равно через четыре часа стало ясно: дело движется к концу. Вот один кивнул: готов. Вот другой. АлиСанна качала головой: сидите, рано. Сама подходила, быстро проглядывала, иногда тыкала пальцем: проверь, исправь. И лишь после этого разрешала сдать работу и уйти.

Прибежала завуч и пригласила дам из независимой комиссии в кабинет директора. Те неуверенно переглянулись, но всё же пошли. Тут же неизвестно откуда материализовалась мама Алисы Анжела Петровна Кузякина.

- Алиса Александровна, проверьте её работу.

АлиСанна обречённо вздохнула и стала проверять. Нашла несколько ошибок – исправили. Подсказала пару мыслей – вписали.

- Нормально, - кивнула АлиСанна, - заканчивай.

- Нормально? – недовольно протянула Анжела Петровна. – Нам нужно только отлично.

- Отлично, - еле сдержалась АлиСанна, - я пообещала помочь и я помогаю.

Она встала и отошла к Мише Ключевскому. Помогать ему ей хотелось. А Алисе – нет.

Когда экзамен закончился, дамы из независимой комиссии увезли работу медалистки, а АлиСанна и остальные филологи закрылись в одном из кабинетов, чтобы начать проверять остальные.

- Девочки, вы проверяйте в карандаше, - попросила АлиСанна.

- А ты куда? – удивилась Элла.

- Ей же ещё проверять липовые сочинения Кузякинской дочки, - проворчала Ульяна. Она АлиСанне сочувствовала.

- Ё-моё! – выругалась любящая обсценную лексику Элла. – Сочувствую. Дуй тогда, а то до завтра не управишься.

- Девчонки, спасибо вам! Что бы я без вас делала?

- Что-что? Ласты бы склеила, как я и предрекала... Дуй, дуй, Перезвонова. Мы тут и без тебя разберёмся.

- Ладно, я подую, - усмехнулась АлиСанна и ушла.

В её кабинете уже сидели медалистка с мамой.

- Вот обещанное, Алиса Александровна. – Гордо выложила на парту тетрадь и четыре ручки Анжела Петровна. – Вам тут и проверять нечего. Сразу ставьте оценки.

- Я неизвестно что не оцениваю.

- Мы же вам сказали, что моя подруга учитель…

- Первой категории, - закончила, не сдержавшись, АлиСанна, - я слышала. Но тем не менее. Сейчас я сяду проверять. А вы идите, отдыхайте. Послезавтра следующий экзамен. А завтра уже консультация.

- И кто такое расписание составил? – возмущённо покачала головой Анжела Петровна.

- Это не ко мне, до свидания. – АлиСанна демонстративно раскрыла тетрадь и взяла ручку. Терпеть общество медалистки и её мамы она больше была не в силах.

- Да-да, конечно не к вам. До свидания, - приторно улыбнулась Кузякина. И обе они ушли. Наконец-то.

Через час АлиСанна вошла в кабинет завуча и сказала:

- Елена Дмитриевна, позвоните, пожалуйста, Анжеле Петровне и скажите, чтобы Алиса приехала в школу.

- А в чём дело? – вскинулась завуч.

- Дело в том, что за два сочинения из четырёх я могу поставить только по трояку. Да и то с натяжкой.

- Как? Им же помогала подруга Анжелы Петровны! Она же…

АлиСанна невероятным усилием сдержалась, чтобы не высказать ничего про учителя первой категории, который считает, что за подобные работы можно поставить пятёрки, и сказал только:

- В сборниках «500 “золотых” сочинений» и то можно работы получше найти. Орфографических и пунктуационных ошибок нет, это верно. Но вот содержание…

- А если не исправлять?

- А если в методцентре не ограничатся просто наличием работ в тетради, а решат проверить, хотя бы даже и по диагонали? – вопросом на вопрос ответила АлиСанна.

- Ужас, - прошептала завуч и стала набирать номер. АлиСанне даже жалко её было. С половины восьмого она в школе. Шестой час дня, а работе конца и края не видно. Про то, что и сама работает так же, АлиСанна и не вспомнила.

Через полчаса Анжела Петровна и Алиса, обеспокоенные и недовольные, были в триста одиннадцатом кабинете.

- Что случилось?!

- Два сочинения нужно переписывать, полностью, - сказала АлиСанна и подумала: «Если они сейчас скажут про учителя первой категории, я разобью что-нибудь!»

Но они, к счастью, этого не сказали. И до девяти вечера АлиСанна надиктовывала своей горе-медалистке сочинения.

- Но ведь теперь и другие два придётся переписывать. Они же ведь в одной тетради должны быть! – сообразила вдруг Анжела Петровна.

- Придётся, - безжалостно кивнула АлиСанна, которой почему-то было совсем не жаль ни коллегу, ни её дочь, - за ночь перепишите, а утром, к девяти привезёте мне. Мне ещё их снова проверить нужно будет.

- За-а-аче… - начала спрашивать Анжела Петровна, но вовремя остановилась и исправилась:

- Мы всё поняли. И постараемся не сделать глупых ошибок.

- Да уж, постарайтесь, - неласково ответила АлиСанна, которая вообще никогда и ни с кем в таком тоне и такими словами не изъяснялась. И ей не нравились ни тон, ни слова. Но говорить по-другому с медалисткой и её мамой у неё уже просто не получалось. Физически.

Сочинения ей привезли вовремя. Она их проверила, своей рукой поставила пару пропущенных запятых. Вместе с завучем они поехали в методцентр. Там АлиСанна долго сидела, выпрямившись и сложив руки на коленях, перед женщиной с неприятным сухим лицом, пока та задумчиво листала тетради и нудным голосом читала нотации. И едва не рассмеялась той в лицо, когда она вдруг спросила:

- Что это за тема – «Гражданская война в литературе советского периода»?

- А что вас смущает?

- Советского Союза давно нет.

- Вы хотите сказать, что и не было?

Методист неожиданно смутилась:

- Был, но ведь уже нет.

- То есть тема, на ваш взгляд, должна звучать так: «Гражданская война в литературе

бывшего советского периода»? Или как? – ледяным, не предвещавшим ничего хорошего, голосом поинтересовалась АлиСанна. Завуч Елена Дмитриевна всё время сидевшая тише мыши, испуганно покосилась на неё и умоляюще пожала руку. АлиСанна мольбу проигнорировала и со сдерживаемым бешенством посмотрела на методиста, насмешливо вздёрнув бровь.

Она за этот год столько всего пережила. Она умудрилась выдержать нагрузку в сорок два аудиторных часа, два классных руководства, заботы председателя методобъединения, бесконечные педсоветы, совещания, планёрки, оперативки, заседания, «огоньки», Недели театра, физики, химии, алгебры и прочих предметов, написание характеристик в военкомат, подготовку к экзаменам и… Господи, да сколько ещё всего она умудрилась выдержать! И тетради проверяла исправно, и дневники, и к урокам – ну, надо же! – готовилась. И с родителями постоянно вела работу. И в театры-музеи детей вывозила… А тут… А тут… Какая-то… АлиСанна сдержалась и даже мысленно не обозвала методиста нехорошими словами, но всё же закончила: «А тут какая-то..., которая ни дня не проработала в школе, будет меня учить?!» И это было не зазнайство, не звёздная болезнь, это была нормальная реакция едва живого от работы учителя-практика на нотации того, кто не имеет на это никакого права. Но, повторюсь, АлиСанна сдержалась и только насмешка в её глазах была столь явной, что методическая дама нервно задёргала щекой, закрыла тетрадь и сказала примиряющее:

- Ну, я вижу, что всё в порядке. Работы есть, они хорошие, проверены и оценены объективно. А тот пропуск оценки – просто досадная случайность. У меня к вам претензий больше нет.

- Спасибо! – страшно обрадовалась Елена Дмитриевна. А АлиСанна встала и с достоинством попрощалась:

- Всего хорошего.

- И вам, и вам тоже, - пробормотала методическая дама, не чая, похоже, избавиться от них поскорее.

Они вернулись в школу, и АлиСанна побежала в свой кабинет, где проверяли экзаменационные работы её подруги и коллеги в одном лице. Сложность заключалась в том, что к концу школы почерки у большинства юношей сильно испортились, и проверять их работы могла только сама АлиСанна, хорошо разбиравшаяся в ставших уже привычными каракулях, или любой другой учитель, но, вооружившись лупой, и невозможно долго. Да ещё и следующий экзамен был недальновидно назначен назавтра. А по правилам оценки непременно следовало огласить до его начала. Вот они и сидели, составив две парты и склонившись попарно лицом друг к другу, чтобы в затруднительных случаях тут же подумать всем вместе, не вскакивая и не бегая по кабинету. Когда в семь вечера к ним зашла директор, были проверены только две трети работ.

Узнав об этом, Оксана Савельевна всплеснула руками:

- Что же делать?

- Что делать? Ночевать здесь будем. Сейчас прервёмся только, сходим на рынок, купим еды, немного развеемся – и снова за работу.

- Ну, оставьте, в конце концов, на завтра, - пожалела их директор.

- На завтра нельзя. Завтра первый устный экзамен. И мы должны перед ним вывесить все оценки.

- Кошмар какой! Кто такое расписание составил?! – возмутилась Оксана Савельевна, и все не выдержали, нервно рассмеялись.

- Уж точно не Алиса Александровна и не мы, - хмыкнула несдержанная Элла.

Директор устало села на один из стульев. Посидела молча. Остальные тоже ничего не говорили. После долгой паузы Оксана Савельевна выдохнула сквозь сжатые губы и негромко сказала:

- Забирайте работы домой. Проверите, а завтра к восьми принесёте. И не говорите мне, что это запрещено. Я и сама знаю.

- Не будем, - сказала АлиСанна. Она аккуратно сложила недопроверенные тетради в плотную папку, сунула её в свою сумку и встала. Остальные тоже.

- Проверенные тетради мы должны положить к вам в сейф, - напомнила Ульяна Оксане Савельевне.

- Идите домой. Я сама положу. И никому ни слова.

Через два часа, сбегав по домам, переодевшись, приняв для бодрости душ и купив разных вкусностей, чтобы коротать ночь, они собрались у АлиСанны в квартире. Любимый Муж был на сутках. Но в наличии имелись встревоженные и недоумевающие свёкры, временно живущие у них. Они с удивлением смотрели, как сноха и её подруги притащили в большую комнату стол с кухни, поставили его посредине и водрузили на него настольную лампу.

- Нам всю ночь работать, - предупредила свёкров АлиСанна. – Мы постараемся потише, чтобы вас не будить.

- Да ничего, ничего. Мы крепко спим. Работайте, девочки, - сочувственно протянула свекровь. А через полчаса постучала в комнату и внесла полный поднос еды.

