Как (не) влюбиться в дракона

1

18+ Любовный роман в жанре городского фэнтези, с интересной сюжетной линией.  ХЭ.

Альтернативная Россия (очень альтернативная). Наши дни.

****************

– Веник две девицы, – вспомнила я, натягивая на пальцы рукава своей чёрной кофточки.

– А по-латыни можно? – нахмурился профессор и  посмотрел на меня сквозь очки своими разноцветными глазами. Правый - жёлтый, левый - синий. Залипательно.

Глаза эти пробежались по моей фигуре и остановились на ногах. Молодец, Ося, насоветовал прийти на пересдачу в короткой юбке и чёрных чулках по колено. Утверждал, что это мне поможет. Вообще, Осе верить можно, он такой бабник, что я не успеваю его любовниц считать.

Я отвернулась от профессора и, подкусив губу, старательно вспоминала, как это по-латыни.

– Вэни, види, вици, – напомнил профессор, и я отчаянно и радостно закивала головой.

– А перевести сможете? – голос его стал бархатным, и я с надеждой посмотрела на дверь, что вела из аудитории, совершенно пустой аудитории, где только я и  профессор пытались вытянуть меня на второй курс.

– Пришёл, увидел, победил, – выпалила я, торжествуя. Случайно глянула на Данила Казимировича, подпольная кличка «Казим».  А тот имел вид удручённый и уставший.

Вообще, он мужчина видный. Нравился девушкам и женщинам, а парни поговаривали, что он на тренажёрах отжигает, как молодой. На вид не больше сорока. Причесон, как у малолетки, с проборчиком, борода по последней моде конечно же, козлиная, даром, что ли, Казимирович,  и неизменно  дорогие костюмы.

Вот только поговаривали, что он гей, потому что с женщинами не встречался, а часто его видели в обществе одного и того же мужчины, с которым он вроде как жил.

Похоже, Ося ошибся. Надо было мне у него рубаху взять и брюки, а не приходить к гею на пересдачу в короткой юбке. Всё, хана мне, завалит точно. Юбка вообще не работает.

– Дальше, – вздохнул Казим. – Я задавал вам пять крылатых фраз.

– Осталось ещё четыре? – пропищала я. Что я могла ему ещё предложить? Вроде, итак, как на выставке, любуйся, зачёт ставь.

– Может, вам на математический поступить?

Я обречённо посмотрела на дверь, а потом хотела признаться, что не в состоянии пересдать, но мне очень нужно. Но профессора за столом не было, он присел на пол и пытался заглянуть мне под юбку.

– Данил! Как вас там? Казимирович! – вскрикнула я,  приподняв одну ногу вверх.

Точно, близорукий! Вот и решил поближе глянуть!

– И шпаргалки нет? – поправил очки профессор и выпрямился уже рядом со мной. – Иванова! Если бы ты раз пять переписала шпаргалку, то запомнила хотя бы что-то!

– Данил Казимирович, – заныла я, осознавая, что нисколько он мною не впечатлялся, шпаргалки искал, а я даже на это не сподобилась,  – мне нельзя уходить без зачёта!

– Зачётные, Иванова, у вас только трусики.

Это был конец!

Если я не сдам философию - вылечу из универа, то папа меня в новом учебном году заберёт обратно в столицу и отправит в банковскую школу, и я всю оставшуюся жизнь буду стоять у банкомата и рассказывать пенсионерам, куда нажимать.

Я опустила поджатую ногу, скрестила пальцы и посмотрела с мольбой на профессора. Такой мужчина! Взрослый, умный, интересный! Да пусть он действительно нетрадиционной ориентации, такой не оставит девушку в беде.

– Пожалуйста, – прошептала я и почувствовала, как накатывают слёзы. Черт, последний аргумент…

– На этом наши свидания, Иванова, закончены, – вынес он мне приговор, и тогда я решилась…

Раз ничего не сработало, надо идти напролом!

Сделала шаг к нему и,  быстро обвив его шею руками, припала к мягким губам. Постаралась так, чтобы мой неполноценный третий размер хорошенько припечатал его чёрную рубаху. Получилось, что потёрлась, приподнимаясь на носках.

Поначалу ничего не происходило. Я целовала, пытаясь пробиться языком в неподатливый рот, Казимир стоял истуканом. Засада, он  же гей. Сейчас полечу со своими инициативами и короткой юбкой.  Прямо к папке в банк!

Странным было то, что преподаватель не сопротивлялся. И вообще никак не противодействовал! А я…

Никогда не думала, что поцелуи бывают такими будоражащими.

Пожалуй, впервые в жизни  целовала я, а не меня. Губы мужчины были приятными, мягкими, но совершенно не поддающимися обработке. Это не с Лёшкой целоваться, когда не знаешь, куда деться от напора и бездонной пропасти, которая пытается тебя засосать. Здесь напряжение, молчаливый вопрос и только моё желание… Пересдать, блин, и свалить побыстрее! 

Ну, давай же, давай, Казим, мне так стыдно! Я горю! Горю от стыда и странного томления.

И, как немой ответ, его стояк в штанах, который уткнулся в меня приблизительно таким же третьим размером, что моя грудь.

О как! А если женщины ему не безразличны? Так это ж я… Влетела!

От ощущения вполне себе серьёзного, я бы даже сказала, очень серьёзного аргумента в пользу гетеросексуальности преподавателя у своего живота, меня неожиданно, но очень душевно, словно током дёрнуло,  дыхание участилось, и я ощутила жар внутри, извержение вулкана, пульсирующего между ног. Офигеть… Я еле оторвалась от его губ, стояла и смотрела, наверняка зная, что сейчас либо слёзы градом, либо смех раздерёт. Настолько ситуация была не в моём духе.

Ося, козёл! Вот честное слово, я же не могу за зачёт отдаться.

– У меня встреча через пятнадцать минут, – тихо прошептал профессор, глядя на меня строго и серьёзно с высоты своего роста. – Либо со мной едешь, Иванова, и пересдавать будешь в другом месте, либо незачёт.

– Надолго? – жалобно простонала я, отступая и пряча за спину подрагивающие руки.

– До утра латынь учить будем, – он больше ничего не сказал, не стал меня никуда звать. Просто собрал свои вещи, кинул телефон в дорогой портфель и, закинув на локоть своё чёрное пальто, направился на выход.

