Княжья травница

Глава 1. Во спасение

Ноябрь 5 число

Они пришли, когда сумерки накрыли лес, а луна ещё не взошла.

Варвары, как есть варвары: ни тебе доброго вечера, ни тебе можно войти… Сначала громыхали кулаками по тяжёлой двери, потом выбили замок и ворвались в избушку. Я тряслась от страха, но, когда увидела их головы в лёгких шлемах, успокоилась. Нет, ничего весёлого, конечно, не предвидится — что-то с князем или с кем-то из княжьего терема. А хотя бы не хазары…

— Собирайся, ведьма, светлый князь тебя требует! — гаркнул один из них — с порванной ноздрёй. Да, я видела его на княжьем подворье. Десятник. А ещё двое подхватили меня под локти и подняли на ноги. Я запротестовала:

— Аккуратнее! Пусти! Сама пойду.

Десятник кивнул. Меня выпустили. Я огляделась. Раз травница понадобилась, значит, кто-то серьёзно заболел. Середина осени, вроде бы рано для переохлаждений, разве что упал кто и голову расшиб… Надо взять всё, что возможно. Всё, что я могу взять. Потому что, если не хватит, придётся посылать одного из этих, а он разнесёт мне всю избушку в поисках нужной вещи.

— Мне нужно собрать травы, — сказала, ни к кому особо не обращаясь. — Подождите снаружи.

Отвернулась за мешочком, в котором носила свои ведьмовские причиндалы, и замерла, прислушавшись. Заразы! Эти солдафоны даже с места не двинулись. Топнув ногой, я рассердилась. Ах так? У меня есть верное средство, чтобы их напугать!

Уперев руки в боки, я прищурилась и тихо, но чётко начала:

— Бамбара, чуфара!

Десятник вздрогнул и отступил. В детстве я очень любила «Волшебника Изумрудного города» и всё ещё могла цитировать с любого места.

— Скорики, морики!

Вокруг меня образовалось свободное пространство.

— Турабо, фурабо…

Солдаты жались к двери, бросая жалобные взгляды на своего начальника. Я решила добивать. Взметнув руки вверх, провыла дурным голосом:

— Я нашлю на вас белый мо-о-ор! Лорики, ёрики!

Толкаясь в узком косяке, дружинники высыпали наружу. Десятник, как и положено шефу, покинул избушку последним. Я вздохнула, качая головой:

— Как дети, ей-богу…

Ладно, ну их. Взяв заплечный мешок, я оглядела стройные ряды склянок и кисетов. Сколько времени мне понадобилось, чтобы привести в порядок тот базар, который царил у прошлой травницы! Я всё перебрала, сортировала, расставила и разложила по полочкам. Полочки, кстати, своими руками сделала, чуть пальцы не отбила молотком…

Так, что мне может понадобиться? Я прищурилась, размышляя, и сказала:

— Заживить раны.

Несколько баночек вспыхнули почти сразу же — ярким зелёным цветом, медленно затухающим до блёклости. Я сложила их в мешок и сказала:

— Ожоги.

Кисет на нижней полке загорелся, как светофор, зелёным, а потом красным. Да, понимаю, надо быть осторожной в дозировке.

— Понос.

Нерешительный зелёный напомнил мне, что в здешних краях понос зовётся дриснёй. Ладно, я выучу. Не бейте травницу, она лечит как умеет!

— Боль… Сердце… Камни в почках… Чесотка…

Вроде всё. Собрала то, с чем уже сталкивалась при лечении. Закинув мешок за спину, вышла из избушки:

— Я готова.

Десятник смотрел с опаской. Но долг для него был превыше всего, поэтому он подвёл ко мне своего коня и кивнул:

— В седло, травница.

Икнув, я зажмурилась. Ненавижу ездить верхом! В этом сумасшедшем мире я могу смириться с чем угодно, но только не с надобностью карабкаться на лошадь…

Десятник вскочил в седло привычным движением, а потом подхватил меня под мышки и посадил перед собой. Я даже пикнуть не успела! Пикнула уже после, когда он навалился на меня, понукая лошадь, и обволок запахом конюшни.

— Эй, не боишься, значит, белого мора?!

— Все мы умрём, — философски буркнул десятник. — А лучше когда-нибудь от белого мора, чем сейчас от княжьева меча.

И пустил лошадь противной тряской рысью.

Счастье, что до города недалеко! Минут десять, но и их мне хватило, чтобы совершенно отбить седалище. Впечатляющих размеров ворота в высоченном, в три мужских роста, частоколе открылись будто по мановению руки, однако я уже знала, что для этого требовалась сила минимум четверых дружинников. Мы въехали на широкую улицу, выложенную досками, кое-где потрескавшимися от влаги и бесчисленных копыт. Я выглянула из-под капюшона плаща, крепко держась за луку седла. Что всегда удивляло в этом городе — огромные двух— и трёхэтажные терема, улицы, где могли спокойно разъехаться два грузовика, и люди. Как ни старалась, не могла вспомнить, видела ли я такую одежду на картинках в интернете. Женщины всегда в сарафанах до земли, увешанные бусами и оберегами, в платках, повязанных на меховые шапочки. Всё вроде русское народное, а другое. Чужое, непривычное, странное.

Сейчас, когда стало темно, на улицах зажгли большие факелы, и они освещали нам путь до самого княжьего терема. Обогнув его улочкой, десятник осадил коня и спешился, потом сдёрнул меня, как курицу с насеста, потащил к маленькой дверце в стене. Я подчинилась, только фыркнула, чтобы он меня услышал:

— Даже не с парадного крыльца!

— Моя б воля, тебя вообще не позвали б, — буркнул десятник, втолкнув меня в сени. Я даже не нашлась, что ответить, задохнувшись от обиды. И хорошо, что промолчала. Не стоит никому знать, что я не люблю местных жителей почти так же сильно, как и они меня. Впрочем, не люблю — это мягко сказано. Они меня боятся, а я их презираю.

