Крылатый лев и лилия

Последняя воля

  В тишине и полумраке старинного Дворца Дожей, где в каждом углу притаилось по призраку, слышалось лишь мерное похрапывание его временного хозяина. Возраст был не лучшим союзником Паскуале, которому перевалило за восемьдесят. Правая рука почти не слушалась и все чаще приходилось прятать ее под шелком поистине царских одежд. Но этот убеленный сединами «государь без власти» все еще был правителем самого свободного и прекрасного города, воспеваемого поэтами и художниками по всему свету.
      Сенатор и адмирал венецианского флота, а ныне доверенный советник дожа, Марко Веньер вошел под своды величественного здания, привычным жестом поправив перевязь шпаги, разбудил звуком своих шагов задремавшего в массивном кресле дожа Венеции Паскуале Чиконья*. Маленькая болонка на коленях старика сердито тявкнула.
      Дож открыл глаза и взглянул из-под седых бровей на одного из самых прославленных вельмож города. Он помнил его еще совсем молодым, бесстрашным, пылким… Как быстротечно время! — подумал старик. Сейчас он видел перед собой все того же статного и широкоплечего Марко, хотя его виски уже были тронуты благородной сединой, а буйные темные кудри  безжалостно остригались. Прошедшие годы придали чертам его лица изысканную отточенность, но взгляд выразительных зеленых глаз был по-прежнему живым и страстным. Длинная красная туника, подбитая горностаем, перехваченная черным поясом с серебряными кольцами и бляшками, шла ему как никому другому.
      — Рад видеть Вас, монсеньор, в добром здравии! Ваше недавнее недомогание заставило нас всех поволноваться.
      Дож сердито отмахнулся:
      — Не берись рассказывать сказки, если не умеешь, Марко! Совет уже наверно заказал по мне поминальную, а сенаторы перегрызлись в предвкушении очередных выборов. Терпение — это добродетель не для венецианцев! Будь терпелив, и когда-нибудь ты по праву займешь мое место.
      — Я никогда не грезил о шапке дожа, монсеньор. Вы это хорошо знаете!
Старик засмеялся тихо и хрипло, но спазм в горле заставил его закашляться. Восстановив дыхание, он проговорил:
      — Да, пока ты еще полон сил и должен служить Светлейшей своими делами, а не сидеть в четырех стенах. Но... если ты не мечтаешь об этом, то в твоих жилах течёт вода, а не кровь твоих великих предков! Кстати, почему после смерти Джулии ты так и не женился, чтобы продолжить свой род? Неужели та самая куртизанка все еще владеет твоим сердцем?
      Взгляд золотисто-зеленых, как прозрачные воды Лагуны, глаз сенатора наполнился болью.
      — Вероника давно удалилась от суетного мира и живет в уединении. А мое сердце и рука принадлежат отныне только Светлейшей.
      Дож нахмурился, понимая, что своими вопросами и досужим любопытством разбередил еще не затянувшуюся рану в сердце доблестного воина и политика, который вот уже несколько лет поддерживал его власть, усмиряя притязания гордых венецианских патрициев. У Веньера есть всё, что может пожелать человек его дарований и богатства, но любовь неподвластна никаким доводам рассудка и может заставить страдать даже самое достойное сердце. Что же, на все воля Божья.

      Больше дож не предавался расспросам, приступив к рассмотрению документов, принесенных с собой Марко. Все они касались исключительно дел городского благоустройства, торговли, возведения нового морского порта и ремонта обветшавших доков Арсенала. Внешнеполитические дела республики должны были решаться исключительно в присутствии всех членов Совета. Любые личные контакты дожа с иностранными послами также не допускались. Он должен быть воплощением беспристрастности, избегая любой тени, которая могла лечь на его политическую репутацию или власть в Светлейшей.
      Позже во дворец, что служит одновременно и личной резиденцией дожа, и местом заседания правительства, явятся другие советники, но в этот ранний час только Веньер должен был докладывать дожу о состоянии дел в Венецианской республике. Только ему осторожный Паскуале мог довериться полностью и безоговорочно. Он уже давно воспринимал его как собственного сына, которого у него, к несчастью, не было, и не мог оставаться безучастным к его судьбе. На этот счет у дожа были кое-какие соображения, но пока... Пока же на лице Марко он мог прочесть лишь неподдельный интерес к делу, которому он служит, а временами — затаенную печаль.
------------------------------------------------------------------------------
      Советник дожа Венеции в который раз допоздна засиделся во дворце за кипой государственных бумаг. Отчеты, жалобы негоциантов, прошения и донесения не терпели отлагательств. А потому лишь за полночь его гондола причалила к мосткам у палаццо Веньеров на Большом канале.
      Бросив плащ и шпагу на руки расторопному слуге, Марко проследовал в свои покои. В большом каминном зале хозяина уже ждал изысканный ужин. Вот только за длинным столом с массивными стульями не было ни души. А ведь когда-то и он был уверен, что проведет вторую половину жизни среди суеты своего многочисленного семейства. Но теперь лишь тишина и одиночество встречали его дома. В очаге, который растопили предупредительные слуги, несмотря на душную летнюю ночь, весело пылал огонь. Сырость от близости воды, казалось, проникала даже сквозь толстые стены и узорчатые мраморные полы палаццо. Марко, бросив взгляд на накрытый стол, подошел к очагу ближе и заглянул в жаркое пламя. Оно отозвалось треском, с наслаждением поедая сухие поленья.
      Одиночество... Вот оно, наказание за отвергнутую, безжалостно смятую когда-то любовь прекрасной Вероники! Никакие щедрые подарки и плотские утехи не смогли возместить то, что он сделал с ее судьбой, пойдя на поводу у своего властного непреклонного отца. Но мог ли он поступить иначе? Лишиться в расцвете юности прав на наследство и поступить так, как велело собственное сердце… Святые угодники, да, он мог! Но малодушно отступился. И что же теперь? Его законная жена ушла из жизни, так и не подарив ему наследников за почти двадцать лет брака. Возлюбленная Вероника, претерпев немало душевных испытаний и потерь, окончательно удалилась от мирской суеты. Не смея нарушить ее добровольного уединения, он через верных людей получал скупые сведения о ее жизни в обители. Смирившись, Марко уже не видел для себя другой участи, чем вечное служение Светлейшей.
      Тяжелые думы отразились на его красивом лице, которое не раз служило объектом внимания самых прославленных художников Венецианской республики. Безрассудство молодости сменилось рассудительностью зрелости, которой вскоре суждено было преобразиться в мудрость старости. Марко Веньер прекрасно понимал, что пройдут годы, и он, как все венецианцы, захочет обручиться с морем и возложить на свою голову столь желанную многими, шапку дожа.**
      От беспокойных мыслей его оторвал громкий и настойчивый стук молотка в дверь. Он услышал поспешные шаги своего слуги в гулких коридорах палаццо. Наконец, после длительной паузы, ему объявили, что в дом явилась странная гостья, по виду бродяжка-монахиня.
      — Чего же она хочет? — нетерпеливо спросил хозяин палаццо, вперив строгий взгляд в растерявшегося слугу.
      — О, монсеньор, она немая, но у нее записка с Вашим адресом и именем.
      — Это любопытно. Проводи ее сюда.
      — Сию минуту, монсеньор.
      Через несколько мгновений в обеденном зале появилась поздняя посетительница. Ее вид не оставлял сомнений, что она прибыла издалека. Длинные пропыленные одежды монахини нищенствующего ордена диссонировали с великолепным убранством зала. В ее неспешных движениях не было ни страха, ни подобострастия. Ее морщинистое лицо в белом чепце, обрамленное чёрным покрывалом, было открытым и одухотворенным, словно она не раз говорила с Господом. Несколько минут она разглядывала Марко своими пронзительными серыми глазами, будто заглядывая в его душу, и только потом вынула из широкого рукава своей потрёпанной монашеской ризы небольшой конверт и протянула хозяину.
      Печать на нем показалась ему до боли знакомой. Удивленный сенатор поспешно вскрыл письмо и почувствовал, как сразу же тревожно заныло сердце. Этот почерк он узнал бы из тысячи других. Это размашистое M и округлое A! Он с трудом удержался от того, чтобы прижать письмо к своим губам, вдохнув аромат, который не ощущал уже много лет. Его глаза жадно пробегали по ровным строкам послания когда-то самой блистательной куртизанки Венеции Вероники Франко***. И он словно вновь увидел перед собой золото волос, обрамлявших нежное лицо, мягкость и красоту ее черт, загадочный взгляд умных и лукавых глаз прекрасной венецианской Венеры:
      « Если ты держишь это письмо в своих руках, мой Марко, значит я уже покинула этот мир. Для меня наступает время, когда всякая душа должна думать о спасении. Оставив жизнь, которую вела прежде, я молюсь об отпущении своих многочисленных мирских грехов. Я больна и чувствую, как силы с каждым днем покидают мое тело. Непросто осознавать, что смерть уже стоит за твоим порогом, держа наготове свое разящее жало, но таков удел всех людей. Во имя всего того, что связывало нас долгие годы, смею просить тебя исполнить мою последнюю волю.
       В доме некоего мелкого негоцианта Пьетро Канотти живет с младенчества моя дочь. Ее имя Виттория. Она считает себя сиротой, взятой на воспитание, и никогда не должна узнать, кто ее настоящие мать и отец. Я бы смогла открыто признать ее и вырастить, как и своих сыновей, но обстоятельства и воля ее отца были против меня. Многие годы я надеялась, что смогу смириться с этим, и тогда Виттории не коснется тайна ее рождения, но сейчас ей угрожает опасность. Я не могу довериться никому кроме тебя! Защити ее, если сможешь, ведь с моей смертью она останется на этом свете совсем одна. 
Боюсь, что я слишком слаба и не успею ничего предпринять, а эти люди уже нашли мое убежище... Ее нужно как можно быстрее увезти из Венеции и укрыть где-нибудь в отдаленном и тихом месте, подальше от любопытных глаз. Пусть она ведет простую, но честную жизнь и никогда не станет разменной монетой в чьих-то грязных интригах.
      Это письмо должно быть уничтожено по прочтению, не оставляй его как память обо мне, пусть ее хранит лишь твоя душа. Я умираю с мыслью о том, что ты поступишь так, как велит тебе твое благородное и мужественное сердце. Сердце человека, которого я полюбила когда-то и никогда не смогу забыть…»
      В конце письма было несколько строк сонета, когда-то посвященного ему, но он уже не смог вынести этого разрывающего сердце прощания, и они предательски расплылись перед глазами.
       Марко читал письмо, отвернувшись к огню, чтобы странная посланница не могла видеть его лица и тех чувств, что отражались на нем. Женщина, которая владела его сердцем и мыслями много лет подряд, обратилась к нему уже из другого мира. 
Веньер слышал, что у Вероники было шесть детей от разных мужчин, но не все они выжили. Почему же она воспитывала дочь в полном отдалении? Кто ее отец? Какая тайна могла быть связана с ее рождением и теперь угрожала жизни? Покровителями Вероники в разные годы ее бурной жизни были герцоги, сенаторы и принцы, неужели один из них? Нет, здесь что-то иное, более запутанное, зловещее. Кому могло быть дело до незаконнорожденного ребенка куртизанки?
      Увидев смятение Марко и воспользовавшись его минутной растерянностью, немая монашка с неожиданным проворством сделала несколько шагов в его сторону, одним коротким и уверенным жестом вырвав из рук только что прочитанное послание, швырнула его в огонь. Тонкая бумага мгновенно почернела и свернулась, превратившись в пепел.
      Пораженный сенатор застыл месте. Он смотрел непонимающим взглядом на суховатое строгое лицо монахини, тщетно пытаясь извлечь из ее молчания хоть толику ясности.
        Вопросы без ответов заставляли разрываться воспаленный мозг Марко Веньера. Он устало опустился в кресло и, подозвав слугу, распорядился накормить и устроить монахиню на ночлег. Завтра он соберется с мыслями и попробует расспросить посланницу с помощью бумаги и пера о последних днях жизни Вероники. Может быть это прольёт свет на вопросы, что были связаны с рождением ее дочери, и тогда ему будет проще разыскать и спасти девочку от грозящей ей неведомой опасности.
      — Какую тайну ты унесла с собой, Вероника? — прошептал советник, глядя, как издевательски весело пляшет огонь, отбрасывая яркие блики на стены, в которых он еще недавно хотел спрятать свое безнадежное одиночество.
---------------------------------------------------------------------------------
      Остатки ночи он провёл в беспокойном полусне и проснулся засветло. Поданый в постель завтрак обрадовал только его любимых собак. Они с жадностью, одним движением мощных челюстей заглатывали брошенные рукой хозяина куски холодной жареной дичи. В отличие от них, Марко довольствовался свежайшим козьим сыром и ломтем ветчины. Разбавленное вино не взбодрило, но утолило жажду. Омывая руки водой с лёгким запахом розы по окончанию трапезы и тщательно вытирая о поднесённое слугой полотенце, Марко спросил про ночную гостью. 
      — Она давно на ногах, монсеньор, и попросила отвести ее в молельню.
      Марко не удивился ответу. В его семейном палаццо не было, пожалуй, другой такой комнаты, в которой можно было отрешиться от суеты и придаться молитве. Сам же он не переступал её порог несколько лет после смерти жены. Веньер был набожен, как и все жители Светлейшей, но назвать его истово верующим было нельзя.
      Надев на белоснежную рубашку строгий тёмный колет и приняв от слуги перевязь, он вышел из своей спальни, направляясь в сторону женской половины дома.
      На звук отодвигаемой рукой Марко портьеры монахиня не обернулась и не прервала своего молчаливого диалога с Всевышним. Ее чёрная ряса, подпоясанная белой верёвкой, и такое же чёрное покрывало были созвучны этому аскетичному помещению. Здесь перед  алтарём провела часы и годы его покойная жена. Увы, выносить и родить здоровое дитя ей так и не удалось, горячие мольбы не были услышаны.
      Почувствовав его присутствие за спиной, монахиня обернулась и скупым жестом пригласила встать рядом. Марко повиновался и во время совместной безмолвной молитвы, почувствовал нечто, что наполнило его душу  уверенностью: в его жизни грядут перемены и он должен быть к ним готов.
      Все так же, в молчании, они вышли из комнаты, и хозяин привёл Христову невесту в библиотеку: там было все необходимое для непростого разговора. 
      — Я буду писать вопросы, Вы сможете ответить мне тем же способом? — спросил он, пытаясь понять, слышит ли его собеседница, и приготовив для ответа перо.
       Монахиня пристально посмотрела на него, а потом, указав на свой сжатый рот, уверенной рукой вывела на бумаге "Cipro". 
      Веньер не удержался от удивленного возгласа и задал следующий вопрос: "Вы жили там, когда турки захватили остров?"
       Монахиня кивнула после минутной заминки и, будто сомневаясь в правильности принятого решения, написала своим ровным почерком "Асторре Бальони".
       Адмирал Венецианской республики в порыве благоговения  поцеловал морщинистую руку вдовы легендарного героя и одного из руководителей обороны Фамагусты, зверски убитого турками при захвате этой венецианской крепости . Выживших и не проданных в рабство из числа  гарнизона практически не осталось. Тем удивительней было присутствие в его доме этой искалеченной, но не сломленной жизнью пожилой венецианки. Потеря республикой Кипра до сих пор была незаживающей раной в ее славной истории, и Марко, участвовавший двадцать лет назад в великой морской битве при Лепанто, как и многие венецианцы горел жаждой поквитаться с врагом за всех погибших и искалеченных защитников крепости.
      Добравшись кружным путём до Венеции, вдова Бальони не смогла обрести душевного покоя, пока не приняла постриг и не осталась жить при монастыре нищенствующего ордена клариссок. Там же она и познакомилась с Вероникой, стала ее духовной наставницей и единственным другом, несмотря на ощутимую разницу в возрасте.
      Так с помощью пера и бумаги в этот утренний час они вели диалог о последних днях жизни Вероники в обители, что стояла в глубине материковой части республики на полпути к Вероне. Все вопросы были заданы, все ответы были получены, остальное — дело удачи и ума самого Марко. 
      Советника дожа ждали теперь неотложные дела и новые заботы, а монахиню —
неблизкий обратный путь. Снабдив ее провизией в дорогу от Местре до обители и предоставив свою самую надежную и быстроходную лодку с гребцами для плавания по лагуне, адмирал Веньер тепло попрощался с ней на мостках палаццо. Взгляд умных всепонимающих глаз пожилой монахини, сидевшей на корме, ещё долго виделся ему в утренней дымке просыпающегося города.

Невеста

   — Ваноцца, ты не можешь быстрее застегнуть это платье? — капризный голос сеньоры Мартины вырвал тучную служанку из ступора, в который она время от времени впадала. Ее не выгнали на улицу лишь потому, что работать за такое мизерное жалование вряд ли бы нашлось много желающих.
      Состояние дел многочисленного семейства Пьетро Канотти было плачевным. Мать и двое взрослых дочерей уже не один раз перелицовывали свои старые наряды, все меньше уважаемых торговых людей появлялись в конторе на набережной Дзаттере, а на голове Пьетро обнаруживалось все больше седых волос. От когда-то немалой торговой флотилии семейства осталась лишь одна небольшая одномачтовая галера. Сейчас она была на полпути с Крита и везла товар, продав который они надеялись поправить своё затруднительное положение.
      Перебравшись на остров Джудекка* с материковой части республики сразу же после изгнания с него евреев, дед Пьетро Канотти развернул здесь бурную деятельность. Торговля под его умелым руководством процветала многие годы, но им на смену пришёл печальный конец. Торговые связи с Родосом и Кипром были безнадёжно утеряны в ходе войны Священной лиги с турками, корабли нещадно грабились в неспокойных теперь водах Средиземного моря.
      Смерть отца во время Великой чумы окончательно подкосила семейное дело. Пьетро никогда не отличался деловой хваткой и умом, его спекуляции с лионским шёлком тоже нельзя было назвать удачными, и теперь все надежды он связывал со своим сыном Джованни. Его первая поездка по торговым делам отца и то, как удачно он приобретёт товар, а самое главное — благополучно вернётся назад, делало это ожидание для семьи судьбоносным.
      — Не стану лгать, дражайшая супруга, устройство судьбы наших детей дается мне с большим трудом. Без приличного приданного нам их удачно не пристроить. Да и Джованни найдёт себе богатую невесту, боюсь, нескоро. Приходиться пока расшаркиваться перед всем этим спесивым сбродом, который задирает нос, а род ведет от портовых крыс. Но как только мы поправим дела… Они ещё узнают, кто такой Пьетро Канотти!
      — Не будь сварлив как старик, Пьетро. Неужели судьба дочерей тебя совсем не заботит?
      — Все это пустое, Мартина. Не тешь себя надеждами. Сыновья торговца Гатти —
слишком жирный кусок для нас, хоть их происхождение не идет ни в какое сравнение с нашим. Остальные же мужчины на острове — либо монахи, либо вечные холостяки. Так что нашим голубкам придется снизойти до более скромных партий. Или поискать им сговорчивых женихов через пролив?
      Мартина сердито фыркнула и закатила глаза.
      — Надоело слушать одно и то же! Дай тебе волю, ты бы и в монастырь их спровадил без промедления или вовсе отдал в обучение к куртизанкам.
      Черноокие Бьянка и Нелла сдавленно захихикали в уголке, но резкое материнское «Цыц!» прекратило их неуместное веселье.
      — Ничего. Скоро одной обузой в этом доме станет меньше, — пробурчала себе под нос суровая хозяйка дома, встретив бессильный вздох мужа.
Наконец, застегнув на шее единственное золотое ожерелье с россыпью некрупного жемчуга и расправив буфы на рукавах, она стала придирчиво разглядывать вышивание своих девочек, сидевших у окна. И только сейчас, пробежавшись глазами по комнате, не обнаружила в ней своей воспитанницы.
      — Виттория!!! — раздался зычный голос матери семейства, утонувший в глубине дома. — Виттория!!! — позвала она еще громче, теряя терпение.
      Ответ не последовало. Наконец, глуховатая Ваноцца получила задание поискать бедовое дитя, которое нередко доставляло больше хлопот, чем пользы.
      — Вот уж задам я тебе трепку, маленькая негодница! Где только тебя черти носят! — кричала Мартина, потеряв терпение, осеняя себя при этих богохульных словах крестным знамением.
      Вскоре наверху послышался звук захлопываемой с треском двери и громкие причитания. Ваноцца, тяжело дыша, спускалась вниз по лестнице, за ней следом, проворно сбегая по скрипучим ступенькам, следовала воспитанница Канотти, вздумавшая проведать голубей на крыше. Она была невысокой и худенькой, а ее платье выглядело гораздо более потертым, чем у ее сводных сестер. Даже непредвзятым взглядом можно было легко оценить ее положение в этом доме.
      — Пресвятая Дева! Что за наказание! Я же запретила тебе влезать туда. Посмотрите на нее, сущий Люцифер в юбке! Вся в паутине и перьях! Мои бедные нервы, я не вынесу таких мучений. Ваноцца! Пусть посидит взаперти, вот ключи от кладовой! А там, должно быть, здоровенные крысы! — угрожающе изрекла возмущенная сеньора Канотти, не забыв в очередной раз осенить себя крестом.
       Ее раздражительность подкреплялась еще и тем фактом, что на содержание девушки вот уже пару месяцев не поступало ни гроша. А при их нынешнем плачевном положении это было весьма неприятно. Сеньора Канотти уже давно отправила бы ее помогать на кухне, чтобы она хоть как-то оправдывала затраты, но Пьетро не хотел про этого слышать, надеясь на возобновление щедрого содержания. Был и ещё один повод для ее беспокойства: повзрослевший сын стал все чаще заглядываться на хорошенькую сиротку. Мартина, как женщина практического ума, не могла такого допустить, лелея надежду выгодно женить обожаемого Джованни.
      Миловидное личико с пронзительными карими глазами, имевшими редкий золотисто-зеленый оттенок, мгновенно преобразилось. От былого озорства на нем не осталось и следа, лишь дикий леденящий ужас. Виттория бросилась к ногам сеньоры Мартины и, прижав ее руку к своей щеке, прошептала:
      — Прошу, матушка, Всеми святыми! Только не в кладовую! Я больше не стану забираться на голубятню! Обещаю Вам, матушка!
      — Ты должна научиться вести себя, как подобает твоему будущему положению, — немного поостыв, изрекла Мартина.
      — Моему будущему?
      — Ты не ослышалась, сегодня мы ожидаем очень важного гостя. Речь идет о твоем предстоящем замужестве.
      Глаза Виттории стали похожи на два темных лесных озера, наполненных невысказанной тревогой и смятением.
      — Но у меня нет жениха… — растерянно произнесла она, не понимая до конца, о чем идет речь.
      — Теперь будет, и сегодня ты с ним познакомишься, — отрезала сеньора Мартина, поправляя перед зеркалом свою прическу, кое-как собранную неуклюжими пальцами Ваноццы.
      Девушка нервно вцепилась в подол своего поношенного платья. Слова где-то потерялись, да и возразить было нечего. Оставалось только послушно ожидать судьбоносной встречи и молиться, чтобы жених оказался не так безобразен, как у старшей замужней дочери Канотти.
      Все то, что происходило в этом доме почти год назад, предстало в ее памяти словно было вчера. Помолвка Беттины со старым, расплывшимся как винная бочка судьей была ужасным зрелищем. Девушка выглядела несчастной и вымученно смотрела заплаканными глазами на будущего супруга. Это воспоминание заставило плечи Виттории содрогаться в противной нервной дрожи.
      — Могу ли я справиться у Вас матушка, сколько ему лет?
      Мартина возмущенно хмыкнула.
      — Да ты слишком разборчива для сироты и бесприданницы! Это совсем не должно тебя заботить. Мы с Пьетро лучше родных родителей печемся о твоем благополучии и об устройстве твоей несчастной судьбы, так что перестань задавать глупые вопросы и пойди хорошенько умойся. Нелла одолжит тебе свое платье.
      — Мама! — вскрик негодования младшей дочери был тут же подавлен властным взглядом Мартины.
      — Ваноцца! Помоги же ей, сеньор Фьятти будет с минуты на минуту.
      Виттория словно в полусне позволила увести себя наверх в комнату. Там она под бдительным оком служанки умылась и расчесала густую и длинную копну волос оттенка темной меди, повязав их простой алой лентой, и осторожно надела уже не новое, но вполне приличное платье лавандового цвета, принадлежавшее Нелле. Она боялась лишний раз прикасаться к гладкой дорогой материи, доверив Ваноцце боковую шнуровку и многочисленные завязки.
      — Одна кожа да кости, — сетовала служанка, подкалывая платье булавками.
      Отрешенный взгляд Виттории остановился на окне, за которым ворковали, прогуливаясь по карнизу белоснежные голуби. Их крылья напомнили ей фреску в древнем соборе Святой Евфимии**, искусно изображавшую архангела Михаила и небесное воинство. Это был любимый образ Виттории: суровый лик защитника горних высей с пронзительными глазами, высокая мощная фигура в багряном плаще и огромные белоснежные крылья за спиной. Все в нем завораживало и заставляло трепетать.
Не его ли встретила она, выходя из приходской церкви прошлым воскресеньем? Не сам ли архангел, величественный и прекрасный, появился на их убогой серой улице в тот утренний час?
      Виттория вновь вызвала в памяти образ незнакомца, как делала довольно часто с того памятного дня: высокая широкоплечая фигура, почти скрытая великолепным алым плащом, благородное лицо с изысканным профилем, темные вьющиеся волосы, рука с красивыми длинными пальцами, уверенно покоящаяся на эфесе шпаги. Огромный мавр в пестрой одежде с кожей цвета лакрицы возвышался за его плечом. Они стояли неподалёку и о чем-то разговаривали с церковным причетчиком. Шедшая после утренней службы в толпе прихожан Виттория успела хорошо разглядеть «архангела», как окрестила она повстречавшегося ей господина, хоть и бросила в его сторону лишь один мимолётный взгляд. Домой она вернулась будто зачарованная, с пылающими щеками и бьющимся сердцем. А еще ей до смерти хотелось заглянуть в его глаза. Интересно, какого они цвета? 
Воспоминание о чудесной встрече заставило ее на время забыть о своих тревогах, но реальность вновь безжалостно заявила о себе.
      — Виттория где ты, голубка? — послышался голос сеньоры Канотти, окрашенный самой елейной нотой, на какую была способна эта суровая женщина.
      Девушка нервно сглотнула и поплелась вслед за Ваноццей вниз, чувствуя как с каждым шагом ее решимость и самообладание растворяются, теряясь в бешенном ритме сердца.
      Небольшая гостиная, когда-то гордость хозяев, сейчас с потертой дорогой мебелью и облупленной кое-где штукатуркой на отсыревших стенах выглядела особенно удручающе. Пьетро сидел на стуле, предоставив гостю единственный диван с пожелтевшей от времени шёлковой обивкой. Виттория вошла в комнату не поднимая глаз, стараясь оттянуть момент знакомства со своим будущим женихом, и вот, наконец, ей пришлось это сделать.
      Нет, этот лысоватый господин с маленькими блестящими глазами под широким низким лбом не был воплощением уродства и не был глубоким стариком, как муж Беттины, но все в нем казалось отталкивающим. Он встал, чтобы разглядеть ее поближе, и приблизился к ней. Взгляд его наполнился неведомым блеском и каким-то темным восторгом, губы расплылись в довольной улыбке, обнажив крупные желтые зубы. Виттории подумалось, что он напоминает крысу, одну из тех, что отлавливал кухаркин кот, бесцеремонно расправляясь со своей добычей прямо на глазах слуг и детей.
      — Моя будущая женушка просто прелестна! Я буду хорошо заботиться о тебе, душенька, — обращаясь к ней, сказал он и, протянув руку, потрепал ее за подбородок, словно бессловесную собачонку.
      Виттория оцепенела. В ее голове не было никаких мыслей кроме одной — убежать, скрыться из этой комнаты навсегда, не видеть этого чужого человека с холодными липкими пальцами.
      Следующие несколько минут, пока Мартина рассыпалась комплиментами в адрес приемной дочери, стараясь подчеркнуть, какое правильное решение принимает такой солидный сеньор, Виттория провела сидя на сундуке в углу, стараясь не встречаться с буравящим ее взглядом бывшего судебного секретаря, а ныне вполне успешного стряпчего Паприцио Фьятти.
      — Что же, Пьетро, сказал он почти панибратски, — думаю на следующей неделе я навещу вас, чтобы обсудить детали нашей свадьбы. Не стоит оттягивать счастливый момент. Посту конец, а делу венец! — прибавил он напоследок, все еще не сводя глаз со своей юной невесты.
----------------------------------------------------------------------
      Все происходящее казалось невероятно страшным сном, и когда ей, наконец, позволили удалиться, Виттория долго и горько рыдала в подушку на своей узенькой кровати.
Всегда угрюмая и с виду туповатая Ваноцца, ставшая невольной свидетельницей брачной сделки, еле слышно всхлипнула в каморке под лестницей, утерев краем засаленного передника скупые, но искренние слезы.

Архангел

Открывшая дверь Ваноцца робко отступила назад, увидев высокого незнакомца в
роскошном платье. Не каждый день в доме ее хозяев появлялись такие посетители. Но в еще большее замешательство поверг набожную служанку огромный мавр, маячивший за плечом своего господина, и она невольно осенила себя крестным знамением.
      Гость учтиво раскланялся с Мартиной и Пьетро, которые прекрасно поняли, что их визитер, скрывая свое лицо, желает сохранить своё инкогнито и наверняка принадлежит к числу венецианских патрициев. Только знать позволяла себе надевать маску в повседневной жизни.
      Пьетро, казалось, был готов к визиту этого незнакомца, носившего свой тёмный бархатный плащ с такой изысканной грацией, которой могли позавидовать короли. Мартина поспешила ретироваться, чтобы не лезть в мужские разговоры, но выбрала себе неприметный уголок прямо за дверью, дабы ни одно слово из беседы мужа с этим загадочным посетителем не укрылось от ее любопытных ушей.
      Всего два дня тому назад в их дом явился человек, который все эти годы исправно передавал семейству негоцианта деньги на содержание Виттории, и сердце сеньоры Канотти в этот момент подпрыгнуло одновременно и от радости, и от досады. Может быть, они с Пьетро поторопились выдавать девчонку замуж?
      Но визитер вместо вожделенного кошелька принес иные вести, окончательно сбившие Мартину с толку. Он явился, чтобы озвучить последнюю волю матери Виттории, завещавшей передать ее дочь под опеку некоего доверенного лица. Новый опекун, по словам поверенного, готов был выложить кругленькую сумму в качестве «вознаграждения» за многолетнюю заботу о несчастной сироте и планирует тотчас же забрать девушку из их дома. А упрямец Пьетро вместо того, чтобы согласиться, заявил, что она уже обручена, и к тому же он должен знать, кто будет заботиться о девушке, настаивая на личной встрече с будущим опекуном.
      При мысли, что муж из-за своего трепетного отношения к судьбе воспитанницы может отказаться от такого выгодного предложения, Мартине становилось дурно. Последующие дни она провела в бесконечных ссорах с мужем, пребывая в крайне неприятном для всех домочадцев расположении духа. И вот теперь на карту было поставлено их безбедное завтра. Если Пьетро заупрямится и пойдет на поводу у своей чести, им придётся исполнить уговор и выдать Виттторию за этого весьма сомнительного стряпчего Фьятти. Они получат в качестве свадебного подарка сущие гроши и потеряют надежду на хоть какую-то более или менее достойную жизнь, в ожидании возвращения сына и их единственного корабля с Крита.
      Сеньора Канотти вся превратилась в слух, приникнув к дверному косяку, замерев как горгулья на крыше их маленькой приходской церкви.
      — Так вы говорите, монсеньор, что знали ее мать? — осторожно спросил Пьетро, стараясь не вызвать гнев высокопоставленного гостя. В том, что перед ним знатный и богатый патриций, он не сомневался. Речь и властная манера держаться говорили красноречивее любого роскошного платья.
      — Я не привык повторять дважды, сеньор Канотти. Но если вы так печетесь о судьбе вашей воспитанницы и не верите бумагам…
       На столешницу шлепнулся с приглушенным звоном еще один увесистый кошелек. Первый уже успел исчезнуть со стола чуть раньше и был принят хозяином с чувством полного удовлетворения. Его забота о девочке была щедро вознаграждена!
      Пьетро даже закашлялся от волнения, понимая, что сейчас перед его носом верное средство избавления от долгов и будущее повзрослевших дочерей. Но на душе было тревожно. Виттория хоть и не была им родной дочерью, однако с младенчества росла у него на глазах, и отдавать ее этому незнакомому, хоть и богатому как Крез сеньору было сродни преступной сделке. Ему нужно убедиться в том, что девушка не станет игрушкой для удовлетворения чьей-то похоти, а получит достойное будущее. Брак с этим скользким типом — Паприцио Фьятти — по крайней мере обеспечивал ей статус замужней женщины и соответствующее положение в обществе.
      — О, монсеньор. Вы так щедры… — начал Пьетро все тем же осторожным почтительным голосом. —Но как же мне узнать, что у вас благие намерения насчет моей воспитанницы?
      — На что вы намекаете? — в голосе визитера послышались гневные ноты.
      — Видите ли, немало мужчин хотели бы заполучить в свое полное распоряжение хорошенькую девушку, к тому же сироту.
      — Вы хотите сказать, что я человек без чести? Клянусь Богом, еще слово и вы пожалеете об этом! — красивые длинные пальцы сжали эфес шпаги.
      Лицо Пьетро Канотти позеленело. В это мгновение он готов был отставить все свои сомнения и запоздалые опасения, согласившись на щедрое вознаграждение.
      Однако окончательно договориться они так и не успели, за дверью послышались оживленные голоса. Вне всякого сомнения, на пороге дома появился будущий муж Виттории, и ему явно не терпелось встретиться с Пьетро, чтобы обсудить предстоящую свадьбу. Второй голос принадлежал Мартине, которая настойчиво уговаривала его отложить визит до завтра. Но Фьятти, узнав от недалекой Ваноццы о визите незнакомца и будто почуяв угрозу потерять свою желанную добычу, все же настаивал на немедленной встрече с хозяином дома и настырно шел к двери гостиной.
      Пьетро и его гость одновременно повернулись на душераздирающий скрип двери, а Паприцио уверенной походкой вошел в комнату, сняв шляпу и отвесив присутствующим учтивый поклон. Он сразу же заметил на столе увесистый кошелек из дорогой кожи и только потом уставился на собеседника Пьетро Канотти. Его лицо было скрыто темной бархатной маской, но внушительная фигура и богато расшитый камзол не оставили сомнения, что это довольно знатный человек.
      — Рады видеть Вас, сеньор Фьятти! Не думал, что так скоро… — растерянно изрек Пьетро, чье замешательство не укрылось от стряпчего. Его явно здесь не ждали.
— ------
      Виттория еще долго не могла свыкнуться с мыслью о том, что сразу по окончанию поста ей придется облачиться в подвенечное платье и встать у алтаря рядом с почти не знакомым ей человеком. Она будет связана с ним перед Богом навеки, должна будет покорно следовать всем его желаниям, позволять ему прикасаться к себе, производить на свет его детей…
      При мысли о таком будущем к горлу подкатывала нервная тошнота, и Виттория вновь обращалась к Святой Деве в горячих молитвах, прося сил и смирения. Последнее было явно не из числа ее добродетелей, и вскоре отчаяние сменилось решимостью предпринять побег.
      Когда эта мысль посетила ее, Виттория начала лихорадочно перебирать все возможные варианты, но пока ни один из них не давал гарантии, что ее удастся незамеченной ускользнуть от цепких глаз хозяйки дома и Ваноццы. Беда в том, что ей совершенно некуда было идти. Приют для девушек-сирот при монастыре дал бы ей временный кров, но и оттуда опекуны вправе ее забрать. На относительно маленькой Джудекке невозможно затеряться, а переплыть канал и раствориться в лабиринте тёмных Венецианских переулков ей не удастся. Без денег нанять лодку было невозможно.
       От этой беспомощности становилось еще горше, и девушка в редкие минуты одиночества находила слабое утешение лишь за чтением единственной в доме книги. Это роскошное издание поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим» когда-то досталось Пьетро в качестве уплаты за поставленный товар. Мартина была против того, чтобы у ее дочерей развилась чрезмерная любовь к чтению и наукам, это вряд ли пригодится для уважающей себя замужней дамы. Лишь куртизанкам, считала она, пристало заниматься таким непотребством. Но грамоте и письму девочки кое-как выучились вместе со своим старшим братом. Виттория же не пропускала ни одного занятия, что проводил для хозяйского сына специально приглашённый учитель. То, что с таким трудом усваивал Джованни, легко давалось маленькой пигалице. Не видя в своей жене и детях тяги к знаниям, Пьетро в порыве неоправданной щедрости отдал книгу на сохранение смышленой и любознательной Виттории. Она на протяжении нескольких лет была для девушки целым миром, с волшебными лесами и прекрасными замками, обворожительными колдуньями и отважными рыцарями, совершающими подвиги во имя любви. Вот и сейчас, сидя в своей маленькой комнате с единственным узким окошком, она погрузилась в чарующее стихотворное повествование. Может быть, оно подскажет ей верный план, думала она, путешествуя по страницам поэмы вместе с ее героями.
      В доме послышался какой-то шум и голоса, а через минуту младшая из сестер Канотти — смешливая и полнотелая Нелла — вихрем ворвалась в комнату. Ее щеки раскраснелись, а глаза были такими большими, словно она только что увидела самого Римского Папу.
      — Тебе совсем не хочется узнать, что твой жених делает у нас в доме? — лукаво прищурившись поинтересовалась Нелла.
      — Разве он здесь? — Виттория нервно сглотнула и облизала моментально пересохшие губы. Сердце бешено забилось от тревоги.
      — Да. И между прочим сейчас они спорят с отцом прям при важном госте. Ох, этот сеньор такой, такой! Он высокий, у него роскошный бархатный плащ, но лица я не разглядела, видела только со спины, а еще…
      — Они спорят? О чем, Нелла? — Виттория остановила поток восхищенного лепета сестры.
      — О тебе, разумеется! Я не поняла всего, что они там наговорили друг другу, но похоже тот богатый господин желает стать твоим новым опекуном, а Фьятти не хочет уступать. И кто же, интересно, возьмет свое? — с ехидным смешком произнесла Нелла.
      Виттория почувствовала, как ее начинает пробивать дрожь. Она не стала больше ни о чем спрашивать и, отложив книгу, выбежала из комнаты.
      Бурная дискуссия, происходившая в гостиной, была теперь хорошо слышна всем обитателям дома. Громкие голоса Мартины, Пьетро и еще двух мужчин не смолкали. Виттория осторожно заняла место около полуоткрытой двери, которую в замешательстве от неожиданного визита стряпчего забыла захлопнуть мать семейства.
      — Я настаиваю, сеньор Канотти, на выполнении наших договоренностей! Девушка была обещана мне, и мы ударили по рукам, не так ли?
      — Ох, сеньор Фьятти, теперь это не в моей власти! Ещё раз повторяю, судьбу Виттории решает вот этот господин, теперь он ее опекун.
      — На каких же основаниях? Не тех ли, что я вижу вон в том увесистом кошельке этого сеньора?
      — Кажется, вам уже все объяснили. Советую не усугублять ситуацию своим поведением! — раздался низкий и немного хриплый голос незнакомца, голос которым привыкли повелевать.
      Он приблизился к Паприцио будто насквозь прожигая его своим властным взглядом. Бывший младший секретарь суда по делам инквизиции вдруг замер, вглядываясь в прорези бархатной маски, закрывавшей верхнюю половину лица его неожиданного соперника. Сомнений быть не могло. Только раз в жизни ему привелось видеть такой редкий золотисто–зеленый, удивительной яркости и чистоты оттенок, а голос развеял последние сомнения. Паприцио Фьятти узнал сенатора венецианской республики. О, ему не забыть того памятного скандального суда над куртизанкой Вероникой Франко! Не иначе сам дьявол помог ей тогда избежать заслуженного наказания. И пособником его несомненно был Марко Веньер, произнесший блистательную речь в защиту отъявленной преступницы и склонивший венецианскую знать и высокий суд на сторону подсудимой.
      Фьятти прекрасно понимал, что сегодня он не сможет противостоять власти, силе и богатству Веньера. Он пока не понимает, зачем одному из самых влиятельных мужей Светлейшей понадобилась какая-то сирота без роду без племени. Да, смазливая и молоденькая, но смешно полагать, что причина кроется именно в этом. Но он обязательно узнает. Он будет терпеливо ждать того часа, когда сможет поквитаться с гордым советником дожа. Он затаится, он будет слушать и спрашивать, подкупать и выпытывать, но он никогда не забудет нанесенной ему сегодня обиды.
      Паприцио резко развернулся, желваки играли на его некрасивом раскрасневшемся от гнева лице, и как ошпаренный выскочил из комнаты.
      Виттория сжалась от страха в своем тёмном уголке. То, что она сейчас услышала, было отвратительно. Это был торг, и ее попросту продавали, словно скотину в ярмарочный день. А тот незнакомец, что сейчас разговаривает с хозяином дома, лишь более состоятельный покупатель, нагло перехвативший товар у другого, менее удачливого.
      Ей вдруг стало нечем дышать, слезы отчаяния затопили глаза. Она больше не станет терпеливо сносить это унижение, она сама все решит.
      Девушка быстро подобрала свои юбки и, не обращая внимания на окружающих, побежала вверх по лестнице, легко и привычно преодолев хлипкие ступеньки, ведущие на нежилую мансарду с голубятней. Здесь она так часто любила сидеть, встречая рассвет, или наблюдать как солнце сливается с водами Лагуны на закате. Что же, пусть ее жизнь закончится слишком быстро, так толком и начавшись, но она никогда не станет чьей-то покупкой.
      Уязвленная гордость и гнев придали ей сил, и она решительно вылезла через небольшое оконце наружу и ступила на карниз. Платье зацепилось за старые гвозди створок и она решительно дернула материю. Возгласы и топот спешивших вслед за нею наверх домочадцев неумолимо приближались… Она сделала ещё пару шагов вдоль стены… Скоро все будет кончено, скоро она будет свободна, как эти прекрасные птицы, что сновали по крыше с беззаботным воркованием.
       В последнюю минуту она трусливо опустила глаза вниз и только теперь поняла как высоко находится. Стоит сделать лишь один шаг и… Голова сразу же закружилась, а животный страх сковал ее тело. Нет, это святотатство, сам дьявол толкает ее на величайший грех! Она посмотрела назад и сделала попытку вернуться к окошку мансарды, но ноги вдруг перестали слушаться. Виттория с ужасом поняла, что уже не в силах сама выбраться с гибельного края. Где-то за пеленой скованных страшным мороком мыслей ей слышались причитания Мартины, Пьетро и сестер, по спине катился холодный пот, а пальцы из последних сил впивались в каменную кладку.
      — Виттория, поверни голову! Осторожно, вот так! Посмотри на меня, — раздался совсем рядом чей-то спокойный уверенный голос. Она машинально посмотрела вправо, увидев как на карниз ловко ступил высокий мужчина, лицо которого скрывала маска. Он протянул ей руку, продолжая говорить.
      — Никто не причинит тебе зла! Поверь! А сейчас тебе нужно лишь протянуть мне руку…
      Она еще была будто в забытьи, но голос этого человека, бесстрашно стоявшего теперь вместе с ней на узком карнизе, не давал возможности усомниться в правдивости сказанных им слов. Виттория сделала полшага в сторону своего спасителя и протянула ему свою дрожащую маленькую ладонь.Он легко и ловко, одним движением кисти подтянул ее, прижав к себе на весу, и, каким-то чудом удерживая равновесие, сделал несколько шагов к окну. Башмачок с ее ноги соскользнул вниз и глухо ударился о мостовую. Она на секунду представила себя лежащей там, безжизненной, искалеченной куклой. Это запоздалое видение окончательно лишило ее сил, и она обмякла. Широкоплечий незнакомец, с трудом протиснувшись в окно, осторожно передал ее на руки своему слуге — огромному белозубому мавру, перевёл дух сам и пружинисто спрыгнул внутрь, поднимая в воздух пыль и перья. Потом укрыл ее порванное в нескольким местах платье и ноги в одном оставшемся башмачке своим плащом. И не обращая внимания на суматоху, царившую вокруг, они втроём начали спускаться по хлипкой лестнице.
       Ее неожиданный спаситель был совсем рядом, и хотя она не могла увидеть его лица, ей показалось, что зеленые глаза тепло и немного печально улыбнулись ей из-под темной бархатной маски.

Гостья

Когда огромный мавр поставил, наконец, Витторию на пирс около поджидавшей их лодки, она поняла, что назад пути нет: ее собираются увезти с Джудекки. 
      Ваноцца, отыскавшая на мостовой упавший башмачок и державшаяся от их процессии на приличном расстоянии, бросилась теперь к девушке, пытаясь заслонить ее своим грузным телом. 
      Высокий незнакомец в темной маске удивлённо хмыкнул и повелительным жестом приказал служанке отойти. Ваноцце ничего не оставалось делать, как подчиниться его воле. Виттория вдруг поняла, что и над ней он имеет теперь неограниченную власть, выторговав час назад самым постыдным образом у папаши Канотти.
      На секунду ее опять охватило негодование, и она, пытаясь дрожащими руками обуться, стала лихорадочно обдумывать путь к бегству. Но широкая теплая ладонь на мгновение накрыла ее руку успокаивающим и властным движением, ей ясно давали понять, что дерзкая попытка будет пресечена.
       Уже на борту, провожая ее к скамье, мужчина потянулся к своему лицу и вдруг из-под непроницаемой темной маски показались выразительные зеленые глаза удивительного золотистого оттенка. Он был уже не молод, но принадлежал к тому типу людей, красоту которых время делает только изысканней и ярче. Все его черты казалось были знакомы ей, она видела их в тот ранний час у церкви, но тогда так и не посмела задержать взгляд на лице появившегося из ниоткуда «архангела».
      Виттория едва не вскрикнула от этого неожиданного открытия и словно завороженная покорно опустилась на свое место.
      — Послушай меня, дитя. Не нужно пока ни о чем беспокоиться и ничего выяснять. Даю слово чести, что никто в моем доме ни сегодня, ни впредь не причинит тебе вреда. Там я отвечу на все твои вопросы, — приглушенно сказал он, когда лодка отчалила от берега, и, сделав ей знак к молчанию, вернулся на корму. 
      Она слушала низкий тембр его голоса, стараясь осознать новую реальность. Сердце все еще не покидала тревога, и плечи нервно вздрагивали под плотной тканью плаща, но почему-то с каждой минутой, к каждым уверенным взмахом весла, рассекающего воды канала, ей становилось спокойнее.
      Набережная Дзаттере и одинокая фигура Ванноцы, робко поднявшей руку в запоздалом прощании, остались далеко позади, а вскоре растаял и сам остров, на котором она провела почти всю свою недолгую жизнь.
      Виттория все еще была словно во сне. Пережитое ею за последние часы казалось одним из тех приключений, о которых рассказывали строки полюбившейся поэмы. Эта книга станет единственной вещью в доме бывших опекунов, по которой она будет искренне скучать.
      Венеция из ее грез была теперь совсем близко, надвигалась своими величественными соборами и прекрасными дворцами. В юном неопытном сердце Виттории сейчас не было сожаления или отчаяния. Предвкушение нового, неизвестного вытеснило все другие эмоции. 
      Соленые брызги искрились на солнце, но не долетали до обитой бархатом скамьи под изящным навесом. Ее спутник, отдав короткое распоряжения гребцам, ловко по-моряцки перешагивая банки, занял место подле девушки. Его высокая внушительная фигура привлекла бы ненужное внимание с других лодок, а теперь он был укрыт от солнца и нескромных взглядов тенью навеса. Виттории хотелось рассмотреть украдкой его мужественный профиль, но волнующая близость и девичья скромность взяли верх, а потому она старательно отводила взгляд, пряча его в изумрудной глади воды.
      Когда их лодка с двумя парами мускулистых гребцов спустя четверть часа причалила к мосткам около великолепного палаццо, ее молчаливый спутник помог девушке выбраться, предложив опереться на свою руку.
      — Я думаю, Виттория, тебе понадобится небольшой отдых. А после, за ужином, мы обязательно поговорим, — сказал он, когда расторопный слуга распахнул перед ними массивную дверь и они оказались в просторном холле.
      Она не нашла в себе дерзости возразить ему, хотя ей до смерти хотелось знать, кто же он, этот сеньор, что спас ее сегодня от нежеланного жениха и смертельной опасности на краю коварного карниза. 
      Его красивые тонкие губы задела легкая усталая улыбка, вероятно появлявшаяся не так часто на этом волевом лице. И словно прочитав беспокойные мысли в настороженных глазах девушки, он добавил:
      — В этом доме тебе ничто не угрожает. Можешь быть уверена в этом. Отныне, Виттория, ты находишься под покровительством Марко Веньера, сенатора и адмирала венецианского флота, — он чуть наклонил голову в приветственном жесте. — А теперь позволь Доменике позаботиться о тебе, — сказал он и в сопровождении живописного мавра и слуг решительно зашагал в сторону мужской половины дома.
      Служанка, немолодая женщина с простым приветливым лицом, поспешила проводить девушку в отведенные ей покои. 
      В доме Веньера после смерти жены давно уже не было женской прислуги. А потому несколько дней назад Марко обратился с этой необычной просьбой к единственному человеку, которого знал с самого рождения: ворчливой , но доброй старой кухарке Марии, работавшей на его семью с незапамятных времён. Он был уверен, что она не станет разносить по городу слухи и на несколько дней пришлет свою замужнюю дочь в помощь юной гостье.

Обитель

Сегодня Марко не мог сомкнуть глаз, совсем как в ту ночь, когда на пороге его палаццо появилась немая монахиня. Он лежал на высокой кровати, уставившись взглядом в искусные росписи на потолке. Его мысли были беспокойны, а думы полны тревог - его не переставала мучить тайна Вероники.
      В церквях уже отзвонили позднюю вечерню, и сумерки понемногу забирали палаццо в свои объятья. Комната, окутанная теплым мерцанием свечей, была в этот час свидетельницей его непростых размышлений. 
      Он вдруг одним рывком поднялся с кровати и подошел к небольшому комоду, пальцы уверенно нащупали потертый кожаный переплет молитвенника, который он почти неделю назад привез с собой из монастыря ордена клариссок. Именно туда Марко отправился почти сразу же, как только разыскал в городском архиве сведения об упомянутой в письме Вероники семье Канотти.
      На каждого видного гражданина Светлейшей в обширном архиве, что располагался на нижнем этаже дворца Дожей, было составлено личное дело , в которое скрупулёзно заносились поступающие новые сведения. Марко, как члену Совета десяти и советнику дожа разрешения на его посещение не требовалось, но мысль о том, что в недрах этого рукописного хранилища судеб ждет своего часа его собственное досье, была сенатору неприятна.
      Никто в Республике не мог спать спокойно, каждый был под негласным надзором властей и инквизиции, и судьба даже самых достойных ее сынов могла в одночасье измениться.
       В полуподвале под архивом располагалась самая страшная гнилая тюрьма Венеции «Поцци». Марко как адмиралу республики была хорошо известна трагическая судьба престарелого флотоводца Дзане, так и не дожившего до оправдательного приговора*.
      Свобода и высокие должности, щедро раздаваемые очередным дожем самым достойным гражданам Венеции, были не более чем иллюзией, карнавальной маской, под которой всегда скрывалась железная клетка.
      Разыскав с помощью архивариуса папку с досье на предпоследнего отпрыска рода Канотти, Марко узнал о его нынешнем финансовом состоянии, месте жительства и численности семейства. Ему оставалось только нанести предварительный тайный визит на Джудекку и уточнить все на месте.
       Разговор с причетчиком у церковной ограды лишь укрепил его в мысли, что без весомых аргументов и законных оснований в доме почти разорившегося негоцианта лучше не появляться. Между тем слухи о готовящейся помолвке в доме Канотти уже разнеслись по округе, и дочь Вероники надо было забрать оттуда как можно скорее. 
      Не мешкая он отправился в обитель, последнее земное пристанище ее матери, чтобы попытаться найти ответы, проливающие свет на тайну рождения Виттории.
      Сестра Мария, несколько дней назад доставившая судьбоносное послание в дом Веньера на Большом канале, не удивилась, увидев его у ворот обители всего лишь через пару дней. Она, уже зная о его планах посетить монастырь, догадалась, что за ответы будет искать здесь Марко.
      На территорию монастыря и тем более в келью Вероники, его пропустили только после предъявления настоятельнице письма от самого дожа, но вид у монашек был такой, словно в их обитель наведался сам Сатана. Они пугливо, хотя и с нескрываемым интересом разглядывали внушительную фигуру сенатора Венецианской республики, ведь мужчин в сестринском корпусе обители не было никогда, не считая святого отца, духовника матери-настоятельницы.
      Порог маленького полутемного помещения, с узким окошком выходящим в сад, Веньер переступил с содроганием сердца. Неужели здесь, в этой аскетичный клетушке с одной кроватью и распятием на стене, закончила свои дни блистательнейшая венецианская Венера, перед талантом и красотой которой склонялись сильные мира сего. Почему она выбрала этот путь, и от кого скрывалась? 
      Он попросил оставить его одного, дабы помолиться о спасении души недавней обитательницы этой кельи. Как только сопровождавшая его монашка скрылась за дверью , Марко наскоро осенил себя крестным знамением и начал исследовать нехитрую обстановку комнатки. 
      На первый неискушенный взгляд здесь не было ничего примечательного. Но вот, у ножки стола – маленький пустой листок, выпавший из какой-то книги, которую очевидно трясли. Соломенный тюфяк на кровати выглядывает из под грубого шерстяного покрывала - кто-то в спешке не успел сдвинуть его обратно. Небольшой сундук для вещей, стоящий на полу, почему-то еле прикрыт, но засов не заперт. На крашенных половицах видны свежие царапины – под ними, скорее всего, искали тайник.
       Осмотрев внимательно переплёт окна, он увидел едва заметный кровавый отпечаток пальца, старая рама держалась на «честном слове» и ржавых петлях. Кто-то очень ловкий и гибкий смог сюда протиснуться, взрослый мужчина комплекции Марко этого бы сделать не смог.
      О том, что в день похорон Вероники в келье кто-то побывал, написала ему ещё при встрече в Венеции мать Мария. Веньер попросил ее уговорить настоятельницу не прибирать комнату до его приезда, подкрепив свою необычную просьбу увесистым кошельком в качестве пожертвования нищенствующему ордену.
      Опытный взгляд сенатора, отметил эти едва заметные признаки недавнего обыска. Тот, кто приходил сюда явно искал в вещах бывшей куртизанки что-то очень важное. Ведь его не остановила даже опасность быть застигнутым обитательницами монастыря на месте преступления. Или грабитель был связан с кем-то в самом монастыре и имел не только сведения, но и доступ на территорию? Неужели здесь могло быть какое-то послание, намеренно оставленное Вероникой? Вопросов пока было больше чем ответов...
      Марко лихорадочно перебирал все возможные варианты. Вещи в кованном сундуке и кровать были тщательно перерыты, бумаг на маленькой высокой конторке не было никаких, хотя на ней стояла чернильница с пером. Видимо то, что было здесь важного и ценного уже найдено неизвестным «гостем» и Марко опоздал.
      Но нужно было вовсе не знать умную и искушенную Веронику, чтобы не обратить внимание на скромный молитвенник, лежавший на тощей подушке из конского волоса. В голове сенатора вспыхнула внезапная догадка. Возможно из предосторожности она не стала бы хранить что-то ценное в тайнике. Лучшее место - на самом виду!
      Взяв в руки молитвенник, он начал перелистывать одну за другой его пожелтевшие от времени страницы. Ничего, совершенно пусто. Ни записки, ни скупого послания на полях…Но вот его взгляд скользнул по закладке, вшитой в переплет и свисающей узорчатой шелковой лентой. Ничем не примечательная ... и вдруг среди причудливо переплетающегося красно-желтого орнамента он совершенно ясно различил какие-то блеклые цифры. Поднеся книгу ближе к свету, проникающему сквозь единственное окошко, Марко Веньер увидел, написанную без пропусков, почти сливавшуюся с узором дату – 120774.
       Неприметная книжечка в скромном переплете хранила ключ к тайне, которая угрожала жизни самой Вероники и ее дочери , ведь найденная в молитвеннике дата, должна сказать ему о многом...
      Библиотека монастыря, куда сестра Мария привела его после посещения убогой кельи Вероники, была единственным местом, где они могли «поговорить» без лишних глаз. Здесь монахиня несла своё многолетнее послушание, в силу немоты и возраста ее не привлекали к тяжелым хозяйственным работам. 
      Марко прежде всего интересовала личность человека, что вел финансовые дела Вероники. Монахиню же беспокоило, что сенатор думает предпринять в отношении доверенной ему сироты. Видя Веронику, угасавшую день ото дня и в бреду взывающей то к Богу, то к какому-то Марко, она однажды отчетливо услышала просьбу достать из под матраса письмо с адресом. В редкие минуты минуты без боли и жара, Вероника поведала ей историю своей дочери, отданной на воспитание чужим людям. Про отца девочки она так и не упомянула.
       Веньер терпеливо ответил на все вопросы монахини, и они перешли к главному. Сестра Мария, увы не могла указать точного адреса душеприказчика Вероники, через которого много лет передавались деньги на содержание девочки. Она видела его мельком за монастырской оградой, куда изредка разрешалось выходить насельницам, ещё не принявшим постриг. Стряпчий нередко навещал живущих на подворье монастыря состоятельных обитательниц, которые замаливали здесь свои грехи, но так и не смогли окончательно расстаться с миром. По его платью, алой шапке и примечательной наружности она могла судить лишь о том, что живет он в ближайшем городке, а его поиск нужно вести в еврейском квартале.
      Марко незамедлительно отрядил на поиски своих людей, терпеливо дожидавшихся хозяина снаружи обители, а сам попросил сестру Марию проводить его на место погребения Вероники. Ему необходимо было проститься со своей «вечной возлюбленной». 
      Они в молчании дошли до скромного монастырского кладбища в самом дальнем конце обширной территории. Солнце перевалило за полдень, высокие скорбные тополя стояли не шелохнувшись под порывами легкого ветерка, птицы смолкли, над скромными крестами висела почти звенящая тишина... 
      Зрелый муж, а не мальчик скорбел сейчас над могилой женщины, которую он встретил и полюбил, вернувшись из Рима домой в далеком уже 1563 году. Прошел не один десяток лет, жизнь то сводила, то разлучала их, то дарила счастье, то ставила на грань смерти, но он не мог забыть свою Веронику до сих пор. Она жила не только в его сердце, но и в его душе, своей безграничной и чистой девичьей любовью, своими стихами, своим мужеством и всепрощением к миру, что был так жесток и несправедлив к талантливой и красивой женщине. 
      Волевое лицо сенатора было обращено к скромному букетику у подножия грубо сколоченного креста, здесь покоилось теперь когда-то самое желанное для него тело, и отсюда ее бессмертная душа ушла к Богу. Слезы стоящие сейчас в уголках его глаз, были в последнее годы совсем ему не свойственны, но он не стыдился своей минутной слабости - они были прощанием не только с Вероникой, но и с теми юношескими идеалами, что всегда вели его по бурной жизни. Эта страница неумолимо перевернулась, его ждали теперь новые дела и заботы, а главное он должен исполнить последнюю просьбу Вероники и защитить ее дочь!
      К вечеру поиски душеприказчика легендарной куртизанки людьми Марко увенчались успехом. Недоверчивый и угрюмый человек внимательно выслушал речь сеньора Веньера, прочёл письмо матери Марии, и только потом согласиться отдать незнакомцу метрику о рождении 15 марта 1575 года у дочери торговца, жительницы Венеции Вероники Франко, девочки , в крещении нареченной Витторией. 
      Сведений об отце в метрику занесено не было, местом крещения была указана приходская церковь, которую сам Марко знал прекрасно - дом знаменитой куртизанки стоял в этом же квартале. Весьма увесистый кошелек в мгновение ока развеял сомнения немолодого стряпчего, а вместо кислой гримасы на его лице расцвела самая радужная улыбка. Он также без колебаний, но разумеется, при соответствующем содержании, согласился отправиться в Венецию с сеньором Веньером и его людьми, чтобы лично встретиться со своим давними клиентом Пьетро Канотти.
      Отдохнувшие породистые лошади уже к позднему вечеру домчали их до Местре, где они остались на ночевку, выбрав самый приличный постоялый двор в округе. С рассветом им предстояло вернуться по морю в Венецию. Марко не хотел пренебрегать своими многочисленными обязанностями и планировал быть на докладе у дожа этим же утром, не давая дворцовым прихлебателям пищу для шепота и пересудов за спиной из-за затянувшейся отлучки. 
      В разговоре со своим попутчиком, заметно заинтригованным последними событиями , Марко поинтересовался судьбой средств, из которых все эти годы делались выплаты на содержание девочки. Ответ сеньора Джакометти его не мало озадачил и встревожил. 
      В самом конце июня, перед очередным распоряжением сеньоры Франко об отправке денег, его скромную контору навестили двое. Их итальянский был почти безукоризненным, если бы не легкий акцент уроженцев Пиренеев. 
      У сеньора Джакометти были многочисленные родственники, разбросанные по всему свету, но в Наварре у своего дяди он гостил ещё ребёнком, и тамошний своеобразный диалект мог отличить запросто. Вопросы, заданные незнакомцами при встрече, не на шутку его встревожили, ведь они очень умело расспрашивали о его делах с монастырскими обитательницами и вскользь упомянули сеньору Франко. Он запаниковал и при первой возможности попросил Веронику с ним встретиться, малодушно решив отбыть на время из полусонного городка. Проблемы и доверенные ему тайны клиентов нередко грозили его делам, а зачастую и здоровью. И конечно же щедро оплачивались.
      Джакометти рассказал, как сеньора Франко изменилась в лице, с ходу поверив в робкие предположения стряпчего, и попросила его временно не появляться на Джудекке и не искать встреч с Пьетро Канотти . Выплаты в июне так и не были сделаны, а сеньор Джакометти срочно уехал к сыну в Верону. Обратно он вернулся практически за несколько дней до смерти своей клиентки. Вероника, более 20 дней боровшаяся с последствием нервной горячки, так и ушла в мир иной, не успев сделать распоряжения об оставшихся деньгах.
       В последних числах июля, буквально через день после скромных похорон на монастырском погосте, в дом стряпчего приехали взрослые сыновья сеньоры Франко. Душеприказчик сам написал старшему из них, узнав о скором конце их матери.
      О сестре, отданной на воспитание в чужую семью, как оказалось они ничего не знали, и к удивлению сеньора Джакометти дальнейшая ее судьба их не особо заинтересовала, они приехали только за деньгами матери. 
      Молодые люди, самостоятельно пробивающие себе дорогу в жизни, не были столь сентиментальны, и как многие венецианцы ценили превыше всего деловой подход. Их метрики и рекомендательные письма были в порядке и стряпчий не мог отказать им в их законной просьбе. Все под расписку было передано им лично в руки, а оставшиеся бумаги по многолетней тяжбе Вероники с властями города о расхищенном имуществе в год Великой чумы и метрика Виттории остались у стряпчего. Рассчитывать на деньги матери сироте было теперь просто невозможно.
      Именно поэтому Марко Веньер не стал откладывать по приезду в город свой визит на Джудекку, и переступил порог негоцианта Канотти во всеоружии, понимая, что время не на его стороне. Однако вовсе не метрика и не честное слово душеприказчика сыграли решающую роль в этом деле, больше похожем на сделку, чем на договор чести.
      Хотя Марко было не в чем упрекнуть себя за проведённые в трудах и поисках дни, он с легкой досадой захлопнул молитвенник. Эта книга живо напомнила ему о том, что кроме догадок и домыслов у него до сих пор не было окончательного ответа на вопрос – Кого же так боялась Вероника Франко и почему все эти годы прятала свою дочь? Он знал наверняка лишь одно - Витторию необходимо увезти из Венеции как можно скорее и дальше. В его распоряжении было не более двух дней, чтобы разобравшись со всеми делами в городе и предупредив дожа, пуститься в путь.

Каприз

   Виттория не могла поверить, что центром суеты, царившей вокруг в этот утренний час была лишь она одна. 
      По распоряжению хозяина дома, сразу после завтрака, в ее комнату, под зорким оком служанки, двое крепких парней из домашней прислуги внесли деревянный сундук, окованный по углам железом. Едва за слугами закрылась дверь, женщины тотчас принялись рассматривать его содержимое. 
      Сверху, под самой крышкой был уложен объемный бархатный плащ, но увы безнадежно испорченный разводами плесени, что так часто губила не только дома, но и здоровье самих венецианцев. Следующий слой сундука был проложен душистой холстиной, пропитанной запахом лаванды. Виттория мечтала когда-нибудь увидеть бескрайние лиловые поля, упасть в душистые заросли и смотреть в бесконечно высокое небо... Но на Джудекке практически ничего не росло, дома ютились вплотную, а кривоватые, иногда дурно пахнущие каналы скорее разъединяли, чем сближали все восемь первоначально застроенных островов. Раскалённый камень, теснота, постоянная угроза то наводнений, случавшихся с каждым годом все чаще, то страшных пожаров, в одночасье уничтожавших множество домов, от дворцов аристократов до лачуг бедняков, были для города обыденностью. О душистых полях и свежести раннего утра в маленькой деревушке среди предгорьев Альп, ей рассказывала в редкие минуты отдыха Ваноцца, выросшая далеко на севере, вдали от Венеции. 
      Под холстиной обнаружились несколько деревянных ларцов разного размера и одна изящная резная шкатулка из слоновой кости. Она потеряла свою белоснежность, но изящество вырезанных на ней фигурок выдавало руку непревзойденного мастера.
       Первым делом Виттория заглянула в шкатулку. Радости ее не было предела, хотя по настоящему дорогих украшений там не было, но для неизбалованной девушки это выглядело просто сокровищем. Ей на глаза попались тонкие нити жемчуга, коралловое ожерелье и серьги - кроваво-красные гранаты в серебре, нефритовые чётки, тонкие золотые браслеты и кольца с ярким голубовато-зелёным матовым камнем. 
       После легкого головокружения от созерцания сокровищ, Виттория раскрыла разномастные ларцы: в одном на бархатной подушке покоилось маленькое зеркало в изящной раме, в другом туалетный набор с щипчиками, гребнями и щетками, в третьем же она нашла набор для рукоделия с крохотными ножничками и золотым напёрстком. Похоже, что в сундуке хранились предметы из богатого приданного Джулии, покойной жены сенатора Марко. 
      Спустя некоторое время, на кровати, креслах и даже на руках Доменики были разложены несколько прекрасных платьев, нижние юбки и рубашки, извлечённые из недр сундука. Среди них было чудесное, серебристое из вышитого аксамита*, и другое тяжелое и дорогое из темно-зеленой переливчатой парчи, остальные были проще как по тканям так и по отделке. Но больше всего Виттории приглянулся великолепный плащ рубинового бархата, вышитый золотыми львами, и бережно переложенный мешочками с травами - душистым табаком и лавандой. 
      Хотя кто-то посчитал бы эти наряды, когда-то принадлежавшие хозяйке палаццо, слегка вышедшими из моды, то Витторию это нисколько не смущало. Вынужденная донашивать платья сестёр Канотти, девушка впервые примерила на себя лучшие образцы умелых венецианских портных. Ко всему этому великолепию прилагались белоснежные льняные сорочки и пара сафьяновых башмачков. 
      Проворная иголка в натруженных руках Доминики, и робкие попытки Виттории помочь ей с подгонкой платьев по своей невысокой и хрупкой фигуре, сотворили чудо. К позднему вечеру пятницы работа была практически завершена. На взыскательный взгляд, новые платья, за исключением двух самых нарядных, казались по-девичьи скромными, но сама Виттория не могла отвести от них глаз. 
      Кружева цвета топленного молока с острова Бурано,найденные ими на самом дне сундука, были пущены практичной Доменикой на ажурную вставку, закрывающую слишком глубокий для молоденькой девушки вырез платья, нежного персикового оттенка. 
      За все время, проведенное в этом огромном роскошном доме у Виттории не было более приятного момента, если не считать открывшейся ей возможности брать книги из обширной библиотеки, которой она могла любоваться часами. Хозяин палаццо и ее новый опекун почти все время отсутствовал, занимаясь какими-то исключительно важными делами, оставляя гостью под присмотром Доменики и верного Юсуфа. Время тянулось для неё ужасно медленно, чтение и разговоры с добродушной служанкой были единственным, что отвлекало ее от беспокойных дум о своем будущем.
      Виттория, не любившая заниматься рукоделием в доме Сеньоры Мартины, и напрочь лишенная таланта к шитью, теперь с удовольствием повторяла за Доменикой аккуратные стежки и усердно, хоть и с трудом вывязывала ажурные петли. Белоснежные батистовые носовые платки с тонкой кружевной каймой были вещью, прежде ей не знакомой, только аристократы позволяли себе подобную роскошь. Она бережно сложила их в стопку, а в ее голове уже зрел план как-нибудь вышить в уголке тонкого батиста монограмму владельца палаццо и ее опекуна - сеньора М. 
      Шёл уже второй день ее пребывания в доме сенатора, а она до сих пор не знала, как правильно к нему обращаться: сеньор Веньер - слишком официально, называть его по имени не позволяла солидная разница в летах и положении, Вашим превосходительством или Вашей милостью величать опекуна в домашней обстановке было несколько странным, ведь она была воспитанницей, а не служанкой. Ей не удалось выпытать у Доменики ничего сверх того, что она уже знала о нем . Сеньор М, как она теперь называла его про себя, по прежнему оставался для нее тайной за семью печатями, которую ей хотелось бы приоткрыть хотя бы немного. 
      К вечеру, когда шитьё и подгонка была закончены, Виттория восторженно крутилась перед зеркалом, примеряя новые наряды. Ее молодой звонкий смех разливался серебряным колокольчиком в гулкой тишине величественного и одинокого палаццо Веньеров. Доменика не могла скрыть улыбку, такой живой и непосредственной была эта маленькая кареглазая девушка, искренне обрадованная столь увлекательным и новым для себя занятием. 
       - Ох, сеньора Доменика, я думаю, если бы Бьянка и Нелла видели меня сейчас, то лица у них непременно перекосило бы от зависти! – весело заключила она, когда ее помощница повязала на ней узорчатым поясом карминно-красную симару**, - И как же это возможно что, все мне в пору! Ваноцца всегда ворчала, что я тоща как воробышек и на мне что ни надень, все висит. - не переставала удивляться Виттория.
-------------------------------------------------------------------
      Оживленный щебет с женской половины достиг ушей советника Марко Веньера, вернувшегося сегодня ещё позже обычного. И он вдруг поймал себя на мысли, что это было самой прекрасной музыкой которую ему когда-либо доводилось слышать в этом доме.
      Он и сам не мог понять, что за потаенную струну задела в нем эта девчушка с Джудекки. Может быть в ее смехе он уловил знакомые ноты, принадлежавшие когда-то Веронике. А может на секунду позволил себе подумать, что Виттория могла быть его ребенком? Тогда почему увидев ее вчера за ужином, он не мог подавить в себе явно мужского восхищения юной и чистой красотой? Эти подозрения терзали душу сенатора посильнее раскаленных клещей искусного палача. Выход был только один: как можно скорее раскрыть тайну рождения девушки, и задушив свои непозволительные греховные мысли, как и подобает человеку чести, обязательно выполнить все, что завещала Вероника.

      Просторный кабинет с массивным столом красного дерева всегда был для Марко тем местом, где он мог полностью посвятить свои мысли делу служения Светлейшей. Зная, что хозяин работает, вышколенные слуги на цыпочках проходили мимо закрытых дверей этой неприкосновенной комнаты, стараясь не тревожить своего господина.
Просмотрев до сумерек самые срочные донесения и подготовив утренний доклад для дожа, Марко вновь обратился к своим воспоминаниям, перебирая жилистыми пальцами тоненькую узорчатую ленточку из молитвенника Вероники. События почти семнадцатилетней давности представали в его памяти с поразительной яркостью. 
      Летом 1574 г. Венеция восторженно встречала короля Франции.*** И какого короля! Героя битв при Жарнаке и Монконтуре, выбранного королем Польши. Ему было только двадцать три года, а образ его уже был окутан романтичным флером возвышенной несчастной любви, бегством от своих подданных. Его восшествие на престол всколыхнуло всю Европу. Молодой монарх не разочаровал тех, кто возлагал на него большие надежды. В нем сочетались изящество и изысканность, завоевавшие ему всеобщую симпатию.
Около трех тысяч человек встречали тогда запряженную четверкой лошадей карету Генриха, роскошный подарок дожа Венеции. 
      Светлейшая была наряжена как невеста, и короля ждал поистине медовый месяц. Все, что можно украсить, было украшено цветами лилий. При приближении его роскошного кортежа на всех балконах и у всех окон собирались зеваки. Ни один завоеватель, ни один освободитель не встречал здесь такого приема. 
      Весь город, начиная с дожа и заканчивая рабочими Мурано, точно сговорился покорить короля Франции; торжественные богослужения сменялись приемами, на которых собиралось до трех тысяч человек, специально для него устраивались театральные представления.
      Дож пытался вести с Генрихом и серьезные переговоры. Венецианская республика уже пожинала плоды своего участия в разгроме турецкого флота при Лепанто, тем самым поспособствовав усилению могущества Испании. Венеции теперь была необходима могущественная Франция, чтобы несколько обуздать честолюбивые устремления Филиппа II. 
      В огромной галерее Дворца дожей 25 июля был устроен еще один праздник. На возвышении, покрытом ковром, вышитом неизменными цветами лилий, был установлен трон, и, усевшись на него, Генрих принимал парад знатных дам и девушек – им выпала честь танцевать перед ним. 
      Но отнюдь не невинных трепетных дев жаждал увидеть молодой король, слывший ценителем любовных утех и женской красоты. Его воображение давно будоражили рассказы о венецианских куртизанках, искусных в любви как дьяволицы и прекрасных ликом как небесные ангелы. 
      Когда по его требованию в галерее появилась процессия волооких прелестниц, сияя золотом волос и перламутром холеной нежной кожи под алым шелком откровенных одежд, взгляд короля наполнился неприкрытым почти детским восторгом. Он мог выбрать любую из них, прямо сейчас, не оглядываясь на чьи-то предубеждения и мораль. 
      Но монарх предпочитал во всем только лучшее, именно поэтому глаза его моментально выхватили из толпы ослепительную поэтессу и куртизанку Веронику Франко. Марко вспоминал как до боли сжал кулаки и не помня себя рванулся вперед, поддавшись праведному гневу, но товарищи, стоявшие рядом быстро оттеснили пылкого сенатора от трона, помешав ему совершить фатальную ошибку. Этот порыв не укрылся от глаз короля, который в силу своего характера и пристрастий, счел подобную ситуацию пикантным дополнением к желанному любовному приключению.
      Марко, молодой и гордый, так и не смог простить своей возлюбленной той злополучной ночи с королем Франции, хотя не в ее власти было проигнорировать каприз могущественного монарха. Долг дочери Венеции диктовал это вынужденное согласие, от которого в тот момент зависела благополучная судьба переговоров Республики с молодым французом.
      Веньер закрыл глаза, пытаясь совладать с болью своего позднего раскаяния, которая не утихала уже много лет. Тогда он предал Веронику во второй раз, оттолкнув в порыве оскорбленного мужского самолюбия, оставив ее почти на год, и едва не потерял в разгар страшной чумы и произвола инквизиции. Чудесное спасение куртизанки из рук святош и торжествующей ханжеской черни, было словно знак свыше к их примирению. 
      Вероника конечно же была безмерно благодарна ему за помощь, но в глубине ее прекрасных глаз он больше не нашел той чистой и беззаветной любви, что она когда-то хотела отдать ему без остатка. Их многолетняя, испепеляющая обоих страсть будто надломилась и продлилась потом недолго.
      Внезапно узкая полоска света из-под двери стала расширяться, и вот уже в проеме показалась знакомая фигурка, девушка проскользнула в его кабинет и робко остановилась на пороге , не решаясь пройти дальше.
      -Виттория? Что ты делаешь здесь? –Марко совсем не ожидал, что она застанет его в своем логове, одетого в расстегнутую наполовину рубашку, да еще и за столь крамольными размышлениями. 
      - Сеньор Веньер, я лишь хотела поблагодарить Вас за заботу. Все, что сегодня прислали пришлось мне в пору.
      - Я рад. - коротко ответил он, увидев что Виттория пришла не только для того, чтобы рассказать как ей понравился новый гардероб.
      - А еще... Я бы так хотела пойти завтра в ближайшую церковь на вечернюю службу! Сможете ли Вы сопроводить меня? – она, смутившись своей последней просьбой, очаровательно покраснела.
      Марко едва слышно хмыкнул. Женщины в своей сущности одинаковы, будь они на заре молодости, или в расцвете своих лет. А этой юной Венере несомненно захотелось прогуляться в одном из новых нарядов, вот истинная цель ее дерзкого вторжения на его мужскую половину. Но это было невозможно и почти на грани безумия, учитывая, что поисками девушки заняты те самые подозрительные люди, что так испугали Веронику и ее душеприказчика. Однако рассказывать об этом обстоятельстве Виттории было бы со стороны Марко непростительной глупостью. 
      - Нет, мы не можем этого сделать, – кратко и строго заявил он, рассчитывая что этого будет достаточно для окончания разговора, чтобы его подопечная поняла безнадежность своей просьбы. Однако он понял что ошибался, услышав очередной вопрос :
      - Но почему? Разве это не богоугодное дело? Вы стыдитесь меня или может быть.. дело в моей покойной матери? – она посмотрела на него растерянно и обиженно, словно капризный ребенок которого в наказание оставляли без сладкого. 
      Он удивленно вскинул свои густые брови. Давно ему не перечили в собственном доме, да и на службе адмирал не терпел неповиновения своим приказам, поэтому от неожиданности Марко на какое-то мгновение задержался с ответом. В душе пробудилась давно нажитая раздражительность одиночки, трепетно относившегося к любому посягательству на личное пространство и неподчинение своей воле.
      - Не в моих правилах повторять дважды. И кроме того, в этот час ты уже должна быть в своей постели. – произнес он тоном, не терпящим возражений и отвернулся к письменному столу, давая понять девушке, что разговор окончен. Она в ответ почти неслышно пожелала ему на ночь добрых сновидений и пошла к двери. Обернувшись, он не без досады заметил, как мгновенно потухли большие карие глаза Виттории, еще минуту назад сиявшие от восторга. Но сейчас он не мог и не хотел поступить иначе.
      В коридоре послышалось тяжелое дыхание запыхавшейся Доменики, которая всего на несколько минут потеряла из виду свою подопечную и в смятении отправилась на ее поиски. 
      Потом она долго успокаивала расстроенную девушку, не понимавшую почему ей было отказано в простой и невинной просьбе с таким бездушием. 
      Может быть Сеньор М вовсе не желает ей добра, как говорил накануне? Почему боится показаться с нею на людях? 
      - Не удивлюсь, что он вовсе не мой законный опекун, как говорил раньше, меня ему продали, так же как продали бы Паприцио Фьятти, заплати он больше! Я теперь всего лишь его собственность, которая и право не имеет на свои желания! – вне себя от обиды, запальчиво и с горечью произнесла Виттория, заставив набожную Доменику несколько раз осенить себя крестным знамением. 
      - Ох, дитя, ты сама не ведаешь что говоришь! Сеньор Веньер благородный и честный христианин, разве он виноват, что жизнь с ним обошлась сурово, ни жены, ни деток… Он мужчина, хозяин и его воля закон для всех в этом доме. Ты еще молода, но пройдет время, и ты поймешь это. Если он так решил, значит у него есть причина. Поверь мне, ни один мужчина не любит, когда его слова ставят под сомнение. И если ты хочешь сохранить его расположение, никогда не поступай так как сегодня. – утешала ее как умела Доменика. Такой же мудрый совет она дала бы и своей собственной дочери.
       Вечерняя служба в соборе, громада которого была хороша видна из окна ее спальни осталась бесплотной мечтой. В своём воображении Виттория представляла себя стоящей рядом со своим внушающим трепет опекуном, одетой в великолепный бархатный плащ с золотыми львами, ловя восхищенные взгляды именитых прихожан, но,увы, этому не суждено сбыться! И девушке не оставалось ничего другого, как принять, переданное через слугу, предложение сеньора М. пользоваться отныне его домашней молельней. 
      Она никогда не была слишком набожной, как Ваноцца, которая при каждом слове осеняла себя крестом, но сегодня на душе было неспокойно, от жестких слов опекуна в мыслях завозилась прежняя тревога. Ведь он мог сделать с ней все что пожелает. Запереть здесь, в своем роскошном палаццо или увезти куда ему вздумается. Действительно ли она поступила опрометчиво,вызвав его гнев или он совсем не такой добрый и благородный, каким показался в начале?
      Следующий субботний день не принёс перемен в ее времяпровождение. Она продолжила изучать содержимое ларцов и помогала Доменике с укладкой вещей в дорожный сундук. Опекун назначил их отъезд на раннее утро. Все свободные от дел часы она провела в библиотеке, прекрасно изданная «Песнь о Роланде» увлекала воображение Виттории и она поневоле унеслась девичьими мечтами в мир благородных рыцарей и прекрасных дам... Если бы не прагматичная Доменика, то девушка осталась бы целый день голодной, напрочь забыв про еду. Хозяин палаццо, занятый делами в городе так и не вернулся домой до вечера и не мог составить ей компанию за ужином. 
      К часу вечерней молитвы она вновь, как и утром, пришла в маленькую домашнюю молельню палаццо. Виттория преклонила колени перед искусно украшенным алтарем и постаралась сосредоточиться на словах молитвы, которую знала с детства, и своей просьбе к Всевышнему. Пусть он пошлет ей смирения и благоразумия больше не вызывать гнев своего опекуна, пусть ее будущее сложится так, как обещал ей сеньор М.
      Хрупкая коленопреклоненная фигурка девушки казалась почти нереальной в мягком полумраке комнаты и Марко заглянув в приоткрытую дверь, невольно задержался у порога, пораженный трогательностью этой молчаливой девичьей беседы с Богом. 
      Наконец он вздохнул и оторвавшись от увиденного, бесшумно продолжил путь к своей одинокой спальне в старинном полупустом палаццо. Сенатор уже знал что и эта ночь не сулит ему глубокого и безмятежного сна. "Не может быть. Тот самое лето... " - назойливо маячило в его воспаленном сознании.
-----------------------------------------------------------------------
      Утренние сборы в дорогу были не долгими. Марко за минувшие несколько дней успел основательно подготовиться к отъезду в поместье. Самые срочные дела были улажены, ремонтируемая под его руководством верфь и доки оставлены под присмотром надежных помощников, дож и Совет десяти были официально уведомлены об его отъезде из города.       Еще одна проблема будет решена им позже, нужно было устроить Витторию в своём поместье под присмотром опытной дуэньи. У сенатора уже было несколько рекомендательных писем, и по приезду он рассчитывал быстро управиться с этим непростым делом.
      Утренний туман скользил над водами Лагуны, Виттория куталась в тот самый плотный вышитый плащ рубинового цвета, который доходил ей до пят, полностью скрывая хрупкую фигурку. 
      Отдав короткие команды гребцам, Марко занял место подле нее на обитой бархатном скамье, тут же с отметив, что она все еще обиженно отводит глаза. «Упрямица» - подумал он, усмехнувшись про себя , представив какой сюрприз ожидает ее будущего мужа. И тут же отогнал от себя непрошеные мысли, им предстоял не близкий путь на материк, и ему было над чем подумать, пока великолепная лодка адмирала Веньера будет держать курс на северо-запад.
      Сделав вид, что внимательно следит лишь за движением судна, он украдкой наблюдал за своей юной спутницей. Из-под капюшона теперь смотрели любопытные и озорные глаза, разглядывая все вокруг с неподдельным интересом и восхищением. В них , светилось предвкушение чего-то нового, неизведанного и такого желанного ее юному неискушенному сердцу. 
      Лодка неспешно отчалила от берега, оставляя позади Большой канал и Риальто с его величественными дворцами и соборами. Светлейшая пробуждалась, стряхивая с себя остатки сна, представая пред взором своих жителей обновленной и сияющей жемчужиной.
      Но если бы советник дожа Венецианской республики не переводил взгляд так часто на хорошенькое личико своей спутницы, он бы разглядел на набережной двух неприметных мужчин в масках Вольто****, делавших их похожими на каменные изваяния, которые с интересом наблюдали за отбытием лодки от палаццо Веньеров и ее пассажирами. В словах, брошенных одним из них другому, отчетливо можно было разобрать диалект южной Франции.

Поместье

     — Сеньор, клянусь Святой Девой, она только что была здесь! Я и на минуточку ее без присмотра не оставляю, не то чтобы ей вздумалось бродить повсюду без разрешения. Уж поверьте, я на своем веку не одну девицу вырастила и к венцу приготовила. — без умолку трещала пышнотелая дуэнья, приставленная к юной Виттории.
      — Да, Франческа…опыт это Ваше главное оружие, но оно бессильно перед сообразительностью и бесстрашием вот этой юной особы.
      С этими словами Марко поднял голову вверх, заставив женщину сделать тоже самое. Прямо над ними, уютно устроившись в ветвях высокой яблони, с совершенно хулиганским видом восседала виновница всего того переполоха, что уже почти час царил в небольшом загородном поместье.
      Пристыженная воспитательница опустила глаза и прикусила язык, дав себе обещание замучить негодную девчонку вышиванием.
      Но та, с проворством дикого зверька, уже спустилась на землю, ухитрившись прихватить в подоле своего платья несколько самых больших и ароматных плодов. Ее тициановские волосы совсем растрепались, на щеке виднелась розоватая ссадина, полученная очевидно при быстром спуске с дерева, большие золотисто-карие глаза смотрели совершенно обезоруживающе, в долю секунды смиряя любую досаду и гнев.
      Марко усмехнулся, видя, что девушка замешкалась, не зная чем оправдать свою дикую выходку, невольным свидетелем которой стал.
      — Ну что же, Виттория, вижу вы преуспели в науках и в рукоделии, — он нарочито внимательно посмотрел на ее маленькие пальчики с ободранными ногтями, заставив девушку залиться краской.
      «Как ему удается одним взглядом сделать то, что не могли ни суровая сеньора Мартина, ни дотошная Франческа?» — невольно подумала Виттория. Ей почему-то вдруг сделалось невыносимо совестно за устроенный переполох из-за ее исчезновения, и она промямлила, едва узнавая свой голос:
      — Я как раз собиралась вернуться к вышиванию, Сеньор Эм... Ох, простите, я не должна была! — она попыталась тут же исправить свою оплошность, пряча глаза и уже не в силах выдержать его прямого, испытующего взгляда.
      — Сеньор Эм?!  Марко удивленно вскинул брови. "Что же, так будет даже безопаснее"- подумал он. Упоминание его имени должно быть сведено к минимуму, а потому он не выразил своего неодобрения.
      Ее детская непосредственность обезоруживала, но поддаваться ей сейчас было нельзя, и Марко напустил на себя всю серьезность, на которую был способен. Несмотря на то, что в его душе не было ни капли гнева на юную проказницу, он изрек свой вопрос с самым суровым видом:
      — Я вижу что ты совсем не слушаешься Франческу, неужели хорошие манеры, которым тебе еще не поздно обучиться, такая плохая перспектива? - его лицо было непроницаемым, скулы заострились, взгляд стал строгим и непреклонным, а нежная зелень в глазах будто бы потемнела.
      Виттория в ответ лишь еще сильнее залилась краской, нервно покусывая нижнюю губу. Ей нечего было сказать, ведь ее поведение за последние две недели действительно оставляло желать лучшего. Она находила любые предлоги, чтобы улизнуть от дотошной дуэньи и ее уроков. Шитье и чтение Святого Писания наводили на девушку смертельную тоску. А между тем, вокруг поместья Веньеров располагались такие чудесные лесные рощи и луга, о которых она лишь мечтала в сыром каменном городе. И конечно же она не могла рассказать, что большую часть времени посвящает обучению верховой езде. Опытному наезднику и знатоку лошадей Юсуфу, которого Марко оставил в поместье для охраны его обитательниц, крепко досталось бы от хозяина за потворство ее прихотям. Ведь именно он позволял девушке проводить в седле утренние часы, и оттягивать начало ежедневных уроков сеньоры Франчески.
      — Что ж, я думал, ты, несмотря на свой юный возраст, вполне рассудительна, но похоже, ошибался. Передо мной лишь неразумное дитя, и мне, на правах опекуна, придется принять меры. — сухо подытожил Веньер их разговор и, бросив на нее последний укоряющий взгляд, направился к дому.
      О, как ей хотелось крикнуть ему вдогонку, что она совсем не такая, как он думает , что она не желала его разочаровать, но все это выглядело бы сейчас глупым и неуместным лепетом. 
      Виттория в оцепенении опустилась на скамью, испытывая стыд, неясную тревогу, злость на себя и на сенатора. Ведь Марко Веньер только что вновь дал ей понять - теперь он вершитель ее судьбы. 
      Да, она не была образцом послушания и усердия и уж конечно не росла с детства в богатом доме среди дюжины учителей и нянек. Но ведь в этом не было ее вины, почему же он не желает с этим считаться!
      "Что бы Вы не предприняли в отношении меня, достопочтенный Сеньор М, я приму это с гордо поднятой головой!" — наконец решила она и нехотя поплелась за дуэньей по садовой дорожке, ведущей к дому.

--------------------------------------------------------------------------------------------------

      Марко воочию убедился, что послушание и смирение не были близки Виттории. Скорее всего, свою непоседливость и неуемную энергию она унаследовала от матери.
Он понимал, что девушка по-прежнему чувствует себя никому ненужной сиротой, хотя теперь ее положение было несравнимо лучше, чем в доме Канотти. Но рядом с нею должен быть кто-то, по настоящему заинтересованный в ее судьбе, тот, кому она будет небезразлична.
      Он положил перед собой лист бумаги и собравшись с мыслями принялся за письмо. Решение пришло само собой. Марко знал, кто сможет стать для девушки настоящей наставницей, и к чьему мнению она возможно прислушается. Его младшая родная сестра — Беатрис Веньер, когда — то, выданная замуж за престарелого сенатора Лоренцо Гритти, так и не смогла обрести счастья. Ее единственная дочь-подросток умерла во время Великой Чумы, а муж скончался позапрошлой зимой. Последние годы она провела практически взаперти, не отходя от постели немощного старика. А после его смерти столкнулась с жестокосердием и алчностью родственников Лоренцо, вступивших в борьбу за вожделенное наследство. Взрослые дети от его первого брака уже не хотели видеть мачеху в доме, всячески стараясь показать ей, что она здесь уже не нужна.
      Вскоре, одно из удаленных от Венецианской Лагуны имений покойного супруга, стало убежищем для одиночества несчастной Беатрис, где она по-прежнему вела почти затворнический образ жизни, не видя для себя другой, более счастливой судьбы.
      Каждый раз при воспоминании о сестре, сердце Марко Веньера болезненно сжималось. Постоянная занятость в качестве доверенного советника престарелого дожа и неожиданное избрание на год в Совет десяти от адмиралтейства, не позволяли ему надолго покидать Венецию и часто навещать Беатрис. Но в эти редкие и недолгие встречи ему искренне хотелось хоть как-то помочь ей обрести смысл жизни и увидеть прежний радостный блеск в ее когда-то выразительных глазах. 
      В своем послании, сенатор не только просил помощи сестры в одном деликатном и совершенно неподвластном его мужскому уму деле, но и мягко настаивал на её скорейшем возвращении в лоно семьи Веньеров. Подробности Марко обещал объяснить на месте, уверяя, что её приезд сможет решить все его теперешние затруднения.
      Он решил, что откроется сестре, предложив взять под свое крыло дочь женщины, которая в дни далекой юности, была ее близкой подругой и наперсницей. Но про опасность, грозившую Виттории, и тайну ее рождения он конечно же благоразумно умолчит. Ему еще предстоит разобраться в своих догадках и подозрениях, не дававших покоя с тех самых пор, как он побывал в монастыре клариссинок.
      Письмо было скреплено воском, фамильной печатью и передано юному Джеронимо, дальнему родственнику Марко, что состоял при нем пажом. Он, в сопровождении еще двух слуг из свиты Веньера должен был немедленно отбыть в имение Гритти, а затем сопроводить Беатрис в дороге до поместья. Это было первое самостоятельное поручение для паренька, который был заметно взволнован, но при этом раздувал щеки от гордости.
      Закончив работу, сенатор вышел из комнаты, служившей в поместье библиотекой и кабинетом. Франческа уже успела доложить ему о том, как часто Виттория наведывается туда без всякого позволения, и скорее всего уже успела стянуть несколько книг, которые не пристало читать юной особе. Да и вообще, где это видано, чтобы девушка так увлекалась чтением, а лошади и конюшня занимали ее мысли больше чем наряды и рукоделие! Дуэнья еще не была стара и имела вполне цветущий вид, но любила попенять своей малолетней воспитаннице по любому самому невинному поводу.
      Пытаясь оправдаться за свой явный просчёт в деле воспитания подопечной, дуэнья тут же показательно усадила Витторию за вышивание под большим окном в главном зале. На пяльцах был растянут внушительный отрез тонкого шелка, который девушке предстояло прилежно украшать замысловатым орнаментом.
      Увидев эту сцену, Марко невольно вспомнилось, как в детстве строгий учитель заставлял их с братьями зубрить латинские тексты, а в это время на дворе стояло чудесное благодатное лето. И сидя в душной комнате для занятий, им, тогда совсем мальчишкам, больше всего на свете хотелось выбежать в сад, сбросив тесные куртки и носиться босыми ногами по траве, распугивая притаившихся там птиц.
      Вот и сейчас, юное создание, сидевшее перед ним, было лишено возможности наслаждаться солнцем и летним днем обреченно склонив голову к своему вышиванию. Ему не потребовалось много времени, чтобы разглядеть, как неловко Виттория управляется с нитью и иглой, которая то и дело больно вонзается в нежные пальчики, а на ее лице была написана та же тоска, которую он уже видел когда-то в доме Канотти.
       Марко подумалось, что быть может утром в саду был слишком резок и груб с ней, также как дома, в Венеции, когда она однажды вечером дерзко пробралась в его кабинет.       Ему совсем не хотелось быть для нее кем-то вроде тюремщика или старого брюзги, который читает нотации о падении нравов современной молодежи, не желая вспоминать свою безрассудную юность. Виттория по сути была еще упрямым ребенком, не способным как следует управлять своей юной энергией и тягой к озорству. А потому сейчас он невольно испытывал сожаление из-за своей несдержанности.
      Наверно это было опрометчивое решение, минутная слабость, но сенатор вдруг громко объявил, приведя дуэнью в состояние близкое к шоку.
      — Я думаю, было бы преступлением упустить такой погожий день. Нам всем не повредит короткая прогулка.
       Виттории показалось, что комната наполнилась гулким стуком ее сердца. "Что он собирается ей сказать? Или объявит своё решение? Отошлет обратно в дом Канотти? Выдаст замуж? Отправит в монастырь? Какое наказание он придумал для нее? "
      Внутренне обмирая от волнения, она поднялась со своего места, так порывисто отставив пяльца, что сеньора Франческа почти задохнулась от молчаливого возмущения.
------------------------------------------—
      Сад был наполнен ароматами сотен цветов и растений. Марко шел рядом с Витторией, которая пыталась казаться собранной и серьезной, по дороге деловито срезая понравившиеся бутоны и укладывая их в маленькую корзинку, выданную Франческой, семенившей поодаль. Умение искусно составить букет, дуэнья считала одним из обязательных для каждой хорошо воспитанной девушки, да и праздного времяпрепровождения она никогда не одобряла.
      Эта прогулка и вид цветущего сада невольно пробудили в душе сенатора давние воспоминания. Когда-то они с Вероникой провели здесь, в отдаленном поместье Веньеров, чудесные дни, забыв обо всем на свете... Они предавались страстной любви, скакали на лошадях по окрестностям наперегонки с ветром, встречали вместе рассвет и провожали закат читая друг другу стихи в этом райском саду. Могла ли его возлюбленная предположить, что ее дочь когда-нибудь будет гулять здесь, любуясь вот этими прекрасными розовыми кустами, которыми любовалась и она, наслаждаясь их тонким изысканным ароматом...
      Марко все никак не мог начать разговор, погрузившись в свои мысли, наполненные призрачным эхом ушедшей любви. 
      — Вы все еще сердитесь на меня, Сеньор Эм.? Сама не знаю, что на меня порой находит…— сказала Виттория наконец, удивившись собственной смелости, но произнести слова извинения так и не смогла. Ее тяготило ожидание. Пусть уж лучше она поскорей узнает его волю и примет ее как должное.
      — Ты еще слишком юна, Виттория, а в юности мы часто бываем порывисты и опрометчивы в своих поступках.  Хотя, в этом бесценном опыте и заключается суть нашей жизни. Юность дана нам чтобы совершать ошибки и безумства, зрелость — чтобы их исправлять. И все же мне хочется верить, что ты скоро станешь воспитанной и утонченной молодой дамой, за руку которой будут бороться самые достойные женихи Светлейшей.
      От его слов щеки Виттории вновь окрасились румянцем. Эта очаровательная особенность, как понял Марко, была свойственна ей в минуты сильного волнения.
      "Зачем он говорит так мягко, так успокаивающе?Неужели его гнев и презрение ко мне ушли так быстро?" -подумала она, не догадываясь, что этих чувств никогда и не было в душе сенатора. 
      - Совсем скоро, Виттория, в поместье приедет моя сестра - сеньора Беатрис Гритти, -продолжил сенатор,- Надеюсь, вы хорошо поладите с ней. Она - женщина самых лучших качеств: благочестивая, умная, образованная, с открытым и любящим сердцем. Я верю, что Беатрис будет добра к тебе, но и ты старайся отвечать ей тем же. У тебя появится наставница и возможно старшая подруга, которой можно доверять. Не разочаруешь ли ты меня, дитя? - спросил он тоном, который заставил Витторию вновь покраснеть до кончиков ушей.
      - Я постараюсь, сеньор... - пробормотала она. Девушка, скрывая свое замешательство, повернулась к пышному кусту роз и попыталась срезать один из белоснежных бутонов, но острый как жало шип вонзился в ее нежную кожу так глубоко, что из ранки тут же потекла кровь. Виттория вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, отдернув руку.
      Марко тут же осторожно взял ее ладонь и, осмотрев палец, тщательно перевязал его своим душистым батистовым платком. Все это время Виттория не могла оторвать взгляд от его рук и склоненного к ней волевого лица, наблюдая за мягкими золотистыми переливами его зеленых глаз, мелкой россыпью морщинок вокруг них, оставленную прожитыми годами. В прошлом никто, кроме недалекой, но доброй Ваноццы, по-настоящему не обращал внимания на те синяки и ссадины, что часто появлялись у резвой и непоседливой девочки, взятой на воспитание в дом Канотти. Именно поэтому поступок сенатора так искренне удивил ее.
      Наверно такими и были когда-то герои прочитанных ею рыцарских романов: красивыми, благородными, мудрыми и волевыми, способным прийти на помощь в любую минуту - думала Виттория. И совсем уж не кстати, ей пришла в голову крамольная мысль — Возможно ли, что когда-нибудь Сеньор М будет смотреть на нее как неистовый Орландо на златокудрую Анжелику или она навсегда останется для него лишь несмышленой и проказливой девчонкой, которую он в ближайшем будущем без сожаления выдаст замуж за другого?
      С их недолгой совместной прогулки Виттория вернулась еще более задумчивой и печальной чем была. Она послушно разобрала корзинку, и под чутким руководством Франчески составила букет для украшения покоев сенатора, который почему-то выразил желание ужинать в одиночестве. Это еще глубже заронило в душу девушки сомнения, что она вновь что-то сделала не так и Сеньору М. больше не хочется с ней общаться.
      Душная августовская ночь не принесла желанного спокойствия. Виттория долго лежала с открытыми глазами в постели, прислушиваясь к шорохам старинного дома и трескотне цикад за открытым окном. Сон никак не приходил, и она вдруг представила себя заколдованной принцессой в башне дракона...вот только этот суровый дракон был прекраснее самых сказочных принцев, а ей почему-то совсем не хотелось чтобы ее освобождали. И сегодня, увидев своего опекуна, по истечении почти двух недель, она еще раз убедилась в этом маленьком, но волнующем ее сердце открытии.