Екатерина Неволина Ключик к мечте

Глава 1 Краткий экскурс в мир моды

Эль

Есть люди, просто повернутые на тряпках. Например, моя сестра. Она на четыре с половиной года старше и уже учится в университете, но не пытайтесь говорить с ней нормально. Иногда ее просто невозможно понять. Она так и сыпет разными словами: тренчкот[1], деним[2] и тому подобная фигня. От ее наставлений («Джинсы должны быть узкими, силуэт – четким, а каблук – высоким») раскалывается голова. Но веселее всего слушать, как она с томно-небрежным видом, словно бойфрендов, перечисляет имена ведущих дизайнеров и марки модных домов («Обожаю Луи Вюиттона!», «Александр Маккуин – такой лапочка!»), а затем мы вместе идем куда-нибудь в Н&M[3]. Неслабый контраст, согласитесь. Хотя лично меня Н&M вполне устраивает. Да я и не тряпичница. Что мне надо? Нормальные джинсы – не те, которые так обтягивают задницу, что, садясь, каждый раз беспокоишься, выдержат ли штаны это испытание или обогатятся непредусмотренным дизайнером разрезом для вентиляции в самом неподходящем месте. Пара футболок. Ну ладно, штуки три-четыре, на смену. Одна с длинным рукавом, остальные с коротким. Но, знаете, только без этих дебильных Hello Kitty, радужных божьих коровок и крылатых сердечек. Лучше всего одноцветные или в полоску. Кроссовки – одна пара, но чтобы удобные. Мои старые подойдут идеально, хотя драгоценная сестрица при виде их морщит свой курносый и веснушчатый (да-да! Именно веснушчатый, что бы она ни думала по этому поводу!) носик. Затем ветровка, теплая куртка ну и какой-нибудь сарафан и сандалии на лето. И удобно, и без выпендрежа.

«Эльвира, ну как ты можешь?!» – говорит моя драгоценная сестра, хлопая длинными густыми, будто у коровы, ресницами.

Вот так и могу! И по-другому – тоже. Я вообще по-всякому могу.

Кстати, меня зовут Эль. Вообще-то Эльвира, но я терпеть не могу это имя. Мама почти не поддается дрессировке, поэтому дома меня обожают называть Эльвирой, Элей или Элечкой. А вот в школе с этим порядок. Сомучеников я быстро приучила, и они обращаются ко мне только Эль. Учителя – чаще всего по фамилии. Фамилия у меня нормальная – Зимина. Простая и четкая, это не какая-нибудь Пеночкина или Наливайко.

Но вернемся к моей сестре. У нее и самой имечко не намного лучше моего – Эмилия! Закачаешься! Эмилия и Эльвира – две сестрички-птички. Между прочим, родителей, сделавших нам такой подарочек, зовут совершенно нормально – Мария и Игорь.

– Мама, ну скажи мне серьезно, зачем вы дали нам такие имена? – спрашивала я.

А она, мило смущаясь, отвечала:

– А что, разве не красиво?

Ну как с ней разговаривать?! Мама – безнадежный романтик и самый большой чудик в нашей семье. Эмилия (все зовут ее Милой, кроме, понятно, меня в тех случаях, когда я хочу ее подразнить) во многом пошла в нее, хотя у нее романтичность проявляется своеобразно.

Внешность сестра тоже унаследовала от мамы: огромные зеленые глазищи, опушенные мохнатыми ресницами, милое личико сердечком, густые каштановые волосы, к тому же немного вьющиеся, ну и фигура в порядке. Еще бы ей не быть в порядке, если по этому поводу у Милы тоже пунктик – бесконечные диеты, массаж, тренажерный зал (хотя, постойте, тренажерный зал она, кажется, посещает не ради фигуры, а для того, чтобы покрасоваться перед мальчиками)…

Она ходит только на каблучках, носит коротюсенькие юбки и джинсы в облипочку, а вещей у нее столько, что они едва помещаются в шкаф. Шкаф у нас с ней один на двоих. Заглянув туда, можно увидеть странную картину: розовые, голубые, оптимистично-оранжевые, белые, покрытые стразиками тряпки заполняют все пространство, и только в самом углу, на последних трех вешалках, гордо висят пара черных футболок (одна без рисунка, другая – с черепом и терновником), пара джинсов и черный балахон с капюшоном. Мои вещи кажутся здесь незваными гостями, прибалдевшими от безумного блеска хозяев.

