Кто хочет замуж за герцога?

Пролог

Лондон

Апрель 1800 года

Марлоу Дрейк по прозвищу Торн, устало прислонясь к колонне, со скучающим видом наблюдал за гостями бала. Бал в честь получения Марлоу титула герцога Торнсток — отсюда и прозвище — давали в знаменитом Девоншир-Хаусе, что после перестройки 1733 года стал главным украшением лондонской Пикадилли. Марлоу творение знаменитого архитектора в модном неоклассическом стиле не впечатлило. По правде говоря, его в столице вообще мало что впечатляло. Насколько лучше он чувствовал бы себя здесь, будь рядом с ним его сестра-близнец Гвинет — Гвин, как он всегда ее называл. Увы, на просьбу Марлоу вернуться в Англию вместе с ним она ответила отказом, и сейчас он мог вести с ней лишь воображаемый диалог. Торнсток представлял, как потешалась бы Гвин, глядя на столичных модников, чьи туго накрахмаленные и хитроумно закрученные краваты делали их удивительно похожими на лишенных шеи неуклюжих пингвинов. И еще они с Гвин могли бы развлечься, заключив пари, кто из присутствующих напьется первым и первым станет всеобщим посмешищем. Да, Гвинет было бы здесь весело.

А рядом с ней и Торн бы повеселился.

Видит бог, он ужасно скучал без нее. До сих пор они были неразлучны, и Марлоу по сей день обижал тот факт, что Гвин, провожая его в плавание, совсем не выглядела огорченной. Он же не находил себе места ни на пароходе, ни здесь, в Англии. Марлоу и представить не мог, что здесь, на родине предков, ему будет так одиноко. Он, черт возьми, англичанин и по рождению, и по воспитанию! В Берлине, где он жил почти с рождения — родился он все же в Англии, — Марлоу никогда себя своим не чувствовал, и потому тешился надеждой на то, что, попав в Англию, тут же мысленно воскликнет: «Вот мой настоящий дом!»

В реальности же его окружали чужие запахи и странные вкусы: от подаваемого по утрам слугами водянистого кофе, похожего цветом на мутноватую жижу, до непонятной жидкости, которую он пил сейчас. Эта жидкость лишь отдаленно напоминала портвейн, но до того портвейна, что он пил в Пруссии, этому напитку было далеко, как до Луны.

— Как тебе нравится наша ярмарка невест? — поинтересовался, подойдя к нему, его единоутробный брат по прозвищу Грей. — Но, кажется, тебе не с чем ее сравнить? Ты ведь прежде не бывал на такого рода мероприятиях, верно?

Флетчер «Грей» Прайд, сын герцога Грейкорта, имевшего счастье — или несчастье — быть в числе пятерых мужей Лидии Флетчер, приходившейся матерью как Марлоу Дрейку, так и Грею, вернулся в Англию в десятилетнем возрасте. Старший сын герцога, он должен был научиться всему, что потребует от него титул, когда придет время. За пятнадцать лет, проведенных в Англии, он вполне здесь освоился, в отличие от Торнстока, проведшего в стране всего шесть месяцев.

Торн ни за что не позволил бы старшему брату догадаться о том, что ему здесь не по себе.

— И это вы называете ярмаркой? — насмешливо протянул Торн. — Здесь и не пахнет настоящим торгом. Где хитроумные мамаши, отчаянно стремящиеся сбыть с рук залежалый товар? Где они — ловкие охотницы за простаками?

Грей рассмеялся в ответ.

— Если приглядеться пристальнее, можно заметить и хлопотливых мамаш, и кокетливых бесприданниц. Но здесь немало наследниц и, пожалуй, папаш, подозревающих потенциальных женихов во всех смертных грехах, не меньше, чем пронырливых мамаш.

— Тогда, наверное, я должен радоваться тому, что Гвин со мной не поехала, — резюмировал Торн. — Нам с отцом хватало забот в Берлине, когда мы, словно назойливых мух, отгоняли от Гвин охотников за приданым.

— Здесь, вместе со мной, нас было бы трое — все легче, — заметил Грей и, подняв глаза, добавил: — Гвин оценила бы роспись потолка. И не только. Она сделала бы не одну зарисовку этого дома и снаружи, и изнутри. До сих пор не возьму в толк, почему она отказалась ехать с тобой, — сказал Грей и, пристально посмотрев на Торна, спросил напрямик: — А ты знаешь?

— Она сказала, что должна помогать матери.

— Чепуха! Мама в состоянии сама о себе позаботиться. К тому же у нее есть Морис, который на нее не надышится. Нет, у Гвин была другая причина.

Торн догадывался, как зовут эту «причину». Как бы там ни было, Гвин ему душу не открывала, а сплетничать о сестре с Греем Торн не желал.

— Кстати, а что на ярмарке невест делаешь ты? — сменил тему Торн.

Грей помрачнел.

— Я проиграл пари.

— Вот как? И на что же вы играли?

— Я должен остаться здесь до полуночи или пока меня не представят леди Джорджиане.

— Ты о дочери графа Девоншира? О той самой, что дебютировала в этом сезоне?

— О ней самой.

— Тогда тебе не придется торчать тут долго, — заключил Торн. — Тебя представят ей в числе первых.

— Как и тебя. Или ты забыл о своем высоком статусе?

— Нет, не забыл. — Как мог он забыть, когда, стоило ему появиться в зале, как все вокруг принялись с ним раскланиваться и приседать в реверансах.

— Никогда не забывай о том, кто ты такой, — снисходительно напомнил ему Грей. — Помни, что вокруг полно охотниц, мечтающих лишь о том, чтобы повесить твой герцогский венец к себе на стену в качестве трофея. Так что будь начеку!

— Можешь не сомневаться. Как только я увижу кого-нибудь из семейства Девоншир, немедленно сбегу.

— Но, советуя тебе держать ухо востро, я имел в виду вовсе не Девонширов. Они по статусу выше нас с тобой, и я не стал бы портить с ними отношения. Кто знает, быть может, мне придется обратиться к кому-то из них за помощью.

Торн подумал, что сбежать загодя было бы лучше, чем сесть в лужу, общаясь с могущественным герцогом или его женой. Хотя его уже представили Девонширам и они успели обменяться парой дежурных фраз, Торн очень боялся, что его незнание неписаных законов света сыграет с ним злую шутку. В Пруссии с английскими герцогами ему не доводилось общаться, поскольку он был единственным в округе с тех пор, как Грей уехал в Англию.

— Во-первых, у меня нет твоих амбиций, и, в отличие от тебя, я не мечтаю завоевать расположение половины королевства. А во-вторых, я вполне могу исчезнуть незаметно, если возникнет необходимость.

— Ты так думаешь, братишка? Оглянись вокруг, добрая половина юных леди уже положили на тебя глаз.

— Или на тебя? Когда его светлость с супругой будут представлять тебя своей дочери, внимание всех будет приковано к тебе одному, и моего отсутствия никто не заметит, — с усмешкой парировал Торн. — Я, как и ты, не тороплюсь жениться. Но это не значит, что я должен отказывать себе в удовольствии общения с какой-нибудь хорошенькой девицей, если она к тому же окажется еще и неглупой и занятной.

Торн услышал, как кто-то у него за спиной хмыкнул, но, оглянувшись, никого не увидел. И решил, что ему почудилось.

— Если верить тому, что я слышал о Джорджиане, — нахмурившись, сказал Грей, — она не отличается ни умом, ни сообразительностью. — Судя по всему, герцогиня и внешностью, и умом превосходит дочь.

— Досадно! Я хочу сказать, что тебе, наверное, досадно. А ты бы женился на ней только ради ее связей?

— Нет, одних только связей для брака мало. Но, если слухи не подтвердятся и она окажется хорошенькой умницей, тогда отчего бы и не жениться? — Грей с улыбкой посмотрел на Торна. — В моей жене все должно быть прекрасно, и на меньшее я не согласен.

«И скорее всего, — подумал Торн, — так оно и будет, когда Грей решит остепениться и обзавестись семьей». Грей отличался притягательной романтической внешностью: сине-зеленые глаза, точеные черты лица и черные кудри, которые всегда выглядели слегка растрепанными, словно он только что выбрался из чьей-то постели и может вернуться туда в любой момент, стоит только захотеть. Увы, к несчастью для прекрасных дам, в выборе невесты Грей был очень разборчив.

— Вот поэтому ты до сих пор не женат, — наставительно сказал Торн и, пригубив таинственную жидкость, плескавшуюся в его бокале, брезгливо поморщился. — Ты слишком высоко задрал планку.

— Как ты можешь это пить? — спросил у Торна Грей.

— Я все пытаюсь понять, что это такое. По вкусу напоминает портвейн, но гораздо слабее и слаще. И потом, едва ли портвейн стали бы предлагать дебютанткам на балу.

— То, что ты пьешь, называется негус — пунш, который англичане изготавливают из сильно разбавленного портвейна и тех специй, что окажутся под рукой. И я, сколько ни пытался приучить себя пить его не морщась, так и не преуспел за многие годы.

— Какое низкое коварство! — воскликнул Торн, ища глазами лакея, которому мог бы передать недопитый бокал, но вместо лакея увидел приближающихся к ним герцога и герцогиню Девоншир. — Кажется, пора делать ноги, — добавил Торн. — Хозяева дома идут к нам.

— Я вижу, — кивнув, сказал Грей. — С герцогом я неплохо знаком, но с его супругой и дочерью буду общаться в первый раз. Говорят, герцогиня изумительная женщина. Ты уверен, что не хочешь остаться?

— Как-нибудь в другой раз, — уклончиво заметил Торн.

В его возрасте — Торну только-только исполнился двадцать один год — о женитьбе думать было рано. Ему бы самому не утонуть в коварных водах лондонского высшего света, а о том, чтобы брать на борт жену, и речи не шло. Но Торн еще не настолько близко сошелся с Греем, чтобы признаться ему в этом.

Между тем Девонширы остановились неподалеку, чтобы пообщаться со знакомыми, и Торн, воспользовавшись моментом, скользнул за колонну, где в лихорадочном поиске выхода на балкон столкнулся с кем-то из гостей и пролил негус на жилет.

— Проклятье! — воскликнул Торн, раздраженно глядя на растекающиеся уродливые красные пятна. — Почему вы не смотрите, куда идете?

— А почему не смотрите вы? Я-то стояла здесь и никого не трогала.

Торн поднял глаза на говорившую и увидел перед собой хорошенькую девицу с возмущенно горящим взором. Как и многие юные леди, она была в белом шелковом платье, но вырез ее платья украшала вышивка золотыми нитками, и эта вышивка невольно привлекала внимание к пышному бюсту. А Торну нравились полногрудые женщины.

Он тут же сменил тон.

— Простите меня, — сказал он. — Я был неправ. Я не хотел вас обидеть. Мне самому следовало быть внимательнее.

— Да, ваша светлость. Вам ужасно приспичило спрятаться от леди Джорджианы — милейшего создания, к слову сказать.

— Вы, надо думать, подслушали наш с братом разговор, — с недовольной гримасой сказал Торн. В этом, как он полагал, и заключалась причина того, что принесенное им извинение не принесло желаемых плодов. Но Торн не считал нужным извиняться за то, что не хотел встречи с леди Джорджианой. С какой стати? И вообще, подслушивать чужие разговоры недостойно леди!

Достав носовой платок, Торн принялся тереть красное пятно на жилете.

Девица мотнула головой, отчего светлые кудряшки, обрамлявшие ее лицо, подпрыгнули и метнулись из стороны в сторону.

— Так вы сделаете только хуже. Если пойдете со мной, я помогу вам его очистить.

— Правда? И как, скажите на милость, вы это сделаете?

— С помощью шампанского и бикарбоната натрия, — ответила она таким тоном, словно говорила с неразумным ребенком.

Торн был заинтригован.

— Что такое бикарбонат натрия и где вы намерены его раздобыть?

— Достану из своей сумочки, разумеется.

— Ах да, как я мог забыть? Все юные леди непременно носят с собой на бал бикарбонат, — с сарказмом заметил Торн.

— Все юные леди? А я думала, что такая привычка только у меня, — сказала незнакомка и тут же добавила, не дав Торну вставить слово: — Но если не поторопимся, пятна останутся на вашем жилете навсегда.

Этот жилет не был у Торна единственным и не принадлежал к числу его особенно любимых вещей, но оставаться на балу и танцевать в заляпанной одежде он не мог, и потому предложение девицы свести с жилета пятна показались Торну стоящим. И еще ему было бы любопытно понаблюдать за тем, как она будет творить чудеса с помощью шампанского и соды — если, конечно, бикарбонат и вправду имелся у нее в ридикюле.

— Тогда я в вашем распоряжении. Ведите меня, куда считаете нужным.

Девица кивнула, забрала у Торна бокал с негусом, заменив его оставленным кем-то на подносе бокалом шампанского, и повела его на балкон.

— Библиотека у Девонширов недалеко отсюда. Мы можем заняться этим в библиотеке.

Торн едва не спросил, чем конкретно она предлагает заняться в библиотеке. Эта хорошенькая девица всерьез собирается сводить пятна с его жилета? Или у нее на уме что-то более увлекательное?

Пожалуй, второй вариант был бы предпочтительнее. Судя по наряду девушки, она дебютантка, но что если ему очень повезло, и случай столкнул его с бойкой и не слишком щепетильной замужней дамой?

Дебютантки с мужчинами обычно ведут себя иначе: она бы флиртовала с ним, строила глазки, но не потащила бы в укромный уголок. Однако в Лондоне девушки куда смелее, чем в тех краях, где вырос Торн. И гораздо менее предсказуемые. И не все здешние правила игры были ему знакомы.

Торн был пасынком британского посла в Пруссии, и ему полагалось вести себя прилично, то есть получать от жизни минимум удовольствия. Впрочем, за шесть проведенных в Англии месяцев он несколько расслабился, беря пример с приятелей одногодок. Но до сегодняшнего дня ни одна юная леди не приглашала его «пошалить».

Мысль о том, что Грей, возможно, прав и ему случилось встретиться с той самой охотницей за титулованным мужем, отчасти отрезвила Торна. Он решил, что не даст обвести себя вокруг пальца, хотя и отказывать себе в удовольствии не видел причины. Не так часто ему выпадала удача провести время наедине с приглянувшейся ему девицей без комплексов.

Выйдя на балкон через одну дверь, они вновь вошли в дом через другую, проследовали по почти безлюдному коридору, свернули в еще один пустой коридор…

— Раз уж вы вызвались спасти мой жилет, — сказал Торн, — я надеюсь, вы не откажитесь назвать свое имя. Позвольте представиться. Я…

— Я знаю, кто вы, сэр, — не слишком любезно перебила его незнакомка. — Здесь все вас знают. Моя подруга леди Джорджиана Девоншир указала мне на вас, рассказав, кто вы и откуда, как только мы с ней зашли в бальный зал.

— Но сказанного вашей подругой вам показалось мало, и потому вы решили подслушать наш с братом разговор? — заключил Торн.

— Вовсе нет, — презрительно поджав губы, возразила незнакомка. — Я спряталась за колонной раньше, чем вы оказались рядом. И не для того, чтобы вас подслушать. Я, видите ли, пряталась от мачехи.

— И зачем вы от нее прятались?

Незнакомка раздраженно вздохнула.

— Затем, что она все время пытается свести меня с джентльменами, которые мне не нравятся. Я не испытываю ни потребности, ни желания выходить замуж, но она отказывается в это верить.

Торн прикусил язык. В глубине души он считал, что мачеха этой девушки права. При всей своей раздражительности и нелюбезности его новая знакомая являла собой удивительное сочетание невинности и соблазна — то самое сочетание, которое очень легко может довести девушку до беды, если мужчина окажется не вполне джентльменом. Торн пока не мог определиться со своим отношением к этой девушке.

— Понимаю, — сказал он, не придумав ничего лучшего. — Но я все еще не знаю вашего имени.

— Ах да, — вяло улыбнувшись, сказала она. — Я все время забываю о правилах хорошего тона.

— Я это заметил.

Улыбка сползла с ее лица.

— Не обязательно было на это указывать.

Торн рассмеялся.

— Право, вы самая удивительная девушка из всех, кого я знаю. Если не считать моей сестры. — Торн наклонился и перешел на шепот: — Я назову вам ее имя, если это побудит вас назвать мне ваше. Ее зовут Гвин. А вас…

— Мисс Оливия Норли.

Она сообщила ему свое имя спокойно и без жеманства. Торн был несколько разочарован, узнав, что она не та похотливая замужняя дамочка, за какую он ее принимал.

— Вот мы и пришли, — сообщила мисс Оливия, остановившись перед открытой дверью. — Зайдем?

— Как пожелаете. Это был ваш дерзкий проект.

— Так и есть, — сказала она и решительно шагнула в комнату.

Торн вошел следом, едва сдерживая смех. Его очень веселила ее решительная манера. У нее, по крайней мере, хватило ума пройти в дальний угол, где их трудно было заметить из коридора.

Мисс Оливия поставила бокал с шампанским на стол, где уже стояли в канделябре зажженные свечи. Затем раскрыла ридикюль и извлекла оттуда маленькую коробочку с немалым количеством крохотных флаконов.

— Господи, что это?

— Нюхательная соль, румяна и пудра для маман. В ее сумочке для них не нашлось места, — сообщила мисс Оливия и, раскрыв один из флакончиков, высыпала на ладонь белый порошок. — Это и есть бикарбонат натрия. Хорошо помогает при несварении.

— И, очевидно, сводит пятна от вина.

— Именно так, — подтвердила мисс Оливия и улыбнулась ему.

У Торна перехватило дыхание. Улыбка превращала ее из хорошенькой девушки в восхитительную богиню. Она переставила канделябр, подвинув его ближе к себе, и Торн увидел, что глаза у нее зеленые, цветом похожие на нефрит, того же теплого золотистого оттенка. У нее был крупный рот, бархатные, словно персик, щеки и чуть вздернутый нос. Все это в совокупности Торн находил пленительным.

— Простите меня, — сказала она, по всей видимости, не замечая того, что он не сводит с нее глаз, — но я должна просунуть ладонь под ваш жилет, чтобы как следует его очистить.

— Может, вы бы предпочли, чтобы я его совсем снял? — спросил Торн, вполне отдавая себе отчет в том, что вопрос его звучит почти неприлично. Как же она на него отреагирует?

Мисс Оливия просияла.

— Конечно! Так будет гораздо проще!

Ее явно не смутил тот факт, что приличия не были соблюдены подобающим образом. Торна это сильно позабавило. Он сбросил фрак, после чего снял жилет и вручил его мисс Оливии. Подложив под подкладку жилета носовой платок, отважная мисс принялась за дело. Вначале сбрызнула пятна шампанским, затем присыпала расплывшиеся кляксы бикарбонатом натрия. Перед его удивленным взором пятна покрылись густой пеной.

Мисс Оливия, протянув руку, попросила его передать ей носовой платок, что он и сделал. Этим носовым платком мисс Оливия собрала пену.

Торн был потрясен: от пятен ничего не осталось, лишь влажные следы — словно на жилет плеснули чистой водой.

— Где вы этому научились? — спросил Торн.

Мисс Оливия подошла к камину и принялась размахивать жилетом, чтобы тот поскорее высох.

— От своего дяди, — ответила мисс Оливия. — Он химик.

Какое странное семейство. Надо полагать, благодаря своему родственнику она знает множество способов химической чистки. Если верить Гвин, женщинам полагается все это знать и уметь, даже если им не придется заниматься этим лично.

Мисс Норли подошла и вручила Торну жилет.

— Держите. По крайней мере, до конца вечера вы в нем продержитесь. А потом отдадите его слуге, и он займется им всерьез.

— Надо не забыть отдать слуге поручение, — тем же серьезным тоном, что и она, сказал Торн. — Чем я могу отплатить вам? Глаз тритона подойдет? Или лягушачья лапка? Чем вы заполняете ваши склянки?

— К чему мне тритоньи глаза и лягушачьи лапки? Для меня они совершенно бесполезны.

Должно быть, она не читала «Макбета». Или забыла ту сцену, где ведьмы варят зелье.

Посмеиваясь, Торн застегнул жилет.

— Тогда, пожалуй, я приглашу вас на танец.

Лицо ее исказил самый неподдельный ужас.

— Даже не думайте! Хуже меня во всем королевстве никто не танцует. И, поскольку юным леди не полагается отказывать джентльменам…

— Разве? Я не знал о существовании такого правила. Но это многое объясняет. Теперь я понимаю, почему мне никто тут не отказывает, — сокрушенно заметил Торн и, подмигнув ей, добавил: — А я думал, это потому, что я так необыкновенно хорош собой.

— Вам никто не отказывает, потому что вы герцог, сэр. Поэтому, пожалуйста, не приглашайте на танец меня, а не то все кончится тем, что в дураках окажемся мы оба. И вам это не понравится, уверяю вас.

Торн покачал головой.

— Вы очень необычная леди, мисс Норли, — со всей искренностью заявил Торн.

Когда он, поправляя шейный платок, слегка сдвинул узел, мисс Оливия, нахмурившись, сокрушенно покачала головой.

— У вас и на шейном платке пятна. Мне придется…

— Не беспокойтесь. Пятно легко замаскировать, перевязав узел. Я бы и сам легко смог это сделать, если бы нашлось зеркало…

— Я помогу, — сказала мисс Оливия и принялась деловито возиться с его шейным платком. Немного подтянула тут, ослабила узел там. К Торну вернулись его изначальные подозрения относительно истинной цели его привода сюда.

— У вас очень хорошо получается, — похвалил ее Торн. — Должно быть, вы много практиковались.

— У моего дяди нет камердинера, и потому мне иногда приходится ему помогать, когда он ждет гостей.

— Признайтесь, мисс Норли, вы ведь привели меня сюда не только ради того, чтобы почистить мой жилет и перевязать мой крават.

Взгляд ее взметнулся вверх.

— А для чего же еще? — чуть запальчиво спросила она.

С улыбкой он взял в ладони ее лицо.

— Хотя бы для этого.

Он нежно поцеловал ее, и она испуганно отстранилась.

— О боже…

Он тихо рассмеялся и вновь ее поцеловал.

На этот раз она обхватила его руками за талию и, привстав на цыпочки, подставила губы под его поцелуи. И какими сладкими оказались эти губы! Сладкими, как спелые вишни. И дерзкими. Словно проделывала она все это не в первый раз.

Не то чтобы он имел что-то против ее предполагаемой опытности. Вероятно, именно опыт превратил ее в ту чувственную и от этого еще более желанную женщину, которую он готов был целовать всю ночь напролет. Целовать ее все равно что пить лучшее шампанское, только еще вкуснее.

Кровь его кипела. Поцелуев ему было мало. Она застонала и прижалась к нему еще крепче. Торн вдыхал ее запах — запах каких-то экзотических цветов. Ему хотелось утонуть в этом запахе. Он уже совсем было решился положить руку на такую полную, такую упругую и манящую грудь, как вдруг его резанул по ушам чей-то чужой и противный голос. Голос был женский.

— Оливия Джейн Норли! Чем ты, черт возьми, занимаешься?!

Оливия отскочила от него как ошпаренная. Она выглядела растерянной, слегка растрепанной и хмельной. Кажется, она еще не вполне осознала, что произошло. Но Торн все понял сразу. Его застигли на месте преступления, и, кажется, теперь ему не отвертеться.

Торн повернулся лицом к обладательнице визгливого голоса. Элегантно одетая женщина средних лет не могла быть никем иным, кроме как мачехой мисс Оливии. Как она могла их застукать, если Оливия действительно пряталась от нее? Из-за спины почтенной матроны выглядывали ее приятельницы, что означало — у преступления есть очевидцы. Дела Торна были плохи. Очень плохи.

И в этот момент он вдруг вспомнил, где слышал фамилию Норли. Барон Норли был членом того же лондонского клуба, завсегдатаем которого являлся Грей. Торн несколько раз бывал там, но так и не решил, хочет ли он стать его членом. Таким образом, мисс Норли была дочерью английского аристократа и при этом охотницей, одной из тех, о которых его предупреждали. И еще она была куда умнее, чем казалась с первого взгляда.

— Все совсем не так, как кажется, мама, — принялась оправдываться мисс Норли. — Его светлость пролил негус на жилет, и я выводила пятна.

За спиной миссис Норли раздался смешок — так ее подруги отреагировали на слова Оливии.

Леди Норли при этом не смеялась.

— Оливия, выйди в коридор. Я должна поговорить с герцогом один на один.

— Но…

— Выйдите немедленно, юная леди, — с металлом в голосе повторила миссис Норли.

Понурив голову, Оливия подчинилась. Леди Норли вытолкала в коридор и своих подруг заодно. Торн остался наедине с грозной дамой.

— Леди Норли… — начал было он, но его перебили:

— Я рассчитываю увидеть вас завтра же утром в нашем лондонском доме с тем, чтобы просить руки нашей дочери.

Жениться! Только этого не доставало! Торн мог рассчитывать лишь на помощь высших сил.

И все же он попытался выбраться из ямы, которую по глупости сам для себя выкопал:

— Не вижу нужды так торопить события. Мы с вашей дочерью едва знакомы, и, хотя она девушка милая…

— Да, она действительно милая девушка, которой едва исполнилось семнадцать. И я не допущу, чтобы ее репутация оказалась погублена из-за ваших… животных желаний.

Торн вовремя вспомнил о том, что он все-таки герцог, и, расправив плечи и придав своему голосу подобающий ледяной тон, сообщил:

— То был всего лишь дружеский поцелуй.

— Для осуществления которого вы сняли фрак.

Проклятье! Торн совсем забыл о том, что стоит перед этой дамой в одной рубашке. И этот факт существенно снижал его шансы выйти сухим из воды.

Торн угрюмо усмехнулся, припомнив предупреждения Грея. Он все больше убеждался в том, что мисс Норли сама все подстроила. И все сильнее злился.

Должно быть, миссис Норли заметила, что он гневается, поскольку она, подойдя к нему вплотную и понизив голос до зловещего шепота, сказала:

— На случай, если вы решите не приходить к нам завтра утром с тем, чтобы сделать предложение мисс Оливии, предупреждаю: вы принудите меня сделать достоянием публики некую тайну, касающуюся вашей семьи, которую я хранила все эти годы.

По спине у Торна пробежал холодок.

— Вы даже не знакомы с моими родственниками. О каких же их тайнах вы можете быть наслышаны?

— К вашему сведению, несколько лет назад мы достаточно тесно общались с вашими родителями. Так получилось, что наш первый выход в свет — мой и вашей матери — случился одновременно, в один сезон, а ваш отец был другом моей семьи. И поэтому я точно знаю, куда он направлялся, когда произошла та смертельная авария.

Торн растерялся.

— Он ехал в Лондон, — с плохо скрываемой тревогой в голосе сказал Торн. — Никакого секрета в том нет.

— В Лондон, верно. И ехал он туда на свидание со своей любовницей.

Торну почудилось, что земля ушла у него из-под ног.

— Что? — в страхе переспросил он.

— Ваш отец завел любовницу еще до того, как женился на вашей матери. И их связь не прервалась после его женитьбы.

Торн не удивился бы, если бы узнал, что отец Грея содержал любовницу. Но поверить в то, что так мог поступить его отец, Торн не мог.

Торн пытался припомнить, говорила ли мать когда-то о том, что послужило причиной внезапного отъезда его отца из Беркшира, но так ничего и не вспомнил. Зато Торн прекрасно помнил, что его мать говорила об их с отцом взаимных чувствах. Она говорила, что они любили друг друга без памяти. Если верить матери, из всех трех мужей, что у нее были, только его с Гвин отца она любила по-настоящему и с полной взаимностью. Так что, либо у отца не было никакой любовницы, либо он так хорошо скрывал свою связь, что мать не могла его ни в чем заподозрить.

Был и третий вариант: мать знала о его неверности и все это время лгала и ему, и Гвин о характере их отношений с отцом. Торн не был готов рассматривать третью версию всерьез, потому что тогда все их представления о Большой Романтической Любви не более чем фарс.

Да и кто знает, правду ли говорит леди Норли? Она прекрасно понимала, что ни подтвердить, ни опровергнуть ее версию никто не может. Торн мог бы написать матери и спросить у нее, но переписка займет не меньше месяца.

Впрочем, даже если леди Норли лжет, ничто не мешает ей пустить порочащий его семью слух. Не исключено, что баронесса имеет достаточно сведений, чтобы придать слуху правдоподобие. А Торн не мог допустить, чтобы мать его пострадала из-за чьих-то интриг. Да и карьере его отчима, посла Британии в Пруссии, такого рода слух мог бы серьезно помешать.

— Так мы поняли друг друга? — без тени страха или неуверенности спросила баронесса. Она приперла его к стене и знала об этом.

— Я буду у вас завтра с утра, — старательно изображая беззаботность, ответил Торн.

Оливия, словно на иголках, сидела на кушетке в гостиной, пока мачеха колдовала над ее кудряшками.

— Как только ты выйдешь замуж за его светлость, мне придется научить твою горничную делать тебе прическу, как приличествует герцогине.

— Если я выйду за его светлость, — с ударением на первом слове откликнулась Оливия.

— Только не начинай опять, — ущипнув Оливию за щеку, воскликнула леди Норли. — Ты непременно за него выйдешь. Он красив и, что еще важнее, богат. У тебя все получится. Да и ты, верно, сама все понимаешь, принимая во внимание то, как ловко ты его подцепила.

— Я не собиралась… Я не думала, что мы с ним…

В ответ мачеха Оливии лишь выразительно приподняла бровь.

Оливия вздохнула. Наверное, не стоило признаваться в том, что она не ожидала, что их с герцогом застанут наедине.

— Что папа говорит? — спросила Оливия. Она не видела отца со вчерашнего дня, поскольку он все еще был у себя в клубе, когда они вернулись домой с бала.

Баронесса безразлично пожала плечами.

— Ты знаешь своего отца: он слишком занят своими делами, чтобы беспокоиться о наших. Но он признал, что лучшей партии для своей дочери не мог бы придумать сам, и он, конечно, даст согласие на брак. Он даже остался дома сегодня, чтобы принять у себя герцога после того, как ты согласишься стать его женой.

После того как мать Оливии умерла — Оливии было восемь лет, — отец перестал принимать участие в жизни своей дочери, перепоручив ее заботам нянек и гувернанток. Сам он предавался всем тем радостям жизни, которые приличествуют истинному английскому аристократу: возлияниям, азартным играм и всему тому, чем мужчины заняты в своих клубах. Иногда Оливии даже казалось, что он и женился во второй раз лишь ради того, чтобы окончательно вычеркнуть из своей жизни дочь — неуклюжую любительницу химии, девочку со странностями, которой он явно стыдился.

— Вы оба так хотите поскорее от меня избавиться? — спросила Оливия, втайне надеясь, что удастся задеть чувства мачехи.

К чести последней надо сказать, что по крайней мере на вид она была потрясена вопросом падчерицы.

— Избавиться от тебя? Что за глупости! Мы просто оба хотим, чтобы ты удачно вышла замуж. И как только ты выйдешь замуж, мы сможем вместе выезжать в парк и за покупками, посещать всякие интересные места, ездить с визитами… Одним словом, получать от жизни всевозможные удовольствия!

У Оливии были несколько иные представления о радостях жизни, но она не стала спорить с мачехой. Каждому свое.

— Вы оба уверены, что герцог сделает мне предложение. С чего бы это?

— Сделает, не сомневайся, — с ноткой металла в голосе заверила ее маман.

Оливия не в первый раз задумалась о том, каким образом маман убедила его просить ее руки. Или герцог действительно был джентльменом до мозга костей?

Отчего-то Оливии так не показалось. Стоило лишь бросить взгляд на его лицо, когда он выходил после разговора с мачехой из библиотеки. Он даже не остановился, чтобы попрощаться. Тогда Оливию это обидело, но размышлять об этом сейчас ей было недосуг. Сейчас предстояло продумать то, что она скажет ему, если он действительно сделает ей предложение.

Выбор был трудным. В конце концов, герцог был первым мужчиной, который поцеловал ее в губы. И опыт оказался потрясающим во всех смыслах. Она испытала то, что никак не ожидала испытать. Даже сейчас при воспоминании об этом что-то сладко замирало в груди. Ничего неприятного не было и в том, что язык его оказался у нее во рту. Совсем наоборот: его ритмичные движения отчего-то вызвали в ней восторг и желание подражать. Что она и сделала, и ему это, кажется, понравилось… Даже если он, судя по его первой реакции, совсем от нее этого не ожидал. Оливия полагала, что, говоря о романтике, многие леди имеют в виду то самое, что чувствовала она. Впрочем, она могла ошибаться.

Забили часы, и Оливия вздрогнула, очнувшись. Наступило время визитов. К ней еще никто ни разу не приходил с визитами. Оливия не слишком преуспела в науке светской беседы, так и не научилась говорить комплименты и льстить и, в отличие от других более удачливых юных леди, не обзавелась толпой поклонников. Впрочем, отсутствие желающих нанести ей визит не слишком беспокоило Оливию, скорее наоборот: вместо того, чтобы тратить время впустую, она отправлялась к дяде и помогала ему ставить химические опыты.

Оливия по-прежнему надеялась, что герцог не придет. Тогда не надо будет решать, что ему ответить. Оливия всю ночь думала над тем, как поступить, но так и не приняла окончательного решения.

С одной стороны, он был весьма хорош собой и, очевидно, находил ее достаточно привлекательной, чтобы поцеловать. И он хорошо целовался. По крайней мере, ей понравилось. Хотя по большому счету сравнивать ей было не с кем. Был и еще один существенный аргумент «за»: если она выйдет за него замуж, ей никогда не придется вести не дававшиеся ей разговоры о погоде и прочей ерунде. Кажется, он не из тех, кто любит болтать о пустяках.

С другой стороны, Оливия сомневалась, что его светлость позволит ей проводить собственные химические опыты или помогать дяде в его исследованиях. Обладатель герцогского титула вправе ожидать от своей жены покорности и домовитости — тех качеств, каких она была начисто лишена. Больше того, Оливия не определилась с тем, хочет ли она вообще иметь детей.

И еще, в Оливии все еще жила та маленькая девочка, что верила в сказки и мечтала о браке по любви. Но от Торнстока ожидать подобных чувств было бы слишком наивно.

Услышав стук дверного молотка, Оливия напряженно застыла. Прошло несколько томительных минут, и после доклада дворецкого в гостиную вошел герцог Торнсток. Оливия и баронесса одновременно присели в реверансе. Его светлость выглядел весьма мрачно, и Оливия укрепилась в подозрении о том, что герцог явился сюда не по собственной воле, а по принуждению со стороны маман.

— Доброе утро, мисс Норли, — произнес он, глядя сквозь нее. — Вы сегодня хорошо выглядите.

— И вы, ваша светлость, — ответила Оливия, нисколько не кривя душой. Выглядел он действительно отменно. Его прямые каштановые волосы имели чуть заметный рыжеватый оттенок, а голубые глаза были настолько светлыми, что казались совершенно прозрачными.

Он посмотрел на мачеху, затем вновь перевел взгляд на нее.

— Мисс Норли, я надеюсь, вы окажите мне честь, согласившись стать моей женой.

Оливия растерялась. Впервые она усомнилась в том, что разговоры о пустяках — лишняя трата времени.

— Почему? — спросила она, и, как ей показалось, ее вопрос сбил его с толку.

Но растерянность его быстро прошла. Прищурив эти свои льдисто-прозрачные глаза, он ответил:

— Потому что вчера вечером я безвозвратно погубил вашу репутацию. И брак в этом случае — единственный выход.

Все так. И в то же время не так. Для начала статус герцога значительно выше, чем у дочери барона, посему ему не составило бы труда выйти сухим из воды. Но он здесь — и выглядит как вор, которого тащат на виселицу.

У Оливии не было желания брать на себя роль палача. Если уж ей придется выйти замуж, то не для того, чтобы спасти свою репутацию. И разумеется, она не выйдет за того, кто презирает ее и даже не скрывает своего отношения.

— Спасибо, ваша светлость, за ваше любезное и щедрое предложение, но я вынуждена его отвергнуть.

— Оливия! — воскликнула мачеха, но Оливия ее почти не слышала. Все ее внимание было сосредоточено на герцоге. Она пристально следила за его реакцией. Она ожидала увидеть облегчение, но, вопреки ее ожиданиям, холодную надменность сменил пламенный гнев.

Какое он имел право злиться? Она спасла его от тягостной необходимости жениться на ней. Он мог бы, по крайней мере, быть ей благодарен.

Мачеха попыталась сгладить ситуацию:

— Моя приемная дочь хотела сказать…

— Именно то, что сказала, — перебила ее Оливия. — Я не желаю выходить замуж за герцога. Подозреваю, что и он не хочет на мне жениться. — Оливия направилась к выходу из гостиной. — Прошу прощения, мне нужно выйти.

И она действительно не могла больше оставаться с ним в одной комнате. Она не хотела его видеть. Не хотела быть свидетельницей его триумфа, рожденного осознанием того, что он снова свободен. Но едва Оливия успела ступить за дверь, как ноги ее подкосились, и она упала в оказавшееся по счастью поблизости кресло.

Словно сквозь вату она слышала, как за стеной говорила ее мачеха:

— Ваша светлость, вы должны дать ей шанс. Как любая юная леди, моя приемная дочь хочет, чтобы за ней ухаживали, красиво ухаживали. Пройдет немного времени, и она обязательно…

— Я не желаю быть посмешищем, мадам. Что касается меня, я выполнил условия нашей сделки.

Сделка! Оливия не знала, что и думать. Час от часу не легче. Что же баронесса могла ему предложить, чтобы он пошел на сделку с ней? Неужели она, Оливия, действительно настолько отвратительна, что ни один мужчина без понуканий извне не захочет взять ее в жены? По правде сказать, приданое у нее так себе, но, предложи мачеха ему даже вдвое больше денег, это никак не изменило бы ситуацию — герцог, по слухам, богат как Крез.

В голосе его не было и следа от вчерашней игривости.

— Я предложил, она отказалась. Мы квиты. И если вам когда-нибудь придет в голову осуществить свою угрозу, я превращу и вашу жизнь, и жизнь вашей падчерицы заодно в ад. Хорошего дня, леди Норли.

Последние его слова побудили Оливию к действию. Действовать надо срочно. Он сейчас выйдет из комнаты! Она не перенесет, если он застанет ее здесь, в коридоре, подслушивающей под дверью. Она вскочила и побежала к лестнице, молясь лишь о том, чтобы с ним не встретиться.

Когда Оливия решилась оглянуться, она поняла, что он ее даже не заметил. Он так стремился сбежать отсюда поскорее, что не мог думать ни о чем другом. Наверное, он только сейчас вполне осознал, что едва не оказался женат на совершенно чужой ему женщине.

На миг Оливия испытала нечто вроде сожаления об упущенной возможности. Если бы она согласилась выйти за него, тот вчерашний поцелуй был бы только первым из долгой череды других. А теперь… Теперь он останется первым и последним.

Впрочем, поцелуи еще не все в жизни. Нетрудно догадаться — пример отца был всегда перед глазами, — что такое брак для женщины и насколько положение жены отлично от положения мужа. Ее мечте о занятиях химией придется сказать «прощай», ибо в этом мире жене всегда приходится подчинять свои желания желаниям мужа.

Так кто же хочет выйти замуж за герцога? Уж точно не она.

Глава 1

Лондон

Октябрь 1809 года

Торн улыбнулся, увидев, что Гвин идет к нему через зал. Зал был довольно скромных размеров, как и сам дом. Если Гвин с мужем решили отметить приобретение дома в столице, устроив бал, значит, им это кажется правильным. Торн совершенно не жалел о том, что продал свой лондонский особняк сестре. Теперь эта постройка действительно стала похожа на дом в сакраментальном смысле, как в поговорке «Дом, милый дом», и особенно заметно это стало сейчас, когда его украсили и принарядили, готовясь к приему гостей. Новый паркет в бальном зале сиял, а новые канделябры обеспечивали гораздо лучшее освещение, чем прежние.

Кроме того, теперь, когда у Гвин в Лондоне имелось свое гнездышко, Торн мог надеяться на то, что она здесь задержится. Побыть подольше с сестрой — это ли не счастье? Тем более когда больше не надо играть роль сторожевого пса, отгоняя от Гвин охотников за ее немалым приданым. Сейчас Гвин была замужем за майором Вулфом, и тот, как казалось Торну, успешно справляется с ролью мужа и защитника его любимой сестры.

Теперь Торн мог с головой уйти в писательскую работу, хотя с головой уйти все равно не получится: он не хотел, чтобы Гвин узнала о том, что он пишет, а скрывать от нее род своей деятельности становилось все труднее. В Лондоне он слыл повесой и прожигателем жизни. Этот образ имел такое же право на существование, как и образ Торна-драматурга или Торна-герцога. Ни один из этих образов не соответствовал действительности. Единственной правдивой ипостасью Торна был Торн-брат.

— Ты как-то подозрительно хитро улыбаешься, — сказала Гвин, целуя его в щеку. — Какую шалость ты сегодня припас в рукаве?

— Ничего из того, что касалось бы тебя, милая, — по-немецки ответил Торн.

Гвин рассмеялась.

— Ты меня разочаровал. Мне нравится участвовать в твоих шалостях. По крайней мере, дома нравилось.

Дома. Пруссия и для него по-прежнему оставалась домом.

— Ты скучаешь по Берлину? — с искренней заинтересованностью спросил Торн.

— Иногда. — На лице Гвин появилось мечтательное выражение. — Я бы душу отдала за свиную рульку, тушенную в пиве с кислой капустой.

— Надо было мне раньше об этом сказать. Мой новый повар умеет ее готовить.

Гвин смотрела на него, открыв от удивления рот.

— И у него получается вкусно? Как в Берлине?

— Поскольку мой новый повар — немец, у него получается именно так, как мы любим.

— Как, скажи на милость, тебе удалось раздобыть немецкого повара?

— Представь себе, в Лондоне есть немцы. Надо лишь захотеть их найти, — с ухмылкой ответил Торн. — Завтра я пришлю тебе твою любимую рульку.

— Ты — душка. — Гвин схватила его за голову и расцеловала в обе щеки. — Только не забудь — ты обещал!

— Не сомневайся, — со смешком сказал Торн.

