Консерватория: мелодия твоего сердца

Глава 1

Голос Лиадейн в полнейшей тишине не встречал никаких преград, кроме физических. Он прошивал аудиторию, отталкивался от стен, потолка и стремился обратно, но уже по измененной траектории. Звонкий, звучный, хорошо поставленный, тем не менее, он отзывался легкой неприятной вибрацией на самых кончиках пальцев. Может, оттого, что мне неприятен был смысл произносимых слов. А может, оттого, что не нравился сам голос, будто прикасающийся к коже нагретой иголкой, не колющий, но настораживающий.

- Таким образом, странствующая оллема Кейтлин Фрин не решилась на превышение ранее оговоренных условий воздействия, даже несмотря на присутствие человека с волевым порогом гораздо выше всех остальных. Вследствие чего пережгла дар, была схвачена, предана пыткам и, как итог, замучена до смерти.

Доклад о событиях, предшествующих гибели менестреля, живущей пятьдесят лет назад и работающей на благо короны, был жутковатым, как и судьба самой Кейтлин Фрин. Я тяжело вздохнула.

- Неплохо, оллема Лиадейн, доклад весьма информативен. Прежде чем вы займете свое место, ответьте на один вопрос, - произнесла метресса Дервила Хьюз. – Как вы считаете, правильное ли решение приняла Кейтлин Фрин?

Одногруппница заколебалась, а затем поджала губы и решительно ответила:

- Я считаю, что Кейтлин Фрин следовало бы сменить направленность воздействия с агрессивного на умиротворяющее и попытаться в другой раз. Так бы она осталась жива, а цель бы все равно была достигнута, пусть и с некоторой задержкой.

- А как же незаконная операция, которую оллема предотвратила? – не сдержалась я.

- Оллема Адерин, вы же знаете порядок, - строго блеснув линзами пенсне в мою сторону, холодно произнесла метресса Хьюз, отчего по пальцам будто пробежал холодный ветерок.

- Простите, метресса Хьюз, - извинилась я и подняла руку.

- Да, оллема Адерин, - голос преподавателя стал ощутимо теплее.

- Как же операция, которую Кейтлин Фрин предотвратила? Судя по информации, переданной ее куратором в тайной службе, объединившиеся банды планировали набег на городок Гайл, через который должен был проходить обоз с грузом золота, идущий с приисков в столицу, с целью ограбления. А такие мероприятия, как известно, сопровождаются многочисленными смертями как причастных к данной кампании лиц, так и мирных жителей. Это было бы неизбежно, не выполни она свою задачу до конца и не передерись члены банды между собой. С ее стороны это было бы предательством этического кодекса олламов, - в районе солнечного сплетения будто что-то клокотало, а к щекам прилил жар. За весь предыдущий год я так и не привыкла выступать при полной аудитории.

- Все верно. Но в результате она погибла, - вздернув бровь, ответила мне Лиадейн, - пусть и героически. Не знаю, как вас, оллема Адерин, а меня медаль за мужество посмертно не согрела бы.

- А мысль о спасенных жизнях? – в том же тоне произнесла я, начиная злиться.

- Жизнь олламов, как мне представляется, несколько ценней. К тому же, оставшись живой, она могла бы спасти куда больше жизней. Да, и, кстати, насколько известно и тогда, и сейчас, отдавая распоряжения о задании, кураторы всегда предупреждают, чтобы исполнители при наличии угрозы жизни отступали и затаивались. Это был исключительно ее выбор - по моему мнению, неразумный, - с нотками превосходства в голосе ответила одногруппница.

- Я бы посмотрела на тебя, Лиадейн, если бы ты была среди немногочисленных жителей того городка или, еще лучше, в числе сопровождающих обоз, замаскированный под сельский, везущий овощи во дворец, - со стороны метрессы раздалось предостерегающее покашливание. - Как бы ты тогда оценила «неразумный» выбор оллемы Фрин! И да, жизнь оллама не может быть ценней жизни человека без дара! Жизнь равноценна жизни, так что неважно, скольких бы она могла спасти, важно, скольких она спасла, - звук указки нарочито громко опущенной на стол, так же не заставил меня остановиться. - А тебе нужно что-то делать с твоим высокомерием. Никакой дар не скрасит мерзкого характера!