2

Город по сравнению с Москвой очень маленький, но движение в час пик, как в столице. Не успели мы отъехать от университета, как встали в пробке на светофоре.

В машине было тепло и пахло ментоловым ароматизатором, что большой вонючкой болтался перед лобовым стеклом, и напоминал не листик мяты, а, скорее, лист конопли.

На меня напало такое облегчение, что я вдруг вспомнила, что читала перед тем, как прийти на пересдачу. В тишине салона раздался мой твёрдый голос.

– “Memento mori” – Помни о смерти. “Cogito Ergo Sum” –Мыслю, следовательно, существую. “Sic transit gloria mundi”–Так проходит мирская слава. «Non ducor, duco».– Я не ведомый, но ведущий. И веник две девицы – пришёл, увидел, победил.

Профессор, прищурив глаза, внимательно меня осмотрел, задержал взгляд в районе моей груди.

– Я сдала? – восторженно спросила я.

– А в аудитории ты это сказать не могла? – наморщился Данил Казимирович и вымученно уставился на впереди стоящую машину.

– У меня боязнь аудиторий. Я в школе стихи учителям сдавала в коридоре или на улице, – радостно призналась я.

– И я об этом узнаю только сейчас? – он был возмущён. – Когда столик уже на троих заказан? Извини, Иванова, но ты едешь в ресторан.

– А это обязательно? – скривилась я, вспоминая какие у меня невероятно важные дела есть для отмазки. Но в голову ничего не приходило, даже Лёшка.

– Да, обязательно. Надо бы о тебе справки навести.

– Что их наводить, – недовольно буркнула я и, насупившись, посмотрела на его римский профиль. Если б не ужасная бородка, то сошёл бы профессор за Гая Юлия Цезаря. – Я сама могу всё рассказать.

– Расскажи, Иванова, – кивнул Данил Казимирович. – Кто твои родители, и с какого перепуга, деканат мне всю плешь проел, обещая злотые горы, лишь бы я тебя по философии вытащил? Ты у нас выдающийся боевой маг? – и он с усмешкой кинул взгляд на мою короткую клетчатую юбку, которая никак не натягивалась на колени.

– Так, а чё? Данил Казимирович, какая философия боевому магу?

– Draco dormiens nunquam titillandus*, Иванова. Мой предмет очень важен.Так, кто твои родители?

– Папа банкир, мама владелица ресторанов, – недовольно ответила я. – В Москве они живут.

– А ты, получается, не получились? – хохотнул Данил Казимирович и, наткнувшись на моё возмущённое лицо с жаркими щеками, тут же исправился. – Не получилось из тебя, Иванова, дельца.

– Нет, не получилось и не получится, Данил Казимирович, – в негодовании от его подколов, я разозлилась. – Обычная история, в шесть лет бабахнула на детской площадке, меня эвакуировали в школу для особо одарённых детей, потом выяснили, что я не просто маг, а боевой. И конечно, куда таких, только на границу на спец.факультет.

– Чем сильнее маг, тем севернее граница, Иванова. Ты, получается, поселилась у самого Полярного круга, значит достойна. Прекрати свой талант воспринимать, как наказание.

– А вот тут, вы не правы! Я горжусь своим талантом, и что являюсь потомственным Стражем! – заявила я с напыщенной гордостью, выпрямившись в удобном кресле машины.

–Ты из рода Стражей?!

Воцарилась тишина. Профессор переваривал информацию, глубоко задумавшись, а я смекала, как бы от него свалить.

Когда говорят о Стражах, предполагают именно северные границы, а не то что папа банкир, а мама ресторатор. Но у моих родителей и не было магического таланта, что с них спрашивать. А моё место, действительно в Северной Республике, где рукой подать до границы с Полярным кругом, за которым какая-то адская нечисть живёт, страшная и неизведанная, изучать мы её начнём только на втором курсе. И меня это прельщает, как настоящего Стража. Меня всё сверхественное очень будоражит и даже возбуждает. Я маг, во мне говорит Род Стражей.

– Ты не родная своим родителям, приёмная, – констатировал профессор.

Я не собиралась обсуждать эту тему. Мой старший брат меня не захотел удочерить, когда пришло время. Мы с ним на ножах. Во мне талант, я настоящий Страж, а он уголовников к Полярному кругу на рудники возит. Ревность и зависть всё наше родство уничтожили, хотя в глубине души я тайно мечтала, что у меня будет с ним воссоединение и любовь. Но время шло, а мы так и не нашли друг друга. Возможно, поэтому я так прикипела к Осе и выстроила наши отношения сестра-брат.

Машина остановилась у здания, где над затемнёнными окнами первого этажа светилась неоновая надпись: «Ресторан Северный ветер».

– Всё теперь стало понятно, – поправил очки профессор. – Почему так за тебя радеют всем университетом. Но, Иванова!

Я вздрогнула, когда посмотрела на него. Глаза его разноцветные блеснули, улыбка показалась меня ужасно хищной. И весь он стал походить на зверя. А его голос пугал до дрожи в коленях, которые так и не получилось прикрыть короткой юбкой.

– Я не люблю, когда на меня давят, – шипел Данил Казимирович. – Не стоит меня упрашивать и молить о пощаде...

Видно мои глаза настолько округлились, и рот буквой «О» привлёк его пронизывающий взгляд, что профессор заткнулся, а потом сменил гнев на милость. Разноцветные глаза потемнели, стали добрыми, появилась милая и даже притягательная улыбка.

– Твоя юбка, Иванова, должна сегодня отработать свою беспощадную длину. Выходи из машины, нас ждёт ресторан.

– Может, не надо? – жалобно протянула я, с кислой миной, посмотрела на заведение.

– Столик заказан, а это деньги. Тебя папа не учил деньги считать особенно чужие?

– Вы теперь будете издеваться надо мной?

На самом деле, я не афишировала, что являюсь членом семьи миллионеров. Наоборот, старалась замять эту информацию. Думала профессору можно сказать, а он подкалывать начал. Ну, не любят у нас в стране богатых людей.

– Только немного, – по-доброму ответил профессор и вышел из машины.

Он открыл дверь с моей стороны и галантно подал мне руку.

Что-то было не то. Это не моя тема, я не должна с преподом идти в ресторан. Напряжение дало о себе знать, я потеряла бдительность и когда мы дошли до гардероба в ресторане, который моя мама бы обозвала «хлев», меня ущипнули за попу.

