– Дражайшая моя дочь, – со всей солидностью, на какую был способен, сказал отец.
Начало настораживало. Сразу захотелось сказать что-то вроде: «Нет, это не я! Спросите у первого министра, может, он видел». Впрочем, какой смысл? В детстве не помогало, не поможет и сейчас. Оставалось лишь молча слушать.
– Дражайшая дочь, – повторил отец, глубокомысленно хмурясь. То ли не укладывалась в его голове такая простая мысль, что я его дочь, то ли не мог вспомнить, что там дальше по тексту. – Я долго думал и пришел к выводу, что упустил одну немаловажную деталь.
Интересно, какую же? Забыл о моем существовании и очень удивился, случайно меня встретив? Видите ли, мой родитель, король Рональд, гораздо больше внимания уделяет своим лошадям и охотничьим собакам, чем воспитанию единственного отпрыска. Что вообще мог упустить из виду король? На то он и король, великий самодержец и прочее, и прочее, чтобы про него нельзя было сказать, что он где-то там оказался не идеален.
Отец почесал голову под париком, поправил корону – официальный тон всегда давался ему нелегко – и продолжил:
– В общем, ты уже совсем взрослая, так что пришла пора выдавать тебя замуж, – он радостно улыбнулся, словно сделал мне неслыханный подарок.
Ах вот, зачем он вызвал меня к себе так внезапно! Надо было притвориться мертвой.
– Отец, но мне ведь всего пятнадцать, – пролепетала я растерянно и захлопала завитыми ресницами.
Его величество слегка смутился и повернулся к первому министру.
– Ей что, действительно, пятнадцать? – спросил король.
– Никак нет, ваше величество, – тут же сдал меня министр. Вот предатель. Ничего, у меня память хорошая. Мы с вами еще сочтемся, господин министр. – Этой весной ее высочеству исполнилось восемнадцать.
Понятно. Не сработало. Если бы не первый министр, точно бы все получилось. Отец не помнит ни сколько мне лет, ни когда я родилась.
– Вы еще подарили ее высочеству борзую, – легкие нотки неодобрения прозвучали в голосе первого министра. Бедолага всегда не одобрял чрезмерное увлечение монарха охотой.
– Да-да, припоминаю, – отмахнулся отец. Не сомневаюсь, что борзую он действительно помнил хорошо. А вот день рождения вряд ли. – Итак, дочь моя, раз уж тебе действительно восемнадцать, надо выдавать тебя замуж. Время пришло.
– Отец, позвольте вас заверить, я вполне могу сходить замуж и позже. Скажем, через год. Или два. А лучше через три. Возможно, нам стоит вернуться к этому разговору через некоторое время?
А через некоторое время ты, как обычно, забудешь и про меня, и про свои планы. Идеально.
Его величество поерзал на троне. Нахмурился. Вытащил из-под себя подушку и бросил куда-то прочь.
– Эй, ты! – окликнул он слугу, смиренно стоящего неподалеку. – Убери это. Подушек столько, словно я не король, я принчепесса какая. Тьфу ты! – он повернулся ко мне: – А насчет замужа я все решил. Мне тут вовремя напомнили, что с девицами без присмотра разные неприятности случаются. А ну как принесешь в подоле? Нет уж, замуж! Тогда со всеми неприятностями пусть муж твой разбирается. Завтра разошлем приглашения всем этим.. баронам, герцогам, принцам и прочим благородным. Пущай приезжают да сватаются.
– Позвольте сказать, что..
– Тебя не обижу, – властно перебил меня король. – Сама будешь выбирать. Какой по душе придется, за того и пойдешь.
– Ваше величество, а если мне никто не придется по душе?
– Значит, выдам за самого богатого. Капризничать не позволю, учти. Ну все, с государственными делами на сегодня покончено, пусть запрягают. Первый министр, ты разберись с приглашениями. Кого звать, кого не звать. Отбери для принцессы Эйлин самых знатных и самых приличных. В общем, вся эта политика на тебе.
С этими словами его величество грузно поднялся с трона и зашагал прочь. С государственными делами покончено, пора на охоту.
_____________________________________________
Дорогие читатели, добро пожаловать в новую историю! С Красной Шапочкой я уже разобралась, пришло время познакомиться поближе с королем Дроздобродом. Мне всегда нравилась эта сказка, но я многое в ней не люблю.
Не забывайте, пожалуйста, ставить лайки, оставлять комментарии и, конечно, подписывайтесь на мою страницу, чтобы не пропускать новинки.
– Ну почему я? Почему чуть что, так сразу я? Это нечестно!
Ответа не последовало. Впрочем, ничего удивительного. Стоит ли ждать ответ, когда ведешь беседу с фарфоровой лошадью? Статуэтку мне подарил любящий родитель на шестилетие. Дело в том, что живая лошадь, которой он меня одарил на мой пятый день рождения, пребольно кусалась, и на следующий год отец решил ограничиться фарфором.
Я-то хотела куклу с черными как смоль волосами и нарядными платьицами, но королю Рональду подобное бы и в голову не пришло. Как человек, сходящий с ума по охоте, он и представить не мог, что у других людей могут быть иные предпочтения. Куклу мне все же подарила одна из придворных дам, но и лошади я нашла применение. Фарфоровая животина стала моей наперсницей. Принцессе не так уж просто найти надежное лицо, а вот надежную морду, которая будет хранить все мои секреты.. ее я нашла в лице Дарлы.
Вот и в эту тяжкую годину я пришла в свои комнаты, где принялась изливать душу молчаливой слушательнице:
– Тебе хорошо, Дарла, ты фарфоровая… А меня замуж вот-вот выдадут. Папино величество отчего-то вспомнило, что я взрослая девица и меня можно отправлять плыть по морю жизни на корабле брака. На бракованном корабле, Дарла…
От жалости к себе я разрыдалась. К счастью, зрителей не было, так что рыдать можно без дополнительных ухищрений, захлебываясь слезами и соплями и беспрестанно шмыгая носом. На людях принцессе полагается плакать чрезвычайно изящно: большие голубые глаза медленно наполняются влагой, с длинных ресниц соскальзывают слезинки и катятся по фарфоровым щекам.
Сейчас же я плакала и слегка подвывала, как одна из отцовских собак, чувствуя себя самой несчастной девушкой в мире. Какая-то часть меня понимала, что в мире есть и более несчастные люди, какое мне до них дело, когда жизнь рушится на глазах?
Разумеется, я всегда понимала, что рано или поздно выйду замуж. Такова доля каждой принцессы. Это мой долг и его я готова была исполнить. Разве что… надеялась, что получу чуть больше времени. Мне всего восемнадцать! Принцесса Зубелия из соседнего королевства вообще первый раз вышла замуж только в сорок пять! А потом вошла во вкус и в прошлом году мы ездили на ее четвертую свадьбу. Так что вступить в ряды брачующихся никогда не поздно!
Вместо того чтобы продолжать рисовать и жить в своем собственном дворце, в привычной обстановке со всеми удобствами, я буду вынуждена отправляться куда-то к черту на рога, в замок своего мужа. А, учитывая, что список потенциальных женихов составляет первый министр, замуж я выйду за какого-нибудь очень выгодного для государства, но не очень приятного субъекта. Сомневаюсь, что среди этих кавалеров вообще найдется хоть кто-нибудь младше тридцати пяти.
Итак, мое будущее это жизнь в глуши, где я буду следить, чтобы экономка не воровала серебряные ложечки, и немолодой супруг, который будет мучиться от подагры или какой-нибудь другой хвори.
От очередного приступа жалости к себе слезы хлынули с удвоенной силой.
– Ну, почему я-а-а-а-а?..
К тому времени, когда солнце скрылось за горизонтом, я уже была истощена и обезвожена. Сил хватало только на то, чтобы лежать и пялиться в потолок. Красивый потолок, конечно. Лепнина изящная. Не зря я убрала ту кровать с пологом. Можно лежать и любоваться лепниной. А теперь придется покинуть дом, жить с совершенно посторонним мужем и…
На еще одну порцию слез меня не хватило, так что оставалось просто лежать, свернувшись калачиком, и тихонько всхлипывать. Бедная я несчастная.
***
Разбудил меня осторожный стук в дверь. Длинные тени ползли по комнате, а за окном уже сгущались сумерки. Во рту пересохло, лицо пощипывало от высохших слез, а стянутая платьем грудная клетка немилосердно ныла. Вот что бывает, когда засыпаешь прямо в одежде, заплаканная и несчастная. Эта мысль заставила меня вернуться к причине моих бед и захотелось еще немного поплакать.
В дверь снова постучали, но на этот раз немного настойчивее.
– Войдите, – шмыгнув носом, велела я. Если это тот, о ком я думаю, то нет необходимости корчить из себя благовоспитанную леди.
– Слышал, сегодня была маленькая заварушка с его величеством.
В голосе друга звучало искреннее сочувствие, а в руках он держал глубокую тарелку, содержимое которой я видеть не могла, но подозревала, что тарелка точно не пуста. Видимо, прознал, что я пропустила обед.
– Я бы не назвала это так, – чопорно ответила я, усаживаясь на кровати и выпрямляя спину. – Подобные выражения…
– Да брось, старушка! Оставь чванливость для другого случая.
– Это было ужасно, – моя нижняя губа задрожала, а глаза, несомненно, заблестели от готовых пролиться слез. – Просто ужасно, Диглан, просто ужасно.
– Именно поэтому я принес тебе холодного мяса, сыра и яблок. Поешь и сразу полегчает. А еще стащил с кухни кусок ежевичного пирога, – он похлопал себя по карману кожаной куртки. – Получишь его, когда все съешь.
– Изверг, – насупилась я и с удовольствием набросилась на еду.
Диглан не отвлекал. Лишь сидел рядом и играл маленьким деревянным мячиком, который повсюду таскал с собой.
– Где ты сегодня был? – оторвавшись ненадолго от еды, спросила я.
– Ходил в город. Через месяц в Манзанеллу отправляется корабль.
– Все не можешь выбросить из головы эту мысль?
Я вытерла руки о салфетку и выжидающе уставилась на Диглана.
– Что?
– Пирог, – вынуждена была напомнить я.
– Ах да…
Он протянул мне завернутый в салфетку кусок пирога.
– Ты бы видела этот корабль, Эй! Он просто восхитителен! Ничего подобного я в жизни никогда не видел. Восхитительная гафельная шхуна. Знаешь, одного лишь взгляда достаточно, чтобы…
Ну, да. У меня жизнь рушится, а он о кораблях. Вафельные шхуны, видите ли, у него. Помешанный. Впрочем, я ведь знала, на что шла. Диглан мой лучший друг уже лет десять, так что к его маленьким особенностям я давно привыкла.
Откровенно говоря, нам вообще не очень-то полагается дружить. Диглан, во-первых, лицо мужского пола, а во-вторых, сын нашего мажордома, а я принцесса и единственная дочь короля Рональда.
Женихов принимали в Желтом тронном зале. Кто додумался выкрасить помещение именно в этот оттенок, сказать не могу, но я, блондинка, на фоне стен выглядела не лучшим образом.
Претенденты на мои руку, сердце и требуху подходили по очереди. Они представлялись, отец говорил, что безумно рад и только их и ждал. Парочка женихов тут же чуть не вышла из строя, когда отец добродушно похлопал их по плечу. Не рассчитал слегка, но, кажется, отделались легким испугом. Женихи, разумеется, не отец. Моего родителя напугать не так уж просто. А вот незадачливые кавалеры долго будут заикаться и вправлять вывихнутые плечи.
– Принц Гамельнский! – провозгласил глашатай.
– Букет прекрасных роз для розы, цветущей в этом дивном саду, – обвел рукой зал принц. Сам принц цветущим не выглядел. Ну, еще бы. Ему же лет семьдесят. Его матушка правит уже шестьдесят пять лет, так что принц почти всю жизнь проходил в наследниках престола.
Зато на букет не поскупился. Огромную корзину с цветами тащила троица слуг.
– Как это мило, принц, – процедила я. – Признаться, не ожидала подобной любезности от человека, похожего на крысу.
Принц растерянно моргнул, словно не расслышал. Может, действительно не расслышал. В его возрасте проблемы со слухом встречаются часто. Я жеманно рассмеялась.
– Шутка! Всего лишь шутка, ваше высочество.
Герцогу Каринфскому я театральным шепотом сообщила, что он чем-то напоминает мне винную бочку из папенькиного погреба. Король Генрих оказался слишком бородавчат и похож на жабу.
– Впрочем, жаб я очень люблю. Знаете, я как-то на спор целовала лягушку. Было не так уж плохо.
Маркиз Карабас показался мне чересчур уж мал ростом.
– Зато усы у вас отменные, маркиз. Ну вылитый кот, – рассмеялась я, и придворные дамы охотно захихикали. Этим лишь бы посмеяться.