- Что это с ней? – удивлённо спросила Соня, наслышанная о непростом характере женщины, когда дверь закрылась.

- Она как-то местами, временами, - невесело улыбнулась АлиСанна, - иногда душа человек. А иногда – просто караул. Нам повезло, что сейчас первый вариант.

- Ладно, у нас не девичник, а выездное заседание методического объединения, - невнятно сказала, жующая пирожок Элла. – Сейчас подкрепимся и начнём.

И они начали. За окном стемнело. Они выключили люстру и работали только при свете настольной лампы.

- У нас заседание не методического объединение, а тайного марксистского кружка, - посмотрев на зелёную лампу засмеялась АлиСанна и тут же душераздирающе зевнула. Она была единственным жаворонком среди подруг, и ей ночное бдение давалось тяжелее, чем всем.

- Точно, - фыркнула Ульяна, - а это свежие номера газеты «Искра».

- Ну-ка цыц, шарманки, - прикрикнула, отсмеявшись, Элла, - я из-за вас третий раз начинаю с начала очередную работу читать. А тут такой шедевр, что нужно каждую букву проверять.

- Что такое, так плохо? – испугалась АлиСанна. – Чья работа?

- Ключевского твоего. Да не плохо, а смешно. Как вам такое? – И она с выражением зачитала: «Базаров почти каждый день ходил в деревню и приставал к мужикам».

- С разговорами он приставал, - зачем-то пояснила педантичная Соня. Будто остальные не знали.

- Да в курсе я. Но здесь-то про разговоры ни слова. Всё исчерпывающе и однозначно. Повторяю для тех, кто в бронепоезде: «Базаров почти каждый день ходил в деревню и приставал к мужикам».

- Ужас какой, - не выдержала и засмеялась АлиСанна. Остальные за ней.

- Так вот он какой, Базаров. А мы-то и не знали. Думали – любовь к Одинцовой. Какая Одинцова! Зачем ему Одинцова? Он в деревню ходил!

- И к мужикам приставал!

- Это же не экзаменационное изложение с элементами сочинения! Это прорыв в литературоведении!

- Исследователи творчества Ивана Сергеевича Тургенева отдыхают. Открытие века сделал выпускник средней общеобразовательной школы города Москвы номер 3967 Михаил Ключевский. Учитель – Перезвонова Алиса Александровна. Оркестр! Туш! Па… Па… Па… Па-па-па-па-па-па…

- Элл, тише ты! Всю квартиру на уши поставишь!

- Ой, пардон! Забыла я! Алис, запиши этот шедевр.

- Я его теперь никогда и так не забуду.

- Действительно, это равнозначно тому, что ты мне про маньячную фигуру и охреневшего коня рассказывала…

- Это вы о чём? Я про коня и маньяка не слышала! – Элла отодвинула тетрадь, сняла очки и со вкусом потянулась. – Что маньяк с конём делал?

- Да они не вместе, - засмеялась АлиСанна. – Они по отдельности. Это мои, когда ещё помладше были, написали.

- Расскажи! Хоть отвлечёмся немного.

- С кого начать?

- С маньяка!

- Один мой мальчик написал: «Всю ночь по-над водой маньячила чья-то фигура».

- Боже мой! – застонала Элла и ткнулась лбом в стол. – Фигура! Маньячила! Какое чувство языка!

- Ага. Просто будущий Стивен Кинг.

- А про коня?

- Мы писали изложение про лошадь. И там было что-то вроде того, что конь болел и хирел.

- Мне уже страшно представить, что они тебе понаписали!

- Правильно боишься. Потому что Таня Коваленко написала, что конь охренел! Кстати, были и другие, схожие по звучанию и написанию варианты. Но я их озвучить не могу. Мне воспитание мешает.

- Не-е-ет! Я больше не могу смеяться. Хватит издеваться, Перезвонова! Не будь я филологом, не поверила бы, что можно такое написать и так извратить всё. Но ведь можно, можно!

- Всё. Хватит. Надо работать.

- Да. Действительно. А то до утра не успеем.

Так, то смеясь, то упрашивая друг друга потерпеть ещё немного, они проверяли работы до четырёх утра. А потом, несмотря на уговоры АлиСанны, приглашавшей остаться доспать оставшиеся три часа у неё, разбрелись по домам.

- Хорошо, что рядом живём, - напоследок порадовалась еле живая от усталости Ульяна.

В семь тридцать они встретились на остановке.

- Будто и не расставались, - чуть слышным шёпотом прошелестела бледно-зелёная Соня. Остальные молча кивнули. Больше ни на что у них сил не было. А через час все оценки за первую экзаменационную работу уже были вывешены на первом этаже. После этого полудохлые представительи методобъединения словесников повалились на кожаный диван в рекреации напротив кабинета директора и ещё полчаса, пока не начался следующий экзамен, безмятежно дремали. И только АлиСанна не спала. Ей было не до этого. Её дети сдавали физику и химию. Как тут уснёшь?

Сдали, кстати, прекрасно. И девятый класс тоже справлялся вполне неплохо. АлиСанна металась между «старшенькими» и «младшенькими» и их нервничающими родителями и сама удивлялась тому, что в её сутках, похоже, все сорок восемь часов. Иначе, как объяснить то, что она каким-то непостижимым образом всё успевала? Разве что только молодостью.

Когда АлиСанна в очередной раз неслась то ли из столовой, где договаривалась о банкете на выпускной, то ли из библиотеки, в которой выясняла, все ли учебники они сдали, её поймала за руку директор:

- Алиса Александровна, мне только что позвонили. У Никоненко за экзаменационное сочинение пять-пять.

- Ага. Хорошо. – Сказала АлиСанна. Она не удивилась. Чему тут удивляться, когда сама всё проверила и перепроверила. И не обрадовалась. Ей было просто всё равно. Зато не всё равно было, что обожаемые «младшенькие» математику написали лучше других девятых. Умнички.

На экзамене по математике неожиданно зачудил Михаил Юрьевич. После консультации он случайно услышал, как туалет напротив его кабинета назвали Лермонтовским, понял, что необычным для уборной именованием сортир обязан его имени и отчеству, до глубины своей трепетной души оскорбился, обиделся и теперь коршуном реял над оробевшими выпускниками, пикировал под парты, бросался в сторону малейшего движения, зорко выискивая шпаргалки. Ничего не нашёл, но сосредоточиться мешал и страху напустил такого, что все сидели, вжав головы в плечи, и с ужасом поглядывали на него, боясь пошевелиться. Никто о причине обиды, естественно, ничего не знал, и теперь дети были ужасно растерянны и никак не могли понять, что же произошло с их милейшим и смирнейшим Михаилом Юрьевичем. Час понаблюдав за этим, одна из независимокомиссионных дам шепнула пришедшей проверить, как идут дела у «старшеньких», АлиСанне:

- Срочно позовите завуча, пусть она уведёт под каким-нибудь предлогом вашего принципиального борца за идеальный экзамен и объяснит ему, что не надо детей пугать. Иначе получите сплошные «пары».

АлиСанна кивнула, пару минут понаблюдала за беспосадочным полётом буревестника от математики, посмотрела на затравленные выражения лиц своих «старшеньких» и революционно-решительно-неумолимое – Михаила Юрьевича, поняла, что в одиночку здесь справиться не сможет, и унеслась.

Узнав от неё о происходящем, завуч Елена Дмитриевна всплеснула руками и тут же примчалась. Как и чем она выманила Михаила Юрьевича, АлиСанна не слышала. Но результат видела: дети тут же воспряли, повеселели и застрочили в тетрадях.

Вскоре ушли перекусить и комиссионные дамы. Анжела Петровна Кузякина, по совместительству выполнявшая функции одного из ассистентов, тут же подсела к своей дочери, и они принялись что-то обсуждать бурным шёпотом. АлиСанна потерпела это десять минут, а потом подошла и негромко сказала:

- Анжела Петровна, в классе ещё двадцать три ученика и многим из них нужна ваша помощь. Я бы рада помочь, да, к стыду своему, мало что помню из школьного курса алгебры и геометрии. И поэтому никак не могу выполнять ваши функции. Так что вы уж как-нибудь сами.

- Да-да! – встрепенулась и подскочила Анжела Петровна и присоединилась к Эдварду Мгеровичу, который ходил между рядами и в случае необходимости помогал.

К чести «старшеньких» они уже совсем успокоились и работали быстро и продуктивно, почти не обращаясь с вопросами к ассистентам. Поэтому Анжела Петровна скоро снова устроилась рядом с дочерью и начала что-то быстро решать на листочке. Претендентка на медаль не менее быстро переписывала это что-то в тетрадь. АлиСанна посмотрела, посмотрела на это и не выдержала, ушла в свой кабинет, где мамы снова готовили еду для детей.

За экзамен по математике Алиса и Анжела Петровна на двоих получили четвёрку. Не помогла мама дочери.

- Они тебе хоть спасибо сказали? – спросил Эдвард Мгерович, встретив АлиСанну на первом этаже, когда она расписывалась в журнале прихода и ухода ухода.

АлиСанна улыбнулась и покачала головой.

- Они что, не понимают, что если бы допустила хоть одну ошибку, то не было бы у Алисы никакой медали? – добрейший математик был сердит. – Потому что по физике прелестное дитя тоже четвёрку получило. Итого две «четвёрки» - максимум. Ещё одна – и прощай, медаль. А так, благодаря тебе, «серебро» всё же дадут.

АлиСанна стояла и молчала. Ей было противно. Всей душой сочувствующий охранник Вячеслав Сергеевич, глядя на её усталое лицо и слушая Эдварда Мгеровича, только головой качал. Наконец они все вместе вышли на крыльцо. Во дворе стояли и ждали чего-то медалистка и её мать.

- Я не прав был, они вон тебя дожидаются, Алис, - шепнул математик, - вот я старый дурак, наговорил на них, не прав.

Но тут к воротам школы подъехала хорошая, дорогая иномарка. Анжела Петровна и Алиса помахали руками стоявшим на крыльце и упорхнули.

- Эдвард Мгерович, вы к метро? – обернулась АлиСанна.

Математик стоял, являя собой жену Лота.

- Что с вами? – испугалась АлиСанна.

- Слушай, я старый, язвительный дед. И часто говорю не то. Но сейчас у меня вообще слов нет.

- Вы про что?

