Княжна Разумовская. Спасти Императора.

Пролог

Княжну Варвару Разумовскую убили, и я очутилась в ее теле в 1866 году. Любопытная княжна по жизнью за подслушанный ночью разговор. Теперь опасность угрожает и мне: старший брат замышляет что-то недоброе. Заговор? Второе убийство?
В этом мне предстоит разобраться совершенно одной, ведь моим словам никто не верит; жених-князь меня презирает, а я его не могу терпеть.
Но ничего! Я не изнеженная барышня из 19-го века, я справлюсь со всем сама.
Или нет?..
И так уж ли сильно меня презирает жених?..

В истории вас ждут:
❤️‍ смелая попаданка;
❤️‍ князь, которого вы возненавидите;
❤️‍ шик и роскошь Москвы XIX века;
❤️‍ балы, корсеты и кринолины;
❤️‍ заговоры и тайные общества;
❤️‍ альтернативная история России.

Пролог

Особняк князя Разумовского, Москва.

1866 год.

Что разбудило ее в ту роковую ночь, княжне уже не суждено было вспомнить.

Она резко подпрыгнула на мягчайшей постели и села, утонув в подушках. Сердце билось как у загнанного зайчишки, на висках выступил пот, вся шея и спина были в испарине, и ночная сорочка противно к ним липла.

Княжна Варвара зажгла свечу и приложила к пылавшим щекам ладони. Подумала, не кликнуть ли Соньку, но вспомнила, что та гостила у какой-то дальней родни, и осердилась. Как на зло, никогда не бывала рядом, когда нужна!

Варвара бросила взгляд за окно: снаружи стояла непроглядная темень. Она свесила босые ноги с постели и коснулась ими теплого пола. В спальне было жарко натоплено, но она отчего-то зябла. Взяла с кресла небрежно брошенную шаль и накинула ее прямо поверх ночной сорочки и запахнула на груди.

Длинные, чуть волнистые волосы рассыпались по плечам и спине, укутав словно плащ. Варвара жадно глотнула ртом воздуха и решительно встала, сама не разумея, куда понесли ее ноги. Зажав в руке подсвечник, она подошла к двери и, не колеблясь ни секунды, толкнула ее.

По темному коридору заплясали длинные тени, а потом она услышала голоса, доносящиеся из глубины дома. Варвара нахмурилась, заломив брови, и тонкая морщинка разрезала ее высокий лоб. Отец был в отъезде, они ждали его возвращения к концу недели. Брат тоже отсутствовал: еще второго дня отправился в их загородное имение и обещался быть завтра к обеду.

Неужто прислуга без твердой мужской руки распоясалась и вздумала кутить в гостиных княжеской семьи?!

Варвара нахмурилась еще сильнее и притопнула босой ногой. Ну, уж не бывать такому! Мужской руки, может, в их особняке и впрямь недоставало, но она — княжна Разумовская Варвара Алексеевна — это бесстыдство прекратит сама! Ох, и выскажет она сейчас управляющему. Совсем распоясался!

Варвара фыркнула и решительно направилась вперед по длинному, узкому коридору, что вел от ее девичей стороны в центральную часть особняка: там располагались гостиные, там же были столовая, библиотека, комнаты для занятий и огромная зала, в которой они давали балы.

Но чем ближе она подходила, тем неспокойнее, тягостнее делалось на душе. Спустившись по лестнице, Варвара услышала голоса трех мужчин, и они говорили — вот уж диво! — по-английски.

Ей бы начать волноваться, но Варвара — любимая, балованная дочь — не привыкла бояться.

И потому она не остановилась, не вернулась в свою спальню.

Напрасно.

Она шла, пока не уперлась в неплотно прикрытую дверь, что вела в малую гостиную. Из щелей бил свет: то ли горел камин, то ли жгли множество свечей. Это показалось ей странным, и, затаив дыхание, Варвара прильнула к тонкому просвету меж тяжелой, дубовой дверью и стеной.

Сперва она увидела двух мужчин: те стояли к ней спиной, оба были одеты в черные фраки. Напротив них, в кресле, в котором обычно любил допоздна засиживаться их папа́, разместился ее старший брат Серж.

Сидел он совершенно по-простецки, закинув согнутую в колене ногу на другую. Рубашка его на шее была расстегнута на две пуговицы, что было совсем неподобающе.

Варвара принюхалась: из гостиной доносился крепкий запах алкоголя и табака. Она скривила свой хорошенький нос, чуть вздернутый и покрытый веснушками, и положила ладонь на теплое дерево, готовясь толкнуть дверь и спросить у брата, что происходило в доме, отчего он вернулся тайно и принимал непонятных гостей глубокой ночью?

Но вскорости передумала.

Вот уж дудки! Не станет она себя выдавать. Лучше все послушает и батюшке расскажет, как только он домой вернется! Пусть разбирается с противным Сержем. То-то он поплатится за все свои глупые шутки и насмешки над нею. То-то ему влетит от отца и за гостей незваных, и за тайны посиделки, и за разговоры!

Красивые губы Варвары изогнулись в злорадной улыбке, а затем она услышала.

— Да поймите же вы, Серж, это совершенно, совершенно необходимо. Без этого шага с Вашей стороны я не смогу сдержать наши обещания.

Говорил один из мужчин в черном фраке, что стоял к ней спиной. И говорил он по-английски. Язык, который Варваре доводилось слышать нечасто.

Визуал героини.

А вот и визуал героини, княжны Варвары, с которой поближе мы познакомимся уже в следующей главе!

Княжна Разумовская Варвара Алексеевна. Девица восемнадцати лет.

Такой бы ее увидел художник, рисовавший портрет.

А такой она видела себя сама.

Глава 1.

Я открыла глаза и вновь увидела перед собой высокий потолок и балки темно-коричневого, насыщенного цвета.

Устало вздохнув, я зажмурилась, но провалиться в спасительное беспамятство не получилось.

Пора было признать: происходящее со мной — не чья-то дурная шутка, не глупый розыгрыш, не телевизионное шоу.

Раньше меня звали иначе. Еще не так давно я откликалась на имя Вера и лежала в палате для онкобольных.

По воле необъяснимого рока я и впрямь очнулась в теле Вареньки Разумовской, в середине девятнадцатого века. Прошедшая неделя мне не приснилась, не привиделась из-за лекарств, которыми меня пичкали в том мире. Наверное, рак добил меня, добрался своими костлявыми щупальцами, и я умерла — но не насовсем, не до конца.

Жизнь дала мне второй шанс, вторую жизнь — занятная получилась тавтология.

Конечно, после смерти дедушки, воспитавшего меня, там у меня не осталось ничего. Ни семьи, ни домашних питомцев. Но, тем не менее, меня одолевала странная, дикая смесь чувств. Я и верила, и тосковала, и грустила, и радовалась, и страшилась, и надеялась, и ждала…

Я, которую в прошлом мире звали Верой, а нынче красивым именем Варвара, вновь открыла глаза и повернула голову. Соня — горничная прежней княжны, моя горничная — дремала, примостившись на низкой подставке для ног возле кресла, стоявшего напротив кровати. Ее русые волосы были убраны в простую косицу, и одета она была в скромное, немаркое платье из темной ткани.