3

Создавалось такое впечатление, что папа вспомнил, что у него есть дитё и решил уделить мне время. А так как времени у него не было, опять взял с собой на непонятную встречу. Куча неизвестных имён, какие-то договора, странные дела. И липкие мужские взгляды на моём лице и фигуре. Но вместо папы - профессор философии Государственного университета, Данил Казимирович, который налил в фужер мне сухого вина, такого противного и невкусного, что я скривилась.

– Вообще-то я не пью, – сообразила я, хотя надо было сразу отказаться.

Пью, как миленькая. Ося подсадил на утренний кофе с коньяком. Капельку всего, но так весело сразу.

– Кислое? – поинтересовался Казим и, не дождавшись ответа, ловко так щёлкнул своими длинными красивыми пальцами.

Подбежал официант, и профессор заказал ему мёда.

– Как же не пьёшь? – Малой делал наигранно удручённую физиономию. – А за знакомство?

– Очень надо, – буркнула я. – С Данилом Казимировичем мы уже знакомы.

– И как близко? – мурлыкнул Малой и накренился ко мне по столику.

Я от него отвернулась и упёрлась взглядом в профессора. Красивый гордый профиль, изуродованный ужасной бородой. Казиму принесли мёд в чашечке, и он попросил зажечь свечу на нашем столе.

– Девочкам полезно сладкое, – сказал он, изящно так, по-аристократичному болтая над пламенем свечи вином в бокале. – Особенно перед сном.

– Особенно пососать, – добавил Малой, и мы с профессором уставились на него, как на того самого плебея, что портит наш вечер патриций.

Данил Казимирович отдал мне бокал, и я пригубила вина. А оно! Совсем другое дело! Аромат мёда и винограда, стали проявляться тонкие нотки терпкости. Мама всё мечтала, что я стану сомелье. Отправлюсь учиться на дегустатора вина.

Я захмелела с нескольких глотков. Сидела, смотрела, как стекает напиток по стеклянным стенкам. Внутри разжигалось пламя, становилось очень тепло и томительно жарко. Профессора уже не портила борода. В его правом - золотом глазе играло пламя, а в левом - синем ломались подтаявшие льды Полярного круга. И был он весь такой статный, изысканный и породистый, что я невольно загляделась на него и куда-то поплыла.

А потом перестала строить из себя даму из высшего общества и залпом допила остаток сладкого вина. И как-то сразу попочку мою понесло на приключения, захотелось движения и много шума. А в ресторане было уныло и слишком замшело.

– Леночка, – Малой явно увидел во мне благодушие и уступчивость, хотел подлить ещё вина, но я закрыла свой фужер рукой и, приподняв одну бровь, расплылась в улыбке.

– Я вас выгуляла в эту богадельню, теперь вы меня в ночной клуб сопроводите.

В глазах Малого появились чёртики, освещая себе путь десятком огоньков. Он витиевато как-то гнул свои бесформенные губы, говоря что-то без слов Казиму и шельмовски подмигнул.

– Лучше ещё вина и здесь на столе потанцуете, – устало отозвался неразводимый на шалости препод. 

– Надо в клуб, там нумера и всё такое, – шептал Малой.

– Вип-кабинки, – поправила я. – Но я с профессором, и вам ничего не светит.

Я вместе со стулом подвинулась ближе к более или менее надёжному Данилу Казимировичу и сделала вид, что я с ним. А потом вскочила и потянула профессора за собой.

– Не спешите, Иванова, – строго сказал Казим, – я только начал привыкать к вашей юбочке.

Я ловко вытянула номерок из кармана его пиджака и радостно побежала на выход. Одежда наша висела на одном крючке, поэтому куда он денется, побежит следом, как миленький.

Пришлось в гардеробе подождать мужчин. Я держала в руках пальто профессора, нежненько пропитываясь запахом его одеколона. И это был настоящий дурман. Я вспомнила вкус его губ и прикосновения его сильной руки к моему запястью. Похоже, я куда-то падала, где-то утопала или уже…

Достала телефон и просмотрела сообщения. Лёшка писал, что опять с температурой дома валяется. Ося был не рад ночной смене на железной дороге. И папа прислал сообщение. И пусть он мой приёмный, но меня родители очень сильно любили и гордились мной. Опекали так сильно, что сообщество Стражей я в глаза не видела. Всё мечтали меня замуж выдать, чтобы я осталась преподавать в школе для особо одарённых детей рядом с ними в Москве, а меня унесло. Я сама хотела.

«Скажи одно слово, и папочка вытащит тебя из этой жопы мира. У папочки много денег, и мамочка всё устроит для тебя».

«Спасибо, пап. Я останусь в жопе. Маме привет».

Мы действительно ехали в клуб. Я сидела на заднем сидение, удобном с прекрасной бархатистой обшивкой. Запрокинув голову на подголовник, ловила дзен. Немного мне нужно. Я прибывала в блаженном состоянии, была легка, и приятное состояние нежного хмеля вело к влечению.

Посмотрела на торчащую впереди шевелюру своего профессора и подумала, что люблю его. Такого вот строгого такого неприступного.

– В какой клуб желаешь, Иванова? – спросил Казим.

– У меня имя есть, – улыбнулась я. Захотелось, чтобы он меня по имени называл, ласково. И под юбку заглядывал.

– Леночка, – обратился ко мне Малой, повернувшись. Я недовольно поморщилась. Третий был в нашей компании лишним. – Куда едем?

– Я не знаю. Я по клубам не хожу, – ответила я и задумалась. Лёшка ходил, он у меня ходок. И помниться что-то называл…– Клуб «Мечта».

– Это на Первомайском, – сказал Малой очень серьёзным низким голосом. А со мной сюсюкался, как с девочкой. А, ну, да я и есть девочка. Они же старше. А мне почудилось, что я вполне могла бы со своим профессором замутить. И что-нибудь у нас получилось.

Я человек решительный. И в этот момент чётко решила, что расстанусь с Лёшкой и попробую познакомиться с Данилом… Интересно, он мне позволит его называть по имени? Я ж своего всё равно добьюсь.

Вот на кой мне Лёша? Я же знаю, по какой причине он мне предложил встречаться.