Ну да ладно, хватит пока об этом. Вы ведь наверняка уже догадались, что мы с сестрой похожи примерно как Дон Кихот и Санчо Панса. Увы, это заметно и внешне. Я пошла в отца. Не слишком высокая, крепкого телосложения (что проявляется в пяти-шести лишних килограммах), глаза у меня не заманчиво-зеленые, а обычные – карие, волосы какого-то невыразительного коричнево-пегого оттенка, к тому же очень жесткие и непослушные. У меня полно дурных привычек. В задумчивости я грызу ногти или наматываю волосы на палец, что, как хором восклицают мама и Мила, тоже сказывается на моей внешности самым губительным образом. Вот теперь картинка получилась законченной. Думаю, описывать меня дальше нет необходимости, а то кто-нибудь особо чувствительный еще, не дай бог, в обморок рухнет.


Я сижу на уроке алгебры, как, впрочем, и на прочих уроках, одна. Совсем не потому, что никто не желает сидеть со мной, а потому, что так хочется мне. Я не собираюсь подлаживаться ни под кого. Честно сказать, наш класс – полный отстой. Парни – безмозглые дебилы, девицы в основном только и умеют глупо хихикать и неумело строить глазки, их хитрости шиты белыми нитками. Смешно наблюдать, как мои одноклассницы делают вид, будто не замечают парней, а сами крутят перед ними попами, разговаривают эдакими томно-загадочными голосами, пытаясь заинтересовать их. До чего же меня это бесит!

– Зимина, покажи мне, пожалуйста, тетрадку с домашним заданием, – доносится до меня голос нашей математички, которую все в школе ласково зовут Кровосоской или Пиявицей. И ведь не просто так, заметим, зовут, а имея серьезные основания.

Математика – не мой конек. В этом у нас сильна золотая девочка Милочка.

– Зимина, ты меня слышишь?! – теряет терпение Пиявица.

Разумеется, слышу. Но лучше бы мне на время оглохнуть. Потому что домашнего задания у меня нет. Я его просто не сделала. Можно было бы списать перед уроком, как благоразумная половина класса, да вот беда – я к этой половине не отношусь и в жизни не стану унижаться, умоляя дать списать домашку.

Я медленно встаю, чтобы оставить себе время на раздумье.

– Вам тетрадку с домашним заданием? – повторяю я, словно не расслышав.

– Да, именно так. – По хищному прищуру Пиявицы видно, что она давным-давно поняла, что я не подготовилась к уроку, и теперь блаженствует в предчувствии грядущей экзекуции.

Чеканя шаг, я подхожу к парте нашей отличницы Танечки Воробьевой, глядящей на меня расширившимися от испуга наивно-голубыми глазами, беру ее тетрадку и торжественно бухаю на стол Пиявице.

– Что это? – Похоже, наша Кровососка опешила. Даже зловеще-выжидательное выражение исчезло с лица, как во время сильного ливня тают следы на песке.

– Вы хотели увидеть тетрадку с домашним заданием. Вот она. В этой тетрадке оно есть. В моей – нет. Я его не сделала, – говорю я, глядя на математичку почти с ненавистью.

Та явно растеряна. Затем огромные щеки нездорово багровеют.

– Зимина! – рявкает она так, что в классе тоненько дребезжат стекла. – Хватит устраивать цирк! Ну-ка неси дневник!

Я заранее знала, чем все закончится. Честно сказать, не нужно быть великой предсказательницей, чтобы предвидеть финал. «Пара» в дневнике и очередное воззвание к родителям. Пламенное воззвание, правда, пропадет втуне. Моя милая мама так погружена в свою воображаемую книжную жизнь, что не утруждает себя просмотром моего дневника, папе до фонаря, а давать отчет Эмилии я тем более не собираюсь. А мне… «парой» больше, «парой» меньше – какая разница, все равно в конце четверти выведут ту же тройку – так зачем мучиться?!


– Ну ты, Эль, даешь! – подошел ко мне на перемене Сережка Ковалев.

К слову, он почти единственный, кто еще лезет ко мне общаться. Остальные уже давно перестали – кто опасается моего острого язычка, кто не желает снисходить до меня со своих королевских высот, как, к примеру, первая красавица класса Ксюша Пеночкина и ее закадычная подруга-подлиза Настенька Наливайко. Убойная, скажу вам, парочка!

– Что я даю? – устало переспросила я Ковалева.

