Кофе в бумажном стаканчике

…Незаметно пролетели два с половиной года. В Крым снова пришла благодатная южная весна, звонко защелкали прилетевшие в город скворцы. Как-то очень быстро – всего за две недели апреля – распустились и стали кипенно белыми фруктовые сады, из отдохнувшей земли дружно показались плотные стрелки тюльпанов и нарциссов. Можжевельники, изменив уныло-желтоватый зимний оттенок, сделались насыщенно-зелеными и, щедро согретые солнцем, наполнили двор усадьбы смоляным ароматом хвои. Вокруг стало ярко, солнечно, весело.

Надежда Неволина, когда-то с таким трудом покинувшая свой родной провинциальный городок ради будущей карьеры, искренне наслаждалась семейным счастьем в доме своего мужа. Мечты о карьере она отложила куда-то в самый дальний уголок памяти, где в виде ненужного хлама сгрудились все ее потерянные желания – преждевременные, неуместные и пока совершенно несбыточные. Да и нужно ли было ей это теперь? Достаточно того, что карьеру сделал муж. Надя часто вспоминала мамины слова, сказанные ей еще в отрочестве – о судьбе, которую она обязательно встретит, и удивлялась, как мама могла это предвидеть. Выходит, она так стремилась из дома только для того, чтобы найти Сергея? Ей страшно было даже подумать о том, что в тот солнечный сентябрьский день она не засмотрелась бы в телефон, а доктор Неволин, занятый своими сложными мыслями, не сбил ее на переходе. А может, вместо перехода с аварией было бы что-нибудь другое? На самом деле, ей уже давно было неважно, как они встретились. Ее любовь стала всепоглощающей и безотчетной, чувство это с годами окрепло, словно хорошо выдержанное доброе вино, которое от времени не портится, но приобретает более глубокие и тонкие вкусовые качества.

Ей понравилось так жить – не думая о завтрашнем дне, радуясь дню сегодняшнему. Вспоминая свою мать Мусечку, смотревшую на отца влюбленными глазами, Надя только теперь поняла, что это означало на самом деле. Ее мама ежедневно растворялась в своем мужчине, получая от этого огромное наслаждение и не заботясь о собственных развлечениях – их ей придумывал муж, не давая заскучать. Также и Надя, ослепленная чувствами, безмятежно пребывала в своем новом замкнутом мирке, словно в мифической стране с волшебными бабочками монархами, надежно защищенной от бурь внешнего мира. Когда-то осуждая зависимые отношения родителей, она, не отдавая себе отчета, также с легкостью подчинила свою жизнь чужим установкам. Разница в возрасте заведомо сделала ее маленькой послушной подопечной, которую тот старательно оберегал от проблем, баловал, словно собственного ребенка, и она с этим легко соглашалась. Где-то в глубине души Надя понимала, что это неправильно, но как правильно, она пока не знала и не хотела разбираться – на руках была двухлетняя дочь, а впереди еще три заочных курса университета, которые она решила преодолеть во что бы то ни стало. И без мужа ей со всем этим было просто не справиться.

Конечно, она пыталась что-то делать самостоятельно – тянула копеечную подработку, решала домашние проблемы, занималась ребенком. Но ее дела по сравнению с делами Сергея были мелкими, незначительными и какими-то …слишком рутинными, как ей казалось. Будто ее намеренно не пускали в мир больших возможностей, где можно было проявить самые лучшие качества характера, способности, знания, в конце концов. Надя смирилась со своей незначительностью, другого выбора у нее просто не было. Занимаясь повседневными заботами, она знала, что вечером сюда обязательно вернется ее муж и, словно чародей взмахом волшебной палочки, оживит этот дом своим присутствием – ничего другого здесь больше не происходило. Она с нетерпением ждала его каждый день, чтобы поделиться маленькими домашними новостями, и он всегда ее очень внимательно слушал, их вечера были наполнены спокойной размеренностью тщательно налаженного быта.

О том, что она сама в последнее время перестала мечтать, совершенно исключив из собственной жизни желания, Надя не задумывалась. Ей стало казаться, что такой застывший покой, где нет места ее мелким несущественным устремлениям, и есть настоящее женское счастье. Все меньше и меньше ей хотелось выезжать в город, все реже она посещала с мужем выставки и распродажи, будто зачарованный дом в Белом цепко держал ее невидимой паутиной уюта и благоденствия, не отпуская за ворота. Она перестала пользоваться косметикой, свой личный шкаф с костюмами и модельными туфлями за ненадобностью открывала крайне редко – только чтобы проверить, все ли там аккуратно сложено. Новые вещи лежали в нем не распакованными – вполне хватало комода с джинсами и футболками. Надю это уже не смущало. Главное, чтобы в доме всегда был полный порядок, и у ее мужа не возникало бытовых проблем.

Иногда ей приходило в голову странное сравнение ее нового дома с «золотой клеткой», куда она меньше всего хотела бы попасть, когда ехала учиться в Крым, и где так легко оказалась, влюбившись в Сергея. На самом деле, все было не так однозначно, ведь главным в тот сложный год был он сам и их непростые отношения. И все же грыз ее иногда червячок сомнения в правильности выбора, заставляя задумываться о том, что время незаметно погасило их страсть, превратив любовь в привычку, а дом она теперь охраняет, словно несчастный джин – волшебную лампу. И исполняет желания мужа. «А где теперь я сама? И кто я? И почему мне так сложно думать о своем будущем, будто его нет, и эти стены меня уже навсегда похоронили?» Это были неудобные мысли, обычно накатывавшие вместе с тишиной. Поэтому тишины она старалась избегать.

…Все изменилось в один момент, в канун ее дня рождения. Сергей в тот вечер приехал непривычно раздраженный, взгляд его был отсутствующим. Последние полгода он часто приезжал домой расстроенным, но Надежда старалась не заострять на этом внимание, отвлекала его или, наоборот, оставляла в покое – до тех пор, пока напряжение не спадало. Ей почему-то думалось, что она отлично изучила своего мужа и могла умело управлять его эмоциями, давая время прийти в себя после сложных событий дня. В этот раз она, как обычно, стала рассказывать, что сделано по дому, как вела себя Ляля, что ела, когда спала. Сергей, занятый ужином, молчал. Она давно не задумывалась, интересны ли ему ее слова, и говорила только потому, что эти разговоры стали их личным ритуалом. Ее муж предпочитал быть в курсе всех домашних событий, даже незначительных, и крайне болезненно относился к тому, что в доме что-либо происходило без его ведома.

Неожиданно он отодвинул пустую тарелку и с раздражением спросил:

– А что за джинсы на тебе?

Надя растерялась и внезапно насторожилась. Он никогда раньше не задавал таких вопросов, относясь к ее выбору одежды абсолютно спокойно.

– Домашние… А что?

Сергей недовольно поморщился и проговорил с категоричной брезгливостью, ему совершенно не свойственной.

– Тебе денег не хватает? Они вытянулись на попе пузырем, выкини их.

Произнесенная им злая фраза ударила Надю, словно хлыст, – невероятно больно. Она на секунду замерла, не веря услышанному. Это были ее любимые домашние джинсы, приехавшие вместе с ней с Цюрупинска, и он об этом прекрасно знал! Никогда раньше Сергей не позволял себе таких резких замечаний по поводу ее внешнего вида. Она доверяла ему во всем – даже в возможности быть рядом с ним не всегда совершенной. И он ей всегда прощал это несовершенство. Что случилось сейчас? Пересилив себя, она улыбнулась и мягко согласилась, хотя внутри все окаменело.

– Да, конечно…

Включив чайник, она незаметно сделала несколько глубоких вдохов, села рядом с мужем за стол, стала расспрашивать о делах. Ей показалось, что он немного расслабился, лицо его смягчилось, но сказанные им жесткие слова так и остались стоять между ними тяжелой ледяной глыбой, уничтожив тепло ласкового весеннего вечера. Надя будто впервые увидела его со стороны и ужаснулась – он, оказывается, мог в любой момент стать чужим. «Нет, не думать об этом! Что тогда произойдет со мной? Неужели я ошиблась, так неосмотрительно выйдя замуж? Но был ли выбор?» Эти страшные мысли нахлынули, словно грязная вода из застоявшейся запруды, затопили сознание, вмиг испоганили привычное состояние стабильного счастья. Но Надя, встряхнувшись, словно застигнутая врасплох кошка, взяла себя в руки и отбросила их прочь. «Стоп! Еще ничего не случилось!» – так она приказала себе и поняла, что, на самом деле, случилось. Давно случилось. Но, убаюканная комфортом, она предпочитала это не замечать.

Поблагодарив за ужин, Сергей поиграл с Лялей, посидел перед телевизором, вышел во двор, потрепал по густому мохнатому загривку собаку. Надя уложила дочь спать, зашла в спальню и нашла его крепко спящим. Она долго смотрела на него, черты лица показались ей заострившимися. Может, у него неприятности? Но это был не повод говорить такие обидные слова, зная, как Надя болезненно к этому относится. Что-то произошло. Или происходило давно, но он не показывал виду, а она не желала замечать, тщательно оберегая собственный покой. И вот сегодня – не сдержался. У Нади появилось острое чувство, будто ее тщательно культивируемый, всеми силами сохраняемый домашний мирок дал трещину, и оттуда резко потянуло стылым болотным воздухом. Она легла в постель, долго ворочалась, уснула с трудом.

На следующий день Надежда отвезла Лялю няне и, вернувшись домой, занялась прополкой клумб. Ей надо было подумать, и такая работа всегда приводила ее в состояние умиротворения. Аккуратно выдергивая сорняки и с удовольствием наблюдая, как земля становится чистой, она успокоилась и стала вспоминать то хорошее, что они успели пережить вместе. Возможно, надо подождать. Мысль о том, что в их отношениях за три года по какой-то причине могли произойти необратимые изменения, ей в голову не приходила.

…Переход Крыма в Россию Надежда, измученная токсикозом, пропустила. Все силы уходили у нее на то, чтобы хорошо учиться во втором семестре и не иметь задолженностей, а свободное время она просто отсыпалась, не обращая внимания на происходившее вокруг. Сергей ее не тревожил, хорошо понимая, как ей сложно. То, что Крым действительно стал российским, Надя осознала только в мае – когда весь ее курс срочно обязали поменять паспорта. Новенький документ с двуглавым орлом и незнакомыми символами показался ей чужим, и непонятно было теперь, как жить дальше. Хуже всего было то, что родители и брат остались на материке, за перешейком. Это было хорошо или плохо? И как теперь с ними общаться? Но, к счастью, у Нади в то время была другая важная задача – выносить своего ребенка, и она старалась не тревожиться. Не тревожилась она даже тогда, когда отключили мобильную связь с Украиной, и целый месяц с родителями невозможно было связаться, пока кто-то из знакомых не поехал через перешеек и не бросил там письмо в Цюрупинск с Надином адресом и электронной почтой. Муж для нее на тот момент был намного важнее, и он был рядом.

Рожала она мучительно. Сергей не смог полностью отменить прием и приехал в роддом только после работы. Надя лежала в одноместной комфортной палате, тяжело дышала от боли, смотрела в белый потолок широко открытыми глазами. Измученная схватками, начавшимися с утра, она чувствовала себя глубоко несчастной и всеми брошенной, несмотря на то, что к ней то и дело подходили медсестра и врач, успокаивали и обнадеживали. После этого она поднималась с постели, пыталась ходить, но ей снова казалось, что ничего не происходило – только грызла время от времени невыносимая боль, не давая вздохнуть. Это пугало. Со временем схватки стали долгими и сильными. Боль заставляла ее становиться на колени прямо на пол и, вцепившись рукой в спинку деревянной кровати, упираться лбом в холодную стену. Почему-то так было легче. В такой позе и нашел ее Сергей, подбежал, стал поднимать.

– Ну что ты, маленькая, вставай, пойдем на кровать.

Увидев его, Надя обессилено обмякла и громко разрыдалась.

– Не могу больше, Сергей! Сделай что-нибудь!

– Потерпи несколько минут, я поговорю с врачом, сейчас все решим.

