Когда даже ангелы посылают

От автора

От автора: 31 июля 2010 года я выложила на суд публики первую главу «Посланника ангела». Я и предположить не могла тогда, во ЧТО это выльется. Сегодня, спустя девять лет (10 лет спустя мне Дюма не позволил!) я представляю читателям историю младшей дочери Дмитрия и Дарья – Катерины. Закрываю, так сказать, гештальт. Волнуюсь? Честно – очень. Почти как тогда, девять лет назад. Или, возможно, сильнее. Теперь мне есть что терять.

Ахтунги.

Первое. #типичнаяволкова. Обычной мой СЛР. Нелинейный, с дугами, арками, темпоритмами и прочей архитектоникой (зачоркнуто) дребеденью. Порой мне кажется, что я занята неблагодарным и безнадежным делом – расширить жанр ЛР до рамок таки литературы. Люблю безнадежные занятия, знаете ли.

Второе. Рейтинг 18+ за дело. Ясно-понятно какое. Вообще не понимаю, откуда у Димочки такая бесстыжая дщерь.

Третье. При этом роман считаю легким – во всех смыслах. В том числе и для себя. Писать про Тихомировых – это как надеть удобные домашние тапочки. И, кстати, четвертое.

Четвертое. Димочка тут будет перфектный. Даже перфектнее Стасяна в «Мандаринке», имхо

Пятое. А все, собственно. Читаем. А, нет. Про героя скажу. Редкий… хм… тип. Этакий гибрид Малыша и Баса. И что-то есть в нем неуловимо-тиново. Вот такой вот… красавчик. Кстати, совсем не. Если вдруг кто любит только про мачо – так вот, не он.

А, и еще. Пятое с плюсом. В каком-то смысле это сказка. Я практикующий сказкотерапевт, если вдруг кто не знает или забыл. А, как известно, сказка ложь, да в ней намек.

Цитаты к главам взяты из фильма «Белое солнце пустыни». Когда-то я придумала этот прием для «Из Парижа с любовью», потом повторила в «Малыш, который живет под крышей». И снова вернулась к нему, хотя повторяться не люблю.

Буду признательна – очень! – поддержке лайками, комментариями и распространению информации о романе.

Пролог. Ну что же мне, всю жизнь по этой пустыне мотаться?!

Канада? А что – Ка-на-да? Ску-ко-та. Негде развернуться. И скандал с порно-студией вышел какой-то вялый. Зато сослали.

В Мексику. Уже веселее.

А что – Мексика? Жарко. Сомбреро. Текила. Тамалес. Семьдесят тысяч километров на адометре «рамиреза».

- Что ты там ищешь, в мексиканской глубинке?! Приключений?! Наркобаронов?!

- Наркотики на севере, на границе с США. А я еду на юг.

Но приключения нашел. Зато сослали. В Африку. Наконец-то настоящее дело!

А что Африка? А Африка – это Африка. Здесь жили предки Пушкина, между прочим. Вот на этой самой реке, кстати. По ней же, кстати, проходит граница между взрывным и фрикативным «з». А сколько здесь диалектов… Консул? Ну и что, что консул? Границы? Да плевать я на них хотел. Вы же знаете, как тут границы чертили. А у меня мечта. Давняя.

*

Кто-то открывает новое, совершенно новое. А кто-то идет проверенными, проторенными тропами. Катерина Тихомирова была из числа последних. И в Африку подалась по стопам старшего товарища, друга семьи Николая Самойлова. И плевать, что на это сказал папа. Папа красноречив, Катерина – упряма. И вот она здесь.

И зря.

Страшно. Жарко. И снова страшно.

Но поздно праздновать труса. И надо держать лицо и экзамен на взрослость и профпригодность. И, как назло, вдруг все меняется в этом и без того нестабильном мире. Звучат выстрелы. Потом хуже – взрывы. А потом происходит самое страшное. На госпиталь совершается налет и вот - ты в плену.

В аду.

*

- Коль, а тебя зачем в Африку понесло?

- Швейцера обчитался.

- А он туда зачем подался?

- Я так и не понял, - после паузы растерянно улыбнулся Николай. – Знаешь, нам на хирургии рассказывали… может, вам тоже… про одного именитого кардиохирурга, у которого были феноменальные показатели выживаемости после операции на дуге аорты. Когда его спросили коллеги в кулуарах одного форума, в чем секрет, он ответил так: «Поезжайте в Африку, зарежьте там пятьсот человек на операционном столе – и вы тоже научитесь».

За столиком в кафе повисло молчание.

- Ты за этим поехал? – тихо и после паузы спросила Катерина.

- Каждый, Кать, едет за своим, - вздохнул Ник. – Зовет что-то – и едешь. И только на месте понимаешь – зачем.

*

- Скажите, вы дурак?

- Самый настоящий, - кивнул Кир, застегивая рубашку. – Знаете, как в сказках рассказывают: было у отца три сына, старший умный был детина, средний был и так, и сяк, младший вовсе был… как я. Я младший из трех сыновей. Чистопородный дурак.

Доктор какое-то время сверлил его красными слезящимися глазами, а потом со вздохом отодвинул снимок.

- Говорят, дуракам везет. Вы могли ослепнуть. Оглохнуть. Остаться с обездвиженной рукой, ногой или стать импотентом. А у вас… - врач покачал головой. - В рубашке родились – если такие мизерные последствия контузии.

- Контузии? – нахмурился Кирилл.

- Голубчик, вы же оказались в непосредственной близости от взрыва. Самая настоящая контузия.

- Значит, я теперь дурак не только по фольклорным признакам, но и по медицинским, - вздохнул Кир.

*

Жила-была девочка. Хорошая девочка из хорошей семьи, папа-мама – любят, холят, берегут. Сестра старшая – умница, красавица, пример. Пошла девочка по стопам мамы, профессия благородная – врач.

А понесло хорошую девочку в Африку. А ведь, как известно, не ходите дети в Африку гулять, в Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке сложная политическая обстановка. И очень много оружия.

*

Ничего не помнила. Ни как брали штурмом госпиталь, ни как тащили, ни как ехали – ведь ехали куда-то же?

Память включилась, когда толкнули вниз. Куда-то под землю. И паника, и сопротивление, и крик.

Бесполезно.

Толчок в спину, ступени пересчитала коленями, пальцами, ребрами, головой.

И потом, в кромешной темноте, ощупывала себя, всхлипывая и причитая.

Папа, что же будет с папой….

А потом – истерика. Кто ее тут может оценить? Некому. И рыдала, с чувством, взахлеб, вспоминая коллег, университет, папу, Москву. Потом свернулась клубочком, прижалась к стене спиной, затихла.

И тут из темноты раздался голос, спросивший на чистом русском.

- Девушка, вы закончили?

Послание первое. И поскольку, может статься, в песках этих лягу навечно, с непривычки вроде бы даже грустно.

Она даже не взвизгнула. Ни на что уже эмоций не осталось.

- Вы тут о… - Катя икнула, - ...дин?

- Нет, тут я, сын его Тор.

Она хмыкнула. Потом хихикнула. А потом разразилось громким долгим истерическим смехом.

- Тор, ты где? – она все никак не могла продышаться.

- В Асгарде, - донеслось из темноты. – Меня Кирилл зовут. Повторяю вопрос – ты закончила? Или будут еще выступления?

- А меня – Катя, - она глубоко вздохнула, потом еще раз, еще – реже, размереннее. – Ты из Асгарда можешь сюда поближе подползти?

- Легко.

Голос послышался совсем рядом, а потом пальцев легко коснулись. Рука, теплая, сильная. Катерина схватилась за нее, и ответное пожатие вдруг принесло облегчение. Или это нервная система перезагрузилась?

- Ты откуда, Катя? – его голос звучал так спокойно и мягко, словно они беседуют где-нибудь в кафе на Пречистенке.

- Из Москвы.

- Земляки, - хмыкнул он. – Ну а тут как очутилась?

Ответ дался Кате с трудом. Слова застревали в горле, снова набежали слезы, и рассказ вышел коротким. Только окончив, Катя вдруг поняла, что все время ее гладили по руке. И это успокаивало.

- Все-таки взяли госпиталь, суки, - вздохнул Кирилл. А потом добавил еще - емко и малолитературно. Помолчал и еще добавил – совсем нецензурно и очень эмоционально. Однако Катерину Тихомирову эти высказывания ничуть не смутили. Если ты сидишь в подвале где-то в Африке, ничего не зная о своем будущем, то факт того, что кто-то рядом ругается матом, волнует тебя меньше всего.

- А ты, значит, врач?

- Да. А ты?

- А я по посольской линии.

- Да?! – она удивилась. - Я думала, у вас дипломатическая… эта… неприкосновенность.

- Да им на все плевать, как видишь. Красный Крест тоже имеет кое-какие преференции. Но бывают ситуации, когда об этом просто забывают. А тут, в благословенной, вставшей на путь независимости Африке об этом забывают через раз.

При словах «Красный Крест» на Катю снова напали слезы. Но теперь рыдала она уже уткнувшись в грудь Киру.

*

- А ты и правда из Москвы? – Катя финально шмыгнула носом.

- Ну устрой мне экзамен по истории столицы, - хмыкнули из темноты.

Катерина помолчала, а потом спросила о другом.

- А ты… если в посольстве работал – ты МГИМО заканчивал, да?

- Железная логика.

- У меня там подруга училась, - хотелось поговорить о чем-то понятном, простом. Чтобы не думать о неизвестности, что таилась везде вокруг.

- Нет, ну общих знакомых найти – это нереально, - рассмеялся Кирилл. – Хватит того, что мы тут оба русские и оба из Москвы.

- Да уж, такое совпадение, - Катя неосознанно прижалась к телу рядом. Терпел же ее истерику? И еще потерпит. В ответ ее обняли.

- Ну и как зовут твою подругу?

- Она, скорее, друг семьи. Наши родители дружат. Ну и мы общаемся… по наследству.

- По наследству – это важно, – с непонятной иронией согласился Кир. – Ну так как же зовут эту наследственную подругу?

- Надя Соловьева.

К чему Катя была не готова – так это к взрыву громкого хохота. Это заразно? У него тоже истерика? Впрочем, взрыв был громким, но кратким.

- Тенденция, однако, - после шумного выдоха произнес Кирилл.

- Ты ее знаешь? – кажется, Катя догадалась о причине такой реакции на произнесенное имя.

- Кто же не знает Надичку Соловьеву? – фыркнул Кир. – О ней легенды ходили.

- И… какие? – осторожно спросила Катя. Они не то чтобы были слишком уж с Надеждой дружны, но Надя априори относилась к категории своих. А своих в обиду не дают.

- Красивая. Умная. Стерва. Разбила половину сердец своего курса и еще на других помародерствовала.

- А твое тоже разбила?

- Мое так просто не разобьешь. Оно в яйце, яйцо в шкатулке, шкатулка у лемуров на Мадагаскаре.

Катя рассмеялась, и напряженность исчезла. Ничего нового Кир про Надю не сообщил, а что реплик нехороших не позволил – так вообще молодец.

- Тогда ты не Тор, ты Кащей!

- Я, Катюша, дипломат. Это еще хуже.

1.2

Сказанное им «Катюша» вдруг снова напомнило о папе – он так любил младшую дочь называть. Не позволив себе снова удариться в слезы, Катя вдруг неожиданно прижалась сильнее к своему товарищу по несчастью.

- Ничего, что я к тебе прижимаюсь?

- Это ничего, это даже приятно – когда к тебе красивая девушка так льнет.

- Откуда знаешь, что красивая? – Катя осознала, что разговор с Кириллом действует на нее странно успокаивающе. Сам звук голоса вселял какую-то уверенность. Что ничего страшного не произошло. Не происходит. И не произойдет.

- Хороший вопрос, - Катя почувствовала, как по ее щеке прошлись его пальцы. – Интуиция. Что, подвела?

- А не скажу!

- Не говори, - покладисто согласился Кирилл. – И не грузись, все нормально. Я прекрасно понимаю твои чувства. Я бы сам тоже бросился на шею кому-нибудь, когда меня сюда пихнули. Но тут никого не было. Кроме крыс.

- Тут есть крысы?!

- Уже нет. Я их передавил.

*

- Ты давно здесь?

- А вот это ты мне сейчас скажешь, - голос Кирилла вдруг перестал быть лениво-успокаивающим и приобрел твердость, даже какую-то властность. - Сегодня какое число?

- Восемнадцатое.

- Вторая неделя уже пошла, - задумчиво произнес Кир. – Не нравится мне это.

- Тебе только это не нравится?! – Катя отстранилась от него. Он все-таки странный. Очень странный. – Остальное устраивает?!

- Остальное ожидаемо. А вот такая задержка – это подозрительно. Ладно, - снова вернулся мягкий дядюшкин тон. – Не грусти, Катюша. Нам ли быть в печали? Сейчас кормить будут, если мне не изменяет мое чувство времени.

*

Их действительно покормили. Мелькнул кратко свет где-то наверху – Кате пришлось зажмуриться, потому что глаза уже перестроились на темноту. Потом снова стало темно. А еще через какое-то время Кир ей вручил в руки теплую тарелку.

- Каша с фруктами, обычная еда. Понимаю, что тебе сейчас вряд ли хочется, но все же советую поесть. Остынет – будет совсем невкусно. Да и следующая кормежка будет не скоро. Тут не санаторий.

Катя держала в руках тарелку и не шевелилась. Осознание случившегося, неотвратимость произошедшего наконец настигла ее в полной мере. Вот здесь, в кромешной темноте она проведет неизвестно сколько времени, ничего не зная о своем будущем, полностью беспомощная…

Так, оставить, Катерина Дмитриевна. Ты врач. Ты в морге на вскрытии в обморок не падала. Ты сюда сама приехала. Сопли быстро внутрь втянула. Хватит.

И Катя решительно поднесла ложку ко рту. Вкус непривычный, но есть можно.

- А с туалетом тут как? – с вопроса приема пищи мысли скакнули к вопросу ее переработки и утилизации.

- Отличные у вас темы для беседы за едой, Катенька, - Кир ел тихо. Бесшумно. Если не знать, что он тут – ни за что не догадаешься. – Но в целом верные. Запах чувствуешь?

- Вроде бы нет… - Катя осторожно повела носом.

- Потому что у нас номер люкс с биотуалетом. Правда, до недавнего времени я тут был один. Но я могу закрывать глаза, когда тебе будет нужно им воспользоваться.

Катя помолчала, осмысливая полученную информацию и сделанное щедрое предложение. А потом прыснула.

- Лучше уши затыкай!

- Разумно, - в темноте звякнула ложка о пустую тарелку, а потом Кате на колени что-то легло. Оказалось – пластиковая бутылка.

- Вода, - пояснил Кир. – Чистая, нормальная. Я пью уже вторую неделю, жив, как видишь.

Что такое для Африки вопрос воды – Катя уже очень хорошо представляла. И поэтому сказал вдруг - неожиданное для себя.

- Слушай, тут в общем-то… кормят, вода нормальная чистая, биотуалет, – она помолчала, водя ложкой по тарелке, в попытке сформулировать мысль. – Наверное, могло быть хуже.

- Могло быть гораздо хуже, Катя. А у нас еще ничего. Жить можно. Потому что мы им нужны живые и относительно целые.

1.3

*

А девчонка оказалась ничего - вменяемая. Поначалу Киру показалось, что и впрямь совсем девчонка – с этими слезами и стенаниями про папу. Но ничего, проревелась и разум проклюнулся. А теперь она мирно сопела ему в плечо, а Киру от этого было даже хорошо. Нет, вот даже без «даже» хорошо. Две недели в кромешной темноте и одиночестве – крысы не в счет – не бог весть какое испытание, но поди-ка сдюжь, если речь идет не абстрактно, а конкретно о тебе. От падения духом Кир был, конечно, далек, но компания оказалась кстати. Особенно если эта компания так уютно обнимает его. Вдвоем все-таки веселее.

*

- Кирилл, зачем мы им?

Он помедлил с ответом.

- Говори как есть, - поторопили его.

Смелая какая. И папу уже не вспоминает.

- Ну, очевидно, причина в том… - начал он размеренно. – Что за живых пленников рассчитывают что-то получить. Мы – предмет торга.

- Деньги?

- Это самое простое. Но не единственное.

Катя молчала и размышляла.

- А мы точно… ликвидный товар?

Теперь молчал он.

- Ну ты-то - наверняка, - продолжил женский голос. – Речь идет о… о каких-то политических сделках? У тебя неприкосновенность, да? Поэтому ты такой спокойный? Просто ждешь, когда тебя… освободят?

- Если бы все было так просто, - вздохнул Кир.

- Понимаю – непросто, - и ее голос звучал тоже вдруг жестко. – А я? На кой черт им я? Я простой врач Красного креста, что за меня можно получить?

- Ну, возможно…. – Кирилл так и не смог найти ответ на ее вопрос, хотя уже думал об этом. Зачем они притащили девчонку сюда.

- Меня убьют, - отчеканила она. – Это вопрос времени.

- Хотели – убили бы сразу, - это действительно был аргумент. Не очень добрый, но зато логически обоснованный.

- Не успели, - неожиданно всхлипнула девушка.

- Катя… - он нащупал ее ладонь и попробовал притянуть к себе, но она вырвала руку. А потом вдруг сама прижалась. Молчала и дрожала. – Кать, успокойся. Просто так они ничего не делают. Если оставили в живых… - Кирилл наморщился, выругав себя за то, что не может подобрать слова. Но его перебили.

- Не миндальничай со мной, мальчик из посольства. Я видела детские трупы. И взрослые тоже. Я ни черта не трепетная фея.

- И хорошо, - движением, которое стало вдруг привычным, Кир обнял девушку и прижал к себе. Хорошая ведь девчонка, с характером, крепкая. – Феи тут не выживут. Слушай, Кать, а у вас семья может денег собрать… ну, значительную сумму? Они просто ребята конкретные, и деньги очень любят. Я понимаю про врача и Красный крест, но зачем-то же они…

Ее плечи вздрогнули. То, что это смех, Кир понял не сразу. И смех этот ему не понравился.

- За меня могут заплатить, - странно, но голос ее звучал спокойно. – У меня папа… довольно состоятельный человек. Если надо – может собрать значительную сумму. Откуда вот только… Я не хвасталась… - помолчала и добавила тихо: - Но и не скрывала… - а потом снова в полный голос: - Думаешь, в этом дело?

- Возможно, Кать, вполне возможно.

Послание второе. Вот что, ребята. Пулемёт я вам не дам.

Она утверждала, что прошло уже пять дней, он – что не более двух.

Время для Катерины Тихомировой тянулось бесконечно. А ее тянуло к Кириллу. Физически. Прижаться или хотя бы держать за руку. Причину она от себя скрывать не стала. Ей было страшно. И чем дальше – тем страшнее. И Кате казалось, что когда она его касается – ничего плохого, по-настоящему плохого с ней не случится.

А он терпел. Не отодвигался, обнимал, гладил по голове. Уже минимум два дня этот человек был ее миром. И об этом человеке Катя почти ничего не знала.

- Кирилл, опиши себя.

- Ответная любезность будет?

- Да.

- Ок. Ну, я… обыкновенный.

- Кир!

- Ну правда, обыкновенный. Ничем не примечательный. Две руки, две ноги, голова. На голове глаза, нос, рот.

- Ладно, я поняла. Начнем сбор анамнеза. Рост?

- Сто восемьдесят восемь.

- Ого, большой мальчик.

- Не маленький, - согласился Кир.

- Вес?

- Семьдесят четыре.

- Кирюша, у тебя дистрофия! Ты плохо питаешься!

- Перестань! – простонал он. – Страданиями на тему, что Кирюша плохо кушает и совсем худой, отравлено все мое детство!

- Мясо на костях вроде есть, - Катины пальцы попробовали охватить бицепс. – Впечатление изможденного не производишь.

- Я и не изможденный, - он легко похлопал ее по руке. – Порода такая. Московская борзая, - Катя рассмеялась, а Кирилл продолжил: - Версий про паразитов я тоже наслушался, но, увы – анализы все отрицательные.

- Это и к лучшему! Ладно, поехали дальше. Цвет волос?

- Обыкновенный.

- КИРИЛЛ!!!

- Ну правда обыкновенный, - принялся оправдываться он. – Кать, я вообще не мастер художественных описаний.

- Черные волосы? – Катерина и не думала сдаваться, более того, в ней проснулся спортивный азарт.

- Нет.

- Светлые?

- Нет.

- Рыжий что ли?!

- Нет.

- А какой?!

- Обыкновенный! Не знаю… как это называют. Русый, наверное. Или шатен. Ну такой… серый вперемежку со светло-коричневым. Ой, я не знаю, как это называется.

Катя рассмеялась. Он странный. Но иногда забавный. Человек, за которого она держится. Благодаря которому еще не сошла с ума.

- Глаза тоже обыкновенные, надо полагать?

- Точно, - самодовольно ответил Кир. – И их два!

- Гениально. Голубые? – внезапным озарением.

- Типа того. Светлые какие-то. То ли голубые, то ли серые.

- Ну хоть какая-то ясность. Особые приметы есть?

- А как же! – с непонятным весельем пошел на сотрудничество со следствием Кир. - Обязательно имеются. Как у всякого порядочного рецидивиста.

- Ну и…? – поторопила его Катя.

- Я лопоухий!

- Врешь! – теперь она уже хохотала.

- Можешь сама убедиться.

Она ощупала его голову, добралась до ушей.

- Да вроде не сильно торчат…

- Торчат, торчат! – закивал Кир. – А еще у меня сломанный нос, но его удачно вправили, заметно только на снимке рентгеновском.

- Ну до таких степеней знакомства, как рентгеновские снимки, мы пока не дошли, - улыбнулась в темноте Катя. – Родинки, тату?

- Родинка на спине под левой лопаткой, тату дипломатам иметь не положено.

- Ого, - пока Катя переваривала полученную информацию, Кир перехватил инициативу в допросе.

- А ты блондинка.

- Да.

- Глаза голубые.

- Да.

- Рост выше среднего.

- Сто семьдесят четыре. Мне можно ничего себе не рассказывать, ты и так все знаешь, да?

- Ты не ответила на главный вопрос. Интуиция подвела меня или нет? Ты красивая?

- Это не мне судить.

- Катя, ты кокетничаешь!

- Да? – она даже отодвинулась от него. – То есть, ты считаешь, что тут самое место для того, чтобы кокетничать с человеком, которого даже не видишь? Зато… - с внезапным румянцем, - прекрасно слышишь.

- Место вообще не подходящее, - раздалось в ответ невозмутимо. – Поэтому самое время сказать правду.

- Есть мнение, что я вполне себе ничего.

После паузы рука Кирилла снова легла на ее плечи.

- Моя интуиция меня никогда не поводила.

Хотя на самом деле сейчас интуиция молчала. И это Кирилла тревожило.

2.2

*

Даже в их подземной тюрьме грохот выстрелов казался оглушительным. Катя вскрикнула и безошибочно найдя Кира в темноте, прижалась. Он обнял ее в ответ.

А наверху грохотало. Автоматные очереди. Пулеметные. Гранатомет. Это совсем плохо. Стихло.

И стало слышно Катино взахлеб.

- Нас убьют! Убьют. Нас убьют!!!

- Нет, - только и успел сказать.

Снова загрохотало. Катю трясло. Она явно что-то говорила, но ее не было слышно. Только дрожь – ритмом грохоту наверху.

Успокаивать, говорить – бесполезно. Обнимал только крепко. Ей страшно. Да и самому Кириллу страшно – а ведь он гораздо лучше себе представляет, что там происходит наверху, и как, и зачем, и почему. И в то, что убьют – нет, не должны. Но тем и страшна Африка. Кто тут что и кому должен – меняется молниеносно. Именно от этого и страшно, и сердце колотится, и не унять его никак. Но ей-то страшнее. И что тебя понесло, дочка состоятельного папы, сюда, в это адово пекло?

Замолкло все снова. В тишине стало отчетливо слышно тяжелое надсадное дыхание рядом. И снова ее страшно тихое, безнадежное.

- Убьют…

- Нет.

Как тебя убедить в том, что все будет хорошо? Что все должно быть хорошо? Кирилл попытался найти, нащупать ее лицо. Вместо этого его нашли ее губы.

Самое последнее, что стоит делать, когда наверху идет стрельба – это целоваться. Но стрельба стихла. А поцелуй все никак не прерывался.

У нее тяжелые, чуть спутавшиеся волосы.

У него колючие щеки.

Лифчика нет.

А так и не скажешь, что всего семьдесят четыре.

Она пахнет земляникой. Откуда тут, черт побери, земляника?!

И на этом вопросе разум умолк окончательно.

И исчез куда-то блестящий выпускник МГИМО и потомственный дипломат Кирилл Коробейников. И куда-то пропала дипломированный детский лор Катерина Тихомирова. Растворились все признаки цивилизации – образование, принципы, вопросы гигиены, эпиляции и стоматологии, прочитанные книги и просмотренные фильмы, посещенные музеи и концерты. Слетело все. Где-то в сердце черного континента остались двое. Мужчина и Женщина. Он и Она.

Когда разум все же вернулся, он категорически отказался помогать Кириллу подбирать правильные слова. А надо было что-то сказать. Разрушить эту вязкую тишину. Наверху тоже было, между прочим, тихо.

Что сказать? Ну что?! Что тут вообще можно сказать?

- Извини.

- Ты дурак?

- Дурак, - покорно согласился Кир. – Потомственный.

- Дурачок, - мягко рассмеялась Катя и потерлась щекой о его грудь. – Кто же за такое извиняется?

Он на несколько секунд задумался. Предатель разум соображать отказался и повторно слинял. Ну и черт с тобой.

За второй раз Кирилл извиняться не стал.

2.3

*

- Кирилл! – она судорожно цеплялась за его ладонь.

- Не переживай. Все будет нормально. Новости узнаю и вернусь.

- Кир!

- Глаза закрой, когда буду выходить. Чтобы от света не ослепнуть с непривычки.

Этот совет пришлось применить и самому. Но даже в зажмуренных глазах было нестерпимо больно от яркого солнца, и слезы текли ручьем. Хоть бы вечером на допрос вывели. Или очки солнцезащитные дали. Или хотя бы наручники не надевали, чтобы руками можно было прикрыться.

Суки.

Куда его вели, он, разумеется, не видел толком – от рези в глазах бы не стонать. Но слышал прекрасно. В выражениях конвоиры не стеснялись, и картину удалось урывками восстановить. Информация, излагаемая на диалекте фунду, так и сыпалась на Кира. Даже боль в глазах уже не так досаждала. Или просто привык.

По месту прибытия ему предложили кофе и закурить. И от того, и от другого не отказался, а еще взглядом попросил очки, лежавшие тут же, на столе. И, нацепив их на нос и с наслаждением затянувшись, поблагодарил от всего сердца – сначала на фунду, а потом на суахили, сото и тсонга.

Это сразу задало нужный градус и направление долгой беседе.

***

- Кирилл! – она судорожно цеплялась за его ладонь.

- Иди, Катя, иди, - с нажимом. - Все будет хорошо.

- А ты?!

- А я попозже.

- Кир!!!

- Все, иди, и ничего не бойся. Со мной все будет в порядке. У меня же эта… как ее… неприкосновенность.

Толкнул к лестнице. Там уже звякали запоры.

Отвернулся. Глаза ведь отвыкли снова.

А потом все же обернулся. В квадратном проеме мелькнули длинные пряди. Кажется, светлые. Или он просто ослеп от бьющего в глаза солнца.

От автора: Ну вот и окончилась первая, африканская часть романа. Пожалуйста, если вам нравится эта история, дайте это понять автору лайками и комментариями. Спасибо!  

Послание третье. Товарищи женщины! Не бойтесь!

Катя молчала, уставившись на свои пальцы. Пальцы дрожали, и она сцепила их крепче. Комок в горле протолкнуть никак не удавалась, и молчание затягивалось. Наконец она подняла глаза. Мать напротив прикурила очередную сигарету.

- Не подозревала, что ты куришь… - удалось вытолкнуть изо рта хриплые слова.

- Последний разу я курила лет тридцать назад, - Дарья Александровна глубоко затянулось. – А то и больше. Не считала. Счастливые годы не считаешь.

- Мам… - Катя метнулась к матери, под родную руку, от которой непривычно пахло табаком.

- Все хорошо, Катюша, – материнские губы прижались к ее макушке. Замерли. И заговорили туда же, дочери в макушку. – Все хорошо. Ты дома. Папа… папа поправится. Все обошлось малой кровью. Микроинсульт – это все-таки не настоящий инсульт. Могло быть хуже.

Могло быть хуже… Где-то она это уже слышала.

- Как он вообще? – Катя поудобнее устроилась под материнским боком. Она стала привыкать к запаху сигарет.

- Вообще - ужасно. Нет-нет, не в плане здоровья, там все купируемо, - Дарья Александровна успокаивающе похлопала дочь по руке. – Но в плане поведения – кошмар. Я нечеловеческими усилиями уложила его в стационар. И оттуда мне звонят по десять раз на дню – то твой отец, то лечащий врач. С жалобами и претензиями друг на друга. Ну, вот и очередной звонок! – женщина погасила окурок и взялась за телефон. – Тихомиров, я приеду через час самое позднее. Продержись там, пожалуйста, и постарайся не загрызть никого. Нет, коньяк не привезу. Но у меня есть новости. Какие? Не плохие. Ничего не скажу, лежи смирно и жди, - Дарья Александровна положила телефон и посмотрела на дочь усталыми глазами. – Я не представляю, как сказать ему по телефону, что ты… уже здесь. После всего, что… Я сама… до сих пор не верю.

- Я тут, мамочка, - Катя обняла крепче мать. – Я поеду в больницу с тобой.

- Тихомировы… - женщина снова потянулась к пачке сигарет. – Вы меня с ума сведете…

От автора: если вам интересно то, что я пишу - не пожалейте пары минут на лайк и комментарий! Вам воздастся (это Димочка добавил) 

3.2

*

- Повтори, что ты сказала… - голос мужа звучал тихим, едва слышным шелестом.

- Дай-ка мне руку, пульс проверю, ты бледный.

- Дашка! – он откинул одеяло и сел. – Скажи мне – это правда?! Катя вернулась?

- Да.

Дарья обняла мужа, попутно добравшись до запястья. Но считать не получалось – ухо ей оглушало его хриплое надсадное дыхание. А потом он резко отстранился. Дернул в сторону ворот больничной пижамы.

- Где она?

- Дима, я тебя прошу, успокойся. Тебе противопоказаны любые потрясения. Дима…

- Она здесь, да? – на лице Тихомирова появилась какая-то сумасшедшая улыбка. Дикая и кривоватая. – Катя здесь, да?

- Дима…

- Она здесь, я чувствую. Даш, позови ее.

- Тихомировы… - снова выдохнула Дарья. – Вы сведете меня с ума.

Дочь рыдала, уткнувшись в отцовы колени. Отец с абсолютно опустошенным лицом гладил дочь по голове. А мать отправилась искать лечащего врача – на всякий пожарный. Эти Тихомировы кого хочешь с ума сведут.

Потом Тихомиров, естественно, отбивался от врача, сдался только под Катины увещевания и дал себя осмотреть. А потом они сидели, обнявшись, втроем на кровати. И рассказывали и перебивали друг друга взахлеб – о всякой ерунде, пустяках, выплескивая эмоции.

- Симпатичная пижамка, па.

- А ты похудела!

- А мама курит!

- Тихомиров, мы воспитали ябеду.

- У юристов это называется сотрудничать со следствием.

- А ты тоже похудел, пап!

- Так коньяку не дают. А без коньяка как-то все невкусно.

*

- Как ты убедила отца остаться еще на три дня в больнице?

- Твое возвращение, Катя сделало его чрезвычайно сговорчивым, - Дарья Александровна вытряхивает пепельницу в мусорное ведро. – А как это произошло, кстати? Мне сказали, что это рабата дипломатов… - Дарья тяжело опустилась на стул, вспоминая. – Отец поднял все свои связи, обещал любые деньги, но мы так и не смогли ничего добиться. Говорили только одно и то же: территория переходит из рук в руки, никакой информации нет, ждите.

- Мне кажется, что это сделал парень из посольства.

- Какой парень из посольства?

- Мы были там… - Катя тяжело сглотнула. – Вместе. Его зовут Кирилл. После того, как он сходил поговорить с теми, кто… в общем, через несколько часов меня освободили.

- А он?

- А он остался там, - Катя съежилась. – Мне ничего не известно о том, что с ним случилось дальше. Мам, как думаешь, папа может узнать по своим каналам?

- Думаю, можно попробовать, - кивнула Дарья. – Только давай подождем выписки отца. Как ты сказала, его зовут? Кирилл? Фамилия?

- Не знаю, - вздохнула Катя. – Я знаю только имя. Я даже не знаю, как он выглядит.

- Это как? – удивилась мать.

- Там было темно, - всхлипнула Катя. Обняла себя руками. – Там всегда было темно.

- Ну-ну-ну, - Дарья тут же обхватила дочь за плечи. – Все хорошо, Катюша, все уже хорошо. Папа вернется, он сделает все возможное. А ты думай о хорошем, ладно? Давай-ка на стол накрывать, сейчас Маша с Васей приедут.

- Правда? Здорово! – слегка преувеличенно обрадовалась Катя, вставая.

- Я бы на твоем месте не слишком радовалась, - Дарья достала из ящика скатерть. – Василий твердо намерен читать тебе наставления о недопустимости безответственности и безалаберности.

- Ой, кто бы говорил, - закатила глаза Катерина.

- И тем не менее. Мне кажется, что только благодаря Васе твой отец не сошел с ума. Вася тут каждый вечер или сам приезжал, или Машку присылал, или звонил. Одна я бы не справилась с твоим отцом и его… переживаниями. Так что готовься к тому, что тебя будут учить уму-разуму. И пенять на то, что довела любимого Васиного тестя до больницы.

- Поняла, - вздохнула Катя. – Дом, милый дом. Уже начались нравоучения.

3.3

*

- Катюша, - мать заглянула к ней перед сном. – Давай-ка на завтра будильник поставь.

- Зачем?

- Поедешь со мной.

- Зачем?!

- Сдашь анализы.

- Мам…

- Катя, Африка - не шутки. На всякий случай, ради моего спокойствия. Я прошу тебя. Не уподобляйся отцу.

