Ирландский предатель

М. Джеймс

Ирландский предатель

СЕРИЯ «ИРЛАНДСКИЕ КОРОЛИ»

1 ИРЛАНДСКИЙ СПАСИТЕЛЬ (АНАСТАСИЯ&ЛИАМ)

2 ИРЛАНДСКОЕ ОБЕЩАНИЕ (АНАСТАСИЯ&ЛИАМ)

3 ИРЛАНДСКИЙ ОБЕТ (АНАСТАСИЯ&ЛИАМ)

4 ИРЛАНДСКИЙ ПРЕДАТЕЛЬ (СИРША&КОННОР)

5 ИРЛАНДСКАЯ ПРИНЦЕССА (СИРША&КОННОР)

6 ИРЛАНДСКИЙ ТРОН (СИРША&КОННОР)

Информация

Внимание! Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация без ссылки на группу переводчика строго запрещена. Любое коммерческое использование материала, кроме ознакомительного чтения запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Перевод осуществлён TG каналом themeofbooks — t.me/themeofbooks

Переводчик_Sinelnikova

1

СИРША

Это не я.

Я не узнаю девушку в зеркале гостиничного номера несмотря на то, что у нее мои черты лица, темно-рыжеватые волосы, мои зеленые глаза и моя фигура. В этой новой одежде, купленной только на сегодняшний вечер, я чувствую себя незнакомым человеком в незнакомом месте. Мое сердце замирает в груди, когда я с тревогой провожу пальцами по своим прямым, как кость, волосам, из которых выбились все обычные волны.

В ногах кровати рядом со мной лежит открытая папка с документами и фотографиями, вывалившимися из нее, как будто я какой-то агент или один из новых наемных убийц Виктора Андреева, проходящий подготовку на задании, а не дочь ирландского короля, самое близкое к королевской особе существо, какое только может быть на американской земле. Я смотрю на нее, чувствуя, как мое сердце немного учащается, когда я снова замечаю фотографии…фотографии мужчины, которого я также едва узнаю.

Когда я знала его, он был лощеным, гладким и элегантным, всегда с чисто выбритым лицом и тщательно зачесанными назад темно-рыжевато-каштановыми волосами, всегда в костюме или застегнутых на все пуговицы рубашках. Если эти руки когда-нибудь и были видны, то они были гладкими и голыми, без единого пятнышка видимых чернил в поле зрения.

Человек на фотографиях — кто-то другой. Более мускулистый, чем раньше, щетина на тех местах, где раньше были гладкие щеки, шрам, пересекающий одну сторону лица от уголка глаза до подбородка то, что могло бы заставить другого мужчину выглядеть менее привлекательным, но только его делает еще более привлекательным и более опасным, своего рода плутоватая сексуальность.

Я раскладываю фотографии по одеялу, разглядывая каждую из них, пытаясь успокоить сердцебиение, но видеть его лицо на каждой совсем не помогает делу. На некоторых он одет в футболку и джинсы, татуировки покрывают каждый дюйм его обнаженных рук и ползут вверх по горлу. На других он одет в поношенную кожаную куртку, иногда он в шапке, вероятно в холодную погоду, в других случаях с теми густыми каштановыми волосами, которые я так хорошо помню, распущенными и растрепанными вокруг его лица.

Коннор Макгрегор.

Мужчина, за которого я когда-то должна была выйти замуж, и которого сегодня вечером я должна притвориться, что соблазняю. Концепция, которая мне совершенно незнакома. Я провела всю свою жизнь, оберегая свою девственность, то, что было вбито в меня с юных лет и составляло большую часть моей ценности для моей семьи. От меня не ожидают, что я откажусь от этого сегодня вечером, но я должна соблазнить этого мужчину, заставив его думать, что он придет в мой гостиничный номер, чтобы трахнуть меня. Не то чтобы я никогда раньше не думала о том, чтобы переспать с Коннором Макгрегором. Когда-то давно было решено, что он станет моим мужем, но я всегда представляла себе брак как нечто холодное, транзакционное. Договорная пара, которая присоединится к нашим семьям и произведет на свет наследника. Тогда я мало думала об удовольствии или страсти. Но этот мужчина, даже на неподвижных снимках излучает сексуальную привлекательность. Этот мужчина не похож на того, кто тратит пятнадцать минут на то, чтобы вонзаться в женщину в миссионерской позе, а потом переворачивается на другой бок и засыпает. Этот мужчина выглядит так, словно готов прижать женщину к стене. Перекинуть ее через плечо и отнести в спальню, хочет она того или нет, он будет требовать от нее грязных вещей, вещей, которые я даже не уверена, что способна вообразить, с моим узким представлением о сексе и полной неопытностью.

Коннор никогда по-настоящему не возбуждал меня, не так, как Лиам, но, глядя на фотографии, я чувствую пульсацию между ног, неудовлетворенную боль, во рту пересыхает, а пульс учащается. Я чувствую свое возбуждение, увлажняющее кружевные трусики, которые на мне под ненормально обтягивающими джинсами.

Иисус, Мария и Иосиф, Сирша. Если ты не будешь осторожна, именно он тебя и соблазнит.

Я хватаю фотографии, складываю их в стопку и быстро переворачиваю. Единственный способ, которым это сработает, это если я сохраню контроль над ситуацией. Я не могу этого сделать, если у меня текут слюнки из-за мужчины, которого я не видела много лет, который даже не знает, что я иду за ним.

Документы в папке, все добытые людьми, которых мой отец отправил на поиски информации о Конноре за последние месяцы, содержат несколько очень важных фрагментов информации. Во-первых, Коннор сейчас руководит своей собственной бандой в Лондоне, банда среднего уровня, занимающаяся такими вещами, как наркотики для вечеринок, отмывание денег и передача оружия между ними и Ирландией. Он не порвал всех ирландских связей, это совершенно очевидно, но он скрывается под другим именем, фальшивой личностью.

Уильям Дэвис.

Раздается стук в дверь.

— Войдите, — зову я, мое сердце учащенно бьется в груди, когда я закрываю папку и поворачиваюсь к открывающейся двери. Это мой отец, как я и предполагала, Грэм О'Салливан, правая рука ирландского короля, каким О'Салливаны были на протяжении многих поколений. Высокий, бородатый, красивый, тот, на кого я похожа больше, чем на свою мать, властный человек, который привил мне силу, которая хорошо служила мне все эти годы, даже если из-за этого мы иногда сталкиваемся лбами. Хотя я всегда знала, что мое дело — служить семье, выйдя замуж за подходящего мужчину, мой отец учил меня, что это не значит, что я должна быть слабой или подчиняющейся.

Ирландская роза — это не увядающий цветок.

— Выглядишь идеально. — Отец оглядывает меня с ног до головы. — Он не сможет перед тобой устоять.

— Я чувствую себя не в своей тарелке. — Я снова смотрю в зеркало. Это не значит, что я всю свою жизнь носила вечерние платья и драгоценности, в конце концов, я училась в колледже. Я ношу обычную одежду. Но это… черные джинсы в обтяжку, подчеркивающие каждый мой изгиб, сделанные с помощью какого-то волшебства, из-за которого моя упругая от пилатеса задница выглядит больше, чем она есть на самом деле. Топ, который на мне, темно-зеленый, без рукавов, с драпированным вырезом, достаточно низким, чтобы я не могла надеть бюстгальтер. Это подчеркивает выпуклость моей полной груди, и да поможет мне бог, если я слишком быстро повернусь в ту или иную сторону, кто-нибудь может увидеть всю грудь целиком, соски и все остальное.

В чем, я полагаю, и заключается смысл.

Все остальное кажется таким же неуместным. Огромные серебряные серьги-кольца, кроссовки Doc Martens в байкерском стиле с заправленными джинсами и черная кожаная куртка из маслянисто-мягкой кожи, защищающая от холодного лондонского дождя, который, кажется, не прекращается здесь даже летом. Куртка мне действительно нравится, я могла бы оставить ее себе, но все остальное, включая темный макияж глаз и накладные ресницы, настолько противоречит моему обычному стилю, что кажется, будто я ношу другую кожу. В последний раз, когда я надевала зеленое на встречу с мужчиной, за которого должна была выйти замуж, я была в шелках и бриллиантах, при свечах, одетая по-королевски, чтобы священник благословил мою помолвку с ирландским королем.

Сегодня вечером я одета так, чтобы соблазнять.

— Хорошо, — говорит мой отец. — Мы не хотим, чтобы ты была похожа на себя, Сирша. Чем меньше вероятность, что он узнает тебя, пока ты не приведешь его сюда, в комнату, тем лучше. В конце концов, он знал тебя задолго до этого, и. хотя ты, безусловно, изменилась за годы, прошедшие с тех пор, как он ушел, он, возможно, тебя помнит. Чем меньше ты будешь похожа на ту девушку, на которой он должен был жениться, тем лучше.

— Он, наверное, меня не помнит. — Я поджимаю губы, хмурясь от вспомнившегося раздражения. Несмотря на то, что я всегда должна была выйти замуж за сына Макгрегора, ни один из них никогда особо меня не замечал. Коннор был слишком занят осознанием своего места в качестве наследника Макгрегора, а Лиам… ну, Лиам был слишком занят тем, чтобы быть самим собой, безрассудным, игривым, забавным младшим братом. У последнего не было никаких обязанностей, и никто за ним не следил.

Кроме меня.

— Он был бы дураком, если бы не делал этого, — хрипло говорит мой отец. — Но ради нас самих и ради плана давай надеяться, что ты права. А теперь пойдем, девочка, отведем тебя вниз. Он смотрит на меня, его взгляд становится жестче. — Это важный вечер, Сирша, для всех нас. Все зависит от того, затащишь ли ты Коннора сюда, в эту комнату, чтобы мы с ним могли поговорить.

Он тянется к моей левой руке, большим пальцем потирая то место, где раньше было кольцо. — Лиам бросил тебя с позором, — напоминает он мне, как будто я нуждалась в напоминании, — с разорванной помолвкой. Это твой последний шанс сделать то, для чего ты была рождена, девочка. Если ты не добьешься успеха, кто знает, какой мужчина возьмет тебя. Если Лиам сохранит свое место, вполне вероятно, что я не сохраню свое. Семья О'Салливанов падет, и я буду вынужден выдать тебя замуж за того, кто сможет предложить нам союз и смягчить этот удар.

Я непоколебимо встречаю его взгляд.

— Не волнуйся, — говорю я ему спокойно, спокойнее, чем чувствую внутри. — Я знаю, что это значит для нас. Я выполню свой долг.

— И не позволяй ему вольностей, — добавляет мой отец. — Важно, что он твой первый мужчина в твоей брачной постели. Не позволяйте ему брать бесплатно то, что он должен взять. Соблазняй, но не сдавайся.

Я чувствую, как румянец заливает мои щеки.

— Я понимаю, — говорю я ему сквозь стиснутые зубы, отводя взгляд.

Если есть что-то, чего я больше всего жду от замужества, так это того, что бесконечные разговоры о состоянии моей девственности наконец-то подойдут к концу.

Мы спускаемся на лифте вниз, где нас ждут еще четыре женщины, все незнакомые мне женщины, которым мой отец заплатил за то, чтобы они были здесь сегодня вечером и воплотили в жизнь наш план. Все они одеты в обтягивающую, открытую одежду: короткие бандажные платья на заоблачных каблуках, узкие джинсы и топы с глубоким вырезом, большие серьги, гладко зачесанные волосы и густой макияж. Они кажутся мне такими же чужими, как и я сама, и я чувствую волну дискомфорта, когда отхожу от отца и иду присоединиться к ним.

— Приятный вечер, не правда ли, милая? — Говорит одна из женщин с сильным акцентом, когда мы усаживаемся в городской автомобиль, который мой отец арендовал для нас во время поездки в Лондон, вместе с водителем.

— Неужели? — Я хмурюсь, щурясь от все еще льющего дождя, когда следую за ней в машину. — Дождь не переставал с тех пор, как мы приземлились.

— Я вижу, ты новенькая в Лондоне, — говорит одна из других, симпатичная блондинка. — Здесь никогда не прекращается дождь. Просто неважно, холодный это дождь или теплый, понимаешь.

— Для меня это холодный дождь. — Я благодарна, по крайней мере, за кожаную куртку, даже если мне придется оставить ее в машине, прежде чем мы отправимся на склад, где, как мне сказали, мы найдем Коннора и его людей. — Но да, это мой первый визит в Лондон.

По правде говоря, хотя я бы никому этого не сказала, я впервые выезжаю за пределы Штатов. Я всегда представляла себе эту первую поездку во время моего медового месяца, куда-нибудь в теплое и солнечное место с песком между пальцами ног и фруктовым напитком в руке. Когда я представляла себе наш медовый месяц с Лиамом, он был полон страстного секса на белоснежной гостиничной кровати, в окно врывался соленый воздух, в то время как он учил меня всему, чего я никогда не знала о том, как заниматься любовью.

Все обернулось эм… немного по-другому.

— И благодаря тебе, мы едем с шиком! — Первая девушка хмыкает, откидываясь на спинку гладкого кожаного сиденья. — Не так я обычно хожу на свои выезды, это точно. — Она смотрит на меня, действуя мне на нервы так уверенно, как может действовать только тот, кто является ветераном в подобных делах. — Ты новичок в этом, да, милая?

— Мм. Немного. — Я осторожно подбираю слова. Как только я привлеку внимание Коннора и уведу его со склада, я больше не увижу этих женщин. Это просто мой способ сделать так, чтобы мое прибытие туда выглядело менее заметным, и представить всю историю так, что я просто веду его в свой гостиничный номер для быстрого траха. Я не хочу ничего отдавать.

— А тот мужчина в отеле, он был кем? Твой сутенер?

Я стискиваю зубы при этих словах, вспышка гнева заливает мои щеки от мысли о том, что кто-то подобным образом оскорбил моего отца. Но я сдерживаю это. Сегодня я не Сирша ирландская принцесса. Завтра, когда все более-менее утрясется, я смогу с комфортом вернуться к той личности, которую я так хорошо знаю, и снова стать самой собой. Но сегодня вечером я должна быть кем-то другим. Тусовщицей. Соблазнительницей. Кем-то, кто слышит подобное предложение и смеется над ним.

— Что-то вроде этого. — Я смотрю в окно на проносящиеся мимо дождливые улицы, желая, чтобы разговор поскорее закончился.