Ее имя я помнила, но как, почему, откуда — сказать не могла.

Судя по темноте за окном, я проснулась посреди ночи. Голова неприятно болела, а ссадина на затылке чесалась под повязками. Постель ощущалась непривычно мягкой, и я буквально утопала в десятке подушек, которыми была обложена со всех сторон. Тяжелое, толстое одеяло давило на грудь, и я, с трудом из-под него выбравшись, одернула длинные рукава ночной сорочки. К которой я тоже пока не привыкла.

Я привыкну, пообещала себе. Я обязательно привыкну.

Человек, чью жизнь преждевременно и слишком быстро оборвал рак — четвертая стадия, метастазы во всех органах — никогда не откажется от такого подарка судьбы. Новая жизнь, пусть даже в другом веке, в совсем другое время!

Я была согласна на все.

Вот только…

… вот только в кошмарах приходили жуткие воспоминания настоящей Вареньки.

Холодные ладони старшего брата затыкают рос и нос. Она почти теряет сознание, перед глазами начинают плясать черные круги, а легкие — жечь от нехватки кислорода, когда раздается голос.

— Серж, что вы делаете?! Останутся следы!

И ее отпускают, и она делает судорожный, жадный вдох, пока ее волокут по полу к лестнице со второго этажа, и все тот же голос уверенно приказывает.

— Смерть должна быть естественной! Ни у кого не должно возникнуть ни единого вопроса. Давайте сюда, разольем после немного мыльной воды… Девица поскользнулась и упала, во всем будут виноваты нерадивые слуги, недостаточно насухо вытерли полы…

И ее старший брат подчиняется этому властному, строгому голосу. Ее и впрямь тащат к лестнице, и перекидывают через высокие, резные перила, и сбрасывают вниз…

Ни сожаления, ни тени раскаяния, ни единого колебания.

Старший брат убивает младшую сестру.

А ранним утром слуги натыкаются на ее тело — но уже не бездыханное, ведь в нем живет душа Веры…

Я помнила все это, словно это и впрямь случилось со мной. Технически, так и было, и память тела меня не подвела.

В голове крутились обрывки образов и мыслей. Я что-то подслушала тем страшным вечером, неделю назад. Какой-то разговор вели в малой гостиной трое мужчин, и черные тени плясали по потолку, и прозвучали страшные слова, от которых кровь застыла в моих жилах.

Каждый раз, как я пыталась его вспомнить, голова начинала нестерпимо болеть.

Из-за чего брат решился на убийство сестры? Что та могла услышать?..

Я застонала от огорчения, разочарования и злости, и это разбудило чутко дремавшую Соню. Та сразу взвилась на ноги и шагнула к кровати, поправляя измявшееся платье.

— Барышня? — спросила она, с испугом заглянув мне в глаза. — Хотите чего? Попить? Узнаете меня?

В первые несколько дней каждое пробуждение приносило мне только боль. Я не верила, что все вокруг — взаправду. Отказывалась говорить, бормотала страшные глупости, никого не узнавала и не называла по имени.

Теперь понимала, что это — к лучшему.

Потеря памяти мне на руку. Быть может, старший брат передумает меня убивать. По крайней мере — сразу же.

А там уже я во всем разберусь и вспомню, пойму, что толкнуло Сержа на страшный поступок.

И постараюсь отправить его… куда, кстати, тут отправляют убийц? В острог? Тюрьму? Ссылку? Сибирь?..

И кто стоял рядом с братом, кто нашептывал ему в ухо, как лучше обставить убийство сестры, чтобы все подумали на несчастный случай?..

Глава 2

Если и удивилась Соня, то вида не подала.

— А чего про него рассказывать? — спросила, аккуратно разделяя пряди на несколько неравных частей.

— Давно мы помолвлены?

Жених. Я покатала это слово на языке. Же-них. В том мире я была увлечена работой и учебой, и так не вышла замуж.

А здесь княжна Варвара оказалась уже просватана.

Я оказалась просватана.

Соня сконфуженно на меня посмотрела, и я заскрипела зубами. Я успела порядком устать от этих косых, непонятных взглядов исподлобья!

— Ну, что такое? — я недовольно поторопила ее. — Почему ты так на меня смотришь?

— Вы совсем ничего не помните? — набравшись смелости, уточнила она, и я мотнула головой.

Вздохнув, она вновь отвела взгляд и отложила гребень.

— А как… как повздорили с Его сиятельством?.. — уточнила тихим шепотом.

— Повздорила? — я вскинула брови. — Нет, не помню.

— Да вот, буквально накануне вашего падения… Вы ему сперва записку послали, мол, так и так, он вам не мил, сердце ваше отдано другому…

— Погоди, погоди! — я прижала к груди ладонь, почувствовав, как меня накрыл приступ острой паники. — Дай мне… дай мне свыкнуться. Я же словно в первый раз все это слышу.

Ну, Варенька Разумовская!

Какова наглость этой девицы! Представить, что подобное будет творить благовоспитанная девушка в шестидесятых годах XIX века было решительно невозможно! Отправить записку первой! Да еще и собственному жениху! Признаться ему в таких вещах! Сердце отдано другому?

Это еще кому?!

Голова закружилась, и я порадовалась, что сижу.

Застонав, я навалилась на туалетный столик грудью и спрятала лицо в ладонях.

Я догадывалась, что легко мне не будет. Но только сейчас, кажется, начала осознавать, насколько будет тяжело.

Соня участливо сопела у меня за спиной.

— А кому… кому мое сердце отдано?

— Да Господь с вами, барышня! — она вдруг развеселилась. Отсмеявшись, Соня пояснила. — Его сиятельству князю Хованскому вы просто так написали, чтобы досадить. Уж шибко невзлюбили его с первой встречи.

Я потрясла головой, пытаясь все осознать.

— Почему невзлюбила? — вновь спросила, чувствуя себя попугаем.

— Не могу знать, барышня, — Соня мгновенно посерьезнела. — Но вернулись вы тогда, из салона, разгневанная — жуть. Поклялись, что ноги вашей не будет в особняке Хованских. Что умрете, а женой ему не станете… Ой, страсти какие, Господи, прости меня, грешную, — Соня боязливо перекрестилась.

Я же мрачно хмыкнула.

Молодец, Варенька Разумовская. Сбылась твоя клятва. Нога твоя не ступила в дом ненавистного жениха. Да и ты сама умерла до свадьбы.

Теперь со всем, что ты натворила, предстоит разбираться мне.

Соня же мялась, явно желая сказать что-то еще.

— Ну? — поторопила я ее. — Говори уж, коли начали мы с тобой эту беседу.

— С батюшкой вы тоже из-за князя Хованского повздорили. Как раз все одно к одному совпало: и записка, и отъезд Его сиятельства Алексея Кирилловича, и ссора, — скороговоркой выпалила Соня и облегченно выдохнула.

Кажется, с признаниями было покончено — к моему счастью!

Уж не знаю, сколько еще откровений о том, как моя предшественница со всеми переругалась, я бы вытерпела. Надо полагать, характер у нее был пресквернейший. Любопытно, что произошло между нею и князем Хованским в салоне? И что эта ветренная, избалованная девчонка могла написать ему?..

