Измена. Она его украла

Глава 31

Возвращаюсь домой, застав на месте только мать.

— Где отец?

— Уехал на работу. А как твои успехи?

— Кое-что нашел, но заступать только через две недели. Мне бы еще какую-нибудь работенку.

— Тетя Люба говорила, что ей на склад человек нужен, — мать мнется, — но там работа тяжелая — ящики таскать, мешки.… Даже и не знаю, подойдет ли тебе такое?

А мне что? Гордость — давно забытое чувство. Любая работа сойдет, лишь бы занять руки и голову.

— Звони Любе, — соглашаюсь.

После получасовой беседы мама наконец-то сообщает:

— Готовы тебя взять. Тёть Люба поручилась, ты уж не подведи, Владюш!

— Понял.

Сбегаю к себе в комнату, где прячусь до самого ужина. За время отсидки отвык от нормального общения: сторонюсь отца и мать, пытаюсь свести все контакты к минимуму. А душа внутри — будто коркой взялась. И хочется быть нормальным, как все. И не получается. Может, время нужно, а может — потерян для общества навсегда.… Отброс!

За ужином мать поднимает неприятную тему. И чего ей все неймется?

— Влад, а ты со Светой пообщаться не хочешь? Все-таки столько лет прошло, узнать — как она там. Мне писать ей неудобно, а ведь невестка. Хоть и бывшая.

Я чуть котлетой не подавился.

— Мам, ты чего? — даже вилку отложил. Смотрю на родительницу и не понимаю: я пока срок на зоне мотал, земля часом не сместилась с орбиты??

— А что? Может, она одна. И уж позабыла все. Попробовал бы семью восстановить. Или так и будешь век коротать — бобыль бобылем?!

— Мама!!! Ты совсем связь с реальностью потеряла? Света, еще до всех событий, нашла себя хоря. У всех под носом! На работе шашни крутила! Но на это я еще мог бы закрыть глаза и простить. Но то, что она плела в суде — не лезет ни в какие рамки. Именно ее показания стали решающими. Света меня посадила. Украла двенадцать лет моей жизни! Убила меня, понимаешь?!! — швыряю в приступе неконтролируемого гнева тарелку об стену. Все, что носил глубоко в себе — прорвалось наружу. Никто не знает правды, кроме меня. Даже родители. Ради их безопасности — я промолчал, когда сыпались обвинения. А Светка…. Бог ей судья! Хотя руки чешутся придушить эту лживую дрянь за тонкую шейку!

— Владичка, я же не знала, — мама смаргивает слезы, и бросается собирать осколки. Запал спадает так же внезапно, как возник.

— Я сам, — отбираю у нее совок и веник. — Прости, мам. Но о Свете не спрашивай больше.

— Сынок, ты… гхм… говори, если что надо. Деньги, или звонок кому. Я подниму старые связи, — бормочет отец, стирая скупые мужские слезы. Черт! Не хотел я, чтобы вот так! Своих стариков беспокоить… Они-то этого не заслужили. Дерьмовый я сын, как показывает жизнь. Но постараюсь это исправить. Чтоб на склоне лет им не пришлось за меня краснеть!

— Спасибо, бать. Я сам разрулю. Мамка с работой подсуетилась, и я кое-что нашел. Прорвемся. И простите за ужин, — ухожу к себе. Но, по сути — сбегаю. От взглядов, жалости, сожаления… Тяжело видеть разочарование в глазах предков.

Лежа на кровати, прокручиваю в голове тот самый день. Все пошло не по плану. Сначала Таня оказалась в больнице. Вся в порезах, спина — исполосована. Как увидел, кровь в жилах закипела. Сам хотел порезать Юрца на мелкие лоскутки. А тут звонок от клиента: пора отдавать должок или мы к родителям домой нагрянем. По рукам и ногам опутали, уроды!

Были у меня догадки, что Юра не из воздуха денежки делает, и запас определенно у него есть. Кто только дернул за язык сказать об этом моему «клиенту»?! Прислал головореза в помощь посреди ночи. Еле уговорил его не заходить в дом. А там Танюшка — мечется на простынях в жаре.

Оставил ее, дом закрыл, и поехал к любовнику жены — трусить бабло, как выразился «помощничек». Вытрусили. Вместе с жизнью.

Прикрываю веки. Господи, почему все так обернулось? Ни денег не увидел, ни счастья… Сел за чужой косяк. Я к Юре и не притрагивался. Только присутствовал. По сути — соучастие. А сел как исполнитель!

Двенадцать лет. Огромный отрезок жизни, как ни крути. Самый сок упустил, всю молодость. А что дальше? Медленное увядание. Одиночество. Такое отчаянное, что иногда мысли посещают: а может, ну его? Такую жизнь?

Но что-то во мне противится, отметает эту идею. Трусость? Нет. Вера в лучшее? Нет, давно этим не страдаю. Наверное, чертов инстинкт самосохранения не дает покоя. Гонит в шею, заставляет переставлять ноги. И я иду, гребу против течения. Жизнь бьет, а я снова встаю. Оптимист хренов!