В каждом кавалере я находила недостатки. Слишком тонок, слишком толст, слишком бледен, слишком румян, слишком молод, слишком стар. Ни один из них не подходит, и все тут.
Отец же становился все мрачнее и мрачнее. Взгляд его метал молнии, и я всей кожей ощущала закипающий в родителе гнев. Самоуправства он мне не простит. Победа или смерть. Третьего не дано. Разумеется, отец меня не казнит. Он же не изверг какой. Но и жизни мне не будет во дворце. Принцесса должна быть мила и покорна, должна оправдывать ожидания. Я же пошла против воли короля еще до своего рождения – я оказалась девочкой, а не мальчиком, чем очень огорчила короля Рональда. Говорят, отец первые полгода на меня даже смотреть не мог, настолько ему была отвратительна мысль о том, что все усилия и смерть жены были напрасны. Девочка. Девочки не наследуют царство.
– Вот так подбородок у вас, – с насквозь фальшивым восхищением сообщила я очередному королю. – Вылитый клюв дрозда. Рада приветствовать вас, король Дроздобород.
На самом деле подбородок у претендента вполне приличный, да и сам он оказался молод – ну, по сравнению с принцем Гамельнским так вообще мальчишка – и привлекателен, но должна же я была что-то сказать. Признаться, к тому моменту я уже немного выдохлась. Не так-то просто в столь сжатые сроки находить недостатки у каждого из этой толпы женихов, но другого выхода нет. Я должна не просто отказать каждому, должна разозлить отца и оскорбить кавалеров. Иначе они будут таскаться сюда пачками и в конце концов отец склонит меня к замужеству и отдаст одному из них.
Эти знатные мужчины прибыли сюда, чтобы заполучить себе хорошенькую маленькую женушку, которая принесет им кучу золота в качестве приданого и, вдобавок, будет радовать глаз. Сейчас я должна бы хлопать ресницами и стрелять голубыми глазками. Именно этого ожидал отец, когда созывал гостей. Вместо этого я наговорила кавалерам не самых приятных вещей, а мой отец медленно багровеет, сидя на троне.
Король Дроздобород все еще смотрел на меня, слегка нахмурившись. Действительно привлекательный мужчина, с которым, при иных обстоятельствах, я бы, может, познакомилась поближе. Разумеется, не когда меня выставляют на всеобщее обозрение, как жертвенного барана. Для пущего эффекта я отпустила еще несколько колких замечаний в его адрес. Уж короля мне отец точно не простит. Это не какой-нибудь мелкий барон.
Придворные шушукались, дамы хихикали, прикрываясь веерами. Челюсти короля Дроздоборода сжимались все сильнее. Красивые карие глаза сверкнули. Ноздри прямого носа раздулись. Король не проронил ни слова.
– Может, споете нам, ваше величество? – невинно улыбнулась я. – Мне отчего-то кажется, что у вас должен быть замечательный голос.
– Вынужден отказаться. Уверен, у вас найдутся и другие… подпевалы, – низкий голос короля звучал твердо.
– Очень жаль, – ехидно протянула я и вот тут-то отец взорвался.
– Хватит! – трубным гласом разнесся по залу его голос. – Эйлин! Ты оскорбила наших гостей. Все эти люди приехали сюда ради тебя, я отложил государственные дела ради тебя, а ты потешаешься над нами!
– Я бы не посмела потешаться над вами и вашими гостями, отец. Просто сочла возможным хотя бы раз в жизни сказать то, что думаю. Разве этим людям не было бы приятно узнать девушку, на которой они собираются жениться? Они получили такую возможность.
– Возможность? – кажется, отца сейчас хватит апоплексический удар. – Я тоже предоставлю тебе сейчас возможность, дочь моя. Решено! Выйдешь замуж за первого встречного!
Да! Ах, все же отец предсказуем до крайности. Та же история, что с фарфоровой лошадью много лет назад. Отцовский подарок мне не понравился, и я попробовала было закатить истерику. Папино величество слушал меня ровно две минуты, а потом гаркнул: «Не нравится? Отдам игрушку первому встречному!».
Первым встречным оказался королевский молочник, которому фарфоровая лошадь была нужна примерно так же, как кружевной зонтик, однако, с королем не поспоришь. Отец человек слова. Сказано первому встречному, значит, первому встречному. Молочник получил статуэтку, я получила урок. Лошадь я потом вернула через фрейлину, а вот к «отдам первому встречному» отец впоследствии прибегал еще не раз. Это его любимый метод воспитания. В пылу гнева он, кажется, готов что угодно отдать первому встречному. И ведь обратно не повернешь, королевское слово тверже алмазов.
На этом история принцессы Эйлин закончилась. Я перестала быть принцессой и стала женой нищего музыканта. Мы покинули дворец вдвоем, не взяв с собой ничего кроме наспех собранного узелка, который впихнул мне Диглан.
Я крепко обняла друга напоследок, впервые в жизни не заботясь о том, что мне подобает или не подобает делать. Мне уже все равно. Это все не имеет значения. Я проиграла. Моя репутация более не важна. В истории нашего королевства я навсегда останусь как капризная принцесса, которая отвергла всех женихов, высмеяла их и, в конце концов, была выдана отцом замуж за первого встречного. И это правда, но лишь одна ее часть. Вот только едва ли хоть кого-то заинтересует моя правда.
– Прости меня, Эйлин, – шептал Диглан, пока я сжимала его в объятиях. – Я не успел самую малость. Ждал подходящего момента у дверей и..
– И не дождался, – всхлипнула я, пряча лицо в его рубашке.
– Я тебя не брошу, Эй! Поеду с тобой! Буду присматривать за тобой.
– Что? – что он такое говорит?
– Плевать, что ты его жена, ты все еще мой друг. Я не могу жениться на тебе, но могу быть рядом. Всегда.
– Не смей! – резко отстранилась я. Смертельно серьезное лицо Диглана не оставляло и тени сомнений – он не шутит. В приступе раскаяния он действительно готов поехать со мной, оставив собственную жизнь.
– Нет, я должен что-то сделать. Только я виноват в том, что ты стала женой этого человека, – он мазнул взглядом по моему новоиспеченному супругу, стоящему неподалеку. – Мы же не знаем, что он за человек! А если он насильник? Убийца? Каннибал? Мы не знаем, как он будет обходиться с тобой. Он же..
– Первый встречный? – сардонически усмехнулась я. Диглан этого так просто не оставит. Мой друг слишком преданный человек, чтобы пренебречь мнимой или реальной опасностью, которая может мне угрожать. Утопающие тянут на дно тех, кто окажется поблизости. Я не хочу тянуть Диглана за собой. Нужно резать по живому. – По крайней мере, я знаю, что он хорошо поет. Остается надеяться, что он обладает некоторой пунктуальностью и обязательностью, тогда отношения между нами сложатся идеальные.
– Послушай, Эй…
Отчего-то это ласковое прозвище еще больше разбивало мне сердце. Диглан начал звать меня «Эй» еще много лет назад. Сначала это была дурацкая шутка, а потом… потом это стало дурацкой шуткой, которая прошла с нами сквозь годы. Такие мелочи неизменно затрагивали какую-то особую часть моей души. Маленькие напоминания о том, что у меня есть давний друг, о том, что наша связь проверена временем. Теперь же пришло время разорвать ее. Беззаветно-преданный и самоотверженный Диглан охотно положит свою жизнь на алтарь нашей дружбы. Он забросит мечты о море и будет становиться щитом между мной и бедами.
– Нет, это ты послушай, – самым неприятным голосом оборвала его я. – Меньше всего на свете мне нужно, чтобы такой некомпетентный олух, как ты, болтался поблизости. Ты не смог выполнить одну-единственную просьбу, Диглан. Ты бесполезен.
– Я понимаю, что…
Искреннее страдание звучало в голосе друга.
– Едва ли, – от холодных интонаций кровь стыла в жилах даже у меня самой, но так нужно. – Видишь ли, в мире знати слуги либо приносят пользу, либо от них избавляются. Тебе этого не понять, ведь ты сам прислуга. Мы, как бы тебе попроще объяснить, разные стороны одной монеты. В общем, спасибо за вещи, Диглан. Я желаю тебе счастья. Прощай.
Прозвучало как издевка, но последние слова чистейшая правда, мой дорогой друг. Пожалуйста, отправляйся в море, ищи девушку своей мечты, исследуй новые берега и обзаводись детьми. Делай то, что пожелаешь и живи своей жизнью.
Окинув высокомерным взглядом всех присутствующих, я капризно процедила:
– Я готова, муж мой, поскорее уедем из этого ужасного места. Кажется, нам здесь делать больше нечего.
Вот так. Если отец думает, что я буду унижаться и молить его о снисхождении, то он ошибся. Этот человек без капли сомнения отдал свою единственную дочь первому встречному. Мне нечего у него просить.
Я ошиблась. Какая-то гордость во мне все еще осталась. Пусть я вся изорвана в клочья, а лицо опухло от слез, но не позволю отцу думать, что он победил.
Никогда прежде я не путешествовала вот так – пешком, без багажа, вдвоем с незнакомцем. Сундуки со всем, что мне может понадобиться, начиная от щипчиков для завивки ресниц и заканчивая грелкой, следовали за мной каждый раз, когда я отправлялась в вояж. Ехала ли я верхом или в карете, рядом со мной были слуги. Я никогда ни в чем не нуждалась и попросту к этому не привыкла. Нужды в чем-то материальном в моем мире не существовало.
Теперь же практически все мое имущество состояло из одежды, что была на мне, да свертка с едой – последнего подарка Диглана. Самое скромное из моих платьев и изящные туфельки казались такими неуместными рядом с бедной одеждой моего спутника.
Самый простой мой наряд выглядел вычурно и нелепо сейчас. Разряженная павлиниха рядом с простенькой серой птичкой. Вот кто я. Это голубое муслиновое платье я всегда особенно любила. Незатейливый покрой и приятная ткань делали его идеально подходящим для работы в саду. Не то чтобы я особенно увлекалась садоводством, но есть в дальнем уголке огромного дворцового сада одна клумба. Мамина клумба с розами. Цвета неба, как ее глаза. Герцогиня Валарская как-то упомянула, что это был мамин любимый цвет и с тех пор, пробираясь к розам, я старалась надевать именно голубой наряд. Словно мама могла увидеть меня в нем и… И, пожалуй, этого достаточно. Даже если бы она просто увидела меня, увидела, что я, как умею, ухаживаю за ее розами, она бы, возможно, была рада.
Можно ли скучать по тому, кого никогда не знала? Наверное, да. Ведь я скучаю по ней. Иногда ее отсутствие в моей жизни оглушающе громкое, перекрывающее все остальное. А порой это просто крохотный укол в самое сердце. Некому было поправлять мою фату и промакивать слезы кружевным платочком на моей свадьбе. Один из множества эпизодов в моей жизни, когда я хотела бы, чтобы она была рядом. Говорят, она была добрейшей женщиной в королевстве. Как бы я хотела, чтобы она была рядом…
– Да, пешеход из тебя неважный, дорогая, – протянул он, когда я в пятый раз споткнулась и непременно упала бы, не подхвати меня крепкая рука. Я торопливо отстранилась, не желая продлевать прикосновение. – С такой скоростью сегодня мы точно до дома не доберемся, придется сделать привал и заночевать где-нибудь.
За истекшее время я пересмотрела свои взгляды на ночевку на дороге. Я готова была упасть прямо там, где стояла. Сил уже не оставалось ни на что. Удобные легкие туфельки, которые я так любила, стерли мне ступни чуть ли не до костей. Никогда еще я не ходила так много пешком. Мы шли и шли. Покинули город и вот уже вечность брели по пыльной дороге куда-то вперед и вперед.
– А где мы будем ночевать? – с надеждой спросила я. Нет, пожалуй, насчет того, чтобы упасть на дороге, я погорячилась. Мне бы не помешала кровать, ванна и горячий ужин. И желательно раздельные комнаты. У нас же будут раздельные комнаты?
– А вон там и переночуем, – ткнул пальцем куда-то Лаэрт.
Взглянув в указанном направлении, я увидела только поле. Медленно сгущались летние сумерки. Бесстрастно наблюдали за происходящим первые звёзды. Мы стояли на пустой дороге посреди нигде. Я понятия не имела, куда он ведет меня, где находится конечный пункт нашего путешествия. Где-то вдали покачивали ветками-щупальцами деревья, то ли зазывая к себе, то ли приветствуя.
– Прошу прощения? – переспросила я, решив, что он ошибся. Скудное питание заставляет его путаться в мыслях и словах. Определенно.
– Говорю, там и переночуем, – чуть громче сообщил он и ухмыльнулся, словно сделал мне невиданный сюрприз.
