Глава 5.

Реджи и его родителей не пригласили на обед в честь помолвки, хотя для многочисленных родственников Хаверкрофта и избранного круга друзей такой обед в особняке Хаверкрофтов был дан перед балом. Реджи рассказал об этом один его знакомый.

Реджи ничуть не удивился тому, что их проигнорировали. Что, если его мать станет прихлебывать суп, или отец заткнет салфетку за шейный платок? Что, если он десертной ложкой примется за кусок рыбы или начнет резать говядину ножом для масла?

Они были приглашены только на бал, а Хаверкрофт во время ужина должен был провозгласить тост за свою дочь и ее жениха. Они были обязаны также стоять у входа, приветствуя гостей, что было весьма прискорбно для Хаверкрофта, но чего никак нельзя было избежать, не вызвав кривотолков в свете.

Реджи уже бывал на некоторых светских балах. В конце концов, он был воспитан как джентльмен и большинство его друзей принадлежали к высшему сословию. Правда, ни один из этих балов не давался столь великосветскими хозяйками.

Однако, для его родителей это был первый такой бал. Его отец раздулся, как тот самый воздушный шар, наполненный горячим воздухом, что на прошлой неделе запускали в Гайд-парке. В отличие от него, мать нервничала так, что все два дня перед балом не могла ни есть, ни сидеть, ни перестать говорить о нем. Вполне вероятно, что она и не спала.

Отец Реджи отправил ее к модистке с самыми высокими ценами и самым густым французским акцентом на всей Бонд-Стрит, чтобы принарядить в платье цвета королевского пурпура, который ей совсем не шел. А затем и в другие первоклассные лавки для покупки соответствующих аксессуаров – серебряных туфель, серебряного пера в прическу, серебряных перчаток, веера и ридикюля, серебряных цепочек на шею и на запястья и серебряных серег.

– Ма, – улыбнулся Реджи, увидев ее вечером перед балом, – нужно было бы предупредить всех леди, что сегодня вечером им лучше остаться дома. Ты их напрочь затмишь и оставишь далеко позади.

Он склонился над ее рукой, затянутой в перчатку, и поднес ее к губам.

– Я только что сказал то же самое, парень, – сказал его отец, лучась добродушной гордостью и держа голову очень неподвижно и очень прямо, чтобы высокие и острые накрахмаленные кончики воротничка его рубашки не вонзились ему в глаза. – Твоя мать с каждым годом становится все краше.

– Да ну вас с вашими глупостями, – засмеялась та, зазвенев металлом, – Я полагаю, никто меня и не заметит среди этих прекрасных леди. И только надеюсь, что не опозорю тебя, Реджинальд.

– Опозоришь меня? – Он завладел ее второй рукой и крепко сжал обе. Веселье исчезло из его глаз. – У тебя никогда этого не получится, ма, даже если ты будешь стараться. Это я надеюсь, что не опозорил тебя.

Он обнаружил, что вина была тяжелой ношей. Своей расточительностью он причинял матери боль. Он заставлял ее беспокоиться и раньше, и теперь, когда она боялась, что его брак будет несчастлив, даже если и не признавалась в этом.

– Хорошо, Реджинальд. Я немного расстраивалась, когда мне казалось, что ты становишься вертопрахом, ведь раньше ты никогда таким не был. Но я знаю: все, чего я хочу – это вернуть моего сына на путь истинный. Я знаю, что это будет хороший брак. Леди Аннабель прекрасная молодая девушка и вы составите красивую пару. Не так ли, Берни?

Ох уж этот неизменный материнский оптимизм!

Он повинен в сумасбродстве и экстравагантности, безусловно проделавшем заметную дыру даже в огромном состоянии своего отца. А его невеста менее двух недель тому назад сбежала с другим мужчиной, и всем было совершенно ясно, что она продолжила бы с ним свой путь в Шотландию, если бы не быстрая погоня, и если бы тот мужчина не перепугался и не выскочил в окно, бросив ее на произвол судьбы.

Похоже, это судьба. Теперь она обручена с ним.

Он снова поцеловал пухленькую ручку своей матушки.

– Так и будет, Сэйди, – согласился отец, хотя, конечно же, должен был полагать обратное. – Пора ехать.