- Да про то, что вот стоишь ты на крыльце с двумя тяжеленными сумками, классный руководитель этой… - он поискал слово, не нашёл и просто показал заросшим щетиной цвета перец с солью подбородком в сторону впархивающей в иномарку Алисы:

- Вот этой. Ладно, классный руководитель. Ты человек, благодаря которому она получила пять-пять за экзамен, а теперь получит ещё и серебряную медаль. Родная мать ей на четвёрку нарешала, а ты – на пять-пять наработала! – он всё более распалялся и уже почти кричал. – Ты человек, который три ночи не спал, переписывая журнал, чтобы она могла вообще претендовать на медаль. Ты – тот самый человек, который два сочинения просто с нуля за неё написал. Вся школа об этом знает. Как и то, что ты не в соседнем доме живёшь, а за рекой. И вот стоишь ты, а эти две… - он снова мотнул головой в сторону разворачивающейся на тесном пятачке иномарки, - видят тебя, человека, которому так обязаны, с этими сумками. – При этих словах он сердито отнял у сопротивляющейся АлиСанны сумки и сам понёс их. – И ни одной из них в голову не приходит предложить подвезти тебя до дому. О чём думала Цесаркина, когда согласилась этой поганке делать медаль?!

- Да ладно, Эдвард Мгерович, - примиряюще сказала АлиСанна и попыталась отвоевать обратно свои пакеты. Тот, конечно, не позволил. – Ну, вот такие они. Бог с ними. Не нужна мне их благодарность. И до дома я сама доеду.

- Ах, Алиса, Алиса, - покачал головой и ласково улыбнулся математик. – Что хоть у тебя в пакетах?

- Да дневники и «старшеньких» и «младшеньких». Я, к стыду своему, со всей этой экзаменационной суетой не успела их ещё заполнить. Собралась сегодня, да опять не получилось. А у меня вечером муж дома будет. Вот, взяла с собой.

- Кто ж, когда муж дома, дневники проверяет? – не одобрил математик. – Ты что?

- А я ночью. Или завтра пораньше встану, часиков в пять.

- Ах, Алиса, Алиса, - снова покачал головой Эдвард Мгерович. – И в голосе его слышался не упрёк, а нежность.

А медаль Алисе Никоненко дали. Заработала её для своей ученицы АлиСанна. Но, когда девушка ехала подавать документы в институт, в метро и её, и «серебряный» аттестат украли. Восстанавливать пришлось долго. И сдавала Алиса вступительные экзамены на общих основаниях. И поступила только на самый непопулярный факультет. Но АлиСанне это не доставило никакого морального удовлетворения. Странный она человек, АлиСанна.

Глава тринадцатая,

в которой АлиСанна узнаёт то, о чём предпочла бы не знать и вспоминает то, что предпочла бы не помнить

АлиСанна неожиданно вспомнила:

- Девчонки! Поздравляю с последним экзаменом! Вернее, с его сдачей! Мы молодцы! – cтароста первой группы Лика Успенская взгромоздилась на стул, пытаясь привлечь внимание потока. Тридцатая аудитория в этот момент являла собой гигантскую модель броуновского движения. В преддверии лета все торопились завершить незаконченное и обсудить недообсуждённое. Кто-то возвращал однокурсникам взятые книги, кто-то тетради с лекциями, обменивались списками литературы на следующий семестр, отыскивали пропавшие учебники, которые требовалось сдать в библиотеку.

Чересчур воспитанная Алиса вежливо перекричала присутствующих:

- Спасибо, Ликусь, тебя тоже! – намочила тряпку и пошла стирать с доски.

На ней виднелся полустёртый лозунг: «Товарищи студенты! Сдадим наши посредственные знания на «хорошо» и «отлично»!» - заезженно, но актуально. И давно для их курса стало уже талисманом. С первой сессии пишут на доске. Нельзя сказать, что никто не получает «пары», но всё-таки не так массово, как другие курсы. И в чём тут дело: в их особой одарённости или действии лозунга – не разберёшь, но на всякий случай пишут. А вдруг?

- Народ! – надрывно продолжала Лика. – Попрошу пока не расходиться! Скоро приедет Элла и привезёт стипендию за май и летние месяцы!

Стипендия студентам нужна всегда, а уж в не самом добром к жителям новой России 1996-м она была нужна особенно. Броуновское движение на секунду прекратилось, зато раздалось дружное удовлетворённое гудение, будто роился гигантский пчелиный рой. В Алисином безоблачном детстве были деревня и маленькая пасека мужа бабушкиной сестры, деда Вити. Там ей неоднократно приходилось видеть, как, повинуясь зову инстинкта, отделялась вдруг часть пчелиного семейства и улетала в никуда вместе с новой маткой. И гудели пчёлы именно так.

- Ну, об этом-то можно было и не напоминать! – радостно откликнулись студентки. – Ждём – не дождёмся!

- Ждите! Скоро приедет!

Все пятьдесят человек или около того закивали и вернулись к своим делам и разговорам. Примерно через полчаса Диня Глотченко, один из пяти юношей их почти полностью женского потока, давно уже сидевший на подоконнике, с которого было видно трамвайные пути, радостно завопил:

- Идут! Вон из трамвая вышли! Несут наши денежки! Эллочка, Улечка, давайте быстрее! – он удовлетворённо потёр свои сухие и по-девичьи маленькие ладошки и спрыгнул с широченного каменного подоконника.

- И нечего так вопить, - демонстративно скучно, растягивая слоги и поджимая губы, заметил Юра Столяров, звезда курса и страшный зануда, - пятью минутами раньше, пятью минутами позже – это в масштабах вечности непринципиально. Тоже мне радость, можно подумать, что мы тут сумасшедшие деньги получим.

- Если тебе они не нужны, чего ждал? – огрызнулся Диня, которому деньги всегда приходились кстати: жил он с мамой-пенсионеркой и считал каждую копейку.

- Какой же ты меркантильный, приземлённый, Денис, - процедил Столяров и отвернулся.

Добродушный Диня пожал плечами, ему было не до Юры, он в мечтах строил планы, как использовать аж четверную – за май и три летних месяца – стипендию.

До третьего этажа староста второй группы Элла Налимова, чей черёд получать стипендию за весь поток выдалась сегодня, и их общая с Алисой подружка Ульяна шли так долго, что все уже исстрадались. Давно уже была образована длинная извилистая очередина. Тех, кто очень торопился пропустили вперёд, остальные смеха ради выстроились в гигантский кружок и, вспомнив все считалочки от «Вышел месяц из тумана» до «Эники-беники ели вареники», определили очерёдность получения долгожданной стипендии.

Наконец дверь распахнулась и в кабинет вошла Элла. Именно вошла, что было ей совершенно не свойственно. Обычно она передвигалась таким способом, какой хотелось назвать очень точно подходящим словом «скачка». Она действительно не ходила, а скакала, далеко выбрасывая длинные по-мужски неизящные ноги в новых чёрных кожаных брюках, предмете её гордости. Она вообще была неизящная, неженственная, хотя яркая, запоминающаяся. Крашенная в почти белый цвет чёлка, длинные, не слишком ухоженные волосы и желтоватые крупные неровные зубы придавали ей явное сходство с лошадью. При этом она любила обтягивающие брюки и коротенькие юбочки, показывающие её не слишком ровные крепкие ноги с длинными ступнями. Высокая, с грубым голосом и странным раскатистым смехом, она и шутила грубо, резко, обидно. Многие её не любили за беспардонность, убеждённость в собственной неповторимости и уникальности и цинизм. Но Алиса с ней дружила, считала, что за мужиковатыми внешностью и манерами скрывается доброе и верное сердце, и никому не позволяла говорить об Элле плохо.

Элла страстно любила свою мать, с которой они много лет, после развода родителей жили вдвоём, пока не появился у Эллы отчим. Наконец-то им повезло с мужиком в доме. Отчим был высоченным полковником ВДВ, прошедшим Афганистан. Интересный внешне, добродушный и славный, он оказался прекрасным отцом девятилетней Элле, она его буквально боготворила, а он нежно любил её. У них с Калерией Борисовной, матерью Эллы, родился сын, когда дочери было уже пятнадцать. Поздняя ли беременность или что-то другое было тому виной, но мальчик родился слабеньким, болезненным, что подкосило и без того плохое здоровье его матери.

Когда Алису, впервые приехав в гости к подруге писать контрольную работу, познакомилась с её мамой, то была поражена. Мать и дочь оказались очень похожи внешне, но при этом выглядели несколько карикатурно. Калерия Борисовна была невысокой изящной блондинкой с красивой фигурой и тонкими чертами, чрезвычайно подвижного, даже нервного лица. Дочь её носила точно такую же причёску, одевалась, как увеличенная в полтора раза копия матери, и явно во всём старалась подражать ей. И это было бы мило и трогательно, если бы не были они такими разными. Попроси кто-нибудь Алису описать эту пару, мать и дочь двумя-тремя словами, она, не желая никого из них обидеть и искренне любя свою подругу, сказала бы, тем не менее: треснувшая фарфоровая статуэтка и гренадёр.

Калерия Борисовна, нервно заламывая руки, драматично замолкая в кажущихся ей очень важными местах повествования, хватаясь за сердце и вытирая платочком сухие глаза, зачем-то вдруг стала рассказывать подруге дочери о своей сложной жизни. И восемнадцатилетняя Алиса осознала, что перед ней женщина до крайности разочарованная, обозлённая и ненавидящая людей. Она язвительно характеризовала всех: своих подружек, коллег, учителей Эллы, мужей, прошлого и настоящего, и прочая, и прочая. И Алиса поняла, что точно так же будут перемывать кости и ей, как только закроется после её ухода дверь их симпатичной квартиры, из которой ей вдруг захотелось бежать, не оглядываясь.

После этого Алиса стала ещё сильнее жалеть несчастливую свою подругу, хотя и совсем перестала понимать её болезненную привязанность к матери. Тем не менее, они продолжали тесно и много общаться.

А вот с Ульяной они и вовсе дружили со школы. Вместе поступали в институт, вместе ездили на учёбу и домой и были почти неразлучны. И сейчас Алиса сразу поняла, что с девчонками что-то не то. Она настороженно подняла голову от сумки, в которой решила провести ревизию, пока было время, и пригляделась к ним. Похоже, никто, кроме неё, ничего не замечал, все оживлённо болтали и смеялись, ожидая, пока Элла вытащит ведомость, деньги и усядется за стол.

Но вместо этого бледная Элла водрузила на парту новёхонький коричневый кожаный рюкзак, недавний подарок родителей, выдохнула и хрипло произнесла в своей обычной манере, коротко и довольно-таки грубо:

- Народ, денег не будет.

- Как это не будет? – вскинулся Диня Глотченко. – Они что там, с ума посходили что ли? Как мы всё лето без денег, Элл!

- Деньги были. Мы их получили. Но теперь их нет. Украли в метро. – И Элла правой рукой подняла свой рюкзак повыше, засунув растопыренные пальцы левой в длинный разрез на его боку.

