Исповедь Мотылька

Глава сорок первая: Олег

Только сейчас я понимаю, что мне нужно было ответить хотя бы на одно из ее сообщений. А лучше — позвонить. Не бегать от разговора, который рано или поздно должен был случиться, а взять ситуацию в свои руки и расставить все точки над «i».

Сказать, что прошло слишком много времени.

Что мы оба стали другими людьми и я больше не чувствую то, что чувствовал к ней двадцать лет назад.

Да много чего сказать, на самом деле. Извиниться за то, что в тот единственный раз, когда действительно был нужен — меня не было рядом. Возможно, тогда бы Марина не смотрела на меня с таким презрением. Или, так же возможно, смотрела бы с еще большим.

— Ты хотя бы иногда думаешь о последствиях? — Она прищуривается и в который раз пресекает попытку Эвелины вмешаться в наш разговор. — Или просто снова взял, что захотел, наплевав на нас обеих?

— Нет никаких «вас обеих», Марина. — Я стараюсь, чтобы мои слова не звучали слишком грубо, но все равно получается так, будто я только что прямым текстом послал ее на хер. — Если у тебя есть претензии ко мне — давай поговорим, но не надо втягивать в это Эвелину.

— Я никуда не уйду, — твердо заявляет Ви и все-таки прорывает оборону матери, чтобы встать рядом со мной.

Когда берет меня за руку, я чувствую себя тем мужиком из фильма про Армагеддон, который даже перед лицом смертельной опасности знает, что его женщина рядом и будет подавать патроны. А самое странное, что что-то подобное я вообще чувствую впервые.

— Очень хорошо. — Марина складывает руки на груди. — Даже хорошо, что она здесь и узнает всю правду от тебя лично. Я устала быть страшной злой собакой, которая только то и делает, что гавкает почем зря.

— Мама, мы с Олегом сами разберемся.

— Ви… — Я пытаюсь ее остановить, потому что меньше всего на свете хочу чтобы прошлое всплыло именно сейчас, в наше первое утро.

И еще потому что реально очкую, что она просто не сможет переварить правду. Потому что не поймет. Потому что все это время я был для нее хорошим добрым другом ее отца, а не человеком, из-за которого она стала сиротой. Даже если напрямую я никак в этом не виноват.

— Все нормально, Олег, — ее тонкие пальцы еще крепче обхватывают мою ладонь, — я взрослая и знаю, что у каждого из нас есть прошлое, которое…

— Мы были любовниками, Эвелина, — наконец, разрубает этот гордиев узел Марина. — Он добивался меня несколько лет, а когда добился и обо всем узнал твой отец — от этого рыцаря в сияющих доспехах и след простыл. Потому что он всегда трусил принимать решения. Потому что он просто разменивает женщин, как только они перестают быть добычей.

В гробовой тишине, которая опутывает нас плотным коконом, единственный звук, который я слышу — медленный свистящий выдох сквозь зубы. Мой, кажется, хотя я впервые не уверен даже в таких очевидных вещах.

Пальцы Ви, которые так крепко держали меня еще минуту назад, неумолимо выскальзывают из моей руки. Я пытаюсь задержать ее, но она пресекает мои попытки резким взмахом руки, как будто ей невыносимо противен любой контакт с моей кожей. И отходит в сторону, выставляя руки вперед, когда Марина пытается ее обнять.

— Это же не правда, — бормочет Пуговица и мотает головой, как будто отгоняет от себя рой назойливых мыслей. — Это просто… не правда, да?

Я чувствую давление вокруг лба, которое болезненно сдавливает мозг, буквально лишая возможности соображать. Нужно сказать Ви правду. Но это разобьет ей сердце. А ложь… Прямо здесь, перед Мариной — это будет равносильно подписи под тем, что я мудак и дерьмо. Хотя, конечно, вряд ли после всей этой правды Ви будет думать обо мне что-то более приятное.

— Олег, скажи ей! — Эвелина кивает в сторону матери, но Марина держится буквально с каменным лицом.