Не то чтобы я придиралась, но мне однажды единорога подарили. Настоящего живого единорога. Вот уровень сюрпризов, к которым я привыкла. А сейчас малознакомая особь мужского пола говорит мне, что ночевать мы будем в чистом поле.
– Ну да, – кивнул он. – Видишь, стог сена? Отличная постель получится, мягкая и душистая. Все, что нужно для кочевников, вроде нас с тобой, моя дорогая. Постоялых дворов здесь не наблюдается, да и денег у нас лишних нет. Ты еще не знаешь, но у нас с тобой довольно ограниченный бюджет. В общем, заночуем прямо здесь. Хорошо и уютно. Да еще и на звезды можно любоваться.
Тупое оцепенение, охватившее меня во время бракосочетания, еще не рассеялось, так что я покорно побрела за мужем, не сказав ни слова. Да и стоит ли говорить? Мне было все равно, я просто устала и хотела, чтобы это все закончилось.
– Не переживай, женушка. Завтра доберемся до дома, там и кровать есть, и удобства всякие. Все, что нужно девушке, – успокоил меня он.
Упав чуть ли не с разбегу в сено, Лаэрт весело взглянул на меня снизу вверх и похлопал рядом с собой. Сев на максимальное доступное расстояние от него, я стянула туфли и улеглась, зарывшись в колючее сено. Не было сил ни думать, ни переживать о чем-то. Уснула я моментально.
***
Проснулась я резко, вздрогнув всем телом. Именно пробуждение окончательно дало мне понять – началась новая жизнь. Громогласный бодрый голос мужа выдернул меня из тяжелого, лишенного сновидений сна.
– Доброе утро, дорогая! Пора просыпаться. Если хотим сегодня добраться до дома, стоит поторопиться.
Я не хотела. Я вообще ничего не хотела. Разве что… Урчание моего пустого желудка зазвучало еще более неприлично в этой утренней тишине.
– Вот и славно, – одобрительно сказал он. – Если ты голоден, значит, жив. Так говаривала моя тетка когда-то. А раз мы оба живы, можем и позавтракать.
Вяло шевельнувшись, я села. Кожаная куртка соскользнула с моих плеч. Не глядя на Лаэрта, я молча протянула ему куртку. По привычке потянулась к волосам и нащупала запутавшиеся в них сухие стебли. Выгляжу, наверное, чудовищно. А разве это важно сейчас? Какая разница, как я выгляжу?
– А что.. – пискляво-хриплый голос не был похож на звуки, которые издавала бы я. – Кхе-кхе, – я попробовала еще раз: – А что на завтрак?
– Ну, поскольку вчера я толком ничего не заработал, кроме, разве что, моей прелестной женушки, – он весело подмигнул мне, словно я не более чем удачная добыча. Впрочем, так оно есть. Просто досталась я не королю или герцогу, а нищему музыканту. – Сегодня у нас на завтрак яблоки.
Лаэрт извлек из карманов пару красных яблок, небрежно вытер их об собственную рубашку и протянул одно из них мне.
– Приятного аппетита, дорогая.
Плюнув на нечищеные зубы, правила этикета и прочие глупости, я впилась зубами во фрукт. Сладкий сок брызнул в стороны. Я заглатывала куски быстро, почти не жуя. Никогда в жизни я не была так голодна. Последний раз я ела вчера днем. Тогда, на королевском обеде, я едва ли проглотила больше пары кусков, поскольку так нервничала, что сводило желудок. Сейчас желудок тоже сводило, но уже от голода.
Дожевав яблоко, я подняла глаза и натолкнулась на проницательный взгляд Лаэрта.
– Нам пора идти.
Голод утолен не был, но капризничать смысла мало. Мысленно оплакав свои несчастные ноги, я натянула туфельки.
И вновь мы шли вперед и вперед. Осталось позади мое родное королевство, мы двигались все дальше и дальше и, казалось, конца и края этому не будет.
– Чья это земля? – наконец, нарушила я молчание.
– О, это владения короля Дроздоборода, – не сбавляя шага, сообщил Лаэрт. – А если бы ты вышла за него замуж, были бы твои.
Я лишь угрюмо дернула плечом.
– Погоди, а откуда ты знаешь, что я его так назвала? – вдруг сообразила я.
– Об этом уже все знают, моя дорогая. Ты не представляешь, как быстро разносятся слухи. Не удивлюсь, если с твоей легкой руки он и в историю войдет не иначе как король Дроздобород. Наверняка, карикатуристы уже взялись за карандаши, а поэты за перья. Через три дня каждый уличный мальчишка будет распевать песни о короле Дроздобороде.
Может, стоило бы посочувствовать этому бедняжке-королю, который ни с того ни с сего заполучил такое прозвище, но… не получалось сочувствовать! Ни капли сожаления! Я делала то, что было нужно. Да, я высмеяла его и прочих. Нет, мне не кажется, что нелепое прозвище, ушедшее в народ, это такая уж трагедия по сравнению с тем, что случилось с моей жизнью. В конце концов, каждый из моих несостоявшихся женихов уехал домой и вернулся к своей богатой жизни, и лишь я сейчас стираю ноги в кровь, направляясь неизвестно куда с человеком, которого знаю меньше суток. Нет, не получается у меня сочувствовать!
Наверняка каждый хотя бы раз в жизни слышал о разнообразных зачарованных котомках, волшебных избушках и прочих чудесах современной магии. Такие котомки и избушки внутри всегда гораздо больше, чем снаружи. Можно войти в крохотную лачужку и оказаться в настоящем дворце. Практически то же самое происходило с моим новым домом. То же самое, только наоборот. Снаружи он казался маленьким и убогоньким, внутри же все оказалось еще хуже.
За тяжелой деревянной дверью, покрытой облупившейся краской, которая когда-то давно была зеленой, оказалась крохотная квадратная прихожая. Из прихожей налево и направо вели две двери. Мой муж обнаружился за левой из них, в маленькой комнатушке с печью, столом, узкой кроватью и парой стульев.
– Располагайся, – гостеприимно кивнул он на один из стульев.
С ужасом посмотрев на предполагаемое место для сидения, я приняла волевое решение оставаться на ногах. Пусть даже ноги подгибались от усталости. В конце концов, уж лучше немного постоять, чем рухнуть вместе с этим предметом старины, когда он не выдержит возложенного на него груза. А в том, что стул подо мной непременно сломается, у меня сомнений не было. Я никогда не весила много, а путешествие сделало меня еще более тощей, но даже свой скромный вес я не могла доверить местной мебели.
Вновь подняла голову паника. Мне показалось, что стены сдвигаются вокруг и это хилое строение вот-вот обрушится и погребет меня под собой. Мир съежился до размеров этой крохотной комнаты. Потолок давил на голову. Воздух выкачали. Меня кто-то душил. Великан схватил меня за грудь и выдавливал из меня жизнь по капле.
– …просто дыши... умница, девочка… нет, не смей… еще раз…
В головокружительной круговерти мира я успела выхватывать только отдельные фразы, сказанные спокойным низким голосом. Окружающая реальность сузилась до размеров булавочной головки.
Мгновение, и я вдруг извергаю скудное содержимое своего желудка на траву. Вновь вращение, хаотичные звуки и ощущения.
В себя я пришла когда уже стемнело. Я сидела на крыльце и размеренно дышала, как велел мой новоиспеченный муж. Он сидел рядом, без тени смущения разглядывая мое осунувшееся, покрытое испариной лицо, прилипшие ко лбу грязные волосы.
– Полегчало? – спросил он, заметив, что я вернулась к реальности, и подсунул металлическую кружку.
– Кажется… – прохрипела я и сделала большой глоток. Внутри оказалась вода. Прохладная и свежая.
При мысли о том, что я пью из металлической посуды, да еще и красной в белый горошек, я нервно хихикнула. Никогда прежде не доводилось пользоваться чем-то подобным. Что-то подсказывает: в ближайшее время мне предстоит делать немало такого, что я никогда раньше не делала.
– Сожалею, что доставила неудобства, – безотчетно произнесла я. Подобные формулировки вбивались в меня годами, неудивительно, что в ситуации, когда мозг оказался неспособен работать, всплыли базовые установки.
– Не стоит беспокоиться, ваше высочество, – церемонно склонил голову мужчина.
– Не надо, – жалобно проблеяла я и вновь уткнулась в кружку.
Противно зажужжало в ухе. То ли в левом, то ли в правом. Надеясь избавиться от звона, я слегка встряхнула головой, чем вызвала еще один мучительный приступ тошноты и головокружения. На этот раз удалось обойтись без неприятностей.
– Комары, – пояснил муж, невесть как догадавшийся, что именно стало причиной беспокойства. – Готова пройти внутрь или будешь ночевать под открытым небом?
Казалось, его устроил бы любой ответ. Ему не было дела, где я буду ночевать, и, как ни странно, меня это успокаивало. Такое равнодушие ощущалось привычным. Именно оно дало мне силы подняться и вновь войти в дом, которому суждено стать моим домом.
На сей раз все оказалось проще. Размеры комнаты уже не так пугали. Я все еще чувствовала себя погребенной заживо, но, по крайней мере, теперь могла сопротивляться этому чувству.
– Ты оставила это на крыльце, – прислонившийся к дверному косяку Лаэрт держал в руке знакомую металлическую кружку. – Здесь слуг нет, моя дорогая.
Я неловко дернула плечом, но не произнесла ни звука.
– Ну, ладно. Обживаться будем завтра. Не знаю, как ты, а я ужасно устал и не отказался бы вздремнуть.
– Здесь одна кровать, – произнесла я, словно он этого не заметил. Впрочем, оставалась надежда, что во второй комнате есть еще одна.
– Совершенно верно. Гостей не ждал, так что второй кроватью не обзавелся.
– Я.. – так, спокойно, Эйлин, просто скажи это. – Я не хочу спать с тобой.
Произнести это я собиралась твердо и безапелляционно, но получилось жалобно и даже жалко.
– Я тебя и не заставляю, – спокойно ответил Лаэрт. – Я не насильник, моя дорогая. Но кровать у меня действительно всего одна. Где-то на чердаке может быть есть старый матрас, завтра могу поискать, но сегодня уже слишком поздно, чтобы лезть за ним.
***
Той ночью я спала на дурно пахнущем одеяле из овечьей шерсти, которым меня снабдил супруг. Несмотря на ужасную усталость, я долго не могла заснуть. Все лежала и думала обо всем произошедшем. Смотрела в темный потолок и размышляла о прошлом и будущем. Ясно одно: я осталась совершенно одна.
В какой-то момент я отчаянно пожалела, что не стала тащить за собой Диглана. Утопающие эгоистичны. Утопающие тянут за собой на дно других. Легко быть великодушной, когда не знаешь, что тебя ждет впереди. Я начинала догадываться, какой будет моя новая жизнь. Я больше не хотела быть великодушной. Возможно, если бы мне представился шанс всё переиграть, я бы воспользовалась совестливостью своего друга, надавила на его чувство чести и оказалась бы под его покровительством. С Дигланом всё было бы легче. Я бы не чувствовала себя такой одинокой. Мой друг лучше подготовлен к жизни, уж с ним-то я не пропала бы. Смогла бы я сейчас отказаться от его помощи, если бы представилась такая возможность? Или связала бы его обязательствами и отняла мечту. Мне хотелось думать, что я сумела бы сказать «нет», но, лежа на вонючем одеяле и прислушиваясь к странным шорохам за окном, я подозревала, что моего благородства не хватило бы на это.
В конце дня я уселась на уже родную псевдоскамью и принялась подводить итоги. Довольно неплохое занятие, между прочим. Главное, смотреть на все позитивно.
Первый день новой жизни в новом доме оказался на так уж плох. Я жива и относительно благополучна. У меня есть крыша над головой, немного одежды, один муж и… и больше ничего. С другой стороны, кто-то из древних говорил, что чем больше человек привязан к материальным ценностям, тем сложнее ему живется, ведь приходится постоянно беспокоиться об этих самых ценностях. Мне же гораздо проще.
Кого я обманываю? Все просто ужасно. После завтрака мы с Лаэртом полезли на чердак за матрасом, потому что еще одной ночи на вонючем одеяле я бы не вынесла.
Карабкаясь по хлипкой приставной лестнице наверх, я молила богов, чтобы она не развалилась подо мной. На приличного врача у нас едва ли хватит денег, так что травмы мне сейчас не по карману. Подумать только, я боюсь заболеть не потому что это неприятно и.. хм.. болезненно, а потому что это слишком дорого для меня. Неужели все бедные так живут? И как они мирятся с подобным? Это же просто ужасная невыносимая жизнь!
