Клер

Глава 1.

Осенний Петербург – это нечто совсем особенное, не похожее ни на один город ни в какое время года. Нечто особенно мерзкое и слякотное, когда с неба сыпется непонятная грязь, мокрая и влажная, и оседает на улицах, окнах и лицах прохожих. Это противный пронизывающий до костей ветер, дующий то с Ладоги, то с залива, но с одинаковым результатом: резкий и колючий он создан для того, чтобы как бы ты тепло не оделся, все равно почувствовал себя маленьким и беззащитным.
Так думала Клер, стоя у окна пасмурным осенним днем, и смотря на наклонные фигуры людей, борющихся со встречным ветром. Напротив нее, на фасаде дома Рябушкиных, мерзли несчастные обнаженные нимфы. Вода в Мойке билась о гранитные берега, будто готовая разбить сковывающие ее барьеры, и не понятно было, что это стучит в окна дома, за которыми стояла закутавшаяся в шаль красавица Клер: брызги волн реки или мелкий дождь, словно процеженный сквозь сито.
Мысли Клер нельзя было назвать радостными. Она думала о том, что за осенью, холодной и сырой, придет зима, которая, кажется, длится вечно. Вечно будут затягивать небо эти серые низкие облака, нависающие над городом, только дождь превратится в снег. За зимой последует весна, слякотная, грязная. Растаяв, снег выпадет вновь, и так много раз, пока, наконец, не придет май, и не зарядят дожди. И на протяжении всего лета дожди не пустят на небо солнца, будут стучать по мостовой, расплываться кругами в воде Мойки. Нимфы на фасаде дома напротив будут мокнуть под ними, с тоской смотря на свое отражение в мутной воде, и вспоминая яркое солнце далекой теплой родины.
Клер поплотнее завернулась в шаль. Она не любила Питер за его погоду, всегда плохую, за его каменные дебри, за шум колясок на мостовых, за толпы народу, спешащего по своим делам. Она чувствовала себя потерянной среди множества себе подобных, ненавидела шумные улицы и многолюдные модные магазины, которые так любили ее мать и сестра.
Сегодня выдался какой-то особенно промозглый день, и даже теплая шаль не помогала согреться. В доме было тоже холодно, будто сырость проникла и внутрь, не считая преградой стены и окна. Слышались звуки музыки – это, конечно, играла мать, которая не могла и дня прожить без фортепиано, из коридора доносились голоса служанок, которые весело болтали и смеялись. Из гостиной, где сестра Клер Ольга принимала своих подруг, доносились веселые голоса девиц. Они смеялись, обсуждая предстоящий прием у Саниных, куда созвали весь цвет общества. Среди всех имен девушки чаще всего произносили имя майора Патова, о котором говорили только понизив голос, давясь сдерживаемым смехом. Мари Санина доверительно сообщала подругам, что оный майор Патов лично пришел поблагодарить их за приглашение и даже поцеловал на прощание ее, Мари, руку.
Веселый голос Мари звонко разносился по всему дому, хотя она и старалась говорить как можно тише. Клер не могла не вслушаться в ее слова, прерываемые иногда только смехом или замечаниями подруг. И вдруг она подумала, что все в этом доме, кроме нее, веселятся. Всем, кроме нее тепло. Никто не смотрит на воду Мойки, никто не думает о том, холодно ли скульптурам на фасаде дома Рябушкиных, и о том, что скоро зима, и что еще очень нескоро вернется ушедшее лето. Она стянула шаль у шеи, повернулась от окна. Не зная, чем себя занять, Клер прошлась по комнате, считая шаги. На столе лежала раскрытая книга, брошенная ею на середине. Клер подняла книгу, пробежала глазами несколько последних строк, и положила ее обратно. Ее совсем не интересовала придуманная жизнь, а настоящей она за свои двадцать лет так и не узнала.
- Я надену платье из белого атласа с голубыми цветами, а к поясу подколю букет фиалок, - слушала она голосок Аликс Гебриной, - мне так идет голубой! Вот и маменька говорит, и обещала дать мне нитку жемчуга, чтобы оттенить цвет волос!
Аликс была смуглая и черноглазая, как цыганка, но считалась чуть ли не первой красавицей. Клер не любила ее, как не любила всех задавак, хотя понимала, что ее нелюбовь вызвана скорее жизнерадостностью и яркой красотой Аликс, чем какими-то другими ее качествами. Не то чтобы Клер завидовала ей, она не могла завидовать Аликс из-за красоты, скорее всего они просто были слишком разные, чтобы понять друг друга. Вот и сейчас услышав ее голос, Клер взяла книгу и прошла в другую комнату.
- Клара Ивановна, к вам гости, - раздался голос старой горничной, Анфисы Никитичны, которая появилась сзади как всегда неслышно в своих мягких туфлях и неизменном белом переднике.
Клер обернулась. Она меньше всего была сейчас расположена принимать гостей, но подумала, что возможно, это хоть немного развеет ее скуку и тоску. Тоску? Она не тосковала, но больше никак нельзя было назвать то ощущение пустоты и скуки, от которого становится горько во рту.
- Кто, Анфиса?
- Кузьма Антонович пожаловали.
- Проси.
Она вернулась в гостиную и облокотилась о стол тонкой рукой. Шаль сползла ей на плечи, и один ее конец упал на пол.
Многие считали, что Клер не понимает своей красоты. Но они ошибались. Клер прекрасно понимала, насколько она красива. Ей неустанно повторяли это все, кто видел ее, все, кто был в нее влюблен. Ей присылали цветы совершенно незнакомые люди, ей посвящали стихи, ей признавались в любви. Возможно, она именно потому и согласилась на помолвку с полковником II гусарского полка Его Императорского Величества Кузьмой Антоновичем Севереным, что он совершенно явно не был в нее влюблен. Он не писал ей стихов (он вообще их не писал), не смотрел измученным взглядом голодного пса. Их отношения можно было назвать товарищескими, и Клер нравилось то, что только с Кузьмой Антоновичем она могла разогнать свою вечную скуку. Когда он входил, она ощущала будто бы свежую струю воздуха, которая напрочь разгоняла горький мрак вокруг нее.
Вот и сейчас она обрадовалась его приходу. Он был старше ее на десять лет, темноволосый, с бакенбардами и широкими бровями, сросшимися на переносице. За эти брови ее сестра прозвала его берсекром, но Кузьма Антонович не обиделся, а вроде бы даже загордился. Ольгу он постоянно поддразнивал, за что та на дух его не переносила и за глаза называла занудой.
Кончено, на взгляд Ольги он и был занудой. Он постоянно говорил о чем-то более серьезном, чем балы и маскарады, платья и жемчужные ожерелья. Но Клер находила его общество интересным. Целыми часами они могли говорить обо всем на свете, и всегда их взгляды совпадали. Три года назад они объявили помолвку, и между ними был заключен тайный договор, который Клер называла Тайным пактом, о том, что помолвка может быть расторгнута при желании одной из сторон. Поклонники ее об этом не знали, а ее несвобода сильно мешала им приходить каждый день с предложениями руки и сердца одно нелепее другого. Родители Клер были тоже довольны, так как Кузьма Антонович был им сосед по имению, которое по завещанию отходило Клер, и после свадьбы оба имения должны были объединиться в одно. Оставалось только гадать, зачем помолвка нужна была самому жениху. Толи ему льстило, что за него согласилась выйти такая красивая девушка, которая могла бы сделать благодаря своей внешности намного более выгодную партию, толи он скучал, толи еще что. Но он был доволен, и все вокруг были довольны, поэтому жили ожиданием свадьбы, которую Клер обещала назначить на следующий год. Она сама не знала, что ее удерживает от замужества, но старалась протянуть с ним как можно дольше. Может быть, она надеялась встретить любовь, в которую уже давно не верила.
Клер обернулась, смотря на дверь. Она прекрасно знала, что в этой позе, полу небрежной полу изящной, но в любом случае хорошо продуманной, она представляет собой прелестную картинку. Высокая и стройная, в голубовато-сером платье с черным шитьем вдоль подола, с черными блестящими волосами, убранными в две косы, обмотанные вокруг головы, с огромными черными глазами на бледном узком лице с острым подбородком и прямым носом, Клер могла затмить своей меланхолической красотой любую даже самую прекрасную женщину. Кузьма Антонович ее не любил, и, хотя это ее полностью устраивало, все же Клер немного задевало такое равнодушие, и она делала все, чтобы покорить не только его ум, но и его сердце. Иногда она думала, что тут же рассталась бы с ним, признайся он ей в любви, и от этого игра становилась еще более интересной.
Кузьма Антонович вошел и поклонился с присущим ему одному изяществом, поднес ее руку к губам.
- Вы прекрасны как никогда, Клара Ивановна, - он улыбнулся, и Клер показалось, что он посмеивается над ней, как над ее сестрой, - надеюсь, вы не скучали без меня так отчаянно, как умеете только вы одна.
Она вскинула голову:
- Скучала, - призналась она, пожимая его руку и приглашая пройти с нею в чайную, где расторопная Анфиса Никитична уже накрывала столик, - я думала… вы будете смеяться, - она опустила глаза и тут же вновь посмотрела на него, - я думала о том, что каменным нимфам должно быть очень холодно в нашем климате, ведь они совсем раздеты…
- Они, наверное, скучают по своей солнечной Греции, - совершенно серьезно ответил Кузьма Антонович, - вы и об этом думали?
- Да, да, - обрадовалась Клер, - мне вдруг стало так жалко их, иностранок! Они здесь чужие… как и я…
- Вы? Почему же?
Клер стала разливать чай, сделав знак Анфисе Никитичне оставить их одних.
- Я сегодня смотрела на дождь, и мне было очень грустно, пока вы не пришли, - Клер посмотрела на него сквозь ресницы, - а все… Мама играет на фортепиано, поет, с ней Марфа Семеновна, тоже поет и смеется. Ольга пригласила подруг, они обсуждают свои наряды, которые наденут в воскресение на прием у Саниных. Им весело. Даже горничные смеются и радуются жизни… Только меня ничего не радует. И никому нет до меня дела.
Глаза их встретились. Две пары черных глаз. Только глаза Клер были темнее, черные, как сама чернота. А глаза Кузьмы Антоновича, более светлые, немного насмешливые, с веселыми искорками в глубине, по сравнению с ее глазами казались звездным ночным небом.
- Но вас ведь радует мой приход, - сказал он и усмехнулся, но не зло, а как-то дружески.
- Конечно, - улыбнулась она, сжимая его руку своей, - но у меня нет подруг, и даже моя родная сестра постоянно обзывает меня бастардессой! Как я могу любить ее, если она совсем не любит меня?
- Ваша сестра еще слишком юна, чтобы понимать, что она делает. Она завидует вам, вашей красоте, даже вашему происхождению. Ей кажется таким романтичным происхождение от какого-то неизвестного маркиза, даже если и незаконное.
- Но ведь она всему городу разболтала, что я ей не сестра!
- Это только придает вам романтический ореол. Ведь вы наполовину француженка, к тому же дочь принца, тем более, что так божественно красивы!
- Моя мать считает, что я должна гордиться своим происхождением. Но я не считаю так. Бастардесса всегда бастардесса, даже если она прекрасна, как…
- …вы, - вставил гусар.
- Прекратите! – воскликнула Клер, - зачем вы дразните меня? Я постоянно думаю о своем настоящем отце. Матушка отказывается назвать его имя, так как поклялась хранить его в тайне… Уж лучше бы она вообще скрыла мое происхождение! Тогда, может быть, я не чувствовала бы себя такой чужой в своем доме!
Кузьма Антонович смотрел на нее толи с интересом, толи с удивлением.
- Но ведь ваша сестра все отдала бы, только бы быть на вашем месте! – сказал он, и Клер снова не могла определить по выражению его лица, говорит ли он правду, или просто смеется над ней, - она все на свете отдаст, чтобы получить вашу красоту и вашу загадку. Ведь в ее жизни никакой загадки нет. Только платья с воротниками, расшитыми жемчугом.
Клер рассмеялась. Ей вдруг стало легче, как становилось всегда в обществе своего нареченного жениха. Она отпила глоток из чашки и поставила ее на стол, звякнув ею о блюдце.
- Кстати, я собираюсь надеть платье из зеленого атласа, и к нему приколоть на волосы зеленые перья райской птицы. Что вы скажете по этому поводу? – задорно улыбнулась Клер.
- Скажу, что получу пару вызовов на дуэль. Но мне не привыкать. Честно говоря, я не истребим, так что надевайте, что вашей душе угодно. Я сумею защитить вас в любом наряде.
Теперь они засмеялись вместе, и Клер услышала, как приоткрылась дверь в гостиную Ольги. Видимо, девушки заинтересовались их беседой. Она повела глазами в сторону двери, и Кузьма Антонович вдруг заговорил совершенно скучным серьезным голосом, каким и положено говорить приличному зануде:
- Прошу заметить, Клара Ивановна, что когда Иван Грозный приказал казнить боярина Кошкина, общинных земель в России уже не существовало. Земли располагались черезполосно, но принадлежали они почти все не свободной общине, а разного рода помещикам, которые имели право поступать с ней по своему разумению. И, как вам известно, ценнейшая Клара Ивановна, царь Иван Васильевич раздавал земли казненных им бояр своим опричникам и другим близким к его персоне людям…
За дверью раздались смешки, после чего тихие шаги и шуршание платьев направились в сторону гостиной, дверь закрылась, и наступила тишина. В этот момент Клер и Кузьма Антонович так и покатились со смеху, и смеялись до слез, не в силах остановиться в течении нескольких минут, пока Клер не перевернула чашку, и не стала звать Анфису Никитичну, чтобы та прибрала и унесла приборы.