- Достаточно! Оллема Адерин, покиньте аудиторию! – строгим, едва заметно вибрирующим от сдерживаемого недовольства голосом безапелляционно произнесла метресса Дервила Хьюз, едва я замолчала.

Я поднялась со своего места, сгребла письменные принадлежности в сумку и в напряженной абсолютной тишине, сопровождаемая взбешенным прищуром докладчицы, прошла до двери, открыла, вышла в коридор и аккуратно закрыла ее за собой. Хотелось грохнуть полотном об косяк от всей души, но пришлось сдержаться, иначе не избежать бы мне вызова, как минимум, к декану, а то и к первому проректору. Медленный вдох. Еще более медленный выдох. Спокойно, Рина, сама виновата, нечего было отпускать эмоции и переходить на личности. Метресса Дервила Хьюз такого не то, что не выносит, она от этого практически звереет, хоть и остается при этом все такой же сдержанной и холодной. Весело же мне теперь на экзамене будет.

Размышляя, я шла по коридору, злая на себя, на одногруппницу и неожиданный фактор с задания Кейтлин Фрин. В какой-то момент эмоции достигли апогея и, не в состоянии с ними справиться, я с силой ударила ладонью об стену. Кожа встретилась с гладкой поверхностью. Невзирая на усилие и оглушающие ощущения удара, уже на вторую секунду я различила едва уловимую вибрацию. Мне стоило немедленно оторвать руку, но как будто что-то удержало. Музыка, пропитывающая стены аудитории, мимо которой я проходила, была наполнена горечью. Таких царапающих ощущений мне никогда еще не приходилось испытывать: словно кожа сама по себе скукоживалась, сжималась, скатывалась и стремилась отшелушиться с поверхности ладони, по-прежнему не прерывавшей контакта со стеной. Жгучее, разрывающее на части чувство неправильности сочилось из музыки, вибрацию которой я ощущала.

Глава 2

Молодой мужчина сидел за добротным дубовым столом уютной и довольно чистой харчевни (насколько чистым, конечно, может быть заведение подобного рода). Он не торопясь разделывался со своим заказом, когда над его ухом раздалось:

- Грейнн Бойл! Ни за что бы не подумал, что тебя можно встретить в таком месте!

Молодой человек медленно поднял голову и с выражением на лице «катись отсюда, ты уже мне надоел» посмотрел на потревожившего его покой субъекта. Спустя мгновение в глазах промелькнуло узнавание, и молодой человек, ухмыльнувшись, ответил:

- Сам-то что здесь забыл, а, Слуагадхан?

Неожиданный знакомец предостерегающе нахмурился и произнес:

- Видит небо, Грейнн, хоть мы с тобой и друзья детства, но назовешь меня полным именем еще раз, и я тебе врежу.

Губы Грейнна растянулись в довольной усмешке. Он положил нож и поднял правую руку открытой ладонью вперед в знак капитуляции.

- Я смотрю, кое-что с годами не меняется, - произнес он. – Присаживайся, Хан. Что привело тебя в «такое место»?

- Да то же, что и тебя, - улыбнувшись, ответил молодой мужчина, устраиваясь напротив старого знакомого, - Запеченный картофель и хорошо прожаренный ломоть мяса.

Грейнн понимающе кивнул. Как ни удивительно, но ему и самому нравилась здешняя простая, но вкусная стряпня, как будто дышащая домашним уютом и атмосферой.

- Ха, никогда бы не подумал, что встречу старого друга так далеко от столицы, - снова произнес Хан, знаком подзывая разносчицу. – Что ты тут делаешь?

- Учусь, – просто ответил оллам, возвращаясь к исходящей паром ароматной еде на своей тарелке.

- Учишься? В консерватории что ли? Я думал, ты ее давно закончил… - собеседник испытывающе уставился на молодого мужчину.

- Да вот, пришлось сделать перерыв в учебе, - нехотя ответил Грейнн и отправил ломтик картофеля в рот.

- Наверняка опять что-то натворил, - подмигнув, усмехнулся Хан, на что студент консерватории только неопределенно хмыкнул.

- А это у тебя что за элемент живописи? Новая мода среди студентов, что ли? – снова задал вопрос приятель, указывая на ярко выделяющуюся седую прядь в черных волосах друга.