Он уложил ее на кровать и выскочил из палаты. В этот момент, словно получив долгожданное разрешение, плод ощутимо сдвинулся вниз. От резкой боли в крестце Надя громко закричала. В палату забежали люди в медицинской униформе, кто-то стал считать ее пульс. Начались потуги, боль стала более приглушенной, но легче не стало – невыносимо ныла спина. Ее подхватили под руки, быстро повели в родзал, уложили. Сергей постоянно был рядом, крепко держал за локоть, встревоженно смотрел в лицо. Время тянулось мучительно медленно. Она старалась из последних сил, быстро и глубоко дышала, послушно делала все, что ей говорили, а потом в какой-то очень важный момент потеряла сознание. Когда ее привели в чувство, Надежда услышала слова «кесарево», «готовьте операционную», испугалась, сделала последнее невозможное усилие, и вместе с ее коротким истошным воплем что-то большое, болезненно распирающее ее изнутри, вышло прямо в руки акушерке. Врезался в память скрипучий крик младенца, а потом – снова благодатная темнота.

Проснулась она ранним утром в палате. Вспомнились роды. Но странно – боль, страх, ужас перед неизвестным исчезли, словно все эти неприятности ей приснились в дурном сне. Где-то далеко за окном звонко щебетали птицы, в рассеянном свете очертания предметов показались размытыми. В углу, сидя на стуле и облокотившись на стену, спал ее муж. Лицо его было осунувшимся, как у больного, под глазами залегли резкие тени. Надя с трудом приподняла голову и позвала:

– Сереженька, Сергей…, – вместо слов вырвались сиплые звуки, неприятно запершило сорванное криками горло. Она испуганно откинулась на подушку.

Муж пошевелился, открыл глаза.

– Маленькая, ты проснулась?

У Нади потекли слезы, она снова что-то прохрипела.

– Тихо, тихо, молчи. Ты была очень мужественной, я горжусь тобой, – и он, присев на корточки рядом с кроватью, потерся носом о ее щеку, – теперь все будет хорошо.

Больничное утро поплыло тихо и неспешно, словно бумажный кораблик по спокойной заводи. Сергей напоил ее, покормил фруктовым пюре, помог сесть. У Нади сильно кружилась голова, болел низ живота, но она успокоилась, начала понемногу говорить, заулыбалась. А потом им принесли их новорожденную дочь – смуглую, черноволосую, некрасивую, но с такими чудесными маленькими пальчиками, ноготками и нежной смуглой кожей, что хотелось трогать ее бесконечно. Малышка кряхтела, открывала беззубый рот, пыталась смотреть мутными глазенками. Новоиспеченные родители были по-настоящему счастливы.

Вечером Сергей привез ей кольцо – то самое, которое хотел подарить в маленьком ресторанчике возле речки. Оно так и пролежало все это время на витрине магазина, никем не купленное, словно ожидало свою будущую хозяйку. Оба посчитали это доброй приметой.

…Через два месяца после родов, несмотря на блокпосты и новый статус Крыма, родители неожиданно решили навестить внучку. В тот мягкий осенний день Сергей поехал встречать их на вокзал, куда они добирались из Цюрупинска автобусом – отцовская «семерка» опять надолго застряла в ремонтном блоке. Интересно, узнают ли они Сергея? Найдет ли он их? Как они встретятся? Надя нервничала, испытывая неловкость не только перед родителями за свой достаток, но и перед Сергеем – за то, что нужно было принять папу и маму из глубокой провинции в его современном доме. Она злилась на себя, уговаривая чувствовать полноправной хозяйкой. Но подлое чувство несоответствия Сергею, так мучившее ее в первые встречи с ним, снова подняло голову, как будто родители везли с собой все, от чего она так долго и мучительно избавлялась, переехав жить в большой город. Опасаясь ненужных вопросов, Надя попросила Тимофеевну не приходить до понедельника. Ей сложно было объяснить маме, что в ее столовой делает чужая женщина в домашнем переднике.

Зашумели отъезжающие в сторону ворота, «тойота» въехала во двор. Надя выскочила на крыльцо напряженная, растерянная. Первым из машины появился несколько смущенный папа, помог выйти маме. В его руках были розы, которые он соцветиями назад нечаянно сунул под мышку, бережно поддерживая жену. Надя подбежала к ним, стала обнимать, схватила розы, укололась, затрясла рукой. Она суетилась, делала много лишних движений и не могла остановиться. Совершенно спокойно, будто каждый день встречал тещу и тестя, Сергей принял у Галины Борисовны хозяйственную сумку с гостинцами, пригласил их в дом и повернулся к жене.

– А где Тимофеевна?

– Она сегодня и завтра занята.

Сергей понимающе кивнул.

– Кто такая Тимофеевна, – мама с нескрываемым любопытством посмотрела на дочь, – ваша прислуга?

Надя густо покраснела, удивившись маминой проницательности, и поспешно ответила:

– Нет, это соседка, приходила в гости.

Сергей усмехнулся, Надя отвела глаза.

Родители в новом большом доме сразу почувствовали себя крайне неуютно, им было слишком просторно и дорого. Отец не мог заставить себя отвести взгляд от плазменного экрана телевизора в гостиной и с восхищением подростка, попавшего в космический центр, приглядывался к современной звуковой аппаратуре. Мама с деревенским любопытством рассматривала современную кухню, сомневаясь в целесообразности незнакомых ей агрегатов. Она пыталась руками вымыть посуду, не понимая, что такое посудомоечная машина, и предлагала до предела издерганной дочери помощь, изводя необходимостью придумывать ей занятие.

Сергей, не обращая внимания на повисшее напряжение, невозмутимо стал показывать Василию Алексеевичу дом и сад, многословно рассказывал о планах по благоустройству участка. Надя была ему за это очень признательна, зная, как не любит ее муж пустых разговоров. Его тесть в ответ важно кивал. У обоих был такой вид, словно они играли в игру с заранее определенными правилами – кто первый запросит пощады, тот и проиграл. Но Василий Алексеевич и Сергей, видимо, друг друга стоили, потому что свои «пустые» разговоры вели до тех пор, пока женщины не позвали обедать. Если бы их спросили, о чем они разговаривали почти два часа, ни один из мужчин не вспомнил бы. Поздно вечером, когда дом, растревоженный таким количеством людей, затих, Надя, совершенно убитая хлопотами, задремала на кровати рядом с малышкой во время кормления. Сергей аккуратно перенес дочку в детскую кровать, укрыл жену одеялом. Сам он уснул рядом в тот же миг, когда его голова коснулась подушки.

Рано утром, после легкого завтрака, Надя с облегчением обняла и расцеловала родителей, усадила к Сергею в машину, долго махала вслед рукой. На душе у нее было нестерпимо грустно – будто она, разрываясь между ними и своей собственной семьей, ненамеренно их обидела, и возможности извиниться не было. Не просить же ей прощения за этот современный дом, дорогую машину, ухоженный сад? Если бы можно было как-то исправить сложившееся положение, она бы это сделала незамедлительно. Но, отлично зная своих родителей, Надежда была уверена, что любые объяснения или оправдания вызовут у них еще больший дискомфорт. Алексей Васильевич и Галина Борисовна, болезненно ощутив свою сельскую дремучесть и не желая больше попадать впросак, ограничили общение перепиской по скайпу. Да и та стала короткой и приторно вежливой.

…Прошло полгода, Ляля уже самостоятельно садилась, произносила слоги, потешно улыбалась. У нее выросли темные кучерявые волосы, и Надя завязывала ей над ушками два смешных хвостика. Сергей был счастлив тем, что у него родилась дочь, но так и не привык с ней возиться и тетешкаться, будто боялся что-нибудь ей повредить. Надя на него не обижалась – в конце концов, он был не обязан.

Начало мая оказалось праздничным, теплым, во дворе пышно распустились посаженные осенью вейгелы и спиреи, пламенели тюльпаны. На Надин день рождения Сергей вернулся с работы пораньше и привез ей двадцать пять белых роз – огромный букетище в алых лентах, по числу исполнившихся лет. Надя обрадовалась, с удовольствием спрятала лицо в прохладных лепестках, вдыхая тонкий, чуть кисловатый аромат. И все же она почувствовала легкую недосказанность, не веря в глубине души, что ее обеспеченный муж мог подарить только розы. Она ожидала нечто памятное, какую-либо милую вещицу – вроде инкрустированной перламутром шкатулки, куда она могла бы складывать свои богатства. Надя постаралась не думать об этом. Цветы так цветы – он всегда знал, что делал, и не ей было решать в этот день, как устроить праздник. Во всяком случае, гостей них не было и быть не могло, а в ресторан он ее почему-то не пригласил.

Сергей, несколько смущенный ее ожиданиями, выглядел напряженным, это напряжение передалось ей, разговор как-то сам собой затих, они стали ужинать, обмениваясь вежливыми фразами. После ужина, когда они угощались тортом, и настроение у Надежды стало совсем пакостным – она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться от обиды, – раздался звонок. Надя удивленно посмотрела на мужа.

– Кто это? Ты кого-то приглашал?

Он загадочно улыбнулся и с облегчением вздохнул, сделавшись неожиданно веселым.

– Ну, наконец! Это твой подарок приехал.

– Подарок?!

У Нади, уже смирившейся с тем, что подарка в этот вечер не будет, на лице было написано такое растерянное удивление, что он искренне расхохотался.

– Маленькая моя, неужели ты думаешь, что я на твой день рождения не сделаю сюрприз? Это же твой первый настоящий юбилей! Пойдем.

Он аккуратно, с опаской, взял у нее с рук маленькую Лялю в смешном чепчике, который съехал ей на одно ухо, и, осторожно поправив его, направился к двери. Надя вышла за ним во двор. Ворота отодвинулись, во двор заехала небольшая «шевроле» приятного голубого цвета без номеров. Из нее вышел водитель, подошел к хозяину дома с ключами.

– Это ей, – Сергею показал на оторопевшую жену.

Парень, тепло улыбаясь, вложил в ее застывшую руку ключи от машины.

– Это вам. В субботу ждем на оформление.

Попрощавшись, он вышел, ворота закрылись, заработал мотор, уехала сопровождавшая «шевроле» машина. Надя стояла, не в силах пошевелиться.

– Надюша, да что с тобой?

– Сереженька, что это?

– Тебе нравится? Надо было, наверное, выбирать вместе с тобой, но очень хотелось сделать сюрприз. Мне кажется, машинка тебе очень идет под глаза и волосы. Это же твой цвет!

– Я не верю.

– Ну, давай, сядь за руль, заведи. Я пока решил взять механику, как ты привыкла, потом поменяем на автомат. И выбирать будешь сама.

Надя подошла, провела рукой по блестящему металлу, села на водительское сиденье. В салоне было очень удобно, будто машина была создана специально для нее. Она переключила передачу, завела. Мотор заработал, как ей показалось, очень тихо – словно замурлыкал от удовольствия. Сергей, улыбаясь, стоял возле открытой дверцы вместе с Лялей на руках и внимательно смотрел на нее. Его глаза сияли, и весь он сам имел такой вид, будто случайно выиграл миллион.

– В субботу оформим машину и купим детское кресло. Будешь ездить за продуктами и по делам.

Надя вспомнила слова отца о том, что машина может появиться внезапно и удивилась, что так мало времени прошло. Интересно, он действительно предвидел ее будущее или спрогнозировал? Нет, это невозможно! Она заглушила мотор, вышла, обняла мужа, в глазах ее стояли слезы.

– Спасибо тебе. Это слишком дорого.

– Солнышко, ты так замечательно, так искренне удивилась подарку, что я теперь готов подарить тебе весь мир.

