Нетореными тропами. Часть 3. Исход

Глава 1. Всё будет хорошо!

Грохотало. Твердь раскачивались маятником туда-сюда, каждый раз всё сильнее. Огонь подступал с одной стороны, тьма — с другой. Мир опрокидывался, утопая в крови, короткий день сменялся длинной ночью. Впрочем, любое затишье, белое или чёрное, лучше, чем пучившая землю дрожь и нескончаемые стоны раненых.

Лайсве открыла глаза. Грохот оказался стуком копыт, стоны — скрипом колёс. Земля не раскачивалась — трясся на разбитой дороге экипаж, в котором Лайсве спала, поджав ноги, на узкой лавке. Была бы она не такой субтильной, не поместилась бы.

Из занавешенных окон сочился тусклый свет. Кто-то сидел рядом — его дыхание обжигало. В душном полумраке вырисовался нечёткий силуэт рослого мужчины в сером дорожном костюме: узкие бёдра, широкие плечи, всклокоченные волосы, глубоко посаженные глаза. Такая родная аура, но в отголосках эмоций сквозило отчуждение и обида. И всё же Микаш здесь!

— Воды, — язык слипся и еле ворочался.

Микаш поднёс к её рту флягу и дал напиться. Борясь с кошмарами, Лайсве спросила самое важное:

— Как наш ребёнок?

— Жив пока. Абортирующее зелье подействовать не успело, но целители сказали, что могут быть последствия, — ответил Микаш сухо.

Она лежала у него на коленях, её длинные светлые почти до седины волосы были заплетены в толстую косу и перекинуты ей через плечо на грудь и талию. Микаш придерживал Лайсве мускулистыми руками, чтобы она не падала во время сильных толчков.

Закутанная в тёплый плащ, она потрогала живот. Малыш ещё жив, а с последствиями она справится.

— Куда мы едем?

— В Ильзар. Я написал твоему отцу, он будет нас ждать. Скажи… — Микаш осёкся, собираясь с решимостью. — Это правда? То, что говорил Жерард? Ты спала с Безликим, когда он был в моём теле? Ты была со мной, только чтобы вернуть его?

Лайсве устало вздохнула. Нет, ей не показалось. Кошмар случился наяву: лишившиеся человечности сёстры-Норны, наставник Жерард, оказавшийся коварным душегубом, Безликий, пожертвовавший свободой ради Лайсве. Самая страшная её тайна вышла наружу.

— Я была с ним один раз в Нордхейме. По-другому не получилось бы…

Слова, как комки боли. Даже представить реакцию Микаша не выходило. Телесная слабость, разбитое сердце, пережитый ужас жгли пятки и давили на грудь, пелена мутных слёз застила не только глаза, но и разум.

— Я ни о чём не жалею, — Лайсве вынула руку из плаща, чтобы коснуться его щеки, но Микаш отодвинулся.

— Ты должна была сказать правду! — выкрикнул он сквозь ломкий кашель. — Быть может, я бы простил, понял и согласился с дуру. Но сейчас… Каким же я был тупицей! Говорил и делал никому не нужные глупости, гордился, что добился твоей благосклонности, а ты лишь обманывала и смеялась надо мной.

— Нет, я всё скрыла, потому что боялась тебя потерять. Я…

— Замолчи! — Микаш подскочил так резко, что Лайсве едва не упала. — Я не стану больше слушать твою ложь!

— Микаш! — простонала она.

Он распахнул дверцу экипажа и перелез на козлы к кучеру. Лайсве обмякла. Волнение едва не опрокидывало в беспамятство. Приходилось до крови кусать губы, чтобы не кричать.

Как хорошо, что Микаш такой предсказуемый. Или не очень. Или совсем плохо.

Они не останавливались на обед, лишь вечером завернули на постоялый двор. Микаш так и не возвратился. Лайсве дремала на лавке, пытаясь успокоиться. Её спасли из подземелья книжников, но часть души осталась там, кровоточащая и умирающая в муках. Нет, надо жить, надо бороться, если не ради себя, так хоть ради малыша, чтобы всё, через что она прошла, не было напрасным.

Может, Микаш остынет. Нужно поговорить ещё, раз за разом, пока он не услышит, что её чувства к нему были искренними, и она никогда над ним не смеялась.