— Не очень дружелюбно, — слышу я бормотание одной из женщин, но не обращаю на это внимания. Чем ближе мы подъезжаем к месту назначения, тем сильнее колотится мое сердце, я чувствую себя почти больной от нервов и жалею, что не могу убежать обратно в Бостон, и что я не могу повернуть время вспять и заставить все пойти по-другому.

Так хотелось бы сделать так, чтобы Лиам никогда не стал одержим своей русской балериной и не разорвал нашу помолвку, вместе со всеми моими мечтами о браке с братом Макгрегора, которого я предпочитала, и о том солнечном, песчаном медовом месяце.

Ты можешь это сделать, шепчу я себе в голове. Ты О'Салливан. Ты сильная. Ты храбрая.

Ты можешь найти кого-то получше, чем выйти замуж за разочаровывающего мужчину. Ты можешь стать героиней этой долбаной сказки. Той, кто вернет принца домой.

Машина сворачивает на несколько дорог, которые приводят нас в менее обеспеченную часть Лондона, более темную и индустриальную, с менее ухоженными улицами и аварийными зданиями. Это совсем не похоже на то место, где я нашла бы того Коннора, которого я помню: холодного, собранного, бесстрастного мужчину, который обычно сидел по левую руку от своего отца, но из того, что я прочитала в досье, которое составил на него мой отец, Коннор неплохо зарекомендовал себя здесь. Это напоминает мне о том, как много всего происходит сегодня вечером. Коннор был достаточно счастлив, чтобы позволить всем думать, что он мертв, исчезнув под чужой личиной, оставив свою семью и все остальное позади и начав здесь новую жизнь. Теперь мой отец хочет насильно воскресить его, и я не могу представить, что он будет рад этому.

Когда дверца машины открывается и я выхожу, мой ботинок падает во что-то мокрое, в какую-то лужу, отчего я внезапно радуюсь, что на мне не те каблуки, которые я бы выбрала сама. Запах из соседнего переулка доносится до меня, заставляя меня морщить нос, и я стискиваю зубы, отказываясь позволить чему-либо из этого выбить меня из колеи.

Дверь склада слегка приоткрыта, и оттуда льется маслянистый свет, а в теплом ночном воздухе разносятся громкие голоса пьяных мужчин. Я останавливаюсь на пороге вместе с другими четырьмя женщинами, окружающими меня, мое сердце бешено колотится в груди, и я делаю глубокий вдох, о чем быстро жалею, благодаря тяжелому запаху в воздухе, который я чувствую на языке.

И затем, стиснув зубы от страха, скручивающего мой позвоночник, я вхожу в свет склада.

Я вижу его мгновенно, в тот же момент, когда слышу взвод оружия.

— Остановитесь прямо здесь, леди, — говорят два голоса с сильным акцентом кокни. Тем не менее, я не утруждаю себя тем, чтобы смотреть на них несмотря на то, что они почти наверняка держат оружие направленным нам в головы. Вместо этого, игнорируя и их, и стук своего сердца, я смотрю прямо перед собой на покерный стол, установленный посреди склада, и мужчину, сидящего во главе него.

Это он. Несмотря на то, что он выглядит совсем по-другому, весь в шрамах, щетине и татуировках, в угольно-черной футболке, темных джинсах и кожаной куртке, перекинутой через спинку стула, я узнаю его мгновенно. Я узнаю блестящие каштановые волосы и эти пронзительные ярко-голубые глаза, и все, что я могу сделать, это надеяться, что он меня не помнит.

— Нет, впустите их, ребята, — говорит Уильям-Коннор, откидываясь на спинку стула с ухмылкой на красивом заросшем щетиной лице. — Игра становилась немного скучноватой, но я уверен, что эти дамы смогут оживить вечер, не так ли?

За столом раздается взрыв смеха, мужчины Коннора хрипло соглашаются, а другие женщины проталкиваются вперед, направляясь прямо к своим целям, но я немного отстраняюсь, мой взгляд прикован к Коннору, мое сердце так сильно бьется в груди, что мне кажется, я едва могу дышать.

На фотографиях он был красив, опасно красив, но здесь, во плоти и вблизи, в нем есть что-то еще. Все в этой комнате, от вооруженных охранников до стола, усыпанного картами, фишками и деньгами, фугой сигарного дыма, висящего в воздухе, и звяканьем льда в стаканах для хайбола, кричит о силе, и это все его.

Он построил все это с нуля. Ему это не было вручено. Коннор Макгрегор был наследником империи, но Уильям Дэвис — человек, сделавший себя сам. Глядя на мужчину во главе стола, чьи глаза прикованы ко мне, когда он делает глоток из своего бокала, я задаюсь вопросом, много ли в нем осталось от Коннора. Тот Коннор, которого я помню, был гладким, лощеным, высокомерным, ни одна деталь одежды или прически не выбивались из колеи. Он никогда бы не сел за стол с такими мужчинами, как эти: грубыми, одетыми в джинсы, брезент и кожу, в ботинках, с бородами и растрепанными волосами, со шрамами на лицах, кистях рук, у которых оружие на виду, а не тщательно скрывается. Тот Коннор, которого я знала, не играл в азартные игры и не курил, и он не выпивал в обществе. Перед этим человеком лежит горка чипсов, в руке у него сигара, а у локтя бутылка дорогого коньяка. От него веет властью, деньгами, мужественностью…и чем-то еще.

Другие женщины уже сидят на коленях у мужчин за столом, воздух наполняет пронзительное хихиканье. Хотя звук затихает до эха, когда я подхожу к столу и Коннору, чувствуя, как будто время замедлилось, и каждая секунда прерывается биением моего пульса. Я чувствую, как у меня пересыхает во рту точно так же, как это было в отеле, когда я смотрела на его фотографии. Его взгляд не отрывается от моего, и он наблюдает за мной почти жадно, как за добычей. Едой.

Он лениво улыбается, когда я подхожу, и я вижу капельку коньяка, все еще прилипшую к его полной нижней губе.

Каким бы он был на вкус, если бы я поцеловала его в губы и слизнула каплю?

Эта мысль пугает меня и заставляет судорожно вздохнуть. Отвратительные запахи переулка исчезли, их заменили тяжелые ароматы ванили и табака, сигарного дыма и дорогого алкоголя, пороха и чего-то еще. Этот запах вызывает что-то теплое и тяжелое глубоко в моем животе, когда я обхожу стол и направляюсь к Коннору, его взгляд следует за мной, как будто я привлекла его внимание с того момента, как вошла в дверь.

Что-то мужское, мускусное витает в воздухе, и я знаю, что это он.

Я снова чувствую боль между ног, нарастающую влагу возбуждения и с трудом сглатываю. Я чувствую на себе взгляды всех мужчин в комнате, даже тех, у кого на коленях женщины, но все, что я вижу, это Коннор. И судя по тому, как он смотрит на меня, кажется, что все, на что он может смотреть, это я.

Хорошо. У тебя все хорошо получается. Продолжай идти.

Слова шепчутся в моей голове, подталкивая меня вперед, пока я не останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки от него, мое сердце бьется так быстро, что я слышу, как кровь стучит в ушах.

— Ну, привет, милая, — медленно произносит он, и та же ухмылка кривит его губы, когда он смотрит на меня. — И что такая красивая девушка, как ты, могла искать в подобном месте? Его глаза обшаривают меня, пока он говорит, задерживаясь на моей груди, узкой талии и ниже, прежде чем скользнуть обратно по всей длине в откровенном проявлении похоти, от которого мой пульс снова учащается.

Если бы я не видела файл, фотографии, доказательства, я бы почти не поверила, что это был он. Он выглядит так по-другому, говорит так по-другому, все в нем грубое, жесткое, опасное, весь лоск стерт и заменен чем-то другим, но это не делает его менее привлекательным. Во всяком случае, это заводит еще сильнее, возбуждая меня так, как никогда не возбуждал прежний Коннор, и я не знаю, что с этим делать. Я чувствую его жар, когда он смотрит на меня со своего места, от него исходит аромат сигарного дыма и теплой кожи, и что-то такое глубоко мужское, что у меня подгибаются колени. После всех этих лет я снова очень близка к нему, но чувства, захлестывающие меня сейчас, совсем не похожи на те, что я помню. Это заставляет меня чувствовать неуверенность и выводит из равновесия. Прежде чем я осознаю, что происходит, его рука обвивается вокруг моей талии, и я буквально теряю равновесие, когда он усаживает меня к себе на колени.

Его рука крепко обнимает меня за талию, притягивая к себе, и я не могу дышать. Коннор протягивает руку, касаясь моей челюсти грубыми кончиками пальцев.

— Такая хорошенькая девушка, намного красивее других, — размышляет он. — Ты, должно быть, здесь что-то ищешь. Или кого-то? — Он улыбается мне, и я чувствую, как дрожь пробегает от макушки до кончиков пальцев ног, моя кожа горит повсюду, но особенно во всех местах, к которым он прикасается. Его рука обнимает меня за талию, его пальцы растопырены на моем бедре, его сильные, мускулистые бедра под моими. Его пальцы все еще нежно касаются линии моей челюсти.

Скажи это. Прежде чем ты упустишь свой шанс, скажи это. Ты можешь чувствовать себя не такой, как прежде, но ты все еще Сирша О'Салливан, и ты здесь не просто так не для того, чтобы у тебя подкашивались колени при первом прикосновении мужчины, который тебя заводит. Делай то, за чем пришла.

Я медленно поднимаю руку и впервые в жизни прикасаюсь к Коннору Макгрегору. Я провожу кончиками пальцев по его щеке, чувствуя, как щетина царапает мою нежную кожу, отражая то, как он прикасается ко мне. Я делаю глубокий вдох и встречаюсь взглядом с этими ярко-голубыми глазами, изо всех сил стараясь не обращать внимания на толчок, который они посылают через меня, как будто они могут наэлектризовать меня одним взглядом.

— Я слышала о тебе, Уильям Дэвис, — поддразниваю я и вижу, как его глаза расширяются, когда я произношу его имя. — Ну… когда мои друзья сказали, что идут сюда, мне просто пришлось пойти с ними. — Я наклоняюсь вперед, мой голос приглушен, как будто мои следующие слова секрет только для нас двоих. — Я пришла сюда в поисках тебя.

2

КОНОР

Эта девушка настолько выбивает из колеи, что я никак не мог предвидеть ее приближения. Другие женщины мне достаточно знакомы. Не то чтобы я знал кого-то из них, определенно нет, но таких, как они, пруд пруди. Облегающие платья, слишком много макияжа, слишком высокие каблуки, слишком громкий смех и слишком фальшивые улыбки. Всего в них всегда немного чересчур. Хотя я брал с собой в постель немало подобных им, они всегда были просто способом скоротать время, на шаг впереди того, чтобы удовлетворять свои потребности собственными руками.

Эта рыжеволосая девушка, которая буквально упала мне на колени, нечто другое. Я понял это с той секунды, как она вошла в дверь и проигнорировала моих охранников, наставивших на нее оружие только для того, чтобы подойти прямо ко мне, как будто она точно знала, кого ищет.

— Я слышала о тебе, Уильям Дэвис. Я пришла сюда в поисках тебя.

Я приподнимаю ее подбородок своими загрубевшими пальцами, чувствуя, какая мягкая у нее кожа по сравнению с моей. Она хрупкая и изящная, как фарфор, рядом с этими другими девушками, как роза среди сорняков. Даже одежда, которую она носит, не может скрыть этого, какой бы лестной она ей ни была. Под макияжем я вижу, что цвет ее лица напоминает дорогой крем, глаза зеленые, как весенний лист, а волосы так и просятся, чтобы мужчина провел по ним руками. Я намерен сделать именно это до того, как закончится ночь.

Эта девушка практически умоляет, чтобы ее изнасиловали, и кто я такой, чтобы не дать даме то, что она хочет?

Тем не менее, в глубине моего мозга есть небольшой тревожный звон, подозрение, которое я не могу игнорировать. Я не был бы тем, кто я есть, или где я есть, если бы не прислушивался к этому. Что-то, что говорит о том, что эта девушка слишком хорошенькая, слишком совершенная, чтобы находиться в подобном месте, даже слишком невинная несмотря на то, что она извивается у меня на коленях так, что мой член быстро становится твердым, как камень.

Я привык легко получать женщин. Девушка, услышавшая обо мне и пришедшая меня искать, желающая попробовать Уильяма Дэвиса, чтобы вернуться и похвастаться перед друзьями, была бы не первой. Но что-то в этом поражает меня по-другому. Она напоминает мне о доме, каким-то образом, который я не могу объяснить, и от этого у меня болит в груди, и я стискиваю зубы, борясь с ностальгией, которая угрожает нахлынуть.

Оглядываясь назад, из этого никогда не получаешь ничего хорошего.

Я резко вскакиваю на ноги, сбрасывая ее со своих колен, хотя продолжаю держать ее за талию, чтобы она не могла вырваться. Неважно, она вряд ли попытается это сделать. На самом деле, она наклоняется ко мне, и я замечаю, как идеально ее изгиб, кажется, облегает меня, ее голова на уровне моего подбородка даже в ботинках на плоской подошве. Она высокая и гибкая, невероятно сногсшибательная, и мне трудно обращать внимание на свой инстинкт, подсказывающий, что что-то не так.

Мне нужно поговорить с ней наедине, чтобы проверить ее решимость. Если она действительно здесь для того, чтобы потрахаться, и ничего больше.

— Вернусь через минуту, мальчики, — говорю я с ухмылкой, увлекая ее за собой, когда поворачиваюсь к задней части склада и ожидающему меня дверному проему. Она не сопротивляется, что заставляет меня думать, может быть, я просто параноик.

— Надеюсь, это займет больше минуты, ради нее самой! — Окликает моя правая рука, Джейкоб, и я смотрю на него, чтобы увидеть, что он уже запустил руку под платье одной из других дам, и, судя по выражению ее лица, он делает больше, чем просто поглаживает ее бедро.

— По крайней мере, десять, — сухо отвечаю я. — Давай, милая, — говорю я рыжеволосой девушке, понимая, что не потрудился спросить ее имя. Она знает мое, так что я должен знать, но действительно ли это имеет значение? Скорее всего, я больше не увижу ее после сегодняшнего вечера. Не то чтобы я против того, чтобы спать с одной и той же женщиной больше одного раза, как таковой, я делал это раньше несколько раз, но я предпочитаю, чтобы это не продолжалось слишком долго.

Не так уж много женщин заинтересованы в длительной привязанности к такому мужчине, как я. Все деньги в мире не могут компенсировать жизнь, прожитую на грани закона, в глухих переулках и вонючих портах, на шаг впереди тюремной камеры. Большинство женщин хотят безопасности, а я не могу этого обеспечить. Однако, что я им могу предложить, так это первоклассный рулет на простынях. Это именно то, что я планирую подарить этой симпатичной девушке.