Как ни странно, лестница выдержала и меня, и моего мужа, поднявшегося вслед за мной. Матрас оказался не очень чистым и слегка побитым молью, но, по крайней мере, пах куда лучше, чем одеяло. Кажется, я постепенно смиряюсь с происходящим. Это выражается хотя бы в том, что я стала меньше плакать и больше думать о ближайшем будущем, а не о будущем отдаленном. Шаг за шагом, Эйлин.
Помимо матраса на чердаке обнаружился потемневший от старости неказистый деревянный ящик. Поскольку супруг сказал, что я могу чувствовать себя здесь как дома, я без малейших угрызений совести открыла его в надежде обнаружить нечто полезное. Ладно, угрызений, может, и не было, но немного страшновато стало. История бедной женщины и ее бородатого мужа нет-нет да всплывала в голове. В ящике, к счастью, ничего страшного не обнаружилось, лишь старое барахло. Среди обломков деревянных игрушек, непарных стоптанных ботинок и старых щеток для обуви отыскалось нечто похожее на юбку. Если бы киты носили юбки. А может, она принадлежала троллю, прежде обитавшему здесь. В прежней жизни мне доводилось слышать выражение «нищим выбирать не приходится», но лишь сейчас, взглянув на эту троллью юбку, я поняла его суть. Нечто не очень хорошее лучше, чем ничего. Я взяла юбку. Если хорошенько подпоясаться, будет вполне приличный наряд. Уж лучше, чем ходить все время в одном и том же платье.
Я еще не говорила с Лаэртом о нашем финансовом положении, но что-то подсказывает мне – возможно, скудный завтрак и общая обстановка дома – что бюджет у нас крайне ограничен. Не уверена, что в принципе буду поднимать разговор о деньгах. Не в моих привычках обсуждать подобные вещи. Существуют же правила хорошего тона!
Поеденный молью старый матрас и потрепанная юбка огромного размера – вот мой улов.
К обеду муж подал все те же сухари и кислую капусту, бочонок с которой извлек из подвала. Ела я с аппетитом. Капуста так капуста. Копание в чердачном барахле, посещение местных удобств и изучение дома заставили меня изрядно проголодаться.
Ах да, дом. Поскольку я уже имела удовольствие посетить чердак, заглянуть одним глазком в подвал и даже немного обжиться в одной из комнат, я решила, что пришло время для второй комнаты.
– Могу я заглянуть во вторую комнату? – максимально вежливо поинтересовалась я у Лаэрта. У меня были свои причины интересоваться той комнатой. Возможно, из нее получится неплохая спальня для меня. Ну, неплохая в нынешних условиях.
– Пожалуйста, моя дорогая, – пожал плечом муж. Он сидел на крыльце и сосредоточенно возился с чем-то похожим на струнный музыкальный инструмент без струн.
– Меня зовут Эйлин, – ровно напомнила я.
Лишнее напоминание о том, что этот широкоплечий темноволосый незнакомец с пронзительными глазами отныне мой муж, мне не нужно. Я и так не забываю ни на секунду, во что превратилась моя жизнь.
Степенно развернувшись, чтобы не выглядеть сбежавшей, я шагнула в дом. Довольно скоро я поняла, почему Лаэрт предпочитает игнорировать существование второй комнаты. В углу, за шкафом без дверец, стоявшем почти посреди помещения, рос раскидистый куст. Рос он прямо из стены и, кажется, не сильно переживал по этому поводу. Разве что был чуть бледнее, чем его уличные собратья. Сквозь маленькие окна, перегороженные посередине бревнами, проникало не так уж много света.
Нет, сырая комната с кустом мне совершенно точно не подходит.
– Почему там куст? – Лаэрт по-прежнему что-то делал со странным музыкальным инструментом, когда я выскочила на порог. – Он растет прямо в комнате.
– Такая мода, дорогая. Во всех журналах сейчас только и пишут, что о комнатной растительности. Пальмы в кадках, огромные розовые кусты и прочее.
– Это, – самым невежливым образом ткнула я пальцем в стену, – это не мода. Там просто растет нечто прямо в доме. Неужели тебя это не беспокоит? Ты просто сидишь, когда твое жилище постепенно оказывается поглощено дикой природой?
– Ну вот видишь, мы только поженились, а ты уже пилишь меня из-за того, что я сижу на диване и ничего не делаю, – ухмыльнулся он. – Прекрасная основа для брака, дорогая.
– Не называй меня так! – вспылила я. Его спокойствие заставляло меня еще сильнее выходить из себя. Еще бы ему не быть спокойным, это не он оказался выдернут из дома, отрезан от привычной жизни и заброшен в.. в.. в эту клоаку! – Зачем ты вообще на мне женился?! – выпалила я подрагивающим от ярости и бессилия голосом.
***
– Кто тебя просил?! Ты же знаешь, что можно было отказаться? Ты вообще знал, что существует такая опция? – с издевкой поинтересовалась я. – Или в твои нищие мозги не пришла даже подобная мысль? А если тебе предложат нырнуть в отхожее место, ты тоже согласишься?
– Ты сравниваешь женитьбу на тебе с нырянием в отхожее место? – спросил Лаэрт, явно позабавленный.
– Мог бы просто сказать «нет»! Нет, спасибо, ваше величество! Король Рональд, вы ужасно любезны, но я уже женат и никак не могу принять в жены вашу дочь! Вот и все! Пара слов и ничего этого, – я сделала широкий жест рукой, – не было бы. Отец дал бы тебе пару монет и отпустил с миром!
Проснулась я рано. Просто пробудилась, будто от толчка, открыла глаза и поняла, что настал новый день. Лаэрт еще спал. На цыпочках я выскользнула из комнаты и вышла на крыльцо. Прислонившись к двери, покрытой остатками зеленой краски, я стояла в едва теплых лучах утреннего солнца. Сновала туда-сюда давешняя ласточка. У нее утро начинается рано. Столько птенцов нужно прокормить.
Сегодня надо поговорить с Лаэртом о нашем будущем. Нам нужно обсудить нашу совместную жизнь. Он явно.. мы явно не очень богаты. Как он себе представляет наше будущее? Будем ли мы вместе ходить по городам и петь песни? От одной лишь мысли об этом краска прилила к моим щекам. Петь на потеху публике… Нет!
Но что еще я могу? Что я вообще могу делать? Я не умею ничего. Сколько есть независимых женщин, открывающих свое дело! И ведь речь идет не только о ведьмах, те издревле делали что хотели и никто им был не указ. Пекарни и мыловаренные мастерские, швейные ателье и школы танцев. Дамы, обладающие разнообразными талантами, открывают собственное дело и зарабатывают на том, что умеют. Им даже не обязательно выходить замуж, они сами себя могут обеспечить. А что могу я? Ничего. Я росла не для того, чтобы добиваться успеха. Мое предназначение, которому я так воспротивилась, это удачное замужество. Я сошла с этого пути, но не смогла ступить на другой. И вот я здесь.
Я даже говорить о том, что важно, не могу! Мне страшно, что Лаэрт выгонит меня, или ударит, или… или сделает еще что-нибудь ужасное. Я полностью завишу от этого человека. Нелепая дурацкая паника сковывает все мое тело при мысли о том, что нужно будет обсуждать то, насколько я усложняю его жизнь и насколько тяжелее будет прокормить двоих, а не одного. Словно стоит мне указать ему на это и он тут же скажет: «Боже мой! Так от тебя же сплошные расходы и хлопоты! И как я раньше этого не понял? Знаешь, уходи».
Ковыряя вздыбившиеся кусочки зеленой краски, я пыталась не обращать внимания на боль, образовавшуюся в горле, на жжение в глазах, на подступающие слезы.
– Нет. Больше не плакать. Хватит, – тихо, но твердо сказала я.
Пролетающая мимо ласточка, должно быть, подумала, что я сошла с ума.
– Рассудок – то немногое, что осталось при мне. Рассудок и еще платье.
Мысли о платье заставили меня пойти проверить, как там оно. К счастью, мой единственный приличный наряд за ночь высох, и я смогла переодеться. Собственная одежда сразу заставила меня почувствовать себя увереннее.
Настолько уверенно, что решила немного прогуляться, пока Лаэрт спит. Казалось, я была в полубессознательном состоянии, когда мы прибыли сюда, но дорога на удивление легко легла к моим ногам.
Мой новый дом притаился за окраиной города. Он прижимался к лесу, пытаясь отстраниться от любых возможных соседей. Да и не было их, этих соседей. Полузаросшая дорожка провела меня от дома к небольшому лугу, окруженному деревьями, а затем влилась в такую же заросшую дорогу, но уже чуть шире. Разумеется, далеко уходить я не собиралась, но осмотреться немного стоило. Я ведь взрослая женщина. Самостоятельное существо, которое обживается на новом месте, привыкает к новому мужу и не сходит с ума из-за пустяков.
– А кто это у нас тут такой красивый? – громко спросила женщина, рвущая траву на краю луга. Из-за зеленого платья или из-за того, что она стояла в тени деревьев, но я ее не заметила. – Так и знала, что этот прохвост рано или поздно отхватит себе красотку. Не зря у него голос как у моего Фарго!
– Прошу прощения?
Женщина казалась довольно дружелюбной, хотя и очень шумной. Мне показалось, что на вид ей лет сорок, но с тем же успехом она могла быть и старше и моложе. Ее светлые волосы, выгоревшие на солнце, выбивались из-под зеленой же косынки. Непозволительно короткое платье заканчивалось на середине голени, обнажая загорелые ноги.
– Петух мой, чтоб ему пусто было, – охотно пояснила она, ничего на самом деле не прояснив. Женщина улыбнулась, обнажив крупные белые зубы, и каким-то неведомым образом стала выглядеть моложе и красивее. Она и без того была довольна красива. Пышная фигура из тех, что сейчас на пике моды, яркие карие глаза, приятная улыбка. Разве что нос немного портил картину. Слишком уж простой: немного курносый башмачок. – Хотела на суп его пустить, да жалко скотину. Пусть доживает в покое свои деньки. Заслужил. Вы так не думаете?
Я растерянно моргнула. Возможно, для нее это стало бы неожиданностью, но я не имела ни малейшего представления о том, что происходит.
– Полагаю, что так, – наконец, дипломатично ответила я.
– Вот и умница! – рассмеялась женщина. – Не только красавица, но и умница. Ах, рыбка моя, этому прохвосту с тобой невероятно повезло. Хочешь помочь? – легко сказала она, словно предлагать незнакомкам подобное в порядке вещей. А может, так оно и было в ее мире.
Я растерянно согласилась. Женщина меня озадачивала. Ее было слишком много, она была слишком яркой. Редко на свете встречаются люди с подобным напором. Незнакомка фонтанировала энергией и уверенностью в себе.
– Фиолетовые цветы собирай. Вот такие.
Она вынула из тканевой сумки стебель, усыпанный красивыми фиолетово-синими цветами. Шалфей. Ботаник из меня плохой, но кое-что я знаю. На маминых клумбах шалфей не рос никогда. Слишком уж простенький цветок. Таким место на лугах и полях, а не в королевском саду. А вот главный повар очень любил готовить оленину с шалфеем. Оленина на королевском столе появлялась часто благодаря отцу, но я к ней никогда не притрагивалась. От одного лишь запаха дичи, смешанного с тонким, едва заметным ароматом шалфея, к горлу подступала мерзкая тошнота. Отец брал меня на охоту однажды. Он долго отпирался и говорил, что девицам не место на охоте – будто жена графа Керменского не проводит все свои дни верхом и с арбалетом, убивая белок, кабанов и тех же оленей – но, в конце концов, сдался. В тот единственный раз, когда я участвовала в охоте, меня стошнило едва лишь отец начал потрошить только что застреленного оленя. Кажется, после этого случая он окончательно разочаровался во мне.
Лаэрт нахмурился и сказал:
– Ты должна понять, что Кэсс – потомственная ведьма. Она не училась в магических академиях и колдует так, как колдовали ее мать, бабушка и прабабушка. Никто не знает, чем руководствуются такие, как она. Не думаю, что она хотела причинить тебе вред, но стоит помнить, что ее представления о морали отличаются от общепринятых.
– Я сейчас вернусь и поговорю с ней. Она.. она меня.. Да как она могла!
– Возвращаться не советую. Кэсс сейчас занята, к ней лучше не соваться. Ты, определенно, не хочешь помешать ведьме, когда она занята. Просто помни, что не все, кого ты встретишь, безопасны и не все желают тебе добра. У нас с Кэсс добрососедские отношения, но я слишком редко бывают в этих краях, чтобы действительно знать, чем она занимается. Она сильна и у нее свои представления о хорошем и плохом. Вот то, что тебе стоит помнить.
– Да, но если она что-то сделает с моими…
– У нее было для этого предостаточно времени, пока ты спала. И едва ли ты можешь просто ворваться к ней и потребоваться свои волосы обратно. Как я уже говорил, с этой ведьмой лучше не связываться. Просто будь осторожна в следующий раз. Не делай глупостей и все будет хорошо.
