Когда фея слепа

Etcetera Когда фея слепа

Сколько себя помню, я никогда не горела жаждой ехать на бал. Пару раз меня вывозили в свет, когда еще была жива матушка, и прискорбных впечатлений хватило на всю жизнь.

Потом матушку унесла весенняя лихорадка. Погода стояла слякотная, ветреная, пронизывающая до костей, и мне в те времена казалось, что вся ее болезнь оттого, что она, такая хрупкая и изящная, просто не может противиться этому ветру, который обрушивается на стены, задувает в щели и потихоньку уносит ее от нас с отцом. Не могу сказать, что папаня так уж ее любил. У них был удачный ровный брак, временами, как судачили соседки, он ходил на сторону, но она, как не только жена, но и просто его друг, прощала ему эти слабости. У них был один единственный ребенок, то бишь я, и жизнь катилась по ровной колее помещичьего быта. Маман занималась хозяйством, я мучилась с нанятыми учителями на дому, а отец то занимался делами, то отдыхал от них. И пожалуй, все по-своему мы были очень счастливы, обыденное, самое простое, но такое уютное семейное счастье уже было у нас в кармане и нам не надо было за ним бежать, сбивать руки в кровь, отрывая его из-под завалов, или не спать ночами, ожидая, что оно наконец придет. Наше счастье не было чем-то из ряда вон выходящим, но тем не менее оно было. Теплый ровный огонек, на который еще не раз обернешься в темные времена. Потом маман не стало. Еще год отец ходил по дому потерянной тенью, часто обрывал себя на полуслове, когда хотел сказать – Элизабет, а потом долго прислушивался к звукам, стоящей мертвой тишине вокруг, а вдруг случится чудо, и она отзовется. Через год ему надоело натыкаться на пустые углы, надоело пытаться заполнять напряженную тишину за обедом, когда ему совсем не хочется говорить. Ему снова нужно было то спокойствие, когда телега семейной жизни едет себе по дороге безо всяких усилий с его стороны. И он женился на состоятельной вдовушке, жившей по-соседству. Она была на вид холодна, неприступна и очень аккуратна, может именно потому он ее и выбрал, потому что про нее уж точно язык не поворачивался отпустить шуточку про веселых вдовушек, которые, как известно, нрав имеют не очень сдержанный.

Я ей не понравилась с первого взгляда, но не думаю, что в этом я была очень уж особенной. Ей еще не понравились горничные и кухарка, она смотрела на них взглядом питбуля, увидевшего незнакомца топчущего хозяйские цветы. Да и в общем-то она была права, без матери прислуга распустилась, а я перестала следить за аккуратным внешним видом, прогуливала все занятия с нанятыми учителями и большую часть времени торчала в саду, на ветке, пожирая кисловатые мелкие яблочки, недозревшие сливы, и грязными пальцами с не очень-то чистыми ногтями оставляла отметки на особо понравившихся страницах любимых книг. То время после смерти матушки запомнилось мне полной, ничем не ограниченной свободой, которая пришлась мне по душе и к которой я теперь всегда буду стремиться. Несмотря ни на что. У тетки Розамунды, как звали новую жену батюшки, оказалась еще одна дочь, упитанная розовощекая Миара, день и ночь гонявшая этюды на пианино толстыми, но довольно подвижными пальцами. Заслышав музыку, тетка Розамунда непременно приостанавливалась, некоторое время прислушивалась к переливам нот, а потом прочувствованно приложившись платком к глазам, говорила, что у детки талант. Играла она и вправду неплохо. Меня тетка не избегала, но контролировала, проверяла, умылась ли я, выучила ли уроки, отчитывала холодным властным голосом, который заставлял пугаться слуг, а для меня, привыкшей к одиночеству, безнаказанности и зарослям обширного сада, был как об стенку горох. Тем не менее тетка Розамунда пыталась, даже говорила отцу, что я разбалована, жесткосердечна и невоспитанна, но отец, с некоторых пор после смерти матери, взявший на себя привычку лишь рассеяно гладить меня по голове и спрашивать: «Все хорошо? Ну и ладно», – проникался не очень, мрачно намекал, что не прочь опять пожить вдовцом и скрывался от окружающего мира за газетой. Тетка Розамунда на меня не плюнула, не такой она была человек, чтобы так просто отступиться, но праведные речи сократила в два раза, наконец заметив как стекленеют мои глаза и тупеет лицо, как только она начинает говорить. Быт в доме потихоньку наладился, снова скрипя покатился вперед, служанки снова исправно убирались, почту доставляли, еда готовилась вовремя, отец перестал дергаться от теней по углам. Я по-прежнему торчала в саду или в библиотеке, пропадала с соседскими детьми на разделяющих наши усадьбы пустошах, и потихоньку, медленно, но верно все больше отбивалась от рук.

Тетка Розамунда сквозь зубы, с потугой на ласку называла меня зверенышем, но против возни с отпрысками соседей не возражала, искреннее надеясь, как я позже услышала из разговора, что однажды найду среди них мужа. Ибо больше негде. Ни манер, ни грации, ни слуха у меня нет, на пианино не играю ибо это пытка не только для учителя музыки и меня, но и для всех, услышавших это домашних. Петь тоже не могу, вышиваю мерзко, и никаких особых талантов у меня нет. И к совершеннолетию так и не появилось. Кроме приданого, но край у нас богатый и к сожалению не только на приданое смотрят.

Кроме меня и Миары в семье жила еще одна девочка, то ли племянница, то ли сводная падчерица, дочь ее покойного муженька от другого брака. То ли очень дальняя родственница, я никогда не спрашивала точно. Единственное, что я знала, что ее мать или бабка не чуралась колдовства, вела дела со всякими волшебными духами, вроде фейри, эльфов, домовых, сил природы, но была настолько хороша собой, что на это всегда плевали. Впрочем, это мужчины плевали, все особи женского пола любого возраста, находясь рядом с ней исходили желчью и ревностью, потому как она была настолько прекрасна, что даже самую первую красавицу могла заставить себя почувствовать последней уродиной. Не знаю, унаследовала ли это Сенди. Сколько ее помню, она всегда носилась по дому, помогая слугам, копаясь с обедом, убирая, стирая, всегда растрепанная, чумазая, в старых обносках и стоптанных башмаках с нелепыми полосатыми чулками, то и дело выглядывающими из-под мятого подола юбки. Тетка Розамунда держала ее в черном теле, прозорливо предполагая, что когда та вырастет и расцветет, то может составить убийственную конкуренцию ее дочери, как и ее мать. Но на улицу не выставляла и даже подкидывала деньжат на праздники, но никогда не позволяла носить красивую одежду или делать прическу. «Хватит с тебя и этого», – всегда говорила она. По каким-то своим меркам, тетка пожалуй была даже великодушна. С Сенди я почти никогда не говорила, да и о чем поговорить с девчонкой, которая постоянно возится на кухне и может болтать только о цене на рынке за картошку. Она всегда была болезненно застенчива, вечерами я видела, как она читала какие-то книги из библиотеки, пару раз натыкалась на нее там. И часто мечтательно пялилась в окно. В такие времена она напоминала сказочного лесного эльфа, в этой своей странной ободранной одежде и с распущенными, слегка лохматыми волосами. Разносчики и поварята были от нее без ума. Но она их игнорировала, как говорили, ждала своего принца. Ну или хоть графа. Странно, откуда она только этой чуши поднабралась, на ней же без приданого, ни один приличный лорд не женится. Лучше бы выбрала торговца побогаче и покрасивее, вышла бы за него, в собственном доме хозяйкой стала, сейчас торговцы настолько богатые, что состоянием с папенькой могут померяться. А Сенди все от подарков отворачивается, да опять мечтательно в окно пялится, графа ждет. Впрочем, в романтических книжках и не такое случалось, только я больше с недоумением морщилась, читая такой конец, чем от восхищения падала с дерева. В тринадцать лет, когда не пришел никто добрый и волшебный и не спас мою матушку, я перестала верить в сказки. Их нет. Есть самая обычная, ровно накатанная обыденность.

