Измена в подарок

Глава 1

– Ну чё ты такая неласковая? Я ж по-хорошему…

Петька бесцеремонно притянул меня к себе и скользнул губами по плечу. Вернее попытался скользнуть, но, получив решительный отпор, слегка озадачился. Правда, хватило ненадолго. Пара мгновений, и его быдловатая наглость плеснула с удвоенной силой. Он снова обхватил меня за талию и рванул к себе, противно нашёптывая куда-то в шею:

– Светуль… Светик… Свето́-о-очек…

От него воняло куревом и дорогим парфюмом, по разгоряченным душной ночью и пивом виска́м медленно ползли капли пота. Я пихнула его локтем и, в который раз за последние два часа, сдвинулась в сторону. Машка покорно потеснилась, одарив при этом Петьку таким взглядом, что будь он хоть чуточку адекватнее – сквозь землю провалился бы. Но Петьке было пофиг. Поправив прядь за моим ухом, он выждал пару минут и… снова придвинулся. Машка раздражённо цокнула:

– Свет, я уже на одной половинке сижу. Всё, мне некуда больше отползать! Может, пошли по домам?

Я замешкалась на мгновенье и едва заметно мотнула головой:

– Не, давай ещё посидим.

Машка фыркнула и обречённо упёрлась лбом в ладонь. Ещё немного – и психанёт! Пожалуй, можно бы и встать – пойти прогуляться или, например, пересесть на бревно, чуть поодаль, туда, где бренчал на гитаре Стас из четырнадцатого квартала… Но как я могла уйти, если через стол напротив сидел ОН?

***

Новенькие красивые шестнадцатиэтажки выросли на этом участке всего каких-то восемь лет назад. Их строили сразу комплексом из двенадцати домов – четыре просторных квадратных двора, аккуратно связанные между собой тротуарами. А до этого здесь был частный сектор. Удивительное дело: справа через дорогу – высотки, которым уже, наверное, лет по сорок, слева детский сад, а за ним такие же бетонные уродцы. Да и вообще, куда ни глянь – цивилизация… И вдруг – частный сектор! Это место все жители нашего района называли не иначе как Простоквашино. Здесь орали по утрам петухи, гоготали гуси, бродили флегматичные козы… По весне здесь буйно цвели, заставляя прохожих вздыхать от необъяснимого счастья, абрикосы, вишни и сирень. Отсюда летними вечерами томно тянуло банным дымком и навозом. Настоящий сельский заповедник в городской черте! Неудивительно, что молодёжь из бетонных кварталов предпочитала гулять ночами именно по тёмным улочкам странной деревушки, обжиматься под калиновыми кустами и подстилать на брёвна для посиделок мягкие лопуховые листья.

Однако город взял своё. Простоквашино сровняли с землёй, расковыряли котлованами, занозили сваями, устелили дорогами и тротуарами. Очень быстро, в какие-то два года, частный сектор превратился в молодые, сияющие свежей облицовкой каменные джунгли. И, казалось бы – конец романтике… Но в одном из новоявленных дворов, как чудо, как протест, как воля к жизни и памятник былому – сохранилась старая раскидистая груша! И будто паломники на Святую землю, к этой груше потянулась молодёжь, привыкшая гулять по Простоквашино.

За восемь лет сменилось не одно поколение. Те, кто первыми открыли это место – уже гуляли под грушей со своими детьми. Те, кто гуляли здесь, будучи детьми, – приходили теперь по ночам, чтобы бросать друг на друга осторожные взгляды и вздыхать от любовных мук.

Груша по-прежнему оставалась местом притяжения. Сюда шли за последними новостями, здесь назначали свидания, играли в картишки, бренчали на гитарах, отмечали маленькие и большие праздники. Жители окрестных домов давно уже не вызывали по ночам милицию, а у тусовщиков царило негласное правило – если жильцы просят потише, значит, надо потише.

Но несмотря на то, что жила я в соседнем дворе, ночные гуляния под грушей долго оставалась для меня недосягаемой мечтой, потому что родители считали, что главное – это школа. Так что всё, что я могла – это найти предлог пройтись в сумерках мимо заветного места, прислушиваясь к доносящимся оттуда смеху, игривым повизгиваниям девчат и музыке.

Но в этом году я наконец-то закончила одиннадцатый класс, и папа сдался.

Машка, моя соседка по подъезду, тусила здесь уже третий год, всех знала и часто, сидя рядом со мной, комментировала кто из ребят с какого квартала, кто с кем гуляет сейчас и с кем гулял до этого.

Но и она озадачилась, когда сюда впервые пришёл Димка.

***

– Э, не жульничать! – Димка прикрыл карточный веер свободной ладонью и со смехом отклонился назад, уворачиваясь от назойливого взгляда Анжелки. – Так, дон Пе́дро, поменяйся-ка местами с этой красоткой, она, кажется, теряет контроль. Скоро на голову мне залезет, а я же не железный, в конце-то концов!

Под общий хохот Анжелка игриво обняла Димку и, будто пытаясь заглянуть в его карты, прижалась щекой к оголёному плечу, схватила за руки. Руки, к слову сказать, у него были рабочие – крепкие, слегка ободранные на костяшках пальцы, широкие, перевитые напряжёнными жилами кисти. Местами темнели намертво въевшиеся в кожу тёмные пятна мазута, а может масла или ещё чего-то такого, с чем имеют дело только настоящие мужчины. Автосервис, что может быть мужественнее? – казалось мне тогда и, честно сказать, я и сама готова была строить из себя дурочку, лишь бы вот так же трогать Димкины руки и прижиматься к его голому торсу.

Да, кстати, играли на раздевание. Это было очень смешно – Димка так уморительно комментировал каждый вынутый из своих кроссовок шнурок, с таким наигранным трагизмом возмущался, когда кто-то из девчат снимал вместо майки цепочку или серёжки! До крайностей не доходили, конечно, всё-таки компания у нас была приличная. Обычно тот, кто не хотел больше ничего снимать, сдавался и получал десять щелбанов от победителя. И всё же сама суть игры раззадоривала, побуждала к флирту и заставляла завистливо улыбаться каждый раз, когда кто-то проигрывал.

Я не играла – стеснялась, но страстно хотела бы оказаться на месте Анжелки или Наташки, или Ленки… Да кого угодно! Девчата вились вокруг Димки, как осы над арбузом, и наверняка вздыхали потом до утра, вспоминая его открытый смех и пытливый серый взгляд из-под лукаво приподнятой брови. И я не была исключением.

– Ага! – торжествующе взвизгнула Анжелка и покрыла Димкиного туза козырным валетом. – Сдавайтесь, сударь! И немедля пожалуйте сюда свой лоб!

Она оттянула два длинных пальчика, готовясь надавать Димке щелбанов, но тот патетично вознёс руку и, придав голосу гнусавой хрипотцы, воскликнул:

– Тысяча чертей, сударыня! Но у меня ведь ещё есть штаны!

Под общий хохот и улюлюканье он выбрался из-за стола и, изобразив для начала стриптизёра – этакого утрированно корявого и неумелого, хотя фигурой мог бы дать фору любому красавчику – стянул джинсы, оставшись в чёрных трусах-боксерах.

– Дон Педро, проследи-ка!

Петька сграбастал из его рук аккуратно свёрнутые джинсы и положил на стол перед собой, поверх давно уже снятых кроссовок и футболки.

***

Они появились «под Грушей» в середине июня. Многие тусовщики-парни сразу признали Димкин чёрный «BMW» и были несказанно удивлены его визиту.

– Надо развеяться, а у вас тут девок вон сколько! – с нагловатой ухмылкой пошутил «дон Педро», двоюродный брат Димки, и, окинув компанию придирчивым взглядом, почему-то решил взяться именно за меня.

Он не давал мне проходу. Придумывал ласкательные прозвища, зажимал, пытаясь потискать, громогласно ржал над собственными шутками и безапелляционно заявлял, что как только мне стукнет восемнадцать – сразу же украдёт меня в свой гарем. Братья влились в компанию так быстро и просто, словно были здесь всегда. Поначалу парни из тусовки почему-то заговаривали с Димкой исключительно на автомобильные темы, но он всегда переводил их вопросы в шутку, направлял беседу в другое русло, и, в конце концов, к середине июля уже стал «своим в доску»

Мажористому, неизменно одетому в фирменное новьё Петьке было лет двадцать – двадцать два. Какая у него фамилия, чем он занимается, где учится или работает – никто не знал, да и не интересовался этим.

Дмитрию Ма́зикову минувшей зимой стукнуло двадцать три, он с четырнадцати лет работал у отца в автосервисе, потом служил в авторемонтной роте, а вернувшись из армии, примерно через год, открыл своё дело и успел уже заработать славу мастера – золотые руки. У него есть немецкая овчарка и обязательный утренний ритуал – пробежка и упражнения на турнике, а живёт он в съёмной квартире где-то на улице Пролетарской… Обо всём этом мне рассказывала Машка – и откуда только она умудрялась доставать информацию? Впрочем, скоро стало понятно, что не только Машка интересуется биографией Димки – многие девчонки из тусовки были не прочь посплетничать о нём.

И вот однажды «разведка» донесла, что у вожделенного красавчика, оказывается, есть девушка, что она из богатой семьи, и, на самом-то деле, открытие автосервиса спонсировал Димке её папа. Говорили, что уже идёт речь о свадьбе, и она состоялась бы этим летом, если бы невеста не уехала на пару месяцев в Англию, подтягивать разговорный инглиш.

И сразу всё сразу встало на свои места! Девушка уехала, парень заскучал. Чего уж тут непонятного? Развлекается, как может и, между прочим, в отличие от своего самовлюблённого братца, держится вполне достойно – общается со всеми одинаково, не уделяя кому-то особого внимания. Одинаково одаривает девчат комплиментами, одинаково игриво отвечает на их лёгкий флирт, одинаково спокойно отвергает назойливые попытки стать ближе…

***

– Играем дальше? – возбуждённо воскликнула Анжелка и сгребла со стола карты.

– Ну, как бы… – Димка развёл руками, демонстрируя всего себя. – Если я сниму ещё и трусы, то, боюсь, простыну, заболею и умру. А у меня есть ещё планы на эту жизнь, а у жизни – на меня, так что…

Чёрные боксеры подчёркивали его загорелое, стройное тело – рельефные, но не перекачанные мышцы груди и живота, широкие, сильные плечи и красивые, крепкие ноги – так сексуально, что девчонки разом затихли и лишь слегка перехрюкивались глупыми смешками. Вот Анжелка, счастливица… Он ведь сейчас снова сядет рядом с ней!

– Да не бойся, не обижу! – мурлыкнула та и потянула его за руку. – Давай так – если ты проиграешь, то просто исполняешь моё желание, а если я, то…

– Ага! – Димка вернулся на место, и, случайно поймав мой взгляд, неожиданно подмигнул. – Знаю я твои желания. Но мне нельзя, у меня во, видишь? – он пошевелил безымянным пальцем правой руки, на котором тускло отсвечивало кольцо, – всё на мази́, не могу я на тебе жениться!

– Дурак! – деланно обиделась Анжелка и шлёпнула его по плечу. – Больно надо, пфф! – Но тут же прильнула к нему, запустила пальцы в волосы на затылке. – Ну дава-а-ай! Я, правда, ничего такого загадывать не буду!

– Такого – это какого?

– Такого!

Она откровенно заигрывала, вешалась, и Димка подался вперёд, выскальзывая из её назойливых рук:

– Дон Педро, верни-ка мне штаны, пока ещё есть шанс уйти невинным…

– Если я проиграю, то сниму майку! – выкрикнула Анжелка, и все замолчали, обратив взгляды на её топик надетый на голое тело, а вернее – на высокую грудь размера эдак третьего. – Честно! А ты просто желание моё исполнишь, ерундовое, клянусь!

– Эмм… Заманчиво, конечно, но… Надо подумать!

Окружающие не выдержали:

«Да что тут думать, Димон!»; «Энжи, а можно я за Димку сыграю? Я даже штаны сниму!»; «Кончай томить, соглашайся, Димон!»… – кричали парни.

«Всё хватит, ребят, ну уже ду́рка пошла!»; «Анжел, перестань!»… – кричали девчата.

Я наклонилась к Машке:

– Пойдём, наверное. Что-то мне надоело всё это.

– Не, ты что! Самое интересное начинается! – горячо прошептала та в ответ и, поёрзав на месте, сложила руки рупором: – Анжелка, давай! Покажи ему! Йу-ху!

– Итак, время на раздумье истекло! – крикнул кто-то из компании. – И ваш отве-е-ет…

– Стриптиза больше не будет! – твёрдо ответил Димка и протянул руки к Петьке: – Давай, дон Педро, спасай.

– Не-а, – мотнул тот головой и сгрёб одежду в охапку. – Ты весь коллектив обламываешь, братан. Да давай, чего уж там, сыграй! Ну! Я папке не скажу!

С одной стороны мне отчаянно захотелось дать ему подзатыльник, с другой – занятый сохранностью одежды, он наконец-то оставил в покое мою талию, так что…

Димка пожал плечами:

– Господи, ты видел, я сделал всё что мог! – и, глянув на небо, словно там из-за облака действительно выглядывал Бог, подытожил: – Она сама! Я ни при чём.

Я страстно желала, чтобы Димка проиграл. Чтобы Анжелка загадала ему какое-нибудь тупое желание, типа сгонять за пивом, или проорать петухом. Чтобы этот идиот Петя вернул ему, наконец, шмотки, и Димке хватило ума не связываться больше с Энжи. А ещё желательно, чтобы он сел в другое место. В идеале, радом со мной, конечно, но об этом я даже мечтать боялась.