– Зачем ты на мне женился? – горько прошептала я.
Необыкновенная легкость, с которой я проснулась, вдруг куда-то испарилась и я вновь ощутила на своих плечах всю тяжесть своего положения.
Лаэрт, то ли не расслышавший, то ли решивший не обращать на мои вздохи внимания, сказал:
– Сейчас тебе лучше вернуться домой. Сумеешь сама дойти? Не заблудишься? Просто иди в ту сторону и..
– А ты? – тут же выпалила я. После случившегося оставаться одной не хотелось.
– Мне нужно заглянуть в одно место. Это ненадолго. Я вернусь скоро.
– Я пойду с тобой, – заявление довольно твердое для девушки, которая даже не знает, чего боится больше: остаться одной или остаться наедине с собственным мужем.
В это мгновение Лаэрт вдруг показался мне самым надежным, что осталось на свете. Единственным, что у меня осталось. Мне хотелось вцепиться в его потертую кожаную куртку и не отпускать никогда-никогда. «Не оставляй меня одну», – готова была закричать я. Просто не оставляй меня одну!
Муж осторожно взял меня за плечи и повернул к себе. Чужое прикосновение остро ощущалось даже сквозь слой ткани. Взгляд Лаэрта был смертельно серьезен, когда он сказал мне:
– Эйлин. Послушай, Эйлин, я не могу взять тебя с собой. Ты останешься здесь и дождешься меня. Мне нужно разобраться с одним делом, тогда я вернусь, и все будет хорошо, понимаешь?
Я тупо кивала в такт его словам, и лишь когда он отпустил меня и повернулся в противоположном от дома направлении, я опомнилась и клещами вцепилась в его рукав.
– Нет! Я пойду с тобой! Ты не оставишь меня тут одну! Именем короля! – выпалила я первое, что пришло в голову.
– Вынужден доложить, ваше высочество, что в этом королевстве вы не имеете власти, – что-то похожее на сочувствие мелькнуло на его лице. Это меня вмиг отрезвило.
– В таком случае, рада с вами проститься, муж мой. У аристократов в принципе не принято слишком часто видеться с супругами, а мы с вами провели наедине слишком уж много времени. Того и гляди пойдут разговоры, что вы мне якобы нравитесь, – последнее слово я практически выплюнула, всем своим видом демонстрируя, насколько меня ужасает и удручает подобная перспектива.
Лаэрт лишь кивнул, то ли соглашаясь, то ли решив не спорить с женщиной, которая явно не в себе. Я была готова молоть любую чушь, лишь бы почувствовать себя чуть менее жалкой. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинула дворец и во что я превратилась? Выплакала столько слез, что хватило бы на целое озеро, позволила какой-то сельской ведьме себя остричь, опустилась до лазания в окна (пусть даже мои собственные), а теперь цепляюсь за собственного мужа так, словно он единственное, что отделяет меня от страшной гибели. Принцесса я или не принцесса? Где же моя гордость, в конце концов? Неужели принцесса Эйлин только и может, что рыдать целыми днями?
– Прощайте, муж мой, – отчеканила я, развернулась и быстрым шагом удалилась, пока не опозорила себя еще больше.
Нужно помнить, что у меня осталась только я и моя гордость. Даже роскошных золотых волос больше нет. Я и гордость. Вдвоем нам и выживать.
– Я вернусь раньше, чем ты думаешь, моя дорогая, – бросил мне вслед Лаэрт, но я уже не обращала на него ровным счетом никакого внимания. Я практически не слышала его. Он превратился в тихое эхо на периферии моей жизни.
Он ведет себя так, словно я его питомец, назойливая домашняя зверюшка, которую ему подарила любимая бабушка. Животное ему не нужно, но и не принять подарок от любимой родственницы он не мог. Вот и мается. Приходится, конечно, уходить на некоторое время по своим человеческим делам, но ведь не обязательно объяснять это питомцу. Он просто будет сидеть у двери и махать хвостиком, ожидая хозяина. Что же, у меня для тебя новость, господин музыкант!
– Ты можешь катиться… катиться к лестерусу! – выкрикнула я вслух, шалея от собственной смелости. Мною овладел просто небывалый душевный подъем.
Я совершенно свободна! Совершенно и абсолютно свободна! Могу ругаться неприличными словами, могу носить короткие юбки, не прикрывающие даже косточки на щиколотке. Многие девушки уже давным-давно носят такие юбки, лишь я вынуждена вечно подстраиваться под традиции.
Прапрабабушка Лейреден переживала из-за своих толстых лодыжек и обязала всех дам при дворе носить платья чуть ли не до пола. Прадедушка Дуамен пуще всего на свете боялся пожара, поэтому во дворце годами не было приличного отопления. Отец помешан на охоте, поэтому мы регулярно, прежде чем съесть еду, слушаем рассказы о том, как конкретно этот кусок мяса был добыт, подстрелен, пойман. И так прошли восемнадцать лет моей жизни.
Отныне же я сама по себе. Никаких предков, никакой родословной. Эйлин. Просто Эйлин. Восемнадцать лет, средний рост. Худощава, пожалуй, даже слишком худощава. Волосы светлые, глаза голубые.
Ни той ночью, ни следующим утром Лаэрт так и не появился. Я ждала и ждала. Ждала так долго, что, в конце концов, даже сама мысль об ожидании начала казаться нелепой и неправдоподобной. Словно я позабыла, чего и кого жду. Превратилась в иссохшую старуху, бесцельно глядящую на дорогу. В глубине души я ощущала себя древней, как сам мир.
Лишь когда красно-оранжевое закатное солнце скрылось за лесом, я поняла, что муж не вернется. Наверное, он и не собирался возвращаться. Как глупо с моей стороны было думать иначе.
– Он не собирался возвращаться! – хохоча, воскликнула я. – Разумеется, не собирался. Слышишь?
Ласточке до моих открытий дела не было.
– Конечно. Не позволяй моим человеческим проблемам отвлекать тебя от твоей замечательной-замечательной семьи! – нотки истерики прорезались в моем голосе и от этого я рассмеялась еще громче.
Никогда прежде у меня не было настоящей истерики. Какой замечательный дебют. Тут впору надеть нарядное платье и налить бокал игристого вина, но ни того, ни другого в наличии не было. Только вода, остатки сухарей и капуста.
– Между прочим, почему ты все время одна? – громко вопрошала я ласточку. – Где же твой большой медве.. большой ласточк? Почему он не сияет рядом с тобой, почему не носит всю эту гадость вашим замечательным детишкам? Потому что он тебя бросил! Они всегда так поступают. Не переживай, дорогая, ты привыкнешь. Должно быть, решил, что получится замечательный анекдот – женитьба на настоящей принцессе. Будет о чем приятелям в пабе рассказать. Наверное, сидит там где-то и жалеет, что не успел меня обесчестить. Описание постельных подробностей добавило бы красок его истории. Парочка шуток о том, что у принцессы Эйлин фигура, как у доски, а сама она…
Я самым позорным образом разрыдалась. К этому ведь все и шло. Нельзя целенаправленно подводить себя к краю и не сорваться. Я плакала и подвывала, размазывая по щекам слезы и сопли.
Твердые решения больше не плакать и оставаться сильной обратились в прах, в ничто, исчезли, как мой муж. Я кричала, ругалась, сердилась и обзывала испарившегося Лаэрта всеми неприличными словами, какие только смогла вспомнить. Не так уж много их оказалось и это меня даже огорчило. В минуты душевного кризиса мне даже нечего сказать. Вот что я за человек?
Спустя некоторое время я выдохлась и обессилела. Долго еще я сидела в траве, обняв колени руками и плавно покачиваясь.
– Все будет хорошо. Все непременно будет хорошо, – шептала я себе. – Он ушел, ну и ладно. Сама справлюсь.
С трудом шевеля затекшими конечностями, я поднялась и вернулась в дом. Осторожно прикрыла за собой зеленую дверь с облупившейся краской. Накануне я об этом не думала, но сегодня отчаянно остро ощутила, что осталась совсем одна в этом доме. Никогда еще я не была одна в целом здании. Враждебная тишина набросилась на меня, едва лишь закрылась дверь. Я постояла несколько минут в темноте и поняла, что никакой тишины здесь нет. Слышно было, как трещат сверчки за окном, как ухает какая-то птица. В самом доме что-то едва слышно поскрипывало и посапывало, словно дом это старуха, все пытающаяся найти удобное положение. Она ерзает и ерзает, а старые кости все ноют и ноют.
Осторожно, на цыпочках, я прошла в спальню. Хотя это скорее спальня-кухня-столовая-гостиная. От этой мысли я почти усмехнулась, но всякий намек на веселье исчез, едва лишь скрипнуло под моей ногой старое дерево. Не раздеваясь, я нырнула в кровать. Прошлой ночью я ждала мужа, поэтому на кровать не посягала, но сегодня терять уже было нечего. Кровать отныне полностью в моем распоряжении. Вот так-то.
Кажется, целую вечность я глядела в потолок, размышляя о том, что случилось и о том, что меня ждет дальше. Нужно в кои-то веки быть практичной. Все, что у меня есть, это немного еды, но и та рано или поздно закончится. Я должна что-то придумать. Рассчитывать мне не на кого. После случившегося с Кэсс я не готова искать помощи у посторонних людей. Начинаю понимать, насколько я легкая добыча для любого, кто пожелает причинить зло одинокой молодой девушке. Нет, доверять никому нельзя.
Нельзя также дать кому-то узнать, что я принцесса. Стандартные протоколы безопасности сейчас бесполезны, но правило номер один до сих пор выжжено у меня в памяти. «Всегда помни, что особы королевской крови – ценный товар». Меня могут попытаться похитить и вернуть отцу за вознаграждение. Откуда людям знать, что отцу я не нужна? Для династии я ценности не представляю. Король Рональд найдет кому завещать трон. Кто-то из Кроненсбургов вполне мог бы претендовать на престол. Да, они побочная ветвь, но кровь не водица. Но не объяснять же хитросплетения аристократических фамилий охотникам за наживой? Нет уж, безопаснее будет не афишировать свое происхождение.
Итак, не доверять никому, скрывать, что я дочь короля Рональда, не умереть от голода. План прост. Осталось только следовать ему. Покрепче подоткнув одеяло, я свернулась клубочком и забылась глубоким сном.
***
Начать я решила с ревизии своих припасов. Все как в тех дурацких задачах, что давали мне учителя. Дано: сорок ящиков боеприпасов и четыре комплекта пайков. Вопрос: какая сволочь отвечает за продовольствие и почему она еще не в тюрьме? Ну, такие задачи мне, конечно, не учителя давали. Это со мной однажды министр обороны занимался. Суровый дядька, но в чем-то даже милый. Всегда говорил, что на любой войне все решает продовольствие и обмундирование.
– Ежели солдат сыт, одет и обут, то и воевать будет ладно.
У меня здесь тоже почти война. Борюсь за выживание отдельно взятой принцессы. В доме кроме капусты, остатков варенья и сухарей я ничего съестного не нашла.
– Ну и ладно. Будем дальше искать, – бодро сказала я себе и ласточке. Все же разговаривать с собой немного глупо, а вот ласточка.. – Мы еще посмотрим, кто кого, – сообщила я ей.
Зато во время своих продуктовых поисков я нашла полезную литературу. По крайней мере, я предполагаю, что полезную, ведь она лежала под ножкой того самого гардероба без дверцы, располагавшегося в комнате с кустом, а значит, определенно, приносила пользу. Здраво рассудив, что шатающийся шкаф ситуацию не ухудшит, я осторожно вынула книжицу в мягком переплете. Бездверный гардероб тут же угрожающе накренился, но, видимо, решив, что с меня и без того хватит проблем, падать не стал.
– Интересно, это семена или не семена? – задумчиво бормотала я, глядя на какие-то малопонятные коричневые рисинки. – И что из них вырастет? Какой-то сорт риса?
Искать свои будущие овощи и фрукты я полезла в ласточкин сарай. В доме-то точно ничего нет, там я все обыскала. В хлеву тоже ничего похожего на семена не обнаружилось. Впрочем, может, просто плохо искала. Там столько разнообразных малопонятных штук.
– Наверное, стоит попробовать. Посажу их, а там посмотрим.
Птенцы под потолком только запищали, требуя еды. Надо же, какие прожорливые. Их мать-одиночка целыми днями летает и летает, а они только и делают, что жалуются. Им бы мою няню на пару дней, живо перестали бы возмущаться.
– Значит, пора приниматься за земледелие, – сказала я, ощущая, как длинное слово «земледелие» солидной тяжестью оседает на языке. Наконец-то у меня есть дело.