— Но я шла к тебе не за этим, — сказала Гвин. — И я рада, что успела тебя перехватить, пока ты не убежал. — Гвин сосредоточенно поправляла перчатки. — У тебя вообще есть привычка незаметно исчезать с такого рода мероприятий.

— Что ты имеешь в виду под мероприятиями такого рода?

— Я имею в виду ярмарки невест.

— Но сейчас уже октябрь. Сезон уже закончен. К тому же я полагал, что сегодняшним балом мы обязаны вашему с мужем новоселью. И среди гостей, как я заметил, немало тех, кого никогда не пригласили бы на бал с дебютантками. Уильям Бонэм, к примеру.

— Прекрати, — ткнув его локтем в бок, сказала Гвин. — Я знаю, что ты не одобряешь его ухаживаний за мамой, но он для нее — идеальная пара.

— Он — делец и ловкач.

— Он — деловой человек. И был другом нашего отчима. Англия плохо на тебя влияет, братец. Ты все больше превращаешься в сноба. И кстати, мама говорит, что никаких романтических чувств она к нему не испытывает.

— Она так же говорила о нашем отчиме, но это ей не помешало выйти за него замуж.

— И правильно сделала! Не выйди она за него, у нас не было бы двух славных братьев, Шеридана и Хейвуда. И мы бы никогда не уехали из Англии, и у нас не было бы такого чудесного детства в Пруссии, которую мы оба так любим и считаем домом.

— Всё так, — согласился Торн. Он не стал напоминать Гвин, что, если бы не отчим, ему бы не пришлось выбирать между герцогским титулом и любимой сестрой.

Нет, отчим тут ни при чем. Он сам поставил себя перед жестоким выбором. Надо было еще до отъезда рассказать Гвин, что он предложил ее любимому поклоннику денег, чтобы тот отстал от сестры, и негодяй взял деньги и сбежал. Мало-помалу их с Гвин отношения наладились и стали почти прежними. Почти, да не совсем. За годы, прожитые порознь, Торн стал гораздо осторожнее и предусмотрительнее, а Гвин превратилась во вполне самодостаточную женщину.

И лучшим свидетельством наступивших изменений в их отношениях являлся тот факт, что Гвин не знала ни о том, что Торн пишет пьесы, ни о том, что у их с Гвин отца была тайная связь. Не рассказывал Торн сестре и о той единственной женщине, которой сделал предложение.

Торн едва не ущипнул себя за переносицу. С чего бы он вдруг вспомнил о ней?

Ответ прост. Потому что до этого он подумал о тайной любовнице отца. С годами уверенность Торна в том, что тайная любовница существовала, только крепла.

После того недоброй памяти бала у герцога и герцогини Девоншир Торн написал матери, вскользь упомянув встречу на балу с леди Норли. Он сделал это лишь затем, чтобы узнать, как отреагирует на упоминание мать. К его удивлению, она попросила его передать «моей доброй подруге леди Норли привет и наилучшие пожелания». Оказалось, что баронесса не лгала, рассказав о дружбе с матерью. Торн решил, что в этой ситуации он не станет тревожить мать слухами и подозрениями, и больше ни разу о леди Норли не обмолвился.

— Если маме нравится мистер Бонэм, и он хорошо к ней относится, — между тем продолжала Гвин, — в чем проблема? Рожать от него детей мама вряд ли будет.

— И на этом спасибо.

— Кстати, о браке и детях…

— Ты ждешь ребенка.

— Как ты догадался? Я думала, наряды пока успешно скрывают мое положение. Джошуа тебе сказал, да? — со вздохом заключила Гвин.

— А ты как думала? — с ухмылкой ответил Торн. — Он — будущий папаша. Чем не повод для гордости?

— По крайней мере, мне не придется никого оповещать. Джошуа все сделает за меня. Но я не затем начала говорить о браке и детях. Я пыталась донести до тебя мысль о том, что здесь сегодня немало незамужних леди.

Торн мысленно выпустил шипы. Теперь, когда Гвин наслаждалась счастливой семейной жизнью, ей хотелось, чтобы все вокруг последовали ее примеру. Торн не разделял ее взглядов. Может, Гвин и повезло, но она была в явном меньшинстве. Из трех браков матери лишь один был по любви. И это только по ее словам, ведь если верить баронессе Норли — то и там не все было гладко. За годы, проведенные в Англии в статусе желанного холостяка, Торн насмотрелся всякого и стал убежденным циником. Гвин напрасно теряла время, пытаясь сыграть роль свахи.

Торн уже собрался сказать ей об этом, как Гвин неожиданно добавила:

— И этим леди надо с кем-то танцевать.

Оказывается, он неправильно ее понял. Гвин укоряла его за то, что он манкирует своими обязанностями холостяка. Ну, это совсем другое дело. Торн знал правила и охотно им подчинялся.

— Значит, так. Перед тем, как уйти, я приглашу на танец одну леди по твоему выбору. Такой расклад тебя устроит?

— Возможно, — неопределенно сказала Гвин и, прищурившись, спросила: — А после этого?

— Ты намерена заставить меня танцевать с несколькими партнершами?

— На это я не смею рассчитывать. Хотя я бы предпочла, чтобы ты здесь задержался. Кстати, куда ты поедешь?

— Не знаю. Не думал об этом. В театр или в клуб. — Торн забарабанил пальцами по подбородку. — Интересно, Воксхолл еще открыт? Может, парни, что его купили, позволят мне пройтись по канату под куполом? Я выпил всего один бокал шампанского, и мне, вполне вероятно, удалось бы не свалиться.

Гвин закатила глаза.

— Тебя послушать, так эти пьески — ты знаешь, о чем я, — писал не кто иной, как ты!

— О каких пьесах речь? — несколько напряженно спросил Торн.

— О тех, что пишет твой германский друг, мистер Джанке. Первая из них, насколько я помню, называется «Приключения одного неприкаянного джентльмена в Лондоне».

— Начнем с того, что его зовут не Джанке, а Джанкер, — раздраженно сказал он. — Во-вторых, никаких упоминаний того, что главный герой — Феликс — немец. О нем сказано, что он иностранец, но не сказано, из какой именно страны.

Гвин смотрела на брата с подозрительной пристальностью.

— На мой взгляд, совершенно неважно, какой национальности иностранный джентльмен по имени Феликс. Я лишь хотела сказать, что ты бы придумал для него еще более захватывающие приключения.

Торн не понимал, пытается Гвин его подловить или нет. Не исключено, что она догадывается, что под именем «приятеля» Торна, поэта по имени Конрад Джанкер, пишет сам Торн.

— Если верить Джанкеру, публике нравятся описанные им приключения. Настолько нравятся, что пьесы приносят ему хороший доход и вот уже несколько лет позволяют ему безбедно жить. Что же касается продолжения, то… — Торн встретился глазами с Гвин, увидел, что она улыбается, и осекся. — Я просто хочу сказать, что они неплохие.

— Конечно. Ты верный друг, и уже по этой причине не станешь отзываться плохо о произведениях приятеля. Что касается меня, мне нравятся только сцены с участием леди Держи-Хватай и ее дочки мисс Замани-Обмани. Их махинации — это что-то. Я всегда смеюсь до упаду.

— И я.

Торн планировал покончить с этими двумя комическими персонажами, как только сойдет на нет обида и гнев, вызванные отказом мисс Норли. Но со временем персонажи его пьес стали жить своей жизнью и прощаться с ним не собирались. К тому же мистер Викерман, управляющий театром Парфенон, который продюсировал все пьесы Джанкера, категорически настаивал на том, чтобы леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани появлялись в каждой новой пьесе.

Гвин продолжала пристально смотреть на брата.

— Иногда я забываю, — сказала она, — что вы с мамой — единственные из всей нашей семьи по-настоящему любите театр. Теперь, когда мама уже не в трауре, не сводить ли ее тебе на одну из пьес твоего приятеля? Мне кажется, она получит немалое удовольствие от просмотра.

— Может, через месяц. У меня сейчас много других дел, — уклончиво ответил Торн. Он не хотел рисковать. Его проницательная мать могла узнать характерные для сына обороты речи. Если кто-то из родственников и мог вывести его на чистую воду, так это мать. Или Гвин.

— Да, я могу представить, чем ты занят, брат, — сказала Гвин и, окинув взглядом зал, добавила: — Кстати, о делах. Меня ждут гости. Ты, конечно, мой любимый гость, но не единственный. И не забудь, — шутливо погрозив ему пальцем, добавила Гвин, — ты обещал перед уходом потанцевать с леди по моему выбору. Я скоро вернусь и представлю вас друг другу.

Торн состроил страдальческую мину. Он не сомневался в том, что Гвин заставит его танцевать с какой-нибудь невзрачной серой мышкой, чей удел — вечно подпирать собой стену. Торн потерял сестру из виду, когда взгляд его привлекла другая женщина.

Не может этого быть! Но это она — ее лицо он узнал бы из тысячи. Прошло столько лет, и вновь Оливия Норли — или как там теперь ее следовало называть — вновь попалась ему на глаза. И где? В доме его родной сестры! Какое право она имела сюда приходить?! Ей здесь нечего делать!

И он лично скажет ей об этом перед тем, как попросит лакея проводить ее за дверь.

Торн сделал знак лакею, чтобы тот подошел, но как раз в этот момент заметил рядом с мисс Норли — или как ее там — женщину столь же привлекательную, но куда менее злокозненную. Оливия беседовала с женой его брата Грея, Беатрис, герцогиней Грейкорт.

Мисс Норли и Беатрис — подруги? Что здесь, черт возьми, происходит?

Он смотрел на двух женщин, медленно прохаживающихся по залу, приближающихся к нему с каждой минутой. К счастью, процесс приближения замедлялся тем, что Беатрис постоянно останавливали желающие переброситься с ней словом, предоставляя Торну возможность как следует рассмотреть Оливию и отметить произошедшие с ней изменения.

Прошедшие годы почти не оставили следа на ее внешности. Сейчас ей было лет двадцать семь или около того, но выглядела она юной и свежей, как выглядят нерожавшие женщины. Светлые волосы ее были уложены почти так же, как тогда, но золотисто-зеленое платье в цвет глаз нежно струилось, словно лаская ее соблазнительные формы. Мода сильно изменилась за это время.

И не только мода. Торн и сам изменился. После той встречи с последствиями он стал смотреть на женщин иначе. Он больше не верил в наивность и стремился разглядеть скрытые цели за каждым словом и взглядом. И он ни в чем себе не отказывал. Леди Норли пустила слух о его распущенности, которая якобы и дала ее падчерице повод отказать ему. И Торн решил, что терять ему нечего, и стал стараться изо всех сил оправдать свою подмоченную репутацию.

Нельзя сказать, чтобы полученный опыт пропал всуе. Теперь он использовал его для написания пьес.

Торн взял бокал ратафии с подноса проходящего мимо лакея. Ему захотелось выпить что-нибудь покрепче, и вишневая настойка оказалась очень кстати.

Едва он пригубил напиток, как к нему подошла Беатрис в сопровождении мисс Норли, зеленые глаза которой таинственно поблескивали. О, он помнил этот соблазнительный блеск, и ему хватило его с лихвой в тот, первый раз. Но вот что странно: мисс Норли, казалось, была рада встречи с ним не больше, чем он радовался встрече с ней. Разве охотница не должна радоваться добыче, которая сама идет к ней в руки?

— Гвин просила меня напомнить вам о данном ей обещании, — сказала Беатрис. — В связи с чем я хочу представить вам мою новую подругу мисс Оливию Норли. Мисс Норли, позвольте вам представить герцога Торнстока, брата моего мужа.

Торну показалось, что это неожиданное представление заставило мисс Норли побледнеть, но, возможно, он принял желаемое за действительное. Что же, теперь он знал, что она так и не вышла замуж. Впрочем, он тоже не женился.

— Мы знакомы, — сквозь зубы процедил он. Если бы не данное Гвин дурацкое обещание, он бы развернулся и ушел, не дожидаясь конца представления.

Беатрис смотрела на него в полном недоумении. Она, видимо, не ожидала от него такого хамского отношения к даме. Но это потому, что она не знала, что ее новая подруга не женщина, а исчадие ада, такая же фурия, как и ее мачеха.

В отличие от Беатрис мисс Норли удивления не выказала. Гордо вздернув подбородок, она ехидно поинтересовалась:

— Вы не ратафию пьете, ваша светлость? Вам не кажется, что при вашей склонности проливать на себя напитки вы поступаете не слишком предусмотрительно?

— А как поживает нынче леди Норли? — с недобрым прищуром поинтересовался Торн. — Полагаю, она сейчас прячется где-нибудь поблизости в засаде. — Он картинно обвел взглядом зал. — Она все еще не оставила попытки сбыть вас с рук?

Мисс Норли и бровью не повела.

— К счастью, ее рядом нет. Теперь, когда я считаюсь старой девой, мачеха на балах обычно предоставляет меня самой себе.

— Какая удача для вас, — поспешил вставить Торн. — И еще большая удача для тех джентльменов, кто избежал печальной участи. Хотя в старые девы я бы поостерегся вас записывать. Вы моложе моей сестры, а ей все-таки удалось заарканить майора Вулфа.

— Торн! — Возмущенно воскликнула Беатрис. — Что на тебя нашло? Ты непозволительно груб с мисс Норли! Она гостья этого дома! И нам с Греем она особенно дорога.

Торн был огорошен.

— Чем это она вам дорога?

— Он вам не сказал? Грей поручил мисс Норли проверить останки его отца на наличие в них мышьяка с использованием ее нового метода химического анализа. Мы втроем завтра утром выезжаем в Каримонт.

Имение Каримонт в графстве Саффолк служило семейной резиденцией герцогов Грейкорт на протяжении многих поколений. Там в роскошной усыпальнице покоился и отец Грея.

Торна эта новость покоробила. Грей действительно начал подозревать, что его отец, умерший, предположительно, от простудной лихорадки, когда Грей был еще младенцем, на самом деле был отравлен. Но решиться на эксгумацию? Это, пожалуй, перебор. И какого черта он выбрал именно мисс Норли для проведения исследования?

Торн залпом допил ратафию и обвел взглядом зал.

— Где Грей?

— Зачем он тебе? — спросила Беатрис. — Ты должен потанцевать с мисс Норли.

— Не вижу причин, по которым герцог был бы должен… — с независимым видом возразила Оливия, но Торн ее перебил.

— Мисс Норли, я имею самые серьезные намерения танцевать с вами, — ледяным тоном сообщил Торн, — но вначале я должен переговорить со своим братом.

— Что ты хочешь знать? — раздался у него за спиной звучный голос Грея.

Торн обернулся, схватил Грея за руку и приглушенным шепотом сказал:

— Я хочу поговорить с тобой наедине.

После чего он потащил Грея в кабинет Вулфа, где, по его сведениям, имелся приличный запас качественного алкоголя.

Когда за ними закрылась дверь в кабинет, Грей сказал:

— Ты ведешь себя совсем как мама, а она большая любительница все драматизировать. Так что тебя так взволновало?

— Я слышал, ты собираешься подвергнуть останки твоего отца исследованиям на присутствие мышьяка.

Грей потянулся за графином.

— Да, надеюсь, что все получится.

— Ты надеешься или знаешь, что это можно сделать?

— На самом деле знаю. Недавно, перебирая вещи нашего покойного отчима, я наткнулся на прусскую газету за тысяча восемьсот третий год. В газете была статья о некой Софии Урсинус, заключенной Берлинской тюрьмы. Немецкий химик по имени Валентайн Роуз разработал тест для проверки присутствия мышьяка в теле одной из жертв Урсинус, и результаты были использованы в суде. — Грей налил себе янтарного цвета жидкость из графина, сделал большой глоток и, едва не подавившись, выплюнул то, что не успел проглотить, обратно в рюмку. — Господи, да это ром!

— Майор предпочитает ром. Полагаю, это как-то связано с длительным пребыванием в море, — философски заметил Торн и налил себе рому. В отсутствие бренди сгодится и ром. — Не уходи далеко от темы. Ты прочел статью и потому решил отыскать химика?

— Именно так.

— И почему ты выбрал именно мисс Норли?

— Какое тебе дело? — с каменным лицом ответил вопросом на вопрос Грей. — Речь идет, в конце концов, о моем отце, и мне решать, кто мне подходит в качестве химика, а кто нет.

— Но если уже нанимать специалиста, то он должен быть профессионалом. Мисс Норли — всего лишь дилетантка.

Грей недовольно поморщился.

— Я пытался найти профессионала, но, к кому бы я ни обращался, все мне отказывали.

— И какова причина?

— Многие незнакомы с методикой теста Роуза, другие говорят, что тело слишком долго пролежало в земле, чтобы получить достоверные результаты. Были и такие, что отговаривались нехваткой времени. Их можно понять — дело крайне деликатное. Речь идет о возможном убийстве герцога.

— Да, их действительно можно понять. Высокопоставленные мертвецы могут иметь живых высокопоставленных друзей, которым совсем не хочется тащиться в суд и которые готовы на многое пойти, лишь бы там не оказаться. Приходится довольствоваться тем химиком, который готов доказывать правду в весьма щекотливой ситуации.

— Именно так. Но когда я обратился к миссис Элизабет Фулхейм, чьи научные труды снискали ей уважение коллег химиков, она, хотя и отказала мне, сославшись на нехватку времени, предложила обратиться к ее подруге…

— Мисс Норли, — закончил за Грея Торн.

— Да. Когда я узнал о том, какой у мисс Норли богатый опыт и какой авторитет среди коллег, я понял, что получить ее согласие — огромная удача.

Торн неспешно потягивал ром.

— Неужели эта цыпочка действительно хороший химик?

— Ты, должно быть, считаешь меня болваном, если думаешь, что я готов нанять первого встречного для такого ответственного дела. Мисс Норли рекомендует не только миссис Фулхейм, но и ее дядя — весьма известный химик.

— Итак, ее рекомендует подруга и родственник. Чего еще желать!

Серые глаза Грея потемнели, словно небо перед грозой.

— Я мог бы тебе этого не говорить, но все же скажу: я ей ни пенни не плачу.

Торн удивленно вскинул голову.

— Тогда зачем она согласилась?

— А тебе какое дело? И к слову сказать, откуда ты знаешь мисс Норли?

— Ты помнишь бал у герцога и герцогини Девоншир? — со вздохом спросил Торн. — Тот самый бал, на котором меня застигли в компрометирующей ситуации в компании юной леди? Я смутно помню, что рассказал тебе о том, что эта девица мне отказала, когда я сделал ей предложение.

Торн до сих пор не мог простить себе собственной слабости. Не стоило делиться своей позорной тайной ни с кем, даже с единоутробным братом.

— Так это была мисс Норли? — не веря своим ушам, переспросил Грей.

— Она самая. Ее мачеха устроила так, что нас «застали с поличным», но в капкан меня заманила ее падчерица. Кстати, с помощью химии. Хотя способность вывести винные пятна с жилета с помощью шампанского и двуокиси натрия еще не делает ее специалистом, чьи доказательства примет к сведению суд. Теперь ты понимаешь, почему твое решение нанять мисс Норли вызвало у меня недоумение.

— Если честно, не понимаю.

— Поверь мне, мотивы мисс Норли не так чисты, как тебе кажется. Вполне могу предположить, что она мечтает тебя соблазнить и разрушить твой брак.

— Господи, эта женщина и впрямь тебя зацепила! — со смехом воскликнул Грей. — Ты забываешь о том, что я сам с ней знаком. И она совсем не кажется мне неисправимой лгуньей и уж тем более коварной соблазнительницей.

— Внешность бывает обманчивой, — процедил Торн. Доводы брата его не убедили.

— Хочу заметить, — с ухмылкой сообщил Грей, — что женщина, которая намеренно заманила тебя в ловушку, не стала бы отвечать отказом на твое предложение вступить с тобой в брак.

Торн и сам видел нестыковку. И мучился. Все эти годы он пытался, но так и не смог найти ответ на вопрос, почему она ему отказала.

— Она думала, что своим отказом сумеет заставить меня за ней ухаживать и тем самым пробудит ревность в том парне, которого она мечтала заполучить в качестве мужа.

Все лучше, чем поверить в то, что она отвергла его потому, что за то время, что они провели вместе в библиотеке, он успел вызвать в ней отвращение своей навязчивостью, вызванной самым искренним страстным порывом, что она так искусно в нем пробудила.

— Ты думаешь, она предпочла бы тебе, богатому герцогу, кого-то другого? — недоверчиво переспросил Грей. — И почему тогда тот, другой, не сделал ей предложение? А если учесть, что она до сих пор не замужем, охотиться на мужчин она явно не умеет.

Торн начинал злиться.

— Так на чьей ты стороне? — возмущенно спросил он.

Грей скрестил руки на груди.

— Так мы теперь по разные стороны баррикад? Из-за того, что ты не согласен с моим выбором химика?

— Она не настоящий… — Торн раздраженно вздохнул. — Послушай, из того, что она носит в сумочке коробку с химикатами, еще ничего не следует.

— Откуда ты знаешь, что она носит в сумочке? Для человека, который едва с ней знаком, ты слишком хорошо осведомлен как о ее привычках, так и о ее личных качествах. — Грей довольно ухмылялся. — Признай, в твоих словах и поступках отсутствует логика. Ты невзлюбил ее всего лишь за то, что однажды у нее хватило дерзости тебе отказать.

— Беатрис тоже тебе отказала, когда ты в первый раз сделал ей предложение, — в запальчивости ответил Торн.

Как Торн и рассчитывал, довольная ухмылка сползла с лица Грея.

— Кто тебе об этом сказал? — недовольно спросил Грей.

— Ее брат, — с готовностью ответил Торн. — Тот самый, что сейчас приходится мне зятем. Поверь мне, я наслышан обо всех твоих грязных секретах.

— От Вулфа? Не верю! Он умеет хранить секреты даже лучше, чем я, — надменно сообщил Грей и, скрестив руки на груди, добавил: — К тому же Беатрис во второй раз мое предложение приняла. Так что, может, и тебе стоит попытать счастья с мисс Норли?

— Ни за что, — едва удержавшись от болезненной гримасы, ответил Торн. Он и сам не понимал, почему продолжал так болезненно реагировать на события почти десятилетней давности.

— Тогда сделай предложение какой-нибудь другой женщине. Ты засиделся в холостяках, если честно.

— Не говори глупости, — сказал Торн, хотя и сам последнее время так думал. — Мне только тридцать. Если Беатрис поймала тебя на крючок, это еще не значит, что я должен распрощаться с беззаботной жизнью холостяка в столь раннем возрасте. А насладиться женской лаской вполне возможно, и не будучи женатым.

— А, теперь я понимаю. Мисс Норли отказала тебе, потому что видела тебя насквозь. И твое мужское обаяние ее не обмануло.

— Моего, как ты говоришь, мужского обаяния вполне хватило, чтобы она позволила себя поцеловать, — парировал Торн.

— С этого места поподробнее, — с ухмылкой сказал Грей. — Об этом ты мне никогда не рассказывал. Должно быть, ей в твоих поцелуях чего-то не хватило.

— Мне так не показалось, — сквозь зубы процедил Торн.

— Ты хочешь сказать, что она распутница?

— Разумеется, нет. Но в паре со своей мачехой, которая принудила меня сделать ей предложение, они…

— При чем тут ее мачеха? — перебил Торна Грей. — Мисс Норли однозначно дала понять, что не желает, чтобы леди Норли ехала с ней. Леди Норли не одобряет, что ее падчерица занимается химией.

— Тогда почему леди Норли разрешила ей ехать с вами?

— Потому что леди Норли не знает о том, чем она будет заниматься. Мы сообщили леди Норли, что мисс Оливия будет компаньонкой леди Беатрис, пока последняя ждет ребенка. Леди Норли ничего не имеет против тесного общения мисс Норли с герцогиней.

— Вы не знаете, зачем на самом деле мисс Норли к вам едет, — упрямо стоял на своем Торн.

— Как и ты, — в тон ему ответил Грей. — И, знаешь ли, тот факт, что мисс Норли тебе отказала, поднимает ее в моих глазах. У нее есть характер, и она не поступается своими принципами. Ни твой титул, ни твое богатство ее не впечатлили. Так что, хотел ты того или нет, но сейчас я больше, чем прежде, уверен в правильности своего решения.

Торн чувствовал себя уязвленным.

— Хорошо. Тогда я еду в Каримонт с вами.

— Я тебя не приглашал.

— Осмелюсь предположить, что мне удастся уговорить твою жену меня пригласить.

— Пожалуй, сладкоречивый мой, тебе это удастся. Беатрис не захочет ссориться с родней, — задумчиво проговорил Грей и после непродолжительной паузы сказал: — Ладно, ты можешь поехать с нами. Пожалуй, это даже будет мне на руку. Как только станут известны результаты теста, мы продумаем дальнейшие действия вместе. В конце концов, главная задача — найти отравителя.

— Если у теста будут результаты, — язвительно заметил Торн и допил ром.

Грей направился к выходу, но у двери обернулся:

— Предупреждаю тебя, если ты только попытаешься разрушить наши планы своими придирками к мисс Норли, я сам тебя выгоню и не побоюсь скандала. Ты меня понял?

— Прекрасно понял.

Торн решил, что должен ехать хотя бы ради того, чтобы уберечь от беды родных ему людей. Грей не знает, с кем связался. Если даже мисс Норли действительно не замышляет ничего плохого, кто знает, на что способна ее мачеха! И где гарантия того, что она не явится в имение без приглашения и не станет шантажировать теперь уже Грея и его супругу?

Торн раздумывал, рассказать ли Грею о том, чем угрожала ему леди Норли, принудив его просить руки ее падчерицы, но решил, что не стоит этого делать. Конечно, теперь, когда их с Греем мать находилась в Лондоне, она была куда более уязвима, чем когда жила в Пруссии, но раз баронесса до сих пор никаких слухов, касающихся его родителей, не распускала, Торн решил, что не стоит будить лихо, пока оно тихо. Но если баронессе станет известно о причинах смерти отца Грея — при условии, что он и вправду был отравлен мышьяком, — у этой интриганки появится еще один козырь в рукаве.

Если только мать сама не убила отца из ревности.

Торн ужаснулся собственному предположению и с досадой покачал головой. Да и как могла мать подстроить аварию? Повредить карету?

Он уже начал было забывать о грозящей его семье опасности, пока не встретился с этой злосчастной мисс Норли.

Теперь же он только о ней и думал. Не о мисс Норли, а об опасности, грозящей его матери. Что, если у любовницы отца — если у его отца действительно была любовница — имелся ревнивый муж? Вполне рабочая версия, которую непременно нужно проверить… но лишь после того, как Грей проверит свою. Потому что для того, чтобы проверить собственную версию, Торн должен целиком погрузиться в расследование, а пока он будет находиться у Грея в имении, его главной задачей будет следить за мисс Норли. Но все это лучше отложить до завтра. Сегодня он должен пообщаться с мисс Норли и предупредить ее о том, что отныне он станет следить за каждым ее шагом. И, если честно, эта перспектива его скорее радовала, чем огорчала.

Глава 2

Чем дольше Оливия болтала с герцогиней в ожидании обещанного приглашения на танец, тем сильнее нервничала. Когда-то герцог Торнсток был главным — а если честно, единственным — героем ее фантазий.

Будь он неладен! Угораздило же его вновь возникнуть в ее жизни как раз тогда, когда она окончательно им переболела.

Оказалось, что мачеха ее была права относительно его характера и наклонностей. Герцог Торнсток, по слухам, все эти годы провел в кутежах и распутстве, что утверждало Оливию в мысли о том, что она ничего не потеряла, отказав ему. И теперь у нее не было ни малейших сомнений в том, что он сделал предложение лишь потому, что баронесса не оставила ему выбора.

Впрочем, что за сделку заключила ее мачеха с герцогом, Оливии так и не удалось узнать. На все вопросы Оливии баронесса отвечала уклончиво и неопределенно. Очевидно, мачеха не понимала, с кем имеет дело. Герцогу что угодно сойдет с рук. И ему ничего не стоит раздавить такую мелкую сошку, как жена барона. Странно, что он до сих пор не наказал ее за дерзость, учитывая, сколько грязи она на него вылила. Возможно, со временем он осознал, что при его образе жизни рассчитывать на безупречную репутацию не следует.

В любом случае баронесса теперь тоже думала, что без него Оливии лучше, чем было бы с ним. Все так, но, когда вечером Оливия возвращалась из дядиной лаборатории и по настоянию мачехи садилась вышивать подушки, мысли ее всякий раз обращались к нему — к герцогу Торнстоку, и к его поцелуям. Что было неудивительно, если учесть, что больше она ни с кем не целовалась. Эти мгновения, проведенные с ним, подобно канве, украшали, расцвечивали ее воображение. Яркий стежок там, петелька здесь — и вскоре она уже не могла вспомнить, что было на самом деле, а что она придумала.

Но девять лет — долгий срок, и мало-помалу память о тех поцелуях стала стираться. И вот сейчас, чума на его голову! Нет, больше она ни за что не падет жертвой его чар. Теперь она знает ему настоящую цену.

— Представить не могу, куда делись эти двое, — извиняющимся тоном сказала Беатрис. — Уверяю вас, Торн обычно ведет себя гораздо учтивее.

С другими, но не с ней, подумала Оливия и тут же напомнила себе, что и она отвечает герцогу той же монетой.

— Ничего страшного, ваша светлость, — с вежливой улыбкой ответила она герцогине.

— Зовите меня Беатрис, пожалуйста. Нам предстоит много времени проводить вместе, и лишние формальности нам ни к чему.

Оливия искренне надеялась на то, что они с Беатрис подружатся. Герцогиня не показалась Оливии заносчивой и вздорной.

— Тогда и вы зовите меня Оливией, — сказала она.

— Непременно, — с улыбкой ответила Беатрис. — И еще я хочу спросить у вас до того, как тот же вопрос задаст вам моя свекровь. Вас назвали Оливией в честь персонажа «Двенадцатой ночи»?

— Отец говорит, что нет. А насчет мамы я не знаю. Я ее не помню. Она умерла, когда мне было восемь, и мой отец женился вновь вскоре после ее смерти. Леди Норли моя мать во всех смыслах вот уже восемнадцать лет.

Беатрис задумчиво смотрела вдаль.

— Моя мама умерла, рожая меня, так что я совсем ее не знаю. Меня назвали в честь Беатриче, возлюбленной Данте, и моя свекровь предпочитает думать, что имя мне дали в честь Беатрис из комедии Шекспира «Много шума из ничего». Вдовствующая герцогиня дала всем своим детям, за исключением Гвин, имена в честь героев пьес Шекспира. А Гвин назвали в честь актрисы.

— Необычно, вы не находите?

— Да, — согласилась Беатрис, — эту семью обычной не назовешь. Взять, к примеру, моего мужа и Торна. Они так близки, что никто и не подумает, что они родные братья лишь по матери. Какое-то время они росли вместе, и за эти годы, должно быть, очень крепко привязались друг к другу.

Что хочет ей сказать Беатрис? Предупреждает, чтобы она не пыталась вбить клин между братьями? Впрочем, Оливия тонкостей светского общения никогда не понимала. Зачем говорить полунамеками о том, о чем можно сказать прямо? Но Беатрис производила впечатление женщины открытой и искренней, так, может, не стоит искать черную кошку там, где ее нет?

— Хорошо, что они ладят, — сказала Оливия. — У меня нет ни братьев, ни сестер, и порой я спрашиваю себя, хотелось бы мне иметь брата и сестру и какие бы у нас были отношения. Порой мне кажется, что большинство братьев и сестер с трудом друг друга терпят.

— У меня только один брат — Джошуа. Теперь он стал мужем Гвин. Трудно сказать, как я к нему отношусь. Иногда он меня раздражает, иногда радует, иногда — то и другое вместе. И при этом, — со смехом добавила Беатрис, — я не представляю своей жизни без него.

Оливия немного завидовала своей визави. Отца почти никогда дома не было, и от скуки баронесса все время пыталась то так, то эдак воспитывать падчерицу. С дядей они разговаривали исключительно о химии. Никого примерно одного с ней возраста, с кем можно было бы поговорить по душам, у Оливии не было.

— Пожалуй, мне придется самой отправиться на поиски Грея и Торна, — сказала Беатрис. — Мы утомили вас разговорами, а вам, наверное, хочется танцевать.

С Торнстоком? Едва ли. Хорошо, что на ней перчатки, потому что при мысли о том, что герцог будет держать ее в объятиях, ладони у Оливии делались липкими от пота. Дело осложнялось еще и тем, что он без видимой причины на нее злился.

— Если честно, я бы предпочла не танцевать. Мне нравится наблюдать за процессом куда больше, чем в нем участвовать.

— Я вас понимаю, — с улыбкой сказала герцогиня. — Я совсем недавно выучила некоторые шаги и благодарна Грею за его терпимость к моим ошибкам. Он танцует гораздо увереннее меня.

— Раньше я вообще не умела танцевать, но маман наняла учителя танцев, и он после долгих мучений все же смог меня кое-чему научить.

— К счастью, Торн — хороший танцор. Положитесь на него, и он поведет вас в танце так, что вам не придется задумываться о шагах.

— Боюсь, ему придется меня нести, а не вести, чтобы все прошло гладко, — невесело усмехнувшись, сказала Оливия.

— Не переживайте вы так! Вы здесь среди друзей, и никто не станет считать, сколько раз вы споткнулись. Танцуйте для себя, чтобы получить удовольствие.

Оливия хотела верить в то, что здесь ее окружают только друзья, но не слишком на это рассчитывала. Она привыкла к одиночеству, и порой ей казалось, что только в одиночестве ей бывает по-настоящему хорошо и комфортно.

— Кстати, о друзьях, — сказала Беатрис, и в глазах ее появился озорной огонек. — Насколько я поняла, вы с Торном уже виделись раньше. Могу ли я спросить, как вы познакомились?

— Мы встретились случайно на балу у герцога и герцогини Девоншир во время моего первого сезона, — вывернулась Оливия.

— Звучит вполне невинно, — заметила Беатрис, — совсем не так, как звучала ваша с ним беседа.

— Вообще-то, — задумчиво протянула Оливия, пытаясь на ходу придумать правдоподобную версию, потому что о том, чтобы рассказать все, как было на самом деле, не могло быть и речи. — Между нами возникло некоторое недопонимание, и в результате герцог проникся неприязнью ко мне и к моей мачехе. И он ее все еще к нам питает.

— Неприязнь, говорите? Ну, ничего. Вы только один раз с ним станцуете, а потом можете забыть о нем навсегда.

Забыть и больше никогда его не видеть. Она и не хотела его видеть! Но чего же она хотела?

Она хотела невозможного. Чтобы его тянуло к ней так же сильно, как и ее к нему. Ей было нужно, чтобы он сам пожелал на ней жениться. Чтобы поддерживал ее в стремлении стать хорошим химиком и благосклонно относился к ее занятиям. Увы, если такое и может произойти, то лишь в мечтах.

Оливия вздохнула. Хотя, как она догадывалась, его принудили сделать ей предложение, ее отказ больно задел его самолюбие и пробудил в нем гнев и обиду. Но в этом нет ни логики, ни смысла! Никогда ей не понять мужчин и их мотивов.

И потому она предпочитала иметь дело с более предсказуемыми объектами — с химическими реактивами. Это проще: достаточно знать правила обращения с ними. И ни с того ни с сего реактивы свои свойства не меняют.

— Ах, вот и они! — воскликнула Беатрис, увидев входящих в зал Грейкорта и Торнстока. — Я начала было опасаться, что они ушли не попрощавшись.

«Было бы здорово», — подумала Оливия.

И при этом она самым тщательным образом разглядывала Торнстока, пытаясь заметить в его внешности следы прожитых лет. Увы, с тех пор как они виделись в последний раз, он совсем не изменился. Он был все так же строен и подтянут, и в его густой темно-каштановой шевелюре не появилось ни одного седого волоса. Он, пожалуй, даже похорошел. По крайней мере, его теперешняя короткая стрижка шла ему больше, чем кудри до плеч, которые он носил девять лет назад. Любая другая барышня при виде идущего к ней красавца с холодным взглядом льдисто-серых глаз могла бы от избытка чувств свалиться в обморок, но не Оливия.

Она не упала в обморок. Более того, за время, что понадобилось Торнстоку и Грейкорту, чтобы преодолеть расстояние от двери, ведущей в зал, до ожидавших их леди, она успела разработать тактический план по отстаиванию своей позиции. Она не удивилась бы, узнав, что Торнсток убедил брата не поручать ей столь ответственную работу и поездка в Каримонт отменяется. Но сдаваться Оливия не собиралась. Она покажет ему, где…

— Мисс Норли, готовы ли вы оказать мне честь, согласившись стать моей партнершей в этом сете?

Он серьезно? Он готов прилюдно танцевать с ней? С той, кого он ненавидит всеми фибрами души? Ну что же, она не даст этому надменному типу, любителю совать нос в чужие дела, ее запугать!

Оливия смерила Торнстока уничижительным взглядом.

— Разумеется, готова, ваша светлость.

Торнсток улыбнулся, чем немало ее удивил. Удивил и несколько сбил с толку. Она намеревалась изображать полное к нему безразличие. Безразличие она выбрала в качестве противоядия, что лучше всего сможет нейтрализовать его злость.

Торнсток повел ее в центр бального зала, где пары уже строились в большой квадрат для французской кадрили. Оливия трезво оценивала свои способности к танцам и не ждала от себя чудес грации. Но опозориться перед Торнстоком ей бы не хотелось, как бы он ни был ей безразличен. Оставалось одно — положиться во всем на партнера, как ей советовала Беатрис.

Танец начался, и Оливия с удивлением поймала себя на том, что почти не думает о шагах — учитель танцев все же неплохо ее подготовил — и даже получает удовольствие от движений под музыку.

Удовольствию от танца мешало лишь одно обстоятельство: ее партнер давно перестал улыбаться и буравил ее взглядом. Оливия могла бы поклясться, что ощущает эманации его гнева, хотя сама понимала антинаучность подобного утверждения. Эмоции нематериальны, и потому ощущать их нельзя.

— Почему вы так злитесь? — спросила Оливия, игнорируя необъяснимые с точки зрения науки неприятные ощущения.

— Вы знаете почему.

— Потому что я отказалась выйти за вас замуж девять лет назад?

— Конечно же нет! Не пытайтесь выставить меня виноватым!

Танец развел их в очередной раз, и Оливия вдруг почувствовала, что тоже начинает злиться. В чем, собственно, он пытается ее обвинить?

Когда настал их черед танцевать в центре квадрата, Оливия с какой-то болезненной остротой чувствовала, как прижимает он ладонь к ее спине чуть пониже талии, поддерживая ее во время вращения, как крепко сжимают его горячие пальцы ее поднятую над головой руку.

Беатрис не обманула: Торнсток был надежным партнером. Он не даст ей сбиться с ритма, а тем более упасть. В его объятиях — как того требует рисунок танца — она ничем не рискует. Но как можно обнимать женщину, которую ненавидишь? Это не укладывалось у Оливии в голове.

— Я не знала, что Грейкорт — ваш брат, когда согласилась выполнить его просьбу, — сказала Оливия для того, чтобы развеять недопонимание.

— А если бы знали, это что-нибудь изменило бы? — бросив на нее косой взгляд, ответил вопросом Торнсток.

— Вообще-то нет, — честно призналась Оливия, — но вас, кажется, злит то, что я согласилась провести эти… эти химические тесты.

— Да, я зол. И у меня есть на то серьезные основания. Вы не… — Торнсток замолчал, заметив, что их разговор привлек внимание других танцующих. — Вы не та женщина, за какую я вас вначале принял, — добавил он, понизив голос до шепота.

— Я тут ни при чем. Я всегда была самой собой, и не моя вина, если вы возомнили меня другой.

Торн пронзил ее взглядом холодным, как лед, и острым, как игла.

— Я помню, как вы говорили мне, что не умеете танцевать. Но то была явная ложь!

Оливия не знала, то ли чувствовать себя польщенной комплиментом, то ли наоборот: неужели он считает, что за те девять лет, что прошли со времени их первой встречи, она ничему не могла научиться?

— Моя маман заставила меня брать уроки танцев, и результат не заставил себя ждать.

— И вы их, конечно, ненавидели, — с сарказмом заметил Торнсток. — Я имею в виду уроки.

— Я занималась лишь для того, чтобы угодить родителям, — безразличным тоном ответила Оливия. — По-настоящему я любила только химию. И сейчас люблю.

Торнсток неопределенно хмыкнул в ответ. Оливии не удалось его убедить. Между тем настала очередь другой паре танцевать в центре квадрата.

— Почему вас так заинтересовал именно этот химический опыт? Ведь не по доброте душевной вы за него взялись.

— Разумеется, душевная доброта тут ни при чем. Наука и чувства — вещи несовместные.

Отчего-то это утверждение рассмешило Торнстока.

— Осмелюсь предположить, что не все с вами согласятся.

— Вы так считаете? Странно. В науке важен лишь результат. Результат экспериментов. Вот за это я и люблю науку. Факты не лгут. Эксперимент либо подтверждает теорию, либо опровергает. Третьего не дано.

— Вы собираетесь доказать присутствие мышьяка в… э?… — понизив голос, спросил Торнсток.

— Да. Мышьяк столетиями использовался с преступными целями, и я намерена положить конец этой практике, разработав более точную и надежную методику его определения. Если мой метод окажется рабочим, то потерявшие близких смогут точно узнать, были ли они отравлены или умерли по естественным причинам.

Стоявшая рядом с Торнстоком в шеренге дама вскрикнула от ужаса, но Торнсток осадил ее мрачным взглядом. Чуть наклонив голову к Оливии, он сказал:

— Боюсь, что тема не самая подходящая для бального зала. Отложим разговор о ваших… целях до окончания танца, когда вокруг не будет посторонних.

Оливия кивнула, хотя откладывать разговор о столь интересном для нее предмете ей совсем не хотелось. Впрочем, она бы предпочла говорить и на другие, менее интересные темы — лишь бы не молчать. Потому что разговоры отвлекали ее от ощущений и порождаемых ими нескромных и тревожащих мыслей.

В зале не было жарко, поскольку все двери на террасу были распахнуты настежь, но щеки ее горели, а сердце трепетало, как пойманный мотылек. И все из-за него, из-за Торнстока. Но он совершенно ей не нравился! Он не разделял ее увлеченность наукой, и она как человек не нравилась ему в той же мере, в какой он не нравился ей. В чем же тогда дело?!

