Примечание: авторы снимают с себя всякую ответственность за то, что будут творить эти идиоты. Если что, то «они сами!»

Предупреждение: Per rectum ad astra



До пролога

Х век, Бретань

Он силился вспомнить, когда все началось. Силился, и никак не мог. Чем больше вспоминал, тем больше сомневался, было ли это на самом деле. Или все ему только приснилось. Или все только еще должно произойти. Как это страшно – жить между временем. Знать, что было. Знать, что будет. Воспринимать время иначе, чем то дозволено человеку. И иногда путать сны с реальностью, превращая мир вокруг в хаос.


Он медленно брел по лесу, ступая по мягкому мху, вдыхая влажный воздух и не зная наверняка – этот лес уже существует или только замер в Межвременье, дожидаясь своего часа.


И там, где он ступал, шаги его оставляли капельку солнца и капельку жизни. И сквозь мох и изморозь дорогу себе пробивали пролески.


Он знал, что ему никуда не уйти от той, чье имя он боялся произнести. И с каждым шагом она дышала ему в затылок все ближе. И там, где ступала она, пролески увядали.


Силы ему придавал камень. Но разве можно победить ее?


Ему оставался один только путь. В дом к Мастеру. И времени, которое он чувствовал иначе, чем смертные, почти уже у него не оставалось.


Мастер был стар. Но все еще силен.


Мастер узнал его.


Мастер принял его.


- Что ты хочешь? – спросил Мастер.


- Я хочу лампу из этого камня.


- Из этого камня не сделать мне лампы.


- Если кто и сможет, то только ты. Ведь этим ты продлишь мою жизнь и спасешь его.


- Когда она придет, ты продолжишь его хранить?


- У меня нет другого пути. Передать его я смогу лишь в тот день и час, когда придет за ним сквозь время рыцарь истинной крови, несущий в имени своем Бога. Он будет таким же сыном мне, как твой сын – тебе. Так сделаешь ты мне лампу?


- Я постараюсь, Белинус.


- Выгляни в окно – цветут ли пролески.


- Еще цветут.


- Славно, что цветут. Значит, время есть.


Неделю трудился Мастер над лампой из камня, принесенного Белинусом. Неделю Белинус просил поглядеть на пролески. И в тот день, когда пролески увяли, лампа была готова.


- Пусть твой сын Наве отнесет ее на Гору Спасения. И вкруг себя соберет двенадцать воинов. Пусть берегут они ее до того дня и часа, покуда придет за ней тот, кому она предназначена. И все воины запечатлеются в камне.


И поклялся Мастер отправить сына своего Наве на Гору Спасения. И больше никогда его уже не видеть. Ради одного лишь того, чтобы не досталась сила Великого Белинуса и камень его священный темным силам. Чтобы та, от чьей поступи вянут пролески, его не достала.


И на рассвете другого дня юный Наве отправился на Юг, прижимая к груди неприметную лампу. А на закате того же дня был убит Мастер Темной силой, пришедшей на землю Бретани. Лицом той силы было лицо норманнского воина, явившегося получить эту землю. Но камень воину не достался.


Камень замер и ждал.


И тот, чей дух отныне был в нем заточен, тоже замер и ждал. Одно мгновение и тысячу лет.



1159 год, королевство Трезмон, Фенелла


- Я клянусь вам, она не безумна! Она видит больше, но она не безумна!


- Да как же не прозвать ее безумной, когда она говорит те вещи!


- Какие вещи? Что король ее не любит? Так о том знает все королевство. Что путь ее – путь заключенной в монастыре, которую однажды удушат подушкой? Когда король приведет новую жену, оно так и случится.


- А другое?


- Что другое?


- Что будет она из рода великих магов, повелителей тьмы и света. И что сын ее – наполовину королевской крови – спасет наше королевство от страшных бед.


- Несчастная еретичка!


- Нет… Она всего лишь безумная!


- А я говорю, она видит больше. И сочтите с нею безумной меня. А до весны ее не станет. И будет у нас новая королева. Говорят ведь, король пошел против Форжеронов. А Форжероны – великие маги. И привезет он жену из этого похода.


- Тебе впору с королевой вместе сидеть! Слушаешь сказки!


- А я верю! Верю!



Межвременье, Монсальваж


Черный плащ, шитый серебром, развевался по ветру. Беспощадный ветер трепал алые его полы. Но старик, укутанный в этот плащ, казалось, не замечал ветра. Он не замечал ничего. Он стоял на вершине Горы Спасения среди камней и стен древнего замка, которые теперь казались лишь призраками в этом Межвременье, и глядел в серое, тяжелое небо, из которого крупными хлопьями на землю падал снег.


- Дай знак мне! Дай знак! – восклицал старец, но небо не слышало его крика. Обезличенное, оно молчало.


В отчаянии старик упал на колени и стал голыми руками, продрогшими пальцами разгребать снег. Но того, что искал, он не находил. Гора Спасения тоже молчала. Грязь земли покрывала его пальцы, забивалась под ногти, от нее тускнели драгоценные камни в его перстнях. Но это была всего лишь земля. Она не даровала ему того, к чему он стремился.


- Остановись, - вдруг послышался знакомый голос.


Старик, почти задыхаясь, обернулся. За его спиной стоял Великий магистр. В таком же черном плаще он казался величественнее и сильнее, чем любой другой маг, которого доводилось видеть старику. На груди его сияла кельтская брошь в виде меча, пронзающего рубин – знак великой силы и великой власти над стихиями, над людьми и над временем. Та самая брошь, ради которой старик отдал бы многое в своей жизни. Но он мог повелевать одним только временем. И то – лишь потому, что был вором.


- Ты не найдешь его, Петрунель, - проговорил Великий магистр, - ты можешь хоть зарыться здесь в землю, но не найдешь его.


- Но почему? – спросил Петрунель. – Я нашел этот замок, я поднялся на эту гору. Я попросил эти камни и это небо, так отчего я не найду его?


- Для тебя здесь его нет. Он не явит себя тебе. Время – не то. Ты – не тот.


- Дядя! Он может дать нам могущество Великого Белинуса! И я должен его получить!


- Да будь ты тысячу раз мэтром, даже свергни меня с моего трона и завоюй титул Великого магистра, ты не получишь Санграль! – рассмеялся Маглор Форжерон.


- Так помоги мне, и силу Великого Белинуса мы разделим на двоих. Мне довольно и половины!


- Ты лжешь, Петрунель! Лжешь и не ведешь и бровью. Тебе не получить его никогда. Хоть вмерзни в эту землю и в эти камни. Но Санграля для тебя здесь нет. Он не твой и не может быть твоим!


С хохотом, от которого тряслись стены замка, древний маг развеялся в воздухе. И Петрунель остался один. Он знал, что придется начинать поиски сначала. Что ж, Великий магистр Маглор Форжерон всегда был довольно болтлив. И теперь Петрунель знал, что Санграль найти сможет не всякий, пусть и самый могущественный. Дело осталось за малым. Разыскать тот день, когда. И разыскать того, кто.


Петрунель в последний раз посмотрел в безликое серое небо, поднял к нему руку и воскликнул:


- Я вернусь за ним! Клянусь! И пусть разверзнется подо мной земля, если я не отыщу способа получить его!


Небо отозвалось снегом. Ветер отозвался метелью. А камни и земля Горы Спасения содрогнулись.



Собственно, пролог


Был свет, один лишь свет. Без неба, солнца или луны. Откуда шел этот свет – Мишель не знал. Был он ярким и холодным, заставлял жмуриться и кутаться в теплый плащ, подбитый горностаем. Но привыкая к слепящему свету, король видел, что стоит среди камней на вершине горы – высокой горы, сложенной из камней чьей-то неведомой рукой.

Теперь же Мишель перебирал их, окрашивая кожу перчаток белесой пылью. Что он искал – было загадкой и для него самого. Словно кто-то или что-то заставляло его брать в руки камень, рассматривать его со всех сторон, пытаясь проникнуть взглядом внутрь бездушной твердыни, и отбрасывать в сторону, поднимая с земли следующий.


Слабый ветер, по-южному мягкий, растрепал его волосы, нежно коснулся щеки и сдул каменный песок, покрывавший сапоги короля. Мишель поднял голову следом за дуновением и увидел вдали невысокую фигурку, сотканную из проклятой пыли, застилающей свет. Фигурка парила там, где должно бы быть небо, и полы короткого плаща развевались за ее спиной, как крылья бабочки.


- Мари! – громко крикнул Мишель, но не услышал собственного голоса.


Голос его затерялся в ветре. Ветре, шепотом своим заглушавшем все звуки на земле и на небе. Ветре, знакомом ему с самого детства:


- То, что ищешь, король, все тлен. И не стоит тленное поисков.


- Опять ты! – рассерженно бросил Мишель ветру. Теперь его голос звучал громко и сильно.


- Я повсюду, куда следуешь ты!


- Чего ты хочешь на этот раз?


Ветер взметнул полы его плаща и сам ринулся вверх, в тяжелый и серый провал, зияющий вместо небосвода. И отовсюду он грохотал:


- Научить тебя истине, о которой ты, в чьей крови она первозданна, не ведаешь!


- Нет истины во всем свете.


- Не там, где ты ищешь. Любовь причиняет страдания и развеивается, будто не было. Страсть идет трещинами, сотрясая землю, и крушится сама. Власть, как видение – исчезает, стоит лишь ее коснуться. Ни почувствовать, ни узнать. Знаешь ли ты хоть что-нибудь вечное?


- А ты? – с вызовом спросил Мишель.


И ему показалось, что ветер смеется в ответ. Коротко и весело. А потом до него донеслось:


- Я есть, лишь покуда ты меня слышишь, король!


- Значит, и ты не вечен.


- Меня нет! Есть лишь камни! Они помнят меня. Они будут помнить тебя!


- Камни не могут помнить! – выкрикнул Мишель.


И в тот же миг каменная пустыня вокруг него пришла в движение. Камни, большие и малые, сыпались, катились, рассыпались в разных направлениях и сходились в единой точке. Словно были живыми, словно подчинялись лишь собственной воле и потакали собственным желаниям. Среди невообразимого каменного грохота свистел ветер, бил королю в лицо, пытаясь сбить его с ног, ослеплял его, срывал плащ. И разбрасывал камни. До тех пор, пока среди них не явился взору короля один единственный – яркий, как солнце, сияющий, как огонь. Зажигающий сотни путеводных звезд на потемневшем по-ночному небе.


- Камни вечны! – продолжал грохотать голос. – Камни вечны! Судьба – это камень. И ты в нем навек!


- Ты… - успел крикнуть Мишель и проснулся.


Обвел взглядом свои покои, угадывая очертания предметов. Слабый свет новой луны был бессилен против ночной тьмы. Король вздохнул и, повернувшись на другой бок, уткнулся носом в волосы жены, рассыпавшиеся по подушке, с тем чтобы снова заснуть. Теперь уже до самого рассвета. Голос никогда не являлся дважды.


- Что случилось? – сонно спросила Мари, повернув к нему голову.


- Ничего не случилось. Все хорошо.


- Ты кричал.


- Тебе показалось. Спи.


Молодая королева осторожно перекатилась набок, чтобы лечь лицом к своему супругу. И в темноте коснулась ладонью его губ – твердых и теплых.


- А мне снился ты, - прошептала она.


- Если сейчас заснешь – я буду сниться тебе снова, - сказал король и поцеловал ее пальцы.


- Зачем мне сон, когда ты рядом?


- Затем, что тебе нужен отдых.


Но, кажется, королеве совсем не нужен был отдых. Она окончательно проснулась, и во мраке глаза ее блестели ярко. Она придвинулась ближе к Мишелю и игриво проговорила:


- Смотря какой!


- Я знаю, какой, - уверенно заявил король. – Крепкий сон!


- Да, да. Такой, как после секса!


- Похоже… Спокойной ночи, Мари, - Мишель прижал ее к себе чуть крепче и закрыл глаза, заставляя себя дышать ровно.


Она же наоборот – засопела и завозилась возле него, потянувшись к вороту его камизы и изучая губами колючий подбородок и шею. Быстро пробежала ладонями по его груди и животу, чувствуя сквозь ткань, как напряглись его мышцы, и довольно усмехнулась себе под нос, закинув ногу ему на бедро.


Но добилась лишь того, что он отодвинулся от нее. Поправил покрывало и, зевнув, сказал:


- Мне вставать до рассвета.


- Но почему? – теперь ее голос прозвучал так обиженно, что трудно было понять – спрашивает она, отчего вставать ему до рассвета, или о том, отчего раз за разом вот уже несколько месяцев с тех пор, как стало известно, что Трезмон вскоре получит наследника, король сторонился близости между ними, ставшей для них словно бы запретной, не касаясь супруги и пальцем.


- Потому что я должен навестить старого графа Аделарда и хочу вернуться к вечеру.


Сегодня его отказ носил имя Аделарда. Завтра он непременно придумает что-нибудь еще. Если, конечно, ей вновь вздумается его соблазнить. Мари облизнула пересохшие губы и мрачно проговорила:


- Когда ты меня разлюбишь, не забудь сообщить об этом.


- Этого никогда не свершится! – возмутился Его Величество.


- Да? – с сомнением отозвалась королева и тут же отвернула от него свое лицо, горевшее до этого страстью, а теперь лишь выражавшее разочарование, угадывавшееся во тьме. Или это ему только показалось? После она отползла на свою половину королевского ложа и проговорила: - Доброй вам ночи, сир!


22 декабря 2015 года, массив Корбьер, Пиренеи


- Ну а этот замок? А? Похож хоть немножко? – спросила Лиз, поморщившись от очередного порыва ветра, ударившего в лицо, и приподняла воротник.


Они пробирались по каменистой дороге к замку Керибюс. Машину пришлось оставить у подножия, еще передавят эти чертовы виноградники… если те, конечно, здесь отыщутся. Хорошо хоть любимые кроссовки ее никогда не подводили.