Пробежавшая по земляному полу мышь живо продемонстрировала мне, откуда взялись «рисинки». Она оставила за собой целую россыпь таких. Гадость какая. Гадость! Нет, это, определенно, не семена. Фу! И я их в руках держала!
Пришлось бежать мыть руки. Умывалась я с таким энтузиазмом, что чуть не стерла себе кожу. Какая же мерзость! Все понятно, птенцы не еды требовали, они просто глазели на меня сверху и потешались. Смеялись надо мной.
Плюхнувшись на крыльцо, я смотрела, как любящая мать носит своим детям еду и думала о том, что меня-то точно никто кормить не будет. Вся эта сельская жизнь оказалась сложнее, чем я думала. В огороде лягушки и змеи, в сарае мыши и ласточки. Сплошная живность, а есть нечего. Может, отправиться в город? А что там делать? Просить подаяние? Или устроиться на работу? Кем, интересно? Принцессой? У них есть король Дроздобород, чтоб ему там икалось, им принцессы не нужны. А больше я ничего не умею. Ласточка все летала в сарай и летала. Во время очередного ее полета я подняла взгляд и заметила, что сарай-то с чердаком. Вот где я еще не была! Может, там найдется что-то полезное?
Вход на чердак был не изнутри, как на чердаке в доме, а снаружи. Приставив лестницу к стене, я подобрала подол юбки, чтобы не мешался, и полезла наверх. Перекладины пошатывались и поскрипывали, но в целом вели себя послушно и не ломались. Старая иссохшая дверца, казалось, была приварена к проему и не желала поддаваться моим усилиям. Я тщетно дергала покрытую ржавчиной металлическую ручку, вцепившись в нее всеми силами, когда вдруг почувствовала, что лестница из-под моих ног куда-то исчезает. Мгновение, и она уже лежала где-то внизу, а я болталась в воздухе, вцепившись в ручку.
– Просто восхитительно, – не без сарказма произнесла я. Обер-гофмейстерина всегда говорила, что сарказм это низшая форма остроумия, но она, видимо, никогда не висела на сарае, цепляясь за ручку хлипкой чердачной дверцы. И пусть ласточкин сарай это довольно невысокое сооружение, падать с него я совсем не хотела бы. С моей удачей я переломаю себе ноги, и найдут меня только когда местная живность обглодает труп незадачливой принцессы.
– Иррумабо! Лестерусова ирдина! Чтоб вам всем икалось у лырса на вурсу! – отводила я душу ругательствами. Сама не знаю, откуда у меня такие познания, но в критический момент в моей памяти всплыла масса неприличных слов. Если бы это услышала обер-гофмейстерина, я бы месяц сидеть не могла.
Держась обеими руками за ручку, я уперлась ногами в стену и.. и, конечно, на сей раз невысокая деревянная дверца поддалась и распахнулась. Меня замотало на дверце взад и вперед. Несколько секунд я болталась туда-сюда, а потом, дернувшись пару раз, как выброшенная на берег рыба, смогла зацепиться ногами за чердачный порожек. Рыбам такое и не снилось! Я молодец! Почти.. Еще немножко.. Чуть-чуть еще.. Немножко подтянуться и закинуть свое тельце на чердак.
– Вам помочь? – вежливо, но с легкой насмешкой поинтересовался незнакомый мужской голос.
От унижения кровь прилила к ушам, а по шее поползла волна жара. Посторонний мужчина видит меня в таком виде: бестолково болтающейся на дверце сарая и ругающейся, как королевский садовник, когда отцовские собаки сбежали из псарни и, гоняясь за кошкой, вытоптали все бегонии.
– Знал бы, что услышу, пришел бы с бумагой и карандашом. Такие образцы устного жанра записывать надо.
Изогнувшись изо всех сил, я все же смогла впихнуться в чердачную дверцу, влетев в нее, как пушечное ядро. А мужчина продолжал:
– Мадам, если вам требуется помощь, я буду счастлив снять вас оттуда.
Мое тело лежало на грязном полу, а голова свисала вниз. Расположенный вниз головой мужчина на белом коне казался смутно знакомым. Я перевернулась на живот и принялась рассматривать мужчину внимательнее. Верхом на белом коне, задрав голову вверх, сидел привлекательный субъект с темными глазами и подозрительной знакомой бородкой. Ах, да… Это же мой старый приятель – король Дроздобород. И как я его сразу не узнала? Впрочем, что удивительного, я в тот момент была немного занята, пытаясь не свалиться на грешную землю.
– Добрый день, ваше величество. Погода дивная, не так ли? Урожай должен быть хорошим.
Первое правило жизни – не знаешь, о чем говорить, говори о погоде. Благо она дает нам неиссякаемую тему для разговоров.
– Действительно, погода хороша, – согласился он. – Ваше высочество здесь наслаждается погодой? Поговаривают, вы вышли замуж? Мне стоит вашего супруга поздравить или посочувствовать?
– Поздравления были бы вполне уместны, благодарю. Я передам мужу.
Аккуратно расправив платье, я села и свесила ноги вниз. Высоковато. А лестница моя лежит на земле. Но просить его величество о помощи я не стану. Не дождется. Почему тяжелее всего просить о помощи того, кого унизила и оскорбила?
– Так что вы здесь делаете? – не унимался он, сверкая светской улыбкой.
– Здесь я живу.
– Прямо на чердаке? Условия не самые лучшие, – цокнул языком король и скроил сочувствующую физиономию. – Как видно, ваша жизнь сильно переменилась за последнее время.
Публичная библиотека! Если у нас в стране есть такие, то в королевстве Дроздоборода тоже должны быть. Не такая уж это революционная штука. В публичной библиотеке я смогу найти информацию о земледелии и съедобных растениях. Одной брюквенной книжки мне не хватит, чтобы не умереть от голода.
Сидя на крыльце, я пила чай из металлической горошковой кружки, ела мелкую клубнику и пыталась спланировать свои дальнейшие шаги. Еда закончилась. На одной клубнике долго не протянешь. Рано или поздно это должно было случиться, но все равно я оказалась слегка обескуражена этим событием.
Добрую половину утра я потратила на попытки разжечь огонь. Устала, выдохлась и дважды обожглась, но в конце концов справилась. Эта с трудом добытая чашка чая показалась мне настоящей наградой. Перед этим я ползала по огороду, собирая клубнику.
И вот я устало барабанила пальцем по эмалированной поверхности, медленно пережевывала клубнику, пытаясь насытиться и убедить организм, что нам сегодня досталась очень питательная еда, и всем телом ощущала усталость. А ведь еще только утро. В городе мы просыпаемся ближе к обеду. Разве что когда ездим в летнюю резиденцию, встаем раньше. А здесь едва лишь солнце встало, все уж на ногах, лапах и крыльях: ласточка деловито снует туда и обратно, таская корм своему прожорливому потомству, летают по странной кривой траектории разноцветные бабочки, низко жужжа и слегка покачиваясь в воздухе, тащатся куда-то полосатые пчёлы. У всех есть работа. У меня тоже.
Я расчесалась пальцами, благо теперь это было не так уж сложно. Вот. Так и надо рассуждать. С короткими волосами даже удобнее живется. А растут они быстро. Свежий воздух, активная загородная жизнь – в таких условиях волосы, конечно, будут расти быстрее.
Расправила, как сумела, платье. Стряхнула с него мелкий мусор и траву. Попыталась оттереть пятно сажи с подола. Почти стерла. Первозданный вид платье, конечно, утратило, но все еще оставалось достаточно презентабельным. Ну, еще бы. Заказано у лучшей портнихи в столице. В такие наряды всегда вшиваются дополнительные чары, помогающие уберечь ткань от загрязнений, затяжек и других мелких неприятностей. Необходимости в стирке это не отменяет, на такое даже магия не способна, но одежда выглядит лучше при любых обстоятельствах. Есть еще платья с флером привлекательности, они делают своего обладателя прелестнее и пленительнее. На прошлогоднем балу я была в одном из таких. Пышные юбки тихо шуршали, когда я танцевала. А драгоценные камни на подоле переливались и сверкали, ловя свет огромных люстр.
Одного этого платья мне сейчас хватило бы, наверное, на несколько месяцев безбедной жизни. Я не знаю, какие здесь цены на еду, но предполагаю, что вырученных денег с продажи платья с лихвой хватило бы на многое. В первую очередь, я купила бы хлеба. Обычного свежего хлеба. Может быть, он даже был бы еще теплым. Это самое лучшее. И, конечно, козьего сыра. Можно еще несколько помидоров. И свежий базилик. А еще я не отказалась бы от горячего вкусного супа. И тушеных овощей. И…
– Ква!
О! Похоже, я увлеклась.
– Ква! – лягушка надулась и посмотрела на меня с нескрываемым осуждением.
– Да-да, ты прав, мне определенно стоит заняться делом. Одними мечтами сыта не будешь.
Я решительно тряхнула головой. Пора идти. Никто меня там не узнает. Просто схожу в Мизил, зайду в библиотеку, найду то, что нужно и вернусь обратно. Все просто.
Натянув туфельки, я еще раз расправила платье. Вполне прилично. Закрыла тяжелую входную дверь. Запирать не стала, поскольку не нашла ключа. Вряд ли сюда забредут грабители, а если подобное и случится… что же, они будут весьма разочарованы. Итак, пришло время для моего первого похода в город.
***
Шумно и многолюдно. Таково мое первое впечатление о Мизиле. Пожалуй, даже слишком многолюдно. Кажется, за короткое время моего замужества я успела отвыкнуть от людей и даже слегка одичать. Еще ведь утро, почему все эти люди не дома, а здесь?
До города я дошла легко. Заблудиться было бы сложно – стоило только ступить на дорогу у дома, и она сама привела меня в город. Мимо владений ведьмы я шла быстрым шагом и старалась не смотреть по сторонам. С меня хватило взаимодействия с Кэсс. Обойдусь. И вот я добралась до Мизила, до сердца этого государства. Прошла пару улиц, двигаясь туда, где по моим предположениям, находился центр города, и тут же попала на рынок.
Я буквально провалилась в него. Он просто возник из ниоткуда вокруг меня. Длинные торговые ряды под навесами, несколько крохотных, будто игрушечных, магазинов, многочисленные торговки, разложившие свой товар прямо на земле, на расстеленных кусках брезента. Мне сразу захотелось забиться в угол и не высовываться оттуда ближайшие лет сто. Возникало ощущение, что каждый смотрит на меня. Смотрит и видит принцессу Эйлин с остриженными волосами и в измятом платье.
– Девушка, скажите, пожалуйста, вы верите, что в этом огромном-огромном мире еще существует добро? – окликнул меня какой-то парень.
– Что? – шарахнулась я в сторону и наткнулась прямо на старушку с тележкой. Старушка произнесла несколько непечатных фраз и побрела дальше, сокрушаясь о падении устоев и перечисляя, насколько же раньше было лучше. – Что вы сказали?
Огромными от изумления глазами я смотрела на парня. Голова шла кругом. Вокруг сновали люди. Кто-то смеялся, кто-то кричал, громко зазывали людей торговки. Мне не место среди всего этого. Я чувствовала себя чужой. Выскочкой. Самозванкой. Каждый может взглянуть на меня и увидеть – я не принадлежу этому миру.
– Я спросил, верите ли вы в добро, – охотно повторил парень, глядя на меня серьезными серыми глазами. На вид он казался моим ровесником и это немного успокоило.
– Наверное, – неловко пожала плечом я. Должно быть, у них принято задавать подобные вопросы первым встречным. Может, страна Дроздоборода это королевство философов?
– Значит, верите? – воспрял духом он. – Сейчас я вам расскажу свою историю, и вы все поймете. Мы с приятелями собрались вчера выпить…
Удивительно, сколько съедобных штук можно найти в собственных владениях. С лопатой я уже была знакома, а потому, позавтракав клубникой и творогом – хлеб решила благоразумно приберечь на потом – я отправилась выкапывать корни лопуха. Начинать надо со сложных задач. Все равно ведь придется их выполнять. Лучше уж разобраться, а потом собирать одуванчики и другие простые дела делать.
Ох, чувствую, к обеду у меня будет болеть каждая мышца и каждая косточка моя несчастного тела.
К счастью, хотя бы далеко ходить не пришлось: прямо у ласточкиного сарая вольготно рос лопух.
– Вот ты где, моя ценная культура, – удовлетворенно пробормотала я ему. – Сейчас посмотрим, на что ты способен.
С первым корнем мне не очень повезло: по неопытности я разрубила его пополам. Пришлось извлекать из земли несколько грязных обрубков. Ну и ладно. Вряд ли от этого он перестал быть съедобным.
– Чем занимаетесь, ваше высочество?
От неожиданности я подпрыгнула чуть ли не на фут. Его величество король Дроздобород. Вот кто решил пугать меня с самого утра. Королевская лошадь остановилась неподалеку и с интересом поглядывала на заросли репейника. Ее владелец же вольготно расселся в седле, словно на троне, и с нескрываемым интересом разглядывал меня и мою лопату.