Димка играл сухо, раздражённо. Ни единой шуточки, ни единого смешного жеста. Было видно, что всё это ему не нравится, и я понимала, что доиграв, он, скорее всего, сразу уедет. Анжелка наоборот, играла медленно и каждый раз, прежде чем сделать ход, строила загадочную мину.

В принципе, можно было идти домой. Смотреть, как Анжелка показывает Димке сиськи я не хотела, а о желании, которое она загадает в случае победы, завтра и так будет перетирать вся тусовка. Я наклонилась к Машке:

– Ты идёшь?

Она только отмахнулась:

– Да погоди!

– Тогда пусти…

– Ты куда, солнце моё?

Наглая ручища снова вцепилась в мою талию и на этот раз, в ней чувствовалось нетерпеливое напряжение, словно происходящее не на шутку возбудило Петьку. Если Анжелка ещё и майку снимет, у него может совсем замкнуть, и шутливые приставания превратятся в настоящие домогательства. При мысли об этом мне стало так противно, что я не выдержала:

– Да отстань ты от меня! Задолбал! Не трогай и даже рядом со мной не ходи, и вообще… – Что «вообще» я ещё не придумала, поэтому просто вскочила, оказавшись в нелепой позе – колени поджимает лавка, а в живот упирается стол, и пихнула Машку: – Пусти!

– Нормально… Чего я тебе такого сделал? – Петька швырнул Димкины шмотки на стол и, зажав меня в объятиях, усадил на место: – Даю шанс на перевоспитание, так что сиди смирно! А будешь и дальше грубить – брошу тебя и женюсь, вон, на Анжелке. Энжи, пойдёшь за меня?

– Пфф… Сначала посмотреть надо, каков ты в трусах, а то, может, нет смысла уходить от Димки! Раздевайся, проверим…

Наверное, это было смешно, потому что все заржали. Я же по-прежнему брыкалась в Петькиных ручищах, от чего наша лавка угрожающе качалась.

– Да отстань ты! Пусти, дурак!..

– Пусти её! – крикнул Димка. – Убери от неё руки, я сказал!

Все как-то дружно замолчали, и только Петька заносчиво рассмеялся:

– Да с чего бы это? У тебя своя развлекуха, у меня своя… братишка!

Димка вскочил, метнулся вокруг стола, схватил Петьку за плечо.

– Хреновая у тебя развлекуха уже пошла, братан. Давай, давай… отпусти её, видишь, перепугал девчонку. Не все же такие, как ты привык.

– Как я привык? – Петька резко дёрнул плечом, сбрасывая руку. – А это к каким же? К таким, которых мы на той неделе на дачу вызывали? – Он развернулся к Димке вполоборота и заговорщически дёрнул бровями: – А если Эльвирка узнает?

– Чего-о-о? – В Димкином голосе сквознула вдруг злость, он даже вытянул вперёд шею и чуть раскрыл руки, принимая драчливую позу. – Это ты на меня повесить хочешь? Ты охренел?

– Я охренел? – Петька двинул меня в сторону и, немного покорячившись, выбрался-таки из-за стола. – Я?! А не ты, братишка, не?

– Отойдём?

– Отойдём!

Удалившись шагов на пять, они стояли друг напротив друга, мерились взглядами и уже сжимали кулаки.

– Э, пацаны, ну хорош!.. – крикнул кто-то, но это не подействовало.

– А ты не много на себя берёшь? – прорычал Димка и сделал полшага навстречу брату. – Ты что думаешь, я перед тобой на цырлах бегать буду?

Тот немедля двинулся навстречу.

– Думаю, ещё как будешь! Ты же не хочешь папаню беспокоить?

– Ой, да хватит вам, нашли из-за чего цапаться! – раздражённо воскликнула Анжелка. – Дим, ну он же в шутку, просто Светка мелкая ещё, не понимает своего счастья. Иди сюда, не хватало только мордобой из-за неё устроить! К тому же – ты проиграл!

– А чего это он проиграл? – Возмущённо загудели пацаны. – Вы не закончили ещё!

– Он карты бросил, вот, смотрите! Я уже всё в них увидела, нет смысла доигрывать.

– Тогда ничья! Ты снимаешь майку, а он исполняет твоё желание!

– Ага, щаз…

– Давай, давай, Энжи! Карточный долг – святое дело!

Внимание компании переключилось на Анжелку, я же, усевшись в пол оборота, как заворожённая смотрела на Димку. От напряжения мышцы его очертились резкими тенями и казались отлитыми из бронзы, а кулаки… Боже, так бы и прильнуть к ним щекой! Вот только – кого они, там, на дачу вызывали? Проституток? От ревности у меня аж в носу засвербело. Было обидно, так, словно Димка изменял мне, а не своей невесте… Невыносимо захотелось сбежать.

Петька вдруг заржал и протянул Димке руку:

– Да хорош, братан, ну понял я – сильно не приставать. Но это ж всё в шутку, ну ей же самой нравится, так, для виду только пищит. Не нравилось бы – давно бы ушла, я ж её к ноге не привязывал. Но она же здесь сидит! Значит, ей нравится?

Димка окинул меня задумчивым взглядом и словно нехотя ответил на Петькино рукопожатие.

– Интересные у вас нежности, ничего не скажешь.

Хлопнув друг друга по плечам, он разошлись по своим сторонам стола.

– Милые бранятся – только тешатся! – заявил Петька и, закорячившись наконец на своё место, снова сгрёб меня в охапку. – Правда же, Светик?

– Да пошёл ты! – зло зашипела я и, вырываясь, попыталась вскочить, но Петька, не пуская, тоже резко дёрнулся и потянул меня на себя.

Самодельная шаткая лавка качнулась, и все пять человек, сидящих на ней, с громким единым охом, а потом и хохотом сильно накренились назад. Лавка пару мгновений повисела под критичным углом – видно кто-то успел ухватиться за стол, но не выдержал общей массы падающих – и рухнула назад.

Смех, визги, причитания… Петька, прижимающий меня к песку: «Свету-у-уль», его губы на моей шее… А я не могу даже отпихнуть его. Я задыхаюсь от боли, мне кажется, что голень, которой я со всей дури стукнулась об стол, переломана, из неё торчат кости и хлещет кровь… А Петька всё наглеет, и ребята уже начинают замечать это:

– О-о-о… похоже мы тут лишние!..

– А говорила – те трогай! Все вы бабы такие!..

– Дим, ты должен исполнить моё желание!.. – капризно причитает Анжелка.

– Какое желание, Энжи? Не-е-е, не пойдёт, майку снимай, давай! – орёт кто-то из пацанов….

– А-а-а, нога!.. – наконец увернувшись от Петьки, застонала я и подтянула её к груди. Кости не торчали, конечно, да и кровища не хлестала – так, сочилась из ссадины, но было очень больно и ещё больше обидно, что Димка наверняка видел, как этот козлина целовал меня. Ну что за придурок, а? За что мне это наказание?

– До свадьбы заживет, – громогласно захохотал Петька.

– У-у-мм… – только и могла простонать я в ответ, активно оглаживая ногу по краям раны.

– Ну, давай, давай, подую… – снова вцепился в меня придурок.

– Да подожди ты со своими шуточками, не видишь, ей больно!

Чьи-то уверенные, сильные руки подхватили меня подмышки и осторожно помогли встать.

– Наступить можешь? Попробуй!

Димка! Его глаза полные озабоченного внимания были так близко, что мне показалось – даже боль утихла.

– Нормально… вроде.

– Точно? Может, тебе в травму надо?

Он прижимал меня к себе, так осторожно и при этом так крепко, что я чувствовала перекаты его мышц, запах его кожи – горячий, слегка отдающий по́том и какими-то машинно-маслянными нотками, и вместе с этим – что-то неуловимо древесное, чуть дымное…

Стоп-стоп! По́том? Разве это может быть приятно?

Да! Чёрт возьми, да! Прильнуть бы к нему, прорасти каждой клеточкой, каждым нервом, так, чтобы навсегда… Какая нога? Какая боль? Лишь бы он продолжал сжимать меня в объятиях…

– Не надо в травму, просто помоги мне до дома дойти.

– А ты сможешь? Может, тебя на машине отвезти?

– Да нет, я в соседнем дворе живу, вон за тем домом.

– Тогда, давай донесу! – и, не дожидаясь ответа, он подхватил меня на руки.

– Э, братан, – засмеялся Петька, – чё за нафиг? Я сам её отнести могу! – Но, слава богу, не полез.

– Ди-и-им, я не поняла… Что больше некому? Ребят, ну помогите кто-нибудь, мы вообще-то не доиграли, я ещё желание на загадала… Петь, он вообще-то твою девчёнку поволок, ничё так, да?

Но Димка уже уносил меня, словно охотник добычу, а я обнимала его за шею и смущённо прятала лицо на сильной обнажённой груди, забывая дышать от волнения.

– Может, всё-таки к врачу?

– Да нет, я, наверное, и идти-то сама смогу, зачем ты…

– Ничего-ничего, целее будешь… – Он помолчал. – Только Петька, наверное, обидится на тебя теперь?

– Причём тут он? Он мне кто, муж что ли? – возмутилась я. – Если честно, меня от него тошнит уже, я не знаю, почему он ко мне пристаёт! Дим… – Любимое имя, выдохнутое в чуть влажное, безумно пахнущее силой плечо, прокатилось по языку так тепло, так интимно, что стало страшно – вдруг он почувствует, как бешено бьётся моё сердце? – Ты можешь поговорить с ним? Меня, правда, напрягают его ухаживания. Да, блин, какие ухаживания… Домогательства!

– Не понял, то есть тебе это не нравится на самом деле?

– Ты смеёшься? Да он меня бесит! Я даже подумываю вообще перестать гулять под грушей, лишь бы с ним не сталкиваться!

Димка с удивлением заглянул мне в лицо, и так получилось, что в это же время я посмотрела на него. Близко-близко. Глаза в глаза. И будто искра какая-то, импульс… Он замедлил шаг, сжал меня крепче и ещё ниже склонил голову, так что даже дыхания наши смешались… И вдруг споткнулся! Едва устояв на ногах, но всё же удержав меня, оглянулся, потёр босую стопу об голень другой ноги:

– Нормальный такой кирпичик! Хорошо не стекло.

Мы оба рассмеялись, но как-то натянуто, что ли…

– Ты бы хоть обулся сначала… И одеться бы не мешало, представляю как мы сейчас выглядим.

– Да кто видит-то? Спят уже все.

– Мало ли… – и я вдруг подумала об отце, который иногда выходил ночью курить на балкон. – Давай я сама пойду, не хватало ещё и в самом деле сломать что-нибудь. Да я смогу, правда!

– За шею меня тогда обхвати…

Я его за шею, он меня за талию – так заботливо и даже чрезмерно крепко, что идти стало неудобно… но, блин, так классно, что какой, нафиг папа? Какой балкон?!

– Све-е-ет! Подождите!

Мы обернулись – за нами бежала Машка. Догнав, она наклонилась, уперлась руками в колени:

– Фу-у-ух… Вы оглохли, что ли, оба? Орала, вам, орала… Фу-у-х… Заговорщики, блин, устроили тут обнимашки… Я тоже домой, пошли вместе!

Мы с Димкой одновременно шарахнулись друг от друга, и оказалось, что я прекрасно стою на обеих ногах и даже ссадина уже не кровит. Но после секундной паузы он снова подставил мне локоть:

– Давай всё-таки доведу, раз уж вызвался.

– Не надо, я с Машкой дойду, тут уже близко, вон, второй подъезд. – Ухватив её под руку, я сделала пару шагов и вдруг очнулась: – Спасибо, Дим!

Он растерянно махнул рукой – такой нелепый в своих труселях, но такой красивый! – и я поняла, что дура. Случая побыть с ним наедине, да ещё и в такой интимной близости, точно никогда больше не представится.

Глава 2

Как я и предполагала, на следующий день вся тусовка знала, чем же закончилась вчерашняя игра: Анжелка не отличилась особой фантазией и зарядила в качестве приза поцелуй. Дальше мнения расходились – одни говорили, что она потребовала французский, другие – что просто в засос. Третьи же возмущались подобной брехне и утверждали, что речь шла об обычном дружеском поцелуе в щёку. Но это всё не имеет значения, так как Димка целоваться каким бы-то ни было способом отказался, а в качестве альтернативы предложил вывезти всю «грушевую» тусовку на речку. Поговаривали, что Анжелка осталась недовольна, но быстро прогнулась под ликование остальных – ещё бы, ведь выезд Димка обещал организовать за свой счёт!

Болячка моя, хотя и зацвела к следующему вечеру огромным синячиной, оказалась ерундовой – так себе, ссадина, поэтому на гулянье мне пришлось надеть джинсы. Но и спрятав ушиб от досужих глаз, я всё равно смущалась, когда каждый второй спрашивал: «Ну как нога?», и врала, что всё плохо. Даже хромоту поначалу изображала. А как иначе? Подумают ещё, что я специально всё подстроила, чтобы уйти с Димкой…

Ох, уж этот Димка!

Я не могла уснуть до самого утра – сначала закрывала глаза и видела перед собой его напряжённое лицо и поджатые губы – такие желанные, такие красивые… Видела их так близко, что приподними я только подбородок и коснусь их поцелуем… Вспоминала его запах, силу рук и щекочущее щёку дыхание, такое прерывистое – будто взволнованное близостью… Но потом вдруг пришла мысль, что он вообще-то пёр меня на руках и само собой запыхался, и это так сильно испортило всю картину, что я тут же почувствовала себя дурочкой и оставшуюся ночь обнималась с подушкой, сходя с ума от щемящей тоски и понимания, что нам с Димкой никогда, НИКОГДА не быть вместе!

