Карабинер (СИ)

Глава 7. Тюрьма

— Лучший способ защитить себя, найти покровителя. — учит меня Марина, помогая смыть мне макияж и кровь с лица. Видок у меня тот ещё. Если бы из знакомых увидел кто, не поверил бы, что это я. — Иначе перетрахают тебя все, у кого стоит и у кого нет — тоже. На тебе клеймо проститутки, жалеть никто не будет.

Марина была моей русской сокамерницей, которую задержали за мошенничество в крупном размере и эскорт. Насколько я поняла из её слов, она обманывала богатеньких итальянцев, вымогала у них деньги. Девушка была очень болтливой и быстро обрисовала мне ситуацию в камере и в тюрьме в целом.

Камера, куда меня привели, было на пять женщин. Сейчас в ней были три итальянки и мы с Мариной. Итальянки смотрели на нас как на мусор, толкались и обзывались на итальянском, называя нас подстилками.

Марине на вид было максимум лет двадцать пять, она слабо напоминала заключенную. Девушку была в спортивном костюме с маникюром и безупречной укладкой. Не каждая заключенная могла себе позволить так выглядеть.

— Их действия противозаконны… — Когда меня привели, Марина сразу всё поняла. Сказала, что такие допросы тут не редкость и мне ужасно повезло, что меня всё-таки не отымели. — Они не имеет право трогать нас. За это мы можем подать на низ в суд.

За то, что меня не успели изнасиловать, пожалуй, стоило благодарить черноглазого Зейда. Он вернулся очень вовремя.

— Ты совсем блаженная что ли? — Марина выгибает брови. Отчасти я с ней согласна, моя доверчивость губит меня. Я живу в каких-то розовых очках, считая, что в мире правит закон и справедливость, а как показывают события последних дней, это далеко не так. Пора приземляться. — Видишь девушку кучерявую? Это Сюзанна, она тоже из наших только давно тут сидит, попалась на сбыте. Её местные полицейские водят обслуживать особых клиентов в мужских камерах. За это ей конечно дают некоторые поблажки, но и влагалище ей уже зашивали третий раз. Если не хочешь также, то найди поскорее кого-нибудь себе…

«Наших». Как меня коробит это слово. К «нашим» я себя никак не относила. Мне физически было неприятно, что теперь я относилась к касте проституток.

— У тебя тоже есть покровитель? — я словно попала в новый дивный мир с непонятными для меня правилами. Везде обязательно нужно было перед кем-нибудь раздвинуть ноги. Словно мироздание сводилось лишь к одному.

— Конечно. — Марина загадочно улыбается. — Мне достался самый лакомый кусочек. Думаешь, почему меня никто не трогает? Да и он обещал мне помочь и скостить срок. Может быть, даже штрафом отделаюсь.

Мне трудно было понять, могу ли я верить Марине, потому что я видела её в первый раз, поэтому лишь поблагодарила её за помощь, переоделась в выданный костюм и забралась на свою кровать, сразу отвернувшись к стенке. Разговаривать о покровителе и туманных перспективах не хотелось.

Оставалось надеяться на право на государственного адвоката, мне должны были предоставить возможность кому-то позвонить. Свой звонок я собиралась потратить на посольство, нужно было только раздобыть номер. Я верила, что завтра смогу как-то исправить ситуацию;

Но к моему разочарованию меня не вызывали больше на допросы и смеялись в лицо, когда я заговаривала о правах, адвокате и звонке. Мужчины постоянно пытались потрогать меня и зажать у стенки, приходилось бегать и изворачиваться, чтобы не оказаться ни в чьих лапах.

В тюрьме я не видела Леру, поэтому сделала вывод, что её выкупила Марго.

Так прошло невыносимо долгих три дня, которые показались мне сопоставимы с тремя неделями. Марина была единственной девушкой, с кем я общалась. Она была доброй и разговорчивой, но раздражала своим лёгким отношениям ко всему происходящему. В отличие от меня она сама прилетела в Рим и немного заигралась. Теперь же она надеялась на помощь своего покровителя.

У каждой девушки была своя работа в тюрьме, меня назначили помощницей на кухне. Я выполняла мелкие поручения: мыла посуду, подметала, резала овощи. На кухне было тихо и не было мужчин, что мне очень нравилось. Последнее время последних я боялась, как огня.

Слова Марины мне больше не казались бредом. На мою честь уже неоднократно покушались, пытались взять силой на обеде, на вечерней прогулке и один раз в душе. Я поняла, что нельзя было оставаться наедине ни с кем из мужчин. А ещё лучше, не попадаться им на глаза, не напоминать о своём существовании. Я пыталась быть невидимой для всех. Только так здесь можно было продержаться.

Спрятав волосы под платком и заправив тюремную рубашку в брюки, я стала мыть гору посуды после обеда, рассуждая о словах Марины. Я не верила, что дела обстоят именно так, как она описывала, сомневалась, что из-за того, что меня приняли в борделе, меня будет пытаться отыметь каждый в тюрьме. Зря.

Не успела я завершить мысль, как кто-то грубо потянул меня на себя с такой силой, что я чуть не выронила тарелку на пол. Ноги разъехались в разные стороны.

— dolce (итал/ сладкая) — Я не видела мужчину сзади меня, но слышала, как он расстёгивает ширинку. Страх сковал меня на несколько секунд, я не была готова, что меня будут так открыто домогаться прямо на кухне. Надеялась, что никто не вспомнит обо мне.

Слабость во всём теле не позволяла мне сопротивляться, не хватало сил отпихнуть насильника. Последние три дня я почти не спала. Нервы шалили. Да и приходилось быть на стороже, что никто не присунет во сне.

— Помо… — мужчина закрыл рот ладонью, чтобы я не кричала и нагнул вперёд, заставляя лечь грудью на гору грязной посуды. Я чувствовала, как намокает рубашка, мокрая ткань неприятно прилипала к груди. Мужчина запустил руку в тюремные штаны и попытался спустить их вниз вместе с хлопковыми трусами.

Всем присутствующих как ветром сдуло, никто не хотел вмешиваться. Любая, кто заступится за меня, может оказаться на моём месте. Ужасная правда.

Оцепенение постепенно стало отступать, голова стала оживать. Кое-как я ухватилась за тарелку рукой и со всех сил, что у меня были, ударила его по голове. Мужчина пошатнулся, выругался и схватился рукой за окровавленный лоб, где образовалась царапина после удара.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Я знала его, это был дежурный из коридора, мужчина в возрасте с толстым обручальным кольцом на пальце. Обычно дежурными были женщины, этот извращенец разбавлял их коллектив. По нему с первого взгляда можно было написать доклад об извращённых желаниях. Вся похоть была на его лице. Мерзкий тип.

— cagna (итал. Сука) — Прохрипел он возмущённо.

Я просто побежала прочь от него, не желая потерять невинность под потным и седым уродом. Бежала так быстро, как могла. Тело болело, а ноги заплетались.

В коридоре меня схватил за шиворот парень — полицейский из отдела дознания, тот, что ущипнул меня за сосок. Смотрел он на меня недобро с презрением.

Он скорее всего пришёл сюда для беседы с кем-то из заключенных. Обычная полиция сюда не захаживала.

— Почему заключенная самостоятельно бегает по коридору? — гневно спрашивает он дежурного, что погнался за мной. Парень игнорирует всю странность ситуации: мужчина с кровью на голове, я перемазана отходами еды. Полицейский прекрасно понимал, что происходило, но защищать меня не собирался. — Ты не можешь лучше смотреть за заключёнными?

— Виноват. Сейчас научу манерам. — Прошипел насильник, мерзко облизываясь. Я смотрела на его живот и меня начинало тошнить от отвращения. Не могу представить себе его жену. Женщину, что добровольно ему отдалась. — Больше головы у меня поднимать не будет.

— Ага. Но сначала я проведу с ней воспитательную беседу. Мы с ней в прошлый раз не закончили допрос. — Полицейский встряхнул меня как сломанную куклу и поволок за собой, собирая мной все углы в коридоре. Я шипела и ойкала, с замирающим сердцем догадываясь, что он точно ведёт меня не на беседу.

— О чём Вы хотите поговорить? Я всё рассказала на допросе. — Страх отравляет. Он заставляет нас делать несвойственные нам вещи, включает инстинкт выживания, заставляет цепляться за соломинку.

— Рот закрой. — грубо затыкает меня мужчина.

Сердце колотилось как бешеный заяц. Секунды бежали, отмеряя время к неизбежному.

— Мне нужно поговорить с Зейдом. — Выкрикиваю, когда он забрасывает меня в свой тесный кабинет, пропахший куревом и потом. Мозг сам делает выбор. Интуитивно. Трудно даже объяснить, чем я руководствуюсь.

— О чём? — Парень кривится. Ему не хочется возиться со мной, вести разговоры. Он расстёгивает верхние пуговицы на рубашке. Собирается освободиться от одежды.

— У меня есть для него важная информация. — Не представляю, что я могу сказать Карабинеру.

— Какая?

— Она предназначается только для него. Если он узнает, что Вы не позвали его… будет зол. — Добавляю машинально, не думая о последствиях. Парень приходит в замешательство, ему совсем не хочется таскаться со мной, но Карабинера он боится. Это я поняла еще в тот день, когда меня привезли в участок.