Глава 2.

Вечером субботнего дня Клер сидела в кресле в своей спальне, держа на коленях книгу. Книга была раскрыта все на той же странице, что и несколько дней назад. Пальцы Клер перебирали листы, но глаза ее почти не мигая смотрели на пламя свечи. Сегодня, после долгого разговора с отцом, Иваном Семеновичем, она снова и снова вспоминала свою жизнь.

Мадам Элен, или Елена Рудольфовна Витьева, теперь носившая фамилию Велецкая и бывшая почтенной матерью семейства, когда-то вела жизнь не такую спокойную и умиротворенную, как в последние годы. Даже и сейчас лицо ее сохранило следы былой несравненной красоты, которой она пользовалась гораздо больше и гораздо выгоднее, чем ее меланхоличная дочь Клер. В молодости она попала в Париж, где встретила и полюбила одного из самых знатных и красивых (по ее словам) мужчин на свете, некоего маркиза, имя которого она поклялась по неизвестной причине хранить в тайне, и тайну эту хранила до сих пор. Но самый знатный и благородный мужчина в мире, узнав, что его малознатная подруга в положении, оставил ее не произвол судьбы, что она ему тут же простила, поняв всю деликатность его положения. Она, будучи женщиной рассудительной, приняла предложение одного из своих поклонников, и вместе с ним вернулась на родину в виде замужней и благородной дамы. Ее муж понял свою ошибку не сразу, но в течение всей жизни ни разу не упрекнул свою жену ни в чем, и, более того, пережив разочарование и будучи человеком спокойным и терпимым, предпочитал во всем потакать супруге, чем иметь дело с ее плохим настроением.

Имея такого мужа и такую возможность забыть своего маркиза, любая женщина никогда бы и не заикнулась о нем дочери, но мадам Элен не в меру гордилась своей связью со столь знатной особой. Видя, что дочь ее с каждым годом все более напоминает чертами отца, и решив, что девочка будет гордиться им не менее матери, она сама раскрыла тайну перед двенадцатилетней Клер.

Как это ни странно, но Клер с самого детства была больше привязана к отцу, чем к матери. Она никогда не считала его ничтожеством, как мадам Элен, наоборот, он был для нее образцом для подражания. Сам же Иван Семенович, казалось, так же любил свою приемную дочь, и всегда был к ней добрее и любезнее, чем к своей собственной.

Как гром среди ясного неба поразила Клер весть, что этот спокойный и добрый человек – не ее отец. Мадам Элен пыталась внушить дочери, что они с ней принадлежат к высшей породе людей, только Клер никак не могла понять, почему. С тех пор она стала сторониться отца и матери, избегать сестру. Она чувствовала себя, приемышем в чужой семье, и никакие попытки Ивана Семеновича загладить вред, причинный Клер ее матерью, не имели успеха.

Долгое время она не смела поднять на него глаз, а сестра, более удачливая, чем она, так как была законной дочерью своего отца, приняла ее стыд за гордыню, после чего решила, что Клер – зазнайка, и ничего от нее хорошего ждать не стоит. И только один человек понял, что она мучительно стесняется своего «знатного» происхождения. Это был Иван Семенович.

Дружба их восстановилась через три года, когда Клер привыкла к новой роли. Она, не имевшая подруг из-за своей вдруг расцветшей красоты, и не интересовавшаяся окружавшими ее воздыхателями, чувствовала себя одинокой и ненужной собственной семье. Мать не понимала, как можно не поощрять и не сталкивать между собой поклонников, не могла простить дочери ее холодности. Ольга, не слишком красивая и не слишком умная, не могла простить Клер ее красоты. Мадам Элен, когда-то считавшая старшую дочь верхом совершенства, теперь любила младшую, которая понимала ее, и с которой она быстро нашла общий язык.

Клер думала об отце, который сделал ей столько добра, и никогда не попрекнул ее этим маркизом. Ольга только и делала, что звала ее м-ль маркизой, а мать говорила с ней только по-французски.

Оказавшись в полном одиночестве в доме своей матери, Клер рано пристрастилась к чтению. Она читала все, что попадало ей под руку в большой библиотеке, собранной Иваном Семеновичем в их доме в Малой Глади, что в Тверской губернии. По своей воле Клер вообще никогда не выезжала из деревни, где вокруг барского дома стояли высокие березы, а прямо за домом начинался лес. Если пройти по дорожке, пересечь поле, где летом крестьяне косили траву, и перелесок, то можно было оказаться на берегу небольшого озера. Здесь Клер обычно пряталась с книгой от своей гувернантки мадам Ле Мансиль. У нее был заветный мысок, где она садилась у самой воды, и ветви плакучей ивы скрывали ее от посторонних глаз. В Петербурге Клер очень скучала по своему озеру. Она терялась в дебрях каменных домов, в гуле голосов и стуке колес.