В аудитории повисла гробовая тишина. Шёл непростой 1996-й год. У всех были свои планы на эти деньги. Элла стояла напротив своих однокашников, руки её заметно тряслись, рядом топталась, не глядя ни на кого, совершенно убитая Ульяна. И Алиса, со сжавшимся от сострадания к ним сердцем, стала пробираться вперёд, чтобы встать рядом. Она пролезла наконец и, готовая сражаться со всеми, кто обидит её подруг, громко сказала:

- Элл, не переживай! Ты ни в чём не виновата. С каждым могло случиться.

- Да, действительно, Эллка, Улька, бывает! – очнулся первым Диня Глотченко, подошёл и хлопнул старосту по плечу.

Следом за ним подбежала расстроенная Лика Успенская:

- Девчонки! Не убивайтесь! Обидно, конечно. Но перебьёмся как-нибудь.

- Правда! Мы студенты или кто? А студенты запросто проживут без денег!

Алиса во все глаза смотрела на своих однокурсниц и однокурсников и так любила их в этот момент, как не любила никогда за годы обучения, ни до этого дня, ни после. Она видела, как пренебрежительно махнула рукой на пропавшие деньги Оля Покусаева, у которой, как Алиса знала, была тяжелейшая финансовая ситуация дома. Но она улыбалась Элле сквозь слёзы, которые было видно даже через толстенные стёкла очков, и дрожащим, тонким от напряжения голосом, повторяла, будто уговаривая саму себя:

- Девочки, это не страшно. Это не смертельно. Пусть это будет самое плохое, что со всеми нами случилось!

- Плюнуть и растереть! – припечатала хохотушка Женя Якимчук. – Проживём как-нибудь.

Элла почему-то молчала, и Алиса вместо неё жарко благодарила однокурсниц:

- Девочки, вы такие молодцы! Спасибо вам, девчонки! Спасибо! Вы самые лучшие.

Тут из-за спин вперёд протиснулась Света Хворостова, дочь прокурора, умненькая девчонка, приятельствующая с Эллой и Алисой, и громко произнесла:

- Ладно, Элла, я всё понимаю. До осени я могу подождать, а потом верни мне, пожалуйста, мои деньги.

Все замолчали. Алиса задохнулась от неожиданного потрясения и уставилась на Свету с таким изумлением, что та недоумённо вздёрнула бровь:

- А что ты так на меня смотришь? Она виновата, что прохлопала наши деньги. Я могла бы потребовать их сейчас, но согласилась подождать почти три месяца. В чём проблема?!

- Свет, ты что? Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты могла бы поехать за стипендией в главный корпус сама, но предпочла не перетруждаться. А Элла поехала! Ты думаешь, ей очень нравится таскаться на Верхнюю Радищевскую и возить с собой пусть и не очень большие, но деньги? Ей за это не доплачивают! Посмотри, она своего любимого рюкзака лишилась из-за наших стипендий, будь они неладны!

- Действительно! – поддержали Алису многие.

- Рюкзака она лишилась из-за собственного раздолбайства, - припечатала Света и добавила, повернувшись к молчавшей Элле, - до осени подожду, раз обещала.

- Свет, - начала было снова Алиса, но Элла придержала её за рукав:

- Не нужно, Аль. Я всё верну, Света.

- И мне тоже верни, - со своего места громко сказал Юра Столяров, насмешливо кривя губы.

- Осенью?

- Да. Так уж и быть.

- Хорошо.

- А мне не надо! – снова вступил Диня, не терпевший жмотов, и оглянулся, ожидая поддержки.

- И мне!

- И мне!

Из пятидесяти человек вернуть деньги потребовали двое. Остальные подбадривали совершенно убитую Эллу, как могли. Ушла, молча помахав рукой Света, за ней – Юра, остальные тоже потянулись к дверям. Разъехались на каникулы и к осени и вовсе позабыли о неприятном этом случае. Лишь к Свете Хворостовой и Юре Столярову относиться стали с чуть заметной прохладцей. Элла тихо вернула им деньги. На этом, казалось, всё и закончилось.

Годы учёбы промчались с невероятной скоростью. Элла, Ульяна и Алиса стали работать вместе. И вот весенним солнечным вечером теперь уже АлиСанна и Ульяна ехали откуда-то на метро. Настроение было возвышенно-вдохновенное, ностальгическое. Они вспоминали студенческие годы, смеялись и толкались совсем как студентки. Да они и были похожи на них, обе худенькие, невысокие, ясноглазые.

В переходе между «Марксистской» и «Таганской» играл скрипач, а неподалёку стояли «напёрсточники».

- Смотри, - смеясь, толкнула подружку в бок АлиСанна, - ещё сохранились! С ума можно сойти! Мне кажется, им уже лет десять назад верить перестали. Неужели находятся ещё наивные люди, которые с ними связываются? Мы и студентками-то понимали, что с ними дело иметь себе дороже.

- Ну, кто понимал, а кто и нет, - странно напряжённым голосом не согласилась Ульяна.

- Ой, да ладно, Ульяш! Ну все понимали! Это ж какой лохушкой надо быть, чтобы не побояться с ними играть?

- Это надо быть Налимовой! – выпалила вдруг Ульяна и сама замерла, как испуганный суслик.

- Не поняла, - медленно повернулась к ней АлиСанна, посмотрела изумлённо и оттащила подругу к стенке, подальше от потока пассажиров, - ты про что это, Уль?

- Я про ту ситуацию со стипендией.

- Ты хочешь сказать, что Элле никто рюкзак не резал?

- Резал, конечно. Она сама и резала, после того как все деньги продула.

- Ка-а-ак?! – огромные глаза АлиСанны полезли из орбит. – Ульяш, скажи, что это ты так неудачно шутишь!

- Да не шучу я. Устала уже об этом молчать.

- Та-а-ак. Рассказывай.

- Мы тогда ехали из главного корпуса и здесь, вот в этом же переходе на «напёрсточников» налетели. Элла решила сыграть. Я её отговаривала, чуть не плакала. Но ты ж её знаешь: все вокруг дураки, одна она умная. У неё, как она рассказала, мама один раз вот так выиграла. А Элла же во всём за мамой повторяет. Вот она и упёрлась: сейчас, мол, мы их разведём на деньги. Ну и развели. Они её. Сначала она свои продула, а потом в общие полезла. И проиграла до копейки. Как будто не в себе была. А когда очухалась, проревелась, достала брелок свой – у неё там, если помнишь, ножичек складной был маленький, но острый – и рюкзак разрезала. А с меня обещание взяла её не сдавать.

- Так вот почему ты тогда, в аудитории, молчала всё время, - в ужасе протянула АлиСанна, - девчонки, что же вы наделали… А я-то! А я-то, дура полная!

- Ты-то с какой стати дура? – поморщилась Ульяна.

- Уль, я же со Светкой с того дня общаться не могла, всё думала, какая она мелочная и… не друг, в общем… И Столяров наш… А тут такая ситуация… Уль, ты меня сейчас просто убила…

- Ты только Элле не говори, - опомнилась вдруг Ульяна, - я сама не знаю, зачем тебе это рассказала, не надо было.

- Не буду я ничего ей говорить, - Алиса с мрачным видом влилась в поток спешащих пассажиров, - а если бы и захотела, то не знала, как это сделать. Как о таких вещах можно говорить?

Случилось это, когда АлиСанна ещё работала в первой своей школе. Думать и вспоминать неприятную историю АлиСанна не любила. И в первое время старательно загоняла как можно глубже, думая о том, что все могут ошибаться и что Элла, конечно, заслуживает прощения. И со временем почти получилось забыть обо всём. Тем более, что в круговерти дней и дух перевести было некогда, не то что предаваться ненужным и малоприятным воспоминаниям.

А тут вдруг неожиданно вспомнилось. И царапнуло душу замотавшейся АлиСанны нехорошее предчувствие.

Глава четырнадцатая, в которой ржавеет старая дружба

Но вот все экзамены были, наконец, сданы. Если вы думаете, что на этом треволнения АлиСанны закончились, то ошибаетесь. В школе никогда не бывает спокойно. По определению. Хотя нет, вру. Бывает, конечно. Ночью. Но ночи АлиСанна всё-таки проводила дома, а вот днём… Днём она теперь заполняла личные дела, готовилась к выпускному вечеру и выписывала аттестаты.

Ну, с личными делами проблем не было, так, обычное дело. А вот на втором и третьем пунктах остановимся поподробнее. Поскольку стоили они АлиСанне множества погибших во цвете лет нервных клеток.

Первыми – это понятно – экзамены сдали «младшенькие». Сдали замечательно, классного руководителя и родителей порадовали. И теперь надо было выписать им аттестаты о неполном среднем образовании. Всё бы хорошо, но, если в первой АлиСанниной школе по давно заведённой традиции этой кропотливой работой занимался специально освобождённый от других дел человек в закрытом кабинете (где его никто не беспокоил), то в 3967 и это должен был взять на себя несчастный классный руководитель (словно ему других нервотрёпных дел мало). Директор Олеся Савельевна, увидев квадратные глаза АлиСанны, смилостивилась и сказала,:

- Ну, пусть вам, что ли, помогут ваши подруги. Им всё равно заняться нечем, а отпуск только с первого июля.

Это было правдой. И Соня, и Элла, и Ульяна давно уже разобрались со своими делами: их пятый, шестой и седьмой классы экзамены ещё не сдавали, а вся остальная текучка была благополучно переделана. А до отпуска ещё оставались полторы недели.

Начать заполнять аттестаты «младшеньких» договорились на следующий день. АлиСанна заранее подготовила сводную ведомость, ручки (нужны были только чёрные гелевые) и линейки. Аттестаты ждали своего часа в сейфе.

- Во сколько начнём? – спросила Ульяна.

- Давайте часов в двенадцать? – предложила АлиСанна. – Я хоть высплюсь, что ли? Сил нет уже никаких. Да и поеду я завтра не из дома, а из Реутова (там они делали ремонт в квартире родителей Любимого Мужа).

- Мне в двенадцать неудобно, - вдруг капризно протянула Ульяна. АлиСанна, удивлённая тоном, пожала плечами.

- Не обязательно же собираться всем вместе. Одна может начать раньше, другие – позже.

- Ну, хорошо, - кивнула Ульяна, но вид у неё был недовольный. И АлиСанне бы остановиться, задуматься. Но она была такая замученная, такая уставшая, что вот не остановилась и спокойно уехала в Реутов.

А на следующее утро произошло неожиданное: они с Любимым Мужем поругались. Да вдрызг. Случалось это с ними редко, но всё же бывало. Живые люди, чай, а не сказочные персонажи.

Так вот, поругались они, и рассерженная АлиСанна пошла в сторону автобусной остановки семнадцатого маршрута, а Любимый Муж отправился в ведомственную поликлинику, где ему срочно нужно было пройти диспансеризацию, но тут АлиСанне, которая и была виновата в ссоре, стало так жалко, что они чудесное летнее утро начали вот так… плохо начали. И она махнула рукой на то, что может опоздать, и поехала с мужем, чтобы помириться и побыть хоть немного, ну, хоть чуть-чуть, вместе. Они, конечно, помирились, и всё было так чудесно, как раньше, когда они не были такими страшно занятыми и ужасно уставшими людьми.