Соня, наконец, закончила мою прическу, кое-как пригладив волосы и закрепив их так, чтобы не помешать повязке, и я смогла спуститься в столовую на завтрак.

Я прошла по длинному коридору, выстеленному темно-бордовой ковровой дорожкой, сквозь анфиладу комнат, двери которых только и поспевали распахивать передо мной расторопные слуги. Всюду потолки были украшены лепниной, и не только белой: встречалась и позолота, и серебро, и цветные узоры. На стенах висели картины в тяжелых, дубовых рамах; огромные зеркала в позолоте. Массивные, блестящие хрустальные люстры одна за другой мелькали у меня перед глазами. Я шла мимо комодов и столиков с изящными ножками, на которых стояли вазы с живыми, только срезанными цветами; ветвистые канделябры; часы; статуэтки.

От роскоши очень скоро зарябило в глазах, и я потерялась среди золота, слоновой кости и багрянца.

За завтраком мне прислуживало сразу несколько человек: кто-то подливал напитки; кто-то приносил новые блюда; кто-то менял тарелки и столовые приборы; кто-то подавал атласные салфетки…

Все было странно, непривычно, неловко и неуклюже. Свалившаяся на меня новая жизнь ошеломляла, и я знала, что это был первый, но далеко не последний раз.

А сразу как я закончила завтракать, Соня объявила, что прибыла моя тетушка: сестра по отцу, в замужестве — графиня Пален, Кира Кирилловна.

Я встречала ее в малой гостиной, и от одного лишь нахождения в ней мне делалось жутко, а по телу ползли мурашки. Я пожалела, что выбрала именно эту комнату, потому что в голове роились смутные, несвязанные образы из памяти прежней Варвары, навевавшие на меня ужас.

Визуал. Кира Кирилловна

Графиня Пален, Кира Кирилловна.

Тетка Варвары по отцу, старшему князю Разумовскому.

Далеко не второстепенный и не "проходной" женский персонаж.

"Женщине передо мной чуть за сорок, но она по-прежнему хороша, даже по меркам девятнадцатого века. В светлых волосах видны несколько седых прядок, но они придавали ей особый, неповторимый шарм и ничуть не портили. Тонкая, изящная талия затянута в корсет, несмотря на ранний утренний визит. Туго натянутая на кринолин юбка, насыщенного, темно-зеленого цвета, мягко шелестела при каждом движении."

PS когда ты графиня чуть за 40, можно и в бриллианты с утра наряжаться :))

Историческая справка. Женская одежда 1850-1870-е.

Вере, очутившейся в теле княжны Варвары в 1866 году, не повезло. Окажись она в начале столетия, и жизнь ее протекала бы тихо и мирно без ужасных корсетов и кринолинов.

Но княжна Варвара жила в эпоху кринолинов и корсетов (пыточных орудий, не меньше).

Итак, в 50-х годах 19 века модный силуэт женского костюма определялся естественной линией талии и огромной юбкой — кринолином. К 60-м годам юбки становятся все объемнее, декольте — глубже, талия — тоньше. Последнее достигалось с помощью корсета.

Начиная с 50 х годов XIX столетия женщины смирились с необходимостью кринолина. Дамы научились ловко садиться и грациозно вставать, легко проскальзывать даже в самые узкие дверные проемы, что перестали себя мыслить без этих железных кандалов.

В начале 1860 х были широкие юбки, а талии были жестко утянуты в корсет под тесным остроугольным лифом. Рукава сильно расширялись к низу

Что такое кринолин? Это, прежде всего, обручи. Каркас из проволоки, лозы или других материалов, на котором располагались нижние юбки и платье, создавал силуэт, подчеркивающий тонкую талию.

А вот типичнейший наряд 1860 гг. Открытые руки, узкая талия в корсете, пышный кринолин.

Но терпеть Варваре осталось недолго! К 1868 году кринолины, наконец, выйдут из моды, и им на смену придет турнюр.

Но это уже совсем другая история.

Визуал. Князь Хованский.

Князь Хованский был высок и хорошо сложен, и невольно я залюбовалась широкой линией плеч; твердым, гладко выбритым подбородком; высокими скулами и плотно сжатыми губами. Мундир темно-синего, глубокого цвета необычайно ему шел, подчеркивая высокий стан, прямую спину, сильную грудь.

Он был красив зрелой, мужской красотой. Не смазлив, не идеален, не прекрасен. Красив в своей сдержанности, в глубоком, ясном взгляде внимательных глаз, в наклоне головы, в уверенных, расслабленных жестах, и даже нос с горбинкой ничуть его не портил, а лишь придавал мужественности.

Победитель голосования прекрасных читательниц

Приз зрительских симпатий

Глава 3.

По этому поводу Кира Кирилловна развела бурную деятельность. В помощь Соне она позвала своих служанок, и девушки собирали меня в шесть рук. Присутствие посторонних мешало сосредоточиться; из-за постоянной болтовни разболелась голова.

— Это славно, это очень славно, — возбужденно шептала тетушка, придирчиво осматривая разложенные на кровати наряды, — что он приехал сам. Добрый знак.

Я не могла ей ответить: старалась не дышать, пока девушки все туже и туже затягивали корсет. Ни рана на голове, ни синяки и ссадины после падения никого не волновали. О вреде корсетов, конечно же, никто не задумывался. О том, что мне нужно нормально дышать — тоже.

На первый этаж мы спустились вместе. Я шла за графиней, ведя ладонью по гладким поручням лестницы — не ради притворства, а потому, что голова немилосердно кружилась. Дышать я могла через раз.

Тетушка в темно-сером, жемчужного оттенка платье источала радость и довольство. Когда мы вошли в малую гостиную, князь стоял к нам спиной возле дальнего окна, окруженный светом, что пробивался сквозь легкие, газовые шторы.

Он повернулся, чтобы поприветствовать нас: поцеловал воздух чуть выше ладони, которую протянула ему Кира Кирилловна, и едва заметно склонил голову передо мной. Его темные глаза с вкраплениями светлых пятен — словно россыпь янтаря на дубовом паркете — оглядели меня цепко и придирчиво.

Князь Хованский был высок и хорошо сложен, и невольно я залюбовалась широкой линией плеч; твердым, гладковыбритым подбородком; высокими скулами и плотно сжатыми губами. Мундир темно-синего, глубокого цвета необычайно ему шел, подчеркивая прямую спину, сильную грудь.

Он был красив зрелой, мужской красотой. Не смазлив, не идеален, не прекрасен. Красив в своей сдержанности, в глубоком, ясном взгляде внимательных глаз, в наклоне головы, в уверенных, расслабленных жестах, и даже нос с горбинкой ничуть его не портил, а лишь придавал мужественности.

Я смотрела на него и не понимала, где подвох. О чем думала Варвара, когда решила расстроить помолвку с ним?!

— Рад вас видеть, графиня, — голос у него был низким, с хрипотцой, от которой по рукам ползли мурашки. — Княжна. Рад, что вы в добром здравии, — но стоило ему посмотреть на меня, как его тон изменился.

Мне показалось, даже в комнате стало на несколько градусов холоднее, а стены покрылись ледяной корочкой.