Шаги за дверью и тихое хихиканье вдруг отвлекли ее от размышлений. Она прислушалась. Кто-то поворачивал ключ в замке ее двери. От удивления Клер сначала сидела не шелохнувшись, потом поднялась и быстро юркнула за портьеру. Через несколько секунд дверь осторожно открылась, и в комнате раздались шаги. Зашуршали платья, от чего стало понятно, что вошедших двое, и что это женщины.

-Я же говорила, что ее нет, - раздался голос Ольги.

-Будем в это верить, - проговорила другая девушка. По голосу и манере странно выражаться Клер узнала Аликс Геберину, - давай скорее заканчивать, а то твоя сестра еще вернется.

Они принялись шарить по комнате, явно ища что-то, но не находя.

-Интересно, куда она его запрятала? – через некоторое время сказала Аликс, и голос ее был полон возмущения.

-Подожди, сейчас найдем. Ты точно уверена, что нам нужен этот шарф?

-Или что-то, что она только что сняла. Ты помнишь, в чем была Клер сегодня? Пояс там или шаль?

-Я помню только этот шарф, и еще перчатки, но они куда-то тоже пропали. Сестрица всегда слишком аккуратна, так просто вещи не бросает. Черт возьми, не знаю, что делать!

-Давай попробуем завтра, может быть, успеем до вечера?

-Да нет. Эта мадам сказала, что ей нужны сутки. Ты что, хочешь, чтобы и майор Патов был у ее ног? Я столько времени убила, разводя их пути, что будет очень обидно, если в самый важный момент он тоже потеряет голову от маркизы!

-Слушай, за что тебя Бог наказал, дав такую сестру, которая к тому же не желает выходить замуж и постоянно стоит у тебя на пути?

Ольга вздохнула.

-Видимо, Он хочет испытать мое терпение и милосердие. Но мне не попасть в Рай. Терпеть ее не могу!

Клер молчала, слушая не самые лестные отзывы о себе, и размышляя о том, стоит ли выйти из своего укрытия. Пока она думала, что скажет сестре, застукав ее с поличным в своей комнате, Аликс вдруг издала радостный возглас, и обе девушки выбежали из комнаты. Клер задумчиво посмотрела в окно, потом отдернула портьеру и закрыла распахнутую дверцу шкафа, предварительно убедившись, что похитительницы нашли то, что искали – синий шарфик с бисерной вышивкой, который сегодня ей подарил Кузьма Антонович. Клер показывала шарфик матери, и, видимо, Ольга запомнила его.

Бедная Ольга, подумала Клер, ее можно понять. Быть сестрой меланхоличной красавицы – это сведет с ума не только такую импульсивную и взбаломошенную девушку. Каково ей постоянно слышать: «Ольга, ваша сестра ангел! Передайте ей, что я восхищен ею, что я никогда не видел никого прекраснее!» «Клара Ивановна просто свела меня с ума! Нет на свете, клянусь вам, Ольга, девушки прекраснее вашей сестры!». И в лучах красоты Клер никто и никогда не видел, хороша ли Ольга. Ольга не обладала яркой внешностью, но была достаточно миловидна. У нее были красивые светлые глаза и русые волосы, которые она завивала кольцами. Но разве могла она, да и та же Аликс, сравниться с красавицей Клер!

Интересно, зачем им мой шарф? – подумала Клер, но тут же выкинула из головы этот вопрос. Надо, пусть берут. Проще было бы, если бы они просто попросили дать им этот шарф, а не выкрадывали его, как воровки. Но, видимо, им казалось, что так романтичнее. Поднимать шум из-за какого-то шарфа с бисером ей не хотелось, поэтому Клер снова села в кресло и положила перед собой книгу. Но читать совсем не хотелось. Ничего не хотелось. Клер откинулась на спинку кресла. Зачем она вообще живет на свете, если ей так скучно жить?

Глава 3.

Бал в доме Саниных представлял собой нечто среднее между ярмаркой невест и салоном для пожилых дам. Санины, как всегда, пригласили чуть ли не весь город, поэтому в прихожей было не протолкнуться, и лакеи сбились с ног, желая как можно быстрее снять с дам дорогие манто, а у господ забрать плащи и трости. Мадам Элен, Ольга и она, Клер, уже сняли верхнюю одежду и ожидали своей очереди быть представленными гостям. Ольга вертела головой так, что, казалось, та скоро оторвется от ее тонкой шеи или повернется вокруг своей оси. Но, толи майора Патова нигде не было, толи Ольга хотела видеть кого-то другого, поиски ее оказались напрасны. А вот Клер неожиданно почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд. Привыкшая давно к тому, что на нее постоянно все смотрят, она постаралась отключиться от этого взгляда и не обращать внимания, но не смогла. Спасло ее только то, что в тот момент, когда она уже готова была обернуться, объявили их фамилию, и Клер оказалась в огромной бальной зале, где сияли зеркала, делая залу еще больше, а толпу еще более жуткой.
Несколько молодых людей тут же выделились из толпы и, чуть ли не пихаясь локтями, поспешили окружить Клер в плотное кольцо, из которого, знала она, не так-то просто выбраться. Но ей это все же удалось минут через двадцать, когда Клер пообещала каждому по частичке внимания: кому-то танец, кому-то разговор на балконе, в романтическом свете фейерверка. Не оставил ее только один ухажер, у которого Клер подметила явные признаки любовной горячки: щеки его пылали, а глаза светились лихорадочным светом. Он был блондин, совсем еще молодой и слишком пылкий, чтобы оставить Клер в покое. Она с самого начала пыталась вспомнить его имя, но оно, хоть и вертелось у нее на языке, никак не хотело вспоминаться. Единственное, что она могла сказать наверняка, что имя у него не русское, так как он немец (или поляк?), а фамилия вполне нормальная.
- Я должна поздороваться с хозяйкой, - попыталась отделаться от него Клер, но это оказалось не так-то просто.
- Тогда разрешите сопровождать вас.
Она покачала головой, но ничего не сказала. Время научило ее быть корректной с влюбленными молодыми людьми, и, решив, что проще согласиться, чем сопротивляться до конца и обидеть человека в таком состоянии, Клер больше не настаивала. Черт его знает, что он подумает, и что сделает, если она будет слишком резка. Ее наметанный глаз сразу выделял из толпы поклонников и тех, кто играет, и тех, кто испытывает истинные чувства. И теперь, видя, что Блондин, как она пока окрестила его до выяснения имени, способен на любую глупость, Клер решила держать его при себе, но так, чтобы он не вздумал лелеять какие-то надежды.
Но кто же смотрел на нее тогда, в коридоре? Клер достаточно быстро выкинула из головы эту мысль, но тут снова ощутила на себе странный тяжелый взгляд. На этот раз она обернулась. Но сначала увидела Ольгу, в ее ярко-голубом (трудно не заметить) атласе с белыми бабочками, и Аликс Геброву. Аликс, хоть и обещала быть в белом, надела светло-лиловое платье. Не было ни фиалок, ни жемчуга (неужели мать пожадничала, усмехнулась Клер), зато была шикарная алмазная брошь в виде семиконечной звезды. Это было дежурное бальное украшение Аликс, из чего Клер сделала вывод, что Аликс как обычно поцапалась с любимой матушкой перед самым балом.
Но ни Аликс, ни Ольга не могли заинтересовать Клер более, чем на один миг. Глаза ее почти сразу столкнулись с холодными серыми глазами молодого офицера, который беседовал с ними.
Как-то сразу Клер догадалась, что это и есть майор Патов. Он производил впечатление. И было как-то сразу понятно, что он привык к более блестящему обществу, и появился здесь только из праздного любопытства. По выражению его лица было видно, что он делает всем им огромное одолжение, отказавшись от приглашения, видимо, самой императрицы, и что они все должны быть ему благодарны за это всю оставшуюся жизнь. Клер он разглядывал тоже с любопытством, но более заинтересованно. Казалось, что он готов простить Саниным, что они заставили его появиться на этом балу, совершенно недостойном его присутствия. Потом он что-то проговорил, обращаясь к Ольге, и Клер с ужасом прочитала фразу по его губам:
- Прошу вас, Ольга, представьте меня вашей сестре.
Клер отвернулась, и оперлась о руку Блондина:
- Думаю, нам стоит найти место, где можно спокойно посидеть, - проговорила она, мысленно проклиная себя за это жестокое отступление от намеченного плана – теперь Блондин решит, что она готова влюбиться в него, а потом будет разочарован. Разочарование же чревато последствиями. О последствиях Клер хорошо знала, но сейчас старалась не думать об этом.
В глазах его появился фанатизм:
- О, конечно, Клара Ивановна, мы можем найти место в одной из боковых гостиных!
- Пойдемте же, мне хочется избавиться от толпы и сесть, - сказала она, одним глазом наблюдая, как на лице ее сестры появляется то стервозное выражение, которое свидетельствует о приближении истерики. Но майору Патову оно, конечно, ни о чем не свидетельствовало, поэтому он что-то говорил ей и Аликс, кивая в сторону Клер.
Клер же уже тянула своего влюбленного кавалера в сторону двери, слушая в пол уха, что он говорит ей что-то про счастье и радость, но не вникая в смысл сказанного. «Что я делаю? Что же я делаю?» – крутилось у нее в голове. А Блондин был вне себя от восторга, так как поверил, что сама Клер Велецкая согласилась уединиться с ним в малой гостиной.
В гостиной было не так людно, и даже один диван был пуст. Клер села на край этого дивана, сложила руки на коленях, ловя на себе удивленные взгляды матрон из соседнего угла. Своего кавалера Клер услала за лимонадом, а сама стала обмахиваться веером, когда в длинном коридоре заметила знакомую фигуру. Майор Патов не остановился, когда она исчезла из бальной залы, он пошел искать ее, как-то отвязавшись от поклонниц. Клер встала и осторожно юркнула в маленькую дверцу, которая, как она знала, вела в небольшую комнатку для слуг, а оттуда шла лестница напрямую в сад.
Ланин, Эрнест Ланин – вдруг вспомнилось ей. Да, так звали обманутого ею ухажера. Жаль его, но ничего поделать было нельзя. Очень уж не хотелось знакомиться с этим великосветским львом, охотником за красавицами. Много их она видела за те четыре года, что выезжала в свет.
В саду было холодно, и Клер остановилась на пороге двери. Моросил дождь, поэтому ей нужно было как можно скорее пробежать до следующей дверки, чтобы не очень промокнуть, и успеть до того, как объявят первый вальс, который она обещала Мише Арнову… или Денису Корнилову?
Клер смело шагнула под дождь и скоро оказалась у входа в другое крыло. Уже закрывая за собой дверь, она видела, как распахнулась та, откуда она только что улизнула, и в ярком свете свечей появилась фигура майора Патова. Подхватив платье, она взлетела вверх по лестнице, нашла будуарчик, где привела себя в порядок, и с первыми звуками вальса была уже в бальной зале, весьма довольная собой. Завтра она расскажет о своем приключении Кузьме Антоновичу, и они повеселятся вволю. Как жаль, что его нет сегодня на балу, чтобы защищать ее – Кузьма схватил легкую простуду, и с одобрения Клер остался дома, чтобы поскорее встать на ноги.
Ей стало не до смеха, когда она оказалась в бальной зале, даже Кузьма Антонович как-то сразу выветрился из головы. Первое, что она увидела, было разгневанное лицо матери.
- Где ты пропадала, негодница? – набросилась та на нее, - майор Патов желает с тобой познакомиться! Даже согласился пригласить тебя на танец! Я и Мария Никитична сбились с ног, разыскивая тебя по всему дому!
Клер закусила губу.
- А меня кто-нибудь спросил, хочу ли знакомиться с майором Патовым? – проговорила она, и опустила глаза, так как за спиной Елены Витальевны появился бледный и несчастный Ланин. Этого еще не хватало! – у меня все танцы на сегодня расписаны, так что не знаю, смогу ли я уделить ему внимание.
- Уже расписаны? – Елена Витальевна не смогла скрыть улыбки, так как всегда гордилась успехами дочери, хоть и не желала этого показывать, - дай-ка блокнотик!
Клер достала блокнотик и протянула матери. Та пробежала глазами заполненные строчки, убедилась, что мест и правда нет, после чего с удовлетворением отдала и посмотрела на дочь:
- И впрямь нет, - она нахмурила красивые брови, - но, возможно, он мог бы проводить тебя к столу…
- Меня провожает Иван Давыдов.
- Есть еще фейерверк…
- Александр Веймерг, - улыбнулась Клер, зная, что это имя произведет на мать впечатление.
- Хорошо, - сдалась Елена Витальевна, - это даже еще лучше. Патов должен понимать, что ты не можешь изменить то, что уже записано в твоем блокноте, - она кокетливо улыбнулась, - Это даже еще интереснее. Идем, я представлю тебя ему. Ты поговори с ним, только поскромнее, а когда зазвучит музыка, улизни с другим…
- Он нравится Ольге, - перебила мать Клер, - я не хочу…
- Но Ольга ему не нравится. Я ничего с этим не могу поделать, но она вообще мало кому нравится. Особенно рядом с тобой. Но ты должна сделать все, чтобы он пригласил нас к себе на обед. Ты знаешь, что он дает обеды по субботам? Нет? Так вот, там у него бывают даже члены царской семьи, да и вообще все, кто хоть чего-нибудь стоит. Ты же не хочешь всю жизнь бывать только в таких дырах, как у Саниных…
Раньше никогда Елена Витальевна не считала, что дом Саниных – дыра, отметила Клер, и почитала за честь получить приглашение к ним на бал, но теперь, видно, воображение ее уже рисовало ей сладкие картины счастья. Ей виделось, что она завсегдатайка обедов Патова, и представлялись искаженные завистью лица подруг. Клер же решила, что ноги ее не будет в доме этого человека, и с таким решением она позволила матери увести себя в другую часть залы, где майор Патов стоял у стены, ожидая их. Там же была Мария Никитична Санина, явно специально задержавшая начало первого танца, чтобы Клер была представлена ему как можно скорее. Она развлекала высокого гостя беседой, и Клер подумала, что нет ничего противнее этих торгов невестами, особенно когда тебя вот так ведут на демонстрацию возможному покупателю. Ей стало противно, особенно от того, что ее помолвку с Кузьмой Антоновичем в случае предложения майора Патова никто не посчитает серьезным препятствием. Единственное, на что ей оставалось надеяться, так это на то, что Патов не намерен пока жениться.
Майор улыбнулся, обнажив сверкающие белые зубы. Он был темноволос, но глаза его сияли сапфирами в обрамлении черных ресниц. Их представили по всем правилам, и Клер сделала глубокий реверанс, а он поклонился. Обычный лавеслас, подумала Клер, одновременно понимая, что внешность его произвела на нее впечатление скорее приятное.
- К сожалению, у моей дочери не осталось свободных танцев, но, я думаю, для вас она сумеет выделить несколько минут, - очаровательно улыбнулась Елена Витальевна, а Клер снова за ее спиной заметила Эрнеста Ланина, и снова совесть кольнула ее. Она просто так обидела молодого человека, и у нее не было даже танца с ним. Кажется, он никуда не записался.
Клер вынула блокнотик, якобы чтобы проверить, нет ли у нее свободного места, а на самом деле для того, что бы выяснить, записала ли она Ланина. Было и так ясно, что нет, но она, понимая, что теперь обречена на весь вечер развлекать Патова, проверила еще раз.
Когда ей было шестнадцать лет, она по глупости обидела одного такого влюбленного, после чего он застрелился прямо у нее в гостиной. Тот случай многому научил Клер, и, навсегда запомнив, до чего доводит людей страсть, она старалась делать все от нее зависящее, чтобы подобного не повторилось. А тут этот Ланин, как на зло, и ничего с ним поделать невозможно. Потенциальный самоубийца, видела Клер. Но понимала это только она, и матери ничего доказать было невозможно. Елена Витальевна сильно гордилась тем, что из-за красоты ее дочери человек покончил с собой, да еще таким романтическим образом. Просто она не видела, как его мозги стекают по зеркалу, думала Клер, а ей, Клер, он до сих пор являлся в кошмарных снах. И никакой Ланин не будет аргументом для мадам Элен, если ради него ее прекрасная дочь посмеет хоть на шаг отойти от такого жениха, как майор Патов.
Мария Никитична, видя, что все прошло просто великолепно, и что Клер майору понравилась, махнула музыкантам. Заиграла музыка, к Клер подошел ее первый партнер, как индюк надутый от гордости. Она оглянулась последний раз на Эрнеста Ланина, кивнула Патову и встала в круг.

Глава 4.

Как Клер и предполагала, Патов не дал ей больше ни шагу ступить без него. Мария Никитична что-то перетасовала, и за обедом они оказались рядом. Ланин же сидел где-то далеко, и Клер так и не нашла его среди гостей. И потом его тоже не было, так что, скорее всего, он сбежал с бала, где его так плохо приняли.

Клер вспомнила, что познакомили их месяца два назад на вечере у Лепишиных, и с тех пор его белая шевелюра постоянно попадалась ее на глаза. Он оказывался в тех же салонах, где появлялась она, прогуливался в парке недалеко от ее дома, и даже, кажется, присылал ей какие-то цветы. Диагноз был неутешителен, и этот молодой человек никак не лез у нее из головы, в то время, как она отвечала на любезности майора Патова. Его звали Андрей Сергеевич, он был остроумен и предупредителен, и, если бы мысли Клер не вертелись постоянно вокруг Ланина, она на следующий день могла бы сказать, что хорошо провела время.

На следующий день Клер могла только сказать, что ужасно устала. Кузьма Антонович все еще не выходил, и она думала, не сходить ли навестить его, но не могла себя заставить выбраться из дома. К тому же приехали две ее кузины, Ирина и Алевтина Самсоновы, от чего весь дом встал на уши. Клер пряталась у себя в комнатах и никого не принимала, ссылаясь на головную боль, что было истинной правдой. Вернее, голова у нее не болела, но могла бы заболеть, если бы ее заставили развлекать ее двух милых кузин.

Ирине было восемнадцать, и она была очень мила, а Алевтине, или Элле, как ее было принято звать, – двадцать три, и шансы ее на замужество ровнялись нулю. Трудно было бы придумать более несимпатичную девушку. Элла была очень высока и очень худа, ее редкие волосы имели тусклый рыжий оттенок, а руки лицо и грудь покрывали крупные веснушки. Элла давно смирилась со своим положением, и оставила все попытки подцепить кого-нибудь. Одевалась она скромно и с большим вкусом, умея даже скрыть частично свои недостатки, но с лицом ничего поделать было нельзя – на нем навечно застыло выражение серой мыши. Детское прозвище Норушка, идеально подходило ей.

Клер терпеть не могла своих кузин. Ирина вечно задавалась, и ужасно завидовала ей, а Элла сидела с отсутствующим видом или читала книгу.

- Клара Ивановна, к вам посетитель, - услышала она голос Анфисы Никитичны, и вышла из задумчивости.

- Я не принимаю, скажите, что у меня мигрень.

Клер проводила няню взглядом, потом взяла в руки вязание. Она еще к предыдущей неделе обещала связать три платьица для детей-сирот из приюта, над которым шефствовали Мария Никитична и Анна Рябушкина, но так и не закончила даже одного. Вдруг неожиданная мысль пришла ей в голову, и Клер вскочила с кресла, уронив вязание. Бросилась к окну.

Так и есть. Эрнест Ланин понуро выходил из ворот их дома. Клер спряталась за кружевную занавеску, но он, видимо, заметил мелькнувшую тень, так как замер, смотря прямо на нее, потом перешел дорогу, и облокотился о кружевные перила набережной.

Клер осторожно отошла от окна. Его нужно было принять, понимала она, но нельзя было посылать за ним слугу сейчас, когда он уже ушел. Что она скажет? Я сказалась больной, но узнав, что это вы пришли меня проведать, поняла, что исцелена, и мигрень вмиг оставила меня. Это она могла себе позволить только с Кузьмой Антоновичем, но не с Ланиным. Он воспылает слишком большой надеждой, а надежда в его случае еще хуже отчаяния.

В этот момент вошел Игнатич, служивший при Клер и Ольге кем-то вроде дядьки, старичок с острыми глазками, смотревшими из-под кустистых бровей, но весь такой аккуратненький, будто он родился не на крестьянском дворе, а, по крайней мере, в княжеских хоромах.

- Вот вам, Клара Ивановна, страдание еще одного несчастного сердца принесло, - проговорил он в своей странной манере выражаться. Клер знала, что он осуждает ее за ее поклонников, и никакие доводы его не убедят, что она делает это не со злобы, - бедный молодой человек, весь измученный амуром к вам, принес, и даже не обиделся, когда вы отказались его принять.

Игнатич поставил на стол перед Клер огромнейший букет белых роз.

- Спасибо Семен Игнатьевич. Не сердись на меня, я и правда не в силах никого принять. Видишь, даже к кузинам не выхожу.

- Это от придури, - он покачал головой, и направился к выходу, - этого не надо мучить, Клара Ивановна, он уже и так замученный. Глаза ввалились, слезы в горле стоят. Как Пашенька давешний будет, тогда …

Клер словно пружина подбросила, и она стукнула рукой по столику:

- Не смей вспоминать про него! – взорвалась она, - я его и так забыть не могу, еще твоих намеков мне не хватает!

- Как знаете, деточка, - поклонился старик, - как знаете, только не говорите, что Семен Игнатьевич зла вам желает. Предупредить хочу только, чтобы глазки ваши прекрасные от слез уберечь.

Клер промолчала, но когда Игнатич уже выходил из комнаты, сказала ему:

- Цветы в гостиную поставь. Мне и без них противно.

Он унес корзину, а Клер позвонила Валюше, своей горничной, чтобы та помогла ей одеться. Через полчаса Клара Велецкая вышла из дома с намерением невзначай встретиться со своим поклонником и повлиять на его настроение. Если бы кто-нибудь узнал об этом ее намерении, то долго бы и весело смеялся. Поэтому всем она сказала, что собирается навестить Кузьму Антоновича, и взяла с собой только Валюшу, благо Кузьма Антонович жил всего в десяти минутах ходьбы от дома Клер.





...

День был тихий и туманный. Клер и Валюша вышли из дома, закутавшись в теплые плащи. Первым делом Клер взглянула в сторону решетки, и тут же заметила светловолосую фигуру Ланина, который пристально смотрел в их сторону.

- Я должна поговорить с ним, - Клер кивнула в сторону поклонника.

- С Ланиным?

- А ты его откуда знаешь?

Валюша усмехнулась:

- Так он же уже давно вокруг дома ходит, цветы носит, да со мной знакомится, да все с конфетами.

- А я почему ничего не знаю? – воскликнула Клер.

- Да вы, барышня, его никогда не замечали, не принимали, и не спрашивали о нем.

Это была истинная правда. Клер вздохнула:

- Пашенька это. Чувствую я их, Валя.

- Да неправда! Вы в каждом Пашеньку видите.

- Не в каждом. Я их боюсь. Я их по глазам вычисляю. Знаешь, этот точно Пашенька. Я его как вижу, так и слышу свой крик, когда тот пулю в голову себе пустил. И маменьку его вспоминаюКак та на меня смотрела, исподлобья. А потом благословила. Лучше бы она ударила меня!

Они свернули в переулок, прошли еще несколько домов. Валя обернулась и коснулась Клер рукой.

- За нами идет.

- К садику сворачиваем. Я пошлю тебя в магазин, а сама подожду у фонтана.

Валя кивнула.

- Если что, жди здесь, я сюда вернусь.

- Хорошо, барышня.

Дойдя до садика, затерявшемся среди каменных домов, Валя отправилась за покупками, а Клер села на скамейку около фонтана, кутаясь в плащ. Было холодно и промозгло, но она терпеливо ждала, пока маячивший вдалеке молодой человек наберется мужества для того, чтобы подойти и заговорить с ней.

Пашенька появился в ее жизни, когда ей стукнуло шестнадцать лет и она стала выезжать в свет. Он был мечтой многих девушек, но сам мало обращал на них внимания.. Он писал хорошие стихи и пьесы о несчастной любви, которые с удовольствием ставили в Александринке. Словом, талантливый молодой человек, много размышлявший о счастье человечества и от этого склонявшийся к либерализму.

Клер он писал стихи, и сочинил поэму в ее честь, которую потом печатали все известные журналы. Но ей он не нравился, и, совсем еще юная и неопытная, она заняла неприступную и ехидную позицию. Что бы Пашенька ни делал, Клер безжалостно высмеивала его, не стесняясь присутствия посторонних. Она водила его за нос, обещала и никогда не держала своего слова, играла и вертела им, как хотела. Сначала такая безраздельная власть ей нравилась. Потом ее начал утомлять вечно несчастный вид измученного поэта, и она прозвала его Пьеро. Позже один его вид стал просто бесить ее, и, в конце концов, Клер решила серьезно поговорить с ним и попросить оставить ее в покое.

Этот разговор состоялся. Пашенька стоял на коленях и умолял не прогонять его, а Клер старалась как можно сильнее его уязвить. Он ушел, а она приказала больше никогда его к ней не пускать.

Но однажды он все же оказался в ее гостиной. Бледный и худой, как скелет, с ввалившимися щеками, Пашенька стал спрашивать, чего такого он сделал, что Клер так сердится на него.

- Ничего такого, - ответила Клер, - просто я не хочу вас видеть. Вы надоели мне.

- Если вы не позволите мне видеть вас … чего вам стоит? … я покончу с собой, - сказал он совершенно серьезно, но Клер лишь пожала плечами.

- Это дело ваше, - сказала Клер, - я тоже имею право выбора. А вас я не хочу видеть. От одного вашего вида молоко киснет.

- Это ваша вина. Вы издеваетесь надо мной. Я ничего не прошу у вас, кроме как только права видеться с вами.

- Хорошо. Если вы оставите меня в покое, то можете приходить на четверги моей маменьки. Я иногда тоже там бываю, если все остальное еще скучнее, чем болтовня ее кумушек.

- Благодарю покорно. Я не старая кумушка вашей матери.

- Ну…, поэты там тоже бывают. Вы будете просто находкой Елены Витальевны.

Больше Клер никогда не бывала на этих четвергах. Она всегда могла найти причину, уклониться от настойчивых уговоров матери.

Однажды она просто сослалась на головную боль, и весь вечер собиралась провести читая в постели. Но Пашенька сумел, тем не менее, исчезнуть из гостиной, и неожиданно возник в дверях спальни Клер.

Она еще не ложилась. В домашнем легком белом платье шестнадцатилетняя Клер казалась чуть приоткрывшимся бутоном белой розы. Розы с острыми иглами-шипами.

Объяснение было недолгим. Пашенька попросил прощения у нее за все, что он сделал ей плохого. Видимо, много всего, предположил он. Клер слушала, держа книгу в руке, и готовая запустить ею в неугодного поклонника.

- Послушайте, чего вы хотите? Я не обещала бывать на этих занудных вечерах, когда молодым и не очень бездарщинам полагается читать свои вымученные стихи, а остальным, ничего в поэзии не понимающим клушам, бурно выражать свой восторг!

Он смотрел на нее как-то странно, и у Клер появилось в тот момент какое-то странное чувство, похожее больше всего на чувство самосохранения. Глаза ее поклонника горели лихорадочным огнем, а щеки ярко пылали. Она вдруг смягчилась и хотела уже предложить ему спуститься вниз и потосковать вместе. Но слова, которые готовы были сорваться с ее губ, так никогда и не были произнесены.

- За что же вы меня так … ненавидите? – спросил он, - я же молюсь вам, как иконе… как Богородице поклоняюсь!

Он резко шагнул к ней, взял за плечи.

- Никогда, Клара, слышите, никогда! Не делайте больше этого! Не издевайтесь над искренним чувством!

Тут, заподозрив недоброе, Клер попыталась схватить его за руку, но словно пружина отбросила Пашеньку назад к двери. Он выхватил пистолет, и девушка замерла не месте.

- Вы хотите убить меня?!! – она попятилась, но Пашенька только улыбнулся.

- Не бойся. Не тебя.

Он поднес пистолет к виску, и спустил курок.

Грянул выстрел, и вместе с ним Клер услышала свой крик. Пашенька уже лежал на полу, руки его были раскинуты, а что-то жидкое, смешанное с густой алой кровью растеклось брызгами по зеркалу в углу комнаты. Клер все кричала. Прибежал Игнатич, слуги столпились около тела, а Клер все кричала. Не умолкая, не переставая, не слушая и не слыша никого, Клер кричала. А когда сорвала голос, то хрипела. Она отбивалась от тех, кто пытался увести ее в другую комнату, и кричала. Она кричала, когда прибежала мать, когда прибежала разбуженная Ольга, когда ворвался в комнату Иван Яковлевич. Мать тоже закричала, но не так громко, и для эффектности упала в обморок, но никто не обратил на нее особого внимания.

Даже теперь, сидя на скамье у фонтана и ожидая Ланина, она прекрасно помнила этот свой крик. И холод, сковавший сердце, от которого она до сих пор не могла избавиться. Потом она долго болела, и почти год провела в своей деревне. Врачи прописали ей отдых, но мать постоянно устраивала приемы даже в их глуши, пытаясь заставить дочь как можно скорее прийти в себя. Дом полнился от соседей, а Клер боялась поднять глаза на любого человека мужского пола. Мать ее сердилась, считая, что она должна бы гордиться тем, что из-за нее произошло самоубийство, да еще так романтично. Но Клер не разделяла подобного мнения, тем более не видела здесь ничего романтичного. Даже окончательно оправившись, она постоянно боялась кого-нибудь обидеть, и достаточно быстро обрела ту женскую мудрость, которой редко обладают даже самые опытные дамы.

Глава 5.

Где же Ланин? Она обернулась, готовая уже подать знак Валюше, но тут заметила его недалеко у себя за спиной. Заметила, и, вместо того, чтобы гордо отвернуться и сделать вид, что они незнакомы, улыбнулась и поманила его рукой. Ланин явно не знал, что ему следует дальше делать. Он стоял на дорожке среди опадающих листьев и смотрел на Клер. Но, увидев ее знак, приободрился, шагнул вперед.

Клер совершенно отчетливо вдруг поняла, что сделала что-то не так. Она еще не знала, что именно, но острое чувство опасности защемило ей сердце.

«Надеюсь, он не собирается стреляться прямо здесь и сейчас», - промелькнула у нее мысль.

- Как хорошо, что мы так вот случайно встретились! - проговорила она, вставая ему на встречу и протягивая руку.

Она видела, как вспыхнули его щеки. Слишком уж радостно. Поэтому Клер решила, что просто необходимо добавить в бочку меда кувшин дегтя. Такой большой кувшинчик.

- Вы и представить не можете, как я счастлив видеть вас! – Ланин сжал ее руку, - я так редко вижу вас, а наедине, так вообще впервые!

- Я хочу попросить прощения за то, что так невежливо обошлась с вами вчера, - она немного смущенно взглянула на него.

- О, нет никакой необходимости просить прощения, Клара Ивановна!

- Но все же я была не права, - она усмехнулась, - маменька во что бы то ни стало решила познакомить меня с великосветским львом, так что пришлось удирать. Правда, это все равно не помогло.

- Да, я видел, как вы беседовали с этим майором, за которым охотятся мои кузины.

- И ваши тоже? – засмеялась Клер, - представляю, как они злы на меня! Уж не меньше моей сестрицы Ольги!

- Что верно, то верно!

- Маменька всегда умеет воспользоваться отсутствием Кузьмы Антоновича! – ввернула Клер свой кувшинчик дегтя. По ее опыту, имя ее жениха действовало на воздыхателей, как холодный душ. Но на этот раз эффект был гораздо слабее, поэтому она решила добавить: - я как раз иду проведать его, да вот моя горничная куда-то запропастилась!

- Если пожелаете, я могу немного проводить вас, а Валя потом нагонит.

Клер вскинула брови, но не стала спрашивать, откуда он знает, как зовут ее горничную. Во-первых, она и так знала ответ, во-вторых, это был некорректный вопрос. Хотя со стороны Ланина тоже было некорректно иметь такие знания.

- Было бы совсем неплохо, - вместо этого проговорила она, - здесь рядом, но мне не хотелось бы затруднять вас.

- Что вы, Клара Ивановна! Для меня это такая честь!

Она прекрасно знала, что он ответит именно так, но не могла отказать себе в удовольствии.

Некоторое время они шли молча. Клер опиралась на его руку, и тайком рассматривала своего поклонника. Ему было лет двадцать, не больше. Светлые, почти белые волосы мягко спускались ему на плечи, а огромным голубым глазам, обрамленным длинными темными ресницами, позавидовала бы любая девушка. Клер мельком видела двух его кузин. Обе были так же светловолосы, но, видимо, вся красота в их семье досталась именно ему. Девушки не были некрасивы, но и только.

Прекрасно понимая, что теперь ей никуда не деться от Ланина, Клер прикидывала, как бы перевести его бурное чувство в подобие дружбы. Эта проблема занимала ее до самого дома Кузьмы Антоновича, и на обратном пути, когда она возвращалась домой в сопровождении Валюши.

- Теперь вам так просто не отделаться от него, - мудро заметила та.

Клер и сама это знала, но надеялась, что сумеет выкрутиться.

- Думаю, что если встречаться редко, но очень дружелюбно относиться к нему, то через месяц-другой он остынет, хотя бы немножко.

- И вы, Клара Ивановна, в это верите?

- Не очень, - честно призналась Клер. Но пока другого плана у меня нет. Возможно, такой метод, да еще и постоянные разговоры о Кузьме Антоновиче и сделают свое дело.

- Ага, если он не вызовет его на дуэль.

- Дуэли караются законом.

- И кому это мешало?

В вопросе Валюши был резон. Клер вздохнула, и поняла, что снова запутывается. А ведь еще был майор Патов. Чутье подсказывало Клер, что майор не намерен так просто от нее отступиться.



...

Клер, как всегда, была права. Вечером того же дня она услышала торжествующий крик матери, которой принесли приглашение на субботний обед, устраиваемый майором для узкого круга друзей. В приглашении стояли имена Ивана Семеновича и его дочери Клары Ивановны. Ни мадам Элен, ни Ольга там не значились, но победа от этого не становилась меньшей. И хотя до приема оставалось еще пять дней, Елена Витальевна с самого момента получения приглашения начала обрабатывать Ивана Семеновича, чтобы тот ради дочери согласился один вечер провести в приличной компании. Клер была очень благодарна Патову за то, что тот не додумался пригласить ее мать, так как в таком случае, жизни бы ей не было на этом вечере.

Вечера майора Патова славились тем, что приглашались туда самые разные люди, без соблюдения условностей. Приглашение приходило лично и не распространялось на семью. И если раньше он давал свои обеды в Москве, то теперь надолго перебрался в серый особняк на берегу Невы, но привычкам не изменил.

Клер, конечно же, была немного польщена приглашением. Она сама пошла к отцу и сообщила, что ее любопытство не позволит ей отказаться, и просила сопровождать ее. Только просьба Клер могла предотвратить назревающий скандал, и Ивану Семеновичу ничего больше не оставалось, как согласиться.

Подготовка к выезду Клер началась с самого того момента, как Иван Семенович дал слово Елене Витальевне. За два дня для Клер было сшито новое платье из голубого кружева, корсаж которого был расшит серебряным бисером. Нельзя было не признать, что платье было великолепно. К нему полагался легкий прозрачный шарф, голубой, как небо, и легкий, как облако, по выражению мадам Элен. В общем, Клер была экипирована по всем правилам искусства.

Ольга и Ирина, которых к Патову не пригласили, не упускали возможности уколоть Клер, называя ее между собой мадам майоршей, но делали это так, чтобы Клер непременно слышала. Клер готова была забиться в самый дальний угол, только чтобы ее оставили в покое. И, как на зло, оказалось, что Кузьма Антонович серьезно болен, и ей не разрешали навещать его, чтобы она тоже не заболела.

В доме непрерывно звучало имя майора Патова, ни на минуту не прекращались разговоры о предстоящем обеде. А утром субботы мать ворвалась в комнату Клер с рассветом, крича, что если она будет весь день спать, то не успеет собраться.

- Мне туда к вечеру, маменька, - сказала Клер, натягивая одеяло на голову.

- Ну и что? Нужно хорошо выглядеть! Для этого тебе непременно нужно прогуляться, принять ванну, хорошо пообедать и собраться! Уйма времени!

Клер посмотрела в окно.

- Там дождь, маман!

- Все равно, у тебя должен быть свежий цвет лица, какой бывает только после загородной прогулки!

- Загородной?! – Клер даже села в постели, - ни за что! Вы хотите, чтобы я пришла к Патову больная? Чихала весь обед?

Довод заставил Елену Витальевну задуматься.

- И правда, - сказала она, - но, если выйдет солнце, ты обещай мне погулять в Летнем саду. Там почти что лес.

- Обещаю, - Клер знала, что солнце точно не выйдет, и ей ничего не угрожает, - а теперь можно мне немного поспать? Вчера кузины до ночи приставали ко мне с вопросами. Я хотела бы выспаться, чтобы не зевать на обеде.

Этот довод так же показался мадам Элен весьма веским. Она покинула комнату дочери, но Клер уже не могла заснуть. Она немного почитала, потом встала и отправилась завтракать.

В семье Велецких не было приято устраивать совместных утренних трапез. Поэтому, когда Клер открыла дверь маленькой столовой (была еще большая, где мадам Элен давала обеды), то была очень недовольна, обнаружив там задумчиво уставившуюся в книгу Эллу.

- Доброе утро, кузина, - сказала Клер, поняв, что Элла ее заметила, и скрыться не удастся.

- Доброе утро, - Элла отложила книгу. Клер подумала, что она так же не против, чтобы ее оставили в покое, но правила хорошего тона заставляют их обеих терпеть присутствие друг друга.

Перед Клер появилась тарелка с легким салатом и тосты. Элла молча доедала свой завтрак, видимо, надеясь сбежать как можно скорее. Клер тоже надеялась, что та побыстрее исчезнет. Большой любви между кузинами никогда не было.

Но Элла, видимо, никуда уходить не собиралась. Она медленно потягивала кофе, закусывая шоколадом.

- Как тебе спалось перед таким событием? – вдруг спросила она.

Клер, не ожидавшая атаки с ее стороны, так как обе они, сколько она себя помнила, соблюдали пакт о ненападении, чуть не подавилась салатом.

- Прекрасно, - ответила она.

Элла немного помолчала. Потом проговорила:

- Ты знаешь, что Маша Ланина помолвлена со своим кузеном?

Клер уронила вилку.

- Ну и что? - спросила она.

- Тебя видели, прогуливающейся с ним в садике. Да и вообще не секрет, что он в тебя влюблен.

- В чем я виновна?

- Это все правда?

- Ты же знаешь, что да. Почему я должна тебе отчитываться?

Элла внимательно посмотрела на нее.

- Не должна, - примирительным тоном сказала она, - просто Маша сильно любит его.

Перед глазами Клер встал образ Ланина, такого, каким она видела его несколько дней назад. С тех пор он один раз появлялся, но не застал ее дома. Может, не поверил, и обиделся, думала она. Да, в него можно влюбиться, особенно, если тебе семнадцать лет, и ты постоянно видишься с ним с детства. Вдруг Клер пришла в голову озорная мысль:

- Как его отчество, Элла? – спросила она, довольная тем, как вытянулось от удивления лицо ее сестрицы, - я никак не могу вспомнить его.

- Алексеевич, кажется. У него мать – шведка, а отец из-под Вологды. Вот и получился такой красавчик.

- Согласна. Только везет же мне на этих красавчиков! Что, об этом говорят?

Элла недоверчиво стрельнула глазами в ее сторону:

- Да, после того, как Аликс заметила тебя с ним. Видимо, она думала, что ты наконец-то влюбилась. Вот Машка Ланина и устроила скандал. Сказала, что если он не прекратит к тебе таскаться, она утопится в Неве. И вообще, скоро свадьба.

- Когда? – спросила Клер, удивляясь, что это известие ее не обрадовало. Хорошо, что она избавится от очередного Пашеньки, но Ланин нравился ей. И она желала ему счастья. Было трудно предположить, что он будет счастлив с этой своей Машей, которая всю жизнь будет следить за ним и постоянно устраивать красавчику-мужу сцены ревности.

- Через неделю, в узком кругу. Дата назначена давно, но Ланин пытался увильнуть. Но после его встреч с тобой, них была бурная сцена, после чего Ланин сдался и принес себя в жертву миру. Может быть, он и хорошо к ней относится, но, на мой взгляд, Машка истинная стерва.

- Я про нее ничего не знаю, - сказала Клер, - кроме того, что она всю жизнь жила где-то в захолустье, а сюда приехала вместе с сестрой.

- Она за ним приехала, - усмехнулась Элла, - после свадьбы они отправятся в свою Финляндию, подальше от тебя и от соблазнов столицы.

- Не только в столице бывают соблазны, - пожала плечами Клер.

Повисло молчание. Потом Элла встала, готовая уйти, и оставить Клер наедине с нахлынувшими мыслями.

- Ты поосторожнее с Патовым, - вдруг сказала она.

Клер вскинула на кузину глаза.

- Почему?

- Ну, просто поосторожнее. Опасный он человек, - сказала Элла. Потом добавила, после недолгой паузы, - не нравится он мне, а интуиция меня редко обманывает.

Клер пожала плечами. А когда дверь за Эллой закрылась, повертела в руках кофейную кружечку, и вдруг, сама не зная, что на нее нашло, швырнула ее в стену. На стене осталось темное пятно от недопитого кофе, а белые осколки с печальным звоном посыпались на пол. Как только Кузьма Антонович поправится, они тут же поженятся и уедут как можно дальше от Питера, от мадам Элен и от Эллы, которых она в этот момент ненавидела всей душой. И от майора Патова, конечно. И от всех навязчивых поклонников, от которых одни проблемы. А самое главное, от Ланина.

В таком настроении вечером Клер облачилась в голубое кружевное платье, накинула на плечи голубой «облачно-небесный» шарф. Выслушав восхищенные возгласы своей матери, и дозу шипения Ольги и Ирины, она спустилась к ожидающей ее карете, где не в меру хмурый Иван Семенович ожидал ее уже в течении двадцати минут.

- Тебе очень нужен этот Патов? – первым делом спросил у нее отец.

- Совсем не нужен.

Тогда, может быть, нам сбежать пораньше?

Если получится. Я бы вообще туда не ехала, если бы ни маменька.

- А я, если бы ни ты.

Глава 6.

Клер никогда не видела ничего более впечатляющего, чем дом майора Патова. Огромный серый особняк на берегу Невы, со своей пристанью, с огромным парком, он светился огнями десятков окон. Внутреннее убранство говорило о огромном богатстве хозяина. Расписные потолки, золоченые двери, хрустальные люстры, зеркала от пола до потолка вызвали восторг у ценившей все прекрасное Клер. Она бы с удовольствием провела время, рассматривая картины, чем отправилась бы на обед, но выбора у нее не было.
Общество, собравшееся за столом, человек тридцать, не больше, было самым изысканным в городе, и, тем не менее, среди гостей присутствовало несколько человек, которых никак нельзя было отнести к сливкам общества. Елена Витальевна ни за что не одобрила бы того, что ее дочь сидит за одним столом с актрисой или чиновником самого низкого пошиба. А ведь именно такими были ее соседи: известная актриса Анна Дерге и никому не известный молодой человек в дешевом черном фраке. Анна Дерге была очень красива. Глаза ее были цвета морской волны, а волосы отливали золотом. Настоящая королева сцены, которую Клер неоднократно видела в разных постановках (в том числе и в пьесах, написанных Пашенькой). По каком принципу подбирались гости, осталось загадкой для Клер. Но больше всего она была поражена, когда с небольшим опозданием в комнате появился Эрнест Ланин вместе со своей невестой Марией.
Клер опустила глаза, и постаралась завязать разговор с неизвестным молодым человеком, который был ее соседом справа. С удивлением она отметила, что ее до этого откровенно скучающий отец завел беседу с дамой, сидевшей рядом с ним, и, видела Клер, беседа по-настоящему увлекла Ивана Семеновича.
Как бы она ни скрывала глаз, но от нее не укрылся взгляд Ланина, который тот на нее бросил. И не укрылась ненависть, вспыхнувшая в глазах Маши, перехвативший этот взгляд.
Элла была права, - подумала Клер, - стоит держаться от них подальше. И как ее угораздило попасть на вечер, где присутствовали они оба! И кто бы мог подумать, что именно Ланин и его невеста будут у Патова, куда приглашали только избранных!
Молодой человек, сидевший рядом с Клер, представился, как Антон Павлов. Он занимался физикой при университете, и ставил какие-то опыты, смысла которых Клер не поняла. Потом без всякого перехода Павлов спросил, к какой вере она принадлежит. Клер сказала, что она христианка.
- И верите в Христа? – спросил странный молодой человек.
- Ну да, - удивилась Клер, - кажется, христианство именно это и предполагает.
- То есть в наш просвещенный век вы верите в сказки? – спросил он то ли серьезно, то ли с ехидством.
- Получается, что так, - улыбнулась Клер.
- Это вызвано упорством в вере предков, упрямством или недостатком фактов?
- Личным опытом.
- То есть вы лично видели Христа и точно знаете, имеете доказательства, что Он – вознесся на Небеса?
- Кажется, вера, по учению Аквината, как раз то, что невозможно доказать, и что необходимо принять без доказательств разума, - снова улыбнулась Клер, которая никогда не была особенно религиозна, забавляясь странной беседой.
Молодой человек залился краской.
- Почему же вы верите какому-то древнему богослову, а не достижениям науки?
- Видимо потому, что привыкла доверять проверенным авторитетам, а не недавно изобретенным знаниям.
- Да это же устарело! Давно, уже шесть веков как устарело!
- Мне кажется, недавно папа признал томизм единственной истиной философией. Он не считает, что Фома устарел.
- Какое же дело православному человеку до того, что сказал папа?
- Я католичка. К тому же вы противоречите себе. Если вы утверждаете, что не верите в Христа, в Его Вознесение, то вы не можете называться ни христианином, ни православным человеком.
- Да я и не стремлюсь к этому!
- Тогда придумайте другой довод против папы.
Клер усмехнулась. Ей нравилось, что он снова покраснел, и теребит рукой волосы, размышляя, как бы лучше доказать ей своею правоту. Она бросила взгляд в сторону Ланина. Тот делал вид, что занят исключительно своей кузиной, но Клер чувствовала, как он напряжен. Видимо, его единственной мечтой было, чтобы Мария провалилась сквозь землю, оставив его, наконец, в покое. Павлов проследил ее взгляд, и на губах его заиграла мстительная улыбка:
- Знаете, почему Ланин так ласков со своей кузиной?
Клер вздрогнула, поняв, что он прочел ее мысли.
- Почему? – спросила она, понимая, что бессмысленно запираться и делать вид, что Ланин ее совсем не интересует.
- Если он не женится на ней, то останется без гроша. Так их дед распорядился, значит так тому и быть. И она тоже останется без гроша. Если она не пожелает выйти замуж на Эрнеста Михайловича, то приданного ей не видать. Хороша семейка, как вам кажется?
Клер отметила, что Элла что-то напутала с отчеством. По крайней мере, она сказала, что он Алексеевич.
- Повезло, - сказала она, - но ведь Мария влюблена в него, не так ли?
- Это трудно не заметить. Но он… Да вы знаете. Тем не менее, деться некуда. Он с детства терпеть не может Марию Ивановну, видимо, в знак протеста. И дал слово, что не женится на ней.
- А как же свадьба? Говорят, что все назначено.
- Да, интересно, как он выкрутится. Кажется, Мария из него веревки вьет.
Клер посмотрела на Марию. На первый взгляд она казалась миленькой, хоть и слишком молодой для замужества. Но, приглядевшись, можно было понять, что Мария обладает изрядной силой воли и большой долей стервозности, сочетание чего обычно помогает девушке всегда добиваться желаемого.
- Если выкрутится, то он достоин всяческого уважения, - проговорила Клер.
Когда обед был завершен, а гости перешли в отделанную голубым бархатом гостиную с золотой лепниной на потолке, хозяин предложил потанцевать. Эта идея была радостно одобрена гостями, и музыканты, до этого игравшие что-то лиричное, заиграли вальс. Первыми среди танцующих появились Эрнест и Мария Ланины, потом, к удивлению Клер, она увидела, как отец пригласил свою соседку. Это была дама за сорок, но выглядящая гораздо моложе. Звали ее Ирина Орлова, и фамилия говорила сама за себя. Впервые за многие годы Клер видела, как отец танцует, и как он смеется. Не натянуто и горько, а весело, как двадцатилетний мальчишка. Клер пошла танцевать со своим физиком, а сам майор пригласил ее соседку, актрису. Никаких взглядов майор Патов на Клер не кидал, разговоров не заводил, и Клер окончельно расслабилась. Что-то было не похоже, что он очень опасен, и что он станет преследовать ее своими предложениями. Весь небольшой зал был заполнен вальсирующими парами, и Клер вдруг поняла, что давно не испытывала такого удовольствия от танцев. Ее обычная меланхоличность оставила ее, и Клер подумала, что не переживет, если ее больше не пригласят на вечер к Патову.
После танца Клер отправилась в дамскую комнату, чтобы отдохнуть и поправить прическу. А когда решила выйти обратно, то услышала, как где-то рядом ссорятся двое.
- Теперь я понимаю, почему ты не хотел пригласить меня на этот вечер, - чуть ли не шипела женщина, и Клер угадала, что голос принадлежит Марии Ланиной.
- Совсем не по той причине, по которой ты думаешь! - ответил мужчина, и Клер узнала в нем Эрнеста.
- Я тебе не верю, Эри! Все знают, что ты таскаешься за маркизой, как привязанный, забывая, что я твоя невеста!
- Мы уже говорили об этом, Марика! Перестань ревновать меня! Я поклялся тебе, что не буду встречаться с ней и сдержал слово!
- Сдержал? Ты? – Мария задохнулась от возмущения, - ты что, не видел ее сегодня? Ты хотел идти без меня, чтобы насладиться обществом ублюдочной девки!
- Ты же знаешь, что это неправда! Я не думал, что Клер Велецкая будет здесь! До этого ее никогда не было!
- Да как ты смеешь упорствовать во лжи! – воскликнула Мария и Клер услышала звук пощечины, - ты еще до свадьбы изменяешь мне! Ты влюбился в нее, и не любишь меня! Из-за этого идиотского завещания идиота деда, выжившего из ума на старости лет мне всю жизнь придется терпеть твои измены!
- Тебе-то выгодно завещание идиота деда! – почти прорычал он. Клер и не подозревала, что он может так сердиться, - если бы не оно, я бы и на шаг не подошел к тебе, завистливой маленькой дряни!
Началась борьба, но быстро прекратилась. Клер поняла, что присутствует при обычной семейной сцене, принятой между любящими друг друга женихом и невестой. Видимо, победил Эрнест, так как она слышала только хрипение Марии.
- Теперь послушай меня, Марика, - проговорил Эрнест, - ты приведешь себя в порядок. После чего мы будем как ни в чем ни бывало танцевать, изображая любящую пару…
- С тобой изобразишь, - прошипела Мария.
- Я обещаю тебе не смотреть на Клер, хотя это и не легко, поверь! Ты обещаешь, что ведешь себя достойно! Если же ты снова устроишь мне прилюдную сцену, то останешься без приданного! Тебе понятно?
- Понятно, - сдалась Мария, а Клер стала думать, как бы незаметно исчезнуть.
Коридор был узкий, а в дамской комнате спрятаться было негде. Больше деться было не куда. Тогда она намеренно хлопнула дверью, и как ни в чем ни бывало пошла по коридору, понимая, что это единственный путь к спасению. Она завернула за угол, и тут же натолкнулась на Ланиных, которые все еще мило беседовали. Эрнест держал невесту за обе руки. При виде Клер, он отпрянул от Марии, но Клер мило улыбнулась, и пробормотала извинение.
- Конец твоим надеждам, - услышала она за спиной торжествующий шепот Марии, - дама сердца лично убедилась в измене рыцаря!
Что ответил Эрнест, которого Клер было откровенно жаль, она не слышала, так как уже вышла в танцевальную залу, и веселье обрушилось на нее, как будто только сейчас она и поняла, что такое счастье. Прекрасно, что с Ланиным ей не придется разбираться, это сделает за нее милашка Мария. И все же ей было немного грустно от того, что она больше не увидит тоски в его красивых глазах цвета морской волны. Тут к ней подошел майор Патов, и Клер снова закружилась в вальсе, радуясь, что избавилась от очередного Пашеньки малой кровью.


....
- Ну что, Патов сделал тебе предложение? – набросилась на Клер мадам Элен, как только та переступила порог своего дома на Мойке.
Наступало утро, но Клер не чувствовала себя уставшей. Она готова была снова и снова окунаться в музыку вместе с Андреем Патовым или Антоном Павловым, который все пытался доказать ей, что религия – анахронизм. Клер даже решила на зло своему новому знакомому сходить в церковь, где не была уже месяца два.
- Нет, не сделал, - сказала она, подумав, что зря мать так легкомысленно относится к отцу. Тот тоже был готов каждую субботу посещать вечера майора Патова. В ужасе Клер подумала, что вдруг им больше не пришлют приглашения на вечер. Вдруг, каждый раз приглашают разных гостей?
- Что же ты там делала? – удивилась мать.
Ее удивление позабавило Клер.
- Платье демонстрировала.
- И как, понравилось? – спросила Елена Витальевна, и осеклась, поняв, что дочь смеется над ней, - прекрати издеваться над матерью! Я серьезно спрашиваю!
- Может быть, вы закажете мне новое платье к следующей субботе? – вместо ответа спросила Клер, - чтобы мне было в чем покрасоваться перед Андреем Сергеевичем.
Пока мать переваривала радостную новость, Клер, которая совершенно не была уверенна в том, что ее пригласят, бросилась наверх.
Тем не менее, ее пригласили. Пригласили, как ни странно, кроме нее и Ивана Семеновича, еще и Эллу. Клер удивилась, но спорить не стала. Элла всегда была для нее загадкой, но на этот раз она окончательно поставила кузину в тупик.
Ольга и Ирина бесились и постоянно поддевавали Эллу, оставив все попытки вывести Клер из себя. Клер сидела в своих комнатах, надеясь, что ее никто не станет трогать. Она отчаянно скучала по Кузьме Антоновичу, которому становилось все хуже. Врач, с которым беседовала Клер, не мог точно сказать, чем же он болен, поэтому осторожно предположил, что болезнь его может быть заразна, и выздоровление займет какое-то время.