Мне, по правде говоря, было совсем не весело, и больше всего на свете хотелось надвинуть массивные наушники плеера, отгородившись стеной от всего мира. И чтобы меня никто не трогал. Просто оставили в покое – разве я о многом прошу?..

– Прикольно ты сегодня Кровососку отшила. Она аж побагровела! – восхищался Ковалев, преданно заглядывая в глаза.

Мне не нужна его щенячья преданность. Мне вообще никто не нужен.

– Слушай, отвали, а? – попросила я по-хорошему. – Между прочим, математичка – пожилая женщина. А что, если бы у нее сердце сдало? Ты бы тоже пришел меня поздравлять, говоря «прикольно»?.. Ну что молчишь? Отвечай!

Ковалев под моим инквизиторским взглядом побледнел и попятился.

Приятно осознавать, что имеешь власть хоть над кем-то.

– Башкой надо думать, а потом поздравлять! – завершив свою речь, я достала из сумки наушники и пошла в раздевалку за курткой. Все. Мое терпение лопнуло, пора отсюда сваливать. В ушах громыхал «Rammstein», челка падала на глаза, словно чадра у восточной женщины, а на душе было мерзко.


Мои школьные будни – сплошной фарс, порой переходящий в драму. Наш класс – бассейн с пираньями. Робких и неуверенных обглодают в секунду – только хвостик и останется. Правда, съеденные не отправляются на заслуженный покой, а сидят в классе тихими тенями, шугаясь по каждому мало-мальски удобному поводу, или подлаживаются к сильным, носясь у них на побегушках. Меня отнести к робким нельзя, я умею выживать и давно уже научилась кусаться. Пару лет назад в школе, думаю, был устроен конкурс под девизом «Приручи дикую Эль». Кто только не набивался мне в подруги! Но я-то прекрасно знала цену их усилий, уж мне-то с моей семейкой не чувствовать ложь и фальшь. На этом деле я, как сказали бы, наверное, корейцы, собаку съела или насобачилась. Куда мне школьное доморощенное коварство, когда моя семья – профессионалы!

– Элечка, я хочу быть тебе другом! – причитает мать.

На самом деле она хочет, чтобы ее оставили одну с ее любимыми романами и не мешали воображать себя прекрасной Золушкой на пороге встречи с Принцем.

– Эля, ты моя сестра, и я готова заботиться о тебе, – говорит Мила.

На самом деле она хочет быть Самой-Прекрасной-На-Свете, а еще, чтобы все вокруг было замечательно и гармонично и чтобы ничто ее не затрагивало.

Моя семья – скопище одиночек. Даже слово «семья» здесь скорее условно.

Когда я была еще маленькая, я ужасно завидовала тем из своих одноклассников, кого любят и ценят дома. Их счастье долетало крошечными искорками и смертельно обжигало.

«А мы с братаном вчера на футбол ходили! Он взял меня с собой!» – гордо говорил двоечник Назаров, и мне было до слез обидно, что Назарова любят, несмотря на то, что он двоечник, а меня, вопреки тому, что я такая хорошая (а в те годы я еще изо всех сил старалась быть хорошей), – нет.

Я завидовала своим одноклассникам, а потом научилась их ненавидеть. Ненавидеть проще, это не так больно. Ненависть одевает сердце в панцирь, а значит, она мне – друг.

На улице накрапывал мелкий противный дождь. Колючий. Будто с неба вместо воды сыпались иголочки. И я, надвинув на голову капюшон, шла по бульвару к дому. Мимо равнодушных прохожих, одна в толпе. Одна на всем свете.

Мила

Мы сидели в нашей любимой кофейне под названием «Ойкумена». Мы – это я, Наташка, Леся, Володя и Макс.

Тихо позвякивала ложечка, опущенная в бокал с горячим шоколадом. В кофейне множество запахов: кофе, шоколада, свежей выпечки, но даже через них я улавливала тонкий аромат благородной древесины и пряностей – так пахнет туалетная вода Макса.

Мы сидели рядом. Его стул – почти вплотную к моему, и иногда совершенно случайно вдруг соприкасались коленями или руками. Это было так волнительно, что захватывало дух. Мягкий белоснежный свитер с высоким горлом красиво облегал его грудь и плечи, подчеркивал легкий золотистый загар, оставшийся с лета. Макс – один из немногих молодых людей, которые умеют выглядеть по-настоящему хорошо и элегантно. Причем без всякой примеси извращенной женственности. Макс очень мужественен, и в то же время видно, что он заботится о собственной внешности.