…С появлением в семье второй машины их жизнь кардинально изменилась. Сергей, наконец, стал вплотную заниматься клиникой, все больше требующей его внимания в новом российском пространстве, а Надя смогла самостоятельно решать многие домашние проблемы: покупала продукты, ездила к детским врачам, договаривалась с коммунальными службами, строителями, озеленителями. Устроив Лялю в автомобильном кресле, где та сразу начинала засыпать, она отправлялась в город. Там, усадив ее в раскладную коляску, она с удовольствием подбирала в магазинах домашние мелочи и одежду. Как-то раз, оставив дочь няне, она привезла домой живые цветы в вазонах, установила их на бронзовых подставках, закрыв зелеными листьями пустые углы. В доме стало уютно, даже Тимофеевна одобрительно отнеслась к идее озеленения комнат и подарила цветущую орхидею, которую Сергей шутливо назвал дурацкой из-за торчащих во все стороны серебристых воздушных корней.

В тот год для Надежды наступило по-настоящему замечательное, доброе время. Соскучившись по шумному городу, который она успела полюбить всей душой, Надя с удовольствием снова окунулась в его деловой ритм. Ей больше не надо было просить мужа отвезти ее в университет, она перестала нуждаться в такси, которым Сергей не очень доверял, считая всех таксистов лихачами. Машина сделала ее независимой, и эта свобода ей очень понравилась – она будто вырвалась из своей комфортной изоляции и почувствовала себя, наконец, настоящей хозяйкой дома в Белом, по собственному усмотрению распоряжающейся своими владениями. Сергею только оставалось весело соглашаться, если ему все нравилось, или настойчиво доказывать обратное, если что-то, по его мнению, было не так. К счастью, после легких споров они замечательно договаривались друг с другом – каждый пытался согласиться и помириться первым.

Как-то раз после окончания сессии ей позвонила подруга – они вместе учились на заочном отделении, были одногодками. Полная, приятная внешне, рассудительная Инесса, несмотря на свой возраст, казалась Наде намного старше и опытнее во всех жизненных ситуациях. Она была дочерью депутата но, несмотря на достаток, стремилась к полной самостоятельности, занимаясь бухгалтерией. Когда Надя спросила однажды, зачем ей работать, Инесса ответила, что отец, возможно, скоро перестанет быть депутатом, а ее заказчики останутся. Да и финансовая независимость, пусть скромная, лишней никогда не будет – в жизни случиться может всякое, всегда надо быть готовой обеспечить себя. Надю эти рассуждения немного испугали – она сама во всем зависела от мужа. А вдруг ей тоже придется самой добывать себе хлеб насущный? На ее опасения Инесса весело ответила, что беспокоиться ей не о чем, но о финансовой независимости подумать не помешает. После этого разговора Надя стала откладывать лишние деньги, которые оставались от хозяйственных расходов, на банковскую карточку, утешая себя тем, что сделает мужу на них шикарный подарок – например, новые дорогие часы. Но это было слабое утешение.

В этот раз подруга, словно ангел-искуситель, позвонила с конкретным предложением.

– Привет, дорогая, тебе не надоело затворничать?

– Ты о чем, Инессочка?

– У моего отца есть друг Александр Петрович, он открывает два новых магазина, ищет бухгалтера. Хочу предложить тебя.

Надя шумно запротестовала:

– Да ты что, с ума сошла, подруга? Я же не работала! Возьми его сама!

– Надя, – в голосе Инессы появились металлические нотки, – у меня три заказчика, я с ними иногда не управляюсь. А кому попало отдавать не хочу. Давай, ты начнешь работать, а? Я тебе помогу. Надо же когда-то начинать! Поверь, у него все не так сложно, будешь учиться вместе с ним. Тем более что документы готовит и собирает его жена. И главное – я тебе доверяю, могу поручиться. Понимаешь?

– Хорошо, я подумаю. Мне надо посоветоваться с мужем, у меня даже компьютера своего нет.

– Давай, дорогая. Завтра с утра жду звонка. Поверь, ты не пожалеешь. Это здорово, когда можно гордиться выполненной работой и решать сложные вопросы в налоговой. Тебе понравится, – Инесса послала ей в трубку воздушный поцелуй и отключилась.

Вечером Надежда, сильно сомневаясь в себе, осторожно рассказала о предложении подруги мужу, надеясь в глубине души, что тот ее отговорит. Сергей отнесся к этой идее резко отрицательно, эмоционально доказывая, что у нее нет никакой необходимости работать – достаточно того, что в их семье он целыми днями пропадает в клинике. И, в конце концов, должен кто-то из них ответственно заниматься домом и ребенком. Неожиданно для себя Надя стала с ним спорить, утверждая, что не сможет всю жизнь сидеть дома, а небольшая подработка ее никак не обременит. Сергей назвал ее подработку пустой тратой времени, от которой она только напрасно будет уставать. А вдруг проблемы? Это же чужая бухгалтерия! Да и не известно, как к ней будет относиться заказчик, а Инесса слишком молода, чтобы давать пустые рекомендации…

Это был первый бурный разговор, похожий на настоящую ссору, когда оба уже готовы были начать обвинять друг друга в несуществующих грехах: Надя Сергея в том, что он ограничивает ее личные стремления, а Сергей жену – что она не ценит его старания по обеспечению семьи. Ему вдруг показалось, что Надя захотела вырваться на свободу, и, если он это допустит, она обязательно его покинет. Это была острая, неприятная мысль, вонзившаяся в мозг, словно игла. Подобно демону из прошлого, возник перед ним холодный образ великолепной Лизы. А ведь Надя, его любимая жена, когда-то призналась ему, что хочет стать богатой и независимой. Кажется, это было в Алуште. Неужели это правда? Нет, глупости. Она его не предаст.

К счастью, до настоящих упреков дело так и не дошло, они сумели вовремя остановиться. Но легкий неприятный осадок остался у обоих. В конце концов, они успокоились, обсудили все «за» и «против». Сергей согласился, что практика ей действительно нужна, а с проблемами пусть помогает Инесса, раз обещала. В выходные они вместе поехали в город и выбрали для ее будущей работы ноутбук.

Окрыленная новыми перспективами, с робостью в мыслях и надеждой в сердце, Надя отправилась на следующей неделе знакомиться со своим первым работодателем. К счастью, Инесса помогла быстро разобраться с незнакомой работой, и скоро Надежда, с удовольствием изучая новое для себя направление, начала самостоятельно вести бухгалтерию. А через год у нее, как у подруги, уже было три постоянных заказчика, с которыми она сотрудничала без особых усилий, имея собственный небольшой доход, на который Сергей не обращал никакого внимания – как и на ее работу.

…Когда Ляля стала подниматься на неокрепшие ножки и, чуть наклонившись вперед, смешно пыталась не только ходить, но и бегать, Надя, мучаясь прохладными отношениями с отцом и матерью, попросила Сергея съездить в Цюрупинск, на материк. Да и не мешало бы, на всякий случай, оформить Ляле украинское свидетельство о рождении. Новая крымская государственность пока только зарождалась, и еще не ясно было – нужны будут украинские документы или нет. Во всяком случае, крымчане, опасаясь новых перемен, делали все, что возможно, – в том числе, регистрировали на материке рожденных в России детей. На самом деле, это была не главная причина. Гнетущее чувство, оставшееся после последней встречи с родителями, не давало Надежде покоя, будто своим замужеством она их предала, отказавшись от устаревшей жизни. Поэтому ей было важно поговорить с ними в привычной для них домашней обстановке, понять, что они думают, и больше не пугать их чуждой для Цюрупинска роскошью. Кроме того, Надя была уверена, что папа с мамой ждали ее, но стеснялись позвать в гости. Значит, надо было ехать самим.

Сергей взял несколько выходных, и они, купив традиционные подарки, направились за перешеек. Надя волновалась, но волнение было ненастоящее, приглушенное. Она переживала больше по привычке, чем по необходимости. Удивили блокпосты, заборы, военные в камуфляже с автоматами, очереди на проверку документов. Многое удивило, будто она действительно попала в новый незнакомый мир, пропустив из-за беременности и родов самые важные события. Как теперь привыкнуть к тому, что родители и брат остались в другом государстве? Разве это правильно? И почему такое чувство, будто она, не вернувшись сразу после перехода Крыма в Россию домой, стала чуть ли не предателем родной страны? Разве она виновата в том, что именно в это время полюбила и вышла замуж в Крыму, который позже стал российским? Впрочем, вопросы были больше риторические: время было сложное, непонятное, неопределенное. По большому счету, никому не было дела до Нади, покинувшей свой город – только ей самой, тщетно пытавшейся разобраться в неразрешимых проблемах.

Она с тревогой ожидала бурной реакции на свой приезд от соседей и родственников, но странно, в этот раз почему-то никто не обратил внимание на белую «тойоту», стоявшую во дворе у Головенко на Шалфейном проулке. Пока они гостили, соседи старались без дела на глаза не попадаться, лишних вопросов не задавали – будто опасались нарушить то летнее умиротворение, в котором расслабленно плыл летний городок, утонувший в зелени вишен. Правда, один раз с улицы донесся пьяный крик соседа напротив «Слава Украине! Героям слава! Москалям позор!» Но его быстро утихомирили, и снова наступила благословенная тишина. Даже тетя Люба на цыпочки не вставала, через забор не заглядывала и гремела кастрюлями где-то в глубине двора, давая знать, что она рядом и все слышит. Как будто еще никто не понимал, каким образом реагировать на приезд Нади с мужем из Крыма, и все благоразумно выжидали, в какую сторону развернутся события. Все же Василий, ее отец, в округе был очень уважаемый человек, ссориться с ним было совсем не с руки – неприятностей потом не оберешься…

Когда молодые только приехали, родители встретили их тепло, с удовольствием приняли подарки, напоили кофе со свежевыпеченными булочками. К счастью, о крымских событиях ни слова не было сказано, все расслабились. Василий Алексеевич с гордостью стал показывать зятю свои скромные владения, а Надя с мамой, священнодействуя над праздничным обедом, наконец, наговорились по душам. Она рассказала ей про учебу, издевательства Вики Лагодиной, голодную жизнь в общежитии. Мама слушала очень внимательно, боясь пропустить слово, сочувствовала ей, даже всплакнула – так ей стало грустно.

– Досталось же тебе, доченька. Я говорила, что будет тяжело.

– Да, мама, пришлось тяжело, а потом я встретила Сергея, и все произошло слишком быстро.

– А его семья?

– Я не знаю, мамуля, мы не общаемся. Сергей разговаривает иногда с бабушкой и братом, но о чем – мне не известно.

– Нехорошо это, опасно как-то.

– Я знаю, – Надя тяжело вздохнула.

Галина Борисовна внимательно посмотрела в глаза дочери, в этом взгляде Надя прочитала сильную тревогу.

– Знаешь, милая, ты звони, пиши на электронку, если что-то будет не так. И не бойся приехать. Всякое может случиться. Мы с папой всегда на твоей стороне, и здесь твой дом. А захочешь, папа тебе еще один дом выстроит – там, где растут помидоры. Хочешь?

– Я не приеду, мамочка, все будет хорошо. Поверь.

– Не хочешь? Привыкла в городе? Останешься в России?

– Я там счастлива, и дело совсем не в России.

– Просто помни о нас, ладно?

– Ладно, – Надя крепко прижалась к ней, они некоторое время так и сидели за столом на кухне, обнявшись, словно две близкие подружки.

На следующий день Надя попросила мужа съездить в степь – ей очень хотелось показать Сергею свои любимые места. Выпросив у отца его «семерку», Надя села за руль, как когда-то в далекой юности, муж – рядом, на пассажирском сиденье. Ей было интересно, сможет ли она ее водить также легко, как раньше. Она невыносимо соскучилась и по этой машине, и по степи, встречи с которой ждала, как с добрым старым другом. Июльская степь встретила их пышно цветущим разнотравьем, накрыла синим куполом неба с редкими белыми облаками, похожими на разлетевшиеся в стороны воздушные шарики. Пока они объезжали по проселочным дорогам ближние деревни, Сергей с тихим изумлением рассматривал бесконечные просторы. Наде показалось, что он испытывал немой восторг, но, привыкший контролировать свои чувства, боялся признаться в этом. На обратном пути он ее осторожно попросил.

– Надюша, дай мне, пожалуйста, повести папину машину. Я никогда такую не водил.

– Ты серьезно? Но у нее нет гидроусилителя, коробка механическая.