- Это память, - неожиданно хмуро ответил Грейнн, явно не желающий продолжать обсуждение очевидно неприятной ему темы.

Очень удобно в этот момент подошла разносчица, и собеседник отвлекся на собственный заказ, а когда девушка ушла, провожаемая откровенно оценивающим взглядом приятеля, музыкант первым поспешил продолжить разговор:

- Тебя-то самого каким ветром сюда занесло? Ты ведь не любитель провинциальных округов.

- С тех пор как отец своей, конечно же, прискорбной кончиной превратил меня из наследника во владетеля, у меня развязаны руки. Я могу делать, что хочу. Вот теперь путешествую, пока интересно, - с ухмылкой ответил собеседник.

- Можно подумать, при жизни твоего отца было по-другому, - Грейнн Бойл иронично приподнял бровь.

- Ты прав, друг. Для меня в целом ничего не поменялось, только счета теперь приходится оплачивать самому, а не посылать родителю, - хохотнул приятель и приложился к кружке только что принесенного разносчицей пива.

Со стуком поставив ее на стол, он решительно нахмурился и произнес:

- Нет, Грейнн, как хочешь, но наша встреча – это провидение судьбы! Мы должны закатить что-нибудь грандиозное. Как в прежние времена, помнишь?

- Это в те, в которые мы вместе посыпали порошком крапивы белье барышень из соседних особняков? – саркастично уточнил Грейнн Бойл.

- Как же мило они краснели и ерзали… - мечтательно протянул Хан и расхохотался.

- И не говори, - усмехнулся оллам.

- Давай сходим куда-нибудь после того как поедим? Здесь есть парочка отличных заведений! – оживился, стряхнув с себя давнишние воспоминания, молодой мужчина.

- Нет, Хан, сегодня не получится. Мне через час нужно вернуться в консерваторию. Распорядок, сам понимаешь, - ответил Грейнн Бойл.

- Жаль. Тогда, может, в другой день? В выходной? – не отступался от своего приятель.

- Ты пробудешь здесь еще четыре дня? – удивленно спросил оллам.

- Ради такого хоть пять, - подмигнув, ухмыльнулся Хан.

Через полчаса Грейнн Бойл, договорившись о встрече со старым приятелем, был уже на пути в консерваторию.

***

Я сидела и особенно явственно ощущала жесткость стула, неудобное отсутствие спинки, неприятную твердость и каждый вроде бы плавный изгиб сиденья. Почему-то в моменты, когда что-то не получается, окружающее пространство до самых мелких деталей воспринимается необычайно четко, еще больше мешая сосредоточиться.

- Оллема Адерин, еще раз. Вы должны вычленить одну эмоцию, отыскать ее корень, проследить за развитием, вам должен стать понятен процесс ее становления и укрепления, - произнес мэтр.

Глава 3

Перед уроком специальности меня всегда как будто наполняла необычайная легкость, я не замечала, как оказывалась на нужном этаже, преодолев четыре лестничных пролета. Такое состояние я впервые ощутила перед самым первым уроком у мэтрессы Санны Линдберг, и вот уже второй год оно сохранялось неизменным. Мне нравилось заниматься музыкой, но заниматься музыкой у конкретно этого преподавателя было действительно приятно. Она умела наполнить ум и сердце студента энтузиазмом, зажечь огонь азарта, пробудить настоящую страсть к музыке, не используя при этом никакого убеждения или влияния оллемы. Санна Линдберг беззаветно и самозабвенно была влюблена в музыку и свою работу, а настолько увлеченный человек, не может не зажигать всех, кто находится рядом, тем же чувством.

Открывая дверь кабинета, я рассчитывала увидеть привычную картину: черный рояль, два стула и пюпитр, ощутить приятную тишину пустой комнаты. Однако, коснувшись дверной ручки, я отдернула от нее ладонь, будто ошпарившись. Вибрация. Музыка. Значит, в кабинете кто-то есть. И это не мэтресса Линдберг. Ее музыку я знаю, она отзывается теплым прикосновением нежной руки. Мелодия, звучавшая сейчас в комнате, перед дверью к которой я стояла, была совсем другой: скрежещущей, как наждачная бумага, медленно и с усилием пробирающаяся по необработанной деревянной доске.