Но на работу АлиСанна приехала не в двенадцать, а в два часа. А ведь мобильных телефонов тогда не было. Вернее, они были, конечно, но не у учителей. Вместо Вячеслава Сергеевича в те дни как раз дежурил другой, новый, охранник. Ему АлиСанна позвонить, чтобы предупредить подруг о своём опоздании, не решилась, справедливо полагая, что у девчонок всё равно рабочий день. «Они пока кое-что сделают, - думала она, - потом ещё чуть-чуть вместе поработаем, а после они домой пойдут, а я всё закончу». И хотя мысли её были довольно безмятежны, всё же она себя чувствовала виноватой, поэтому бежала в школу так, что ветер свистел за спиной.

Однако бежала зря. Потому что подруги её и не ждали. В своём кабинете она обнаружила засунутыми под дверь ручки, линейки и сводную ведомость. И всё. Никакой записки. АлиСанна села на корточки, подняла всё это и тут только вспомнила раздражённый тон Ульяны, события последних месяцев и изменения в личной жизни подруги. Вспомнила и ничего не поняла.

Вы тоже не поняли, потому что ни про какие такие особенные события в личной жизни подруги Ульяны я ещё не рассказывала? Верно, не рассказывала. Не до личной жизни было. Но теперь исправлюсь, расскажу…

Отступление второе, лирическо-драматическое

Как вы уже, наверное, поняли, из всех подруг АлиСанны самой близкой ей была именно Ульяна. Очень близкой. Настолько, что и ночевала иногда у АлиСанны (когда Любимый Муж был на своей работе, конечно), и всё-всё самое сокровенное выкладывала АлиСанне, и так часто ходила в гости, что было не ясно, где она проводит больше времени, дома или у Перезвоновых. Но начну по порядку.

Появилась Ульяна в жизни тогда ещё Алисы, когда ей было уже пятнадцать, а Алисе только четырнадцать. Хотя на самом деле разница в возрасте у них составляла всего три месяца и десять дней. Но вот Ульяне тогда уже пятнадцать исполнилось, а Алисе – ещё нет. Познакомились они в летнем лагере, куда их повезли от новой школы. Две недели прожили в одной комнате, потом оказались в одном классе, после поступили в один институт. Всё банально, ничего интересного.

Случались в их жизни и размолвки, и даже довольно долгие перерывы в отношениях (вернее, одна размолвка и один, последовавший за ней, перерыв). Но всё это прошло. И незадолго до свадьбы АлиСанны и тогда хоть уже Любимого, но ещё не Мужа они помирились, потому что, как оказалось, друг без друга им было плохо.

Да и размолвка и перерыв были какими-то глупыми, детскими. И, кстати, из-за Эллы они случались, вот из-за кого. А дело было так. Поступили Алиса и Ульяна в институт. И Соня, конечно, с ними. Потому что куда ж без неё? Она была подругой Ульяны ещё по старой школе. Вместе они перешли в их новую, вместе отучились в ней два года. Алиса с Ульяной тогда хоть и дружили, но не очень близко. Не хотелось Алисе мешать отношениям Ульяны и Сони. Неудобно ей было, неловко. Вот и старалась она не слишком лезть. Но Ульяна сама подходила всё ближе, ближе. То на праздники подарки дарит, то в гости приглашает, то подсаживается к Алисе на алгебре. А Алиса что? Ну, раз хочет Ульяне с ней дружить, почему нет? Она Алисе нравится. Ну, и подружились. Но Алиса всё равно старалась быть чуть в стороне, чтобы Соня не ревновала. Вот такая она, наша с вами АлиСанна, деликатная. Даже чересчур.

А в институте в их жизни появилась Элла.

Все поступившие должны были отработать практику. Но ещё при подаче документов Алиса, Ульяна и Соня познакомились с девушкой, работавшей в приёмной комиссии. И та предложила им пройти практику у них. Подруги согласились и честно отработали две недели. Вернее, полностью две недели отработала только Алиса, а Соне с Ульяной нужно было уезжать, и они отпросились. Но это к делу не относится.

Остальные их будущие однокурсники занимались тем, что драили аудитории и коридоры. И среди прочих, как потом выяснилось, выделилась активностью, ростом и уровнем производимого шума, Элла Налимова, их будущая подруга. Выделилась настолько, что сразу же была назначена старостой одной из групп.

Алисе Элла в первое время не нравилась. Но Элла очень хотела дружить с ними. И поначалу было неловко игнорировать настойчивую однокурсницу. А потом Алиса привыкла к Элле и даже стала считать её доброй и славной, хотя и грубоватой.

Жила Элла в Братееве, неподалёку от Ульяны с Соней. Поэтому и ездить в институт они вскоре стали вместе. Встречались на платформе станции «Каширская» и дальше ехали вчетвером. И ездили так полтора года. А что произошло потом, Алиса так до конца и не поняла. Она к тому времени уже начала работать, стала АлиСанной, и ей было не до девичьих ссор и выяснений отношений, успевать бы учиться и работать одновременно.

Началось всё с того, что Ульяна стала от них с Эллой отдаляться. Ну, почему от неё, АлиСанна понимала. Ведь работать-то они собирались вместе. Но Алиса решилась, а Ульяна испугалась в последний момент. Неприятное, наверное, чувство, когда ты спасовала, не рискнула, осталась на месте, а твоя подруга пошла дальше. Но АлиСанне было нелегко, даже очень. Некоторые занятия она всё же пропускала. И ей приходилось обращаться за помощью к подругам. И они помогали, конечно, честь им и хвала. Но чуткая АлиСанна буквально кожей ощущала раздражение, исходящее от Ульяны.

А зимой вдруг и вовсе произошла странная история.

Ждали они на «Каширской» Эллу. Она опаздывала.

- Всё, - психанула Ульяна, - на следующем поезде уезжаем.

- Ульяш, Элла мне с утра звонила, сказала, что обязательно будет. Она, наверное, в пробку попала. Надо ждать, - не согласилась АлиСанна.

- Я больше ждать не буду. Хватит!

И она бы уехала. И верная Соня за ней. Но Элла в тот день всё же успела, прибежала, запыхавшись, до того, как подошёл следующий поезд. На другое утро АлиСанна приехала на «Каширскую» даже раньше их обычного времени и успела увидеть, как Ульяна и Соня – одна в рыжем, собачьем, другая в сером, «песцововом», модных тогда полушубках входят в вагон. Ни её, ни Эллу они о своём решении больше не встречаться в метро не предупредили. Удивлённая АлиСанна дождалась Эллу. Разбираться, выяснять отношения они не стали. И в то утро дружба закончилась. Вернее, прервалась. Они здоровались в коридорах института, но и только. Но через полтора года вдруг вновь стали общаться.

Было это как раз тогда, когда АлиСанна собиралась замуж. На свадьбе Ульяна познакомилась с коллегой и приятелем жениха Сашей Пчелаковым. И влюбилась с первого взгляда, случается такое. АлиСанна была счастлива. Ей страшно хотелось для подруги всего самого лучшего. И вот вдруг стало получаться. Саша был высок, хорош собой, обаятелен. И ему, похоже, Ульяна тоже понравилась.

Но что-то у них не срослось. И стала грустная, покинутая Ульяна всё чаще и чаще приходить в гости к Перезвоновым. АлиСанна её очень жалела, Любимый Муж относился к подруге молодой жены с большой симпатией, она к нему – тоже. И всё было бы хорошо. Но только вот бабушка АлиСанны, вместе с которой они жили, стала вдруг ворчать:

- Алисочка, не слишком ли часто Ульяна к вам в гости ходит? Нехорошо это, неправильно.

У бабушки за спиной была бурная, насыщенная жизнь, она прекрасно разбиралась в людях, и опыт её был бесценен. Алиса это понимала, но успокаивала:

- Бабуля, Ульяна очень хорошая. Ей просто сейчас нелегко, отношения с Сашей не сложились. Но я обязательно найду ей мужа.

- Ну-ну, ищи, - вздыхала бабушка и качала головой. – И желательно поскорее. А в гости всё же пореже приглашай. Поверь моему опыту.

АлиСанне было очень обидно за подругу и неприятно, что бабушка не рада ей.

А тут ещё неожиданно и Любимый Муж стал вести себя странно. Когда в гости приходила Ульяна, у него сразу же неожиданно появлялись срочные и неотложные дела, и он исчезал из дома. АлиСанна удивлялась и ничего не понимала. Почему вдруг Любимый Муж, который раньше относился к Ульяне с такой симпатией, вдруг стал избегать её? Она пробовала напрямую расспросить его об этом. Но он лишь отшутился:

- Да зачем я вам, девчонки? Вам ведь поболтать хочется о своём, о женском, о самолётах. А тут я с постной физиономией. Вот выдадим Ульяну замуж, будут они с мужем к нам приходить, тогда мы сможем о наших, мальчиковых, темах болтать, а вы о своих девичьих.

АлиСанна посмотрела на его преувеличенно оживлённое лицо и не поверила. Но всё же с утроенной энергией принялась искать Ульяне мужа. Познакомили её с ещё одним другом и коллегой Любимого Мужа. Но снова ничего не вышло. Даже папа АлиСанны подключился и дал телефон подружки дочери сыну своей коллеги. Они с Ульяной сходили в театр и друг другу не понравились.

- Жаль, - огорчился папа.

- Почему? – спросила у подруги АлиСанна.

- Он кошмарный, - объяснила Ульяна, не распространяясь о том, чем эта «кошмарность» выражается.

На этом «кошмарном» претенденты на руку и сердце Ульяны закончились. И она снова затосковала.

АлиСанна, глядя на страдания подруги, тоже страдала. А ведь нужно было ещё и Соню пристроить! «Слава Богу, что хоть Элла уже замужем», - думала АлиСанна.

Как-то раз она встретила по пути на работу англичанку Аллу Ричардовну. У той было двое взрослых сыновей, которыми мать очень гордилась. АлиСанна всегда внимательно и терпеливо слушала рассказы коллеги о её великовозрастных, но не женатых пока «мальчиках» и даже тонко намекала той на возможность знакомства с Ульяной и Соней. Но и только. В лоб предлагать своих подруг в невесты сыновьям Аллы Ричардовны ей было неудобно, а сама та не догадывалась рассмотреть их кандидатуры.

Вот и в этот раз АлиСанна слушала о «мальчиках» и кивала, а сама думала: «Ну, ведь хороший же вариант».