– Я же его только внутри видела, на улицу ты меня, уж прости, не водил, - проворчала Лиз и обернулась к Паулюсу.


Издалека замок выглядел совсем как Трезмонский. Паулюсу даже на миг показалось, что это именно он и есть. Но чем ближе они подъезжали, тем сильнее его терзали сомнения. Донжон, сохранившийся лучше всего, был очень похож в основании. Чего нельзя было сказать о верхних этажах. И все же этот замок подходил более других. А за девять с половиной веков измениться могли не только верхние этажи донжона. Собственно, и сам замок не сильно уцелел.


- Немножечко похож, Лиз, - с надеждой в голосе сказал Паулюс.


Он остановился и стал осматриваться, пытаясь увидеть хоть что-то, что точно поможет определить, здесь ли находится его виноградник.


- Надо пройти вот туда, - он махнул в сторону крутого оврага в стороне от главных ворот.


Лиз кивнула и поплелась за ним.


Первая неделя пребывания Поля Бабенберга в 21 веке была… охренительной. Другого хоть немного цензурного слова Вивьен Лиз подобрать не могла. Если забыть о том, что старик Николя что-то ворчал по поводу ДНК-теста, чтобы подтвердить родство с «этим сумасшедшим». Они почти не вылезали из постели, периодически носились по Парижу в поисках еды (Лиз пока не водила своего нового парня в ресторан, еще затоскует) и каждый вечер смотрели мультфильмы. К ним он при активном содействии Лиз пристрастился сразу. Но по прошествии этой недели, за ужином, пробуя очередное предложенное ею вино, он все-таки загрустил. Вспомнил свои виноградники в Фенелле. С тех пор они уже вторую неделю катались по всем подряд замкам Франции, построенным в 12 веке и раньше. Но никакого Трезмонского замка так и не нашли. Гуглу это название было неизвестно.


Взобравшись на овраг, Лиз глубоко вдохнула морозный воздух и оглянулась по сторонам. Виноградников она по-прежнему не видела, но вид впечатлял. Она влезла на огромный валун и раскинула руки в стороны.


- Сдуреть можно! – воскликнула она, глядя на подножье горы. – Поль, а ты в курсе, что здесь эти придурки из инквизиции сжигали катаров и трубадуров?


- Как сжигали трубадуров? – Паулюс ошалело посмотрел на Лиз. – Вот дьявол! Я ведь даже не знаю, что с ними со всеми там произошло. Со Скрибом, с герцогиней, с королем… И мой виноградник… Прости, Лиз. Это глупая затея. Не найдем мы его.


Он задумчиво почесал затылок и пошел, не особо раздумывая куда. Забрел в какой-то кустарник и уселся на большой плоский камень.


- Мerde! – выругалась Лиз и побежала за ним.


Вдруг остановилась, как вкопанная, возле кустарника. Прямо под ногами стелилась по-зимнему голая виноградная лоза.


- Пооооооль! – заорала Лиз и захлопала в ладоши. – Смотри, что я нашла!


Никто не ответил ей.


- Поль Бабенберг, иди-ка сюда!


Ни звука. Лиз, улыбаясь, обогнула кустарник. Но никого за ним не увидела. Насколько хватало глаз – валуны, обрывы, горы… И никого.


- Не, я, конечно, люблю поприкалываться, но это нифига не смешно! – крикнула Лиз.


Все вокруг по-прежнему молчало. Лиз вздрогнула. Неужели он просто… исчез?


- Чертовы дыры! – то ли растерянно, то ли рассерженно рявкнула она, села на большой плоский камень, шмыгнула носом и снова оглянулась. Ну, уж нет! Если здесь есть дыра во времени, то она обязательно ее найдет! Каждый камешек поднимет! Не будь она Вивьен Лиз де Савинье!



Декабрь 1186 года, Конфьян


Маркиза де Конфьян перебирала драгоценности, размышляя, что взять с собой. Годовщина свадьбы короля Мишеля – дело нешуточное. Нужно выглядеть торжественно и празднично. Почти все было готово к отъезду: любимый дульцимер Сержа-старшего, Серж-младший вместе с кормилицей, сундук с подарками для короля и королевы. Катрин лично проследила за сборами, чтобы слуги ничего не перепутали и ничего не позабыли.


Скрипнула дверь, она подняла голову и улыбнулась вошедшему в покои супругу:


- Как думаете, маркиз, может, стоит воспользоваться случаем и обсудить с де Наве обустройство границы наших с ним владений?


- Это каких же владений, позвольте узнать, мадам? – с усмешкой на губах уточнил маркиз. – Жуайеза или Конфьяна? Коли о Конфьяне речь, так я и сам в состоянии озаботиться состоянием наших границ. Не забивайте свою головку такими безделицами. Она у вас прехорошенькая.


Он быстро наклонился и поцеловал жену.


- Отчего же безделица? – удивленно посмотрела Катрин на маркиза. – Что если бы через реку Кё-д'Аржан был построен мост? Добираться до Фенеллы стало бы намного быстрее. Не правда ли, удобно?


Серж тяжело вздохнул и скрестил руки на груди. Когда его жена что-то решала, перечить ей было сложно. Но пусть заберут его черти в ад, если он уступит ей и теперь.


- Удобно, - сухо заявил он, - удобно, мадам. Я непременно обсужу это с Его Величеством. Обещаю вам.


Катрин вновь удивленно взглянула на супруга. Тон его был без причины странен.


- Вы считаете, что я вмешиваюсь в дела, меня не касающиеся? Что моего ума достаточно лишь для кухни и детской? Но я хотела помочь, - Катрин слегка пожала плечами и вернулась к драгоценностям.


- Мадам, я вовсе ничего такого не считаю! – спохватился Серж, схватил ее за плечи и развернул лицом к себе. – Напротив, я думаю, что вы слишком умны. И ученые беседы с королем Мишелем вас должны бы развлекать. Даже слишком развлекать. У вас так много общих тем. Я же всего лишь трубадур!


Он приподнял бровь и вновь склонился к ее губам.


- Что же, вам со мной не о чем говорить? – отстранилась Катрин.


- Мне с вами есть, о чем молчать. Я полагаю, что в любви это важнее.


- Некоторое время назад вы особенно настаивали на словах.


Маркиз, откинув голову назад, от души рассмеялся. А когда смех его оборвался, он вновь обратил свой взгляд к маркизе. Хитро прищурился и сказал:


- Не вы ли упрекали меня за это? Я внял вам и постарался измениться. Надеюсь, это у меня получилось. Я ведь более не печалю вас своими канцонами? Верно, мадам?


- Верно, мессир, - она пристально смотрела на маркиза. И, помолчав, добавила: - Серж, если хотите, мы можем никуда не ездить.


Маркиз не менее пристально глядел в ее глаза. И вновь, уже так привычно, ощутил теплой волной накатившую нежность. Господи! Как же он любил эту женщину! Как сходил с ума от одного ее взгляда! Как задыхался в ее отсутствие! Кажется, не было в мире того, чего бы он не сделал ради одной ее улыбки! Подданные добродушно посмеивались: маркиз влюблен, как юноша. А уж после того, как она подарила ему сына, он сделал немыслимое открытие: любовь этой женщины – непостижимое чудо, величайшее из всех чудес на земле. Это чудо принадлежит ему. И более всего на свете он боялся потерять ее любовь.


Он взял в руки ее ладони и прикоснулся к ним с почтительным поцелуем. Все-таки черти утащат его в ад. За любовь к громким клятвам.


- На приглашение отвечено согласием. Сундуки собраны. Маленький Серж с кормилицей дожидаются внизу. А вам в мужья достался олух. Едемте, моя прекрасная Катрин.


Маркиза чуть сжала его пальцы.


- Разобрать сундуки не составит большого труда. Маленький Серж вряд ли станет возражать против возвращения в свою колыбель, - она улыбнулась. – Но я поеду с вами, куда пожелаете, любовь моя.


Он улыбнулся в ответ и перевел взгляд на шкатулку с драгоценностями.


- Слыхал, в Фенелле есть искуснейший ювелир. Полагаю, по пути в его лавку, мы заглянем к де Наве. Заодно и мост обсудим, и дорогу. Вы же понимаете, мадам, как ужасны у них дороги после прошлой зимы – так развезло, что я и не припомню прежде. Да и наши подданные жалуются! Но оттуда – непременно к ювелиру. Я хочу подарить вам рубин. К вашим волосам. И в знак моей любви.


Катрин рассмеялась.


- Наш ювелир уже жалуется, что вы скупаете у него весь товар, даже не торгуясь. Теперь же вы собираетесь разбаловать и соседского. В то время как самый дорогой ваш подарок сейчас внизу спит на руках у кормилицы, - маркиза легко коснулась губами щеки мужа.


Затем набросила на голову покрывало, закрепила обруч и взяла со стула плащ. Маркиз же схватил ее за руку и притянул к себе. Легким движением отнял плащ и накинул ей на плечи. А после подхватил Катрин на руки и закружил по комнате. Никогда он не был счастливее, чем в этот год.


Остановившись посреди комнаты и глядя, как его стараниями очаровательно с ее головы сполз обруч вместе с покрывалом, вновь выпуская наружу солнечный свет, затерявшийся в волосах, он улыбнулся и прошептал:


- Я и впредь готов осыпать вас самыми дорогими подарками, маркиза.


И ей оставалось лишь прижаться к нему покрепче. И как же не хотелось никуда ехать! С куда бо́льшим удовольствием она бы осталась дома, в Конфьяне. С мужем и сыном, кормилицей и кухаркой. Уж лучше выслушивать жалобы ювелира, чем ехать в Фенеллу. Катрин вздохнула, поправила покрывало и, не удержавшись, оплела руками шею Сержа.


- Я всегда буду рада самым дорогим подаркам от вас, муж мой. Но все же нам пора. Дни нынче коротки.


Дни, и в самом деле, были коротки. Им мало было этих дней. И мало было этих ночей. Они пробегали неумолимой чередой, и порой так хотелось заставить время застыть, чтобы прочувствовать до конца хоть одно мгновение их жизни.



21 декабря 1186 года, Фенелла


Целый год прошел со дня свадьбы короля Мишеля и Мари, а ему казалось, будто все это случилось только вчера. Впрочем, самым важным было то, что все-таки это сучилось. Вопреки всем надеждам, свадьба не состоялась так скоро, как хотелось де Наве. Странным образом исчез брат Паулюс. Он никому не сообщал об отъезде, да никто и не видел, чтобы он покидал замок. Но монаха и след простыл. Сначала решили, что тот где-то заснул после обильных возлияний. Но дни проходили за днями, а Паулюс так и не появился. Смирившись с тем, что монаха больше нет, Мишель послал в Вайссенкройц с просьбой прислать к нему еще одного брата, не вдаваясь в лишние объяснения. И воспользовавшись отсрочкой, пригласил в королевство лучших мастериц швейного дела, которые смогли бы сшить для Мари самое красивое платье из шитых когда-либо прежде.


Почти месяц ушел на все приготовления. Но вот платье было готово, монах-цистерцианец прибыл, и в Фенелле зазвонили, наконец, свадебные колокола.


Его Величество улыбнулся своим воспоминаниям. Сегодняшний праздник он затеял ради Мари. Теперь она все чаще становилась то грустной, то раздражительной, в то время как сам Мишель с радостью ожидал часа, когда возьмет на руки своего сына. Он искренне полагал, что встреча с гостями развлечет королеву и отвлечет от мрачных мыслей.


Впрочем, и его самого обуревали мысли не самые светлые.


Ужасная смерть матери была слишком ярким воспоминанием, долго преследовавшим его в сновидениях. И теперь нередко они преследовали его снова, наполняя душу ледяным холодом страха за Мари.


Чтобы не допустить ничего подобного с собственно супругой, Мишель делал все, что считал правильным, дабы избежать трагедии.


Потому он велел вдвое увеличить количество факелов во всех без исключения коридорах замка.


Потому всегда рядом с Ее Величеством находился кто-нибудь из слуг, если он сам не мог сопровождать ее. Это делалось, однако, в строжайшей тайне. Мишель знал, что Мари не одобрит эту его выходку, сочтя его заботу чрезмерной и суеверной.


Если бы и все остальное можно было скрыть от нее. Случилось так, что многовековые семейные предания, тревога за Мари, два трактата по медицине, изученных самым тщательным образом, и долгая беседа с доктором Андреасом, которую тот затеял, едва прознал о положении Ее Величества, заставили Мишеля отказаться от исполнения супружеского долга и терпеливо ждать счастливого дня, когда на свет появится его наследник.


Это было нелегко, но Мишель был готов на все ради возлюбленной своей королевы.


От этих тяжелых переживаний, постоянно наполнявших мысли и душу, Его Величество отвлек странный дым, валивший из угла тронной залы. Не успел Мишель всерьез обеспокоиться происходящим, как из дыма вышел его новообретенный двоюродный братец – мэтр Петрунель. Кажется, за этот год он сильно сдал, словно прошли все двадцать. На лбу его выросла огромная бородавка, плечи сгорбились, как если бы на них опустили едва ли посильную ношу. А крючковатые пальцы торчали из-под длинного черного плаща, чуть придерживая его края. Удивительно, но он теперь казался старше их с Мишелем дядюшки – Великого магистра Маглора Форжерона, будто прожил неведомо где целую жизнь и лишь теперь явился в свое настоящее время.


- Приветствую вас, дорогой братец! – объявил Петрунель, с трудом поклонившись. – Прошу простить, что не оповестил вашего герольда о своем визите. Я по-простому. На правах родственника!


И закашлялся от дыма за спиной.


- И какого черта вас принесло? – отбросив в сторону любезность, спросил Мишель. – Я хорошо помню, что не приглашал вас. Выглядите вы не самым лучшим образом, любезный. Хвораете?