Мы уже в клуб вошли, я куртку сняла и в руки взяла. Пока мои спутники оплачивали вход и вип-кабинку, я прошла в дымящее, пронизанное лазерными лучами помещение. Народ клубился. Разношерстные по моде одетые мальчишки и девчонки. И среди них одна стайка в чёрных балахонах и широких капюшонах. Это боевые маги нашего университета. Выпендрёжники. Щеголяли мухи в кедах перед ровесниками. Типа – мы банда, обходи нас стороной.

4

– Елена, не двигайся, – сказал Данил, и голос его, как нежный шёлк по оголённому телу. Так приласкал, что я действительно замерла.

– Я могу бахнуть, – предложила такой вариант.

– Нельзя, – шипел, как раскалённые угли политые водой, приятный голос профессора. – Это оборотень. Нам нужно извлечь человека, а не убить его.

– И как я это сделаю? – я с ужасом смотрела на огромного полосатого тигра, который разинул пасть и показал какие-то нереальные, страшные клыки. И если тигр скорей всего людоедом бы не оказался, то оборотень запросто. Животное продолжало скалить острые зубы, недовольно виляло хвостом, а потом, как на охоте замерло, и на согнутых лапах уже приготовилось к прыжку.

– Ты не одна, – сообщил мне Данил.

– Сможешь? – по-деловому спросил у моего профессора Малой.

– Да, защити Лену.

Раз, два, три. Я лежу в кустах в объятиях Малого, который так сказать, пользуясь случаем, прижал мою грудь и защемил ладонью попу под юбкой. А мой бесстрашный профессор один на один бьётся с полосатым кошаком размером с него самого.

Я всегда думала, что боевая магия - это когда ты шарахаешь молнией или огнём, и все от тебя разбегаются. А тут я увидела высший пилотаж защиты. И хотя я сама умела кое-как ставить «щиты», вот чтобы невидимые сети… Я впервые такое видела.

У тигра подкосились задние лапы, собравшись вместе. Невидимые верёвки сковали их и притянули к земле. Но он бился передними, пока одну не подвернуло под брюхо. Кот орал благим матом и в рыке слышались отчётливо слова, кажется, он был не совсем согласен с методами воздействия на него.

Взгляд мой упёрся в разорванный костюм профессора. Под безрукавкой была в клочья изодрана рубаха и кровоточили царапины. Разум затуманило невероятное беспокойство, тревога такая навалилась, что я рванула вперёд, хорошенько ударив Малого по «мужскому самолюбию».

Вой сирен и мелькающие проблесковые маячки машин полиции, что влетели прямо на пешеходную дорожку, сверкали в разноцветных глазах профессора. Мой профессор – маг, умеющий насильно оборачивать оборотней. И маг сильный.

– Ты ранен, – с ужасом смотрела на его царапины. Там под одеждой живое тело. Данилу больно. Такого сочувствия, такого сопереживания я никогда не испытывала.

– Всё хорошо, радость моя, – шёлк его голоса уже ласкал не только тело, а внутри затронул что-то дремлющее, но уже быстро расцветающее. И я, не обращая внимания на суету вокруг, уже собралась потянуться к его губам, чтобы хоть как-то облегчить его страдания, но меня резко дёрнули назад и заломили руки.

Надели наручники, сорвав мне весь кайф. Повязали всю нашу частную компанию, вместе с голым тучным мужиком, который смотрел на мир маленькими карими глазками над пухлыми щеками и визгливо орал:

– Это не я! Я ничего не делал! Я не знаю, как так получилось!!!

И моего раненого профессора блюстители порядка тоже не щадили. Нас троих запихали в одну машину, а оборотня повезли в отдельной, с клеткой внутри кузова. Несчастный человек, кричал и плакал, но судьба его предрешена, он нарушитель порядка и относится теперь к врагам народа.

Тронулись. Я сидела напротив мужчин, которым явно было весело. Заворожённо смотрела, как улыбается Данил Казимирович. Обалденный мужик! А улыбка у него белоснежная и невероятно привлекательная. И все морщинки на лице были исключительно мимическими и украшали его лицо с правильными чертами. И эта уродливая, страшильная бородень так всё портила, что видеть её больше не могла. Отвернулась.

– Иванова! Как только ты появилась в аудитории в своей безобразной юбке, сразу понял, что ночь у меня будет весёлой.

Малой заржал в такт Казиму. Я только краешком губ улыбнулась и в печали продолжала сидеть молча. И тогда профессор тоже собрался и перестал веселиться.

Молчи, Данил! Я слышала, как ты меня назвал, ты уже показал своё истинное лицо и всё своё отношение ко мне. Теперь сколько угодно можешь глумиться и строить из себя неприступную крепость, но форт твой сдался и выбросил белый флаг, который ты пытаешься от меня спрятать. Я тебя сразила. Спасибо, Ося, юбочка своё дело сделала.

Взашей нас выпинали из машины и отвели в участок. Там заперли за решёткой, освободив руки от наручников. Я бы крикнула, что у нас раненый, но Данил Казимирович просто застегнул свой пиджак и сидел, как ни в чём не бывало. Его друг постоял у решётки и кричал дежурному, чтобы срочно позвонили генералу Воробьёву.

Сидели молча. Я между двух мужчин, сложила руки на голые колени и выпрямилась. Внимательно следила, как заполняется участок. Проводили хулиганов, оказывающих сопротивления. Пробегали девушки в юбке приблизительно, как у меня. Их вскоре отпустили, они всех на прощанье целовали и уходили за здоровым плечистым мужиком.

– А что будет с тем человеком? – тихо спросила я у магов.

– Мы его больше не увидим, – ответил Малой, и не было у него в голосе заигрываний и притязаний на мой счёт.

– Его ведь не убьют? – обеспокоенно посмотрела на Данила Казимировича.

– Нет, – ответил профессор, поникнув головой. – Но он для людей опасен.

Печально всё это и несправедливо. И до слёз обидно за невинного человека. И даже, когда Данил обнял меня за плечо и прижал к себе, я оставалась в тоскливом, удручённом состоянии. Надо прожить столько лет в Москве, где ни сном, ни духом, что творится в Северной Республике. Приехать сюда и воочию увидеть угнетённую магическую расу.

5

Он был красив и молод. Женоподобный блондин с голубыми глазами. Волосы имел густые и шёлковые, часто их убирал в хвост на макушке, что делало его ещё краше.  В двадцать пять лет, недосыпание и активный магический образ жизни ещё не отражались на лице. Ося тщательно ухаживал за собой. Сказывалось пребывание в семье из одних женщин.