— Ну, я оставлю вас ненадолго. Не буду утомлять молодых компанией старой тетки, — преувеличенно бодро произнесла Кира Кирилловна и покинула гостиную, прежде чем я успела вставить хоть слово.

Я тайком посмотрела на князя, опустив ресницы. Он мог быть старше меня лет на восемь.

Когда за графиней закрылись двери, и мы остались наедине, молчание, повисшее между нами, нельзя было назвать просто тягостным. Оно было мучительным. Ледяным. Невыносимым.

Князь ничего не делал, даже ничего не говорил. Но я всем существом ощущала его напряжение. Его нежелание находиться со мной в одной комнате. Он долго не произносил ни слова. Быть может, ждал, что я заговорю первой?

Но я даже не знала, что между нами произошло. Лишь одно было ясно: что бы ни случилось, в том была повинна я.

— Ну, княжна, довольно нам молчать, — князь завел за спину руки и, наконец, отвернулся от окна.

Чеканя шаг, он прошел на середину комнаты, где я буквально застыла, и остановился в паре шагов. Окинул меня беглым, насмешливым взглядом, особо задержавшись на прическе. Девушки постарались, но до конца повязку от чужих глаз скрыть не смогли.

— Вот что, княжна, — скучающим, равнодушным голосом начал он. — От слова своего я отказываться не намерен. Помолвку разрывать не стану. Подобный позор мне ни к чему, да и Император не позволит. Мы с вами — даст Бог — к зиме сыграем свадьбу. Пойдете со мной под венец, тихая и покорная.

Не знаю, какая злая сила заставила меня резко вскинуть голову.

Князь говорил со мной, но на меня больше не смотрел. Его взгляд скользил по убранству гостиной, по глубоким креслам и камину, по обтянутым шелком стенам, по изящным украшениям. Мог бы — и вовсе отвернулся от меня и общался со стеной, но, верно, не позволяли правила приличия.

Внутри же меня стыд и смущение сменились гневом. В секунду я позабыла, как сама корила прежнюю Варвару за дурное, вздорное поведение. Думала, что она обидела хорошего человека…

Тихая и покорная пойду под венец?!

Кем он меня считает?! Овцой на заклании?! Куклой?! Игрушкой?!

Я прищурилась, покатав на языке его презрительные, хлесткие слова.

Сохранит помолвку, чтобы избежать позора и гнева Императора?

Вот, стало быть, как.

Одолжение мне сделал? Считает, что оказывает великую милость?

И такая раненая гордость взыграла во мне! Эмоции захлестнули с головой, злость застлала глаза.

Неудивительно, что Варвара пыталась задеть этого ледяного, надменного, черствого чурбана!

— Благодарю, князь, но ваша милость мне не нужна, — проговорила я так холодно, как только могла. — Мы не любим друг друга, к чему все остальное? Я освобождаю вас от слова. Вы ничего мне не должны.

Глава 4.

Уже в ночном халате из плотной ткани и сорочке с длинными рукавами я сидела в кресле и, не видя узора, смотрела на вышивку. Женщины здесь занимались рукоделием, и роспись шелковыми нитями считалась подходящим занятием для молодой барышни.

Тяжелую поступь брата в коридоре я уловила издалека. Подняла голову и настороженно прислушалась, и Соня, которая сидела рядом с креслом на низком пуфе, повторила мое движение. Я не успела даже испугаться, когда раздался требовательный, громкий стук в дверь.

— Сестра! — прогремело с той стороны. — Ты не спишь?

Увидев мое лицо, Соня недоуменно заморгала. Я схватила ее за руку, желая сказать, чтобы не открывала ему, но это было бы полнейшим безумием с моей стороны. Поэтому я отпустила запястье несчастной девушки, и она тотчас прижала его к груди, принялась растирать.

Открыв дверь, она посторонилась, пропуская Сержа. В моей спальне он смотрелся огромным чужаком. Весь его мрачный вид резко контрастировал с обстановкой комнаты, выполненной в светло-розовых, песочных и кремовых тонах.

— Сестра, — он растянул губы в хищной улыбке и сел в кресло напротив меня. Бросил заинтересованный взгляд на вышивку. — Решила заняться чем-то полезным? Это хорошо, — одобрительно покивал, а мне захотелось запустить в него тяжелой вазой.

Получается, Варвара не особо любила вышивать. Чем же она занималась бесконечно долгими днями и вечерами?..

— Пришел справиться о твоем здоровье. Тимофей сказал, к тебе доктор приезжал, — Серж закинул ногу на ногу, сверкнув начищенным носом лакированного ботинка. — Не вспомнила ли ты что-нибудь? Головные боли тебя все еще мучают?

Пришел справиться, не пора ли мне предпринять вторую попытку.

Вот что на самом деле хотел узнать старший брат.

— Ничего не вспоминается, — ответила я, состроив озабоченное, взволнованное лицо. — Напротив, кое-что забывать стала. Доктору пожаловалась, а он лишь руками развел!

Серж не смог подавить радостную улыбку, полную облегчения. Опомнился и поспешно нахмурился, изображая сочувствие.

Да уж, братец, актеришка из тебя никудышный. Как тебя только взяли в заговорщики?..

— Ну-ну, — пробормотал он. — Все еще образуется. А вот говоришь, еще забывать стала… Что, к примеру?

Все, кроме того, как твои руки сперва душили меня, а после — перекинули через лестницу.

— Многое… Вот жених ко мне приезжал, а я, представь себе, вспомнить не могу, как мы помолвлены были.

Серж неприятно, слишком уж довольно хохотнул.

— Ох, Варвара, душа моя, право слово, нашла о чем беспокоиться, — он притворно покачал головой. — Но, диво, что не помнишь. Ты так злилась и топала ножками… Я, к примеру, вовек не позабуду.

Его радостный восторг неприятно меня поразил, а поведение прежней Варвары — расстроило. Топала ногами? Коли Серж не врет, то для девицы ее лет это неприемлемо что в этом мире, что в моем. Здесь взрослели раньше, в восемнадцать многие нянчили первого ребенка.

— Но все же, — я тряхнула распущенными волосами, лишь перетянутыми на спине лентой. — Расскажи мне, в чем там было дело. Совсем ничего не помню, — и я приложила ладонь к виску, хотя голова не болела.

Сержу надоело забавляться, и он снизошел до объяснений.

— За Жоржа Императрица хлопотала. Ну, а батюшка наш и рад был. Все надеется дела свои поправить да милость Императорскую вернуть, — и он вновь грубо хохотнул.

Понятнее от его слов мне не стало, но кое-что интересное я услышала. Значит, за князя Хованского — Георгия Александровича, Жоржа — поручилась сама Императрица, супруга Александра II. Любопытно.

И какие дела нужно было поправить отцу? Он Московский генерал-губернатор, не много сыщется должностей, что были почетнее.

Серж вскоре ушел, и, задув свечу, я улеглась в постель, забралась под одеяло, теплое благодаря грелке, но долго не могла заснуть. Я вновь чувствовала себя одиноко: совсем как в прошлой жизни, когда медленно затухала от рака. Я была сиротой в том мире. После смерти вырастившего меня деда не осталось никакой родни. И сиротой же я ощущала себя здесь. У моей предшественницы, кажется, был скверный характер, и она отвадила от себя близких людей.