Мишель расположился в кресле, разглядывая скрюченную фигуру мэтра.


- В последнее время приходилось находиться не в лучших условиях, Ваше Величество! – объявил Петрунель с довольной улыбкой, обнажив коричневые зубы, от многих из которых остались одни осколки. – Но мучения мои были вознаграждены! И я немедленно прибыл к вам, чтобы преподнести к годовщине вашей свадьбы дорогой подарок… Клянусь, это будет самый лучший подарок для вас и моей дорогой сестрицы! Кстати, где она?


Петрунель стал оглядываться по сторонам, будто, и правда, ожидал, что Мари появится в зале чудесным образом.


- Ее Величество занята приготовлениями к торжеству. А вы зря так утруждались. Мы бы не обиделись, не явись вы сегодня.


- Позвольте с вами не согласиться, сир! Семья – это очень серьезно! – назидательно заявил Петрунель, подняв указательный палец к небу. – Тем более, такая славная, как наша с вами! Во мне говорит голос крови, Ваше Величество. И не важно, что из нас двоих королевская – лишь в ваших венах.


- Вы пришли дать мне наставлений в семейной жизни? Спешу вас уверить, с этим я вполне управлюсь сам, без вашей помощи.


- Как вам будет угодно, сир! – легко махнул рукой Петрунель и подошел ближе. – И все же позвольте предложить вам мой подарок. Уверяю вас, не пожалеете!


Мишель вздохнул. Отвязаться от него все равно невозможно.


- Извольте. Только побыстрее!


Петрунель доковылял до возвышения, на котором стояли троны короля и королевы, и, запыхавшись, опустился на трон Ее Величества.


- Стало быть, слушайте, сир! – проговорил он, повернувшись к Мишелю, подавшись вперед и понизив голос так, будто боялся, что кто-то их подслушает. – Я хочу подарить вам силу и могущество, равных которым нет на земле со времен Великого Белинуса. Эта сила заключена в Санграле – волшебном камне с Горы Спасения, где возвышается замок Монсальваж. Однако камень этот может получить не всякий, но лишь тот, кому дана власть над ним. Когда Великий Белинус, хранитель Санграля, скончался, сила его и дух его перешли в камень и остались в замке до тех пор, покуда их не возьмет по праву новый Хранитель. Согласно заклятию, камень явит себя лишь рыцарю истинной крови с богом в своем имени в три самых длинных ночи третьего года грядущей эры. И этот рыцарь унесет его с собой туда, где более никто никогда не получит его. Вот именно это я и хочу подарить вам, Ваше Величество!


Мишель некоторое время изучал постаревшее лицо кузена, а потом, не сдерживаясь, громко расхохотался. Почти до слез.


- Как вам не надоест? – спросил он, когда, наконец, смог успокоиться. – Что вы все рыщете в поисках силы и могущества? Вы хотя и мэтр, а глупы до невозможности. Оставьте меня в покое с вашими подарками. Ни я, ни королева не нуждаемся в них. И встаньте с трона моей супруги.


Мэтр Петрунель с самым оскорбленным видом, на какой был способен со своей бородавкой на лбу, вскочил с трона и тут же скрючился в три погибели, хватаясь за поясницу.


- Да чтоб забрал тебя Тевтат! Чтобы разорвали малосские псы! Чтоб ужалил да забодал тебя Кернунн! – завопил он.


- Теперь вы более походите на себя, чем пытались изобразить минуту назад, - Мишель улыбался, наблюдая за своим, волею судьбы, родственником. – Надеюсь, вам больше нечего здесь делать, и вы покинете мой замок, отправившись туда, откуда явились.


- Ваше Величество! Это я не вам! Это я своей пояснице! – обиженно проговорил Петрунель. – А что до нашего дела… Так я надеюсь, что вы передумаете. Где это видано, чтобы король от могущества отказывался. Посоветуйтесь с королевой. Моя дорогая сестрица – женщина разумная!


- Конечно, разумная. Поэтому чрезвычайно удивится, почему я до сих пор не выставил вас за ворота замка, а продолжаю вести с вами бестолковый разговор, - Его Величество начинал сердиться. Выдержка никогда не входила в число его добродетелей.


- Боюсь, как бы вам, Ваше Величество, не пришлось пожалеть о том, что вы отказываетесь, - вдруг переменившись в лице, сделавшись очень серьезным, почти зловеще серьезным, сказал мэтр Петрунель. – Пророчества никогда не лгут. Лгут люди. Нельзя отказываться от тех благ, что даруют нам высшие силы. Иначе рискуешь потерять много больше. И, как знать, может быть, самое важное.


- Магистр! Я уже жалею, что трачу на вас драгоценное время, - Мишелю покуда удавалось держать себя в руках. – Я не верю в ваше бескорыстие. И предлагая мне блага, вы и сами рассчитываете на многое, не так ли? И это еще одна причина, по которой я не стану задерживать вас.


- Как вам будет угодно, дорогой брат. Как вам будет угодно! – проскрежетал Петрунель и, обдав короля клубами удушающего дыма, исчез.


Мишель помахал рукой перед собой, пытаясь развеять смрад, и пару раз кашлянул.


- Вечно от него одни неприятности, - пробормотал он себе под нос.


- От кого неприятности? – донесся до него голос Мари. Полог в углу тронной залы приподнялся, и оттуда вышла его супруга. Точнее, сперва в зал вплыл ее живот, а уже потом и она сама.


Несмотря на поздний срок беременности, королева оставалась очень подвижной. Она так и не научилась носить покрывало, потому почти всегда ее волосы свободно вились кольцами по спине. Так и теперь – черные локоны обрамляли бледное тонкое лицо с сияющими ясными синими глазами, канцоны о которых слагали придворные музыканты, желая угодить своему королю. К слову, лицо ее было перепачкано красной краской. Как и платье. И ладони. В руках она держала тряпицу, которой пыталась оттереть пальцы.


Не дожидаясь ответа супруга, она осмотрела стены тронного зала, на которых алели розы, нарисованные ею же в ожидании свадьбы год назад.


- Надо перекрасить! – заявила королева Мари. – Розы – это банально до оскомины.


Его Величество, вынужденно осваивавший множество незнакомых слов, расплылся в довольной улыбке, подошел к Мари и поцеловал ее разукрашенное краской лицо.


- Розы – это прекрасно! Так же, как и ты. Ты – моя прекрасная роза, Мари, - улыбка его сделалась еще шире.


Мари сердито посмотрела на своего обожаемого супруга.


- Издеваешься, да? И ничего я не прекрасная! – объявила она. – Ты посмотри на меня! Жирная корова! Сегодня приезжает твоя… бывшая! А я так кошмарно выгляжу!


- Я только на тебя и смотрю, - Его Величество подвел Мари к трону, усадил ее и, забрав у нее тряпицу, стал вытирать разводы краски на ее щеках. – Ты красивая. А маркиза де Конфьян совершенно не стоит твоей печали.


Мари грустно улыбнулась.


О! Она прекрасно помнила первые дни в этом незнакомом ей, пугающем древнем мире, когда блуждала здесь, подобно слепому котенку. И если бы не Мишель, то, пожалуй, очень скоро попросилась бы домой. Но и теперь еще, недостаточно уверенная в себе, она, сама того не замечая, продолжала требовать от него все той же опеки, что и в первые месяцы своего пребывания в Фенелле. А в последнее время – так особенно.


И получала ее в той мере, на какую могла бы рассчитывать сестра, но не супруга. Он был нежен и заботлив во всем, чего бы ей ни захотелось. Он бродил за ней тенью, поддерживая ее каждую минуту. Он казался влюбленным и страстным – лишь до той поры, покуда не переступали они порог королевской опочивальни. Там Мишель становился равнодушным и безучастным. Впрочем, если быть совсем уж честной, то Мари пару раз пыталась соблазнить его вне спальни, но потерпела ту же неудачу, что и под балдахином их ложа.


О причинах, превративших его из любовника в друга – близкого, доброго, но друга! – спросила лишь однажды. Ответ ее не удовлетворил, хотя она и убеждала себя десятки раз, что муж у нее не просто муж, а средневековый король, причем «средневековый» - ключевое слово. Но где ей было справиться с мыслью, что беременность делает ее асексуальной, и тогда нужно дождаться родов и попробовать начать сначала? Или что она попросту наскучила ему, и тогда никакой надежды нет?


Первое было предпочтительнее второго. Если только не окажется слишком поздно.


- Барбара сказала… - проговорила Мари и запнулась. Подняла глаза на Мишеля и выдохнула, - что маркиза де Конфьян прекрасна. И что между вами…


Запнулась снова и прикрыла ясные глаза ресницами.


- Выгоню глупую старуху! – проворчал Мишель, глядя на свою королеву. – Мари, посмотри на меня. Не слушай всего, что болтают слуги. О прелестях маркизы тебе лучше расскажет ее супруг. А она сама – о том, почему сбежала, - Его Величество усмехнулся.


Мари коротко хихикнула и подняла голову.


- Обещаю тебе обстоятельно и разносторонне подойти к вопросу расследования взаимосвязи прелестей маркизы де Конфьян с обстоятельствами ее побега. Но Барбару не наказывай. Маркиз много, а кухарка такая у нас одна на все королевство.


- Если ты просишь, я не стану ее наказывать. Но длинный язык старой карги не впервые разносит дурные вести, - Мишель снова поцеловал Ее Величество. – И было бы лучше, если…


Он замолчал на полуслове, поскольку в зал вошел герольд и объявил о прибытии маркиза и маркизы де Конфьян с наследником. Мишель весело глянул на Мари.


- А вот и гости!


- Черт! – воскликнула королева, взглянув на пятна краски на ладонях. – Жирная грязная корова! Встречай их один!


Она вскочила с трона и, проскользнув в проход в углу залы, помчалась в королевские покои – отмываться, причесываться и переодеваться.



22 декабря 1186 года, Фенелла


Солнце ярко освещало королевскую спальню, куда Мишель заглянул в поисках своей жены. Не обнаружив Мари в комнате, король усмехнулся. Он точно знал, где еще она может быть. Каждое утро в любую погоду Ее Величество обязательно гуляла по саду. Впрочем, именно сегодня погода как нельзя более располагала к прогулке.


Вчерашний вечер прошел весело. Мари, хотя и была привычно уже молчалива при посторонних, выглядела спокойной и, кажется, больше не изводила себя всякой чепухой. Черт бы побрал старую Барбару! С ней он еще обязательно поговорит!


Спать королева ушла рано, но это как раз было неудивительно в ее положении.


Мишель, как умел, развлекал гостей настолько, чтобы это не противоречило королевской чести. И, к его великому изумлению, маркиза Катрин неожиданно выказала живой интерес к оросительным каналам от реки Сэрпан-д’Орэ, строительство которых король завершил в этом году. Она, как оказалось, желает разбить парк перед замком. И Мишель обещал показать, как он все устроил в своем саду. Но это все после. Теперь есть дела много важнее.


Его Величество быстро шел по тропинке, когда за одним из поворотов заметил забавную, но столь приятную его глазу женскую фигуру в зимнем отороченном густым мехом плаще.


- Вот вы где, любовь моя! – радостно окликнул он супругу.



Радуясь солнечному зимнему дню, маркиза де Конфьян неспешно ступала по расчищенной от снега дорожке сада вокруг Трезмонского замка. Прогулка навевала воспоминания, одновременно приятные и мучительные. Всего лишь год назад она бродила здесь же и думала о том, как станет хозяйкой и этому саду, и этому замку. Катрин поежилась, словно ей опять стало холодно. Теперь было ужасно странно, как могла она допускать подобное в своих намерениях. В то время как ее мыслями, сердцем, душой и телом владел совершенно другой мужчина. И он появился здесь в то злополучное утро. В то волшебное утро, когда посреди холодной осени для нее, пусть и на миг, наступило жаркое лето, которое дарили ей руки ее трубадура. Маркиза стыдливо улыбнулась, вспомнив его горячий поцелуй, и нахмурилась, когда подумала о том, что за этим последовало. А если бы она решилась и все же пошла под венец с королем?


Ее Светлость зажмурилась и тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. К счастью, все обошлось.


Но как было бы чудесно, если бы и сегодняшним утром Серж пришел сюда за ней.


Хрустнула ветка, Катрин с надеждой обернулась.


- Вот вы где, любовь моя! – услышала она родной голос. Дыхание перехватило, щеки зарделись и, подхватив юбки, маркиза скорым шагом пошла навстречу возлюбленному мужу.



- Ой! – выдохнула Мари, наткнувшись в коридоре замка на долговязую мужскую фигуру, и едва не потеряла равновесие. Собственная неуклюжесть ее раздражала, хотя она и тщательно скрывала это. Мужчина немедленно подхватил ее под руку и помог удержаться на ногах. Падать с лестницы было не лучшей затеей в ее положении, а ей оставался всего шаг до каменных ступеней винтовой лестницы, что вела к боковому выходу в сад – самая короткая и излюбленная ее дорога.


- Доброе утро, мадам! – отозвался мужчина, и Мари узнала голос маркиза де Конфьяна, склонившегося в почтительном поклоне. – Держитесь крепче, здесь довольно круто. А камни скользкие, будто их веками полировали.


Из-за таких вот гладких камней погибла мать короля Мишеля. Это было известно всему королевству. С тех-то пор все темные углы, коридоры и лестницы были освещены пламенем факелов. Число которых увеличилось с того дня, как она сообщила супругу о своей беременности, будь она неладно!


- Благодарю вас, - растерянно проговорила Мари, торопясь накинуть капюшон плаща на голову – опять забыла эти чертовы покрывало и обруч – и заторопилась спуститься. Беседовать с маркизом ей было неловко. За целый год жизни в Фенелле, куда она угодила в День Змеиный, ей почти не приходилось общаться ни с кем, кроме слуг, и Мари прекрасно знала, что те искренно считают ее блаженной, жалея своего любимого короля. И канцоны, сочиняемые придворными поэтами – всего лишь лесть, предназначенная его ушам. Потому единственным, с кем она не боялась заговорить, был ее собственный муж. Она же всегда умудрялась ляпнуть что-то не то и не тогда. Почти во всех ее словах и действиях находилось такое, что противоречило проклятой королевской чести, которой Мишель придавал так много значения! И, никогда не считавшая себя идиоткой, Мари начинала сомневаться в собственных умственных способностях.