Шли они неспеша. У Аллы Ричардовны болели ноги и она, тяжело опершись на локоть АлиСанны, вдруг вздохнула:

- Жалко, Алисочка, что ты замужем. Вот бы такую жену кому-нибудь из моих мальчиков. Ты такая чудесная девочка. У нас состоятельная семья. Муж у меня директор крупного предприятия. Сыновья – бизнесмены…

И АлиСанна не выдержала:

- Спасибо на добром слове, Алла Ричардовна. Но ведь я не одна такая. Вот наши Ульяна с Соней очень хорошие. Давайте мы их с вашими Владом и Виталиком познако…

- Нет, - перебила её, покачав головой англичанка, - они мне не нравятся.

- Как? – растерялась АлиСанна. – Они замечательные.

- Очень может быть, - поджала губы Алла Ричардовна. Но мне нравишься ты, а не они. Жаль, что ты замужем.

АлиСанна промолчала. Ей было обидно за подруг и совершенно не жаль своего замужнего положения. Ей не хотелось в «состоятельную семью» Аллы Ричардовны, замуж за кого-нибудь из её сыновей-бизнесменов. Потому что её вполне устраивал небогатый офицер, которого она любила и который любил её. Поэтому она шла рядом с Аллой Ричардовной, приноравливаясь под тяжёлую поступь той, и ничего не говорила.

А потом в жизни Ульяны появился Петя. Он был однокурсником мужа их институтской приятельницы Маши Громовой. Петя Федосеев хотел жениться, Ульяна Анохина хотела замуж. И Маша, зная об этом, познакомила их.

- Ну, как? – спросила у подруги АлиСанна на следующий после знакомства день.

- Ну, так… - неопределённо пожала плечами Ульяна. Восторга в её голосе и на лице АлиСанна не услышала и не увидела, сколько ни вслушивалась и не всматривалась. И расстроилась.

- И что? Встречаться не будете?

- Почему? Будем. Вдруг что-нибудь получится? Во всяком случае ни он мне, ни я ему не противны.

АлиСанна смотрела на подругу, хотела радоваться и не могла. Не тех эмоций она ждала. Сама-то замуж вышла по большой любви.

Но у Ульяны и Пети дела неожиданно пошли на лад. Они вместе гуляли, ходили в театры, кафе. И, наконец, Ульяна привела Петю к АлиСанне – знакомиться. Разумеется, это совсем не важно, но АлиСанне Петя очень понравился. Он был невысоким и, возможно, не слишком красивым, не чета тому же Саше Пчелакову, Ульяниной несчастной любви. Но зато у него было прекрасное чувство юмора, добрая улыбка и желание подружиться со Ульяниными подругами. Во всяком случае, АлиСанне с ним было очень легко. И симпатия их, как ей казалось, была взаимной. Петя с Улей с удовольствием приходили в гости к Перезвоновым, да и в школе Федосеев появлялся часто. АлиСанна так радовалась тому, что подруга теперь не одна, что готова была с Ульяны и Пети пылинки сдувать.

Однажды они втроём пили чай в кабинете Ульяны. И вдруг та случайно обмолвилась о том, как когда-то пыталась влюбить в себя по очереди всех приятелей Любимого Мужа АлиСанны. Обмолвилась и сама не поняла, что сказала, да что уж там – ляпнула это, не только при верной подруге, но и в присутствии потенциального жениха. Зато верная подруга как раз моментально это поняла и похолодела: не то, ох, не то сказала Ульяна, не стоило об этом при Пете.

И она принялась спасать ситуацию. Мозг работал лихорадочно и получилось у неё как-то так удачно перевернуть неосмотрительные Ульянины слова, что Петя ничего такого не услышал. Но АлиСанна при этом выставила себя полной дурой. И даже не расстроилась. Главное, что репутация подруги не пострадала. Но в душе чувствовала себя всё же гадко. Поэтому вечером рассказала всё Любимому Мужу. Тот выслушал и вздохнул:

- Ты очень хорошая подруга. Но вот ценит ли это Ульяна?

- Конечно! Она бы на моём месте тоже для меня всё сделала! – без тени сомнений воскликнула АлиСанна. Она и вправду была в этом уверена.

Но вскоре случилось непредвиденное. Как-то раз в специальном «учительском» туалете, куда они с Ульяной забежали на перемене привести себя в порядок, подруга вдруг спросила:

- А ты знаешь, что мне тут Петя сказал?

- Что? – искренне заинтересовалась АлиСанна. Ей и вправду было интересно, как там дела у подруги и её любимого. Ульяна вдруг огорошила:

- Он сказал: «Зачем ты, Уля, красишься так сильно? Вон Алиса не красится, и всё равно красивее тебя».

АлиСанна обмерла. В голове крутилось: «Господи, какой же Петька дурак!» Вслух же она, старательно изображая безмятежность, защебетала:

- Вот даёт! Это ж надо такое ляпнуть! Ну, и шутки у твоего Федосеева! Сравнил! Ты у нас красавица, а он просто неудачно выразился. Или ты его неправильно поняла! – этот её лепет звучал жалко. Она сама понимала это. И Ульяна, конечно, тоже. Поэтому лишь покачала головой и пресекла АлиСаннины попытки вырулить со скользкой дорожки:

- Он сказал то, что хотел. А я его услышала.

- Улечка, да не слушай ты его! Он тебя любит – это главное! Мне тоже мой драгоценный муж чего только иногда не ляпнет! Ну не дипломаты они! А помнишь, как Серёга Эллку дома называет? Хрюква! Умереть ведь можно от смеха! Надо же такое придумать.

Ульяна улыбнулась. И АлиСанне показалось, что всё прошло благополучно. С Петей она теперь себя вела крайне осмотрительно, а собственного Любимого Мужа в присутствии подруги сознательно провоцировала на не самые ласковые шутки в свой адрес. Чтобы Ульяна убедилась, что все мужчины далеки от деликатности.

Шло время, ничего плохого больше не происходило, и АлиСанна понемногу успокоилась, поверив в то, что Ульяна всё забыла. Тем более, что у подруги скоро должен был быть день рожденья. Они с Петей летом собирались на море, и Соня, Элла и АлиСанна решили подарить подруге хороший дорогой купальник. Собрали деньги и АлиСанна как самая незанятая (ха-ха!) отправилась в магазин – покупать. И выбрала, как ей показалось, очень красивый.

На следующий день они Ульяной вместе пошли на рынок, там подруга надолго остановилась у лотка с блузками. АлиСанна видела, что одна из них – в рубашечном стиле – очень понравилась подруге, и не выдержала, достала из кошелька последние деньги (их как раз хватило на блузку) и купила.

- Ты что? – запротестовала Ульяна.

- Это тебе на день рождения, Ульяш. Она же тебе понравилась.

- Очень, - кивнула подруга, - спасибо.

- Пожалуйста. Ты в ней будешь очень красивая, - АлиСанна и вправду так думала, а о том, что уже потратила очень даже немаленькую сумму, внеся свою долю за купальник, и думать забыла. В тот миг главным для неё были счастливые глаза Ульяны.

На этом длинное, но необходимое отступление я закончу и вернусь к основному рассказу.

Итак, конец отступления.

Вот теперь, после пространного отступления, вам стали понятны отношения АлиСанны, Ульяны, Эллы и Сони? Надеюсь, что да.

Отношения-то понятны, а вот то, что произошло в тот день, когда АлиСанна опоздала на работу, решив помириться с Любимым Мужем? Не очень? Увы, вы не одиноки. АлиСанна тогда, сидя на корточках и собирай неаккуратно засунутые под дверь ручки, линейки и измятую ведомость, тоже ничего не понимала. Ничегошеньки. Записки, объясняющей хоть что-нибудь, не было. АлиСанне стало обидно.

«Сама виновата», - скажет кто-нибудь. И будет, конечно, прав. А теперь давайте разбираться. АлиСанна была, да и сейчас, по прошествии многих лет, патологически обязательна, ответственна и пунктуальна. Опаздывала она крайне редко и гораздо чаще именно она ждала подруг (а иногда так и не дожидалась), а не они её. И вот в тот день, едва ли не впервые в жизни, АлиСанна опоздала. И подруги вместо того, чтобы заволноваться, обеспокоиться, подождать или хотя бы написать записку с испуганным требованием немедленно позвонить, вдруг просто ушли. Что-то в этой ситуации не так. Вам не кажется? Или я от вас что-то скрываю, или подруги какие-то не такие. Но я – честно-честно! – ничегошеньки не утаиваю.

Именно поэтому АлиСанна сидела на корточках над линейками, ручками и ведомостью в состоянии, близком к обмороку. И впервые за последнее время она задумалась, а есть ли у неё вообще подруги. И попыталась поставить себя на их место. О чём бы она думала, если бы вот так, без предупреждения, не явилась к назначенному времени, к примеру, Ульяна? Или Элла? Или даже Соня? Смогла бы уйти, не беспокоясь, не предупредив охранника, чтобы попросил срочно, как только объявится дорогая пропажа, позвонить, не оставив гневной записки (в которой за сердитой формой скрывались бы тревога и любовь)? И сама себе честно ответила: с ума бы сходила от тревоги, на уши бы всех поставила, звонила бы по всем телефонам…

Тут она прервалась и помчалась вниз, звонить свёкру со свекровью: а вдруг девчонки всё-таки волновались, разыскивали её? Но в Реутов никто не звонил. Положив трубку и кивнув, благодаря, охраннику, АлиСанна медленно пошла на третий этаж в свой кабинет, впервые в жизни решив, что лестница слишком крутая. Даже когда она таскала полные вёдра воды, чтобы отмывать свой 311-й, ей не было так тяжело подниматься вверх, как в тот день.

И АлиСанна всё поняла. Ей практически прямым текстом сказали: ты нам не нужна. АлиСанна была и есть человек тонко чувствующий, поэтому названивать бывшим подругам с вопросами и выяснением отношений не стала, а при встречах делала вид, что ничего не произошло. Хотя вся школа видела, что как раз очень даже произошло. И не было уже дружного методобъединения. Были сами по себе Элла, Ульяна и Соня. И была АлиСанна, тоже сама по себе.

К счастью, одинокой она себя не чувствовала. Рядом был Любимый Муж, который всегда утешал, поддерживал. При таком муже и без подруг вполне можно прожить. Но без подруг и не пришлось. Забегая вперёд скажу, что ещё вдруг, неожиданно появились в её жизни те, кто стали настоящими подругами (но о них не сейчас, потом, потому что это совсем другая история, которая в этой книге просто не поместится, я её потом, попозже вам поведаю).

А чтобы в этой истории поставить точку, расскажу о ещё одном случае, который окончательно исцелил АлиСанну от привязанности к тем, кого считала подругами.