К нему многие относились предвзято. Порой, даже за мужчину не считали. Когда он учился в училище Нужных магов, несчастный бегал курить с девчонками, чтобы пацаны не вломили лишний раз.

 Всегда дрался. Поэтому у Оси были крепкие мышцы и широкие плечи, хотя он до безобразия худ. После окончания училища многие из ребят пытались пробиться к нему в друзья, когда узнавали, сколько любовниц  было у этого смазливого красавца. Он имел невероятный успех у женщин.  Но привыкший биться среди мужчин за выживание, Ося их сторонился. А ко мне прикипел насмерть, не оторвать.

И жениться Ося не смог.  Хотя хотел всем сердцем, остановить свой выбор на какой-нибудь пухлой девице с большой грудью. Но мешала мать, две тётки и три сестры, которые жили вместе с ним в доме на отшибе города.

Ося страдал бессонницей, спать ложился ближе к обеду. Он работал на железной дороге, Проглядчиком. Смысл его работы - пересчитывать товарные вагоны и проглядывать их насквозь. Был ценным кадром, ни разу не ошибся, ловил опустошённые вагоны, сообщал о пропаже начальству.

 В свободное время, за отдельную плату, Ося всматривался в хрустальный шар, разглядывая будущее простых людей. Эта была женская работа, но что делать, когда у бабушки ведьмы не было ни одной талантливой внучки, пришлось отдать ремесло маленькому внуку. Бабушку, кстати, сожгли за колдовство двадцать лет назад в Норвегии, и семья была вынуждена бежать от суровых Европейских законов. В России он - Ося, хотя на самом деле, Остейн Бергер.

Я ни раз говорила ему, что колдовской хрусталь – вещь опасная. Это зло в чистом виде. Если постоянно пялиться в хрустальный шар, то можно сойти с ума.  Ося честно пытался мне пообещать, что бросит, но как потомственный чернокнижник, продолжал безобразничать. Я его прощала, но каждый день напоминала, как опасен магический хрусталь.

Ося никогда не приходил ко мне в гости, и даже не приближался, если в сумке был хрустальный шар. Эти магические вещи очень дорогие, а в моём присутствии они лопались и распадались на кусочки.

Возможно, потому, что у Оси был совершенно женский талант, а у меня абсолютно мужской, мы так гармонично сочетались и ни разу не поссорились.

Мы молча подошли к старому дому в центре города. Тихий двор, вокруг деревья. Дом вообще уникальный, в нём ещё печи и камины сохранились с древних времён, дымоходы прочищали, потому что большая часть жильцов пользовалась каминами, а я и варочной плитой. Да, да моя квартира, как отель минус пять звёзд – всё исключено. Если бы папа увидел, что я купила, то насильно бы увёз в Москву. Но я не жаловалась. Дом располагался близко к набережной, на которой стояло страшное здание мэрии, куда я вот-вот буду ходить на работу, и до универа двадцать минут ходьбы.

Поднялись по парадной лестнице и открыли гигантскую дверь. Квартира дыхнула запахом несчастной старушки, после смерти которой, наследники передрались,  и с трудом мне удалось их уломать на продажу нежданно упавшей на их кошельки недвижимости. Обстановка прошлого века. Коробки с моими вещами на почерневшем от времени паркете, так и не были разобраны, хотя я уже неделю тусовалась в этом чудном гнёздышке.

 Мы с Осей, как супружеская пара, которая в браке пятьдесят лет. Молча разошлись в разные стороны. Он ушёл на кухню отмывать котёнка. Я прихватила из первой открытой коробки ночную сорочку с длинным рукавом и пошла в ванную комнату. Хотя «ванная комната» слишком шикарное словосочетание.  Коричневая плитка со сливом в полу, закрытым ржавой чугунной решёткой, и лейка душа.

Я закрыла глаза под тёплым потоком воды. Рычали трубы. А мне чудилось, что меня целует Данил, и его запах щекотал нос. Его голос заставлял дрожать.

Я влюбилась…

Тяжело и больно. Потому что он не рядом. А ещё Ося появился не вовремя.

Уставшая, я натянула сорочку и прошла в смежные комнаты, справа от входной двери. Первая поменьше, без занавесок на грязных окнах, там только диван раскладной у камина и  шкаф во всю стену. Вторая комната - большая, в ней одиноко стояла полуторноспальная кровать с пружиной под толстым ватным матрасом. Окно наполовину прикрыто старой простынёй. Сложить белье было негде, поэтому Ося развесил свою одежду на высокой спинке кровати.  Остался в чёрных боксёрках с трудом прикрывающих его «мужское самолюбие».

– Это были верховные? – спросил он. Белое тело чернокнижника было исполосовано старыми царапинами, чем только Осю не били, даже ножами пыряли несколько раз.

– Да, – прошагала к кровати и рухнула на свою часть, забыв отвесить комплимент его жёсткой худобе. Он состоял из одних жгутов крепких мышц, тело было очень рельефным. И в темноте казалось, Ося сплетён, как корзина из белых прутьев.

– Я у них в чёрном списке, – он перелез через меня и лёг на спину, на грудь уложил котёнка, который оказался рыжим. – Прикинь, Лен, я чернокнижник, а ты Страж. И мы спим вместе. Ты должна, по идее, меня убить или я тебя.

– Ерунду не говори,  – сонно пробурчала я.

– А ты точно Страж?

–Ага.

– Скажи что-нибудь на страженском языке, – усмехнулся и хитро покосился на меня своими чистыми ясными глазами. И ведь не скажешь, что чернокнижник.

– Магический хрусталь содержит в себе чёрную магию, негативно влияющую на психику колдуна, – повторила ему то, что говорила уже сотни раз.

– Это ты уже говорила, – недовольно нахмурил белые брови. – Что-нибудь впечатляющее.

– А ты перестанешь колдовать? – с вызовом спросила я.

– А вдруг?

Это как козла в огород запустить и запретить ему капусту есть. Так и Осю не отвадить от хрусталя.

– Ты никому не скажешь? – почему бы и нет, кому-то хочется рассказать и показать свои тайны. К тому же Ося сразу оценит, насколько я изуродована.

6

Разбудил звонок. Противный такой дребезжащий. Я рукой нащупала сотовый на стуле, но он молчал. На нём приятная мелодия, а не этот кошмар, что разносил голову.