Дверь экипажа открыл мальчик-слуга и помог Лайсве спуститься. Ноги ослабли, подташнивало то ли от тряски, то ли от голода, но она держала спину прямо. Сумрачный свет не раздражал глаза — и то радовало.

Лайсве нашла взглядом Микаша. Он беседовал с дородным лысым мужчиной с пышными усами — хозяином двора. К удаче: при посторонних Микаш ей не откажет.

— На пару слов, пожалуйста! — Лайсве взяла Микаша за руку, но он отдёрнулся.

Вдвоём они отошли подальше от людей. Лайсве зашептала Микашу на ухо:

— Я хотела попросить прощения. За малодушие и за ложь. Я должна была сказать сразу и не допускать нашей близости, пока ты не узнал бы правду. Я понимаю, что наделала много ошибок и сильно тебя обидела. Не знаю, смогу ли вернуть твоё расположение, но… Ты нравился мне, я была счастлива с тобой и дорожила нашими отношениями.

— Я должен поверить твоему наивному личику и слезам в глазах? — холодно оборвал Микаш. — Нет уж, пришло время поумнеть. Я знал, что у тебя кто-то есть, чувствовал его, пускай даже не видел. Ты же постоянно говорила о Безликом! Я думал, что это лишь идея, вера, лишённая лица и воплощения. Хочешь, чтобы я снова стал вашим случным бычком? Скажи правду! За это я зауважаю тебя гораздо больше, чем за бесконечные слёзы и давление на жалость. И может быть, соглашусь, ведь во мне так много раболепный глупости!

Он стал колючим и злым на язык, как вначале их знакомства. Ярость полыхала в обжигающе-ледяных глазах белого медведя. Как же он хотел разорвать её на ошмётки!

— Правда в том… — Лайсве осеклась и перевела дыхание. — В том, что я боялась твоего презрения и ненависти. Я понимаю, что заслужила. Но неужели всё, что было после, для тебя ничего не значит? Неужели ты не чувствуешь мою искренность? Пожалуйста, дай нам шанс, шаг за шагом мы преодолеем это. Я буду стараться сильнее, чем раньше, не отвлекаясь ни на какие глупости. Давай попытаемся ради нашего ребёнка!

— Разве этой мой ребёнок? — усмехнулся он злобно, будто плетью огрел. — Никаких нас больше нет!

Микаш развернулся и направился обратно на постоялый двор. Волна дурноты опрокинула Лайсве на колени. Перед глазами темнело, не получалось вздохнуть.

«Почему ты не бросил меня у моего наставника-мясника?! Зачем тянешь вдаль, зачем мучаешь ещё больше?!»

Что ж, значит, это будет только её ребёнок. Она выстоит!

— Госпожа, давайте я вам помогу, — к Лайсве протянули руку и подняли с колен.

Хоть повседневное голубое платье не измазалось, только во рту жгла горечь и от пустоты кружилась голова.

— Моё имя Арсен. Ваш жених просил поддержать ваши силы.

Лайсве подняла взгляд. В её лицо внимательно всматривались ржаво-зелёные глаза целителя. На вид лет сорок, невысокий и сухой, жидкие пепельные волосы были аккуратно зачёсаны назад.

— Идёмте, я вас подлечу, а там уже и ужин приготовят. Вам необходимо хорошо питаться и поменьше переживать, не переживать совсем, если хотите сохранить ребёнка, — уговаривал целитель.

— Я не переживаю, просто устала с дороги. Простите! — ответила Лайсве бойко.

Всё хорошо! Если постоянно повторять, то так и будет, не может не быть!

— Не вам нужно прощения просить, — покачал головой Арсен и повёл её на постоялый двор.

В двухэтажном доме, сложенном из рубленого камня, гостеприимно горели окна. Из трубы на черепичной крыше вился дымок, сновали по двору слуги, ржали в ожидании ужина лошади на коновязи. Заскрипела, отворяясь, массивная дубовая дверь. Качнулся на цепи деревянный журавль.

Они вошли в зал харчевни и поднялись на второй этаж по дощатой лестнице. Вдоль огороженной перилами внутренней галереи располагались спальни для гостей. Лайсве выделили маленькую комнату, куда вмещалась только кровать и тумбочка для умывания. На ней покоился кувшин с горячей водой и таз.