Реджи увидел, как в глазах матери снова заплескался испуг и улыбнулся ей, прежде чем взять под руку.

– Ма, ты будешь королевой бала.

Его отец последовал за ними к карете. К нему вернулось его обычное после дня помолвки приподнятое состояние духа и прежнее отношение к сыну, словно эта большая удача являлась заслугой Реджи. В какой-то степени, так оно и было. И хотя за возможность заполучить леди Аннабель в невесты для Реджи был заплачен поистине королевский выкуп, это была плата за право наконец-то попасть в светское общество, и особенно в общество графа Хаверкрофта, а это стоило каждой потраченной гинеи.

Этот бал обещает стать настоящей катастрофой, думал Реджи. Придется остерегаться буквально каждого из списка гостей. И, между прочим, ему и его родителям не было предложено добавить в этот список другие имена. Хотя нет, это будет не катастрофа, это будет, скорее, величайшая толчея сезона. Скандал – это то, на чем процветает общество. Скандал притягивает его как мощный магнит.

А ничего более скандального, чем недавно обручившаяся пара, в этом месяце не было. Будущая невеста, единственная дочь графа, сбежала с кучером своего отца, и этот побег замечен половиной общества. Будущий жених был праздным и экстравагантным сыном мужика, заработавшего свое состояние на угле, и женщины, чей отец владел мясной лавкой в глухом северном городке, о котором никто никогда не слышал.

Весьма надменный граф Хавкеркрофт, несомненно, очень низко пал, и все знали почему. Его финансовые проблемы были общеизвестны. В отличие от графа, угольный торговец, несомненно, высоко влетел. У него был сын, настолько же привлекательный, насколько красива леди Аннабель. Все сгорали от любопытства, желая воочию увидеть, как же они будут себя вести в такой ситуации.

Вполне понятно, что на бал поехал бы любой и каждый. Да и кто бы устоял? Все, особенно те, кого принуждали к женитьбе, симпатизировали несчастной паре. Да и как не быть несчастными в подобных-то обстоятельствах?

Подсаживая мать в карету и следя, чтобы она не сломала перья о верх дверного проема и не наступила на тяжелую парчу юбки, поднимаясь по ступенькам, Реджи думал, что его задача сегодня вечером – потрафить гостям бала и обеспечить им именно тот спектакль, ради которого они приедут. Дать его отцу и Хаверкрофту то, чего они ожидали. А также причинить своей маме и матери леди Аннабель как можно меньше боли. И обходиться со своей невестой достаточно любезно, чтобы его не осудили за поведение, недостойное джентльмена, но и не слишком пылко, чтобы не обвинили в лицемерии.

К счастью, в университете он был участником театрального кружка. Сегодня вечером ему понадобятся все его актерские способности.

Ведь его выставят на всеобщее обозрение и это тревожило.

Он хотел бы знать, сохранилась ли на лице его нареченной хоть часть тех красок, что ему удалось вызвать в день помолвки, когда он ее злил. Ведь до того, как он это проделал, палочка мела на фоне ее щеки была бы неразличима. Он надеялся, что у нее достанет здравого смысла надеть сегодня вечером что угодно, только не белое.

Он думал, нервничает ли она. Он, черт побери, да. Боже, он помолвлен. Через месяц он будет женат.

Это на самом деле произошло.

Аннабель, стояла у входа рядом с женихом, встречая гостей, поток которых, казалось, никогда не закончится. Реджинальд Мэйсон. Аннабель сомневалась, что хотя бы одно из приглашений было послано зря. Прибыли все, и каждый, проходя мимо, с жадным любопытством смотрел на них. Его рука почти задевала ее плечо, хотя они едва взглянули друг на друга с тех пор, как он приехал с родителями. Когда она украдкой посмотрела на него, то увидела, что он, со своим изрядным обаянием, улыбается всем и каждому. Но, с другой стороны, она тоже улыбалась.

Они вели себя так, как и полагается удачно обрученной паре.

Миссис Мэйсон стояла напротив Аннабель, ее муж был рядом ней. Оба пожимали всем руки, когда достаточно было реверанса и поклона, и казалось, чувствовали себя обязанными побеседовать с каждым, тем самым задерживая поток гостей. Должно быть, очередь тянулась вниз по лестнице, через весь холл до парадных дверей. Может быть, даже и за ними. Это могло создать проблемы лакеям и кучерам.

Она не сомневалась, что papa чрезвычайно раздражен этой задержкой. Вероятно, он также чувствовал себя ужасно оскорбленным. Mama, как обычно, была сама любезность. Аннабель подозревала, что миссис Мэйсон, скорее всего, нравилась матери, хотя она об этом не говорила.

Наконец очередь гостей подошла к концу. Мистер Мэйсон стоял, потирая руки и добродушно глядя на то, как его сын склонил перед леди Аннабель голову и предложил ей руку. Он все еще улыбался, но, наконец-то, улыбался ей. С непроницаемыми глазами.

Они должны были открывать танцы.

Когда они ступили на еще пустую танцевальную площадку, Аннабель почувствовала себя так, будто ее нагой выставили на всеобщее обозрение, поэтому даже мельком оглядела себя, чтобы убедиться, не забыла ли она действительно надеть платье.

В люстрах и подсвечниках на стенах ярко горели свечи. Охапки белых роз, гвоздик и зеленых папоротников превратили бальный зал в душистый сад. Плотная толпа гостей в три-четыре ряда сосредоточилась по всему периметру зала, ослепляя калейдоскопом ярких нарядов, а их роскошные драгоценности своим мерцанием и сверканием затмевали пламя свечей.

Жених, оставив ее на месте, встал напротив и впился в нее взглядом, пока другие пары выстраивались за ними. Больше он не улыбался. Аннабель чуть насупилась. Разве мало, что глаза всех присутствующих в зале направлены на нее? Так еще и он, как будто знает, что у нее на уме. Она почувствовала ребяческое желание показать ему язык и испугалась, как бы на самом деле такое не сотворить.

– Вы не должны были делать этого, – сказал он, и она на мгновение подумала, что возможно она действительно сделала…

Но он пояснил, что имел в виду:

– Надевать белое.

Она очень не хотела одеваться в белое, но это был цвет платьев большинства незамужних молодых леди, а ей совсем недолго оставалось быть незамужней молодой леди.

– Мama подумала, что мне важно выглядеть…ну, невинной, – пояснила она.

– Девственной? – он вскинул брови. – Пора назвать вещи своими именами, леди Аннабель. Возможно, это был не совсем верный совет. Чем меньше внимания вы привлекаете к своему статусу девственницы, тем лучше, вы не находите?

Если бы она не знала о направленных на них взглядах, у нее бы отвисла челюсть. Вместо этого, раздув ноздри, она уставилась на него.

– Думаю, в оскорблениях нет никакой необходимости, – сердито ответила она.

– Ах, а вы девственны? – поинтересовался он.

Внезапно ей показалось, будто из люстры над их головами опустились две свечи и обожгли ей щеки.

– О, как вы смеете, – прошипела она. Ее грудь бурно вздымалась. – Как вы смеете!

Уголки его губ поднялись вверх.

– Так-то лучше, – заметил он. – Теперь на ваше лицо вернулись краски. Между прочим, на мой вопрос можете не отвечать. Он был чисто риторическим. И чисто косметическим.

Ей ужасно захотелось рассмеяться. Он снова сделал это – вернул на ее щеки румянец. И, очевидно, оба раза вполне сознательно. Но она не собиралась кротко сносить такое обращение.

– А вы? – спросила она, – Вы девственник?

Он поджал губы и пристально посмотрел на нее прищуренными глазами. Так же, как мгновение назад ей ужасно хотелось рассмеяться, так сейчас она ощущала трепет от внезапного осознания произошедшего. Только что перед половиной света, наблюдающей за ними, она спросила его…

– Леди Аннабель, если вы спрашиваете, стоит ли вам ожидать неуклюжей возни в нашей брачной постели, я бы просто посоветовал подождать и проверить.

Она вдруг ощутила какое-то ноющее напряжение, возникшее между бедрами.

Он вел себя скверно.

Она тоже, но он ее вынудил.

Хорошо еще, что в центре зала уже было так много других пар, готовящихся к танцу, и для того, чтобы оказаться в пределах слышимости, их ближайшие соседи должны были бы нарушить строй.

Их беседа должна стать более приличной.

– Леди Аннабель, – заговорил он, слегка повысив голос и придав ему скучающие интонации, – могу я выразить свое восхищение тем, как вы сегодня выглядите? Вы способны посрамить утонченную красоту роз и других цветов в этом зале.

– Благодарю вас, сэр, – вежливо она кивнула в знак признательности за комплимент.

Зазвучала музыка.

Если свет ожидал, что он будет вульгарно и неуклюже топтаться по танцевальному залу, то ему пришлось разочароваться. Он танцевал элегантно и был легок на ногу. Он знал все па, все замысловатые фигуры и не сделал ни единого неверного движения. Его теплые пальцы надежно сжимали пальцы Аннабель, когда танец требовал, чтобы они держались за руки, и осторожно придерживали за талию, когда он кружил ее вдоль шеренг леди с одной стороны и джентльменов с другой.

Безусловно, он посещал балы и прежде, но большая часть светского общества, вероятно, просто не замечала его. Аннабель видела его не раз. Но никогда не танцевала с ним, до сих пор.

Возможно, при других обстоятельствах, она наслаждалась бы танцем. Но сейчас, увы, были не другие обстоятельства.

Он неотрывно смотрел на нее почти все полчаса, пока длился танец. Он не пытался вести с ней беседу и ни разу не улыбнулся.

И это особенно сбивало с толку. Она решила, что он так и задумал.

Он снова заговорил, когда танец заканчивался.

– Давайте выйдем на балкон, – предложил он. – Здесь жарко, как в аду.

– Должно быть, вы не понимаете, что двое не могут монополизировать общество друг друга в течение двух танцев подряд и более двух за весь вечер.

– Уголь, сгущающий кровь, делает кое-кого тугодумами, – сказал он с сильным северным акцентом своего отца.

Лорд Хью и мисс Кулидж оказались рядом с ними и, должно быть, услышали эту пикировку. «Наверное, они немедленно со всех ног пустятся к толпе у стены, чтобы все это повторить», – подумала Аннабель.

– Так или иначе, давайте выйдем, – настаивал мистер Мэйсон, – Это бал в честь моего обручения, и если это не дает мне право выйти со своей нареченной на балкон, когда я захочу, то зачем вообще нужна помолвка?

– Интересный вопрос, – улыбнулась она, – на который у меня нет исчерпывающего ответа. Ведите меня, сэр.

Она положила руку ему на рукав, и едва не бегом последовала за ним, когда он, не глядя по сторонам, широко зашагал в направлении французских окон.

Сознательно ли он вел себя так… неотесанно? Ну, конечно же!

– Они ждут от меня именно этого, – словно прочитав ее мысли, заметил он, когда они вышли на балкон.

– А вы всегда даете людям то, чего они ожидают? – усмехнулась она.

– О, да, – он утомленно вздохнул, – когда это в моих интересах.

Он подвел ее к перилам балкона напротив бального зала и встал к ним спиной, на виду у любого, кому захотелось бы взглянуть в их сторону.

– В конце концов, не хотелось бы бросать тень на вашу репутацию, – добавил он в пояснение, – скрываясь в тени.

– Я потрясена вашей заботой о моей репутации.

Он глянул на нее и поджал губы.

– Все это далось вам очень нелегко? – серьезно спросил он.

Она улыбнулась и обмахнула щеки веером.

– Не то, что вам, – ответила она.

Это не подлежало сомнению.

Он вскинул брови.

Даже в белом она была так прекрасна, что захватывало дух. В легкую ткань платья были вплетены серебряные нити, мерцающие в свете свечей. Наряд со всем, что к нему прилагалось, вероятно, стоил баснословных денег. Платье сильно обнажало грудь, соблазнительно приподнятую корсетом, и мягкими складками облегало ее прекрасную стройную фигуру. Оно не оставляло простора для фантазии, но в ее случае реальность превосходила самые сладострастные фантазии. Она была не особенно высока, но ее ноги, чуть заметные сквозь тонкую ткань, были длинными и стройными.

Ее очень светлые волосы были высоко забраны в замысловатые локоны, а вдоль щек и шеи спускались упругие букли.

Брови дугой изгибались над синими глазами, опушенными густыми ресницами. От прямого маленького носа взгляд тянулся к прелестному рту с нежными, очень соблазнительными губами.

Она была редкостной красавицей.

Какая жалость, что она сбежала с кучером. Она достойна принца. Или могла бы выйти за Уингсфорта, который однажды станет герцогом и который был ослеплен ею, пока она не опозорила себя. И, конечно же, был очень богат.

Какая жалость, что она обречена на замужество с сыном торговца углем.

Реджи, прекрасно осознающий, что на него направлены все взгляды, даже если он находится вне бального зала, смотрел на нее прохладно, даже высокомерно. Он стоял спиной к перилам балкона, она на расстоянии в несколько футов от него, наполовину повернувшись к нему, наполовину к бальному залу, так, словно готова спасаться бегством в любой момент, если он нанесет ей смертельную обиду.

Только что она нанесла смертельную обиду ему. Так она полагала, что вся эта история причинила ей больше страданий, чем ему? Что у нее есть своего рода исключительное право на страдание?

Гости парами фланировали под руку по бальному залу, ожидая начала следующего танца. Несколько пар вышли на балкон и прогуливались вдоль него. Все, не показывая вида, наблюдали за ними, надеясь на…что?

– Как вы полагаете, – поинтересовался он, – чего все они ожидают?

– От нас? – Она повернула к нему голову, чтобы хорошо рассмотреть. Весь вечер, даже когда она улыбалась, она выглядела холодной и аристократичной. Этакая ледяная дева. Кроме, конечно, того момента, когда он со своим вопросом о девственности вызвал румянец на ее бледных щеках и вспышку негодования в глазах. Ему нравилось выводить ее из себя. – Холодной вежливости, я полагаю.

– И это именно то, что мы собираемся им продемонстрировать? – спросил он. – Как скучно!

– Вы предпочитаете, чтобы я ушла и игнорировала вас весь остаток вечера?

– Это было бы еще более скучным, – скривился он.

Она схватила ручку веера, свисавшего у нее с запястья, раскрыла его и помахала им перед лицом, несмотря на то, что на балконе было довольно прохладно.

– Полагаю, вы не намерены весь вечер продержать меня подле себя? – спросила она. – Люди начнут думать, что мы приветствуем ситуацию, в которой оказались.

– С другой стороны, – заметил он, – они могут подумать, что я слеп и глуп, если не даю понять, что высоко ценю красоту, купленную мне за деньги моего отца. Вы сделали смелый шаг, надев сегодня вечером именно это платье, даже если оно девственно-белое. Оно, скорее… провокационное, не так ли?

Ее веер с треском захлопнулся.

– Значит, вы бы предпочли, чтобы я облачилась в черный саван? – спросила она. – Или надела власяницу и посыпала голову пеплом?

– Она могла бы вызвать зуд, – возразил он. – Я имею в виду власяницу. А пепел заставил бы меня кашлять во время танца с вами. Черный? Нет, не думаю. Вы должны заметить, что я не жалуюсь на ваш выбор наряда. Чтобы не оценить его по достоинству, у меня в венах должен течь один деготь [9].

– Вы намеренно… – Она чертила веером круги в воздухе, но, казалось, не могла извлечь из него слово, которое было ей нужно.

– Вульгарен? – предположил он. – Неотесан?

– Злите меня, – ножкой в белой туфельке она постукивала по деревянному полу балкона. Потом снова с треском раскрыла веер. – Так, словно все это всего лишь шутка.

Он пожал плечами.

– Я всегда предпочитал комедию трагедии – улыбнулся он.

Оркестр начал играть, выстроившиеся для танца пары соответственно поклонились или сделали реверанс друг другу, и понеслись в энергичном танце. Это был один из тех народных танцев, которые служат проверкой на выносливость. Многие из не танцующих стояли, как бы случайно, неподалеку от французских окон, повернувшись к балкону одним глазом и одним ухом. Если бы они могли вытянуть свое ухо как руку, они, конечно же, сделали бы это.

– На шаг ближе, – сказал Реджи.

– Что? – она пораженно посмотрела на него и ее веер снова замер.

Он протянул ей руку, несколько секунд она с подозрением смотрела на него, потом положила свободную руку на его ладонь. Он сжал ее пальцы своими. И почувствовал сквозь перчатку ее узенькую теплую ручку.

– Шаг вперед, – повторил он.

– Зачем?

Она с большой осторожностью посмотрела на него, но сделала небольшой шажок в его сторону.

Он вдохнул нежный аромат ландышей.

– Я полагаю, – сказал он, – что свет будет взволнован – шокирован и взволнован, если я украду у вас поцелуй.

Свет освещал ее сзади. Он не мог бы поклясться, что у нее не горят щеки, но догадывался, что это именно так. И, конечно же, она широко раскрыла глаза.

– Вы не посмеете! – воскликнула она.

– Почему бы нет?

Лениво рассматривая ее, он предположил, что большинство гостей, приглашенных на бал, уже были полностью осведомлены, что они были на балконе вдвоем, он и леди Аннабель Эштон, что они держались за руки и стояли непозволительно близко к друг другу. Как же глупо светское общество! Оно готово смотреть сквозь пальцы почти на любой порок, если ему предаются осмотрительно и тайно. Но любой явный признак симпатии между двумя обрученными, вызовет в его рядах возбуждение и негодование.

Особенно у этих двоих, насильно сведенных вместе при таких скандальных обстоятельствах.

– Это было бы непростительно и вульгарно, – ответила леди Аннабель.

– Это именно то, что самые ярые судьи ожидают от меня, – заметил он. – Или даже то, чего им не достает, чтобы можно было разойтись по домам, испытывая удовлетворение от того, что они не потратили впустую вечер сезона на обычный скучный прием.

– Мы должны сейчас же вернуться в зал, – сказала она. – Я замерзла.

– Лгунья – усмехнулся он. Ее ладошка в его руке стала горячей, и было неясно от чего, то ли от замешательства при мысли о поцелуе, то ли от желания, чтобы он ее действительно поцеловал. – У поцелуя был бы и другой положительный результат. Он бы вернул вам хоть часть симпатии общества, особенно если вы сразу после него вернетесь в бальный зал, смело улыбаясь, но будучи явно огорченной. Все бы отметили, что вы ужасно страдаете от последствий своего неблагоразумного поступка.

– Похоже, вы наслаждаетесь всем этим, – процедила она сквозь зубы.

Он обдумал ее предположение. Да, это так.

– А вы не наслаждаетесь? – он пристально всматривался в ее глаза, затененные сумраком ночи.

– Papa ясно дал мне понять, – ответила она, – что если я не хочу навсегда распрощаться с высшим обществом, всю оставшуюся жизнь в моем поведении не должно быть ни малейшего намека на скандал

– Я не вынесу такую скучную жену, – заявил он. – Вам придется выбирать между papa и мной.

– Нет, – она нахмурилась. – Я не буду этого делать. И никогда не хотела этого делать.

Он вскинул брови.

– Но после женитьбы вы будете обязаны повиноваться мне, – явно провоцируя, напомнил он.

И не был разочарован.

– Если вы когда-нибудь попытаетесь удержать меня этим смехотворным брачным обетом¸ – она ощетинилась и повысила голос, – я буду до смерти сражаться с вами любыми доступными мне средствами. И не думайте, что у меня их нет.

Кто-то – Реджи не оглянулся, чтобы разглядеть, кто именно, – прекратил фланировать рядом по балкону и бесцеремонно сосредоточил на них все свое внимание.

К несчастью, обрученная пара уже ссорилась.

Реджи усмехнулся.

– Это похоже на обещание, – сказал он, поигрывая бровями и с опаской поглядывая на ее веер.

– Я говорю серьезно.

И это было очевидно. Ее ноздри раздулись, глаза смотрели свирепо. Одна рука затвердела в его руке, другая с ожесточением сжимала веер.

– И я искренне на это надеюсь, – успокаивающе ответил он. – Леди Аннабель, вы можете сражаться со мной, когда пожелаете, хоть каждый день. Или каждую ночь, если речь идет об этом. Особенно каждую ночь.

Негодование сотворило чудо с грудью леди, затянутой в корсет и прикрытой тонким платьем. Грудь вздыбилась, и на мгновение показалось, что ей удастся вырваться из корсажа. Увы, этого не случилось. Но это зрелище приковало глаза Реджи и согрело его кровь.

– Это не учтиво с вашей стороны, – она снова понизила голос.

– Учтиво?

Он попытался заглянуть в ее глаза, но они выглядели огромными омутами из тени и мрака.

– Разве нет? – пробормотал он.

– Нет.

В ее голосе ощущалась легкая дрожь.

Он легонько притянул ее к себе за руку, наклонил голову и прижался губами к ее губам. Они были мягкими, теплыми и слегка влажными. Кончиком языка он разомкнул их и решительно и глубоко вошел в ее рот.

В ее в горле возник низкий, дрожащий звук.

Он отстранился от нее и отпустил ее руку. Затем снова прислонился к перилам и улыбнулся ей полуприкрытыми глазами.

– Очень хорошо, – произнес он с удовлетворением и задался вопросом, куда подевался весь окружающий воздух.

Он не должен допустить эрекции. Это было бы уж слишком, это было бы чересчур вульгарно. Хотя в один момент ему пришлось собрать всю силу воли, чтобы этого избежать. В момент, когда она пососала его язык.

Опустив руки и стиснув их в кулаки, с полуоткрытым ртом, она гневно уставилась на него. Повезет, если она не переломит веер.

– А теперь вам лучше бежать, изображая из себя храбрую, маленькую страдалицу. Вообще-то, если задуматься, бежать вы не должны. Леди никогда не бегают, не так ли? Позднее я буду претендовать на вальс с вами.

Не сказав ни слова, она повернулась и направилась в бальный зал. Медленно, с безукоризненной осанкой.

Он мог бы поставить половину своего состояния, что она хладнокровно улыбалась, ни на кого не глядя.

Всегда и при любых обстоятельствах она оставалась храброй.

Насколько он мог видеть, она направлялась к его матушке.

Он вел себя так, как от него и ожидали. Он был почти, но не совсем вульгарен. Он был загнан в этот брак собственной расточительностью, но не мог не воспользоваться тем, что его нареченная прекрасна и желанна.

Именно так все это и увидят.

Его мать будет довольна, хотя, возможно, несколько озабочена тем, что он может опозорить леди Аннабель еще больше, чем она уже опозорила себя. Его отец будет в восторге. Ее мать будет испытывать осторожный оптимизм. Ее отец…

Хорошо, что не нужно нравиться Хаверкрофту. Не придется стараться и напрасно тратить время. Не то, чтобы он всегда поступал наилучшим образом…

Леди Аннабель вложила свои руки в руки его матушки, и та засветилась счастьем и нежностью. Выражение лица своей нареченной видеть он не мог.

В целом, думал Реджи, бал, вероятно, прошел успешно. Свет будет увлечен, высказывая догадки относительно того, ненавидят ли они друг друга или чувствуют взаимное влечение. Их родители увидят, что они осторожно кружат около друг друга, отчасти враждебно, отчасти держась в рамках приличий, отчасти готовые согласиться на некую дружественную договоренность, поскольку их брака нельзя избежать.

Он оттолкнулся от перил и двинулся назад, в бальный зал. Этот танец вскоре закончится, и он вынужден будет оказать любезность нескольким партнершам, прежде чем потребует от своей нареченной вальс.

Он заморозил взглядом парочку мужских ухмылок тех джентльменов, которые редко танцевали, но всегда выбирали самые выгодные места, чтобы иметь возможность быть в курсе возможных скандальных обстоятельств и на следующий день живописать их в многочисленных фешенебельных гостиных.

Его взгляд остановился на леди Хаверкрофт, которая стояла одна и наблюдала за танцем с улыбкой, в равной мере выражавшей и надменность, и тоску. Он подозревал, что надменность была частью маски, которую она часто носила. В этом она мало чем отличалась от своей дочери.

Он стал пробираться к ней. Она не заслуживала страданий. Леди Аннабель была ее единственной дочерью, ее единственным ребенком. События двух последних недель, пусть и недолгие, должны были быть для нее в высшей степени огорчительными.

Он должен приложить все усилия, чтобы очаровать ее, утешить, убедить, что ее дочь все же может ждать от жизни счастья. С ним.

Да, он действительно должен это сделать.