– Это стационарный, – подсказал Ося таким голосом, что я сразу поняла - он не спал.

Скинулась с кровати на пол и немного проползла, мыча и страдая,  а потом побежала в прихожую, где на стене висел старый телефон. Раздолбанная трубка с кнопками и запутанный шнур.

В старое зеркало, что в прихожей на меня смотрела девушка, которую я знать не хотела. Глаза заспанные, под ними круги, и волосы в разные стороны торчали, словно палец в розетку сунула. Блин, спать хотелось, хоть волком вой.

– Здравствуйте, это Лена Иванова? – спросил бодрый женский голос.

– Да, здрасте, у меня сотовый есть.

– Я рада за вас. Меня зовут Надежда, я секретарь Мороза Павла Евгеньевича.

Я быстро взбодрилась, пригладила волосы, как будто рядом мой работодатель и уже смотрит оценивающе.

– Вас ждут ровно в четырнадцать часов, но до этого времени вам необходимо пройти комиссию в Республиканской больнице у Веры Безгроб, а так же исповедоваться у отца Александра в церкви святой Анны. Не опаздывайте.

В трубке гудки, у меня ступор.

За высоким окном кухни звенела ранняя весна. Листья распускались на старой яблоне, она росла у дома и широкими ветвями поднималась к третьему этажу, все было готово к цветению.  По проезжей части, что разделяла четырёхэтажный дом и густой городской сквер проехала одна шумная машина. Центральную улицу города тоже было видно из окна. Широкий проспект, застроенный  разноцветными многоквартирными домами, по нему сновали люди, и ездили машины.

 Городок тонул в пробуждающихся деревьях.

За стеклом на дождевом отливе появилась пара голубей. Голубь ворковал, распушил сизые перья, обходительно ухаживал за своей пятнистой подругой, которая казалась изящной на его фоне, маленькой и беззащитной.

Ося в трусах, прижимая к себе котёнка, отломил кусок молочного коржика, открыл форточку и покормил птиц. Он очень любил животных.

У Оси девять кошек, насобирал по городу, это десятая. Родственницы их ненавидят, но терпят, потому что Ося, хоть дома и не ночует, всю свою женскую семью кормит.

Он оперся на варочную плиту печки, которую давно не топили, посмотрел на меня своими колдовскими пронизывающими глазами, и взгляд этот был колючий и холодный.

– Влюбилась что ли? – вот это, блин, в Осе совершенно не нравилось. Он всё видит, Проглядчик фигов. – Ты ночью стонала, и я не думаю, что тебя во сне душили. Даже подрочить пришлось.

Покраснев до ушей, я пошла раскурочивать свои коробки на предмет подходящей одежды для исповеди. Вот это сюрприз! Я должна пойти на исповедь! А что это такое и с чем его едят? А про то, что чернокнижник сегодня ночью дрочил в моей кровати, я рассказывать должна? Или это меня не касается? А то, что я страстно отдавалась профессору во сне? Ничегошеньки не знаю об этом.

– Ну, и кто из тех трёх мужиков твоя тайная любовь? – не отставал от меня Ося, наблюдая, как я влезаю в свои джинсы. Не дождавшись от меня ответа, он продолжил. – Я найду себе женщину и больше ночевать не приду.

– Ты всегда их находишь, а потом возвращаешься, – я старалась не смотреть на него. Взяла и переоделась прямо на его глазах. Влезла в кофту с длинным рукавом и высоким воротом.  – Я на исповедь, ключ под коврик кинь.

– Куда?! – выпалил Ося и рассмеялся во весь голос.

– Куда надо, – строго сказала я, и, застегнув молнию на толстовке, перекинула через плечо сумку. – И запомни, Ося, я не влюбляюсь.

– Кане-ешно, – дразнил меня чернокнижник.

Я застегнула свои брутальные ботинки почти до колен и, показав Осе «моську» с высунутым языком, убежала… Страшно сказать, на исповедь.

До церкви святой Анны рукой подать. На бегу смотрела в телефоне, как люди исповедуются, и успевала расчёсывать волосы. Пробежала мимо гимназии по мостику через ручей, и вот она церковь, место для меня неисследованное. Я крадучись за народом прошла по тропинке. Накинула капюшон на голову и во все глаза рассматривала всё, что меня окружает.

Кругом красота, тишина и благолепие.

– Тебе чего, милая? – спросила меня маленькая добрая старушка в платке.

– Мне отец Александр нужен, – натянуто улыбнулась я.

– Это тебе не сюда, – она взяла меня за руку и вывела из церкви, завела в какую-то подсобку и постучала в низкую старую дверь.

– Войдите! – раздался густой бас за дверью.

Старушка оставила меня одну. Я, набравшись смелости, вошла в дверь.

Оказалась в самом обычном кабинете. Белые стены, стеллажи и стол письменный, за которым сидел странный священник. А странный, потому что ряса на нём была не похожая на те, что носили настоящие священники и шапочка без опознавательных знаков на голове, вообще, сбивала с толку.

Был священник стар, имел вострые карие глазки и очень худое лицо.

– Здравствуйте, я Лена Иванова, – помялась на пороге, и когда священник указал мне на стул напротив его стола, прошла и села, сжимая свою сумку.

Отец Александр взял в руки планшет и начал что-то писать, редко поднимая на меня глаза.

–  Давайте знакомиться, отец Александр. Меня прислали много лет назад по распределению в Республиканскую епархию для борьбы с недугом, который  назывался «звёздная гордыня». От звёздной болезни эта болезнь отличается тем, что ведёт к шизофрении и буйному поведению. Крайнюю степень звёздной гордыни лечить не научились. В России это первая статья, по которой могут убить боевого мага.

– Я что-то слышала, но мы пока этого не проходили, – я всем телом съёжилась, не зная, как себя вести.

А священник продолжал, как ни в чём не бывало:

– Любой человек, обнаруживший в себе талант мага, непроизвольно начинает думать, что он полубог, а все остальные его рабы. У одних эта мысль остаётся в недоразвитом состоянии, иные не могут бороться с ней. Если вовремя не навешать пендалей больному, для осознания его слабости, колдун погибает. Поэтому верховные маги обязаны ходить на исповедь раз в три месяца.

7

Мне выписывали временный пропуск, а Данил стоял рядом и тихо говорил, напрочь, стирая извилины в моём мозгу своим дурманным голосом.

