Каприз

Светает. Сашенька подошла к окну и отдернула занавеску. Ночь, данная ей на то, чтобы все обдумать, кончается. А это значит, что подходит время сообщить о своем решении. Можно подумать, ей пришлось долго размышлять! Разумеется, она едет с тетушкой Магдаленой – в Россию и никаких сомнений!

Теперь девушка понимала, что это было решено в ту же секунду, как тетушка Магдалена дрожащим голосом объявила о скором отъезде и попросила Сашеньку ехать с ней. А все остальное время – вечер и ночь, ушли на воспоминания, панические мысли «А что будет если…», робкие мечты, лихорадочные поиски старой истрепанной карты Российской Империи и последующее старательное ее изучение. Естественно, искать Москву долго не пришлось, а вот Родники, подмосковное имение графа Сотникова там, увы, не было обозначено.

Ну так что же? Сашенька вела тонким пальчиком воображаемую линию, соединяя Москву и Варшаву так, как по ее разумению, должна была идти железная дорога. Скоро, совсем скоро, она вернется на родину! И тетушка Магдалена еще спрашивала, согласна ли она! Конечно, формально она и сейчас на родине – Польша, слава Богу, по-прежнему входит в состав Российской Империи. Но от этого пригород Варшавы не становится более похожим на тот волжский город, в котором появилась на свет не только она, но и ее родители.

Девушка без труда нашла маленький кружок, прижавшийся к голубой ленточке Волги. Саратов. Она старательно измерила расстояние от него до Москвы и разочарованно вздохнула. Вряд ли ей удастся побывать там, слишком далеко. А ведь именно в Саратове папа – молодой, подающий надежды чиновник почтового ведомства, Владимир Николаевич Тулешов, познакомился с Варенькой, сиротой-воспитанницей в большой и хлебосольной дворянской семье, с мамой. И какой удачей, наверное, показалось им назначение в Польшу.

В свое время, Тулешовы были не последними в губернии – дворянство им было пожаловано еще при Петре Первом. И люди все были степенные, ни картежников, ни пьяниц в этой семье не водилось. Служили царю и отечеству, не щадя живота, пользовались доброй славой и заслуженным уважением соседей. Но не было среди них и дельных, оборотистых людей, которые умели хотя бы сохранить состояние, не говоря уж о том, чтобы его приумножить.

С каждым поколением Тулешовы проживались все больше, становились все беднее и уже отец Владимира Николаевича, Николай Владимирович (в семье придерживались патриархального обычая, давать сыну имя деда по отцовской линии), вынужден был продать единственную, полученную им в наследство деревеньку и поступить на службу в Почтовый департамент. Славный, но не слишком удачливый, как в личной жизни – супруга его умерла родами и больше он так и не женился – так и в делах, больших высот он не достиг, зато проторил дорожку для сына. Добросовестный юноша был замечен начальством и стал быстро делать карьеру. Николай Владимирович был счастлив за него и за себя. Он не слишком хорошо принял решение сына жениться на Вареньке – мечталось ему о другой невесте для него, более богатой и знатной, но смирился. Варенька же, не имевшая, может быть, большого ума в науках, в полной мере обладала незатейливой житейской мудростью и сумела вести себя так, что свекор очень быстро и искренне полюбил ее. Умер он за три месяца до рождения Сашеньки, печалясь только о том, что не увидит следующего поколения Тулешовых. А через год, за беспорочную службу, Владимиру Николаевичу дали новый чин и место с повышением.

В Варшаве ему был предложен выбор – прибывший к месту службы с молодой женой и маленькой дочерью, чиновник мог поселиться или в казенной квартире недалеко от центра или в принадлежащем почтовому ведомству домике на окраине города. Тулешов не задумываясь выбрал домик.

– Ничего, что мне на службу ездить, – говорил он, – зато Вареньке с Сашенькой покойно. А городские всякие развлечения… так моя Варенька до них и не охотница. Ей милее, что у дома садик есть. Найму ей работника, пусть цветы разводит.

Чего еще желать разумному человеку? Любящая жена, здоровый ребенок, дом, пусть казенный, но находящийся в полном их распоряжении, достойное жалованье, позволяющее содержать семью… Ах, если бы знать, что счастье окажется таким недолгим!

Сашенька не часто вспоминала свою жизнь до десяти лет, с родителями, в доме хотя и не богатом, но вполне обеспеченном. По крайней мере в те годы у нее было достаточно нарядных платьиц, чтобы ходить в гости на детские праздники. И на кухню она забегала только затем, чтобы получить сладкий пирожок от добрейшей поварихи, пани Эмилии. Денег хватало, чтобы иметь приличное количество прислуги – кроме поварихи и горничной, живших в доме, были еще приходящие: садовник, прачка, несколько человек для черной работы. И разумеется, гувернантка для нее, для Сашеньки. Настоящая француженка, мадмуазель Клотильда.

В атмосфере всеобщей любви и доверия девочка росла, как оранжерейный цветок. В доме родителей часто бывала панна Магдалена Домбрович – ближайшая соседка, она воспринималась почти, как член семьи. Несмотря на то, что была почти вдвое старше, немолодая полька крепко сдружилась с Варей Тулешовой, а уж малышка Сашенька, ее любимица, искренне считала добрейшую панну Магдалену своей тетушкой. Постоянным гостем был так же сослуживец и приятель отца, казавшийся девочке очень старым из-за того, что носил пышные усы, пан Тадеуш Ставинский. Это был очень высокий человек, выше отца по меньшей мере на голову – настоящий великан по мнению Сашеньки. Зато как весело было забираться к нему на плечи и смотреть на всех сверху вниз!

Несчастье не пришло неожиданно, оно было тщательно подготовлено отцом Сашеньки и взлелеяно надеждами всей семьи. Все началось в тот день, когда пан Тадеуш привел в их дом Марека, своего младшего брата.

Марек был инженером, правда так и не получившим диплома. Его выгоняли с разных курсов из трех университетов – Санкт-Петербургского, Ягеллонского Краковского и из Сорбонны. Причем не по политическим мотивам, что было бы событием вполне ординарным, даже обыденным – польская молодежь славилась в Европе своей приверженностью к революционным идеям. Нет, из всех этих уважаемых учебных заведений, Марек Ставинский изгонялся за идеи другого рода. У него был свой взгляд на то, каким образом должна развиваться наука и техника, в корне не совпадающий с тем, которого придерживались университетские профессора. Как только горячий поляк понимал, что снова «попал в лапы ортодоксов и консерваторов», он немедленно разворачивал шумную компанию борьбы «против мракобесия в науке», которая приводила в восторг любителей незатейливых развлечений среди студентов и вызывала сильное раздражение ученых мужей.

При этом, Марек действительно был талантливым изобретателем, но то ли из-за недостаточного знания теории, то ли из-за неаккуратности исполнения при воплощении чертежей в металле (а Ставинский-младший сам честно признавал, что голова у него работает гораздо лучше, чем руки), все его изобретения, будь то новейший вариант керосинового двигателя или портативная машинка для очинки карандашей, кончали свой земной путь одинаково: со страшным грохотом взрывались. Разница заключалась только в величине причиняемого взрывом ущерба.

Несмотря на то, что Сашеньке не было тогда и восьми лет, она хорошо запомнила визит пана изобретателя. Правда, ее в тот день рано, слишком рано отправили спать, что она сочла совершенно нечестным и обидным. Сашенька непременно сумела бы пробраться потихоньку из своей спаленки обратно в гостиную, если бы мадмуазель Клотильда не была такой добросовестной. Хотя она и сама изнывала от любопытства, гувернантка уложила девочку и караулила ее до тех пор, пока Сашенька не заснула.

Впрочем, добрейшая Варвара Александровна на следующее же утро все подробно рассказала.

– Пан Марека, в последнее время, очень заинтересовался золотом, – говорила она. – Не самим золотом, естественно, а его добычей. Он изобрел абсолютно новую драгу…

– А что такое драга?

– Откуда я знаю, дитя мое? Кажется с ее помощью что-то такое делают с золотом… копают его или моют? Какая, в сущности, разница? Главное, это что-то очень оригинальное. А тут, как по заказу, его и нашли Америке – золото, я имею в виду.

– Пан Марек сам нашел?

– Нет, дорогая, кто-то другой. Но он сразу загорелся, хочет теперь ехать со своей машиной в Америку, и брат с ним.

Сашенька обрадовалась за пана Тадеуша, ведь поехать в самую Америку, это так интересно, и огорчилась за себя – кому же она теперь будет забираться на плечи? Поглощенная этими переживаниями, она не слишком внимательно слушала дальнейший рассказ матери, тем более, что та стала говорить о чем-то неинтересном – о деньгах, о долевых паях, о каких-то обязательствах…

Позже, когда ей уже исполнилось пятнадцать и она давно жила в доме тетушки Магдалены, Сашенька с гораздо большим вниманием и интересом выслушала эту часть истории.

– Братья Ставинские твердо решили ехать в Америку, – рассказывала ей тетушка Магдалена. – А ведь у Тадеуша было очень приличное место, его не хотели отпускать, даже обещали повышение! Но пан Марек… он и безногого мог уговорить сплясать краковяк! Твоему отцу тоже очень хотелось поехать, но он был человек семейный, ответственный, не мог бросить вас с Варенькой. Он сам предложил создать консорциум. Боже, сейчас я не понимаю, как мы могли решиться на эту авантюру, но когда пан Марек говорил, все казалось таким правильным, таким разумным… просто грех было упускать такую возможность. Пан Тадеуш и твой отец вложили деньги, пан Марек свой талант – они были абсолютно уверены в успехе. Да что там, я сама чуть не плакала, от того, что у меня не было свободных средств, чтобы участвовать в этом консорциуме.

– А у папы были свободные средства?

– Да, они с Варенькой копили тебе на приданное. Варенька не очень хотела рисковать, но пан Марек убедил ее, что благодаря его изобретению ты станешь самой богатой невестой во всей Европе. Кто же знал, что так все получится? Где сейчас пан Марек, где пан Тадеуш? Живы ли они?

На эти горькие вопросы ответа ни у кого не было. Братья благополучно добрались до Америки и отправились на Аляску – об этом сообщалось в двух коротеньких письмах, почти записках, полученных Владимиром Николаевичем в первый год после их отъезда. С тех пор никто о них ничего не слышал. Так и пропали все накопления семьи Тулешовых. Собственно, теперь-то девушка понимала, насколько неразумно поступили ее родители, но судя по рассказам тетушки Магдалены, устоять перед напором молодого изобретателя было просто невозможно.

Но если бы несчастья ограничились только этим! В конце концов, жалование Владимира Николаевича и хозяйственные таланты Варвары Александровны позволяли надеяться, что положение выправится. Несколько лет разумной экономии, и пока Сашенька вырастет, снова можно скопить, пусть не на самое богатое в Европе, но все-таки на приданное. Не сбылось. Заболел Владимир Николаевич, и, прежде чем врачи распознали дифтерит, слегла, заразившись, ухаживавшая за ним супруга.

Перепуганная тетушка Магдалена, которая забрала Сашеньку к себе в первый же день болезни ее отца, буквально рвалась на части, пытаясь и ухаживать за больными и уберечь от инфекции оставшуюся на ее попечении девочку. Сашеньку она уберегла, а вот родителей ее спасти ни она, ни врачи, не сумели.