Я тащу ее за собой в дверной проем, чувствуя, как ее пальцы обвиваются вокруг моих, вдыхая аромат ее цветочных духов. Может быть, именно поэтому она кажется мне такой знакомой, как будто я видел ее раньше. Рыжие волосы и зеленые глаза, бледная, почти прозрачная кожа и несколько веснушек на носу. Она похожа на классическую ирландскую розу, хотя говорит с американским акцентом.

— Ты сказала, твои друзья, — бормочу я, закрывая за нами дверь и увлекая ее в тускло освещенный коридор за дверью. — Но ты же не англичанка.

— Студентка по обмену, — говорит она. — Девушке ведь нужно как-то платить за обучение, верно? Я танцую в клубе "Лунная соната".

— Это высококлассное место. — У тех других женщин, которые были с ней, не было речи высококлассных сопровождающих или манеры одеваться. Но, возможно, они немного огрубели для своей компании. Мои мужчины не совсем поклонники шикарных ночных дамочек, и они, вероятно, знали это.

— Так ты слышала мое имя там? В клубе? — Я был там несколько раз, как по делам, так и для удовольствия. Это правдоподобно. Я просто удивлен, что никогда не замечал ее там раньше. Она выделяется, конечно, я бы ее увидел.

— Да. — Она вздергивает подбородок, глядя мне в глаза.

— И что ты слышала?

Она протягивает руку, ее пальцы гладят мою грудь поверх рубашки. Я слышу, как учащается ее дыхание, и чувствую, как воздух вокруг нас нагревается. Я хочу трахнуть эту девушку, но я также не хочу загонять себя в неприятную ситуацию, думая своим членом. Люди получше меня таким образом оказывались не по ту сторону решетки.

— Что ты опасен, — выдыхает она, ее зеленые глаза расширяются. — И что ты хорош в постели.

— Кто это сказал?

Она колеблется, облизывая губы.

— Я не знаю ее имени, — признается она. — Я не так давно там работаю.

Ее рука движется вниз, к моему поясу. Мой член вздрагивает, пульсируя в узких пределах моих джинсов, и я знаю, что не смогу долго продолжать этот допрос.

— Лейси? — Предлагаю я. — Хорошенькая блондинка с короткой стрижкой? Носит только белое белье? — Черт возьми, я знаю, что даю ей ответ. Тем не менее, я хочу, чтобы этот разговор завершился удовлетворительно, чтобы я мог перейти к хорошей части, к которой мне так хочется перейти.

— Да. — Она кивает, с трудом сглатывая. — Я не знаю ее имени, но описание похоже.

Я трахал Лейси не один раз и заставлял ее кончать, выкрикивая мое имя по меньшей мере десять раз, так что в этом есть смысл. Лейси также знает, чем я занимаюсь, поскольку купила у меня МДМА, так что это тоже складывается. По крайней мере, для моего мозга, который в настоящее время теряет кровоток быстрее, чем я могу справиться, этого достаточно.

Этого достаточно, чтобы я двинулся вперед, прижимая нежную, великолепную рыжеволосую девушку к стене, мои руки по обе стороны от ее головы, в то время как ее руки лежат на краю моих джинсов, кончики ее пальцев просто касаются полоски кожи между моей рубашкой и поясом, где она приподняла ткань. Мои ладони опираются на холодный металл стены, жар между нами резко контрастирует, когда я смотрю на нее сверху вниз.

Она практически задыхается, ее зеленые глаза огромны на лице в форме сердца, и я хочу ее так сильно, что едва могу думать. Я не испытывал такой сильной похоти к женщине столько, сколько себя помню, и я не собираюсь упускать шанс насладиться таким трахом, как этот. Я не хочу просто по-быстрому прижать ее к стене, прежде чем вернуться к своей игре в покер, я хочу трахать ее всю ночь напролет. Я хочу ее рот, ее киску, может быть, даже ее задницу до конца ночи, и я хочу узнать, какая она на вкус. Я хочу заставить ее кончить всеми доступными мне способами, а может быть, и некоторыми недоступными. Я хочу трахнуть ее так основательно, чтобы какое-то время мне не понадобилась другая женщина.

— Давай пойдем ко мне, — слышу я свой голос вопреки здравому смыслу. Боже всемогущий, что она со мной делает? Обычно я привожу девушек сюда, в одну из импровизированных спален в задней части склада, или в отель. Но я не хочу возвращаться домой один после того, как измучаю себя внутри нее, и я определенно не хочу, блядь, спать здесь. Я годами не засыпал рядом с женщиной, но часть меня хочет прервать эту полосу, просто чтобы трахнуть ее при утреннем свете. У меня никогда не было проблем с сексом, но не каждую ночь такая красивая девушка приходит умолять о моем члене.

— Вообще-то… — она колеблется, и я хмурюсь.

— Ты струсила, да, милая? — Я наклоняюсь ближе, наклоняясь вперед, чтобы она могла почувствовать твердую выпуклость моей эрекции у своего бедра. — Я обещаю, что бы ты ни слышала обо мне, это неправда. — Я улыбаюсь ей сверху вниз, опускаю губы к ее уху так, что они касаются раковины. — Я лучше.

Мелкая дрожь пробегает по ее телу.

— Я просто… у меня есть номер в отеле, — выдыхает она. — Хороший. Я подумала…Если сегодняшний вечер пойдет так, как я хочу…

Я отстраняюсь, глядя на нее сверху вниз.

— Ты сняла номер в отеле, надеясь завлечь меня туда?

— Ну, я же не могу отвезти тебя в свое общежитие, не так ли? И я не из тех, кто пойдет в незнакомую квартиру с мужчиной, которого я не знаю.

— Вовсе нет, — соглашаюсь я. — Как раз из тех, кто заходит на склад в неблагополучной части Лондона, чтобы сделать предложение человеку с вооруженной охраной и репутацией убийцы.

Она так краснеет, что я вижу это даже в тусклом свете, ее взгляд и руки одновременно опускаются, и мне становится немного стыдно за то, что я посмеялся над ней.

— Да ладно тебе, не смотри так, милая. — Я наклоняюсь, приподнимая ее подбородок, чтобы она снова посмотрела на меня. — Я просто немного шучу, за твой счет, признаю, но я заглажу свою вину. — Я подмигиваю ей, и ее румянец становится еще ярче.

Ее реакция что-то пробуждает во мне, возбуждение и подозрение одновременно.

— Ты ведь не девственница, не так ли? — Спрашиваю я, прищурив глаза. В принципе, я против лишения девственниц девственности. По моему опыту, они прилипчивы, и все становится беспорядочным. Девушка, на которой я должен был жениться, когда-то давно, в другой жизни, была бы девственницей, и я считаю, что это не тот опыт, который я пропустил. Я знаю, что некоторым мужчинам нравится быть у девушки первым, но я предпочитаю, чтобы мои женщины умели обращаться с членом.

По крайней мере, теоретически. На самом деле, впервые я чувствую, что возбуждаюсь еще больше при мысли о том, что эта девушка, возможно, девственница. Возможно, она пришла сюда в поисках захватывающего способа пережить свой первый раз, возможно, она обратилась ко мне за этим. Я не думал, что мой член может стать еще тверже, но при мысли того, как она впервые вскрикивает от удовольствия, когда я учу ее брать мой член, он набухает до боли в моих ставших слишком узкими джинсах.

— Нет! — Она вызывающе вздергивает подбородок, и, несмотря ни на что, я чувствую прилив разочарования. — Я не девственница, — настаивает она. — Не то, чтобы у меня было так уж много мужчин, — добавляет она. — Но я знаю, что делаю.

Я верю ей. Она вошла сюда как ни в чем небывало, села ко мне на колени, как ни в чем небывало, и в нескольких хорошо подобранных словах объяснила мне, зачем она здесь и чего хочет. Конечно, она одета для соблазнения, и это работает. Если быть честным, мне нравится мысль о том, что она могла спланировать эту ночь, имея в виду меня, намереваясь привести меня в свой отель и сделать со мной все по-своему. Никто никогда не сможет сказать, что я не могу оценить женщину, которая берет на себя ответственность.

— Хорошо, милая, — говорю я с усмешкой. — Тогда веди меня к себе. Или, скорее, скажи мне, куда везти. Мы возьмем мой байк.

Ее глаза на нежном лице расширяются еще больше, и я ухмыляюсь ей.

— Лейси, конечно, упоминала о байке?

Я приглашал ее покататься раз или два, так что она должна была это сделать. Но рыжеволосая девушка качает головой, ее полные губы приоткрываются.

— Нет, — шепчет она, и я не могу сдержать улыбку, которая расползается по моему лицу. Что-то в этой девушке есть от чистого секса и невинности, связанных воедино таким образом, что это заводит меня больше, чем я мог себе представить, несмотря на то, как мало я обычно увлекаюсь невинными типажами. Она вряд ли соответствует моей обычной скорости, но я хочу ее так сильно, что больше не могу ждать.

— Ну что ж. Ты раньше ездила верхом?

Она качает головой.

— Нет. Слава богу, что я надела эти ботинки, — язвительно замечает она, в уголках ее рта появляется улыбка, и я смеюсь.

Эта девушка, кажется, ничего не боится. Ни моей охраны, ни моих людей, ни моей репутации, а теперь еще и не моего мотоцикла.

— Мы собираемся повеселиться сегодня вечером, ты и я, — говорю я ей с ухмылкой, хватая ее за талию и отводя от стены. — Давай, милая. Позволь мне сказать Джейкобу, чтобы он закрыл здесь все, и мы отправимся к тебе.

— По-моему, звучит заманчиво, — бормочет она, глядя на меня с довольным выражением на лице, в ее глазах светится то же желание, которое я чувствую в своем собственном теле.

Это будет чертовски хорошая ночь.

3

СИРША

Он меня не узнал. Эта мысль продолжает повторяться, пока Уильям-Коннор ведет меня обратно в главную комнату и говорит своим людям, что уходит на ночь, игнорируя их шутки и волчий свист, пока он дает указания своему человеку Джейкобу. Однако я почти ничего из этого не слышу, потому что мои мысли заняты тем, что должно произойти.

Я боялась столкнуться со вторым отказом сегодня вечером, не меньше, чем со стороны брата Лиама. В каком-то смысле он уже однажды отверг меня, не задумываясь, когда бежал из Бостона. Теперь, хотя у меня есть все намерения быть той, кто поменяется с ним ролями сегодня вечером с высоко поднятой головой, я не могла избавиться от мучительного беспокойства всю дорогу сюда, что он не захочет меня.

Я хотела Лиама. Я очень мало хотела в своей жизни. Первым делом нужно было поступить в колледж. Я добилась этого, умоляя, настаивая на этом, торгуясь с отцом, пока не получила все, чего хотела, мне не удалось жить в общежитии, вступить в женское общество и посещать множество вечеринок, но я получила то, чего хотела больше всего, образование и ученую степень. А вторым был Лиам. Но я отказалась умолять мужчину или торговаться за любовь и желание, которые он не хочет мне давать. Если Лиам ушел, говорила я себе снова и снова, то это его потеря, а не моя.

Я не знаю, чувствовать ли мне обиду или радоваться, что Коннор меня не узнает. Конечно, это часть плана, это могло бы и не сработать, если бы он узнал меня, но какой мужчина не узнает женщину, на которой он когда-то должен был жениться, даже если в то время я была на несколько лет моложе?

Он ведет меня к двери, и я отбрасываю эти мысли в сторону. Первый этап плана сработал, Коннор едет в отель. Теоретически, остальное должно быть легко: отвести его в мою комнату, где ждет мой отец, и тогда начнется шоу. Коннор будет знать, кто я и почему он там, а мой отец сможет изложить о ситуации в Бостоне.

Я чувствую легкий укол вины. Осматривая склад, было легко увидеть, насколько хорошо Коннор переделал себя, прямо из дождливой мощеной грязи менее респектабельных лондонских улиц, далеко от того, что он оставил позади. И крошечная часть меня, та, к которой я не могу прислушиваться слишком внимательно, шепчет, что, возможно, нам следует оставить все как есть. Что, возможно, Коннор счастлив здесь, сам по себе, без наследия Макгрегора, тянущего его вниз.

Но для всего этого уже слишком поздно.

Мы выходим под холодный моросящий дождь, и я дрожу, с тоской вспоминая свою кожаную куртку, оставленную в машине. Я не осмеливаюсь пойти за ней, хотя машина работает на холостом ходу с другой стороны здания. Я не могу дать Коннору шанс переосмыслить это или изменить свое мнение, я возбудила его и заставила думать с помощью его низменных инстинктов, и я должна поддерживать этот импульс.

Однако он замечает это, бросив взгляд на меня.

— Вот, возьми мою куртку, дорогая. Он пожимает плечами, прежде чем я успеваю сказать ему "нет, я в порядке", и набрасывает тяжелую кожаную накидку мне на плечи. — Она немного великовата для тебя, но ветер усилится, как только мы наберем скорость. Лучше мне быть холодным и незащищенным, чем тебе. Кроме того, — добавляет он, подмигивая. — Я уверен, что ты достаточно быстро согреешь меня, как только мы окажемся в твоей комнате.

Я улыбаюсь ему, приподнимая подбородок, чтобы заглянуть в его пронзительные голубые глаза.

— О, я планирую, — говорю я ему мягко, так соблазнительно, как только могу, но дрожь желания, которая пробегает по словам, настоящая.

На мне ощущается тяжесть куртки, и она пахнет им, поношенной кожей, табачным дымом и машинным маслом, с пряным запахом его одеколона, пропитавшим ее полностью. Я делаю глубокий вдох, когда он протягивает мне запасной шлем, и его запах, наполняющий мои ноздри, посылает неоспоримое тепло по всему телу, вплоть до кончиков пальцев ног, пульсацию желания, пульсирующую во мне.

Я не ожидала, что встречу его таким. Мое сердце бешено колотится, когда я сажусь на мотоцикл позади него, и не только из-за нервозности, вызванной тем, что я впервые сажусь на мотоцикл. Без его куртки я вижу пистолет в задней кобуре над его джинсами, и небольшая дрожь страха пробегает по мне, напоминая, что этот человек опасен. Он не из тех, с кем можно играть, но это именно то, что я делаю. Но это не единственная причина, по которой я чувствую, как мой пульс бьется у горла, заставляя меня задыхаться, когда я устраиваюсь позади него.