– В министерство можно попасть по этой лестнице. – Он указал на ступеньки, что вели вверх мимо огромной пальмы, которая росла в ящике гигантских размеров. – А можно на лифте доехать до второго этажа, там окольными путями до двери с электронным замком.

– На лифте, – сказала я словно Данил мне что-то предлагал. И он тоже подумал, что ничего мне предложено не было, но вид мой потерянный его смутил, и он кивком пригласил меня через турникет. Лифты располагались рядом со столовкой, откуда тянулись приятные ароматы вкусной еды. 

Вошла за профессором в лифт. Встала позади его широкой спины и уставилась в прекрасную ткань его синего пиджака, так по цвету подходящей к его синему глазу. Ещё вчера я для него была «радостью», теперь опять Иванова, как будто ничего вместе и не пережили, и не он меня так мило утешал в кутузке, прижимая к себе за плечо. И опять надо начинать сначала, вытаскивать из него хоть какие-то чувства и слова, чтобы поверить в себя и в наше хоть какое-то будущее, кроме философии до третьего курса.

И как последняя идиотка, я решила признаться в любви, но так, как извилины уже стёрлись, голова выдала то, что вообще было вычеркнуто из памяти,  так казалось, и тут возродилось из неоткуда.

– Я к вам пишу — чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.*

 Створки лифта открылись, но Данил Казимирович не вышел. Он в пол-оборота глянул на меня через плечо с высоко поднятой одной бровью.

– Иванова, мне послышалось?

Конечно, послышалось ему. Я тут из последних сил ему любовную поэзию впихиваю, а он в уши долбится.

– Данил Казимирович, а вы зачем бороду сбрили? – тихо спросила я.

Он задержал сдвигающиеся створки лифта своей туфлей, и они открылись заново.  Вышел на красную дорожку и пошагал размашистым шагом мимо кабинетов. Я семенила за ним, чувствуя свою маленькую победу. И когда мы завернули на пожарную лестницу, ещё спросила:

– Стыдно признаться или стихи подбираете?

Он поднялся на третий этаж, молча. Встал у бронированной двери и достал из кармана пластиковый электронный пропуск.

– Данил Казимирович, а как будет по-латыни – пришёл, увидел, охренел?

– Я сбрил бороду, потому что она тебе не нравилась. Carpe diem*, Иванова, – строго ответил он, приложив пропуск в детектор. Дверь открылась, и Казим пропустил меня вперёд. – Прошу.

– Благодарю, – отозвалась я и прошла на третий этаж, на секунду задержавшись рядом с ним.

Мы оказались в длинном коридоре, где двери в кабинеты были открыты и сновали люди преимущественно в белых рубахах.

– Данил… Казимирович, – я удивлённо уставилась на своего профессора, – А откуда у вас пропуск? Вы разве не в университете работаете?

– Я один из верховных магов…, – он замялся, но фамилию мою не добавил. Уже прогресс, осталось напомнить, как меня зовут.

– Лена.

– Елена, – он улыбнулся, но не по-профессорски, а дружественно.

Перед кабинетом министра была просторная приёмная, где суетились работники, бегали с бумагами. И восседала, как королева на троне, секретарша Надежда в больших очках. Упакованная с ног до головы в строгое чёрное платье. Прямая спина, пронзительный  взгляд над роговой оправой. Её пальцы быстро щелкали по клавиатуре.

– Проходите, – подняла она на нас глаза и протянула руку. – Ваша справка.

Я отдала ей свою справку и прошла за профессором в кабинет министра.

В кабинете было светло и прохладно. За большими окнами было видно ясное небо и часть реки с кораблями вдали. В приоткрытую створку залетал весенний ветерок и шевелил длинные убранные ламели.

За овальным столом на фоне карты Северной Республики восседал министр магии Мороз. Лицо его сплошная печалька, как у кота, которого забыли покормить пятнадцатый раз за день. Такой нечастный, специально выбранный из всех чиновников, явно по внешности. Когда он даёт интервью, все ему верят и очень сочувствуют, чтобы у него не произошло.

От министерского монументального стола к входу тянулся ещё один с подставками для ручек. За ним сидели верховные маги, которых никто никогда не видел, и тут мне представилась такая великая честь. Справа от министра сидел Малой, с надменной физиономией и хитрым прищуром. Рядом с ним сел мой профессор, неожиданно оказавшимся верховным магом. Третьим в их компании был Филин, странный замухрыщатый ботаник из училища. Сидел и восхищённо пялился на меня.

Напротив них: генерал Воробьёв, сложивший свою фуражку на стол и скидывающий с неё пылинки, хирург Вера Безгроб, похожая на шатёр в бесформенном платье, и отец Александр, уткнувшийся в свой планшет.

– Седьмой верховный маг, – объявил министр таким же печальным голосом, как и его беспризорные глаза. – Вы подписали бумагу о неразглашении?

– Да, – кивнула я и зарделась под их пристальными взглядами.

Бумагу о том, что я никому ничего не скажу, я подписала сразу, как меня пригласили устроиться в министерство на работу. «Первое правило бойцовского клуба…». Только тогда я не знала, что получу должность верховного мага. Это такая честь! Меня чуть не распёрло от своей важности.

– Страж? – поинтересовался генерал Воробьёв, с подозрениями и с пренебрежением поглядывая на меня.

– Да, – подтвердила Вера Безгроб. – Имеется знак.

– Раздевайся, – приказал мне Малой, и все уставились на меня, кроме моего профессора, прячущего усмешку.

– Это совершенно не нужно, – вступилась за меня Вера, и я была ей безмерно благодарна. Судя по всему, меня бы раздели, если бы не она.

Врач отошла к стене и, взяв один стул, поставила его во главе вытянутого стола. И я присела на предложенное место, напротив министра. Местечко оказалось козырным. Полицейский по фамилии Воробьёв был зол и прожигал меня своим засаленным недовольным взглядом.  Я знала этот взгляд. Так смотрел на меня мой брат и студент третьего курса, которого я уложила на борцовском песке. Это ревность. И, если брат старался со мной не общаться, а Лёша захотел трахнуть, то зависть высокопоставленного чиновника, может сыграть злую шутку.