- Ваше Величество, позвольте мне сопроводить вас хотя бы по этой лестнице! – услышала она за спиной голос маркиза, не отстававшего ни на шаг.


- Черт бы вас подрал вместе с вашими лестницами, - пробубнила под нос Мари и обернулась к нему. – Как вам будет угодно….


Как там положено было обращаться к маркизам в Средние века? Ваша Светлость? Ваше Сиятельство? А если ты королева, то как тогда быть?


Маркиз взял ее под руку и с улыбкой сказал:


- Когда моя супруга носила под сердцем маленького Сержа, ей не дозволялось бродить в одиночестве.


- Позвольте посочувствовать маркизе.


Де Конфьян рассмеялся и толкнул дверцу – они как раз спустились к выходу в сад.


Накануне вечером он здорово набрался, как обычно, совсем не пьянея при этом. Но чаша за чашей заливаемое в глотку вино едва ли могло внушить королеве уважение. Да и вообще, на все пиршество она взирала будто бы с молчаливым осуждением. Говорила мало. И быстро покинула тронный зал. Слуги, с которыми и теперь по старой памяти Скриб был на равных, поговаривали, что она не в себе. Впрочем, это как раз походило на традицию семейства де Наве. Много лет назад король Александр был женат на юной графине Дюша. Спустя год после его женитьбы было объявлено о том, что молодая королева безумна, и ее заточили в монастырь. Спустя еще несколько месяцев королева скончалась, и король посадил на трон Элен Форжерон, сделав ее своей женой.


Но королева Мари все-таки совсем не походила на безумную. Она немного дичилась, но взгляд ее глаз из-под темных ресниц был острым и ясным. А еще ей понравились его канцоны. Он бы скорее счел ее сумасшедшей, если бы она не выказала своего восхищения ими. Последнее дозволялось одной только его супруге и старине Паулюсу.


- Не стоит сочувствовать маркизе, Ваше Величество. Я смею надеяться, мое общество едва ли ее тяготило.


Зимний воздух ударил Мари в лицо, и она жадно втянула его носом. Декабрьское солнце сияло обманчиво ярко, но совсем не грело.


- Благодарю вас за помощь, маркиз, далее я сама, - слушая его вполуха, сказала королева и, посильнее запахнув полы плаща, направилась вглубь сада. Однако не успела сделать и шага, как вдруг услышала голос Мишеля.


- Вот вы где, любовь моя! – произнес ее обожаемый супруг. Мари улыбнулась и бросилась вперед, на голос, обогнула высокую и очень старую липу, увитую диким плющом, и остановилась, как вкопанная.


В нескольких шагах от нее Мишель целовал прекрасную маркизу Катрин де Конфьян.


- Ой! – второй раз за день выдохнула Мари и прислонилась к липе.


- А я предупреждал, что прогулки в одиночестве не приведут ни к чему хорошему! – словно сквозь толщу воды, донесся до нее голос маркиза де Конфьяна, но она совсем не понимала его слов. Сердце ее пропустило удар и пустилось вскачь. Больше она уже почти ничего не слышала. Она только стояла, широко распахнув глаза и глядя на поцелуй, подаренный королем другой женщине.


Маркиз де Конфьян, спешивший на помощь королеве, которая, растяпа эдакая, наверняка подвернула ногу, или увидела змею, или бог знает, что еще… замер. Его Катрин обнимала за шею короля и жарко отвечала на поцелуй, который Его Величество, видимо, даровал своей подданной в знак… в знак общего интереса к оросительным каналам, ставшими главной темой минувшего вечера. Из груди его вырвался глухой стон. А сердце пронзила боль.


- Катрин! – выдохнул Серж Скриб маркиз де Конфьян и сжал кулаки, впуская в себя ярость. И отчего-то надеялся, что ярость заглушит эту адскую боль.


Его Величество услышал какой-то странный звук совсем рядом, в глазах вспыхнул яркий свет, от которого стало больно смотреть. Но уже через мгновение он с недоумением взирал на маркизу де Конфьян, которую держал в объятиях, и которая пылко прижималась к нему губами.


Он отстранил ее от себя и, с трудом подбирая слова, выдавил:


- Вы что-нибудь понимаете?


А подняв глаза, заметил Мари. Она стояла неподалеку, под липой, и молча смотрела на них.


- Мари! – бросился к ней Мишель.


- Нет! – только и пискнула та и помчалась прочь, подхватив длинные полы плаща и подол платья.


Его Величество оглянулся на Катрин. Маркиза была бледна и с ужасом глядела на него, беззвучно шевеля губами. Он в отчаянии махнул рукой. Нельзя было терять ни минуты. Мишель снова повернулся с намерением догнать Мари и увидел, что под деревом находился еще один зритель. Его Светлость маркиз де Конфьян.


- Очень торопитесь, Ваше Величество? – с противной презрительной усмешкой выдохнул смертельно бледный маркиз и двинулся к нему.


- Очень, - отрезал де Наве. – Я к вашим услугам в любое время, но только не сейчас.


- Боюсь, любое другое время мне не подойдет! – рявкнул Серж, скидывая на ходу плащ. Меча при нем не было. Видимо, маркиз намеревался пустить в ход кулаки. – Меня интересует сейчас и здесь.


- Маркиз де Конфьян, я клянусь вам. Вы получите свой поединок, - как можно спокойнее сказал Мишель, понимая, что, как бы ему ни хотелось сейчас бежать за Мари, он не может этого сделать.


Катрин, наконец, удалось стряхнуть с себя оцепенение, владевшее ею. Нельзя было допустить нелепой схватки. Она подбежала к Сержу и почти повисла у него на руке.


- Серж, я прошу вас. Не надо. Вы же понимаете, что Его Величество должен объясниться с королевой.


Маркиз де Конфьян смотрел на ладони маркизы, обхватившие его локоть. Поднял взгляд к лицу. Как же она была прекрасна! Прекрасна, напугана и… лицемерна! Он выдернул руку и, не отрывая взгляда от Катрин, крикнул королю:


- Я жду, Ваше Величество! И полагаюсь на вашу честь.


Да к черту такую честь! Когда он вынужден делать не то, что до́лжно. Мишель расстегнул пряжку на плаще, и тяжелая ткань упала на землю.


- Я к вашим услугам, маркиз, - медленно произнес он.


Злая, жестокая улыбка исказила красивое лицо маркиза. Дернув Катрин за локоть, он отстранил ее от себя. И только после этого приблизился к королю.


- Что же вы, Ваше Величество, - процедил он сквозь зубы, - в лучших традициях рода де Наве? Впрочем, ваш отец был честнее. Женившись на бесноватой и получив за ней графство, он уморил ее прежде, чем привести в дом другую женщину, вашу матушку. Вы же решили действовать при живой жене. И живом муже.


«Пока еще живом!» - мелькнуло в голове маркиза, и он со всего размаху вмазал королю прямо по носу. Глядя, как Его Величество согнулся пополам, никакого удовлетворения он не испытывал.


- Маркиз, вы… - Мишель осекся, бросив быстрый взгляд на Катрин. Утерев кровь, брызнувшую из разбитого носа, он занес руку для ответного удара.


- Ваше Величество, я прошу вас… умоляю, остановитесь, - Катрин бросилась к ногам короля. – Не теряйте времени, ступайте к королеве Марии.


- Идите к черту, мадам! – заорал Серж, окончательно теряя голову от ярости. – Его Величество имеет полное право на ответный удар!


Король поднял Катрин с земли.


- Успокойтесь, маркиза, - он перевел взгляд на де Конфьяна. - А вы, умерьте свой гнев. Все совсем не так, как вы думаете. Спросите свою супругу.


И Мишель бегом бросился в замок. Недобрые предчувствия разрывали его сердце.


- И откуда ему знать, что я думаю? - проговорил маркиз де Конфьян, глядя вслед королю.


- Об этом не сложно догадаться, - пробормотала Ее Светлость.


Серж вздрогнул и обернулся к Катрин, пристально всмотревшись в ее лицо. Какое совершенство черт! Какая плавность и завершенность линий! Какая чистота во взгляде! Увидел бы ее в этот момент впервые – вновь потерял бы голову. Но как же вероломна бывает красота!


- Ну же, попробуйте, - бросил он, будто выплевывая слова, - попытайтесь убедить меня в том, что мои глаза мне лгут. Скажите же, что я безумец, мадам! Я жажду этого, как ничего и никогда не жаждал, кроме вашей любви.


Катрин отвела взгляд. Сейчас она видела в глазах мужа лишь презрение и боялась увидеть ненависть. И самое ужасное, что она прекрасно понимала его. Окажись маркиза на его месте, испытывала бы то же самое.


- Серж, я не знаю, как это произошло, - попыталась она объяснить не только мужу, но и себе то, чего не понимала. – Клянусь вам. Я просто гуляла по саду. Я вспоминала, как в прошлом году вы… И увидела вас там, на тропинке. Вы окликнули меня… - Катрин все же решилась поднять глаза и упрямо проговорила: – Там не было короля, там были вы.


Серж подошел к жене, не отрывая от нее взгляда. Как завороженный, он прошептал:


- Говорите же еще, мадам.


- Что? – удивленно спросила она.


- Говорите что-нибудь, Катрин, - зловеще шептал Серж. – Ваш голос подобен яду, проникающему под кожу. Ваши слова – будто лезвия, разрезающие сердце. Но ложь из ваших уст сладка и желанна. Она и убивает незаметно.


- Вы не верите мне, - обреченно пробормотала маркиза. – А я не знаю, как доказать вам, что это правда, - Катрин подошла к нему ближе и обвила его шею руками. – Серж, я не лгу вам. Я не смогла бы солгать вам.


- Нет, вы не лжете, мой ангел, - шепнул он в ее губы, - вы не лжете. Не может лгать та, для которой не существует правды.


Он резко дернулся, отцепил ее тонкие руки от своей шеи, чувствуя, как внутри все рвется к ней, но безжалостно подавляя это чувство. Отступил на шаг, поднял с земли свой плащ, перекинул его через руку и холодно бросил:


- Довольно, мадам! Хотя бы перед собой признайте. Вы целовали короля. И я никогда не поверю даже в то, что он заставил вас. Вы сами целовали короля.


- Там были вы! – выкрикнула она ему в лицо и тяжело вздохнула. – Вы. Я ни в чем не виновата перед вами.


- Вы ни в чем не виноваты передо мной. Когда вы повторите это в сотый раз, быть может, и сами поверите. Я поверить не могу. Теперь мне и слов не довольно.


Он манерно поклонился и помчался прочь, не в силах более смотреть на нее.


Катрин закуталась в плащ и подошла к старой липе. Прижавшись к ней спиной, она закинула голову и смотрела сквозь голые ветви, как тучи скрывают еще недавно яркое солнце. Прикрыла глаза. Слов ему не довольно… А чего ему будет довольно? Ее жизни? В голове вяло ворочались редкие мысли. И среди прочего так привычно вспомнилось о монастыре. Стоило уехать туда еще в прошлом году, как она и намеревалась. И ничего бы этого не было. Ничего бы совсем не было…



С глухим стуком опустился тяжелый засов. Мари обессиленно прислонилась к двери и закрыла глаза. Хоть раз за этот последний год ей приходилось запираться? Нет, Господи. Глупость какая! Нелепость. Супружеская спальня короля и королевы Трезмона. Комната, в которой они оказались, когда перенеслись в двенадцатый век из двадцать первого. И обстоятельства этого перемещения вспомнились ей, будто это случилось вчера. Каменный потолок. Красный балдахин. И луч солнца из окна, отражавшийся на них. Комната, в которой было столько счастья. И которая стала ее убежищем от странного мира за стенами замка. А еще комната, в которой она, как нигде до того, чувствовала свое одиночество.


Королева, оставленная королем.


Глупость не то, что она заперлась. Глупостью было считать, что он никого не завел себе за это время!


Интересно, а безумная графиня Дюша, о которой болтала Барбара, успела подарить ребенка Александру де Наве до того, как ее заперли в монастыре? Его тоже уморили, как и ее? Это судьба брошенных жен в странном и мрачном мире, куда ее забросило?


Мари рассмеялась, вздрогнула от звука собственного смеха и дернула головой, отгоняя морок. Сил не было совсем. Она медленно опустилась на пол и горько заплакала. Ее жизнь, казавшаяся, несмотря ни на что, удивительной волшебной сказкой, разбилась. Любви короля хватило на год. И что делать теперь, Мари не знала.


Неожиданно дверь ухнула, и Мари в ужасе уставилась на нее.


- Мари! Мари, отвори! – донесся из коридора голос супруга. – Пожалуйста.


Следом раздался нетерпеливый стук.


Королева неуклюже поднялась и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, будто еще вчера не она легко носилась по замку, бросилась на другой конец комнаты. Их разделяла дверь. Дверь, разность воспитания и его поцелуй с другой женщиной.


Задыхаясь от рыданий, подступивших к горлу, она не могла и не хотела отвечать.


- Мари, - снова позвал он. - Прошу тебя. Нам нужно поговорить. Я все объясню.


Он замолчал. Как можно объяснить то, чему нет объяснения? Но он любит ее, а она любит его. Разве этого мало, чтобы понять?


- Мари, - Мишель оперся на дверь, слушая, что происходит в спальне. – Все не так, как ты увидела. Маркиза, она… Я не понимаю, откуда она взялась. Я бы никогда пальцем к ней не притронулся в здравом уме, слышишь? Мари… открой…


- Это обо мне слуги говорят, что я сумасшедшая! – выкрикнула Мари и тут же закрыла ладонью свой рот.


