— Лиль, ну ты чего?..
Вернувшаяся с обеда Света обнаружила меня мечущейся по торговой зале. В кафе я сегодня вместе с ней не пошла. Потому что дожидалась начальства в надежде вызнать хоть что-нибудь об Алексееве. Но подруга приволокла мне целую коробку с полноценным обедом, в которому я уже вряд ли притронусь.
— Свет, ты же прикроешь? Я на такси буквально туда и обратно. Милованов опять куда-то по делам укатил, и я не успела у него отпроситься.
— Слушай, ну не думаешь же ты, что Ахматов… — она замолчала, прикусив нижнюю губу. На её милом лице читалось откровенное замешательство.
И это только усилило мою и без того бушевавшую панику. Вот. Вот именно. Подруга в этом не признавалось, но у неё на лице ведь написано, что она тоже не уверенна в способности моего мужа сдержать свой разрушительный гнев.
— Свет, ты сама всё понимаешь. А я просто свихнусь, если прямо сейчас не узнаю. Будто мне и без того мало головной боли. Просто… согласись, на Алексеева это совсем, совершенно не похоже. За всё время, что мы тут работаем, он дольше чем на день никогда не пропадал.
Я зря стала проговаривать свои наблюдения вслух — так они обретали отчётливую форму, звучали ещё убедительнее, ещё страшнее.
— Понимаю. Лиль, я всё понимаю. Езжай, — она отошла к стойке, забрала с неё мой несостоявшийся в обед. — Я это в холодильник пока положу. Вернёшься и пообедаешь.
Она посмотрела на меня очень пристально.
— Ты ведь вернёшься, верно?
— Само собой. Рабочий день в самом разгаре.
Подруга вскинула к глазам запястье с часами:
— Так, если через час я от тебя весточки не получу, я на офис Ахматова полицию натравлю.
Невзирая на всю нервозность, я умудрилась коротко рассмеяться.
Полицию надо было вчера вызывать. Прямо к нам на дом. Потом что происходившее вчера ночью на кухне иначе как преступлением против здравого смысла не назовёшь.
Совершенно неуместные воспоминания…
— Обо мне не беспокойся. Серьёзно, Свет, обо мне стоит меньше всего беспокоиться.
— Неужто? — подруга окинула меня выразительным взглядом. — Ты, Лиль, конечно, и в пять утра после целой недели беспробудной гульбы будешь выглядеть красоткой, но…
Да знала я, знала. Бледность, тусклый взгляд, тени под глазами от недосыпа. Вот уж где красотка, ничего не скажешь…
— Не критично, — я сунула телефон в сумку и поправила лацканы пиджака. — Это всё поправимо. Мне только нужно узнать, поправимо ли всё в случае с Алексеевым.
— Ну, бог в помощь, — Света отправилась в подсобку вместе с обедом. — Но я не шучу. Жду час и вызываю подмогу.
Вот так полетели к чертям все мои намерения забыть о вчерашнем, начать поиски съёмкой квартиры и планирование своего ближайшего будущего.
Всё собою затмила тревожная информация от Милованова.
Из-за перманентного стресса работавшее на всю катушку воображение рисовало инфернальные картины.
В итоге наименьшим злом мне уже начинало казаться банальное избиение.
И я знала, если это случится, Герман ни за что не будет скрывать того, что натворил. Не будет замалчивать, не будет отнекиваться и прятаться от ответственности. Он примет последствия с гордо поднятой головой. Потом ещё заявит, что Алексеев недостаточно получил. Что стоило лучше стараться.
В вопросах утверждения власти Ахматов предпочитал открытость, и все его намерения, все его действия отличала прозрачность. Да, это я. Я это сделал. Потому что это моё право — право сильного. Я отстаиваю, я защищаю, я беру своё.
А меня он по-прежнему считал своей.
Вчерашний случай на кухне это доказывал.
При том что поцелуй в своём кабинете сам же окрестил ошибкой, которая не повторится.
Какие ещё тут могли быть выводы кроме тех, что напрашивались? Холодным разумом там и не пахло. Он действовал, полагаясь на то, что чувствовал и переживал.
А это опасно. В первую очередь для тех окружающих, кого Ахматов мог причислить к виновным в своём состоянии.
«Ты слишком строга, — возразил моим мыслям невидимый некто. — Он никогда не позволял себе ничего, за что его можно было бы считать откровенно жестоким. Он знает, что за подобное ты его никогда не простишь».
Я усмехнулась этому неожиданному возражению, поймав в зеркале заднего вида любопытствующий взгляд таксиста.
Думаю, сейчас мы с Германом слишком далеки от той точки в наших с ним отношениях, когда его действительно тревожила перспектива быть мною непрощённым.
Проблем с пропуском на главном ресепшене не возникло. Я пересекла громадный холл офисного здания, поднялась на тринадцатый этаж, свернула налево, ко входу во владения генерального, но дверь оказалась закрытой.
Я нахмурилась, взглянула на часы.
Время обеда давно миновало.
Хотя большим начальникам закон обычно не писан.
Но ведь и секретарша отсутствовала — двери в приёмную оказались закрыты.
И я уже развернулась, чтобы отправится на поиски хоть кого-нибудь, кто пролил бы свет на ситуацию, когда завидела в коридоре ещё одного посетителя — ко мне приближалась рыжеволосая дрянь.
Марина Игнатьева.