Нахмурившись, я снова коснулась ручки и толкнула дверное полотно. Как ни удивительно, но в этот раз преподаватель опередила меня, оказавшись в кабинете первой. Санна Линдберг сидела на одном из стульев и внимательно слушала скрипача, стоящего ко мне спиной. Молодой человек играл второй голос арии Зиггерда. Увидев меня, мэтресса сделала знак войти в комнату, а потом мягким движением ладони попросила играющего остановиться.

- Замечательно, - произнесла она, обращаясь к скрипачу, а затем повернулась ко мне, улыбнулась и произнесла:

- Оллема Адерин, а мы вас ждем. Знакомьтесь. Это оллам Грейнн, студент выпускного курса нашего факультета. Вы с ним будете играть в ансамбле.

Молодой человек опустил инструмент и обернулся. Первым, что бросилось мне в глаза, была седая прядь, ярко контрастирующая с короткой шевелюрой цвета воронова крыла. В тот же миг перед глазами встала картина: незнакомец, спасший меня от падения, смотрит на свою испачканную руку, а затем переводит взгляд на изгвазданную в грязи по самую макушку меня. Мне кажется, или в комнате стало ощутимо теплее?

Оллам Грейн окинул меня взглядом, в котором мелькнуло узнавание и… насмешка? И кивнул в знак приветствия. Я кивнула в ответ. Ощущение неловкости неотвратимой волной накатывало от солнечного сплетения к щекам, неся с собой румянец. Я же пыталась его хотя бы замедлить.

- Я опоздала? – прекрасно зная, что пришла, как и всегда, раньше, я все же решила уточнить.

- Нет, конечно, нет, - снова улыбнулась преподаватель. – Это мы с олламом Грейнном решили начать немного раньше, чтобы он познакомился с нотами. Мне не терпится услышать дуэт ваших инструментов.

Намеки были излишни. По блеску глаз мэтрессы Линдберг я и так догадывалась, что расчехлять инструмент следует быстрей.

Минутой позже каждый уже был на своем месте: мы с новоприбывшим олламом рядом друг с другом, ножки наших стульев касаются друг друга, мэтресса – на стуле напротив. Делить пюпитр не пришлось: молодой человек предусмотрительно захватил с собой и стул, и подставку для нотных листов.

- Итак, - с энтузиазмом, прошивающим легкими искрящимися разрядами воздух рядом с кожей, произнесла преподаватель, - приступим. Начнем с первой части.

Посмотрев на партнера, я уловила его кивок, и в следующую секунду вступление привычными звуками разбавило неподвижность воздуха.

Мандолина и первая скрипка невероятно созвучны. У них один строй, но разный тембр звучания. На фоне общей тональности различие в звучании вносит контраст, заставляет играть арию новыми красками. Плавный атласный звук скрипки сплетается с тремолирующим движением струн моей бессменной подруги. Волны вибраций    то изгибаются, то распрямляются, в зависимости от активности партии того или иного инструмента, по коже раз за разом проносятся мурашки. Я стараюсь концентрироваться на произведении, его характере и оттенках, но сильный голос скрипки, направляемый умелыми пальцами, будто царапает мою кожу ногтями. Мое тело снова и снова прошивает дрожь, хочется передернуть плечами, скинуть с себя невидимые руки, неотвратимо скользящие по скрытому одеждой телу и оставляющие неприятные ощущения на казалось бы защищенной поверхности.

Вторая часть. Пассажи становятся активней, и я не выдерживаю. Медиатор выскальзывает из сведенных судорогой пальцев, с режущим звуком цепляет струну и падает на пол уже в полной тишине.

Вот теперь я была абсолютно уверена, что мои щеки пунцовые. Кожа горела огнем и не только на лице. Я сделала глубокий вдох и медленный выдох. Небо, да я готова была огреть этого типа по голове его же скрипкой! Вряд ли от этого было бы больше вреда, чем от его игры! Нельзя же так терзать инструмент своими эмоциями!

- Оллема Адерин? – голос мэтрессы Линдберг отзывался приятной прохладой дуновения беспокойства на почти ощутимо саднящей коже.

- Простите, мэтресса Линдберг, я… Мне… Можно, я немного подальше сяду? Мне нужно больше пространства… для… м-м-м…- для чего? Не для маневров же.

Ситуация глупая, но мне ни капельки не стыдно. Неловкость исчезла, будто ее и не было. Остались воспоминания о неприятных ощущениях, повторения которых мне не хотелось настолько, что я готова была выставить себя в сколь угодно глупом свете.

Глава 4

Дверь кабинета, заведующего кафедрой струнных резко распахнулась. Я не рассчитала силы, а когда это осознала, ловить улетевшее навстречу стене деревянное полотно было поздно. Рефлекторно дернувшись за ним, я почти упала в кабинет Тигана Муррея.

- Вот о чем я и говорила: оллема Адерин недопустимо теряет контроль над собственными эмоциями, - прозвучал покалывающий льдинками голос мэтрессы Хьюз.

- Ты слишком строга к девочке, Дервила, - ответил ей спокойным тоном мэтр Муррей, будто и не было секунду назад грубого вторжения не вполне вменяемой студентки (какой вменяемый студент станет вламываться в кабинет заведующего кафедрой, хлопая дверьми?) на его территорию. – Судя по виду, у оллемы какие-то трудности.

Мэтресса Хьюз смерила меня неодобрительным взглядом, в ответ на который при других обстоятельствах я бы сжалась в комочек, пропищала извинения и тихонечко прикрыла бы за собой дверь с противоположной, а значит безопасной, стороны, но сейчас он не возымел обыкновенно-отрезвляющего действия.

Выдохнув, я посмотрела прямо на хозяина помещения и произнесла, не сумев спрятать в голосе звон от негодования и несправедливой обиды:

- Мэтр Муррей, я к вам по личному делу, - после чего повернулась к метрессе Хьюз и добавила, - если вы не против, - вежливость никто не отменял, правда, в тоне моем и намека на нее не было, что, конечно, от мэтрессы не укрылось.

Окинув меня взглядом сощуренных глаз из-под ловящего блики окна пенсне, она поджала губы, хмыкнула, после чего кивнула мэтру Муррею и вышла из кабинета, тот только и успел встать с кресла. Звук удаляющихся каблуков напоминал падение сосулек с крыши высокого здания. По моей спине пробежала изморозь мурашек. Ситуация с экзаменом становилась все более зыбкой, но сейчас меня волновало не это. Я сжала зубы и снова подняла глаза на преподавателя, который, в свою очередь, внимательно смотрел на меня.

Мэтр Тиган Муррей подошел к двери и аккуратно ее закрыл, после чего обратился ко мне, сопровождая слова приглашающим жестом:

- Оллема Адерин, присядьте и расскажите, что стряслось.

Я проследовала к стулу, стоящему напротив стола преподавателя, дождалась, пока он сядет, и только потом произнесла:

- Я не могу играть в ансамбле, - мой голос дрогнул, не выдерживая наплыва эмоций.

Преподаватель вопросительно выгнул бровь, а я в порыве чувств вскочила со стула и продолжила:

- Мэтр Муррей, я не могу играть в ансамбле с Грейнном Бойлом! И не знаю, смогу ли вообще с кем-то! Его мелодия доставляет мне практически осязаемый дискомфорт. Я пыталась закрываться, ставить блоки, но тогда игра становится совсем уж отвратительной, Его музыка… это смесь огня и режущих предметов! Я просто не могу!

Я сама не заметила, как стала расхаживать туда-обратно по кабинету. На последних словах я остановилась рядом со стулом, прижав к себе мандолину как последний оплот надежды, глаза щипали злые слезы, от чего негодование становилось еще яростней. Правда, я еще не успела понять, на что именно негодовала.

Мэтр Муррей снова  жестом пригласил меня присесть, после чего ответил:

- Оллема Адерин, вы слышащая мелодию сердца. Это дар, с которым нужно учиться жить. Я не говорю, что это просто, но вам придется, - его голос был спокоен и в то же время по твердости мог бы сравниться с монолитом. – Срок вашего обучения немногим больше года. Этого недостаточно, чтобы овладеть всеми навыками в совершенстве. Иногда для этого не хватает и жизни.

- Вы хотите сказать, что такие ощущения мне придется терпеть всю жизнь?! – вспыхнула я зажженной спичкой.

- Я хочу сказать, что вам стоит пересмотреть свое отношение к ситуации, - отрезал он, чем мгновенно привел меня в чувства. Убедившись в наличии разумного огонька в моих глазах, мэтр продолжил:

- Олламам вашей направленности дара редко когда попадается приятная работа. Тем, у кого нет проблем, такие специалисты не нужны. Если вы хотите оградить себя от ощущения чужих неприятных эмоций, вам стоит порвать все контакты с миром музыки, естественно, не исключая музыкального образования.

С каждым словом преподавателя клокочущие эмоции затихали, будто температура в котле безумно быстро стремилась к нулю. Я понимала, что мэтр прав. Конечно, он прав. Но как же невыносимо ощущение собственной неспособности что-либо поделать… Я тяжело вздохнула, села на стул и прижала к себе мандолину. Нет, музыку оставлять я не собиралась, этот вариант даже не рассматривался - никогда и ни при каких условиях. Но… что же мне тогда делать?

Дав мне минуту обдумать его слова, Тиган Муррей продолжил уже гораздо более теплым тоном:

- Однако, я понимаю, что на данном этапе, когда вам еще тяжело справляться с собственным даром, эти трудности вызывают в вас такие сильные эмоции. Я поговорю с олламом Грейнном. Не переживайте, оллема Адерин.

Я кивнула и произнесла тихим голосом:

- Спасибо, мэтр Муррей, и… прошу прощения за… вторжение.

Губы преподавателя расплылись в доброй усмешке.

- Ступайте, оллема Адерин.

Обратно, от кабинета заведующего кафедрой я шла куда спокойней и медленней. В голове крутились обрывки мыслей, скорее ощущаемые, чем осознаваемые. Вопрос «что теперь делать» я себе не задавала. Задам, после того, как ситуация хоть немного прояснится, если, конечно, она прояснится после разговора преподавателя с моим партнером по ансамблю.

Глава 5

Ханлей Дойл неспешно направлялся от стадиона к главному корпусу после очередного успешного урока. Его уроки всегда были успешными. Пусть женская половина его студентов и не желала признаваться, но в стремлении в следующий раз не оказаться в грязевой ванне остальные упражнения они выполняли от занятия к занятию все более старательно, а лицезрение измазанных по самую макушку счастливиц-однокурсниц только утверждало их в решимости и усердии. О ребятах и говорить было нечего: в отличие от девушек, проходить полосу препятствий каждому из них приходилось регулярно, так что они стремительно развивали собственные силу и ловкость… или фаталистическое мировоззрение.

Дорожка от стадиона к месту назначения проходила как раз мимо главных ворот, у которых до обеда, пока в консерватории шли пары, обычно было пусто. Но в этот раз его внимание привлекло движение у распахнутых настежь кованых створок. Миниатюрная молодая девушка, уперев локоть одной руки в бок, а указательный палец другой прижав к губам, задумчиво рассматривала длинный невысокий чемодан, лежащий у ее ног.

Заинтересованно хмыкнув, преподаватель физкультуры свернул с намеченного пути и направился к воротам. Подойдя, он поздоровался, чтобы привлечь внимание поглощенной созерцанием собственного багажа посетительницы:

- Доброго дня.

Девушка резко вскинула голову и рассеянно ответила:

- Доброго и вам.

Девушка оказалась не такой уж и маленькой, как ему показалось в начале, она доставала ему аж до плеча, но стройность и хрупкость, даже утонченность сложения создавали впечатление миниатюрности.

- Я могу вам чем-нибудь помочь? – любезно предложил преподаватель, справедливо рассудив, что вся загвоздка в том, что поклажа для юной леди слишком тяжела, чтобы тащить ее самой.

Неожиданная гостья снова прошлась критическим взглядом по его фигуре, остановилась на сильных накаченных руках и одобрительно кивнула. Ханлею с большим трудом удалось подавить порыв поиграть мускулами в ответ на столь оценивающий осмотр.

- Возможно, вы могли бы мне помочь, - произнесла девушка, смотря на него с крошечной, но явно читающейся долей сомнения во взгляде. – Но сначала ответьте, кем вы трудитесь в консерватории?

Удивленный заданным вопросом мэтр Дойл не задумываясь ответил:

- Я преподаватель.

- Тогда конечно, - довольно просияла странная посетительница. – Вы могли бы отнести мой груз в главный корпус? Только очень осторожно.

Ханлей Дойл скептически осмотрел груз, хмыкнул и спросил, не скрывая усмешки:

- Я, конечно, мог бы, но с каких пор для этого требуется высшее образование?

- Будь это вещи, я бы не была такой привередливой, но свой кото я могу доверить только олламу старше второго курса, - с очень серьезным выражением лица ответила девушка.

- Кото, значит, - мэтр Дойл снова хмыкнул. – Это, конечно, все меняет.

После чего подошел вплотную к чемодану. Тот оказался с сюрпризом: он был без ручки и выполнен из гладкого глянцевого дерева. Строго говоря, это был не чемодан, а чехол. Оценив предусмотрительность изготовителей, Ханлей Дойл хмыкнул в третий раз, нагнулся и поставил деревянную коробку  вертикально, после чего поудобней ухватил, оторвал от земли и водрузил ношу на плечо, почувствовав себя не особенно дальновидным лесорубом.

Девушка, пристально наблюдавшая за всеми действиями неожиданного помощника, убедившись, что ее драгоценному инструменту не грозит падение с богатырского плеча, да и вообще носильщик намерен обращаться с ношей аккуратно, расцвела благодарно-довольной улыбкой, отчего на ее щеках появились очаровательные ямочки.

- Кстати, меня зовут Каэли, - представилась она, первой начиная движение.

Преподаватель физкультуры сделал вслед за ней первый пробный шаг, оценивая увесистость багажа, и едва не покачнулся. С каких пор кото стали делать таким тяжелым? Или конкретно этот инструмент выполнен из золота, и потому хозяйка над ним так трясется?

- А меня мэтр Дойл, - привычно ответил мужчина, подстраиваясь под легкий шаг новой знакомой, после чего решил уточнить: - А вы в консерваторию по учебе?

- Нет. Я в роли временного консультанта, - легко отозвалась собеседница, с любопытством оглядывая окружающую обстановку.

- Раз так, можете звать меня Ханлей, - стараясь не кряхтеть под тяжестью груза, переменил решение мэтр.

- Раз так, буду звать вас именно так, - задорно блеснув карими глазами, ответила Каэли.

Основная часть пути прошла довольно легко и непринужденно, по крайней мере, для женской половины процессии и кото. Настоящее испытание, причем больше для самообладания, а не для мышц, появилось вместе с лестницей и дверным проемом двустворчатой двери, одна из створок которой по обыкновению была закрыта. Но Ханлей Дойл преодолел его с честью и даже не позволил себе нецензурной брани… вслух. Сгружая ношу по указанию владелицы инструмента в гардеробной (с гардеробщицей девушка договорилась быстро и совершенно без проблем: немолодая женщина была настолько потрясена картиной «лесоруб с добычей», что рассеянно кивнула еще до того, как Каэли закончила говорить), мэтр Дойл не удержался и произнес:

Глава 6

Поле окончания занятий самым людным местом во всей консерватории была, конечно, столовая. Все олламы, вне зависимости от положения, спешили восполнить энергию: студенты - потраченную на усвоение новых знаний, а преподаватели – на втолковывание непреложных истин в зыбкие умы. В большом помещении с высокими столами никогда не бывало тихо, но в это самое оживленное время гул, казалось, насквозь пронизывал его стены и пол. Кто-то доучивал недоученное, кто-то делился с друзьями, разбирая собственные ошибки и слушая советы, кто-то хвастал свежепредуманной мелодией, а кто-то попросту напевал засевшую в голове песенку. Музыкальный белый шум вился роем разъяренных пчел. Иногда мне казалось, что воздух ощутимо дрожит от такого многообразия мелодичных и не очень звуков, пропитанных глубинными и поверхностными, сиюминутными эмоциями неопытных олламов. Мне никогда не случалось быть свидетельницей землетрясения, но складывалось ощущение, что оно чувствуется именно так: вибрации, то практически незаметные, но настораживающие, то мощные, сотрясающие. Именно поэтому я никогда не задерживалась в столовой больше, чем было необходимо, для того, чтобы поесть. Меня не покидала мысль, что, останься я еще хоть на одно мгновение, и обед из меня выпрыгнет, подстегнутый очередным всплеском чьих-то эмоций.