- Неправда! Ты добрая, милая, нежная. Мари, я люблю тебя.


- Убирайся!


- Я выломаю это чертову дверь, если ты сейчас же не отопрешь! – Мишель с размаху ударил кулаком по доскам.


От стука она вздрогнула и обхватила себя руками. Это было невыносимо. Невыносимо слышать его голос. Невыносимо знать, что он там, совсем рядом. Невыносимо знать, что он ей лжет. Сбежать бы от всего этого… Сбежать бы, да некуда. Некуда… Но ведь она и пришла сюда почти из ниоткуда. Мари подняла голову и снова посмотрела на дверь.


- Дядя Маг! – тихонько позвала она, думая, что, и вправду, совсем рехнулась.


За дверью, рядом Мишель опустился на пол, заставив себя успокоиться.


- Мари, прости меня. Мне никто не нужен, кроме тебя. Я люблю тебя. И нашего сына. Ты должна мне верить, - говорил он и снова прислушивался. – Ты слышишь меня? Мари, только не молчи.


Она всхлипнула и блуждающим взглядом окинула красный балдахин кровати, потом перевела его на окно. День был такой же солнечный, как и тот, когда она очутилась в этом замке.


- Дядя Маг! – крикнула она.


Дядя Маг? Ему послышалось… Дядя Маг?!


Его Величество вскочил на ноги и стал стучать со всей силой, на которую был способен.


- Мари, отвори! Зачем тебе Маглор Форжерон! Перестань, успокойся! Мари!


А проклятая дверь даже не шелохнулась от ударов королевских кулаков. И только эхо разносило грохот по коридору.


- Великий магистр Маглор Форжерон! – закричала Мари, стараясь перекричать грохот. – Я же знаю, что ты меня слышишь!


- Слышу, - донеслось до нее откуда-то из угла.


Королева оглянулась. Великий магистр преспокойно сидел в кресле, в котором, бывало, любил сиживать Мишель. Прежде, когда он еще любил ее, она устраивалась у него на коленях. Они целовались до тех пор, пока не начинали пьянеть от поцелуев. А потом он относил ее в постель. Воспоминание дернулось в ней испуганной птицей и полетело прочь, как если бы она потрясла ветку, на которой сидела эта птица.


- Я хочу домой, - всхлипнула Мари. – Отправь меня домой!


- Здесь твой дом, Мари, - меж тем, говорил маг.


- Нет. Я здесь чужая, - прошептала Мари. – Ты ведь видел? Ты ведь все видел?


Маглор Форжерон лишь покачал головой.


- Я видел только то, что видели мои глаза, дорогая.


- И этого довольно, - торопливо заговорила королева. – Я хочу назад. В Париж. Я не могу здесь. Ты же видишь, что я здесь лишь потому, что меня любил Мишель. Теперь он меня не любит. Так верни меня назад.


Сердце ее колотилось в груди, а в глазах застыли боль и мольба. Великий магистр тяжело вздохнул и еще сильнее нахмурился.


- Если я верну тебя назад, то обратной дороги не будет. Ты навсегда останешься там.


- Пусть.


- Ты никогда больше не увидишь Мишеля де Наве, но перед твоими глазами всегда будет его сын.


- Или дочь, - упрямо мотнула головой Мари. – Пусть.


- И ты не пожалеешь об этом?


Мари вскинула на него полные слез глаза. Да сколько же еще будет длиться эта пытка? Она пожалеет. Пожалеет в тот же день и час, как окажется дома. Но если останется здесь, то ей придется жалеть каждый день и час о том, что она привязала к себе человека, который ее не любит. Существует лишь эта проклятая королевская честь, которую он так чтит!


- Мари, ты обречена любить его всю жизнь и даже больше.


- Я знаю. Но я не останусь. Мне больно, дядюшка.


Старик порывисто встал с кресла, подошел к ней и привлек к себе.


- Не плачь… Не плачь, дитя мое. Я верну тебя домой. Только не плачь. Де Наве не стоит твоих слез.


От его слов она не успокоилась, но, напротив, зарыдала горше прежнего. Маглор Форжерон поморщился и щелкнул пальцами.


И через мгновение уже неторопливо снимал засов с двери в королевскую спальню.


А через два Мишель ударил мечом по доскам двери, и та распахнулась. Король ворвался в спальную. Огляделся. И с похолодевшим сердцем увидел Великого магистра. Но королевы нигде не было. Мишель зло отбросил в сторону меч и исподлобья взглянул на Маглора Форжерона.


- Где Мари?


- В своей квартире в Париже, восемь столетий спустя, - мрачно проговорил Великий магистр.


- Зачем вы это сделали? Какого черта вы вмешиваетесь? – руки Мишеля сжались в кулаки.


Маглор Форжерон криво усмехнулся, вынул из кармана шелковый черный платок и протянул его королю.


- Возьми, у тебя кровь, - равнодушно сказал он. – А Мари сама так захотела.


- Подите к черту, - оттолкнул Его Величество руку мага. – Возможно, она хотела. Но мне нужно было с ней поговорить. Я бы смог убедить ее, объяснить… Отправьте меня вслед за ней, - Мишель приблизился к Форжерону.


- Мишель, - Великий магистр теперь казался уставшим и почти больным, - де Наве всегда причиняли горе и боль тем, кого я люблю. Я отчего-то верил, что Мари будет счастлива с тобой. Как оказалось, зря. Но у Мари есть защитник. И я не позволю тебе ее мучить. Она дома. И, поверь, там ей будет лучше, чем глядеть всю жизнь на то, как увядает твоя любовь.


- Вы – старый идиот. Мари будет счастлива и именно со мной. Потому что только так правильно. И так будет! Не хотите мне помочь – убирайтесь из моего замка.


- Как скажешь, племянник, - усмехнулся Маглор Форжерон и слился с солнечным светом, проникавшим в огромное окно королевской опочивальни.


Король Мишель тяжело опустился в кресло. Обвел хмурым взглядом комнату, ставшую пустой и нежилой. И, больше ничего не замечая, стал смотреть в окно, глупо надеясь, что Мари передумает и вернется, появится снова здесь и так привычно сядет к нему на колени.


Он не знал, сколько времени так просидел. А когда очнулся, небо за окном стало серым. Солнце заволокло тяжелыми тучами. Жди снегопада. Мишель устало потер лоб.


Петрунель. Он единственный, кто может помочь. Но где его искать?


22 декабря 1186 года, Фенелла


- Ах, ты ж негодница! Блудница поганая! Это ж надо было столько соли всыпать! Вот уж розог бы тебе за это точно всыпать не мешало! Вот все Его Величеству расскажу! – бушевала на кухне старая Барбара, таская за косы молоденькую помощницу, взятую только этой весной из деревушки на берегу Сэрпан-д’Орэ. Та верещала, хныкала и пыталась вырваться. Но у Барбары крепка была рука. Хоть и уставшая после приготовлений к празднеству в честь годовщины свадьбы короля и королевы, старуха все же была на ногах. И распускаться прислуге не позволяла.


- Что, опять с Гийомом целовалась, бестолочь? – спросила Барбара, недобро глядя из-под седых нахмуренных бровей.


- С Филиппом, - шмыгая носом, отвечала девица.


- С конюхом, что ли? – всплеснула руками кухарка и выпустила косу. – Ай, бесстыдница! Все королю скажу, вот увидишь!


Служанка отбежала на другой конец кухни и, вытирая слезы, заявила:


- Королю говорите, чего хотите, главное маменьке не переказывайте.


Окончательно рассвирепев, Барбара схватила было свою сковородку, но девицы уже и след простыл. Старуха устало вздохнула, проворчала:


- Чтобы тебя унесли драконы.


И вернулась к своему столу, на котором остывал любимый напиток маркизы де Конфьян. Обед как-нибудь приготовится, но и о маркизе забывать не стоит. Бывшей невесте короля теперь прочили место его любовницы. О том толковали слуги который день. Ее Величество, дело известное, нескоро сможет исполнять супружеский долг. А король еще долго продержался.


Барбара, усмехаясь себе под нос, направилась в спальню маркизы. Осторожно придерживая чашу с медом, она негромко поскреблась в дверь.


Катрин отмахнулась от назойливого звука и продолжила свое бесконечное движение. Едва вернувшись из сада и выгнав служанок, она то металась по комнате, то застывала в ее середине, прислушиваясь и ничего не слыша.


С самого первого дня их знакомства маркиза, тогда еще герцогиня де Жуайез, всегда знала, где находится Серж. Потому что он неизменно был рядом. И если даже она не видела его, могла слышать. Звуки его дульцимера обязательно раздавались где-то неподалеку. Теперь же вокруг стояла зловещая тишина, которая мучила Катрин своим особенным звоном и изводила неизвестностью.


- Серж, - тихонько всхлипнула она, глядя на дверь в надежде, что та откроется, и войдет ее муж. И пусть будет сердит, но крепко обнимет. Ведь он не может не знать, что она не умеет жить без него. Или может? Потому и оставил ее так легко. И потому никогда не поверит. Так зачем ей возвращаться в Конфьян? Аббатство Фонтевро станет для нее подходящим пристанищем.


Катрин присела к столу, достала перо и бумагу. И задумалась, стоит ли обременять маркиза сообщениями о себе. Кто-то настойчиво продолжал стучать. Маркиза сорвалась с места и зло распахнула дверь. Увидев старую Барбару, она еще сильнее рассердилась.


- Зачем пришла?


Кухарка широко улыбнулась, демонстрируя редкие зубы, и самым почтительным голосом проговорила:


- Принесла вам вашего любимого меду, Ваша Светлость! Может быть, еще чего желаете, так я мигом!


- Не до меда мне теперь, - Катрин отвернулась от кухарки и снова принялась мерить шагами комнату.


«В обморок не грохнулась, и то хорошо, - подумала старуха Барбара, вспоминая прошлый визит мадам Катрин в Трезмон, - и что же у них тогда-то не сладилось, коли сейчас все эдак полюбовно… Вот ведь любовь, приходит опосля. А была бы королевой, позволь мне тогда рот раскрыть».


Барбара частенько оказывалась права, потому только поджала губы, глядя на медовый напиток. Что ж его теперь, в окно вылить, что ли?


Не успела она додумать очередную свою мысль, как вновь раздался стук в дверь.


Маркиза резко остановилась и оглянулась.


- Открой, - бросила она кухарке. И поморщилась, взглянув на чашу. А ведь когда-то ей нравился этот напиток Барбары.


«Господи, только бы не король!» - подумала кухарка, досадуя на то, что вечно сует нос не в свои дела.


В покои, отведенные маркизам, вошел юный де Вержи, бегавший на посылках, сын обедневших родственников де Наве из разграбленного королевства Фореблё. Он почтительно протянул маркизе де Конфьян свиток и проговорил:


- Его Светлость велели передать вам, Ваша Светлость.


Глаза Катрин вспыхнули радостью. Он подбежала к нему, выхватила письмо и вложила ему в руки кольцо, которое сорвала с пальца.


Больше ничего не замечая, маркиза развернула свиток и торопливо начала читать.


«Любовь моя Катрин!


Кажется, теперь я в последний раз имею смелость назвать вас так. А меж тем я никогда не перестану вас любить. Я пытался вытравить эту любовь тогда, когда был простым трубадуром. И давно смирился с тем, что она вошла в меня навеки.


Я хотел бы быть слепым и глухим, чтобы не видеть и не слышать того, что происходит вокруг меня, и продолжать обманываться. Но, увы, мадам, это невозможно.


Король любит вас.


И вас ждет судьба его любовницы.


Быть может, вы не готовы еще сами признать этого, но то, что он уже теперь пробудил в вас ответное чувство, я видел в том, как вы целовали его этим утром.


Быть может, вы продолжаете верить в то, что любите меня, но мне было довольно увиденного.


Быть может, вы еще не сделали выбора, но мне ничего не остается, как сделать его за вас. Поскольку король выбрал тоже. Он выбрал вас. Я не могу хранить верность моему королю и оставаться с вами. Было бы честнее вас отпустить, но и этого сделать я не могу. Мы связаны перед богом и людьми.


Потому мне остается только проститься с вами, любовь моя.


Я принял решение отправиться в Святую землю вместе с войском герцога Бургундского. Когда вы читаете эти строки, я уже где-то в дороге. Едва ли нам доведется встретиться вновь. К счастью. Потому что видеть вас для меня отныне величайшая пытка.


Целую подол вашего платья. И желаю вам счастья.


Прошу лишь об одном – воспитайте маленького Сержа сообразно его положению. И, прошу вас, не учите его музыке и стихосложению. От этого, право, одни только беды.


Прощайте, прекрасная моя Катрин. Да храни вас Господь».


Строчки прыгали на дрожавшей в руках бумаге. Но Катрин продолжала перечитывать письмо мужа раз за разом, приходя в ужас от того, какой низкой притворщицей он ее считает. Пока не выучила письмо почти наизусть. И когда каждое слово стояло перед ее глазами, она резко поднялась из кресла. Было принято окончательное решение: нужно вернуть Сержа.