Может, в том, что он все же дал ей повод уважать его и даже восхищаться им? Он танцевал легко и естественно, словно это не стоило ему никаких усилий, притом что — Оливия по личному опыту знала, — чтобы достичь такого мастерства в танце, надо приложить очень много труда.

Между тем оркестр умолк, и Торнсток, учтиво поклонившись, предложил показать Оливии сад.

— Гвин весьма им гордится, — добавил он.

Оливия молча кивнула. Если он хочет поговорить о ее работе в уединенном месте, сад — самое подходящее место. Она выскажет свои соображения, объяснит, почему согласилась на предложение Грейкорта, он ее услышит и поймет, и на этом будет поставлена точка. Чем скорее тема будет закрыта, тем лучше.

Честно говоря, Оливия не очень понимала, зачем Грейкорту учитывать мнение Торнстока в том, что Торнстока никак не касается. Как бы то ни было, добиться своего ей будет проще, если Торнсток перестанет чинить препятствия.

Теперь только оставалось унять сердечную дрожь и сосредоточиться на главном.

Торн повел мисс Норли в буфетную, где они оставались до тех пор, пока не объявили очередной танцевальный сет. Дождавшись, когда желающие подкрепиться разойдутся, Торн стремительно потащил свою спутницу к выходу в сад. Они молча сбежали по каменным ступеням и дальше по усыпанной гравием дорожке к фонтану. У фонтана Торн остановился, развернул Оливию к себе лицом и строго спросил:

— Так скажите мне, мисс Норли, зачем вы это делаете?

— Зачем я стою с вами у фонтана? Вы сами меня сюда притащили.

«Она нарочно это делает?»

— Я не об этом спросил, как вам известно, — раздраженно ответил он.

— Так вы спросили, зачем я согласилась провести тест на присутствие мышьяка в останках отца вашего единоутробного брата!

— Именно. Я знаю, что вам за это не платят.

— Ваш брат предложил оплатить мне мой труд, но я сумела выучить пару неписаных правил, бытующих в высшем обществе, и одно из этих правил гласит, что жена или дочь пэра королевства не должна работать за деньги. Поэтому я и отказалась брать плату за свои труды. В противном случае мои родители меня бы осудили.

Торн с трудом удержался от улыбки.

— Но они не осуждают ваши занятия как таковые?

— Вообще-то, они наверняка их не одобрили бы, если бы узнали. Папа стал бы обвинять маман в том, что она плохо за мной присматривает, а маман была бы, пожалуй, в ужасе. Она предпочла бы, чтобы я вела жизнь избалованной барышни. Но я, — вздохнув, добавила Оливия, — так жить не хочу. Мне было бы очень скучно.

В этом Торн был с ней солидарен. Чем старше он становился, тем более обременительной и скучной казалась ему светская жизнь. Но… Это еще что? С каких пор он стал ей сочувствовать?

— Иными словами, вы не всегда следуете правилам, писаным и неписаным?

— Вы пытаетесь поймать меня на слове, — сказала Оливия, глядя в сторону, на брызги фонтана. Казалось, она пытается понять, что заставляет их сиять и переливаться в лунном свете. — Да, я грубо нарушила правила в тот раз, когда мы впервые встретились. Но тот раз был исключением. Я стараюсь жить по правилам, и мне это в основном удается.

Она напомнила ему об их первой встрече, и Торна захлестнули воспоминания. Скудно освещенная библиотека, женственные формы мисс Норли, волшебный, изысканный аромат ее кожи, ее волос. Привкус ее губ, сладковатый, пряный — неповторимый, особенный вкус. Вкус женщины, в которой нет ничего особенного!

Ему так хотелось проверить, все так же ли она пахнет, все такая же ли она на вкус.

Поймав себя на этом крамольном желании, Торн едва сдержался, чтобы не выругаться вслух. Это все она подстроила! Она явно пытается напомнить ему тот поцелуй! Она хочет увести его от темы, но у нее ничего не выйдет!

— Итак, вы не берете денег за свои эксперименты, — подчеркнуто холодно констатировал он. — Вы занимаетесь ими ради развлечения? Или, возможно, вы вообще не собираетесь проводить никакие эксперименты. Опыты на трупах — не то, что, как правило, нравится юным леди. Возможно, вы надеетесь развеять скуку, пожив недельку-другую в поместье богатого герцога за его счет.

Оливия вначале решила, что ослышалась, и в недоумении уставилась на Торна. Но мало-помалу смысл сказанного стал до нее доходить.

— Вы мне противны, — скривив в отвращении рот, бросила она ему в лицо и уже повернулась, чтобы уйти, но он остановил ее, схватив за предплечье.

— Вы не уйдете, пока не назовете настоящую причину, по которой согласились провести этот опыт.

Оливия рывком высвободила руку.

— Во-первых, я не обязана перед вами отчитываться, — сквозь зубы процедила она. — Но я удовлетворю ваше любопытство. Начнем с того, что мне не придется стоять над трупом. Наблюдать за эксгумацией будет ваш брат, а я лишь предоставлю ему список органов и частей тела, которые понадобятся мне для тестов.

Торнсток никак не ожидал, что у мисс Норли имеется подробный план действий, согласованный к тому же с его единоутробным братом.

— Теперь о моих побудительных мотивах. Я делаю это, чтобы завоевать авторитет среди коллег. До сих пор никому не удавалось проверить наличие мышьяка в тканях тела, пролежавшего в земле больше года.

— Так вы намерены опубликовать результаты ваших опытов? — с неподдельной тревогой спросил Торнсток.

— Ученого оценивают по его публикациям, а у меня пока имеется лишь одна. Конечно, я планирую опубликовать результаты, — гордо вскинув голову, сказала Оливия. Лунный свет струился по ее золотистым волосам. — Другие химики публикуются, а мне что — нельзя?

— Другие химики не исследуют трупы пэров королевства, — тихо сказал Торнсток и выругался себе под нос. — Мой брат знает о ваших планах? О том, что вы собираетесь опубликовать результаты своих изысканий?

— Если не знает, то догадывается. Зачем бы еще я взялась бы за эту работу?

— Но вы ему конкретно о намерении напечатать результаты не говорили.

— Нет, — сквозь зубы процедила Оливия. — Я полагала, что это и так очевидно.

— Для вас очевидно, для него — нет, — сказал Торн и, схватив Оливию за плечи, развернул ее к себе лицом. — Вот вам еще одно неписаное правило высшего общества — никогда не впутываться в темные истории, связанные с криминалом. А здесь речь идет об убийстве! Ни за что не поверю, что мой брат позволит всяким щелкоперам трепать его имя лишь ради вашей химической карьеры.

— Но убийца отца вашего брата не может быть привлечен к ответу без суда, а материалы суда будут опубликованы, хотите вы того или нет, — со спокойной уверенностью глядя ему в глаза, ответила Оливия.

«Эта цыпочка далеко не дура», — с досадой признался себе Торн, но сдаваться не пожелал.

— И все же ваш тест не поможет найти убийцу, лишь подтвердит — или не подтвердит — факт преступления. Тот, кто совершил преступление, не должен знать о том, что его подозревают. Так легче будет его найти. Вам придется повременить с публикацией, по крайней мере до ареста подозреваемого. Вы готовы на это пойти?

— Если это поможет совершиться справедливости, я готова подождать, — не слишком охотно согласилась Оливия. — Впрочем, если мой метод станет одним из доказательств на суде, как это было с методом Роуза, то мне, как химику, это будет только на руку.

— А если расследование затянется на годы? — не унимался Торн.

— Я готова ждать несколько месяцев, но не несколько лет. Я не хочу терять приоритет, если кто-то проведет подобный опыт после меня, а опубликуется раньше.

В ее словах был резон, но Грею от этого не легче. И вообще, стоит ли вверять этой девице семейные тайны? Если ее «маман» способна на шантаж, то где гарантия того, что мисс Норли на это не способна? Яблоко от яблони, как говорится… Того и гляди, эта девица заставит всех детей Лидии плясать под свою дудку.

— А что, если вы не найдете мышьяк? Что, если Грей заблуждается и его отец действительно умер от лихорадки?

По ее лицу было видно, что она надеется на иной исход.

— Тогда мне придется найти иной способ доказать, что мой метод выдержит испытание в суде.

— Вы меня поражаете, — покачав головой, признался Торн. — Впервые вижу женщину, настолько увлеченную химией, чтобы решиться проводить опыты на трупе. Я — мужчина, и то побрезговал бы возиться с разложившимся телом.

— Потому что вы невежда, — пожав плечами, сообщила мисс Норли. — Так люди о вас говорят.

— Да? А что еще обо мне говорят?

— Что вы… Что вы…

Мисс Норли вдруг засмущалась, что немало позабавило Торна.

— Не бойтесь задеть мои чувства, — насмешливо протянул Торн. — Я знаю, какая у меня репутация в свете.

— Если вы знаете, то и спрашивать ни к чему, — резонно заметила Оливия.

Торн не выдержал и рассмеялся. Он и вправду никогда не встречал таких женщин, как эта.

— Простите мне мое любопытство, но мне и в самом деле было интересно услышать, что именно известно о моих эскападах молодым невинным леди. Хотя вам, вероятно, известно больше других. Баронесса Норли, надо думать, не жалела эпитетов, рисуя вам мой портрет.

— Нет, не жалела, — сухо ответила мисс Норли. — У нее вполне достаточный словарный запас.

Итак, баронесса считала или до сих пор считает нужным вводить мисс Норли в курс сплетен, касающихся его, Торна, жизни. Значит ли это, что баронесса поделилась с падчерицей иными сведениями, касающимися жизни его родителей? Спрашивать об этом у мисс Норли напрямую Торн не осмелился, но наводящие вопросы все же задать решил.

— Так что именно баронесса обо мне говорила?

— Что вы никчемный человек.

— Герцог не может быть никчемным, моя милая, особенно богатый герцог, коим являюсь я.

— Что вы проводите время с… с женщинами свободного поведения, вместо того чтобы общаться с приличными людьми, — как ни в чем не бывало продолжила Оливия.

— Я этого не отрицаю. Как и вы, я часто нахожу общение с приличными людьми скучным.

— Да, но я пытаюсь наполнить свою жизнь чем-то полезным.

— И я, — со смешком сказал Торн. — Женщины свободного поведения тоже нуждаются в развлечениях, а в деньгах тем более. Я предоставляю им и то и другое. Разве я не приношу тем самым пользу?

Оливия с трудом подавила желание рассмеяться и, опустив голову, покачала головой.

— Вы безнадежны, ваша светлость.

— Мне все это говорят. И перестаньте говорить мне «ваша светлость». Зовите меня Торном, как все. — «Жаль, — подумал Торн, — что в темноте не видно, покраснела она или нет». На всякий случай, он решил усилить натиск. — А я буду звать вас Оливией.

— Вам не кажется, что вы торопите события?

— Нет, не кажется. Моя невестка зовет вас по имени. А мне почему нельзя?

Торн ожидал услышать встречный аргумент, касающийся очередного неписаного правила, запрещающего людям противоположного пола звать друг друга по именам, если их не связывают очень тесные узы.

— Идет, — искоса взглянув на него, согласилась Оливия. — Только не в присутствии моей маман или кого-нибудь из вашей семьи.

— Отлично. Пусть это будет нашим маленьким секретом, — сказал Торн и нежно убрал за ухо выбившийся из прически белокурый локон. И был вознагражден прерывистым вздохом мисс Норли. Торн так и не понял, каковы ее истинные мотивы в том, что касается химических опытов на покойнике, но в том, что ее по-прежнему влекло к нему как к мужчине, он убедился. — Кстати о вашей маман, смею предположить, что вы сильно ее разочаровали, отказавшись в угоду ей присматривать себе мужа.

— Мои родители настояли на моем дебюте девять лет назад. Никто так и не сделал мне предложение в мои семнадцать, и я решила, что больше ни в каких ярмарках невест участвовать не буду. Родителям пришлось с этим смириться, — со спокойным достоинством ответила Оливия.

— Что значит «никто так и не сделал мне предложение»? Насколько мне помнится, некий герцог позвал вас замуж, но вы ответили ему отказом.

— Вы не хотели брать меня в жены, — сказала Оливия. Глаза ее таинственно блестели в лунном свете. — Вы целовали меня просто ради удовольствия, как вы привыкли, а сделать предложение вас заставила моя маман.

— Что значит «как я привык»? Нет, погодите, так вы знали, что ваша мачеха принудила меня?

— Конечно, знала. Это было ясно как день.

Не факт, что она знала о шантаже. И рассказывать ей сейчас нет никакого смысла. Чем меньше людей знают, тем лучше.

— Я не знал, что мои мотивы столь очевидны.

— Знали или нет — не имеет значения, — с каменным лицом проговорила Оливия. — Важно то, что я не хотела выходить замуж за человека, которого тащат к алтарю силком.

— А я не хотел жениться на женщине, которую знаю меньше часа.

— Вот и славно. Мы квиты, — заявила мисс Норли и, сцепив руки за спиной, добавила: — Тогда непонятно, отчего вас так разозлил мой отказ. Я сделала лишь то, чего хотели мы оба.

Действительно, если встать на ее позицию, то он, Торн, вел себя как типичный самодур. Или она представила все так, чтобы он оказался в дураках и почувствовал себя виноватым?

— Не хотите ли вы сказать, что, если бы я на коленях умолял вас выйти за меня и осыпал комплиментами, вы бы согласились?

Оливия нахмурилась и неохотно призналась:

— Наверное, все же нет.

— Потому что вам не понравилось со мной целоваться?

— Я этого не говорила, — заметно нервничая, сказала Оливия.

Хорошо. Ему нравилось, когда она нервничает. Когда она нервничает, она не так крепко держит себя в руках.

— Значит, вам понравилось со мной целоваться, — победно заключил он.

— Я… Я не знаю…

— Вы не знаете? — переспросил Торн и, шагнув к ней, заставил Оливию попятиться к фонтану, рискуя упасть в него. Торн вовремя обнял ее за талию, предотвратив падение. — Ну, так как, Оливия? Понравилось или нет? Потому что мне определенно понравилось с вами целоваться. И я готов поклясться, что и вам тоже.

Глаза ее широко распахнулись и рот слегка приоткрылся.

— Но, пожалуй, надо в этом убедиться, — пробормотал Торн и, наклонив голову, закрыл ей рот поцелуем.

Глава 3

Оливия вцепилась ему в плечи, но лишь для того, чтобы удержать равновесие, а вовсе не потому, что ей нравилось целоваться с ним.

К черту! Хватить врать себе: ей нравилось с ним целоваться! Его поцелуи были подобны таинственному эликсиру витриола: целительному и смертельно опасному. Она не понимала, что с ней, и, как всегда, когда Оливия не могла что-то понять, она бралась за дело с утроенным рвением.

Обхватив его шею и не думая об уроне, нанесенном жесткому крахмальному воротнику его рубашки и туго накрахмаленному белоснежному кравату, она приготовилась с головой погрузиться в процесс, но…

Торн вдруг отстранился и, пристально глядя ей в лицо, спросил:

— Вы так и не ответили на мой вопрос. Ваша мачеха здесь? Прячется в саду?

— Откуда мне знать, прячется ли она в саду? Я танцевала с вами. Но… Да, она здесь, на балу. Она за мной присматривает. Как это принято в обществе, — не без ехидства добавила Оливия.

Торн прищурился.

— Я пытаюсь понять, не пытаетесь ли вы вновь меня подставить, чтобы принудить меня на вас жениться.

— Подставить вас! Да что вы о себе мните! Позвольте вам напомнить: это вы затащили меня в сад, и зачем вы это сделали — известно только вам. И целовать меня начали вы.

— Что верно, то верно, — с пристыженным смешком признал Торн.

Оливия безнадежно покачала головой. Ей никогда его не понять.

— Если вам от этого полегчает, я обещаю вам отказать, если вы вновь сделаете мне предложение.

— Я не собираюсь делать вам предложение, — сквозь зубы процедил он.

Оливия, хоть и испытала разочарование, тут же сказала себе, что питать ложные надежды глупо, и, кроме того, она и сама не стремилась за него замуж, даже если ей и нравилось целоваться с ним. Самонадеянный, самовлюбленный тип, привычками очень похожий на ее отца — зачем он ей?

— Тогда, раз я не собираюсь принимать ваше предложение, мы достигли консенсуса. Но поскольку вы так боитесь, что вас застанут целующимся со мной, нам, пожалуй, следует вернуться в дом и…

Он не дал ей закончить, вновь зажав ее рот поцелуем.

Оливия хотела было возмутиться, но очень скоро передумала. Впрочем, она знала отчего. Этот Торнсток целовался как бог. Стоит ли удивляться его самонадеянности?

— Не делайте далеко идущие выводы, — прошептал Торн, набрав в легкие воздух для продолжения.

— И вы не делайте, — прошептала в ответ Оливия, запретив себе обижаться.

— Из того, что мне нравится вас целовать, не следует, что я…

— Хватит болтать, — прошептала Оливия. — Давайте целоваться.

Со смешком Торн потащил ее за руку в заросли, к скамейке, расположенной так удачно, что ее не было видно ни с одной садовой дорожки. Оливию такое развитие событий должно было насторожить, но не насторожило.

Торн покрывал поцелуями ее шею и плечи.

— Вы действительно химик? — спросил он.

— Вы действительно распутник? — в тон ему спросила Оливия. — Потому что по вашему поведению этого никак не скажешь.

— Тогда, пожалуй, пора начать оправдывать свою репутацию.

На этот раз, целуя ее шею, он лизнул то место за ухом, где бился пульс. Отвращения это у нее не вызвало, скорее наоборот. И еще возникло встречное желание проделать нечто подобное с его шеей. Интересно, как он к этому отнесется?

Оливия попробовала, и ему, скорее всего, понравилось, потому что он застонал и, уткнувшись носом в ее декольте, лизнул ее там. О, как это дерзко! Как возбуждающе-волнительно! Оливия обхватила его голову руками, намереваясь оторвать от своей груди, но прижала его еще крепче. Должно быть, он и вправду распутник!

— У вас кожа как шелк, — бормотал он, уткнувшись ей в грудь. — И запах… От вас так хорошо пахнет, Оливия. Как бы я хотел…

— Оливия? — послышалось у них за спиной. — Вы здесь? Гвин попросила меня найти вас, чтобы мы все могли собраться и поговорить.

Голос принадлежал Беатрис. Торн приложил палец к губам, но Оливия не собиралась дожидаться, пока Беатрис сама их обнаружит.

— Я здесь, — сообщила Оливия, встав со скамейки. — Я сидела тут и любовалась фонтаном, — добавила она, торопливо поднимаясь на террасу, где у входа стояла Беатрис. — У Вулфов и вправду красивый сад!

— Красивый, — согласилась Беатрис, глядя куда-то вглубь сада, в темноту, поверх головы Оливии.

Оливия не была отъявленной лгуньей, но если их с Торном снова застанут на месте преступления, то он ни за что не поверит, что все не было подстроено ею. Он был болезненно подозрителен.

Взяв Беатрис под руку, Оливия увлекла ее в дом.

— Я очень хочу поговорить с леди Гвин. Когда в начале бала меня ей представили, мы с леди Гвин едва успели парой фраз переброситься. Какой роскошный бал! Столько людей, и все веселятся, танцуют! А сад так и манит прохладой…

Оливия поймала себя на том, что болтает без умолку о какой-то ерунде. Такого с ней еще не бывало. Впрочем, не бывало с ней и кое-чего другого.

— Вы не видели Торна? — спросила Беатрис, недоверчиво глядя на Оливию. — Готова поклясться, что я видела его с вами, когда вы выходили из зала.

— Да, — на ходу сочиняла Оливия, — он показал мне сад и тут же вернулся. Кажется, ему захотелось еще ратафии.

— Вот это на него похоже, — с прояснившимся лицом сказала Беатрис и, похлопав Оливию по руке, добавила: — Мы непременно встретим его в буфетной.

Оливия втайне надеялась, что встреч с герцогом Торнстоком больше не будет. С нее было довольно его внимания на один вечер.

Хорошо, что они с Грейкортами уезжают завтра из города и она целиком погрузится в работу. Работа поможет ей поскорее забыть о Торнстоке и его поцелуях.

И тогда она снова сможет спать спокойно. Но, кажется, спокойствие это наступит не скоро.

Торн посидел немного, дожидаясь ухода Оливии и Беатрис, потом еще немного, пока не спало возбуждение. Он понимал, что облажался, и злился на себя. Изначально он всего лишь хотел предупредить Оливию о том, что не будет спускать с нее глаз в имении Грейкорта.

Но благие намерения и реальные поступки разошлись дальше некуда.

Может, ему и не стоит ехать туда.

Не стоит? Еще как стоит! Мотивы Оливии все еще вызывали у него подозрения. И даже если окажется, что никаких тайных умыслов у нее не имеется, вполне вероятно, что она никакой не химик. Впрочем, оценить ее компетенцию ни ему, ни Грейкорту не по силам.

Торн встал со скамьи. Прятаться было не от кого и скрывать нечего. Впереди целая ночь. Викерман, директор театра, ждал обещанную им, Торном, или, вернее сказать, Конрадом Джанкером, пьесу на этой неделе, так что завтрашний отъезд в Каримонт будет стоить Торну ночного сна.

Тут ничего поделать нельзя. Викерман обрушит свой гнев на Конрада, а подвести приятеля Торн не мог.

Джанкер вырос в Лондоне, и потому был не большим немцем, чем сам Торн, но в качестве автора и отчасти главного героя пьес, что с таким успехом шли в театре Викермана, Конрад был весьма хорош.

Торн с самого начала не хотел, чтобы о его писательском труде стало известно в обществе. Джанкер, согласившись признать свое авторство, предоставил Торну свободу действий. Никто и не подумает, что посещение всевозможных светских раутов для него не развлечение, а источник вдохновения и материала для будущих пьес.

К тому же неписаные правила высшего общества никто не отменял, и, если бы стало известно о том, что пэр королевства пишет пьесы за деньги, разразился бы скандал, который отразился бы на всех членах семьи.

Джанкер был рад угодить приятелю. «Приключения иностранца» снискали ему славу драматурга, что способствовало и его известности как поэта, поскольку стихи прославленного драматурга печатали охотнее. Время от времени Джанкер писал стишки и для пьес Торна. Поэты много не зарабатывают, и Торн с готовностью платил Джанкеру за то, что использует его имя, и за стихи, которые Конрад писал для его пьес.

Едва переступив порог бального зала, Торн оказался в окружении родственников. Увидев рядом с матерью Бонэма, он ощутил привычное раздражение, а вот присутствие в компании Оливии никаких чувств не вызвало. Торн поискал глазами леди Норли — та в дальнем конце зала беседовала с лучшей подругой матери леди Хорнсби. Судя по их оживленной жестикуляции, они знали друг друга давно и близко. «Есть о чем подумать», — решил Торн.

— О, смотрите, кто пришел к нам из сада! — с насмешливым блеском в глазах воскликнула Гвин. — Не странно ли, что вам с мисс Норли приспичило подышать воздухом почти одновременно?

— Оставь их в покое, дорогая, — сказала леди Лидия. — Торн не настолько глуп, чтобы вести в сад молодую женщину из приличной семьи, с которой только-только познакомился. Не сомневаюсь, что они даже издали друг друга в саду не увидели.

Мать ни за что не стала бы отчитывать сына на людях, тем более такого великовозрастного, но она нашла более изящный способ его осадить — Торн все понял правильно.

— Мама права. Мисс Норли с моей стороны ничего не угрожает. Я был в конюшне, если кому-то это интересно. Смотрел на недавно купленного майором Вулфом жеребца. Того самого, которым он так гордится.

— Славный конь, согласись! — радостно воскликнул зять Торна.

— Отличное приобретение, — подтвердил Торн.

Гвин и Беатрис переглянулись. Торну не удалось ввести их в заблуждение. Даже Грейкорт — и тот Торну не поверил. Оливия улыбалась как ни в чем не бывало.

Не выдать себя ни взглядом, ни жестом? Да она прирожденная лгунья! Что лишний раз подтверждает тот факт, что доверять ей нельзя ни в коем случае.

Любая другая девица на ее месте зарделась бы от стыда, но не эта. Да и вообще, умеет ли она краснеть? Торн задумался над этим вопросом и пришел к выводу, что ответа у него нет. И, к несчастью, ему сразу же захотелось как можно скорее опытным путем получить ответ на свой вопрос.

Черт побери!

— Мама, меня какое-то время не будет в городе. Я планирую отправиться завтра в Каримонт вместе с Греем, Беатрис и мисс Норли.

Оливия обратила на него возмущенный взгляд, ее щеки тут же залила краска. Так он все же может заставить ее покраснеть — если не от смущения, то от гнева! Мисс Норли была явно не рада его компании, но ведь именно этого он и добивался. Чтобы она не выходила за рамки и вела себя прилично с членами его семьи.

Но, кажется, его заявление вызвало гнев не у одной только мисс Норли.

— Грей! — возмущенно воскликнула Беатрис. — Ты знал об этом и ничего мне не сказал?!

Грей угрюмо взглянул на Торна.

— Договоренность возникла только сегодня вечером, дорогая, — уклончиво ответил жене Грейкорт. — Если точнее, не больше часа тому назад. Я как раз собирался сообщить тебе об этом, но Торн меня опередил.

Беатрис не спешила сменить гнев на милость.

— Я надеюсь приобрести кое-какую недвижимость в Саффолке, — неуклюже соврал Торн, — вот я и подумал, что ехать с родными людьми приятнее, чем в одному в почтовой карете.

Краем глаза Торн заметил, как Гвин и мать обменялись многозначительными усмешками. Что они себе навоображали? Женщины склонны повсюду видеть любовные интриги, так что разубеждать их смысла нет. Пусть себе думают, что он питает к Оливии нежные чувства, — тогда у них к нему будет меньше вопросов.

А отношения Вулфа к этой ситуации Торн так и не понял. Майор всегда был для Торна загадкой, а сегодня в особенности. Торн знал, что Вулф в курсе подозрений Грейкорта относительно смерти отца, и потому он мог догадываться об истинных целях поездки в Каримонт. Не исключено, что Беатрис сама ему все рассказала. Беатрис была очень дружна с братом.

— Простите, леди Гвин, — сказала Оливия, не глядя в его, Торна, сторону, — но поскольку поездка состоится уже завтра утром, я должна отдохнуть перед дорогой. С вашего разрешения я пойду за маман. Можно попросить вас приказать лакею послать за нашей коляской?

— Конечно, дорогая, — с готовностью согласилась Гвин. — Большое спасибо, что согласились посетить нас сегодня. Я вас провожу.

Вот незадача! Зачем он во всеуслышание объявил о своем намерении ехать завтра в Саффолк? Теперь придется отбиваться от вопросов со всех сторон.

Но им его не взять! Едва Оливия и Гвин удалились, Торн подошел к матери и, поцеловав ее в щеку, сказал:

— Мне тоже пора. Как и мисс Норли, мне надо выспаться перед дорогой. Ты знаешь, Грейкорт — ранняя пташка.

— Я планирую выехать в восемь утра, — насмешливо протянул Грей, — ради тебя. Если бы не ты, мы бы выехали в семь или даже раньше.

— Понятно, — сквозь зубы процедил Торн. — Выезд на рассвете. Постараюсь не проспать.

— Но Каримонт не так уж далеко от Лондона, — веско заметил Бонэм, — так что вы приедете засветло, даже если отправитесь в полдень.

Торн смерил Бонэма уничижительным взглядом. С какой стати этот выскочка вообще здесь находится, не говоря уже о том, чтобы вмешиваться в семейный разговор! И при этом строить глазки матери! Торн совершенно не понимал, что Лидия в нем нашла. Справедливости ради, для мужчины за шестьдесят он выглядел совсем неплохо — копна густых седых волос, крепкое сухощавое тело, никаких двойных подбородков, — но Торну он все равно категорически не нравился.

— Рано мы выедем или поздно — поездка будет славной. Путешествовать в семейном кругу, — с упором на последние два слова произнес Торн, — приятно в любое время суток.

— Вы хотите сказать, в семейном кругу и с мисс Норли, — с едва заметной улыбкой заметил Бонэм.

— Разумеется, — ответил Торн, мысленно обозвав Бонэма самыми грязными словами.

Мать отреагировала на этот диалог ироничным смешком, и Торн поспешил удалиться молча. Он понимал, что ведет себя как грубиян и невежда, но ничего не мог с собой поделать. Встреча с мисс Норли сильно испортила ему настроение, а предстоящий разговор с Джанкером едва ли исправит ситуацию. Оливия, возможно, и выспится этой ночью, а вот ему, Торну, предстоит трудиться не смыкая глаз.

К счастью, Торн застал Джанкера в его апартаментах и тем самым был избавлен от необходимости полночи рыскать по тавернам. Джанкер занимал несколько весьма приличных комнат в пансионе в престижной части столицы — что мог позволить себе далеко не каждый холостяк, и все благодаря тем деньгам, что давал ему Торн.

Торн не удивился, когда Джанкер открыл ему дверь при полном параде.

— Торн! — радостно воскликнул приятель. — Составь мне компанию! Я как раз собираюсь в тот трактир на Пикадилли, где прислужницы все как на подбор попастые и гру…

— Не могу, — бросил Торн и, протиснувшись мимо Джанкера, плюхнулся на диван. — Я завтра утром еду в Саффолк.

Джанкер сразу как-то сник и помрачнел.

— А как же пьеса? Ты говорил, что закончишь ее на этой неделе.

— Да, но обстоятельства изменились. Я допишу концовку в поездке.

— Ты всегда так говоришь, — проворчал Джанкер, — и никогда не держишь слова. Стоит тебе уехать из Лондона, и никаких пьес от тебя не дождешься.

Джанкер принялся взволнованно расхаживать по комнате. Его насупленные брови и богатырский рост могли бы произвести устрашающее впечатление, но васильковые глаза и вечно встрепанные — в поэтическом беспорядке — соломенного цвета волосы словно принадлежали человеку не от мира сего. Одним словом, он напоминал городского сумасшедшего, и обыватели предпочитали обходить его стороной.

Обыватели, но не обывательницы. У женщин Джанкер пользовался неизменным успехом.

— Не понимаю, почему ты не скажешь Викерману, что сам пишешь эти пьесы, — недовольно заявил Джанкер. — Тогда всякий раз, когда ты уезжаешь из города, он без лишних слов будет давать тебе отсрочку. Какой работодатель решился бы грозить неустойкой герцогу?!

— В этом и состоит проблема. Я не хочу, чтобы народ знал, что эти пьесы пишу я, а рассчитывать на то, что Викерман будет держать этот факт в секрете, разумеется, не приходится.

— Да, Викерман язык за зубами держать не будет, — согласился Джанкер.

— К тому же если ты не будешь работать на меня, то не сможешь поддерживать столь же сытный образ жизни.

Джанкер сразу сник.

— Верно, — со вздохом признал он.

— Скажи Викерману, что муза на время тебя покинула, — раздраженно предложил Торн. — Но обещала вернуться.

— Викерман в муз не верит, он, как тебе хорошо известно, верит в одно — в деньги. И он страшно выходит из себя, если я не сдаю пьесу вовремя, потому что тебе, видите ли, недосуг ее дописать, — с обидой закончил Джанкер. — В конце концов мне это надоест, и я начну писать их сам, а тебя пошлю ко всем чертям.

— И все персонажи начнут говорить пятистопным ямбом, полагаю? — со смехом сказал Торн.

Джанкер упрямо молчал, и Торн, вздохнув, сказал:

— Если дело в деньгах, я могу ссудить тебе нужную сумму до тех пор, пока Викерман не заплатит.

— Дело не в деньгах, — презрительно бросил ему в ответ поэт Джанкер. — Поскольку ничего новенького давно не появлялось, публика начинает терять интерес к театру.

— Такова жизнь, — философски заметил Торн. — Все хорошее рано или поздно заканчивается.

— Тебе легко говорить. Тебе не приходится думать о завтрашнем дне и хлебе насущном. А я рискую лишиться заработка.

— Ты же знаешь, что я шутил насчет пятистопного ямба? — сказал, ласково положив руку на плечо друга, Торн.

Джанкер молча усмехнулся.

— Ты отличный поэт и неплохой писатель, — принялся утешать приятеля Торн. — Как поживает твой роман? Те отрывки, что я читал, добротно написаны, и теперь, когда ты стал знаменит, опубликовать его не составит труда.

— Если я его закончу, — отстранившись, сказал Джанкер. — В отличие от твоей музы, моя, решив на время меня покинуть, села на корабль и потонула вместе с кораблем. Дальше пятой главы я не продвинулся. — Джанкер постучал себя по голове: — Там не осталось ничего, кроме пыли, пауков и паутины.

— Мне это чувство известно, — сказал Джанкер. — Нельзя сдаваться. Продолжай писать, и вдохновение вернется.

— Похоже, тебе пора самому воспользоваться собственным советом. Ты уже три месяца эту пьесу закончить не можешь, — пробурчал Джанкер.

— Верно, — со вздохом согласился Торн.

Впрочем, сегодня ситуация волшебным образом стала меняться. Встреча с мисс Норли пробудила в нем не одно лишь желание ею овладеть, но и желание взять в руки перо.

— Знаешь что, — вдруг предложил Торн, — давай я провожу тебя до Пикадилли. Посидишь там, развеешься. Глядишь, и в голове появится что-то, кроме пыли с пауками.

— Может, и появится, — без особой надежды в голосе сказал Джанкер. — Ты, надо полагать, мне компанию не составишь?

— Сегодня — нет.

У Торна осталось несколько часов до отъезда, и он собирался потратить их с пользой. Пожалуй, можно было бы даже закончить к утру пьесу, к вящей радости Джанкера, Викермана и театральной публики.

Глава 4

Оливия полночи боролась со страхами, но к утру ей удалось справиться со своим состоянием, и теперь она смело смотрела в будущее. Что с того, что герцог Торнсток едет с ними? Терпеть придется недолго. Как только они доберутся до места, он перестанет докучать ей своими самодовольными насмешками и беспочвенными обвинениями.

И заигрыванием заодно. Надо признать, флиртовать он умел мастерски. Природа с лихвой одарила его обаянием. Он мог бы без ущерба для себя делиться им с окружающими. Или даже продавать за деньги. По правде говоря, она и мама не прочь приобрести у него баночку. Чтобы потом с помощью химических методик тщательно исследовать ее, этой баночки, содержимое. Может, тогда Оливии удастся раскрыть его секрет?

Как бы там ни было, Оливия зря волновалась. Едва Торнсток уселся в карету, как, откинув голову на подбитое ватой сиденье, уснул.

Оливия старалась не разглядывать его слишком демонстративно, но стоило ей забыться, как она уже ловила себя на том, что рассматривает своего несостоявшегося жениха. И ее можно понять — не каждый день выпадает случай беспрепятственно любоваться красавцем-мужчиной, когда тот спит.

Сравнивая растительность на лице Торнстока с растительностью на лице своего отца, которого она всегда видела исключительно чисто выбритым, и своего дяди, который вместо бритвы, кажется, использовал ножницы для стрижки овец, Оливия пришла к выводу, что в лице Торнстока встретила ту самую золотую середину. Никаких пышных усов, бакенбард или, упаси бог, мохнатых бровей у Торнстока не было и в помине. И Оливии это нравилось. Как нравилось и то, что он, похоже, не пользовался помадой для волос. Зачем только джентльмены ею пользуются? От нее волосы приобретают такой вид, словно их не мыли целый год.

И еще у него были длинные ресницы, что, словно маленькие полумесяцы, ложились на его слегка загоревшие скулы. Торнсток явно проводил много времени на свежем воздухе, хотя и не так много, как его старший брат, у которого загар гораздо темнее. Наверное, Грейкорт любит кататься верхом или играть в крикет. При случае надо расспросить Беатрис об увлечениях ее мужа.

Или не надо? Наверное, Беатрис сочтет ее назойливой и невоспитанной. Оливии всегда было трудно понять, о чем можно спрашивать, а о чем нет.

Когда Торн захрапел, Грейкорт засмеялся и сказал, что его всегда поражала способность брата спать где угодно и когда угодно. Он сказал, что как-то заметил Торна храпящим во время горячих дебатов в палате лордов.

— Пришлось ткнуть его палкой в бок, чтобы разбудить. Иначе он свалился бы со скамьи и, даже если бы не сломал себе что-нибудь, наделал бы много шуму, — добавил Грей.

— Бесстыдная ложь, — пробормотал, не открывая глаз, Торн. — Я никогда не сваливался со скамьи, спящий или бодрствующий. И тыкать в меня палкой было вовсе не обязательно.

Беатрис и Оливия разом прыснули.

— Спите, Торн, — сказала Оливия. — Мы обещаем вести себя тихо.

— Я ничего подобного не обещаю, — возмутился Грей. — Я не виноват, что Торн в последний момент решил к нам присоединиться. Если он прокутил всю ночь, почему мы должны страдать?

— Я провел ночь, улаживая кое-какие финансовые дела, да будет тебе известно, — сказал Торн, приоткрыв один глаз. — И если бы ты повременил с отъездом, я был бы гораздо бодрее.

Торн открыл второй глаз, выпрямился на сиденье и пригладил волосы ладонью. Поразительно, но этого хватило, чтобы его прическа приобрела вид, словно только что от парикмахера.

Да что там прическа! Наряд его был как с иголочки — ни лишней складочки, ни морщинки. Шейный платок его — белоснежный, туго накрахмаленный крават — был завязан идеальным узлом. Синий дорожный сюртук сидел как влитой, а узкие, по моде, панталоны удачно подчеркивали стройность мускулистых ног. Наверное, его обшивал лучший в мире портной, решила Оливия, отказываясь отдавать должное фигуре джентльмена, которую никакой портной не в силах испортить.

— И если вы намерены обсуждать меня, пока я сплю, — продолжил Торн, — то я, пожалуй, спать не буду. — И, ослепив Оливию белозубой улыбкой, заключил: — Я не допущу, чтобы вы рассказывали обо мне небылицы мисс Норли.

Оливия решительно сопротивлялась искушению, таящемуся в этой улыбке, но, признаться, ей было приятно.

— Я примерно представляю, что могу услышать, ваша светлость. Что бы о вас ни сказали, меня это вряд ли удивит или шокирует.

Грейкорт со смехом шлепнул Торна по коленке.

— Поздравляю, брат. Наконец нашлась барышня, на которую твои чары не действуют. У нее при виде тебя ни слюнки не текут, ни голова не кружится.

Ох, если бы это было правдой! Улыбка Торна несколько поблекла, но в глазах по-прежнему плясали дьявольские огоньки. Оливии ужасно захотелось, чтобы Торнсток снова уснул.

Но желанию ее не суждено было сбыться. Теперь он вцепился в нее взглядом, словно энтомолог в диковинного жука, которого хочет пришпилить булавкой к картонке.

— Я все думаю о ваших химических опытах с поиском мышьяка в останках отца Грея, — с деланным безразличием протянул Торнсток, чем тут же заставил Оливию насторожиться. — Отчего вы решили, что вам удастся сделать то, что до сих пор никому не удавалось?

— Оттого что никто, к кому его светлость обращался прежде, не пытался сделать то, что буду делать я.

— И даже тот парень по имени Валентайн Роуз?

Удивленная тем, что Торн знает о существовании химика по имени Валентайн Роуз, Оливия сказала:

— Увы, мистер Роуз уже на том свете.

— Вот как, — только и проронил Торн.

— Тесты на определение наличия мышьяка в тканях разрабатывали и другие химики. Готовясь к выполнению задачи, что поставил передо мной ваш брат, я изучила вопрос и опробовала методы, предложенные Шелле, Метзгером, Роузом и Хайнеманом. К сожалению, из всех перечисленных ныне здравствует лишь Ханнеман, но он живет в Саксонии, и вести его сюда было бы нецелесообразно.

Торна изумил тот факт, что ей известны имена тех, кто проводил опыты с мышьяком, и такая реакция обижала Оливию.

— Каждая из их методик имеет свои недостатки, — продолжила она, — и я, тщательно придерживаясь предложенных методов, провела целый ряд тестов, на основе которых составила собственную методику, вложив в нее все лучшее, придуманное до меня. Я убеждена в том, что мою методику признают в суде. Мой дядя и миссис Фулхейм думают так же.

Торн смотрел на Оливию так, словно она у него на глазах превращалась в фею с крыльями.

— Что вы так смотрите на меня? — не выдержала Оливия. — Вы можете предложить иную методику? Более точную? Я буду только рада ее испробовать. Все для лучшего результата.

— Как вам сказать… Никаких предложений у меня нет. Я, честно говоря, даже не знаю, с чего начать, — сказал Торн и, вытянув ногу, потерся икрой о ее юбку.

Оливия с трудом сглотнула ком в горле. Она сомневалась в том, что он сделал это намеренно, но исключать такую возможность не могла. К тому же Оливия никогда не путешествовала в карете с двумя такими видными господами, с одним из которых она целовалась даже не один раз, а дважды.

Как обычно, нервозность развязала ей язык.

— Мой метод не такой уж сложный. После эксгумации мы увидим, что осталось от предыдущего герцога Грейкорта, и решим, что можно использовать в тестах. Его светлость говорил мне, что тело его отца было забальзамировано, и это может создать проблемы, потому что мышьяк иногда используют для бальзамирования покойников. Но, если мне удастся найти не пораженные мышьяком ткани, я вначале подвергну их воздействию азотной кислоты, а затем добавлю цинк. Формула для этой реакции будет: одна молекула триоксида мышьяка плюс шесть молекул цинка…

— Умоляю вас, мисс Норли, не надо формул! — воскликнул Грей. — Мы с братом ничего в них не понимаем, и если Торн говорит другое, то он вам лжет.

— Грей прав на все сто, — согласился Торн. — Химия меня занимает лишь настолько, насколько с ее помощью можно улучшить вкус потребляемых мной вин и ликеров. Но позвольте дилетанту задать еще один вопрос: на чем основывается ваша уверенность в том, что его отравили именно мышьяком?

— На описанных вашим братом симптомах, — сказала Оливия. — Симптомы были как при малярии, или холере, или при отравлении мышьяком. К тому же мышьяк чаще всего используется отравителями. Не просто так французы назвали мышьяк «порошком наследования». Но, если уж быть точной, для отравления используется не мышьяк в чистом виде, а триоксид мышьяка.

