Королевская кровь-13. Часть 1 (СИ)

Глава 1

Дорогие друзья, поздравляю нас всех со стартом 13 книги! Я счастлива вернуться в мир Туры и к ее героям. Выкладка будет раз в неделю по понедельникам, если вдруг я разгонюсь на почаще, будет чаще. Пока так.

И тем, кто не читает соцсети, сообщаю, что помимо основного цикла «Королевская кровь», я планирую 14й книгой сборник внецикловых повестей по миру Туры, а также полноценный роман (а то и дилогию) — историю Ренх-сата под предварительным названием «Побежденный» и вбоквел под условным названием «Десять лет спустя», где основными героями будут уже повзрослевшие Дмитро Поляна и Матвей Ситников.

Я очень хочу закончить всю КК13 к июню (обе части), но, если исходить из реальной скорости, скорее всего, к июню я закончу только первую часть, затем уйду с детьми на летний перерыв и затем уже буду писать вторую. Но кто знает, вдруг дети будут болеть меньше и у меня получится выдержать желаемый темп?

Будет ли КК13 последней, я пока не знаю, 95 % что да, но еще 5 % я оставляю на свое неумение понимать реальный объем текста. В любом случае кульминация уже пройдена и нам осталось раскрытие старых тайн и послевоенная жизнь.

Всех, кто не читал поэпизодно, предупреждаю, что чтение книги целиком и чтение по главам ощущаются очень по-разному, можно выгореть, поэтому оценивайте свои силы и если чувствуете, что не выдерживаете — ждите книгу целиком.

И также напоминаю, что я пишу в своем темпе, бывают перерывы по независящим от меня обстоятельствам, в том числе длительные. Если вас это не устраивает, прошу, дождитесь книгу целиком.

В добрый путь и спасибо вам за терпение и любовь к Королевской крови!

Майские дни после конца света 6 мая

Тура уходила из войны в май. Утихали гигантские волны, отступали в свои берега океаны, моря, реки и озера, набирали силу вечные ветра и мощные течения.

К богам возвращалась их сила: вновь был цельным годовой цикл и все первоэлементы стояли на своих местах — да и все на планете возвращалось на круги своя, к тому, каким оно было до войны, и к тому, каким оно было две тысячи лет назад, до изгнания Жреца.

Растекался в океане, сливаясь с его сутью, великий дух Ив-Таласиос, ускорялись тысячеглавые небесные потоки, отращивал в раскаленной толще Туры новое крыло огнедух Рарух, которого сам Красный называл звуками, похожими на рев пламени, а Рудлоги звали то Пламень, то Рудый, то Сма-гора — дух находил это забавным и охотно откликался на все имена, ибо сам был многолик и изменчив. Шли волны покоя по всей Туре от двух духов равновесия — Колодца и Вьюнка. Хрустальный терновник уходил под землю, к подземным водам, оставаясь кустарником в садах Владык, которому будут поклоняться с особым усердием. И только дух земли молчала, и остальные духи горевали по ней.

Утихало эхо войны и цвел на планете май.

Боги в ожидании двух братьев поднялись во владения Желтого ученого, расположившись в хрустальной беседке, с витых балок которой свисали серебряные зеркала. А в зеркалах этих видно было все, что происходило на Туре.

Хозяин-Ши сам разлил Серене и Иоанну жасминовой амброзии в чаши, поцеловал руки богини и уселся рядом с ней на скамью у круглого стола, на котором сами по себе как цветы распускались изысканные блюда.

Молча пила богиня, расслабленно подносил чашу к губам Красный, поглаживая все еще раскаленный от недавнего боя клинок, который сыпал искрами. Бог войны напился войной досыта и в кои-то века его суть не требовала движения, а только осознания.

Не все они сидели за столом, поглядывая то в зеркала, то на черную вторую луну, навсегда зависшую на Турой.

Видели они в зеркалах, как брат-Ворон отдавал долг человеческому магу, а затем общался с их с Иоанном общей дочерью. И Красный то хмурил брови, то кивал одобрительно.

— Удивительно, — прогремел он умиротворенно, — ведь совсем не осталось во мне к нему вражды. Насколько сути наши разные — боялся я, что вернется он и будем мы все равно стоять друг против друга. А нет ее. Выплавилась она вся, перегорела за столько лет. Понимаю сейчас, что и тосковал по нему, и привязан был. Никуда мы в нашем круге один без другого.