Ей вспомнилось другое письмо, которое Катрин получила на прошлой неделе. Стольник ее отца, старый Фульк, знавший маркизу с детства и, пожалуй, единственный, кто любил ее от чистого сердца, писал о том, что теперь она осталась последней из древнего рода дю Вирилей. Отец, отправлявший своих сыновей в походы то с одним, то с другим соседом-герцогом, в надежде, что те добудут славы и богатства, на самом деле отправлял их на верную гибель. Весной этого года граф узнал, что и его второй сын, самый любимый и единственный остававшийся в живых, сложил свою голову в крепости Курси во время одного из набегов неверных, навсегда оставшись в Святой земле. Это было слабым утешением для старика дю Вириля. Все чаще и чаще видели его слуги в пьяном беспамятстве в разных частях замка. А однажды в середине лета нашли его мертвым прямо посреди главной замковой залы. Как стервятники налетели на замок дальние кузены и племянники, претендующие на наследство. Сначала пили и гуляли, а потом стали ссориться, не умея поделить оставшееся имущество. От постоянных драк и поединков прислуга разбежалась. Скудное добро было разграблено, а сам замок, в конце концов, однажды ночью был подожжен одним из кузенов, считавших себя самым обиженным…


Катрин в ужасе подумала о том, что и Серж… вот так же…


Нет! Сержа нужно вернуть. Нельзя позволить, чтобы он пожертвовал собственной жизнью из-за того, что считает ее глупой выходкой. Сейчас не имело ровно никакого значения, что она не помнила, как же могло произойти подобное. И пусть маркиз ей не верит, это еще не повод отправляться за тридевять земель без надежды на возращение. Она того не стоит.


Сержа-младшего она оставит в Трезмоне. Де Наве не откажутся присмотреть за малышом. Да и кормилица уже успела подружиться со старой кухаркой.


Снова вернувшись к столу, Катрин написала несколько слов к королю и протянула записку Барбаре:


- Передай это письмо Их Величествам. Да поскорее.


Старуха почтительно поклонилась, взяла из рук маркизы свиток и спросила:


- Что ж вы, Ваша Светлость, мед-то пить будете? Я же его для вас с травяными настоями разводила, памятуя, как вы в прошлый приезд им лакомились. Чудо, а не мед!


- Не буду я твой мед. Некогда мне. И ты ступай, да поторопись передать письмо, - Катрин подтолкнула Барбару к двери.


- Может, еще чего изволите, мадам? – услужливо спросила кухарка прежде, чем оказаться за порогом. Ответа она не услышала. Маркиза закрыла дверь.


Потом Катрин подошла к сундуку. И долго что-то в нем перебирала, пока в руках ее не оказались ножницы.


22 декабря 1186 года, Трезмонский замок


«Полный дом пажей бегает, а послание доставлять должна я! – так рассуждала Барбара, бредя по коридору с чашкой напитка в одной руке и свитком в другой. – Как бы еще на глаза королеве не попасться – письмо-то от маркизы!».


Барбара вздыхала и старательно глядела под ноги – чтобы не оступиться на гладких камнях.


Она помнила еще батюшку нынешнего короля. Тот ходок по женскому племени был изрядный. Помнила, как привез он из похода в Мэрфруад красавицу Элен Кендорф, мать короля Мишеля. Это при том-то, что в монастыре все еще жила его бесноватая первая супруга. Той как-то быстро тогда не стало. И на следующий день после похорон Александр де Наве новой королевой объявил свою полюбовницу.


Видимо, и новый король далеко от батюшки не ушел, коли при живой жене с маркизой почти уже сошелся. Дело-то молодое.


Однако долг всякого верного подданного – любить своего короля. Даже коли ты простая кухарка. Авось королева разродится, все на место и станет? И отправится маркиза-ведьма восвояси. Ведь король Мишель в королеве души не чаял.


Сделав это умозаключение и почувствовав от того облегчение, Барбара постучала в дверь королевских покоев.


Его Величество поднял голову и бросил угрюмый взгляд на дверь. Почему его не оставят в покое?


- Кто там еще? – зло крикнул он.


Барбара живо перекрестилась. Да что ж такое в этом доме делается-то, а?


- Не извольте сердиться, Ваше Величество, - почтительно заговорила она с дверью, - у меня к вам послание от Ее Светлости.


- Иди, откуда пришла, - выругался Мишель, - пока не приказал высечь тебя за твой длинный язык!


- Меня высечь? – опешила Барбара. – Господи, да за что же, Ваше Величество? Я же верой и правдой служу вашей семье четвертый десяток лет! Вот и теперь… бегаю вместо пажа, послания от маркизы ношу, - кухарка растерянно повертела в руке свиток и перевела взгляд на чашку. – Да и меда вам принесла – вы же не завтракали!


Барбара протянула чашу двери, будто бы король мог видеть сквозь нее.


Король в два шага подошел к двери и резко толкнул ее. Раздался грохот, чаша, издавшая этот грохот, подпрыгивая, покатилась по камням коридора, расплескивая во все стороны вокруг себя янтарного цвета жидкость. Его Величество проводил ее глазами и перевел гневный взгляд на кухарку.


- Давно тебя надо было выгнать. Да жалко было, старуху. Уйди с глаз!


«Все-таки оговорила меня ведьма!» - в ужасе подумала Барбара, глядя на короля, которого обожала с пеленок. Запричитав, заохав, бросилась она в ноги Его Величеству и воскликнула:


- Не виноватая я, Ваше Величество! А коли и виноватая, то не так уж сильно. Врет она все! Я про нее кой-чего знаю, вот она и хочет извести! А к кому мне за помощью идти? Не к кому старой Барбаре и пойти-то! Никто не вступится!


- Что ты о ней знаешь? – спросил Мишель, глядя на старуху сверху вниз. И сам не знал, хочет ли он это слышать.


- Так дитё у нее от вас! – воскликнула Барбара и прикрыла рот ладонью.


- Вот дура! – в сердцах крикнул Его Величество. – Пошла вон от греха!


И громко хлопнул за собой дверью, вернувшись в свои покои.


- Стало быть, не от вас дитё-то? – недоуменно спросила Барбара у двери, растирая по лицу слезы. Уныло посмотрела на разлитый по полу мед. Придется прибираться. И вспомнила про послание. Дабы не гневить короля еще сильнее, подсунула свиток под дверь и отправилась на кухню. Ей нужно было хорошенько обдумать, что же такое произошло. Одно она знала точно – безумие заразно. Но королева была просто блаженной, а король, кажется, бесноват!


Между тем, едва Мишель отвернулся от двери, как обнаружил, что кресло его занято.


- И снова здравствуй, дорогой братец! – промолвил восседавший на нем Петрунель.


Нельзя было сказать, что Его Величество обрадовался появлению кузена. Но он был единственным, кто мог помочь королю. Мишель встал напротив магистра, скрестил руки на груди и сказал без предисловий:


- Вы же знаете, куда Великий магистр Форжерон отправил королеву. Отправьте меня к ней!


- Мишель, брат мой, вы не меняетесь! – смеясь, ответил Петрунель. Его голова потешно тряслась, борода то и дело подпрыгивала. – Если бы с помощью любви можно было управлять королевством, то Трезмон процветал бы! В этом смысле ваш батюшка был куда как разумнее. Истребил всю мою семью, отобрал наши земли и женился на моей тетке. Прелесть ведь! А вы заладили: отправьте меня к Мари, отправьте меня к Мари.


Его Величество поморщился. Если бы не крайняя нужда, он бы и сейчас выгнал Петрунеля. Сделав глубокий вздох, Мишель решился:


- Предлагаю сделку. Вы отправляете меня вслед за Мари. А я добуду то, о чем вы мне давеча говорили. Кстати, о чем вы там рассказывали?


- А ведь прислушайся вы ко мне раньше, Ваше Величество, я бы счел, что вы это делаете во благо своего королевства и своих подданных. Все-таки вы слишком молоды и слишком чувствительны для трона, - Петрунель улыбнулся и прервал свои разглагольствования. Лицо его сделалось серьезным, даже торжественным. – Санграль. Священный камень, хранимый духом Великого Белинуса на вершине Горы Спасения, где стоит Монсальваж.


- И как же я смогу найти его посреди вершины?


- Если я не ошибся, переводя древние тексты великого кельта, а Петрунель редко ошибается, то Санграль сам вам явит себя, как не может явить простому смертному, даже если простой смертный – сам Великий магистр. Предание гласит, что в три самых длинных ночи третьего года новой эры Санграль засияет для богоподобного рыцаря истинной крови, прошедшего сквозь толщу веков. Если в это время рыцарь не явится, то Санграль погаснет навсегда. Если же рыцарь придет, то он получит великую силу священного камня и освободит дух Белинуса, став новым хранителем во веки веков. Этот камень нужен мне, но достаться он может только вам. Вы разделите со мной силу Санграля. И будете совершенно свободны от всякой магической ерунды, в которую вы мало верите, и которая решительно вам не нужна.


- Хлопот меньше, коль он явит себя сам, - пробубнил Мишель.


Его Величество отвернулся от Петрунеля. Цепь странных событий привела к тому, что он все же исполнит желание мэтра. Если бы Барбара много не болтала. Если бы он сам не встретил в саду маркизу де Конфьян. Если бы Мари не сбежала.


- Хорошо. Будет вам ваш Санграль.


- Ваш Санграль, дорогой мой братец, - весело уточнил Петрунель. – Ваш. Мне же нужно не так много. Едва ли вы могли забыть, я постоянен в своих устремлениях – одно желание. Всего одно. И он ваш навеки.


Его Величество устало кивнул Петрунелю:


- Одно так одно.


- Вот и славно, что мы договорились. Кстати, королевской честью клясться я вас заставлять не буду. Вы жульничаете. Поклянитесь жизнью королевы. И тогда я отправлю вас к ней.


Мишель усмехнулся.


- Клянусь, - легко бросил он Петрунельу и мысленно добавил: «Жизнью королевы Элен Кендорф».


Петрунель протянул Мишелю руку и заявил:


- Что ж, Ваше Величество, традиционное «горе вам, коли нарушите клятву» я восклицать не буду. Теперь последнее. Я отправляю вас в двадцать второе декабря 2015 года, первый день зимнего солнцестояния, когда Великий Белинус стал хранителем Санграля. У вас будет ровно три ночи на поиски. Не очень много, но и не очень мало, если я не ошибаюсь, и рыцарь из предания – действительно вы.


- Мари там?


- Да куда ж ей деться? Сидит себе в своей квартире в Париже. Ревет. В холодильнике мышь повесилась. Куда? К ней или сразу в Монсальваж?


- К королеве, - отрезал Мишель.


Петрунель хохотнул.


- Отчего-то я даже не сомневался. У вас три ночи, Ваше Величество. Либо вы вернетесь и с камнем, и с королевой Мари, либо вы возвращаетесь один и без камня.


Маг поднял руку и щелкнул пальцами.


22 декабря 1186 года, Трезмонский замок


Вытирая глаза кончиком рукава любимого синего котта, надетого по случаю празднества (гости еще не разъехались, стало быть, и наряд отправлять в сундук рано), Барбара направлялась на свою кухню – единственное пристанище, где она чувствовала себя по-настоящему счастливой. И где только пересоленный суп казался трагедией старой кухарке.


Но, видимо, день в самом деле не задался. Стоило ей переступить порог кухни, как она обнаружила в ней… брата Паулюса.


- Пресвятая Дева Мария! – воскликнула Барбара и перекрестилась.


- Барбара! – живо отозвался Паулюс, вскочив со скамьи, подскочил к ней и крепко обнял кухарку. Он уже успел изрядно приложиться к медовому напитку, который обнаружил в кувшине, и теперь был несказанно рад встретить живую душу в словно вымершем замке. – Что-то у нас так тихо сегодня. Ну, рассказывай, что здесь произошло, пока меня не было, - он весело подмигнул старухе.


- Святые угодники, брат Паулюс, что на тебе за срамные одежды? – в ужасе шарахнулась она от него.


- Аааа… это, - протянул Поль глянув на себя. – Ну, как бы тебе объяснить… Да не обращай внимания, - он махнул рукой и снова потянулся к кувшину.


- Эй, эй, эй! – запричитала Барбара. – Ты чего это делаешь? Совсем одичал? Даже трогать не вздумай, это на королевский стол.


Она выхватила кувшин у него из рук, отставила в сторону и наполнила его чашу из бочонка.


- Держи вот… Остатки шабли со вчерашнего пира. Ты лучше скажи, странник, куда пропал, когда был так нужен? Король Мишель чуть с ума не сошел, разыскивая, кто бы провел венчание!


- Что это ты злая сегодня такая? Обидел кто?


Он с удовольствием сделал большой глоток вина. Какое замечательно вино! Не то что всякая дрянь в образцовом Париже 2015 года.


- Жаль, что я все же пропустил свадьбу. Эх, как бы я погулял, - Паулюс задумчиво почесал затылок. – А я… немного путешествовал. В далеких странах. Там вот так одеваются. Потом переоденусь.


Барбара еще раз окинула взглядом непотребную одежду брата Паулюса – рваные джинсы и обтягивающий его мощный торс реглан яркого синего цвета с желтыми улыбающимся черепом на груди.


- Не иначе бесы в тех странах живут, - заявила она, плюнула и перекрестилась. – Хотя и в нашего короля они, похоже, вселились. Женился-то на полоумной! Так она хоть тихая. Подумаешь, временами говорит странно, вроде как не по-нашему. Но ведь король-то подле нее на людей кидаться стал! А сегодня так и вовсе – я ему письмо от Ее Светлости принесла, а он меня прогнал. И едва не пригрозил и вовсе из замка выгнать! Ох, наварю я ему овса на завтрак, будет знать! Королева говорит – полезно! Совсем горе королевству!


Паулюс громко расхохотался.


- Нет, Барбара, бесы там не живут. Хотя овес едят. Не знаю, полезно ли, но вкусно, - неожиданно затих и вздохнул, вспомнив про Лиз. И так грустно ему стало. За каким дьяволом он искал этот проклятый виноградник! – А с чего это ты вдруг курьером стала?


Барбара с ужасом взглянула на Паулюса. Тот тряхнул головой и поправился:


- Ну, посыльным. Письма королю носишь…


Барбара выдохнула, взяла из рук брата Паулюса чашу и сделала несколько жадных глотков.


- Да, видать, больше некому! Пажей распугали всех. Герольды чуть ли не под тронами прячутся. Ходят все на цыпочках. Королева, чуть что, так в слезы. Наследника они ждут!


Глаза бывшего святого брата округлились.