Но однажды летом она прервалась. Смерть для кого-то всегда жизнь и начало чего-то нового. Старый лорд, главенствующий в совете знати на этих землях, отошел в мир иной, не выдержав испытания выпивкой и долгими ночными заседаниями, и на смену ему пришел его сын, принявший его титул одним распогодившимся дождливым днем. Сын его долгое время был в отъезде, и сейчас никто не знал, как он выглядит, его особенности и привычки, не все знали даже его полное имя, но его состояние с легкостью перекрывало недостаток сведений. Большинство девиц уже умирало от любви к нему. Его титул предполагал и наличие жены, причем обязательное, ибо еще не забылись старые скандалы про аристократов, предпочитавших общество мужественных начальников стражи не таким мужественным девицам. И новый лорд Верени устраивал череду балов, чтобы присмотреться к прекрасным незамужним дамам и окольцевать какую-нибудь из них. То, что должен окольцевать, так это точно, все более или менее состоятельные семьи приглашены.

Паника поднялась страшная. Огромные очереди изнывающих дам стояли в салоны к модисткам и в салоны женского белья и духов. Все мэтры-парикмахеры не спали днями и ночами, завивая, укладывая и причесывая. Не обошло это и нас. К сожалению. В доме все носились, разглаживали платья, что-то шили, заказывали модную ткань и шуршали листами выписных журналов из столицы. Я дергалась от каждого крика, меня постоянно тянули в комнаты, чтобы что-то измерить, присобачить, прости матушка мою недостойную речь, и не давали покоя даже ночью. Боги! Балы я ненавидела. Всего один жених, который уж точно не выберет никого из нашего семейства, а такое старание. Мы с Сенди и Миарой были одногодки, но ни одна из нас так и не выезжала на бал. Ну с Сенди все понятно, мои же первые выезды оборвались с болезнью матери, а потом то отцу недосуг, то манер у меня никаких, а уж танцую я так мерзко, что моим партнерам надо железные ботинки одевать, как у рыцарей. Мне проще попасть по ноге, чем по полу. Миару же мать пока держала дома, ожидая, когда ее детский жирок рассосется. В общем, завидные мы все невесты. Ужас какие завидные. Не могу сказать, что мне стоит гордиться своей внешностью, я довольно высокая для типично низких дам нашего края. Моя матушка родом была из Жеане, а там мой рост самый нормальный, даже низкий, а вот тут проблемки вышли. Мать была изящная и тонкая, я худая и нескладная, с не особо женственными формами. Как говорит тетка Розамунда, из-за того, что я слишком много лажу по деревьям и жру недозревших яблок. Кто знает, кто знает. Осанка у меня так себе, а лицо непримечательное бледное со светло-серыми глазами. Такой и моя мать была, светлая, полупрозрачная, как мотылек, летящий на пламя. Я же скорее бледная как моль. Когда мне хотят польстить и не соврать, мне говорят, – твоя внешность экзотична. Ненавижу, когда мне так говорят. Миара же упитанная, краснощекая, черноволосая, голубоглазая, вся пышет жизнерадостностью и здоровьем, типичная будущая счастливая мать обширного семейства. Но насколько все говорят, лорды больше предпочитают изящных и возвышенных тонких дамочек. Мы вряд ли подойдем. Но тетка Розамунда скорее всего надеялась, что на нас клюнет кто-нибудь и из кавалеров, собравшихся там. Ведь не одних дам приглашают, представляю, что было бы, если нет. Один этот единственный лорд и сотня девиц, пожирающих его голодными глазами. И человек с крепкими нервами бы не пережил.

Первый бал из череды был назначен на субботний день, и наконец после долгих дней измывательств над волосами и одеждой, он наступил. Я ждала его не как редкий прекрасный праздник, а как миг избавления. Короткого избавления от парикмахеров и модисток, а уж там, на балу, все, что мне хотелось это забиться в какой-нибудь угол, набрать побольше напитков и сладостей и просидеть там до конца, впервые получив удовольствие от танцев. Ну да, знаю, не очень-то вежливо, но что поделать, уж такая я, и у моего отца слава богам достаточно денег, чтобы найти мне муженька в какой-нибудь другой провинции королевства, если никто не клюнет в этой.

Сенди провожала нас злым, волчьим взглядом из под сальных растрепанных пател. Она выглядела жалкой и разочарованной. Бал, конечно, единственное место, где можно найти принца своей мечты, а ее не берут. Вот тупица, в город бы выбралась, там поискала, так она только в окно смотрит, да мечтает. Какой принц ее с улицы то разглядит. Тетка конечно ее не взяла, а отцу на непонятно чью родственницу было плевать, он даже ее имени не помнил. А я бы с удовольствием поменялась с ней местами. Бал. Фу. Ничего хорошего я не предчувствовала и оказалась права. До дворца лорда было ехать часа три, и я успела отсидеть всю зад… прости матушка мою речь… ницу на жесткой скамье, в незапамятные времена на ней стерлась и лопнула обивка. Никто обычно никуда не выезжал, карета стояла без дела, и тетка Розамунда проглядела, не приказала слугам перетянуть. Судя по ее лицу, и как она все время ерзала, тетка уже в этом раскаивалась.

Белоснежный дворец с башенками и шпилями уютно строился под карнизом нависающей над ним скалы. Вокруг были обширные сады и леса. Чем ближе мы подъезжали, тем внушительнее и красивее он выглядел.

– Однажды одна из вас станет в нем хозяйкой, если вы будете вести себя, как я советовала. – прочувствованно сказала тетка Розамунда, не отрывая взгляда от громадины-замка. Она б и сама не отказалась стать хозяйкой, тетка была еще не стара, и я уверена, если новоиспеченный лорд предпочитает женщин старше себя, она с удовольствием бросит и папаню, и даже дочурку. Миара тоже смотрела заворожено, она тоже верила в прекрасного принца, а рядом с такими местами, эта вера оживает, как нигде. Я любовалась дворцом, изредка переводя взгляд на свои наконец подпиленные, наманикюренные ногти, и это зрелище казалось мне гораздо более удивительным.

Огромная подъездная аллея перед замком была вся забита каретами, и мы едва встали в медленную очередь. Кареты одна за другой останавливались перед белоснежными ступенями дворца, дамы и господа вылезали, а кучер отвозил карету куда-то дальше по аллее. Из дверей и окно доносилась музыка. Я занервничала. Когда я нервничаю, не происходит ничего хорошего. И чем больше пытаюсь успокоиться, тем хуже.

Все девицы казались настолько красивыми, что мне хотелось пойти и повеситься. Миара, перетянутая корсетом до синевы лица, попыталась еще больше втянуть живот и щеки, и мне почему-то стало ее невероятно жалко, ведь по-своему она очень красива, а чувствует себя наоборот.

Наконец карета остановилась, вышел отец, подал руку тетке, потом Миаре, а потом вылезла я, чувствуя пустоту в желудке. Я и так ела мало, только то, что утащила с кухни, –тетка Розамунда перед балом запретила нас кормить, чтобы лучше сидели платья. Я посмотрела на выряженных в шитые золотом ливреи слуг, на кучу незнакомых лиц рядом, и почувствовала жуткое желание спрятаться за спину отца и в относительной безопасности проторчать там весь вечер. Когда я была ребенком, опозориться еще можно, но если я опозорюсь сейчас, это будут годами обсуждать.

Я взяла отца под руку, до побелевших пальцев вцепившись в его рукав, тетка Розамунда взяла его за руку с другой стороны, а Миара пристроилась рядом с ней, и мы стали подниматься. И тот давний неудачный первый бал это еще цветочки. Ягодки будут сейчас. Такой урожай, что меня ими завалит. Тут и предчувствовать нечего. Я шла как на каторгу. Потому что манер у меня не было, только самые основные и нужные, занятия этикетом я обычно прогуливала, прячась в саду. Я не умела мило шутить да и связно говорить тоже. Я цеплялась за руку отца и совсем не хотела отцепляться.

Дворец внутри был таинственен и древен, обстановка, как вполголоса комментировала знающая тетка, не менялась с прошлого столетия, и все сделано из редких пород дерева и камня. Несмотря на пышное убранство, сотни роз в корзинах и горящие свечи, он казался тихим и заснувшим, вся эта суета не подходила этому замку, немного мрачноватому, со своим непростым характером. Я подумала, что лучше всего эти комнаты и коридоры будут выглядеть, когда бал закончится, челядь устало смежит веки и в тихом полумраке, среди пустых комнат будет ходить его хозяин в теплом батистовом халате, поигрывая в пальцах бокалом вина. Полновластный, одинокий, которому не нужны ни приемы, ни драгоценная женушка, а делает он это только, чтобы усмирить общественность. А потом все успокоится, и он снова будет бродить здесь и вдыхать, пробовать на вкус сумерки старого дворца. Может воображение разыгралось, наверняка потомок того, кто строил этот дворец совсем не такой.

Перед закрытым входом в зал папаня отдал приглашение слуге, перед нами распахнули белоснежные двери, и зычный голос объявил – виконт Людвиг Селдон с супругой и дочерьми. Я стояла оглушенная музыкой, светом, голосами после тихих и просторных коридоров. Придумано было великолепно, думаю, все кто входили, вначале испытывали шок. Бальный зал был огромен и столько народу собралось, сколько я не видывала ни на одной самой шумной улице города.

Лорд стоял перед входом и встречал гостей. Он совсем не подходил этому замку, одетый в белый костюм, а сам смуглый черноволосый, смеющийся, и этот контраст одежды и кожи тоже создавал странное впечатление, как и вход сюда. Глаза у него были темными и проницательными с черными, жесткими на вид ресницами. Лорд был уже не особенно молод, лет тридцати наверно, но его очарование било от места, где он стоял, и заставляло дрожать колени. Думаю, у всех девиц, кто входил сюда и видел его специально ожидающего в одиночестве, мелькала шальная мысль, а сейчас он меня увидит и влюбится. Я опять занервничала, вцепилась в рукав папани, чуть не споткнулась, и вися на нем, все-таки дошла до его сиятельства. Он нам с Миарой поцеловал руки, как он губы еще не стер, тут девиц сотня, с отцом и теткой Веофелией раскланялся, причем та зарделась. То, как он смотрел на нас, вроде бы и дружелюбно, то как перебрасывался легкими шуточками на счет поездки, каждое его движение говорило о том, что он глубоко равнодушен ко всем собравшимся здесь. Что-то было такое в его глазах, какая-то глубоко запрятанная усталость и брезгливость. Титул отца ему и даром не был нужен, как и жена, но он напоследок развлекался, заставлял всех нервничать. Такой красивый, похожий на принца из сказки, собирающий комплименты и вожделеющие взгляды, с опасным стылым огоньком в глазах, лорд Верени вызывал неясную, странную неприязнь. Мы были декорациями к его последнему спектаклю, которые сами же разрядились и сами радостно приехали развлекать его. Когда мы отошли, я вздохнула свободней. Отец с теткой ушли к каким-то своим старым знакомым, а мы с Миарой отправились в «круг невест». Все юные девицы стояли полукругом у стен и ждали, когда их пригласят танцевать. Хоть кто-нибудь. Мы с Миарой никогда не были особенно дружны, но сейчас я почувствовала ярые родственные чувства. Кавалеры, юноши из обеспеченных семей, пялились на нас с противоположного конца зала, мы пялились на них. И так нам стоять еще довольно долго, потому что танцы открывает сам лорд, пригласив первую счастливицу. Я бы сто золотых поставила, что это будем не мы.

Слуга объявил кого-то еще и в зале на мгновение вдруг повисла пронзительная, будто прозрачная тишина. «Кто это? Кто это?» – услышала я перешептывание. А потом увидела ее. Неизвестная красавица шла к нам уверено, будто плыла, оставив после себя растерянного и очарованного, на миг утратившего весь самоуверенный внешний лоск лорда. Ее платье сияло в свете свечей, она была легка и изящна, волосы золотым водопадом струились по плечам и внимательные зеленые глаза насмешливо оглядели каждую из нас. Можно было разъезжаться. Больше ни на кого на этом балу не посмотрят.

Она встала чуть впереди нас, повернулась к нам спиной с таким видом, словно мы недостойны даже ее взгляда. Рядом с ней я как-то особенно ущербно себя чувствовала, да и остальные девицы тоже, хоть сто раз волосы уложи и самые лучшие румяна используй, не сравнишься. Можно бежать за ней, срывая дыхание и ноги, но все равно не догонишь. Она была настолько красива, что просто не опишешь. Говорят, от красоты слепнешь. Правду говорят. Взгляду просто не за что было зацепиться, ни за какой недостаток, и смотря на нее казалось, что тонешь в ровном мягком сиянии ее красоты.

Лорд конечно же пригласил ее, больше даже гостей не встречал, просто пошел и пригласил. Они танцевали первый танец, сказочные, изящные, и меня душила какая-то детская обида, что я никогда не буду такой. Миара кусала губы и хмурилась. Остальные тоже. Нам всем, нескольким десяткам собравшихся здесь девиц, было невыразимо паршиво. А все собравшиеся кавалеры завидовали лорду. Если эту красотку найдут с ножом для колки льда в спине, никто не удивится. Потом постепенно начали приглашать и других девиц, нас было столько, что хватали просто первых попавшихся. Меня пригласил рыжеватый пухлый парень в черном смокинге и с веснушками на щеках и запястьях. Я усердно пялилась на его коротко остриженные ногти, грызет наверно, и отсчитывала про себя шаги, моля всех богов, чтобы не отдавить ему ногу. Когда он со мной заговорил, я сбилась с ритма, вильнула и чуть не впечаталась ему лбом в переносицу. После этого рыжий молчал. Я виновато заглянула ему в глаза и слабо улыбнулась.

– Ничего, ничего, – выдавил он.

«Черт, – подумала я. – Прости, матушка». Мы продолжили танцевать.