На лечение, а потом на похороны, ушли все деньги, какие оставались в доме и пособие, полученное от почтового ведомства. Казенный дом следовало освободить – десятилетняя девочка осталась одна, без средств, без крыши над головой. К счастью, тетушка Магдалена действительно оказалась настоящим другом семьи. Она спасла Сашеньку от приюта, взяв ее в свой дом и оформив опекунство. Ни разу, за прошедшие девять лет, не пожалела панна Домбрович об этом решении. Шестидесятисемилетняя старая дева – маленького роста, хрупкая, несколько пугливая, склонная к философским размышлениям и длинным монологам, жила со своей воспитанницей душа в душу.

А Сашенька, из милого ребенка, к девятнадцати годам превратилась в не менее милую, доброжелательную девушку. Может она была слишком порывистой и быстрой в движениях, но это считалось бы недостатком, вращайся она в светском обществе. Высокий рост, худобу, темные волосы и глаза там тоже поставили бы ей в упрек – в моде были пышные голубоглазые блондинки с плавными движениями. В доме же панны Магдалены, все считали ее очень хорошенькой.

Да Сашенька и была хорошенькой, как всякая здоровая девятнадцатилетняя девушка. Немодные, темно-русые волосы, она заплетала в аккуратную косу, заботясь не столько о красоте, сколько о собственном удобстве. Но при этом, слегка вьющиеся прядки, выбивающиеся на висках, так изящно обрамляли ее лицо, что даже если бы девушка провела перед зеркалом, занимаясь своей прической, не пять минут, а долгие часы, результат не мог бы быть лучше.

Высокий, без единой морщинки, лоб и брови, которые пожилая пани Рокоцкая, вдова адвоката живущая по соседству, называла не иначе, как «соболиными», придавали ей, по выражению той же пани Рокоцкой, «очень аристократичный вид». А выразительные карие глаза казались еще больше из-за густых черных ресниц. Ресницы и брови – это было то, чем Сашенька, при всем спокойствии, с которым она относилась к собственной внешности, втайне гордилась. В какой-то мере этому способствовала и тетушка Магдалена. Вынужденная всю жизнь чернить собственные белесые бровки и реснички, она никогда не скрывала искреннего восхищения Сашенькиными.

Нос, хотя и не был предметом гордости, но и нареканий никаких не вызывал – не слишком большой и не слишком маленький, не вздернутый, без горбинок, одним словом – ровненький аккуратный носик на своем месте.

И рот Сашеньке, в целом, нравился. Великоват немного, да и губы могли бы быть не такими тонкими, но ведь это, в сущности, такой пустяковый изъян, не правда ли? По крайне мере, никто из близких ей людей не обращал на него никакого внимания.

А вот высокий рост и стройная фигурка – это девушку действительно немного огорчало. Ей всегда казалось, что она выглядела бы намного лучше, будь хотя бы на полголовы пониже и капельку пополнее. Но если с ростом поделать ничего было нельзя, то надежда обрести желаемые формы оставалась, тем более, что отсутствием аппетита Сашенька никогда не страдала. Правда, пока что все ее усилия в этом направлении ни к чему не привели – талия девушки оставалась все такой же тонкой.

Одним словом, не придавая этому слишком большого значения и не пользуясь практическими никакими косметическими средствами, кроме душистого мыла, Сашенька выглядела девицей достаточно привлекательной.

При этом, кроме приятной внешности, у девушки голова была не пустая – она получила, хотя и домашнее, но очень неплохое образование. Об этом позаботились в первую очередь родители и мадмуазель Клотильда. Магдалена, принявшая ее в свой дом, так же верила в пользу образования для девочек и не видела оснований лишать ее привычных занятий. Так что теперь Сашенька, кроме родного русского и естественным образом вошедшего в ее жизнь польского, в совершенстве знала французский, чуть хуже говорила по-английски, хорошо разбиралась в математике и могла поддержать разговор на тему естественных наук. Правда с пением и игрой на фортепиано у нее не очень ладилось, зато она неплохо знала классическую и современную литературу. Если беседа вдруг касалась последнего, наделавшего много шума, романа графа Льва Николаевича Толстого, то у нее имелось собственное мнение, разумное и обоснованное. И когда начинали, например, сравнивать достоинства таких поэтов, как Александр Пушкин и Адам Мицкевич, она могла очень быстро доказать, что оба они гениальны не менее, чем всей Европой уже признанный за гения, лорд Байрон.

Добавленное ко всему этому умение вести дом – врожденный талант Сашеньки, отшлифованный сначала матерью, а затем жизнью в доме тетушки Магдалены, вместе со скромным обаянием девушки превращали ее в истинное сокровище для семейной жизни, пока, увы, никем не востребованное. Круг знакомых был слишком узок и состоял из нескольких одиноких пожилых дам и двух-трех не менее пожилых панов. Денег на то, чтобы выезжать в свет, не было и не предвиделось, семейств с молодыми людьми ее возраста и равных по положению и состоянию в окрестностях не было. В свое время Сашеньку вежливо приглашали на молодежные праздники в несколько домов, но она не менее вежливо отклонила эти любезные приглашения, как мрачно сформулировала тетушка Магдалена «За отсутствием материальных возможностей». А выходить замуж за толстого сына лавочника, который бросал на нее пламенные взгляды и овощи приносил, составляя из них художественные букеты, ей все-таки не хотелось.

Впрочем, девушке не было необходимости выходить замуж, чтобы найти применение своим способностям к домоводству, они были очень кстати и сейчас. В хозяйственных вопросах панна Домбрович, к сожалению не проявляла ни должной сметки, ни должного энтузиазма, поэтому Сашенька очень рано приняла на себя заботу об их небольшом хозяйстве. С некоторым удивлением она обнаружила, что все эти хлопоты по дому, по кухне, проверка счетов и возня в крохотном садике не только не раздражают ее, но доставляют ни с чем не сравнимое удовольствие. В своих заботах о благополучии их маленького мирка она чувствовала себя необходимой – в огромной, не всегда понятной, а иногда просто пугающей жизни у нее было свое надежное и уютное место.

И вот вчера, с приходом дневной почты этот маленький мир перестал существовать. Письмо пришло из Подмосковья, от младшей сестры тетушки Магдалены.

Панна Юлия Домбрович, сорок три года назад вышла замуж по великой любви за молодого русского аристократа Федора Михайловича Сотникова, отправившегося в путешествие по Европе с целью завершения образования, и стала графиней Сотниковой. После пышной свадьбы, ее муж, считая, что образование завершено, а главное сокровище его жизни найдено, не видел необходимости покидать родовое имение и супруга, естественно, оставалась с ним. Через год, желая доставить удовольствие обожаемой жене и зная, как она любит свою старшую сестру, Сотников сам предложил пригласить ее погостить. Магдалена, все еще потрясенная «этой внезапной выходкой Юлии», как она называла замужество сестры, немедленно приехала. Роман панны Юлии развивался так стремительно, что Магдалена просто не успела разобраться в характере Федора Михайловича, и теперь ей очень хотелось удостовериться в том, что этот брак не стал страшной ошибкой.

Не прошло недели, как новые родственники оценили друг друга и между ними установились самые искренние дружеские отношения. А ежегодные двухмесячные визиты панны Домбрович в Родники, подмосковное имение Сотниковых, стали традиционными.

Она как родного сына полюбила Андрея, сына Юлии и Федора, была почетной гостьей на его свадьбе, была счастлива, когда у молодых появился ребенок. Мальчика назвали Дмитрием.

Юлия Казимировна и Федор Михайлович обожали внука, панна Магдалена от них не отставала. Дмитрию было пять лет, когда его родители погибли в перевернувшейся на дороге карете и мальчик остался единственной отрадой и сокровищем трех немолодых людей. В тот год панна Магдалена задержалась в поместье на три лишних месяца, а когда все же собралась уезжать, Федор Михайлович предложил свояченице остаться во России насовсем. Но она не согласилась, опасаясь, что через какое-то время почувствует себя лишней и предпочла оставаться желанной гостьей по два месяца в году.

Девять лет этот распорядок строго выдерживался, ко всеобщему удовлетворению, а потом разразилась катастрофа в семье Сашеньки. Дохода, достаточного для скромной жизни с ежегодными дальними поездками, для одинокой пожилой женщины, с появлением в доме девочки стало хватать только на очень скромную жизнь, а о поездках пришлось забыть.

В последнее время, у Федора Михайловича начало сдавать здоровье и Юлия Казимировна не могла оставить их с внуком одних, даже ради того, чтобы навестить сестру. Одним словом общение с родственниками пришлось ограничить письмами. Девять лет российская почтовая служба соединяла сестер и каждый раз при виде письма Сашенька чувствовала неловкость – она прекрасно понимала, что именно ее появление в этом доме сделало невозможным привычные ежегодные встречи семьи. Осенью прошлого года Федор Михайлович скончался, но тетушка Магдалена не смогла приехать даже на похороны.

После смерти Федора Михайловича, письма от Юлии Казимировны стали приходить чаще, в них проскальзывали намеки на ожидание близкой встречи и, наконец, пришло это, столь круто изменившее жизнь в маленьком домике. Прочитав его тетушка Магдалена молча поднялась с кресла и удалилась вместе с письмом в свою спальню. Это было так непохоже на ее обычное поведение, что Сашенька растерялась. Как правило, тетушка Магдалена зачитывала девушке отрывки, сопровождая их своими комментариями, потом обязательно рассказывала «к случаю» несколько историй, так что для Сашеньки и покойный пан граф, и пани Юлия, и их маленький внук, казались если не дальними родственниками, то вполне знакомыми людьми.

Затворничество тетушки Магдалены продолжалось до вечера. За это время Сашенька успела перепугаться почти до истерики. Не в силах представить себе, что в этом письме так необъяснимо подействовало на ее опекуншу, она попробовала послать Малгожату, горничную тетушки, разузнать в чем дело. Но даже та, прожившая с хозяйкой больше сорока лет и пользовавшаяся ее неограниченным доверием, была выдворена из комнаты со строжайшим приказом никого не впускать, не приставать и дать спокойно подумать. Поскольку Сашенька обходилась без горничной, Малгожата предложила пойти на кухню, посоветоваться с поварихой, пани Пластицкой. Дородная, неторопливая повариха имела репутацию женщины весьма рассудительной.

Пани Пластицкая, учитывая неординарность ситуации, сочла что будет уместно отреагировать на события ореховым пирогом с изюмом и тут же загрузила обеих работой, пока она обдумает новости. Когда под воздействием мелкой рутинной работы, как-то – чистка орехов и изюма, взбивание яиц, просеивание муки и тому подобное, добровольные помощницы почти успокоились, повариха поделилась с ними итогами своих размышлений. Она предложила на выбор несколько вариантов развития событий – от пожара и смерча, пронесшегося по отдельно взятому имению Сотниковых, до землетрясения и гибели в бушующих волнах океана Уральских гор. А заодно и Сибири. Рассудительная пани Пластицкая была не слишком сильна в географии – она предполагала, что Москва, это как раз где-то посреди Урала. И Сибирь там же, только чуть-чуть правее.

Впечатлительная Малгожата, услышав про возможность таких ужасов, упала в обморок. Точнее говоря, упала бы, если бы дружный визг Сашеньки и поварихи, увидевших, что она собирается опуститься на корзинку со свежими яйцами, не поднял ее на ноги. Возможный ущерб домашнему хозяйству взволновал трех женщин гораздо больше, чем беды, грозящие Уралу вместе с Сибирью, и они решили смирно посидеть в гостиной, пока панна Магдалена не сочтет возможным прояснить ситуацию.

Наконец, уже в восьмом часу, одним величественным жестом удалив прислугу, в гостиной появилась тетушка Магдалена. Малгожата и пани Пластицкая испарились из комнаты, оставаясь, тем не менее вблизи от двери, которую чисто случайно, просто от излишней поспешности забыли за собой закрыть. Не обращая внимания на эти мелочи, тетушка Магдалена села напротив Сашеньки и, явно сильно волнуясь, заговорила:

– Сашенька, дитя мое! Много лет назад я дала обещание твоей матери позаботится о тебе. Я с радостью это делала и буду счастлива, если ты согласишься принимать мою опеку и впредь, но если раньше это решали мы с твоей матерью, то сегодня решать тебе. Юлия зовет меня приехать к ней. Переехать насовсем. – Сашенька ахнула, из-за приоткрытых дверей тоже послышался непонятный звук.

– Подожди, не перебивай меня, – тетушка Магдалена подняла руку ладонью вперед, словно отгораживаясь от девушки. – Ты знаешь наши отношения с Юлией, знаешь, как я люблю ее. Ей сейчас очень тяжело, после смерти Федора и я нужна своей сестре, Сашенька, понимаешь? Я нужна ей так же, как была нужна тебе девять лет назад. Юлия пишет, что с радостью примет всех, кого я привезу с собой, – из-за дверей снова послышалась возня, но девушка сидела не шевелясь, как зачарованная глядя на тетушку Магдалену. – И если ты поедешь со мной, я буду счастлива. Если ты решишь иначе, мне будет очень тяжело с тобой расстаться, я буду страдать, Сашенька, но я приму твое решение. Девочка моя, пойми, ты уже достаточно взрослая, чтобы самой выбирать дорогу в жизни. Если ты захочешь ехать, но беспокоишься из-за Юлии и Митеньки, могу тебя заверить, что они прекрасные люди! Не забывай, что я с ними – одна семья, и относиться они к тебе будут с соответствующим уважением, – тетушка Магдалена нежно посмотрела на Сашеньку и впервые улыбнулась, – вернее я уверена, что они полюбят тебя, так же, как я. Если же ты решишь не покидать Польшу, – она вздохнула, – что ж, я обещаю, что не тронусь с места, пока не устрою тебя в приличный дом, к хорошим людям. Тетушка Магдалена замолчала и с минуту в комнате было тихо. Потом она взяла Сашеньку за руку и снова ласково заговорила:

– Я хочу, чтобы ты правильно поняла меня дитя мое. Мы обе знаем, что я имею над тобой достаточную власть, чтобы просто сказать – «ты едешь со мной». И ты поедешь, потому что любишь, уважаешь меня, доверяешь мне. Но если ты просто послушаешься меня, со временем я могу потерять все это – и твою любовь и доверие и уважение. Если в глубине души ты не хочешь уезжать, но подчинишься, потом ты мне этого не простишь. Поэтому не надо мне сейчас ничего говорить. Иди к себе в комнату, обдумай все хорошо, если захочешь у меня что-то спросить – спрашивай, разумеется я отвечу на все вопросы. Если захочешь с кем то посоветоваться, прекрасно! Но думай и решай, пожалуйста, сама.

И Сашенька отправилась к себе в комнату думать и решать. Невольно она вспомнила мадмуазель Клотильду, которая требовала от нее, всегда рассуждать логически.

– Давайте рассмотрим ваше поведение, мадмуазель Александрин, с точки зрения логики, – так, обычно, начинала она свои рассуждения. – Вы хотели сорвать именно этот цветок для вашей матушки, потому что сочли его особенно красивым. Вы не прибегли к услугам Юзефа, так как вам приятно было сорвать его самой. Кроме того, вы считаете, что цветок, сорванный лично вами, вашей матушке получить приятнее, чем тот же цветок, аккуратно срезанный по вашему указанию Юзефом. До сих пор ваши логические построения были, хотя и небезупречными, но в целом верными. Однако, в этих рассуждениях вы не учли, что выбранный цветок отделяет от вас довольно широкая полоса мокрой и грязной травы. Кроме того вы не подумали, что поскольку данный цветок относится к семейству – к какому семейству мадмуазель Александрин? Мы говорили об этом на уроках ботаники.

– Розоцветных! Данный цветок, – Сашенька гордо взмахнула зажатым в исцарапанном кулачке стеблем, – относится к семейству розоцветных. Это пунцовая роза, сорт «Королева Виктория», мамин любимый!

– Но некоторые розоцветные обладают общей особенностью, а именно – наличием шипов. – Гувернантка была терпелива настолько же, насколько неумолима. – И этими шипами, извольте обратить внимание, не только исцарапаны ваши руки, что само по себе недопустимо для приличной девицы, но и порвана оборка вашего милого платьица. Итак, сделаем выводы. Имея с одной стороны ваше, несомненно похвальное желание доставить удовольствие вашей матушке, а с другой стороны плачевный результат в виде испачканных туфелек, порванного платья и исцарапанных рук, как вы оцените свое поведение?

– Я больше не буду! – жизнерадостно заверила Сашенька, снова взмахнув цветком. Мадмуазель Клотильде оставалось только поднять глаза к небу.

Впрочем, несмотря на любовь к логическим рассуждениям и несколько утомительную манеру выражаться, девочка вполне ладила с гувернанткой. И сейчас, вспомнив ее наставления она принялась добросовестно рассуждать.

«Итак, что хорошего ждет меня, если я уеду? Ну, во первых, новые места, во вторых, новые люди, в третьих, новый дом и новая жизнь. А что меня пугает? Во первых – новые места, во вторых – новый дом и в третьих – в третьих – новая жизнь. М-да… Что-то с логикой сегодня не очень хорошо выходит.»

Сашенька встала, откусила большой кусок того самого орехового пирога, слегка пригоревшего в общей суматохе и начала шагать по комнате. Правда в крохотной комнатушке это не слишком хорошо удавалось, поэтому было похоже, что она кружится на месте, но с детства Сашеньке лучше думалось во время движения. А если при этом удавалось что-то жевать, то мыслительный процесс становился на удивление эффективным. Девушка снова вспомнила гувернантку и улыбнулась.

Бедная женщина приходила в настоящее отчаяние, когда Сашенька, промучившись над какой-нибудь сложной задачей два часа, старательно пытаясь «сосредоточиться и, призвав на помощь логику, тщательно обдумать», вскакивала, хватала яблоко, и, побегав по комнате пару минут и швырнув огрызок в мусорную корзинку, выпаливала ответ.

«Попробуем еще раз. Что будет, если я уеду, а мне там не понравится? Тетушка Магдалена либо устроит меня где-нибудь в России, либо поможет вернуться в Польшу и договорится, чтобы меня приняли в какую-нибудь семью здесь.

Собственно то же ожидает меня и если я не захочу уезжать. Придется перейти жить в другую семью, привыкать к новым людям. Результат тот же, что при переезде, только рядом не будет тетушки Магдалены… Ну хорошо, а в каком качестве я могу где-либо устроится? Девушка моего возраста, со скромным домашним образованием и при отсутствии денег имеет не слишком богатый выбор – гувернантка, няня, экономка, компаньонка при пожилой леди – пожалуй и все.

Но поскольку у меня совсем нет такого опыта, то к детям меня вряд ли подпустят. Для экономки я пожалуй тоже слишком молода – будет очень сложно вызывать должное уважение у хозяев и у прислуги, хотя с чисто технической стороной дела я бы, пожалуй справилась», – Сашенька подумала и честно добавила, – «если, конечно дом не слишком большой и не устраиваются все эти балы и приемы. Хотя, ведь и этому всему можно научиться. Но в любом случае, самым реальным остается вариант стать компаньонкой.

Правда тогда совсем непонятно, зачем искать приятную пожилую даму, с которой мы должны еще понравится друг другу, если у меня уже есть дама, с которой мы прожили много лет, уже нравимся друг другу, и с которой я совершенно не хочу расставаться. Кроме того, тетушке Магдалене просто будет очень сложно свернуть все дела здесь и добраться до своей сестры. Конечно, она уверена, что раз решение принято, она за пару дней соберет сундуки и будет готова ехать!»

Сашенька фыркнула. При всей нежности, которую она испытывала к своей опекунше, девушка давно пришла к выводу, что все практические вопросы лучше решать самой. Она потянулась за бухгалтерской книгой, раскрыла ее и забормотала, делая пометки:

– Так, кому мы должны? Ага, и не забыть, что должен еще прийти счет от аптекаря… И надо присмотреть подарки… Узнать расписание поездов… интересно, сколько времени ехать от Варшавы до Москвы?.. Так, дом надо выставить на торги вместе с меблировкой…

Когда панна Магдалена утром спустилась к завтраку, Сашенька ждала ее с готовым «Планом ликвидации всех финансовых дел панны Домбрович в Польше и переезда ее в Россию».

Подготовка к отъезду заняла почти три недели и все это время прошло в страшной суматохе. Двери, не только комнат, но и шкафов, стояли нараспашку. Самые неожиданные вещи оказывались в самых неожиданных местах. Платья, снятые с вешалок и разложенные по постелям – это еще был не беспорядок, это выглядело почти нормально. Но на пороге спальни вдруг могли обнаружиться сваленные кучей башмаки, большинство из которых были безнадежно изношены, а шагнув в гостиную, непременно надо было посмотреть себе под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь из книг или безделушек, в изобилии валяющихся по полу. Казалось, что по всем углам, составленные одна на другую, громоздятся шляпные коробки, грозя обрушиться на неосторожного человека. Раскрытые сундуки словно нарочно были поставлены так, чтобы об них, как можно больнее, ударилось как можно больше народа. И, надо сказать, что ни один из посетителей, пришедших засвидетельствовать свое почтение панне Домбрович и пожелать ей доброго пути, не ушел без синяка. Тех, кто умудрялся увернуться от чудовищ, выставленных в коридоре и на узкой лестнице, на входе в гостиную поджидал маленький сундучок, высунувший свой обитый железом край так коварно, что гость, пока не налетал на него, даже и представить себе не мог, какой опасности подвергается. Тем не менее, все знакомые панны Магдалены сочли своим долгом навестить ее перед отъездом. Это было очень трогательно и приятно, но абсолютно исключало участие старшей хозяйки в сборах.

Впрочем, Сашенька прекрасно справлялась со всем сама. Она придирчиво перебирала вещи, которые охапками приносила растрепанная Малгося, и укладывала то, что признавала достойным. На случай, если упакованная вещь вдруг понадобится, все сундуки были пронумерованы и составлена полная опись содержимого каждого. То же, что решено было оставить, сразу забирала добрейшая пани Рокоцкая. Вдова адвоката охотно взяла на себя организацию раздачи вещей нуждающимся.

Кроме того, Сашенька занималась оформлением документов и оплатой счетов; необходимо было так же позаботиться о билетах, об удобствах в дороге и еще о миллионе разных мелких дел.