Находясь так близко к нему, я чувствую тепло его огромного, мускулистого тела, исходящее через его мокрую футболку и мое, такое же твердое, как кожаное сиденье между моими бедрами. Я чувствую, как еще одна дрожь пробегает по мне, когда он говорит своим грубым голосом с английским акцентом.

— Ноги сюда, милая, — говорит он, указывая. — И крепко обними меня своими руками. Немного наклоняйся вместе со мной, когда я делаю поворот, в противном случае просто держись. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — добавляет он, и по какой-то причине я верю ему без колебаний. — Я бы не умер счастливым, не уложив тебя в постель, — добавляет он с усмешкой. Затем, когда вибрация смеха проходит через него, отдаваясь в моей груди, он запускает двигатель, и я чувствую совершенно другую вибрацию.

Это все равно что оседлать живое существо, аналогия, от которой у меня кровь бурлит быстрее, потому что мне вдруг захотелось оседлать его больше, чем когда-либо. Двигатель гудит в моем теле, как пульс в моей крови, заставляя меня чувствовать себя живой, затаив дыхание. Мои руки крепко обхватывают его твердый живот, и я упираюсь ногами, прижимаясь щекой к его спине. Я чувствую, как его волосы касаются моего лба, когда он заводит мотоцикл, и вдыхаю запах его шампуня с ароматом сосны. У меня такое чувство, будто я перенеслась в другой мир, в тот, где я действительно та девушка, в которую нарядилась сегодня вечером, и я из тех девушек, которые могут бесстрашно сесть на мотоцикл с таким мужчиной, как Коннор, отвезти его к себе домой и трахнуть с уверенностью, которую я не уверена, что смогу проявить, когда дойдет до этого.

Есть много вещей, в которых я уверена: в своем интеллекте, своей внешности, своей способности постоять за себя в этом мире, который ничего так не хочет, как сделать меня пешкой, но не в том, чтобы понравиться мужчине. Я даже не знаю, с чего начать, и я наполовину уверена, что мы зашли так далеко только потому, что моя реакция на Коннора настолько неожиданна и настоящая. Я хочу его. Я это не выдумываю. И когда он выезжает на дождливые лондонские улицы, набирая скорость по мере того, как мы направляемся к отелю, я благодарна, что мне нужно всего лишь отвести его в номер, прежде чем мы останемся не одни.

Если бы мы были одни дольше этого, я не уверена, что бы произошло.

***

Коннор подъезжает ко входу в отель, небрежно бросая ключи парковщику.

— Позаботься об этом, — говорит он, помогая мне слезть, пока я расстегиваю шлем. — Тем временем я буду заботиться о тебе, — шепчет он мне на ухо, его теплое дыхание касается раковины, и я снова начинаю дрожать, мой пульс учащается в горле.

Мы проходим через позолоченные вращающиеся двери отеля, куртка Коннора все еще укутывает меня, и он тихонько насвистывает.

— Классное местечко ты выбрала для перепихона, — говорит он с усмешкой, когда мы направляемся к лифту. — Пытаешься произвести на меня впечатление?

— Может быть. — Я кокетливо улыбаюсь ему. — Может быть, мне просто нравится контраст. — Двери лифта открываются, и мы заходим внутрь, мое тело прижато к его телу, когда я нажимаю кнопку своего этажа. — Грубый, опасный мужчина в роскошном отеле. В этом что-то есть, тебе не кажется?

— Милая, я трахну тебя везде, где ты захочешь, — говорит Коннор, его голос становится хриплым, когда лифт начинает подниматься. — Раньше я бы прижал тебя к стене на моем складе. Я почти сделал это, — добавляет он, направляясь ко мне, его мускулистая фигура заполняет пространство лифта. Внезапно он кажется меньше, чем раньше, воздух густой и горячий, кожаная куртка слишком теплая. Я смотрю на него, мое сердце бешено колотится, и он так близко, что я могла бы дотронуться до него, он прижимает меня спиной к стене лифта.

— Тем не менее, я соглашусь, — продолжает он, его рука скользит вниз по моей руке. — Очарование лежать с тобой в мягкой постели, когда у нас впереди целая ночь, было слишком велико, чтобы упустить его. А теперь… — Коннор смотрит на меня сверху вниз, его взгляд пронзает мой, когда он наклоняется ко мне, его мускулистое тело затмевает мое так, что это пугает и возбуждает одновременно, — … теперь я не думаю, что смогу ждать ни секунды дольше, чтобы поцеловать тебя.

Я открываю рот, чтобы сказать ему подождать, как-нибудь отвлечь его, но уже слишком поздно. Его рот обрушивается на мой, горячий, яростный и требовательный, и это крадет то немногое дыхание, которое у меня осталось, когда я задыхаюсь, и он пользуется этим в полной мере.

Это мой первый настоящий поцелуй. С Коннором Макгрегором в лифте в Лондоне, и он даже не знает, кто я такая. Это кажется таким же невероятным, как и поездка сюда, как будто это происходит в какой-то другой вселенной, с каким-то другим человеком, и это то, что придает мне смелости протянуть руку, мои пальцы запутались в его рубашке, словно пытаясь оттолкнуть его, но вместо этого я просто притягиваю его ближе.

Мой желудок превратился в скрученный клубок нервов, похоти и вины. Я понятия не имею, какой будет его реакция, когда мы поднимемся в комнату, и часть меня желает, чтобы мы были там одни, чтобы я могла узнать, к чему это приведет, какова кульминация всего этого желания. В конце концов, я узнаю, сработает ли наш план, но я знаю, что тогда все будет по-другому, Коннор узнает, кто я, поймет, что им манипулировали и его обманули, и тогда…

Это не будет такой необузданной страстью, и я чувствую легкую боль потери того, чего у меня даже никогда не было, даже когда он пожирает мой рот, прижимая меня спиной к стене, когда его руки сжимают мои бедра, и он вжимается в меня своей тяжелой эрекцией. Я чувствую, как он напрягается в своих джинсах, он больше, чем я представляла, каким может быть мужчина, толстый и такой же требовательный, как его поцелуй. Мой рот открывается для его языка, его жар поражает, когда он переплетается с моим. Я громко ахаю, когда его рука скользит по моему плоскому животу, приподнимая край моего топа, и когда его пальцы проскальзывают под край моих джинсов.

Они слишком тесные, чтобы он мог просунуть в них руку, но, когда он лихорадочно целует меня, ему удается расстегнуть пуговицу за секунду, прежде чем я действительно осознаю, что происходит, молния расстегнута. Его пальцы скользят по кружевной передней части моих трусиков, и он стонет мне в рот.

— Ты надела это для меня, непослушная девчонка, — бормочет он, его губы все еще касаются моих, в то время как его пальцы скользят дальше вниз, все еще по кружеву. Я чувствую, что краснею, зная, что он найдет там мокрое местечко, почувствует, насколько я возбуждена, но я не могу остановить его. Я жажду так, как никогда не думала, что смогу, мой клитор покалывает и пульсирует от потребности в прикосновениях, и я влажнее, чем когда-либо думала, что могу быть.

— Господи, — ругается Коннор мне в губы, когда его пальцы касаются этого места, липкого и влажного от свидетельства моей похоти. — Ты похотливая девчонка. — Его рука скользит вверх, его рот снова крепко прижимается к моему, когда кончики его пальцев зацепляются за кружево моих трусиков. Я открываю рот, чтобы сказать ему, нет, остановиться, но его губы пожирают мои, а затем его пальцы касаются моего клитора… и я забываю, как говорить, и даже как дышать.

Я прикасалась к себе раньше. У меня есть вибратор, спрятанный глубоко в ящике с нижним бельем. У меня был оргазм, и я знаю, как довести себя до кульминации. Но ничто, ничто не могло подготовить меня к тому, каково это, чувствовать, как грубые пальцы Коннора скользят по моему гладкому, твердому клитору, надавливая маленькими, тугими кругами, и я не уверена, смогла бы я назвать ему свое имя, если бы он спросил.

Я не знаю, на каком этаже мы находимся. Я не знаю, сколько нам осталось и сколько времени прошло с тех пор, как мы вошли. Все, что я знаю, это то, что поцелуй Коннора кажется божественным, лучше всего, что я могла себе представить. Его пальцы еще лучше, потому что, если бы мой отец не ждал меня в том гостиничном номере, я не знаю, как далеко бы это зашло.

В начале ночи я не думала, что захочу Коннора Макгрегора в постели, но теперь я думаю, что могла бы продать душу за шанс потерять с ним девственность. К концу вечера, о чем я вспоминаю с чувством вины, он, скорее всего, будет другого мнения.

Его рука глубже проникает в мои трусики, как будто он планирует скользнуть пальцами внутрь меня. Я чувствую приступ страха, напоминающий мне, что я не должна была делать этого сегодня вечером, что меня предупреждали не позволять ему вольностей. Он уже сделал несколько, и у меня внезапно возникает похотливая мысль, что, если я позволю ему трахнуть меня здесь, в этом лифте, он лишит меня девственности, и мой отец может потребовать, чтобы он женился на мне. У него не было бы другого выбора, кроме как вернуться в Бостон, чтобы делать то, что мы хотим…

Я чуть не расхохоталась вслух при этой мысли. Дома меня могли бы называть “ирландской принцессой”, но мы не в Бриджертоне, и я не могу метафорически повести Коннора в сад, чтобы отец застукал нас. Если он женится на мне, то не для того, чтобы лишить меня девственности, но, тем не менее, я должна защитить ее.

Я хватаю его за запястье, останавливая от дальнейших действий и намереваясь вытащить его руку из моих джинсов, но его рот все еще на моем, и я ахаю, когда его пальцы снова скользят по моему клитору. Моя рука сжимается на его запястье, и он воспринимает это как означающее одно и только одно… что я хочу, чтобы его пальцы были там, на моем клиторе, где они могут доставить мне наибольшее удовольствие.

— Жадная девчонка, — шепчет Коннор мне в рот. — Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить? Прямо здесь? Сейчас?

Эти слова вызывают во мне такой шок абсолютного вожделения, что у меня слабеют колени, и я не могу сказать ни да, ни нет. Все, что я могу сделать, это хныкать, когда кончики его пальцев описывают эти тугие круги, удовольствие по спирали выходя из моей сердцевины и разливаясь по венам. Он придвигается ближе ко мне, его рот внезапно оказывается у моего уха, а пальцы двигаются быстрее, жестче.

— Тогда кончай для меня, милая, — шепчет он мне на ухо, его пальцы неумолимо терзают мой клитор, и я беспомощна перед наплывом удовольствия, которое они приносят.

Здесь и сейчас, в лондонском лифте, на одном этаже от гостиничного номера, где нас ждет мой отец, Коннор Макгрегор, становится первым мужчиной, который заставил меня кончить.

4

КОННОР

Я почти не слышу звука лифта, сообщающего нам, что мы добрались до своего этажа. Я слишком поглощен ею, восхитительным ощущением ее мягкой, влажной киски, обволакивающей мои пальцы, пульсацией ее клитора, тем, как она сжимает меня, задыхаясь и постанывая, когда я довожу ее до оргазма в лифте. Судя по тому, как она вскрикнула, откинув голову к зеркальной стене и извиваясь под моей рукой, я склонен думать, что только что подарил ей лучший оргазм за всю ее жизнь… своими пальцами.

Милая, у тебя впереди адская ночь.

Мой член напрягается при этой мысли, он ноет в строгих пределах моих джинсов, когда я вытаскиваю руку из ее трусиков. Ее лицо становится ярко-красным, она быстро приходит в себя, по-видимому, осознав, что мы только что сделали, когда двери лифта открываются, и она пытается снова застегнуть джинсы.

Меня это нисколько не смущает. Я делал и более грязные вещи в большем количестве общественных мест. Когда она поднимает на меня глаза, ее щеки розовые, как розы, с которыми я думал сравнить ее раньше, я встречаюсь с ней взглядом и подношу влажные пальцы к носу, вдыхая ее аромат. Ее глаза становятся круглыми, как блюдца, на ее хорошеньком личике в форме сердечка, еще шире, когда я провожу языком по кончикам пальцев, пробуя ее на вкус.

Блядь. Я не думал, что смогу стать еще жестче, но она чертовски сладкая на вкус. Я тянусь к ней, моя рука лежит у нее на пояснице, когда мы выходим из лифта, и я не могу дождаться, когда приведу ее в ее комнату, сниму эту одежду и брошу ее на кровать, чтобы я мог как следует вылизать эту сладкую киску. Или еще лучше, она могла бы сесть мне на лицо…

— Нам туда… — говорит Сирша, указывая в сторону коридора и роясь в кармане в поисках ключа от номера. Кажется, она затаила дыхание, и я наклоняюсь, мои губы касаются ее уха, пока мы идем.

— Если ты думаешь, что это было хорошо, милая, ты понятия не имеешь, что я собираюсь сделать с тобой сегодня вечером.

Я чувствую дрожь желания, которая пробегает по ее телу при этом.

— Не могу дождаться, — слабо говорит она, и мне почти кажется, что я слышу нерешительность в ее голосе, но это не имело бы смысла. Минуту назад, когда я прижимал ее к стене, запустив пальцы в ее трусики, в ней не было ни намека на колебание.

Моя рука все равно скользит вниз, поглаживая ее задницу, когда я набираю хорошую пригоршню в обтягивающих джинсах, сжимая ее.

— Ты уже струсила, милая, — поддразниваю я ее, и она поднимает на меня взгляд с крошечной искоркой вызова в ярко-зеленых глазах.

— Даже не мечтай об этом, — говорит она, и уголки ее рта тронуты улыбкой, когда она постукивает ключом от своего номера по двери. Это одно из тех электронных устройств, лампочка мигает зеленым, когда она открывает дверь, и теплое свечение заливает роскошный гостиничный номер. Я не могу разглядеть большую часть кровати, спрятанной за ближайшей к нам стеной, но я увижу все это достаточно скоро. И всю ее тоже, и это то, что меня больше всего интересует. Я бы прижал ее к стене или уложил на пол, так же счастливо, как и в постель. Или, может быть, склонился над комодом, чтобы она вцепилась руками в красное дерево, когда я вонзился бы в нее сзади…

Эта мысль поражает, когда дверь тяжело закрывается за мной, и я следую за ней, мой пульсирующий член тянет меня вперед, как магнит, притягивающий к ней. Я знаю эту девушку меньше часа, и я уже думаю о том, когда я мог бы увидеть ее в следующий раз. Даже если мысль сосредоточена исключительно на том, какие грязные вещи я мог бы делать с ней в течение нескольких ночей, это все равно не в моем характере.