Макс рассказывал о своей летней поездке в Мексику, но при этом смотрел только на меня, словно мы были вдвоем за этим круглым столиком с керамической причудливо изогнутой вазой, в которой одиноко пламенел ярко-алый цветок мака.

– Это очень красивое место, мне хотелось бы вернуться туда когда-нибудь, и не в одиночестве… – сказал Макс и легко, небрежно, положил ладонь на мои пальцы.

Тепло его руки пронзило меня до самого сердца. Раньше я и не думала, что бывает такое счастье, от которого на глаза вдруг сами собой наворачиваются слезы. Как хорошо, если бы мы действительно были вместе. На всю жизнь, до самой глубокой старости. Я готова поехать за Максом на край света, что уж говорить о какой-то Мексике!..

Скажете, размечталась. Тем более, говоря по-правде, мы с Максом не встречаемся, хотя отучились вместе целый год. Целый год неопределенности. Мы часто оказываемся в одной компании, ходим в кино и в кафе, гуляем по Москве и устраиваем пикники на природе. Но пока наши отношения ни разу не вышли за рамки банальной дружбы. Иногда мне кажется, что Макс готов предложить нечто более серьезное, но почему-то молчит…

– Скажи, вы с Максом собираетесь встречаться или нет? – на правах лучшей университетской подруги поинтересовалась как-то Наташка.

Я в ответ промямлила нечто неопределенное.

– Слушай, пора тебе брать дело в свои руки! – посоветовала подруга. – Так наш милый Макс еще, чего доброго, все пять лет определяться будет. И, кстати, не факт, что за это время его не уведет какая-нибудь бойкая девица. Знаешь поговорку: «В кругу друзей не щелкай клювом!»

Тогда я с негодованием отвергла Наташкино предложение, тем более что не люблю глупые пословицы, но потом частенько думала, не ошиблась ли…

– Ну все, пора. Завтра – тяжелый день, а мне еще на тренировку, – объявил Володя. Он ходит в спортивную секцию и немного похож на смешного плюшевого медведя. У него доброе лицо, но совершенно обычное, лишенное всякой изюминки, непривлекательное.

Макс на его фоне кажется чужеземным принцем – красивым, загадочным. Я никогда не смогла бы влюбиться в некрасивого. Мое эстетическое чувство препятствовало бы этому. А Макса можно любить как произведение искусства, как прекрасную картину или греческую статую…

– Да, собираемся, – вздохнул Макс, отпуская мою руку, – простите, девчонки, что заболтал вас.

Мы расплатились и пошли к метро. Не знаю, случайно ли так вышло, но я и Макс немного отстали от остальных. Мы шли плечом к плечу мимо темного зеркала пруда, мимо людей, которым не было до нас никакого дела, и мне казалось, будто мы – одни на всей Земле. Звуки и краски исчезли, а в мире остались только тепло, исходящее от Макса, только его внимательные глаза, только стук сердца в груди.

– Мила, – он снова взял меня за руку и заглянул в глаза.

Сердце ухнуло куда-то в желудок. Сейчас, сейчас он скажет то, чего я жду уже целый год!..

Губы Макса дрогнули…

– Эй, ребята, вы что, одни, что ли?! – возмутилась Леся, втискиваясь между нами. – Хорош миловаться! Мы вас долго ждать будем?! Дождь все-таки, холодно!

Макс сморгнул, и мир снова ожил. Благоприятная минута потеряна. С неба действительно срывались мелкие колючие капли, а асфальт вокруг был уже разрисован веселым горошком: надо же, я и не заметила, что начался дождь.

– И точно! Идем, а то простудишься! – сказал Макс и, приобняв меня за плечи, повел к стеклянным дверям метрополитена.

Я не ощущала разочарования – мне слишком хорошо, чтобы сожалеть о чем-то. У нас еще будет время. Завтра, послезавтра, через неделю… Я чувствую, что Макс неравнодушен ко мне, и готова ждать сколько понадобится. Или… Ну конечно, мне все-таки нужно проявить инициативу, Наташка была права. Решение оказалось таким простым, что я облегченно вздохнула и пришла домой в превосходном настроении. Завтра же поговорю с Максом. Приглашу в кафе – на этот раз только я и он – и поговорю!

Загрузка...