- Наследника, говоришь? – усмехнулся он. – Какая нудятина!


- Бог с тобой, святой брат, что ты такое говоришь? – в ужасе воскликнула старая Барбара. – Совсем умом повредился? Одежды срамные, речи нездешние!


Она бросилась к кувшину с медом, который только-только отняла у него. Налила в чашу и подала Паулюсу.


- Вот, лечись. А то придет месье Андреас, а у него лечение похуже будет. Королева сказала, что и на «поушешный выстрел» его к себе не подпустит, когда придет пора разродиться. Брат Паулюс, а ты знаешь, что такое поушешный выстрел?


- Нет, Барбара, не знаю, - задумчиво сказал Поль. «Может, и впрямь королева не в себе…», - подумал он и вслух продолжил: – Я пока еще немного знаю. За мед спасибо, вкусный он у тебя! Лакомство божественное, Ignosce mihi, Domine! Так ты говоришь, нашелся тот, кто венчание провел. И что же? Его в моей комнате поселили?


- Брату Ницетасу комната твоя не понравилась. Говорил, что слишком тесная да темная. Так что никто там не жил. И вещи так там и лежат – как раз пойдешь, облачишься в одежду, сообразную сану. Единственное, брат Ницетас на венчание короля и королевы одолжил твою праздничную сутану, дескать, она наряднее, чем та, что он привез из обители. И, сдается мне, так и не вернул.


- Жаль. Хорошая была сутана. Ну, пойду я. Переодеться надо. Права ты.


И Паулюс с кислой миной побрел из кухни, где оставались любезные его сердцу шабли и мед. Однако не успел он дойти до порога, как столкнулся с пышнотелой женщиной, держащей на руках младенца. Младенцу было около полугода. И, едва завидев Паулюса, он сжал свои крохотные кулачки, закряхтел и стукнул женщину по лбу.


- Ваша Светлость, что ж вы балуетесь? – взвизгнула она и жалобно посмотрела на Барбару.


- Забавляется юный маркиз, - с улыбкой сказала кухарка.


Паулюс подпрыгнул. И, кажется, даже протрезвел. Немного.


- Какой еще... юный маркиз? – недоуменно спросил он у женщин.


- Ты, что же, брат Паулюс, не знал даже, что у трубадура, который маркизом де Конфьяном оказался, сын есть? – изумленно спросила Барбара. – Что ж это за такие дальние страны, что туда вести из Трезмона не доходят? Про свадьбу не знал, про наследника Его Светлости – тоже. А ведь вы ж, помнится, с мессиром Сержем приятелями были, столько выпили вместе!


Святой брат издал странный звук, явно означавший, что ничего из перечисленного кухаркой он не знал, а Серж еще обязательно ему ответит, почему держал его, своего друга, в неведении относительно сына. Паулюс с любопытством взглянул на ребенка.


- А ведь похож-то как!


- Еще б не похож, - мечтательно проговорила кормилица. – Сразу видать породу!


Породистый младенец недоверчиво окинул взглядом молодую женщину и, что есть духу, завопил.


- Ваша Светлость, Ваша Светлость! Что же вы? – запричитала та. – Мать с утра не в духе, он и плачет. Чувствует, бедняжечка.


- А как по мне, так он попросту голодный, - жизнерадостно заявила Барбара. – А мамаша его – сущая ведьма! Клянусь памятью своей кузины Никталь – тоже с бесами водилась, покуда они ее к себе не прибрали. Старая дура жила в лесу, пошла травы собирать на болото. Там и пропала, больше ее не видели.


- Совсем нехорошо в Трезмонском королевстве, - пробубнил себе под нос Паулюс и осенил себя крестным знамением. Он не рискнул спрашивать подробностей ни про ведьму, ни про то, почему юный маркиз находится здесь, а не в Конфьяне.


- Пойду я, Барбара. Пойду, - почесав затылок, сказал Паулюс. – Мне письмо надо написать одному полудурку.


Только бы вино, как и вещи, по-прежнему, было в сундуке. И уж он напишет!


- Ступай, брат Паулюс! – с улыбкой заявила Барбара. – Заглядывай по старой памяти!


И, глядя ему вслед, добавила:


- А все же славно, что он вернулся. Может, с ним и мир вернется в наш замок.


- Хорошенький какой, жаль, что монах, - мечтательно вздохнула кормилица, за что немедленно была бита по лбу юным маркизом.


22 декабря 2015 года, Париж


Король Трезмонский Мишель I успел лишь моргнуть, когда увидел, что стоит посреди огромной залы. Тут были и стол со стульями, и диван, и ящик с живыми картинками, и то, что Мари называла «духовкой», кажется (все же ее замысловатые слова постепенно запоминались). Здесь же в зале он увидел доску для рисунков. Вокруг в беспорядке лежали краски, бумага, какие-то неизвестные Мишелю предметы. Ни ширм, ни пологов не было. Даже стен не было. Только большие окна, сквозь которые доносился нечеловеческий шум. Наверное, так шумят драконы, если они действительно существуют. Его Величество подошел к окну и где-то внизу, под собой увидел сплошной поток повозок. На одной из таких в прошлый раз его катала Мари.


Мари…


Мишель оглянулся и громко позвал:


- Мари!


Его голос неприятно и грозно отразился от высоких потолков.


А откуда-то со стороны донесся тихий всхлип.


- Теперь у меня еще и галлюцинации! – услышал он голос Ее Величества.


За голосом последовал звук сбегающей воды. Но он не заглушил повторившегося всхлипа. Тот прозвучал еще несколько раз. И потом перерос в захлебывающиеся рыдания.


Мишель пошел на эти звуки и, как и утром, оказался перед запертой дверью, в которую решительно постучал.


- Мари, пожалуйста, отвори.


Плач резко оборвался.


- Мари, я все равно никуда отсюда не уйду. Не можешь же ты сидеть там вечно.


Его Величество, как и в замке, опустился на пол, откинув голову на дверь и вновь прислушиваясь к тому, что за ней происходило.


Шум воды прекратился тоже. Зато раздался какой-то шорох. А после него дверь дернулась, открылась вовнутрь, и Мишель упал прямо под ноги своей жены.


Она стояла посреди крошечной комнаты, почти совсем как та, в которой он нашел ее год назад во время укладывания книг в библиотеке старого дома, что она продавала. И, как и тогда, лицо ее было заплаканным и потерянным. Да, у королевы Трезмонской была дурацкая привычка рыдать, запершись в ванной – под шум воды, сбегающей из крана.


Теперь же глаза ее при виде короля округлились от удивления.


- Ты? – выдохнула она изумленно.


- Я, - радостно ответил Мишель, легко вскакивая на ноги. – Мари! Любовь моя! Не сбегай больше, пожалуйста. Никогда больше не сбегай.


Он обнял ее за плечи и поцеловал в макушку, чувствуя, что она – словно сплошной напряженный комок. Напряжено было все – руки, ноги, неестественно ровная спина. Лицо – и то казалось таким, будто она едва сдерживается от вспышки то ли гнева, то ли горя. Но стоило его губам прикоснуться к ней, как Мари резко выставила руки вперед и оттолкнула короля. Яростные ее глаза сверкнули, и в них вновь показались слезы.


- Ну уж нет. Хватит. Чему я удивляюсь? От тебя никогда не было просто избавиться. Ты ведь у нас путешественник во времени.


- Ты теперь тоже. Отныне путешествовать будем только вместе, - отозвался Мишель. – Ваше Величество! – он опустился на колени рядом с женой. – Ради вас я готов объявить себя полоумным. Выполнить любое ваше желание, только чтобы вы простили меня. Я люблю вас и только вас.


Глаза ее заметались по сторонам, будто она искала, за что зацепиться, чтобы выбраться из силков. Но то и дело натыкалась взглядом на собственного коленопреклоненного мужа. И как никогда, походила на пойманную птицу.


- Уходи, - выдавила она из себя, чувствуя, что вот-вот снова разрыдается.


- Не уйду, - твердо сказал король и обхватил ее ноги крепким кольцом своих рук.


- Уйдешь. Потому что я… - она чуть замялась. – Потому что я прошу тебя уйти.


Его Величество поднялся с колен и пристально посмотрел на Мари. Потом коротко кивнул и оглянулся по сторонам, пытаясь понять, где может быть выход из этого жилища.


Входная дверь за ним закрылась почти бесшумно. Но этого вполне хватило, чтобы она вздрогнула всем телом и медленно опустилась на пол.


Как все это произошло? Как могло такое случиться? Случиться с ними! Ощущение нереальности происходящего не покидало ее весь прошедший год. Не может человек быть так счастлив. Мелочи, вроде той, что слуги принимали ее за сумасшедшую, не особенно задевали Мари. Какая, в сущности, разница, если всегда рядом был Мишель. Его рука неизменно поддерживала ее тогда, когда она могла оступиться. И это стало данностью. Она привыкла к этому. Он был в ее жизни, а она – была в его. Так когда все это изменилось?


Сотый раз она задавала себе этот вопрос.


Сотый раз находила ответы, которые ей не нравились.


Тот день и час, когда она радостно и смущенно говорила ему, что вскоре подарит ему ребенка, а королевству наследника, стал концом ее сказки. Он был счастлив. Ей казалось, что он был счастлив, но в тот же вечер, потянувшись к нему, наткнулась на стену, слепленную из заботы, нежности и... холодности. Странное сочетание, оказавшееся крепче гранита.


И его нелепые объяснения, суеверия, рассказы о королеве-матери! Она позволяла кормить себя этим столько долгих месяцев, потому что любила его! В то время, как он… он жил в мире, о котором она не имела представления, кроме книжного и весьма условного!


И в этом мире были не только они вдвоем!


Разговоры слуг, перешептывания за спиной, приезд маркизы. Мари не хотела и не могла признаться себе в том, что ужасно боится ее. Маркиза де Конфьян, бывшая невеста короля, сбежавшая чуть ли не из-под венца. Поговаривали, что это назло ей король женился на женщине, о которой никто ничего не знал. То, что Мари ниже Его Величества по происхождению, было очевидно, иначе давно бы объявили все ее титулы. Но ведь никто не имел представления, насколько ниже. А вдруг она дочь прачки? Или и того хуже – какого-то итальянского купца?


Это было важно для Мишеля. Мари чувствовала, что важно – он родился сыном короля и влюбился в… художницу из века, когда ей было плевать на то, что кто-то богаче или влиятельнее.


Но это не могло не быть важным для Мишеля!


И что если, увидев маркизу и сравнив ее с собственной женой, король сделает выводы не в пользу жены? Особенно сейчас, когда он… когда он совсем не хочет ее, а она не представляет, как вернуть его интерес. Да, Мари испугалась красоты и ума прекрасной Катрин, которые воспел лучший трубадур Трезмона. Ведь хотел же Мишель на ней жениться! Бог его знает, что произошло между ними тогда. Страхи королевы росли быстрее, чем рос живот.


И вот это проклятое утро, когда оказалось, что они отнюдь не беспочвенны.


Мишель целовал маркизу.


Не скрываясь. В саду собственного замка, зная, что в любой момент может появиться Мари – ведь знал же! Знал! Она каждое утро гуляла там. И все-таки он целовал эту женщину, которая была его невестой в те времена, когда они еще не были знакомы.


Мари схватилась за голову. Воспоминание об увиденном отозвалось в ней болезненным ударом сердца. Все, чего она хотела, это забыть обо всем. Но как забыть? Как забыть о том, что было величайшим счастьем и величайшей му́кой, данной ей в жизни? И она обречена любить его вечно… Тогда как Мишель любил другую.


Так за каким чертом он примчался сюда за ней? Что он забыл здесь? Зачем преследовал?


Мари вздрогнула.


Черт! Черт! Черт! Идиотка!


Он же на улице и часа не протянет! Там же машины!


Она и в самом деле взглянула на часы. Сколько же времени прошло, как она прогнала его? Минут сорок?


Мари неуклюже поднялась с пола и проковыляла к балкону. Резко дернула на себя ручку, впустив в комнату морозный воздух и, вцепившись пальцами в бортик, стала всматриваться в сплошной поток автомобилей и людей на улице.


- Мишель! – выкрикнула она. – Мишель!


Сидя на перилах ограждения вокруг старого дерева, росшего у подъезда, Мишель с любопытством наблюдал за хаотичным движением на дороге. Мчались повозки, бежали люди, а им подмигивали красно-зеленые огни.


Среди шума, творящегося вокруг него, он услышал, что Мари зовет его. Поднял голову и увидел Ее Величество.


- Я здесь! – крикнул он ей в ответ.


- Пожалуйста, поднимись обратно! – едва переведя дыхание, крикнула она. И искренно надеялась, что он не заметил того, как дрожит ее голос. От усталости, от стресса, от страха за него. Когда же она успела из уверенной (ну, более или менее уверенной) в себе женщины превратиться в забитую перепуганную средневековую недотепу?


Глаза же Мишеля от слов забитой перепуганной средневековой недотепы счастливо загорелись. Наконец-то она позвала его. Он быстро взбежал на четвертый этаж, оказался в квартире. И стоял рядом с женой, смотрел, не отрываясь, на ее прекрасное лицо и мечтал, как они вернутся домой.


- Мари! Как мне доказать тебе, что ты – единственная женщина в моей жизни?


- Никак, - уверенно отрезала она, чем моментально погасила его взгляд. – Мне не интересно. Спать будешь на диване. На улицу одному выходить тебе нельзя. Через сколько дней ты вернешься в Трезмон?


- Да хоть на полу, - буркнул Мишель, решив не отвечать на ее вопрос.


Она только поджала губы, развернулась и скрылась за единственной дверью в этой странной обители. Вернулась через несколько минут. В руках ее были брюки и рубашка.


- Алекс оставил, - заявила она с невозмутимым видом. – Переоденься. Главное, не утащи с собой в двенадцатый век. Мне, видимо, еще возвращать эти вещи.


