Кольцо с шипами

Глава 1

– Вот увидишь, сегодня мне повезёт! – слышу возбуждённый голос отца и закатываю глаза к потолку.

Я слышу эту фразу практически каждый день с тех пор, как пять лет назад отец плотно подсел на покер. Когда его бизнес прогорел, и мы оба остались у разбитого корыта, отцу пришлось нелегко; от отчаяния он начал выпивать, и в нашем доме частенько появлялись шумные компании, после которых царил полнейший разгром. Через пару месяцев отец увлёкся покером и к счастью бросил пить, но из дома стали пропадать более-менее ценные вещи. Игрок из папы был так себе, и ему приходилось искать деньги, чтобы расплатиться с долгами, так что в ломбарде уже была почти полная коллекция наших картин, украшений и прочих ценных вещей. Я пыталась накопить денег, чтобы выкупить их обратно, но девушке, только что окончившей университет, было непросто найти высокооплачиваемую работу. К тому же, и в настоящее время были нужны еда и прочие вещи, необходимые для нормального существования, потому что на жизнь всё это уже давно не похоже.  

– Может, лучше попытаешься найти себе работу? – осторожно спрашиваю.  

Мой отец вовсе человек неплохой; когда умерла мама – вскоре после родов – он не отдал меня в детский дом или под опеку родственникам, а взял на себя заботу обо мне. Что такое для бизнесмена, практически сутками пропадающего на работе, воспитывать младенца? Сущий ад, потому что и работе, и ребёнку приходилось уделять одинаковое количество времени; но даже несмотря на свою загруженность, он наотрез отказывался следовать совету родителей и нанимать няню или просить кого-то из родственников помочь. Оберегал меня от всех проблем и всегда был готов подставить своё плечо.  

За это он всегда будет героем в моих глазах.  

Но в последнее время он стал вспыльчивым, нередко выходил из себя и мог... поднять на меня руку, когда был не в духе.  

– Не говори ерунды, – хмурится отец. – Я вот-вот сорву куш и верну нам наше былое состояние! И будет лучше, если ты не станешь лезть во всё это – ты поняла меня, Ульяна?  

Киваю, потому что единственное, что я понимаю – это то, что продолжать разговор бессмысленно; в конце концов, отец всё равно пойдёт туда и влезет в очередные долги, за которые придётся расплачиваться очередной семейной ценностью.  

Хорошо, что мама этого не видит.  

Входная дверь громко хлопает, оповещая об уходе родителя, и я расправляю сведённые напряжением плечи: по крайней мере, можно немного выдохнуть.  

У меня есть примерно полтора часа свободного времени перед тем, как уйти на работу, и я трачу его на осмотр дома вместо того, чтобы заняться его уборкой. Мы всегда гордились этим домом в викторианском стиле; внутри он больше был похож на музей, но в нём отсутствовал дух общественного здания – в основном благодаря отношениям, царившим в нашей семье. Здесь сменилось семь поколений; эти стены видели горе, радость и даже смерть, и мне было грустно от того, что наше наследие разлетается, словно листья на ветру – лишь потому, что отец не нашёл другого способа снимать стресс.  

Тяжёлый вздох срывается с губ, и я всё же заставляю себя протереть в комнатах пыль и вымыть посуду; перед самым уходом перехватываю пару бутербродов и убегаю на работу – в исторический музей, где работаю уборщицей.  

Из одного музея в другой.  

Обхохочешься.  

Дорога до работы занимает примерно полчаса, и я по привычке прохожу её пешком вместо использования общественного транспорта: сейчас каждая копейка была на счету, а свободные деньги – если такие вообще у меня бывали – я откладывала, чтобы потом выкупить из ломбарда хоть что-то. Из-за такого образа жизни на себя совершенно не оставалось ни сил, ни времени, ни средств; я уже забыла, когда последний раз покупала что-то из вещей или косметики. Под вечер я нередко приходила домой настолько уставшая, что ни о каком уходе за собой – кроме разве что душа – не могло быть и речи.  

На дворе стояла середина августа, так что сейчас моё бедственное положение не так уж бросалось в глаза – при минимуме одежды мало кто обращает внимание на её...хм...целесообразность. Проблемы начинаются зимой, когда землю сковывают первые морозы, а ты вынуждена носить в лютый холод не спасающее от вьюги осеннее пальто – единственную тёплую верхнюю вещь в своём гардеробе. Приходилось надевать несколько свитеров под низ и плотно укутывать шею шарфом, чтобы не подхватить бронхит или что похуже. Голову обычно укрывал бабушкин платок цвета топлёного молока с крупными красными цветами, так что с меня вполне можно было писать портрет типичной русской «Алёнки».  

Как говорится, картинка смешная, а ситуация страшная.  

Пока вытаскиваю в коридор свой рабочий инвентарь, ловлю на себе несколько снисходительных взглядов от «коллег» со статусом повыше и парочку смешков от младших сотрудников галереи; это могло бы задевать меня, но к счастью, к «не престижности» своей работы я уже давно научилась относиться по-философски: все вокруг могут сколько угодно задирать нос к потолку, но сути это не изменит – без таких «непрестижных», как я, все давным-давно утонули бы в грязи.  

И к слову сказать, для меня эта мантра отлично работала.  

Затыкаю уши наушниками, чтобы не отвлекаться на глупости, и приступаю к своим привычным обязанностям: помыть полы, вынести мусор из кабинетов, протереть пыль на полках и подоконниках, иногда полить цветы. Это может показаться скучным или быть в тягость, но я любила физический труд больше умственного – потому что результат твоей работы сразу на лицо.  

Глава 2

– Ты не обязана этого делать, если не хочешь, – в сотый раз повторят папа, пока я терпеливо жду окончания работ портного.  

Ни одно из платьев, представленных в его каталоге, которыми он явно гордился, мне не понравилось – слишком вычурно и бездушно, будто главной их задачей было пустить пыль в глаза своей стоимостью. Поэтому, поворчав себе в усы, мужчина милостиво разрешил мне самой решить, в каком платье я пойду под венец – под его чутким присмотром, разумеется. Поэтому теперь мне почти ежедневно приходилось вытягиваться по струнке и терпеливо ждать, пока он снимет мерки, выберет ткань и покройку и по сотому кругу попытается уломать меня хотя бы на несколько слоёв юбок, но я остаюсь непреклонна. Я знаю, что Демид уже несколько раз пытался проникнуть в мою импровизированную примерочную, которая была устроена в ванной комнате отеля, где мы с папой живём уже три недели, но я пригрозила господину Игнатову, что вместо его творения на свадьбу надену картофельный мешок, если он будет потворствовать желаниям моего будущего мужа. Ужаснувшись альтернативному варианту, Герман Феликсович стал выпроваживать Пригожина из номера поактивнее меня, так что я хотя бы во время выматывающих примерок могла побыть в безопасности. 

– Ты же знаешь, что обязана, – не соглашаюсь с тяжёлым вздохом: ноги устали от долгого стояния на каблуках, к которым я не привыкла, пока портной булавками намечал подол платья. – Это не самое страшное, пап. Куда бы мы оба пошли, если бы Пригожин отобрал дом? У нас нет родственников, готовых принять нас – с тех пор, как твой бизнес прогорел, они вообще забыли, что мы существуем. 

Отец удручённо кивает и прячет глаза; первым порывом оказывается желание утешить родителя, но я неудачно дёргаюсь, и одна из булавок, которыми орудует Герман Феликсович, впивается в лодыжку, заставив меня взвизгнуть. 

– О, мой Бог! – тут же досадливо морщится портной. – Ты чуть не угробила весь мой тяжкий труд! Знаешь, как тяжело отмывается кровь с шёлка! 

Закатываю глаза к потолку. 

– Я в порядке, спасибо, что спросили, – отзываюсь недовольно. Герман что-то ворчит себе под нос и возвращается к работе. – Всё наладится, пап, вот увидишь. 

– Ульяна? – слышу голос Демида, и в двери ванной начинает дёргаться ручка из-за его бессмысленных попыток попасть внутрь. – Долго ещё будет продолжаться этот детский сад, впусти меня! 

– Ну, уж нет, дорогой! – с довольной улыбкой пою. – Ты же знаешь, что жених не должен видеть невесту в платье до свадьбы! 