8

Полтора часа я с Малым бодалась, стоя в шахте канализации с лопатой в руках и киркой на плече. Я защищала Осю, как могла. В конце концов, я доказала, что он не гей, и что у него куча любовниц. И тут спор повернул в другую сторону, Малой стал давить на то, что Осе до его любовного опыта далеко, и я опять принялась заступаться за друга.

Мы очень устали. В полутьме на нас смотрело око клоаки, засорённое и вонючее. Труба старая была забита, и только вытекала из неё маленькая струйка грязной воды. И, если я по глаза натянула ворот кофты, то Малой уже перестал затыкать нос.

Желудок мой гудел, медленно слипаясь. Я ела утром, и всё смахивало на то, что ещё долго не захочу.

Малой наконец-то угомонился и замолчал, опёрся на лопату, с прискорбием уставился на трубу. Мы не сможем её очистить.

– Малой, а давай жахнем по ней, – тихо предложила я, воровато оглядываясь. – Взорвём, а скажем, мол, не выдержала, старая, и всё такое.

– Ленка, блин, – покосился на меня верховный маг. – Если жахнем, то все в говне будем.

– Это лучше, чем копаться здесь неделю, – шептала я.

– Но ты права, маленькая затейница, – кивнул Малой. – Куртку расстегни, чтобы вся пропиталась канализацией.

– Зачем ещё? – нахмурилась я, надеясь поставить щит и избежать такой участи.

– Чтобы больше никогда не приглашали. Испачкаем министру коммунального хозяйства машину. Одежду в их новенькой душевой в ящиках закроем, а ты трусы и лифчик на лампу закинешь, пусть висит, воняет.

– Давай, я им устрою, – я в предвкушении потёрла руки и расстегнула куртку.

– Закрываем глаза. На раз, два, три, – Малой откинул лопату и кирку.

Он ударил молнией прямо внутрь трубы. Сверкнула магия, исчезая внутри канализации.

Хлынуло на нас нутро города. Вся одежда пропиталась насквозь засором из канализации. Я отвернулась, закрывая лицо ладонями, чувствовала, как намокает курточка и кофта под ней. Мимо меня прошёл насквозь пропитанный сточными водами Малой, раскинув руки по сторонам. Я за ним. На нас что-то падало и стреляло нам в спину.

Министр коммунального хозяйства большой мужчина с красным лицом не успел нас остановить, когда мы в таком плачевном виде забрались в его новенький грузовичок. Грузовик с бортовым кузовом, имел просторную кабину, рассчитанную на четверых пассажиров. Но мы с Малым сбились в кучу, ближе к хозяину транспорта. И как бы он не пытался открыть все окна, пропитался нашим амбре. 

– Трубу прорвало, придётся менять, – сказал Малой, приобняв меня, и мы с ним накренились к чистому костюму министра коммунального хозяйства. Уставились доверчиво на водителя, своими невинными чисто-голубыми глазами. Моё лицо было только заляпанным,  у Малого оставались «очки» вокруг глаз, всё остальное было грязным. – Отвезите нас в свой офис, нам вымыться надо.

– Пожалуйста, – протянули мы в два беспризорных голоса.

Министр оторопело нас сторонился, вёл машину, накренившись к двери, но бежать было некуда, мы его сделали. Прощай костюмчик и новая обивка на сиденьях.

Я пожертвовала всей своей одеждой. Хорошо, что сумка осталась невредимой, лежала в грузовике министра и не сильно пропахлась. Голая, я разнесла свои «ароматные» вещи по всей раздевалке предприятия. Спрятала по ботинку-говноступу под ящики, в сами ящики положила куртку, трусики закинула на люстру, лифчик спрятала при входе.

Мылась раз десять, извела весь халявный гель для душа. Мне выдали белую простынь. В ней, босиком и с сумкой на вытянутой руке я вышла на улицу.

Здание Коммунального хозяйства располагалось почти в центре города, имело свою парковку. Как только я вышла на носочках в холодный вечер, ко мне со всех ног подбежал Данил Казимирович. Обеспокоенно рассмотрел меня и, скинув пальто, упаковал в свою одежду, пропитанную теплом и приятным запахом одеколона.

Содержимое сумки, я распределила по карманам, а саму сумку выкинула в урну у входа.

– Пошли в машину, – голос такой нежный, такой встревоженный, что я согрелась и опять захмелела.

Как же хорошо, что есть, кому о тебе позаботиться. Меня усадили на сидение и включили горячий обдув.

– Я пахну? – с тревогой спросила я и посмотрела на прекрасного профессора.

– Нет, – по-доброму улыбнулся он. – Главное, не простынь.

– Никогда не болела, – вздохнула я.

Больше мы не разговаривали. Мне продолжало вонять, Казим замкнулся.

Он заехал к моему дому, оставил машину напротив входа в шикарный старинный подъезд. Я хотела выйти на улицу, только дверь открыла и оказалась на руках профессора.

Ойкнула.

– Не надо голыми ножками по земле ходить, – оправдался он, прижимая меня к себе.

Я пыталась поймать момент. Момент абсолютного счастья, когда я ощущала себя маленькой, беззащитной и очень нужной. Ещё бы к этому прибавить – желанной… Но так оно и было. Я старалась не смотреть на Данила, тихо краснела, согреваясь всем телом.

– Ключ? – неожиданно вывел меня из тумана его приятный голос.

– Под ковриком, – тихо ответила я.

Со мной на руках, Данил присел и нашёл ключ от двери.

– Иванова, ты с ума сошла, хранишь ключ под ковриком, – ухмылялся вредный Казим, опять назвав меня по фамилии.

Мы вошли в квартиру. Я сняла пальто преподавателя, но как бы он руки не протягивал, пальто отправилось на вешалку.

– Проходите, не стесняйтесь, – я закинула простынь на одно плечо, как древний грек, закрыла руку с наколкой. – Я неделю здесь живу, поэтому ещё…

Коробок с вещами не было. Я кинулась к шкафу. Моя одежда была развешена, бельё разложено. Лифчики, чашечка в чашечку, трусики по цвету. Носочки один в другой вложены, и обувь стояла по ранжиру.

Я стала оглядываться. В камине были приготовлены дрова, напротив разложен диван и укрыт мохнатым пледом. А в спальне на кровати застелено чистое бельё без помарочки и взбиты две пуховые подушки.

– Что-то случилось? – спросил Данил, уже снял туфли, приняв моё приглашения. Я должна была на этом сосредоточиться, но замерла на кухне, где царила идеальная чистота.