Когда ушел Рон

- Он ушел, Гарри! Он ушел!

Как ни старалась Гермиона спрятать свое горе от друга, но когда тот, не в силах больше слушать по ночам ее тихий плач, подошел и обнял ее… Она не смогла сдержаться и плакала у него на плече, горько, навзрыд, взахлеб, как не плакала никогда в детстве. И только могла повторять заикающимся, срывающимся голосом одно:

- Он ушел! Он ушел!

И столько было в этом боли, столько горя, что Гарри только и мог сжимать девушку все крепче, обещая про себя оторвать голову Рону. Он сам чувствовал нечто подобное, но, конечно, не так остро, как Гермиона – девушка, которую Рон Уизли предал дважды.

Гермиона обняла его за шею, прижавшись мокрой от слез щекой к шее Гарри. Она начинала потихоньку успокаиваться, но судороги все еще сотрясали ее тело. Она тяжело и прерывисто дышала ему в шею, а он машинально продолжал гладить ее по спине, внутренне съежившись: он не мог не реагировать на близость ее тела, так доверчиво прижавшегося к нему.

В голову, помимо воли, лезли непрошенные мысли о том, что Джинни не плакала так, когда он сказал, что между ними все кончено. Может быть она, так же, как и Гермиона, рыдала в одиночку, но точно он не знал, задел ли его уход Джинни? Мысли о любимой девушке странным образом не охладили его, а напротив, заставили все его существо трепетать от прикосновений Гермионы. Гермиона что?.. Гарри замер, боясь поверить своим ощущениям.

Руки девушки задумчиво гладили его шею, касаясь чувствительного затылка. Гермиона, словно не понимала, что делают ее руки, но Гарри отреагировал на это однозначно. Когда сидеть стало неудобно из-за туго натянувшихся джинсов, он пошевелился. Гермиона, опомнившись, отдернула руки, испуганно уставившись ему в глаза.

Так они и сидели, напротив друг друга, глядя друг другу в глаза. Друг другу… какое странное сочетание слов! Оно касается и друзей, и врагов, и вот как сейчас, натянутых, словно тугая тетива, молодых людей, которых удерживает от последнего шага навстречу становящиеся все более призрачными воспоминания о том, что они друзья и не принадлежат друг другу… Но разве это важно, когда кровь приливает к голове, стуча молотами в висках, разнося по телу волны желания? Когда запах сидящего рядом становится самой притягательной симфонией ароматов, когда глаза сверкают и темнеют от страсти, когда губы становятся более полными и яркими от одной только мысли о поцелуях… Что может помешать двоим, когда Вселенная замерла, готовая в любой момент рассыпаться мириадами светлячков?

Они не помнили, кто сделал первое движение навстречу, это забылось, да и не было важным. Важными были только руки, ласкающие, сжимающие, срывающие ненужную одежду… только губы, бессильные оторваться от таких же жадных и требовательных губ… Прикосновение обнаженного тела к горячей коже партнера становится на короткое, но такое упоительное время, смыслом жизни.

Ощущение заполненности внутри тебя переворачивает твои представления об устройстве мира, о Боге и дьяволе. Самым важным остается только движение, только стоны, только бессвязный шепот…

Кто не испытал, тот не поймет, что такое любить ее в тот момент, когда она выгибается под тобой, двигаясь тебе навстречу, обхватывает твою поясницу ногами, усиливая и без того неземное наслаждение.

Каким любимым и нужным кажется тебе в этот момент твой партнер! Как можно было представить, что вы могли раньше существовать и не делать этого ежеминутно, как можно было так долго жить порознь, не понимая, что счастье – это дикое биение сердца, это – пальцы, впивающиеся в твои плечи, это ощущение, когда твоя душа покидает тебя, заполняя собой ее тело… Это дыхание, постепенно приходящее в норму, это запах секса, который становится первым, что вы оба ощущаете, а потом приходит вина… Но это потом, а сейчас вы слишком опустошены, чтобы думать о чем-то большем, чем сон в обнимку друг с другом…

Гарри проснулся резко, словно от толчка. В голове настойчиво билась какая-то мысль, но она постоянно ускользала от него. Оглядевшись, он понял, что Гермионы нет в палатке. Откинув одеяло, Гарри понял, что уснул одетым, что впрочем, неудивительно – дежурства с хоркруксом-медальоном выматывали до предела. Сладко потянувшись, Гарри почувствовал, что впервые за все время отлично выспался. Тело сладко жаловалось негой, а голова была ясной.