— Точность — это наше всё, — с сарказмом протянул Торн. — И, продолжая тему точности, хочу спросить: как вы намерены проводить все эти тесты без лаборатории?

— Ваш брат был настолько щедр и великодушен, что устроил для меня лабораторию, — спокойно ответила Оливия.

Беатрис обнадеживающе пожала руку Оливии и сказала:

— Мы попросили мисс Норли составить список всего необходимого для ее работы, после чего Грей это приобрел и договорился о доставке в поместье.

— Некоторые реактивы мне придется получить самостоятельно из купленных компонентов, — добавила Оливия, — а еще я взяла с собой кое-что из того, что трудно достать.

— Мы, конечно, не знаем, как оборудовать лабораторию и как расставить реактивы в ней так, как хотелось бы мисс Норли, и потому сейчас все это находится в ящиках в нашей старой сыроварне. Но само здание вполне может послужить в качестве лаборатории.

— Почему бы не устроить лабораторию в доме? — спросил Торн с каменным лицом. — Видит бог, у тебя там места более чем достаточно.

— Мисс Норли выразила озабоченность тем, что опасные химикаты будут находиться в жилом месте. Они могут повредить мебель и, что еще хуже, плохо повлиять на здоровье.

Оливия, глядя на Торна, видела, что он подозревает подвох, но не могла понять, что именно вызывает у него подозрения.

— Некоторые из моих химикатов взрывоопасны. Если они по каким-то причинам воспламенятся и станут выделять ядовитые пары, которые навредят ребенку Беатрис, я себе этого не прощу.

— И я не прощу, — добавил Грейкорт. — Надеюсь, этого не произойдет, но предосторожность не помешает. Я благодарен вам за предусмотрительность. А что касается сыроварни, то я действительно считаю, что лучшего места для лаборатории в поместье не найти.

— Вы установили достаточно полок на стенах и поставили еще пару столов? — спросила Оливия.

— Я позаботился о том, чтобы все было сделано согласно вашим пожеланиям. А остальное за вами, — с улыбкой ответил Грейкорт.

— Спасибо, ваша светлость.

Оливия с трудом сдерживала радостный восторг при мысли о том, что скоро получит в свое полное распоряжение лабораторию, оборудованную по последнему слову техники. Скорее бы приехать и все разобрать!

— Итак, — сказал Торн и, подавшись вперед, поставил локти на колени, — хотя я ничего о реактивах не знаю, в Англии наверняка найдутся ученые люди, которые разбираются в них не хуже мисс Норли.

— Вы совершенно правы, — поспешила согласиться Оливия. — Таких людей немало. И я привезла с собой научные журналы с их статьями, чтобы вечером на досуге их просмотреть. Вы, если желаете, можете ко мне присоединиться.

— Ты же любишь побаловать себя чтением, Торн, — со смешком заметил Грейкорт. — Уверен, эти статьи понравятся тебе больше, чем поднадоевший Шекспир, Флетчер и всякие там древние трагики и комики.

Торн ответил брату лишь кривой усмешкой.

— Любимые занятия Торна, — продолжал между тем Грейкорт, — походы в театр и чтение пьес. Трудно сказать, какое из них он любит сильнее. Ему, похоже, принадлежит самая обширная коллекция драматургических произведений в нашей стране!

— Иногда я читаю и научные журналы тоже, — мрачно возразил Торн.

— Журналы для химиков? — удивленно переспросила Беатрис.

Теперь такой же кривой усмешки удостоилась герцогиня, что ее отнюдь не расстроило, а лишь насмешило.

— Вообще-то я и сама люблю театр, — сказала Оливия, зачем-то взявшись защищать Торна. — Но мы не можем позволить себе ходить туда часто. Я не слишком люблю читать пьесы — мне кажется, они создаются для сцены. Но иногда, посмотрев пьесу, я ее читаю и получаю от этого немалое удовольствие.

— Да, — оживился Торн, — пьесы пишут для театра, и некоторые люди не понимают, что оценить их по достоинству можно, лишь увидев представление.

— Первая из прочитанных мной пьес Шекспира, «Много шума из ничего», мне совсем не показалась смешной. Я вообще не понимала, почему Шекспира считают великим. Но потом я увидела «Много шума из ничего» в театре…

— В Королевском театре Ковент-Гардена с Чарлзом Кемпбелом в роли Бенедикта? — спросил Торн. Взгляд его зажегся неподдельным интересом.

— Да! Незабываемое представление! И Чарлз играл блестяще, ничуть не уступал своим более именитым братьям.

— А его жена была очень хороша в роли Беатрис, — заметил Грейкорт. Оливия и Торн посмотрели на него с нескрываемым удивлением, и Грейкорт, словно оправдываясь, добавил: — Я тоже время от времени бываю в театре. А вы как думали?

— Я могу на пальцах одной руки пересчитать, сколько раз ты бывал в театре со мной, недоверчиво глядя на брата, сказал Торн. — И то мне приходилось тебя чуть ли не силком туда тащить. —

— Если бы театралы вели себя прилично, а не кричали и топали при каждом удобном случае, я бы ходил туда чаще. Не говоря уже об омерзительной привычке швыряться апельсинами и кое-чем похуже. Но маман говорит, что в ее времена публика вела себя еще более разнузданно. Когда Малволио выходил на сцену, вспоминает она, в зале поднимался такой шум, что актеров совсем не было слышно.

— Да, «Двенадцатая ночь» — одна из моих любимых пьес, — сказал Торн. — Вас, случайно, назвали не в честь…

— Нет, — хором воскликнули Оливия и Беатрис, и обе рассмеялись.

— Меня все об этом спрашивают, — сказала Оливия. — По крайней мере, все, кто любит Шекспира.

— О, как я вас понимаю, — сказала Беатрис. — Все думают, что меня назвали в честь героини пьесы «Много шума из ничего», а я — стыдно признаться — ни разу не видела эту пьесу и даже не читала ее.

— Вам бы понравилось, — заверила герцогиню Оливия. — Беатрис — славная девушка и острая на язык.

— В этом смысле наша Беатрис не уступает своей шекспировской тезке, — сказал Торн и, когда герцогиня шутливо шлепнула его ридикюлем, Торн от души рассмеялся. Насмеявшись вдоволь, он продолжил допрашивать Оливию: — Насколько я понимаю, вы предпочитаете комедии Шекспира его трагедиям?

— Мне нравится то, что веселит. Химия — вещь интересная, но веселого в ней мало. И даже занятие любимым делом может утомить. Тогда хочется чего-нибудь легкого и остроумного. Последнее время своим любимым драматургом я считаю Конрада Джанкера. Я думаю, он немец, хотя так могут звать не только немца, но и датчанина или шведа.

Оливия подняла глаза на Торна и с удивлением обнаружила, что улыбка сползла с его лица.

— Как бы там ни было, его зарисовки об иностранце по имени Феликс, который живет в Лондоне и ведет жизнь распутного щеголя, меня всегда очень смешат. А вы видели эти постановки?

— Не уверен, — уклончиво ответил Торн и поспешил сменить тему: — Недавно в Ковент-Гардене поставили новую пьесу, которая…

— Но ты видел, по крайней мере, одну из пьес Джанкера, — вмешался Грейкорт. — И ты сам меня на нее затащил. Как же она называлась? Точно не «Приключения иностранца в Лондоне», потому что эту пьесу я не видел. Может, «Новые приключения иностранца в Лондоне»?

Торн со страдальческим видом сложил руки на груди.

— Как бы она ни называлась, эта пьеса, должно быть, не произвела на меня сильного впечатления, потому что я ее не помню.

— Может, она называлась «Безумные приключения иностранца в Лондоне»? Или «Самые безумные приключения иностранца в Лондоне»? Вот эта, последняя, имела сумасшедший успех. Если бы не старания моего отца, мне бы не удалось ее посмотреть.

Грейкорт задумчиво почесал подбородок.

— Возможно, это она и есть. Там еще были такие забавные персонажи: леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани.

— Эти дамы, вообще-то, присутствуют во всех пьесах господина Джанкера, — веско заметила Оливия. — Я точно это знаю, потому что они — мои любимые комедийные персонажи.

— Вы ставите их даже выше героев Шекспира? — скептически приподняв бровь, поинтересовался Торн.

Оливия сразу почувствовала, что интерес его не показной, и почувствовала себя польщенной. Красавец-герцог живо интересовался ее мнением. Как тут не возгордиться!

— Дайте подумать, — медленно проговорила Оливия и действительно задумалась над ответом. — Да, пожалуй, они нравятся мне больше, чем персонажи Шекспира, потому что мне они представляются куда более реальными. Хотя Джанкер и иностранец, он пишет так, словно знает нас лучше, чем мы сами себя. Словно живет среди нас.

— Я не думаю, что Джанкер — иностранец, — сказал Грейкорт. — У него только фамилия немецкая, но это ничего не значит.

— Ну, если Джанкер не иностранец, это многое объясняет. И все же, так мастерски описать хлопотливых мамаш, которым не терпится сбыть с рук вошедших в возраст дочерей, и их дочек, готовых заполучить мужа любой ценой, мог только очень талантливый драматург.

— В той пьесе, что видел я, — продолжал Грейкорт, — как бы она ни называлась, леди Держи-Хватай придумывает, как заполучить в зятья престарелого маркиза. По ее задумке, дочка, мисс Замани-Обмани, должна покорить старика своим мастерским владением иглой и ниткой, но, отвлеченная заигрываниями симпатичного Феликса, мисс пришивает штанину маркиза к отрезу ткани, которому так и не случилось превратиться в шедевр, призванный поразить простофилю маркиза. Когда маркизу приходит время покинуть раут, он встает, штаны рвутся, и кусок штанины остается на пяльцах юной мисс. Когда ее мамаша видит в прорехе кальсоны маркиза, она падает в обморок и…

— Да, я помню эту сцену, — живо откликнулась Оливия. — Это эпизод из «Безумных приключений иностранца в Лондоне».

— Да, теперь припоминаю. Именно так она и называлась, — с довольной улыбкой сказал Грейкорт.

— Мой любимый эпизод, — сказала Оливия, — когда леди Держи-Хватай впервые везет свою дочку в Бат. Они направляются в питьевую галерею, прогуливаются, чтобы других посмотреть и себя показать, и леди Держи-Хватай просит мисс Замани-Обмани принести ей бокал шампанского. Мисс Замани-Обмани берет с подноса, что разносит лакей, бокал с пузырящейся жидкостью, уверенная, что это и есть шампанское, и подает матери. Леди Держи-Хватай делает большой глоток, но вкус у воды такой отвратительный, что она от неожиданности, поперхнувшись, плюется и обливает того самого холостого графа, которого прочила в мужья своей дочке. Граф, отряхнувшись, уходит, а мисс пускается за ним вдогонку с бокалом в руках, предлагая ему отведать шампанского, поскольку до сих пор уверена в том, что подают здесь именно шампанское.

Оливия вздохнула и задумчиво добавила:

— Когда смотришь, как хорошие актрисы и актеры разыгрывают эту сцену, она, правда, очень смешная.

— Грей, я хочу посмотреть одну из этих пьес, — обратилась к мужу Беатрис. Оливия в изумлении уставилась на герцогиню. Неужели герцогиня ни разу не побывала на представлении, о котором говорит весь Лондон? — Я приехала в столицу меньше года назад, — пояснила Беатрис. — И до своего приезда ни разу не была в театре.

— Ах, бедняжка! — с искренним сочувствием воскликнула Оливия. — Боюсь, что с пьесами Джанкера вы опоздали. Говорят, он решил больше не писать для театра.

— И где вы такое слышали? — спросил Торн.

— На одном из светских раутов, где же еще. А может, и в театре. Я точно не помню.

— А сколько вообще пьес написал этот Джанкер? — спросила Беатрис.

— По-моему, пять, — сказал Грейкорт.

— Шесть, — поправил его Торн. Все разом повернули к нему головы. — Что вас удивляет? Я часто хожу в театр и вижу афиши. Мне не обязательно ходить на представление, чтобы о нем знать.

— Погоди, а разве Джанкер не твой друг? Я только сейчас вспомнил, — сказал Грейкорт.

Торн заметно напрягся.

— Друг — слишком сильно сказано. Просто знакомый, — с небрежным взмахом руки откликнулся Торн.

— Когда вы его увидите, — сказала Оливия, — не забудьте спросить, собирается ли он писать новую пьесу.

— Теперь я понимаю, почему тебя так раздражает этот разговор, Торн, — сказал Грейкорт. — Ты ему завидуешь.

— Что? — Торн даже подскочил. — Какого черта я должен завидовать Джанкеру?

— Да, — вступилась за Торна Оливия. — С какой стати герцогу завидовать простому драматургу?

— Я и сам герцог, — заметил Грейкорт, — и, поверьте мне, мы испытываем те же эмоции, что и все прочие смертные. Скажу вам по секрету: в юности Торн и сам пробовал писать. Но ни одного своего опуса так и не закончил. Вот он и завидует Джанкеру, который написал целых пять законченных произведений, которые ставят в театре.

— Шесть, — поправил его Торн.

— Да, правильно, шесть, — сказал Грейкорт и, посмотрев на Оливию, задумчиво спросил: — Вы говорите, ходит слух, что он бросил писать?

Оливия кивнула.

— Его можно понять. Шесть пьес на одну и ту же тему! Я хочу спросить: сколько вы можете насчитать возможностей для иностранного джентльмена попасть впросак в Лондоне?

— Со счету собьешься, — пробормотал себе под нос Торн.

— Только не надо озвучивать свои версии, — попросил его Грейкорт. — Мы не хотим вводить дам в краску.

— Или пробудить в нас жажду приключений? Чего ты боишься больше? — подмигнув Оливии, спросила у мужа Беатрис.

Оливия прыснула от смеха. Она не думала, что получит от поездки удовольствие. Пожалуй, разговоры ни о чем могут быть очень даже приятными, если обстановка непринужденная и компания подходящая.

— Я знаю, что нам надо сделать, — с таинственным видом сказала Беатрис. — Мы должны узнать, какие из приключений Джанкера случились и в жизни Торна.

Взгляд Торна тут же сделался каменным.

— Во-первых, приключения иностранца не означают приключения Джанкера. Главный герой пьес Джанкера — иностранец по имени Феликс, с ним и происходят всякие странности. Во-вторых, проследить, насколько моя история совпадает с историей Феликса, будет довольно трудно, поскольку из всех нас все пьесы Джанкера видела только мисс Норли.

— Прекрасно. Тогда пусть мисс Норли выберет какое-нибудь одно приключение, и мы попробуем угадать, было ли что-то подобное в жизни Торна или нет, — предложила Беатрис. — А вы, Торн, скажите, кто из нас угадал. Мне кажется, это довольно забавная игра.

— Или донельзя глупая, — пробормотал Торн.

Грейкорт согнулся пополам от смеха.

— Не знаю, старина, — между взрывами хохота выдавил Грейкорт, — Я думаю, она нас всех развлечет. А путь впереди длинный.

Оливия уже мысленно перебирала приключения, выпавшие на долю Феликса.

— Как вам нравится такое: Феликс напивается…

— Могу засвидетельствовать, Торн проделывал это не раз и не два, — весело заявил Грейкорт и получил убийственный взгляд Торна.

— Дай ей закончить, — с укором сказала Беатрис.

— Феликс, напившись, принимает графиню за куртизанку, — продолжила Оливия, — и пытается снять леди на ночь.

— Половина лондонских холостяков может припомнить нечто подобное, — сказал Грейкорт.

— Но я принадлежу к другой половине, — парировал Торн. — Вам не кажется, что шутка затянулась? Может, подыщем другую тему?

— Согласна, пересказывать сюжет — неблагодарное дело, — сказала Оливия. — Шутки кажутся затасканными и несмешными. Но из зрительного зала все воспринимаешь совсем по-другому. Феликс превратно понимает слова графини, а графиня — его слова, и это продолжается довольно долго, и все это время зрители надрывают животы от смеха.

— Одним словом, Феликс все ходит вокруг да около, а до дела так и не доходит, — философски заметил Грей. — Но в этом они с Торном как раз очень похожи. По крайней мере, в том, что касается ухаживания за дамами.

— Какая чушь, — сквозь зубы процедил Торн.

— Пожалуй, я выбрала неудачный эпизод, — сказала Оливия. — Сейчас подумаю, какой еще предложить, который не вызвал бы столько разногласий.

И тут пассажиры почувствовали, что карета замедлила ход. Торн выглянул из окна и объявил:

— Мы подъезжаем к Честерфилду, а я ужасно проголодался. Я сегодня не завтракал. Не отказался бы от сандвича и кружки местного эля.

— Сандвич — как раз то, что нужно! — поддержала его Беатрис. — Я тоже хочу есть.

— Меня это не удивляет, — сказал Грейкорт. — Сегодня утром ты съела всего три яйца с колбасками вместо обычных пяти.

— На что не пойдешь ради твоего наследника, — парировала Беатрис.

Грейкорт перевел взгляд на живот жены:

— Или ради моей красавицы дочки, которая умом, я уверен, пойдет в мать.

Оливия смотрела на супругов Грейкорт со смешанным чувством умиления и зависти. При ней никогда ее отец и мачеха не демонстрировали нежных чувств друг к другу, и, кажется, ничего похожего не было и между отцом и ее матерью. Оливия всегда считала, что чувства в браке представителей британской аристократии стоят далеко не на первом месте, и, судя по тому, что она знала о семейной жизни своих знакомых, ее мнение было вполне обоснованным.

Но сейчас, глядя на Беатрис и Грейкорта, Оливия думала о том, что бывает и по-другому. Союз по любви возможен. Даже если выйти замуж за герцога.

Разумеется, речь не о Торне. Он такой же колючий, как шип[1].

— Нам предстоит еще несколько часов пути, — сказал Грейкорт, — так или иначе придется сделать остановку, чтобы сменить коней. Так что перекусить в трактире при постоялом дворе не будет лишним. Но не мечтай, — добавил Грейкорт, посмотрев с ухмылкой на брата, — что мы дадим тебе сорваться с крючка. Мы продолжим игру, как только вновь тронемся в путь.

— Превосходно, — с сарказмом протянул Торн. — Я весь в нетерпении.

Оливия чувствовала себя на подъеме. Это путешествие нравилось ей все больше и больше.

Глава 5

Как только компания вернулась в карету, игра была продолжена, несмотря на протесты Торна. Оливия была в ударе. Она, кажется, помнила все пьесы Джанкера едва ли не наизусть и бесконечно сыпала описаниями приключений Феликса.

Очки распределились следующим образом: два у Беатрис, четыре у Грея и три у Оливии. Всего на одно меньше, чем у его единоутробного брата! Кто бы мог подумать?!

Между тем Оливия радостным тоном объявила, что вспомнила еще один эпизод из третьей пьесы.

— Феликс и его друг решили отправиться на прогулку в увеселительный сад Ранела в Челси со своими любовницами. Феликс пускает слух о том, что их спутницы на самом деле не так уж молоды, а выглядят вполовину своего возраста только потому, что приняли эликсир молодости. Знакомые дамы упрашивают Феликса поделиться с ними эликсиром, и Феликс дает себя уговорить. Но на самом деле он дает им вовсе не эликсир молодости, — тут Оливия не удержалась и прыснула от смеха, — а сливовую наливку, притом очень крепкую. Очень скоро все принявшие «эликсир» напиваются, и Феликс уверяет их, что теперь они все выглядят очень юными и свежими. Как вы можете себе представить, тщеславные и пьяные господа попадают во множество неловких или комических положений. К примеру, один джентльмен представляется своему же камердинеру, поскольку считает, что помолодел так, что слуга его не узнает.

Торн просиял. Все подробности этого приключения он знал очень хорошо, поскольку они были взяты из жизни. Из жизни его брата Грейкорта, если конкретно.

Торн с удовольствием наблюдал за тем, как меняется физиономия Грейкорта, как сползает с его лица это победно-самодовольное выражение.

— Для Торна это слишком круто. Такие лихо закрученные сюжеты не по его части.

— Не по моей части, — весело согласился Торн. — Хотя эта история сильно напоминает мне один случай, когда ты, я и Джанкер отправились погулять в увеселительный парк вместе с нашими…

— Ничего похожего, — перебил его Грейкорт.

Беатрис, приподняв бровь, взглянула на Торна, и тот ей подмигнул.

— И когда это было? Когда вы втроем ездили в Челси?

— Увеселительный сад закрылся в тысяча восемьсот третьем году. Значит, это было вскоре после моего приезда в Англию, когда мы с Грейкортом были совсем молоды и иногда позволяли себе пошалить.

— Очень редко, — поправил его Грейкорт.

— Ну, это было задолго до того, как он встретил меня, — с трудом сохраняя серьезный вид, сказала Беатрис. — И все же, какая она была из себя, любовница Грейкорта? Он мне ни за что не расскажет, хотя я знаю, что по меньшей мере одна любовница у него имелась.

Грей откинул голову на подушки и прошептал:

— Да поможет мне бог.

Оливия, округлив глаза, удивленно переводила взгляд с Грейкорта на Торна и обратно.

— У вас в самом деле были любовницы? У обоих?

Отчего-то Торну стало не по себе, хотя поводов испытывать неловкость вроде бы не было.

— Да, у меня была любовница. И я не один такой. Половина пэров королевства содержали любовниц. Или содержат. Я тогда только приехал в Лондон и…

«…хотел доказать себе, что чего-то стою как мужчина, когда некая леди категорически отказалась выходить за меня замуж», — мысленно закончил Торн.

— Вы не договорили, — напомнила ему Оливия. В глазах ее читался самый живой интерес, словно речь шла не об ошибках его молодости, а о ее химических опытах.

— Я бросился во все тяжкие, как это часто бывает, — сказал Торн. Зачем он оправдывается? Торн был самому себе противен. — Как бы там ни было, все это дела давно минувших дней. К тому же, — тут голос его окреп, — разговор этот совершенно неуместен.

— До сих пор, Торн, для тебя неуместных тем не существовало, — с ухмылкой заметила Беатрис.

— Хорошо, — ледяным тоном сказал Торн, — если вам так хочется послушать о наших любовницах…

— Мы не могли бы поговорить о чем-то другом? — взмолился Грей.

— Говорят, все тайное становится явным, — с непринужденной улыбкой заметила Беатрис.

— Ты, полагаю, находишь все это забавным, — процедил Грейкорт.

— Необычайно забавным! — с широкой улыбкой ответила ему жена.

— Вот что бывает с теми, кто придумывает дурацкие игры, дабы позабавиться за счет ближнего, — со смехом констатировал Торн. Он очень боялся, что тайна его будет раскрыта, но, кажется, зря. Никому не пришло в голову сопоставить факты. Возможно, потому что Джанкер был участником этого приключения. А может, потому что Грей с самого начала заявил, что Торн завидует своему приятелю. Торн решил, что не станет разубеждать Грея. Пусть лучше считает его завистником. Зато тайна его будет в сохранности.

— Ладно, я сдаюсь, — заявил Грей, багровый от возмущения. — Отдаю свои очки мисс Норли. И тогда она становится официальным победителем.

— Я выиграла! — радостно воскликнула Оливия, очевидно не замечая назревающего между братьями конфликта. — Мне дадут приз?

— Вы хотите получить приз? — не веря своим ушам, переспросил Торн.

— Зачем тогда вообще играть во что-то, если победитель ничего не получает! — возмущенно заметила Оливия.

— Я мог бы подарить вам столько разнообразных призов, — с двусмысленной улыбкой очень вкрадчиво, с приятной хрипотцой пропел Торн. Если он надеялся вогнать Оливию в краску, у него ничего не вышло. — Только боюсь, ваши родители их не одобрят.

— Торн, — с угрозой в голосе сказал Грей, — ты заходишь слишком далеко.

Торн едва сдержался, чтобы не выругаться в голос.

— Вот, — сказал он и протянул Оливии газету, которую прихватил с собой, чтобы почитать по дороге. — Такой приз вас устроит?

Оливия ослепила его сияющей улыбкой.

— Да, конечно! Спасибо большое. Мне очень нравится эта газета, потому что они публикуют научные статьи.

При виде ее искренней улыбки Торн был готов купить ей тысячу газет.

Что с ним не так? Вероятно, он переутомился. Или заболел. Оливия развернула газету, нашла нужный раздел и со счастливым вздохом углубилась в чтение.

Черт ее дери, она волновала его еще сильнее, чем тогда, в далекой юности. Похоже, она действительно разбиралась в химии, ей явно нравилось говорить о своем любимом предмете и читать о нем. Получалось, Оливия была скорее «синим чулком», чем интриганкой. Впрочем, Торн не был знаком ни с одной дамой, которую окружающие звали бы «синим чулком», так что он не мог сказать с уверенностью, подходила ли она под это определение.

По правде говоря, она не соответствовала ни одному шаблону. Взять, к примеру, ее наряд. Цвет — морской волны — был очень близок по оттенку к дорожному платью, что было на ней сейчас. Любая другая женщина на ее месте ни за что не стала бы два дня подряд надевать одежду одного и того же цвета, но Оливию не волновали эти условности. Она поступает так, как считает нужным.

Господи, каким же он был ослом девять лет назад, если не разглядел в ней такие особенные качества. Теперь-то он научился ценить в женщине уникальность, вне зависимости от того, умеет она танцевать или нет и как строго она придерживается неписаных правил.

И неважно, какая ей отведена роль в интригах, что плетет ее мачеха. А может, и не было у нее никакой роли? Этого нельзя понять ни из того, что она говорит, ни из того, как себя ведет.

Вчера ночью она откликнулась на его поцелуй непосредственно, живо и чувственно, но превзошла самое себя, стараясь не выдать правду об их совместном времяпрепровождении. Торн не знал, что и думать. Она заявила, что снова отказала бы ему, если бы он вздумал делать ей предложение. Может, так она надеялась впечатлить Грея — показать, что все ее жизненные цели и помыслы ограничены только наукой, а замуж — даже за герцога — ей совсем не хочется. Или она действительно не стремилась выйти замуж, хотя целоваться была не прочь?

Впрочем, какими бы ни были ее мотивы, он, Торн, отношения с ней возобновлять не собирался.

И еще он не мог поверить в то, что ей нравились написанные им пьесы. Трудно представить, что его опусы могут понравиться девице, единственная цель жизни которой — выйти замуж. Но поверить в то, что его пьесы могут понравиться синему чулку, еще сложнее.

Отнюдь следует избегать всех тем, касающихся опусов Джанкера. Если бы только она знала, кем были прототипы ее любимых персонажей — леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани! Она бы не оценила юмора. Обиделась бы.

Почему ему было так важно не задеть нежные чувства мисс Норли, Торн задумываться не захотел.

Оливия опустила газету со счастливой улыбкой.

— Лучшего приза для меня вы бы не придумали, — благодарно посмотрев на Торна, сказала она. — Благодаря вам, моя любимая рубрика «Новое в искусстве и науке» не осталась непрочитанной.

— Обращайтесь. Я подписан на эту газету.

Наука Торна не интересовала, в отличие от театра.

— И я подписан, — сказал Грей, — так что обращаться можно и ко мне. Моя мать тоже любит эту газету, и потому, прочитав ее сам, я всегда отправляю ее матери.

— Погоди, и я поступаю так же, — вмешался Торн. — Получается, мать каждую неделю получает два одинаковых номера той же газеты. Почему она никому из нас ничего ни разу не сказала?

— Возможно, из чувства такта. Не хочет обидеть отказом ни одного из нас, — предположил Грей. — К тому же у нее тоже есть друзья, которым она может отправить лишний экземпляр. Ты же знаешь, ей для друзей ничего не жалко.

— Раз уж мы заговорили о вашей маме и ее друзьях, хочу спросить: кто-нибудь из вас знал, что ее дебют в свете состоялся в том же сезоне, что у тети Грея Коры?

— Я не знал, — сказал Грей. — Да и как такое может быть? Мама на девять лет моложе тети Коры и вышла замуж в семнадцать, что означает, что дебют тети Коры состоялся, когда ей было целых двадцать шесть! Хотя, — Грей перехватил взгляд жены и решил переобуться на лету, — двадцать шесть вполне подходящий возраст для дебюта. Правда, милая?

Оливия растерянно переводила взгляд с мужа на жену и обратно.

— Мой муж намекает на то, что я была впервые представлена ко двору в двадцать шесть лет, когда уже была замужем.

— А Гвин предстала перед королевой только в тридцать, — веско заметил Торн. — Но Гвин жила за границей. А дядя Арми, опекун Беатрис, не счел нужным вывести свою подопечную в свет, тем более что дело это хлопотное и отнюдь не дешевое.

— Что касается моей тети Коры, — заметил Грей, — то они тоже не были богаты, к тому же у Коры было еще три сестры, и все старше ее. Ей пришлось ждать своей очереди. Хотя, говорят, в юности она была красива.

— Вообще-то, леди Норли сказала мне, что они с нашей матерью тоже впервые вышли в свет вместе, — задумчиво проговорил Торн.

— Когда она успела сообщить тебе такие интимные подробности? — с лукавой улыбкой поинтересовалась Беатрис. — Я думала, вы с леди Норли познакомились только вчера вечером, и не заметила, чтобы вы разговаривали.

— Я тоже, — вторил жене Грей, его глаза насмешливо блестели.

Торн не смотрел на Оливию, но кожей чувствовал ее взгляд.

— Мама об этом не знает, но я познакомился с леди Норли и мисс Норли несколько лет назад. — Предполагая, что сейчас его завалят вопросами, Торн поспешил увести разговор в безопасное русло: — И не стоит забывать, что в том же году дебютировала и леди Хорнсби, с которой мама дружит до сих пор. Стоит ли считать простым совпадением то, что мы знакомы со всеми четырьмя этими женщинами?

— Но это же так естественно! — сказала Беатрис. — Мы все, здесь присутствующие, принадлежим одному поколению, значит, и матери наши одного поколения, из чего следует, что они могут быть или знакомы, или и вовсе подругами в прошлом. К тому же девушки-дебютантки испытывают одни и те же волнения, страхи и питают схожие надежды. Неудивительно, что они ищут друг в дружке опору и поддержку и часто становятся самыми близкими подругами. И потом, они бывают на одних и тех же раутах и балах, танцуют с одними и теми же кавалерами…

Торн и Грей переглянулись.

— Насчет кавалеров, — сказал Торн, — ты думаешь то же, что думаю я?

— Прости, старина, но я пока не научился читать мысли.

— Тебе не приходит в голову, что им всем четверым мог нравиться один и тот же мужчина? Наша мать не в счет — но не исключено, что твой отец нравился одной из оставшихся трех, а может, и не одной, и ей или им было очень обидно, что он выбрал не ее.

— И от обиды — отравить? — недоверчиво переспросила Беатрис.

Торн нахмурился. Леди Норли его шантажировала. Шантаж, конечно, не отравление, и все же… Хотя зачем ей травить герцога? Какую она от этого могла получить выгоду?

Торн украдкой взглянул на Оливию. Та слушала, от удивления широко распахнув глаза и приоткрыв рот.

— Может, нам стоит отложить эту дискуссию? Мы можем ее продолжить, когда останемся в узком семейном кругу, — предложил Торн.

— К чему откладывать? — спросил Грей. — Мисс Норли знает цель своей поездки в Каримонт. Для нее не секрет наше предположение, что мой отец был убит.

— Погодите, — побледнев, сказала Оливия. — Вы хотите сказать, что моя мачеха могла отравить покойного герцога Грейкорта? Потому что он выбрал в жены не ее, а другую? Но если следовать вашей логике, отравить герцога могла любая из дебютанток того года. Тогда у вас будет не меньше двадцати подозреваемых.

— Вот именно, — сказал Грей. — Однако все они должны были гостить в Каримонте во время моих крестин, а заболел мой отец именно тогда. И потому наиболее вероятной подозреваемой была бы моя тетя Кора. Смею предположить, что она вышла замуж за моего дядю в надежде, что однажды он унаследует герцогский титул. Избавившись от моего отца, она бы на шаг приблизилась к цели.

Похоже, речь Грея несколько утешила Оливию, потому что теперь она перестала обиженно хмуриться.

— Но ведь тетя Кора была не единственной гостьей на твоих крестинах, — заметил Торн. — Не ты ли говорил мне, что крещение наследника твой отец решил отпраздновать со всей пышностью, и гостей, как со стороны матери, так и со стороны отца, было полно?

— Это так, но леди Норли среди них, насколько мне известно, не присутствовала.

— Точно ты не знаешь, — не унимался Торн. Он не смотрел на Оливию, но чувствовал ее тяжелый взгляд. — Как верно заметила Беатрис, дебютантки одного сезона часто становятся подругами.

— Едва ли ваша мать пригласила на крестины первенца всех двадцать с лишним дебютанток, — возразила ему Беатрис.

— Вот именно. Упомянутые ранее три леди состояли в более тесных отношениях с семьей Грейкорт, чем остальные, — стоял на своем Торн.

— Все это не более чем домыслы, — резонно заметила Оливия.

— Я все же настаиваю на том, что моя тетя — самая вероятная подозреваемая, — сказал Грей. — Если не она, то леди Хорнсби — она точно была на крестинах.

— Пожалуй, мы могли бы спросить у матери, — предложил Торн, — под каким-нибудь благовидным предлогом.

— Согласен, — сказал Грей. — Но до тех пор, пока у нас не появятся доказательства того, что отец был отравлен, бессмысленно строить предположения. Для начала надо получить результаты тестов.

— Мы почти приехали, — сказала, посмотрев в окно, Беатрис. — Слава богу! С каждым разом дорога мне кажется все длиннее и длиннее.

— Моей супруге дай волю, она бы вообще никуда из Каримонта не уезжала, — со снисходительной улыбкой, адресованной Беатрис, сказал Грей. — Она не создана для города.

— Вначале мне нравилось жить в Лондоне: поглазеть на домашних воронов в Тауэре или послушать музыку в Воксхолле, поиграть в боулинг на зеленой лужайке в Хайбери-барн, — но в целом я нахожу Лондон слишком грязным и шумным. И собак там почти нет.

— И еще она находит все наши сезоны с их балами, раутами и зваными ужинами чрезвычайно утомительными, — добавил Грей.

— И я тоже, — сказала Оливия, бросив на Торна многозначительный взгляд. — В столице столько людей, которым нельзя доверять. И тех, которые готовы видеть в других только самое худшее. — Вымучив улыбку для Грея и Беатрис, Оливия добавила: — Хотя я люблю театр и научные лекции. И еще меня радует то, что в столице я могу найти любой химический реактив, какой мне может понадобиться. Поверьте, за городом с этим положение куда хуже.

— Тогда вы, наверное, правильно сделали, настояв на том, чтобы все реактивы были заранее закуплены в Лондоне и доставлены сюда, — сказал Грей. — В ближайшем отсюда городе, в Садбери, выбор совсем невелик. Я проверял.

— Кстати о лаборатории, — сказала Оливия. — Я бы хотела сразу по прибытии заняться ее оснащением. Вы не против, ваша светлость?

— Предлагаю обойтись без церемоний и не называть меня больше «ваша светлость». Зовите меня просто Грей.

— Тогда и вы зовите меня по имени, Оливией. В обществе у меня совсем мало друзей — я почти нигде не бываю, но, как я уже сказала вашей жене, я сочла бы за честь считать вас и вашу супругу своими друзьями.

— И меня тоже? — протянул Торн.

Оливия обдала его холодным как лед взглядом.

— Я скорее отношу вас к своим врагам, ваша светлость.

Если она хотела его задеть, то у нее это получилось. Она явно злилась на него за то, что он включил в круг подозреваемых ее мачеху. Но мисс Норли не могла не знать о двуличной натуре этой женщины, так за что же на него обижаться?

— Что касается устройства лаборатории, то я не возражаю против того, чтобы вы приступили к ее оснащению сразу по приезде. Как только произведут эксгумацию, действовать придется быстро, и потому лучше все подготовить загодя.

— Но разве вы не хотите перекусить и отдохнуть с дороги? Лично я не отказалась бы от чая с чем-нибудь вкусненьким и прилегла бы поспать на пару часов перед ужином, — сказала Беатрис.

— Вы в положении, а я — нет, — с улыбкой ответила Оливия. — И у меня еще осталось немало сил. Мне не терпится поскорее приступить к работе.

По совершенно непонятной причине Торн вдруг представил картину семейного счастья. И главной героиней там была не Беатрис, а Оливия. Ему вдруг подумалось, что из Оливии получилась бы прекрасная мать и жена. И наверное, она бы вздохнула с облегчением, если бы была избавлена от необходимости доказывать свою состоятельность в качестве ученого-химика.

Но не она ли сказала, что химия была и остается ее главным жизненным интересом?

В отношении Оливии Торн ни в чем уверен не был.

Мысленно осадив себя за глупость, Торн угрюмо напомнил себе, что его женой она не будет никогда. И не потому, что она этого не хочет, а потому, что он, если решит остепениться, возьмет в жены женщину, достойную доверия, женщину, у которой от него не будет ни тайн, ни даже секретов. Его жена будет готова к роли герцогини на все сто, и для нее самым главным в жизни будет не химия и даже не театр, а безупречное исполнение роли жены герцога. Она будет нести по жизни титул с той же гордостью, как и он. С таким же самоотречением.

Торн едва не застонал, словно от зубной боли. Да, он исполнял свой долг по отношению к тем, кто от него зависит: к примеру, к фермерам, арендовавшим принадлежавшую ему землю. Он управлял своими владениями с рачительностью, которую перенял от отчима. Отчим, до того как скоропостижно скончался, учил его всему, что должен знать и уметь помещик. К удивлению Торна, заседания в палате лордов оказались не так скучны и бессмысленны, как ему представлялось в юности, хотя по-настоящему увлекательной политика была лишь для тех, кто жаждет власти, а Торн таковым не являлся.

Но Торн не хотел жить тем, чем жило высшее лондонское общество. Атмосфера сплетен и интриг была ему не по душе. Надо признаться, вначале ему льстили завистливые взгляды мужчин и внимание женщин, но вскоре он обнаружил, что столь высокий титул обрек его на одиночество. И насколько более одиноким он бы чувствовал себя, если бы его супруга получала удовольствие от сознания высоты своего положения, тогда как он воспринимал величие герцогского титула лишь как обстоятельство, его положение отягощающее?

У Оливии, в отличие от него, в жизни была цель. А он лишь клепал незатейливые пьески да присматривал за своими землями. И так день за днем до самой смерти.

Да она, черт побери, превращает его в плаксивого слабака!

— Договорились, — сказал Грей, обращаясь к Оливии. — Я дам вам в помощь лакея. Он поможет донести до сыроварни все необходимое и расставить оборудование и химикаты по местам.

— Это было бы замечательно, — с улыбкой сказала Оливия. — Помощь лакея мне бы очень пригодилась.

— У лакея и своих забот хватает, — тут же вмешался Торн. — Я с удовольствием сам вас провожу и помогу распаковать ящики. Мне это нетрудно и даже полезно после долгого сидения в карете. И еще мне не терпится посмотреть на все это хваленое лабораторное оборудование.

Если причиной, по которой Оливия потребовала для своей лаборатории отдельное здание, было желание отвести от себя подозрения, то ее ждет неприятный сюрприз. Торн, как тень, будет преследовать ее по пятам.

— Ну вот, теперь я избалованная бездельница, — шутливо надув губы, сказала Беатрис. — Все собираются работать, а я одна — валять дурака.

— Ты можешь валять дурака сколь угодно долго, дорогая, потому что имеешь на это полное право, — поспешил заверить жену Грей и, неодобрительно приподняв бровь, посмотрел на Торна и добавил: — В отличие от моего брата, который без всяких на то причин лезет туда, куда его никто не просит.

— Ты хочешь сказать, что твои лакеи разбираются в лабораторном оборудовании лучше меня? — парировал Торн. Грей недовольно поджал губы.

— Ваша светлость, вам незачем себя утруждать, — вмешалась Оливия. — Вам, наверное, больше хочется попить чаю и отдохнуть.

Оливия нервно покусывала губы, и Торн утвердился в мысли, что она что-то скрывает.

— Чепуха! — сказал Торн. — Я с удовольствием составлю вам компанию. А что касается чая, — и Торн выразительно посмотрел на Грея, — то мой брат, я надеюсь, догадается распорядиться о том, чтобы его нам принесли в сыроварню.

— Конечно, — засуетилась Беатрис, которая, как посчитал Торн, не оставила попыток «подружить» его и Оливию, — я сама сейчас же по приезде этим займусь. Надеюсь, Торн, вы сможете сообщить нам, все ли устраивает Оливию в ее лаборатории и чем еще мы можем быть ей полезны. Боюсь, она слишком вежлива, чтобы честно указать нам на недостатки, если они имеют место.

Вот уж в чем Оливию нельзя было упрекнуть, так это в излишней деликатности! Торн готов был признать, что ошибался, считая ее коварной интриганкой, но в чем он точно не ошибался, так это в том, что она не будет ходить вокруг да около и безапелляционно выскажет все, что думает по поводу лаборатории, приобретенной для нее на деньги Грея. И список ее претензий наверняка окажется весьма внушительным. Скорее бы она его озвучила — тогда, возможно, Грей с женой перестанут слепо ее обожать.

Да уж, поскорей бы. Потому что и Грей, и Беатрис терпеть не могли, когда им резали правду-матку в лицо.

Торн вздохнул. Хотя, возможно, они примут ее бестактность за смелость и зачислят ее в почетные члены семьи. Ну что же, его ей не обмануть. Он не станет поддаваться чарам этой девицы. По крайней мере до тех пор, пока не выяснит, что она именно замышляет. И на чьей она стороне.

— Мы на месте! — весело воскликнула Беатрис.

Торн выглянул из окна и увидел, что они приближаются к величественному зданию, такому же внушительному, как и Роузторн — главное здание усадьбы поместья в Беркшире, где выросло не одно поколение Торнстоков.

— Какой красивый дом, ваша светлость… простите, Грей, — с плохо скрываемым благоговением сказала Оливия. — Настоящее каменное кружево!

— У вас наметанный глаз, — с улыбкой сказал Грей. — Стены сделаны из красного кирпича, но все карнизы и прочие декоративные элементы выполнены из песчаника. Как только вы закончите обустраивать лабораторию, я с удовольствием покажу вам дом и усадьбу.

— Я была бы вам очень благодарна, спасибо.

Карета остановилась перед домом. Все четверо выбрались из салона. Оливия с восторгом осматривала окрестности. Едва Торн спрыгнул на землю, Грей оттащил его в сторону. Пока Оливия объясняла лакею, какие из ее вещей следует занести в дом, а какие на сыроварню, Грей шепотом спросил у Торна:

— Что ты себе думаешь? Ты фактически обвинил Оливию в том, что ее мачеха убила моего отца!

— Ты не знаешь, правда это или нет. И если леди Норли действительно убила твоего отца, то ее приемная дочь могла согласиться на твое предложение для того, чтобы замести следы.

— Ты не учел, что она не знала о том, что ее мачеха могла быть замешана в чем-то нехорошем до тех пор, пока мы ей это не сообщили по дороге сюда.

Торн стиснул зубы от злости. Грей был прав.

— И при этом у нас нет никаких оснований считать, что в те далекие времена леди Норли и наша мать были близкими подругами, — продолжил Грей.

— Вообще-то я точно знаю, что они были подругами, хотя и не мог сказать об этом прямо в присутствии мисс Норли. Леди Норли сама мне об этом сказала, когда я сделал мисс Норли предложение.

— И все же из этого не следует, что моего отца убила леди Норли. Как не следует и то, что у нее был к нему какой-то особый интерес, — веско заметил Грей и, сложив руки на груди, добавил: — И мне по-прежнему непонятно твое настойчивое желание увидеть лабораторию мисс Норли.

— Тебе не приходит в голову, что, если Оливии, прошу прощения — мисс Норли, никто не помешает, она сможет представить результаты тестов так, как будет выгодно ей?

Грей убрал руки в карманы.

— Ты хочешь сказать, что она могла бы добиться оправдания своей матери, если та совершила преступление, которое с высокой долей вероятности она не совершала? И это при том что сам тест проводится лишь для того, чтобы понять, было ли совершено преступление?

— Не будь ослом. Мисс Норли хочет опубликовать результаты. Она за твой счет сделает себе имя в качестве ученого химика. Ты ведь не знал, что в этом заключается ее главная цель, верно?

— Не знал, ну и что? Разумеется, любой ученый хочет известности. Не вижу в этом проблемы.

— Ты не видишь, зато вижу я. Что если она так сфальсифицирует результаты, чтобы представить свой метод как научное достижение?

— В этом случае любой ученый, публикующий результаты своих исследований, находится под подозрением, — сказал Грей и, окинув Торна насмешливым взглядом, добавил: — В конечном счете, Торн, ты вынужден просто поверить обещанию человека, что он сделает то, что обещал.

— Лично я не обязан доверять кому бы то ни было. За исключением членов семьи, конечно, — раздраженно ответил Торн.

Грей печально покачал головой.

— Так вот, значит, почему ты желаешь ей помочь, — сказал он. — Чтобы убедиться в том, что она не делает ничего подозрительного.

— Именно. Я мог бы понять, насколько хорошо она разбирается в химии, наблюдая за тем, как она обустраивает свою лабораторию.

Грей рассмеялся.

— Я помню твою реакцию на попытку Оливии объяснить тебе ее метод. Ты разбираешься в химии не лучше меня, брат.

— В том-то и дело. Дилетантов, коими мы оба являемся, нетрудно ввести в заблуждение, забрасывая непонятными химическими формулами, но когда видишь, как человек работает в лаборатории, сразу понятно, разбирается ли он в том, что делает.

— Именно так. Не сомневаюсь, что ты докажешь свою полную несостоятельность, едва ступишь за порог.

— Я не себя имел в виду, а ее, — сказал Торн, который не мог забыть выражение ее лица, когда он предложил ей свою помощь.

— Я знаю. Что ты имеешь в виду, — устало сказал Грей. — Ты безнадежен. На ее месте я бы тебя презирал, особенно с учетом того, что она знает, на чем зиждется твое к ней недоверие — на уязвленной гордости. Если вспомнить, сколько лет назад она нанесла тебе этот удар, ты, верно, представляешься ей довольно жалким типом. Вот что я тебе скажу: я не стану отправлять тебе в помощь еще и лакея, если ты пообещаешь мне, что не будешь больше изводить ее своими подозрениями.

— Идет, — сказал Торн. — Договорились.

Если повезет, сегодня же он ответит на три главных вопроса: разбирается ли она в химии, ставит ли перед собой цель обмануть герцога и что она за человек.

И если выяснится, что она искренна, что Торну с этим делать?

Но всему свое время.

Глава 6

Надо было дождаться, пока Торн наконец уйдет, прежде чем, уведомив предварительно Грея, приступить к оснащению лаборатории. И надо было еще тогда, в карете, категорически отказаться от предложенной Торном помощи.

Лучше бы Оливии вообще никогда с ним не встречаться! Как он посмел предположить, что ее мачеха убила отца Грея?! Что он за человек?! Почему в других людях, по крайней мере в членах ее семьи, он готов видеть только худшее?

Чем ему, черт возьми, помешала ее лаборатория? Он может думать о ней все что угодно, но украсть у нее шанс, что выпадает раз в жизни, она не даст, пусть даже не мечтает!

— Вы все время молчите, — сказал Торн. Под ногами скрипела галька. Он шел рядом с Оливией через сад к сыроварне.

— Вам это мешает, ваша светлость?

Торн выругался про себя.

— Вы не называли меня вашей светлостью прошлой ночью, когда мы целовались.

— Прошлой ночью вы не обвиняли мою мачеху в убийстве.

— Я не… Черт побери, я лишь сказал, что ее дебют в обществе состоялся в тот же год, что и у моей матери. Я лишь сделал очевидный вывод о том, что одна из них могла…

— Убить отца вашего единоутробного брата. Да, я знаю, к каким вы пришли выводам. Насколько они очевидны, не берусь судить, но вы, безусловно, вправе приходить к любым заключениям. Только меня к ним не приплетайте.

Несколько мгновений они шли в благословенной тишине, но Торну явно не терпелось нарушить молчание.

— Какое другое объяснение вы можете предложить? Кто, по-вашему, еще мог убить отца Грея?

— Во-первых, научный подход не терпит безосновательных предположений. Я вначале собираю факты и лишь затем с их помощью либо подтверждаю, либо опровергаю свою гипотезу. Пока у меня нет никаких фактов, указывающих на то, что отец Грея был отравлен. Посему на данный момент я лишь могу констатировать, что его смерть произошла по неизвестной причине.

— Я не говорил, что его отравила именно ваша мачеха, — возмущенно ответил Торн. — Я лишь сказал, что нам известно о четырех женщинах, которые имели мотив и возможность его отравить.

— Четыре женщины, — возмущенно повторила Оливия.

— Да, четыре. И что вас тут не устраивает?

— А у вашей матери ни возможности, ни мотива его убивать не было?

Торн переменился в лице.

— Уверяю вас, моя мать не имеет к этому отравлению никакого отношения.

— На каком основании вы это утверждаете? — не глядя на него, спросила Оливия.

— Она заботилась о своем новорожденном сыне. Ей было не до интриг. Этого мало?

— Что бы ни думали по этому поводу мужчины, женщина вполне способна заботиться о детях и заниматься другими делами в то же самое время, — возразила Оливия. Неужели он не понимает, что ее версия имеет такое же право на жизнь, что и его? Впрочем, сама она сомневалась, что кто-то из этих женщин причастен к смерти герцога.

— Моя мать его не убивала, черт возьми! — воскликнул Торн. Оливия скептически приподняла бровь, и он сдался. — Вы не все знаете, и я пока не могу раскрыть вам то, что знаю я.

— Именно об этом я и говорю. Пока факт отравления не доказан, бессмысленно строить какие бы то ни было предположения относительно того, кто мог быть убийцей.

— Прекрасно! Я обещаю подавить на время свое стремление к высказыванию предположений. Вас это устроит?

— Вполне, — бросила Оливия, молча ускорив шаг. Будь он неладен со своими теориями заговора и тайными подозрениями. Чем он лучше отца? Папа, по крайней мере, когда удирает из дому ближе к ночи, чтобы предаваться своим тайным порокам, не подозревает во всех тяжких грехах ни свою дочь, ни жену.

Торн не отставал ни на дюйм. Опять воцарилось молчание. Первым заговорил герцог.

— Сыроварня за следующим поворотом, на вершине холма, — сообщил он без всякого выражения.

Оливия, подумав, решила, что, раз он предложил перемирие, ей приличествует согласиться, пусть на время.

— Насколько я понимаю, вы хорошо ориентируетесь в поместье своего брата.

— Неплохо. Мы с Греем раньше нередко сюда уезжали, чтобы отдохнуть от городской суеты. Каримонт — ближайшее к столице имение брата. Иногда мы приглашали других холостяков и устраивали тут вечеринки.

— Без женщин?

— Ну…

— Так я и думала. — Оливия с трудом подавила желание развить тему. — Полагаю, вы с Греем очень близки.

— Да. Хотя сейчас, когда он женился, уже не так, как раньше, — сказал Торн и, глядя куда-то вдаль, добавил: — Не знаю, почему это происходит, но как только мужчина обзаводится женой, он меняет всех своих друзей на нее. И заводит себе новых друзей среди женатых пар.

— Наверное, по этой причине мой дядя так и не женился. Он любому другому обществу предпочитает общество университетских друзей, с которыми дружит еще со времен Оксфорда.

Оливия не смотрела на Торна, но остро чувствовала на себе его взгляд.

— И ваше общество тоже.

— Да, и мое, — согласилась Оливия. — Но не тогда, когда он проводит время в друзьями. Племянница все же не то же самое, что жена. Как бы тщательно я ни убирала в его квартире и как бы высоко он ни ценил меня как химика, когда приходят его друзья, мне в его доме места нет.

Торн негромко рассмеялся, чем немало ее удивил.

— Может, он просто не хочет, чтобы они смотрели на вас с вожделением?

— Что? Да они, я уверена, даже не знают, что такое вожделение!

Торн недоверчиво хмыкнул.

— Его друзья — мужчины, не так ли? Поверьте мне, они знают, что такое похоть. Ваш дядя, возможно, просто пытается вас защитить. И это весьма благоразумная мера, если встречи с друзьями предполагают употребление эля, вина и прочих горячительных напитков, что весьма распространено.

— Может, вы с друзьями и выпиваете, но его друзья, думаю, не пьют.

Оливия считала, что, хотя дядя ее нередко хвалил за успехи в науке, представлять женщину в качестве ученого маститым академикам стеснялся. Скорее всего, и герцог это понимал, а свою версию предложил лишь для того, чтобы польстить ее женскому тщеславию. Интересно, и зачем ему понадобилось ей льстить?

Между тем они добрались до сыроварни, которая оказалась совсем не такой, какой ее представляла Оливия. Она была на сыроварне всего раз в жизни, и та представляла собой крохотную хижину, в которой едва умещался один стол. Эта же была сложена из кирпича — прочный красивый дом, пригодный для комфортной жизни, а не только для работы. Внутри было очень просторно, полок на стенах с избытком, и места хватало даже для трех столов.

Грей рассказывал, что его отец построил новую сыроварню, более современную, но в этой, старой, имелись большие окна, пропускающие достаточно света для работы, и исправный камин, чтобы не мерзнуть. Оливия подумала, что, даже если ей придется воспользоваться камином, делать она это будет с осторожностью. Неизвестно, давно ли чистили трубы и сколько там скопилось сажи. А как эта сажа поведет себя в смеси с парами химических реактивов, можно только гадать.

А пока она решила поставить свой главный рабочий стол рядом с камином, чтобы, если какой-нибудь из реактивов воспламенится, она смогла бы смести субстанцию со стола в очаг. Пламя локализуется внутри очага, а дым под действием тяги выбьется из трубы наружу.

Может, Торн этого и не замечал, но его недоверие к ее способности выполнить обещанные тесты нервировало Оливию. Что, если у нее действительно ничего не получится? И что, если она ничего не обнаружит?

Нет, нельзя себя так настраивать. Грей на нее рассчитывает. Она перестанет обращать на Торна внимание и будет работать так, словно его нет рядом.

— Поверните ящик другой стороной, чтобы я увидела, что на нем написано, — распорядилась Оливия.

— Может, стоило промаркировать ящики со всех сторон? — ворчливо заметил Торн, недовольно вращая тяжелый ящик в руках: «Сколько, черт побери, весит все это лабораторное оборудование?»

— Может, вам стоило оставить этот труд лакею, как вам изначально предлагали? Тому самому, который принес нам чай и любезно предложил свои услуги.

В ее словах было зерно истины, и Торна это раздражало.

— Посмотрите на происходящее под новым углом, — предложил он. — Часто ли в вашем распоряжении в качестве подручного оказывается герцог? Да и я ни за что не упустил бы редкую возможность увидеть женщину-ученого за работой.

— Я бы сочла ваше определение меня как женщину-ученого за комплимент, если бы не знала, сколько в вас сарказма, — не глядя на него, бросила Оливия и, указав на стол, приказала: — Сюда поставьте.

Ну конечно, она выбрала самый дальний стол. Просто чтобы его погонять. Физической нагрузки Торну с лихвой бы хватило на два посещения известного лондонского боксерского клуба для джентльменов. Оливия вот уже час распределяла оборудование по столам, словно ей было не все равно, в каком порядке и на каком столе будут стоять ее змеевики, микроскопы и еще одному богу известно что. Из-за этого Торну несколько раз пришлось переносить ящики с места на место.

Торн достал носовой платок и вытер пот со лба. Он уже давно снял шляпу, а она — свой чепец. Он старался не замечать, как привлекательно она выглядит без чепца, и не думать о том, как красиво смотрелась бы убранная в узел копна волнистых белокурых волос, если из этого узла вытащить все шпильки.

Торн огляделся и обнаружил, что все ящики разобраны.

— Это был последний, — сказал он. «Слава богу!» — А теперь что?

— А теперь, — сказала Оливия, заправив за ухо выбившийся из узла светлый локон, — наступает самый приятный этап. Распаковка.

— И это вы называете самым приятным этапом?

— Для меня — да. Содержимое ящиков по большей части останется на тех же местах, но кое-что все равно придется подвинуть.

— Полагаю, что двигать все необходимое придется мне.

— Я вполне в состоянии перенести колбу на другой стол или поставить на полку. Но есть кое-что тяжелее колбы — и это уже ваша работа. Но мы можем сделать перерыв на еще одну чашку чая, если вам нужен отдых.

Эта лиса знает, как задеть мужское самолюбие.

— Лично мне отдых не требуется. Кроме того, чай уже давно остыл, и мы съели все лимонные печенья.

Оливия в недоумении оглянулась на оставленный лакеем на маленьком столике поднос с угощениями.

— Да, действительно, — сказала она и улыбнулась растерянно. — Когда я чем-то увлечена, я часто не замечаю, как летит время.

— Я заметил. — Торн вытащил из кармана часы. — Грей и Беатрис обычно рано ложатся и, соответственно, ужинают тоже рано. Но сегодня — особый случай, и до ужина у нас еще осталось немного времени.

В течение следующего часа он был занят распаковкой ящиков, а Оливия, достав и придирчиво осмотрев каждый из предметов, решала, на какое место его отнести. Торн не переставал удивляться тому, какой она выглядит счастливой, перемещаясь от стола к полке и обратно и собирая оборудование, доставленное в разобранном виде.

На склянках красовались ярлыки с названиями, которые Торн в жизни не слышал: «Царская водка», «Калийная селитра», «Соляная кислота», «Зеленый купорос», «Поташ», «Капли Хофмана» и прочее и прочее.

— А где же глаз тритона? — решил поддеть ее Торн.

— Прямо перед вами, — сказала она, указав на склянку.

— На этикетке указано «горчичное семя», — возразил он.

— Я знаю. Горчичное семя мне не понадобится. Не знаю, как оно здесь оказалось. Я его не заказывала.

Торн смотрел на нее в недоумении.

— А вот почему тогда, девять лет назад, вы пошутили насчет «глаза тритона». Вы действительно думали, что речь идет о глазах ящериц. Должна вас разочаровать. Глазами тритона называют горчичное семя.

— Вы шутите.

— Нисколько.

— Вы хотите сказать, что ведьмы в «Макбете» бросали в котел горчичное семя? А как же насчет других ингредиентов? Как насчет лягушачьей лапки, шерсти летучей мыши и собачьего языка?

— Лягушачья лапка — обычный лютик, шерсть летучей мыши — остролист.

— Но собачий язык уж точно собачий язык?

Оливия рассмеялась.

— Собачий язык — окопник или живокост. Все ингредиенты ведьминого зелья можно без труда найти в любом аптекарском огороде.

— Какое горькое разочарование!

— Почему?

Он не ожидал этого вопроса.

— Они же ведьмы. Ведьмы должны быть отталкивающими и злобными. И их следует бояться.

— Я думаю, что их лукавое коварство заключается в том, что они, зная, что их предсказания будут использованы во зло, все же их делали. Сколько народу Макбет убил, чтобы расчистить себе путь к славе, искушенный ведьмиными предсказаниями? А что касается самого ведьминого зелья, то Шекспир действительно подобрал для него растения, названия которых у непосвященного вызывают ужас и омерзение.

— Лютики и вправду похожи на лягушачьи лапки, если присмотреться, — продолжила Оливия, — а живокост — на собачий язык. Но бывает и наоборот — название самое невинное, а свойства жуткие. Взять, к примеру, вон тот флакон. Если я скажу, что там нитрат калия, ничего опасного вы в этом не услышите. Но если я назову этот порошок селитрой — каковым он и является, — вы, возможно, припомните, для чего его используют.

— Вы под корень подкосили мою любовь к «Макбету», — сердито сказал Торн. — Роль ведьм вполне мог бы играть выписанный из Франции повар, специалист по салатам.

— Честно говоря, «Макбет» мне никогда не нравился. Слишком много смертей. Я предпочитаю комедии.

— Да, вы говорили. — Торну нравились женщины с чувством юмора. А в Оливии его очень привлекало то, что она оценила его пьесы. Но как сочеталась в ней любовь к химии с любовью к его пьескам — это было выше его понимания. — Почему вы выбрали химию? — спросил он.

— Что? — рассеянно переспросила Оливия.

— Вы могли бы стать натуралистом или астрономом. Насколько мне известно, среди людей, обнаруживших кометы и всякие прочие небесные тела, есть и женщины. С химией все обстоит сложнее. Так почему вы выбрали именно ее?

— Во-первых, я росла, наблюдая за работой своего дяди. Я видела, как таинственным образом одно вещество превращается в другое, и все это было похоже на волшебство, на мистику, хотя на самом деле в основе всех превращений лежит точная наука. Я была очевидицей того, как мой дядя выделил неизвестный до этого элемент — хлор. А во-вторых, мне нравится та цель, которую ставит перед собой химия, — узнать о строении мира. Химия позволяет «играть» с теми элементами, из которых состоит все на земле и не только, для создания новых полезных человеку соединений. Астрономия на это не способна.

Торн указал на большую склянку, занимавшую центральное место на столе.

— Мышьяк человеку отнюдь не полезен. И селитра, насколько мне известно, входит в состав пороха. Сомнительное изобретение, скажу я вам. Не самое полезное для человечества.

— Из селитры делают порох, но ее же используют для засолки мяса. И мышьяк тоже используется во благо: для производства стекла, например. Химические соединения — это просто кирпичи. Из кирпичей можно построить дом, а можно бросить один из них кому-то на голову и убить. Все зависит от того, в чьих руках этот кирпич.

Торн наблюдал, как Оливия разбирает привезенный из дома саквояж, по одному вычеркивая из списка то, что выкладывала на стол. Закончив с этой работой, она достала со дна саквояжа несколько толстых томов.

— Это те самые журналы, о которых вы говорили?

— Не совсем. Это вырезки из журналов, вклеенные в тетради. Мне понадобится сверяться с ними во время работы.

Оливия раскрыла картонную коробку на дальнем конце стола и принялась доставать оттуда колбы и пробирки разных размеров. Стеклянных изделий в химической лаборатории было очень много. Неудивительно, что у Торна так ныли мышцы.

— Полагаю, вы сейчас будете что-то из этого собирать, — сказал он, кивнув на хаотичное скопление металлических штативов и стеклянных емкостей.

— Думаете, я на это способна? — с деланным удивлением переспросила Оливия.

Торн почувствовал, что пришло время повиниться:

— Я знаю, что способны. Если у меня и были сомнения в вашей компетентности, то они давно исчезли. И если вас не затруднит дать мне четкие указания, — с робкой улыбкой добавил Торн, — то я мог бы помочь. Видите ли, у себя дома сборку лабораторного оборудования я обычно поручаю слугам.

Торн рассчитывал, что Оливию развеселит его ответ или, на худой конец, спровоцирует на какое-нибудь язвительное замечание, но она даже не повернулась к нему и стояла, молча уставившись на содержимое коробки.

— Не поймите меня превратно, Торн, — сказала она наконец. — Я весьма вам благодарна за оказанную помощь, но больше вам здесь делать нечего. И потому вам, пожалуй, пора отправиться в дом и переодеться к ужину.

— Почему? — Он шагнул к ней. — Вас раздражает мое присутствие?

— Конечно нет, — сказала Оливия и принялась перекладывать уже сложенные тетради, с трудом скрывая свое напряжение. — Я просто не хочу мешать вашему общению с семьей.

Он подошел еще ближе и, стоя у нее за спиной, прошептал:

— Я достаточно часто провожу время с семьей. А вот с вами за все эти годы мы ни разу не встретились. Ваше общество мне приятно. Нравится разговаривать с вами. — Он положил ладонь ей на талию и замер, давая ей время, чтобы отстраниться. — И трогать вас.

Оливия глубоко прерывисто вдохнула, но с места не сдвинулась. Воодушевленный, Торн обнял ее обеими руками и прикоснулся губами к виску, почувствовав, как ускоряется пульс. Она не шелохнулась, и тогда он, набравшись храбрости, поцеловал ее за ухом, а потом и в затылок.

— Господи, от вас всегда так хорошо пахнет. Как вам это удается?

— С помощью духов, как же еще, — как ни в чем не бывало, ответила Оливия.

Торн с трудом сдержал смех. Другая на ее месте ни за что не стала бы признаваться, что запах не дан ей от природы.

— Могу предположить, что духи вы сами и составили.

— Ко… конечно, — часто дыша, ответила Оливия. Он лизнул ее ухо. Оливия перевела дыхание и тем же прерывистым шепотом сообщила: — Парфюмеры — те же химики, в распоряжении которых есть разные… разные ингредиенты.

— Как и французские повара, специализирующиеся на салатах.

— П-п… пусть так.

Торн желал того, что по любым меркам было весьма неблагоразумно. Но прикосновения к ней доставляли ему огромное удовольствие. Только вот если Оливия сочтет себя оскорбленной таким поведением и со скандалом уедет из поместья, так и не проведя тесты, Грей никогда его не простит.

Однако Торн сильно сомневался в том, что она станет поднимать шум. Устраивать скандалы — не в ее характере.

И потому он сместил левую ладонь ближе к ее подмышке. Поскольку Оливия отреагировала на его действия лишь глубоким вздохом, Торн набрался храбрости и накрыл ладонью ее левую грудь.

— Господи, — прошептала она.

Торн забыл о страхе.

— Вам мои прикосновения нравятся, я это чувствую, — шептал он, бесстыдно лаская ее грудь.

— О да, — выдохнула Оливия и, спохватившись, добавила: — То есть я имела в виду…

— Не стоит отказывать себе в удовольствии, — наставительно заметил Торн, деловито расстегивая ее дорожное платье.

— Что вы делаете? — немного нервно спросила Оливия.

— Я всего лишь хочу добраться до вашего тела, — ответил он. — Если позволите, — понизив голос до шепота, добавил Торн.

Оливия после непродолжительно колебания сказала:

— Ладно.

Кровь взыграла в нем, и ее тихие вздохи возбуждали его почти так же сильно, как шелковистая гладкость ее полной груди под ладонью, в которую упирался напряженный сосок.

Природа требовала переступить через очередной барьер, и в нетерпении Торн развернул ее к себе лицом, приподнял и усадил на стол, прямо на стопку тетрадей.

— Торн! — воскликнула она. — Осторожнее!

— Непременно, сладенькая, — пробормотал Торн, расстегивая пуговицы на ее дорожном платье. — Я бы никогда не причинил вам боль, вы же знаете…

— Я не это имела в виду, — скороговоркой проговорила Оливия.

Торн между тем, справившись с пуговицами, распустил присборенный ворот нижней рубашки и вместе с чашками корсета опустил, открыв своему жадному взгляду грудь Оливии во всем ее великолепии.

И не только взгляду, а еще и рукам и губам.

Кажется, он попал в рай. Ее грудь тоже пахла жасмином. Возбуждение Торна достигло предела, и он опасался, что кульминация настанет слишком быстро.

— Попросив вас быть осторожнее, я имела в виду… имела в виду…

Оливия забыла, что именно она имела в виду, когда он лизнул ее сосок. Пожалуй, она не возражала бы, если бы он решил задрать ей юбки и…

Торн хотел ее так, как никого никогда не хотел, и его останавливало только одно — нежелание превращаться в животное, живущее лишь инстинктами. Нужно оставаться человеком, чей главный орган — мозг.

Увы, Оливия быстро забыла обо всем на свете. Она никогда не теряла сознания, но сейчас ей хотелось с головой погрузиться в эту бездну наслаждения. Неужели то, что он сейчас делал с ней, может любой мужчина? Скорее всего, нет. И если прежние годы Торн обучался всему этому и достиг столь впечатляющего мастерства, то Оливия совершенно напрасно избегала любых выходов в свет ради того, чтобы с ним не встречаться. Они могли бы встретиться раньше…

— Какая вы изумительно вкусная, — пробормотал он. — Я мог бы часами не отрываться от вас…

— Это было бы… неблагоразумно.

— Вот это, — и он лениво провел языком по ее соску, — неблагоразумно, но меня это не останавливает.

И ее тоже. Как-то раз маман сказала Оливии, что именно женщина ответственна за то, чтобы мужчина в ее обществе вел себя прилично. Если это так, то Оливия явно поступала безответственно.

Но как оказалось, желания, и весьма острые, есть и у нее. Ей тоже хотелось прикоснуться к нему, вдохнуть его запах. Что касается запаха, то она имела возможность вдыхать его полной грудью, целуя его макушку. Ее манили нотки сандалового дерева и что-то еще неуловимое. А потребность его осязать она удовлетворила тем, что просунула ладони ему под сюртук и сквозь сорочку ощущала крепость его мускулистых предплечий.

Простонав что-то нечленораздельное, он схватил ее ладонь и прижал ее к чему-то выпирающему из-под брюк.

— Это брагетт? — спросила Оливия.

Торн прыснул от смеха.

— Что-то вроде.

— Я думала, мужчины их больше не носят.

— Просто проведите по нему ладонью. Вверх и вниз, вверх и вниз.

И лишь выполнив его просьбу, Оливия поняла, что это не пришивной клапан из ткани, а плоть. Живая плоть, при этом весьма твердая. И, кажется, под ее рукой она еще и увеличивалась в размерах.

— Трение… вам приятно? — поинтересовалась она.

— О да. — Он зажмурился. — Словно я, черт возьми, в рай попал. — Торн тяжело дышал. — Я мог бы вас тоже так потереть, если хотите.

— У меня нет такого стержня из плоти, как у вас.

— Слава богу. Но это не значит, что вам нечего потереть, — сообщил он и деловито завозился в ее юбках, намереваясь их приподнять. — Я сейчас вам покажу.

Он как-то ее передвинул, или, может, стопка журналов, на которых она сидела, сама сместилась, но только что-то упало с края стола и разбилось с оглушительным звоном. Одного взгляда в направлении звона хватило Оливии, чтобы туман в ее голове рассеялся. Она знала, что именно свалилось. И очень скоро…

Она с силой толкнула его в грудь.

— Спустите меня! Скорее!

— Мы можем потом убрать стекло, сладенькая…

Оливия, не мешкая, сползла со стола.

— Вы не понимаете! В стеклянной банке был белый фосфор, который необходимо постоянно держать в воде. Потому что как только он высыхает, он тут же самовоспламеняется на воздухе.

Он попытался снова затащить ее на стол.

— Пусть себе горит. Пол все равно каменный.

— Не могу я оставить все как есть, — высвобождаясь из его объятий, сообщила Оливия. Оказавшись на свободе, она бросилась в угол, где стояло ведро с песком, канистра с водой, жестяная банка с пищевой содой и метла с совком — все на случай аварийной ситуации вроде той, что произошла сейчас. — Дым белого фосфора токсичен, — пояснила она.

И словно в подтверждение ее слов, с того места, где разбилась склянка, послышалось шипение. Оливия засыпала песком шипящую субстанцию, от которой уже поднимался белый дымок, после чего залила все водой из канистры. Затем, стараясь не дышать, она аккуратно собрала все с пола на совок и бросила в очаг.

— Дым поднимется наверх и вылетит в трубу, — сказала она. — К счастью для нас, фосфор не вступает в реакцию с углеродом, и его было мало, поэтому, скорее всего, он весь прогорел. Но на всякий случай мы должны на некоторое время покинуть лабораторию.

— Теперь, когда все под контролем, мы же можем… — начал было он, но Оливия была тверда.

— Нет. Поверьте мне, если бы вы знали, что может сделать с вами дым от фосфора, если вы его вдохнете, вы бы не захотели здесь остаться.

— Нет так нет, — угрюмо сказал Торн. — В любом случае пришло время ужина, и солнце вот-вот зайдет.

Пожалуй, он прав. Как бы ей ни хотелось остаться здесь еще на какое-то время и поработать, чтобы ее никто не отвлекал, идти в темноте через парк в одиночестве она бы не решилась. Тем более что дорогу еще не успела запомнить.

Оливия отошла в противоположный угол комнаты и стала приводить в порядок одежду.

— Отныне и впредь вы не должны находиться в лаборатории, когда я работаю, Торн, — строго сказала она. Он просто не даст ей работать. Даже сидя молча в углу, он будет отвлекать ее одним своим присутствием. — Это слишком опасно.

— Это произошло случайно, — сказал он. — В следующий раз буду осторожнее.

— Нет, следующего раза просто не будет.

— Почему это? — нарочито растягивая слова, спросил он. — Потому что вы не хотите, чтобы я увидел то, что мне не положено видеть?

— Ну что же, вы вынуждаете меня сказать то, что я говорить не хотела. Вы отвлекаете меня от работы, понятно? Вам нравится заигрывать с женщинами, а я удачно оказалась под рукой. — Оливия застегнула последнюю пуговицу на дорожном платье и лишь после этого заставила себя посмотреть ему в глаза. — Но эти эксперименты очень важны для меня. Я не имею право на ошибку. Я не могу все испортить лишь потому, что вы… вы такой, как вы есть.

— Вам не понравилось?

Глаза его сделались льдисто-холодными. Оливия уже мысленно ругала себя за излишнюю прямоту. Но как выразить это по-другому?

— Конечно, понравилось. — «И куда больше, чем я ожидала», — добавила она про себя. — Но дело не в этом.

— Дело исключительно в этом, — возразил он и насмешливо добавил: — Если, конечно, вы не гонитесь за неисполнимой мечтой, которая зовется счастливым браком.

Оливия подумала о Грее и Беатрис и спросила:

— А что, если я не считаю эту мечту неисполнимой? Ваш брат и невестка выглядят вполне счастливой парой.

— Им повезло, — отчего-то с горечью сказал он. — Но таких один на миллион. В остальных случаях любовь — не более чем иллюзия.

— Тем меньше поводов позволять себе делать то, что… все равно ни к чему не приведет.

— То, чем мы занимаемся, не обязательно должно нас куда-то вести. Нам просто должно доставлять удовольствие то, что мы делаем. Если мы будем встречаться здесь, в лаборатории, тайно…

— Я не боюсь, что нас «раскроют»! — Оливия мысленно призывала себя к спокойствию. — Насколько я понимаю, вы тоже этого не боитесь, ваша репутация говорит сама за себя. Но я, что бы вы там ни думали, не одна из ваших любовниц и не падшая женщина. Если я позволю вам находиться в моей лаборатории и отвлекать меня от работы, тогда я и есть та самая дура, которую вы пытаетесь из меня сделать в глазах вашего брата и его жены.

Торн провел рукой по волосам.

— Я не… Я не говорил…

— Я никогда не смогу получить такую прекрасную возможность протестировать свой метод на человеческих останках. Грей дает мне шанс войти в историю. Я не могу отплатить ему за это, обманув его доверие. И лишь потому, что воплощению своей мечты предпочла украдкой проводить тут время с вами.

«Каким бы удовольствием ни был наполнен каждый проведенный с вами миг», — подумала, но не сказала Оливия. И тут же постаралась вытряхнуть из головы опасные мысли. Он был подобен фосфору, ослепительно белому, заманчиво мерцающему, а она как обычный ничем не примечательный воздух. Но, соединяясь, фосфор и воздух превращаются в гремучую смесь, которая, вспыхнув, становится дымом, отравляющим все живое.

Торн смотрел на нее с интересом, словно заметил что-то, чего не замечал раньше.

— Так вот почему вы отказали мне тогда? Истинная причина вашего отказа состояла в том, что…

— Герцогиня послала меня за вами, — раздалось из дверного проема, и через мгновение там же появился лакей. — Скоро будут подавать ужин, и она подумала, что вы оба захотите переодеться.

Оливия густо покраснела, словно лакей мог прочитать ее мысли.

— Вы готовы пойти обратно? — спросил слуга, высоко подняв над головой фонарь.

— Да, — сказала Оливия.

— Мы оба готовы, — сказал Торн, и голос у него был надменно холодный, именно такой, каким, по ее представлению, должен говорить герцог со слугами.

С чего бы в нем произошла такая перемена? На него подействовала ее откровенная речь или он осознал, что зашел слишком далеко, и теперь пошел на попятную? Как бы там ни было, Оливия была рада уже тому, что избавлена от необходимости оставаться с ним наедине.

— Мне только потребуется еще минутка, чтобы кое-что сделать, — сказала Оливия, поспешив к очагу.

Она знала, что, скорее всего, фосфора под песком не осталось, но все же решила на всякий случай проверить, а заодно посмотреть, не осталось ли каких-то, пусть неявных, свидетельств того, что здесь происходило всего несколько минут назад. Все ли пуговицы застегнуты подобающим образом? Не растрепалась ли подозрительно прическа? Она не переживет стыда, если Грей и Беатрис догадаются, чем она тут занималась. Как хорошо, что лакей не пришел раньше!

Господи, даже думать об этом было невыносимо. Никто не примет ее всерьез как химика, если ее застигнут за… за этими глупостями. И уж конечно, ни один мужчина не захочет на ней жениться.

Оливия вдруг замерла, пораженная ходом своих мыслей. С каких это пор она стала думать о замужестве? Вот что бывает, если поддаться искушению! Будь неладен этот мужчина! Это из-за него она вдруг возжелала того, о чем раньше даже не думала.

Оливия собралась с духом и направилась к поджидающим ее двум мужчинам.

— Все в порядке? — спросил Торн, который, судя по тону, успел оттаять.

— Да. Можем идти.

И они пошли, предварительно заперев дверь сыроварни на засов с громадным тяжелым замком. Ни один вор такой не откроет!

Пока они шли, солнце успело закатиться за горизонт, и фонарь оказался весьма кстати. Как и лакей, который его нес. В присутствии слуги говорить о личном они, конечно, не могли.

Довольно долгое время все шагали молча. Первым тишину нарушил Торн:

— Завтра эксгумация. Вы будете присутствовать?

— Нет, конечно же, — ответила Оливия. — Ваш брат знает, что мне нужно, и собрать… э… материал ему поможет здешний коронер.

— Вы не хотите убедиться, что все будет сделано так, как надо? — не унимался Торн.

— Я разбираюсь в химии, а не в анатомии. И изучать эту область знаний у меня нет никакого желания. Пусть каждый занимается своим делом. Я своим намерена заниматься в лаборатории, в которой для этого есть все необходимое.

— Я думаю, что пойду с Греем, — сказал Торн. — Никогда не видел, как проходит эксгумация. А после нее мне, очень может быть, придется… — уже во второй раз после прихода слуги Торн едва не проговорился. — Неважно. Достаточно сказать, что у меня есть личный интерес.

— Тогда вы, ваша светлость, непременно должны там присутствовать.

Торн понизил голос до шепота:

— Так мы снова перешли на формальности?

— Думаю, так будет лучше для всех, — тоже шепотом ответила Оливия.

— Как и то, чтобы я не ходил с вами в лабораторию?

— Именно так.

— Позвольте уточнить, кого вы имеете в виду под всеми?

Оливия предпочла отмолчаться.

Торн надеялся уединиться с Оливией после ужина, но после того, как Беатрис и Оливия ушли в гостиную, вместо того чтобы, как принято, дождаться там джентльменов, они отправились на прогулку, а потом сразу разошлись по спальням и отошли ко сну. По крайней мере, так сказал ему лакей.

Им с Греем ничего не оставалось, кроме как, попивая бренди и покуривая сигары, болтать о пустяках. Вдруг ни с того ни с сего Грей спросил:

— Она ведь тебе нравится?

— Конечно, — ответил Торн, — твоя жена восхитительна. Кажется, я говорил тебе это еще за год до того, как вы поженились.

Грей выразительно приподнял бровь.

— Я говорю не о своей жене, и ты это знаешь.

Торн поставил бокал с бренди на стол и, окинув Грея тяжелым взглядом, сказал:

— Я бы предпочел не говорить о мисс Норли. Ни к чему хорошему этот разговор не приведет.

— По правде говоря, я склонен согласиться с тобой насчет мисс Норли, — как ни в чем не бывало продолжил Грей, подлив Торну бренди. — Лакей, которого я отправил за вами, заметил разбитое стекло на полу, и в воздухе пахло гарью. И при этом она еще не приступала к своим тестам.

Будь неладен этот болтливый слуга!

— Это произошло… э… не по ее вине. Помогая ей расставлять содержимое коробок, я случайно сбил склянку с веществом под названием белый фосфор. Оказывается, оно самовозгорается на воздухе.

— Тогда ей не следовало ставить эту склянку туда, где она могла разбиться, — пристально глядя на Торна, сказал Грей.

— Я же сказал, она тут ни при чем, — ответил Торн, сделав большой глоток бренди. — Я решил освободить место на столе и сдвинул все эти склянки к краю, и банка с фосфором упала на пол.

— И зачем это тебе понадобилось расчищать место на столе? Не для мисс Норли собственной персоной? — спросил Грей и, встретив взгляд брата, рассмеялся от души. — Я так и знал! Она тебе нравится.

— Очень смешно! Ты прямо как Панч и Джуди в одном лице!

— Не забудь, я уже был на твоем месте и знаю, как легко увлечься женщиной. — Грей сбросил с себя маску хмельного шутника и совершенно трезвым голосом сказал: — Должен напомнить тебе, что морочить голову мисс Норли мы тебе не дадим. Здесь нет ее мачехи, но мы с Беатрис в ответе за ее благополучие и репутацию.

— Поверь мне, — сказал Торн, — она способна сама о себе позаботиться.

— Я не сомневаюсь в том, что она прекрасно ориентируется в своей лаборатории и в химии тоже, но в поредевшем сообществе хищников вроде тебя уцелеть непросто. Я знаю, что ты нравишься женщинам и умеешь добиваться их благосклонности.

— Господи, сколько можно придумывать обо мне всякие небылицы! И можешь поверить, к Оливии я не нашел подход. Может, ты забыл, но она отвергла мое предложение руки и сердца.

— Так, значит, теперь она для тебя Оливия? — отметил Грей.

Торн мрачно смотрел на брата.

— Хочешь верь, хочешь не верь, но то, что я сказал тебе год назад, до сих пор в силе. Я никогда не стану порочить репутацию женщины. Много лет назад именно ты предупредил меня о мамашах, готовых на все, чтобы сбыть своих дочерей с рук, и о дочках, готовых плести какие угодно интриги, лишь бы поскорей выскочить замуж. И я принял твои слова как руководство к действию и стараюсь не попадать в компрометирующие ситуации.

— Понимаю. И происшествие в лаборатории — прекрасное подтверждение сделанной тобой декларации.

— Черт тебя дери, Грей, я не хочу обсуждать мисс Норли, я уже говорил! — Торн поставил недопитый бокал на стол и встал. — Я устал. Пойду спать пораньше.

— Трус, — со смехом сказал Грей.

— Болван.

— Грубиян и невежа, — прищурившись, парировал Грей.

— Придурок чертов!

— Ну что же, раз ты не готов общаться, как подобает джентльмену, лучшее, что я могу тебе сказать, это «спокойной ночи», — насмешливо протянул Грей.

— Ну, раз самое большее, на что ты способен, это пожелать мне спокойной ночи, пусть так и будет, — сказал Торн и направился к выходу. У двери он остановился, обернулся к брату и сказал: — Кстати, я пойду с тобой на эксгумацию. Хочу посмотреть, что собой представляет эта процедура, на случай если мне придется проводить ее с телом моего отца. Хотя в его случае она едва ли мне поможет.

— Кто знает. Я не против, чтобы ты пошел, но я встречаюсь с коронером в десять, так что не прости, лежебока.

— Не просплю, шалопай, — сказал Торн, и он действительно собирался встать с петухами, хотя бы лишь для того, чтобы встретиться с Оливией за завтраком.

Но на следующее утро, когда Торн спустился в комнату для завтрака намного раньше своего привычного времени, оказалось, что Оливия уже ушла в лабораторию. Дьявол ее забери! Неужели он просит слишком много, желая провести с ней лишь несколько минут?

Очевидно — да, ведь она не только позавтракала раньше всех в одиночестве, но попросила и ужин вечером принести ей в лабораторию. Лакей передал Грею и Беатрис ее извинения и заверения в том, что вечером за ужином не сможет составить им компанию, потому что будет очень занята.

Торн и так считал, что из-за предстоящей эксгумации у него все равно не было бы на нее времени сегодня. Однако накануне он полночи обдумывал все ею сказанное вчера и тогда, девять лет назад, и решил, что все-таки поторопился с выводами и пришло время откровенно поговорить о том, чем шантажировала его ее мачеха. Но как найти возможность для разговора, если она его избегает?

Что же касается эксгумации, то процедура оказалась более интересной, чем он ожидал. Тело отца Грея на удивление хорошо сохранилось, отчасти из-за правильно проведенного бальзамирования, отчасти из-за особых свойств известняка, из которого был сделан склеп. Если верить объяснениям коронера.

Конечно, извлечение мертвеца из могилы — занятие не слишком приятное, но отщипывать куски от покойника не пришлось — нужные органы оказались помещены в заполненные специальным составом свинцовые контейнеры. По настоянию коронера, отделенные от органов части поместили в такие же свинцовые контейнеры, а то, что осталось, убрали на место — в контейнеры, из которых их взяли. Коронер также взял у покойника образцы волос, кожи и ногтей — все, как просила Оливия.

Грей настоял на том, чтобы половину свинцовых контейнеров с органами перенесли в ледник при усадебной кухне, чтобы они хранились там до суда, а вторую половину принесли в лабораторию. Эту почетную миссию Грей поручил Торну.

— Я бы приказал это сделать лакею, — пояснил Грей, — но если с ними что-то случится по дороге, я себе этого не прощу.

Если Торн надеялся, что его жутковатая ноша обеспечит ему доступ к телу Оливии, он жестоко ошибся. Оливия приняла контейнеры и захлопнула дверь перед самым носом Торна, оставшись глухой к его громким протестам.

Присматривать за ее работой у Торна не получалось. Совсем не получалось. И, по правде говоря, он больше не видел в этом необходимости. Пришлось признать правоту Грея. Оливия знала свою работу, как со всей очевидностью показал вчерашний день.

Но поговорить с ней он все равно должен, потому что как только она докажет, что отец Грея умер от отравления мышьяком, дел у нее в поместье не останется. Беатрис в компаньонке не нуждалась, а Оливия вести светскую жизнь не имела желания, и потому единственный человек, кому Оливии придется объяснять свое раннее возвращение, — это леди Норли. Можно не сомневаться в том, что она придумает что-нибудь правдоподобное.

Но как только она уедет отсюда, снова станет недосягаема для Торна. И это его беспокоило. Им оставалось еще многое прояснить. Он заслужил того, чтобы получить ясные ответы на свои вопросы, разве нет?

К счастью, старую сыроварню было видно из окна гостиной второго этажа. После ужина Торн поднялся наверх, устроился на подоконнике гостиной с бокалом бренди в одной руке и газетой в другой и стал ждать. Окна сыроварни светились желтым, а Торн точно знал, что Оливия не покинет лабораторию, не загасив все свечи.

Как он и предполагал, около десяти вечера свет постепенно начал тухнуть. Оливия гасила свечи. Спустя непродолжительное время и она сама появилась на тропинке.

Слава богу!

Глотнув бренди, Торн пошел ей навстречу.

Глава 7

Оливия вручила сонному лакею плащ. Прижимая к груди стопку тетрадей, которые собиралась просмотреть перед сном, она начала подниматься по лестнице. Пока все шло хорошо, но самый ответственный этап будет завтра. Оливия все подготовила для эксперимента и едва не поддалась искушению приступить к следующей стадии немедленно, но побоялась, что усталость сыграет с ней злую шутку. Надо набраться сил, а для этого необходимо выспаться. Но как уснуть в таком волнении?

И в любом случае перед выполнением тестов следовало освежить в памяти методику. Оливия так глубоко ушла в свои мысли, что едва не прошла мимо Торна, не заметив его. А когда заметила, вздрогнула от неожиданности.

— Что вы тут делаете в такое позднее время? Почему не спите? — недовольно спросила она.

— Я хотел с вами поговорить. И поскольку вы отказались впустить меня в лабораторию… — Торн не стал заканчивать предложение и лишь пожал плечами.

Оливия нехотя улыбнулась.

— Все уже легли? — спросила она.

— Все, кроме нас.

— Тогда придется с вами поделиться. Я должна кому-то рассказать, как все прошло, потому что иначе не усну.

— Ради бога, я весь к вашим услугам. Только учтите, что ни бельмеса не понимаю в вашей химии. Впрочем, вы об этом и так знаете.

— Верно, — со смехом согласилась она. — А я совсем не разбираюсь в том, как быть герцогом. Так что мы здесь на равных.

— Предлагаю пройти в синюю гостиную. Нас там никто не побеспокоит, а я обещаю вести себя пристойно.

Оливия не вполне была уверена в том, рада ли она была услышать от него такое обещание. Впрочем, говорить ему об этом она бы точно не стала. Еще тогда, в Лондоне, в саду, он ясно дал понять, что жениться не намерен, а портить ее репутацию ради сомнительного удовольствия она ему не позволит.

Хотя зря она назвала это удовольствие сомнительным. И была бы отнюдь не прочь получить его хоть немного в качестве вознаграждения за усердные труды в течение всего дня.

Торн открыл перед ней дверь и, пропустив Оливию вперед, вошел следом, оставив дверь открытой, как того требуют нормы приличия.

— Я даже не знала, что здесь есть гостиная! И какая красивая.

Внимание сразу привлекал камин в бело-синих изразцах — главное украшение комнаты. Пол возле очага был выложен керамической плиткой в той же цветовой гамме, и все прочее убранство комнаты было, как будто, призвано подчеркнуть красоту этого главного элемента: и обтянутый синим сукном диван, и элегантный в своей простоте письменный стол, и белые с синим портьеры.

Торн зажег свечи и уселся на диван, жестом предложив Оливии к нему присоединиться, но она была слишком возбуждена, и потому, положив свои тетради на стол возле подноса с графином, наполненным чем-то янтарно-золотистым — должно быть, бренди, — и двумя стаканами, принялась ходить по комнате, любуясь камином.

— Откуда у вас столько сил в такой поздний час? Только не говорите, что вы уже что-то нашли в том, что я вам принес днем.

— Нет, пока нет. Но важно то, что я не обнаружила мышьяк там, где он мог бы быть. Что сильно затруднило бы дальнейшие исследования.

Торн наморщил лоб.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Вы ведь знаете, что тело отца Грея было забальзамировано, верно? Ну так вот, мне удалось экстрагировать бальзамическую субстанцию из сердца, и в ней мышьяка нет.

— Выходит, он не был отравлен?

— Я пока не могу дать ответ на этот вопрос, — сказала Оливия и остановилась напротив Торна. — Видите ли, многие составы для бальзамирования содержат мышьяк, но, к счастью для нас, для бальзамирования отца Грея мышьяк не использовали.

Торн по-прежнему смотрел на нее с недоумением, и Оливии пришлось начать сначала.

— Мышьяковистая кислота, — сказала Оливия и замолчала, попытавшись поставить себя на место дилетанта, — это такая производная от мышьяка. Если присутствует в бальзамической жидкости, то в каждом тесте будет заявлять о себе, и тогда невозможно будет заключить, попал ли мышьяк в организм покойного до смерти или после. Но в нашем случае, если мышьяк в органах все-таки найдется, то попасть туда он мог только при жизни отца Грея.

— А, понимаю, — сказал Торн. — Вы уже думаете о том, как будете доказывать достоверность ваших экспериментов.

— Да, я уже думаю, как буду доказывать отравление в суде, — согласилась Оливия и снова принялась расхаживать по комнате. — Судя по описаниям, что дала мать Грея, родственники покойного и все его старые слуги, произошло острое отравление мышьяком. Таким образом, триоксид мышьяка не успел повлиять на ногти и волосы. С того момента, как отец Грея почувствовал недомогание, до его смерти прошло меньше суток. Если его отравили мышьяком, то следы мышьяка могут остаться в желудке покойного. И совершенно точно в кишечнике.

— Теперь я знаю об анатомии отца Грея куда больше, чем мне бы хотелось, — сухо заметил Торн.

— А я знаю недостаточно. — Оливия села на диван и в недоумении покачала головой. — Не могу поверить, что вас все это совсем не возбуждает.

— А я не могу поверить в то, что вас возбуждает именно это, — сказал Торн и, устроившись на диване поудобнее, закинул ногу за ногу.

— Потому что вы не химик.

— Слава богу, — сказал Торн, впившись в нее взглядом. — Из меня бы получился никчемный химик.

— Но из вас получился отличный герцог, как мне кажется.

— Не знаю, — вздохнув, сказал Торн.

— Простите, — сказала Оливия, — я вас заговорила. Вы, кажется, хотели меня о чем-то спросить.

— Да, хотел, — недовольно поджав губы, сказал Торн. — Я хотел спросить вас о нашей первой встрече.

Оливия подавила желание зевнуть. Эта встреча была в таком далеком прошлом. Стоило ли урезать время на сон ради бессмысленного разговора? Хотя она сама всячески избегала встречи с ним сегодня. Ладно, она ответит на все его вопросы, и тема будет закрыта раз и навсегда.

— На самом деле я и сама хотела бы кое о чем вас спросить относительно той встречи, но вначале я отвечу на ваши вопросы.

Торн встал, подошел к письменному столу, взял с подноса наполовину пустой бокал, из которого, надо полагать, он уже пил до этого, и сделал большой глоток. Второй, пустой, он поднял с подноса и, показав ей, спросил:

— Хотите бренди?

— Вы же знаете, что дамам не полагается пить бренди.

— Дамам не полагается, а химики могут пить все, что хотят.

— Вы хотите меня напоить, чтобы потом делать со мной все, что вам заблагорассудится. Это так, ваша светлость? — уточнила Оливия, приподняв бровь.

— Разве я способен на такое? — с ленивой улыбкой спросил Торн.

— Вы сами знаете ответ, — сказала Оливия. В глубине души она бы с радостью переложила ответственность за все, что может случиться, на Торна.

— И все же, я думаю, мне стоит попробовать, — сказала Оливия, не веря собственным ушам. Что она делает?! Однако ничего страшного не случится, если она пригубит напиток, который так нравится джентльменам. Остаться с ним наедине в доме, когда все остальные спят, — достаточно смелый поступок для молодой незамужней леди, и собственная дерзость слегка вскружила ей голову, побуждая к еще более решительным поступкам.

Торн поставил на поднос пустой бокал и, подойдя к ней, предложил, протянув ей свой:

— Попробуйте из моего.

Первый глоток обжег Оливии горло, и она закашлялась, но она пригубила еще, и на этот раз почувствовала приятное обволакивающее тепло — особенно приятное, поскольку в комнате было довольно прохладно.

— Ммм… крепкий напиток, — сказала она. Оливия чувствовала себя шаловливым ребенком, которому удалось провести родителей. Ужасно приятное чувство! — Слишком крепко для меня, — сказала она, возвращая Торну бокал.

Торн тут же сделал большой глоток.

— Это поначалу. Потом привыкаешь.

— Вы тянете время, — тихо сказала она.

— Ваша правда, — невесело рассмеявшись, признался он. — В тот вечер на балу девять лет назад вы специально подстроили, чтобы нас застали целующимися?

Оливия нахмурилась.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Грей в тот вечер меня предупредил, чтобы я остерегался мамаш, стремящихся не мытьем так катаньем выдать замуж своих дочерей, и их дочерей, готовых сделать все, что им прикажут их мамаши. Сама жизнь убедила меня в правоте Грея, — сказал он, не глядя на Оливию, и, заставив себя поднять на нее взгляд, добавил: — Но относительно вас и ваших мотивов меня не покидают сомнения.

Сердце ее болезненно сжалось, и эта боль была почти столь же сокрушительной, что и в то утро, когда она услышала его предложение.

— Так вы думали, что я, — Оливия задыхалась, — что я все спланировала? Придумала, как заставить вас на мне жениться?

— Тогда я так и подумал. Вы же привели меня в библиотеку, где мы остались наедине. И это вы велели мне снять фрак и жилет.

Оливию охватила внезапная ярость.

— Это вы меня поцеловали!

— Верно, и поэтому в том числе я пересмотрел свои предположения.

Оливия вскочила с дивана.

— Если бы вы соблаговолили задержаться, я бы объяснила вам, что быть застигнутой в вашей компании никогда не входило в мои намерения!

— Тогда я бы, скорее всего, все равно вам не поверил.

— Но мой отказ выйти за вас на следующий день уж точно должен был убедить вас в том, что в моих мыслях не было вас обманывать!

— Ваш отказ убедил меня в том, что вы передумали после поцелуя. Может, я был слишком навязчив, а может…

— К вашим поцелуям у меня претензий не было, — процедила Оливия, — чего не скажешь о вашем предложении.

— Правильно. — Он внимательно посмотрел на ее лицо. — Потому что я не пытался притворяться, что делаю его по своему желанию. Вы мне это уже говорили на днях.

— Так и есть. Видели бы вы себя со стороны! Сразу было понятно, что вам меньше всего хочется находиться в доме моего отца, а просить моей руки — тем более. Я до сих пор не могу понять, зачем вы вообще тогда к нам пришли. — Оливия смотрела ему прямо в глаза, и взгляд ее был тяжел. — Вы — герцог. Вы с легкостью выпутались бы из такого рода затруднения, и никто бы вам слова не посмел сказать.

— Позвольте вам напомнить, что если бы я воспользовался своим положением, то на вашей репутации можно было бы поставить крест. А после того, как я сделал вам предложение, а вы мне отказали, худшее, в чем вас можно было бы упрекнуть, так это во вздорном характере или излишней разборчивости. А после того как ваша мачеха потрудилась над моей репутацией, вы даже прибавили себе очки: девица самых честных правил не может снизойти до безответственного шалопая, даже если он герцог.

— Моя мачеха лишь повторяла то, что говорили все прочие, — отразила атаку Оливия.

— Вообще-то нет. До встречи с вами и вашей мачехой обо мне нечего было сказать, кроме того, что в своих привычках я скорее немец, чем англичанин. Но миссис Норли сообразила, как оградить вас от упреков в том, что вы отказали вполне достойному джентльмену, к тому же пэру королевства, рангом чуть ниже самого короля. И тогда я, — тон его изменился, пропитался горьким сарказмом, — превратился в распутника и развратника, а вы сделались почти святой. Блестящий ход с ее стороны. — Торн глотнул бренди. — И, надо сказать, от ее стараний и я кое-что приобрел, поскольку общество любит «плохих парней». Если бы не они, о ком бы тогда сплетничали все вокруг? Как бы там ни было, миссис Норли было важно, чтобы сплетники не трепали ваше имя, и ей все отлично удалось.

Оливия выглядела ошеломленной.

— Погодите, — тряхнув головой, сказала она. — Я читала о ваших похождениях с певичками, веселыми вдовами и прочими дамами полусвета. Да вы сами недавно сказали, что имели любовницу. И вы лично предлагали мне заняться тем, чем незамужние женщины заниматься не должны, и не питать иллюзий насчет серьезности ваших намерений. Так что не надо говорить, что своей репутацией вы обязаны исключительно козням моей мачехи.

— Я этого и не говорил. Но, когда она придумала для меня роль, мне, чтобы выжить и не стать посмешищем, не осталось ничего, кроме как соответствовать своему образу. И тем самым выйти за пределы написанного для меня сценария, внеся в него кое-какие пикантные поправки. Хотя, — каким-то бесцветным голосом добавил он, — я бы предпочел остаться собой.

Как странно все это звучало в его словах. Впрочем, он ведь любил театр, и она тоже. И она с легкостью могла представить, как нелегко ему, бедняге, пришлось.

«Я еще вздумала его жалеть!» — возмущенно заговорил в ней голос разума. Может, он вправду думает, что репутация распутника ему мешает жить, но вести такую жизнь ему очень даже нравится. Чтобы столкнуть его на кривую дорожку, маман не пришлось прилагать особых усилий.

— Я не знала, что сплетни маман оказали на вас такое влияние. Я со своей стороны ничего, кроме возмущения моим отказом со стороны леди Норли и вашей уязвленной гордости, не замечала. Кстати, по поводу вашей уязвленной гордости. Я и тогда не понимала, что вас так задело в моем отказе, и сейчас не понимаю. Я всего лишь сделала то, чего хотели мы оба.

— Я не хотел получать отказ. Я не хотел, чтобы меня силком тащили к алтарю. Я хотел, чтобы мы с вашей мачехой спокойно и мирно уладили дело, чтобы ничья репутация не пострадала. К несчастью, наши позиции не совпали. И она заставила меня сделать вам предложение.

— Но как? Вы так мне и не рассказали.

— Вы действительно не знали, что ваша мачеха меня шантажировала, грозя предать огласке тайну, касающуюся моей семьи? — прищурившись, спросил Торн.

Шантаж?! По спине Оливии пробежал холодок.

— Конечно, не знала. Как я могла о таком даже подумать? К тому же что моя мачеха могла знать о вас такого, что необходимо скрывать?

— Не обо мне. О моей матери.

Оливия чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.

— О вашей матери? — слабым голосом переспросила она. — О той милой леди, с которой я познакомилась на балу у вашей сестры?

— Да. Та милая леди дебютировала в свете в том же году, что и ваша мачеха, если вы помните. И по словам вашей «маман», они тогда были близкими подругами. Поэтому она и знала, чем меня шантажировать.

Ноги отказались ее держать, и Оливия опустилась на диван.

— Я была уверена, что что-то очень нечисто с вашим предложением. Я слышала, как вы перед уходом упомянули о сделке, но…

— Так вы подслушивали под дверью, да?

— Я не нарочно. Мне просто надо было сесть, а стул стоял у двери. — Оливия расправила плечи. — Мне тоже пришлось нелегко тогда, и, чтобы не упасть на пол, я села на ближайший стул.

— Прямо как сейчас, — смягчившись, тихо сказал он и, присев рядом, протянул свой бокал: — Вот, глотните еще.

— Нет, — решительно сказала Оливия и отвела его руку. — Расскажите мне про шантаж.

— Ну, если вы не хотите, — сказал Торн и сам сделал очередной глоток. Глаза его в неровном свете свечей казались темными. — Если я вам расскажу, вы должны поклясться никому об этом не говорить. Я даже брату с сестрой ничего не рассказывал. Мать ужасно расстроится, если до нее дойдут слухи, а я этого не хочу.

— И я тоже, — сказала она и, сама того не заметив, накрыла его руку ладонью. — Поверьте мне.

— Я вам верю, — сказал он и, когда Оливия попыталась убрать руку, схватил ее. — Может, вы об этом не знаете, но мой отец погиб в аварии по дороге в Лондон из нашего фамильного поместья Роузторн. Вот и все, что было нам известно об обстоятельствах его смерти до того момента, как ваша мачеха сообщила, что знает: мой отец ехал в Лондон к любовнице. Она не сказала, откуда ей это известно, но пригрозила, что расскажет об этом всем, если я не сделаю вам предложение.

— Нет… Не может быть… Вы, верно, неправильно ее поняли… Маман не могла…

— Спросите ее сами.

— Я спрашивала! Я спросила, что вы имели в виду, когда говорили, что она вам угрожала. И она сказала, что угрожала разрушить вашу репутацию в обществе, — поникшим голосом сказала Оливия и, подняв на него глаза, добавила: — Хотя я и не могла взять в толк…

— Как ей это удастся, когда я — герцог и мой единоутробный брат тоже герцог, — закончил за нее Торн. — Ей бы это никак не удалось. Но если бы она стала распускать слухи о моем покойном отце и его семейной жизни, это сильно задело бы мать и не только ее. Мой отчим был послом, и его репутация всегда была безукоризненной. Он имел привычку поучать меня, как должен вести себя герцог. А Гвин… — Торн сильно сжал кисть Оливии, так что ей даже стало больно. — Мать всегда нам внушала, что наш отец — любовь всей ее жизни. Гвин в это верила. Я в это верил. И потому, если у отца действительно была содержанка, то весь их счастливый брак — обман. Я не мог позволить вашей мачехе исполнить угрозу. Не мог — из-за Гвин.

— Конечно, я понимаю, — сказала Оливия. — Но, позвольте, вы были готовы жениться на женщине, которую знали не дольше часа, чтобы задушить на корню сплетню?

Торн поставил бокал на резной табурет и взял обе ее руки в свои.

— Вы мне нравились. Очень даже нравились до того, как ваша мачеха застала нас наедине. Я подумал, что брак с вами не стал бы для меня невыносимой обузой хотя бы потому, что мы определенно испытывали друг к другу взаимное влечение. В этом, по крайней мере, мы были честны.

— И я вам отказала, — сказала Оливия с придыханием. В это время Торн выводил круги на ее ладони кончиком пальца. — Должно быть, вы решили, что мы все не в себе.

Торн вымученно улыбнулся и вытянул руку вдоль спинки дивана.

— Ваша мачеха сказала, что вам не хватало с моей стороны знаков внимания, и она, наверное, была права.

Она чувствовала тепло, исходящее от его ладони, почти коснувшейся ее затылка.

— Я не хотела, чтобы за мной ухаживали. Я хотела быть химиком, — сказала она, стараясь не обращать внимания на дискомфорт, что доставляла ей близость его ладони. — Кстати, если бы меня «погубили», отказавшись делать предложение, я бы, скорее всего, только порадовалась. Тогда бы я смогла всю оставшуюся жизнь заниматься одной только химией.

Торн искоса на нее посмотрел.

— И вас бы нисколько не оскорбил мой отказ спасти вашу репутацию?

— Может, я бы на вас и обиделась, но долго дуться бы не стала. Не больше пары дней, — сказала Оливия, которая, несмотря на все усилия, очень живо реагировала на его попытки к сближению — в буквальном смысле. — Я бы забыла об обиде в тот же день, как мою первую статью приняли бы к публикации.

— Правда? — чуть хрипловато спросил он и прикоснулся подушечкой пальца к ее затылку. — Химия и ухаживания не являются взаимоисключающими явлениями. Взять, к примеру, миссис Фулхейм. Если только «миссис» не псевдоним, она сумела совместить супружество и химию.

Оливия боролось с волнующей дрожью, что будили в ней и его действия, и слова.

— Ее муж — врач. Они принадлежат одной и той же общественной страте. — «И ее муж не проводит ночи с любовницами или за карточным столом», — добавила Оливия про себя. Между тем Торн взял ее осторожно за подбородок и развернул лицом к себе. — Едва ли их положение сравнимо с нашим, — дрожащим голосом сказала она.

— И тем не менее вы еще не дали мне пощечину. И не ушли. И не позвали на помощь мою невестку.

Он прав, черт побери.

— Вы обещали мне вести себя пристойно.

— Я постоянно нарушаю свои обещания, — сказал он с мрачной усмешкой. — И я распутник, помните?

— Да, но я — не распутница, — гордо заявила Оливия. Впрочем, теперь она ни в чем не была уверена. В том числе и в том, что он — распутник. После того, как она узнала о шантаже со стороны своей мачехи, она больше не знала, что о нем думать. — Так вам нужна распутница? Шлюха?

— Пожалуй, нет, — сказал он и, криво усмехнувшись, добавил: — Как обычно, я хочу недоступного.

— Вы в этом не одиноки. Разве что то, чего хочу я, не сулит мне ничего хорошего, — задыхаясь от возбуждения, сказала Оливия.

— Так ли? — спросил он, прожигая ее взглядом синих глаз. Синих, словно горящий хлорид меди. — Тогда мы окажемся в равном положении, если продолжим с того места, на чем закончили вчера.

Наконец он поцеловал ее тем неспешным чувственным поцелуем, что заставляет женщину ощутить себя желанной. И даже если Оливия подозревала, что это не более чем иллюзия, созданная мужчиной для того, чтобы получить от женщины желаемое, она не могла не надеяться на то, что ошибается в своих подозрениях.

Продолжая ее целовать, Торн положил ее руку на солидную выпуклость в районе застежки брюк, в то время как его рука заскользила вверх по ее ноге.

— Дверь все еще открыта, — шепнула она, с трудом оторвавшись от его губ.

— Какая вы наблюдательная, — со смешком заметил он. — Но нам нечего бояться. Я отпустил своего камердинера; ваша горничная, должно быть, уснула, не дождавшись вас; Грей и Беатрис спят у себя этажом выше. Так что вам не о чем волноваться.

— И все же с закрытой дверью мне было бы спокойнее, — сказала Оливия. — Я пойду ее закрою.

Оливия вскочила с дивана, подбежала к двери, выглянула осторожно в коридор и, к своему облегчению, никого там не обнаружив, закрыла дверь. Обернувшись, она, к своему немалому удивлению, обнаружила, что Торн стоит прямо перед ней.

— Итак, на чем мы остановились? — хрипло спросил он.

Прижав Оливию всем телом спиной к двери, он принялся целовать ее неожиданно страстно. Она таяла, как воск от жара пламени, и ноги едва ее держали. Оливия, почувствовав, как ей в живот упирается что-то твердое, вспомнила о его молчаливой просьбе и просунула между их телами ладонь.

— О да, моя сладкая. Погладь меня там.

Она вняла его мольбе, и он стал целовать ее с утроенной страстью. Ей бы насторожиться, но она и думать забыла об осторожности. Она тоже хотела его. И тут он задрал ей юбку и коснулся ее в том месте, где на ней совсем ничего не было. Оливия вскрикнула, но не от возмущения, а от предвкушения того, что он станет делать дальше. И ожидания ее не обманули. Оливия уже ни о чем не думала — она была вся во власти чувственного наслаждения.

Сама того не замечая, она вжималась в его ладонь, требуя еще и еще. Нетерпение нарастало, тело требовало разрядки, но в чем состоит эта разрядка, Оливия не догадывалась.

Зато догадывался он. Нет, не догадывался, а точно знал.

То, что он заставил ее испытать, было ни с чем не сравнимо. Восхитительно. Безумно приятно.

— Держитесь, — пробормотал он, продолжая ласкать ее одной рукой, а другой расстегивая брюки. Затем взял ее руку — ту самую, что гладила его там, где он просил, — и сунул себе в штаны.

— Возьмите его в руку, умоляю, — сдавленно пробормотал он.

Она так и поступила.

Он застонал, и Оливия поспешила разжать руку.

— Простите, — прошептала она, думая, что причинила ему боль.

Торопливо вернув ее руку на место, Торн, задыхаясь и с запинкой на каждом слове, произнес:

— Вы не делаете мне больно, клянусь. Только слишком сильно не тяните. Да! Так! В точности так.

Он прижался губами к ее уху.

— Мне так хорошо. Так невероятно хорошо. Вы не представляете.

— Представляю, — беззвучно вскрикнув, сказала она. Его палец совсем осмелел, отыскал маленький твердый бугорок и настойчиво ласкал его, чем доводил ее чуть ли не до безумия.

— Вам нравится, да? — спросил он, часто дыша. С каждым мгновением он дышал все чаще и чаще.

— А вы не видите? — с трудом выдавила она. Оливии казалось, что она вот-вот взорвется. — Это… да! Мне нравится…

Со сдавленным смешком он уткнулся губами в ее затылок.

И вдруг раздался грохот и пол вздрогнул под ногами.

— Что это, черт побери? — воскликнул он и отшатнулся.

На мгновение Оливии показалось, что она и вправду взорвалась, но, конечно, этого быть не могло. Она вынула дрожащую руку из его брюк.

— Никто тут случаем не устраивает фейерверки?

— В октябре? Нет.

Оливия торопливо опустила юбки. Торн застегнул штаны. Они оба бросились к окну, и от того, что она увидела, душа ее ушла в пятки.

Ее лаборатории больше не было. Бывшая сыроварня была объята пламенем. Огненные языки лизали небо. Время от времени то один химикат, то другой вырывался на свободу, окрашивая пламя разными цветами: то голубым, то зеленым, то фиолетовым. Оливия смогла бы по достоинству оценить красоту этого явления, если бы оно не знаменовало собой крах всех ее надежд.

— Мои образцы! — воскликнула она и бросилась к двери.

Но она успела добежать лишь до середины коридора, когда Торн ее догнал и, схватив, остановил.

— Вы знаете, что идти туда опасно. Вам лучше меня известно, что не все реактивы могли прогореть. Если взорвется порох…

— Порох — пустяки по сравнению с гидроксидом натрия. Скорее всего, он уже горит, а его пары смертельно ядовиты.

— Что такое гидроксид натрия? — спросил Торн.

— Каустическая сода… Щелочь — вы наверняка знаете его под этим названием.

— Проклятье! Даже я знаю, что если щелочь загорится, ничего хорошего не жди.

Внизу уже слышались тревожные голоса. Слуги проснулись и, если их не становить, пойдут тушить пожар.

— Оставайтесь здесь, а я пойду скажу слугам, чтобы не приближались к сыроварне, пока она вся не выгорит.

Торн побежал вниз по лестнице, Оливия следом. Он, как бы там ни было, не разбирался в химии, и без нее было не обойтись.

— Мисс, вы, должно быть, оставили в очаге горящие угли, — крикнул, увидев ее, один из лакеев.

— Клянусь, пожар начался не из-за меня! — воскликнула Оливия. — Я всегда заливаю угли водой, никогда не оставляю горящие свечи…

— Вот что нам надо: много, очень много воды! — воскликнул второй лакей.

— Нет! — что есть мочи закричала Оливия. — От воды будет только хуже!

Но ее никто не слушал. Когда Грей и Беатрис появились на верхней площадке лестницы, слуги стали наперебой кричать, требуя указаний от своего хозяина. Судя по косо застегнутому халату и всклокоченным волосам Грея, тот вскочил с постели, еще не до конца проснувшись, и явно не вполне понимал, что происходит.

Торну ничего не оставалось, кроме как взять командование на себя. Он поднялся на верхнюю площадку и, сунув два пальца в рот, едва не оглушил всех окружающих свистом. Шум внизу стих.

— На пожаре горят опасные химикаты. Мы должны слушать мисс Норли, поскольку она — химик и загорелась ее лаборатория. Она лучше всех знает, что делать.

Торн отвел Грея и Беатрис в сторону, чтобы объяснить, что случилось, уступив Оливии право распоряжаться в сложившейся ситуации.

— Я вас очень прошу, — сказала Оливия, — не заливайте ничего водой. Некоторые химикаты безвредны, когда горят, но взрываются, если намокнут. Другие взрываются на воздухе. Если вам так нужно подойти близко к огню, хотя я бы вам этого не советовала, используйте соль или песок, чтобы его потушить.

— Почему нам не надо подходить близко к огню, мисс?

— Потому что от горящих химикатов в воздухе могут быть ядовитые газы, которые нельзя вдыхать.

— Зачем мы ее вообще слушаем?! — закричал другой лакей. — Это из-за нее случился пожар!

— Клянусь, это не я! — принялась оправдываться Оливия.

— Не она это, — раздался новый мужской голос. — Дом поджег мальчишка.

Все разом замолчали и повернули голову к тому, кто сказал про мальчишку.

— Какой мальчишка? — спросил у мужчины Торн. Они с Греем бегом спустились вниз, оставив беременную Беатрис стоять на верхней площадке в ночной рубашке и пеньюаре.

— Я вышел из дому подышать, ваша светлость, и тут я увидел мальчишку, лет пятнадцати, не больше. Он со всех ног бежал со стороны старой сыроварни. Я его окликнул, велел остановиться, и тут раздался взрыв, сыроварня вспыхнула, и я потерял мальчишку из вида.

Слуги начали перешептываться между собой, а Грей спросил у Торна:

— Ты не думаешь, что мы слишком близко подобрались к правде? Что кто-то решился взорвать лабораторию, чтобы правда не вышла наружу?

— Полагаю, такое возможно, — побледнев, сказал Торн.

— Тот, кто это сделал, должен был знать, какой реактив поджечь, — возразила Оливия.

— Ничего ему знать было не надо, — сказал Торн. — Помните, я устроил пожар в лаборатории, всего лишь свалив одну склянку?

Щеки Оливии залила краска.

— Подождите, — глядя на Торна, сказала она, — вы рассказали Грею…

— Я сказал, что случайно смахнул со стола банку с фосфором, что на самом деле и произошло. — Торн провел рукой по волосам и спросил у Оливии: — А мог этот парень поджечь дом, просто разбив склянки?

— Мог. Но тогда он поступил крайне опрометчиво, если учесть, какие опасные реактивы хранились в лаборатории.

— Тут кроме тебя, милая, химиков нет, — сказал Торн, не отдавая себе отчет в том, что они с Оливией тут не одни. — Едва ли тот мальчишка понимал, что делает.

Торн вышел из дома на террасу, Оливия последовала за ним.

— Если мы ничего не будем делать, огонь погаснет сам, как только выгорят все реактивы?

— Пожалуй.

— Но вы в этом не уверены? — уточнил Торн, сурово глядя на Оливию.

— Как я могу быть в чем-то уверенной, если на моей памяти не было взрывов в лаборатории? Во всяком случае, таких мощных.

— Понимаю, — с готовностью согласился Торн, — но вы по-прежнему считаете, что нам лучше не вмешиваться в процесс?

— Да, определенно не стоит вмешиваться. К счастью, ветра сегодня почти нет, и потому шанс того, что от случайной искры загорятся другие постройки, минимален. Пожар не продлится долго, и Грею нет никакой необходимости отправлять слуг дышать ядовитым дымом ради того, чтобы все закончилось немного быстрее.

— Разумеется, я не стану травить своих слуг, — сказал подошедший к ним Грей, — но кое-что необходимо сделать немедленно.

Грей обернулся к слугам и отправил троих обыскать окрестности в поисках злоумышленника.

— Несколько человек пусть останутся здесь и проследят, чтобы огонь не перекинулся на другие постройки, — велел он. — А все остальные должны идти спать. Включая вас, Оливия, — добавил он. — Я знаю, что вы работали допоздна, потому что в лаборатории еще горел свет, когда мы с Беатрис ложились. Вы, как и все люди, нуждаетесь в отдыхе.

— Слушайте его, он говорит дело, — сказал Торн.

— Как я могу спать, когда мы потеряли все, ради чего работали? — сказала она. — Образцы пропали, и повторная эксгумация нам едва ли что-то даст.

— У нас в леднике есть тот же набор образцов, что был у вас в лаборатории, — сообщил Грей.

— Я не понимаю, о чем вы, — сказала Оливия.

— Я забыл вам сказать, — поспешил объяснить Торн, — что коронер все образцы разделил на две равные части на случай, если в суде понадобятся свежие образцы. Я собирался вам сообщить об этом, когда принес образцы в лабораторию, но…

— Но я вас не впустила, — сказала Оливия.

— Я мог бы сказать об этом вечером, но…

— Все это уже не имеет значения, — просияв, сказала Оливия. — Я так рада! Я все еще могу провести тесты. Конечно, придется поручить кому-то охранять лабораторию ночью, и химикаты надо купить, и новое оборудование… — Оливия мысленно лихорадочно составляла список самого необходимого. — Как хорошо, что я взяла с собой тетради, когда уходила! — радостно воскликнула она. — И я смогу свериться с тем, что писали другие, когда…

— Мы все это сможем обсудить утром, — строго сказал Торн, встретившись взглядом с Греем. — А сейчас вы должны отдохнуть, Оливия.

— Только после того, как я составлю список того, что придется купить, — не сдавалась Оливия, хотя забота Торна о ее самочувствии была ей приятна.

— Сначала сон, а потом списки, а не то, клянусь, я запру ваши тетради под замок, — стоял на своем Торн.

И Оливия чувствовала, что он не шутит. Эти двое что-то задумали. Хотелось бы знать что.

— Хорошо, раз вы так настаиваете, — согласилась Оливия. — Но вы должны послать за мной, если пожар не потухнет в ближайшее время.

— Обещаю, — сказал Торн. — А теперь марш спать.

Оливия вздохнула, но делать ей было и в самом деле нечего, пока не потухнет пожар. К тому же она действительно сильно устала, и не только от работы, но и от волнений — то приятных, то отнюдь не приятных. И усталость брала свое.

«Утро вечера мудренее», — решила Оливия.

Глава 8

Торн издали смотрел, как догорал пожар, бушевавший почти до рассвета. Кое-где еще тлели угольки, а из золы поднимались облачка дыма. На первый взгляд, все уже закончилось, но так ли это, могла сказать только Оливия.

И, словно по волшебству, Оливия появилась рядом. Торн узнал ее по запаху и лишь потом, обернувшись, увидел. Зная, как много значит для нее эта работа, он мог лишь догадываться о том, что она чувствует, глядя на обгоревшие останки своей лаборатории.

— Вы сегодня рано встали, — сказала она чуть дрожащим голосом.

— Как и вы, — ответил он, окинув ее пристальным взглядом.

На ней было милое платье из цветного муслина — типичный утренний наряд молодой незамужней девицы. Но на плечи Оливия накинула шаль плотной вязки из грубой шерсти темно-зеленого цвета. Едва ли типичная мисс выбрала бы такой аксессуар к своему нарядному платью. Оливия пришла сюда не для того, чтобы взглянуть на развалины и удалиться в дом, — она пришла сюда трудиться. Она не намерена отступать.

Торн вспомнил их первую встречу. Оливия ни тогда, ни теперь не была такой, какой кажется.

— Вам удалось поспать? — спросил ее Торн.

— Немного. А вам?

— Немного, — солгал он. Они с Греем проговорили почти всю ночь, решая, что делать дальше. Сейчас ему предстояло ознакомить Оливию с их планом, и он совсем не был уверен в том, что она его одобрит. Но перед тем, как начать этот трудный разговор…

— Как вы думаете, угрозы повторного возгорания нет? — спросил он. — Вон там, — и он указал направление рукой, — лежит мешок с солью, но с песком сложнее. Его тут нет. Надо отправлять за ним на побережье.

— В этом нет необходимости. Соли будет достаточно. Ее надо рассыпать по всему пожарищу, побольше туда, где огонь все еще тлеет.

— Хорошо.

Оливия расправила плечи и, взяв себя в руки, заговорила по-деловому:

— Теперь, когда Грей знает об опасности, он сможет выделить для меня другое помещение на территории поместья? Я все же составила вчера ночью список того, что надо будет приобрести. Но я сильно сократила его, потому что сейчас точно знаю, как именно проводить тестирование и что именно мне понадобится…

— Мы уезжаем, — перебил ее Торн.

— Как? — только и смогла выговорить потрясенная Оливия.

— Кому-то очень не нравится, что вы проводите эти тесты, — сказал он. — Мы с Греем думаем, что тот мальчишка, что поджег вашу лабораторию, работал на того, кто отравил отца Грея. Так что здесь вашей жизни угрожает опасность.

— Не понимаю, почему я…

— Что, если бы вы оказались там, внутри, когда туда пробрался этот дьявол? — хрипло спросил Торн. — Ваш обгорелый труп мог бы сейчас быть там, в доме.

Оливия нежно погладила его по предплечью.

— Но я жива и сейчас здесь, с вами.

— Жива. Пока жива. Если этот… этот ублюдок поймет, что вы решили продолжить начатое, не лаборатория, а вы станете его целью. — Торн схватил ее за плечи, с трудом подавив желание встряхнуть ее как следует, чтобы она очнулась. — Ни я, ни Грей не желаем рисковать вашей жизнью.

— Меня вы спросили? — с обидой сказала Оливия.

Торн не сразу понял, что так обидело Оливию.

— Вы, верно, не так меня поняли. Мы не хотим положить конец вашим опытам. Мы просто хотим вас отсюда вывезти, чтобы вы провели свои тесты в другом месте.

Взгляд ее прояснился, черты лица разгладились.

— Так вы уверены в том, что пожар устроил какой-то мальчишка по злому умыслу, а не я по неосторожности?

— Да. Слуги нашли дверь со следами взлома. Она валялась рядом с сыроварней и оказалась нетронутой пожаром. И кувалду, которую использовали для взлома, тоже нашли. Злоумышленник явно бросил ее, убегая. Скорее всего, он не думал, что случится взрыв, за которым последует пожар.

— Я тоже не ожидала.

— Мы это понимаем.

— Слава богу, что виновницей всего этого была не я, — сказала Оливия и, услышав себя со стороны, устыдилась и поспешила добавить: — Я только хотела сказать, что…

— Я вас понимаю. Никто бы не хотел иметь такое бремя на своей совести. Но вы бы никогда не поступили столь безответственно.

Торн сомневался в том, что Оливия в полной мере сознает опасность ситуации. Судя по всему, на совести тех людей, по чьей воле оказалась разрушена ее лаборатория, уже четыре жизни. Что для них жизнь еще одной женщины?

— Вот поэтому, — глубоко засунув руки в карман сюртука, сказал Торн, — мы нашли для вас другое место для работы. Более безопасное. Там вас никто не додумается искать.

Оливия недоверчиво на него посмотрела.

— И где же это волшебное место?

— В моем поместье. В Беркшире.

Торн ожидал какой угодно реакции, но только не этой.

— Представляю, что скажет на это маман, — с саркастическим смехом сказала она.

— Она ничего не скажет, потому что ничего не будет об этом знать. Никто не будет знать.

В этом весь смысл. Вот поэтому до тех пор, пока вы не закончите свои опыты, единственным безопасным местом будет для вас то, где никому не придет в голову вас искать.

— И вы считаете, что ваше поместье — то самое место, — скрестив руки на груди, сказала она.

— Да.

— Право, Торн, вы же сами…

— Поверьте мне. Мы с Греем все тщательно продумали. Сегодня ближе к полудню или немного позже я возьму коляску Грея и отправлюсь в Лондон. Вы уедете завтра, будто бы домой. Грей и Беатрис постараются сделать так, чтобы как можно больше людей видели, как вы с вещами усаживаетесь в экипаж Грея в сопровождении горничной, как герцог с герцогиней вас провожают в Лондон. Это все на тот случай, если злоумышленник все еще поблизости в ожидании наших дальнейших действий. Я думаю, он или она не исключает возможности возобновления тестов.

Торн направился к пепелищу, Оливия пошла следом.

— В действительности вы поедете в Лондон, а не к себе домой, в Суррей. В Лондоне вы остановитесь у моей сестры Гвин. Там мы с вами встретимся. Муж Гвин, майор Вулф, в некотором смысле разведчик, и я собираюсь попросить его провести частное расследование и выяснить все о том мальчишке, что устроил поджог, и о том, кто его нанял. А я тем временем закажу в Лондоне все, что понадобится вам для обустройства лаборатории. Если все сложится, через пару дней мы уже отправимся в Беркшир, в Роузторн.

— Вы, надеюсь, понимаете, — сквозь зубы процедила Оливия, — что, если кто-то узнает, что я путешествую с вами, моя репутация будет погублена навсегда.

— Да, я, кажется, забыл сказать, что с нами поедет Гвин, моя сестра. Она исполнит роль компаньонки. В этом красота нашего плана. Вашей репутации ничего не угрожает. И вашей жизни тоже. Если, конечно, не считать риска взрыва ваших химикатов.

Оливия пропустила его шутку мимо ушей.

— Вы уже поделились с леди Гвин или майором Вулфом вашими планами? Они дали вам согласие?

— Пока нет, но я их знаю. Они мне не откажут.

— А если они не захотят вам помочь? Или не смогут?

— Тогда я попрошу кого-то еще из своей семьи. К примеру, жену Хейвуда. Я не хочу просить мать, но если не останется выбора, то попрошу ее. Мы даже еще не сказали ей, что делаем и почему.

Впрочем, всего они не сказали и Оливии. Ни к чему ей знать лишнее. Как только она выполнит свою часть работы, ее услуги им больше не понадобятся.

А пока она будет в Беркшире проводить свои эксперименты, Торн намеревался навести справки об аварии, в которой погиб его отец. Несчастье произошло рядом с поместьем, и преступление — если оно имело место — находилось в юрисдикции местного констебля. Тридцать лет назад, когда умер отец, никому и в голову не могло прийти, что смерть его произошла не в результате несчастного случая. Но год назад произошло событие, которое заставило Торна кое-что заподозрить. И теперь пришло время выяснить правду.

К тому же расследование его отвлечет, и он перестанет постоянно думать лишь о том, как соблазнить Оливию.

— Как бы там ни было, я уверен в том, что Гвин поедет с нами в качестве вашей компаньонки, — уверенным тоном сообщил Оливии Торн. — Она — член семьи, и она знает, как вы нужны… — Торн запнулся, но быстро подобрал слова: — Грею и Беатрис.

«Трус», — сказал он себе. Но ему ли не знать, что не стоит подпускать к себе кого-то слишком близко, в особенности если кто-то — женщина, чьим любимым занятием являются танцы со смертью.

Он чувствовал на себе ее пытливый взгляд. Словно она хотела заглянуть ему в самое сердце.

— Я нужна только Грею и Беатрис? — тихо спросила Оливия.

Он мог бы предвидеть, что Оливия не постесняется задать ему этот вопрос! Он окинул взглядом дымящиеся развалины.

— И всем прочим членам семьи тоже, конечно, — сказал он, и голос его прозвучал фальшиво даже для собственных ушей. — Мы с Греем не видим иного способа вас защитить. Как только негодяй поймет, что вы решили больше эксперименты не проводить, он оставит вас в покое. Но сейчас вам грозит опасность, потому что целью злоумышленника являетесь именно вы.

— Великолепно, — сухо прокомментировала Оливия. — Именно этого мне не хватало для полного счастья.

— Мне жаль, — сказал он, и он действительно корил себя в том, что не помешал Грею втянуть Оливию в эту темную историю. — Грей не мог знать, насколько опасным окажется это предприятие.

— Не вините себя, — сказала Оливия, — я знала, на что соглашаюсь. По большей части, — зябко поведя плечами, добавила она.

Торн заглянул ей в глаза.

— Вы уверены, что готовы все начать заново на новом месте? Или у вас появились сомнения?

— Вы плохо меня знаете, если думаете, что я готова сдаться, — с едва заметной улыбкой сказала Оливия.

— Тем не менее на этот раз мы оборудуем лабораторию ближе к дому и поставим рядом охрану.

— Вы не боитесь, что я подожгу вашу дорогую недвижимость? Не слишком ли смело с вашей стороны позволить мне работать с опасными химикатами так близко от дома, где вы будете жить?

— Смелость — это не про меня. Стоит мне вспомнить тот ужасный взрыв, душа в пятки уходит, — сказал Торн. И он действительно боялся. Боялся не за свою жизнь, а за жизнь Оливии. — Но раз уж вы так решительно настроены на продолжение экспериментов…

— Да, я настроена решительно, — перебила его Оливия.

— В чем я, собственно, не сомневался, — сказал он, — и потому спорить не стал.

— Вы знаете меня лучше, чем я думала, — кокетливо улыбнувшись, сказала Оливия, живо напомнив Торну о муке неудовлетворенного желания, лишившего его сна.

Торн на всякий случай огляделся, убедился, что поблизости никого нет, и склонился к Оливии, чтобы поцеловать. Разумеется, лишь для того, чтобы ее поддержать. Но за мгновение до того, как их губы встретились, он услышал знакомый голос Грея, быстрым шагом идущего к ним:

— Насколько я понял, ты обсудил с Оливией наш план. Она согласна?

— Да, — ответила Оливия. — При условии, что Торн уговорит свою сестру быть моей компаньонкой, и, что еще важнее, если он сможет приобрести все необходимое для моей второй лаборатории.

— Я уже отправил посыльного в Лондон с приглашением для Джошуа и проинформировал Гвин, что Торн едет к ней, — сказал Грей. — И, к счастью, я сохранил составленный вами список для оснащения лаборатории. Торну он пригодится при закупке материалов. Так что уже завтра можете отправляться в путь.

— Что, если о внезапном изменении в наших планах узнает моя мачеха? Что, если мы с ней случайно встретимся в Лондоне?

— Разве она все еще в столице? Она уже наверняка уехала в свое поместье.

Оливия просияла.

— Правда! Как я могла забыть, что сезон уже закончился? Она приехала в Лондон лишь для того, чтобы посетить бал леди Гвин.

— И я представить не могу, — продолжил Грей, — чтобы кто-нибудь из местных жителей мог сообщить вашей матери, что вы уехали в Лондон, поскольку все будут знать, что вы едете в Суррей.

— Надеюсь, все так и будет, — сказала Оливия.

Торн тоже совсем не хотел осложнений. Если баронесса во второй раз поймает их на горячем, ему придется снова сделать Оливии предложение, и на этот раз ей, возможно, придется его принять.

Но ничего хорошего это не сулит ни ему, ни ей. Оливия ждет от брака невозможного. Она хочет любви и всего, что подразумевает это чувство, но ему нечего было ей предложить.

Оливия думала, что будет скучать по Торну, но за сутки, что они пробыли в разлуке, за хлопотами по подготовке к отъезду она ни разу о нем не вспомнила.

Но в дороге она думала о нем постоянно — без него путь показался ей долгим и утомительным. Без него и, конечно, без ее новых друзей. Оливия пыталась скоротать путь, просматривая вырезки из научных журналов, но, когда они въехали в Лондон, вздохнула с облегчением. Ей было немного неловко из-за того, что Грей и Беатрис — и Торн, конечно — так много сил, времени и средств потратили на обеспечение ее безопасности. Она надеялась, что результаты тестов не обманут ничьих ожиданий и окажутся полезными семейству Грея.

К счастью, Оливия уже побывала у Гвин и знала, что ее радушно примут. И все же обстановка дома и его расположение в самом престижном и дорогом районе Лондона заставляли Оливию робеть. Впрочем, она изо всех сил старалась робость свою никому не показывать.

Лакей помог Оливии спуститься с приступка подъехавшей к дому кареты, возле которого ее уже ждала леди Гвин.

— Я так рада, что вы наконец приехали, мисс Норли, — с радушной улыбкой приветствовала ее леди Гвин.

— Пожалуйста, зовите меня Оливией, все меня так называют.

— Тогда и вы зовите меня просто Гвин, как все. Судя по всему, теперь мы будем много времени проводить вместе.

— Хочется верить, — сказала Оливия.

— Признаться, мне пришлось порасспросить мужа, чтобы разобраться в произошедшем. Торн не потрудился объяснить мне причину вашего визита.

— Как нехорошо получилось! — взволнованно воскликнула Оливия. — Надеюсь, я не стала причиной размолвки между вами и вашим мужем?

— Нет, вовсе нет! — с улыбкой ответила Гвин. — Совсем наоборот. Джошуа нравится, когда я вытягиваю из него информацию. И будь он сейчас с нами, он бы подтвердил мои слова.

Гвин взяла Оливию под руку и повела ее вверх по ступеням к парадной двери.

— Но его, конечно, нет дома, — продолжала Гвин, — потому что он поехал в Каримонт помочь Грею отыскать человека, устроившего поджег в лаборатории. Это правда? И она действительно взорвалась?

— Да, и я думаю…

— Джошуа во всем разберется, будьте уверены, — заговорила Гвин, словно не слыша Оливию. — Вы, наверное, ужасно испугались, когда это случилось!

— Вообще-то, это было…

— Не могу поверить, что Торн с Греем решились на такой риск! — покачав головой, как ни в чем не бывало продолжала Гвин. — Они должны были с самого начала привлечь к своей затее Джошуа! Вы ведь знакомы с моим мужем, верно?

— Да. Он показался мне таким…

— Ну конечно, вы с ним знакомы. Вы ведь были у нас на балу на прошлой неделе. Что у меня с головой?!

На верхней ступени лестницы Оливия услышала за спиной знакомый голос:

— Я бы тоже хотел знать, что у тебя с головой, сестренка, если ты постоянно задаешь мисс Норли вопросы, а ответить не даешь.

— Торн! — воскликнула Гвин. — Где тебя носит? Я думала, ты приедешь сюда раньше, чтобы встретить мисс Норли.

— Я несколько увлекся закупкой ядовитых химикатов и всяческих приспособлений, довольно зловещих на взгляд дилетанта вроде меня. Но зато сейчас все это богатство уже едет в Роузторн. Так что завтра мы можем отправиться в путь. Если, конечно, — и он с улыбкой посмотрел на Оливию, — мисс Норли не хочет отдохнуть с дороги пару дней. Что скажете на это, мисс Норли?

— Нет, я предпочту приступить к работе как можно быстрее, — ответила Оливия.

Заговорщически подмигнув Оливии, Торн обернулся к Гвин.

— Вот видишь, сестренка, как это делается. Задаешь человеку вопрос и ждешь, когда на него ответят.

Гвин закатила глаза, и Торн обратился к Оливии:

— Гвин говорит очень быстро, когда волнуется. Как только узнает вас получше, она снова станет самой собой. Клянусь, вам недолго осталось потерпеть.

— Как приятно иметь брата всезнайку, — с притворным сарказмом сказала Гвин.

Оливия рассмеялась, решив, что непременно поладит с сестрой Торна.

Втроем они вошли в фойе.

— Как доехали? — спросил Торн, передавая лакею накидку.

— Без происшествий, — ответил Оливия, развязывая тесемки плаща, чтобы передать его горничной. — Чтобы не скучать, я перечитывала научные статьи, так что назвать это время потерянным, наверное, нельзя.

— Признайтесь, вам не хватало моего общества, — с улыбкой сказал Торн. — За приятной беседой время в пути летит незаметно.

— Ты считаешь себя приятным собеседником? — насмешливо поинтересовалась Гвин. — У тебя все разговоры только об этих дурацких пьесах твоего приятеля. Кстати, о мистере Джанкере. Чуть не забыла: он уже час как тебя дожидается.

Оливия не верила ушам. Какая неожиданная удача! Она ни разу не видела своего любимого драматурга, а тут ей выпал шанс с ним познакомиться!

Торн, однако, кажется, был совсем не рад.

— Что делает Джанкер у тебя дома, Гвин? — недовольно спросил он.

— Что на тебя нашло? — удивленно спросила Гвин. — Мистер Джанкер не пытался меня соблазнить, если тебя это беспокоит.

— Я ничего такого не имел в виду. Просто странно, что он решил меня искать у тебя.

Гвин едва поспевала за широко шагающим братом.

— Я предложила ему чаю, но он отказался. Сказал, что не собирается задерживаться.

— Все верно, — мрачно подтвердил Торн. — Надолго он не задержится. Я постараюсь выставить его как можно быстрее.

— Как жаль, — сказала Оливия, и только тогда брат с сестрой вспомнили о ней и остановились, оглянувшись на голос.

— Что-то не так? — участливо спросила Гвин.

— Не совсем, — слабым голосом ответила Оливия.

Торн сразу смекнул, в чем дело.

— Я забыл, что она большая поклонница творчества мистера Джанкера, — сухим тоном сообщил Торн.

— Правда? — лукаво усмехнувшись, спросила у Оливии Гвин. — Как интересно.

— Я… Я хотела попросить… Не знаю, удобно ли… Вы могли бы нас познакомить?

Торн тяжко вздохнул.

— Да, конечно. Но вначале нам надо кое о чем поговорить с ним наедине. Вы позволите?

Оливия молча закивала. Она готова была ждать хоть целую вечность ради возможности пообщаться со своим кумиром. Впервые в жизни она испытывала такое волнение в предвкушении встречи с тем, кто не был химиком по профессии.

Теперь главное не сморозить какую-нибудь глупость. Ей очень хотелось произвести на мистера Джанкера хорошее впечатление.

Глава 9

Торн взял быка за рога сразу, как только зашел в гостиную и закрыл за собой дверь.

— Зачем ты сюда явился, Джанкер? И откуда ты узнал, где меня искать?

Джанкер сегодня пребывал в образе уставшего от жизни поэта-романтика. Небрежно раскинувшись на кушетке, он, нисколько не смущенный неприветливым тоном своего визави, сказал:

— О том, где тебя искать, я узнал от твоего слуги. А зачем я пришел, ты и сам знаешь. Викерман мне все уши прожужжал о том, что пьесу надо закончить как можно быстрее. Вот я и хочу спросить: ты ее закончил?

— Потише, — буркнул Торн и сел в кресло напротив приятеля, — Гвин не знает о том, что пьесы пишу я, и ее гостья тоже.

— Я мог бы их на этот счет просветить, если пожелаешь, — нарочито растягивая слова, предложил Джанкер.

— А я мог бы урезать твой гонорар, — процедил Торн. — И тогда поить тебя в кредит уже нигде не станут.

— Я понял, — сказал Джанкер и сел прямо. — И все же ответь на мой вопрос: ты закончил эту чертову пьесу?

— Я придумал концовку, — честно сказал Торн, — но пока она только у меня в голове.

— Твоя сестра сказала, что вы все — она, ты и ваша таинственная гостья — уезжаете завтра в Беркшир. Ты там сможешь дописать пьесу?

— Возможно, — сказал Торн. — Дай мне несколько дней, и, клянусь, я попытаюсь ее закончить. Но эта пьеса будет последней в цикле. Потом придется придумать что-нибудь новое, с другими персонажами. Пока я больше ничего не могу тебе сказать. — Торн встал. — Я должен просить тебя об одном одолжении перед тем, как ты уйдешь.

Джанкер прищурился, ожидая подвох.

— Что за одолжение?

— Наша таинственная гостья обожает твои пьесы. Она была на всех представлениях и, кажется, смотрела каждую не один раз, судя по тому, что она знает их чуть ли не наизусть. И она хочет познакомиться с автором.

— То есть со мной. Представляю, как это тебя бесит.

— Если меня это и злит, то потому, что «наша таинственная гостья» — приятная молодая женщина и я не хочу, чтобы ты по своему обыкновению воспользовался ее расположением.

— Кто бы говорил! Верно говорят: в юности греховодник — в старости ханжа.

— Я на год моложе тебя, — сухо заметил Торн.

— Значит, ты стареешь быстрее, — невозмутимо ответил Джанкер. — Говоришь, приятная молодая женщина? Она не подруга Ванессы?

— Ты о кузине Грея? Насколько я знаю, они не знакомы. А почему ты спрашиваешь?

— Так, на всякий случай, — широко улыбаясь, сказал Джанкер и, встав, пригладил брюки. — Ванесса крепко на меня запала. Она решила, что если я на ней женюсь, то она сможет управлять мной примерно так же, как управляет домашней прислугой своей матери. Хотя она и чертовски мила, к тому же богата, как Крез, я не готов превратиться в ее раба.

— Если тебя это утешит, знай: Грей свернул бы тебе шею, если бы узнал, что ты увиваешься за его любимой кузиной. Она ему как родная сестра. Так что я на твоем месте держался бы от нее подальше.

— Но ты ведь не на моем месте, верно? — подмигнув Торну, сказал Джанкер. — Зови свою мамзель, а я решу, по вкусу она мне или нет.

Торн понимал, как рискует. Но он просто не мог обмануть ожидания Оливии, когда она знала, что ее кумир здесь.

Хотя он просто мог бы сказать ей правду. И попросить ее сохранить этот секрет.

Но если она узнает, кто автор всех этих пьес, то ей не составит труда понять, что леди Замани-Обмани написана с нее. И тогда она не захочет иметь с ним ничего общего. Не исключено, что она даже откажется проводить для Грея эти тесты. А в имение Торна уж точно не поедет.

Так что до поры до времени пусть все идет как идет.

Торн открыл дверь, впустив в гостиную обеих дам.

Гвин слава драматурга Джанкера голову совсем не вскружила, но Оливия смотрела на него так, как нередко смотрели женщины на Торна, очарованные его титулом и богатством. Торна это ее выражение раздражало, что было странно, поскольку автором так полюбившихся ей произведений являлся он сам.

Но Джанкер чувствовал себя героем положения, даже если к приписываемой ему славе не имел никакого отношения, и начал флиртовать с Оливией, едва Торн представил их друг другу.

— Приятно познакомиться со столь очаровательной почитательницей моих пьес, — вкрадчиво сказал Джанкер, целуя руку Оливии в запястье, как это принято у романтичных французов.

Оливия, которая, вообще-то, краснела редко, залилась краской.

Джанкер победно ухмылялся.

Торну хотелось его задушить.

— Я видела все ваши пьесы, — задыхаясь от восхищения, сообщила Оливия, — и все они кажутся мне ужасно занимательными.

— А какая из них вам больше всего нравится? — поинтересовался Джанкер.

— О, не заставляйте меня делать столь трудный выбор! — воскликнула Оливия. — Я их все люблю. Хотя если бы меня заставили выбрать только одну, я бы выбрала «Необыкновенные приключения иностранца в Лондоне».

— А, — сказал Джанкер, — это та, где украденные фейерверки взрываются до срока во дворе гостиницы, потому что кто-то случайно бросает в телегу, где они сложены, тлеющий фитиль?

— Да, это она, — сказала Оливия. — Но мой любимый эпизод другой, потому что с точки зрения химии процесс описан неверно.

Торн едва удержался от смеха. Этот эпизод действительно был написан Джанкером. Торн хотел показать его специалисту, но Джанкер уверил его, что сойдет и так, потому что Викерман торопил и времени на проверку не было.

— Вы хотите сказать, что разбираетесь в химии, мисс Норли? — с нескрываемым сарказмом спросил Джанкер.

Тут решил вмешаться Торн:

— Мисс Норли очень неплохо разбирается в химии, уж поверь мне.

— Понимаю, — несколько озадаченно сказал Джанкер. — Простите мне мое любопытство, мисс Норли, но какой эпизод вам там особенно понравился?

— Тот, где фермер пошел в курятник собирать яйца, а нашел вместо них биллиардные шары.

— Да-да, — сказал Торн. — И тогда бедняга подумал, что куры начали нести биллиардные шары, потому что заболели оспой. — Это был его самый любимый эпизод из всех им написанных. — Мне самому нравится это место.

— Для человека, который заявлял, что не видел ни одной пьесы мистера Джанкера, вы на удивление хорошо осведомлены, — склонив голову, заметила Оливия. — Я думаю, — заключила она, — Грей прав — вы завидуете мистеру Джанкеру.

— Я думаю, мисс Норли абсолютно права, — широко ухмыляясь, заметил Джанкер. — Ты страшно завидуешь моему успеху, признайся, Торн.

— Ты, кажется, говорил, что очень торопишься? — с мрачным видом обратился к приятелю Торн. — Тебе не пора в театр?

— Вообще-то, я никуда не тороплюсь и с удовольствием бы еще часок поболтал с мисс Норли о своих пьесах, — злорадно ухмыляясь, ответил Джанкер.

— Я думаю, — подозрительно поблескивая глазами, сказала Гвин, — мы могли бы пригласить мистера Джанкера остаться у нас на ужин. Что скажете на это, Оливия?

— Я была бы очень рада, — лучисто улыбаясь драматургу, отозвалась Оливия.

Торну она никогда так лучисто не улыбалась. Разве что тогда, когда он сообщил, что имеется еще один уцелевший набор образцов для тестирования. Торну вдруг захотелось добиться того, чтобы она улыбалась вот так и ему тоже. Что же придется для этого сделать? Торн поморщился. Придет же в голову такая глупость! Из кожи вон лезть ради улыбки женщины? Именно так поступали его братья и зять, но сам Торн слишком хорошо знал жизнь, чтобы поверить в то, что игра стоит свеч. Да, пока в их семьях царит любовь, но счастье едва ли продлится дольше нескольких лет. Так зачем лезть из кожи вон?

Тем более что интуиция подсказывала: для того, чтобы добиться от женщины такого вот преданного обожания, придется распахнуть перед ней душу, а значит, открыть ей на обозрение свои скелеты в шкафу. От одной мысли об этом Торна пробила дрожь. Хватит с него одного Джанкера, который беззастенчиво использовал слабости Торна себе на пользу.

— Тогда решено, — сказала Гвин, выдернув Торна из пут унылых мыслей. — Ты ведь тоже придешь к нам на ужин, Торн?

Черт, надо было держать руку на пульсе событий. Стоит только ослабить внимание, и все решается без его участия.

— Как я могу пропустить такое? — не без иронии сказал Торн. — Но я немного волнуюсь за мисс Норли. Может, после долгой дороги ей бы следовало отдохнуть? Лечь спать пораньше? Званый ужин накануне раннего отъезда — не самая лучшая мысль. Ты так не думаешь, Гвин?

Оливии либо нравилось его мучить, либо ей действительно было все равно, что он думает по тому или иному вопросу.

— Я вовсе не устала, — сказала она. — И провести вечер за приятной беседой с друзьями вовсе не утомительно.

Наверное, Торну стоило бы порадоваться тому, что его зачислили в друзья, но он предпочел бы иной статус. Вместо бесед он бы лучше занялся поцелуями и чем-нибудь еще в этом духе. Но это если удастся усыпить бдительность Гвин, что едва ли получится.

Но так даже лучше, потому что, если его вовремя не остановить, он погубит Оливию, а это уже недопустимо.

Оливия давно так не смеялась. С тех пор, наверное, как в последний раз была в театре на пьесе Джанкера. Но это и понятно: чтобы писать такие забавные пьесы, надо обладать незаурядным чувством юмора. Странно только, что Торн почти не принимал участия в разговоре и ничего занятного за весь вечер так и не сказал. Он лишь мрачно смотрел на Джанкера и кривил губы в злой усмешке.

Теперь у Оливии отпали все сомнения в том, что Торн действительно завидует мистеру Джанкеру. Или ревнует? Но ведь это одно и то же! Всякий раз, как взгляд драматурга падал на ее бюст, обтянутый шелком вечернего платья, которое, разумеется, имело вырез несколько более смелый, чем дорожное одеяние, в котором она сюда приехала, Торн издавал звук, напоминавший рычание. Интересно, все его слышали или только она?

Они уже доели десерт, когда Гвин начала рассказывать забавную историю о том, как король Пруссии нанес визит в резиденцию ее отчима, посла Британии в Пруссии.

Гвин наклонилась над столом.

— И вот король Пруссии спросил Торна, который вдруг бросился вон из гостиной, куда он так торопится, и мой брат, вежливо поклонившись, как того требует этикет, на безупречном немецком сказал: «Прошу меня простить, ваше высочество, но я должен найти подходящее место для того, чтобы разместить свои экскременты». Мой брат был очень серьезным молодым человеком, и чувство юмора было ему совершенно чуждо.

Торн зарычал в голос.

— Прямо так и сказал: «экскременты»? — согнувшись пополам от смеха, спросила Оливия.

— Прямо так и сказал, — ответила Гвин.

— Это слово есть и в немецком, и в английском, — пояснил Джанкер.

— И Торн всегда был абсолютно честен в том, что касается его потребностей, в том числе и тех, о которых мы все догадываемся, — сообщила Гвин.

— О да, наш Торн — сама честность, — фыркая от смеха, сказал Джанкер.

— Вам не кажется, что для застольной беседы вы выбрали не самую удачную тему? — спросил Торн, переводя взгляд с Гвин на Джанкера и обратно.

— Мы все уже поели, — заметила Гвин.

— Тогда вам с мисс Норли пора перебираться в гостиную, чтобы мы с Джанкером могли насладиться бренди, — сказал Торн.

— Я против! — заявил мистер Джанкер. — Никто никуда не уйдет, пока я не услышу конец истории. Или уж тогда в гостиную мы все пойдем вместе. Мы можем выпить бренди при дамах, если они не возражают. Зачем отказывать себе в удовольствии провести лишний час в столь приятной компании? — добавил Джанкер, скосив лукавый взгляд на Торна, и, обратившись к Гвин, попросил: — Пожалуйста, расскажите, что было дальше.

— Вы должны принять во внимание, что тогда Торну было только шесть лет, — сказала Гвин. — И нашим воспитанием в то время занималась одна няня на всех, а кроме нас в доме было еще трое детей, двое из которых едва ходить научились.

— Еще трое детей? Не четверо? — спросила Оливия.

— У Грея, кажется, тогда уже был личный гувернер, — задумчиво протянула Гвин. — Или, возможно, это было уже после того, как он вернулся в Англию… Я точно не помню. Мне, кстати, тогда тоже было не больше шести.

— Не томите нас, пожалуйста, — сказала Оливия. — Как отреагировал король?

— Он от души расхохотался, слава богу, — сказала Гвин. — Иначе Торну сильно досталось бы от отчима. После того случая нашей няне приказали на время высочайших визитов уводить нас всех на прогулку куда-нибудь подальше от дома. Через несколько лет, когда король Фридрих умер, Торн заплакал, узнав об этом. Фридрих нам всем нравился.

— Да, он всегда обращался со мной лучше, чем я того заслуживал, — сказал Торн. Брат и сестра обменялись взглядами, и столько в них было взаимной приязни, что Оливия невольно им позавидовала.

— Хорошо расти в большой и дружной семье, — сказала Оливия, — мне всегда хотелось иметь брата или сестру, но так сложилось, что мы в основном проводим время вдвоем — маман и я. Мы никогда надолго не разлучались, и, наверное, ей сейчас без меня скучно.

— Ваша мать — вдова? — спросил Джанкер.

— Нет, мой отец жив, но это мало что меняет, — сказала Оливия. Она чувствовала пристальный взгляд Торна. — Папа под любым предлогом старается выбраться из поместья в Лондон. Лишь во время охотничьего сезона он живет в поместье, но и тогда мы редко его видим — он целыми днями бродит по лесам. И когда мы приезжаем в Лондон, он все время проводит либо в своем клубе, либо в парламенте, либо где-нибудь еще. — Оливия старалась не думать о том, с кем и как может проводить время ее отец. Мысль о том, что у него есть любовница, была ей неприятна.

— И все же вам нравятся пьесы о мужчинах, которые попадают во всякие неприятности именно потому, что им не сидится дома.

— Эти пьесы не о семейных мужчинах, а о холостяках. Холостякам многое прощается. И эти же пьесы высмеивают семейных мужчин, которые ведут себя как холостяки.

— Высмеивают, вы думаете? — с сомнением переспросил Джанкер и посмотрел на Торна.

— Не смотри на меня, — протянул Торн, — не я же их пишу, а ты.

— Я не могу припомнить ни одного эпизода, где бы высмеивались женатые господа, — наморщив лоб, сказал Джанкер.

— Ну как же! — воскликнула Оливия. — Помните, как Феликс и его друг пытаются украсть любовниц у женатых джентльменов? Или шутки насчет того, как молодящиеся отцы семейств не понимали, что их разыгрывают, потому что в их молодости слово «подколоть» использовалось только как портняжный термин.

— Да, верно, теперь вспомнил, — сказал мистер Джанкер.

— Вы пишете пьесы, опираясь на собственный опыт? — полюбопытствовала Оливия.

— Отчасти да, — осторожно ответил Джанкер, — но в гораздо меньшей степени, чем думается многим.

— Но где тогда вы увидели таких персонажей, как леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани?

— Вот здесь, моя дорогая, — ответил мистер Джанкер, выразительно постучав себя по голове. — Лучшие из нас, писателей, черпают идеи не из жизни, а из высших сфер. Они тем и отличаются, что сама вселенная говорит с ними, нашептывает им сюжеты.

— Что за чушь, — процедил Торн. — Годится лишь на то, чтобы впечатлить дам.

— Кто-то должен развлекать дам, — парировал Джанкер, — раз ты не желаешь себя утруждать.

— Мне ни к чему пускать пыль в глаза этим дамам. Они и так меня знают.

— И то, что они о тебе знают, кажется, их не впечатляет, — заметил Джанкер.

Обстановка накалилась до предела, и мистер Джанкер явно специально подливал масла в огонь. «Интересно, зачем он это делает», — подумала Оливия.

— Справедливости ради, мистер Джанкер, — сказала Гвин, — Торн не видит смысла стремиться меня впечатлить, потому что я — его сестра, и я, кстати, тоже не стремлюсь произвести на него впечатление.

— А я предпочитаю, чтобы джентльмены вели себя естественно в моем присутствии, — сказала Оливия. — Когда тебе льстят, всегда думаешь, в чем еще этот джентльмен идет против правды.

— Вы хотите сказать, что предпочитаете правду, какой бы она ни была, даже если эта правда может задеть ваши чувства? — спросил Торн.

Оливии вспомнился ее отец и, глядя Торну прямо в глаза, она сказала:

— Я бы предпочла правду в любом случае.

— Подумайте лучше, дорогая, — возразила ей Гвин, — ни одна женщина не захочет услышать от мужа, что у нее слишком резкий голос или что у нее по утрам опухшие глаза, даже если это сущая правда.

— Об этом должен сказать ей брат, а не муж, — подмигнув сестре, сказал Торн. — Лично я всегда стараюсь говорить сестре все как есть, без прикрас.

Гвин показала ему язык и, повернувшись к Оливии, сказала:

— Поверьте мне, есть вещи, которые муж ни при каких обстоятельствах не должен говорить своей жене.

— Вам лучше знать, — сказала Оливия. — Я не замужем и ничего в этом не понимаю, но маман предпочла бы, чтобы папа был честен с ней в отношении того, как и с кем он проводит вечера.

— О, в этом смысле, конечно, — сразу согласилась Гвин. — Если я узнаю, что Джошуа занят чем-то неподобающим по вечерам, я велю принести мне его голову на блюде.

— Единственный человек на этом свете, кого майор Вулф боится, это его жена, — со смешком заметил Торн. — По правде сказать, моя сестра — единственный человек на свете, которого боюсь и я.

— Поэтому я и не женюсь, — поежившись, сказал мистер Джанкер.

— Как и я, — добавил Торн и, встретившись взглядом с Оливией, сказал: — Хотя я начинаю видеть преимущества в том, чтобы иметь жену.

— Неужели? — удивился Джанкер. — Впервые слышу от тебя такое.

Оливия подумала о том же, о чем Джанкер сказал вслух.

— Джанкер, тебе не кажется, что ты тут засиделся? — косо взглянув на драматурга, спросил Торн.

— Торн! — воскликнула Гвин. — Ты возмутительно груб с моим гостем!

— Ничего, — сказал Джанкер, вставая, — я привык к подобному обращению со стороны вашего брата.

Джанкер так комично изобразил благородное негодование, что Гвин и Оливия прыснули от смеха. Торн же лишь в недоумении приподнял бровь.

— Кроме шуток, — вполне буднично сказал Джанкер, — я, кажется, действительно злоупотребил вашим гостеприимством. К тому же меня ждет столько всего интересного и важного: женщины, ждущие моей ласки, колоды карт, ждущие, когда их распакуют, и бренди, жаждущее пролиться в глотку. Ночь молода, и я намерен насладиться ею сполна. — Джанкер пристально посмотрел на Торна. — Я не против того, чтобы ты составил мне компанию.

— Спасибо, но я откажусь, — протянул Торн. — До отъезда в Беркшир у меня остались незаконченные дела, отличные от перечисленных тобой. Но, полагаю, мы увидимся, когда я вернусь в Лондон?

— Непременно, — сказал Джанкер и, церемонно поклонившись Оливии и Гвин, добавил: — Спокойной ночи и, надеюсь, до скорой встречи.

— Надеюсь, встреча скорой не будет, — сказал Торн. — Мы утром уезжаем. Я провожу тебя до двери.

— Я провожу гостя, — сказала Гвин. — В конце концов, это мой дом.

— Прости, сестричка, я не хотел превышать свои полномочия.

— Не хотел, но превысил, — сказала Гвин и, встав, вместе с Джанкером направилась к двери. Но перед тем как открыть дверь, оглянулась и состроила Торну рожицу.

Оливия засмеялась.

Торн картинно закатил глаза и сказал:

— Можно подумать, ей все еще не больше пяти.

— Я бы сказала, что это вы ведете себя как маленький ребенок. Вы весь вечер только и делали, что нападали на мистера Джанкера, как драчливый мальчишка.

— Что-то вы слишком уж озабочены задетыми чувствами мистера Джанкера, — уставившись на Оливию недобрым взглядом, сказал Торн. — Рассчитывали, что он задержится подольше? Может, мне его вернуть, чтобы вы продолжили с ним заигрывать?

— Что вы такое говорите? Я и не думала с ним флиртовать! Вот уж действительно, вам зависть застит глаза.

— Я не завидую этому… этому фигляру! Вы сами, кажется, утверждали, что я не могу ему завидовать, потому что я герцог.

— Но тогда я говорила о вашей зависти к нему как драматургу. Но сегодня вы продемонстрировали, что вас злит его интерес ко мне, хотя с какой стати вас он так задевает, я и представить не могу. Вы всегда ясно давали понять, что я хороша только для одного… и это «одно» — не брак.

Торн пригладил ладонью волосы.

— Я никогда этого не говорил. И не подразумевал.

— Конечно, — сказала Оливия и, смяв салфетку, отшвырнула ее в сторону. — Я иду спать. Вы не могли бы сообщить своей сестре, что я ушла отдыхать?

Оливия, обойдя стол, направилась к двери, но Торн схватил ее за предплечье.

Окинув ее наряд откровенно дерзким взглядом, он спросил:

— Вы надели это, чтобы дразнить мистера Джанкера или чтобы мучить меня?

— Я надела этот наряд, потому что он мне нравится, — любезно ответила она. — А ваша вызванная им ревность всего лишь вишенка на торте. Впрочем, очевидно, мистеру Джанкеру он тоже понравился, — сказала она только для того, чтобы поддразнить Торна. — Судя по тому, как он на него смотрел.

Глаза Торна потемнели, словно небо перед грозой.

— Он пялился не на платье, а на вас. — Проследив, чтобы не заметил лакей, Торн провел пальцем по ее шее от впадинки за ухом вниз, в ложбинку декольте. — Он гадал, что почувствовал бы, если бы взял в рот ваш сосок, и строил планы, как бы остаться с вами наедине, чтобы точно узнать, каковы вы на вкус.

Оливия держалась стойко, несмотря на то что и слова его, и ласка вызвали в ее теле вполне предсказуемый отклик.

— Так вы умеете читать мысли мистера Джанкера? — насмешливо спросила она.

— О да, — дыша ей в ухо, ответил Торн. — Потому что, уверен, он думал о том же, о чем и я на протяжении всего ужина. И что он хотел делать с вами то же, чего хочу и я. Долго. Самозабвенно.

Стойкость требовала от Оливии немалых усилий. Нетвердой рукой она вытащила его палец из выреза платья.

— Не меряйте всех по себе, — дрожащим голосом сказала она.

— Уверяю вас, Джанкер думал именно так.

— Слушая вас, ваша светлость, я бы ни за что не сочла вас с Джанкером друзьями.

— Вы — единственная из всех, кого я знаю, в чьих устах «ваша светлость» звучит как оскорбление.

— А вы — единственный из известных мне господ, кого может оскорбить обращение «ваша светлость».

— Лишь потому, что вы пользуетесь им, чтобы меня унизить.

— Почему вы так решили? Вы умеете читать и мои мысли тоже? Тогда мне, пожалуй, следует считать вас провидцем. Смею думать, что британское общество гипнотизеров с удовольствием приняло бы вас в свои ряды.

— А вы? Вы бы приняли меня?

— В каком качестве? Развлечь себя я могу и без вашего участия, — возмущенно ответила Оливия.

— Оливия, я не это…

— Мой брат еще вас не утомил? — спросила оказавшаяся на пороге комнаты Гвин. — Мне кажется, он сильно злоупотребляет моим гостеприимством. — Гвин прошла в столовую, и Оливия с Торном словно по команде расступились. — Торн, у тебя есть свой дом в Лондоне. И, принимая во внимание наши планы на завтра, тебе бы стоило вернуться к себе и отдохнуть перед дорогой.

— Да, конечно, — сказал Торн, не спуская глаз с Оливии. — В десять утра я буду здесь. Постарайтесь к этому времени успеть собрать вещи.

— Непременно, — сказала Гвин, подталкивая брата к двери. — А ты уходи. Если я не высплюсь, то буду храпеть всю дорогу в карете. Ты ведь этого не хочешь, верно? Так что спокойной ночи, милый принц.

Торн приподнял бровь.

— Ты ведь знаешь, что только что процитировала слова Горацио, обращенные к мертвому Гамлету.

— Неужели? — с озорным блеском в глазах удивилась Гвин. — Как-то не заметила.

— Я лишь хочу сказать, что надеюсь на то, что ты не желаешь моей смерти.

— Конечно, не желаю, — подмигнув Оливии, ответила брату Гвин. — Я лишь желаю, чтобы ты ушел и дал нам с Оливией отдохнуть.

— Ну-ну, — сказал Торн и поцеловал сестру в щеку. — Увидимся утром.

Оливии он церемонно поклонился и сказал на прощание:

— В отличие от Джанкера, я не стану делиться своими планами на грядущую ночь, но вам я пожелаю крепкого сна и приятных сновидений.

Оливия проводила его взглядом и глубоко вздохнула. Она предпочла бы спать без сновидений. Потому что если ей суждено сегодня ночью видеть сны, то они будут о нем. Она не хотела, чтобы он продолжал играть с ее чувствами. С одной стороны, его отношение к ней изменилось к лучшему, с другой — его отношение к браку, кажется, осталось прежним, а на балу у Гвин он со всей категоричностью заявил ей, что не намерен повторно делать ей предложение. Чтобы не пропасть, Оливии следует быть крайне осторожной в его обществе.

Рассчитывать на то, что он пощадит ее репутацию и на этот раз, бессмысленно и глупо.

Глава 10

Утром следующего дня Гвин, Оливия и Торн отправились в Роузторн. Торн выспался и хотел бы поболтать, но Гвин и Оливия, по всей видимости, не были расположены к приятной беседе. Единственная тема, которая интересовала Гвин, это обсуждение ее предстоящего «заточения». Торн зевал от скуки.

Сразу по приезде Торн показал Оливии здание, которое выбрал для ее лаборатории, но Оливия настояла, чтобы в помощники ей определили лакея, и Торну пришлось ретироваться.

Три последующих дня Торн почти не видел Оливию: ему было отказано в праве посещать ее во время работы, и он, пусть нехотя, но согласился с ней в том, что лаборатория — слишком опасное место для свиданий. К тому же у него у самого накопилось немало дел. Предстояло встретиться с арендаторами, решить кое-какие вопросы с управляющим имением и дописать, наконец, пьесу.

К сожалению, ему не удалось встретиться с местным констеблем, чтобы узнать подробности того несчастного случая, в котором погиб его отец. Жена констебля сказала, что муж уехал в Лондон и вернется только через несколько дней.

Несмотря на всю свою занятость, Торн считал минуты до ужина, когда сможет насладиться обществом Оливии. Он втайне мечтал уединиться с ней в библиотеке или у себя в кабинете, но Оливия, кажется, сознательно его избегала.

Впрочем, Торн не мог с уверенностью сказать, что она специально сторонится его. Возможно, она просто была слишком увлечена работой. В любом случае теперь Торн корил себя за то, что тогда на ужине у Гвин повел себя как ревнивый дурак. И каковы бы ни были причины нежелания Оливии с ним видеться, его это не радовало.

Когда на четвертый день, спустившись к завтраку, Торн в очередной раз не застал Оливию, он вышел из себя.

— Не слишком ли рано ты стала вставать, сестрица? — сквозь зубы обратился он к Гвин, безмятежно читавшей газету, потягивая кофе.

— Не слишком ли поздно ты встаешь? — в тон ему поинтересовалась Гвин.

— Долго не мог уснуть, — ответил Торн. Он действительно плохо спал, потому что пытался закончить пьесу, но финальная сцена никак ему не давалась.

Торн положил на тарелку тост и ломтик бекона и сел напротив сестры.

— Ты, конечно, сегодня еще не виделась с нашей гостьей, — сказал Торн.

— Нет, — ответила Гвин. — Но я не сильно из-за этого переживаю. Роузторн, насколько мне известно, место вполне безопасное.

— Мы так же думали и о Каримонте.

— Но в Каримонте охраны у лаборатории не было, а здесь есть — благодаря тебе.

Торн выругался про себя. Он не переживал за ее безопасность. Он злился из-за невозможности с ней увидеться.

— Она что, не желает сидеть с нами за одним столом?

— А если и не желает, что с того? Она здесь не ради светского общения. Ты дал мне это понять с предельной ясностью, когда попросил побыть ее компаньонкой, — сказала Гвин и со вздохом опустила газету на стол. — Как же ты тогда выразился? Ах да! «Не рассчитывай, что она будет бродить с тобой по округе, кататься на лошади или беседовать об архитектуре. Перед ней стоит важная задача. И ее нельзя отвлекать». Может, тебе стоит следовать собственному совету?

— Я не мог предугадать, что она вообще не будет с нами общаться сутками.

— Но три дня — не такой уж долгий срок. И, если честно, наблюдая за тем, как ты вел себя за ужином с мистером Джанкером, я ее не виню.

— Он сам вел себя как свинья, — проворчал Торн.

— Потому что пользовался своей известностью, чтобы с ней флиртовать?

Торн едва не прикусил язык — так сильно ему хотелось рассказать Гвин, что Джанкер — никто и известность его не стоит выеденного яйца. Но, открывшись Гвин, он рисковал тем, что она раскроет его тайну Оливии.

— На месте Джанкера ты поступил бы так же, я тебя знаю, — с лукавой усмешкой заявила Гвин.

— Пожалуй, — буркнул Торн.

Гвин, по всей видимости, посчитала тему исчерпанной и вновь взялась за газету. Иногда Торну казалось, что Гвин догадывается о том, кто является истинным автором пьес Джанкера, но разве в таком случае она сама не заговорила бы с ним об этом?