Спустя несколько месяцев, в ноябре, позвонили из методцентра и вызвали на совещание. И всё бы ничего, АлиСанна уже привыкла ездить по разным – нужным и не очень – совещаниям, да назначили его на годовщину свадьбы АлиСанны и Любимого Мужа. А она так ждала этого дня, тем более, что и у Любимого Мужа вдруг, впервые за несколько лет, на него выпал выходной, так старательно распределяла дела, чтобы уйти в этот день пораньше, и вдруг такая незадача – незапланированное совещание. И она впервые за те полтора года, что тащила на себе воз методобъединения (как мы помним, совершенно безвозмездно, на общественных, так сказать, началах) попросила бывших подруг, а теперь просто коллег, как раз собравшихся в 311-м кабинете на заседание методобъединения, заменить её. В других методобъединениях это широко практиковалось, и лишь АлиСанна всё жалела Эллу, Ульяну и Соню и не дёргала их по мелочам, сама всё делала. Но ей так хотелось провести долгожданный вечер с Любимым Мужем, а не на совещании, что она попросила.

- Нет, - сказала Элла.

- Нет, - насмешливо фыркнула Соня.

А Ульяны и вовсе в тот день не было.

- У меня праздник, - дала слабину и попыталась объяснить АлиСанна, - вы же знаете.

Глупость, конечно, не надо было этого говорить. И она сразу это поняла. Но сделать уже ничего было нельзя. Известно же, слово не воробей… Но она сказала и мелькнула мысль, что не станут девчонки вредничать, поймут, заменят. Но Соня дёрнула плечом:

- Ты же у нас председатель методобъединения. Ты и должна ездить.

Элла согласно кивнула.

И АлиСанна вдруг впервые увидела, как завидуют ей, оказывается, Соня и Элла. Увидела и едва не рассмеялась. Было бы чему. Лишней работе? Дополнительной нервотрёпке? А ведь завидуют. Настолько, что даже скрыть этого не могут.

И тогда АлиСанна кивнула:

- Я поняла. Спасибо. Всё сделаю сама. А вас больше не задерживаю. Можете быть свободны. – Некрасиво, пожалуй, не стоило так вот, начальство изображать. Но ей ведь только что ткнули: начальство, вот и начальствуй. Она поняла и стала начальствовать. И впредь с коллегами по методобъединению общалась только так, с позиции начальства: давала задания, принимала работу, ходила к ним на уроки с проверкой, не гнобила, но и спуску не давала.

А чуть позже случились в её жизни два разговора, которые ей на многое раскрыли глаза.

Первый был с Любимым Мужем. Он, видя, как АлиСанна переживает сложившуюся ситуацию, однажды спросил:

- Ты знаешь, почему я стал уходить, когда ты Ульяну приглашала?

- Почему? – АлиСанна за всеми переживаниями и позабыла об этом когда-то ужасно интригующем её поведении Любимого Мужа.

- Потому что она плохая подруга, - вздохнул тот.

- В каком смысле?

- В том смысле, что Ульяна ко мне клеилась.

- Как это??? – вытаращила глаза АлиСанна. – Как это?!! – Любимый Муж не был самовлюблённым нарциссом, к себе и своей внешности относился с юмором и раньше никогда ничего подобного не говорил.

- А вот так это.

- С чего ты взял?! Может, ты её как-нибудь не так понял?

- А как ещё можно понять, когда она мне на дне рождения салатики подкладывала, а сама своё декольте разве что впритык к моему лицу не прижимала.

- Да она это случайно, - еле слышно пролепетала АлиСанна.

- Алис, - снова тяжело вздохнул Любимый Муж, - я не вчера родился и прекрасно понимаю, когда что-то делается случайно, а когда с умыслом. Это ведь не единственный случай. Помнишь, ты меня попросила с ней потанцевать?

- Помню…

- Так вот, даже ты со мной таким образом не танцуешь. Понимаешь?

АлиСанна сидела молча. Ей было невыносимо противно.

- А бабушка? Она что, догадывалась?

- Да.

- О Господи!

- Понимаешь теперь, почему Ульяна тебя из своей жизни удалила?

- Почему?

- Потому что в ней появился Петя.

- Ну и что? Мы с ним прекрасно ладили.

- Вот именно. Что там Петя про твою красоту говорил?

- Да про какую красоту? Он просто хотел попросить Ульяну поменьше краситься, вот и сравнил. Неудачно вышло, но не более того…

- Это ты так услышала, потому что сама человек такой, искренний, честный, без камня за пазухой. Для тебя дружба – это не просто слово. А она услышала совсем другое. Что её жених, которого так долго не было и которого она, наконец, нашла, смотрит на её подругу и любуется ей. А каждый ведь судит по себе. Ты судила по себе. И поэтому ничего не замечала, просто искренне радовалась за подругу. Именно поэтому, а не потому, что дура или слепая. И Ульяна тоже судила по себе. И именно поэтому от тебя избавилась. Не нужно ей было, чтобы ты Пете глаза мозолила. И сравнение не в её пользу ей тоже не нужно. Да ещё и боялась она того, что ты будешь вести себя с Петей так же, как она сама со мной…

- Да ведь она сама мне об этом рассказала! Ну, о том, что Петя меня красивой назвал…

- Рассказала, чтобы на твою реакцию посмотреть. И чтобы ты испугалась и стала реже с Петей общаться.

- Так всё и произошло. Неужели она меня настолько хорошо знает? А я её, выходит, совсем не знаю… Совсем.

- Ты у меня самая лучшая, - вздохнул, сказал Любимый Муж и обнял свою наивную жену. А АлиСанна заплакала.

Следующий разговор у АлиСанны произошёл с Натальей Борисовной, учителем информатики и её настоящим другом. АлиСанна пришла к ней на перемене по каким-то делам, и без чашки чая её Наталья Борисовна не отпустила.

- Бегаешь целый день. Не ешь ничего. Сядь, выпей чаю, потом помчишься дальше.

АлиСанна послушно прошла в лаборантскую кабинета информатики. Они уже давно дружили с Натальей Борисовной, несмотря на двадцатипятилетнюю разницу в возрасте. И коллега была в курсе того, что случилось. Пока АлиСанна благодарно пила чай, прикрыв глаза – у неё опять болело горло, и чай приносил облегчение – Наталья Борисовна вдруг сказала своим низким, чуть хрипловатым голосом:

- Алис, я тут подумала, и вот к какому выводу пришла: завидовали тебе твои девчонки…

- Они больше не мои, - по-детски отозвалась АлиСанна, - и было бы чему завидовать…

- Это тебе так кажется. – Наталья Борисовна говорила резко, отрывисто. Она вообще была вся такая: резкая, прямая и честная. АлиСанна её очень любила и уже давно со смехом вспоминала, что когда-то, поначалу, даже побаивалась строгого проницательного взгляда эти горячих карих глаз и лёгкой усмешки на сухом лице без малейшего следа косметики. Наталья Борисовна, по её мнению, была похожа на Жанну Д Арк, какой она могла бы быть, доживи до пятидесяти трёх лет. Невысокая, быстрая, яркие проницательные глаза, короткая простая стрижка, лёгкая седина в тёмных волосах и ум и мужество, которые сквозили во всём: словах, поступках, жестах. АлиСанна свою коллегу обожала. А та любила её.

Сейчас Наталья Борисовна говорила в обычной своей манере, взвешенно, продуманно и без желания смягчить ситуацию.

- Поставь себя на их место. Ты их младше, образование у вас одинаковое, и вдруг ты становишься их начальством…

- Наталья Борисовна, ну какое начальство? Председатель методобъединения? Смешно даже! Дополнительная головная боль. Да ещё на общественных началах. Да и девчонок я младше всего на чуть-чуть. Эллы на полтора года, а Ули с Соней и вовсе на два-три месяца.

- Это ты так всё воспринимаешь. А для них твоё назначение – повод для зависти.

- Не верю, не хочу верить, - пробормотала АлиСанна. Выглядела она при этом хуже некуда.

- Неужели ты ничего не замечала? – Наталья Борисовна долила в АлиСаннину чашку кипятку, поставила поближе блюдечко с печеньем.

- Например?

- Ну, я вот видела, что Элла вас с Ульяной специально лбами сталкивает, провоцирует.

- Это у неё манера общения такая.

- Да ничего подобного, Алис. Ну ты ведь не слепая. Добрая – да. Но не глупая и слепая. Элла тебе завидовала и хотела, чтобы вы с Ульяной поссорились. Соне ты вообще была как кость в горле. Я правильно понимаю, что раньше именно она была лучшей подругой Ульяны?

- Да. Но я ведь не претендовала на эту самую «лучшесть». У меня муж есть. Он мне лучший друг…

- Ох, Алиса, хороший ты человек… - расстроенно протянула Наталья Борисовна.

- И ещё эта история с Эллой и стипендией… Наверное, Ульяна жалела, что всё мне рассказала…

- Какая история?

- Простите, Наталья Борисовна, - опомнилась АлиСанна, - об этом я не могу вам рассказать.

Та не обиделась:

- Ничего… Ох, Алиса. Ну, куда же ты смотрела? Как же не видела, с кем дружишь?

- Да всё я видела. Ну, может, не всё, но многое. Но считала, что всё это: ревность, зависть, претензии на титул лучшей подруги – какая-то глупость, детство.

- Правильно считала. – Наталья Борисовна вдруг улыбнулась. – Продолжай так и дальше считать. И не расстраивайся. Иди вперёд и не оглядывайся.

АлиСанна посмотрела на неё и покивала согласно. Хотя ей было очень обидно. Да и молода она была ещё для того, чтобы пережить утрату подруг спокойно. А потому грустила. Куда ж без этого? Ульяна, Элла и Соня связывали её с отрочеством и юностью. И вот эта связь порвалась. «Что ж теперь, прощай, детство?» - думала она. А потом вдруг вспомнила, что рядом с ней есть самый близкий, самый родной человек, который помнит её АлиСанну Алисой, десятилетней загорелой девчонкой. А значит никаких «прощай, детство!» Какое счастье, что он есть у неё. А ведь всего три года назад ей казалось, что его нет, и никогда уже не будет рядом. Как хорошо ошибаться. АлиСанна улыбнулась то ли Наталье Борисовне, то ли своим мыслям и закрыла глаза. До конца перемены было ещё пять минут. Хватит, чтобы немного прийти в себя и отправиться дальше…

Глава пятнадцатая,

в которой «старшенькие» Алисанны заканчивают школу,

а «младшенькие» переходят из средней в старшую и становятся «единственными»

Аттестаты АлиСанна, конечно, и одна заполнила. И даже почти не ошиблась. Почти. Была, была одна ошибка. Которая стоила АлиСанне гибели пары-тройки нервных клеток. Но не более. Ведь за годы работы в школе закалилась, окрепла АлиСанна. И нервные клетки её тоже закалились. И без боя помирать отказывались.