Если что-то и выдает ее волнение, то я не знаю — что. Она как будто заранее много раз отрепетировала этот сценарий и единственная из нас трех, кто готов к любому развитию событий.

— Мама, зачем ты так? — Эвелина продолжает цепляться за любую возможность, почему услышанное не может быть правдой, и когда я еще раз пытаюсь дотянуться до нее, она шарахается в угол комнаты и ее взгляд оттуда, направленный прямо на меня, полон боли и слез. — Тот тест… Отец сделал его… потому что… потому что ты…

— Потому что Пашка думал, что ты — моя дочь, — заканчиваю за нее, и одновременно погружаюсь в образы прошлого, где мы с Пашкой впервые безобразно разругались в хлам. — Между мной и твоей матерю действительно был роман, Эвелина. Я влюбился в нее в тот же вечер, когда впервые увидел, но Марина выбрала твоего отца.

— Нет, — дрожит Ви, и ее острые худые плечи то и дело выскакивают из халата, как будто она надела одежду великана. — Ты же был… другом и… ты все время…

— Он всегда был рядом, Эвелина, — холодным голосом без намека на эмоции, вмешивается Марина. — Из-за меня.

Самое мерзкое, что мне нечего на это возразить. Тяжело отрицать правду.

Я действительно был частым гостем в их доме, потому что ловил каждый шанс, чтобы увидеть женщину, которую никак не мог выбросить из головы. И даже когда женился — я все равно продолжал быть третьим лишним в их семье. А когда их брак дал трещину — не смог не воспользоваться шансом переиграть историю в свою пользу.

Ситуация, которая разворачивается между нами, реально тянет на сценарий какого-то французского кино: утро, дочь с любовником, встреча с матерью и восстание скелетов из самого большого семейного шкафа. Только я такое дерьмо даже за бесплатно обычно не смотрю, не говоря уже о том, чтобы становиться «главным героем», потому что наше с Мариной поганое прошлое летит бумерангом в единственного человека, который дорог нам обоим — в Ви. А у нее вид мыши, которую загнали в угол два голодных кота, и все что ей остается — покорно ждать, пока мы вцепимся друг другу в глотки и выясним, у кого больше прав на добычу.

Я должен был найти способ закрыть Марине рот. Любой. Даже если ради этого ее пришлось бы вытолкать за порог силой. Но еще пару минут назад я был уверен, что она не будет такой жестокой хотя бы к собственной дочери. Хотя, что я знаю о материнской любви?

— Олег? — Эвелина смотрит на меня огромными испуганными глазами, и плещущаяся в них надежда заставляет меня в сотый раз пожалеть о том, что я не рассказал ей правду раньше — в друго месте, при других обстоятельствах.

До того, как трахнул ее.

— Ты даже не оставил ей выбора, — как будто читает мои мысли Марина. — Ты просто как всегда сделал по-своему, как нужно тебе. Ты всегда был таким — вижу, хочу и получу любыми правдами и неправдами. А сколько при этом пострадает людей…

— Хватит, Марина! — рявкаю я. — Я поступил как дерьмо — остановимся на этом. Но ты хотела того же, что и я тогда, и не надо делать вид, что мои грязные ноги потоптались по вашему с Пашкой счастливому браку, потому что все было совсем не так. Я старая задница, но еще не до такой степени, чтобы страдать провалами памяти.

— Ты обещал мне, что разведешься! — в ответ размахивает руками она.

— Ты тоже обещала!

— У меня ничего не было, ты же прекрасно знаешь! Ни копейки! Куда я должна была идти одна с ребенком на руках?!

— Я предлагал варианты, но тебе не нравился ни один! Ты все время боялась, Марина! Что подумают люди?! Что скажут друзья?! Ты же друг моего мужа! Я сказал Ане о разводе, блять! А что сделала ты, кроме того, что каждый раз обещала все ему рассказать?!