– Я попробую.

Она остановилась, Сергей пересел на водительское сиденье, устроился удобнее, резко взял с места. Машина дернулась и заглохла. Надя молчала, ожидая, пока он освоится. Лицо у него стало каменным, как у растерявшегося подростка, впервые севшего за руль. Сергей снова тронулся – сначала осторожно, пробуя ногами тугие педали, потом поехал быстрее, прибавил скорость. Через несколько десятков метров он уверенно вошел в поворот, снизил скорость на внезапно подвернувшихся ухабах. Надя с возрастающим удивлением наблюдала его довольное лицо, словно он самостоятельно собрал эту старенькую машину и теперь пробовал на ней ездить, проверяя, что из этого выйдет.

Она вспомнила себя на его месте в далекой юности и задорно, с вызовом, произнесла:

– Мы с папой, когда катались, обязательно кричали. Он меня научил.

– Как это?!

– По-настоящему. Смотри, здесь никого нет. Эге-ге-гей, у меня получается! – ее неожиданный звонкий крик, вырвавшийся в открытое окно машины, спугнул стаю птиц с обочины, и те улетели с обиженным курлыканьем.

Сергей посмотрел на жену дикими глазами, Надя счастливо рассмеялась:

– Хочешь попробовать?

– У меня не получится, да и…, – он смутился, даже слегка порозовел.

Но Надежда его не дослушала и, высунувшись в открытое окно, снова озорно заголосила:

–Эге-гей! У Сергея получается, мой муж – гений, он умеет все!

Сергей слегка притормозил, виновато улыбнулся и вдруг полузадушено, будто ему перехватило горло, крикнул куда-то в сторону:

– У меня получается!

Крик вышел слабым, хриплым, он сильно покраснел, на лбу появилась испарина. Надя не дала ему опомниться и закричала в ответ:

– У тебя получается, получается!

– Ааааа-а! Чтоб тебя! А-ааа!

Сергей вдруг резко нажал на педаль газа, тяжелая машина увеличила ход, и вместе с ней он, с трудом выталкивая из груди воздух, попробовал закричать. Получилось отвратительно – каким-то петушиным фальцетом. Он с силой сжал руль, так что побелели костяшки пальцев, и упрямо стал выталкивать из себя крик, будто это стало для него жизненно необходимым. Надя поняла, что с ним происходило что-то очень важное, помогала ему своими звонкими возгласами, как могла, – до тех пор, пока он не сделал это громко, отчетливо и также свободно, как она. Взмокший от усилий, он остановил машину.

– Все, надо передохнуть, ты меня замучила! Будто экзамен по вождению сдал!

Они раскинули на траве старенькое покрывало и некоторое время лежали, держась за руки. Вокруг порхали, играя друг с другом, мелкие голубые бабочки. Они, конечно, никак не могли соперничать по красоте с монархами, спящими вечным сном в рамках под стеклом в их симферопольском доме, но зато были полны жизни, купаясь в горячих солнечных лучах. Надя на них засмотрелась. Сергей грыз травинку, тоже о чем-то задумавшись, потом повернулся к ней и приподнялся на локте.

– Это было немыслимо.

– Что?

– Я думал, что умру.

– От того, что тебе надо было крикнуть?

– Да.

Надя перевела на него взгляд, материнским движением пригладила светлые жесткие волосы.

– А ты на подчиненных кричишь, когда злишься?

– Нет.

– Наверное, иногда надо. Это помогает избавиться от стресса. Мой папа говорил, что начальник, который не умеет повышать голос на подчиненных, не прав. Повышение голоса в разумных пределах как бы подразумевается правилами общения на работе.

– Да, есть о чем подумать…, – он откинулся на спину и засмотрелся в небо.

Было очень жарко, они забрались в раскалившуюся на солнце машину, открыли все окна. Сергей плавно вывернул с обочины и поехал в городок. Он так и не дал ей сесть за руль, аккуратно доехал до Шалфейного проулка, самостоятельно загнал машину во двор. Вышедший навстречу тесть шутливо всплеснул руками и громко, чтобы слышали соседи, проговорил:

– Что же это мой драгоценный зять сам за рулем приехал? Надюха, ты чего лодырничаешь, а?

– Пап, он сам, – Надя счастливо рассмеялась.

– Ну, и каково тебе было, – он с вызовом посмотрел на зятя, – тяжело, небось?

Сергей смущенно признался:

– В общем, да, тяжеловато с непривычки. И очень здорово!

Отец довольно похлопал его по плечу:

– Молодец! Я думал, никогда не сядешь за руль моей машины. Это же для тебя прошлый век!

– Сяду, если надо.

После этих слов отец на Сергея стал смотреть с уважением, несколько раз громко повторив, что зять у него правильный, не избалованный.

Вечером Надя с мужем, уставшие и удовлетворенные встречей, направились домой – с полным багажником закатанных бутылей с помидорами. Надя была счастлива. Отец и мама, наконец, признали ее мужа своим, и это, пожалуй, было самым важным событием после рождения дочери. И так хорошо ей было в этом ощущении, что она почувствовала себя впервые по-настоящему свободной от тревог. У нее снова была опора, которой она чуть было не лишилась, – ее родители. Они ей были так же важны, как и муж.

…После приезда из Цюрупинска, в один из выходных, Надя с Сергеем забрели на птичий рынок – посмотреть на кошек и собак, показать зверушек Ляле. Они уже давно раздумывали над тем, что хорошо бы в углу двора построить добротный вольер и поселить в нем сторожевую собаку, но пока не могли определиться, кто им был нужен. Очень смущало то, что во дворе часто игралась маленькая Лялечка, и не известно было, как собака поведет себя рядом с ребенком. Поэтому решили посмотреть, прицениться, узнать повадки разных пород, поговорить с хозяевами. Но маленькая Ляля спутала все планы.

В общем ряду их внимание привлекла невероятно крупная бело-рыжая собака с черной мордой и висячими ушами, флегматично сидевшая возле корзины с пушистыми щенками. Надя остановилась у манежа полюбоваться – собака была необыкновенно красивая, мощная, колоритная. Лялька, которую Надежда спустила с рук на асфальт, чтобы поговорить с хозяйкой, вдруг вырвалась, подбежала к собаке и, лопоча что-то на своем детском языке, обняла ее, счастливо прижавшись маленьким телом к белой мохнатой груди. Взрослые в ужасе замерли, но случилось непредвиденное: собака, удивленно посмотрев сверху вниз, лизнула малышку в макушку и степенно улеглась возле нее, будто решила стать поменьше. А Ляля, присев рядом на корточки, резко потянула ее к себе за длинные уши. Сергей побледнел, готовый в любой момент кинуться спасать своего ребенка, но собака зевнула во всю пасть, смешно сморщив морду, и обнажила гигантские сахарные клыки. На Лялю она, казалось, не обращала никакого внимания. Сергей замер на месте. Надя, опасаясь испугать огромную псину, медленно присела рядом, осторожно взяла дочь, потянула к себе, та капризно расплакалась. Собака подняла морду и предупреждающе на Надю гавкнула: дескать, не обижай. Сергей с Надей снова замерли, а собака равнодушно отвернулась и стала обстоятельно обнюхивать своих щенков сквозь сетку манежа, словно ее перестало волновать происходящее.

В тот день, проговорив с хозяйкой большой рыжей собаки почти полчаса, но так и не спустив Лялю с рук – все это время ее крепко держал Сергей – они купили Герду. Домой приехали уже вчетвером.

Веселая пушистая Герда больше всех полюбила Лялю. Девочка смело таскала ее за загривок, вместе они возились в песочнице. Наде оставалось кормить, мыть, купать, расчесывать обеих. А потом они втроем встречали папу с работы и рассказывали, как прошел день – каждая на своем языке. Он устало улыбался, обнимал Лялю с Надей, трепал по пушистому загривку Герду. После ужина Надя выносила ей корм и стояла, с удовольствием наблюдая, как та ест. Герда, опустив в миску большую мохнатую голову, то и дело поднимала ее, поглядывала на хозяйку, повиливала из стороны в сторону широким белым хвостом. Ей было вкусно.

Словно почувствовав, что хозяйка о ней думает, Герда тихо прокралась на клумбу. Надя погладила ее по шелковой шерсти, почесала за горячим ухом, потрогала широкий толстый нос, выпачканный землей.

– Ты опять где-то вырыла яму? – Надин голос был притворно строгим.

Герда в ответ развалилась у ее ног, шумно вздохнула и закатила глаза. Глядя на огромную собаку, смирно лежащую рядом, Надя вдруг почувствовала сильную печаль – слишком велик был контраст между благостным спокойствием нагретого солнцем сада и тем, что произошло накануне. Она стала размышлять, почему так случилось. Совершенно некстати в памяти всплыла Лиза. Она насмехалась над ней, иронично изогнув капризные губы, в ее глазах плясали лукавые огоньки. Гадкое воспоминание, от которого она так и не смогла избавиться, захватило ее и заставило новыми глазами посмотреть на обидные слова Сергея. Она вдруг с ужасом подумала, что так мог сказать только мужчина, увлеченный другой женщиной, когда своя, давно привычная, стала раздражающе навязчивой и неудобной.

…Это случилось давно, когда Надя только узнала о своей беременности. В тот сумеречный зимний день он, как обычно, терпеливо ждал ее после занятий, стоя возле своей машины. Снег падал на его непокрытую голову, оседая колючими снежинками на жестких волосах. Надя подошла к мужу, крепко прижалась к нему и глубоко вздохнула:

– Привет, ты похож на снеговика.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ты знаешь, нормально. Дома было бы хуже.

– Замечательно! Поедем, купим тебе удобную одежду?

– Зачем?

– Опять «зачем»? Поехали!

Они направились в торговый центр. Сергей настойчиво, несмотря на Надины попытки выбрать одежду побыстрее и подешевле, водил ее по магазинам, искал что-нибудь особенное. Надя, еще не научившаяся спокойно относиться к выбору вещей для себя, начала по-детски капризничать.

– Сережа, ну поехали домой, мы оба устали, ты голодный. У меня все есть.

– Надя, не мешай мне. Ты первая женщина в моей жизни, которой я лично могу помочь подобрать интересные модели.

– Разве твои подруги не позволяли тебе этого?

– Мои подруги ориентировались исключительно на модные журналы, расплачивались золотыми банковскими карточками. Мое мнение их не интересовало. Они почему-то были уверены, что мужчина не должен иметь отношения к гардеробу своей женщины. Но, на самом деле, это безумно приятно, я себя ощущаю чуть ли не кутюрье.

– Я думала, что мужчин это раздражает.

– Ну, может, кого-то и раздражает, а лично мне это доставляет удовольствие, – он поцеловал ее. – Ну, пошли?

Надя успокоилась. Они переходили из бутика в бутик до тех пор, пока не выбрали длинную шерстяную клетчатую юбку, меховые полусапожки в тон, пару удобных свитеров под норковую шубку. Когда их «шопинг» закончился, довольная покупками Надя ушла в туалетную комнату привести себя в порядок, оставив мужа за столиком кафе. Возвращаясь обратно, она вдруг увидела сидящую рядом с ним девушку, Сергей ей приветливо улыбался. Девушка была необыкновенно красивая и очень ухоженная. Прямые черные волосы до плеч, белая кожа, крупные глаза с подводкой и ярко-красные губы придавали ей несколько демонический вид, но это ее не портило – наоборот, делало яркой и привлекательной. Одета она была идеально – ничего лишнего, словно манеру одеваться она тщательно скопировала в дорогом модном журнале. Надя остановилась, словно споткнулась, ее сердце ревниво сжалось. Она с неожиданной болью подумала, что Сергей и незнакомка великолепно смотрятся вместе – гораздо лучше, чем с ней, маленькой подвижной студенткой, похожей на школьницу. Она с трудом заставила себя подойти к ним, натянуто улыбнулась и вопросительно посмотрела на мужа. Они одновременно поднялись ей навстречу. Девушка взяла в руки сумку, пальто и взглянула на нее со снисходительным интересом.

– Так вот какая она, твоя царевна-лягушка? – голос ее был грудным, мелодичным, с завораживающими нотками, как у морской сирены.

Надя, обидевшись и на этот изумительный голос, и на нехорошие слова, промолчала. Незнакомка в ответ иронично усмехнулась одними уголками губ.

– Надя, это Лиза.

Надя молча кивнула, Сергей обнял ее за плечи.

– Прости, Лиза, нам пора, уже поздно.

– Ну, звони, масик, – она, не обращая на Надю никакого внимания, жестом собственницы обняла ее мужа, прижалась губами к его щеке, потом грациозно развернулась на высоких каблуках и, не прощаясь, походкой манекенщицы двинулась прочь. Надя застыла, ее сердце гулко билось. Сергей встряхнул ее.

– Ты что?

– Кто это, Сергей?

– Она была моей подругой последние три года. До встречи с тобой. Я тебе не говорил о ней, потому что не считал нужным, она этого не стоит.

– Очень красивая, – Надя проговорила это со жгучей завистью.

Сергей засмеялся, взял ее за руку, повел прочь из кафе.

– Это внешняя упаковка. Внутри Лиза пуста, как дорогой манекен.

– Она назвала тебя «масиком», – Надя заупрямилась, остановилась, ее голос зазвенел.

– Вот поэтому я с тобой. Лиза любит только деньги. И себя. Неужели ты приревновала?

Надины глаза помимо ее воли наполнились слезами, губы скривились, как у обиженного ребенка. Ей стало невыносимо жаль себя, такую невзрачную по сравнению с великолепной Лизой. Сергей счастливо рассмеялся и крепко прижал ее к себе.

– Пойдем, маленькая. Отношения с ней не несли никаких обязательств. Я даже не сообщил ей, что женился. Встретились случайно.

– Мне кажется, она огорчена.

– Это ее право. Не бери в голову. Хочешь тортик? Или фрукты?

– Йогурт.

В продуктовом отделе они купили йогурт, фрукты, маленький сливочный тортик и поехали домой. Надя постепенно успокоилась. Но броская красота Лизы еще долго не давала ей покоя, заставляя чувствовать себя по сравнению с ней дурнушкой. Со временем Лиза забылась, как мучительная, но кратковременная боль. И вот мысли о ней появились снова, растревоженные неосторожно сказанными словами Сергея. Лиза вернулась – агрессивная, невыразимо привлекательная, жаждущая отомстить за то, что Сергей бросил ее.

…Надя долго сидела в саду. На душе было беспокойно. Она вдруг остро осознала, как, на самом деле, ощутимо изменилась их семейная жизнь. Почему-то последние несколько месяцев в ней не было радости, словно у Сергея случилась беда, но она об этом еще не знала, а он не посчитал нужным поделиться. Как-то незаметно исчезло очарование взаимной нежности. Где-то за горизонтом Надиного безоблачного счастья разрослась и угрожающе увеличилась в размерах тень вовремя неразрешенных проблем, тревожа ее долгими телефонными разговорами мужа с бабулей и Марком. А ведь раньше он с ними подолгу не разговаривал, особенно по ночам! Но все это время Надя, убаюканная своим драгоценным семейным счастьем, упрямо не хотела ее замечать, закрывая глаза на его молчание, слишком сосредоточенный вид, растущую усталость. До тех пор, пока муж не сделал ей замечание.

…Почти закончился июнь, Надя сдавала заочную сессию. Очередной день занятий оказался до предела насыщенным – пять пар, два зачета – и завершился только ближе к вечеру, когда солнце спряталось за верхушки деревьев. Смертельно уставшая, она прошла через кованые университетские ворота, остановилась и с наслаждением вдохнула теплый вечерний воздух, наполненный сладковатым запахом цветущих лип. Ей вдруг остро захотелось свернуть в прохладные аллеи Воронцовского парка и гулять там до самой темноты, как давным-давно, когда она была совсем юной, беспечной и бесконечно влюбленной. И хорошенько подумать над собственной жизнью, которая, кажется, окончательно зашла в тупик.

С их первой размолвки прошло почти два месяца. По большому счету, и размолвки никакой не было – просто Сергей сделал ей резкое замечание, болезненно оскорбив избалованную домашним покоем Надежду. С того вечера она насторожилась, не зная, чего еще ожидать от мужа, это сделало ее подозрительной, нервной, заставило замечать то, на что она раньше не обращала никакого внимания. Она не могла отделаться от ощущения, что, несмотря на внешнее благополучие, иллюзорный мирок семейного счастья, наглухо закрытый от внешних проблем, необратимо разрушался. Отношения с Сергеем стали прохладными и временами даже несколько натянутыми, не покидало чувство, словно она в чем-то виновата перед ним, но никакой явной причины быть виноватой не существовало.

Внешне все оставалось прежним: она также занималась домашними делами, встречала мужа после работы и кормила ужином, вела свою незамысловатую бухгалтерию, изредка выезжая к заказчикам и посещая налоговую инспекцию. И все-таки он ее избегал – на выходных и по вечерам прятался в кабинете с бабочками монархами-данаидами, ссылался на работу с документами, просил не тревожить. Надя покладисто соглашалась с ним и не тревожила. Освободившись от хлопот по дому, она устраивалась с ноутбуком в гостиной, потихоньку делала бухгалтерские отчеты, изучала налоговое законодательство, готовилась к зачетам и экзаменам, с детским недоумением воспринимая свое новое состояние одиночества. Так они и проводили свободное время, не спрашивая друг друга ни о чем. Сергей – наверху, а Надя с Лялей – внизу, в комнатах дома, ставшего для нее слишком просторным.

Она приходила в спальню, когда он уже спал, осторожно ложилась рядом и долго не могла уснуть, прислушиваясь к его дыханию. Сергей будто отгородился от нее невидимой стеклянной стеной, и с каждым днем эта стена становилась все плотнее, все хуже она различала за ней его ставший чужим образ. Иногда Наде казалось, что происходящее – их совместный дурной сон. Нужно срочно разбудить Сергея, проснуться самой, и это непрестанное – изо дня в день, – погружение в полное равнодушие и вежливую сдержанность прекратится. Но не получалось. Его будто околдовали, опоили дурным зельем, он забыл свою любовь к ней. А было ли у него настоящее чувство?

Неясное предчувствие беды тревожило Надю все чаще, она стала раздражаться по пустякам, срываясь на Ляле. А потом обнимала свою плачущую дочь и утешала – ребенок ни в чем не был виноват, разве только в том, что Ляля каждую минуту напоминала ей о Сергее. Нервы были на пределе. Казалось, еще чуть-чуть, и она взорвется, не в силах выдерживать постоянное напряжение неопределенности. Но это казалось невозможным: Сергей был с ней предельно вежливым, механически исполнял привычные обязанности мужа и отца и не давал больше ни малейшего повода уличить его в грубости. Все это ее обескураживало, лишало сил, выбивало почву из-под ног. Надежда уговаривала себя ждать – ничего другого ей не оставалось. Ждать до первых событий или слов, которые хоть немного прояснят ситуацию, укажут направление, высветят скрытое, неясное. В том, что эти события обязательно произойдут, сомнений не было, вот только как скоро?

…Надя медленно шла к стоянке, вяло размышляя о том, что нужно обязательно купить в аптеке успокоительное и хорошенько выспаться – ее тревожили странные вещи. Например, пару дней назад ей показалось, что она видела недалеко от института Марка. Это напугало – безотчетный страх перед братом мужа появился еще тогда, когда он, приветливо улыбаясь, развлекал ее у камина в доме бабули. Когда Надя действительно увидела Марка возле своей машины, неудержимой лавиной хлынула на нее глухая пустота – ни страха, ни удивления, только горестное понимание того, что самое плохое уже свершилось, и ей осталось принять это как данность. «Выходит, Марк действительно следил, приехал поговорить, и этот разговор, скорее всего, окончательно уничтожит меня. Да, предчувствия не обманули – беда подступила вплотную, иначе бы Марк не явился. Сергей, где же ты?! Что мне делать?» – эти мысли пронеслись в ее голове ледяным снежным вихрем, сковав движения.

Надежда остановилась, будто споткнулась, до последней секунды надеясь, что он ей мерещится. Заметив невестку, Марк широко улыбнулся, в дурашливом приветствии раскинул полные руки в стороны, будто безумно был рад встретить ее именно здесь, в университетском проулке.

– Добрый вечер, маленькая Надя! Учишься, науку грызешь? Нет, чтобы дома сидеть, суп мужу варить…

Он бессовестно ерничал, будто ему было скучно от одного ее вида, и он сам себя развлекал. От этого на душе стало совсем мерзко. Надя кивнула и остановилась в отдалении. Да, сомнений не было, именно его она видела накануне.

– Добрый вечер, Марк, что тебе нужно?

Он подошел совсем близко и по-хозяйски положил тяжелую руку ей на плечо:

– Пойдем ко мне в машину, роднуля, нам надо поговорить.

– Здесь поговорим, – она резко высвободилась, – у меня нет времени.

– Ну, давай хоть кофе попьем, что ты такая дикая! Вон, кафе рядом.

«Убегать бесполезно. Он пришел меня казнить, приговор подписан, поэтому найдет везде и сделает свое черное дело. Ожидание беды измучило до предела, нет больше никаких сил гадать, о чем я не догадываюсь. Так пусть это произойдет скорее, здесь и сейчас».

– Хорошо, – Надежда, как приговоренная к смерти, которой осталось только выслушать вердикт судьи, на негнущихся ногах прошла вперед и устроилась за столиком.

Он вальяжно раскинулся в плетеном кресле напротив.

– Ну, о делах спрашивать не буду, они у тебя, как всегда, хороши. Сразу перейду к сути вопроса. У меня к тебе крайне интересное предложение.

Он сделал паузу, намеренно ожидая ее реакции, и Надя не выдержала:

– Какое?

– Я куплю тебе квартиру в другом городе и дам много денег. Ты заберешь бэби, свои шубы, бриллианты, погрузишь все это барахло в машину и уедешь. Там наймешь адвоката и подашь на развод. За это тебе будет выплачена компенсация, которой вполне хватит на открытие собственного бизнеса. Поскольку ты девочка неглупая, раскрутишься быстро. Ну как? Не об этом ли ты мечтала, когда приехала в большой город? О-ля-ля, мечты сбываются!

Надя вспыхнула.

– Откуда ты можешь знать мои мечты?

Марк весело расхохотался, будто она сморозила несусветную глупость.

– Ну, миленькая, это же элементарно! – он облокотился на стол, придвинувшись к ней почти вплотную. – Все хорошенькие девушки из деревни, вроде тебя, мечтают одинаково. Даже рассказывать скучно. Ты рассчитала все правильно, и твои мечты сбылись. Не так много времени прошло, каких-то три года. По сравнению с вечностью, в которой мы все скоро окажемся, это всего лишь мизерная доля секунды, – он снова откинулся на спинку кресла и выразительно покрутил перед собой кистью пухлой руки, видимо, изображая вечность.

Опасность, которую Надя ощущала издалека как неясную, еще не реальную, накрыла ее стеной черного вязкого тумана, уничтожив вокруг кислород, стало нехорошо. Марк взглянул на нее с равнодушным интересом, как на хомячка, с которым проводил опыты. Это привело ее в чувство, она вскинулась.

– А в чем дело? Мы живем своей жизнью, у нас ребенок. Чем я тебе так мешаю? Сергей взрослый человек, он сам знает, как ему поступать.

Марк сочувственно улыбнулся, глаза его стали ласковыми, понимающими.

– Глупая девочка! В нашей семье дела решаются не так топорно, как ты привыкла. У нас семейный бизнес, и ты ему мешаешь.

– Я ничему и никому не мешаю, ты что-то путаешь, Марк.

– Мешаешь, дорогуша. Сергей больше не дает Милочке денег, отдалился от семьи. И в этом виновата ты, хитрая, расчетливая тварь!

Он вдруг повысил голос и стал уродливым, словно с последними словами случайно выплеснулись его истинные чувства. Но тут же расслабился, лицо разгладилось, и только сощуренные глаза оставались колючими. Он играл собеседницей, как хищный зверь полузадушенной жертвой – беспощадный, уверенный в ее близкой смерти. Наде стало по-настоящему жутко, под сердцем заныло, но она сделала слабую попытку возразить.

– Да, раньше он опекал тебя и Милочку, а теперь, когда есть жена и дочь, перестал. Ты ведь только о себе думаешь, Марк, тебе глубоко плевать на семейный бизнес.

– Да, моя сладкая, о себе. К сожалению, мой родной брат слишком занят твоей персоной, мне это не нравится, – он вдруг сочувственно ей улыбнулся. – Что, приедешь домой, пожалуешься на меня? Не получится!

Надя опустила глаза, потому что именно об этом думала, прикидывая, что сказать Сергею. Наговаривать на родного брата не хотелось, но и молчать было нельзя. Марк неторопливо вытащил из бумажной упаковки зубочистку, засунул себе в рот и, ковыряясь в зубах нижней челюсти, равнодушно продолжил.

– Ты многого не знаешь. Для Сергея наша семья всегда была на первом месте. Его так воспитали в кадетском корпусе, а попросту говоря – в детдоме, где у многих вообще никакой семьи не было. Брата своего младшего, то есть меня, он любит, какие бы хлопоты я ему не доставлял. Жену можно поменять. Семью – никогда. Ты, конечно, скажешь мужу о нашем разговоре, но, поверь, сочувствия не получишь. Я его хорошо знаю. Ты и так вбила между нами клин, хочешь доконать Сергея совсем? – лицо его снова напряглось, взгляд стал жестким.

Надя вжалась спиной в спинку кресла. Да, Сергей часто с теплотой в голосе вспоминал детство – как они ездили в редкие путешествия с бабушкой и дедом, как они приезжали к нему, привозили конфеты и печенье. Семья была для него закрытой больной темой – будто он ради жены навсегда отказался от чего-то очень важного. Говорить с ним о Марке значило ударить его еще больнее. Он действительно не станет ее слушать, отмахнется.

Марк продолжил:

– Ты что, не видишь, что Сергей сожалеет о своем необдуманном поступке? Вы давно живете разными жизнями. Он целыми днями в городе, и ты не знаешь, чем он там занимается. Ты потеряла его, милочка! И знаешь, почему? Потому что заняла чужое место, не принадлежавшее тебе по праву. Долго ли ты на нем продержишься? В нашей семье женщин на такие места назначают.

– Он работает, – Надя сказала это куда-то в сторону, лишь бы прервать поток гадких, убивающих ее слов.

– Он не только работает. Ты, сучка похотливая, связала его ребенком по рукам и ногам, надеясь, что удержишь. Но, поверь, это вопрос времени, – он вдруг картинно всплеснул руками, – нет, вы посмотрите на нее! Ей предложили деньги и квартиру, а она еще ломается, как старшеклассница в летнем лагере! Кисуля, ты в своем уме? Почему я тебя уговариваю?

Надины глаза наполнились злыми слезами, она отчаянно вскрикнула:

– Потому что он меня любит!

– Да? – Марк улыбнулся такой плотоядной улыбкой, что Наде захотелось немедленно спрятаться. – Ты в этом уверена? Вот, посмотри.

На белый пластиковый стол веером упали несколько фотографий. Надя брезгливо взяла их, опасаясь прикоснуться к глянцевой поверхности, но глаза уже увидели то, что ей видеть было нельзя. Вот Сергей с улыбающейся блондинкой в том самом ресторанчике, где они так любили с ним раньше обедать. Он внимательно на нее смотрит, явно собираясь что-то сказать. Вот он ведет ее к машине, бережно придерживая за талию. А вот целует в машине, и она касается пальцами его щеки. Надя жадно рассматривала фотографии, где ее любимый мужчина был с другой женщиной – невероятно привлекательной, такой же аристократичной, утонченной, элегантной. Шло время. Секунды капали раскаленными свинцовыми каплями в ее мозг, головная боль стала невыносимой. Ей показалось, что она стремительно летит в пропасть, на острые камни, их неумолимое притяжение становится все сильнее. Еще чуть-чуть – и она умрет. Марк, которому надоели ее переживания, энергично помахал над столом растопыренными пальцами, хохотнул.

– Эй, очнись! Это всего лишь фотографии. Я просто доказал тебе, что ты на самом деле не знаешь, как живет твой драгоценный муж. Сергей – красавчик. Поверь – дам вокруг него много. А ты – всего лишь его личная служанка в постели, при доме и его ребенке. Ему нужна жена, которая будет с этим молча мириться и не полезет на рожон. Ты же все время тянешь одеяло на себя. Я не враг тебе, хочу, чтобы ты увидела проблему и постаралась ее решить без потерь, тем более, что семья предлагает тебе деньги. Ну, побыла замужем, и хватит. Еще выйдешь. С такой симпатичной мордашкой это будет несложно.

Надин мир рухнул окончательно. Этот страшный человек всего за несколько минут разговора будто бы живьем содрал с нее всю кожу, без шансов выжить. Она еще могла дышать, смотреть вокруг, но каждая клеточка изуродованной поверхности ее тела теперь нестерпимо болела и кровоточила. Надо было что-то говорить, защищаться, хотя бы сделать вид сопротивления или нападения. Но это было бесполезно – кожи нет и не будет никогда, она все равно умрет.

Надежда сидела, окончательно раздавленная, слов больше не было – только вязкая глухая пустота вокруг и полное нежелание говорить и двигаться. Марк аккуратно собрал фотографии со стола, бросил вместо них крупную купюру и, победно усмехнувшись, ушел. Надежда некоторое время, оглушенная, смотрела на пустой стул перед собой, затем поднялась и, чуть пошатываясь, направилась к выходу. Официант догнал ее, что-то стал говорить про сдачу, но она отрицательно покачала головой, перед глазами все плыло. Официант благодарно поклонился и быстро ушел, пока она не передумала. Когда Надя подошла к машине, под дворником издевательски белела записка: «Манюня, надумаешь, позвони. Я сразу весь твой», – и номер телефона. Она с отвращением порвала листок и долго отряхивала руки, будто взяла в руки жменю склизких пиявок. Как ни странно, мерзкая записка ее привела в чувство. Надежда села в машину, поехала к няне. «Нет, маленькая Ляля не позволит мне сойти с ума от горя. Еще ничего плохого не произошло. Нужно время, чтобы осмыслить этот гадкий разговор и понять, где правда, а где гнусная ложь. Марку верить нельзя, мне нужны доказательства».

Следующая неделя окончательно отделила неопределенное прошлое, где еще теплилась зыбкая надежда, от враждебного настоящего. Надежда окончательно уверилась в том, что Сергей с трудом терпит ее, словно она смертельно заражена неизвестной болезнью, и безучастную близость, в которую она кинулась после разговора с Марком, как в спасение, пустые разговоры за ужином воспринимает, как необходимую, но навязчивую данность, от которой жаждет как можно скорее избавиться. Думать о том, что у него есть другая женщина, Надя пока была не способна, с усилием отгоняя от себя эти страшные мысли. Но она уже знала, что где-то в городе живет изящная блондинка с фотографий Марка, которую ее муж обнимал за талию и целовал в своей машине. А до этого была Лиза. И обе необыкновенно красивые, утонченные, женственные, с природным шармом, который всегда нравился ее мужу, но который она, сидя в четырех стенах, так и не смогла приобрести. Это знание не давало ей уснуть ночью и раскаленной иглой сидело в ее голове днем, мешая думать о другом.

Однажды Сергей не приехал ночевать – позвонил после девяти вечера и сказал, что плохо бабуле. Вернулся только под утро – уставший, осунувшийся, бледный. От него пахло чужими духами. Возможно, это были Милочкины духи. А, может, и нет. Он ничего не объяснил и сразу лег спать. Надя запаниковала. Кажется, Марк был прав, и она действительно не знала собственного мужа. Надо было срочно что-то предпринять, и она решилась серьезно поговорить с ним вечером после ужина.

После долгого рабочего дня в клинике, куда он уехал к двенадцати дня, Сергей вернулся поздно, очень уставший, быстро переоделся, принял душ, сел за стол и стал ужинать – как всегда. Надя сидела рядом и молчала, рассматривая рисунок поверхности стола. Едва заметные вкрапления линий и пятен красиво отсвечивали под низким абажуром, и Надя поймала себя на том, что не может оторвать от рисунка взгляд. В столовой было очень тихо, у нее появилось странное ощущения, что рядом никого нет, а Сергей – всего лишь плод ее воображения, готовый вот-вот исчезнуть. «Стоп, опомнись! Ты ведь хотела разговаривать с ним! Ну, вперед!» Надя незаметно вздохнула и задала свой мучительный вопрос – будто бросилась в темный бездонный омут.

– Сережа, почему мы так мало времени проводим вместе? Ты меня разлюбил?

Он не ответил, продолжая заворожено смотреть в экран телевизора на стене кухни, как будто ее не было рядом, а существовали только цветные мелькающие пятна, от которых он не мог оторвать взгляд. Надя чуть повысила голос.

– Сережа, ты слышишь меня? Что с нами происходит?

Он отвлекся от телевизора, но на нее не посмотрел. Он вообще в последнее время старался не встречаться с ней глазами, как будто она была ему крайне неприятна. Но все же с усилием, будто это доставило ему боль, ответил:

– Ты всегда занята, у тебя вечно какие-то непонятные заказчики, семинары. Я зарабатываю деньги, обеспечиваю тебе безбедную жизнь, в твои дела не лезу. Что еще нужно? Проблемы нет, ничего не происходит, так все живут. Разными жизнями. Зачем ты меня об этом спрашиваешь? – на его лице появилось злое, упрямое выражение.

– Ты меня разлюбил? – она упрямо повторила свой вопрос. – За последние месяцы ты очень изменился.

– Нет, это ты изменилась. Говорят, к хорошему привыкают быстро. Ты теперь самостоятельная, у тебя есть машина, дом, деньги, ты сама решаешь свои проблемы, без меня.

– Но что в этом плохого? Почему я не могу быть самостоятельной?

– Потому что ты замужем, я тебя обеспечиваю, забочусь о твоей безопасности. Я не знаю, где ты бываешь, как проводишь свое время.

– Постой, ты хочешь меня полностью контролировать? – в голосе Нади прозвучало отчаяние. – Хочешь, чтобы я безвылазно сидела дома? Сергей, мне надо выйти на работу! На каждый день! – эти слова она произнесла крайне эмоционально, на пределе сил, как будто просила его о невозможном.

– Но зачем? Чего тебе не хватает?

На его красивом лице отпечаталось плохо скрываемое недовольство, и оно было настолько явным, что ей стало тоскливо. Ощущение полной безнадежности захлестнуло ее тяжелой волной. И все же Надя сделала последнюю попытку объяснить свои слова, понимая, что лично для нее это конец отношений – она больше не сможет доверять мужчине, которому вынуждена говорить такие страшные слова.

– Я тебе не прислуга, не садовник и не кухарка! Я хочу работать в городе, быть востребованным специалистом! Мне надо набираться опыта, общаться с заказчиками и коллегами, выезжать на весь день из дома, в конце концов!

Он сухо рассмеялся, и этот издевательский смех отдался в ее голове раскатами грома.

– Надюша, дорогая, ты попросишься обратно через месяц! Зачем тебе работать сорок-пятьдесят часов в неделю и получать копейки, когда у тебя есть все, что душа пожелает? А Ляля? Ты хочешь отдать ее в садик, где полно инфекций? Тебе не жаль собственного ребенка?

Надя почувствовала, как к горлу подступили жгучие слезы обиды. Сергей отмахнулся от таких важных для нее, с трудом подобранных и высказанных вслух слов, как от глупости, которая только дремучей провинциалке, неспособной наслаждаться жизнью, могла прийти в голову. Действительно, зачем женщине работать, если ее содержит муж? Она почувствовала себя окончательно униженной и отчаянно вскрикнула в ответ:

– Но я не смогу все время сидеть дома, это неправильно!

Он равнодушно пожал плечами:

– А что в этом плохого? Люди получают образование, чтобы больше зарабатывать, а ты и так обеспечена, как никто другой. У тебя есть все, что душе угодно.

– Это дикость! Раньше ты так не думал! Что случилось с тобой, кто тебя так настроил? Разве не ты мечтал, чтобы я самостоятельно зарабатывала, занималась любимым делом, была с тобой рядом? Ты же хотел, чтобы я помогала тебе в бизнесе! – она поймала себя на том, что почти кричит.

Сергей сжал губы – воспоминание было ему явно неприятным – и со стуком поставил на стол чашку. Надя вздрогнула.

– Ты уже все решила сама, нам не о чем с тобой разговаривать.

Он встал и ушел на второй этаж, к себе в кабинет – совсем чужой, незнакомый ей человек. А Надя осталась сидеть, оглушенная, за столом и зачем-то внимательно рассматривала чашку, которую он только что держал в руках, словно намеревалась разглядеть на ней отпечатки его пальцев. Снова возникло ощущение нестерпимой боли, как после встречи с Марком. Двигаться, думать и что-либо делать не хотелось, исчезли последние силы. Надя не знала, где их теперь брать…

Через некоторое время Сергей спустился, сдержанно сообщил, что ему надо ехать к больной бабуле, и, не попрощавшись, ушел. Обратно он не вернулся ни через час, ни через пять. И не позвонил.

В эту ночь Надя так и не зашла в их общую спальню, не в силах заставить себя подойти к кровати, где они провели столько ночей вместе. Она то и дело садилась в кожаное кресло перед телевизором и бездумно щелкала пультом, не понимая, что происходит на экране. Потом вставала, бесцельно бродила по дому, маялась, удивляясь, почему так медленно тянется время. Заходила на кухню – сварить себе кофе. Или в детскую. На кухне было просторно и чисто, в детской Ляля мирно спала, безмятежная под цветным одеяльцем, словно маленький ангел.

Устав слоняться по дому, Надя вышла на улицу и долго сидела в плетеном кресле на крыльце, завернувшись в одеяло. Ее морозило. Благодатная июньская ночь плыла над пригородом, словно гигантский небесный корабль, закрывший расшитыми сияющими звездами парусами землю от палящего солнца, чтобы она тоже отдохнула. Но Наде, истерзанной бесплодным ожиданием, казалось, что этот пронзительно чистый, наполненный ароматом цветущих роз воздух вот-вот закончится, и на усадьбу обрушится беспроглядная тьма с вонью и сернистыми испарениями ада.

Тянулось время – секунда за секундой, ничего не происходило. За гаражом в вольере, чуть похрапывая, крепко спала Герда. Вокруг звонко трещали сверчки. Единственной их проблемой было успеть вывести потомство – для этого они и пели свои одинаковые бесконечные песни, перебивая друг друга. Наверное, о продолжении рода заботился и самец древесной лягушки, призывающий своим кваканьем самку. Надя видела ее возле беседки – аккуратную, светло-зеленую, похожую на застывшую нефритовую статуэтку. Все эти живые твари были счастливы и безмятежны. Они жили, повинуясь зову природы, и не заботились о завтрашнем дне – в отличие от людей, которым новый день зачастую сулил большие печали. Прислушиваясь к пению сверчков, Надя всей душой завидовала им – она никак не могла расслабиться, безостановочно прокручивая в голове свой последний разговор с Сергеем. И удивлялась тому, что с ней это случилось. «Но почему? Чем я его оскорбила или обидела? Что я сделала не так?» Кругом было умиротворяющее спокойно, но мысли ее были чернее ночного неба и совершенно безнадежны. Находиться в этой ночи, слышать ее жизнеутверждающие песни, дышать ее запахами стало невозможно. Вздохнув, Надя тяжело поднялась, вошла в дом и устроилась в гостиной, включив напольные светильники.

«Ты уже все решила сама». Что решила, о чем он? Надя ни на минуту не сомневалась в том, что Марк что-то гадкое наговорил ее мужу, и самое ужасное было в том, что Сергей поверил ему, а не ей. Это означало, что она больше не любима. Как же она ошиблась, когда перестала бояться его семьи, опрометчиво решив, что ее жизнь так же постоянна, как восход и закат солнца, совместные ужины, поездки к морю! Это постоянство оказалось всего лишь иллюзией счастья, бумажной ширмой, которую в один миг уничтожило пламя непонятных ей проблем. Когда начались эти необратимые перемены? Какая сила вмешалась и все разрушила? Занятая домашними делами, дочерью, учебой, заказчиками, она пропустила какой-то очень важный момент, ту самую точку невозврата, и не заметила, как их отношения стали слишком обыденными. Похожие дни накладывались друг на друга, словно листки в отрывном календаре, не оставляя в памяти никакого следа. Чувства и желания постепенно ослабли и растаяли, как морская пена, выброшенная прибоем на песчаную отмель. Это произошло настолько быстро, что она даже не успела встревожиться, наивно уверенная в своем взрослом муже. А потом оказалось поздно.

Надя испытывала настоящую физическую боль – будто внутри ее грудной клетки, где-то возле сердца, кровоточила открытая рана, мешая вздохнуть. С горечью она думала о том, что без Сергея ее жизнь станет пустой – она нуждалась в нем, как виноградная лоза в твердой опоре. Разве можно жить без любви, когда знаешь, что только с ней жизнь была настоящей? Сидеть на одном месте стало невыносимо. Она снова побрела в столовую, сварила себе кофе и, забыв его на столе, вернулась обратно – устроилась в кресле, поджала ноги, обхватила колени руками. Здесь он когда-то ее целовал. Она тогда сильно боялась, а потом, почувствовав его требовательные губы, бояться перестала… Воспоминание о его руках и губах было нестерпимо болезненным, и Надя с усилием отогнала его от себя. Мыль о том, что этого больше не будет, заставила ее похолодеть, она сжалась. Нет! Накатила паника, сердце заколотилось, словно пойманная в ловушку птица. Она заставила себя отвлечься, подышала открытым ртом. И уже почти спокойно сказала себе: «Нет». Она еще до конца не понимала, что означает это категоричное слово, но отрицание происходящего зрело в ней, словно новое существо, готовое вот-вот поднять голову и объяснить, что делать дальше.

Очень давно, в день первого неудачного предложения выйти за него замуж, Сергей говорил, что не обидит ее, если придется разойтись. Интересно, когда наступит час окончательного разрыва, он тоже, как и Марк, предложит компенсацию? А, может, они с братом заранее обсудили все юридические нюансы, договорились о сумме выплаты и ждали, когда Надя, измученная неопределенностью, сама попросит о разводе? Как сказал тогда Марк: «Семья предлагает тебе деньги»? Вероятно, договорились… А она, дурочка, так ничего и не поняла и пыталась тешить себя пустыми надеждами. На самом деле, произошло то, что должно было произойти. Она – простая и неискушенная – ему надоела. И теперь он просто не знал, как побыстрее от нее избавиться. И попросил помощи у Марка. И у семьи.

Мысли, похожие на вязкие тени, плотно обступили ее, приняв форму тех, кого она знала. Где-то сбоку стояли и равнодушно глядели на нее Милочка с бессловесным супругом. Давящей громадой нависли Марк и бабуля. За ними с укором в глазах застыли отец и мать: «Что же ты, доча, так поспешила, не посоветовалась с нами? Мы бы уберегли тебя, а сейчас мы бессильны тебе помочь, слишком поздно». И только Сергея среди них не было – единственного человека, который мог бы ее спасти. Она искала его глазами, звала, но это было бесполезно. Он, так сильно когда-то любивший, оставил ее наедине с этими страшными мыслями и тенями.

Наконец, смертельно уставшая сопротивляться своей беде, Надя перестала обращать на них всех внимание и сдалась. Ей показалось, что в темном проеме двери появилась ее смерть – совсем не страшная, похожая на скорбную Ольгу Тимофеевну в черном одеянии. Она подошла очень близко и бережно вынула из груди ее истерзанную душу. Противиться не было сил. Единственное, что Надя попросила оставить взамен, – память о любви к Сергею, чистую и не запятнанную злом – чтобы передать ее дочери, когда она вырастет. Смерть спросила, готова ли Надя продолжать страдать взамен на эту память? Получив согласие, она едва заметно кивнула и, забрав с собой надоевшие тени, ушла. Надя задремала.

Когда в окна заглянули утренние сумерки, она очнулась от кошмарного сна. Сергей не приехал. Звонка от него не было, он даже не прислал сообщение. Хотелось разрыдаться в голос, но слез тоже не было. Чтобы окончательно сбросить с себя наваждение, Надя умылась холодной водой, зачем-то поднялась в его кабинет, подошла к бабочкам-монархам. В неверном свете, пробивавшемся из мансардных окон, они показались ей живыми. Захотелось открыть эти окна, чтобы все бабочки, разбив свои стекла и оставив пустые деревянные оклады, улетели на свободу. Она даже представила себе, как они порхают вокруг нее по комнате, и от взмахов их крыльев воздух становится легким, прохладным. А потом исчезают в проеме открытого окна, навсегда растворяясь в неверном предутреннем свете.

В ту же секунду созрело решение. Оно было ясным и единственно правильным. Три года назад, после знакомства с бабулей Надя дала себе клятвенное обещание исчезнуть из жизни Сергея, когда он к ней охладеет. Кажется, пришло время его выполнить. Это ей, а не давно погибшим монархам, надо выбираться отсюда как можно скорее. Ее время в раю закончилось, здесь ей места больше нет.

– Ну что ж, ты с самого начала знала, что так будет. И действительно заняла не свое место, Марк прав. Сергей поигрался с тобой и остыл. Достаточно и того, что ты была счастлива эти несколько лет.

Эти слова, сказанные Надей самой себе вслух, окончательно отделили ее от мужа. Боль почти исчезла – душа сгорела, болеть было больше нечему. Надя еще не знала, как она будет уходить из дома, который полюбила всем сердцем, но уже смотрела вокруг отстраненным взглядом. Последнее, что она решила сделать в этом чужом доме для себя – сварить густой ароматный кофе и насладиться им в неестественно праздничной столовой с веселым мозаичным полом.

Она долго сидела за столом, отвлеченно думая о том, как собраться, какие вещи взять с собой. Как ни странно, эти мысли придали ей энергии – появилось, наконец, в ее размытой ситуации нечто определенное, за что она могла ухватиться и начать выбираться на волю. Утреннее солнце с восторгом билось в чистые окна, расплескивалось цветными пятнами, отражалось в посуде. Сергей так и не приехал, сообщений от него не было. Судя по времени, он уже был на работе, проводил совещание. Чтобы убедиться, что с ним все в порядке, она позвонила в регистратуру, и ей вежливо ответили, что Сергей Владимирович в клинике, но будет занят до обеда – у него плановые операции. Этот ответ Надю никак не взволновал, будто ей сообщили прогноз погоды на предстоящий день. Сергей для нее больше не существовал, он навсегда ушел из ее жизни и вернулся в собственную – комфортную, ничем его не раздражающую. Надя поможет ему еще больше, избавив от тягостных объяснений. Это все, что она может сделать в благодарность за пережитое счастье. Когда-то он поклялся любить ее, как свою жизнь. И легко отказался от нее. А она? Да, она тоже клялась. Но что теперь с того? Чем может помочь бесполезная клятва, если он ее так ненавидит, что даже не позвонил? Ладно, хватит об этом, пора действовать!

Нужно было найти квартиру, чтобы немного прийти в себя перед отъездом в Цюрупинск, – хотя бы на месяц. Она не могла ехать туда сразу, и к объяснениям, совершенно убитая горем, пока была не готова. Слишком долго она убеждала родителей в том, что Сергей – ее единственный правильный выбор. К сожалению, он оказался неудачным. Но она не желала перечеркивать прожитые с мужем годы, потому что любила его по-настоящему и была любима. Этого родители не поймут. А от бесполезных упреков она просто сойдет с ума.