– Что ещё за суеверные бредни? – гремит голос будущего мужа, и на ручку в очередной раз обрушиваются бесплодные нажимы. – Мы с тобой оба знаем, почему ты так себя ведёшь, так может перестанешь прикрываться пустыми отговорками? Открой дверь! Я должен убедиться, что ты будешь прилично одета в день свадьбы! 

Задумчиво хмурюсь. 

– Ты полагаешь, что Герман Феликсович позволит мне появиться на церемонии абы в чём? – равнодушно бросаю. – Я так не думаю. Скорее всего, меня просто запрут в комнате и заставят надеть один из тех жутких вариантов из каталога – я права, господин Игнатов? 

– Совершенно верно, – усмехается в усы мужчина и добавляет уже громче: – Не беспокойтесь, Демид Дмитриевич, я всё держу под контролем! 

Я явственно воображаю, как у Пригожина сводит скулы от гнева, когда он понимает, что ситуация вновь идёт не так, как хотелось бы ему; таких, как он, подобное выводит из себя похлеще, чем некоторых – кровь на подоле шёлка. Но учитывая, что я тоже не собираюсь сдаваться, моему жениху придётся привыкать к тому, что далеко не всё будет идти так, как он планирует. 

Ещё пара секунд, и за дверью раздаются удаляющиеся шаги, и я позволяю себе облегчённо выдохнуть – этот раунд снова остался за мной. 

Осматриваю ещё неполную конструкцию платья, которая надета на мне, и удовлетворённо улыбаюсь; вопреки любым ожиданиям со стороны Демида, я вовсе не гналась за тем, чтобы выглядеть богато, с лоском или соответствующе его статусу. Конечно, я бы не появилась на собственной свадьбе как оборванка, но мне хотелось показать ему – да и всем, кого он пригласил – что, несмотря на своё новое амплуа и навалившиеся обязанности, я не собираюсь прогибаться под обстоятельства. Моё платье будет таким же простым, как и дорогим, и этим я убью двух зайцев – буду соответствовать ожиданиям Демида и не подведу собственные принципы. 

Я не обезьянка, которую можно купить и заставить делать всё, что хочется – я по-прежнему верна самой себе. 

Платье мне нравилось; от обшитого кружевами лифа оно спускалось вниз лёгкими шёлковыми волнами, обвивая ноги, словно дуновение ветерка. Талия начиналась сразу под грудью, что удачно скрывало болезненную худобу и придавало фигуре женственные черты. Конусообразные бретельки были расшиты гипюром и украшены мелким жемчугом; спина слегка открыта, но в такую жару это даже хорошо. На ногах – обычные белые туфли-лодочки, от которых ступни уже кричали в голос: не представляю, как выдержу на них целый день. Выбор украшений для моего туалета Демид взял на себя, но я ни капельки не возражала – в них я тоже мало разбираюсь. Да и пусть Пригожин хоть чем-то себя займёт – так он ещё меньше времени сможет уделить на меня. 

От него итак хоть на стену лезь, какая-то ненормальная мания тотального контроля... 

– Ну, всё, здесь я закончил, – вмешивается в мысли голос Германа Феликсовича, который для меня звучит как гонг к окончанию пыток. – Сейчас мы аккуратно вытряхнем тебя из платья, и можешь быть до завтра свободна. 

Глава 3

Неделю спустя...

Объём работ, выполненных в доме за прошедший месяц, поражали до глубины души; и мне было странно оттого, что всё это сделано человеком, которому я никто – пока что – но дело даже не в этом. С одной стороны понятно, что всё имущество Демида должно соответствовать его статусу, но всё же мне было отчётливо видно, что этот дом его совершенно не интересует. Вложение средств в недвижимость – это, конечно, разумно, но не в таких же количествах... За эту сумму, которая была вложена в наш с отцом дом, можно было запросто отгрохать новый с нуля где-нибудь в элитном районе города.  

Иногда поступки людей не поддаются никакой логике.  

– Ну и как? – слышу за спиной голос жениха, который уже через пару дней станет моим мужем. – Что думаешь?  

– Думаю, что я сплю, – глухо бормочу.  

Нет, я вовсе не была разочарована обстановкой; несмотря на то, что здесь многое было изменено до неузнаваемости – например, всю старую мебель второго этажа просто заменили на новую – всё же дух остался прежним. Это всё ещё был мой дом, просто... теперь я чувствовала себя здесь лишней.

– Что-то не так?  

Демид обходит меня по кругу и становится прямо передо мной, закрыв своей широкой спиной оригинал «Мишек в сосновом лесу», и я вижу, что он хмурится.  

– Не пойми меня неправильно, – вздыхаю, потирая лицо руками. – Здесь стало даже лучше, чем было, но я как будто не в своей тарелке. Такое ощущение, что мне здесь не место.  

Обнимаю себя руками, как никогда чувствуя себя беззащитной; Демид прячет руки в карманах брюк, и сквозь ткань я вижу, как его пальцы сжимаются в кулаки.  

Он злится?  

– Ты снова говоришь какие-то глупости, – сквозит в его голосе раздражение. – Как можно чувствовать себя лишней в собственном доме?  

– У дорогих вещей редко бывает душа, – роняю с горечью.  

На том маленьком диванчике, что стоял в моей спальне, я рисовала, когда была маленькой; папа утешал меня, сидя на том диване и держа меня на коленях, когда я плакала из-за очередной разодранной коленки; там бабушка читала мне сказки – столько воспоминаний отправлено на свалку... Да, сейчас на его месте стоит практически такой же по стилю диванчик, но с ним не связано абсолютно ничего – сплошная пустота.  

И прежде, чем это изменится, пройдёт не один год.  

– В предметах и не должно быть души, – не соглашается Пригожин. – Душа – привилегия живых существ, а не искусственно созданных предметов.  

Качаю головой с полугрустной улыбкой, но решаю промолчать: нет смысла спорить с теми, кто не желает нас слышать...  

– У меня завтра последняя примерка, – намеренно перевожу тему, и Демид мгновенно расслабляется. – Герман Феликсович сегодня к обеду должен закончить платье, и вечером я буду примерять окончательный вариант.  

– Да, я знаю, – кивает Демид, и я фыркаю: кто бы сомневался в том, что он в курсе всего, что со мной происходит. – Когда я его увижу?  

– Ты же знаешь ответ, – остаюсь непреклонной. – Свадьба состоится уже через два дня, так что тебе осталось подождать всего ничего.  

– Это традиция прошлого века, – недовольно ворчит Пригожин.  

– Стало быть, я старомодна, – хмыкаю и поднимаюсь наверх в свою комнату.  

Однако жизнь не готовила меня к тому, что предстало передо мной, стоило мне открыть дверь спальни: вместо моей старенькой полуторки стояла огромная двуспальная кровать королевских размеров, которая покрывала примерно половину свободного пространства; напротив в стену был аккуратно вмурован шкаф – единственная современная вещь во всём доме. Чисто из любопытства отодвигаю одну створку и с удивлением натыкаюсь на висящий на плечиках мужской костюм тёмно-серого цвета.  

– Я решил, что логичнее будет, если первая брачная ночь пройдёт в знакомом для тебя месте, – слышу горячий шёпот на ухо, пока руки Демида капканом сходятся на моём животе. – А учитывая, что это теперь не твоя, а наша спальня, я перевёз сюда часть своих вещей.  

От растерянности и удивления я даже не пытаюсь вырваться из его собственнических объятий, выразить протест или хотя бы сказать, что ему со мной ничего не светит; просто стою, пришпиленная к полу и прижатая к крепкой мужской груди, от которой веет жаром даже сквозь одежду. Руки безжизненно висят по бокам, словно плети, а я просто созерцаю его костюмы разных оттенков, пока его губы исследуют моё ухо. Вот он добирается до мочки, прикусывает её, и по моему телу разбегаются приятные мурашки, заставляющие меня зажмуриться и часто задышать. Когда после очередного прикусывания я слышу свой собственный стон, это отрезвляет меня и позволяет вырваться из его рук, и я выскакиваю в коридор, который выводит меня к лестнице, а оттуда – на улицу.  

Но перед этим я успеваю заметить самодовольное выражение лица Пригожина, который явно доволен тем, что нашёл моё слабое место.  

Мои пальцы заходятся мелкой дрожью от осознания того, что могло бы произойти, позволь я ситуации развиваться дальше без моего протеста; от этого вдоль позвоночника снова пробежала волна, от которой ноги стали ватными, и я приваливаюсь бедром к боку автомобиля Демида. И глупо было бы отрицать, что мне не понравилось то, что он со мной делал.