— Ты хочешь чего-нибудь выпить? — Девушка подходит к столику, берет хрустальный бокал, стоящий рядом с ведерком со льдом.

Лед.

Все сигналы тревоги, которые я проигнорировал тогда, на складе, мгновенно срабатывают у меня в голове, и я тянусь к пистолету за спиной, пребывая в полной боевой готовности. Я точно знаю, что она не ходила за льдом, и он не пролежал бы здесь все то время, пока ее не было. Я не из тех, кто регулярно посещает дорогие отели, но я достаточно хорошо знаю, что в какой-то момент ей пришлось бы позвонить, чтобы его доставили. Эта девушка недостаточно богата, чтобы иметь людей в полном своем распоряжении, даже не спрашивая.

Или она богата? Моя рука дергается за спиной, мой член полностью виноват в моей нерешительности. С любой другой я бы уже все выяснил, но, если она действительно просто богатая избалованная девчонка, которая хочет провести со мной ночь в трущобах, я упущу свои шансы, отреагировав таким образом. А может, и нет, криво усмехаюсь я. Может, если наставить на нее пистолет, она станет еще мокрее.

— Полегче, сынок, — доносится грубый голос из левого угла комнаты, где кровать втиснута в угол стены, и я разворачиваюсь, все мысли о девушке справа от меня мгновенно улетучиваются, потому что я знаю этот голос.

Я не слышал его много лет, но до этого слышал слишком часто, чтобы забыть.

Грэм О'Салливан.

Я медленно поворачиваюсь на звук, моя рука все еще сжимает пистолет, и вижу самого человека, сидящего там. Он выглядит немного старше, чем я его помню. Хотя годы в целом были добрыми, у него вид человека, отягощенного множеством забот. Он встает, когда мы смотрим друг на друга, и по выжидательному выражению его лица мне сразу становится ясно, почему я здесь.

Черт. Мне следовало трахнуть девушку на складе и покончить с этим. Обычно я не из тех, кто позволяет своему либидо взять верх надо мной, и в данном случае я выбрал самое неподходящее время для начала. Грэм О'Салливан, последний мужчина на земле, которого я хочу видеть сегодня вечером или в любой другой вечер.

— Нет необходимости в насилии, — говорит Грэм, его голос холодный и рассудительный. — На самом деле, парень, почему бы тебе просто не отложить свой пистолет в сторону, вон там. — Он указывает на комод позади меня. — Ты сможешь взять его с собой, когда будешь уходить после того, как мы закончим разговор.

— Думаю, я оставлю его при себе, — холодно говорю я ему. — В конце концов, не каждую ночь мужчину заманивают в гостиничный номер под ложным предлогом…

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на рыжеволосую девушку, которая поставила бокал и отошла к креслу с подголовником у окна, ее соблазнительное поведение прекратилось. И затем, когда я еще раз вглядываюсь в ее черты, в нежное личико и темно-рыжие волосы, в эти сверкающие зеленые глаза, до меня доходит, кто она такая.

Иисус, Мария и Иосиф. Я стискиваю зубы, когда до меня доходит.

— Сирша О'Салливан, — бормочу я вслух, и она улыбается мне без всякой прежней похоти.

— Она самая, — холодно отвечает она, и я чувствую, как во мне поднимается волна гнева из-за того, что меня так тщательно обманули.

Я не могу поверить, что купился на это, что не узнал ее, но опять же, я помню Сиршу, а эта девушка, совсем не она. Я помню девочку позднего подросткового возраста, неуклюжую и игривую, которая уделяла очень мало внимания мне и гораздо больше моему младшему брату Лиаму, хотя предполагалось, что мы поженимся. Этот обещанный союз не принес мне тогда особой радости или предвкушения, Сирша была тихой и, осмелюсь сказать, чопорной, всегда уткнувшись носом в книгу, одетой в одежду, которая оставляла практически все на волю воображения. Не то чтобы я вообще представлял ее себе. Мне пришлось проехать через весь Бостон, и я нанес серьезный удар по тамошнему женскому населению, прежде чем уехать в Лондон. Тогда я смирился с тем, что женюсь на ней, но я не хотел этого. И мне очень трудно примирить девушку, которую я встретил сегодня вечером, в обтягивающих джинсах, с темным макияжем и байкерских ботинках, девушку, которая извивалась у меня на коленях и позволила мне довести ее пальцами до оргазма в лифте, с Сиршей, которую я помню по Бостону.

— Я думал, что поднимаюсь в твою комнату, чтобы подарить тебе лучшую ночь твоей юной жизни. — Я, прищурившись, смотрю на нее. — Вместо этого это было… как они это называют? Медовая ловушка?

— Ты будешь следить за тем, как ты отзываешься о моей дочери, парень, — резко говорит Грэм, подходя на шаг ближе. — Она уже была опозорена одним мужчиной. Я не потерплю, чтобы кто-то еще говорил о ней, как о какой-то обычной шлюхе.

Я не могу удержаться от фырканья, переводя взгляд со старика на его дочь.

— Значит, ты не лгала насчет этого? Что ты не девственница? — Я придвигаюсь к ней ближе, и, к ее чести, она не отшатывается, несмотря на сдерживаемый гнев, который, я знаю, она видит на моем лице. — Это мой брат забрал ее или какой-то другой везучий парень?

— Что я только что сказал? — Грэм повышает голос, грубый и такой же злой, как и я. — Ты не будешь говорить о ней в таком тоне. К ней не прикасался ни твой брат, ни какой-либо другой мужчина.

О, я дотронулся до нее, с эти все в порядке. У меня вертится на кончике языка сказать это, независимо от того, в какие неприятности это может втянуть ее с отцом. Я киплю от злости и на нее, и на себя, на нее за то, что она разыграла из себя соблазнительницу, чтобы затащить меня сюда, и на себя за то, что я купился на это. Я не зеленый юнец, чтобы позволять своему члену заводить меня туда, куда не следует, и все же мы здесь. Но Сирша не дает мне ни единого шанса. Она уже поднимается со стула, когда отец защищает ее честь, и черты ее лица напрягаются.

— Я буду благодарна тебе, если ты перестанешь говорить о моей девственности в таком тоне, при мне, как будто меня здесь вообще нет. — Ее голос резкий и высокомерный, и я ухмыляюсь ей.

— Ах да, вот и Сирша, которую я помню. Чопорная и настороженная, как всегда. Так как? Ложь это или нет? — Я окидываю ее пристальным взглядом, откровенно рассматривая каждый дюйм ее фигуры, не заботясь о том, заметит ли это ее отец. — Ты определенно не вела себя как девственница сегодня вечером, когда…

Ее лицо немного бледнеет, что меня радует.

— Разве ты не хотел бы узнать, — шипит она, ее глаза сужаются. — Но ты этого не узнаешь. Во всяком случае, не сегодня.

Я делаю шаг ближе к ней, во мне снова закипает гнев.

— Мне не нравится, когда мной манипулируют, — рычу я, глядя на нее сверху вниз. Я мог бы поклясться, что вижу, как у нее перехватывает дыхание, как будто ее заводит моя напористость, и я чувствую, как мой член неловко подергивается в джинсах.

— Хватит! — Резко говорит Грэм слева от меня. — Нам нужно поговорить о деле, парень. Мы можем обсудить твои отношения с моей дочерью позже, что, безусловно, повлияет на это.

— На что на это? — Мое внимание снова переключается на Грэма. — В любом случае, какого хрена все это значит?

— Дело в положении королей в Бостоне, — мрачно говорит он. — И о том, что натворил твой брат.

О Боже. Я не разбирался в том, что произошло в Бостоне с тех пор, как уехал, не желая привлекать внимание откуда бы то ни было к тому факту, что я все еще жив и, честно говоря, не желая знать. Меня прогнали из дома заговоры моего отца и его бастарда. Хотя я не могу сказать, что не задавался вопросом, что из этого вышло и что случилось с моей семьей, я намеренно избегал выяснения. Искушение было, обычно темными ночами в одиночестве, без хорошей компании и слишком много выпитого, но я успешно справился с ним. Я оставил ту жизнь позади и сосредоточился на создании новой. Однако теперь, похоже, Грэм полон решимости ввести меня в курс дела, хочу я знать или нет.

— Мой брат? — Я приподнимаю бровь, стараясь так или иначе не выказывать слишком много эмоций. Я очень хорошо знаю, каким хитрым может быть Грэм, я бы не сомневался, что он полностью стоит за сегодняшними манипуляциями Сирши, и я не хочу давать ему повод зацепиться за что-нибудь. — Вы хотите сказать мне, что паршивая овца Макгрегор, семейный подменыш, имел какое-то отношение к Королям? Что мой отец возложил на него какую-то ответственность, а он все испортил? — Я ухмыляюсь. — На самом деле неудивительно.

Лицо Грэма остается бесстрастным.

— Ты можешь притворяться, что тебе все равно, Коннор, — ровно говорит он. — Но я очень хорошо знаю, какие чувства ты испытываешь к своему брату. Ты всегда был добр к нему, когда твой отец таким не был. А что касается самого твоего отца… — Он делает паузу, его взгляд встречается с моим, и, к своему удивлению, я вижу в нем что-то вроде сожаления, как будто он не хочет произносить следующие слова.

— Твой отец мертв, Коннор, — осторожно произносит он. — Я думал ты знаешь.

Я не могу остановить эмоции, которые мелькают на моем лице, прежде чем мне удается вернуть своим чертам осторожную невозмутимость.

— Я не знал, — тихо говорю я. — Хотя я не могу сказать, что я удивлен. Он перегибал палку еще до того, как я ушел. На самом деле… — Я замолкаю, не желая выдавать слишком много. Грэм и так знает почти все, я уверен. Тем не менее, подробности той финальной схватки между моим отцом и мной носят личный характер. — Какова была причина смерти?

— Казнь. — Проницательный взгляд Грэма не отрывается от моих глаз. Я также чувствую на себе пристальный взгляд Сирши, и мне становится не по себе от ощущения, что я нахожусь под микроскопом. — Ее выполнил Виктор Андреев.

— Глава Братвы? — Это меня немного удивляет, хотя и не слишком сильно, поскольку отношения между Манхэттенской братвой и Бостонскими королями были не слишком дружелюбными, когда я уходил. — Насколько я помню, мой отец хотел работать с ним, чтобы обмануть семью Росси. Так он использовал своего ублюдка. Ты хочешь сказать, что все пошло не так?

— Еще как — сухо отвечает Грэм. — Твой отец не просто намеревался сменить альянс, переключиться на поддержку русских и обмануть итальянцев. Он решил, что они с Франко обманут их обоих, уничтожат итальянцев с помощью Виктора Андреева, а затем поменяются ролями и с ними, захватив королями территорию обеих семей.

Я пристально смотрю на него. Я был достаточно шокирован высокомерием моего отца, желавшего предать Вито Росси, разгневан его желанием возвысить своего незаконнорожденного сына над моим законнорожденным братом, и испытывал отвращение ко лжи, которую он был готов плести ради этого. И все же я и представить себе не мог, что мой отец возомнил бы себя человеком, способным одним махом уничтожить две самые большие семьи на Северо-востоке.

— Должно быть, он был сумасшедшим, — бормочу я.

— Другие короли, несомненно, согласились бы с тобой. Таким образом, просьба Виктора о его смерти была удовлетворена в качестве условия мира.

У меня сжимаются челюсти. Я уехал из Бостона в плохих отношениях со своим отцом, исчезнув таким образом, что он не знал, жив я или мертв. Это то, чего я хотел, и я не знал, захочу ли когда-нибудь помириться с ним, но в глубине души я всегда знал, что какая-то часть меня предполагала, что у меня будет время, если я захочу. Пришло бы время снова поговорить с ним, смириться с тем, как мы расстались.

Теперь все шансы на это упущены. Мой отец мертв. И моему брату…

— Ты позволил всему этому случиться? — Я пронзаю Грэма стальным взглядом. — Ты был его правой рукой! Ты позволил ему раскрутить это… эту нелепую идею, вовлечь в нее других, и ты не положил этому конец?

Грэм не дрогнул.

— Твой отец не желал слушать альтернативные точки зрения о своих планах. Я попытался направить его в лучшее русло. В конечном счете я потерпел неудачу, — признается он. — Но, если бы я слишком сильно сопротивлялся, твой отец просто убрал бы меня. Я думал, что смогу сделать больше внутри круга, чем без…

— Нет, — перебиваю я его. — Ты не хотел терять свою силу. А теперь ты пришел ко мне за чем? Кто занял это место после его смерти? Это должен быть тот человек, с которым ты сейчас разговариваешь, о чем бы ни были твои претензии…

— Лиам сидит во главе стола. На данный момент.

Я замираю при этом, прищурив глаза. В этом есть смысл, Макгрегоры управляли Королями на протяжении поколений, и с моим фактическим исчезновением, а старший Макгрегор мертв, Лиам был бы следующим логичным выбором. И все же мне трудно это представить. Мой озорной, забавный, беззаботный брат, полный жизни и энергии, который никогда не был воспитан для того, чтобы руководить людьми или вообще нести большую ответственность, сидел во главе стола бостонских королей. Я старался не часто думать о своем младшем брате из всего, что я оставил позади, больше всего мне не хватает моих отношений с ним.

— И как все прошло? — Сухо спрашиваю я.

— Я думал, у него есть потенциал, — говорит Грэм, скрестив руки на груди. — Я даже обручил с ним Сиршу, как и следовало ожидать. Но, как и многие люди, он был сбит с пути истинного.

Я хмурюсь.

— Говори прямо, — говорю я ему категорично. — Я не в настроении выслушивать длинную сагу. — Я бросаю взгляд на Сиршу, а затем снова на ее отца.

— Он разорвал помолвку.

— По какой причине? Разве она не девственница?

— О, черт возьми, — огрызается Сирша, и я удивленно оглядываюсь на нее. Я не уверен, что когда-либо в жизни слышал, чтобы она ругалась.

— Грязный рот у избалованной принцессы, — замечаю я. — С другой стороны…

— Лиам разорвал помолвку, потому что стал одержим балериной, с которой познакомился. Подругой жены Луки Романо, Анастасии Ивановой. — Сирша поджимает губы, и по выражению ее лица становится ясно, что именно она думает об этой девушке. — Он настоял на том, чтобы жениться на ней. Судя по всему, сейчас она носит под сердцем его ребенка. Не из-за чего-то плохого, — многозначительно добавляет она.