Наверное, поэтому у меня нет и  изначально не было особых контактов с однокурсниками и другими олламами. Как ни крути, а в среде студентов консерватории все общение нанизано на музыкальную нить. Музыка для нас то же, что и воздух, мы дышим ей, впитываем кожей, наполняем ею умы и сердца, причем не всегда только свои. И если других олламов это сплачивает, в моем случае все с точностью до наоборот. Каждый раз, слыша пение или инструментальное соло, я будто заглядываю в душу человеку. Иногда читаю только верхние слои, а, случается, вижу глубинные переживания. Это выходит спонтанно. Мэтр Муррей говорит, что я научусь контролировать свой дар, что его нужно осваивать как незнакомый инструмент. Инструмент с собственным, далеко не простым норовом. Я чувствую чужие ощущения своей кожей, а сильные эмоции пронзают иглами до самой глубины сердца. И это совсем не приятно.

Этот раз не соблазнял стать исключением. Покончив с обедом едва ли не быстрей, чем главный повар, мастер Аодх, покинул зал столовой, пожелав всем приятного аппетита, я встала, отнесла поднос с приборами к нужному окошку и, рассекая заметно поредевший поток голодных студентов, опоздавших к пожеланию (практически благословению) мастера Аодха, направилась к дверям. За ними студенчески течения были оживленнее, но направлялись в большинстве своем в царство вкуса и запаха. Выйдя, первым, кого я заметила, был Грейнн Бойл, подпиравший противоположную стену недалеко от столовой. Музыкальный партнер, теперь уже, наверное, бывший, тоже заметил меня и отлепился от стены. Мне показалось, что он уже был готов направиться в мою сторону, как вдруг коридор огласил мелодичный звонкий голос:

- Грейнн!

Молодой мужчина замер, а затем медленно повернул голову на звук, я перевела свой взгляд туда же. В пяти шагах от него стояла уже знакомая мне девушка, окунувшая мэтра Дойла в косметологическую ванну. Не особенно высокая шатенка с очень живыми карими глазами сейчас с неподдельной радостью смотрела на моего партнера по ансамблю и ослепительно улыбалась.

- Грейнн! – еще раз воскликнула она, после чего подбежала к изумленному скрипачу, встала на носочки и без затей поцеловала его в щеку. – Какое счастье встретить тут знакомое лицо! Как твои дела?

Она продолжала опираться на его предплечье, которым воспользовалась как опорой, и ожидающе смотрела в глаза молодого мужчины, ожидая ответа. Грейнн улыбнулся.

Я никогда прежде не видела, чтобы он улыбался. Усмешка, полная иронии – да, но вот такая, искренняя, теплая и, должна признать, красивая улыбка никогда не появлялась на его лице. Наверное, поэтому я на секунду замерла, как вкопанная, будто почувствовав едва ощутимый укол в солнечное сплетение.

- Каэли, - мягко и с необычайной теплотой произнес Грейнн, смотря на девушку сверху вниз.

В тот же момент оцепенение распалось на мелкие осколки, я легонько тряхнула головой, решительно развернулась и направилась в сторону, противоположную беседующей паре. Да, меня удивили невиданные раньше эмоции партнера, но почему меня должно волновать с кем и как он общается? Тем более, что он мне уже наверняка бывший партнер.

***       

Появление Каэли было неожиданным. Очень неожиданным. Настолько неожиданным, что, отвлекшись, Грейнн потерял из виду Адерин, с которой хотел поговорить. Когда, осознавший, что ему не почудился знакомый голос, молодой человек обернулся к дверям столовой, девушки там уже не было, как и в коридоре. Не позволив себе рвавшегося из груди хмурого тяжелого вздоха, он снова повернулся к ожидающей ответа собеседнице. Каэли поубавила сияния и теперь изучающе смотрела на выражение его лица, так что он поспешил усмехнуться и произнес:

- Дела идут. Ты сама здесь каким ветром?

- Попутным, каким же еще? – легко пожала плечами девушка.

- Ну да, - скептически хмыкнул Грейнн. – Из того, что я видел, любой ветер, сталкивающийся с тобой, становится попутным, независимо от атмосферных фронтов.

- О да, я практически повелительница бурь, - звонко рассмеялась Каэли, вызвав улыбку и у собеседника, после чего профессиональным взглядом окинула фигуру молодого мужчины, завершив осмотр кистью левой руки. Переместив к ней ладони, деловито покрутила и произнесла неожиданно твердым приказным тоном: