Утро выдалось суматошное. Я катастрофически не успевала, и Александр Валерьевич, мне сегодня совсем не способствовал. Скорее, мешал: то рубашка не та, то галстук потерялся, то мама записала телефон магазина на нужных ему документах. Короче, дурдом крепчал. Опять начался скандал с мамой. И я не выдержала.
— Саша, прости, но я пошла. У меня планерка в отделении. Это ты у нас начальство, это ты не опаздываешь, а задерживаешься, а я никак не могу, ты с меня первой дисциплину спросишь.
— Хорошо, иди, Катя. Там я к тебе нового сотрудника взял, не удивляйся.
— Разберемся на работе.
Я чмокнула в щеку маму, расцеловала сына и мужа и побежала.
Мой кабинет был открыт. То есть совсем открыт, двери настежь. Я подошла и заглянула внутрь. За моим столом сидел мужчина, где-то моих лет, может, чуть старше и вертел в руках Сашенькину фотографию. Я рот не успела раскрыть, как он тоном, не терпящим возражений, произнес:
— Опаздываете, Екатерина Семеновна. Непорядок. Я такого терпеть не намерен!
«Еще один начальник на мою голову!» — пронеслось в мозгах, а изо рта вылилось все мое возмущение и раздражение:
— Во-первых, встаньте и как положено поприветствуйте заведующую отделом. Во-вторых, представьтесь, в-третьих, кто вам позволил входить в мой кабинет без моего ведома, да еще трогать мои личные вещи?
— Да-а-а! — протянул он. — Меня, конечно, предупреждали, что вы не подарок! Ну, типа неудовлетворенная женщина, мать-одиночка.
Мой гнев нарастал, и я понимала, что крови быть.
— Так вы по этой части, типа удовлетворить меня хотите? А может, вы не в моем вкусе? И потом, думаете, что вы единственный желающий?
— Я думаю, что с сегодняшнего дня я заведую отделом.
— Ох, вы ошибаетесь. Освободите мой кабинет, пожалуйста, и если вы действительно намерены в этом отделении работать, то будьте добры явиться на планерку через десять минут в конференц-зале. Медсестры вам покажут, где это. И впредь ведите себя корректно!
На планерку я шла с замиранием сердца. Этот новоявленный нахал не выходил у меня из головы. «Неужели Саша хочет заменить меня, но зачем и почему мне он ничего не сказал? Ведь мог же и у него была тысяча возможностей меня подготовить. Обиделась бы я? Да, однозначно, да. Но пережила бы и осталась с ним. Он очень четко разделял личную жизнь и работу. Может, поэтому и не женился на мне. Я стала бы его слабым местом, рычагом воздействия на него, а он такого не допустит. Нет слабых мест у моего академика. Для окружающих их просто нет. И, пожалуй, только я знаю о них. Это его дети. Но и их существование засекречено!»
Я проводила планерку как обычно, полностью игнорируя нового сотрудника. Выслушала отчеты, узнала количество поступивших, родивших, сколько находится в предродовой палате и уже думала перейти к обходу в отделениях, как в конференц-зал вошел Корецкий. Он был краток и лаконичен, как всегда. Представил нового сотрудника — моего зама. Роман Владимирович оказался старше меня на три с половиной года и был доктором медицинских наук. Он пытался оспорить свое назначение. Замом он быть не хотел. Но с Корецким не спорят, с ним соглашаются. И после заявления директора, что «темные лошадки» у него в клинике отделы не возглавляют, Роман Владимирович смирился со своей участью.
Во время обхода он молчал, только с усмешкой поглядывал на меня, иногда кивал с одобрением, но молчал. Я провела обход и зашла к себе в кабинет, чайку хлебнуть перед плановым кесаревым. В дверь постучали и потом вошел мой новый зам.
— Чаю налить? — совершенно равнодушно спросила я.
— Не откажусь. А вы профи, Екатерина Семеновна.
— Спасибо, на кесарево не хотите? Первородящая старшего возраста с ожирением и гистозом.
— С вами с удовольствием. Может перейдем на «ты»? И простите меня за утрешнюю сцену.
— Проехали, Роман. Нет, на «ты» рано.
— Понял, не дурак. Так почему вы до сих пор кандидат наук?
— Так некогда. Работать надо, просто руками и головой. Все как-то недосуг.
— А на кандидатскую времени хватило?
— Да, у меня депрессия была, пришлось бороться.
— Пил?
— Кто?
— Причина депрессии.
— Бывший муж, не, не пил, он правильный.
— А почему расстались?
— Разные взгляды на жизнь. У меня радикальные, я режу. А у него гуманные, он говорит. Вот и не сошлись характерами.
— А я мало зарабатывал. Понимаете, с тематических больных вообще не брал. Она нашла мента. А сын от мужа?
— Нет, не от мужа. Так, от безысходности. Пошли в операционную, пижаму, халат и мыться. Оперируете вы.
— Почему я?
— Потому что пока я здесь решаю, кто оперирует.
— Понял, до встречи в операционной.
То, что произошло в операционной, просто не укладывалось у меня в голове. Было впечатление, что он давно забыл, как делать кесарево. Я просто наорала на него и все сделала сама, оставив его лишь помощником. Он покраснел, разозлился и в глазах появились слезы. Но он быстро взял себя в руки. Впрочем, все прошло хорошо. Женщина в порядке и ребенок тоже. Но как мне быть? Что делать с неоперирующим профессором? И зачем Саша взял его на работу? И что мне делать в этой ситуации? Я не стукач, но он спросит, а я врать не умею. А ему и не вру никогда.
Я налила себе кофе и отхлебнула чуть, когда Роман влетел в мой кабинет.
— Екатерина Семеновна! Я надеюсь, то, что было в операционной, останется между нами!
— Не найдетесь, Роман. Шеф все узнает и не от меня. Там было слишком много свидетелей и еще камера. У нас все операции снимаются на камеру. Думаю, что вас он смотрел в прямом эфире.
— Почему не предупредили?
— О чем? Что операции снимают? А почему вы не предупредили, что скальпель в руках в принципе не держали? От вас зависели жизни! Или вы забыли, что это такое?
— Вы правы, я думал, что смогу. Но вы — ас.
— Вот поэтому я возглавляю отдел. Поняли?
— Учить будете?
— Так я вроде не отказывалась. Как шеф скажет. Я начальство уважаю. (Вру, люблю, безумно люблю своего стареющего академика).
А дальше как в народной мудрости. Помяни черта, как он тут как тут. Корецкий в костюме и халате, лишь наброшенном на плечи, пинком открыл двери в мой кабинет и изрек все… после очень доходчивой речи он вызвал меня к себе в кабинет. Я обещалась, как только кофе допью.
— Катя, милая, ты просто умница! — приветствовал меня мой мужчина. — Ну и что с ним будем делать?
— Обломаем, воспитаем, научим…
— Уверена?
Я только пожала плечами.
Роман оказался способным учеником. Он вообще-то дураком и не был. Просто работа (диссертация) была у него чисто теоретическая. Он потратил на нее пять лет, и что такое пациенты, а тем более практика в операционной или родильном зале, практически забыл. Знания остались, уверенность штука приобретаемая, а способность концентрироваться и принимать решения у него была всегда. Мы сработались. У женщин он вызывал какие-то особенные эмоции. И этим он мне напоминал Сашку Борисова. Интересный внешне, очень импозантный и аккуратный, он был хорош. Женский персонал моего отдела с его появлением просто преобразился, причем это касалось и молоденьких акушерок, и бабы Дуси — санитарки в гинекологии. Если честно, мне он нравился. Нравилось его внимание, а мне оно доставалось с лихвой, его комплименты и ухаживания. Нравилось и все! Я чувствовала себя женщиной, красивой, желанной. Правда, любила я другого мужчину. Но флирт не измена. А я уже в том возрасте, когда нравиться еще очень хочется, но возможности все меньше и меньше. Роман же мне эту возможность предоставлял, и я пользовалась.
Времени вместе мы проводили предостаточно и, конечно, без слухов и домыслов не обошлось. И до моего академика доходили эти слухи, но он лишь посмеивался, подкалывал меня иногда. Но что очень обидно, даже не думал ревновать! А мне хотелось бурной сцены ревности, громкого проявления чувств или предъявления прав на меня в конце концов! Но все было тихо и обычно. Точно так же, как вчера и позавчера. А я мечтала… Да, я мечтала о бурных проявлениях чувств.
Вот так один день сменял другой. Я дежурила через два дня на третий и Роман тоже, но мы, естественно, не совпадали. Мы были наставниками, главными по смене. Встречались утром на планерке, затем обход, обсуждение тяжелых больных и операции, роды и все с начала. Каждое утро в моем кабинете в вазе появлялась алая роза и каждый день свежая. Я просила Романа не делать этого, но бесполезно. Хотя видеть ее и вдыхать ее аромат было безумно приятно.
Неделя выдалась суматошная, мой мальчик шел в школу. Покупала форму, рубашки. Убегала пораньше с работы, его из сада забирала и по магазинам. Вот и опять пришла уставшая, постирала, погладила. Александру Валерьевичу рубашки приготовила, Сашеньке тоже. Ужином моих мужчин накормила. Думала, в душ и спать, а не получилось. Срочно вызвали на работу. ЧП у них. Ну, я ноги в руки и бежать. Прибежала в приемный, а там меня уже Роман встречает.
— Катя, прости, что побеспокоил. Но ситуация безвыходная. Тут домашние роды…
— Послед не отошел?
— Нет, ребенок застрял. Ножка выпала. Там какая-то бабка с ней была, решила за ножку вытащить ребенка в поперечном положении. Ножку сломала. Ребенок погиб. Надо плодоразрушающую операцию делать, а я не могу. Я не делал никогда и ваши не делали.
— Терапевт ее смотрел?
— Да, Борисов. У нее температура, длительный безводный период. Она соображает плохо. В гибель ребенка не верит.
— Плода. Гибель плода. Никогда не говорите матери, что умер ребенок, плод погиб. Понимаете?
— Да, там Борисов с отцом беседует, объясняет.
— А вы?
— Меня он не услышал.
— Понятно. Но надо разрешение на плодоразрушающую операцию. Ладно, пошли ее смотреть, потом я с ее мужем поговорю.
Разговор с мужем выдался тяжелый. Пришлось ему объяснить, что в условиях стационара мы бы приняли роды, а так надо просто смириться и сделать все, чтобы его жена осталась жить. Если мы сможем вытащить плод по частям, то сохраним матку и она родит потом, со временем. Если оперировать, то матку с очагом инфекции мы удалим. А это приговор. Он не верил и не понимал. Все просил спасти малыша. Сашка схватил его чуть ли не за шкирку и втащил в палату к жене. Показал сине-черную ножку, торчащую из половых путей. Сделал УЗИ, где не было сердцебиения и шевеления плода, и заставил подписать бумаги мужика на грани обморока. Роман тоже недалеко ушел от ее мужа, судя по бледности лица и синюшности губ.
— Екатерина Семеновна, помочь в операционной? — совершенно искренне спросил Сашка.
— Да мы с профессором справимся, — так же уверенно ответила я.
— Вот с этим бледнолицым? — пошутил Сашка.
— Да тут другого нет, — парировала я, совершенно четко зная, что обижаю в это время Борисова. Он уже раз десять мог бы закончить работу. Но все недосуг. Семья, ребенок, мой внук между прочим. Но это секрет.
В операционную мы вошли втроем. Но после того, как я отделила головку от тельца, Рому уже можно было не считать. Его приводили в чувство. Сашка контролировал состояние женщины. Плод мы вытащили, матка сократилась. На душе было мерзко. Вызвали с Романом милицию, написали заявление, дали все втроем показания. Милиция занялась мужем. Сашка Борисов остался с женщиной, а мы с Романом хлебнули по рюмке водочки и засобирались домой. Молчали оба. Как будто душа младенца не давала говорить.
Уйти просто так я не смогла. Я сама отнесла трупик в патологию и попросила дежурного собрать младенца после вскрытия. Может, похоронят его по-человечески…
Всю дорогу домой слезы не просыхали.
Роман проводил меня до подъезда.