Гермиона была за палаткой и рассеяно рассматривала хоркрукс. Она морщилась, словно от боли и Гарри молча отобрал у нее медальон и повесил себе на шею. Сел рядом и дружески толкнул ее плечом. Гермиона вымученно улыбнулась и вздохнула. Гарри был готов придушить Рона своими руками за то, что тот делал с ней!

Вскоре повседневные дела отвлекли его, но слушая каждую ночь сдавленные рыдания Гермионы, он сжимал кулаки и поминал Рона парой нелестных прозвищ.

Рон вскрикнул от неожиданности и попятился. Фигуры продолжали расти, поднимаясь над медальоном — по плечи, потом по пояс, потом по щиколотку, и вот они уже стоят, покачиваясь, словно деревья с одним общим корнем, над настоящим Гарри и Роном. Медальон раскалился добела, Гарри отдёрнул руки.

— Рон! — крикнул он, но призрачный Гарри уже говорил голосом Волан-де-Морта, а Рон, как зачарованный, смотрел ему в лицо.

— Зачем ты вернулся? Нам было лучше без тебя, мы были счастливы, мы радовались, что ты ушёл… Мы смеялись над твоей глупостью, над твоей трусостью, над твоим самомнением…

— Самомнением! — подхватила призрачная Гермиона.

Она была гораздо красивее настоящей, но она наводила страх, раскачиваясь и насмехаясь над Роном, который смотрел на неё с ужасом и всё-таки не мог отвести глаз, бессильно опустив руки с мечом.

— Кому ты нужен, когда рядом Гарри Поттер? Что ты сделал в своей жизни, чтобы сравниться с Избранным? Кто ты такой против Мальчика, Который Выжил?

— Бей, Рон, бей! — кричал Гарри, но Рон стоял неподвижно, широко раскрыв глаза, в которых отражались призрачные Гарри с Гермионой. Их волосы развевались языками пламени, глаза горели красным, голоса звучали зловещим дуэтом.

— Твоя мама хотела, чтобы я был её родным сыном, — глумился фальшивый Гарри, — она сама так говорила, она бы рада была променять тебя на меня…

— Его бы всякая предпочла, ни одна женщина тебя не выберет! Ты ничтожество рядом с ним, — проворковала призрачная Гермиона и, как змея, обвилась вокруг призрачного Гарри, сжимая его в объятиях. Их губы встретились.

Рон смотрел на них с мукой в лице. Он высоко поднял меч дрожащими руками.

— Давай, Рон! — завопил Гарри.

Рон глянул на него, и Гарри почудился красный отблеск в его глазах.

— Рон!

Сверкнул меч, Гарри шарахнулся в сторону, послышался звон металла, потом протяжный вопль. Гарри стремительно обернулся, поскальзываясь на снегу и держа наготове волшебную палочку, но сражаться было не с кем.

Их с Гермионой чудовищные копии исчезли без следа. Рон стоял с мечом в опущенной руке, а перед ним на камне лежали обломки разбитого медальона[1].

Гарри невидяще смотрел на осколки. Он помнил поцелуй с Гермионой, но как он мог помнить то, чего не было? Перед глазами снова встали их обнаженные призраки, вызванные к жизни хоркруксом, но теперь все было по-другому… Озарение нахлынуло внезапно. Он вспомнил сквозь сон, как Гермиона прошептала:

- Прости, Гарри, но я смогу это пережить, а ты – нет… Обливиэйт!