Хотя музыка длилась всего несколько минут, я устала так, будто оббежала три раза вокруг папенькиного поместья. В основном потому, что слишком старалась танцевать, а не просто танцевала. Кому вообще может это дурацкое занятие нравиться? Черт. Черт. Черт. Прости матушка мои слова. Когда я нервничаю или расстраиваюсь, я всегда зверски хочу есть, а сейчас и то, и другое. Я поискала взглядом банкетный стол с пуншем и легкими закусками и стараясь никого не толкнуть, направилась к нему. Дошла я нормально. Я даже сумела взять стакан, ничего не опрокинув и налила пунш, не пролив его на скатерть, но на этом мое везение закончилось. Рядом со столом встали две пожилые сплетницы, и я поневоле прислушалась.

– Ну все, не повезло нашим дочерям. Лорд Верени глаз уже на эту незнакомую фифу положил.

– Да, да. До чего ж не везет! – сварливо поддакнула вторая.

– И ты представляешь, драгоценная Либби, никто не знает кто она, да и на бал она приехала в одиночестве.

– Ужас, ужас. Какой позор для юной девушки, – снова поддакнула вторая.

– Но конечно же лорд обратил внимание только на эту бесстыжую, и покрой платья у нее странный, иностранка не иначе. И теперь лорд на ней женится, и иностранцы в Совете всем завладеют. И будут всем указывать, помяни мое слово! – это уже было неинтересно, и я отвернулась собираясь отойти в сторонку, держа пунш на вытянутой руке, подальше от своего платья. Только я не учла, что пока я слушала сплетни, сбоку от меня вполне мог кто-то встать. Я со всего размаху врезалась лбом в обтянутое шершавым, темным пиджаком плечо, пошатнулась, пунш выплеснулся, и я услышала женский визг. «Ну прям как тогда», – чувствуя холодок, пробежавший по спине, подумала я.

– Извините! Я случайно. – Незнакомая девица держалась за бледно-розовое платье с красным расплывающимся пятном и готовилась проорать что-то еще. Я мечтала провалиться сквозь землю. Я бы все отдала, чтобы провалиться сквозь землю. Я бы там с удовольствием до конца жизни осталась.

– Извините, – сделала я вторую попытку.

Бежать уже некуда и нигде не спрячешься, это не провинциальный бал у соседей, да и маменьки, которая готова была меня выгородить от кого угодно, уже нет.

– Да ты… – рявкнула девица. – Ты хоть понимаешь, ЧЬЕ платье испортила??

– Нет, – пискнула я и решила трусливо, то есть умно сбежать, в таком огромном зале она меня точно не найдет, а носиться за мной с пятном на платье не станет. Я сделала шаг назад и неожиданно локтем задела поднос в руках проходящего мимо слуги, тот его удержал, но часть бокалов посыпалась. Хороший бал. А я прям образец совершенства. Я затравленно заметалась, как испуганная мышь, с одной стороны были осколки, с другой злая девица, и тут на мое плечо властно опустилась чья-то рука.

– Спокойней.

Голос был такой, что его хотелось слушаться. В меру звучный, в меру громкий и уверенный. Привычный командовать. И тому, кому этот голос принадлежал, ситуация казалась забавной и не стоящей выеденного яйца. Это как ни странно действительно успокаивало. – Пятно небольшое, но я готов оплатить все траты на платье, так как я толкнул эту девушку и виноват в случившемся.

Скосив глаза, я увидела знакомый темный пиджак.

– Я могу дать вам визитку, юная леди, и вы пришлете счет.

– Да как вы смеете! – неожиданно оскорблено высказалась девица и добавила. – Хам! Я порядочная девушка!

Странное поведение. Может по этикету так следует отвечать всем, кто предлагает оплатить счета за одежду? Наверно, это действительно неприлично. Незнакомец руку с моего плеча наконец убрал, но ненавязчиво оттеснил меня в сторонку от всех, где было поспокойнее.

– Спасибо, – буркнула я.

– Ничего особенного. Я действительно виноват. – Я промолчала. Было слишком заманчиво с ним согласиться.

Я наконец посмотрела на своего благодетеля и вздрогнула. Я поняла, почему так вела себя та девица. Что у Адара не отнимешь, выглядел он неплохо. Староват конечно, старше меня лет на десять. Блондин, крепкий, подтянутый. Он был довольно высоким, плотного телосложения с заметными, но не уродливо бугристыми мышцами. Так выглядят не обделенные природой люди, при этом еще и занимающиеся тяжелым физическим трудом. Златовласка, как я его про себя называла, когда мельком видела в городе. Крупные резкие черты лица, но вместе с тем, этакая аристократичность тоже проскальзывает, уж не знаю, как ему это удавалось, может заслуга парикмахера и удачной стрижки. Вот только бабник жуткий, постоянно мелькает в городских газетах со своими интрижками и скандалами, а временами те из его подружек, что понастырнее, прилюдно устраивают сцены ревности. Уже почти тридцать лет, а все никак не успокоится. О его мужеской неспособности в постели все матушки юных целомудренных девиц мечтали, как о допуске в райские кущи. И как совращать-то всех подряд умудрялся, вроде его в приличные дома обычно не допускают, но история о том умалчивает. Адар по происхождению был из самой обычной, то ли крестьянской семьи, то ли бедных горожан, но обладал деловой хваткой и выбился в люди. Разбогател настолько и завел столько важных связей, что теперь его даже на бал к лорду приглашают. За ровню правда не считают, но приглашения тем не менее каждый считает себя обязанным послать. Я усилием воли заставила себя не отступить на шаг, как от чумного. Тетка Розамунда такого знакомства не одобрит. Да и отец тоже.

– Спасибо, – еще раз буркнула я, приготовившись смотаться. С ним только рядом минуту постоять и уже навек погубишь свою репутацию.

Он зачем-то протянул мне руку. Осторожно, будто боясь спугнуть.

– Гаррет Адар.

Я помедлила, нет, лучше б я осталась наедине с той злобной девицей. За что, а? Ну за что? Хороший бал. Перебила все бокалы, испортила платье, чуть не выбила во время танца зубы партнеру, а теперь еще все подумают, что у меня какие-то делишки с главным развратником города. Насыщенно провела денек, отец мной гордиться будет.

– Моя репутация бежит вперед меня? – насмешливо спросил он. Помню, кто-то мне говорил, что у меня бывает очень выразительное лицо. Черт.

– Леани Селдон, – вздохнула я. Опасливо, будто трогаю живую змею, я все-таки пожала ему руку, по-мужски потрясла и отпустила, не дав приложиться к моей ладони губами. Вот только этого и не хватало. Он смотрел на меня, его губы дергались, будто он вот-вот рассмеется. – Ну я пошла, а то меня сестра ищет, – скороговоркой пробормотала я и не оборачиваясь, быстро, будто он за мной гнался, вернулась в «круг невест». Мне хотелось домой. Забиться под кровать и сделать вид, что ничего сегодня не было.

Он проводил взглядом девчонку, спугнутым кроликом ринувшуюся от него. Как его только не называли эти высокородные господа, и незаконнорожденным ублюдком, бродягой, и монстром, пьющим кровь у безвинных людей и лишающим их средств к существованию. Это они-то безвинные, моты и бездельники в третьем поколении, он давал им шанс и предупреждал, что одалживая деньги, потом не будет носиться за ними с ласковыми уговорами, как остальные кредиторы. Плевал он на все их титулы вместе взятые. Но они его тогда не слушали. Его называли как угодно, но при этом дружно сходились во мнении, что в светском обществе ему не место. Адар держал в кулаке капиталы и акции многих семей, поэтому скрипя зубами с ним здоровались и присылали приглашения на всякие светские мероприятия. Но сколько он себя помнил, ему всегда хотелось большего. Бессмысленно иметь столько денег и не получать, что ты хочешь. Он всегда смеялся над теми прозвищами, которые придумывали ему аристократы, не умеющие даже по-человечески ругаться, но увидев ужас в глазах той неуклюжей девчонки, впервые почувствовал себя монстром из какой-то страшной сказки. И ему это не понравилось.

Адар мог купить себе любую невесту. Родители, морщившие носы и брезгливо кривившиеся при одном его появлении, с радостью продали бы ему с потрохами всех своих дочерей за достаточный откуп. Денег бы ему хватило на не самый маленький гарем. Другое дело, что хоть о нем и ходило множество грязных слухов, он отличался крайней разборчивостью в связях, и на многих совращенных девиц, которых ему приписывала молва, на трезвую голову, да и не очень трезвую ни за что бы не взглянул. Его раздражали их «утонченные» манеры, которых он не понимал, странная жеманная речь, неестественность и напыщенность. Если бы его последняя покупка не значила столько для него, он бы ни за что не появился на этом балу. Но Адару, как и любому торговцу, хотелось посмотреть на товар. Верени выбирал себе невесту, что ж мудро, потом ему будет не до этого. И раз уж выпало несчастье оказаться в обществе стольких незамужних девиц, практичная жилка ему подсказывала приглядеть себе невесту тоже. В конце концов, обычно он настолько занят делами, что даже на сон нет времени, а тем более некогда ходить по гостям и знакомиться с полуобморочными замухрышками, раздумывая осчастливить кого-то из них замужеством или нет. Чтобы упрочить положение в обществе, ему необходима была аристократка, и сейчас нужно было выбрать ту, которая будет вызывать наименьшее отвращение. Он подумал о Леани Селдон, дочери одного из его деловых партнеров. Ее отец был не то чтобы очень талантлив в ведении дел, но его поместье процветало, и он не имел привычки просаживать в карты свое состояние. В качестве жены о ней подумаешь в последнюю очередь. Адар мельком видел, как она танцевала и подумал, что даже у него пожалуй грации будет побольше. Но отвращения она действительно не вызывала. Маленький испуганный кролик, смотрящий на него, как на страшное чудовище. Руку девчонка ему тем не менее пожала, несмотря на все ходящие про него слухи. Стоит ли иметь столько денег и жениться на какой-то утонченной мымре, которая будет его презирать изо дня в день за недостаточно достойное происхождение? Гаррет Адар задумался. Он был богат и предпочитал получать все, что ему нравится.

Миара танцевала с каким-то худым высоким парнем, и от этого выглядела еще хуже. Невысокая коренастая, с нелепо перетянутой корсетом талией и стянутым бюстом. Ей совсем не шло это дурацкое платье, она натянуто улыбалась, пытаясь дышать, но корсет ей явно этого не давал. Я вздохнула. Жалость к себе и к ней накрывала темной волной. Я случайно повернула голову и замерла. Та неизвестная красавица, потрясшая всех, наблюдала за ней с таким пренебрежительным самодовольным превосходством, что у меня перехватило дыхание, а потом словно почувствовав мой взгляд, она уставилась на меня. Она ненавидела меня, я видела это в ее глазах. Такую жалкую, неуклюжую, ей было противно, что таких вообще пускают на бал, в это сверкающее царство прекрасных дам и мужественных кавалеров. Ее губы кривились в тонкой змеиной усмешке, а потом она снова отвернулась, словно тратить на меня время больше пяти секунд – непозволительная для меня роскошь и благодать. Лорд Верени болтал с какими-то важными гостями и поминутно косился на нее, забывая о чем говорит. Милая парочка. Как же я хочу домой. Черт побери! И за эти слова совесть меня не мучает. Черт, черт, черт.

Домой мы возвращались расстроенные.

Неизвестная красотка упорхнула с боем часов, чуть раньше других, после нее танцы чуть оживились, но не намного, а лорд Верени так вообще больше никого не приглашал. Я же временами ловила на себе изучающий взгляд этого Гаррета Адара, и от него все внутренности сворачивались узлом. Он что наметил меня в будущие жертвы? Что я ему сделала? У меня кроме погубленной репутации и так куча недостатков, и так женихов что-то не видно, а если он еще пристанет… вот мерзавец! Да я б сама той девице хоть все свои платья отдала, лишь бы с ним дел не иметь. Пару раз еще удалось потанцевать и каждый раз неудачно для моих партнеров. Все ушли с отдавленными ногами.

Миара тоже вздыхала и молчала. Утомленная тетка спала в углу кареты, а отец окидывал прощальным взглядом замок лорда и о чем-то думал.

– А ведь и не скажешь… – пробормотал он, покосился на нас и замолчал.

– Что не скажешь? – спросила я.

– Так, просто слухи. Потом узнаешь, детка, – отец посмотрел на меня и улыбнулся. – Сегодня ты так похожа на свою маму, девочка моя.

– Вряд ли, – вздохнула я.

– Я горжусь тобой, Ленни. – сказал он. Больше мы не говорили, но мне полегчало.

На второй бал я не поехала и, несмотря на то, что нога зверски ныла, я посчитала это благом. И невероятной удачей. Все началось с того, что после страшной грозы, гнувшей деревья в воскресенье, и постоянного мелко моросящего дождя, в среду наконец распогодилось. Светило солнце, пели птицы, и я, переодевшись в рубаху и штаны, утянутые у прислуги, решила с утра пораньше прокатиться на лошади. Все равно меня никто в таком виде не застукает, а если и заметит издали, то не примет за благородную леди и не узнает. Еще в детстве я всегда каталась в таком виде, благо меня контролировать было некому, и поняла, что это гораздо удобней, чем в дурацком, узком и сковывающем костюме для верховой езды и в дамском седле. Отец догадывался о моих причудах, но позволял мне делать, что я хочу. Я действительно была до жути разбалованным ребенком. Если я что-то хотела, мне это всегда немедленно доставлялось или дозволялось. Хотя моим достоинством было то, что требовала что-то я редко и никогда ничего невозможного.

В общем, утро было потрясающее, невероятно синее небо, солнце живым золотом расплескивалось по окрестностям, а вокруг не было ни души. Тишину можно было пить, как прозрачную воду из колодезного источника. И я решила поскакать галопом и перепрыгнуть через вывернутое с корнями воскресной грозой дерево. Это был бы красивый и героический прыжок. Ну и понятно, что у меня из этого вышло. Перед корягой лошадь неожиданно остановилась, я слетела с нее, но как-то странно, вбок, зацепившись за стремя, и растянула ногу. Было не настолько больно, сколько позорило мое самолюбие, и обратно я возвращалась побитой собакой, поджав хвост, и уже ожидая проповеди от тетки Розамунды. В конюшне меня окружили охающие и ахающие слуги, обычно я быстренько сматывалась, чтобы меня не успели заметить, но из-за хромоты не повезло. Я стояла в мужском костюме, с горящими ушами, и ждала справедливой кары небесной, то бишь долгой проникновенной речи от тетки о моем недопустимом поведении. Но она лишь покачала головой, осмотрела мою ногу и сказала, что я сама себя наказала. Из-за своей неуклюжести на бал я не поеду. Если б она знала, что это была для меня самая счастливая новость, она не была бы так благодушна и даже заботлива. Остаток недели я провалялась на подушках и вся бальная суета обошла меня стороной. Я болела и меня не велено было беспокоить. Я полистывала книги и журналы, лузгала орехи, ела яблоки, нагло вышвыривая огрызки в окно, и была абсолютно счастлива. Впрочем, когда появлялся кто-то из родных я хмурилась и жаловалась на жизнь, давя на жалость. Мне было невероятно хорошо. Когда карета отъехала, я наконец вздохнула совершенно спокойно, поняв что на бал меня точно уже не возьмут.

Слуги о чем-то неслышно переговаривались, потом я услышала шепот:

– Опять!

Во дворе что-то бухнуло, грохнуло и, подскочив к окну, я увидела только яркую вспышку, взлетающую со двора в небо. Протерла глаза, но во дворе ничего не оказалось. Вот черт. Прости матушка. Но вспышка очертаниями слишком уж походила на карету. И в ней будто кто-то сидел. Вроде головой я при падении не билась. Я взъерошила и так взлохмаченные волосы и приказала слугам помочь мне выйти во двор, чтобы посидеть там с книжкой и полюбоваться на закат. Ничего странного во дворе не было, а все вокруг были послушные и предупредительные. Больной быть оказалось очень приятно. Все вокруг бегают и угождают. К следующему балу нужно б опять свалиться.

В два часа ночи все повторилось снова. Вспышка и огненная карета. Прыгая на одной ноге, я добралась до окна и выглянула. Темнота, едва ясные очертания дворовых пристроек. И конечно, никакой кареты. Родственники приедут еще не скоро, они не могли там быть. Может это была такая большая падающая звезда? Но во дворе ничего не светилось, вряд ли. Я вздрогнула. Показалось, пробежал кто-то. Сенди?

Отец, тетка и Миара приехали под утро, долго устало ходили по коридорам, умывались с дороги, нудно и аккуратно, с помощью слуг, снимали рюши, заколки, ленты, часы, драгоценности, корсеты и все, что обычно одевают на бал, чтобы показать насколько ты богат и аристократичен. Потом наконец разошлись по комнатам и все затихло. Какое же счастье, что я туда не поехала. А вот Сенди последний бы зуб отдала, только чтобы в окошко на чужое веселье поглядеть. Сенди… и почему я все время о ней думаю. Странно.

Миара потом пересказала мне все, что было, хотя пересказывать особенно было нечего. Она танцевала четыре раза. Опять явилась неведомая красотка, и лорд танцевал только с ней, и еще обо мне спрашивал блондинистый тип, с которым я якобы познакомилась в прошлый раз. Покрываясь холодным потом, я взмолила всех богов, чтобы это был другой блондин, а не Адар. Но особой уверенности не было. Точнее, вообще не было. Бедная моя репутация. Потом Миара снова села за пианино и грустная мелодия лилась из-под ее пальцев, а я думала о том, что любой бы в нее влюбился, если бы услышал, как она играет. Сводная сестрица ловко перебирала клавиши и казалось вместе с музыкой моя душа натягивается, как невидимая струна, и если прекратится музыка, она оборвется вместе с ней. И мне было жаль, что у меня нет слуха и я никогда не смогу создать что-то настолько прекрасное, как этот этюд неизвестного композитора. Даже больше жаль, чем когда на меня так презрительно пялилась та красотка лорда. Я вышла в сад, заметно прихрамывая и почти наслаждаясь своей хромотой. Хромая, не нужно гнаться за кем-то, стараться выглядеть лучше, потому что хромота все равно все испортит, и от этого было спокойно. Мелодия догоняла меня, лилась мне в спину и ускользала сквозь пальцы. Я прохромала к подвешенному между деревьями гамаку, сорвала с ветки кисловатое мелкое яблочко и со счастливым вздохом устроилась в нем, раскрыв книгу. Хромота это самое лучшее, что случалось со мной за последнее время. Она давала мне свободу делать только то, что я хочу. И тут раздался этот смутно знакомый голос:

– Значит, это правда? Ну как твое самочувствие?

От неожиданности я дернулась и чуть не грохнулась на землю. В десятке шагов, опираясь о низкое сливовое дерево, как предвестник зловещего неотвратимого конца света, стоял Адар. Я даже глаза протерла. Кто его пустил? Как он вообще узнал, где я живу?

– Отлично, – пробормотала я, все еще надеясь, что это просто кошмарный сон. Он меня преследует? – А что вы… ну тут… делаете…

– Проходил мимо и решил справиться о твоем самочувствии. Твоя сестра сказала, что ты пострадала, свалившись с лошади, – он сказал это так небрежно, будто справляться о самочувствии полузнакомой девицы, самое естественное, что бывает в жизни.

– А-а… но мы же не настолько знакомы…

– Я же сказал, просто проезжал мимо, а учитывая твою способность влипать в ситуации, я ожидал чего-то худшего, чем легкое прихрамывание.

– Легкое? – возмущенно переспросила я. Да глаза тетки наполнялись слезами жалости, когда она смотрела, как я ковыляю. Повисла тишина. Главный городской развратник стоял и о чем-то раздумывал.

– Ну, как вам вчерашний бал? – вымученно спросила я. Иногда условности сильнее нас, и вежливую беседу нужно начинать, а не в напряженном молчании смотреть друг на друга. Вот поговорим о бале, перейдем на разговор о погоде, а потом я сошлюсь на усталость и наконец выпру его из батюшкиного поместья.

– Пустая трата времени, – с подкупающей откровенностью признался он, подходя ко мне ближе, бесшумно, чуть крадучись, как охотник настигающий свою жертву. За его перемещениями я наблюдала опасливо.

– И бездарная трата средств. – Ну да, он же торговец, только об этом думать и может. – Но иногда проще согласиться с чужими причудами, чем бороться с ними. Но замок того стоит, – зачем-то сказал он и замолчал. Потом посмотрел на меня. – Очень болит?

– Нет. Я всего лишь немножечко упала с лошади.

Адар дотронулся до моей левой поврежденной ступни. Пока он заговаривал мне зубы, оказался непозволительно близко.

– Эта?

– Не трогайте мою ногу!

Моя бедная репутация, предпоследнее богатство несчастной девушки. Его пальцы разминали мою ступню, ноющие мышцы расслаблялись, и уже казалось никакого падения не было, и стоит мне встать, походка будет плавной и ровной как раньше. Мне было тепло и уютно, клонило в сон, и странно, что в компании этого жуткого человека могло быть так свободно. Может потому что раньше мне никогда не делали массаж ног.

– Кто вас пустил? – спросила я.

– С твоим отцом мы ведем некоторые совместные дела, и визит в этот дом не является чем-то запретным. – Ловелас кажется даже обиделся.

Я смотрела на него снизу вверх, и глядя в его лицо, ощущала как лопается, трещит по швам мой привычный мир. Этот совративший полгорода замужних дам и вдовушек просто не мог нести с собой ничего хорошего и то, что он находится в моей жизни, насильно влез в нее, а отец просто не нашел слов его как-то выкинуть отсюда, меня раздражало. Все-таки они ведут дела, и отец наверно сейчас придет и скажет, чтоб он проваливал от его дочери. Должен придти. Или папа просто не знает, что я здесь. В любом случае, это нагло.

– Отпустите мою ногу, – раненым зверем прорычала я. – Что я вам такого сделала?

Он усмехнулся.

– Просто и мне случалось сворачивать конечности, и я знаю, как это неприятно.

«Интересно он сворачивал их себе или другим», – подумала я. Я была в своем обычном неказистом домашнем платье, у меня были растрепаны волосы, потому что с утра я их, ленясь, едва заплела в косу. Конечно, я ведь болею. И вообще не понимала, с какой стати меня назначать жертвой совращения. Мы едва на балу сказали друг другу несколько слов.

Почему я? Или ему что-то еще надо. Дружбы?! Но спросить вслух мне не хватало духу.

Позже, даже под страхом смерти я не смогла бы точно пересказать, о чем мы болтали. Миара все еще играла на пианино, и ее музыка странно сближала и отбивала любое желание спорить и ссориться. Отец и тетка Розамунда так и не появились, поэтому мы были вдвоем. Я лихорадочно прикидывала, неужели они настолько уверены, что на мне никто не женится, что рискуют оставлять нас наедине. Меня это оскорбляло. Адар рассказывал о своей жизни, ровно, неспешно, как о чем-то обыденном.

Может ему просто надоело держать в себе, и он оправдывал, представлял в другом свете все ходившие про него слухи. Зачем? Ведь слова это просто слова, а реальность это совсем другое и никакими словами не укроешь настоящую суть. Несмотря на его богатство и внешность его трудно было назвать завидным женихом. Но и плохим человеком тоже. Настоящим в нем было – его упрямство, его недостаток манер, его темное прошлое. Он был тем экземпляром, которые чаще попадаются в книгах и в театре, чем в реальной жизни. Его сила воли и жестокость, жажда жизни, толкающая его вперед, были чем-то несгибаемым вроде куска холодного металла, который и не согнешь, и никуда в хозяйство не присобачишь. И тем не менее, они есть и никуда от них не деться. Гаррет Адар был не особо приятным человеком, а его своеобразное чувство юмора не добавляло ему обходительности в общении. После встречи с ним наверняка многие чувствовали себя так, словно с размаху натолкнулись на шершавую каменную стену. А потом она придавила их.

– А сейчас я решил, что стоило бы найти девушку, которой буду нужен я сам, а не мои деньги.

Меня чуть удар после этих слов не хватил. Мне хотелось под землю. Глубоко, глубоко под землю. Провалиться. Долго я не поднимала голову, хотя знала, что он ждет этого от меня, что я что-нибудь скажу. Слова выходили ломкие и неуклюжие, будто я забыла, как говорить. Зубы стучали друг о друга, и я заметила, что это было даже музыкально.

– А с чего вы решили, что кому-то нужны?

– У меня столько денег, крольчонок, что я не могу быть не нужен.

Остряк. И мне послышалось или он назвал меня кроликом? Потом Гаррет откланялся, а я долго смотрела ему вслед, как он уезжает на своем сером в яблоках, довольно некрасивом жеребце, ступающем ровно, но быстро. Черт бы его побрал по дороге, подумала я. И всех гостей, которые еще могут заявиться. Вздохнула и пошла обратно в сад дочитывать книгу.

К третьему балу моя нога, к сожалению, выздоровела, что меня опечалило. Неведомая красавица явилась снова, поливая нас еще большим презрением. Она была королевой бала и наслаждалась этим. Лорд Верени ел у нее с рук, да и все остальные не сводили с нее восхищенных глаз. «Я буду новой леди, хозяйкой этого замка», – самодовольно сказала она кому-то, и ее слова долго звучали у меня в ушах. Адар, ловко рассекая толпу, направился ко мне, не обращая внимания на стоящих вокруг, что с одной стороны польстило, а с другой ввергло меня в печальную депрессию. Я спрашивала у отца, какого черта он пустил его в дом, но тот только загадочно усмехался и просил меня не быть столь строгой. Если узнать его получше, Адар довольно неплох в общении. Меня чуть удар не хватил повторно. Он долго стоял рядом со мной, протянув мне широкую мозолистую руку, словно предлагая мне зло навеки. Где-то я слышала эту фразу, и она подходила к его сосредоточенному лицу, темной одежде и такому же темному прошлому, удушливой волной стелющемуся за его плечами. Готовности ждать, сколько угодно, пока не погубит мою бедную репутацию или у меня не кончится терпение. Судя по тому, как он вел дела, упрямства у этого типа было побольше, чем у многих. Не выдержав, я наконец приняла его руку, ему же хуже, и мы танцевали медленный неуклюжий вальс, танец который выходил у меня сквернее всего. Я сбивалась, наступала ему на ноги, тыкалась ему в плечо, теряя равновесие, и молила всех богов, чтобы пытка наконец закончилась. Он и сам танцевал паршиво, слишком правильные движения, словно просто знал, как двигаться, но никогда не повторял их под музыку.

Мелодия лилась ровно и не спешно. Мы топтались на одном месте, как два больных медведя, нашедших друг друга после зимы. Из-за его плеча я смотрела как танцуют лорд и неведомая красотка, двигаясь слажено, словно являлись жизнью друг друга и не представляли, каково это двигаться по раздельности. И смотря на них, казалось, что вальс, этот танец, создан только для этой пары. Если не умеешь танцевать как они, то лучше стоять у стенки или умереть со стыда. Плавные грациозные движения. Почти завораживают.

– А ты не хотел бы потанцевать с ней? – зачем-то спросила я.

– Нет. С тем, кто хорошо танцует, я чувствовал бы себя слишком неуклюжим.

Я снова наступила ему на ногу. Потом помедлила и все-таки спросила.

– А ты хотел бы быть на месте лорда? Ну то есть… встречаться с ней?

– На месте лорда мне никогда не оказаться, даже если я куплю его титул. Мое происхождение мне этого никогда не даст. Другое дело, что остальным придется с этим смириться и отдавать мне все полагающиеся светским обществом почести, – он усмехнулся, довольно хищно. Его руки были тяжелы, и он скорее перетаскивал меня с места на место, как груз, чем давал мне танцевать, видимо решив, что это будет меньшее из зол. – И меня это вполне устраивает. А девица, танцующая с лордом, слишком поглощена своей внешностью и желанием занять высокое положение. Если она считает, что я недостаточно хорош для нее, то она недостаточно хороша для меня. Я достаточно богат, чтобы позволить себе любую…

Опять началось, подумала я. Но теперь я знаю, как от него избавиться.

– Для меня ты тоже недостаточно хорош. Я бы лучше танцевала с лордом Верени.

Но Адар оказался более непробиваемым, чем я надеялась.

– Хочешь искалечить беднягу? Зря. Ему и так от жизни досталось.

– Это ты про смерть его отца?

Он как-то странно на меня посмотрел.

– Неважно.

Четвертого бала так и не случилось. Та безымянная красотка с мерзким характером снова сбежала раньше всех гостей, но второпях потеряла на ступенях серебристую туфельку небольшого размера. Расчувствовавшийся лорд подобрал ее и сказал, что нашел свою любовь, не туфлю, а девушку, и теперь будет объезжать свою провинцию, мерить ее на ноги прелестниц. Какой подойдет, на такой и женится. Конечно, все знали, что ни черта не женится, просто своими глазами хочет всех увидеть, и познакомиться с родственниками неведомой красотки. А если не найдет ту, женится на ком-нибудь еще. К нашему порогу кортеж лорда приехал через неделю, я туфлю даже не успела померить. Миара как раз с сомнением пыталась натянуть ее на чулок, а тетка Розамунда своими узкими жесткими пальцами давила посильнее, будто от этого нога моей сводной сестрицы вдруг уменьшится в несколько раз. По-другому бы не влезла. Лорд наблюдал за этим скептически и в его черных равнодушных глазах стыло сомнение. А я исподтишка сравнивала его с Адаром, вроде бы и глаза почти такие же темные, только ощущение совсем другое. Раньше я думала, темные глаза признак страстного характера, гнусавого иностранного выговора, как в романтических пьесах, и привычки повторять «о Белла миа» и «сеньорита». Ошиблась. Особенно про характер. Хотя лорд Верени не так безнадежен, как Гаррет Адар, деловой партнер моего папаши. И гораздо более красив. И в общении более приятен. И более богат, высокороден, знатен. А все равно, как любит говорить наш похабный конюх, не стоит. Тетка все еще пыхтя сдавливала туфлю, я тоскливо ждала своей очереди, и тут двери широко распахнулись, и в комнату вбежала Сенди. Со второй такой туфлей в руках.

И сразу сошлось то странное свечение во дворе, ее красивая внешность, которую скрывали обноски, и договор ее матушки с какой-то феей, которая поклялась быть ее крестной и выполнить самое заветное желание крестницы. Ну хоть в жаб нас не превратила, и то повезло. Наверно сыграло роль, что желание было одно, и между лордом и жабами она выбрала лорда. Ему это должно было бы польстить. За все время пока шло объяснение, радостное лобызание, а потом ее мстительная речь, вы меня не любили, так теперь я вас злобных и мерзких родственников кидаю, я сидела не шевелясь и смотрела, как переливается серебро разноцветными бликами в солнечном свете. Туфлей во время страстной речи она махала постоянно. Наверное, это все-таки не совсем серебро. Что-то не видела, чтобы также блестели наши столовые вилки и ложки. Сенди не очень-то церемонилась с нами в прощальной речи, наговорила много гадостей, и я подумала, что не зря ее не любила.

Гаррет Адар явился позже к вечеру, не дав мне очухаться от философского настроения и жалости к себе. Нагло зашел в гостиную, когда слуги принесли чай, закрыл за ними дверь. Тщательно. Он бы еще стулом подпер. А потом сказал:

– Мне нужно кое-что спросить.

Беда не приходит одна. И поэтому я смутно подозревала, что спросит он не о погоде.

– Нет! Ни за что! Отееец! Тетя Розамунда!!!

Я затравленно огляделась, но бежать было некуда.

– Мне кажется, мы сойдемся характерами, и брак будет не просто по расчету.

– Я вам не подхожу. Я не умею танцевать, петь, вышивать, вести хозяйство, играть на пианино, кататься на лошади. Я вообще ничего не умею!

– У меня достаточно денег, чтобы нанять слуг. – усмехнулся он. – И я сейчас я спрашиваю тебя, будешь ли ты…

– НЕТ!

– Может дашь мне договорить? – язвительно спросил он. – Имей уважение к традициям.

– Почему я? За что?

Он даже вздохнул.

– Потому же, почему ты назвала. Ты не будешь доставать меня пением и танцами и не будешь вмешиваться в распорядок моей жизни, потому что не умеешь вести хозяйство.

По его тону я поняла, что он издевается, и это стало последней каплей.

– А еще я очень неуклюжая, – злобно сказала я и встала, держа в руках чашку. Если отец с ним ведет какие-то серьезные дела, мое поведение его сильно расстроит. Может, это мой последний шанс, потому что мои достоинства не настолько великолепны, чтобы позарился кто-то еще. Может, отцу бы понравилось, если бы я согласилась, это наладило бы деловые связи и укрепило положение семьи, будь по-другому, он бы Адара и на порог не пустил. И все равно я вздохнула, подошла и вылила горячий чай ему на колени. Если слова не действуют, то может поможет это. У него слишком большое самомнение, чтобы он простил мне такое оскорбление и наглость.

Первый раз я сделала что-то нарочно. Это стоит отпраздновать. Первые секунды он смотрел на меня так, что я пугливо отступила на шаг, но потом чай слегка остыл и Адар справился с собой.

– Извините. Я такая неуклюжая, – сказала я. И улыбнулась.

Свадьбу мы сыграли в небольшой церквушке в пригороде, я стояла мрачная, огрызалась на окружающих и так злобно смотрела на священника, что под конец речи он начал сбиваться и забывать слова. Моих возражений никто не слушал, ни отец, ни даже тетка Розамунда, хотя она уж точно должна была встать на мою сторону, она, свято соблюдающая все принципы и приличия. Но видно и ей жажда наживы закрыла глаза. Священник мое «нет» и «ни за что» тоже не слушал, пытался конечно, но Адар проникновенно поинтересовался, хочет ли тот получить пожертвования на дело церкви, а если хочет, то пусть заканчивает побыстрее. Народу было приглашено мало, только ближайшие родственники, друзья, и букет я швырнула с такой силой, метя кому-нибудь по башке, что Тиа, какую-то сводную сестрицу со стороны матери, чуть не сбило с ног. Гаррет наоборот был непривычно щедр и благодушен. Заявилась даже Сенди, ослепительно красивая, изысканно одетая, посочувствовать, что я не нашла себе лучшего жениха, чем этот развратник, и похвастаться замком и титулом. Я пожалела, что выкинула букет, потому что в нее швырнуть было уже нечем. Сенди говорила, что заслужила каждую вещицу, стоящую в замке, своим непосильным трудом и несчастной жизнью, и что теперь она настоящая леди. Но счастливых концов не существует. И вскоре я в этом убедилась.

Через месяц по договору титул лорда и замок перешел моему дражайшему муженьку Адару, который их купил еще с полгода назад. Он сообщил об этом, как ни в чем не бывало, за завтраком, я подавилась и долго кашляла, а он покровительственно стучал меня по спине и попутно пояснял. Род Верени был давно разорен, и если бы отец так удачно не умер, титул достался бы ему еще раньше, но из уважения к памяти и жадности сына старого лорда, он позволил ему устроить смотрины и выбрать невесту. Позже безродному и опозорившемуся, никто не дал бы согласия на свадьбу. Адар хотел этого и добился, войти в мир вечно презирающих его аристократов, утереть им нос и заставить их уважительно раскланиваться перед ним. Его это забавляло. Если есть деньги, так почему бы их не потратить на свое удовольствие. Титул и замок переходил за довольно крупную сумму, так что Сенди теперь относительно не бедствует, но хозяйкой замка не является.

Отец, ведущий дела с Гарретом, подозревал об этом, а также знавал и о долгах, вот откуда его любезность к вроде бы не очень-то благонадежному деловому партнеру, которого по идее и на милю к дочерям подпускать не стоит. Но он слишком боялся, что его окрутит кто-нибудь еще. Понятна стала и его странная фраза в тот первый раз, когда мы в карете возвращались с бала. И милость тетушки к муженьку, ибо лорд, даже купивший свой титул, все равно лучше, чем все остальные урожденные аристократы вместе взятые.

Сенди заезжала как-то один раз, с досадой била кулаком по раскрытой ладони и повторяла мои мысли.

– Ну почему? Ну почему? Я же загадывала желание! Замок и лорд должны были быть моими! Ты украла их! Злая сводная сестра!

Но ее крестная-фея вряд ли знала о деловом договоре между Адаром и Верени. Иногда я об этом жалею. Скорее из упрямства. Ненавижу, когда мне указывают, что делать.

Отец с теткой и сестрой частенько заезжают и чувствуют себя как дома. И теперь вечерами, когда разбредаются челядь и гости, и в замке становится тихо и спокойно, мы устраиваемся в зале у камина, и старый замок кажется удовлетворенно вздыхает, ветром в каминной трубе, скрипом ставен, наконец обретя покой.