Рекс Стаут
КРУТОЙ ПАРЕНЬ
Поэт был заперт в своей комнате, и миссис Мэннерлиз, хозяйка дома, забрала ключ с собой. Возможно, она что-то слышала о том, как заставляла работать Йейтса {Йейтс Уильям Батлер (1865-1939) - ирландский поэт и драматург} леди Грегори. Но в голову миссис Мэннерлиз эта мысль могла прийти самостоятельно. Ее двоюродный брат, поэт, был ленивым парнем, которого изредка тянуло работать. Во имя Литературы она взяла его в свой загородный дом и каждый день запирала его на четыре часа, предварительно убрав из комнаты все книги и разложив бумагу и ручки на столе возле окна.
...Где напрягутся его мышцы.
Где пребудет его воля, мощь и отвага.
И его сила; пока он не увидит и не услышит ее.
И тогда сила обратится немощью...
"Невыносимо, - подумал он с отвращением. - Почти свободный стих. Надо бы избавится от одной строки: "И тогда сила обратится немощью" - однако точнее не скажешь. Голову даю на отсечение, но перед словом "немощь" придется сделать долгую паузу. Ну довольно, иначе я сойду с ума!"
Он бросил ручку на стол, подошел к окну и посмотрел в сад, на длинную, уходящую вниз лужайку с разбросанными то здесь, то там группами тенистых деревьев и кустарников. Чуть дальше его взору предстали теннисный корт и озеро, на берегу которого двигалось несколько фигурок, одна из них спускала на воду лодку. Какое-то время он наблюдал за ними, почти не осознавая, что там происходит, затем его взгляд переместился обратно к дому. И здесь в саду, прямо под окном, в качающемся гамаке он увидел голубое пятно. Это было женское платье.
Глаза поэта оживились, он осторожно открыл окно и перегнулся через подоконник, но лицо женщины закрывали нити гамака. Поэт отошел от окна, приблизился к двери и повернул ручку.
- Ах ты, закрыта, - сказал он, будто не знал, что это так. Он было поднял руку, чтобы постучать в дверь, но, поколебавшись, опустил ее и вернулся к окну. Замерев на мгновение, чтобы увериться, не исчезло ли голубое платье, он забрался на подоконник и ухватился за дальний край ставни. С минуту он висел на ней в двадцати футах от земли, затем рывком оттолкнулся от окна и руками и ногами уцепился за водосточную трубу. Ставня, сорвавшись с петель, с грохотом упала.
В этот миг тревожный и удивленный крик донесся снизу. Поэт легко спустился по трубе на землю и тут же начал отряхивать костюм.
- Боже милостивый! - раздался голос из гамака. - Просто чудо, что ты не разбился!
Поэт взглянул на нее, и на лице его отразилось величайшее разочарование. Перед ним была девушка двадцати трех-двадцати четырех лет, с мягкими каштановыми волосами, высоко приподнятыми бровями, прекрасными темными глазами. Ее приятное лицо разделяла четкая линия аккуратного носа. Выглядела она довольно привлекательно, но, когда поэт подошел поближе, тон у него стал недовольным.
- А, это ты. Откуда у тебя это платье?
- Ну вот. Хотя я не удивлена. Я всегда говорила, что ты немного не в себе.
- Какое право ты имеешь носить это платье?
- "Убогое, но мое". Ты должен знать, что оно от Герберта с Пятой авеню. А теперь, мой дорогой Поль, может быть, ты объяснишь, почему у тебя вошло в привычку лазить через окна и спрашивать у знакомых, где они покупают одежду.
Поэт что-то проворчал, сел возле гамака на траву и обхватил колени руками.
- Я обманулся, - мрачно заявил он. - Я думал, здесь другая. Платье совершенно такое же. Мне надо было поговорить с ней, а Хелен заперла меня в комнате, поэтому я и выбрался таким способом. Но все оказалось напрасно, да в придачу я не могу попасть обратно. У тебя есть сигарета?
- Ты говоришь о Китти Вриленд, - с улыбкой сказала девушка. - Но где же твоя наблюдательность? Видишь эти полоски? На платье у Китти их нет. И вырез совершенно другой.
- Меня это не интересует, я же не модельер. И потом, из окна я ничего не мог разглядеть. Какой сегодня день?
- Пятница.
- Она придет к нам? Хелен мне ничего не говорила.
- Нет. Она уехала на неделю в Ньюпорт, - вымолвила его собеседница и злобно добавила: - Думаю, что и Мэсситот тоже там будет.
- Мне все равно, - безразличным тоном ответил поэт, - так же как и то, что ее здесь нет. Мне просто хотелось взглянуть на нее. Кто это там идет?
- Не знаю... Это обычная компания Хелен.
- Уортли, Таунсенд, Кревел?
- Скорее всего.
- А Ричард Великий?
- Честно говоря, я не знаю. Ну ладно, глупо притворяться, будто не понимаю, что ты имеешь в виду.
Но это просто смешно.
- Конечно. - Поэте удовольствием посмотрел на ее чуть нахмуренное лицо и мягко улыбнулся. - Да, это смешно. В действительности он не более великий, чем кто-либо еще, только он думает, что это не так. Понимаешь, Джэнет, ты должна посмотреть на это так же, как и он. В двадцать семь лет он поставил перед собой определенную цель и уже через шесть лет оказался очень близок к ней, в отличие от других. У него много денег, он получил власть. Он - крутой парень, как раз по нынешней жизни. И что, если он купается в своей власти? Таким становится всякий, получивший ее хоть немного.
Я в точности такой же.
- А зачем ты мне говоришь все это?
- Потому что тебе надо знать об этом. Я понимаю жизнь. Я - поэт, но долго им не останусь, потому что становлюсь умнее, и это неизбежно. Во всем виновата моя проклятая лень. Сегодня я сочинял стихи, а мой мозг был занят Ричардом Великим.
...пока он не увидит и не услышит ее.
И тогда сила обратится немощью...
- Великий боже! Только не Ричард Горрин.
- Естественно.
- Это просто невозможно!
- Безусловно.
- Ты не знаешь его, дорогой мой Поль. - Неожиданно в ее тон вкралась горечь.
Он посмотрел на нее, его взгляд был столь быстр, что она не успела избавиться от грустной улыбки. Он отвернулся, его лицо утратило радостное выражение и стало задумчивым.
- Ты не понимаешь, - сказал он некоторое время спустя. - Я не имею в виду, что его сила превратилась в слабость. Наоборот. Когда сердце трепещет от любви, то слабость становится силой. Это так здорово, что мы с тобой старые друзья, Джэнет. Никому не захотелось бы объяснять свои стихи.
- Особенно если они нелепы.
- Нелепы?!
- Я подразумеваю только эти. Ты не знаешь мистера Горрина. Он средоточие силы. У него нет никаких слабостей, - с чувством, близким к сожалению, произнесла она.
- Конечно! - закричал поэт, вскакивая на ноги. - Конечно! Все правильно! Мне следовало догадаться раньше! Дело в том, что ты излишне рассудительна. Тебе не хватает чуть-чуть женской интуиции. Не притворяйся со мной. Ты что думаешь, я ни о чем не подозреваю?
Думаешь, не видно, когда женщина влюблена? Только я не могу понять...
- Поль, пожалуйста...
- Нет, нет и нет! И ты воображаешь, что мистер Горрин - воплощение силы? Смешно! Он у меня перед глазами, я слышу, как он предлагает защиту и заботу.
Смешно! Слишком велико его стремление, Джэнет. А ты такая же испорченная, как и он. Я уверен, что в ситуацию надо внести кардинальное изменение.
- Поль, я и сама собираюсь что-нибудь предпринять, если...
- Нет, ты ничего не будешь делать. Подожди минуту, мне надо подумать. Выход, конечно, может быть очень прост... хотя я не знаю... но можно попытаться...
Да, так я и сделаю! Это будет выглядеть забавно, но тем самым я докажу, что я прав. Именно то, что нужно, тем более мы с тобой старые друзья, Джэнет. Думаю, ты не будешь возражать против моего предложения.
Поэт замолчал. Затем провел рукой по волосам, пытаясь привести их в порядок, приблизился к гамаку, остановился прямо перед девушкой и отвесил церемонный поклон.
- Мисс Битон, - сказал он, - выходите за меня замуж.
- В самом деле, право...
- Нет, ты должна ответить "да". Естественно, ни у кого нет желания, тем не менее я подожду до завтра.
Так или иначе, поэты никогда не сдерживают своих обещаний, тем более что я не влюблен в тебя. И все же ты выйдешь за меня замуж? Скажи "да". Ведь это эксперимент. Ты выйдешь за меня замуж?
Девушка весело улыбнулась.
- Да, мой милый поэт, - сказала она.
- Ты сделаешь это?
- Да.
- Отлично! - Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев. - Все решено. Мы помолвлены. Ты поймешь, как я прав. А теперь конечно же тебе необходимо побыть одной и подумать. Так делают все женщины. Что же касается моей персоны, то у нее есть два часа до обеда, чтобы восстановить душевное равновесие. Через сорок минут прибывает поезд с Ричардом Великим и его свитой. Я же удаляюсь, озаренный только что приобретенным счастьем. Кстати, Джэнет, в следующий раз, когда надумаешь расположиться под моим окном, надень другое платье. Это меня смущает.
С такими словами он ее покинул.
Спустя четыре часа мисс Джэнет Битон снова качалась в гамаке. Был вечер, деревья на фоне темнеющего неба выглядели черными пятнами, кое-где разорванными лучами света из окон дома. Свежая прохлада раннеиюньского вечера заставила мисс Битон закутаться в накидку.
Издали доносились голоса и смех играющих в теннис под электрическими лампами. Остальные гости, приехавшие на уик-энд, бороздили на лодках озеро. С некоторым трудом мисс Битон удалось улизнуть от компании, чтобы поразмышлять в тишине. Она лежала в гамаке и смотрела на окно, из которого днем выпрыгнул ее друг поэт. Наверное, сейчас он сидит в комнате и пытается приручить вдохновение.
- Все получилось глупо, - вполголоса проговорила задумчиво она. - Я и не предполагала, что он все расскажет. Неужели он и в самом деле рассчитывал, будто вызовет этим сообщением ревность у Ричарда Горрина? Но ведь это ребячество. Хотя нет, он об этом не думал. И все же забавно было наблюдать за их лицами...
Она замолчала и вскинула подбородок, но в следующее мгновение голова поникла. Вдруг кто-то появился из-за угла дома - расплывчатая фигура звала ее из полумрака:
- Мисс Битон! Мисс Битон!
Джэнет затаила дыхание. Фигура шагнула вперед и остановилась в свете, падающем из окна. Это был высокий прямой человек, которому было чуть больше тридцати, с приятным мужественным лицом.
- Мисс Битон! - повторил он, направляясь к ней.
Увидев, как он приближается к гамаку, она села:
- Да. Я здесь.
Он подошел к ней и остановился:
- Я думал, ты пошла к озеру. Ты говорила...
- Я передумала.
- Неужели ты не могла предупредить нас...
- Я тебя звала, но ты был далеко.
Вместо ответа, он подошел к ближайшему дереву, взял садовый стул и поставил его возле гамака. Затем он сел и закурил сигару.
- Я не хотела, чтобы ты оказался в стороне, - сказала она спустя минуту.
- В стороне от чего?
- От озера, от других.
Он усмехнулся, выпуская клубы дыма. Какое-то время они молчали. Джэнет откинулась в гамаке и радовалась, что в темноте он не мог видеть ее лица. Гораздо легче разговаривать с ним, когда не надо следить за мимикой и голосом одновременно. Вдруг Горрин встал со стула и в раздражении бросил на землю сигару.
- Послушай, - резко сказал он, - что это за бред я слышал о тебе и Дювале?
Джэнет посмотрела на освещенное окно, и ее сердце наполнилось благодарностью к поэту. Он был не прав, но возродил в ней чувство собственного достоинства. И безусловно, Поль Дюваль предвидел возникновение подобного вопроса. Такой вопрос мог задать только уверенный в себе человек, человек, который добивается всего во что бы ни стало. Что же ему ответить...
- Бред? - спокойно спросила она.
- Да. Конечно это бред. Не думаешь ли ты, будто я готов поверить твоему искреннему желанию выйти за него замуж.
- Почему бы и нет?
- Есть причины. Первая - он мечтатель и пустозвон, а ты ведь такая разумная. Вторая - ты рассчитываешь выйти замуж за меня.
Джэнет приподнялась, опершись на локоть.
- Теперь ты говоришь чепуху, - холодно произнесла она.
- Нет. Я лишь повторяю истину. И ты знаешь ее сама. - Горрин шагнул еще ближе к гамаку. - Послушай, Джэнет, ты же умница, но зачем играть с судьбой? Почему ты пытаешься отложить неизбежное? Не ты ли говорила менее года назад, что любишь меня.
- О нет! - прошептала Джэнет. - Ты собираешься начать все сначала?
- Да, собираюсь. Ведь я же слышал твое признание. Ты разумный человек и не стала бы бросаться такими серьезными словами. Конечно же ты любила меня. И я любил тебя. И сейчас люблю. Но ты говоришь теперь, что не выйдешь за меня замуж. Почему?
Ты заявляешь, будто на самом деле не любишь меня.
Теперь ты утверждаешь, что я слишком сильный и независимый, чтобы нуждаться в тебе, и поэтому ничего не знаю о любви.
- Нет, я говорила...
- Извини. Было бы глупо ставить мне в вину мое душевное самообладание. Именно благодаря ему я добился всего того, что имею. Да, я - "крутой парень", поэтому не могу упасть перед тобой на колени, как твой поэт, и изливать сладкие речи. Это не мой стиль. И как говорил тебе много раз, именно своей волей я и намерен завоевать тебя. Не заблуждайся, совсем не ревность меня привела к тебе с вопросом об этом глупце Дювале. Случайности могут произойти с любым, но я стараюсь принимать меры предосторожности. Почему Дюваль заявил нам сегодня вечером, что ты дала обещание выйти за него замуж? Это же абсурд. Так не делают.
Джэнет была в раздумьях. Она задала себе вопрос: разве Ричард Горрин в этом не прав? Ответ она нашла в сердце - оно трепетало. Как же она была слепа! Она ощущала удвоенную радость от того, что ее лицо скрывает тень, так как в глазах ее стояли слезы. Ей стало стыдно за себя, за свою женскую слабость, чего раньше никогда не случалось. Сейчас она должна была принять решение, безошибочное. Поэтому, собрав все свое мужество и лукавство, она беззаботным, почти безразличным тоном сказала:
- Но ты забыл, что Поль - поэт. Он все делает не так, как вы.
- Ба! Так что же, это договор?
- Намного больше, - Джэнет выпрямилась, - намного больше. А ты обидел меня. В самом деле, ты обидел меня, мистер Горрин.
Он взглянул на нее, почувствовав, что она говорит серьезно:
- И чему же мне верить? Я не хотел обидеть тебя.
Ты и Дюваль были... вы - как брат и сестра. Ты его прекрасно знаешь. Все это - нелепица какая-то, ты бы никогда не вышла замуж за такого никчемного, такого неприспособленного...
- Мистер Горрин!
Он замолчал.
- Сегодня днем, - спокойно продолжила Джэнет, - я согласилась стать женой Поля Дюваля.
- Я знаю, но...
- Вот и все.
- Так ты дала ему обещание?