- Я вызову этого Алекса на поединок, убью его, и тебе не придется ничего возвращать, - хмуро сказал Его Величество.


- Я гляжу, ты уже кого-то вызвал, - холодно ответила Ее Величество. – В зеркало хоть смотрел?


Мишель потрогал свой разбитый нос. В собственных заботах он уж и забыл разгневанного де Конфьяна и растерянную Катрин. Diabolus! Что же такое произошло в саду?!


- Мари! Маркиза ничего не значит для меня. Никогда не значила.


Ее губы сжались в тонкую нить. Потом дрогнули, разомкнулись, и она заговорила:


- Я ничего не хочу об этом слышать. Ты будешь здесь, пока не вернешься к себе, чтобы не угодить под колеса. Я как-нибудь это переживу. Сколько на этот раз у тебя времени? И что ты должен сделать, чтобы убраться?


- Зачем ты так? Почему ты хочешь забыть все, что было у нас хорошего? И как же наш ребенок?


Мишель осторожно взял ее за руку. Но она тут же ее отдернула, будто он оставил на ней ожог.


- Не трогай меня, - прошептала она. Знала, что, если скажет не шепотом, он услышит в ее голосе слезы. – Я не буду об этом думать. Облегчи, пожалуйста, мне жизнь – заткнись.


Мишель нахмурился, кивнул и отошел к окну. Чувство обреченности и бессилия охватывало его. А ведь еще вчера он был счастлив. И был уверен, что счастье его никогда не закончится. Рядом с ним была Мари – его прекрасная принцесса, ставшая для него целым миром. А теперь…


Теперь у него остается последнее средство. Санграль. Его сила, которая поможет королю вернуть Мари. Он любит ее, у них будет ребенок. Они семья. Семьей и останутся. Его Величество не представлял себе, как сможет в этом сумасшедшем мире своей жены добраться до Монсальважа и найти проклятый Санграль. Но если это его последняя надежда, он сделает это.


22 декабря 2015 года, Кюкюньян – 22 декабря 1186 года, Трезмонский замок


- Бабенберг. Поль Бабенберг. Он может еще Паулюсом Бабенбергским представляться. Двадцать три года. Волосы русые, глаза серые, телосложение… - Лиз судорожно вздохнула – телосложение античного божества. Но вряд ли полицейский коммуны Кюкюньян оценит метафору, - телосложение спортивное.


- Так когда, говорите, он пропал? - спросил полицейский, записывая ее слова.


- Сегодня утром. В замке Керибюс. Я же вам объясняла.


Полицейский, чуть пошевелив усами, удивленно воззрился на напавшую на него девицу, требовавшую немедленно организовать поисковую группу.


- Мадемуазель де Савинье, может быть, потерпим хотя бы до конца дня? – в голосе полицейского звучала надежда, впрочем, не очень уверенно. На его памяти такое происходило впервые.


- Вы с ума сошли? – сердито спросила Лиз. – Он же совсем один! Мало ли, что с ним может случиться.


Конечно, Вивьен Лиз прекрасно понимала, что случилось с ее… эээ…. парнем? Да! Парнем! Но маленькая надежда, что он все-таки провалился в какую-то яму или ущелье, а не в дыру во времени, не давала ей покоя. А вдруг?


- Мадемуазель, да что там может случиться? Там в жизни ничего не происходило! – упрямо ответил полицейский.


- Если вы мне не поможете, я сама пойду по домам! – воскликнула Лиз, сжимая кулачки. – Буду стучать в каждую дверь и просить о помощи! И я уверена, что кто-то да вызовется помочь, потому что не все такие бесчувственные люди, как вы!


- O piissima Virgo Maria! – воскликнула женщина напротив нее.


Лиз поморгала и тихонько охнула. Она почему-то сидела за большим деревянным столом, а напротив нее грузная дама в средневековой одежде резала крупными кусками мясо. Нож выпал из ее рук. И она тоже охнула. Только не тихонько.


Лиз замерла на мгновение и тут же подпрыгнула на месте, внимательно рассматривая габаритную и очень фактурную женщину.


- Что вы собираетесь делать с этим мясом? – осторожно спросила Вивьен Лиз.


- Тушить в винном соусе с изюмом и сливами, - икнув, ответила кухарка.


- Круто. А с чем подавать?


- Шпинат и бобы.


- Ясно. А где брат Паулюс?


- У себя в комнате.


- Тогда я пойду… исповедуюсь? – Лиз медленно поднялась из-за стола, но старуха вскочила следом и спросила:


- А вы кто? Тоже из дальних стран? Такие срамные одежды у нас в Трезмоне не носят…


- Типа того… только я это… привидение… вот.


Кухарка побледнела, взяла чашку со стола и шумно хлебнула.


И только после этого Лиз почувствовала, что теряет сознание.


В это же самое время брат Паулюс в своей комнате со скучающим видом потягивал из кружки вино из Пуату, которое, кажется, стало несколько крепче и ароматнее, но от этого ничуть не хуже, а даже еще лучше. Шабли закончилось, пока он предавался эпистолярным мучениям. Написание письма Скрибу, которое он велел мальчишке-пажу доставить маркизу де Конфьяну, заняло порядочно времени. Затем, не удержавшись, он все же сходил на свой виноградник. Тот был укрыт толстым слоем снега, и лишь кое-где были видны голые стебли замершей до весны лозы. Монаху показалось, что и она изменилась. Стала крепче и толще. Он благоговейно прикоснулся к ней пальцами, почувствовав шероховатость стебля, и улыбнулся.


«Летом ты дашь мне урожай», - мечтательно сказал он лозе…


Паулюс почесал затылок и налил себе новую кружку. Он был рад снова оказаться дома, где все казалось привычным и знакомым. Но Лиз ему определенно не хватало. Не зная, чем бы еще заняться, святой брат решил сходить в часовню. Давненько он не молился. Как вдруг дверь содрогнулась от настойчивых ударов, и в комнату вошла странная процессия. Первой вплыла охающая и причитающая Барбара и, придерживая дверь, впустила в комнату мясника Шарля, который давно за ней ухлестывал, принося на кухню только самое свежее и самое лучшее мясо. На спине мясник, будто тушу, тащил… женское тело.


- Твое? – хмуро спросила Барбара.


Паулюс присмотрелся. Лиз? Лиз!!!


- Мое! – бросил он Барбаре и подскочил к Шарлю.


Отлепив его пальцы от ног девушки, он перехватил ее в свои руки.


- Это ж тебе не кусок мяса, болван!


- Конечно, не кусок мяса! Кости одни! – буркнул Шарль и подмигнул Барбаре, однако его знаков внимания старуха не замечала. Она подошла к брату Паулюсу, внимательно окинула его взглядом с Лиз на руках и заявила:


- Ты, главное, брат Паулюс, изгони это привидение поскорее из замка. Нам здесь своих бед хватает. Еще и ты за собой притащил. И место свое помни, а то, чего доброго, отпишет наш король в аббатство о твоих похождениях. Они нынче все будто с цепи сорвались.


Паулюс мысленно в сердцах выругался. Но ссориться с кухаркой было нельзя. Слишком давно она служила в замке, слишком о многом знала, слишком многое могла. А еще была ее тяжелая ладонь – воистину страшное оружие!


- Не переживай, Барбара. Все будет окей, - сказал святой брат миролюбиво. – А помогать нужно всем, даже привидениям. Я же знаю о твоем большом добром сердце. Ты никогда и никому не желаешь зла.


- Что есть, то есть, - смягчившись, ответила кухарка. – Да только на все эти напасти никакого сердца не хватит. Чуть не померла, когда это привидение явилось ко мне и давай про кабанье мясо расспрашивать. Есть ли у тебя, брат Паулюс, чем сердце подлечить?


- Кхе-кхе! – отозвался мясник. – И силы подкрепить тоже.


Паулюс незаметно вздохнул. Аккуратно уложил Лиз на кровать. Сунул Барбаре в руки бочонок с остатками вина.


- С чего бы ты силы-то потерял? – сердито спросил он Шарля. – Впрочем, спасибо вам, - повернулся он к кухарке. – А теперь мне некогда, надо заняться этим… привидением, - кивнул он на Лиз. – Ступайте.


Барбара и мясник Шарль, прихватив бочонок, направились к выходу, но на пороге кухарка не удержалась и добавила:


- И одежда у нее срамная! Может, хоть принести ей чего?


Паулюс почесал затылок. Праздничной сутаны, действительно, в сундуке не оказалось.


- Спасибо тебе, Барбара. Одежда ей пригодится.


И оглядев внимательно габариты кухарки (кажется, она стала еще больше), с надеждой в голосе сказал:


- Вот если бы только чего из королевского…


- Можно и из королевского! Королева на сносях, ей без надобности! – сказала Барбара и, прихватив за шиворот мясника, покинула комнату монаха.


Паулюс подошел к кровати и легонько потормошил «свое привидение».


- Лиз… Лиз…


Привидение только вздохнуло, но ничего не ответило.


Монах метнулся к столу, схватил кружку, набрал в рот побольше вина и прыснул девушке в лицо.


- Лиз!


- Va te faire enculer! – прохрипела Лиз, распахнула глаза и закашлялась. – Я тебя прибью! Ты за каким чертом сюда сбежал?


- Да не сбегал я! – отшатнулся Паулюс. – Сам не понимаю, как эта хреновина приключилась. Но как же я рад тебя видеть!


Лиз очень серьезно посмотрела на Поля. Перевела дыхание и, наконец, улыбнулась:


- Точно? В Неаполь от меня мужчины удирали, но в двенадцатый век – в первый раз.


- Какие еще мужчины? Всего несколько часов не виделись, а ты уже других мужчин вспоминаешь, да?


Лиз задохнулась от возмущения. Взъерошенные ее волосы торчали во все стороны, щеки раскраснелись.


- А ты… ты… А тебе виноградник твой дороже меня! За ним сюда примчался, да?


Паулюс склонил голову набок, любуясь Лиз, медленно почесал затылок. И многозначительно изрек:


- Если бы я мог иметь виноградник и тебя – я был бы счастлив. Но если мне придется выбирать – я выберу только тебя.


- Ах ты ж…. Святой брат! – взвизгнула Лиз и бросилась ему на шею – она всегда была довольно отходчива.


Крепко обняв девушку, Паулюс блаженно заурчал. Пока он быстрыми поцелуями покрывал ее лицо, руки его направились уже привычным путем в поисках пуговок, крючочков и ленточек.


Неожиданно дверь без стука распахнулась, и на пороге снова возникла старая Барбара с узлом в руках. Глядя на такое дело, она изумленно раскрыла рот и схватилась за то место, где под пышной и гневно вздымающейся грудью билось ее большое и доброе сердце. Она издала несколько нечленораздельных звуков, а затем промолвила чуть ли не басом:


- Я погляжу, изгнание призрака проходит успешно!


- Дражайшая Барбара! – голос святого брата стал вкрадчивым. Он подошел к кухарке поближе. – Это самый новый и очень действенный обряд изгнания привидений. Я обучался ему в дальних странах. И даже успешно держал экзамен. Уж поверь мне!


- Срам один в твоих дальних странах! – отрезала почтенная Барбара. – Как бы в обители не прознали – анафеме предадут, как пить дать!


Она сунула ему в руки узел с одеждой для Лиз и, грозно сдвинув брови, добавила:


- Как переоденетесь, быстро ко мне на кухню оба. Поди, не ели ничего с утра.


22 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»

Прекрасная Катрин, прощаемся с тобою!


Меж нами холод звезд. Меж нами камни дней.


Ты сердцу моему останешься женою.


Во мне навек живешь – нежнейшею душою.


Но от тебя, Катрин, бегу, загнав коней.

Катрин не задумывалась о том, сколько времени провела в дороге. Для своей поездки она выбрала Фабиуса, про которого Серж всегда говорил, что тот особенно смирен и послушен. Вряд ли этот конь способен догнать Игниса. Но маркиза, отчаянно погоняя жеребца, вспоминала всех святых с просьбой, чтобы супруг ее все же остановился где-нибудь для отдыха.


Она знала, зачем она едет – вернуть Сержа. Но ничуть не знала, как это сделать. Что она может сказать мужу, как убедить его бросить ужасную затею. Катрин до боли закусывала губы. Он ей не верит. Господи! Он не верит ее словам, не верит ее поступкам. И что бы она ему ни сказала, для него все будет звучать фальшиво.


Не будучи хорошей наездницей, маркиза, после долгих часов, проведенных в седле, чувствовала себя крайне уставшей. От своих раздумий она устала не меньше. Ее терзало то, что не была хорошей матерью, оставив сына на чужих людей. И то, что совсем не была хорошей женой. Теперь уже дважды. Герцога Робера она предавала в мыслях. А Сержа, за которого готова была умирать снова и снова, предала наяву. Как такое могло случиться? Сами боги позавидовали ее счастью, или она совершила непоправимую ошибку, поверив своим глазам?


«Вы сами целовали короля».


Катрин вздрогнула. Никогда ее губы не касались губ Мишеля! Там, в саду Трезмонского замка, рядом с ней был Серж. Муж, считающий ее лгуньей.


Когда стемнело, лесные звуки стали пугать ее. Вглядевшись в быстро сгустившуюся темноту, она с облегчением увидела огоньки постоялого двора. А подъехав ближе, услышала протяжные звуки дульцимера и голос, который узнала бы среди тысяч других.

Отныне только ночь. И серебро покровом.


Скитаться без любви - здесь в солнце нет нужды.


Пусть будет холод звезд - прощальным твоим словом.


А свет их в небесах - светом очей суровых,


Что страннику вовек нужней глотка воды.

«Трубадур и в поход ходит с дульцимером», - усмехнулась Катрин, прошептала благодарственную молитву, пониже натянула на глаза капюшон и зашла внутрь гостиницы, которая слабо освещалась парой факелов.

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги