Измена. (не) Любимая жена

ЭПИЛОГ

— Здравствуй, Лиля.

Я подняла взгляд на свекровь, аккуратно поправляя чепчик на тёмных кудряшках сына. Влад совсем недавно поел и теперь довольно сопел у моей груди.

— Здравствуйте, Надежда Георгиевна. Здравствуйте, Александр Валентинович.

Свёкры остановились в паре шагов от моей постели, а медсестра, ободряюще мне улыбнувшись, кивнула и прикрыла дверь частной палаты, оставляя меня наедине с посетителями.

— Герман сказал, что мы можем тебя навестить…

В лицах обоих читалась такая искренняя нерешительность, что мне до сих пор было очень сложно в это поверить.

Но я решила повременить с недоверием — ради себя, ради мужа и, конечно же, ради нашего новорожденного сына. Потому что успела заметить — Ахматовы уже смотрели на внука с нескрываемым обожанием.

— Мы хотели бы извиниться, — в пронзительно-чёрных глазах свёкра сквозило если и не раскаяние, то как минимум сожаление. — Я хотел бы извиниться. Я в первую очередь. Потому что не верил в ваше… в вас. Не видел Германа вместе с тобой. Не представлял, что вы по-настоящему друг друга любите.

Господи, что Герман такого ему наговорил в тот самый день, когда всё изменилось? Когда Марина Игнатьева созналась в своих манипуляциях, а Герман помчался к родным и выставил им ультиматум. Либо они целиком и полностью принимают меня, либо навсегда теряют старшего сына.

Подробностями разговора он со мной не делился, но позже гостивший у нас Артур с восторгом описывал это в таких красках, будто там разразилась настоящая баталия.

И Ахматовым потребовалось время, много времени, чтобы принять окончательное решение.

Они пытались наладить отношения с сыном, не сдавая позиций, но так и не преуспели.

Они полагали, что он погорячился и преувеличил. Полагали, что хорошо знали своего сына.

Они ошибались.

А потом… потом в нашей жизни появился Владислав Германович.

И этот неприступный бастион всё-таки сдался.

Первое время Герман бушевал и отказывался давать своё разрешение на визит, но я его уговорила.

— Ради тебя, — муж приник к моим губам долгим и жадным поцелуем, дав мне прочувствовать, как истосковался по нашей близости. — Только ради тебя.

— И ради сына, — с улыбкой напомнила я. — Не лишай Влада бабушки и дедушки. Он тебя за это не поблагодарит. Давай выбираться из этого порочного круга войны отцов и детей.

И супруг, конечно, сдался. Сегодня мы все праздновали победу, потому что побеждённых в таких войнах быть никогда не должно.

— Вы, может, и не поверите, но я вас понимаю, — я отогнула край пелёнки, чтобы гости могли получше разглядеть своего внука. — Вы его любите. И хотели его защитить.

— Не слишком-то большое утешение, — проворчал старший Ахматов, очевидно, не желая снимать с себя ответственность за этот застарелый конфликт. — Но я старый упёртый дурак, и с этим, боюсь, придётся как-то мириться.

Я улыбнулась, покачав головой.

— Я принимаю ваши извинения. И не держу на вас зла.

Мой взгляд невольно перескочил на переминавшуюся от неловкости свекровь, которая ненароком выпала из разговора.

— Лиля… я даже не знаю… не знаю, что тут сказать. Я… мне очень жаль. Очень! Сама бы я такое никогда не простила.

— Вы к себе слишком строги, — и я с нескрываемой радостью осознала, что действительно говорила от чистого сердца. — Я очень рада, что вы с Германом снова общаетесь.

— Мы тоже, — тихо отозвалась Надежда Георгиевна и снова бросила украдкой взгляд на мирно сопевшего внука.

Я улыбнулась своим посетителям:

— Оставайтесь. Я попрошу, чтобы нам принесли что-нибудь перекусить.

И без труда отрезала им все пути для отступления:

— А когда Влад проснётся, я наконец-то познакомлю вас с вашим внуком.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Конец