— Конечно, нет, — соглашаюсь я, и оттенок сарказма окрашивает мой тон. — Но все же, — добавляю я, оглядываясь на Грэхема. — Я не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне или почему это оправдывает то, что ты заманиваешь меня сюда обещанием сладкой девственной киски твоей дочери, которую, я предполагаю, я все-таки не смогу попробовать сегодня вечером.

Я почти слышу, как Грэхем скрипит зубами, и это меня радует. В конце концов, его маленькие заговоры и планы испортили мне вечер и оставили меня с чертовски огромными синими шарами, ничего из этого не улучшает моего настроения.

— Не смей больше так говорить о Сирше в моем присутствии, — резко говорит он. — Я все еще твой старший, Коннор Макгрегор, и…

— Теперь меня зовут Уильям Дэвис. — Я мягко оборвал его. — Коннор Макгрегор мертв. Что касается Королей и любых других грехов, которые в настоящее время совершает мой брат? Мне жаль говорить тебе это, Грэм, но это больше не моя проблема. Я протягиваю руку, аккуратно снимая свою кожаную куртку с плеч Сирши. — Я бы сказал "хорошего вечера", но этого не будет, совсем нет. Поэтому вместо этого я просто пожелаю вам счастливого возвращения в Бостон и откланяюсь.

— Тебе захочется услышать остальное, парень, — грубовато говорит Грэм, но я уже натягиваю куртку и смотрю на него, качая головой.

— Нет, я так не думаю. Видишь ли, Грэм, хотя я знаю, что тебе трудно думать о чем-либо, кроме Бостона и своего места в Королях, я последние годы неуклонно строил свою собственную империю здесь, в Лондоне.

— Среди англичан. — Грэм выглядит так, словно ему хочется плюнуть на плюшевый гостиничный ковер. — Ты повернулся спиной к своим соотечественникам, потому что…

— Ради мужчин, которые следуют за мной из истинной преданности, а не из-за имени, которое я ношу. — Я свирепо смотрю на него. — За тем столом не было истинной преданности. Я сам это видел. Это всегда удар в спину и захват власти, и я вижу, что это в большей степени одно и то же. Или ты здесь не для того, чтобы помахать передо мной своей дочерью-девственницей и посмотреть, проглочу ли я наживку, вернусь ли и сгоню ли своего брата с его места?

Грэм на мгновение теряет дар речи, и я пользуюсь этим, чтобы рвануть вперед.

— У меня есть свои проблемы здесь, в Лондоне, Грэм. Конкурирующие банды на моей территории, проблемы с поставками, скрытие оружия, которое я направляю на ирландское дело. — Я ухмыляюсь реакции Грэма на это, его глаза на мгновение расширяются. — Видишь? Я не забыл своих соотечественников. Я просто оставил королей позади, потому что мне ни к чему их склоки и властолюбивые махинации. Я кое-что построил здесь, и мне неинтересно оглядываться назад. Я не хочу иметь ничего общего ни со своей семьей, ни с Королями, Грэм О'Салливан, — твердо говорю я ему. — Теперь это ничего для меня не значит.

Сказав это, я отворачиваюсь, намереваясь уйти. Я уже на полпути к двери, думая, что разговор окончен, когда голос Грэма останавливает меня на полпути.

— А жизнь твоего брата? Это что-нибудь значит для тебя, Коннор?

5

СИРША

Я вижу, как Коннор замирает.

— Его жизнь? — Тихо спрашивает он, его голос низкий и серьезный, хотя он еще не оборачивается. — Хорошенько подумай о том, что ты скажешь мне дальше, Грэм О'Салливан.

Даже сейчас, когда наша уловка завершена, хриплый тон его голоса вызывает у меня дрожь. Это мужчина, за которого я выйду замуж, если наш план сработает, не могу не думать я, и от этой мысли у меня слегка перехватывает дыхание. Я не ожидала, что захочу Коннора таким, каким я знала его раньше, и я должна хотеть его еще меньше таким, каким я знаю его сейчас. Он груб, неотесан, воинствен и дерзок, и все же чувства, которые он вызывает во мне, неоспоримы.

И эти чувства совсем не те, которых я хотела от Лиама. Как будто Коннор одним своим присутствием пробудил во мне страстное желание, о существовании которого я и не подозревала.

В глубине души я всегда чувствовала себя подавленной своей семьей, лишенной эмоций и страсти. Я думала, что, возможно, Лиам будет тем, кто пробудит это во мне, что он зажжет что-то внутри меня, как только мы поженимся и станем близки, что-то другое, чем долг, верность и уравновешенность, которым меня всегда учили быть первостепенными. Но он не хотел меня. Никогда. Он хотел свою балерину, доказал без тени сомнения, что готов сжечь все дотла, включая меня и мое будущее, чтобы заполучить ее. И как бы сильно я ни хотела обвинить ее в своем несчастье и потере Лиама, я не могу. Теперь я знаю, что он никогда бы не стал всем тем, о чем я мечтала в предрассветные часы ночи, лелея маленькую мятежную влюбленность, которую я испытывала к нему с самого детства. Даже если бы он женился на мне, он никогда бы не захотел меня и не полюбил. Я бы провела всю свою жизнь, тоскуя по мужчине, который никогда бы меня по-настоящему не увидел.

А Коннор?

Я смотрю на него, на его напряженные расправленные плечи, отвернувшиеся от нас, пока он ждет ответа моего отца, и мне интересно, что еще есть в нем, глубоко внутри, чего я никогда не замечала. Я всегда видела только стоического, бесчувственного мужчину, такого же связанного долгом и семьей, как и я. В конце концов, в нем было что-то достаточно мятежное, чтобы заставить его бросить вызов планам своего отца обмануть Вито Росси, заставить его бросить все и исчезнуть.

Не говоря уже о сегодняшнем вечере…

Мужчина, которого я встретила сегодня вечером, совсем не бесчувственный. Все, что угодно, только не бесчувственность. И после того, как я так долго хотела, чтобы его брат был тем, кто наконец-то пробудил что-то к жизни внутри меня, в конце концов, это оказался Коннор. Или, во всяком случае, то, что от него осталось, под личиной Уильяма Дэвиса.

— Если ты откажешься возвращаться, — медленно произносит мой отец, его голос спокоен и хрипловат, — Короли, скорее всего, казнят твоего брата, положив конец имени Макгрегор. Они захотят исключить любую возможность того, что он попытается удержаться за кресло. Он зачал ребенка в животе русской девушки, и Короли и слышать не хотят о том, чтобы наследник, наполовину русский занял место Лиама, когда тот умрет.

Я наблюдаю, затаив дыхание, как мой отец замолкает, Коннор по-прежнему отвернут от него. Я вижу напряжение, пробегающее по каждой черточке тела Коннора, вижу, каких усилий ему стоит сохранять спокойствие, и чувствую, как мое собственное тело гудит в ответ. Что-то в сдержанной жестокости Коннора возбуждает меня, хотя я знаю, что этого не должно быть, что я должна быть в ужасе от того, что выйду замуж за этого человека, связав свое будущее и будущее моих детей с его.

— Как только твой брат умрет, — продолжает мой отец, — они женят на Сирше одного из других сыновей и посадят его во главе стола, кого бы ни выбрали. Власть перейдет от Макгрегоров, ваша семейная линия будет уничтожена, кроме тебя, и новая семья возьмет верх над Королями. — Мой отец вздыхает. — И кто знает? Возможно, кто бы ни пришел к власти следующим, он пошлет кого-нибудь и за тобой, чтобы гарантировать официальный конец линии Макгрегор. Тогда я не смогу тебе помочь, парень.

— Мне не нужна твоя помощь, — натянуто говорит Коннор, снова поворачиваясь к моему отцу. — Я вполне в состоянии избежать любого предполагаемого убийцы, которого Короли решат послать за мной. А что касается другой семьи, возглавляющей бостонскую ветвь Королей… — он пожимает плечами. — Я не вижу в этом проблемы и повторяю, что это не имеет ко мне никакого отношения. — В его английском акценте проскальзывает намек на старый гэльский, и я чувствую, как по моей спине пробегают мурашки.

— Ты не думаешь, что жизнь твоего брата как-то связана с тобой? — Мой отец приподнимает густую бровь. — Ты более хладнокровный человек, чем я думал, Коннор Макгрегор.

Коннор старательно сохраняет невозмутимое выражение лица, но, наблюдая за ним, мне кажется, я вижу какой-то намек на скрытые там эмоции. Это тревожный взгляд в его глазах, когда он обдумывает возможность смерти своего брата, и как он мог бы что-то изменить в этом вопросе.

— И ты не такой верный слуга Макгрегоров, каким я думал, Грэм, если бы позволил этому столу казнить моего брата так же, как они казнили моего отца, и за меньшее. — Коннор хмурится. — Я знаю, что он бросил твою дочь, — он не смотрит в мою сторону, когда произносит это, фактически говоря обо мне так, как будто меня здесь нет, что заставляет меня ощетиниться, — но это не причина убивать человека.

— Дело не в Сирше, — натянуто говорит мой отец. — Он уже получил свое наказание за нарушенную клятву, исполненное старым способом.

Коннор слегка бледнеет при этих словах, на его лице появляется проблеск эмоций.

— Унизительное наказание для человека его положения, — бесстрастно говорит он. — И все же этого недостаточно?

— Он сделал больше, чем нарушил клятву. — Мой отец прищуривает глаза. — И ты это знаешь, парень. А может быть, и нет. Существует альянс между новой итальянской мафией под руководством Луки Романо, Братвой Виктора Андреева и Королями. Альянс, к которому мужчины за столом испытывают смешанные чувства, особенно когда дело доходит до объединения с Братвой. Лиам молод и неопытен, его не воспитывали для лидерства. Стол превратился в трутницу после смерти твоего отца, а помолвка Лиама с моей дочерью была больше, чем просто помолвкой. Это продемонстрировало его приверженность продвижению альянсов прошлого, а также альянсов будущего. Это показало, что он был готов делать то, что было необходимо, выполнять свой долг, и когда он женился по собственной воле, и ни много ни мало на русской девушке, он утер нос каждому мужчине за этим столом.

— Так выгони его. — Коннор пожимает плечами. — Заставь его уехать из Бостона со своей женой и ребенком. Поставь кого-нибудь нового во главе стола. Пусть линия Макгрегоров умрет, мне все равно.

— Стол переговоров и альянс на это не согласятся, — твердо говорит мой отец. — Они не позволят Лиаму жить, вернуться и снова бросить вызов столу или посадить своего ребенка во главе стола, если во главе его не сядет другой Макгрегор. — Он пригвождает Коннора своим стальным взглядом. — Единственный оставшийся Макгрегор.

— А если его казнят? — Коннор приподнимает бровь, и, хотя мой отец этого не видит, мне кажется, я замечаю внутреннюю борьбу в нем, то, как тяжело ему говорить о жизни своего брата так небрежно. Он хочет, чтобы мой отец поверил, что для него это не имеет значения, что он оставил все это позади, но я не верю в это ни на секунду.

Я не думаю, что Коннор настолько холоден или лишен чувств, как ему хотелось бы, чтобы мы думали.

— Что мешает русской девушке позже попытаться поставить своего ребенка во главе всего этого, или этот ребенок сам вернется, чтобы заявить о праве первородства, которое, по их мнению, принадлежит им, как Макгрегору? — Коннор делает паузу, его взгляд изучает холодное выражение лица моего отца, и у него отвисает челюсть. — Черт, — ругается он себе под нос. — Ты избавишься и от девушки, и от ребенка тоже? Это жестоко, Грэм, жестче, чем я думал, что даже ты можешь быть. Но все же… — он качает головой. — Ты просишь меня оставить империю, которую я построил самостоятельно, ради брата, который, скорее всего, никогда больше не захочет меня видеть, и его жены и ребенка, которые ничего для меня не значат.

При этих словах у меня по спине пробегает холодок, и я пораженно смотрю на своего отца. Я не знала, что часть плана стола в отношении Лиама, если Коннор не вернется, включала в себя уничтожение Аны и ее будущего ребенка. От этого меня слегка подташнивает.

— Я не думаю… — начинаю я говорить, но мой отец поднимает руку, свирепо глядя на меня, ясно приказывая молчать.

— Смерть Лиама будет нелепа, — категорично говорит Коннор. — Если они так беспокоятся о возвращении ребенка, поставьте условия относительно жизни всех троих, если кто-нибудь из них когда-нибудь снова переступит порог Бостона и все такое. Нет никакой необходимости в этом… в этих драматизмах. Это архаично.

— Это решение стола. — Мой отец не уступает ни на дюйм. — Эти решения уже приняты, Коннор. Все, что тебе осталось, это сделать свое дело, но я предостерегаю тебя от слишком поспешного решения отослать Сиршу и меня прочь.

— Ты беспокоишься не о Лиаме. — Коннор фыркает. — Ты беспокоишься о своей собственной силе. Если власть перейдет к другой семье, они могут не обратиться к тебе как к своей правой руке, даже если Сирша выйдет замуж за члена этой семьи. Ты исчезнешь в безвестности, и это для тебе хуже смерти.

— Это правда, я не хочу терять силу, ради создания которой я работал всю свою жизнь. — Мой отец пожимает плечами. — Это не преступление, парень, не хотеть видеть, как дело твоей жизни рассыпается в прах из-за безрассудства одного человека. Но кровь Лиама будет не на моих руках, если ты откажешься от этого, на тебе, Коннор. Я не могу защитить Лиама без силы. Мы можем помочь друг другу, и ты можешь помочь своему брату. — Мой отец выдерживает взгляд Коннора, доводя до конца. — Кто знает? Если бы ты не ушел, возможно, тебе удалось бы отговорить своего отца от его собственных ошибок. Возможно, он все еще был бы жив.

Гнев пробегает рябью по лицу Коннора, его челюсти сжимаются.

— Я не возьму на себя вину за предательство моего отца, — резко говорит он. — Я и не должен.

— Возможно, и нет, — соглашается отец. — Но, по крайней мере, тебе придется взять на себя ответственность за то, что станет с твоим братом и его семьей.

— Я здесь кое-что построил. — Губы Коннора тонко поджимаются, его гнев явно едва сдерживается. — Сам по себе, а не на спине моего отца. Что-то, что я не хочу оставлять позади.

— Значит, ты будешь рисковать королевством, чтобы продолжать править городом? И даже не всем, а уголком города, состоящем из переулков и вонючих портов? — Отец ухмыляется. — Ты выше этого, Коннор, и ты это знаешь. Ты был бы дураком, если бы не вернулся и не забрал то, что принадлежит тебе, не воспользовался силой, которую тебе предложили. Город Бостон в твоем полном распоряжении, власть одного из величайших преступных сообществ в штатах, прекрасная невеста-девственница, которая станет твоей женой и родит тебе детей. Ты бы отказался от этого… ради чего? Продавать оружие и МДМА в лондонских клубах?