Ворон, только закончив разговор с дочерью, слыша, ощущая, что говорит брат, поднял голову к небесам — и улыбнулся, показывая, что и он чувствует то же самое. И богиня улыбнулась неистовому своему брату так по-матерински горделиво и нежно, что он совсем разомлел и откинул голову на хрустальный столб, наблюдая из-под белых ресниц за происходящим на планете.

Видели боги в зеркалах, как брат-медведь, Хозяин Лесов, спустился к горной гряде, вставшей на тридцать километров наискосок в Рудлоге между Центром и Югом. То был павший в бою стихийный дух Бермонта, медведица Статья. Стихийные духи не имели пола, но сам Михаил когда-то назвал ее медведицей, да так и повелось.

Бог земли невидимым склонился над останками духа, — гигантскими, в два-три километра высотой скалами, которые не скоро еще обветрятся и покроются растительностью. Долго принюхивался, с печалью гладя огромные камни, — а затем позвал гортанным, низким рычанием, вызвавшим в округе небольшое землетрясение, напугавшим людей. И в ответ из скалы раздалось тонкое и жалобное поревывание. Зашевелилась скала, раскалываясь, и обратилась в медвежонка, еще слепого и плачущего.

Михаил бережно поднял его — маленькую гору в младенческом призрачном пухе, — сунул за пазуху и шагнул в небесные сферы к братьям и сестре.

— Сам в своих владениях выкормлю, — сказал он, поглаживая ворочающегося медвежонка сквозь ткань рубахи. — Сам к алтарю привяжу, потом пусть дети мои кормят. А пока выращу на месте, где спала его мать, новый дом для него. Будет на Михайлов день у Бермонта новый стихийный дух.

Смотрели они, как спустился Ворон в обличье своего сына в горную пещеру на севере Блакории, где стоял алтарь — черная мраморная чаша с двумя зубьями-рогами по краям, похожими на клыки змеи. Как положил руки на эти зубья, и пробили они ему ладони, превратившись в лезвия, и потекла в чашу кровь.

Она текла — но не впитывалась, потому что давно рассеялся великий полоз, дух смерти, и некому было принять жертву крови. Боги следили за этим с любопытством, вспоминая, как когда-то давно они так же привязывали стихийных духов к своим землям, чтобы те помогали правителям держать их. Только кровь давали их дети, а силу — бог, уже воплощавшийся на Туре, и тем закреплялась привязка стихийного духа к человеческой крови.

— Дух от силы моей, даю тебе силу, — произнес Корвин, и кровь его в чаше полыхнула тьмой, и соткалось из тьмы яйцо в чаше в человеческий рост размером, черное, как тьма, с пробегающими по скорлупе зелеными искорками. Видели боги, как ворочается в яйце, впитывая стихию смерти, неоформленный еще мощный дух. Пройдет несколько месяцев — и вылупится он, и будет у Туры снова еще один защитник.

Черный жрец вернулся в сады Ши, с благодарностью принял из рук хозяина амброзию, выпил ее одним махом, прикрыв глаза от удовольствия.

— Как я скучал по запаху и вкусу Туры, братья мои и сестра, — сказал он тихо. — Здесь я сыт без еды воздухом одним, а там мог есть сколько угодно и не чувствовать сытости.

— Тура тоже скучала по тебе, — проговорил Ши. И Красный расслабленно кивнул в знак согласия.

— Не дал ты своей дочери надежды, — заметила Серена, — неужели и правда не отделить тебе суть сына своего от своей сути?

— Тебе ли не знать, сестра, что там, где есть любовь, всегда есть надежда, — проговорил Ворон, и богиня кивнула с нежностью. — Но сейчас не ощущаю я его — как понять, что отделять, если везде во мне — я? Даже то, что в его жилах течет кровь и Белого брата, не помогает мне — сами знаете, мы с Инлием всегда идем рука об руку, всегда сплетены и переходим друг в друга, всегда в нем есть нити моей стихии, а во мне — его. Я стану сильнее в свой сезон и попробую тогда, но если он к тому времени не осознает себя — не выйдет. Тогда, когда брат-Ветер вернется, попробуем снова. Вдвоем. Он меня знает едва ли не лучше меня самого. Но и вместе у нас может не выйти.

После слов о Инлии все снова посмотрели в зеркала, которые всегда показывали то, что хочет увидеть смотрящий или то, что ему нужно увидеть.

На севере Тидусса, в маленькой обители Триединого плакала мать, у которой уже было семеро детей. Восьмой она родила крошечную девочку со скрюченными ножками и ручками и непропорционально большой головой. Такие дети растут плохо и взрослыми остаются невысокими, и живут куда меньше, чем обычные люди.

Мать вытирала катившиеся по смуглым щекам слезы и отказывалась брать на руки девочку со странными, нетипичными для этой местности голубыми глазами. И отец, стоявший тут же, говорил резкое, тяжелое — жена рыдала все сильнее то ли от вины, то ли от облегчения. Он говорил, что надо оставить ребенка в обители, что пусть растет в приюте, ведь больной ребенок — горе в семье.

И акушерка растерянно отступила, прижимая к себе ребенка и ощущая, как от маленького тельца его идет прохлада, будто излечивающая больную спину.

Боги смотрели внимательно и печально. Сколько жизней они, родившиеся в слабых и больных телах, прожили без родных, в приютах. И никто из них не обвинял матерей — иногда забота о таком ребенке действительно оказывалась непосильной задачей для семьи. Однако память о материнских руках, о заботе и тепле обычных смертных женщин, смягчала Великие стихии с начала их воплощений в человеческих телах. И каждую из своих невольных матерей они помнили — и добрых, и злых. С добрыми они учились добру, со злыми — тому, как чувствовали себя люди, когда они-боги были немилосердны к ним.

Заплакал ребенок — неслышно, словно все силы уходили у девочки на это похныкивание. И женщина, закрывающая лицо руками, начала мотать головой — а затем подняла голову и протянула руки. Приложила дочь к груди, знающе направила сосок — и малышка присосалась с жадностью, стала сосать как любой голодный ребенок, прикрыв глазки.

Тихонько шептала молитвы акушерка. Светлело лицо у матери — она уже не видела уродства, видела лишь дитя, которому нужна забота и ее молоко. Задумчив становился отец — а затем, когда женщина подняла на него заплаканные глаза, и его лицо смягчилось.

Что же, Инлий Белый эту короткую жизнь проведет в большой, работящей семье, и будет у него и пища, и кров, и забота. И родители его — не плохие люди. Нищие только и необразованные. Но кто не бывал жестоким в пору сомнений, кто в мыслях не допускал страшное, такое, что и вспомнить о себе потом горько?

В зеркалах отражалась вся Тура — и продолжали боги пить амброзию, отдыхая и наблюдая за своей планетой.

С возвращением Корвина затих истерзанный двумя битвами континент Туна, из красного, пылающего, становясь черным. Медленно испарялись озера соленой воды, оставшиеся от призванного Сереной океана, рисуя на черном белые солевые разводы. И только посреди материка блестело лазурью озеро слез богини, оставшееся после старой битвы Иоанна и Корвина. Оно будет вечным окном памяти для богов.

Висела над богами и людьми черная луна, тоже напоминая о том, о чем не надо никогда забывать.

Разломы, прошедшие по всей Туре и затянувшиеся после сошествия анхель, выглядели сейчас черными шрамами — пройдет время, и они зарастут травой и лесами, и даже следа не останется.

И люди по всей планете, пережив ликование, как муравьи принялись разбирать завалы, восстанавливать все, что разрушено, помогать друг другу, варить еду. Женщины рожали детей, кормили детей, обнимали детей.

— Как хорошо, что жизнь продолжается, — прошумела Серена с умиротворением и печалью. — Я потеряла свою любимую дочь, но она ушла в море на крыльях славы такой, какой не было еще в доме Таласиос Эфимония. Как и твой сын, Ши. Хорошо, что у нас с тобой есть ростки, которые не дадут пасть древу. Будет кому возделывать наши земли дальше.

— Мне жаль, что моим детям пришлось убивать ваших, — проговорил Корвин. Сейчас он выглядел как рыжеволосый и рыжебородый мужчина, но сквозь это лицо просвечивала его суть. — Мне жаль, что моим детям пришлось брать на себя этот грех. Простите ли вы их за это?

— Мы все знаем, что они исполняли предначертанное, — печально сказала богиня и остальные кивнули. — Не они виноваты, а мы, что допустили то, что другого выхода нет. Не за что их прощать. Однако почти все они мертвы из-за проклятья моей дочери, и следующая жизнь их будет тяжела.

— Теперь, когда мы все здесь, Тура станет устойчивей. Однако надо, чтобы скорее опустевшие троны были заняты, — заметил Хозяин Лесов, который все поглаживал медвежонка за пазухой, почесывал ему, дремлющему, холку.

— Моя дочь еще слишком мала для инициации, — покачала головой Серена, — до первой крови еще шесть лет. Но Туна теперь мирна и остальные материки защищены от цунами, так что планета это переживет. Тем более, что старший тигр готов короноваться хоть завтра.

Желтый изящно склонил голову, подтверждая сказанное.

— Мой сын вступит в силу и наденет корону в ближайшие дни. Но для равновесия надо бы, чтобы и белый трон оказался занят, — заметил он. — Жаль, что Инлий не увидит коронации его сына. А она обещает быть интересной. И как бы не потребовала личного его присутствия. Придется кому-то из нас встать вместо брата гарантом коронации.

— Я прослежу, — пообещал Черный. — Белый брат приглядывал за моими землями все это время, разве я не сделаю для него такую малость?

И они все посмотрели в зеркало, показывающее корону Инландеров из белого золота, тихо ждущую в часовне своего часа.

— А ты, брат, — проговорил Красный, глядя на Жреца, — сам коронуешься в Блакории? Пока ты одновременно и смертный, и бог?

Все задумчиво глянули туда, где высился старый дворец Гёттенхольдов.

— Белый брат так берег мои земли, — повторил Ворон, — а я, признаюсь, уже не ощущаю их своими. Мой полоз погиб, моя сила над Блакорией рассеялась. Я знаю там каждый холм и каждую речку, но они уже не мои. Да и будет кому взять две белых короны, правда, братья и сестра? — он усмехнулся. — Кто я, чтобы игнорировать знаки судьбы?

И они все посмотрели на юг Инляндии, туда, где находилось герцогство Дармоншир.

— А что будешь делать ты? — с любопытством полыхнул глазами Красный.

— Отдайте мне Туну, — не стал темнить Черный. — Я ее погубил, мне ее и восстанавливать.

Красный задумался. И нехотя кивнул. Кивнули и остальные.

— Пусть земли у тебя будет больше, — проворчал Воин, — но моя дочь обещала властителю Эмиратов попросить меня о покровительстве. Так что и я не останусь в накладе. Пойду в пустыню выращивать воинов.

— Я заберу вторую половину Манезии, — сказала Вода. — Моя дочь тоже обещала помощь. Возьму северную, ту, где сухо и где пустыни, попрошу близкие к царскому роду дома отправить туда своих дочерей с родовыми амулетами. Пока будут амулеты в храмах, пока будут там вестись службы, будет и дождь.

И все с этим согласились. И продолжили разговор.

— Туна безжизненна и пуста. Кем же ты будешь править там, Корвин? — прорычал Зеленый, который пригрелся о медвежонка и почти задремал. Но все, как оказалось, слышал. — Тебе там даже жить негде. Я могу перетащить к тебе туда дворец Гёттенхольдов, — предложил он, — чтобы ты хоть не на голой земле спал.

— Дворец я сам перетащу, у меня уже столько накопилось долга перед Триединым, что пару жизней в перерождении на этом фоне — мелочь. У меня к тебе будет другая просьба, — благодарно улыбнулся Жрец. — Как и ко всем вам, братья мои и сестра. Вы вольны будете отказаться, потому что за них кому-то из вас придется платить воплощением в человеческом теле, как нашему брату. — Зеркала снова показали крошечную девочку на руках у смуглой матери. — Меня не пугает пустота Туны — я люблю поднимать к жизни безжизненное. Почвы там вулканические, плодородные, остынут за несколько недель. Я пошлю воронов рассыпать семена разных растений, и уже через несколько лет там встанут первые подлески, а на югах — бамбуковые леса. Туда, ко мне, уйдут те темные, которые хотят своей земли. Я постараюсь забрать туда своих людей из Лортаха, которые были под моим покровительством. Но этого, конечно, мало. Поэтому, — он повернулся к Желтому, — первая просьба к тебе, брат.

Ши взглянул на него переливающимися янтарем глазами.

— Отдашь ли ты мне Тидусс? — продолжил Ворон. — Там похоронено мое тело, там народ, который так или иначе поклонялся мне все это время. Тидуссцы быстро плодятся, они веселы и трудолюбивы. Заодно и Инлий будет под моим присмотром.

— Вынесут ли они твою строгость, брат? — с сомнением покачал головой Ученый. — Даже для меня они были сложны, а ты строже меня.

— Если я что и понял за эти тысячи лет, — усмехнулся Черный, — это то, что никого нельзя ломать под себя. Нужно учитывать особенности народа и подстраиваться под них.

— Брат смягчился, — поддержал Жреца Красный вполне добродушно.

— Да и ты тоже, — улыбнулся Ворон.

— Кажется, я понял, какой будет твоя просьба ко мне, — прорычал Михаил задумчиво. — Да, в свой сезон я смогу это сделать, Корвин. Но это будет стоить мне множества перерождений. Однако, если Ши согласен, я сделаю это подарком для тебя и для всей планеты — дабы избежать вражды в будущем, когда люди начнут делить материк, лучше сразу отдать тебе.

— Я согласен, — ответил Ученый. — И я помогу тебе, Михаил, негоже оставлять планету так надолго, а на двоих срок не таким большим будет. Но сначала, — он наставительно поднял тигриную лапу, — надо сообщить людям. Иначе испугаются, а кому это надо? И еще, — он превратил лапу в руку и взял чашу, пригубил амброзию. — Ты, брат- Ворон, и ты, сестра-Чайка, не про́сите меня ни о чем сейчас. Но я слышу вас и скажу сам то, что хотите сказать вы.

Красный ревниво сверкнул глазами, но ничего не произнес и тоже поднял чашу. А Ши продолжал:

— Если это по твоей воле, Серена, то я дам вам с Корвином три дня, чтобы он полностью вошел в силу. А затем возвращайся ко мне.

Богиня улыбнулась, мягко погладила Ши по плечу, поцеловала его в губы.

— Спасибо, — шепнула она, — ты всегда меня чувствовал лучше всех.

Она поднялась, повела плечом под все мрачнеющим и напряженным взглядом Ворона и пропала.

— Иди, иди, — хлопнул Жреца по плечу Красный. — Не сказать, что я не ревную, но ты и так высох за эти две тысячи лет, а если будешь ждать еще полгода, окончательно иссохнешь. А в свой сезон я ее тебе не отдам! — и он опрокинул чашу с амброзией, глядя, как исчезает Корвин. И вдруг затих, прислушался. Зеркало, висящее перед ним, показало светловолосую королеву, заходящую в маленькую часовню Рудлогов. — И мне пора, — проговорил он с гордостью и нежностью. Поднял с колен пламенный клинок, разбрасывающий искры, сунул его в ножны, украшенные цветками шиповника. — Желтый, не уходи, я еще вернусь, славная у тебя амброзия сегодня!

Ши и Михаил остались одни. Амброзия пахла одуряюще, и в воздухе было мирно и по-летнему ароматно.

— Ты очень великодушен, — заметил Хозяин Лесов ворчливо. — Хотя она все равно уговорила бы тебя отпустить ее к нему.

— Нам всем это на пользу, — усмехнулся Ши, глядя на закружившие в воздухе снежинки. — Сильнее один — сильнее мы все. Слабее один — слабее мы все. Жаль, что чтобы понять это, нам понадобилось две божественные войны с перерывом в две тысячи лет.

На Туре похолодало. С полюсов к экватору шествовал мягкий снегопад. Такого не бывало уже две тысячи лет — с того самого момента, когда Черный украл богиню с брачного ложа во дворце Воина. Тогда тоже снег на три дня укрыл планету, а затем она содрогалась и стонала от боя богов.

Сейчас по миру было тихо. Люди, оставшиеся без крова, спасаясь от внезапного холода, находили приют в храмах и у соседей, и не было тех, кто остался бы на улице в эти дни.

Марина

Я проснулась оттого, что из открытого окна потянуло прохладой. С неохотой выбралась из-под горячей руки Люка, чувствуя себя неповоротливой и сонной, прошла к окну по мягкому ковру, распахнула занавески. И замерла, глядя, как медленно и торжественно падает снаружи снег. Светила почти полная голубоватая луна, из редких-тонких облаков…