Словно в подтверждение этому, вечером следующего дня он практически не обращал на меня внимания, а если и случалось чудо – то так, мельком, как это было до падения лавки. Петька, правда, стал вести себя спокойнее, но уж лучше бы приставал, честное слово!

От отчаяния я перестала есть, частенько ни с того ни с сего пускала слезу. Мама тут же заметила перемену во мне:

– Дочь… А ты случайно не влюбилась? Прям на глазах сохнешь!

Она говорила это игриво, ласково, глядя на меня слегка снисходительно, а я заливалась краской, злилась и начинала отнекиваться. Потом психовала и запиралась в своей комнате, бездумно шаря в телефоне и считая часы до вечера. А вечером начинала вдруг волноваться до дрожи в руках, и каждый раз обещала себе, что не пойду… Но в дверь звонила Машка, и мы, по обыкновению сделав «круг почёта» по бульвару Согласия, всё-таки приходили под грушу.

Ещё раздражало то, что после памятной игры на раздевание, ребята негласно объявили Димку и Анжелку парой и чуть что – сразу предлагали им целоваться. В шутку конечно, но это так бесило! К тому же Петьку надолго не хватило, и он с каждым днём снова становился всё наглее и наглее. Хотя если честно, я даже слегка провоцировала его на это, а потом сама же бурно возмущалась… Но Димка всё равно не замечал меня. После таких гуляний я приходила домой морально истощённая, душа болела, словно обожжённая кипятком, и это уже начинало смахивать на мазохизм, ведь не смотря ни на что, я снова и снова шла под грушу…

Это продолжалось целых полторы недели, а потом настал день «икс».

***

Около десяти утра возле подъезда напротив груши собралась вечерняя тусовка – с рюкзаками, пляжными сумками, бадминтонными ракетками, ластами и удочками… И хотя ещё два дня назад я зарекалась, что точно не поеду на речку – в итоге припёрлась, как миленькая.

Рассеянно болтала с девчатами, искоса поглядывая на блистающую счастьем Анжелку в широкополой шляпе и махоньких шортиках, больше похожих на большие трусы, и набиралась решимости уйти, же понимая при этом, что никуда я на самом деле не денусь…

Наконец во двор въехала Димкина «бэха», а за нею белый микроавтобус. Анжелка без лишних слов продефилировала к чёрной красавице, открыла переднюю пассажирскую дверь… и двор тут же наполнился Петькиными воплями:

– О-о-о, красотуля, отрада бренных членов моих, ну скорее, скорее залезай ко мне на коленки!

Анжелка недовольно буркнула что-то в ответ, на что Петька пробасив громогласно:

– Тогда вас тут не стояло, дамочка! Соблюдайте очередь! – вылез из машины и, бесцеремонно отодвинув хлопающую ресницами Энжи, окинул взглядом компанию: – Свету-у-уля, где ты, счастье моё? Я тебе козырное местечко забил!

Я надвинула козырёк бейсболки на лицо и скользнула в распахнутые двери автобуса.

В итоге Петька ехал на соседнем сиденье, жамкал своей лапищей мою коленку и громко шутил. Его веселье заразило всех, даже водителя. Народ смеялся, травил анекдоты и порывался петь песни, а я думала только о том, что если бы не слиняла в автобус, то ехала бы сейчас в одной машине с Димкой, пусть даже на заднем сиденье, и хрен с ним, что третьим лишним был бы дон Педро… Главное, с Димкой! Смотрела бы на его загорелые, оттенённые белой майкой плечи, на стриженный ёжиком затылок, на руки уверенно держащие руль… Но теперь рядом с ним – на переднем сиденье, между прочим! – восседала Анжелка, а я, как дура, снова терпела Петьку.

***

Общественный, облюбованный дачниками пляж, мы оставили далеко позади и, наконец-то, продравшись сквозь лесок, вышли на просторную, заросшую мягкой травой прибрежную прогалину. Все стенания по поводу того, что пришлось вылезти из автобуса на въезде в дачное общество и тащить барахло на себе добрых пару-тройку километров, тут же стихли. Местечко было отпадное!

Ясени и тополя шелестели на фоне пронзительно-синего неба, отражались в серо-зелёной глади озера, и казалось, что они перешёптываются с ветерком, а может даже поют ему песни… Пышные облака плыли ме-е-едленно-медленно, нехотя изменяя свои сказочные ландшафты: замки – на горные кряжи, долины – на бурные морские волны… А я лежала на духмяной траве и наблюдала за этим волшебством черёз тёмные стёкла очков, расплавлялась от ласковой солнечной неги, и не хотела больше ни-че-го. Вот оно – счастье бытия!

Вокруг царила суета: кто-то из наших сразу занялся костром, другие разбивали на краю поляны небольшую палатку – видно решили остаться с ночёвкой, чтобы порыбачить вдосталь завтра с утра пораньше. Одни девчонки ушли в лес, переодеваться в купальники, другие сходу занялись выкладыванием харчей на расстеленные в тенёчке покрывала. Петька был сразу везде, и, слава богу, пока ещё слишком занят, чтобы докапываться до меня.

Удивительно, но среди общего весёлого гвалта, я безошибочно выделяла Димкин голос, и от его низкого, тёплого тембра становилось так спокойно, что начало клонить в сон…

– Слышала, что Анжелка учудила? – плюхнулась рядом со мной Машка.

Я нехотя приоткрыла глаза.

– Когда?

– Да вот, переодеваться ходили. А… – до неё дошло, что я-то всё это время была здесь. – Короче, она поспорила с Анькой Куликовой, что сегодня, ещё до отъезда, совратит Димку.

– Чего-о-о? – Я приподнялась на локте, сдвинула очки на кончик носа. – Правда, что ли?

– Угу. На бутылку мартини!

– Димку на бутылку мартини? – брякнула я и тут же спохватилась: – В смысле, она что, дура совсем? Небось выпить уже успела?

– Не знаю, если только пивка у кого-то отхлебнула, а так-то не садились ещё за стол. Интересно, как она собирается это сделать?

– Не знаю, и знать не хочу. – Я села и раздражённо обтряхнула с кожи мелкие травинки. – Да и не получится у неё, рожей не вышла!

– Да разве в роже дело… А давай, тоже поспорим кто из них выиграет?

– Ты серьёзно?

– Вполне. Интересно же!

– Ни капельки. И вообще не нравится мне это. Теперь весь день смотреть, как она задницей перед его носом крутит…

– Скорее уж сиськами трясёт, – рассмеялась Машка.

Я дежурно улыбнулась, отыскала взглядом Анжелку… Но тут же, завистливо скривилась и отвернулась. Да уж… Такими сиськами грех не потрясти.

***

Ну конечно я была права, и, несмотря на ненапряжную, вполне приличную атмосферу первой половины дня, вторая вполне могла бы обернуться Анжелкиным триумфом. Все уже были достаточно расслаблены для флирта, откровенных шуточек и красноречивых прикосновений… но, к счастью, объект домогательств пил только минералку, так как был за рулём. Однако это не мешало от души выпивать самой соблазнительнице. Чередуя вино, коньяк и пиво, она с каждым часом становилась всё отвязнее и решительнее, и скоро своей навязчивостью стала напоминать трезвого Петьку. Вот уж истинная пара, просто загляденье!

Петька, кстати, тоже ни в чём себе не отказывал и часам к трём дня стал отдалённо напоминать пьяную свинью. Оно бы может и ничего – всё-таки отдых в дружеской компании располагает, и я сама вполне могла бы оказаться в их состоянии, но, как и Димка, не выпивала, так как отец отпустил меня с одним строгим условием – ни капли алкоголя. Конечно, можно было бы пригубить немного пивка или даже вина в первой половине дня, и я бы, скорее всего, так и сделала, если бы не ОН.

На моё первое скромное «Нет, нет, я только сок!» Димка ответил коротким, слегка удивлённым взглядом, потом я периодически ловила такие же, но уже длиннее и заинтересованнее, а поэтому пришлось держать марку.

Часов около четырёх, в отчаянной надежде избежать Петькиных домогательств, а заодно и вида виснущей на Димке Анжелки, которая в буквальном смысле пыталась положить сиськи ему на голову, я сбежала в лес.

Прошла дальше вдоль озера, по едва заметной в молодом подлеске тропинке, и за одним из «карманов» – небольших, расчищенных рыболовами от кустов и камыша участков берега – нашла замечательное местечко: поваленное дерево лежало над водой, самую малость не касаясь её раздвоенным, похожим на сложенный диван-книжку стволом, и протянувшись метра на четыре к центру озера, уходило макушкой в глубину. Оно было старым, но крепким и гладким. Голая, лишённая коры древесина казалась серебряной – так сильно она была высушена солнцем и временем.

Осторожно пройдя по бревну, я присела, вгляделась в воду. Косые лучики солнца растворялись в её зеленоватой толще, так и не добравшись до дна. Безумно хотелось нырнуть, но где ствол, там и ветки. Кто знает, может они, хотя и обломались, но торчат теперь в тихом омуте, будто копья, и ожидают свою жертву? Так и не рискнув, я уселась на тёплую древесину и опустила ноги в воду. Хорошо!

Гукала горлица, свиристели синицы. Хватая с зеркальной глади тополиные пушинки, плескались рыбки. Солнце припекало, заставляло мочить ладони и обтирать кожу, но уходить я не собиралась, до тех пор, пока не услышала бы перепуганное «Ау-у-у» со всех концов леса. А знала бы раньше, что здесь есть такое местечко – давно бы сюда слиняла.

Разрезав воду плавным зигзагом, из кустов скользнула змея. Я забултыхала ногами, отгоняя её подальше и, залюбовавшись тем, как шлёпают о бревно волны, не сразу обратила внимание на тихий плеск за спиной, а когда обернулась – там уже только круги расходились, словно только что сыграла большая рыба. И вдруг – огромная тень под бревном и почти сразу фонтан брызг! Я вскочила, едва не свалившись в озеро, и сердце сладко замерло – Димка!

– Испугалась? – Отфыркиваясь, он подплыл ко мне и, ловко подтянувшись на руках, выпрыгнул из воды. – А я-то думаю, куда ты делась? Так и понял, что диван нашла.

– Диван?

– Диван. – Он блаженно откинулся на «спинку» дерева, подставил лицо солнцу. – Разве не похоже?

– Ну, вообще да, что-то есть. – Я помолчала. – А ты не боишься, что там могут быть ветки?

– Не-а. Я это место с детства знаю. Это дерево раньше знаешь, какое было – ого-го! А потом ту часть, что уходила под воду, рыбаки отпилили, чтобы лодки резиновые не дырявить, а та часть, что осталась… Она осталась. – Он улыбнулся. – А ветки, кстати, у него отвалились ещё до того, как оно рухнуло, так что…

Он говорил, а я смотрела на него – на дорожки стекающей по груди и животу воды, на собравшуюся в пупочной ямке лужицу, на крепкие ноги и руки… Смотрела на сверкающие в волосах капли, и мокрые, слипшиеся красивыми пучками ресницы закрытых глаз… Смотрела и млела – снова наедине, снова так близко…

У меня аж дыхание сбилось. Я разволновалась, мелко засуетилась… и втянула живот. Потом подумала и положила ногу на ногу. Представила, как будет выглядеть моя поза с его ракурса и, переменив ноги, сцепила руки под грудью, так, что бы плечи выглядели острее, а собственно грудь – пышнее. Слегка развернула корпус, и в качестве последнего штриха натянула носочек «верхней» ноги.

Димка открыл глаза, окинул меня смешливым взглядом.

– Погоди, а ты что, не купалась ещё здесь? Да ладно?! Места лучше не придумаешь! – Поднялся. – Давай?

– Давай!

Он как стоял боком, так и взвился вдруг вверх и, ловко развернувшись прямо в воздухе, щучкой ушел под воду.

– Ну давай, чего ты? – вынырнув крикнул он, – нет там никаких веток!

Я осторожно, способом «мешок картошки», сползла с бревна, взвизгнула, перед мгновенным погружением с головой и, вырвавшись из холодной глубины на прогретую солнцем поверхность, счастливо рассмеялась.

Навернув приличный круг, мы вернулись к «дивану» и тут я удачно облажалась, не сумев взобраться на него. Почему удачно? Потому, что Димка оказался, вдруг, близко-близко за спиной, обхватил меня за талию:

– Давай помогу.

Я подпрыгнула, руки его ловко метнулись с талии на бёдра, уверенно подтолкнули мою филейную часть. Брыкаясь, соскальзывая и теряя силы от смеха, я, наконец, закорячилась на бревно. Неистово билось сердце, сладко-сладко разливалось в животе счастливое тепло.

– А научи меня щучкой нырять? Только сразу говорю – я боюсь!

Он с готовностью согласился. Осторожно обнимал, «ставя» мне руки, спину. Постепенно смелел, затягивал прикосновения, проскальзывая иногда ладонями по коже – будто случайно, но так нежно… И конечно, после каждого моего неуклюжего ныряния, хватался за талию и бедра, помогая взобраться на трамплин. Скоро границы стёрлись, просто забылись в пылу веселья – мы резвились, прикасаясь друг к другу безо всякого контекста, без стеснительной осторожности и неловкого молчания. В один из моментов Димка оказался на бревне раньше меня, подал руку:

– Хватайся!

Попытался вытянуть, но это оказалось сложнее, чем, если подсаживать снизу. С четвёртой или пятой попытки дело пошло, и я умудрилась-таки упереться стопами в бревно, но когда уже почти выбралась, ноги вдруг соскользнули. Я ухнула вниз, повиснув на Димкиной руке и протяжно застонала. Он всполошился:

– Ты чего?

– Нога…

Живо оказавшись в воде, он подхватил меня за талию, пружинисто напрягся:

– Только потихоньку… Готова? – и вдруг: – Стой! Давай лучше я поднырну под тебя, посажу на плечи и вытолкну, а ты руками, хватайся и… Сразу так надо было. Давай, спиной к дивану повернись.

Действительно так было намного удобнее… но и гораздо интимнее, прямо-таки до сковывающей неловкости. Однако Димка, похоже, этим вопросом не парился. Выбравшись следом, уселся рядом:

– Та же?

– Угу… – Я потёрла ногу. – Прям по старому синяку. Вот, блин, а ведь почти сошёл… сколько я на него бадяги перевела!

– Покажи!

Он закинул мою ногу себе на колени, осторожно ощупал голень… И не успела я возрадоваться тому, что с утра брилась новым станком и кожа до сих пор гладкая, как меня обсыпало во-о-от такенными мурашенциями… Димка улыбнулся:

– Замёрзла?

– Есть немного…

И действительно – заигравшись, мы даже не заметили, как на солнце налетело огромное, черное облако с золотыми краями, и сразу усилился и посвежел ветер.

– Может, пойдём уже? – неуверенно спросила я.

– Не, давай ещё посидим…

Он осторожно опустил мою ногу, и, придвинувшись вплотную, приобнял, поглаживая ладонью плечо.

– Сейчас туча пройдёт и снова будет жара. Правда, ненадолго.

– Почему?

– Солнце скоро зайдёт за деревья. Зато потом настоящий кайф начнётся: не жарко, не холодно – идеально! Ну и комары…

– Подумаешь… Они все давно сдохли от пекла, а те, которые выжили – слабаки́.

– Не скажи. Лесные, это тебе не городские.

– Всё равно фигня! У меня такой спрей от них, что будь они хоть таёжными…

– А у меня спрей в машине остался. Совсем не подумал.

– Не проблема, возьмёшь мой. Только он гвоздикой пахнет. Ты как к гвоздике?..

– Да без разницы… Она у меня с солёными огурцами ассоциируется.

– И у меня…

О боже, мы говорили о какой-то ерунде, но делали это с таким умным видом, словно важнее комаров и солёных огурцов ничего на свете не было! И оба понимали, что стоит нам замолчать – и близость либо сразу закончится, либо перерастёт в нечто совершенно не нужное, но такое манящее…

Я вздрогнула:

– Ой, дождь… Дождь!

Первые крупные капли шлёпались редко, и казались ерундой … Но потом они застучали всё быстрее и вскоре обернулись настоящим ливнем. Я завизжала:

– Бежим скорее!

– Да ты что, самое интересное началось! Останься!

Мы сидели под дождём, ловили капли на язык, хихикали и прижимались друг к другу всё теснее. Спасения не было, вода лила с нас ручьями, обволакивала, связывала, словно мы сидели в каком-то странном коконе. Одном на двоих коконе… Но в то же время становилось не на шутку холодно, я начала ёжится и подрагивать.

– Хочешь согреться? – шепнул мне на ухо Димка. – Прямо сейчас, хочешь?

Сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле, а он широко улыбнулся и окончательно лишил меня способности соображать:

– Айда, купаться!

– Сейчас?

– А когда ещё? Давай!

Мы соскользнули с бревна так же в обнимку, грузно, как влюблённые тюлени. Вода оказалась неожиданно тёплой, о такой говорят – «парное молоко», и только по ступням вились ледяные змейки.

– Ой!..Что это?

Димка рассмеялся:

– Родники. Иди сюда… – Удерживаясь одной рукой за бревно, второй подхватил меня под локоть и потянул на себя. – Подними ноги.

Я послушалась, попыталась приподнять их над водой, но вышло довольно корявенько.

– Ну ты… Всё же намного проще! – И, ухватив под колено, Димка закинул мою ногу себе на талию.

Я затрепыхалась вырываясь:

– Не… не надо, мне неудобно так…

– Ну чего ты испугалась?

Короткий летний ливень вроде бы заканчивался, и из-за золочёного края тучки уже начинали проглядывать робкие лучи солнца, а вместе с ним заканчивалось что-то бо́льшее, и любая близость, а уж тем более ТАКАЯ, казалась… Ну ладно, я просто не была к этому готова. Я испугалась! Смущённо потупилась:

– Не надо, Дим…

– Извини, я без умысла… Извини.

Я не ответила, только подалась на всякий случай чуть назад. Повисло неловкое молчание и, лихорадочно придумывая, чем бы его прервать, я вдруг ляпнула:

– А когда мы обратно поедем?

– Что, надоело уже?

– Да нет, я просто… – Вообще отец отпустил меня до девяти, но этим летом всё было по-новому и как-то так сложилось, что если я периодически отзванивалась и сообщала, что у меня всё нормально, то могла гулять хоть до утра. – Мне бы домой позвонить. Здесь есть связь?

– Есть, правда слабая. Думаю, часиков до девяти здесь побудем, просто я хотел дождаться темноты, чтобы сделать вам всем сюрприз.

– Какой?

Димка загадочно сощурился:

– Говорю же – сюрприз.

– Ну Ди-и-им…

– Хорошо, тебе скажу. Но только на ушко!

Я улыбнулась и подалась к нему. Он склонил голову, коснулся дыханием моего виска:

– У тебя глаза цвета дождя.

От неожиданности я расцвела. Глупая, счастливая улыбка выдавала, наверное, всё на свете… Так неловко. Хотела отстраниться, но Димка осторожно положил руку мне на талию, удержал.

– А улыбка похожа на рассвет – такая же светлая и скромная. И желанная… как твой поцелуй.

И, не успела я опомниться, как спасаться бегством стало поздно. Слишком уж долго я об этом мечтала, слишком сильным было притяжение, чтобы противиться ему снова и снова.

Я ответила на смелость Димкиных губ взаимностью. Прильнула к ним – жадно, взахлёб, как утомлённый путник к спасительному источнику, и, забывая всё на свете, упивалась ответной жаждой его поцелуя, его страстью и нежностью. Руки мои сами собой скользнули на крепкую шею, обвили, сливаясь с Димкой каждой клеточкой кожи, не оставляя шанса на бегство. Ему? Нет, себе…

Одной рукой удерживаясь за дерево, другою Димка сначала робко, а потом всё смеле и смелее оглаживал мою спину. Задевал иногда застёжку бюстика, отчего я невольно вздрагивала, и тут же скользил ею вниз по позвоночнику, вскользь по завязкам бикини и опять вверх по спине, по шее, запуская пальцы в распущенные волосы… И вдруг оторвался от моих губ. Хватая воздух, будто выброшенные на берег рыбы, мы упёрлись лбами, переплелись затуманенными взглядами… И снова в омут. Поцелуй без начала и конца, без возможности дышать и думать. Поцелуй, разжигающий такую страсть, что, казалось, сердца наши бились теперь одно об другое, разгоняя горячими волнами кровь и пробуждая естество…

Его ладонь скользнула по моей щеке, осторожные пальцы пробежались по шее, ключицам и, наконец, коснулись груди. Замерли на мгновенье, словно ожидая позволения, и вдруг осторожно потянули чашечку лифчика вниз.

– Ах… – разорвала я поцелуй, – Дим… Подожди… – Упёрлась в его грудь локтями. – Что мы делаем?.. Не надо!

И поймав его проясняющийся взгляд, поняла, что он тоже только что очнулся. Отдёрнул руку, отпрянул от бревна, позволяя и мне отстраниться. Я смущённо отвернулась, поправила лифчик.

– Смотри, уже солнце за деревья ушло. Пойдём, наверное, пока никто нас тут… не нашёл.

– Хочешь правду? – тихонько спросил Димка.

– Смотря какую, – неловко пошутила я и крепче ухватилась за бревно, намереваясь карабкаться наверх. – Если сильно горькая, то лучше не надо.

– Когда я тебя первый раз увидел… – он как-то странно усмехнулся, и лёгким прикосновением, заставил меня повернуться к нему. – Ощущение было такое, словно мне пулю в лоб пустили. – Помолчал. – Помню, я ещё подумал тогда – ну пипец же, как можно собственную жизнь под откос пускать?

– С чего ты взял? У меня вообще-то всё нормально… Давай вылезать, а? Я скоро лягушкой стану.

– Не твою жизнь, свою. – Он с трудом поймал мой бегающий взгляд. – Я просто понял, вдруг, что всё-таки поспешил со свадьбой. Эльвирка, конечно, красивая и перспективная, но… – Подняв лицо к небу, провёл рукой по своим волосам, и вдруг тряхнул головой, словно сбрасывая остатки наваждения: – Но дело уже сделано, чего теперь об этом!

Сердце моё пронзительно заныло.

– А ты, в смысле вы… что, уже?!

– Да нет пока, но что тут осталось-то.

Я растерялась. То, о чём ещё пару минут назад я даже не вспомнила, снова стремительно превращалось в безнадёжно разделяющую нас пропасть, и все муки последних недель внезапно навалились на меня с новой силой.

– А девчонки говорили, что это ещё не точно…

– Почему не точно, всё уже готово. И ресторан и кольца, и лимузин. И платье её… за десять штук баксов, представляешь?

– И… когда?

– Двадцать седьмого.

– Двадцать седьмого чего?

– Августа.

Меня будто кипятком обдали.

– Августа?!

– Ну да…

Мы замолчали. Ревность, разочарование, боль, обида, зависть… Один чёрт разберёт, что творилось у меня на душе.

– А зачем же ты тогда… – Мы снова столкнулись взглядами, и меня вдруг осенило: «Ну да! Петька же сразу сказал – развеяться надо…» – Как ты можешь, Дим?! Три недели до свадьбы, а ты… Гульнуть что ли решил напоследок? Не на ту нарвался! Иди, вон, к Анжелке, она бутылку мартини поставила, что совратит тебя сегодня. Тебе даже делать ничего не надо!

И, спасаясь от его близости, от любого возможного прикосновения, я поплыла к берегу.

– Свет, да всё не так! Слышишь? Ну постой, куда ты, там дно поганое!

За спиной у меня плюхнуло, и через мгновение Димкин голос раздался уже сверху:

– Там ил, а в нем палки, раки, змеи и ракушки – чего доброго поранишься. Давай помогу!

Я опасливо замерла, глянула на берег, потом на Димку – он, стоя на бревне, протягивал мне руку:

– Хватайся.

– Обойдусь как-нибудь!

Ил засасывал, в его липкой гуще мерещились рачьи клешни и змеиные зубы, но я мужественно пробиралась к берегу и, наконец добравшись, с трудом вылезла – грязная, словно не купаться ходила, а хлев вычищала.

– Свет, ну ты же знала, что у меня невеста… Да все знают, я же не скрывал! Ну… я и сам не думал, что у нас с тобой так получится, не хотел чтобы так вышло, что я дурак что ли? Ну прости!

– Действительно, – буркнула я себе под нос, – куда ещё глупее? Тем более что Анжелка давно ждёт. Только время потерял.

Мне было плохо – так, словно из грудной клетки выскребли все внутренности, исцарапали рёбра, раскровили покровы. Аборт души, иначе и не скажешь. А ведь ещё вчера я почти смирилась, с тем, что мы с Димкой герои разных романов, готова была вынести свой урок из этой истории и пожелать молодой семье добра… Всё-таки нет ничего более разрушительного, чем подобные качели – от полнейшего, безумного счастья, до глубочайшей тоски. Как теперь из неё выбираться?

***

Шёл седьмой час, солнца на поляне уже не было, но дальний край озера ещё искрился его расплавленным золотом. Тусовка привычно рассосалась на кружки по интересам: одни ребята играли в карты, другие о чём-то оживлённо болтали. Пацаны у самого берега налаживали удочки для утренней рыбалки. Петька дрых на траве возле стола. Кто-то заботливо прикрыл его одноразовой скатертью, но видно комары всё равно не давали покоя, и он периодически просыпался, обводил компанию скучающим взглядом и снова засыпал.

На Анжелку никто не обращал внимания. Она бесцельно бродила по поляне – растрёпанная, с потёкшим макияжем и, то и дело пристраиваясь к какой-нибудь из компашек, начинала нести ахинею. Её не воспринимали всерьёз, и даже раздражались пьяной настойчивости, и всё-таки Анька Куликова, та самая, которой горе-соблазнительница, судя по всему, должна была теперь бутылку мартини, сбегала под раскидистое дерево и, порывшись в куче собранных и спешно укрытых от дождя шмоток, нашла её одежду – шорты-трусы и свободную укороченную футболку. Однако вместо благодарности Энжи послала Аньку по известному адресу и, швырнув одежду «на кого бог пошлёт», продолжила бесцельно бродить по поляне в одном купальнике.

Машку я нашла на бревне возле костра, там, где Стас из четырнадцатого квартала, аккомпанируя себе на гитаре, напевал что-то душевное на английском, наверное, про любовь. Маруська смотрела на него такими восхищёнными глазами, а он отвечал ей таким загадочным прищуром, что я невольно улыбнулась – может, хоть кому-то сегодняшний денёчек принесёт счастье!

Около восьми часов легли сумерки, с каждой минутой становилось всё темнее. Компания, не сговариваясь, потянулась к костру. Димка тоже был здесь. Он, не моргая смотрел на огонь, и словно никого не замечал. Чуть позже сюда же добрела и Анжелка. Распихивая всех на своём пути, она уселась к Димке на колени, обняла его за шею и затихла, а он, кажется, и её и не заметил. Ещё позже пришёл Петька. Я сразу напряглась и после первой же его попытки пристроиться рядом со мной, просто встала и ушла.

За границей света костра темнота оказалась не такой уж густой, ещё приглушённо синело небо, ещё покрикивали какие-то безумные чайки, и от озера тянуло теплой сыростью. В ближнем от нашей поляны «кармане» сматывал удочки какой-то дачник-рыболов. Увидев меня, поздоровался. Немного поговорили о клёве, о том, что жаркая погода не располагает к окуню… Я тот ещё собеседник на тему рыбалки, поэтому разговор быстро угас и рыбак, пожелав мне доброго здоровья ушёл. Вот и хорошо.

Я сидела под деревом и наблюдала, как на середине озера кружат две лодки. Из одной в другую передавались какие-то коробки, разматывались какие-то верёвки, а иногда оттуда долетала забористая матерщина. На воде рядом с лодками колыхался какой-то щит, вроде плота. Контрабандисты? И что тут, можно контрабандить? Свеклу? Петрушку? Окуней, на которых не сезон? Или, может, лягушатину для французского ресторана?

По листьям застучал дождь. Я удивлённо глянула на небо – чистое же! И тут до меня дошло – это не дождь, это кхм… чья-то малая нужда. Не успела согнать с лица улыбку, как из кустов выплыл экран телефона. Его свет ударил мне по глазам, моментально сгустив тьму вокруг, и до тошноты знакомый, слегка заплетающийся голос хохотнул:

– О… Свету-у-уля…

Я аж зашипела от досады.

– Петь… Иди куда шёл, а? Вот серьёзно – не до тебя! И вообще – задолбал ты меня, неужели не понятно?!

– Э-э-э… Опять ты неласковая! Слушай, за что ты меня так невзлюбила-то, а? Я ж тебе ничего плохого не делаю, так просто развлекаемся и всё. Нет, ну серьёзно. Свету-у-уль… Ну Све-е-етик…

Он опустился на траву возле меня и потрепал по плечу, но без своей привычной наглости, почти по-дружески.

– Думаешь, ты мне нужна? Да я, может, к тебе как к сестре отношусь!

– Ага, я так и подумала. Особенно, когда мы с лавки свалились. О-о-очень по-братски ты меня зажал тогда…

Он хихикнул:

– Дурочка ты ещё совсем, счастья своего не понимаешь! А когда поймёшь – поздно будет, я уже на другой женюсь! – Помолчал. – А где ты была-то сегодня так долго?

Я не ответила, и он слегка пихнул меня локтем:

– Эй, где была? Ну давай, колись.

– Гуляла.

– А Мазут, случайно, не с тобой гулял?

– Кто? А, ты про Димку что ли? Почему «мазут»?

– Ну, во-первых, ты видела его руки? Ну? И кто он после этого, как не мазут? А во-вторых – фамилия у него такая – Мазу́тов, куда деваться?

– Ма́зиков он, а не Мазутов!

– Ага, расскажи мне! Это ваша бабья разведка плохо работает… – Он снова пихнул меня локтем. – Ну, колись, с тобой был?

– А тебе какое дело?

– Ну… никакого, если честно. Просто меня сеструха попросила, я и слежу. А самому мне это нафиг не надо, да и надоело – не представляешь как!

– Чья сеструха?

– Чья… – он расмеялся, – ну не Димкина же! Моя, чья ещё?

– Не поняла… зачем ей это?

– Вот… Говорю же, дурочка ты ещё совсем, простых вещей не понимаешь! Замуж она за него выходит! Боится, что уведут, пока она там, за бугром своим… Вот придумала тоже! Наоборот, ему нагуляться сейчас надо, он и так нудный: работа – дом, работа –дом… Ну разве так можно? А как поженятся, так сорвёт крышу, а уже ни-ни… Жалко же пацана! Я считаю, что надо сначала гулять, а потом уже всё остальное. – Петька прижал меня к себе и, разя перегаром, зашептал в ухо: – Я ему проституток как-то вызвал на дачу – такие тёлочки, просто бомба! Из эскорта, понимаешь? За каждую по две штуки зелёных отвалил.

– Погоди, твоя сестра выходит за Димку? Что за бред? – И до меня вдруг дошло. – Или вы не братья?!

– Ой, бли-и-ин, да нет, конечно! Какие, нафиг, братья? Говорю тебе, он мне без пяти минут зять, приглядываю я за ним просто. Брат… скажешь тоже!

– Почему же вы так называете друг друга?

– Да просто, легенда у нас такая, чтоб лучше девок клеить. Вам так почему-то больше нравится. – Он прильнул своей щекой к моей, понизил голос. – Ты же поверила? Ну и расскажи, почему это на вас так действует?

Мне было противно его дыхание, его прикосновения, но я сидела, не шевелясь, и готовилась нырнуть в новую пучину мазохизма:

– Ну и как… – «Даже не вздумай! Просто уйди и забудь…» – кричал мой здравый смысл, но я его игнорировала. – Развлёкся он с теми девочками «за две штуки каждая»? – И сердце замерло в ожидании ответа.

– Неа! Пришлось мне самому отдуваться, деньги-то уплачены! – Петька захохотал. – Не поверишь, но всё, чего я смог добиться, пока нету Эльки – это вытащить его к вам под грушу, хотя совершенно не ожидал, если честно, что он захочет пойти туда снова и снова! Он обычно часов до двух ночи в сервисе своём сидит, а тут, понравилось тусить, надо же… Думаю, Анжелкины сиськи не последнюю роль сыграли. Жаль времени мало осталось…

– Не понимаю я этого прикола. Ну приглядывал бы со стороны, доносил сестре или папе, маме, ну или кому, там, надо. Или, например, не давал бы возможности налево ходить, это ж логично? А ты ж, получается, сам его подталкиваешь к измене! Зачем тебе это?

– А из принципа! Вот он весь такой идеальный, аж тошно. Батя мой ему и бизнес помог запустить, и «бэху» подарил, и дом для них с сеструхой строит… А он, сука, не ценит, как и с проститутками теми! Чё-то там откладывает со своих грошей на собственный домик из говна и веток. Мне, говорит, чужого не надо… Чужого, прикинь? Мудак неблагодарный! – Петька сокрушённо вздохнул. – И всё равно, бляха-муха, хороший! А я всю жизнь херовый, потому, что, мать иху, типа того – бездельник! И у папани, и у мамани, и у сеструхи… – у всех херовый! – Петька снова приник к моему уху, сжал ручищей плечо: – А я обыкновенный, понимаешь? Как все! И уж точно не хуже этого их… золоторукого жестянщика, блин! Да в жопу пусть их засунет, руки свои, потому, что без батиных денег – они херня на постном масле, вот и всё! Мало я что ли хороших мастеров видал, которые под забором спиваются? Вот и этот – да если он Эльку хоть чем обидит, мой батя выжмет из бизнеса и самого́ Мазута и его отца, и не даст больше подняться в этом городе! Мазут прекрасно это понимает, поэтому и строит из себя… А на самом-то деле – обычный козлина!

– Вы оба козлины, если что. Да убери ты руки свои!

– Эу, братуха, это ты там? – раздалось вдруг из-за спины.

Петька зажал мне рот и повалил на землю.

– Петро́, ты с кем там? Ну хорош ныкаться, я вас слышал…

Я наконец извернулась, возмущённо скинула с лица его наглую лапищу:

– Да отвали ты!

– Ти-и-ихо… – прошипел Петька в ответ и снова попытался зажать мне рот. – Ну, чш-ш-ш… Ну пусть он уйдёт, нормально же сидим, чё ты всё портишь?

Но Димка уже был рядом. Схватил Петьку подмышки, швырнул в сторону, так, что тот влетел в куст ивняка, но тут же вскочил, взревел, как раненный кабан и попёр буром:

– Ты чё?! Ты на кого руку поднял?

– Я тебе говорил не трогать её? – сквозь зубы прорычал Димка. – А может, ещё и морду набить, чтобы понятнее было?

– Чё?! Да ты охренел, похоже! Ты понимаешь вообще, НА КОГО наезжаешь?

– Да похер мне, понял?

И, вцепившись друг в друга, они закружили по махонькому пятачку, то и дело проваливаясь в кусты, а то и вовсе – рискуя свалиться в воду.

– Ну всё, хватит уже! – вскочила я на ноги, но сунуться разнимать не рискнула. – Вы оба хороши, так чего вам делить? Хватит!

– Свали отсюда, дурочка мелкая! – огрызнулся в ответ Петька и тут же получил по морде. Судя по звуку удар был хороший. – С-с-су-у-укааа… – взревел он и с новой яростью попёр на Димку.

Голого, в одних шортах, Петьку я в темноте почти не видела – только когда он оказывался в контражуре поблёскивающей глади озера, а вот Димка призрачно белел своей майкой в любом ракурсе и сейчас вдруг припал к земле и затих… И как только до меня дошло, что он душит Петьку, я вскочила, вцепилась в его напряжённые плечи:

– Дим, ты что, не надо! Пусти его!

– Иди к остальным!

Окрик был строгий, но без грубости. Скорее даже усталый. Я растерялась.

– Дим, пусти… Он не трогал меня, правда! Я сама к нему пришла…

– Иди к остальным!

Петька хрипел.

– Да сама я, понимаешь, сама к нему пришла! Просто… Просто он мне нравится! Ну не надо, Дим! Пусти его, пожалуйста! Это я к нему пришла! Сама!

Димка дёрнул плечом, сбрасывая мою руку.

– Поздравляю. А теперь иди к остальным и не лезь не в своё дело!

Я психанула:

– Да пошли вы оба!

И ринулась прочь. Но шагов через десять остановилась. А если он его убьёт ненароком? Что делать, позвать пацанов? Ну да, а если он его убьёт, как раз пока я буду бегать туда-сюда? Метнулась обратно, но в последний момент замерла, прислушиваясь. Петька уже не хрипел, а только тяжело дышал и кряхтел:

– Да ладно, чё ты, пусти! Ну всё, понял я, пусти!

Белый призрак переместился в сторону и так и остался сидеть на земле.

– Дебил, ты, Димо́н, понял? Хер проссышь, чего у тебя в башке творится! Неадекват хренов. Чую, Элька с папаней ещё локти кусать будет, что связалась с тобой.

– Ага, давай, спаси их от меня, а то всё грозишься, да бестолку…

– Ха, смелый ты, как я погляжу! Посчитай для начала в какую сумму тебе твоя смелость обойдётся… придурок. – Петька сплюнул. – Чё ты доколебался до меня с этой Светкой, думаешь я идиот, что ли? Она ж мелкая ещё. Пищит просто прикольно, поэтому я её и тискаю, вот и всё! А вот тебе-то чё с неё? Нравится? Молчишь… Одно дело просто попользовать, другое – любовь крутить. У тебя свадьба через три недели, не забыл?

– Да поэтому я и доколебался до тебя! Ты сейчас дурью маешься, развлекаешься, а ей сколько – семнадцать? Чего там, на уме у неё, – не понятно. Кинет заяву на тебя, и что? Очень весёлая будет свадебка, просто охренительная, если ты будешь праздновать её в СИЗО!

– О, ну наконец-то я услышал это от тебя! Боишься, значит, что слетит свадебка-то, да? Боишься… братан? И правильно делаешь! За такую невесту грех не построить из себя святошу. – Он рассмеялся. – А я, между прочим, не собирался тебя Эльке сливать! Что с шалавами теми, что с девками из клуба… Просто потусить хотелось, покуралесить, а ты – унылым говном оказался! Не ценишь ты пацанскую дружбу!

– Да пошёл ты. – Димка встал, принялся обтряхиваться.

– Ага… Мне иногда даже кажется, что ты педрила, а иначе как можно, например, мимо Анжелки спокойно ходить? Она, вон, готовая, сама виснет! Ну как не поиметь?

– Чего ты доколебался до меня, а? Может, сам её хочешь? Так пойди и натяни! Причём тут я?

– И то верно – куда тебе… За папанькино бабло можно и вовсе хер узлом завязать, я ж понимаю, чё…

– Слушай, у тебя проблемы с отцом? Ты что, ревнуешь его ко мне?

– Не-е-е, Мазут, это у тебя проблемы с моим отцом! Это ты будешь до конца жизни под его дудку плясать! Он тебе баблишка, а ты ему всё что угодно… А хули, сервис и тачку надо отработать, а там ценник – мама не горюй! И хата на подходе. За такое дело можно вообще баб не замечать, лишь бы Элька не соскочила, да? А я тебе просто по-пацански предлагаю кайфануть напоследок! Считай, что это мой тебе подарок на свадьбу! Слышь… не обижай будущего шурина, кто знает, может, пригожусь ещё, а?

– Я не понял, если я трахну Анжелку, тебе полегчает, да?

– Да!

– Ну и кто из нас придурок? – буркнул Димка и пошёл прочь.

– Я тебе клянусь, что не заложу! – заорал ему вслед Петька. – Докажи, что ты мужик! Ну?

И в этом момент озеро словно взорвалось – в центре его что-то бабахнуло, и мгновенье спустя над водой раскрылся гигантский мерцающий купол. Со стороны поляны тут же донеслись крики, визг улюлюканье. Так вот он, сюрприз! Фейерверк! Пропустив Димку немного вперёд, я выскользнула из-за дерева и тоже вернулась на поляну.

Салют бахал и бахал – минут пятнадцать с небольшими перерывами на перезакладывание зарядов, недаром «контрабандисты» сгружали так много коробок. На поляне царил хаос, апогей веселья. Ну что ж, сюрприз действительно удался. Даже я была рада, ведь теперь можно было ехать домой.

Когда фейерверк закончился, начались сборы. Все куда-то ходили, что-то искали, кого-то звали… Я поймала проходящую мимо Машку:

– Ты не видела мой рюкзак? Я его возле стола оставляла.

Она задумалась.

– Посмотри в палатке, часть шмотья от дождя туда спрятали.

Казалось бы – всего каких-то пятнадцать – двадцать шагов, но здесь, под деревьями, было значительно тише, даже было слышно, как трещат цикады. На подходе к едва заметному в темноте серебристому куполу мне встретился Стас со специальным фонариком на лбу. Прикольно, почти шахтёр! Чтобы не слепить меня, он прикрыл свет рукой и подмигнул:

– Не ходи туда.

– Чего вдруг?

– Маленькая ещё, испугаешься. – Загадочно улыбнулся и поспешил дальше.

Я досадливо отмахнулась от шуточки, но на душе стало тревожно. Казалось, кто-то следит за мной из-под высоких деревьев, какой-нибудь леший, или, например обычный человеческий маньяк… Взяв себя в руки, я сунулась к палатке и первым делом удивилась распахнутому настежь входу. «Комары налетят, как спать потом?» А в следующий момент поняла, о чём хохмил Стас – там, внутри, происходил бурный секс. Охи, стоны, сдавленные крики, шлепки тел, невнятные обрывки слов…

Это мог быть кто угодно, но мне сразу представилась одна единственная парочка…

Не может этого быть! Просто НЕ МОЖЕТ!!! Унимая сердцебиение, я отшатнулась от палатки, отбежала от неё, как от тикающей бомбы. И остановилась… Нет, я должна знать!

Ожидание тянулось вечность, хотя, наверное, это только мне так казалось, а для тех двоих время пролетело как один миг!

Наконец, из разверзнутого входа скользнула тень, и я решительно кинулась ей наперерез:

– Эй, подожди, там рюкзак мой не валяется?

И вдруг почти в самое лицо мне упёрся вспыхнувший телефон.

– А, Светка, ты… – унимая частое дыхание, мурлыкнула Анжелка. – Собираемся уже?

– …У тебя лифчик съехал.

– Упс! – Она пьяненько хихикнула и заправила сиську обратно в купальник. – Салют смотрела, как тебе?

– Просто зашибись. Димка молодец, ничего не скажешь.

– О, да-а-а! Ты даже не представляешь, КАКОЙ он молодец! – томно рассмеялась Анжелка. – Ты это… Не ходи пока туда, ага? Дай хоть отдышаться человеку, – и понизила голос до блаженного шёпота: – Понимаешь о чём я, да?

– Вам обоим не мешало бы отдышаться…

– Не завидуй, мелкая! – Она сладко потянулась и приобняла меня за плечи. Тело её было покрыто испариной. – Мартини любишь, кстати?

Я развернулась чтобы уйти и вдруг замерла: из палатки кто-то выполз, повозился немного в тамбуре и шмыгнул в лес.

– Све-е-ет! Све-е-етка-а! – раздался Машкин вопль с берега. – Ты где? Я рюкзак твой нашла, слышишь? И бейсболку. Они здесь, в куче были!

Забрав у неё свои вещи, я присела у воды. Как утопающая дурочка схватилась за последнюю соломинку: «Это не Димка. Димка был в белой майке, а этот без… Да и просто – не мог он! Не мог!» И словно в ответ на мои мысли из-за деревьев, как раз с той стороны, куда сбежал силуэт из палатки, вышел Димка… в одних шортах. Его тут же окликнули, засыпали восхищёнными благодарностями за салют, за богатый стол, да и вообще – за то, что собрал всех, вывез. Рядом со мной опустилась Машка.

– А ты ехать не хотела! Правда, ведь, классный денёчек получился, да?

Я отвернулась. Не хватало ещё показывать кому-то свои слёзы.

– Угу.

– Угу… – передразнила она меня. – А чего тогда кислая такая?

– Да просто. Устала.

– Это потому, что ты не пила. А немножечко намахнула бы – была б теперь как огурчик! Ну хорош, Светик, ну-у-у… – Она погладила меня по спине. – Продержись ещё немного! И вообще я за тобой, сейчас уже идём. Димка сказал, чтобы не разбредались по лесу, шагали по тропинке след в след. Фонарик есть у тебя?

– Угу.

– Тогда чего сидим? Пошли!

Я кивнула, слизнула с губ слёзы и нарочито бодрым голосом поставила во всей этой истории жирную точку:

– А Анжелка пари выиграла.

– Да ла-а-дно?! Откуда знаешь?

– От верблюда. Пока мы тут салютом любовались, они там, в палатке…

– А-а-а… – озарённо протянула Машка и вдруг хихикнула: – Вот Анжелка! А мне ещё Стас говорит, мол, тебе не странно, что Энжи не верещала? Типа – в её кондиции самое то, салютикам радоваться… Настойчиво так намекал. А оно вон чего… Ну да, и Димки же не было… Точно! Надо пойти, подговорить Аньку, что бы взяла «Россо», а то «Бьянко» слишком сладкий.

Глава 3

Стоит ли говорить, что этой ночью, рыдая в подушку и уверяя саму себя в том, что жизнь моя кончена и счастья уже не будет, я зареклась ходить под грушу?

Или лучше сразу сказать, что вечером следующего же дня я была там в числе первых?

«В конце концов, через три недели он вообще будет женат, и я его больше никогда не увижу. А если и увижу, то уж точно только издалека, и у нас не будет даже повода поздороваться»…

Я постоянно вспоминала тот поцелуй, жажду с которой Димка набросился на меня, едва я только рискнула ответить взаимностью. А как обхаживал меня перед этим? Тоже ведь робел, но не мог остановится… А его признание в том, что увидев меня, пожалел о спешке со свадьбой? От этой мысли мне было особенно сладко… и особенно больно.

«Не мог он такого сказать, или сказал, но не обо мне! Или обо мне, но я не так его поняла»

Хотелось перенестись в то мгновенье и услышать ещё раз, увидеть КАК он это говорил… а не таращиться на проклятое бревно в мыслях о том, что пора бежать.

«Ох, какая я дура! Зачем я его тогда остановила? Как теперь забыть его губы, руки…

Ну свадьба, да. А мне-то какое дело? Я же не собираюсь их разлучать. Мне бы только увидеть его хоть разочек, заглянуть в глаза, найти в них хотя бы намёк на то, что это всё мне не приснилось! А, может, даже удастся сесть рядом с ним, случайно соприкоснуться пальцами… Да, потом станет ещё хуже. Потом я совсем перестану спать и есть… Но перед этим я снова увижу ЕГО!»

***

И с чего я вообще взяла, что он придёт? Влюблённая дурочка, иначе и не скажешь.

Анжелка тоже была расстроена. Источая на всю округу аромат нового парфюма и блистая золотистым шиммером в декольте, она откровенно скучала и то и дело поглядывала в телефон. А я поглядывала на неё и вспоминала сладострастные стоны из палатки, между которыми иногда пробивался приглушённые мужские охи. Мне тут же хотелось сбежать и не возвращаться сюда больше… но я сидела и ждала.

А часов в одиннадцать пришёл Петька. Обычный Петька, такой же шумный и нагловатый, как и всегда. Необычным в нём было только то, что на этот раз он был один. И всё же мы Анжелкой воспряли, замерли в счастливом ожидании… Пока кто-то из пацанов не спросил где Димка.

– К свадьбе готовится, невестушку свою из-за бугра поджидает, где ему ещё быть? – рассмеялся Петька и бесцеремонно притянул к себе Анжелку.

Она раздражённо пискнула, а я, честно сказать, позлорадствовала.

Следующим вечером Анька принесла бутылку мартини. Пацаны быстренько сгоняли за соком, пивом и сушёными кальмарами. Все уже знали, по какому поводу банкет, а тех, кто не знал, быстро просвещали на ушко. Шепнули и Петьке. Он скорчил уморительную удивлённо-восхищённую рожу, показал Анжелке большой палец и с того момента стал ещё больше тискать её и подкалывать:

– Кто хочет поспорить на ящик шампанского, что Энжи совратит меня в течение пяти минут?.. Светуль? Не хочешь? Ну и ладно. А кто хочет? Машка, как на счёт пари?»

– Э-э-э, хитрый какой! – засмеялась та. – Получается я заведомо в проигрыше. Давай наоборот – я ставлю на то, что она тебя НЕ совратит!

– Не-е-е… Какой мне с того интерес? – ржал Петька и бесцеремонно тискал Анжелку.

На другой вечер, как и на следующие за ним, она не пришла, и дон Педро снова принялся за меня. А тут ещё, как назло, кто-то вспомнил о том, что завтра у меня день рождения, да не абы какой, а восемнадцатилетие. Петька взвыл:

– Ну, наконец-то! Ты помнишь, что после фуршета, уезжаешь в мой гарем?

Вот счастье-то…

По «грушевой» традиции, мне, как и любому имениннику, полагалось проставляться. Тут уж я принялась кусать локти, ведь если бы перестала ходить в тусовку сразу, как узнала, что Димка больше не приедет, и пока никто из ребят не вспомнил о днюхе – могла бы спокойно переждать август где-то в другом месте. А там глядишь – и Петька бы утратил интерес и перестал к нам приходить.

Я ведь была вовсе не против посиделок, да и традиций нарушать не хотела – это ж мой первый день рождения «под Грушей»!, (во всяком случае в такой компании) – но терпеть пьяного Петю больше не хотела.

По дороге домой так и объяснила всё Машке, а она отреагировала на это удивительно просто:

– Да подумаешь, никому ты ничем не обязана! И уж тем более Петьке! Спокойно можешь отпраздновать в другом местечке, шампусика попить, потанцевать, – и, понизив голос, подмигнула: – а может и познакомиться с кем-нибудь, а?

Я аж просияла:

– Точно! Давай завтра в какой-нибудь клуб завалимся? Гульнём по полной, а то настроение какое-то в последнее время…

***

Модный клуб «Молотов гараж» снаружи выглядел как… гараж. Огромный такой ангар, перевитый красно-серебристыми трубами наружной вентиляции – никакого намёка на гламур или изыски, да и от дома моего далековато – почему же я выбрала именно его? Почему вообще стала вдруг интересоваться темой авторемонта, таскаться с отцом по мастерским и магазинам автозапчастей? Почему запах новой резины и бензина заставлял моё сердце биться чаще? А вместе с тем – успокаивал и словно показывал: вот он, Мир вокруг! Солнце, ветер, дома, дороги, люди. Много людей! И все они разные, и среди них обязательно есть тот самый, с которым всё будет по-настоящему.

Просто мне нужно было время на то, чтобы успокоиться.

Атмосфера в клубе соответствовала названию: цепи, гаечные ключи и какие-то детали моторов на стенах, столики, похожие на верстаки, граненые стаканы и алюминиевые ложки-вилки. Публика – молодёжь, музыка – самое новьё. Фирменные коктейли «Молотов» на основе водки, и брутальная кухня-гриль. Местечка лучше и не представить!

Мы с Машкой бросились в веселье как потерпевшие крушение в спасательную шлюпку – прямиком в гущу дискотеки. Потом, порядком устав, примостились у высокой стойки, под хромированной крышкой капота от старенькой «Победы» и пили шампанское, строили глазки бармену, хихикали на ответные знаки внимания, и в мигании фонарей, клочками вырывающем из темноты танцпола счастливые хмельные лица, я не сразу признала одно знакомое…

Петька лихо отплясывал напротив какой-то блондиночки, и получалось у него очень даже классно. Вот что значит – человек-бесцеремонность, человек-в-топку-все-комплексы и человек-как-хочу-так-и-живу! Я пихнула Машку:

– Глянь-ка, я от него сюда слиняла, а он вон, пожалуйста!

Она непонимающе оглянулась и вдруг зашлась смехом:

– Опа-на! Какие люди! А что это там за курочка рядом с ним? Она не из нашей тусовки! Так, я не поняла, на каком основании? – И, сорвавшись с места, ринулась к танцующим.

Я на миг оторопела, но глядя, как ловко Машка оттеснила ту девушку и влилась в Петькин кураж – так, словно они участвовали в конкурсе на самый дурашливый танец – не выдержала и поспешила к ним.

Как, что, куда, когда? В какой-то момент мы уже очутились за столиком Петькиной компании, меня поздравляли с днём рождения его друзья и их подруги, не зная имён друг друга, мы надрывали глотки, разговаривая о жизни так, словно были знакомы всегда. Во время очередного тоста, я увидела, что Петька пьёт томатный сок, состроила удивлённую мину. Он подмигнул в ответ и изобразил руль в руках. Ни фига себе! Я даже и не задумывалась, что у него могут быть права!

Потом была целая серия медленных танцев и дон Педро мастерски вёл меня в своей нагловатой манере, а я только смеялась, понимая теперь, что это всё шутка, дурачество, и нет причин не подыграть ему. После очередного медляка он поволок меня к выходу. Мы выскочили на воздух, облокотились о «коновязь» – так местные называли ряд вкопанных в землю труб, сваренных в форме букв «П» с длинной верхней перекладиной, к которой большими болтами были привинчены пепельницы. Название очень подходящее, как и само место для курения. Петька затянулся и искоса глянул на меня. Во взгляде его светился стёб:

– Я думал, вы под грушей отмечаете обычно. Или ты специально меня нашла? Соскучилась, наверное?

– Пфф…

– Да ладно, я же шучу. Ты вообще извини, если вдруг сильно доставал тебя. Больше не буду, обещаю.

– Ага, ты сейчас обещаешь, а через полчаса, как заново родился. – Мне было легко и весело, и даже Петька казался довольно милым. – Завтра же снова домогаться будешь.

– Не-а. – Он мотнул головой. – Не буду. Завязал я с вашей тусовкой, скучно мне у вас стало.

– Так, так… – я поднырнула под «коновязь» и облокотилась об неё с другой стороны, чтобы оказаться к Петьке лицом, – а это случайно не потому, что Анжелка ходить перестала?

– Ну… – он загадочно улыбнулся, – с Анжелкой вообще уже не интересно.

Было в его едва сдерживаемой улыбке, в его хитрющих глазах и голосе что-то такое…

– Из-за того, что она с Димкой… того?

Он не выдержал, рассмеялся. Я шутливо пихнула его в плечо:

– Ну-у-у?

– Чего «того»?

– Того!

– А ты об этом… Да не было у неё никакого «того». Во всяком случае с Мазутом.

– Не поняла?

– Дурочка ты… А, блин, – он снова рассмеялся, – хотел сказать – мелкая, а ты ж теперь больша-а-ая. С тобой и на взрослые темы теперь можно, да? Я ж, кажется, говорил уже, что ваша бабья разведка работает отвратительно? Ну вот, ещё раз это заявляю. На самом деле ничего у Энжи с Мазутом не было.

– Ага, расскажи… Я вообще-то сама видела!

– Ого, серьёзное заявление! А что ты видела-то?

– Как он из палатки… – я осеклась, глядя на хитрую Петькину рожу, и от неожиданности даже перешла на шёпот: – Да ла-а-адно… Хочешь сказать – это был ты?!

Он, довольный, как обожравшийся сметаны кот, кивнул:

– Собственной персоной!

– Но она сказала…

– Ну она-то думает, что это был Димон, поэтому и говорит так.

– Брешешь!

– Да нафига? – Он сделал последнюю затяжку и затушил окурок. – Ты когда ушла с берега, я Мазуту врезал хорошенько и, пока он там корячился в кустах, свалил. Салютики, вот эта вся фигня, мне неинтересны, поэтому я пошёл за шмотками в палатку. Только заполз – следом Энжи, и сходу – прыг на меня: «Диму-у-усик, я вся твоя!» А я что, дурак отказываться?

Я долго не могла найтись, что сказать, но, наконец, выдохнула:

– Брешешь. Только не понимаю – зачем тебе это?

– Да затем, что я не брешу! Я и тебя видел, когда из палатки выполз, как Анжи тебе в лицо телефоном светила, даже думал, что ты меня узнала, а когда вы сами же рассказали мне, что Анжелка якобы пари выиграла – даже офигел слегка. Так смешно стало.

– Ну ты и сволочь…

– Я? С чего вдруг? Все же остались довольны – Мазут горд своей грёбанной непогрешимостью, Энжи – тем, что добилась, чего хотела. А я вообще мимо шёл, а тут такое перепало! Круто!

– Ты воспользовался тем что она была пьяна!

– Да, но заметь, ей это о-о-очень даже понравилось, я же слышал, как она хвасталась тебе сразу после.

– Понравилось? Да она думала, что ты – это Димка, поэтому…

– Она и сейчас так думает, – перебил меня Петька. – И, заметь, я не собираюсь её разубеждать. Если только ты проболтаешься, но это уже не мои проблемы будут.

Я помолчала. Ну, если в таком разрезе, то да, получается, что у всех всё хорошо. Во всяком случае – не мне их судить.

– А как… – я не могла этого не спросить, – как у Димки дела?

– Понятия не имею, я его с самого озера не видел. Повезло же мне с зятьком, ничего не скажешь… – Петька сокрушённо покачал головой. – Не понимаю я его – ну как можно было от такого подарка отказаться? Мог ведь на два месяца в жёсткий загул уйти, я б ни слова сеструхе не сказал! А теперь уже поздняк – мне с ним не интересно, да и Эльвирка завтра прилетает. Двадцать седьмого свадьба, а там – брачный контракт и всё, пипец, отгулял мальчишечка. Придурок.

– Контракт? Серьёзный подход.

– А то! За Элькой приданого, одной только недвижимостью под Сочи, почти на сотню лямов! Да и свой сервис Мазут стартанул с денег моего быти, фактически – батин сервис-то! Ты была у него там? А вот побывай. Всё самоё новьё – и оборудование и инструмент…

Я, кажется, забыла как дышать.

– А где он находится?

– На Первомайской. Мимо не проедешь – скромненько так, «Мазут» называется.

***

Конечно, меня так и подмывало рассказать всё Машке! Во-первых – это новость-огонь, и она буквально жгла мне язык, а во-вторых – это казалось мне своего рода справедливостью. Словно, обнародовав правду, я могла бы получить компенсацию за слёзы ревности и разочарования, за изъеденное завистью сердце. Я даже уговорила Машку выйти из такси за три квартала до нашего дома, чтобы успеть обмусолить каждую деталь, перемыть каждую косточку… Но глядя на уже озаряющееся розовым перламутром небо и безлюдные пока ещё улицы, вдыхая свежий, пахнущий влажной землёй воздух, почувствовала к Анжелке… не жалость, нет. Сочувствие.

Чем она хуже меня, чем виноватее, что Димка запал в душу и ей тоже? Мы обе остались ни с чем, так пусть её греют хотя бы воспоминания о «его» страсти, как меня – о том поцелуе.

Срезая путь, мы с Машкой свернули в "тусовочный" двор, и одновременно остановились, не веря своим глазам. Груша нарядно мигала фонариками, уже побледневшими в первых лучах зари, а с её веток свисали надувные шары.

– Ого… – Мы удивлённо переглянулись. – Не знала, что вчера ещё у кого-то днюха была.

– Пойдём, посмотрим? Да там и сидит ещё кто-то.

Вблизи оказалось, что стол, за которым мы обычно резались в карты, застелен одноразовой скатёркой, на нём – стаканчики, тарелочки, пачки от соков, бутылки от шампанского и коньяка, фантики, заветренная фруктовая нарезка и даже огромный, а потому недоеденный торт. На лавке в глубокомысленных позах сидели Стас с Кириллом и, не замечая никого вокруг, пьяно дискутировали «за жизнь». Машка, подошла со спины, закрыла Стасу глаза:

– Маруська! – счастливо рассмеялся тот. – Чего-то вы долго, мы ждали-ждали… а потом всё съели.

– Рассказывай, что тут у вас произошло? За чей счёт этот банкет?

– За Димкин, за чей ещё? Он тут часов с десяти всё это украшал, накрывал… – Стас повернулся ко мне: – Тебя, между прочим, ждал!

– Меня?.. – Сердце ухнуло куда-то вниз, под коленками появилась слабость. – Как – меня?

– Да обыкновенно, как! – встрял Кирилл. – Как девчонок ждут? С надеждой, блин! С прошедшим, кстати! Ты извини, но мы тут всей толпой уже угостились. Но не думай – каждый тост был за твоё здоровье!

– А Димка где?

– Он сидел тут примерно до часу, а потом я не выдержал и признался ему, что вы с Машкой в Молотове гараже сегодня тусите.

– А он?

– Уехал. Видок у него был решительный, поэтому я и подумал, что он за вами рванул. Жду и жду – а вас всё нет и нет… – Стас притянул к себе Машку. – Я уже волноваться начал. А что, он так до вас и не добрался?

Я промолчала. Слабость из-под коленок разбегалась по всему телу, словно кто-то высасывал из меня силы, в носу засвебрело. Отгоняя все, даже самые мелкие мысли, я машинально принялась убирать со стола. Стаканчик в стаканчик, тарелку в тарелку, бутылки в пакет, фантики от «рафаэлок»… «Рафаэлло – вместо тысячи слов!» – предательски мелькнуло в голове, и взгляд затуманился слезами. Я отвернулась ото всех, делая вид, что сильно занята, и буркнула:

– А убрать за собой можно было? Пожрали и сбежали… Здесь вообще-то дети днём гуляют!

– Короче, – не выдержала Машка, – что он говорил? Будет теперь снова тусить или приедет в другой раз – что сказал-то?

– Да ничего! Даже не попрощался.

– Мне кажется, что он был обижен, – глубокомысленно заявил Кирилл. – Я бы обиделся. Он так тщательно подготовился – и такой облом! И чего вам, бабам ещё надо? Не понятно. Но я бы обиделся и больше не пришёл.

Димка тоже больше не пришёл. Тусовка наша настороженно молчала, делая вид, что ничего не произошло, а я ходила под грушу каждый вечер, как на работу – а вдруг он приедет ещё? – и видела, как с моим появлением затихают разговоры вслух и начинаются шушуканья. Ощущение было такое, словно я в чём-то виновата, но прямых обвинений не звучало, да и игнором происходящее нельзя было назвать. Для меня это было тяжко, и я бы давно освободила всех от своего присутствия, если бы не последние крохи надежды, что таяли с каждым днём. Хоть бы просто увидеть его и спросить – что это было? Зачем? Или просто – увидеть его. И в то же время я понимала, что если он всё-таки доехал в ту ночь до клуба и увидел нас с Петькой в обнимку, то ждать просто глупо.

***

Примерно через неделю после дня рождения мне удалось-таки попасть в Димкин сервис. Причём, не смотря на то, что уговаривала я отца все дни напролёт, расписывая прелести новейшего оборудования для диагностики и ещё бог весть чего, (о чём сама и понятия-то не имела), и на всякий случай всегда была «при параде», решение он принял как-то вдруг. Просто в один прекрасный вечер, возвращаясь с дачи, поехал другим путём, немного покружил по перекрёсткам центра города, и на одном из придорожных стеклянно-хромированных ангаров, я неожиданно для себя увидела стильную, будто вылепленную из смолы вывеску «Мазут».

Очень приятно, папа, особенно если учесть, что выглядела я в тот день как пугало!

– Посидишь? – спросил отец, вынимая из бардачка какие-то документы. – Я сейчас только узнаю что почём, может, запишусь. Думаю, что быстро.

– Нет! – как-то даже слишком резво воскликнула я. – Я с тобой!

Папа только хмыкнул:

– Да кто бы сомневался! А вообще – странные у нынешней молодёжи культовые места, не находишь? – Он глянул на меня, сдерживая улыбку. – Или ты скоро попросишься у меня на права сдавать?

– А можно? – На всякий случай спросила я (потому, что вообще да, была такая мысль) и быстренько распустив косу, выпорхнула из машины.

На что я надеялась, что навстречу мне выплывет Димка? Ха! Что окунусь в ароматы резины, пластика и масел? Вот ещё!

За стойкой, больше похожей на барную, сидела смазливая девчонка в стильном джинсовом комбинезончике и оранжевой косынке на голове, завязанной концами назад – этакая комсомолка со стройки. У дальнего окна стояли столики, за ними сидели, поглядывая на большую плазму на стене, мужчины. По телеку шёл футбол. Пахло кофе и выпечкой.

И это автосервис?

Отец, спрашивал что-то у комсомолки, она сверялась с информацией в компьютере… и всё! А где же золоторукие специалисты, новейшее оборудование?

Сбоку от стойки открылась дверь, из неё выглянул мужчина в таком же, как у девушки, но более замызганном комбезе, окинул взглядом ожидающих:

– Белый «Дастер», шестьсот двадцать шесть, чей?

– Мой!

– Пойдёмте, посмотрите, если устроит – можно оплатить и забирать.

Давая проход хозяину авто, я попыталась заглянуть в приоткрытую дверь, в святую святых, туда, где должно быть, и живёт каждый день до двух ночи мой бог, но ничего…

– Повезло, представляешь? – откуда-то издалека донёсся до меня голос отца. – Сказали, минут через пятнадцать экспресс-диагностику могут сделать. Удачно заехали. Кофе будешь?

– А?.. А, да, давай. – Понаблюдав, как он беспомощно, шарит глазами по лайт-боксу с картинками и ценами, я мягко двинула его в сторону: – Пап, давай я сама возьму. Иди за столик.

Ожидая, пока комсомолка заправит кофе-машину, будто невзначай (но сердце-то билось ого-го!) спросила:

– Девушка, а Димитрий сейчас здесь?

Она непонимающе обернулась:

– А вам который? У нас их три.

– Дмиртий Мазутов. – Фамилия сорвалась с губ так мягко и трепетно, что захотелось повторить её снова, словно мантру. – Мазутов. Дмитрий.

Вообще, первое впечатление от фамилии, ещё когда все девчонки свято верили, что она звучит как Мазиков, было ну… так себе. Странная она, откровенно говоря. Мазутов вроде тоже не лучше. Но сколько раз за последние две недели я ловила себя на мысли о том, что Эльвира Мазутова – звучит просто ужасно, неряшливо как-то. А вот Светлана Мазутова… Светлана МАЗУТОВА. Как песня!

Комсомолка глянула на меня уже заинтересованнее:

– А что-то не так? Почему вам нужен именно Дмитрий Сергеевич?

– Эээ… – «Дмитрий Сергеевич Мазутов, классное сочетание!» – Я по личному вопросу.

Комсомолка стала вдруг строгой.

– Дмитрий Сергеевич с прошлой недели в отпуске.

– А вы можете дать мне номер его телефона?

– Нет, извините, это против правил.

– Но он мне очень нужен! И очень срочно!

Она поставила на стойку две чашечки кофе и блюдце с круасанами, и слегка склонилась ко мне:

– Девушка, он в отпуске по личным обстоятельствам, и когда вернётся – не известно. – И так выразительно на меня посмотрела, словно это известие должно было либо изгнать меня, как нечистого духа, либо разом решить все мои проблемы.

Я, кажется, покраснела, но вышла из ситуации достойно:

– Я в курсе, что у него свадьба, и что невесту зовут Эльвира, а брата невесты Пётр. Но не вижу связи с моим вопросом.

Комсомолка секунд пять мерила меня взглядом (да ей бы дознавателем в следственном отделе работать, а не кофе варить!) и, наконец, безразлично пожала плечами:

– Я не могу дать вам номер, но если он вдруг заедет, обязательно передам, что вы его спрашивали.

Покопавшись у себя под стойкой, она достала обрывок чьего-то чека, приготовилась писать на нём. И, не смотря на то, что у меня сразу возникло подозрение, что как только я отойду к столикам, бумажка снова отправится в мусорку, я всё равно растерялась, ведь изначально не собиралась ничего ему передавать, и даже если бы он оказался на месте, не просила бы его позвать. Так ляпнула, не подумав, просто не удержалась.

– Так что передать?

– Эээ… – Сердце замерло, даже дыхание перехватило, и я быстро, чтобы не успеть передумать, выпалила: – Скажите, что заходила Светлана.

– И всё? А номер телефона? Суть вопроса? Или хотя бы фамилию?

– Просто Светлана. Хотя, подождите… Добавьте ещё – груша.

Она подняла удивлённый взгляд:

– Светлана Груша?

– Ага, груша.

***

Между тем, на пятачке всё было по-прежнему. При моём появлении повисала неловкая пауза, а некоторые из ребят даже уходили бродить по ночным улицам. Одна только Машка мужественно делала вид, что всё нормально. Но вот Стас вёл себя очень странно, особенно ближе к концу недели, и, пожалуй, не удивительно, что в один прекрасный день Маруся позвонила мне ещё с утра и предупредила, что не пойдёт сегодня под грушу, потому, что этим вечером у них со Стасом свидание в кафе. При этом звук был ужасный, что-то шумело в трубке и, выждав, наконец, маленькое затишье я спросила, где она. Машка, немного помедлив, ответила наконец, что в парикмахерской. Ну что ж, логично. Свидание всё-таки.

Для меня этот день тоже был особенным. Самым тяжёлым, но и самым лёгким. Рубеж, после которого, как уверила я саму себя, моя жизнь начнётся сначала. Двадцать седьмое августа. Сегодня Димка окончательно становился персонажем из прошлой жизни.

Я могла бы не ходить больше на пятачок, мне больше некого было там ждать. А могла наоборот, прийти и потребовать объяснения – что происходит, и сколько это ещё будет продолжаться? Но я решила просто плюнуть на всё и, не отказывая себе в удовольствии гулять под грушей, предоставить ребятам возможность разбираться со своими тараканами самостоятельно. В конце концов, у меня на это дерево прав больше чем у них у всех вместе взятых! Поэтому (дотянув, правда, почти до полуночи) я всё-таки собралась и пошла. И как только вывернула из-за угла своего дома, сердце замерло – под грушей не было никого. Вообще!

Я замедлила шаг, глотая вставший в горле ком, но всё же шла вперёд, как на плаху. «Ну конечно! Недомолвки, избегания, перешёптывания, парикмахерская… Двадцать седьмое августа. Они все на свадьбе! Он всех их пригласил. Всех, кроме меня! Они просто чувствовали себя предателями, поэтому и прятали взгляды…»

Пробираясь сквозь туман застывших в глазах слёз, я подошла к груше, обняла её шершавый ствол. Прижалась к нему лбом, словно к самому родному существу на свете. Когда-то она была для меня и тайным убежищем, и парком развлечений. Наверху, в поредевшей с годами кроне, некогда располагался мой секретный трон, а на ветке, что тянется сейчас прямо над головой – висели мои верёвочные качели… Куда же ещё я могла прийти за утешением, как не в детство? Где ещё можно найти осколочек мечты и, посмотрев сквозь него, увидеть счастье?..

Слёзы высыхали, становилось легче дышать, а где-то в глубине души даже затеплилась надежда. «Мне едва исполнилось восемнадцать, впереди целая жизнь, и, может, в этот самый момент где-то в огромном мире, человек, который предназначен судьбой именно мне, тоже о чём-то задумался. Возможно даже обо мне. Нужно просто дождаться его»

Я провела ладонями по серебристой коре и разомкнула объятия.

– Так вот в чём тайна этого места – у него есть своя дриада.

Я повернулась – медленно, чтобы случайно не спугнуть видение, – но Димка и не думал исчезать. Он сидел за столом – в белой майке и джинсах, и, подперев щёку кулаком, смотрел так серьёзно, словно пытался читать меня между строк.

– И ради того чтобы её увидеть, стоило дождаться полуночи.

Не дыша, я подошла к столу, села напротив. Так хотелось поднять глаза и увидеть, наконец, любимые черты, но где взять смелости? И о чём с ним говорить, если мысли только об одном, но это уже не имеет смысла? Взглянув на свою раскидистую утешительницу, я с трудом уняла волнение и выдала вдруг тайну, которую не знала даже Машка:

– Эту грушу посадил мой дедушка, когда у него родился сын – мой отец, а мы с тобой сидим на месте веранды маленького зелёного домика. Дедушкиного домика. Здесь когда-то был его участок.

Димка окинул взглядом огромную крону, восхищённо качнул головой:

– Значит, когда у меня родится сын, я тоже посажу грушу. – Вытянул руки, положив их на стол ладонями вверх. – И даже домик выкрашу в зелёный… если захочешь.

Я проигнорировала этот немой призыв, и зябко, а скорее испуганно, обхватив плечи, спросила строго, не давая ему больше шанса утащить меня в омут надежды:

– Что ты здесь делаешь?

– Говорю же – тебя жду.

– А как же свадьба?

Он отвёл взгляд, задумчиво пробежался им по детской площадке за моей спиной.

– Помнишь, я как-то сказал, что жизнь моя летит под откос? Так вот, при таком раскладе вместе с ней летела и жизнь бывшей невесты. Бессмысленно, правда? И кто-то должен был это остановить.

Мои, сцепленные на плечах руки, дрогнули и сами собою разжались, осторожно легли на краешек стола.

– Довольно неожиданное решение, учитывая ресторан, кольца, лимузин и платье за десять штук баксов…

– Но единственно верное. Я принял его ещё тогда, на берегу, просто… просто не мог сообщить об этом Эльвире по телефону, это было бы нечестно по отношению к ней и слишком уж похоже на бегство. А я не бежал, я точно знал что делаю. – Димка помолчал, разглядывая свои открытые ладони, и наконец, посмотрел мне в глаза. – А вот что было действительно неожиданно – так это увидеть, как вы с Петькой обжимаетесь. Очень уж душевненько у вас получалось! Признаться, я даже подумал в тот момент, что может это и не плохо – скатиться под откос и жить себе там припеваючи на всём готовеньком?

– И что, неужели Петька всё-таки рассказал тебе, что мы просто дурачились?

– Дождёшься от него, как же!

Димка смотрел на меня внимательно, словно изучал каждую чёрточку лица, и я, теряя последние капли воли, готова была поверить, что во взгляде его плещется стосковавшаяся нежность. Ладони – те самые, сильные и ласковые, которые я до сих пор не могла забыть – всё так же терпеливо ждали мои руки, и мне хотелось не просто коснуться их, а прижаться щекой…

– Если он ничего не объяснил, то почему ты до сих пор не… не под откосом? У тебя сейчас как раз первая брачная ночь должна начаться.

– Всё зависит от точки зрения. Кое-кто из несостоявшихся родственников считает, что теперь я именно там и нахожусь, и жизнь моя закончилась в тот момент, когда я сообщил, что свадьбы не будет. Так и сказали: "Катись-ка ты отсюда, недостойный, у нас кандидатов покруче тебя – вагон и маленькая тележка!" А я и счастлив был – покатился так, что только меня и видели.

– Интересно, – сердце моё забилось вдруг, как пойманная птичка, даже голос предательски задрожал. – Ну и что там, под откосом?

– Груша.

– Груша?

– Ага. Светлана Груша.

Я не выдержала и заревела. Светлое-светлое, нежное, как крылышки бабочки счастье, осенившее меня в тот миг, когда я увидела Димку с полчаса назад, оказалось вдруг таким мощным, таким неудержимым, что не было сил противиться ему, держать, скрывать… Да и зачем? Не лучше ли сотню раз подряд обжечься о его пламя, чем так и не рискнуть прикоснуться? Не помню, как Димка оказался рядом. Он сжимал меня в объятиях, качал на руках, словно ребёнка и шептал, что любит… любит… любит…

***

Рассвело. Мы стояли у подъезда и всё не могли расстаться. Всё говорили и говорили.

Оказалось, что в тот день, когда Димка решил устроить мне сюрприз на день рождения и вернулся, наконец, к нам на пятак, все были ему несказанно рады, все помогали накрывать поляну, все ждали меня… И разочаровались, и обиделись тоже все вместе. И даже объявили мне негласный бойкот. Но когда Димка дозвонился до Стаса и попросил передать остальным, чтобы не приходили в нужный день под грушу – отозвались как единое целое, провернули всё быстро и чётко, без лишнего шума.

– Но почему ты так долго тянул? – Я прижималась к его груди и не представляла, как заставить себя оторваться и пойти домой. – Я каждый вечер ждала тебя… А каждое новое утро встречала, как ещё один шаг к бездне. У меня даже двадцать седьмое число в календарике обведено красным кружочком…

– Я переехал.

– Как… куда?

Он помолчал.

– Я не сказал тебе, но у меня ведь нет больше мастерской, и начать заново в этом городе мне не дадут. Но я уже договорился с армейскими друзьями, мы даже успели вложить деньги в оборудование и аренду. Правда, это за пятьсот километров отсюда… Туда я и переехал. Мотался эти две недели, как угорелый – бумажки, бумажки…

– …И даже не вспомнил обо мне?

– Даже не забывал. Но я думал ты с Петькой, очень уж вы… – он сжал зубы и ноздри его сердито затрепетали, – мило смотрелись вдвоём. К тому же ты сама сказала на озере, что он тебе нравится. – Посмотрел на меня и сведённые брови тут же разгладились. – Я вчера должен был уехать окончательно, у меня больше ничего нет в этом городе. Даже собаку уже увёз. Накануне заехал в сервис, с ребятами попрощаться, а Маринка, менеджер, говорит: «Неделю назад тебя спрашивала девушка». А меня, знаешь, постоянно кто-нибудь спрашивает – издержки профессии. Я ей – какая ещё девушка? «Как зовут, – отвечает – не помню, кажется, Наташа, а фамилия Груша»

Я рассмеялась:

– То-то она на меня так странно посмотрела!

– Понимаешь, если бы это кто другой был, а не Маринка – я, наверное, сразу бы догадался о ком речь, а так… Она стала тебя описывать, но как-то невнятно, а потом говорит: «Глаза – цвета «мокрый асфальт»… Что значит, в автосервисе человек работает! – Димка взял моё лицо в ладони, заглянул в глаза. – Какой же это асфальт, это дождь…

Поцеловал, и время словно остановилось. Так бы и стоять с ним в обнимку, не разлучаясь ни на миг, а уж тем более – не отпуская его за пятьсот километров… Но, с другой стороны, теперь всё было иначе и я готова была ждать месяц, два, год… На душе было спокойно. Неспроста я чувствовала, что двадцать седьмое – это рубеж, после которого начнётся новая жизнь!

Димка задумчиво улыбнулся:

– Знаешь, я сейчас подумал, и даже как-то страшно стало – а что если бы Маринка была Иванова или, скажем, Петрова? Она ведь даже имени твоего не запомнила! Наверное, не стала бы и передавать мне, что кто-то заходил – какой смысл, если не помнишь кто?

– В смысле Иванова, Петрова?

Димка обнял меня, невыносимо нежно, но крепко. Помолчал.

– Она Груша. Марина Груша. Фамилия такая, представляешь?

Эпилог

Двадцать седьмого августа следующего года груша светилась огнями, словно самая красивая на свете Новогодняя ёлка. У меня не было платья за десять тысяч баксов, да и Димка приехал за мной не на лимузине, а вместо ресторана – на нашем пятачке вытянулась вереница разномастных столов ломящихся от угощений. Зато были друзья, и было счастье – спокойное, крепкое, настоящее. И любовь, та самая, которую мы оба так ждали.

А ещё ровно через год, двадцать седьмого августа, Мазутов Дмитрий Сергеевич посадил свою первую грушу.

*******

P.S. Вы скажете – так не бывает! И я признаю, что вы правы. Мы с Димкой поспешили, ошиблись в своих ожиданиях. Возможно стоило лучше обдумать, всё хорошенько просчитать… Но такова жизнь и, в конце-концов, так ли это важно – двадцать седьмого августа или шестого сентября родился наш маленький Мазутик?)))

-–

В оформлении обложки использована фотография «Foreplay» (стандартная лицензия) автора Artem Furman

с сайта https://stock.adobe.com/ru/images/foreplay/89306841?prev_url=detail