- Да.
Он выпрямился и совершенно чужим, не похожим на свой голосом произнес:
- Джэнет, ты шутишь?
Она повернула к нему голову.
- К сожалению, - проговорила она, - ты все еще продолжаешь заблуждаться.
- Заблуждаться? У меня нет такой привычки...
- Есть. Есть, мистер Горрин. В конце концов мне придется тебе объяснять. Да, год назад я признавалась тебе в любви. Не важно почему... да и сейчас я не знаю.
Потом я поняла, что ошиблась. Я узнала тебя лучше, чем ты сам знаешь себя. Ты много раз просил меня быть твоей женой. Почему?
- Потому что я люблю тебя.
- Отлично, но почему?
- Почему? Естественно, чтобы ты была рядом... оберегать и заботиться о тебе, защищать тебя...
- Защищать меня от чего?
- От общества.
- Ну вот, все стало на свои места. Я не хочу, чтобы ты защищал меня от общества. Настоящая причина в том, что ты избалован. Ты хочешь меня, как ребенок хочет печенье. Вот где твоя воля обманывает тебя, предает и когда-нибудь она подведет тебя. Случится так, что ты влюбишься по-настоящему, и тогда узнаешь, чему равно твое самообладание. Что касается меня, то я помолвлена с Полем, ты же посчитал это шуткой. И теперь пытаюсь тебе все объяснить, чтобы ты меня больше не раздражал.
- Ра-аздражаю тебя! Джэнет...
- Да, раздражаешь. Я чувствовала это в течение не одного месяца. Твоя самоуверенность стала настолько явной! Такой жалкой! Такой ребяческой. Ты превратился в себялюба. Какое-то время было даже забавно, этакий каприз. Но сегодня моя помолвка с Полем прекращает наши отношения. Сейчас он там, наверху, в своей комнате. Позвать его, чтобы его объяснение удовлетворило тебя?
Она замолчала, ожидая взрыва. У нее были наготове крепкие словечки для Ричарда Горрина. Но он не произнес ни слова. В темноте она не могла как следует разглядеть его лицо, но догадывалась, что оно в напряжении и, наверное, даже бледное от изумления. Нет, он не покажет своей ярости, он слишком сильный человек. Тут ей пришло в голову, как это ей удалось выискать такое слово - "себялюб". Как здорово оно ударило по нему!
Безусловно, он сейчас повернется и молча уйдет. Она вздрогнула. Ведь она сотворила с собой ужасную вещь!
Поль был не прав. Не прав. Не прав!
Вдруг Горрин заговорил:
- Ты совершаешь ошибку, Джэнет... - И тут произошло любопытное явление. Он начал говорить своим обычным тоном: твердым, уверенным, решительным. Но когда он произнес ее имя, странный, сдавленный звук вырвался из его горла. Сердце Джэнет затрепетало, и она подумала про себя: "Если бы только я могла увидеть его лицо, то сразу бы поняла его чувства". - У меня и в мыслях не было обидеть тебя, - сказал Горрин, обретая прежнее спокойствие. - Мне больно слышать это от тебя. Все это время я был искренне убежден, что ты любишь меня, и я...
- И поэтому ты подначивал, - прервала она его.
- Мне обидно, что ты так обо мне подумала.
- Так и было. Ты подначивал меня. Признаю, я пошла у тебя на поводу, решив, что тебе надо преподать урок. И... все это забавляло меня. Но теперь... теперь, когда Поль и я... все должно прекратиться. Черпай свою силу где-нибудь еще, мистер Горрин.
- Джэнет, я люблю тебя.
Она дрожала всем телом. Таким тоном он никогда не говорил с ней. Но ей все было мало.
- Мистер Горрин, - сказала она, - вы разговариваете с чужой невестой.
Тут же она закусила губу. Как глупо звучит эта шаблонная фраза! Но он не обратил на это внимания:
- Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю тебя.
- Нет... я не должна слушать...
- Ты будешь слушать! Нет, я не имею в виду, что... я только хочу сказать, что не верю... да... ты должна выслушать! Неужели ты думаешь, я тебя так просто отпущу? Ты обвиняла меня, что я самонадеян! Да, это так! Что же касается его, я не уступлю тебя. Я никому тебя не уступлю. Ты - моя. Вот теперь ты понимаешь, Джэнет, что для меня значишь. Просто ты должна быть со мной, а он... пусть он даже не помышляет... он...
Горрин замолчал. Неожиданно Джэнет повернулась в гамаке лицом к освещенному окну и ровным голосом громко позвала:
- Поль!
Бессознательно Горрин тоже повернулся. Почти сразу в окне мелькнула тень, оно открылось, и поэт перегнулся через подоконник, вглядываясь во тьму.
- Поль, ты занят?
- Кто это? Джэнет? В общем-то да... нет.
- Я поднимусь к тебе.
- Хорошо. Давай.
Джэнет выскользнула из гамака.
- Вот так, мистер Горрин, вы не заставите меня слушать... - начала она, но осеклась при виде его лица. Оно было бледным, ошеломленным, напряжение исказило его. Это было лицо человека, который внезапно столкнулся с потрясшей все его существо катастрофой и который прилагает все силы, чтобы не взвыть от горя.
- Боже мой, - пробормотал он, - ты и в самом деле говорила правду, Джэнет...
Она не могла больше выносить это и, не говоря ни слова, промчалась мимо него за угол дома и направилась к двери. Оглянувшись на углу, она не увидела его фигуры. Затем она вошла в холл, быстро поднялась по ступенькам, пролетела по коридору и постучала в дверь, которая тут же распахнулась.
Как только поэт увидел ее лицо, то выразительно свистнул и улыбнулся.
- А-а!- произнес он. - Мне показалось, что ты была не одна внизу. Вроде бы я смутно разглядел силуэт крупного мужчины. - Он двинулся в сторону. - Входи.
- Нет, - торопливо проговорила она, - я не могу. Я только хотела... Да, он внизу. О, Поль, ты был прав! Я всего-навсего глупая девчонка. Я собираюсь... нет, подожди, сначала... Мы ведь не по-настоящему помолвлены.
- Что! - укоризненно воскликнул поэт. - Ты хочешь разорвать нашу помолвку?!
- Да. Мы ведь никогда не были помолвлены... Я только хотела...
- Ну и ну! Джэнет, ты причиняешь мне боль. Ты разбиваешь мое сердце. Ты разрушаешь мою жизнь. Я прекрасно понял...
- Глупый! - вскрикнула Джэнет.
Она шагнула к нему, выпрямилась и поцеловала.
Вниз по лестнице она бежала быстрее, чем наверх. Но в холле она замедлила шаг, а когда ступила на крыльцо, и вовсе остановилась. Она почувствовала, как теплая волна поднимается в теле и по коже бегут мурашки. На минуту Джэнет замерла, затем снова двинулась вперед, но медленно и как будто нехотя. Она опять спустилась на дорожку, ведущую в сад. И тут ее мозг пронзила мысль:
"А что, если его там уже нет?" Она ускорила шаг. Завернув за угол дома, Джэнет напрягла глаза - нет, его не видно.
Она шла дальше, и ей казалось, что гравий нестерпимо скрипит под ее ногами. Она уже была совсем близко к гамаку, в полной уверенности, что Ричард ушел, как услышала необычный звук, будто кто-то задыхается. Вдруг она увидела, что гамак не пуст. Ее сердце встрепенулось. На цыпочках она приблизилась и увидела, что Ричард лежит в гамаке лицом вниз, плечи его конвульсивно содрогаются и из горла вылетают странные всхлипы.
Ричард Великий плакал.
Ее сердце остановилось, казалось, что оно заполнило всю грудную клетку всеобъемлющим сладостным теплом. Она нагнулась, приложила свою руку к его щеке и прошептала его имя.