- Хорошо, мамуль. Только давай ты меня сама разбуди, ладно?

- Договорились, - материнские губы коснулись лба дочери.

А Катя долго потом не могла уснуть, ходила пить теплое молоко на кухню и дышала слабо пахнущим еще табачным дымом воздухом. Как много изменилось в родном доме. Теперь в нем пахнет сигаретами. А у самой Кати – бессонница. Потому что страшно закрывать глаза и возвращаться в темноту. В темноту, в которой нет теплых сильных надежных рук.

*

- Ты никогда не жалела? – Катя оглядела, словно видит в первый раз, знакомый кабинет.

- О чем? – поинтересовалась мать.

- Ты не устала? – вместо ответа снова спросила дочь.

- Устала ли я?.. – усмехнулась Дарья Александровна. Встала, открыла шкаф и достала оттуда несколько сложенных рулонов. – Вот, любуйся.

Катя развернула один, другой. И рассмеялась.

- Они тебе поздравления с юбилеем впрок приготовили?

- Да, - кивнула мать. – С интервалом в пять лет вплоть до восьмидесяти. Я так понимаю, что раньше этого времени на заслуженный отдых меня не отпустят.

Катя перестала улыбаться, глядя на силуэт матери, отошедшей к окну. Белый цвет давно стал неотъемлемой частью маминого облика. Сейчас привычный белый врачебный костюм делал фигуру матери хрупкой. Словно она сделана из бумаги. Несгибаемая, не теряющая присутствия духа ни в каких ситуациях, всегда надежда и опора, никогда не болеющая, но выхаживающая всех домочадцев. Что стоит за этой белой, такой бумажной сейчас силой?

- Ты о профессии ведь первый вопрос задала? – мать обернулась от окна. – Нет, Катенька никогда, ни разу не жалела. Иди сюда, - Дарья Александровна села на кожаный диванчик и похлопала рядом. – Ты начала сомневаться в себе, своем выборе?

- Я не знаю, - призналась Катя.

- У тебя сейчас непростой период в жизни, - мать принялась гладить ее по руке. – Ты пережила сильное потрясение. Самое лучшее, что можно сейчас сделать – дать организму, нервной системе восстановиться. Для этого нужно время и положительные эмоции. Вот папу из больницы выпустят – поедем на дачу, будем жарить шашлыки, гулять, ковыряться в земле и сажать цветы.

- По-моему, уже поздно сажать цветы, - рассмеялась Катя, устраивая голову на материнское плечо.

- Ты же знаешь, какой из меня садовод, - ответно рассмеялась мать. – Но уверена, что-нибудь в июне сажать можно!

Они помолчали.

- Мам, - тихо спросила Катя. – А папа понимает, как ему с тобой повезло?

- Знаешь, по-моему, он о чем-то подозревает. Но это еще вопрос: кому повезло больше – мне или ему.

3.4

*

Заведующая родзалом смотрела на экран, где красовались анализы дочери. Все в них было в норме. Кроме одного. Дарья Александровна не просила делать этот анализ, ей даже в голову не пришло. Но лаборатория команду «посмотреть всё» исполнила досконально. И вот теперь на экране в числе прочих красовался анализ на ХГЧ.

Положительный.

Дарья уперлась в сомкнутые ладони лбом. Ее дочь вернулась из плена в Африке беременной. Как, КАК это произошло?!

Картины в голове замелькали одна страшнее другой. Дарья видела, что дочь не обо всем рассказывает, замечала замкнутость и отчужденность. Списывала на стресс. А если это не просто стресс, пусть и сильный? А если это… насилие?

Спина под белым костюмом покрылась потом, а руки мурашками. И сердце подкатило под горло. Курить. Как же хочется курить. Но здесь нельзя, противопожарная система сработает. Пришлось пить ледяную воду из кулера, меленькими глотками. А потом смотреть невидящим взглядом в окно.

Господи, неужели я не всю чашу испила? Неужели над нами довлеет какое-то проклятье? Что это?! Какой-то кармический грех, который не искупленный ею до конца, перешел к дочери?

Да уж, последние десятилетия жизни Дарьи Тихомировой никак не походили на искупление. Ей завидовали, и к зависти этой она привыкла. Муж – богатый, красивый, любит. Две умницы красавицы дочери. Карьера – и врачебная, и административная - состоялась. Есть чему завидовать.

И вот пришел час расплаты.

В ногах стало так плохо и вяло, что хоть на колени падай. Но коленопреклонение Дарья решила отложить для другого, специально отведенного для этого места. А тут…

Поправила жалюзи, раздвинула. Солнце. На улице солнце.

Тебе не дается испытаний, которых не в силах вынести. И в это надо верить.

Ей не семнадцать. У нее есть Димка, Машка, Вася. Семья. И Катю они все вместе вытащат. Не дадут пропасть.

От автора: вот на этой мелодраматической ноте и заканчивается глава. Дорогие читатели, мне очень нравится делиться с вами этой историей. Если же и вам нравится эта история - дайте мне знать,пожалуйста - лайками, комментариеями и т.д. Мне будет очень приятно!