Дед, Макар Никитич, готовился к приезду правнучки с особой тщательностью.
По периметру крыши он повесил уличную гирлянду. Во дворе из снега наколдовал горку, перетаскав на неё несколько вёдер воды. У калитки поставил гнома с фонарём в руках, найденного среди «нужных» вещей в сарайке. На ступенях веранды расставил самодельные светильники — ледяные сферы, с выточенным углублением, в каждой из которой размещается плавающая свеча в алюминиевой оправе.
Где-то на антресолях были найдены старые детские лыжи. Бережно очищены и заготовлены для девочки.
В доме установлена настоящая, срубленная в лесу, ёлка. Спущена с чулана коробка новогодних игрушек.
В доме в кои-то веки было убрано и расставлено всё по своим местам. Обычно за этим всегда следила жена Макара Никитича. Но за все те годы, что её нет, у старика рука не поднималась сделать всё самому. Да и другим он не позволял. Не мог. Внутри всё протестовало. Долго он не мог смириться с её уходом.
А сейчас словно очнулся ото сна. Появились те, ради кого хотелось снова стараться, шуршать, чинить, строить… Вновь зажглось что-то в сердце, заставляя «моторчик» работать ритмичнее… ровнее…
Он прошёлся по соседям, чьи дети уже выросли, выпросил детские качели и подвесил прямо в доме.
Старик, наверное, так не ждал рождения своих детей, как приезда этой девочки — дочки Егора.
Шмель приехал со своими ближе к обеду. Выйдя из машины он уставился на все приготовления и присвистнул.
— Ничего себе!
Его так дед никогда не встречал: ни после школы, ни после поездок к родителям за границу, ни после армии, ни после универа.
И не сказать, что он сейчас завидовал или обижался, нет, но масштаб проделанной работы его впечатлил.
И лишь одно его поражало…
Мотивы «подвигов» самого Шмеля были понятны — он уже влюбился в свою малышку. Обожал её до одури. Не спускал с рук. Пользовался каждой удачной секундой, чтобы зацеловать её щёчки, согреть ладошки. А тут такое для ребёнка, которого дед даже в глаза не видел. Что-то же будет, когда он пообщается с его дочкой, Шмелю не представлялось.
Дед Макар спешит их встретить. Зажигает свечи на лестнице веранды. Лёд начинает переливаться изнутри подрагивающим светом.
Яся с восторгом охает и идёт на встречу к дедушке. В его подрагивающих руках мягкая игрушка вислоухого кролика. Он присаживается на корточки. Всматривается в лицо маленькой девочки. И по морщинистой щеке скользит одинокая слеза. Предательница…
— Ну здравствуй, внучка. Какая ты красавица. Настоящая снегурка. Пойдём со мной. Я для тебя столько всего приготовил. Вот только ёлку нарядить не успел. Ты мне поможешь?
От такого предложения Яся отказаться просто была не в силах.
Девочка с радостью и подкупающим энтузиазмом отправилась за дедом. Прижимала к себе подарок. Заворожённо проходила мимо ледяных фонарей, заглядывая в каждый и любуясь игрой света.
Ульяна с таким же любопытством включилась в общую подготовку к празднику. Жена Шмеля легко нашла общий язык со стариком. Помогла ему по хозяйству. Накрыла на стол.
Застолье проходит весело под щебетание Есении и смех Ули. После обеда дед с Ясенькой уходят кататься с горки. Точнее, Яся катается и визжит от восторга, а дед умиляется и заряжается искренними детскими эмоциями.
Шмель не сомневался, что его девочки придутся деду по душе. Он счастливо наблюдал за тем, как его самые близкие люди знакомятся и узнают друг друга. Как зарождаются между ними тоненькие ниточки. Родственная связь, которая питает каждого человека, даёт опору и делает сильнее, терпеливее, увереннее.
Пока Уля вечером купала Ясю, заплетала косы и укладывала спать, Шмель с довольным видом сидел на диване в гостиной.
Ничего не предвещало…
Дед, проходя мимо внука, даёт Шмелю подзатыльник. Молодой мужчина шипит и почёсывает затылок, оборачиваясь к старику.
— Непутёвый! Такую девку хорошую проморгать. С детём одну оставить.
Макар Никитич, в прошлом дознаватель, быстро выяснил у Ульяны всю предысторию их со Шмелём отношений. Тут даже спрашивать не надо. И так всё понятно.
— Не знал я.
— А как детей делать, знал?
— Ладно тебе, дед. Я же всё исправил.
— Исправил он… Пять лет без нас росла… Эх… Воспитывал тебя, воспитывал. А толку?
И была в его голосе такая тоска, что уже стертая новыми эмоциями вина вновь всколыхнулась где-то внутри Шмеля и заныла, как место давно зажившего перелома от смены погоды.
Да. Ему тоже было жаль этих пяти лет. И он бы, наверное, всё что угодно отдал, чтобы отмотать их назад. Переиграть. Подменить счастливыми событиями. Ведь порой не хватает всего лишь короткого разговора, признания, записки, звонка, чтобы жизнь повернуть в другую сторону.
Спустя время всегда кажется, что ты бы обязательно избежал той дорожки, на которой тебя ждут неприятности. А повзрослев понимаешь: как же туда не ходить? Они же ждут.
И время ни черта не лечит. Просто у памяти запись циклическая. Когда она переполняется, то новое «записывается» поверх старого, стирая лишнее.
И Шмель с нетерпением ждёт, когда это одинокое холостяцкое старое «перезапишется» новыми семейными домашними кадрами.