Тетушка смотрела настороженно, будто ожидала подвоха. Отец гневался. Брат не испытывал никаких родственных чувств. Не побоялся пойти на убийство.

Слуги сторонились. Одна лишь Соня говорила со мной, но и она меня побаивалась. Подруги… Были ли у Варвары подруги?.. Я нашла несколько записок, но они показались мне такими бесчувственными и безлики. Едва ли с теми, кто их отправил, меня связывала крепкая дружба.

Жених… Про него и думать не хотелось!

Вот и выходило, что я была одна. И довериться мне было некому. И некому было рассказать о том страшном преступлении, которое замыслил мой брат. Никто мне не поверит. Никто.

Тайные встречи с англичанами. Студенческие собрания и кабаки. Вольнодумцы, как говорила Кира Кирилловна.

Я неплохо помнила историю России. Все тайные общества были во многом различны, но сходны в одном: они убивали людей. Покушались на князей, на градоначальников, на особ императорской крови. На самого Императора. Они взрывали бомбы, устраивали засады, открывали беспорядочную стрельбу в толпе.

Глава 5.

Возвращаться домой пришлось несолоно хлебавши. Еще и жемчужной сережки лишилась.

С извозчиком мы договорились, что посидим в двуколке и подождем, пока интересующий нас господин выйдет из ресторана.

Сперва я вообще думала зайти в него и поискать Сержа внутри, но идея была глупой и опасной, и я от этой мысли отказалась. Если бы брат заметил меня, всей конспирации пришел бы конец.

Нехотя извозчик согласился, но затребовал оплату вперед.

И тогда момент на меня окончательно свалилось осознание того, где я нахожусь.

Девятнадцатый век.

Ни банковских карт, ни оплаты мобильным телефон. Ни самого телефона.

От наличных я давно отвыкла, и в суете, в которой покидала особняк Разумовских, даже не подумала о том, чтобы захватить серебра. Ну, или ассигнаций. Я еще не очень разобралась, чем и как тут расплачивались. В общем, из дома я вышла без гроша в кармане. Как и Соня. У нее-то денег, верно, никогда и не водилось.

У бедняжки от всех наших приключений тряслись губы, и дрожали руки. Я уже думала, что вскоре понадобится в аптеку идти, за нюхательными солями для нее или нашатырем. Соня сидела бледная-бледная и ничего не говорила, только крестилась.

Извозчик, конечно же, к отсутствию денег отнесся без всякого понимания. Грозился сдать нас городовому. Пришлось всунуть ему в руку жемчужную сережку, чтобы он рот закрыл и перестал орать на всю улицу, привлекая ненужное внимание.

Я не разбиралась совершенно в стоимости вещей, но, судя по довольной ухмылке на его простецкой, мужицкой роже, и ужасу в глазах Сони, с сережкой я продешевила. Золото и жемчуг были гораздо дороже, чем два часа в двуколке.

Ну, и черт с ними. Что уж поделать, раз я такая дура. В следующий раз перед выходом из дома озабочусь вопросом денег.

И самое обидное, что все усилия были напрасны!

Три часа мы промаялись на одном месте, а Серж так и не показался! Я бы еще промаялась, но Соня со слезами на глазах умоляла меня вернуться. Говорила, что могут хватиться, что меня так долго нет, и еще разыскивать бросятся, в полицию донесут, а именно московскому обер-полицмейстеру, а тот друг батюшки моего, так что и старший князь Разумовский обо всех выходках нерадивой дочки прознает.

Скрепя сердце, я согласилась и велела извозчику доставить нас на место, откуда забирал.

Я злилась, но все же прокатились мы не совсем впустую. Кое-что удалось выяснить и подтвердить ряд догадок. «Англицкий», как его назвал извозчик, ресторан с «завсегдатаями басурманами» намекал, что Серж и впрямь спутался с англичанами.

Возможно, в этом месте они встречались, потому он так долго и не выходил.

Наверное, нужно много времени, чтобы обсудить план убийства. Или теракта. Или покушения.

Пока я ни в чем откровенно крамольном Сержа не уличила. Говорить с кем-то о посещении английского ресторана просто смешно. Он найдет сотню отговорок и будет прав. Но теперь у меня в руках была хотя бы крохотная зацепка, что все случившееся в ту ночь не плод воспаленного, больного воображения Варвары.

Ее брат действительно готовился предать страну.

Возвращение в особняк прошло уже не так гладко. Невольно у меня все внутри похолодело, когда я заметила у ворот богатый экипаж тетушки. Она говорила, что останется у подруги с визитом до самого вечера, но, вероятно, что-то пошло не так. Потому что часы не показывали еще даже четырех дня, а Кира Кирилловна уже была дома.

Соня мелко-мелко затряслась и перекрестилась, когда мы вышли из двуколки и прошли в кованые, резные ворота.

— Не бойся, — я успела шепнуть ей. — Тут во всем только моя вина.

Мы не прошли и половину пути по дорожке в саду, когда распахнулись входные двери, и нам навстречу вышла взволнованная, рассерженная тетушка.

— Варвара! — она повысила голос.

Две стороны боролись в ней: аристократическая, которая предписывала сохранять контроль над чувствами; и человеческая.

Следом за Кирой Кирилловной смешно семенили слуги: дворецкий, управляющий и, кажется, горничная? Или ее личная камеристка? Я пока еще была не сильна во всем этом.

— Варвара! — тетушка остановилась, буравя меня взглядом.

Кажется, воспитание взяло вверх, потому что больше она не кричала. Лишь недовольно, рассерженно шипела.

— Я обо всем, обо всем напишу твоему отцу! О, бедный мой брат, за что Господь послал на него такую кару... Где ты была? На чем ты ездила? Как ты посмела уйти из дома одна?

Вопросы сыпались у нее один за другим. Тетушка злилась, слуги смотрели с осуждением. Я вздернула бровь. Не знала, что им можно было так вести себя в отношении господ.

— Мне сделалось скучно, тетушка, — протянула я мерзким, канючащим голосом балованной Вареньки. — И я пошла погулять. Не сидеть же в четырех пыльных стенах, мне нужен свежий воздух. Так доктор велел!

— Варвара!

Кира Кирилловна от моей наглости просто потеряла дар речи.

Я же подавила ухмылку. Спасибо тебе, Варенька Разумовская. Твой отвратительный характер в прошлом станет для меня карт-бланшем в настоящем. Никто не удивится поведению невоспитанной, вздорной девицы.

Визуал. Старший князь Разумовский

... из роскошного экипажа вышел статный, высокий мужчина в белоснежном, сияющем даже в пасмурный день мундире. Его широкие, крепкие плечи украшали золотые эполеты; грудь сияла от орденов и наград. Он кивал, когда его приветствовали, и несколько раз даже остановился переговорить с полицмейстерами, что стояли в карауле.

***

Когда отец подошел поближе, я смогла рассмотреть его лицо. Он был чисто выбрит: иначе не полагалось, ведь он был на службе. На свой возраст князь Разумовский не выглядел: то ли сказывалась военная выправка, то ли бодрый, широкий шаг и крепкое рукопожатие. Он был подтянут и высок, поджар и собран.

Князь Алексей Кириллович Разумовский

Генерал-Губернатор Москвы, 50 лет

Непростой человек со сложным характером.