Раздевалась Лайсве медленно и плавно. На стуле лежал тюк с вещами. Видно, Микаш забрал его из их, нет, теперь надо привыкать по-другому, из его комнаты. Очень любезно с его стороны.

Найдя среди платьев и книг маленькое зеркальце, Лайсве принялась приводить себя в порядок. Конечно, с измождённым лицом, мертвенной бледностью и синяками под потускневшими голубыми глазами ничего поделать было нельзя, но вот дорожная пыль быстро капитулировала перед рогожкой и мылом. Лайсве переплела косу и переоделась в чистое платье из тёплого и немаркого синего сукна. Размеренное течение привычных ритуалов успокаивало.

Вскоре вернулся Арсен и принёс толстую красную свечу, изрезанную колдовскими рунами. Он поджёг её и поставил на тумбу. Ловкие пальцы потянули из пламени огненную нить, сплетая её в мерцающую сеть. Она обволокла Лайсве коконом, сквозь ладони Арсена полилась жаркая целительная сила, затягивая бреши в ауре. Становилось чуть легче.

Лайсве вспоминала медитативные техники, которым её обучили книжники. Хоть на что-то они сгодились.

Закончив лечение, Арсен вручил ей флягу с зельем. После первого же глотка в носу защипало, но целитель заставил осушить флягу до дна и оставил ещё несколько кувшинов, чтобы выпить после ужина, перед сном, после сна и перед завтраком. Столько даже Микашу не назначали, когда линдорм выдрал кусок плоти из его плеча.

Микаш! Нет, нельзя о нём думать, нельзя думать ни о чём, что причиняло боль.

— Я попрошу слуг принести вам ужин, — предложил Арсен, но Лайсве покачала головой.

— Лучше развеюсь в общем зале, если это не опасно. И так в экипаже насиделась, а ещё сколько придётся там провести! — она усмехнулась, но весёлость резала почти так же, как слёзы.

— Это приличное место. Да и с таким женихом вряд ли кто-то осмелится на вас напасть. Просто утомительно, а вы истощены до предела и даже больше.

С чего целитель взял, что Микаш ей жених? Он сам так представился? Зачем? Микаш! Нет, она выстоит, долой уныние!

Они спустились в зал харчевни. Публика здесь была приличная: купцы в пёстрых рубахах и плащах, путешественники в менее заметной, но всё равно добротной одежде. До зубов вооружённые охранники следили за порядком. Гости переговаривались вежливым шёпотом, много не пили и на подавальщиц не кидались.

Лайсве села за столик возле окна подальше от чадящего камина и сквозняков от двери. Тут же устроились Арсен, кучер и ещё несколько людей, которых Микаш нанял для сопровождения и помощи в дороге. Сам он так и не спустился, предпочтя ужинать в одиночестве.

Перед Лайсве поставили миску с куриным бульоном, в котором плавали кусочки белого мяса и отварные овощи. Всё очень лёгкое и вкусное. Говорят, что беременные едят за двоих. Подруга Хлоя, когда носила ребёнка, поглощала любую пищу, которая попадалась ей в руки и всё время просила ещё, а Лайсве даже сейчас приходилось цедить суп маленькими глотками. Но надо есть, надо бороться, надо жить. Ведь причина для этого у неё самая естественная и важная.

— Лучше бы вы отдыхали у себя в комнате, — посетовал Арсен. — Не стоило вашему жениху тянуть вас в такую даль. О чём он только думал, кроме своего повышения по службе?

Последнее замечание ужалило особенно неприятно.

— Микаш очень хороший человек. Он спас меня от участи худшей, чем смерть, и до этого спасал столько раз, что пальцев обеих рук не хватит, чтобы пересчитать. Он везёт меня домой к отцу, где я буду в безопасности. Он герой, смелый и благородный, как поют в балладах. Его не в чем упрекнуть!

Все уставились на Лайсве, удивлённые её горячей отповедью.

— Храбритесь, сколько хотите, только у вас в глазах стоят слёзы, — не унимался несносный Арсен. — Все догадываются, из-за кого. Обрюхатил, а теперь тащит под венец, чтобы получить вожделенный титул, не заботясь, что вы и даже его наследник можете пострадать.

— Вы ничего о нас не знаете! — разозлилась Лайсве.

Почему же так трудно успокоиться?!

— Тише-тише, нам просто жаль вас.

— Не нужно меня жалеть! — вспылила она. Все вздрогнули. Свою порцию Лайсве домучила, так что… — С вашего позволения я откланяюсь. Вы были правы, мастер Арсен, здесь слишком утомительно.

Целитель отодвинул перед ней стул и помог подняться. Лайсве направилась наверх. Все будто ждали, что она вот-вот забьётся в истерике или упадёт с лестницы. Ну и зря!

— Я проведаю вас позже, — бросил в спину Арсен.

Лайсве слишком устала, чтобы спорить.

Только за затворенной на засов дверью получилось расслабиться, но стоило лечь в постель и попытаться заснуть, как из глаз хлынули слёзы.

Лайсве лежала на спине с откинутым одеялом. Солёные ручьи стекали из уголков глаз в уши, а оттуда на подушку. Наволочка становилась неприятно сырой. Каждый вздох сливался с натужным всхлипом. Сердце пульсировало болью, она переходила на живот и словно рвала внутренности.

Нужно успокоиться! Ничего ужасного не произошло. Лайсве спаслась, малыш жив, скоро они будут дома в безопасности. Отец примет её и защитит, а ещё Вейас… она снова увидит брата! Они — её семья, они примут её любую.

Почему так душит, убивает этот плач? Зачем она открыла Микашу своё сердце?! Зачем позволила его растоптать? Зачем вообще начала эти отношения, ведь знала, что всё закончится именно так! Все слова, все клятвы, произнесённые в счастливом бреду — пустое. Даже если не лживы, то ты перестаёшь так думать, как только любовная лихорадка проходит. Нить порвана, её не связать. Хоть свои слова, свои клятвы она сдержать обязана.

Всё закончилось, закончилось! Надо отпустить. Но почему же так хочется бежать к нему, ползать на коленях и вымаливать прощение? Повторять до бесконечности, получая в ответ словесные оплеухи, пока он не услышит и не поймёт.

Нет, никто так не убивается даже по любимым, мужьям, так почему она не может смириться? Ведь в глубине души она считала себя недостойной любви и счастья. Сейчас, больше чем когда-либо, она должна быть сильной, ради малыша. Нельзя потерять и его. Он — всё, что у неё осталось!

Если повторять, что всё будет хорошо, если верить в это всем сердцем, то так и станет, обязательно! Она выживет и выстоит. Она так хочет!

Лайсве встала. Ноги не гнулись, а голову вело. Она заглотила зелья Арсена, как было велено по списку, намазала ключицу расслабляющими эфирными маслами — не помогло.

В тюке нашёлся нож. Лайсве поднесла его к верёвке на запястье. Десять лет назад они с Микашем «поженились», как мануши-кочевники: надрезали себе руки, обменялись кровью и клятвами. Верёвочные браслеты стали обручальными.

Тогда Микаш клялся, что всегда будет рядом, помогать в горе и болезни, помогать несмотря на невзгоды. Должно быть, он пытается сдержать слово, потому и забрал её от Жерарда, везёт в Ильзар, тратит свои кровные на целителя и сопровождение.

Лайсве попросит отца возместить ему всё сполна. Микаш будет свободен для более счастливой жизни с идеальной женщиной, которая никогда его не разочарует. Пускай он забудет о Лайсве, чтобы не чувствовать той боли, которую она испытывала сейчас.

Лайсве уже поднесла нож к браслету, как ей на плечо легла чья-то ладонь. Чужого присутствия в комнате не ощущалось. Лайсве испуганно скосила взгляд.

— Наконец-то услышала! — донёсся знакомый голос.

Она отбросила нож и повернулась. Перед ней стоял Безликий в сером балахоне и круглой белой маске с тремя косыми красными царапинами. Лайсве обняла его, забывшись на мгновение.

— Будет уже плакать! Ты же знаешь, это вредно, — уговаривал он, утирая её щёки большими пальцами.

— Я… стараюсь… — удалось выдавить сквозь всхлипывания.

Безликий подхватил её на руки и уложил на кровать.

— Прости, это моя вина, — сказал он, устраиваясь рядом. — Я должен был тебя оградить, но без реального воплощения я бессилен.

— Нет, ты и так спасал меня больше, чем кто-либо в моей жизни, — Лайсве вгляделась в полыхающие штормовой синевой глаза в прорезях маски. — Ты пожертвовал свободой, чтобы выторговать меня у Жерарда. Не стоило.