Дружинник последний раз ткнул меня в спину — как раз в направлении к узкой лестнице, на ступеньках которой ждала дородная тётка в пышном сарафане и рогатой кике на голове, сбившейся на сторону. Она огляделась по сторонам, наклонилась ко мне и зашептала:

— Травница, травница, князю нужна пока, а потом ко мне заглянешь, а? Нужно мне зельице одно!

— Загляну, — процедила я сквозь зубы. Как пить дать, зельице ей нужно приворотное…

— А теперь, волей Сва, подымайся быстрее, ждут тебя с нетерпением!

Глава 2. Реальное попадалово одной хорошей девочки

Июнь 20 число

Когда я была маленькой, мы с мамой однажды шли по улице и к нам пристала цыганка. Я помню всё так ясно, как будто это случилось вчера. У цыганки были чёрные, как ночь, глаза, и они заглянули мне прямо в душу. Мама хотела оттащить меня, закричала, принялась совать цыганке деньги, но та презрительно плюнула в её сторону. Я не могла сдвинуться с места и, как завороженная, смотрела на эту странную Бабу Ягу в цветастых юбках. На груди женщины лежали, чуть позвякивая при каждом движении, бусы и золотые монетки на ниточке. Потом уже я узнала, что это называется монисто, а тогда просто смотрела на них и не могла оторвать взгляд.

Грубая кожа заскорузлой ладони коснулась моей щеки, цыганка пошевелила губами и сказала таким тоном, как будто доктор говорил с пациенткой:

— Сними крестик! И золото сними, не носить тебе золота! Серебро надень.

— Прочь иди, убери руки от моего ребёнка! — крикнула мама в отчаянье. — Диана, пойдём! Пойдём отсюда!

— Как дочь назвала, тьфу! И крестик надела! — цыганка прищурила красивые глаза и добавила тише, уже мне: — Руда, Руда твоё имя, запомни. И никому не говори его. Только тому, кто будет тебе ближе всех.

Я кивнула, глядя в черноту ночи под длинными ресницами, но в этот момент мама с силой дёрнула меня за руку:

— Да иди же ты сюда! Не слушай её!

Наваждение спало, и я уже испуганно прижалась к маме, готовая заплакать. А та повела меня прочь, то и дело оглядываясь на цыганку и возмущённо бормоча:

— Куда только полиция смотрит?! Сильно испугалась, Дианочка?

Да, тогда я испугалась. До дрожи в коленках! И помнила этот страх ещё очень долго. Все встречные цыганки вызывали во мне неприятное чувство беспомощности. А потом я научилась справляться с этим и почти забыла о происшествии.

А вспомнила сейчас.

Когда старая цыганка на привокзальной площади, поцокав языком, крикнула:

— Крестик сними! И золото сними!

— Ага, и тебе отдать?! — фыркнула я, волоча тяжёлую сумку.

— Сними, говорю! Хочешь, отдай, хочешь, выбрось… — она пожала плечами и сунула в рот мундштук трубки, которой дымила, как старый шкипер.

— Сдурела, да?

Я остановилась, с любопытством оглядев старуху. Она вытащила трубку и усмехнулась, показав чёрные зубы:

— К бабке в деревню едешь? Не доедешь. Сними крестик, отдай мне, а я тебе кое-что взамен дам.

— Ага, щаз! Два раза, — съязвила, но в ответ услышала:

— Не играй с тем, что сильнее тебя, Руда.

Опять это странное имя! И всё так же с ударением на первый слог — Руда… Что оно означает, и почему все цыганки упёрлись меня им называть?

— Меня зовут Диана, — возразила я и глянула на часы. Электричка через десять минут, надо поспешить. Цыганка отмахнулась:

— Забудь! Дай мне крестик. Дай, не пожалеешь!

Чем можно объяснить то, что я послушно сняла цепочку с шеи и протянула старухе? Только наваждением. Но золото ручейком перетекло в морщинистую ладонь, цыганка проворно сжала кулак и вдруг шагнула ближе, почти вплотную, дохнула жжёным табаком в лицо и прошептала, словно ветер в кронах прошелестел:

— Возьми взамен то, что затерялось, что нашлось, что пригодится и что нельзя другим отдать…

— И что это? — таким же таинственным шёпотом спросила я. Цыганка прищурилась, сунула мне в руку камушек и отошла подальше:

— Иди, иди, а то на встречу с судьбой опоздаешь.

— С судьбой не знаю, а вот на электричку точно опоздаю, — пробурчала я. — Зачем только крестик отдала…

— Не жалей, Руда, — усмехнулась старуха. — Никогда и ни о чём.

Отмахнувшись от неё, я подхватила сумку и побежала на перрон пригородных поездов. Очнулась только в электричке — пить страшно захотелось. Такой сушняк взял, что аж в горле запершило. Достала из кармашка сумки бутылку воды, хотела пробку скрутить и обнаружила зажатый в кулаке камушек.

Сразу забылась жажда и даже цыганка отошла в памяти на второй план. Я обменяла золотой крестик и золотую цепочку на маленький голубой камешек, прозрачный, как слеза, и тяжёлый, как голыш. Он опоясан тонким серебряным колечком, а в него продет простой шнурок, да так хитро, что можно камушек развернуть любой стороной. А с другой стороны он матово-белый, как интересно!