***

А вот его исторический прообраз.

Князь Владимир Андреевич Долгоруков — русский военный и государственный деятель, московский генерал-губернатор в 1865—1891 годах.

Он был генерал-губернатором Москвы 25 лет.

У него было трое детей, и одну из его дочерей звали Варварой.

Глава 6.

— О чем ты только думала?!

Я тоскливо поглядела в окно. Мы едва отъехали от особняка милашки Долли Тизенгаузен, как Кира Кирилловна решила, что наступило подходящее для нотаций время.

— А что, если Петр Иванович доложит об услышанном? Он заседает в Собрании, он на короткой ноге с Государем-Императором… Какие права, Варвара, какая еще Франция и революция? О, боже мой! Где был твой разум, девочка?! Ты подумала про своего несчастного отца? Что он скажет, коли Император спросит, откуда в голове у княжны Разумовской появились подобные мысли? Не состоит ли она, к примеру, в нежелательных обществах?

От несправедливости мне хотелось кричать.

Это Серж, Серж в них состоял! Не я! Он участвовал в каком-то заговоре, он замышлял покушение! Прямо под носом отца и тетки. А Кира Кирилловна смотрела почему-то на меня, как на величайшую преступницу, хотя я не сказала и не сделала ровным счетом ничего дурного!

И, конечно же, без памяти прежней Варвары я понятия не имела, кто такой этот старик Петр Иванович и с кем он был дружен...

— Ты должна быть благодарна князю Хованскому за его умелую шутку. Нам всем дышать стало чуть полегче после смеха.

— Благодарна?! — процедила я сквозь зубы. — Он меня оскорбил! Причем несколько раз. А графиня Тизенгаузен и вовсе почти на колени ему уселась. Еще немного, и им понадобилась бы отдельная спальня…

— Он тебя спас, дура! — совсем по-бабьи воскликнула тетушка и всплеснула руками. — Еще немного, и ты бы нас всех под монастырь подвела своими речами!

От гнева и несправедливости я задрожала! Они клокотали в горле и рвались наружу, грозясь перерасти в злые, обидные слова.

Кира Кирилловна сделала глубокий вдох и сказала уже своим обычным голосом. Спокойно и рассудительно.

— И вообще. Чего ты хотела, милочка? Надо было думать, прежде чем говорить.

— Мои слова не имели никакого отношения к поведению князя Хованского. Они словно не в салоне с Долли сидели, а в доходном доме, в борделе!

— Варвара! — негодуя, перебила меня тетушка. — Что ты такое говоришь?! Где ты набралась подобного? От Сержа? И его несносных дружков? Это же возмутительно, какие мысли у тебя в голове!

Кира Кирилловна бушевала, а я прикусила язык.

— А что до князя Хованского… — она чуть успокоилась и пожала плечами. — Ничего, милая, потерпишь. А что ты, право слово, хотела? Он видный мужчина. Вокруг таких всегда будут другие женщины. У него есть потребности.

Но я не хочу терпеть.

— А тебе нужно быть умнее, — тетушка приняла мое усталое молчание за слабость и потому усилила натиск. Ее голос журчал и лился мне в уши сладким елеем. — Где-то смолчать, где-то схитрить. И, Бога ради, не перечь своему супругу! Князь не из тех, кто такое спустит. Шутка ли... Георгий третьей степени, апостол Первозванный… В неполные тридцать!

У меня зубы сами собой скрипели при одной лишь мысли о князе Хованском.

— И придержи впредь язык, мужчины не любят слишком умных и болтливых женщин. И больше никаких политических манифестаций! — звенящим голосом договорила она.

— Вы считаете, он поступил правильно? — я обожгла ее взглядом, и Кира Кирилловна поджала губы.

— А что ты хотела? — повторила она фразу, уже набившую мне оскомину. — Ты сама его спровоцировала. Теперь, милая моя, терпи.

Фыркнув, я вновь отвернулась к окну. Кира Кирилловна была на стороне всех мужчин в том проклятом салоне: и Петра Ивановича, и князя Хованского.

На стороне всех мужчин, но не на стороне собственной племянницы.

В молчании мы доехали до особняка Разумовских, и я поднялась в свои покои. Пока Соня помогала мне снять многочисленные слои одежды, успела доверительно шепнуть, что Сергей Алексеевич вернулся домой где-то с час назад, вдрызг пьяный и очень, очень злой.

— Мне нужно в то место, в котором он был, — пробормотала я себе под нос, вспомнив про «англицкий» ресторан.

Соня, взбивавшая на постели подушки, резко выпрямилась и прижала к груди грелку.

— Барышня, миленькая, помилуйте, — взмолилась она со слезами в голосе. — Меня ваш батюшка убьет, коли еще разочек…

— Он не узнает, — отмахнулась я, возвращаясь в постель.

— Так как же не узнает? — Соня захлопала глазами и подтолкнула мое одеяло со всех сторон. — Его сиятельство возвращается уже завтра… к именинам графини Пален как раз.

— Да? — я нарочито зевнула. — Запамятовала совсем. А что именины, тетушка будет собирать гостей?

— Бал будет, — настороженно отозвалась Соня.

Кажется, еще немного и она поверит, что в ее хозяйку вселился какой-нибудь демон. Иначе почему смотрела на меня с таким подозрением?..

— Большой, — добавила она неуверенно. — И гостей будет множество…

— И мой жених, — непроизвольно вырвалось у меня.

— И ваш жених, — подтвердила Соня и закрыла за собой дверь.

Я осталась в спальне в одиночестве. На прикроватном столике в изящном подсвечнике горела единственная свеча. Я смотрела на длинные тени на стенах и на потолке, и все внутри сжималось от воспоминаний и ощущений прежней Варвары. Ведь темнота и тени были едва ли не последним, что бедная девочка видела перед смертью.

Глава 7

Я думала, наши завтраки с Кирой Кирилловной проходили в напряженной атмосфере. Но первая совместная трапеза после возвращения старшего князя Разумовского превзошла их все.

Серж маялся от похмелья. Хмурый отец, поджав губы, разбирал утреннюю корреспонденцию, которую ему принесли прямо к столу. Изредка он обменивался парой дежурных фраз с Кирой Кирилловной.

Вдоль стен, обшитых песочным шелком, выстроилась дюжина слуг. Очевидно, что при старшем князе порядки были заведены более суровые. И слуг было больше, и перемены блюд, и к завтраку спуститься было нужно полностью одетой. Никакого домашнего платья или — боже упаси! — капота. Только корсет, кринолин и полный убор.

Ужасно.

Было тоскливо сидеть среди всех этих людей и ощущать напряженную, давящую атмосферу. Неудивительно, что в подобных домах вырастали такие дети, как Серж. Да и как Варвара…

А ведь однажды на их месте могут отказаться мои дети. Отстраненный холодный отец с кучей любовниц, вечно занят, вечно то на службе, то на балах. Редкие свидания с детьми: один час после обеда. Истеричная, взвинченная мать, у которой расстроены нервы из-за постоянных измен мужа, сплетен в высшем обществе и прочей мерзости...

Жуть. Меня передернуло от ужаса, и я еще сильнее погрузилась в мрачные размышления.

Я задумалась, что ждет меня. Брак с князем Хованским казался неизбежным. Интересно, если я откажу ему во всеуслышание прямо в церкви во время венчания, это что-то изменит?

Сколько историй я читала о браках по принуждению? Никто из девиц не хотел идти замуж за старых, больных, уродливых. Но у семей всегда были рычаги влияния. Женщина не считалась за отдельного человека. Сперва она принадлежала отцу, после — мужу. У нее не было документов. Она не могла владеть собственностью: только в исключительных обстоятельствах. Вся ее жизнь зависела от мужчины.

Меня тошнило от одной мысли.

Интересно, а если я окажу государству услугу? Если все-таки смогу проследить за Сержем и выясню, что он замышляет, то, может, мне будет положена награда? Все же спасу Императора…

Я улыбнулась собственным мыслям. Было бы здорово. Можно попросить скромный особняк и пожизненную ренту.

И тогда пусть князь Хованский катится к черту!

— Варвара! Девочка, в каких облаках ты летаешь?

Я посмотрела на Киру Кирилловну, почувствовав на себе взгляды всех присутствующих за столом.

— Я задумалась... — я пожала плечами и заметила, что Серж смотрит на меня с какой-то особенной неприязнью.

— Твой брат собирается к ювелиру, чтобы заказать подарок княжне Голицыной. Отправляйся с ним, мне как раз нужно заменить оправу на рубиновом браслете... Все же скоро состоится бал, и Государь-Император приедет. Все должно быть идеально! — сказала тетушка, и я поняла, почему Серж выглядит так, словно съел лимон.

Бесился из-за навязанного общества сестры.

— Варвара? — меня окликнул отец. — Ступай переодеваться. Сержу к обеду нужно успеть ко мне в Адмиралтейство.

Он и с домочадцами общался, словно до сих пор был на службе. Резкие, скупые приказы. Властный тон. И ни малейшего сомнения, что все будет исполнено в точности так, как он сказал.

Вероятно, таким же голосом он в детстве муштровал своего единственного сына. Мотивы Сержа становились мне понятнее с каждой секундой. Забитый ребенок, выросший в тени великолепного отца, без материнской ласки и участия, превратился в озлобленного юношу, а затем мужчину, который и презирал, и боялся, и ненавидел собственного родителя. И страстно желал получить его одобрение, получить его любовь...

Я не оправдывала его, нет.

Но кое-что становилось понятнее.

Ведь почему-то же решил наследник титула князей Разумовских пойти в террористы и заговорщики?..

Соня, видя мою задумчивость, молча и тихо помогла облачиться в новый наряд. Для дневной поездки в город я выбрала закрытое платье светло-серого цвета, отливающее жемчужным перламутром. Оно было пошито из плотного шелка и украшено двумя кружевными полосками, что шли от линии плеч и соединялись на талии, образуя треугольник на груди. Чуть широкие рукава заканчивались белоснежными манжетами на запястьях: в дневное время не полагалось обнажать руки и ключицы, и потому воротник, который Соня заколола изящной брошью, щекотал мне подбородок.

Когда я спустилась, Серж измерял нервными шагами малую гостиную, а Кира Кирилловна стояла в дверях.

— Варвара! Ну, сколько можно тебя ждать?! — вскричал он. — Что ты за копуша! Или это Сонька так долго возилась?

Я сузила глаза.

— Соня ни при чем, — холодно отрезала. — И не нужно повышать голос. Я не виновата, что меня отправляют вместе с тобой. У меня тоже, знаешь ли, были другие дела.

Серж подавился воздухом то ли от изумления, то ли от моей наглости. Кира Кирилловна — диво! — промолчала и подошла ко мне, протянув небольшую шкатулку.

— Вот. Передашь господину Неймесу. Дальше он сам разберется.

Я кивнула и последовала за Сержем, который уже успел вылететь из особняка и практически бежал по садовой дорожке. Я же нарочно шла медленно: хотела поиграть у него на нервах.

Глава 8.

Итак, меня посадили под домашний арест.

Старший князь Разумовский запретил покидать особняк до конца недели: в выходные ожидался бал в честь именин Киры Кирилловны.

Браслет, который она мне вручила для ювелира, я потеряла в момент наезда. Когда вспомнили про него, то было уже поздно. Его так и не нашли.

Единственную хорошую новость принесла Соня: разбушевавшийся отец заставил Сержа ежедневно ходить вместе с ним на службу. Они покидали особняк рано утром и возвращались уже поздним вечером.

Все планы, которые вынашивал мой брат, были, очевидно, поставлены на паузу.

Можно сказать, аресту в том или ином виде подверглись мы оба.

Несостоявшееся покушение, весь ужас которого дошел до меня не сразу, а спустя несколько дней, повлияло на меня странным образом. Я погрузилась в апатию. С трудом поднимала себя по утрам с постели, с трудом заставляла что-то делать, кроме как сидеть возле окна и смотреть, как с кленов в саду медленно опадала листва.

Но отдохнуть, учитывая слова доктора о сотрясении, мне и впрямь было полезно. Поэтому я твердо решила, что несколько дней разрешу себе ничего не делать, спать допоздна и, возможно, грустить.

Одно занятие, впрочем, нашлось. По особняку ходить мне никто не запрещал, так что я каждый день посещала библиотеку. Конечно, читать было порой непросто, но кое-что полезное я для себя выяснила. По большей части из газет, которые доставляли старшему князю Разумовскому к завтраку.

Меня мучила загадка, скрывавшаяся за словами Киры Кирилловны про князя Хованского: «Георгий третьей степени, апостол Первозванный в неполные тридцать лет».

Из газет я и узнала, что «Георгий третьей степени» официально назывался Орденом Святого Георгия и считался высшей военной наградой Российской империи. А «апостол Первозванный» был Орденом Святого апостола Андрея Первозванного и выдавался за особые заслуги перед Российским государством, включая как боевые подвиги, так и гражданские отличия.

И это сильно контрастировало с моими представлениями о том, каким человеком был князь Хованский.

На четвертый день заточения Кира Кирилловна сменила гнев на милость и приставила меня к делу: помогать с приготовлениями к балу.

Я и представить не могла, как это сложно. Казалось бы, простое торжество, но столько тонкостей, столько всяких мелочей следовало учесть!

Особняк походил на осиный рой: туда-сюда летали посыльные, разнося приглашения; извозчики доставляли живые цветы для украшения бальной залы; приезжали модистки с платьями для примерки...

Вся эта суета заставляла нервничать. Мне ведь придется танцевать. Вспомнит ли тело знакомые движения? Или я опозорюсь еще и на балу?..

В день накануне я осталась в особняке одна: отец и брат уехали на службу, тетушка, поджав губы, сообщила, что несколько приглашений для особо дорогих гостей она должна доставить лично и также отбыла.

Я как раз стояла в просторном холле и принимала очередную партию цветов, раздавая указания посыльным, где разместить охапки роз, когда вошел дворецкий и, откашлявшись, торжественно объявил.

— Его сиятельство князь Хованский!

Лакеи распахнули двери, и жених вошел в комнату стремительным, чеканным шагом. Я перехватила испуганный взгляд Сони и порадовалась, что была в холле не одна.