Безликий приложил палец к её губам.

— Самое меньшее, что я мог сделать. Со мной даже мой отец, Небесный повелитель, не справлялся. Что мне возомнивший себя невесть кем книжник-интриган?

Рядом с Безликим Лайсве хотелось улыбаться, даже когда душа была разодрана в клочья.

— Ты как всегда на себя наговариваешь. Теперь я смогу видеть тебя, как только пожелаю?

— Если пожелаешь, — он усмехнулся. — Прости, что так вышло с Микашем. Я решал свои проблемы за твой и его счёт.

— Нет, я никогда об этом не пожалею. Только о Микаше. Как думаешь, оно меня когда-нибудь простит? Ты бы простил?

— Я… не знаю. В нашей с женой жизни творил глупости я, и прощения просить всегда выпадало мне. Но если хочешь совет, дай Микашу остыть. Пускай он сам решит, что ему нужно. Сейчас он только наговорит тебе лишнего, такого, о чём будет потом жалеть. Уже наговорил. А может ещё и вытворить непоправимое. Не зли его лишний раз, не позволяй ему этого.

— Это нормально так убиваться по нему и быть готовой на любые унижения, лишь бы он простил и всё стало, как раньше?

— Да кого из нас можно назвать нормальным? Первую тысячу лет своего развоплощения я пытался поговорить с братом, разрешить обиды и споры. Я мечтал, чтобы мы снова стали семьёй, любили и уважали друг друга. Мне до сих пор хочется спасти его от безумия. Но пока он сам не пожелает, всё, что я могу — впустую сотрясать воздух и приходить в отчаяние. Близкие и отличаются от знакомых тем, что отпустить их не так просто. Мы готовы протягивать руки и подставлять другую щёку для удара раз за разом, потому что так трудно приказать сердцу не истекать кровью в тоске по вырванной из тебя части. Сильные чувства, такие как любовь, сопряжены с болью, даже соитие без неё не обходится. В детстве, когда я разбивал колени в кровь и начинал плакать, отец учил меня, что боль — это часть жизни. Ты жив, пока способен её чувствовать. Именно она заставляет нас меняться, становиться лучше, а не застывать в сытом удовлетворении на веки вечные. Нужно научиться её принимать и жить с ней. Только не повторяй моих ошибок, прошу. У тебя нет такого запаса прочности.

Безликий печально усмехнулся. От его заботы мигом потеплело на душе. Боль стала… более выносимой.

— Я постараюсь вести себя осмотрительно и не плакать. Если Микаш захочет уйти, я не стану мешать. Сейчас главное — ребёнок. Спасибо, что ты есть. Если бы ты сегодня не пришёл, я бы умерла от тоски.

Лайсве уснула, но прежде услышала нашёптанную колыбельную:

— Всё будет хорошо. Я стану повторять это до тех пор, пока оно не станет правдой.

Утром разбудил стук в дверь. Лайсве открыла. Вошёл Арсен и принялся выспрашивать о её самочувствии. Он снова выплетал ладонями целительские сети, наполняя тело энергией, снова отпаивал зельями. На этот раз Лайсве завтракала в комнате, не желая слушать сплетни. Благодаря ухищрениям целителя еда хоть немного оставалась в животе, а не лезла обратно.

Когда пришёл слуга проводить Лайсве до экипажа, она была уже полностью одета и собрана. Нести тюк ей не позволили и даже по лестнице вели за руку, а отпустили только на улице, чтобы открыть дверцу экипажа и подставить скамейку.

Было тепло и солнечно. Микаш с Арсеном стояли рядом и говорили на повышенных тонах.

— Я предупреждал, что не нужно тянуть её в такую даль, да ещё во время войны! Она не вынесет дороги! — упрекал его целитель.

— Так я плачу вам деньги, чтобы вы поддерживали в ней силы. Набиваете себе цену? Скажите сколько, и хватит уже об этом! — рычал Микаш.

— Дело не в деньгах, не понимаете? Вы сами доводите её до выкидыша. Все свои усилия я трачу, чтобы починить то, что вы стремитесь разрушить. Это так глупо!

— Не ваше дело рассуждать о том, как я поступаю. Если не хотите работать, то я найду более искусного целителя, который будет выполнят…