Занятная вещица, но она всяко не стоит золота…

Интересно, почему цыганки отговаривали меня носить золото? Ведь я Лев по гороскопу, это мой металл! Пожав плечами, я надела кулон на шею и всё-таки открыла бутылку воды. Электричка мерно стучала колёсами по стыкам рельс, сиденья скрипели, двери хлопали. Ехать почти час, может, попробовать выспаться? Учёба на втором курсе института и сон — понятия практически несовместимые. Сессию сдала, теперь можно отдохнуть у бабушки на даче. Но учебники я с собой взяла — анатомия и гистология всегда со мной, никогда меня не покинут, будут даже под подушкой ночевать…

Прикрыв глаза, я размечталась о том, как лягу на скрипучую кровать в маленькой комнатке, кулаком взобью тяжёлую подушку, которая видела ещё расцвет СССР, натяну на плечи одеяло, заправленное в хрустящий от крахмала пододеяльник с ромбиком в центре, и провалюсь в сон до утра, пока меня не разбудит петух с лужёной глоткой. И тогда я встану, потягиваясь, погреюсь немножечко у чуть тёплой печки, перебирая босыми ногами на холодном полу, пойду на кухню. Там, под полотенечком, найдутся горячие оладьи, в банке — сметана от тётки Вали, что живёт через два дома, в узком носатом кофейнике на печке будет греться кофе, а к нему — кусок сахара и домашние сливки, которые бабушка обычно никогда не покупает, только когда я приезжаю…

Скрежет и вой гнущегося металла ворвался в мои мечты, разрушив их до основания. Меня тряхануло так, что я ударилась головой, полетела куда-то в проход, а потом завертело, стукнуло, и всё замерло.

Я тоже замерла, а может, потеряла сознание на несколько секунд. Очнулась от того, что было неудобно лежать — рука упиралась во что-то твёрдое. Села, осмотрелась. Было темно, где-то мигали лампочки, а может провода искрили… Пахло гарью, чем-то сладким и ещё — раскалённым железом. Наощупь я выбралась из прохода, встала на ноги. Оказалось — подо мной стекло, которое треснуло и сейчас рассыпалось на осколки. Паники почему-то не было, я отметила этот факт дальней частью сознания, а вот необходимость вылезти из опрокинувшегося вагона стала срочной! Надо выбираться наружу! Где моя сумка? А, чёрт с ней!

Глава 3. Светлый князь

Июнь 20 число

— Ой, мамочки… — пробормотала я, отдёрнув руки. Вот если бы я училась курсе на четвёртом… Я смогла бы помочь мужчине. Но у нас не было практики! Конечно, кое-какие познания я могу припомнить… Ни в коем случае не вытаскивать стрелу из раны. Где я об этом слышала? Или читала? Нет, нож нельзя вытаскивать! А стрелу всё равно придётся… Паника охватила меня. Аж руки затряслись. Грудь, как и живот, это почти смертельно в таких условиях! Там же сердце, лёгкие! Если не умрёт от дырки в сердце, то пневмоторакс его точно убьёт!

В любом случае мужчина умрёт.

Но сделать что-то всё равно надо, иначе я себе этого никогда не прощу — вдруг могла бы спасти? Чтобы успокоить дрожавшие руки, принялась зачем-то ощупывать грудь вокруг стрелы, одновременно вспоминая анатомию. В нескольких сантиметрах от входного отверстия уже был старый шрам: узкий и тонкий. Видимо, ножевое. Проведя по грубой коллоидной полоске пальцем, я ахнула, не удержавшись. Зелёные всполохи словно открыли мне направление удара и задетые органы. Зарубцевавшаяся дыра в лёгком… А сердце не задето просто потому, что оно не чуть слева, а чуть справа!

Вот везунчик!

Куда же попала стрела? Ни на что не надеясь, я пальцами направила всполохи зелёного света вокруг неё, и мне открылись трахея с пищеводом, сосуды, артерии, мышцы, рёбра… С восторгом ребёнка я рассматривала это чудное чудо. Какой здоровский сон! Вот бы с таким «рентгеном» изучать анатомию! Стрела прошла каким-то чудом между всего на свете, пронзив только мягкие ткани. Даже лёгкое не задето. Сон, чисто сон, потому что в реальной жизни так не везёт.

Я оглянулась на собаку. Та лежала рядом, открыв пасть и вывалив язык, тяжело дышала, глядя на нас карими глазами. Я спросила на всякий случай:

— А вдруг он умрёт?

— Лечи, — ответил пёс.

Ну ладно. Раз так безапелляционно… Буду лечить. В какой книге я читала про то, как вынимали стрелу? Не помню, но это и не важно! Нужен нож, желательно острый… Я распахнула плащ на мужчине. Если есть меч, то должен быть и какой-нибудь кинжал на поясе, потому что мечом пилить стрелу будет весьма неудобно. Весьма.

Кинжал на поясе нашёлся. Он висел в декоративных ножнах, украшенных камешками, и я с осторожностью вытащила его. Кинжал оказался искусно, витиевато зазубренным и с рукояткой в виде прыгающего зверя с оскаленной пастью. Если это не фикция, то красивый кинжал… Я опробовала его на стреле, и лезвие обрезало тонкую деревяшку в два счёта. Видимо, от толчка в рану мужчина захрипел, дёрнулся, схватил меня за руку. Я вскрикнула и попыталась освободиться:

— Эй, ты чего? Лежи спокойно! Сейчас всё пройдёт!

Склонившись над ним, глянула в открывшиеся глаза — тёмно-синие, будто космос, а он сморщился от боли, глядя сквозь меня, застонал:

— Руби… Руби их!

— Руби кого? — не поняла, оглянулась. Потом сообразила — бредит. Погладила его по щеке, успокаивая: — Спокойно, всех порублю. А пока надо тебя вылечить. Сейчас будет немного больно…

Чёрт, он же может и загнуться от болевого шока!

— Боги этого сна, пошлите мне хоть какое-нибудь обезболивающее! Опиум… Каннабис… Какие там ещё травки бывают? — сказала с отчаяньем, ни к кому не обращаясь. Впрочем, меня услышали. Уж не знаю, боги или демоны, но неподалёку вспыхнул зелёным и весело засветился по контурам кустик с меленькими круглыми листочками. Он был мне незнаком. Но сиял очень уверенно… Что делать? Поверить травке? Я глянула на собаку. Та лежала, вывалив язык, и смотрела на меня. Молча. Ждать от неё совета не стоит…

Ладно, была не была! Всё равно выбора у меня нет!

Я вскочила на ноги и побежала к кустику. Рвать листочки? Да — они вспыхнули сильнее и ярче, так и маня. Оборвав с десяток, сунула к носу, понюхала. Что-то знакомое, но вспомнить не могу. Машинально помяла в ладонях, покатала. Листочки выпустили сок, окрасив кожу в бледно-серый цвет. И чувствительность пригасла. Я даже ущипнула себя за ладонь — нет, не больно!

Хорошо. Хорошо, верю.

Вернувшись к раненому, я решительно разорвала рубаху на его груди, развязала завязки плаща и сбросила его. С трудом перевернула мужчину на бок, увидела наконечник стрелы. Слава богу, не придётся резать и доставать! Так, теперь надо одновременно тянуть с одной стороны и толкать в рану листочки с другой. Если повезёт, то и крови не будет много…

Мне не повезло. Стрелу я вытянула довольно легко, но из выходящего отверстия струилась кровь. Входящее я заткнула, обезболив. Если я спрошу у природы, ответит ли она мне?

Постеснявшись собаки, спросила про себя. Чем остановить кровь? И огляделась вокруг, боясь пропустить знак. Выпрямилась: лошадь щипала высокие длинные стебли с резными листьями и головой потряхивала. Именно эти листья светились зелёным, а те, что рядом, похожие, — красным. Вот незадача!

Я встала и аккуратно приблизилась к коню. Если показывать, что боишься, животное почувствует это. Ещё больше, чем собак, я боялась лошадей. Начиталась того, что это большие и сильные животные, что они кусаются и бьют копытами… Но я должна помочь своему раненому, кстати, хозяину этой зверюги! Поэтому вежливо попросила коня:

— Извини, мне нужно нарвать этих листьев. Отойди, пожалуйста!

Тот покосился на меня, отступил на два шага и буркнул:

— Пожалуйста.

Ну конечно, раз собака говорит, почему бы и лошади не иметь голос?

Дурдом!

Оборвав все светящиеся листочки на кустике, я бегом вернулась к раненому. Во мне отчего-то крепло убеждение, что я не сплю. Нога-то болит! Хотя уже почти и не болит… И вывих был, что я вывих не узнаю, что ли? Во сне же никогда не болит. И ветерок на щеках не чувствуется во сне.

Снова опустившись на колени перед мужчиной, я начала соображать, как залепить листочками раны. Как только пыталась приложить к коже, они резко меняли цвет на красный. Я уж и мяла их, и складывала вдвое-втрое, и стопочкой… Ничего не получалось. В отчаянии сунула эту дрянь в рот и пожевала. Мало ли… Оказалось — правильно сделала. Горькие листочки, просто ужас… Заткнув пережёванными листьями рану мужчины, я разорвала его рубашку и кинжалом нарезала плотную льняную ткань на полоски. Получились бинты. Кровь перестала сочиться, бандаж получился практически профессиональным (преподаватели бы за меня порадовались!), и я села на траву перевести дух.

Глава 4. Все ведьмы рыжие

Июнь 20 число

— Твою мать, — только и смогла сказать я, когда обрела способность говорить. Вот повезло так повезло! Попала в какую-то дыру миров, мило поболтала с лошадкой и собачкой, спасла человека и вот теперь мне придётся жить в пряничном домике с умершей неизвестно когда ведьмой…

Счастья привалило, Дианочка!

Так. Спокойно. В морге я уже была. Трупы видела. Трупы страшнее скелета. Чего мне бояться-то? Ведь не бросится на меня и не укусит! Надо взять себя в руки и осмотреться. Ночевать в лесу мне очень не хочется, в избушке со скелетом всяко безопаснее…

Прикрыв дверь, я сделала несколько шагов внутрь. Низкий потолок нависал над маленькой комнаткой, у противоположной от входа стены стояла печь — обычная, как в деревне, но поменьше. Топчан был единственной кроватью и был, к сожалению, занят. А на столе, на стенах и под потолком лежали и висели пучки трав. Сухие, свежие, перевязанные бечёвками или заботливо укутанные в тряпочки. Столько трав, что голова кружится от их запаха и в носу свербит. Ни одной книги. Ни одной бумаги с записями. Зато у окошка ещё один столик, а на нём склянки и горшочки. Я подошла к ним, заглянула в одну — какой-то серый порошок. В другой оказались кусочки чего-то коричневого и непонятного. В третьей… Я отскочила и зажала рот рукой — в баночке лежали склизкие маленькие глазки!

Фу! Даже думать не хочу, чьи они и как их собирали!

— Гадость какая… — пробормотала, сев на край топчана. Ноги гудели, как неродные. Спать тоже хотелось. А тут скелет. Чёрт… Надо, наверное, озаботиться похоронами. Завернуть прямо в это покрывалко и отнести в лес, вырыть ямку… Яму. Сколько там надо по правилам? Метр или два? Я не смогу физически выкопать два метра земли…

— Я… ещё… не… померла…

Цепкая хватка за запястье заставила меня подскочить и заорать от ужаса. Меня держала рука скелета! Не кости, а рука, обтянутая кожей, пусть даже сухой и похожей на пергамент. Хватая ртом воздух, я пригляделась. Скелет вовсе ещё не скелет! Что-то среднее между трупом и мумией. Глаза открыты, полностью белёсые, вместо радужки — бельма. Губы шевелятся, старуха — а я отчего-то была уверена, что это женщина — силится что-то сказать. Мамочки… Живой труп, зомби!

Не кричала я только потому, что горло сдавило спазмом. Думала, удавлюсь на месте! А старуха прошептала:

— Давно… жду. Наклонись.

— Я бы предпочла отказаться… — прохрипела, пытаясь вырвать руку, но живой скелет выдохнула:

— Наклонись, сил нет…

С детства меня учили, прямо в голову вдалбливали, что старым, пожилым и людям старше себя нельзя перечить. Поэтому, превозмогая себя, я наклонилась пониже. Старуха широко распахнула невидящие глаза и сказала:

— Во имя Мокоши и Мары, Лады и Лели, Берегини и Живы, отдаю тебе то, что служило мне и людям, что нельзя потерять и другому отдать, только на погребальном костре. Живи с миром, Руда.

— Что? Что вы сказали?

Мне показалось, что я где-то уже это слышала, но думать сейчас и вспоминать было как-то не с руки. Что за белиберду она бормочет? Мокошь какая-то… Богиня, что ли? При чём тут славянский пантеон? И опять Рудой меня назвала… И эта цыганка, ведьма, наверное, они меня преследуют прямо!

— Всё, теперь можно и помирать, — мумия растянула губы в последней улыбке, а мне стало жутко. Я вежливо ответила:

— Ну, может, ещё поживёте…

Старуха выдохнула, прошептала:

— Погребальный костёр…

И закрыла глаза.

Я подождала немного, но она больше не шевелилась, грудь не вздымалась и не опускалась. Полагаю, признаки смерти проверять тут бесполезно, разве что глазное яблоко сдавить… Да и то. Нет, нет, это полное фу! Господи, за что мне всё это?

Костлявая рука отпустила моё запястье. Я отдёрнула руку и потёрла его. Кажется, мне нужно бухнуть, срочно. Вот прямо щас, стопарик чего-нибудь сосудорасширяющего… У ведьмы точно должно быть, пусть даже настоянное на глазках.

При мысли о глазках мне снова стало дурновато, и я поспешно встала, обмахиваясь ладонью. Хорошо, всё хорошо. Спокойно. Скелет помер, а перед этим сказал какие-то бессмысленные слова. Впрочем, всё, что произошло со мной после крушения электрички, уже бессмысленно само по себе, так что ведьма не дополнила ничего особенного. Однако надо продолжать жить. Помереть, как она, я всегда успею. А тут становится холодно.

Похоже, сегодня я лягу спать не скоро.

Мне нужен план. План — это последовательность, это организация, это хоть какой-то порядок. Я люблю порядок и планы. Итак, первое — найти спички и дрова. Второе — зажечь огонь в печи. Третье — похоронить скелетоподобную ведьму. Четвёртое — найти что-нибудь пожевать. Вот, уже легче. Теперь можно приступать.

Спички в древней Руси это я, конечно, загнула. В голове возник образ огнива. Впрочем, как оно выглядит, я всё равно не знала, но знала — огниво должно быть. Кресало какое-то… А к нему камень. В общем, что-то для высекания искр. Оглядев печку, всё, что возле печки, под печкой и на печке, я нашла массу разных предметов. Но что из них служило для разведения огня — не была уверена. А может…

Травки-то зажигались зелёным от моих вопросов — озвученных или мысленных. Вдруг и огниво так смогу найти? Я встала напротив печки и спросила вполголоса:

— Чем зажечь огонь?

Почти не удивилась, когда два предмета легонечко засветились зелёным. Даже как-то слишком легко. Подозрительно легко.

Я взяла в одну руку камешек с ребристыми краями, в другую — железку в форме бычьих рогов. Надо одной штукой бить по другой, от этого появятся искры. Это пирит. Откуда я это знаю? Наверное, когда-то видео смотрела по ютюбу… Память странная вещь. Вытаскивает какие-то знания, которые, думала, никогда не пригодятся. А вот и пригодилось!

Так, печь. Немного другая, чем привычные нам сложенные из кирпича. Эта была слеплена из глины и была в форме пузатого кувшина с широким горлом. Туда я положила несколько полешек, которые ждали своего часа у стены. Потом обложила их соломой, найденной в том же углу. Занесла своё огниво, или по-русски кресало, и вдарила несколько раз. Сноп искр осветил внутренности печи, и больше ничего не случилось. Я озадачилась. Из глубин ютюбо-памяти всплыло новое предположение: надо раздуть.

Глава 5. Пособие для начинающей травницы

Июль 5 число

Две недели. Две недели я уже торчала здесь, в этой глухомани, в сыром лесу, в крохотной избушке, где надо было каждый день топить печку и за водой топать до ключа за тысячу шагов. Я всё пыталась высчитать, сколько километров составляли тысяча шагов, но каждый раз у меня получалось разное число. В конце концов плюнула и применила шаги.

Две недели… Это так много! Я жутко скучала по дому, по родным, по всему! Иногда такая тоска накатывала, что не хотелось даже вылезать из-под одеяла. В такие моменты я хныкала от жалости к себе, скорчившись на топчане, а потом всё же вставала, потому что нельзя всё время ныть. Да и постель моя оказалась твёрдой и неудобной. Матрасов нормальных в этом мире ещё не изобрели, как и электричество, водопровод и канализацию. Можно было бы набить матрас сеном, но я не имела ни малейшего понятия, где взять сено. А косить я не умела.

Две недели — это так мало, когда ты в совершенно неизвестном мире, да ещё и с даром, который не мог не восхищать. Чтобы скрасить одиночество и унять жгучий недостаток информации, я упражнялась. Надо было разобрать базар старой ведьмы. Я решила, что нечестно будет делать это в одиночку, и привлекла к работе свой новоприобретённый дар. Поначалу это было непросто, но я приспособилась.

Открыв дверь избушки, я потянулась и глянула на небо. Солнце уже встало и готовилось подняться над деревьями. А пока оно только пыталось просветить сквозь плотный покров листьев. Поёжилась. Сыровато с утра… А корзинка уже на месте. Интересно, они каждый день будут мне приносить еду?

Сунув ноги, обёрнутые онучами, в деревянные башмаки, которые я нашла в углу избушки, я взобралась по просевшим ступенькам на траву поляны и неспешно пошла к плоскому камню, стоявшему на трёх вертикальных. Там рано поутру всегда появлялась прелестная корзинка, плетёная из ивовых прутьев. В первое утро, когда я проснулась и не сразу поняла, кто я и где, пошла обследовать окрестности и наткнулась на подношение. Под льняной тряпицей лежали куриные яйца, полбуханки домашнего душистого, чуть почерствевшего хлеба и стоял кувшинчик молока. Помню, я обрадовалась этой находке, как ребёнок, обнаруживший под новогодней ёлкой долгожданного щенка. Голодная была, как волк, поэтому слопала сразу половину хлеба и выпила почти всё молоко. Потом уже стала экономить…

Сегодня к обычному набору мне положили большой чёрный корнеплод, которого я никогда в глаза не видела, пару белых и несколько морковок с ботвой. Правда, морковки были белыми и фиолетовыми, но ботва пахла именно так, как настоящая морковная. Вот радость-то какая! Праздник, небось, вот и подарочки…

Подняв корзинку, я понесла её в избушку. Кто ж это мне такие подношения делает? Горожане? Прознали, что новая ведьма поселилась в избушке, и пытаются задобрить? А, да хоть бы кто. Всё равно. Пока мне не приходится беспокоиться о пропитании, пусть бы даже и сам чёрт лысый!

Толкнула неприкрытую дверь и вошла, поставила корзинку у печки. Глянула на стол и заорала от неожиданности.

На столе сидела и баюкала правую ручонку маленькая тощенькая женщина, похожая на ребёнка. Лицо у неё было серым с зелёным отливом, а из одежды на теле — что-то вроде рыболовной сети, обмотанной в несколько раз вокруг груди и бёдер. Впрочем, ни грудью, ни бёдрами там и не пахло. Женщина была худющей, остроносой и лохматой. На макушке у неё гордо сидел грязный и порванный, но когда-то очень красивый кокошник.

— Т-ты кт-то? — запинаясь, спросила я. Правильно, что ещё оставалось делать? Не бить же её корзинкой!

Гостья уставилась на меня испуганными глазищами, каждый размером с пять рублей, и пропищала мультяшным голоском:

— Сама-то ты кто?

— Я травница, — ответила осторожно. Гостья энергично замотала головой:

— Травницу я знаю! Ты не она!

— Она умерла, а я за неё, — буркнула, отвернувшись к корзинке. Тоже мне, следствие ведут знатоки… Припёрлась тут, возражает! Ну, как пришла, так и уйдёт, если не буду обращать на неё внимания.

— Как это? Умерла?! Ох, Морена-мать… Как так-то? — запричитала гостья, но я резко оборвала её надрывные стоны:

— Чего надо?

— Травку бы мне… матушка, — робко ответила та. — Оказия со мной приключилась.

Я шагнула к ней, сама не понимая, зачем мне это надо, и увидела застрявший в мякоти предплечья рыбацкий крючок. Застрял он весьма красиво — насквозь! Из ранки сочилась густая зелёная кровь, и меня чуть не стошнило, стоило только подумать о том, как это похоже на сопли. Пришлось взять себя в руки и дышать ртом, чтобы не блевануть. Когда желудок успокоился, я взяла тоненькую ручонку в пальцы и принялась рассматривать уже с врачебным интересом. Жало огромного острого крючка прошило руку и вышло с обратной стороны. Тут только обрезать надо! А чем? Пассатижи тут изобрели? Может, у ведьмы и был какой инструмент, но я его не нашла.

— И как же это случилось? — спросила с искренним любопытством.

— На болоте напоролась, — пожаловалась гостья. — Выбрасывают куда попало, там же и рыбачить-то не на кого…

— Ладно, сиди спокойно, сейчас вытащу. Продезинфицировать надо…

— Чево-о-о? — подозрительно вытаращилась на меня гостья. Я пояснила, копаясь в нагромождении всяких мелочей под столом:

— Спирт надо. Крепкий алкоголь. Водка, коньяк… О господи! Откуда тут водка!

— Бражка в углу, в ларе, — горячо шепнула гостья. Я бросила на неё заинтересованный взгляд и сунулась к пыльному ларю. До него руки ещё не добрались, а теперь нашла сокровище. Целая батарея узких кувшинов, заткнутых марлевыми пробками! Открыв первую, понюхала и сморщилась — яблочный уксус! Зато в другой оказалась брага, и в третьей тоже. Самый настоящий домашний самогон из яблок и мёда!

— Живём! — весело сказала я, возвращаясь к гостье. — Так, а ты вообще кто? И откуда знаешь про бражку?

— Кикимора я тутошняя, — ответила та с достоинством и даже выпрямилась. — Иногда в гости приходила к ведьме. Теперь к тебе буду приходить.

Глава 6. Пациент скорее жив, чем мёртв

Июль 5 число

— Ключницу-то? — баба с караваями сгрузила их на широченный стол и вытерла лоб рукой. — Так в кладовой она, а тебе зашто?

— Масло хочу купить, растительное.

— Масло-о, — протянула баба. — Ишь, самим не хватает, пришлым не дадим!

— Разберёмся, — буркнула я. — Где кладовая?

— Тама, — мотнула головой баба. Да что у них за манеры такие — можно же рукой показать?

Я прошла в угол к маленькой неприметной дверке и толкнула её. Кладовая оказалась не слишком просторной, но зато набитой до отказа всякими горшками, горшочками, бочками и мешками. У одного из больших мешков стояла дородная молодая женщина в сером длинном балахоне, с белым платком на голове и с тяжёлой связкой ключей на поясном кольце. Услышав шаги, она откликнулась, не оборачиваясь:

— Голуба, нать бы чернобыльника нарвать… Мыши от романника уже не бегут. Глянь, всё зерно попортили!

— Кота вам надо, — негромко ответила я.

Ключница резко повернулась и прищурила красивые, чуть раскосые глаза:

— Ты кто?

— Травница. Я к вам за маслом.

— Зашто тебе масло?

— Ну я же не спрашиваю, почему у вас нет кота, — улыбнулась. Женщина мне понравилась — глаза умные, морщинки на переносице как у нашей куратора в универе, от постоянных забот и беспокойства. Она нахмурилась:

— Что за кот такой и где его найти?

— Как это? У вас ещё кошек не приручили? — воскликнула я и похолодела. Чёрт! Я же так выдам себя! — В смысле, в городе нет ни одной кошки?

— Нет, — ключница пожала плечами и завязала верёвку на горловине мешка. — Что за масло взамен дашь?

— Травки, — я потрясла своей сумкой. Ключница поморщилась:

— Будто у нас своих нет…

— Лечить могу, — сказала я с запинкой. И подумала — а вдруг у них это какое-нибудь табу? Вдруг меня схватят и на костёр… Хотя вроде на Руси ведьм не жгли. И это, конечно, счастье!

— Лечить?

Она двинулась на меня, отвязывая ключи от пояса, и мне показалось на миг, что сейчас этими ключами получу по башке. Но мы просто выскочили из кладовой, и ключница заперла дверь, а потом махнула мне рукой:

— Ну пошли, посмотрим, как ты лечить умеешь.

Пока мы поднимались по бесконечным лестницам, шагали по бесчисленным коридорам и открывали двери ключами, я лихорадочно соображала — а хватает ли у меня опыта, чтобы лечить? Нет, с кикиморой прокатило, но она не человек. С князем тоже, но там у меня не было выбора. А теперь… Если я не смогу, если опозорюсь? Тогда мне вход в город будет закрыт. И масла я не получу, а русалки останутся с запутанными космами. Жить мне не дадут… Злые бабы хуже банды гопников.

Ключница остановилась перед дверью и повернулась ко мне:

— Лечить будешь знатного человека. Не оплошай, травница.

Похолодев, я ступила за ней в светлицу. Жарко, душно, темно. Свечи горят, чадят. Дым от благовоний сразу защекотал нос, и я чихнула. Ёж твою медь, да как тут здоровому можно выжить? Про больных и говорить не стоит, это не комната, а газовая камера!

Ключница остановилась у постели, поправила тяжёлое одеяло, подбитое натуральным мехом (с ума сойти!), и сказала:

— Давай, начинай.

Я огляделась. Печь натоплена, пышет теплом. Сгорбленная старушка возится в уголке, что-то толчёт в ступке, ворчит неразборчиво. Я приблизилась к кровати, признаться, с опаской. Очень боялась увидеть там ещё одну старуху, которая того и гляди умрёт естественной смертью, а обвинят в этом меня.

Но увидела я в подушках светлого князя. Когда оставила его в прошлый раз, он выглядел гораздо лучше. Что они тут с ним сотворили? Чем лечили? Да он жаром пышет не хуже печки! На груди можно яичницу жарить… Рану перевязали хоть и не профессионально, но добротно, кровавых следов нет. Зато плотный тканевый бинт пропитан чем-то жёлтым. Ух ты ж ёлки-моталки! Загноилось! В рану попала инфекция, и скоро больному наступит пиздец…

Дайте мне антибиотики, и я переверну весь мир!

А пока их нет, надо лечить тем, что есть…

— Мне нужны чистая вода и чистые бинты.

Ключница толкнула старушку, та с кряхтением поднялась и потащилась за печку. Я принялась аккуратно разматывать ткань, которой перевязали князя. Гноя оказалось немного, но это не успокаивало. Организм инфицирован, значит, гной попросту не выходит, а скапливается внутри. Если не убрать его, разовьётся сепсис, а это верная смерть…

Обнажив грудь князя, я покачала головой. Рана от стрелы выглядела очень некрасиво. Раздутые, воспалённые края, а уж пахнет — мама не горюй! Всё это надо убирать, чистить, проверять внутри.

— Помоги мне перевернуть его, — попросила ключницу. Та с готовностью взялась за плечо раненого, и мы с усилием перевернули тяжёлое тело на бок. Выходное отверстие ничем не отличалось от входного. Я вздохнула. Ладно, поехали.

Бинтами убрала гной и верхний слой незаживающей раны. Далось мне это нелегко — я и видела то такое всего пару раз в жизни, а уже делала вообще впервые. Приложила ладонь к груди. Зелёные очертания органов успокоили меня. Значит, инфекция пока ещё не ушла в организм. Зато между лёгким и рёбрами пульсировал красный шар, уже пускающий щупальца в разные стороны. Находился он как раз на линии прокола стрелой. Ох, это, наверное, я виновата… Насовала ему листьев в тело…

Так, ладно, не время предаваться самобичеванию! Мне нужно очистить рану и убрать этот огненный шар, который грозит убить князя.

Только как?

Я попробовала приложить ладонь и выдавить шар, но тот упрямо сопротивлялся. Больному явно становилось хуже. Он стонал, бормотал что-то, пытаясь сбросить мою руку. А я безуспешно боролась и с ним, и с инфекцией. Не получится… Ох, ничего не выйдет! Он умрёт по моей вине…

Хорошая из меня травница получилась, ничего не скажешь!

Так, Диана, спокойно. Надо успокоиться и подумать. Но быстро: времени мало. Если я не могу повлиять на инфекцию снаружи, я должна сделать это изнутри. Другими словами — операция. Только тут есть маленькая проблемка! Вот уж не думаю, что ключница допустит меня с ножом к князю… Свистнет, прибегут дружинники и заколют меня на месте.

Глава 7. Ведьмина рутина

Ноябрь 9 число

Дождь барабанил по крыше избушки. Я лежала с закрытыми глазами, кутаясь в одеяло, и вяло думала — как хорошо, что я убрала в кладовку насушенные грибы. Не промокнут. Буду суп варить из них зимой. Нава-аристый, вкусный… Как дома… Надо проверить, когда дождь закончится, как там мои клубни, моя псевдо-картошка. Поздно уже, конечно, выкапывать, но одну можно, на пробу…

Повернувшись на бок, подсунула край одеялка под щеку. По-хорошему надо бы встать, растопить печь, выпить чаю, но всё тело отказывалось следовать этому правильному плану. Хотелось поныть, похандрить, поплакаться. А некому.

Я всё ещё надеялась, что в один прекрасный день на моей полянке откроется портал, в котором я увижу небоскрёбы и машины. Я всё ещё надеялась, что смогу попасть домой, увидеть и обнять маму с папой, бабушку, потискать кошку… Я так хотела помыться в душе — просто отвернуть кран и встать под горячую воду. Так хотела зайти в МакДональдс и взять меню БестОф с большой Колой и большой картошкой фри, сначала нюхать это всё, а потом съесть, давясь от удовольствия!

На картошке фри я не выдержала. Рот наполнился слюной, и пришлось встать. Хватит страдать и валяться! Печь, чай, типа-картошка и… И надо сходить в город, навестить малышку. А потом вернусь и растоплю баньку. Жалко, что нет никакого алкоголя. И нагнать как, я не знаю…

Через полчаса я вышла из избушки. Накинув на голову капюшон чёрного плаща, посмотрела на небо. Дождь уже не лил, он моросил тихонечко. Серые низкие облака. Верхушки елей скребут эту мокрую губку. Холодно… Я закуталась в плащ и пошла к опушке, но через несколько шагов остановилась как вкопанная.

На опушке стояла женщина.

Я сразу узнала её. Это была прислужница покойной княгини — дородная тётка в сарафане и рогатой кике. Чёрт, я должна была к ней заглянуть тогда и забыла… А она не гордая, сама пришла. Видать, очень нужно зелье. И корзинку принесла. Вот откуда мне припасы носят, из города! Из княжьего терема!

Усмехнувшись, спрятала улыбку и направилась к прислужнице. Та дёрнулась было, но взяла себя в руки и поклонилась в пол, чуть не коснувшись земли пальцами. Сказала торопливо:

— Травница, прими подношение как знак искренности и уважения. Вот, видишь, пришла я… Зельица бы мне…

— Какого тебе зелья, женщина? — я спросила строго, играя свою роль проклятой ведьмы. Все мы здесь играем свои роли, и отступать от них нельзя.

Прислужница огляделась воровато и шепнула тихо:

— Так приворотного!

— Для тебя, что ли? — удивилась я. Ей лет сорок, если не больше, а туда же! Приворотное зелье захотела!

— Да для дочки моей, — махнула рукой женщина. — Полюбила она княжьего брата, а он… Эх!

— А сколько твоей дочке лет?

— Так шестнадцать уж миновало, а она всё ждёт да рыдает, женихов видеть не хочет, только молодого князя ей подавай!

— Так поговорила б с ним, может, он на ней женится? Зачем приворотное-то?

Я покачала головой. Боже ж ты мой… Шестнадцать! Ну как так-то? Какой замуж в таком возрасте? Мне самой недавно было столько, в голове одни мальчики и фильмы с Фассбендером! Да что там говорить, даже в двадцать рано замуж… Но в этом мире всё быстрее идёт. И женщина, которой не больше сорока, уже глубокая старуха. А девчонка в шестнадцать — невеста.

Покойной княгине было семнадцать…

— Ну-у, какое поговорить, — горестно вздохнула прислужница. — Князь ить, куда нам до них…

— Ладно, я сама поговорю, — решила. Поставила корзинку с провиантом на плоский камень, который был определён горожанами как священный, и кивнула: — Пошли, проведёшь меня в город. Как там маленькая Отрада? Кормилицу нашли?

Прислужница замялась. От этой паузы мне снова стало не по себе. Что опять случилось?

— Искали мы… И баб уговаривали, а они ни в какую! Я б на их месте тоже отказалась бы, конечно, только… Жалко чадо.

— Почему они отказываются? — возмутилась я. — Неужели князь не может заплатить побольше?

— Что ты! Что ты! Да любая б рада была! А только…

— Да говори уже! — прикрикнула на мнущуюся прислужницу. Та вздохнула и поведала громким шёпотом:

— Бают, княгиню нашу черви изнутри сожрали особые! Лихо подхватила да и померла, а ребёночек… — она совсем понизила голос и доверительно сообщила: — Бают, он и есть из тех червей, что нутро жрут!

Сначала я не поверила своим ушам. Потом, когда всё же поверила, мне захотелось ударить эту старую дуру. Надо же такое выдумать! Я смотрела с открытым ртом, а прислужница, видно, решила, что меня пришибла эта новость, потому что с жаром продолжила:

— Да, да, а ещё бают, что ежели кормить ребёночка этого, он через титьку и кормилицу сожрёт! А помирать-то кому охота, даже ежели и за княжью дочерь!

— Да ты издеваешься! Бабы дуры, а ты? Повторяешь всякую ерунду, стыд потеряла так о своей хозяйке говорить! — взорвалась я. — Болезнь её убила, а не черви какие-то! Она больна была уже давно, должны были заметить! А Отрада, дочка её, здорова!

— А ты, матушка, откуда знаешь? — подозрительно спросила женщина.

— Видела! — рявкнула и замолчала. Мы уже подошли к городу, в частоколе открылись ворота, и из них выехал князь на Резвом. Прислужница поспешно отвесила поклон, правда, поясной, как я отметила. И мне надо бы, но я не привыкла кланяться. А положение у меня такое… непонятное. И не буду кланяться, я не прислуга!

Князь проехал мимо, удостоив меня странным взглядом, за ним дружинники. А я только нос вздёрнула повыше, чтобы разглядеть получше того, чьи глаза снятся мне по ночам. Синие, острые, глубокие…

И смотрела так, пока они ехали мимо, провожала взглядом. Князь вдруг обернулся — всего на миг, но я заметила, как дрогнули уголки его глаз.

Он улыбнулся?

Нет, скорее всего просто поморщился. С чего бы ему улыбаться? Уж точно не от радости, что меня увидел. Прищурившись вслед князю, я мысленно вздохнула от тоски. Вот так люби человека, а он морщится при виде тебя!