Коннор резко выдыхает.

— Я хочу поговорить с Сиршей, — резко говорит он, и мой отец хмурится.

— Она прямо здесь.

— Нет. — Коннор качает головой, поворачиваясь, чтобы пристально посмотреть на меня своими ярко-голубыми глазами, и я чувствую, как мелкая дрожь пробегает по моей спине. — Я хочу поговорить с ней наедине.

6

СИРША

Ясно, что мой отец очень неохотно оставляет меня наедине с Коннором. Если честно, мне тоже не нравится эта идея, но, вероятно, по совсем другим причинам.

Мой отец не хочет терять то небольшое преимущество, которое он мог бы иметь в разговоре, но я просто хочу, чтобы кто-то еще был рядом в качестве буфера. Я все еще прекрасно осознаю свою реакцию на Коннора, на то, насколько по-другому эта новая версия его заставляет меня чувствовать. Внутри меня просыпается инстинктивная тревога, предупреждающая меня, что мне нужно быть с ним осторожной. Напоминающая мне, что мы скоро останемся одни в гостиничном номере, а кровать всего в нескольких футах от нас, не то, чтобы я думала, что Коннору нужна сейчас кровать, в отличии от меня.

И я очень боюсь, что, возможно, я слишком сильно этого хочу.

— Если ты не позволишь мне поговорить с ней наедине, — спокойно говорит Коннор, — Я сейчас уйду, и все эти схемы, которые ты пришел сюда, чтобы подбросить мне, окажутся напрасными. Это зависит от тебя, Грэм.

Я смотрю на своего отца, который с каждым моментом выглядит все более раздраженным.

— Со мной все будет в порядке, — говорю я ему более смело, чем чувствую себя сейчас. — Отчасти это связано с тем, что я выхожу за него замуж, верно? Я должна иметь возможность поговорить со своим будущим мужем наедине.

Я надеюсь, этим добиться от Коннора какой-нибудь реакции, конечно, “женитьба” что-нибудь выбьет из него, но он остается таким же бесстрастным, как всегда.

— Твой выбор, — небрежно говорит он моему отцу. — Я рад уйти и положить конец этой разочаровывающей ночи.

Отсюда я вижу, как сжимается челюсть моего отца, но в конце концов он кивает.

— Недолго, — многозначительно говорит он Коннору. — И я не буду далеко. Если я понадоблюсь Сирше, я буду на расстоянии слышимости.

— Будь достаточно близко, чтобы услышать ее крик, если хочешь, — говорит Коннор, пожимая плечами, его взгляд метается ко мне с таким выражением, что я вздрагиваю. Я точно знаю, какого рода крик он хочет вызвать у меня, и это не похоже на фильмы ужасов. — Но не подслушивай за дверью, как домохозяйка. Я хочу поговорить наедине со своей потенциальной невестой, и я ожидаю, что ты отнесешься к этому с уважением.

То, как он разговаривает с моим отцом, поражает меня. Я никогда не слышала, чтобы кто-то так разговаривал с ним, как будто Коннору все равно, какие последствия могут быть от того, что он его разозлит, потому что он полностью вне власти моего отца. У нас с моим отцом всегда были комфортные отношения. Тем не менее, что-то в том, как Коннор противостоит ему, волнует меня так же сильно, как и остальная грубоватая внешность Коннора.

Я никогда не встречала человека, которому было бы так комфортно в собственной шкуре, так уверенно чувствующего свое место в мире. Тот Коннор, которого я знала раньше, определенно им не был, и я снова чувствую укол вины. Кто я такая, чтобы отрывать его от всего этого, когда это так явно его устраивает?

Мой отец бросает на меня еще один взгляд, ясно говорящий: "не облажайся". Он целенаправленно прошел мимо Коннора и вышел из гостиничного номера, его плечи напряглись от раздражения. Дверь за ним плотно закрылась, и я снова остро осознала, что нахожусь наедине с Коннором. Я тяжело сглатываю, собирая в кулак все самообладание, которым когда-либо обладала, поворачиваюсь к нему, вздергиваю подбородок и смотрю ему прямо в глаза.

— А, вот и Сирша, которую я помню, — криво усмехается Коннор. — Никакой этой соблазнительно-терпкой чепухи. Я действительно удивлен, что твой отец зашел так далеко, нарядив тебя вот так и отправив в логово льва. Он, должно быть, в отчаянии.

— Никто меня ни к чему не принуждал. — Я плотно сжимаю губы. — Я здесь по собственной воле, Коннор, — я многозначительно произношу его имя, желая напомнить ему о том, кто он на самом деле, почему мы здесь.

— Значит, ты довольна этим? — Он широким жестом обводит комнату, как бы описывая общий сюжет, который мы с отцом, но в основном мой отец, придумали. — Что ты на самом деле думаешь обо всем этом, Сирша?

Он избавился от английского акцента, проступает его старый гэльский, и, хотя я родилась в Бостоне, это звучит как возвращение домой, как крепкий виски у пылающего камина, как десерт из ирисок. По мне пробегает рябь, звук моего имени на его языке подобен жженому сахару, и моя реакция на это снова вызывает тревогу, которая предупреждает меня, что я в опасности.

Было бы слишком легко попасться на удочку этого мужчины, как, я уверена, было со многими женщинами раньше.

— Я думаю, твой брат дурак, — спокойно говорю я, глядя на него снизу вверх и скрестив руки на груди. Это движение слегка приподнимает мою грудь в топе с нелепо низким вырезом, и я не могу не заметить, как взгляд Коннора скользит по моей груди.

— Неужели? — Спрашивает он.

— Да. — Я непоколебимо выдерживаю его взгляд. — Он мог бы жениться на мне, как и предполагалось, укрепить свое место во главе Королей, и ничего из этого с ним бы не случилось. Мы бы уже были женаты и работали над созданием подходящего наследника, а не над наполовину русским отродьем, перед которым ни один мужчина за столом не склонится. Но он нарушил данную мне клятву.

— Тебе? — Коннор приподнимает бровь. — Или Королям? Или и ту, и другую?

Я пожимаю плечами.

— И ту, и другую, полагаю я.

— И каковы были его доводы?

— Любовь. Что, нарушив одну клятву, он удержал себя от нарушения тех, которые дал бы мне в день нашей свадьбы, каждый день до конца нашей жизни. Он сказал, что это было правильное решение. И она единственное чего он хочет.

— И ты с этим не согласна? — Коннор внимательно наблюдает за мной, но по выражению его лица я не могу понять, что именно он хочет от меня услышать. Если честно, какой-то части меня это безразлично.

Мне пришлось сыграть свою роль, чтобы заполучить его сюда, но если я собираюсь провести свою жизнь в браке по расчету, то, по крайней мере, это могла бы быть моя самая настоящая сущность. Я хочу сказать Коннору не то, что он хочет услышать, что бы это ни было, а то, что я действительно думаю.

— Думаю, я хотела бы, чтобы твой брат был человеком, которым он не мог быть, — говорю я ему категорически. — Мужчиной, который ценил бы свои обещания, свои обязательства, свой долг передо мной, своей семьей и людьми, которые ему доверяют.

— Ты не думаешь, что любовь важнее этого?

— Нет. — Я качаю головой. — Любовь мимолетна. Она приходит и уходит. Это похоть, обернутая красивым бантом, но обязательство просто так не проходит. Вот как я это вижу и, конечно, именно так это видит мой отец, так это видит и Королевский стол.

— Так это все, чего ты хочешь от брака? Обязательство?

Я перевожу дыхание, глядя на его бесстрастное лицо, задаваясь вопросом, что именно он пытается выведать у меня.

— Я всю свою жизнь знала, Коннор, что выйду замуж за сына Макгрегора. Меня познакомили с концепцией брака, долга и семейного наследия, когда я была всего лишь юной девушкой, сказали, что это моя единственная ценность для семьи. Мне до сих пор это говорят. Мой брак с Лиамом или мой брак с тобой, моя способность обеспечить эти союзы, это все, что имеет значение. И даже не то, что я получила образование в Гарварде, не то, какие представления и мечты я могла бы иметь о своей жизни, или мои интересы или увлечения. И все же вам, мужчинам, позволено иметь гораздо больше.

— Ты училась в Гарварде? — Коннор пристально смотрит на меня, и я смеюсь.

— Моя точка зрения точна, как никогда. Ты бы никогда не спросил, а мой отец не считал это настолько важным, чтобы упоминать. Впрочем, о моей девственности говорят достаточно часто.

Коннор направляется ко мне, его шаги быстрые и гибкие, и он оказывается на расстоянии вытянутой руки от меня, прежде чем я успеваю среагировать. Я интуитивно ощущаю, какой он высокий, мускулистый, ощущаю пряный аромат его одеколона и слабый привкус выхлопных газов и бензина от его мотоцикла, исходящий от него в мою сторону. Его голубые глаза пронзают мои, когда он смотрит на меня сверху вниз, его греховно полные губы изгибаются в ухмылке.

— Так как, Сирша О'Салливан? — Спрашивает он с сильным гэльским акцентом, перекатывая мое имя на языке. — Ты девственница?

Меня посетила мысль о том, что вероятно, мог бы сделать со мной этот его язык.

Я прогоняю эту мысль прочь, игнорируя дрожь между бедер.

— Да, — твердо говорю я. — Как я уже сказала, мне с юных лет внушали, в чем моя ценность и для чего это предназначено. — Я не могу сдержать нотку сарказма в своем голосе, но Коннор, кажется, этого не замечает.

— Значит, ты солгала тогда, на складе?

— Разве ты никогда не лгал ради общего блага, Уильям Дэвис? — Я многозначительно смотрю на него, не сбиваясь с ритма.

— И ты думаешь, что это высшее благо? — Коннор не отступает, и то, как он смотрит на меня, заставляет мое сердце пропустить удар в груди.

— Я рада, что ты, кажется, считаешь, что то, о чем ты думаешь, имеет значение. Но да.

— Это месть? За то, что Лайам не женился на тебе?

Я колеблюсь. Часть меня тоже задавалась вопросом, была ли я достаточно счастлива, чтобы согласиться с планом моего отца, потому что хотела причинить боль Лиаму.

— Я была бы снова лгуньей, если бы не сказала, что действия Лиама причинили мне боль, — тихо говорю я. — Отказ никому не приятен. Но дело не только в моих оскорбленных чувствах. Речь идет о наследии, о семье, о долге. И я скажу вот что… Лиам действительно причинил мне боль, и он действительно оскорбил меня, но, в отличие от других, я не верю, что это означает, что он заслуживает смерти. Он ответил за это, и он ответит за это снова, — подчеркиваю я, — если ты не вернешься домой, чтобы остановить это.

Коннор резко выдыхает, глядя на меня сверху вниз.

— Значит, я должен тебе верить, что мой брат никогда не прикасался к тебе, и никакой другой мужчина? Что, если я вернусь и женюсь на тебе, и ничего не получу, из того, что обещает твой отец, оставив все здесь?

Все, что я могу сделать, это не закатить глаза.

— Я не могу тебе это доказать, Коннор, — говорю я ему немного раздраженно. — Но во мне ты можешь быть уверен.

Он с любопытством смотрит на меня.

— Разве тебе никогда не хотелось потерять девственность? В конце концов, как ты сказала ранее, мужчины вокруг тебя, безусловно, могут делать все, что им заблагорассудится. — Он придвигается ко мне чуть ближе, его полные губы все еще ухмыляются мне, когда он приближается, стул у моих икр сзади, и мне больше некуда идти. — Я, безусловно, делал то, что мне нравилось. Уверяю тебя, Сирша, я далек от чистоты, а что касается моего брата и его подвигов перед этой русской девушкой, о которой ты упомянула…

— Мне не нужно об этом слышать, — огрызаюсь я, прежде чем он успевает пойти дальше и начать описывать мне реальные действия. Я не только чувствую небольшую, неожиданную вспышку ревности при мысли о Конноре с другой женщиной, мысль о том, что он описывает, без сомнения, грязные вещи, которые он делал с женщинами в прошлом, вызывает у меня покалывание на коже, которое, я знаю, делает пребывание здесь наедине с ним еще более опасным, боль между моих бедер усиливается и напоминает мне, что менее часа назад пальцы Коннора были в моих трусиках, трогали, потирали… — Нет, — выдавливаю я, вытесняя воспоминание о пальцах Коннора из своей головы. — Я не особенно хотела ее терять.

Коннор выглядит слегка удивленным.

— Почему нет? — Спрашивает он с неподдельным любопытством в голосе, и это помогает немного ослабить напряжение между нами.

Я пожимаю плечами, на мгновение почувствовав, что снова могу дышать.

— Я не видела никакого смысла отдавать ее какому-то другому мужчине из чистого бунтарства, — честно говорю я ему. — Мне всегда было суждено выйти замуж либо за твоего брата, либо за тебя, и вы оба близки мне по возрасту, ты на сколько, на пять лет старше? А Лиам моего возраста. Вы оба достаточно красивы. Я не видела причин лишать кого-либо из вас шанса лишить меня девственности и рисковать уменьшением шансов на удачный брак для моей семьи только ради того, чтобы трахнуться с каким-то парнем из студенческого братства, который, вероятно, даже не знает, где находится мой клитор.

При этих словах глаза Коннора округляются, и он громко смеется. Это резкий, отрывистый звук, как будто он не ожидал, что я скажу что-то смешное, его лицо так же поражено смехом, который вырывается у него, как и у меня.

— Я рад, что ты находишь меня достаточно привлекательным, — сухо говорит он низким голосом, когда эти яркие глаза снова останавливаются на мне. — Хотя я думаю, что ранее, на моем складе и в лифте, ты нашла во мне нечто большее, чем просто это. И… — он наклоняется ближе, наклоняясь так, что его губы оказываются рядом с моим ухом, его теплое дыхание касается моей раковины и вызывает покалывание у меня по спине, — Я думаю, теперь у тебя есть достаточно доказательств, чтобы предположить, что я точно знаю, где находится твой клитор, Сирша.

О боже. Волны чистой похоти, которая пронизывает меня, достаточно, чтобы у меня ослабли колени и слегка закружилась голова. Я уворачиваюсь от него и от стула, к которому он прижал меня, делая шаг назад, чтобы собраться с силами.

— Я знаю, как это происходит, — твердо говорю я. — Я не утруждала себя потерей девственности с кем-то другим, потому что, попросту говоря, восстание того не стоило. Я выросла в этой жизни, Коннор, и я обязана выполнять свой долг. Я дочь Грэма О'Салливана, из семьи дублинских О'Салливанов. На протяжении многих поколений мужчины моей семьи сидели по правую руку ирландского короля. От берегов Ирландского моря до утесов Корран-Туатейл я ирландка до мозга костей. Никто, кроме тебя или твоего брата, не лишит меня девственности, Коннор, а твой брат уже доказал, что недостоин этого. — Я вызывающе смотрю на него, не обращая внимания на бешено колотящееся сердце. — Я устала от этой игры, Коннор. А как насчет тебя? Докажешь ли ты себе то же самое?

Коннор смотрит на меня, и я могу поклясться, что вижу искру восхищения в его глазах, хотя, возможно, мне это кажется.

— Как я уже говорил твоему отцу, Сирша, я здесь кое-что построил. Все, что мне может понадобиться: власть, деньги, уважение, у меня есть здесь, и я построил это самостоятельно, без имени, которым можно было бы торговать. Что касается женщины… — он ухмыляется. — Я не испытываю особого интереса к девственницам, и у меня также нет особого интереса к женитьбе, да мне и не нужно этого делать, чтобы сохранить то, что я здесь построил. Ты можешь назвать меня плейбоем, но я наслаждаюсь стилем своей жизни. У меня нет никакого желания быть связанным.

Я стискиваю зубы, отказываясь отступать.

— Я знаю, что в нашем браке ты будешь поступать так, как тебе заблагорассудится, — лукаво говорю я, не позволяя ему увидеть какую-либо реакцию при мысли о нем в постели другой женщины. — Я знаю, как ведут себя такие люди, как ты, мой отец и твой брат. Мое единственное условие заключается в том, что ты будешь вести себя сдержанно, с уважением относиться к нашей семье и ко мне и держать своих любовниц подальше от нас. В отличие от Твоего брата.

Коннор хмурится, на его лице появляется намек на раздражение.

— Я не думаю, что ты понимаешь, Сирша, — резко говорит он. — Мне не нужно твое разрешение, чтобы поступать так, как мне заблагорассудится. Я делаю то, что хочу, сейчас, здесь, в этом городе. Для меня нет никаких ограничений. Я хозяин своих владений, и мои люди следуют за мной из уважения, любви, верности и ни по какой другой причине. Я не заинтересован возвращаться к тому, что я оставил позади, к иерархии королей, жене, детям, кровавым ожиданиям. — Он качает головой. — Здесь ничего этого нет. Здесь нет столика, за которым можно было бы угождать. Они следуют за мной ради меня. От меня не ожидают, что я буду носить фамилию… Уильям Дэвис не имеет никакого значения, он сам по себе. Если у меня будет внебрачный сын, который захочет этого и заслужит такое же уважение, я передам это ему по наследству. Если нет, то сын одного из других членов моей банды займет это место, когда меня не станет, а я не планирую уходить в ближайшее время.

На этот раз я не могу удержаться от закатывания глаз.

— А что, если у тебя внебрачная дочь? — Саркастически спрашиваю я, и Коннор ухмыляется, снова приближаясь ко мне с той же грациозной целеустремленностью, с тем хищным взглядом в глазах, который говорит мне, что именно он хотел бы со мной сделать.

Было бы намного проще, если бы он не был таким красивым, или если бы эта новая сторона его характера отталкивала меня, вместо того чтобы вызывать странное, опасно возбуждающее чувство, как будто он пробуждает во мне ту часть меня, о существовании которой я раньше и не подозревала. Все в нем сейчас, от его запаха до горящего взгляда его глаз, то, как он нависает надо мной, и сила, которую я чувствую внутри него, заставляет меня чувствовать, что я свечусь изнутри, мое неповиновение его отношению полностью противоречит моим собственным желаниям.

— Женщины не для того, чтобы руководить мужчинами, — говорит он, его взгляд скользит по моему лицу и опускается к декольте в откровенном шоу. — Они предназначены совершенно для чего-то другого.

И затем он протягивает руку, хватая меня за бедро, и притягивает меня вплотную к себе.

Другая его рука зарывается в мои волосы, оттягивая мою голову назад, и дюжина ощущений охватывает меня одновременно, когда его рот обрушивается на мой. Он тверд как скала там, где его бедра соприкасаются с моими, его значительная выпуклость трется об меня, когда его язык проникает в мой рот, как будто наше поддразнивание заводит его. Его рот горячий, требовательный, он приоткрывает мой. На секунду я позволяю ему это, потому что его поцелуй заставляет меня чувствовать себя так, словно я вся горю от макушки до кончиков пальцев ног, удовольствие разливается по моей коже так, как я никогда не представляла, что это возможно.

Черт. Я чувствую себя так, словно могу сгореть здесь и сейчас. Впервые в жизни я знаю, каково это, по-настоящему хотеть потерять свою девственность, позволить Коннору повалить меня на кровать и сорвать ее с меня, пока я кричу от удовольствия вокруг его пальцев, его рта, его члена. Я хочу его так сильно, как никогда ничего не хотела, и я знаю, насколько это опасно, потому что, если я захочу его, я не буду контролировать ситуацию.

Я не могу передать контроль над игрой Коннору Макгрегору.

Это требует от меня каждой унции самоконтроля, а также немалой физической силы, но я отталкиваю его обеими руками, втягивая воздух, когда высвобождаюсь из его хватки и отступаю назад.

— Ты можешь сказать, что все это для тебя бессмысленно, — выдавливаю я, задыхаясь. — Ты можешь сказать, что тебе не нужны короли, или жена, или что-либо из того, что ты должен был иметь как сын своего отца, только жизнь, которую ты построил своими руками, но скажи мне вот что, Коннор. Жизнь твоего брата тоже для тебя ничего не значит?

Я вижу, как его челюсть сжимается одновременно с кулаками, гнев заметно перекатывается через него, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Лиам мой младший брат, — выдавливает он. — Конечно, он мне дорог. Это единственная гребаная причина, по которой я все еще стою в этой комнате и веду с тобой этот разговор.

Медленно, многозначительно я опускаю взгляд на очевидную эрекцию, упирающуюся в его ширинку, а затем возвращаюсь к его лицу.

— Единственная причина?

— О, черт возьми! — Коннор громко ругается, проводит рукой по волосам и отворачивается. — Скажи своему отцу, что мне нужна ночь, чтобы подумать, — рявкает он, хватая ключи с комода.

На этот раз, сердито шагая к двери, он не оглядывается, и я не пытаюсь его остановить.

7

КОННОР

Я очень сильно хочу что-то пробить. Я почти это делаю, в задней части моего склада есть боксерский зал, и идея обхватить руки и провести несколько раундов только со мной и мешком, несомненно, привлекательна прямо сейчас. Но идея склада просто возвращает меня к мыслям о Сирше ранее этим вечером, о ее упругой заднице, извивающейся у меня на коленях, о том, как она прислонилась спиной к стене, когда ее пальцы прошлись по полоске кожи чуть выше моих джинсов, дразня меня, притягивая к себе.

Я должен был, блядь, разоблачить ее блеф. Не могу не задаться вопросом, что бы она сделала, если бы я сделал то, что хотел, и попытался прижать ее к стене? Если бы я развернул ее, стянул джинсы до ее кремовых бедер и глубоко погрузил в нее яйца своего члена, как я себе представлял?

Судя по тому, как она отреагировала на меня там и в лифте, я думаю, что она могла бы мне позволить. Но несколько фрагментов информации говорят о том, что она этого не сделала бы, во-первых, она продолжает настаивать на том, что она девственница, несмотря на то, что она сказала мне в начале ночи, а ни одна девушка не хочет терять свою девственность, согнувшись пополам в коридоре склада в глухом переулке, и, во-вторых, если бы она потеряла ее из-за меня, таким образом или любым другим способом, ее ценность как морковки, которой можно помахать передо мной и привести обратно в Бостон, значительно уменьшилась бы. Во всяком случае, в том, что касается ее отца.

Теоретически, я бы предпочел, чтобы она уже проехала несколько миль. Но когда я думаю об этом, о другом мужчине, который прикасается к Сирше, включая моего брата, я чувствую горячее, незнакомое жжение в животе, которое можно описать только как ревность. Это не то чувство, к которому я привык, и оно мне тоже не особенно нравится. На самом деле, это вызывает у меня еще большее отвращение к ситуации, чем сейчас.

Отложив мысль о складе, я пытаюсь придумать, где еще я мог бы выпустить пар. Во-первых, мне нужно убраться из этого гребаного отеля. Лифт со стеклянными стенами тоже заставляет меня думать о Сирше, о ее запрокинутой голове, прислоненной к стеклу, когда ее киска облизывала мои пальцы, о ее гладком, твердом клиторе, пульсирующем, когда я доводил ее до оргазма, вероятно, впервые в ее жизни, если только она не мастурбирует.

Черт. Мысли о том, как Сирша неистово трет свой клитор, как ее тонкие пальцы зарываются между ее прелестных, мягких складочек, когда она заставляет себя кончить, достаточно, чтобы моя угасающая эрекция с ревом вернулась к жизни. У нее был такой приятный голос, она стонала так, что мне захотелось услышать звуки, которые она издавала бы, насаживаясь на мой член. Ее тело было настолько отзывчивым, что я воспринял это как доказательство того, что у нее действительно был опыт общения с мужчинами. Но теперь, когда я думаю об этом и, черт возьми, я, кажется, не могу перестать думать об этом, я вспоминаю, как она схватила меня за запястье, не давая мне скользнуть пальцами внутрь нее. В то время я думал, что она просто близка к оргазму и хочет, чтобы я коснулся ее клитора, но теперь я задаюсь вопросом, не было ли это из-за того, что в нее никогда не проникали каким-либо образом, и она хотела остановить меня до того, как я это сделаю. Я могу только представить реакцию ее отца, если бы он узнал, что я довел пальцами его маленькую девственную принцессу до оргазма в лифте отеля.

Я также не могу поверить, что принцесса-девственница позволила мне это сделать.

Эти две вещи очень трудно совместить, напряженный характер Сирши и ее сексуальную невинность, а также то, что она позволила мне сделать с ней в этом самом лифте. Одна из возможностей заключается в том, что она нашла меня настолько привлекательным, что потеряла всякое представление о своей добродетельной застенчивости. Хотя я никогда не был из тех, у кого переизбыток скромности, я не могу представить, чтобы она была настолько сильной. Может быть, так оно и было, но более вероятный ответ заключается в том, что она не хотела оттолкнуть меня, потерпеть неудачу в том, чтобы затащить к себе в комнату и втянуть в интриги своего отца, и эта идея просто выводит меня из себя еще больше.

Я думал, что сегодня вечером потрахаюсь, а все, что я получил, это то, что меня трахнули в совершенно другом смысле.

Я выхожу на улицу, вручаю парковщику талон и забираю свой байк. Как только я возвращаюсь на дорогу, ненадолго теряюсь в ощущении скорости, ветра, проносящегося мимо меня, рева двигателя в ушах. Часть меня очень хочет продолжать двигаться вперед, видеть все это в зеркале заднего вида, и тихий голос, тот самый, который убедил меня покинуть Бостон в первую очередь, говорит мне, что я мог бы сделать именно это. Я мог бы продолжать двигаться, уехать из Лондона, начать все сначала где-нибудь в другом месте. Мне не нужно возвращаться ни к Грэму, ни к Сирше, ни к кому-либо еще. Джейкоб мог бы возглавить банду. С ними все будет в порядке. Я мог бы исчезнуть так же, как исчез, когда уехал из Бостона. Я чертовски хорош в этом. Но в глубине души я знаю, что возненавидел бы себя, если бы сделал это. Я не шутил, когда сказал Грэму и Сирше, что то, что я здесь построил, что-то значит для меня. Это мое, построенное моим собственным потом и кровью, не переданное мне из-за того, у кого я родился. Я не позволю Грэму забрать это у меня.

Есть еще Лиам, о котором нужно подумать.

На самом деле, кроме Сирши, я думаю только о нем, когда еду в свой любимый паб, паркую мотоцикл и вдыхаю теплый, насыщенный ароматом пива воздух.

— Дэвис! — Бармен поднимает руку в знак приветствия, и я киваю ему, занимая место немного поодаль от других посетителей, когда он, как обычно, пододвигает ко мне пиво без спроса.

— Спасибо, — говорю я ему, протягивая руку за ним. — Впрочем, я также выпью две рюмки виски. Любое, что у тебя есть.

Бармен пристально смотрит на меня.

— Тяжелая ночка?

— Можно сказать и так.

Насколько я понимаю, тяжелая ночь, это мягко сказано. Помимо того, что я попался в медовую ловушку Сирши и снова увидел Грэма впервые за много лет, не говоря уже об угрозе моему брату, я узнал новости о своем отце.

Все эти годы я предполагал, что он жив и правит Королями, возможно, с моим незаконнорожденным сводным братом на его стороне, но, тем не менее, правит. Это помогало мне легче засыпать после того, как я все бросил, веря, что если я когда-нибудь захочу все исправить, то смогу вернуться. Теперь я знаю, что, хотя меня определенно тянет обратно в Бостон, отношения с моим отцом не наладятся… потому что он мертв.

Я опрокидываю одну из рюмок виски, стискивая челюсти, когда оно обжигает мне горло, оставляя горький привкус, несмотря на его качество. Я не отрицаю, что мой отец заслужил наказание за то, что он сделал. Я не хотел участвовать в его первоначальных планах, а он зашел гораздо, гораздо дальше этого. Но Смерть? Короли всегда были архаичны в своих наказаниях и в то время были так же склонны к насилию, как и Братва, и уж точно в большей степени, чем итальянцы. Но мысль о том, что мой отец стоит на коленях перед пулей, которая прикончила его, мне не по душе.

Его могли лишить титула, денег и семьи, вышвырнуть из Бостона, как я предлагал поступить с Лиамом и его русской женой. Но вместо этого они согласились на смерть моего отца, и даже не из-за голосования за столом. Это злит меня больше всего. Предполагается, что казнь, это самое суровое из наказаний, предусмотренное за худшие из грехов, и приговор выносится только абсолютным, единогласным голосованием за столом, вынесенным одним из других Королей. Но вместо этого они проголосовали по просьбе гребаного Виктора Андреева, гребаного русского. Хуже того, они позволили привести приговор в исполнение ему, а не Королю.