– Неужели снова брюкву ищете? Планомерные поиски сверху вниз, да? Начали с чердака и заканчиваете раскопками.
– Доброе утро, ваше величество. Брюкву я уже посадила в землю.
– А теперь выкапываете? – продолжал издеваться он. Да что этот человек, восседающий на этом своем белом коне в этой своей дорогой одежде, может знать о моей жизни и о брюкве? – У вас довольно любопытный подход к сельскому хозяйству. Впрочем, не стану скрывать, мне приятно видеть, как труд вас постепенно облагораживает. Вы ведь знаете, что труд облагораживает человека?
Ответом я его не удостоила. Лишь вгрызлась сильнее лопатой в землю. Лицо пылало, а на лбу собирались крупные капли пота. Я где-то слышала, что любой труд почетен и ничего постыдного в труде быть не может. Тогда почему я чувствую себя такой униженной? Почему меня словно в грязи вываляли?
Я выживаю как могу, каждый день борясь с нищетой, а король думает, что все это просто шутка! Да и мой отец не лучше! Отдал меня первому встречному, выбросив из головы существование дочери. Конечно, в королевских семьях всякое бывает. Король Анри VI, правивший когда-то далеко на юге, к примеру, без зазрения совести казнил и жен, и детей, если те чем-то вызывали его недовольство. Правда, Анри самого отправили на гильотину во время очередной революции, так что в какой-то степени он получил по заслугам. В общем, взаимоотношения в среде старой доброй аристократии бывают самыми разнообразными и тот факт, что король Дроздобород злорадствует, глядя на мое положение, не должен особенно удивлять.
Яростно копая, я молилась, чтобы он просто уехал. Уехал как можно дальше и никогда не возвращался. Вчера я справилась с этим, но сегодня я просто обессилела. Устала от его снисходительного взгляда сверху вниз. Поверженная принцесса у его ног. Вот только у меня с ним вражды не было! Я просто пыталась выиграть самую важную партию в своей жизни и проиграла! Просто хотела влюбляться, обмениваться украдкой первыми поцелуями и не спать ночами, перебирая в памяти то, как Его руки касались меня, когда мы кружили в танце. Хотела родить детей не в восемнадцать лет, потому что мне просто страшно, что я могу умереть, как моя мать, и оставить ребенка сиротой! Хотела быть со своими детьми! Хотела видеть, как они растут и знать, что они за люди. Даже если бы я, в конце концов, не вышла замуж по любви, я бы знала, что у меня были эти долгие жаркие взгляды, эти нежные прикосновения, замирающее в груди сердце, ростки распускающейся первой любви. Что плохого в желании не дать себя обокрасть? Выбить для себя собственную юность! Да, сейчас вижу, что мой план был невероятно глупым, но это все, на что оказалась способна перепуганная восемнадцатилетняя девчонка, и если я виновата в том, что недостаточно изобретательна и самостоятельна, то так тому и быть.
– Знаете, вам совершенно не обязательно так себя утруждать, – продолжал он. – Вы можете бросить все это милое развлечение и вернуться к нормальной жизни с нарядными платьями, балами и всеми теми очаровательными штучками, что так дороги дамским сердцам.
– Каким же, интересно, образом я могу заполучить все это обратно? – изо всех сил старалась я не поднимать взгляд на спешивающегося короля. Изгнать дрожь из голоса не получилось, но я хотя бы не разрыдалась. Достойное поведение для молодой дамы. Обер-гофмейстерина была бы довольна.
– Ну, для начала вы можете найти себе обеспеченного покровителя.
Чужой оценивающий взгляд скользнул по моему телу. Король прикидывал, достаточно ли я хороша для его предложения. Не рискует ли он вложиться в неприбыльный проект?
– И кто же его лишит печени, интересно? – повторила я любимую шутку министра экономики. Он всегда так отвечал министру обороны, когда тот говорил что-то об обеспечении войск продовольствием, оружием и обмундированием. Министр экономики прекрасно разбирался в цифрах, но с юмором у него не ладилось. Вот он, очередной пример вселенского баланса.
Король озадаченно моргнул, пытаясь понять, что я только что сморозила. А я готова была нести любую чушь, лишь бы избежать этого разговора. Пусть он замолчит! Пожалуйста, пусть он замолчит! Вместо страстной любви, о которой я мечтала, мне предлагают жалкий суррогат. Я так хотела, чтобы меня кто-нибудь полюбил, но у судьбы странное чувство юмора.
– Нет-нет, – слабо улыбнулся он, показывая, что оценил шутку. – Я имел в виду, что вам не помешало бы оказаться под покровительством богатого человека. Это моментально вернуло бы вас, принцесса Эйлин, если не к прежней жизни, то к очень близкому уровню.
Разумеется. К уровню любовницы. О, нет-нет, все в порядке, никаких предрассудков относительно любовниц. Многие жены счастливы, когда их мужья заводят любовниц, многие мужья не против, когда их жены проводят время с кем-то другим. Браки по расчету приводят к тому, что люди начинают разделять супружеские отношения и страсть. Многие предпочитают не смешивать одно с другим, так что, в какой-то степени, в предложении короля, если это было именно оно, ничего зазорного нет, но я все равно не могу не воспринимать его как топтание по моим наивным мечтам.
Вооружившись лопатой, я отправилась в лес за топинамбуром. Плохо представляя, где именно его нужно искать, я надеялась, что интуиция и удача помогут мне. Скромные владения Лаэрта приткнулись у подножья невысокого холма, заполненного густыми деревьями. Хорошо, что хотя бы ходить далеко не придется. На случай, если урожай окажется хорошим, я захватила из дома корзину с дырявым дном, которое, как смогла, залатала какой-то мешковиной. Определенно делаю успехи в починке.
О Лаэрте я старалась не думать, но его присутствие вдруг стало таким осязаемым. Это его дом. Ходил ли он с этой дырявой корзиной за грибами или ягодами? Часто ли он бывал в лесу? Знает ли он, что та доска пола, что у окна, ужасно скрипит, если наступить на левую ее часть? А вот если встать посередине, то все в порядке. Я ужасно испугалась, когда ночью встала попить и подошла к окну, взглянуть на улицу, а скрип пола разрезал мирную ночную тишину. А откуда взялась моя металлическая кружка в горошек? Он купил ее сам или посуда уже была в доме, когда Лаэрт здесь поселился? И кому принадлежал дом прежде? Это семейный дом Лаэрта или нет? Есть ли у моего мужа фамилия, а если есть, то какая. Кому принадлежала книжка про брюкву? Читал ли он ее? Что вообще знает этот красивый мужчина с приятным бархатным голосом о брюкве и земледелии?
Ай! Как же больно!
Задумавшись, я не заметила, как налетела на колючий куст. Острые шипы пропороли кожу на щиколотке до крови. Я плюхнулась в траву и начала изучать пострадавшую ногу. Всего лишь царапина. Жить буду. Никогда не думала, что лес может быть настолько опасен. Повезло еще, что здесь медведей нет. Или есть? А что если здесь действительно водятся медведи?
Я крепко зажмурилась, прогоняя прочь назойливые мысли. К лестерусу медведей! К лестерусу моего непутевого мужа! К лестерусовой бабушке короля Дроздоборода с его сомнительными предложениями! Я не какая-нибудь девушка с апельсинами, которой он делает одолжение, забирая ее во дворец! У меня есть самоуважение! К лестерусу Кроненсбургов, которым достанется отцовский трон после его смерти! Ну, разумеется, король Рональд будет счастлив передать престол нормальному мужчине, а не ходячему разочарованию вроде меня. Скатертью дорожка!
А я останусь здесь и буду…
– Ежевика… – ошеломленно прошептала я, разглядев, наконец, колючие кусты, на которые напоролась. Спелая ежевика призывно моргала мне темными ягодками.
Главный повар готовит чудесные ежевичные пироги. А еще какой-то мудреный ежевичный соус к мясу, который я никогда не ела. Ежевику покупают на базаре. Главный повар самолично каждое утро ходит на базар за продуктами. Толпа поварят сопровождает его и несет покупки. Он покупает все то, чего недостает на королевской кухне. В былые времена ягоды, грибы и зелень приносили прямо ко двору, но нынешний главный повар разогнал всех и сказал, что не доверяет этим проходимцам и лучше уж он сам будет выбирать среди всех базарных торговцев тех, кто предложит идеальный вариант. Это наш повар. А другие наверняка не хотят ходить и лично перебирать каждую ягодку.
Кроме того, я точно знаю, что на базаре многие продают свежие ягоды. Ежевика, малина, земляника, голубика. Все, что мне нужно, это собрать побольше ежевики, а потом пройтись по богатым домам и предложить им свой товар. А если не получится, можно и на базар пойти.
Да, принцессе не подобает быть торговкой. Да, обер-гофмейстерина, наверное, умерла бы от ужаса, но обер-гофместерины здесь нет, а вот призрак голодной смерти есть. Он маячит прямо передо мной каждую минуту.
Переполненная энтузиазмом, я бросилась собирать ягоды. Острые шипы оставляли кровоточащие царапины на моих руках и ногах, но я не обращала на такие мелочи внимания. Впервые у меня появился реальный способ заработать деньги. Настоящие живые деньги. Звонкие монеты, которые я смогу обменять на хлеб и молоко, на мясные пироги и картошку. Ох, за мясной пирог со шпинатом я бы сейчас практически что угодно отдала…
Лопата лежала в стороне, корзинка для топинамбура постепенно наполнялся ягодами. Возможно, процесс шел бы быстрее, если бы я каждую ягодку клала в корзину, но, наверное, добрая половина отправлялась мне в рот. И поем, и заработаю!
Казалось, я готова была лопнуть от охватившего меня восторга. Нашла способ! Изнеженная принцесса Эйлин нашла способ выжить! А ведь совсем скоро у меня будет еще мука из лопуха и топинамбур. И брюква рано или поздно вырастет. А король Дроздобород может подавиться своим предложением. Он думал, что делает мне одолжение? Пусть засунет свое одолжение себе в…
– Кхм. Лопату бы убрала с тропы.
Интересно, чем это ему моя лопата помешала? Лежит и лежит себе. Не кусается вроде.
– А чем это вам моя лопата помешала?
– Инструмент под ноги бросаешь. Нехорошо, – хмуро произнес незнакомый мужчина лет сорока-пятидесяти.
– Вам нехорошо, а мне в самый раз, – запальчиво ответила я. У меня тут шикарные планы на будущее, а он со своей лопатой.
– Убери, – скомандовал незнакомец и я, неизвестно почему, подчинилась. Было что-то такое в его голосе, в том, как он спокойно отдал приказ, ничуть не сомневаясь в его немедленном исполнении.
– А вы, собственно кто? – на всякий случай, покрепче сжимая лопату, осведомилась я. Если еще один сумасшедший эксцентрик, я буду отбиваться. Не хватало еще, чтобы меня расчленили и закопали под кустом как раз тогда, когда я нашла способ заработать немного денег.
Цепляясь побелевшими пальцами за черенок, я не сводила взгляда с незнакомца.
– А ты? – не остался в долгу мужчина.
– Я здесь живу, – не сумев подавить дрожь, сказала я. Он меня немного пугал. Высокий широкоплечий мужчина с замкнутым выражением лица, повстречавшийся мне неожиданно в лесу. Я вдруг с ужасом поняла, что не помню, откуда пришла. На местности я всегда ориентировалась неплохо, но сейчас все вдруг вылетело из головы. Где было солнце, когда я вошла в лес? Где вообще солнце? – С семьей. С отцом и братьями. У меня два брата. Они тут рядом, – я махнула свободной рукой куда-то в сторону зарослей ежевики.
Как гостеприимная хозяйка я уступила Меллариусу свою любимую горошковую кружку. Он сидел на бревне и чинно пил мятный чай, аккуратно держа кружку широкими мозолистыми ладонями. О чем бы его в первую очередь спросить?
Все время, пока я разжигала огонь и кипятила воду, пчельник молчал. Казалось, он вообще согласился остаться только из вежливости и сейчас сидел, не зная, как бы поскорее сбежать.
– Итак, у вас есть семья? – сделав крохотный глоток чая, спросила я.
Спросила и тут же пожалела. Ну, какая у него семья? Либо одинок, либо вообще вдовец. Не похож мой новый знакомый на семейного человека. На человека, счастливого в семейной жизни.
– Моя семья это пчелы, – коротко ответил он.
– Как.. мило. Да, очень мило, – закивала я. – Значит, больше никого?
Меллариус помолчал. Уставился в кружку, словно ища в ней ответы.
– Она отменила свадьбу, – наконец сказал он.