Лицо Марины перекашивает гнев, она заносит руку, чтобы дать мне пощечину, но не делает это, остановленная громким хлопком. Мы оба одновременно поворачиваем головы на звук, и так же в унисон понимаем, что Эвелины больше нет в комнате.

— Эвелина! — Марина бросается за ней, но запутывается в ногах, спотыкается и едва не падает на колени. ОТ этого ее спасает моя рука, вовремя подхватившая под локоть. — Пусти меня!

Делаю это мгновенно, потому что в голове маячит только одна мысль — Ви все слышала. Каждую нашу претензию, которую мы с Мариной бросали друг в друга, словно камни. У нас не было возможности поговорить об этом тогда, и мы «перевыполнили» план сегодня. А еще говорят, что время лечит и стирает горечь прошлых обид. Как бы не так. Сегодня мы выплеснули друг на друга все, что копили столько лет, но как будто финал нашей истории развернулся не много лет назад, а ровно вчера.

Я выбегаю на площадку, но Ви там уже нет. Только слышу как где-то внизу шелестят, открываясь, двери лифта. Бегу по ступеням, перепрыгивая через одну. Блять, она вышла в одном халате, скорее всего, без тапочек, без копейки денег, без телефона и ключей. Если она сейчас пропадет с горизонта… Сердце так сильно лупит в ребра, что в глазах распускаются кроваво-красные круги.

— Ви! — зачем-то ору в совершенно пустой коридор, хотя ее и след простыл. Только носом улавливаю знакомый запах волос, потому что всю ночь спал, уткнувшись в них носом.

Выбегаю на улицу, на ходу чуть не сбив с ног парочку парней. Один из них матом орет мне вслед, но на это вообще насрать. Нужно догнать Ви, пока она не потерялась.

Я не могу потерять еще одну любимую женщину.

На этот раз я просто сдохну.

Слава богу, двор в этом ЖК достаточно большой, а выход только один — через въезд, закрытый шлагбаумом только для своих. Ви маячит где-то там беспокойным белым пятном. Кажется, охранник что-то спрашивает, пытается остановить. В его солидном возрасте не удивительно, что хочется по-отечески помочь перепуганной девчонке. Я мысленно благодарю его за вмешательство, которое дало мне немного времени. И, хоть Эвелина успевает скрыться за поворотом, я все равно догоняю ее там и успеваю силой стащить с перехода, куда она выбегает прямиком на красный свет. Перед нашим носом на полной скорости проносится грузовик, возмущенно сигналя «вместо тысячи матерных слов».

— Ви, успокойся, прошу тебя. — Пытаюсь не сделать ей больно, пока она, отчаянно сопротивляясь, дает мне по роже. По фигу, я все это заслужил. — Прошу тебя, Ви. Просто дай мне о тебе позаботиться и потом мы обо всем поговорим.

— Не прикасайся ко мне! — вопит она, и ее голос полон такого отчаяния, что внутри снова все жжет от осознания, насколько мерзко я поступил по отношению к ней. — Просто отойди!

— Нет, пока ты не пообещаешь мне, что не будешь бросаться под машины.

— Я не хочу быть рядом с тобой! — Она вырывает руки снова и снова, потому что я каждый раз умудряюсь перехватить ее запястье. — Что ты здесь делаешь? Иди к… к… к ней!

Очевидно, что произносить слово «мать» ей невыносимо больно.

— Ви, тебе нужно успокоиться. — Я должен попытаться исправить хоть что-то. Если на нас с ней, кажется, уже можно ставить жирный крест, то она точно не должна пострадать из-за моего малодушия и трусости. — Пожалуйста, просто разреши мне отвести тебя домой и, клянусь, я исчезну из твоей жизни.

Части меня хочется, чтобы в ответ на такое смелое обещание она сказала, что не хочет этого или что мы обязательно поговорим обо всем, но я совсем не удивляюсь, когда после короткой паузы, Эвелина, наконец, согласно кивает. Но делает все, чтобы я убрал подальше свои грабли и не пытался к ней притронуться. Она отходит на несколько метров от дороги. Переминается с ноги на ногу, босая, как я и думал. Я предлагаю взять ее на руки, но она так шипит в ответ, что мой язык тут же затягивается обратно в задницу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я никогда не вернусь в ту квартиру, — говорит Ви в тот момент, когда я именно это и собираюсь предложить.

Бесполезно ее уговаривать.

Я могу в лепешку расшибиться, но любая попытка снова навязать свои правила, приведет лишь к тому, что стена между нами станет еще шире и прочнее. Хотя что-то мне подсказывает, что в ближайшее время пробиться к Эвелине будет сложнее, чем попасть в противоядерный бункер.

— Хорошо, я могу вызвать тебе такси.

— Да. Хорошо.

Ее односложные ответы настолько не вяжутся с образом говорливой девчонки, у которой при виде меня никогда не закрывался рот, что сердце снова режет ржавое и тупое лезвие вины. Этого всего не было бы, расскажи я раньше всю предысторию нашей с Мариной неприязни друг к другу. Тем более, что судьба постоянно подкидывала шансы, которые я упрямо игнорировал. Но если бы я рассказал правду — вчерашней ночи никогда бы не было.

Блять, ну и эгоист же ты, Игнатов.

— Тот тест отец делала потому что… — Эвелина снова обхватывает себя дрожащими руками, не решаясь произнести еще одну страшную правду, как будто от этого результат теста ДНК перестанет быть положительным.

— Да, — не продлеваю ее мучения.

— Я должна была догадаться, — шмыгает носом она. — Все же так очевидно. Мама… она от одного твоего имени всегда становилась такой странной. А на самом деле она просто вспоминала о тебе как о мужчине, которого… любила.

— Ви, послушай…

— Замолчи, Игнатов, — неожиданно грубо перебивает Ви и отворачивается, показывая мне упрямый затылок под наспех собранными заколкой волосами.

— Даже приговоренным к смерти дают право на последнее желание, — пытаюсь хоть немного разрядить обстановку шуткой, но это все равно, что тушить костер бензином.

— Это правда, что мы с ней так сильно похожи?

— Не заметил.

— Врешь!

Конечно, вру. Они похожи как две капли воды, и сейчас даже не могу взять в толк, почему не увидел это сходство сразу, в ту минуту, когда она поднялась в ВИП-зону ночного клуба. Если бы оторвал взгляд от разглядывания ее коленей и талии, переходящей в круглые бедра, то был бы более зрячим, но уже в ту минуту я был одержим желанием познакомиться с ней отнюдь не в разговоре о возвышенном.

— Не имеет значения, похожи вы или нет. — Вздыхаю, потому что в легких резко заканчивается кислород. — Мне нужна ты. Всегда была нужна именно ты. И вчера я провел самую охуенную ночь в своей жизни именно с тобой.

Она даже плечом не ведет.

И только сейчас я по-настоящему осознаю, какую боль ей причинил, потому что еще час назад в моих объятиях она проснулась розовой от смущения и немного помятой от моего сексуального напора влюбленной маленькой женщиной, а сейчас от всего этого осталась лишь бледная оболочка.

Такси притормаживает у обочины и Ви стремительно бросается к машине, лишая меня возможности даже открыть ей дверь. Запрыгивает на заднее сиденье, диктует адрес. Я ловлю название улицы и неразборчиво — дом. Этого достаточно, чтобы дать кому нужно координаты и выяснить, где она может быть. Куда в таких случаях обычно едут женщины, если на них только халат и босые пятки, а поехать к родителям — абсолютно не вариант? Наверняка к какой-то из своих подружек. Значит, я как минимум не выпущу ее из виду.

— Я люблю тебя, Ви.

Ее профиль за стеклом абсолютно неподвижный. Скулы окаменели от напряжения.

Если она и слышит мое запоздалое и абсолютно уже неуместное признание, то не подает виду. И мне остается только смотреть вслед машине, которая увозит от меня то единственное, что мне по настоящему дорого.