Надя набрала по телефону Инессу, зная, что семья подруги готовилась к переезду в Москву. Возможно, у них в городе могла оставаться пустая квартира.

– Привет, Инессочка, не занята?

Та весело защебетала в ответ, обрадованная звонком.

– Надюша, ты заболела? Почему голос такой хриплый?

– Ты меня только ни о чем не спрашивай. Мне нужно жилье.

– Что?! Милая, что случилось?

– Я знаю, что вы через неделю уезжаете. Нет ли у тебя местечка, где мне с Лялей можно пожить, пока я не решусь вернуться домой? Я ухожу от Сергея.

Инесса замолчала, Надя услышала, как она тяжело задышала в трубку, осмысливая неожиданную новость.

– Он тебе изменил?

– Скорее всего, да, я видела фотографии. Мне надо уйти. Мы больше не разговариваем, он не приезжает домой, – Надя вдруг почувствовала, как к горлу горячей волной подкатили слезы.

– Подожди, я сейчас посоветуюсь с папой, тебе перезвоню, – Инесса отключилась.

Надя подышала, чуть успокоилась. Главное – ни с кем не говорить о Сергее. Думать о нем, представлять его рядом слишком мучительно, надо научиться жить без него. «Ничего, я справлюсь. Как жаль, что это произошло так быстро! А, может, наоборот, хорошо? Интересно, смогу ли я научиться жить, как все? Пожалуй, уже нет. Это слишком больно».

Через пятнадцать минут проблема решилась. У бабушки, которую семья Инессы отправила в столицу осваиваться, осталась маленькая однокомнатная квартирка в старом городе. Продать они ее не успели, не было покупателей. Инесса предложила Наде пожить там до их приезда, платить только за коммунальные услуги. Надя обрадовано согласилась, удивившись такому везению – не придется беспокоить родителей, у нее будет время привести в порядок мысли. Значит, она приняла правильное решение. Возврата нет.

Не торопясь, она покормила дочку, собрала ее, отвезла няне. Потом также не спеша вернулась в дом. Она почти перестала что-либо чувствовать после бессонной ночи ожидания мужа, сделавшись равнодушной. Не было в ней больше ни боли, ни страха, ни отчаяния – только всепоглощающая пустота, которую она ощутила еще при встрече с Марком. Такой любимый раньше дом показался отталкивающим. Воздух в нем был вязким, она с каждым движением продиралась сквозь него, как сквозь толщу морской воды. Это странное сопротивление воздуха мешало двигаться и дышать, краски вокруг поблекли, ярко-зеленые листья цветов на бронзовых подставках показались мертвенно-серыми. Пережитая нечеловеческая боль уничтожила его для Нади, но дом об этом еще не знал – был чистым, светлым и спокойным, как живописный сельский городок перед беспощадным ураганом, который скоро снесет его с лица земли.

…Первой в дорожную сумку Надя поместила бабочку в рамке под стеклом, которую после долгих колебаний забрала из кабинета. Данаида все еще оставалась для нее символом личного счастья, она не смогла побороть искушение забрать с собой хотя бы одну. Туда же, в сумку, она спрятала общие с Сергеем фотографии – не хотелось, чтобы их заинтересованно разглядывала другая женщина, и ноутбук – в нем была вся ее работа. Дорогую одежду, коробки с обувью она оставила в шкафах, украшения и обручальное кольцо – перед зеркалом в спальне. Вещи взяла самые необходимые. С учебниками и конспектами получилось всего четыре сумки. Спрятав в багажник машины, Надя перевезла их на новую квартиру.

Ключи ей выдала пожилая соседка, тщательно изучив паспорт, права и свидетельство о рождении Ляли. Надя, ожидая, пока закончится проверка, улыбнулась – надежная женщина, правильная. Недаром Инесса доверила ей охрану имущества бабушки. Открыв ключом обитую потрескавшимся дерматином дверь, она сбросила сумки в узком темном коридоре, большую часть которого занимала древняя кушетка и доисторический холодильник «Днепр». Внутрь она заходить не стала, ей было все равно. Потом Надя очень спокойно, тщательно объезжая случайные ямы, словно опасаясь повредить ходовую в этой своей последней поездке, вернулась в Белое, загнала машину в гараж, постояла рядом, поглаживая горячий капот, и попрощалась, как с живым существом.

– Жаль, моя хорошая, недолго мы с тобой катались. Послужила ты верно.

Она вышла во двор, села на скамью и долго гладила Герду. Та повизгивала, пыталась лизнуть широким розовым языком ее руки, беспокоилась. Глаза собаки были несчастными, будто она понимала, что они больше никогда не увидятся.

– Прости, дорогая, я не могу взять тебя с собой, мне бы теперь самой выжить.

Надо было написать записку. Надя вернулась в столовую, достала из ящика блокнот и равнодушно нацарапала плохо пишущей ручкой несколько предложений: «Сергей, я уехала навсегда. Развод оформлю сама. Я люблю тебя, это были замечательные годы. Прощай». Бесстрастно скользнув глазами по буквам, она не стала ничего исправлять. Ее слова для него уже ничего не значили. Сообщила – и ладно. Ключи и документы Надя положила рядом с запиской, вышла, спустилась с крыльца. В последний раз осмотрела свои владения, обошла клумбы, провела пальцами по налитым жизненной силой соцветиям роз. Герда ходила за ней по пятам, наступала на пятки, тыкалась мокрым носом в икры, вздыхала.

Все! Хватит длить эту пытку, пора! Это больше не ее сад! Надя вышла на улицу, захлопнула калитку и, не оглядываясь, уверенно пошла прочь.

Это был очень старый дом в глубине двора, – двухэтажный, окруженный зарослями дикой вишни, с двумя спящими у входа каменными львами. Высокие платаны накрыли его мощными ветвями, словно живой раскидистый зонт. Когда-то это был добротный купеческий особняк, но годы и современные реставрационные работы не пощадили его, начисто лишив очарования тех далеких времен, когда в Старом городе кипела жизнь. Даже мраморные львы, сработанные на совесть и оттого еще очень симпатичные, казалось, брезгливо отвернули свои морды в стороны, будто устыдились того, что сделали люди с их жилищем.

Квартира находилась на втором этаже. В ней было тесно, в нос ударил застоявшийся запах непроветренного помещения. Ляля, испуганно глядя на чужую комнату, начала плакать, но Надежда распахнула окна и быстро увлекла ее игрой в прятки, потихоньку осматривая свое новое жилище. Все здесь было перед глазами, до всего можно было дотянуться рукой: продавленный диван, металлическая кровать со старомодными шишечками, рассохшийся платяной шкаф, стол, нитяные половики. В углу примостился книжный шкаф с традиционными классиками – Чехов, Пушкин, Тургенев, Дидро, Бальзак. Надя через силу улыбнулась – будет, что почитать по вечерам. В кухне, похожей на маленькую квадратную коробочку, с трудом могли разместиться два взрослых человека, но для нее с дочерью места было вполне достаточно. В темной душевой теснились рядом старый унитаз и душ, грубо привинченный к стене. Кафель местами потрескался, но держался. «Да, не хоромы, – с тоской подумала она, – после трех лет в особняке придется трудно. Ничего, справлюсь, в Цюрупинске тоже комнатушки маленькие, вспомню свою молодость, от которой так когда-то хотела сбежать. Сбежала, называется…»

Надежда встряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли и энергично принялась за уборку. Быстро управившись, она заварила на кухне чай, села на старую табуретку, засмотрелась в окно. Все было не так плохо! Вернее, даже очень хорошо! На банковской карточке у нее лежали деньги, которые клиенты платили за бухгалтерский учет. Она их собирала на подарок мужу, поэтому не тратила. Усмехнувшись, Надя горько подумала, что подспудно собирала эти деньги на свой черный день, и вот он наступил. Ну что же, этого вполне хватит на первое время. За месяц можно определиться с детским садом: Инесса, обещала похлопотать насчет Ляли, используя связи отца. А потом она найдет работу. Надя была уверена, что ей вполне хватит времени до следующего лета, чтобы принять окончательное решение, как жить дальше, – остаться в Симферополе или вернуться в Цюрупинск, чего ей совершенно не хотелось. Впрочем, время покажет. Может, придется и раньше уехать.

Первым делом Надя вытащила из телефона, поломала и выбросила в мусорное ведро сим-карту. Ей нечего было сказать Сергею, если бы он вдруг позвонил. Его звонок наверняка вызовет у нее шквал слез, а у него – глухое раздражение. Еще страшнее было бы ждать и не дождаться его звонка совсем. Надя твердо решила сохранить его в своей памяти таким, каким любила, и рассказать о нем дочери, когда та вырастет. Когда-нибудь она обязательно спросит, кто ее отец. К тому времени Надя будет готова отвечать на все вопросы спокойно, без обиды в сердце. Какое счастье, что девочка такая маленькая и ей сейчас ничего не нужно объяснять!

Словно чувствуя Надины мысли, дочь забралась к ней на руки, обняла за шею, прижалась. Она была встревожена переездом и спряталась в руках матери, словно птенец под крыльями наседки. Так они и сидели некоторое время, прислушиваясь и привыкая к новым звукам вокруг. Потом Ляля уснула, и Надежда, уложив ее на диван, прилегла рядом. Как ни странно, незнакомые стены успокоили ее, будто этот старый дом с его потрепанными львами, видевший на своем веку так много человеческих драм, пообещал им обеим лучшую долю. Последнее, о чем она подумала перед сном, были слова отца о том, что никто не знает, что его ждет дальше. Значит – ничего не загадывать. И не думать о плохом.

…Утром Надя проснулась в необычном настроении: появилось неестественное ощущение раздвоенности. С одной стороны, она знала, что будет тосковать по Сергею, и справляться с этой нестерпимой болью ей будет крайне тяжело. Если бы была возможность выкрасть его и забрать с собой в эту старенькую квартиру, как в известной сказке братьев Гримм, она бы сделала это незамедлительно. Но Сергей был неотделим от своей семьи. С другой стороны, появилось опьяняющее ощущение долгожданной свободы, когда не нужно оглядываться, оправдываться, что-то объяснять и действовать в узких рамках чужих правил, которым она следовала не раздумывая. Теперь можно было самостоятельно устраиваться на любую работу, общаться, с кем хочется, ехать, куда угодно, одеваться, как угодно – хоть в старые джинсы, хоть в футболки с мультяшками. Это будоражило и пугало одновременно. Пугало тем, что, покинув Сергея, она слишком быстро почувствовала облегчение, как будто смертельно устала жить рядом с ним. Пребывание в доме, похожем на золотую клетку, где она была на чужом месте, как сказал Марк, было не ее жизнью. Из одного общежития – университетского – она переехала в другое – дом мужа, комфортный и дорогой, заполнила своим присутствием пустоту его стен и поспешила закрыть глаза на очевидные вещи. Именно сейчас, когда она ушла, они показались ей просто вопиющими, обидными до слез.

Ну, разве нормальным было то, что за три года совместной жизни Сергей так и не познакомил ее с коллегами и друзьями? Она даже не знала, были ли у него друзья. Его обещание вместе работать оказалось всего лишь обещанием влюбленного мужчины. Надежда очень привлекала его в постели, словно любимая наложница, но наверняка он тяготился ее непосредственностью, природной живостью – и …спрятал от чужих глаз в стенах своего дома, наглухо закрыл от нее внешний мир, оставив лишь малую часть, чтобы не задохнуться от одиночества. Он заботился только о ее теле и удовольствиях и не придавал никакого значения ее душе, устремлениям и надеждам. И вот случилось то, что случилось. Предельно важный и озабоченный собственными проблемами, которыми не посчитал нужным с ней поделиться, Сергей ушел куда-то далеко в сторону, где она уже не могла его видеть. Скоро она перестанет думать о нем и начнет жить своими делами – тоже предельно важными, значимыми для нее одной. Надя вдруг горько рассмеялась вслух – он купил ей столько дорогих модных вещей, что любая девушка остро позавидовала, узнав об этом, но ей некуда было их носить. Многие так и лежали не распакованные. И превратились в бесполезный хлам!