Единственное, о чем ей не пришлось задумываться, это о провизии. Пани Пластицкая не выходила с кухни, заготавливая «паненкам» в дорогу такое количество жареных цыплят, различных паштетов, пирогов, копченого мяса, домашнего хлеба и специальных, по особому рецепту сделанных «нечерствеющих» пряничков, что этой еды хватило бы, соберись они пару раз обогнуть землю по экватору.

При всем этом, самый сложный вопрос – с домом, к счастью решился сам простым и выгодным способом. В одном из соседних семейств как раз ждали приезда пожилой родственницы, выразившей желание обосноваться в этих краях, поближе к родне, но на достаточном удалении, чтобы не утомлять их и не утомляться самой. Небольшой, но аккуратный, в хорошем состоянии домик панны Домбрович, вполне отвечал всем выдвинутым условиям, а полная меблировка только увеличивала его удобство. Кроме того, при доме оставался небольшой штат прислуги – повариха и ее муж, объединявший в своем лице сторожа, дворника, садовника и чернорабочего на кухне. Своей горничной панна Домбрович предложила свободу выбора, ехать или оставаться, но та с негодованием отвергла даже возможность обсуждения перехода к другой хозяйке.

– Я сорок лет присматриваю за вами, панна Магдалена, – твердо сказала Малгося, – и не думайте, что я отпущу вас одну, скитаться по России без присмотра!

Наконец настал день, когда большие сундуки отправлены на станцию и сданы в багаж, маленький сундучок и два больших саквояжа заполнены вещами, которые должны быть в дороге под рукой, большая корзина с крышкой, стараниями поварихи набита вкусной едой, одним словом, к отъезду все готово. Тетушка Магдалена, Сашенька и Малгожата, распрощались с немногочисленными друзьями и отбыли в свое путешествие, провожаемые слезами и добрыми пожеланиями пани Пластицкой.

Эти три недели Сашенька была слишком занята, чтобы задумываться о чем либо. Она собирала вещи, но в голове девушки не задерживалась мысль, для чего, собственно, она их собирает. Продажа дома и покупка билетов на поезд, отправка багажа на вокзал – Сашенька занималась всем этим, но механически, не вспоминая, что вся эта работа делается с определенной целью. Словно, когда все нужное будет упаковано, а лишнее вывезено из дома, она сядет, оглядит с удовлетворением запертые сундуки и скажет себе:

– Да, эта работа сделана хорошо.

О том, что цель была, девушка вспомнила только в наемной карете, по дороге на вокзал. Она уезжает. Теперь, каждый шаг запряженных в карету лошадей, удалял ее от места, где она выросла, где была счастлива, где похоронены ее родители. Неторопливо ступающие лошади уносили ее от пани и пана Пластицких, которые всегда были так добры к ней, от пани Рокоцкой, от остальных знакомых… Право же, у нее их совсем не много, но там, куда она едет, там она ведь и вовсе никого не знает! Сашенька даже не воспользовалась возможностью полюбоваться напоследок прекрасными улицами Варшавы, города в котором она выросла и которого практически не знала. Вместо того, чтобы не отрываясь, смотреть в окна кареты, как это делали тетушка Магдалена и Малгожата и стараться запомнить, как можно больше, она расслабилась, откинувшись на жесткую спинку диванчика и прикрыла глаза. Ее спутницам показалось, что девушка задремала и они, оживленно обменивавшиеся впечатлениями (и панна Домбрович и ее горничная тоже давно не покидали домика на окраине, так что теперь обе с большим интересом разглядывали новой постройки дома), перешли на шепот. Но Сашенька не спала, она просто была в панике и, как кролик замирает перед удавом, замерла перед начинающейся для нее новой, непредсказуемой жизнью.

Впрочем Варшавский вокзал, с его обычной сутолокой, привел ее в чувство. Боишься ли ты чего-то и чего именно, это никому не интересно, тут кипит своя жизнь. И если ты собираешься забиться в уголок и зажмуриться… что ж, дело твое. Но далеко ты, таким образом, не уедешь.

Сашенька посмотрела на свою опекуншу и поразилась произошедшей в ней перемене. Тетушка Магдалена, которую она привыкла считать совершенно неприспособленной к каким-либо активным действиям, была непривычно оживлена и энергична. Она отдала Малгосе билет и маленький кошелечек, потом указала ей что-то в стороне и отдала приказание, которого девушка в общем шуме не сумела расслышать. Горничная кивнула, сделала несколько шагов и исчезла в толпе. Сашенька ахнула и схватила тетушку Магдалену за руку. Ей было неловко, что она ведется себя словно маленькая девочка, но никакие силы на свете не смогли бы сейчас заставить ее выпустить маленькую сухую ладошку. «И вообще, – мысленно утешала себя она, – тетушка Магдалена с Малгосей немало поездили по свету в свое время. Пусть прошло много лет, но все равно, они обе знают, что надо делать и как себя вести. А я… я и в центре Варшавы едва ли не впервые оказалась. Что уж говорить о железной дороге! Разумеется, мне страшно. Наоборот, было бы странно, если бы я не боялась.»

Народу было так много, что когда они с тетушкой Магдаленой двинулись с места, девушка была уверена, что им придется проталкиваться сквозь толпу, но оказалось это не так. Да, люди шли во всех направлениях, однако при ближайшем рассмотрении, это движение оказалось настолько упорядоченным, что пройти в зал первого класса не составило никакого труда. В небольшом зале, Сашенька, невольно заинтересовавшись, стала разглядывать пассажиров. Она старалась найти в их лицах и фигурах признаки того страха, которым была охвачена сама, и не находила.

Люди, как люди: и выглядели и вели они себя совершенно обыкновенно. Мужчины все в мягких фетровых шляпах, женщины в практичных дорожных костюмах, многие под вуалью. Посреди зала – большой стол, заваленный багажом. Носильщики в непрерывном движении: забирают одни чемоданы и баулы, и тут же приносят другие. Ровный гул, стоящий в зале, как всегда бывает, когда в помещении негромко разговаривают одновременно человек двадцать, действовал успокаивающе.

– Малгося найдет носильщика и проследит, чтобы вещи на место доставили, а мы здесь звонка подождем, – объясняла ей, тем временем, тетушка Магдалена. Она посмотрела на свою руку, которую Сашенька, по-прежнему, не отпускала и снисходительно улыбнулась. – Не бойся, деточка, мы с Малгосей опытные путешественницы, так что все будет хорошо. Лучше посмотри, сколько здесь народу! На нашей улице за месяц столько не встретишь!

Сашенька кивнула и послушно продолжила глазеть по сторонам. Впрочем, для неизбалованной развлечениями девушки, это действительно было интересно.

Вот молодой человек у окна держит перед собой развернутую газету – лениво водит глазами по строчкам, время от времени поднимая голову и оглядывая зал. Не найдя ничего любопытного и в зале, снова утыкается в газету. Рядом с ним, двое пожилых мужчин увлеченно беседуют о чем-то веселом. На широком диване устроилось небольшое семейство – отец, мать и ребенок, закутанный так, что и не поймешь, мальчик это или девочка. Родители, похоже в ссоре, не разговаривают, даже смотрят в разные стороны. Ребенок чувствует напряжение между ними, грустно сидит рядом с матерью, прижимая к груди тряпичного зайца с одним, наполовину оторванным, ухом. Высокий старик, с роскошной седой бородой, уже несколько раз вытаскивал из жилетного кармана большие, в форме луковицы золотые часы, смотрел на них, раздраженно, с громким щелчком закрывал крышку и снова убирал в карман.

В самом углу, близко сдвинув стулья, сидят трое – бледная худая дама и, по обе стороны от нее два, средних лет, пана. Тот, что слева, в золоченом пенсне и заметными, пушистыми бакенбардами, говорит ей что-то с натянутой улыбкой. Женщина слушает его, опустив голову, а второй пан, с тонкими черными усиками над верхней губой, морщит лоб и отворачивается. Тот, что с бакенбардами, встает, делает шаг в сторону, выжидательно смотрит на него. Второй морщится еще сильнее, нехотя встает. Теперь они говорят между собой и, судя по коротким взглядам, которые оба бросают в ее сторону, речь идет о женщине. Губы усатого недовольно кривятся, но он согласно кивает. Лицо пана с бакенбардами светлеет, он оборачивается и смотрит на женщину, которая по-прежнему сидит, не поднимая головы.

В этот момент раздается звонок. Старик с часами вскакивает, хватает свою палку и первым устремляется к дверям. Остальные тоже встают со своих мест, начинается общее движение.

– Пойдем и мы, – тетушка Магдалена потянула Сашеньку за руку.

Девушка послушно поднялась, но уже в дверях не выдержала, оглянулась. Она увидела, что пан с бакенбардами целует руку женщине, щеки которой слегка порозовели. Усатый, заложив руки за спину, отвернулся от них и смотрит в окно.

«Словно какая-то драма разыгрывается, – подумала Сашенька, – только жаль, ничего не понятно.»

Путешествие оказалось совсем не таким тяжелым, как боялась Сашенька. Отдельное купе в дамском отделении спального вагона первого класса оказалось вполне удобным, а служащие железной дороги любезными и услужливыми. Тетушка Магдалена и Малгожата сравнивали впечатления от прежних своих поездок с тем, что видели теперь, и по всему выходило, что сейчас все гораздо лучше.

На крупных станциях можно было выйти прогуляться. Сашенька специально ходила смотреть на товары, которые в изобилии предлагались местными жителями – там были домашние пироги, квас, глиняные свистульки, моченые яблоки, семечки, лыковые короба, мед, вырезанные из дерева фигурки, соленые огурцы еще великое множество всякой всячины. Она приценивалась, находила все просто неприлично дешевым и ничего не покупала.

Всю дорогу тетушка Магдалена не умолкала. Когда она устала сравнивать порядки на железной дороге прежней и нынешней, сделав окончательный и решительный вывод, что за прошедшее время, этот способ путешествия стал «гораздо удобнее и приличнее», то просто сменила тему. Теперь она, без всякого порядка, перескакивая с одного на другое, снова рассказывала Сашенька и Молгосе историю «этого неожиданного безумства Юлии», вспоминала «милого маленького Митеньку», который так любил ее, что всякий раз умолял ее остаться с ними насовсем, забавно изображала, как Юлия и Федор сердито выговаривали ей за то что она слишком балует малыша.

Малгожата, слушая рассказы о событиях, большинство которых проходили на ее глазах, быстро начинала дремать, а Сашенька слушала затаив дыхание. Она пыталась представить себе эту незнакомую женщину – графиню Юлию Казимировну Сотникову – хозяйку дома, в котором ей предстоит жить; сам дом; малыша Митеньку… Господи, как все-таки было страшно!

– … и вот на этом то балу они и познакомились, – продолжала свой нескончаемый монолог панна Домбрович. – Юлия потом говорила мне, что влюбилась в него с первого взгляда. Вот уж чего я никогда не могла понять! Не представляю, как можно вдруг, ни с того ни с сего, влюбиться в совершенно незнакомого человека! Правда, надо признать, Федор был очень хорош собой, очень, – она покивала головой, нежно улыбаясь, – а Митенька – точная его копия, может даже еще очаровательнее. И потом, они прожили вместе столько лет, и знаешь Сашенька, они были счастливы, по настоящему счастливы. Не много я знаю пар, которые за долгую жизнь не надоели бы, не устали бы друг от друга. А Юлия с Федором… Когда они были рядом, у них всегда были такие лица… светящиеся. Это смешно, но даже когда они ссорились было видно, как они любят друг друга. Так что может Юлия и правильно сделала, что приняла тогда его предложение. Хотя все это было очень странно…

Под бесконечный рассказ тетушки Магдалены, время в пути летело быстро. В Москву они приехали в середине дня и как-то, очень незаметно. Просто деревни, мимо которых проходил поезд, становились все больше, и встречались все чаще, постепенно сливаясь в одну; среди деревянных изб стали попадаться каменные дома, более четко начали выделяться улицы, среди них появились и мощеные. Потом, вдруг, Сашенька обнаружила, что смотрит на извозчичью пролетку, в которой сидит очень толстый важный офицер, в странной мохнатой шапке, и поняла, что они уже давно едут по городу.

А тут и кондуктор с колокольчиком прошел по проходу, и Малгося засуетилась с вещами, торопливо убирая и запаковывая то, что распаковали в дороге. Поезд замедлил ход, проехал еще немного, сильно дергаясь, словно никак не мог решить, то ли ехать дальше, то ли пришла пора остановиться. Наконец раздалось громкое шипение, над паровозом в голове поезда поднялись облака пара, и он окончательно встал.

Пока Малгожата бегала за носильщиком, Сашенька с тетушкой Магдаленой вышли на перрон. Чудесное майское солнце старалось изо всех сил, но все равно, было заметно холоднее, чем в Варшаве. Они зябко ежились в своих жакетах, но в вагон не возвращались – уж очень надоело, несмотря на всю его комфортабельность, тесное купе. Оглядевшись вокруг, девушка пришла к выводу, что Московский вокзал, мало чем отличается от Варшавского – та же суета и сутолока, те же носильщики в форменных фуражках и с бляхами на груди, катят тележки, на которых неаккуратно уставлены чемоданы и сундуки, те же пассажиры… по крайне мере, Сашеньке показалось, что она видела, как среди толпы мелькнул пан с бакенбардами и в золотом пенсне, за которым она наблюдала при отъезде.

Вернулась Малгося с носильщиком, здоровенным усатым дядькой. Он ловко покидал на тележку их ручную кладь, вывез на площадь перед вокзалом и погрузил на извозчика. Сашенька не видела, какую монетку дала ему тетушка Магдалена, но судя по тому, что дядька сдернул с головы фуражку и, гулким басом, пожелал барыне «доброго здоровья», он остался вполне доволен. Девушка начала было спрашивать про остальной багаж, но тетушка Магдалена остановила ее:

– Не волнуйся, дитя мое, за сундуками мы пошлем из гостиницы.

Несмотря на горячее желание поскорее приехать на место, все трое согласно решили остановиться в гостинице, хотя бы до завтра – передохнуть после дороги. Панна Домбрович дала указания извозчику и они поехали. Ее бодрая деловитость, так же, как и спокойствие Малгожаты, очевидно благотворно подействовала на Сашеньку. Хотя девушка все еще старалась держаться поближе к спутницам, но уже перестала нервно хвататься за руку тетушки Магдалены и даже начала с робким любопытством оглядываться по сторонам. Тем более, что тетушка Магдалена поощряла ее, рассказывая всякие забавные истории, связанные с теми местами по которым они проезжали. И не имело никакого значения, что она не знала, кто был архитектором, построившим то или иное здание, или когда и по чьему приказу был заложен Летний сад? Зато она могла сказать, представители каких фамилий жили в этих домах, по крайне мере десять лет назад, и какие строгие правила поведения для гуляющей публики были в этом самом Летнем саду. Слушая ее, Сашенька совсем развеселилась.

– Ой, посмотрите! – воскликнула она и взмахнула рукой, указывая на купола небольшой церквушки, мимо которой они проезжали. – Смотрите, сколько птиц! Это ведь галки, правда? Все точно, как в «Евгении Онегине»: «Балконы, львы на воротах, и стаи галок на крестах»! Вон, пожалуйста, львы видны, балконов сколько угодно, и галки на месте!

– Говорят, московские священнослужители посчитали эти строки оскорблением, – немедленно откликнулась тетушка Магдалена, – даже жаловались на господина Пушкина градоначальнику.

– И что же он?

– Проехал по городу и заявил, что лично убедился: галки на крестах сидят. Посему, никаких мер к сочинителю Пушкину он принять не может, тот всего лишь описал действительность.

– Прекрасный ответ! – Сашенька захлопала в ладоши.

– Кстати, если я не ошибаюсь – это та самая церковь, где Александр Сергеевич венчался с Натальей Николаевной…

Девушка взглянула на галок с гораздо меньшей симпатией, вздохнула и перекрестилась.

– А однажды на Тверской, мы повстречались с бухарским эмиром. Это было… когда же это было Малгося? Лет пятнадцать уже прошло, я думаю?

– Больше, панна Магдалена, не меньше двадцати.

– Ну, пускай, двадцать. Он приехал засвидетельствовать свое уважение государю императору, по случаю… не помню, по какому случаю, но была какая-то причина. То ли рождение наследника, то ли у него самого наследник родился, в общем, этот эмир приехал в Москву праздновать. Мы с Малгосей специально пошли смотреть на процессию и, честное слово, не пожалели. Это было зрелище, доложу я тебе! Самого эмира мы, правда не разглядели, он в карете ехал…

– Что же он, даже не показался, даже в окошечко не выглянул? Не кивнул, рукой не помахал?

– Почему, он все делал, как положено. И рукой махал, и кивал, – тетушка Магдалена живо изобразила жесты, которые двадцать лет назад делал проезжавший по Тверской бухарский эмир, – но много ли разглядишь издалека, да через окошечко. Мы ведь со стороны смотрели, ближе побоялись проталкиваться.

– Очень уж большая толпа собралась, мы боялись, что затопчут, – пояснила горничная.

– Зато свиту видели, во всех подробностях, – продолжала тетушка Магдалена. – Все в чалмах, в халатах каких-то чудных, золотом и серебром вытканных, и драгоценными камнями обвешаны с ног до головы! А уж оружие изукрашено! У каждого на поясе сабля и кинжал, так и горели на солнце золотом, да каменьями. И сапоги не простые. Носки длинные, вверх загнуты, как только бухарцы эти умудряются ходить и не падать? А цветом красные и тоже золотом отделаны – в жизни я больше такой необыкновенной пестроты не встречала, словно стая птиц райских! И еще три закрытых возка ехало, под особой охраной, так говорили, что там он свой гарем вез.

– Как интересно… – прошептала Сашенька.

Тетушка Магдалена неожиданно прыснула:

– А Малгося недовольна осталась! Они, видишь ли, все на лошадях ехали, а она рассчитывала на слонов посмотреть, в крайнем случае, на верблюдов.

– Конечно, очень обидно было, – подтвердила Малгожата. – Уж если ты бухарский эмир, так будь любезен, езжай на слоне. А то собрались посмотреть, а смотреть-то и не на что.

– Как же, а свита? А гарем? – не согласилась девушка.

– Гарем мы не видели, только разговор был, что эмирских жен в тех трех возках везут. А свита… что в них? Люди и люди. Только и интересу, что одеты не по нашему, пестро. Так у них свой обычай. Не на что там было смотреть. Да и говорить не о чем. Вы, панна Магдалена, расскажите лучше, как по той аллее тигра бежала.

– О, это была ужасная история! – тетушка Магдалена с легкостью сменила тему. – Только на свободе оказался не «тигра», как ты, Малгося, выражаешься, а лев. Представляешь, Сашенька, не знаю, что уж там в зоопарке произошло – то ли сторож напился пьян и плохо запер клетки, то ли злоумышленник какой был, но самый старый, самый большой лев сумел выбраться…

В просторный вестибюль гостиницы «Савой», тетушка Магдалена вошла первой. Пока Сашенька разглядывала просторный светлый холл – ковровая дорожка ведет прямо к высокой стеклянной двери, мягкие короткие диванчики стоят вдоль стен и около каждого пальмы в кадках, в углу висит зеленая бархатная портьера, а рядом стойка портье, на которую облокотился пожилой плешивый толстяк – пожилая дама уверенно направилась к стойке. Толстяк, выпрямился ей навстречу, заученно улыбнулся, и с таким же заученным радушием произнес на одном дыхании:

– Добрый день сударыня, рад служить, какие номера желаете?

– Добрый день, Петр Николаевич. Мои обычные апартаменты свободны? – поскольку немедленного ответа не последовало, тетушка Магдалена удивленно приподняла брови. – Голубчик, да что же вы на меня так смотрите, неужели не узнаете? Малгося, как тебе это нравится? Петр Николаевич нас узнавать не желает!

Щеки толстяка порозовели, он внимательно посмотрел на горничную, перевел взгляд на маленького роста старушку, стоящую перед ним, ахнул, хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Госпожа Домбрович! – его дежурная улыбка сменилась искренней радостью. – Сколько же лет вы нас не посещали!? Барышня Малгожата, мое почтение! Ах, право слово, не чаял вас еще увидеть! И совершенно не изменились, совершенно! Сколько же? Ведь лет десять уже, наверное, не бывали у нас?

– Около того, мой друг, – снисходительно кивнула тетушка Магдалена.

– К сестрице вашей направляетесь, в Родники? Вот радость-то для них будет! Их светлость, когда в Москве бывают, тоже всегда у нас останавливаются, по вашей, так сказать, рекомендации. Жаль только, редко они приезжают, все больше у себя в имении проживают. А вы как рассчитываете, задержаться здесь, или поторопитесь госпожу графиню обрадовать?

– Потороплюсь обрадовать. Только отдохнем после поезда, переночуем, а завтра утром дальше поедем.

– Конечно, конечно! Виданое ли дело, десять лет с сестрицей не видались! Или даже больше. Вот уж соскучились, наверное! И устали, дорога-то длинная! Шутка ли, тыщу верст на паровозе! А ведь у нас новости – апартаментов, что вам так нравились, нету больше. Мы горели три года назад, всего правого крыла лишились. Но теперь отстроились, право слово, лучше прежнего. Сейчас я вас устрою, номера, как для вас приготовлены! Вещички ваши в коляске?

Перт Николаевич колобком выкатился из-за стойки, подбежал к дверям, выглянул, махнул извозчику:

– Выгружай!

Дернулся было сам выскочить на улицу, но тут заметил Сашеньку, скромно прячущуюся за широкой спиной Малгожаты. На одно мгновение задержал на девушке взгляд и, за это короткое мгновение, успел оценить ее положение.

– А барышня с вами будет? Наверное воспитанница ваша, госпожа Домбрович? – не дожидаясь утвердительного ответа он поклонился девушке: – Позвольте представиться: многолетний бессменный управляющий отеля «Савой» и искренний почитатель достоинств госпожи Домбрович, Сверчков Петр Николаевич. Буду счастлив, если вы, по примеру благодетельницы вашей, выберете «Савой» постоянным, так сказать, местом проживания при посещениях первопрестольной.

Сашенька осторожно покосилась на «благодетельницу», не совсем понимая, как себя вести с этим человеком и, получив ободряющий взгляд, деликатно наклонила голову:

– Александра Владимировна Тулешова. С удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством… при случае.

Петр Николаевич повернулся всем телом к тетушке Магдалене и восхищенно закатил глаза:

– Красавица ваша барышня, право слово, красавица. Чистый алмаз!

– Да у вас, Петр Николаевич, все красавицы, – смеясь ответила тетушка Магдалена. – Помнится, вы и меня красавицей величали, и Малгосю.

– Ваша красота, – ничуть не смутившись, ответил толстяк, – как и барышни Малгожаты, нетленна и, так сказать, увековечена. А у Александры Владимировны краса девическая, расцветающая и посему вызывающая непременный восторг! – без всякого перехода, он слегка приподнял голову и позвал, словно в пространство: – Василий!

Из-за зеленой портьеры немедленно появился здоровенный детина в маловатой ему форменной куртке с блестящими пуговицами.

– Багаж госпожи Домбрович в восемнадцатый нумер доставишь, да поаккуратнее! – приказал ему Петр Николаевич. Детина молча кивнул и, выйдя на улицу, тут же вернулся с сундучком, который нес так легко, словно это была пуховая подушка. Сверчков указал на стеклянную дверь, с легким поклоном пригласил женщин, – пожалуйте за мной. Нумера, право слово, отличные, не хуже, чем в Париже бывают! Из Санкт-Петербурга архитектора выписывали, когда погорелое крыло отстраивали, так хозяин так сразу ему и приказали, что бы были нумера точь в точь парижские.

«Восемнадцатый нумер», в который проводил их Петр Николаевич, действительно был хорош – две уютных спальни и небольшая, но очень светлая гостиная. Резная, орехового дерева мебель, пушистый, песочного цвета ковер на полу, такого же тона, но чуть посветлее, шторы на окнах, все очень просто и элегантно. Сверчков просиял, когда тетушка Магдалена выразила удовлетворение, а на вопрос, где им лучше пообедать, настоятельно рекомендовал ресторан при гостинице, сказав, что «повар, французской нации, хотя и каналья страшная, но в смысле продуктов питания – настоящий кудесник».

Тут же решился и волновавший Сашеньку вопрос с багажом. По первому слову тетушки Магдалены, Петр Николаевич заверил, что пошлет человека с телегой, забрать вещи со станции и сразу же отправит их в имение Сотниковых, пообещав, что багаж прибудет на место чуть ли не раньше самих хозяек. После чего забрал квитанцию, пожелал приятного отдыха и удалился.

На самом деле, Сашеньке, конечно хотелось бы сейчас, не обращая внимания на усталость, пойти прогуляться, побродить по московским улицам, но идти одна она просто боялась. А просить тетушку Магдалену или хотя бы Малгосю… нет, невозможно. Все-таки обе они были гораздо старше и отдых им был просто необходим. Так что, даже не заикнувшись о своем желании, она умылась, переоделась и спустилась с тетушкой Магдаленой в ресторан. Цены неприятно поразили ее – Сашенька успела привыкнуть к невероятной дешевизне продуктов на станциях и цифры, прописанные в меню против названий блюд показались ей несообразными. Даже с учетом того, что предлагались не домашние пироги, испеченные неграмотной бабой, а деликатесы, изготовленные «кудесником, поваром французской нации». Девушка тихо порадовалась, что завтра они уже уедут. Сегодняшний поздний обед вполне можно будет посчитать одновременно и за ужин, а завтра… ну, если выехать пораньше, то можно обойтись без завтрака. Погрызть какого-нибудь печенья в дороге, да и «нечерствеющие прянички» пани Пластицкой, кажется, еще остались. В любом случае, не платить же снова такие деньги всего лишь за еду!

Когда они вернулись в номер, тетушка Магдалена заявила, что ей просто необходимо прилечь. Сашеньке ничего не оставалось, кроме как последовать ее примеру. Впрочем, оказалось, что это было самое разумное решение – едва она успела опустить голову на подушку, как глаза ее сами собой закрылись и девушка крепко заснула.

Утром все трое встали отдохнувшими, посвежевшими и еще раз дружно согласились, что эта остановка в Москве была им просто необходима. Потом, вопреки робким намекам Сашеньки, плотно позавтракали и пошли осмотреть дорожную карету, которую нанял для них заботливый Петр Николаевич. Карета была не слишком изящная, зато просторная, чистая и удобная, то есть вполне годилась для того, чтобы доставить путешественниц в Родники. Молчаливый Василий погрузил вещи, тетушка Магдалена расплатилась, поблагодарила Сверчкова, выслушала от него очередную порцию комплиментов и заверений в вечной преданности и присоединилась к уже устроившимся на мягких подушках Сашеньке и Малгожате. Воодушевленные близким завершением путешествия, они двинулись в путь.

Ехали не быстро, да и кучер не слишком хорошо знал дорогу, так что до места добрались уже к вечеру. Тетушка Магдалена и Малгожата, укачавшиеся на тряской дороге, дремали, Сашенька рассеянно смотрела по сторонам. Ей уже успели прискучить луга и поля с редкими рощицами, среди которых вилась дорога. Не то, чтобы она не находила в них никакой красоты, вовсе нет! И луга, и рощицы были очень живописны и в любое другое время она с удовольствием любовалась бы ими, но не теперь. Очень уж хотелось побыстрее добраться до имения Сотниковых, увидеть дом, где ей предстояло жить, а главное, саму графиню. Тетушка Магдалена, конечно, ручалась, что ее сестра примет Сашеньку, как родную, но кто знает… Ох, может быть было бы лучше, если бы карета, поскрипывая, ползла и ползла по дороге, бесконечно, и никогда не приехала к Сотниковым!

Увы, бесконечных путешествий не бывает. Тетушка Магдалена встрепенулась, посмотрела вправо, влево, оглянулась назад и потеребила Малгосю за плечо:

– Просыпайся! По-моему, мы подъезжаем. Посмотри, вон тот лесок, справа, это же тот самый, где ты белые грибы собирала?

Горничная выпрямилась, коротко зевнула, энергично потерла ладонями щеки, чтобы побыстрее проснуться и добросовестно вгляделась в лесок, на который указывала маленькая ручка ее госпожи.

– Похоже, – согласилась она. – Если за этой горушкой будет развилка дороги, то значит, точно подъезжаем.

Карета неторопливо обогнула небольшой холм и развилка явилась. Одна дорога прямо уходила к большой, явно небедной деревне. Крепкие бревенчатые избы, множество надворных построек, домашняя птица, свободно бродящая между ними, все это говорило о достатке местных жителей.

Другая дорога резко поворачивала направо, огибая ухоженную березовую рощу, явно не природным путем выросшую, а, судя по тому, какими ровными рядами стояли деревья, высаженную человеческими руками. За рощей был уже виден барский двор с чугунной, кованой оградой. Дорога подбегала к самым воротам, которые были открыты, дальше делала широкое кольцо, подходя к самому крыльцу двухэтажного каменного дома, оставляя внутри кольца густой, уже ярко-зеленый и аккуратно подстриженный газон. Кроме газона, тщательно распланированных клумб и беседки, обсаженной кустами сирени, перед фасадом ничего больше не было. Сад начинался уже за домом, а еще дальше угадывались амбар, конюшни, сараи и прочие хозяйственные постройки.

Кучер молодцевато свистнул, хлестнул лошадей, карета бодро прокатилась по двору и остановилась точно перед крыльцом. Тут же, откуда-то сбоку, выскочила девчонка в мятом сарафане и с повязанной голубым платочком головой, всплеснула руками, крикнула что-то непонятное и юркнула в дом.

Кучер захохотал ей вслед, спрыгнул с козел и распахнул дверцу кареты:

– Извольте, барыня, приехали.

– Ну что ж, – тетушка Магдалена первая ступила на подножку, – приступаем к церемонии встречи, – и подмигнула Сашеньке.

А встреча получилась восхитительной! Не успели они выбраться из кареты, как доме уже поднялась суматоха, какая всегда бывает при приезде желанных гостей. Казалось все обитатели особняка сбежались радостно приветствовать их, помочь подняться на высокое крыльцо, проводить в гостиную. Немолодые лакеи мгновенно унесли куда-то багаж, а пожилые горничные хлопотали вокруг путешественниц, усаживая поудобнее и пытаясь напоить лимонадом. Неожиданно Малгожата издала радостный визг узнавания и кинулась на шею одной из женщин. Та не отставала в проявлении своего восторга. Растроганная тетушка Магдалена шепнула Сашеньке:

– Это Марыся, личная горничная Юлии. Они с Малгосей были подругами, еще когда Юлия жила дома.

Тут появилась сама хозяйка дома – графиня, Юлия Казимировна Сотникова. Она была еще меньше ростом, чем сестра, зато гораздо полнее. И снова были объятия и слезы радости. Очень скоро графиня обратила внимание на скромненько притихшую Сашеньку. Продолжая левой рукой обнимать тетушку Магдалену, она протянула правую девушке:

– Это и есть твоя воспитанница? Да она просто прелесть! Такая молоденькая и такая хорошенькая! Дорогая моя, я просто счастлива, что вы решились приехать! Ой, мы теперь устроим такую веселую жизнь, правда Магдалена?

– Юлия, душа моя, – попыталась остановить ее сестра, – не забывай, что Сашенька много лет прожила со мной и боюсь ее представления о веселой жизни несколько отличаются от твоих.

Графиня быстро поцеловала ее в щеку и, смеясь, снова обратилась к покрасневшей девушке:

– Дитя мое, если развлекаться вас учила Магдалена, то думаю верхом самого разнузданного веселья является вечерняя партия в пикет. Дорогая, вас ждет масса нового и неожиданного, я полагаю вы будете потрясены, узнав, как много способов развлечься помнит такая старуха, как я!

Юлия Казимировна кокетливо подмигнула и торжественно провозгласила:

– А теперь девочки, марш в свои комнаты – часа вам должно хватить. Приведете себя в порядок и через час спускайтесь на ужин. Магдалена, ты обратила внимание, что Луиза уже давно умчалась в свое царство, так что, я думаю, с ужином она превзойдет себя, ты ведь всегда была ее любимицей!

– Но подожди, Юлия, а где же Дмитрий?

– Ой, ну мы же ждали вас не раньше, чем через три дня! Он уехал в Москву по делам, чтобы вернуться к вашему приезду. Вот завтра будет для него сюрприз! Но твое любимое кресло он уже притащил в библиотеку, на всякий случай… Ну все, марш, марш в свои комнаты и чтобы через час были готовы.

Сразу две пожилые горничные проводили Сашеньку в отведенную ей комнату и предложили свою помощь. Очень вежливо она объяснила, что привыкла обслуживать себя сама и отослала их. Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали. Сашенька, занимавшаяся разборкой вещей, повесила в шкаф платье, которое в этот момент держала в руках и открыла дверь. Перед ней стояла графиня.

– Ну-с, барышня, чем вам не угодили Наталья с Ариной? – весело поинтересовалась она.

Сашенька растерялась:

– Что вы, пани Юлия, это было так любезно, но я действительно не привыкла… У меня, наверное, никогда не было горничной, если только очень давно, в детстве… но это наверно была не горничная, а няня…

– Так, так… – Юлия Казимировна обняла Сашеньку за талию и подвела к окну, – давай-ка сядем девочка.

Они присели на низкий удобный диванчик и графиня, немного подумав заговорила:

– Ну что ж, раз ты привыкла сама одеваться и следить за своей одеждой, никто конечно не станет отбирать у тебя это право. Но мне хотелось бы знать, что еще ты предпочитаешь делать сама?

– Я… Понимаете, пани Юлия, у нас было очень мало прислуги, только для самой грубой работы… Так что я… практически все привыкла делать сама.

– Ясно. Боюсь моя дорогая, от некоторых привычек тебе придется отвыкать. Видишь ли у нас довольно немолодой штат прислуги, в основном люди работают по много лет, привыкли к своим обязанностям и довольно ревниво к этому относятся. Я сумею им объяснить ваше желание самой одеться или развесить платья, – Юлия Казимировна указала на открытый шкаф. – Но если они увидят вас в гостиной, вытирающей пыль, им это будет неприятно. А с Луизой, нашей поварихой – она у нас француженка, женщина нервная, темпераментная… так вот, с ней просто случится припадок, если вы попробуете замесить тесто или нарезать овощи. Это не значит, разумеется, что ты не можешь зайти на кухню, чтобы обсудить рецепт или меню обеда, – она улыбнулась и погладила растерянную девушку по руке. – Я надеюсь у тебя нет привычки стирать свою одежду?

– Нет, – Сашенька покраснела. – Раз в неделю к нам приходила прачка из деревни.

– Прекрасно. Договоримся так – прислуга не будет надоедать вам, но и вы не будете пытаться перехватить у них работу, хорошо? Ну разве что можешь иногда сама зашить какой-нибудь распоровшийся шов на платье.

– О, конечно, я… Но у меня ведь тоже должны быть какие-то обязанности?

– Милочка моя! – графиня расхохоталась и встала, – я намерена теперь передать тебе как можно больше своих обязанностей, у тебя их будет просто море! Представляешь, как мне, в моем возрасте нравится, когда Луиза в семь утра будит меня, чтобы спросить, «нельзя ли заменить отварную рыбу с грибным соусом к завтраку на рыбу, запеченную с грибами»? Да еще начинает мне объяснять причину! Вот тебе первая обязанность. Так что имей в виду, я сегодня же скажу Луизе, что все эти вопросы теперь будешь решать ты.

– Но я… – Сашенька была просто ошеломлена.

– Спокойно, моя девочка, если ты управлялась с хозяйством в доме моей сестры, я не вижу никаких затруднений для тебя здесь. Все будет даже гораздо проще, поверь мне. Не задерживайся. Наталья принесла воду для умывания и я надеюсь, что ты позволишь ей делать это и впредь. Мне было бы неприятно видеть, как ты бегаешь по лестницам с кувшином. Умойся, переоденься и спускайся к ужину.

Юлия Казимировна потрепала девушку по плечу и вышла. Сашенька растерянно засуетилась – схватила расческу, провела раз по волосам, бросила, распечатала мыло и начала умываться, потом стала искать полотенце, перерыла ворох вещей и увидела его приготовленным рядом с кувшином. Она рассердилась на себя. «Собственно, из-за чего паника? Мне очень понравилась пани Юлия и похоже, это взаимно, – девушка усмехнулась, вспомнив, как та все время сбивалась с вежливого „вы“ на гораздо более сердечное „ты“. – Вряд ли будет сложно найти общий язык с нервной Луизой. И остальные „обязанности“ наверняка вполне мне по силам. Так что сосчитай до семнадцати, радость моя, спокойно приведи себя в порядок и спускайся. Вот заставлять почтенных пожилых дам себя ждать – это действительно будет непростительно». Сделав себе этот выговор Сашенька успокоилась, быстро сбросила дорожный костюм, закончила умывание, накинула простенькое домашнее платье, причесала и заколола волосы и спустилась к ужину раньше всех.

Юлия Казимировна без стука распахнула дверь в комнату сестры, не говоря ни слова вошла, села и строго посмотрела на нее. Тетушка, Магдалена сидела перед зеркалом в то время как Малгожата расчесывала ей волосы.

– Мне уйти, пани Юлия? – спросила горничная, не прерывая равномерного движения щетки.

– Останься Малгося. Я хочу поговорить со своей сестрой и мне желательно, чтобы ты присутствовала.

– Я что-то сделала не так? – робко спросила тетушка Магдалена.

– Да. Ты многое сделала не так. – Голос Юлии Казимировны звенел от возмущения, – ты только посмотри вокруг – разве похоже, что сотня-другая монет имеет для меня значение? Я что, разорила и лишила бы куска хлеба свою семью, если бы немного помогла тебе? Господи, а я то не могла понять этих твоих глупых отговорок, когда ты перестала приезжать, я даже думала, что мы чем то обидели тебя!

– О чем ты Юлия?

– О чем! Моя родная сестра прозябает в нищете, а я об это не подозреваю! Как ты могла так поступить со мной, с собой, с Сашенькой… девочка обходится без горничной, помогает на кухне, чуть ли не полы моет!

– Нет, полы она не мыла, для этого приходила специально женщина…

– Слава богу, – фыркнула Юлия Казимировна. – Ну а если бы у тебя осталось еще меньше денег, ты стала бы мыть полы сама, только бы не просить помощи у меня? Малгося, ну вы то, разумная женщина, как вы могли допустить такое?

– Ну, пани Юлия, ситуация еще не была критической. – Малгожата была абсолютно спокойна. – Хотя, честно говоря я действительно уже собиралась написать вам. Даже не ради панны Магдалены, а ради панны Сашеньки – она при том положении вещей совершенно не имела будущего. Но, к счастью все решилось само собой.

– Да уж действительно, – графиня поднялась. – Ладно, Магдалена, мы еще поговорим об этом. Малгося, приводите скорей в порядок эту щепетильную панну, которая предпочитает благородство нищеты унижению сестринской помощи и спускайте ее вниз, ужинать. Сашеньку я уже напугала, так что она наверняка поторопилась и ждет нас.

Ужин был восхитительным. Перенервничавшая Сашенька совершенно не чувствовала голода, когда садилась за стол, но все было настолько вкусно, что она просто не могла остановиться. Тетушка Магдалена от нее не отставала. Юлия Казимировна была очень довольна – она смеялась, поддразнивала «путешественниц», рассказывала какие-то невероятные истории о проказах сестер Юлии и Магдалены в Варшаве, много лет назад. Все было прекрасно, пока Сашенька не почувствовала, что просто-напросто засыпает за столом. Тут же послышался нежный смех хозяйки:

– Магдалена, душа моя, ты ведь уже спишь! И Сашенька тоже, бедняжка! Девочки, не мучайтесь, отправляйтесь в постель, в конце концов у нас теперь впереди много, много дней, успеем наговориться.

Утром Сашенька по привычке встала рано. Наконец она обратила внимание на комнату, где ее поселили. Это явно была комната для гостей, просторная и светлая, в три раза больше той, что была у нее в их крохотном домике, она была обставлена продуманно и со вкусом, но без малейшего следа индивидуальности. Изящная и в то же время прочная мебель, в углу камин с узорной решеткой, на каминной полке несколько безделушек – фарфоровые статуэтки пастушек с овечками, собачки, сирены, пара хрустальных лебедей – обычный незатейливый набор. Книжный шкаф заполнен едва ли на треть – Сашенька провела пальцем по корешкам. Книги, похоже, были подобраны с расчетом, чтобы любой гость мог найти себе чтение по вкусу. Здесь была пара богословских трактатов на французском, биография Цезаря, несколько любовных романов, новое, она такого еще не видела, издание «Руслана и Людмилы» с иллюстрациями, набор изящно-миниатюрных книжечек стихов – кроме Тютчева, Баратынского, Пушкина и Апухтина, несколько совершенно незнакомых фамилий. Еще там стояли толстый том энциклопедии и огромная книга о соколиной охоте, с прекрасно выполненными гравюрами. На отдельной полке лежала Библия.

Девушка достала из сундука свою небольшую библиотечку и разместила ее в шкафу, по-своему переставив книги. Не сказать, что содержимое шкафа сильно увеличилось, но когда она поставила на туалетный столик маленькую шкатулку с немногочисленными ценными для нее вещами, и ларчик для рукоделия, а на секретер свой письменный прибор, комната приобрела, как ей показалось, вполне жилой вид. Она еще немного повозилась с вещами, переставляя какие-то мелочи, потом полюбовалась видом из окна. Со второго этажа, прекрасно был виден не только подъезд к дому с зеленым колечком газона, были видны и ворота, снова широко распахнутые (Сашенька так и не поняла, то ли их вообще никогда не запирали, то ли уже открыли с утра), березовая рощица, мимо которой они вчера проезжали и покрытые зеленью холмы. С удовольствием осмотрев этот пейзаж, девушка сделала вывод, что сегодня он нравится ей гораздо больше. Наконец она решила, что довольно сидела взаперти. Не так уж и неприлично рано, вполне можно позволить себе выйти из комнаты и спуститься вниз.

Тетушка Магдалена наверняка еще спала. Она вообще любила поспать, делала это со вкусом и к снам своим относилась очень серьезно. В свое время она была не на шутку огорчена, когда Сашенька, еще будучи ребенком, наотрез отказалась слушать рассказы о снах опекунши и пересказывать свои. Но у тетушки была верная Малгося, которая не только обожала обмениваться впечатлениями по утрам, но имела несколько книг-толкований снов. Искренне не понимая столь неестественного отвращения Сашеньки к этому интереснейшему занятию, они, тем не менее привыкли уважать его, и только изредка, когда совершалось особенное, предсказанное растолкованным Малгожатой сном тетушки Магдалены, они гордо, но как бы случайно сообщали об этом.

Так что тетушка Магдалена была сейчас недосягаема. Ну и что? Кто сказал, что нельзя ходить по дому одной?

Сашенька спустилась в гостиную. Комната была полна солнца, на специальных этажерках по углам стояли большие вазы со свежими цветами, на некоторых лепестках еще дрожали капли росы. На столе возвышалась чудовищных размеров трехъярусная коробка с шоколадными конфетами – тетушка Магдалена долго выбирала самую большую – «маленький Дмитрий так любит шоколад, я всегда ему привозила большую коробку конфет, не будем нарушать традиций…».

Когда Юлия Казимировна вчера увидела этот традиционный подарок, она одобрительно покивала головой:

– Прекрасно, Магдалена, просто прекрасно, Дмитрий будет в восторге! – подумала и добавила: – Честно говоря ему довольно давно не дарили шоколад, я как-то упустила это из виду.

Сашенька подумала, не положить ли рядом коробочку с дюжиной оловянных солдатиков, которых она купила в подарок мальчику от себя, но решила, что будет лучше, если она отдаст их при знакомстве сама.

Гостиная сияла порядком и чистотой и заняться в ней было решительно нечем. Кроме того пани Юлия просила не отбирать работу у прислуги. Глянув в окно, Сашенька решила, что прогулка по саду и доставит ей удовольствие и никого не обидит. Быстро подойдя к дверям, она уже взялась за ручку и тут дверь резко распахнулась. В комнату, едва не сбив ее с ног, шагнул человек. Она непременно бы упала, но сильные руки удержали ее.

– Эт-то что такое? – пророкотал звучный баритон.

Сашенька подняла голову и ахнула. Или не ахнула. Потом она пыталась вспомнить, сумела она вообще издать какой-нибудь звук, дышала ли, билось ли у нее сердце. Она только смотрела в эти глаза, боже, это было просто наваждение какое-то! Такой синевы просто не могло быть в природе, эти глаза сияли, притягивали к себе, это было… невыносимо.

– Или, точнее говоря, это кто такое, – молодой мужчина, крепко держа ее за плечи повел обратно в комнату. – Признавайтесь, мадмуазель, кто вы?

Сашенька честно попробовала ответить, но у нее вырвался только невнятный писк. Незнакомец отпустил ее и отступил на шаг.

– Вы уверены в этом? – спросил он с веселым любопытством.

Сашенька вспыхнула. Надо было ответить хоть что-нибудь, желательно умное, в крайнем случае, хотя бы вежливое, но увы… Можно подумать она приехала не из европейского города, а откуда-нибудь… из калмыцких степей!

Конечно, круг ее общения был довольно узок, но все-таки нельзя было сказать, что она выросла в глуши. И несколько знакомых молодых людей у нее было, но не таких же! Незнакомец был не просто хорош собой, он был… возмутительно, непозволительно красив. И дело даже не в невероятных синих глазах, которые, похоже, будут сниться ей по ночам до конца жизни. В нем вообще нет ни одного изъяна. Высокий, широкоплечий, густые черные волосы слегка вьются. Черты лица безупречно правильны, словно у греческого бога Аполлона, и уже успел загореть, несмотря на то, что лето еще не начиналось. Или это он от рождения такой смуглый? Собственно, какая разница? Главное, что от этого он становится еще более неотразимым. Господи, конечно, Сашенька понимала, что в доме Сотниковых у нее непременно будут новые знакомства, но к общению с такими… нет, с ТАКИМИ молодыми людьми, она решительно не была готова.

– Дмитрий, прошу тебя, перестань пугать девушку и попробуй, для разнообразия вспомнить о хороших манерах. Хотя наша гостья может в этом усомниться, но я точно знаю, что тебя этому учили в свое время и ты вполне в состоянии вести себя прилично, – стоявшая в дверях графиня говорила очень сухо.

Улыбка, засиявшая на лице Дмитрия, могла бы затмить самое яркое солнце. В несколько больших шагов он пересек гостиную, бережно подхватил бабушку под руку, подвел к креслу, усадил, поцеловал в щеку. После этого он так же стремительно вернулся к Сашеньке, не менее вежливо устроил ее на небольшом диванчике, галантно склонившись поцеловал руку, обернулся к графине и снова ослепил ее улыбкой:

– Я прощен?

Юлия Казимировна безнадежно махнула рукой и обратилась к девушке:

– Дорогая, позвольте вам представить моего внука – Дмитрий Андреевич Сотников. Дмитрий, это мадмуазель Тулешова, Александра Владимировна, воспитанница твоей тетушки Магдалены… и умоляю тебя, попробуй вести себя прилично хотя бы четверть часа! – Несмотря на строгий голос, графиня смотрела на внука с нежностью.

– Я буду стараться, – жизнерадостно пообещал Дмитрий. – Мадмуазель Александра, счастлив с вами познакомиться.

Снова четкий наклон головы, снова его теплые губы коснулись ее дрожащих пальцев. Сашенька, безнадежно пытающаяся взять себя в руки, пролепетала что-то из обязательной программы «поведение хорошо воспитанной барышни при знакомстве с молодым человеком из приличной семьи». Ответная улыбка была уже не ослепительной, а более мягкой, какой-то … уютной. Ей стало немного легче.

Тут Дмитрий обратил внимание на коробку, громоздившуюся посреди стола.

– Что это? – спросил он тихо. – Шоколад?

Сашенька похолодела от ужаса. Это надо додуматься, привезти в подарок блестящему, полному сил мужчине коробку шоколадных конфет! А хороша бы она была с этими несчастными оловянными солдатиками! Боже, где была ее голова, ведь Дмитрию было четырнадцать, когда Магдалена последний раз гостила здесь … С тех пор прошло девять лет, значит сейчас ему двадцать три. То, что об этом не подумала Магдалена, это естественно, но она, так гордящаяся своей разумностью и деловыми способностями, как она могла совершить такую кошмарную ошибку?!

А Дмитрий, как завороженный смотрел на коробку. Его руки замерли над крышкой, не касаясь ее.

– Бабушка, – прошептал он, и шепот этот прогремел в ушах Сашенька, словно иерихонская труба, – бабушка, тетя Магдалена привезла мне шоколадных конфет, огромную коробку, ты видела? – Он обернулся и Сашенька поняла, что он в восторге. Юлия Казимировна пожала плечами:

– Честно говоря, ее трудно было не заметить.

Молодой человек присел на край стола, упираясь правой ногой в пол и весело болтая левой. Он снял с коробки крышку и самым внимательным образом стал разглядывать содержимое. Потом поднял голову и провозгласил:

– Боже, благослови тетушку Магдалену, давно я не получал такого удовольствия! – он кинул в рот какую-то шоколадную загогулинку и обратился к Сашеньке: – Мадмуазель Александра, я надеюсь, вы не отказываете себе в сладком и поможете мне в борьбе с содержимым этой коробки? Бабушка и тетя Магдалена не едят шоколад.

Сердце Сашеньки, только минуту назад вернувшееся на свое место, снова ухнуло куда-то вниз. Девушка начала сердиться. В конце концов, она собиралась жить в одном доме с этим человеком и ей надо перестать превращаться в желе каждый раз, когда он взглянет на нее своими небесными глазами. Злость вернула ей дыхание и, махнув рукой на сердце, которое продолжало болтаться неизвестно где, она постаралась одарить Дмитрия самой лучезарной улыбкой:

– Я ем шоколад тоннами.

Мягко говоря это было небольшим преувеличением – с их-то доходами не так часто появлялся в доме шоколад в количестве, достойном упоминания. Молодой человек серьезно взглянул на нее, деловито сгреб коробку со стола и сел на диван, поставив конфеты между ними. Продолжая внимательно изучать содержимое он предложил:

– Здесь совсем мало с ягодной начинкой. Если я отдам вам все конфеты с орехами, могу я съесть ягодные?

Сашенька не менее деловито заглянула в коробку:

– Тогда шоколадные звездочки мы поделим поровну, и еще я хочу вот эту, в золотой фольге.

Он кивнул и вручил ей золотистую палочку.

Все это было как-то … нереально. Изящная, залитая утренним светом гостиная, она сидит на диване с шоколадкой в руке, а совсем рядом – только руку протяни, прекрасный, словно сказочный принц, мужчина. Он рассказывает о своей поездке в Москву, о делах, пани Юлия что-то переспрашивает… Сашенька не вслушивалась в разговор, она просто впитывала это ощущение спокойствия и доброжелательности, взаимного уважения и любви.

Каждый раз, когда взгляд Дмитрия обращался к девушке, он улыбался, а у нее перехватывало дыхание. «Не представляю, как можно вдруг, ни с того ни с сего влюбиться в совершенно незнакомого человека!» вспомнила вдруг Сашенька слова тетушки Магдалены. A это оказалось так просто – всего лишь взглянуть в эти несусветные, волшебные глаза, почувствовать тепло этих ладоней на своих плечах, прикосновение этих губ к своей руке… девушка испуганно встрепенулась, но нет, кажется никто ничего не заметил. Она постаралась как можно более непринужденно вступить в разговор, а вскоре к маленькому обществу присоединилась Магдалена, получив свою долю восторгов от Дмитрия. Сашенька совсем успокоилась, вот только … показалось ей, или в самом деле, во взгляде пани Юлии, брошенном на нее, мелькнула тень сочувствия?

Прошел месяц. Сашенька привыкла – привыкла к дому, к доброжелательной непринужденности графини, к постоянно возникающим рядом горничным, к ранним прогулкам по саду – она выпросила себе разрешение собирать утренний букет для гостиной. Привыкла к Дмитрию, к этой сладкой боли в груди и перебоям в сердце. А тетушка Магдалена делала все еще более привычным и жизнь в Польше уже казалась такой далекой, словно прошел не месяц, а много-много лет.

Сашенька остановилась рядом с большим розовым кустом – полураспустившиеся бутоны были особенно хороши. Да, сегодня это будет букет только из роз. Она начала аккуратно перебирать колючие стебли, щелкая маленькими ножницами.

Пожалуй, единственное, к чему не удается привыкнуть, это ежедневные схватки с темпераментной Луизой, – Юлия Казимировна, как и грозилась, сказала поварихе, чтобы со всеми вопросами та обращалась к Сашеньке. Девушка критически осмотрела охапку роз у себя в руках – ну, пожалуй, еще вон тот бутон, в центре куста, и довольно. Стебель рос неудобно и она укололась. Посмотрев на выступившую капельку крови девушка вздохнула, сунула палец в рот и направилась к дому. Да, привыкнуть к сценам, которые устраивает Луиза – это уже за пределами человеческих возможностей.

Дмитрий стоял у окна и наблюдал за Сашенькой. Он сам не заметил, когда это превратилось в привычку, но каждое утро он смотрел, как она подбирает букет. Ему нравилось угадывать в какую часть сада она отправится, какие цветы выберет. Сегодня особенно хороши были ранние розы и он улыбнулся, когда девушка остановилась перед кустом и придирчиво стала его разглядывать. Вот она кивнула и стала срезать цветы. Дмитрий нахмурился: «Что за небрежная девчонка, могла бы надеть перчатки, раз собралась лезть в середину куста. Наверняка, все руки будут исцарапаны; а теперь еще укололась до крови, вот стоит, разглядывает палец… Ну конечно, палец в рот и домой, ну сущий ребенок…» и Дмитрий заторопился вниз, навстречу Сашеньке, этому несносному ребенку, чтобы подуть на палец, отругать, утешить и погладить по голове.

По вечерам все собирались в библиотеке. Так было заведено еще при Федоре Михайловиче. Он слишком любил жену, чтобы отказываться от ее общества в угоду традициям. И хотя в большинстве домов жены входили в библиотеку только по особому приглашению мужа, Юлия Казимировна проводила там почти столько же времени, сколько сам граф. Она занималась своим рукоделием, он – бумагами, супруги были рядом и были счастливы.

После трагической гибели Андрея и его жены, столь же естественно, в уголке устроился маленький Митенька со своими игрушками. По мере того, как мальчик подрастал, дед все чаще стал подзывать его к рабочему столу, чтобы показать какой-то интересный документ, или попросить проверить счет. Однажды к большому столу был придвинут маленький столик для Дмитрия и часть бумаг перешла туда. Со временем, на его стол направлялось все больше бумаг и, постепенно, управление хозяйством перешло в руки молодого наследника.

Потом дед и внук поменялись рабочими местами – основную работу делал Дмитрий, а дед только помогал ему. Наконец, для Федора Михайловича внесли второе кресло и он устроился со своими газетами возле жены, а Дмитрий один вел все дела, не забывая регулярно спрашивать совета дедушки. И снова все были счастливы.

Теперь в удобных креслах сидели с вышиванием Юлия Казимировна и тетушка Магдалена. Сашенька в первый же вечер робко предложила Дмитрию свои услуги по проверке счетов.

– Да, дорогой, – поддержала ее тетушка Магдалена, – она великолепно справляется с этим. Ты же знаешь, я никогда не отличалась практичностью, а с тех пор, как счета стала вести Сашенька… Я не хочу сказать, что меня обманывали, но расходы резко сократились.

Дмитрий молча кивнул, отодвинул для девушки стул перед маленьким столиком и положил перед ней пачку счетов. Поначалу Сашенька замечала, что он проверяет ее, но через некоторое время убедился, что она работает внимательно и аккуратно и только подкладывал ей на стол новые стопки бумаг.