— Княжна, — он чуть поклонился мне, остановившись в нескольких метрах.

— Князь, — я присела в слабом намеке на реверанс. — Отца и брата нет сейчас, они на службе…

Не представляла, что иное могло привести его в особняк, как не необходимость встретиться с кем-то из них.

— Я знаю, — его ответ обезоруживал. — Я приехал, чтобы поговорить с вами.

С несколько секунд я смотрела на него, размышляя, правильно ли услышала. Идеи в голову приходили одна безумнее другой.

— При меньшем скоплении людей, — князь продолжал давить, и я, наконец, отмерла.

— Вот как, — посмотрела на него с сомнением, пытаясь прочесть ответ на лице, но оно ничего не выражало. — Что же, ступайте за мной, — кивнув Соне, я развернулась и повела его в малую гостиную.

Ненавидела ее, но комната была ближайшей и самой удобной для приема гостей. Тем более таких незваных и нежданных.

— Что-нибудь выпьете? — я посмотрела на него, когда мы вошли. — Быть может, чай? Или приказать подать что-то из коллекции отца?

Князь резким взмахом руки остановил лакея, который хотел закрыть дверь, и покачал головой, вновь взглянув на меня.

— Нет, благодарю.

Воцарилась тишина: я стояла спиной к окну, скрестив на груди руки. Князь Хованский застыл напротив, сложив ладони за спину. Он был в привычном темно-синем мундире. Я же с утра надела простое, домашнее платье. Не ожидала гостей.

От его взгляда у меня по рукам бегали мурашки. Хотелось воскликнуть, чтобы он уже сказал то, ради чего пришел, и поскорее покинул особняк.

— Как вы себя чувствуете, Варвара Алексеевна? — спросил он спустя несколько минут, показавшихся мне вечностью.

Глава 9.

С самого утра особняк стоял на ушах. Слуги заканчивали последние приготовления, натирали до блеска паркет в бальном зале, уничтожали песчинки пыли в большой и малой гостиных. Модистка с платьями прибыла к десяти. Выяснилось, что после предыдущей примерки я чуть похудела, и поэтому полтора часа мне пришлось простоять в булавках и заколках, после помощницы ушивали платье в талии.

Отец не выходил из кабинета, предпочитая не показываться на глаза Кире Кирилловне, которая дотошно все проверяла и выговаривала слугам за каждую мелочь.

Я тоже заперлась в своих покоях вместе с Соней. Серж, по случаю бала и именин, был дома, и я не хотела с ним случайно встретиться.

После чая, поданного ровно в пять вечера, начались долгие, утомительные сборы. Пришла камеристка Киры Кирилловны в сопровождении модистки, и вместе с Соней они причесали меня и помогли одеться. Нижние юбки, лиф, корсет, кринолин и — наконец — платье.

Бледно-голубое, летящее, нежное. С пышной, колоколообразной юбкой, расширявшийся от затянутой в корсет узкой талии. С плотно облегающим верхом с открытыми плечами и декольте, обнажавшим ключицы. Рукава были короткими и воздушными, и к ним полагалось надеть кремовые перчатки, которые длиной доходили до локтя.

Платье было пошито из тонкого шелка и плотной тафты, отделано кружевами, жемчугом и серебряной вышивкой по подолу и лифу. Ткань величественно переливалась в свете свечей и едва заметно блестела.

Мои волосы уложили в сложную прическу с локонами, а из украшений я взяла лишь жемчужные сережки. И камеристка, и модистка, и Соня — все они в один голос советовали дополнить платье бриллиантовым ожерельем, но я отказалась. Ключицы и шея смотрелись такими хрупкими и нежными в окружении воздушных рукавов и строгого, плотного лифа, что мне не хотелось ничем их «забивать».

Внизу в бальной зале было жарко натоплено. Ярко, словно днем, светили сотни свечей. Повсюду стояли живые цветы, и их яркий аромат расплывался вокруг, будоража и пьяня.

— Хорошо выглядишь, Варвара, — сурово похвалил старший князь Разумовский.

По случаю бала он сменил привычный мундир на черный суконный фрак с брюками из той же материи. Рубашка на груди была так туго накрахмалена, что слепила, когда на нее попадал свет.

— И впрямь, сестра, — елейным, а потому пугающим голосом поддакнул Серж. — Просто прекрасно выглядишь.

Я сглотнула неприятный комок и стиснула челюсть.

Вскоре появились первые гости. Мы вчетвером стояли в дверях бального зала, приветствуя каждого, кто проходил сквозь них. Сперва лакеи в нарядной форме громко объявляли имена и титулы, затем мы обменивались любезностями: я приседала, склоняла голову или подавала руку, закованную в перчатку, словно в броню.

Кира Кирилловна сияла ярче сотни свечей. Наконец-то ее волнения окончились. Не успев начаться, бал уже стал триумфом. На него собралась вся знать Москвы и, поговаривали, многие даже специально приехали из Северной столицы.

— Князь Хованский, Георгий Александрович, с княжной Хованской, Елизаветой Александровной.

Мое сердце забилось чаще, когда я услышала знакомое имя. Подняла голову и узнала в девице, прибывшей вместе с моим женихом, ту самую девушку, которую я видела у ювелирной лавки.

Как будто это что-то меняло!

Во-первых, по-прежнему была милашка Долли. Во-вторых, накануне он мне не поверил.

И это разом перечеркнуло все.

— Здравствуйте, Варвара Алексеевна, — сказал жених негромким голосом с легкой хрипотцой, из-за которой у меня по позвоночнику поползли мурашки.

Он склонился над моей рукой и, выпрямляясь, перехватил мой взгляд. Его глаза затягивали в пропасть.

Я опустила ресницы потупившись.

Он не поверил тебе вчера, Варвара

Приветствие было невероятно затянутым и утомительным. Ноги заболели стоять в непривычных туфлях. Кринолин давил, корсет — душил. Но все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и оно, и отец с тетушкой отправились открывать бал.

Грянул оркестр. Первым танцем был вальс, и Серж железной хваткой сомкнул на моем запястье ладонь, когда я еще не успела от него отойти, и практически выволок меня на середину свободного пространства, где уже кружили старший князь Разумовский и Кира Кирилловна.

Тело вспомнило движения раньше разума, и я вполне свободно следовала в танце за Сержем, который уверенно вел. Перед глазами мелькали бесконечные нарядные платья, красивые женщины, статные мужчины, блеск украшений и свет свечей.

Но я не позволяла себе расслабиться ни на мгновение. Серж задумал этот танец не просто так. Я должна быть настороже.

— Как твоя голова, сестрица? — спросил он проникновенным шепотом, когда к нам присоединились и другие пары, и наш разговор потонул в общем шуме. — Память не вернулась? Говорят, второй удар помогает устранить последствия первого.

Я резко повернула голову и, задрав подбородок, посмотрела ему в глаза. Брат усилил хватку: мои пальцы, зажатые в его руке, онемели, и я перестала их чувствовать. Лежавшая повыше талии ладонь давила на лопатку даже сквозь корсет.

А вальс все играл и играл, и Серж кружил меня по паркету все быстрее и быстрее. Воздуха не хватало, корсет душил. Я пыталась сосредоточиться, но в какой-то момент потерялась в пространстве.