Ошибку она допустила вечером накануне выпускного. Просто к ней вдруг заглянула одна из девятиклассниц, Лена, младшая сестра её ученицы, Лины Гончаренко. Заглянула просто так, «проведать и поболтать», что называется. АлиСанна заканчивала заполнять последний аттестат, поэтому кивнула:

- Входи, Лен, я сейчас. – И тут же ошиблась: поставила свою подпись там, где должна была быть подпись директора. И похолодела. Сдать испорченный бланк и получить новый было уже невозможно: до выпускного оставалось меньше суток.

- Что? – испугалась Лена, увидев лицо АлиСанны.

- Я ошиблась, - ровным голосом сказала та.

- Это из-за меня, - на Лену было жалко смотреть, - это из-за меня.

- Ты ни в чём не виновата, - АлиСанна встала, взяла аттестат и пошла сдаваться.

Но Оксана Савельевна уже уехала домой. АлиСанна звонила ей, но не дозвонилась. Тогда она положила аттестаты в сейф (ключ ей оставила директор) и поехала домой и уже оттуда снова набрала домашний номер начальства.

- Оксана Савельевна, у меня мания величия, - невесело пошутила АлиСанна.

- В каком смысле? – заволновалась та.

- Я один из аттестатов подписала за вас.

- Фу-у-у, - выдохнула в трубку Оксана Савельевна, - и только?

- Ага.

- Ну, будем считать, что это знак. Быть вам, Алиса Александровна, директором.

- Что-то мне не хочется, - честно сообщила АлиСанна.

- Поживём – увидим. – Хмыкнула Оксана Савельевна. – Не переживайте. Вы подписали за меня, а я подпишу за вас. Это мелочь.До завтра. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, - согласилась АлиСанна, положила трубку и зевнула.

- Ну, что? – спросил Любимый Муж.

- Всё в порядке. Наша Цесаркина, может, и не идеальный директор, но вполне приличный. И не трусиха.

- Тогда спать? – с надеждой спросил Любимый Муж.

- Не-а, - вздохнула АлиСанна, - работать.

- Экзамены твои сдали, аттестаты ты заполнила. Что теперь?! – не выдержал Любимый Муж.

- Завтра у моих детей выпускной, а я ещё не всё подготовила.

- Что ты должна подготовить к выпускному? Пошить девочкам платья и погладить мальчикам костюмы?

- Что-то вроде того, - прыснула АлиСанна. – Я хочу написать каждому именное поздравление и придумать формулировки для грамот и дипломов. Каждого ведь есть за что наградить.

- Алис, тебе кто-нибудь говорил, что ты ненормальная? – ласково поинтересовался Любимый Муж.

- Случалось.

- А что я не в себе?

- С чего бы это кому-нибудь мне сообщать? – удивилась АлиСанна.

- С того это, что я тебя люблю и что мне эта твоя ненормальность не кажется не совместимой с семейной жизнью, а даже нравится. Разве человек в здравом уме был бы способен на такое?

- Какое счастье, что и в этом мы совпадаем, - обняла его АлиСанна. Так, обнявшись, они постояли недолго. Любимый Муж смотрел в тёмный затылок жены, чувствовал её тёплое дыхание там, где у него было сердце, и понимал, что попал.

- Страшная штука – любовь, - шепнул он ей.

- Ага, - согласилась она. Постояла, прижавшись к мужу, ещё недолго, и пошла писать стихи и тексты для грамот. А Любимый Муж отправился делать чай для своей маленькой слегка помешанной на работе жены.

На следующее утро в шесть часов двадцать минут АлиСанна проводила его на работу и снова уселась за письменный стол: детей у неё уже было двадцать четыре (так и прибавлялись до самого конца учебного года), столько стихотворений она за ночь не осилила. Пришлось навёрствать.

Просидела за письменным столом она до двух часов дня. И тут же вспомнила, что в пять уже начинается торжественная часть, а ведь ей ещё требуется напечатать поздравления на компьютере. АлиСанна взвилась и собралась уже выбежать из дома чуть ли не в чём была, но замерла. За делами она напрочь забыла о том, что и ей вообще-то полагается быть на выпускном если не красивой, то хотя бы слегка ухоженной. А у неё-то – вот ужас! – голова не мытая, никакого маникюра и платье не поглажено.

И снова АлиСанна попыталась сделать несколько дел одновременно. Помыв голову, быстро поводила утюгом по платью, покрасила ногти (не маникюр, конечно, но хотя бы намёк на него), высушила волосы и лак на ногтях феном, влезла в платье, подскочила к зеркалу и… и стон разочарования вырвался из её груди.

Платье, которое собственноручно пошила для неё бабушка всего месяц назад, оказалось безнадёжно велико. Нет, это не бабушка ошиблась с размером, это АлиСанна похудела. Она повздыхала немного, поняла, что сделать всё равно ничего нельзя: это платье по фигуре не подгонишь, другого праздничного нет, а новое покупать уже некогда – махнула рукой и пошла к двери. Попутно вспомнила, что в суматохе последних месяцев так и забыла купить светлые, подходящие к платью, туфли. На это обстоятельство она вновь махнула рукой (второй раз подряд вышло привычнее и не так обидно). Вздохнув, сунула ноги в свои рабочие чёрные босоножки и так и помчалась в школу: в бежевом платье, которое велико на размер, а то и на два, с чистыми, но не уложенными волосами и в чёрных туфлях. Красотка, да и только!

Но зато она всё успела. И дипломы с грамотами напечатала, и аттестаты на подпись директору сунула, и всё в двадцатый раз проверила и перепроверила. А красота… Да ну её, красоту эту. Не у неё же, в конце концов, выпускной. Про то, что на собственный выпускной вечер за семь лет до этого она отправилась в скромном костюмчике из тонкой розовой шерсти: узкая юбочка и пиджачок с баской – и ужасно себе в нём не нравилась, она даже и не вспомнила. Костюмчик ей тоже шила бабушка. И он Алисе казался вполне симпатичным. Но вот на фоне нарядных одноклассниц, одетых в белые летящие платья, она выглядела так, словно явилась на экзамен, а не на праздник.

И вот теперь, уже на выпускной своих детей, пришла в чём ни попадя. Платье, конечно, красивое, но болтается так, словно АлиСанну накануне выпустили из Освенцима, причёски никакой и эти туфли…Сейчас ещё Любимый Муж приедет и расстроится. Он-то её всё заставлял обновки купить. Она обещала, конечно, да вот так и не успела. АлиСанна совсем уж было собралась всплакнуть: ведь всё-таки она была не только учителем, но ещё и женщиной, которой хотелось выглядеть хорошо, но тут в кабинет ввалились дети, нарядные, очень красивые. И она обо всех своих бедах тут же позабыла, и вновь принялась отвечать на вопросы, посыпавшиеся со всех сторон, что-то объяснять, кому-то поправлять платья и причёски, шутить, командовать, отдавать последние указания.

А вокруг суетились счастливые взволнованные родители. Им тоже срочно была нужна АлиСанна. Кто-то хотел сфотографировать её с детьми, кто-то интересовался программой вечера, кто-то пытался тут же, в кабинете, среди сутолоки вручить цветы и расцеловать, поблагодарить. Так она и вышла на фотографиях, то напряжённо слушающая, то что-то втолковывающая детям, то улыбающаяся. И везде немного растрёпанная и очень юная. Если не знать, где выпускницы, а где она, их классный руководитель, то и не догадаешься. Разве что отсутствие причёски и туфли не к месту подскажут внимательному человеку, что вот эта девушка – не выпускница.

Выпускной прошёл неплохо. В половине восьмого утра «старшенькие» её дети были сданы на руки родителям целыми, невредимыми, почти трезвыми и очень сонными. Саму АлиСанну Любимый Муж погрузил в машину и повёз домой. Она, в отличие от детей, была совершенно трезвой и не сонной, а откровенно спящей. Но едва последний из детей ушёл со школьного двора, как она проснулась и почувствовала себя вдруг такой осиротевшей, такой разнесчастной, что всю дорогу до дома плакала горькими слезами. Да что там – до дома. Рыдала она до тех самых пор, пока Любимый Муж не уложил-таки её спать и сон, наконец, не позволил ненадолго забыть о том, что её дети, её драгоценные «старшенькие» ушли из школы навсегда.

На следующий день ей снова надо было на работу. И она пришла в школу, тихую и какую-то… не похожую на саму себя. В кабинете и вовсе было пусто до звона в ушах. Ни Великой Китайской стены из тетрадей и дневников, ни гор учебников, которые нужно сдать в библиотеку, ни сценариев Последнего звонка и выпускного, ни… Да ничего в нём не было. Только мебель, стенды да цветы, подаренные ей. И пустота.

АлиСанна села за стол и пригорюнилась. Но тут вдруг раздался стук и в кабинет вошли они, её «старшенькие», уже соскучившиеся дети, почти в полном составе. Она подняла на них глаза и улыбнулась. Зачем им знать о её слезах? Им нужно идти дальше, а ей оставаться.

Поэтому она улыбалась, как ни в чём не бывало. А сама была рада так, словно она их не видела не чуть больше суток, а гораздо, гораздо дольше. Ничего не поделаешь – учительский инстинкт в действии. Тот самый учительский инстинкт, что, по теории АлиСанны, сродни родительскому, который заставляет любить, не смотря ни на что, жалеть, защищать, помогать и… ждать. Куда ж без этого?

А дети взяли стулья и расселись кружком вокруг её стола. Выглядели они при этом немного растерянными и чуть-чуть печальными и смотрели на неё так, словно ожидали, что она скажет что-то важное и правильное. А она просто смотрела на них, подперев подбородок кулачком, и улыбалась. Ей было так хорошо от того, что её дети рядом, что пришли.

Они в тот день долго сидели и разговаривали обо всём на свете. О том, для чего вечно не хватало времени в школьной суете. А потом дети опять ушли. Но АлиСанне уже не было так грустно. Оказалось, что с выпускным жизнь не заканчивается. И что дети возвращаются, даже уйдя насовсем. А ведь у неё ещё остались драгоценные "младшенькие", которые теперь стали "единственными". Она встала и пошла вниз, чтобы позвонить Любимому Мужу и сказать, что вернётся пораньше.

Когда она подошла к стойке охранника, телефон зазвонил. Вячеслав Сергеевич снял трубку. Через секунду славное лицо его расплылось в улыбке:

- Вытрезвитель? – переспросил он и тут же ответил:

- Нет, вытрезвитель у нас был вчера.

АлиСанна укоризненно посмотрела на него:

- Ну, зачем вы так, Вячеслав Сергеевич?

А потом не выдержала и рассмеялась:

- Разве ж вчера был вытрезвитель? Что такое настоящий вытрезвитель, вы увидите через год, когда нынешние десятые «В» и «Г» будем выпускать…