– О… – очень-очень неловко.
Да, Эйлин, ты просто мастер тактичности. И ведь даже сказать нечего. Все те пустые слова, что предписаны правилами этикета, не подходят для этой обстановки и этого человека. Слишком уж тут все настоящее. Горячий чай в металлической кружке, жужжание мух и угрюмый, но какой-то очень настоящий человек, сидящий напротив меня. Притворство и фальшь не для него. Он не поймет подобного.
– Мне очень жаль, – произнесла я, пытаясь взглядом и голосом выразить всю свою искренность. Мне действительно было жаль. Не следовало лезть в чужую душу.
Меллариус лишь пожал плечами.
– Что же, полагаю, что пчелы это тоже замечательная компания, – смена темы – неплохой вариант. Мой собеседник, кажется, ничуть не возражал.
– Да, – или возражал. Интересно, он всегда такой молчаливый или это только мне так повезло?
– У меня пчел нет, зато есть ласточка, что живет в сарае, и, конечно, муж, – под пристальным взглядом пчельника я стушевалась и начала болтать без умолку: – Муж, разумеется, не живет в сарае. Ничего подобного. Мы с ним живем в доме. В нашем замечательном доме, который вы назвали живым. Кстати, почему вы так сказали? Дом обладает какой-нибудь магией? Не подумайте, я ничего против магии не имею. Наоборот, это было бы очень славно. Мне всегда было интересно все магическое. Это так волшебно. Настоящие чудеса, понимаете? Не то что те странные самоходные кареты, что появились за морем. Говорят, за ними будущее, но я считаю, что это просто глупость какая-то. Впрочем, возможно, вы не согласны. Мой муж тоже, возможно, не согласен. Может, он поэтому так долго не возвращается – не хочет иметь дел с живым домом. К слову, вы случайно не знаете, где он? Не дом, конечно, а муж. Кажется, я его слегка потеряла.
Нервный смешок сорвался с моих губ и я постаралась заглушить его чаем. Похоже, я совсем одичала в этой глуши, даже не могу поддержать нормальную беседу. Министр обороны бы сказал, что за нас пусть говорят наши арбалеты, но у меня арбалет отсутствовал. Оставалось только изрядно потрепанное красноречие.
– Он ушел в город, – нарушил тишину Меллариус.
– Прошу прощения?
Ученица и наездник. Небесная академия
– Не стоит. Ваш муж, – повторил он, словно именно эти слова я не поняла. Пришлось молча кивнуть. – Ушел в Мизил.
– Возможно, вы знаете, куда именно? – в душе начала пускать робкие ростки надежда.
– Не знаю, – ответил он, не раздумывая.
– Но разве ваши пчелы?.. – осторожно спросила я.
– Думаете, я просил пчел следить за вашим мужем? – недоверие мелькнуло в глазах Меллариуса. Кажется, он даже понять не мог, как мне вообще подобная мысль пришла в голову.
– А разве…
– Я встретил его на дороге, когда шел смотреть, как цветут дальние луга. Спросил, как поживает. Обычная вежливость. Он сказал, что идет в город по очень важному делу. Говорил что-то о том, что собирается все изменить или что-то в этом роде.
– Он не упоминал, что именно хочет изменить? – я уже совершенно ничего не понимала. Куда мог исчезнуть Лаэрт? Что он хотел сделать?
– Не люблю лезть в чужие дела, – хмурился Меллариус. – Похоже, вы думаете, что я только и делаю, что прошу пчел собирать мне сплетни по округе. Они занимаются нектаром. Они делают мед. Вполне достаточно задач, чтобы прибавлять к этому слежку за чужими мужьями. Если что-то видят между делом, рассказывают мне, но специально просить их преследовать кого-то я бы не стал.
Самая длинная речь из всех, что пчельник произносил в моем присутствии до сих пор. И, разумеется, это отповедь. Потупившись, я промычала извинение.
– Я вовсе не считаю, что вы сплетник, просто мой муж пропал. Разве не естественно пытаться узнать как можно больше в такой ситуации?
Мужчина, казалось, смягчился немного. Он буркнул:
– Спросили бы у Кэсс, может, она что видела.
– Я… я решила, что не стоит ее беспокоить без крайней необходимости, – последовал дипломатичный ответ. Лучше уж так, чем признаваться, что ведьма меня пугает и соваться к ней лишний раз вовсе не хочется.
– Кэсс женщина странная, – какая-то непонятная эмоция промелькнула на его лице, – но знает много. Хотите разобраться, спросите ее.
– Может, вы можете помочь мне с этим?
Он скривился так, словно я предложила залезть в чан с ядовитыми змеями и там искупаться. Торопливый отказ звучал непривычно, учитывая размеренность речи пчельника. Взглянув на него, сосредоточившего все свое внимание на остатках чая в кружке, я ахнула:
– Это Кэсс! – осенило меня. – Кэсс была вашей невестой и отменила свадьбу.
– Дело давнее, – неубедительно отмахнулся Меллариус. – Мед я принесу вечером. Оставлю на крыльце.
Он сбежал с такой поспешностью, что можно было предположить, будто бы я хищный зверь какой-то. Оставшись одна, я долго сидела на бревне и смотрела на остатки догорающего костра. Надо же… Угрюмый пчельник, оказывается, состоял в романтических отношениях с ведьмой. Интересно, почему они расстались? Впрочем, еще интереснее другое: куда делся мой непутевый муж? Не слишком похоже на побег, он явно собирался вернуться. Что-то случилось с ним в городе. Мизил город большой, где мне искать одного-единственного мужчину? И стоит ли? Да, он мой муж, но мы не близки. Мы первые встречные, едва знакомые друг с другом. Должна ли я жертвовать своим временем и силами, чтобы помочь почти чужому человеку?
Делисия Левер не любила детей. Собственно, именно поэтому у нее их не было. Впрочем, взрослых она тоже не очень-то жаловала. Мать дала Делисии легкомысленное воздушное имя, кажется, состоящее из одних лишь оборок, рюшей и зефира, но сама Делисия была женщиной, из которой можно делать гвозди. В юном возрасте она изучила все премудрости, коими полагалось овладеть истинной леди, и научилась маскировать немного свой несгибаемый нрав. Она рано вышла замуж и так же рано овдовела, став Делисией Левер – молоденькой вдовой с приличным состоянием. Вскоре она заняла должность обер-гофмейстерины при королеве, что не может не говорить об упорстве и непробиваемости юной вдовы Левер, а когда ее величество умерла, никто не решился напомнить, что фрейлины королевы обычно бывают… при королеве. Делисия так и осталась обер-гофмейстериной. Железный характер помогал ей держать в благоговейном трепете дамский штат и канцелярию.
Король Рональд с обер-гофмейстериной Левер сталкивался редко. Грубый мужчина, он любил утонченных и изящных леди, такой была его покойная жена. Делисия же, по его мнению, обладала утонченностью гренадера. Первый министр Делисию уважал, как уважают достойного противника.
Первые несколько лет после смерти королевы Анриетты Делисия Левер провела за пределами столицы. Она любила покойную, пожалуй, больше, чем кого бы то ни было. Смена обстановки идет на пользу, когда теряешь близкого человека. Делисия с головой погрузилась в дела. Она покровительствовала школам и академиям, помогала фермерам и начинающим дарованиям в любой из сфер искусства. Некоторые считали, что она добра и великодушна, оттого и занимается меценатством. Другие говорили, будто все дело в том, что она любит власть. Правда, как водится, притаилась где-то посередине. Сложность в том, что где бы она ни пряталась, она никогда не бывает однозначной.
Правда еще в том, что обер-гофмейстерина Левер всего лишь человек, независимо от того, что говорят о ней злопыхатели. Человеку свойственно допускать ошибки. Одной из таких ошибок стала принцесса Эйлин.
Именно об этом сейчас думает обер-гофмейстерина, сидя в своем кабинете и рассеянно перебирая бумаги. Принцессе Эйлин она всегда уделяла меньше внимания, чем следовало. Дети. Сложные малопонятные существа. Они плачут, испражняются и всеми силами разрушают с таким трудом установленный порядок. Делисия Левер избегала Эйлин до тех пор, пока той не исполнилось шесть. Примерно тогда выяснилось, что няня принцессы имеет склонность присваивать себе имущество, ей не принадлежащее. Няню тут же уволили и заменили другой, а Делисия дала себе слово внимательнее приглядывать за наследницей престола и даже встретилась с ней несколько раз. Однако по-настоящему сдержать обещание не сумела.
Примерно через месяц обер-гофмейстерина покинула страну, отправившись обмениваться опытом с благотворительным учреждением, курирующим детские приюты. Чрезвычайно важно следить, чтобы у юных сирот было разнообразное здоровое питание. Обер-гофмейстерина так и не узнала, что самая богатая девочка королевства это самое питание получала далеко не всегда.
Эйлин росла и Делисия считала своим долгом время от времени встречаться с ней, давать пару уроков манер и порцию наставлений. Что же еще нужно? У этого ребенка был отец и целая толпа слуг. Разумеется, она в полном порядке и не нуждается в бдительном присмотре.
Теперь же Эйлин пропала. Отец выдал ее замуж за первого встречного и Делисия понятия не имела, где искать пропажу. Люди госпожи Левер обыскивали королевство, но принцесса как сквозь землю провалилась. Может, не стоило так надолго уезжать? Впрочем, откуда было знать, что подобное случится?
Король Рональд никогда не уделял внимания дочери. Принцессу растили слуги. Да еще министры, периодически пересекавшиеся с Эйлин в приемной, вносили свою нотку в воспитание. Обер-гофмейстерина пришла в ужас, впервые услышав, как десятилетняя золотоволосая и синеглазая наследница престола цитирует министра обороны, известного своей грубостью.
На востоке говорят, что у семи нянек дитя без глаза, но, к счастью, принцесса смогла избежать столь печальной участи. Она выросла вполне достойной молодой леди. Через несколько лет обер-гофмейстерина сосватала бы ее за какого-нибудь благонадежного и политически полезного молодого человека и все в жизни принцессы было бы хорошо. Вместо этого Эйлин исчезла в неизвестном направлении, став женой какого-то нищего.
Король Рональд категорически отказался искать дочь, сказав, что такова его королевская воля. Принцесса выдана замуж, должна жить с законным супругом и точка. Вопрос о престолонаследии решился поднять только первый министр, которому тут же сообщили, что наследник проблемой не станет. У тех же Кроненсбургов есть старший сын. Вполне достойный кандидат, на прошлой охоте заваливший медведя. С медведем справился и с королевством совладает.
Сорокалетняя Делисия Левер все так же не любит детей, но бросить на произвол судьбы дочь королевы Анриетты, своей дорогой подруги, она не может. А посему обер-гофмейстерина Левер сидит в своем кабинете, листает отчеты сыщиков и размышляет, куда же делась принцесса Эйлин и возможно ли, что она, Делисия, допустила самую большую ошибку в своей жизни.
В подвале было темно. В таких местах всегда темно. Лишь крохотное окошко под потолком давало немного света и свежего воздуха. Недостаточно, чтобы различать собственные руки, но смотреть в этом месте было не на что.
Его спасала математика. Два плюс два будет четыре. Дважды два тоже четыре. Четырежды четыре это шестнадцать. Шестнадцать умножить на шестнадцать это двести пятьдесят шесть. Математика не подводила. Прочная и надежная, она вставала стеной между ним и враждебным миром.
Он знал, что нужно выбираться. Знал, что время ускользает.. Вокруг пахло сыростью, где-то далеко светило солнце, а он сидел в подвале и ничего не мог сделать.
На твердом земляном полу лежала изъеденная мышами циновка. Мышей он здесь не встречал. Бедняжки, видимо, окончательно отчаялись и ушли в более хлебные места. В подвале он был один. За дверью из железного дерева простирался длинный коридор, за ним маленькая комнатушка, еще один коридор, лестница и где-то там, бесконечно далеко, кипела и бурлила жизнь. Начинал закипать и он.
Злился он редко, предпочитая перенаправлять злость в конструктивное русло, но сейчас чувствовал, как внутри поднимается волна ярости. Все лучше, чем бесконечная тревога. Тревожиться он устал.
Тихонько насвистывая, он раз за разом перебирал в голове варианты. Планы побега становились все более фантастичными с каждым днем. Все разумные идеи уже отжили свое. Ни одна не сработала. Радовало, что его хотя бы кормили. Ну, разумеется, он же нужен живым. Убивать его было бы глупо и недальновидно, а значит, свою тарелку холодной слизкой каши он получит.
А чем питается она? Не думать об этом он не мог. Слишком хорошо помнил, в каком состоянии старый дом и что там есть.
– Эй! Долго собираешься меня тут держать? – крикнул он. – Твоя тактика переговоров несколько грубовата, не находишь? Мне нужно домой!