Не рассчитывая более получить от Гвин информацию по интересующей его теме, Торн взял отложенную Гвин газету и принялся за чтение и еду.

Через некоторое время в комнату для завтрака вошел дворецкий и сообщил о визите констебля.

— Аптон, констебль, говорит, что вы оставили ему записку.

— Так и было. Проводи его сюда.

Дворецкий удалился, и Гвин спросила у брата, не скрывая тревожного любопытства:

— Зачем тебе понадобился констебль?

— Затем, что, если Оливия определит, что отец Грея был отравлен, нам придется выяснить, не был ли тот несчастный случай с нашим отцом кем-то подстроен.

— Понятно, — со вздохом сказала Гвин, и в то же мгновение в сопровождении дворецкого в комнату зашел констебль — сморщенный старичок с большими ушами и белыми кустистыми бровями.

— Прошу прощения, что заставил себя ждать, — беспокойно теребя в руке шляпу, сказал старик. — Только вчера поздно вечером вернулся из Лондона.

— Нет нужды извиняться, — сказал Торн. — Спасибо, что нашли возможность прийти сразу по приезде. Не хотите ли позавтракать с нами?

— Благодарю, я уже позавтракал. Но от кофе не отказался бы.

— Может, вы предпочитаете чай? — предложила Гвин. — Чай у нас тоже имеется.

— Кофе меня вполне устроит, миледи.

— Присаживайтесь, — предложил гостю Торн, а Гвин налила Аптону кофе.

Констебль, усаживаясь в кресло напротив Торна, с опаской посмотрел на Гвин.

— Моя сестра осведомлена о том, какой именно вопрос я собираюсь обсудить, — поспешил развеять опасения констебля Торн, но дверь в комнату все же плотно прикрыл. — У нас есть к вам несколько вопросов касательно той аварии, в которой погиб наш отец, — сообщил Торн, решив не ходить вокруг да около. — Вы ведь уже тогда были констеблем, верно?

— Да, ваша светлость, — гордо выпятив грудь, сказал Аптон. — Я служу констеблем вот уже сорок лет.

— Когда не заняты в своей скобяной лавке в городе? — не без сарказма уточнил Торн.

— Лавка принадлежит моему сыну, ваша светлость, а я ему лишь помогаю. Надо же чем-то зарабатывать себе на жизнь.

— Кто же спорит, — сказал Торн. И действительно, поскольку работа констебля никем не оплачивалась, трудно было ждать от блюстителей закона полной отдачи. — Суть дела вот в чем: у нас есть основания подозревать, что наш отец погиб не в результате несчастного случая, а стал жертвой преступления.

— Мне об этом ничего не известно, ваша светлость, — нахмурившись, сказал констебль.

— Вы ведь понимаете, — деликатно покашляв, сказала Гвин, — что вас никто ни в чем не обвиняет. Мы лишь пытаемся докопаться до правды. Ведь в той аварии погиб не только наш отец, но и еще два лакея. А кучер остался калекой.

— Вот именно, — подхватил Торн, благодарный сестре за то, что она помогла повернуть разговор в нужное русло. Он всегда поражался способности Гвин расположить к себе людей. У него самого это плохо получалось. — А вы, Аптон, единственный, кто может нам что-то рассказать. Управляющий поместьем умер пару лет назад. Я подумал, что раз вы осматривали экипаж в тот день, то, возможно, вспомните, какие именно были там повреждения.

— Любая мелочь может оказаться полезной. Мы очень на вас рассчитываем, — с любезной улыбкой сказала Гвин.

Констебль допил кофе и, поставив пустую чашку на стол, сказал:

— Карета была разбита в щепки, так что отремонтировать ее уже не представлялось возможным, но сиденье кучера нашли позади кареты на значительном расстоянии от нее. Скорее всего, сиденье отскочило первым, что напугало лошадей, они понесли, а потом случилось то, что случилось.

— То есть крепления могли быть ослаблены специально? — спросил Торн. По спине его пробежал неприятный холодок. Дело в том, что несколько месяцев назад, по утверждению мужа Гвин, готовилось покушение на самого Торна, и убить его пытались именно так: ослабить крепление сиденья к раме кареты.

— Полагаю, что это возможно. Как бы там ни было, карета развалилась на ходу, придавив собой вашего отца, а оба кучера на запятках погибли от удара о камень, — сказал констебль и, покачав головой, добавил: — Простите меня, герцог, но я надеюсь, что вы ошибаетесь. Ваш отец был хорошим человеком и прекрасным хозяином. Арендаторы его любили. Не могу представить, кто бы мог желать ему смерти.

— Спасибо на добром слове, констебль, — сказала Гвин. — Мы оба родились уже после его смерти, и нам ничего не остается, кроме как полагаться на добрых людей, таких как вы, чтобы узнать о нем хоть что-то. Мама не любит о нем говорить. Они были так счастливы вместе, что его смерть едва не разбила ей сердце. По крайней мере, так она всегда говорила.

Торн ничего не сказал, но подумал, что давно пора поднажать на мать и заставить ее рассказать правду. Но сперва надо вытянуть информацию из служителя закона.

— У меня есть один конкретный вопрос, касающийся обстоятельств того дня. Некое лицо, хорошо знакомое с нашими родителями, сообщило, что отец в тот день очень спешил, стремясь попасть в Лондон, и авария могла произойти из-за того, что отец излишне торопил кучера, несмотря на опасность. Вы не знаете, могла ли авария произойти из-за чрезмерно высокой скорости?

Торн чувствовал на себе пристальный взгляд сестры. Возможно, придется все же рассказать Гвин, чем шантажировала его леди Норли. Впрочем, скрывать эту информацию от Гвин теперь, пожалуй, не имело смысла. Перефразируя Шекспира, можно сказать, что правда рано или поздно вылезет наружу. К тому же Торну надоело хранить тайны покойного отца.

— Прошу меня простить, ваша светлость, — сказал констебль, — но я не верю, что все обстояло так, как вы говорите. Покойный герцог никогда не был человеком безрассудным, тем более когда стал без пяти минут отцом.

— Наверное, вы правы, — с вымученной улыбкой сказал Торн. Повертев в руке пустую кофейную чашку, он добавил: — Еще один вопрос, и вы можете быть свободны. Зачем мой отец поехал в Лондон в тот день? Мать говорила, что у него были какие-то срочные дела, но, похоже, она не знает, о каких делах речь. — «Или, что более вероятно, не хочет делиться этой информацией», — подумал, но не сказал, Торн. — И, как вы верно выразились, он был без пяти минут отец. Так зачем ему потребовалось куда-то срочно уезжать, оставив мать заботам одних только слуг?

— Нет-нет, — покачав головой, сказал констебль, — ваша матушка одна не была. В доме гостили ее родственники, родственники вашего отца — полный дом людей.

Торн и Гвин переглянулись. Мать о гостях никогда не упоминала. Впрочем, она вообще не любила говорить об обстоятельствах их с Гвин появления на свет.

— Вы не можете сказать, кто именно гостил в тот день в доме? — спросил Торн.

— Нет, ваша светлость, не могу, — сказал констебль и, допив кофе, отодвинул чашку. — А что до причины отъезда вашего отца — так, по слухам, он отправился за каким-то прославленным акушером. Были опасения, что роды случатся преждевременно. Собственно, так оно и произошло, что неудивительно — вас ведь двое. К счастью, наша деревенская повитуха справилась на отлично.

К тому времени, как у матери начались роды, отец уже умер, пытаясь привезти ей акушера. Торн предпочел бы эту версию событий той, что предлагала леди Норли. Быть может, леди Норли ошибалась. Возможно, намеренно солгала. Было бы странно, если отец помчался к любовнице в Лондон, имея полный дом гостей в Роузторне.

Но почему мать никогда не упоминала гостей? Может быть, потому, что это обстоятельство казалось малозначительным на фоне разыгравшейся в тот день трагедии?

Как бы там ни было, сегодня от констебля они узнали кое-что новое. Если даже ничего конкретного он им не сказал, теперь спешный отъезд отца в Лондон не выглядел необъяснимым. Кроме того, как выяснилось, и смерть его отца, и смерть отца Грея случились при схожих обстоятельствах — в обоих случаях хозяева принимали гостей, которых было довольно много.

— Благодарю вас, господин констебль, — сказал Торн, вставая. — Вы предоставили нам очень важную информацию.

Констебль тоже поднялся, и Торн протянул ему руку.

— Жаль, что больше ничем не могу вам помочь, ваша светлость, — сказал старик, пожав протянутую руку, и, взяв в руки шляпу, направился к двери. У двери он остановился и, сдвинув мохнатые брови, сказал:

— Но если вам все еще интересно побольше узнать о той аварии, вам стоит нанести визит кучеру вашего покойного отца.

— Он все еще жив? Мы думали, что травмы, которые он получил, были несовместимы с жизнью, — сказала Гвин.

— Вообще-то с головой у него не все в порядке и ходить он не может, — ответил констебль. — Но ваша мать позаботилась о том, чтобы он получил лучшее лечение и приличную пожизненную пенсию. Так что у него есть все необходимое и о нем заботятся. И, даже если у него случаются помутнения рассудка, он может сообщить вам что-нибудь по-настоящему полезное. Только имейте в виду, что он сейчас — глубокий старик. Живет в Ньюбери с дочерью.

Еще один сюрприз. Но ведь он, Торн, должен был знать, кому выплачивает пенсию, раз он регулярно выделял для этого средства. Должен был, но ни разу не поинтересовался, что это за человек. Так сколько же еще сюрпризов таит для него прошлое?

— Тогда я пойду? — спросил констебль. — Дайте мне знать, если захотите, чтобы я сопроводил вас к кучеру, ваша светлость. А вас, миледи, — и он поклонился Гвин, — я благодарю за вкусный кофе. Вы стали очень похожи на вашу мать — такая же красивая и любезная.

— Не слышала никогда ничего более приятного, — сердечно улыбнувшись, ответила Гвин.

Когда он ушел, Гвин вновь села за стол.

— Ну что же, было интересно.

— Да уж, — сказал Торн, усаживаясь за стол. Подлив себе кофе, спросил: — Ты знала об этих гостях? Я же впервые слышу.

— Я тоже ничего не знала, — сказала Гвин и, задумчиво погладив подбородок, добавила: — Нам стоит расспросить маму. Узнать у нее, кто же был тогда в доме.

— Вот и я об этом. И расспросить ее должна ты. Это вызовет у нее меньше подозрений.

Гвин встала из-за стола и подошла к окну.

— Я спрашиваю себя, не допускаем ли мы ошибку, не рассказывая маме о нашем расследовании. В конце концов, это были ее мужья! И она могла бы предоставить нам необходимую для расследования информацию.

— Да, но если мы неправы, то напрасно заставим ее вновь пережить боль.

— Мама гораздо крепче, чем ты думаешь. И еще: из того, что мне удалось выведать у леди Хорнсби во время моего первого выхода в свет, я поняла, что мама терпеть не могла отца Грея. Он женился на ней ради ее приданого, которое начал проматывать едва ли не на следующий день после свадьбы. Никаких чувств у мамы к нему не было.

— Допустим. Но она родила от него сына, которого она любит всей душой.

— Я лишь хочу сказать, что не стоит опасаться, что воспоминания об отце Грея заденут чувства мамы. Подозреваю, его смерть ее только порадовала.

— Возможно, — сказал Торн, попивая кофе. — Тем более что, овдовев, она встретила нашего отца. И отношения между ними сильно отличались от тех, что были между ней и отцом Грея. — Впервые за девять лет он почти верил в эту историю.

— Я думаю, они по-настоящему друг друга любили, — сказала Гвин.

— Или искренне верили в то, что любят, — сказал Торн.

— Неужели ты все такой же циник? — спросила Гвин. — Разве Оливия не переубедила тебя в том, что любовь существует?

— Разумеется, нет, — презрительно хмыкнув, сказал Торн. Оливия была слишком практична, чтобы верить в любовь.

И он не был согласен с Гвин в том, что пришло время ввести мать в курс дела. На данный момент у них не имелось достаточных оснований считать, что герцогов убили, а тем более подозревать кого-либо в этих преступлениях.

Но ничто не мешало поделиться информацией с двумя другими его единоутробными братьями — Шериданом и Хейвудом. Когда Шеридан впервые предположил, что два последних герцога Армитидж, включая их отчима, были убиты, Грей, а следом за ним и Торн отнеслись к его предположению скептически. Сейчас настрой обоих изменился и скепсиса поубавилось. И, поскольку последним герцогом Армитидж был Шеридан, Торн не мог более позволить себе игнорировать возможность того, что Шеридана убьют тоже.

Эта мысль не давала Торну покоя весь день. Он думал об этом во время поездки к арендатору, которого должен был уговорить посеять ячмень в следующем году. Он думал об этом, когда обсуждал с ловчим покупку щенков ретривера. И даже после ужина, когда он, накинув халат, просматривал распечатанные копии своих пьес, чтобы ненароком не повторить в финальной сцене уже написанное.

Мысли о Шеридане и Хейвуде не покидали его, когда он вышел в коридор и увидел Оливию. С горящими глазами она быстрым шагом поднималась по лестнице, облаченная в простое платье из грубой бумазеи цвета бутылочного стекла, поверх которого был надет белоснежный фартук.

Пред мысленным взором Торна она предстала в одном лишь белоснежной фартуке, и пульс его сразу подскочил до опасных для жизни отметок.

— Вам, как я посмотрю, не спится, — процедил он, прикрывая за собой дверь, ведущую в его кабинет. Нельзя, чтобы она увидела разложенные по столу печатные листы с пьесами.

— И вам, по-видимому, тоже, — с улыбкой ответила она. — Как вам удается подгадать время нашей встречи так, чтобы мне страшно хотелось поделиться с кем-то совершенным открытием?

— Может, я умею читать мысли?

— Сомневаюсь! — рассыпавшись звонким смехом, сказала она. — Потому что, если бы вы умели читать мысли, вы бы знали, что я сделала это!

Оливия продолжила путь вверх по лестнице. Шла она соблазнительно медленно, словно приглашая Торна следовать за собой.

И Торн поддался искушению.

— И что вы сделали? Изобрели что-то невероятно сложное, чего мне не дано понять, сколько ни объясняй?

— Да нет же! Я обнаружила мышьяк именно там, где он должен быть в случае отравления — в желудке. И, судя по дозе, мышьяку герцогу подсыпали очень много! А также я не обнаружила мышьяк ни в одном другом органе, что подтверждает факт отравления.

— Впечатляет. Поздравляю. Выходит, ваш метод работает, как вы и рассчитывали?

— Именно так. Я смогу написать статью, как только вы с Греем позволите.

— Вы уверены, что ваши тесты будут приняты в качестве доказательств в суде?

— Да, я уверена. Правда, здорово?

— Разумеется, — протянул Торн, отметив, что они успели преодолеть лестничный пролет и оказались этажом выше. — Вы доказали, что отец Грея был убит. И это, конечно, здорово.

Улыбка сползла с ее лица.

— Когда вы говорите об этом вот так, мне становится неловко за свою радость. Отца Грея убили, и это ужасно.

Оливия медленно направилась к себе в спальню, которая располагалась как раз напротив спальни Гвин.

— Я просто хотел вас подразнить. Отец Грея умер давным-давно, — сказал Торн. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Гвин спала как убитая. — Простите меня, но мне забавно наблюдать за вашими восторгами по поводу результатов опытов.

— Ну, я всегда чувствую себя лучше всего у себя в лаборатории. Я плохо понимаю людей. Я пытаюсь, но иногда они ведут себя непредсказуемо.

— Тут я с вами согласен. Люди — существа престранные.

— Да, и Шекспир называл человека существом легкомысленным и странным.

— Мне тоже нравится этот сонет. И я отдаю себе отчет в том, что ваш успех — находка мышьяка — большое достижение не только для вас, но и для нас всех. Это значит, что мы не параноики.

Оливия остановилась у двери в свои покои — небольшую гостиную и смежную с ней спальню.

— Вы говорите об отце Грея?

— Да. Но не только. Это длинная история, и она может подождать до утра. Я не хочу разбудить Гвин.

— Да, конечно, — понизив голос до шепота, сказала Оливия. — Так почему бы нам не продолжить разговор у меня? Если, конечно, вы не слишком устали и готовы поговорить.

— Я нисколько не устал, — поспешил заверить ее Торн и, забыв об осторожности, распахнул дверь в ее комнаты.

Они вошли, и Торн закрыл дверь. Он не хотел рисковать. Их не должны видеть вместе ни Гвин, ни кто-либо из слуг. Ему хотелось ее поцеловать, и делать это при посторонних он не станет.

— Я на минуту отлучусь, — сказала она и прошла в смежную спальню.

Торн слышал, как Оливия разговаривала с горничной. Судя по тому, что Оливия отпустила прислугу, присутствие посторонних ее тоже не устраивало.

Вернувшись из спальни, она встретила его разгоряченный взгляд и, словно оправдываясь, сказала:

— Я не хочу заставлять ее ждать. Из-за меня она и так не высыпается.

— Я совершенно с вами согласен, — поспешил заверить ее Торн.

— Полагаю, я должна благодарить вас за эти чудесные комнаты, — сказала Оливия, когда шаги горничной стихли на черной лестнице. Взгляд ее скользил по изумрудной обивке кушетки и кресел. Теперь, когда они с Торном остались наедине, она избегала смотреть ему в лицо.

— Будь на то моя воля, — ответил Торн, — я поселил бы вас в спальне, смежной с моей собственной.

— Отдавая должное вашему остроумию, я все же вынуждена сомневаться в вашей искренности. Я ни за что бы не согласилась с вашим выбором. И даже вы не способны на столь вызывающий поступок.

— Вы сомневаетесь в моих способностях?

Щеки ее порозовели.

— В любом случае комнаты чудные. Вы, возможно, не знаете, но зеленый — мой любимый цвет.

Торн едва не прикусил язык — его так и подмывало сказать, что только слепой не заметил бы этого.

— Не мудрено. Зеленый вам очень к лицу. В нем вы выглядите просто красавицей.

— Я никогда… — Оливия запнулась, сглотнула подступивший к горлу комок и сказала: — Мне просто нравится цвет. Мы, кажется, собирались поговорить о том, что случилось с отцом Грея и о ваших предположениях, которые, как я поняла, оказались не просто игрой воображения.

Вот черт! Похоже, она отпустила горничную только потому, что пожалела девушку, а вовсе не ради того, чтобы позволить ему уложить ее в постель.

— Я бы предпочел поговорить о том, что будет дальше, — сказал Торн.

— Я набросала кое-какие черновые заметки о своей методике, но мне еще надо над ними поработать. Что я и сделаю завтра. И мы должны написать Грею письмо с сообщением о моей находке.

— Я не об этом хотел поговорить. Я имел в виду нас с вами. О том, что будет между нами.

Ресницы ее вспорхнули.

— Я об этом как-то не думала, — сказала она, глядя ему в глаза.

— А следовало бы. Потому что это ночь может быть последней, которую мы проведем вместе. Вы сделали то, о чем вас просил Грей, и на этом ваша работа закончена. По крайней мере, до суда. И, судя по тому, что мы ни разу не встретились за девять лет, прошедших с моего отвергнутого вами предложения, вероятность того, что мы случайно увидимся вновь, очень мала. Вы хотите, чтобы все было именно так?

Оливия расправила плечи.

— Думается, это мне следовало вас об этом спросить.

— Могу сказать, что мысль о том, что я вас больше не увижу… — «жжет меня адским огнем», — хотел бы сказать Торн, но, не желая казаться слабым и жалким, закончил: — мне не слишком приятна.

— И мне, — чуть слышно прошептала она.

— Так ли? Когда мы впервые встретились после девятилетнего перерыва, вы были мне совсем не рады.

— Потому что вы вели себя по-свински, — запальчиво сказала она и, смягчившись, добавила: — Хотя, когда я вас узнала лучше, вы показались мне не таким уж противным.

— И для этого должно было пройти девять лет, — задумчиво сказал Торн.

— Девять лет назад вы мне понравились, — сказала Оливия и, подойдя к окну, устремила взгляд вдаль. — Наш первый поцелуй был…

— Особенным?

— Был моим первым в жизни поцелуем.

— Правда? — искренне удивился Торн. — Вы неплохо справились. Даже слишком неплохо для первого раза.

Оливия оглянулась и сердито на него посмотрела.

— Знаете ли, — сказала она, — желания бывают не только у мужчин. Что касается меня, наш первый поцелуй был волшебным.

— Но его волшебства не хватило, чтобы убедить вас выйти за меня замуж, — с печальной усмешкой заключил Торн. Оливия хотела было ему возразить, но он остановил ее жестом. — Я знаю, что сделал предложение не так, как вам бы того хотелось. Но вы сами сказали, когда мы были у Грея, что, скорее всего, не приняли бы его, даже если бы я сделал его более… куртуазно.

— Девять лет назад, возможно, я бы ответила вам отказом в любом случае. Но с тех пор многое изменилось. Мы изменились. Вы стали более циничным, а я поняла, что есть определенные преимущества в том, чтобы рядом был мужчина… похожий на вас.

Торн подошел к ней и встал рядом.

— О каких именно преимуществах идет речь?

— Например, чувство локтя. Для меня возможность говорить с человеком, который ценит мои достижения в области химии, даже если он ничего в ней не понимает, создает дополнительный стимул к действию. — Оливия повернулась к нему лицом. — Мне приятно общаться с человеком, который разделяет мое увлечение театром.

— Вам доставляют удовольствие разговоры с мужчиной о химии и театре? — уточнил Торн, подойдя к ней вплотную. Он чувствовал ее возбуждающий запах, он видел ее потемневшие от желания глаза. — Мне же доставляет удовольствие близость к вам. — Торн погладил ее по щеке. — Прикосновения. — Он наклонил голову так, что губы их оказались в дюйме друг от друга. — Поцелуи. Ваш рот создан для поцелуев, — сказал он и прижался губами к ее губам.

Глава 11

Как могла она мыслить ясно, когда он ее целовал? Как в одном поцелуе он может сочетать ангельскую нежность и дьявольскую настойчивость? Оливия таяла как воск. Она мечтала, чтобы этот поцелуй не кончался. Рукава его шелкового халата касались ее предплечий так, словно тоже хотели ее приласкать, возбудить в ней желание.

Он отстранился и хрипло прошептал:

— Мне так вас не хватало.

— Меня или этого?

— А разве мне не может недоставать и того и другого? — сказал он и одним быстрым движением усадил Оливию на подоконник. В лихорадочной спешке он принялся расстегивать мелкие пуговицы на ее простом бумазейном платье, чтобы добраться до тела. Грудь ее вздымалась при каждом вздохе. Вечерняя щетина на его лице царапала нежную кожу, но отчего-то это возбуждало ее еще сильнее.

Вцепившись в его плечи, распаленная ласками, Оливия прошептала, с трудом шевеля непослушными губами:

— Торн, что мы делаем?

— Я не знаю, что делаете вы, а я наслаждаюсь вами, — ответил Торн и, проведя рукой по ее волосам, все еще стянутым в узел на затылке, принялся вытаскивать шпильки, роняя их где придется.

— Видит бог, у вас чудесные волосы. Они сияют, словно летний солнечный день или ячменное поле под осенним солнцем.

Да он поэт! Не хуже мистера Джанкера. Интересно, он сам об этом знает?

— Торн, будьте посерьезнее.

Он прожег ее взглядом.

— Я всегда серьезно отношусь к волосам.

Оливия покачала головой, вследствие чего волосы ее растрепались еще сильнее.

— Я хочу сказать… Вам не кажется, что мы поступаем неразумно?

— И все же я делаю то, что делаю, — сказал он и, приподняв ослабленный, лишенный шпилек узел ее волос, рассыпал золотистую копну по плечам. — Мы, беспечные гуляки, всегда делаем то, что хочется, — сказал он и, уткнувшись носом в ее декольте, принялся покрывать поцелуями грудь.

Оливия поцеловала его в висок, в макушку и, скорее для очистки совести, чем из желания его остановить, спросила:

— Мой дорогой распутник, вы не боитесь, что кто-то может нас застать?

— Не в этот час.

Мысль о том, что все в доме уже спят, придавала смелости ее воображению. Действительно, что мешает ей остаться с ним на ночь? Для кого ей беречь девственность? В конце концов, она решила, что будет химиком. И замуж не выйдет.

Прожить остаток жизни в одиночестве не самая лучшая перспектива, но Оливия отмахнулась от грустных мыслей и предалась деятельности, которая мыслей не предполагала вовсе.

Торн снял с нее фартук и бросил на кушетку, после чего, приподняв повыше юбки, расположился между ее обнаженными ногами. Оливию начала бить дрожь.

— Давайте переместимся туда, где теплее, — предложил Торн, решив, что она дрожит от холода. — Обхватите меня ногами.

Оливия сделала то, что он велел. Просто потому, что ей стало страшно любопытно, что он будет делать дальше.

Он поднял ее и понес в спальню, дверь в которую оказалась открыта из-за ее, Оливии, забывчивости. Или она специально оставила ее открытой?

Почему, когда он ласкает ее, она становится горячей и влажной там, внизу? Это нормально или с ней что-то не так?

Неважно. Важно лишь то, что он заводит ее до безумия. Опасного безумия.

Усадив ее на кровать, Торн взял в ладони ее лицо и сказал:

— Я вас хочу. И я верю, что вы хотите меня. Я прав?

— Да, — сказала Оливия, скидывая туфли. Она была готова приступить к делу прямо сейчас. — Но я не хочу стать всего лишь одной из многих ваших побед.

— Вы не могли бы стать «всего лишь одной из многих моих побед», даже если бы очень постарались.

Как ни странно, она ему поверила. На самом деле умом она понимала, что словам мужчины, особенно мужчины с его репутацией, верить нельзя. Он скажет все, что она хочет услышать, лишь бы добиться своего. Но чувства заглушали шепот разума.

Что это: интуиция или непростительная наивность?

Как бы там ни было, сердцем Оливия уже сделала выбор. Сегодняшнюю ночь она проведет с ним. В постели. Быть может, ей больше не представится шанс узнать, что это такое — быть с мужчиной. По крайней мере, с мужчиной, к которому у нее столь сильные чувства. До сих пор ни к одному из представителей сильного пола Оливию не влекло так, как к нему. Ни один не выдерживал сравнения с Торном.

Торн скинул свой шелковый халат, опустился перед Оливией на одно колено и принялся снимать с нее чулки.

— Надо полагать, вы согласны разделить со мной постель этой ночью, — с едва уловимым смешком сказал он, лаская нежную кожу ее бедер.

— Вы слишком самонадеянны. Я думала, вы просто хотите заменить мне горничную на один вечер, — насмешливо ответила Оливия.

— Боюсь, я не подхожу на роль горничной по половому признаку, — искоса взглянув на нее, сказал Торн.

— Позвольте мне убедиться, — сказала Оливия и, расстегнув его жилет и рубашку у ворота, через голову стащила их, обнажив грудь, достойную гения Микеланджело. С той лишь разницей, что грудь Давида напрочь лишена растительности и тело Торна было куда теплее и отзывчивее, чем холодный мрамор статуи.

Оливия принялась было расстегивать его брюки, но Торн ее остановил.

— Моя очередь, — низко, почти рыча, сказал он и, задрав юбки до самой талии, прижался губами к чувствительному бугорку у скрещенья ног.

Оливия не могла поверить в происходящее. Неужели он действительно лижет ее там?

Приподняв голову, он спросил:

— Хотите, чтобы я продолжил?

— Да! Да! — воскликнула Оливия и, положив руки ему на голову, подтолкнула его обратно. Торн с тихим смешком повиновался.

Оливия вдруг поймала себя на том, что движется в странном ритме и с губ ее срываются стоны. Она не узнавала себя и не понимала, что с ней происходит.

— Нет, еще не время, дорогая. Вначале я хочу увидеть тебя всю, — сказал он и, обтерев губы носовым платком, принялся ее раздевать. Совместными усилиями им вскоре удалось избавить Оливию от всех ее одежд. Из покровов при ней остались лишь роскошные золотистые волосы.

— Ты — богиня, моя сладкая, — сказал он, проведя ладонью по ее груди, животу, лону. — Взгляни в зеркало. Я хочу, чтобы ты видела то, что вижу я.

— Зеркало? — Она оглянулась и увидела, что они оба отражаются в висящем напротив зеркале. Со странной отстраненностью она подумала о том, что, наверное, зеркало здесь появилось не просто так. Скольких женщин Торн приводил сюда, в эту комнату с зеркалом?

И в то же время, глядя в его полные желания глаза, глядя на его ласкающие ее руки, она млела от желания.

— Когда наступит мой черед? — спросила она. — Я тоже хочу видеть вас обнаженным.

Торн не заставил себя ждать.

При всех своих скульптурных формах, он все же мало походил на статую. Он был гораздо больше как мужчина, чем Давид Микеланджело.

Оливия сглотнула комок в горле и потянулась рукой к тому месту, что так ее потрясло.

— Не сейчас, моя сладкая, или я не смогу сделать все как надо.

— А разве это можно делать правильно и неправильно?

— Да. Вроде того. Я покажу вам, как надо. Только не будем с этим тянуть. Долго я не выстою.

Устроившись у нее между ногами, Торн, нависнув над Оливией, спросил:

— Вы уверены, что хотите этого?

— Откуда мне знать, если это у меня в первый раз?

— Еще не поздно. Велите мне остановиться, и я остановлюсь. Если вы этого хотите.

— Не останавливайтесь, — прошептала Оливия. Для нее точка невозврата была уже позади.

— Слава богу, — прохрипел Торн.

Вначале ей было больно. Больно и страшно. Ей казалось, что он просто не может в ней поместиться.

Кажется, Торна посетили те же мысли.

— Ты такая тугая, моя сладкая. Там так влажно и тепло.

— Вы уверены, что все идет правильно?

— О да, можете мне поверить, — выдавил он. — Для меня правильнее не бывает. Но я не думаю, что первый раз… так же прекрасен для девственницы. Я постараюсь сделать все как можно лучше.

Схватив подушку, он подсунул ее под спину Оливии, и изменение позы действительно принесло облегчение.

— Лучше? — хрипло спросил он.

Оливия кивнула. Говорить она не могла. Кажется, чем глубже он продвигался в ней, тем больше становился. Но затем он прикоснулся рукой к бугорку, сосредоточию самых острых и приятных ощущений, и тогда словно прорвалась дамба, и поток наслаждения захлестнул ее.

Никогда прежде она ничего подобного не испытывала, и все, что ей оставалось, это крепче держаться за него в надежде, что он возьмет ее туда, куда одной ей не долететь.

Она чувствовала, как напрягаются его мышцы, видела, как кровь приливает к его лицу. Он впивался в нее горящим взглядом, прожигая ее насквозь, и вот она уже все чаще и выше поднималась навстречу его толчкам. Она чувствовала, что новый поток наслаждения вот-вот прорвет невидимую дамбу.

Их крики слились в один, а потом, когда Торн, все еще в ней, прижался губами к ее виску, и сердце его уже билось ровно, она почувствовала, как по всему ее телу растекается приятная истома. Оливия была довольна собой, довольна жизнью, довольна всем. Она нашла свое место в жизни, и это место было здесь — рядом с ним. Он мог этого пока не осознавать, но она знала точно.

Пока довольно с нее и этого. Пока.

Торн лежал рядом с ней. Сердце его билось ровно. Все тело пребывало в приятном расслаблении. Но желание обладать Оливией не отступило.

Как такое возможно? Девять лет назад его бы охватила паника при мысли о неизбежности брака. Да что там, девять лет назад он не на шутку испугался, когда их застали целующимися. Но сейчас, странное дело, он не испытывал ничего похожего на страх. Он был вполне доволен жизнью.

Если он сейчас займется с ней любовью, то сможет делать это без лишней спешки, более заботливо. Но что за странные мысли? Выходит, он испытывает потребность в ней. Но на самом деле ему никто не нужен!

Торн окинул взглядом Оливию, уютно прижимавшуюся к нему всем телом, и сразу почувствовал возбуждение. Господи, он и вправду попал в беду. Заботясь о здравии своего рассудка, он поспешил ее укрыть.

Оливия сладко вздохнула и положила голову ему на плечо.

— Я не этого ожидала, — сказала она.

Ему не надо было говорить, что она имеет в виду.

— Было хуже или лучше?

— Определенно лучше.

Она перебирала волоски на его груди, а он все отчетливее ощущал шевеление в определенном органе. Он попытался усилием воли усмирить свою похоть, хотя прежде в обществе Оливии его усилия всегда были тщетны.

— И что вы ожидали? — спросил он лишь для того, чтобы отвлечься.

— Ну, знаете, то, что обычно рассказывают юным леди, — рассеянно глядя куда-то вдаль, сказала Оливия. — Что, когда вы выйдите замуж, у вас будет болезненная связь с мужем, но это ничего, потому что он отдарится драгоценностями и мехами и прочими приятными вещами.

Эти слова возымели для него непредсказуемый эффект: напрочь отбили всякое желание заниматься любовью.

— Другими словами, — сказал он, — юным леди говорят, что после замужества они станут шлюхами.

— А я о чем?! — воскликнула Оливия, уже глядя ему в глаза. — Как вы думаете, почему я не хотела выходить замуж? Какая разница, быть женой или любовницей? По сути, это одно и то же.

— Не одно и то же хотя бы потому, что рожденные в браке дети не бастарды, — сказал он, перебирая прядки ее волнистых волос. — Но если «болезненная связь» — все, чего вы ожидали, тогда почему позволили мне… Я хочу сказать…

— Потому что я сомневалась в достоверности этих сведений. А когда я в чем-то сомневаюсь, то стараюсь проверить это на собственном опыте.

— То есть для вас это был эксперимент.

— Именно! — просияв, сообщила ему Оливия.

Так вот она какая — ее сияющая улыбка, адресованная именно ему. Теперь Торн понимал, что чувствовал Джанкер и почему так старался вызвать у нее эту улыбку.

— Лично мне такого рода эксперименты нравятся гораздо больше тех, что вы проводите в своей лаборатории.

— Пожалуй, в некоторых аспектах они действительно куда приятнее, — игриво согласилась Оливия и уже совсем иным, серьезным, тоном спросила: — Как вы думаете, Грей очень огорчится, узнав правду о гибели своего отца?

— Думаю, не очень. Он и так предполагал, что отца отравили. К тому же он его не знал, а, судя по тому, как о нем отзывались те, кто его знал, покойный герцог был не самым приятным человеком.

— Печальная история. Простите мне мое любопытство, но, если Грей никогда не был близок с отцом, почему он вообще озаботился причиной его смерти?

Торн раздумывал, что можно рассказать ей об отце Грея, а что нельзя, и решил, что она и так уже достаточно посвящена в их семейные дела, а поскольку ей еще предстоит свидетельствовать на суде, впоследствии она и все остальное узнает. Нет причин что-то от нее скрывать. К тому же Оливия — женщина умная, и она, возможно, взглянув на эту историю под новым углом, заметит то, чего они не замечали раньше.

— Грей опасается, что тот, кто отравил его отца, мог также убить и нашего с Гвин отца, нашего отчима и дядю Шеридана.

— Но… — заикаясь от волнения, проговорила Оливия, — я думала, что ваш отец погиб в дорожной аварии.

— Так и есть. Но вчера я встречался с местным констеблем, и, согласно полученным от него сведениям, авария могла случиться из-за того, что кто-то ослабил крепление кучерского сиденья на карете, поскольку найдено оно было не рядом с самой каретой.

— Какой ужас!

— Все это пока одни только предположения. Будет непросто доказать, что имело место преступление. Но я все равно хочу всерьез заняться расследованием.

— А как же погибли остальные? Они были отравлены, как отец Грея?

— Боюсь, что нет. На самом деле доказать то, что отец Грея умер не своей смертью, проще всего. Поэтому мы с него и начали. Но все эти смерти объединяет одно — на первый взгляд они кажутся смертями от несчастного случая или болезни. Как ты понимаешь, при сложившейся тенденции никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.

Оливия крепко обняла его, словно надеялась таким образом защитить.

— Мне так жаль вашу бедную матушку. Стать трижды вдовой — такого никому не пожелаешь.

— Да, и чтобы лишний раз не тревожить болезненные воспоминания, мы решили оградить ее от всего, связанного с расследованием. Она все узнает, лишь когда наступит полная ясность.

— И это правильно. Пережить потерю близкого человека не просто, но ей пришлось пережить трагедию трижды! Как она только справилась с этим?

— У нее есть мы, ее дети, и мы всегда будем ее поддержкой и опорой, — с улыбкой сказал Торн.

— Но дети и муж — не одно и то же. Я не представляю, что бы чувствовала, если бы судьба лишила меня любимого человека. Уж лучше тогда совсем не выходить замуж.

Торн был согласен с Оливией. Он бы наверняка воздержался от последующих браков, но мать его, очевидно, придерживалась иного мнения.

— Если честно, наша мать по-настоящему любила — в том смысле, который вкладывают в это слово романтики, — только одного своего мужа.

— Вы имеете в виду вашего отца. Того, у которого, по словам маман, была любовница.

— Да, его. Но словам вашей мачехи я не очень доверяю.

— Но, судя по всему, раньше вы ей верили. Поэтому вы не верите в возможность брака по любви?

Проклятье! Разговор пошел явно не туда. Торн понимал, что должен сделать Оливии предложение после того, что произошло между ними, но он не был к этому готов.

«Ты боишься, что она снова тебе откажет», — подумал он и тут же с негодованием отмел эту мысль. Ничего он не боится.

Не боится и при этом продолжает убеждать себя в том, что она заслуживает лучшего мужа, чем он.

— Я права? Поэтому вы утратили веру в семейное счастье?

— Отчасти поэтому, — со вздохом признался Торн. — И отчасти потому, что я своими глазами видел, каким несчастливым может быть брак. — Торн ловко перевел стрелки. — Как, впрочем, и вы. Вы сами говорили, что ваша мачеха с тем же успехом могла бы быть вдовой — так мало участия в ее жизни принимает ваш отец.

— Да, но я не считаю, что их брак несчастливый. Они не ссорятся. Просто каждый из них занят своими делами, и общих занятий у них нет. Мой отец… Он просто не семейный человек по природе. Я думаю, у него есть любовница. Возможно, не первая и не вторая по счету. Но точно я не знаю. Он не настолько глуп, чтобы афишировать свои внебрачные связи. — Говоря об этом, Оливия смотрела вдаль, но сейчас она приподнялась на локте и взглянула Торну в лицо. — Так чей же несчастливый брак вы наблюдали так близко? Брак вашей матери с отчимом?

— Нет. Мои родители, как и ваши, не чувствовали себя несчастными. Но и любви между ними не было. Основой их брака служили соображения сугубо практические, и обоих это устраивало. Скажу больше: они явно нравились друг другу, но того самозабвенного обожания, о котором пишут поэты, в их отношениях не было, — ответил Торн. Он помолчал, перебирая ее золотистые локоны. — Смею предположить, что их брак вполне можно назвать счастливым как раз потому, что пресловутая «любовь» там не присутствовала.

— Возвращаясь к теме несчастливого брака, — не унималась Оливия, — я делаю вывод, что вы не могли наблюдать его «от первого лица», потому что, во-первых, не были женаты, а во-вторых, брак между вашей матерью и отчимом, который заменил вам отца, не был несчастливым. Получается, что вы просто ищите оправдание своему легкомысленному желанию не обременять себя лишними обязательствами.

«Сделай ей предложение, осел! Она открытым текстом говорит тебе, что этого хочет!»

Но Торн не внял голосу совести.

— Поверьте мне, из постелей замужних светских леди я имел возможность увидеть достаточно много несчастливых браков. Они думали, что я помогу им хотя бы на время забыть об их несчастье. Но они заблуждались.

— И много их было у вас? Замужних женщин? — с болезненным укором спросила Оливия.

Зачем он несет эту чушь? Торну определенно не хотелось говорить о женщинах, побывавших в его постели. Особенно с Оливией.

— Вполне достаточно для того, чтобы утвердиться в скептическом отношении к браку с дамой из высшего общества. Юные особы, пытавшиеся мне понравиться, делали это лишь потому, что я герцог, притом богатый герцог. Я как таковой их не интересовал. Ни их, ни упомянутых ранее замужних леди. Я был всего лишь средством для достижения цели.

— Как вы можете так уверенно об этом говорить? — искоса глядя на него, сказала Оливия. — Я не имею в виду замужних дам.

— Я просто знаю, что так оно и есть, — сказал Торн и, повернувшись на бок, улыбнулся Оливии. — Нам обязательно говорить об этом сейчас? — Он провел рукой по ее груди и поцеловал в губы. — Я могу предложить множество иных, куда более приятных занятий.

«Негодяй! Подлец! Мерзавец!»

Да, он такой! И останется таковым еще какое-то время. А сделать ей предложение он еще успеет.

Глава 12

Проснувшись, Оливия не застала Торна в постели. И, судя по тому, как ярко светило в окно солнце, он поступил мудро, покинув ее, не дожидаясь ее пробуждения. К тому же, раз его рядом не было, она могла собираться без суеты.

Оливия потянулась и, довольная, свернулась калачиком под теплым одеялом. За эту ночь они с Торном занялись любовью дважды, и хотя после второго раза внизу саднило, она чувствовала себя настоящей женщиной. Женщиной, познавшей блаженство. Женщиной, принадлежавшей мужчине.

Его женщиной.

Она посмотрела на пустую подушку, где еще оставался след от его головы, и вдруг поймала себя на мысли, что все произошедшее могло бы быть лишь игрой ее воображения.

«Глупости», — тут же сказала она себе. Он был здесь и обращался с ней так, словно она была для него особенной.

«Совсем как тогда, девять лет назад, когда маман пришлось его шантажировать, чтобы заставить сделать предложение?» — насмешливо поинтересовался внутренний голос.

— Тихо! — вслух прикрикнула на него Оливия. — Дай мне еще немного поблаженствовать, ладно?

И тут как раз в спальню, запыхавшись, вбежала горничная.

— Как хорошо, что вы наконец проснулись, мисс! Ваша мачеха приехала, и она рвет и мечет! Сейчас она в гостиной с его светлостью и требует вас.

Понадобилось какое-то время, чтобы сказанное горничной дошло до умиротворенного сознания Оливии, но, когда это произошло, от былой эйфории не осталось и следа. Ею овладела паника.

«Господи! Откуда маман узнала, что я в Роузторне? И сейчас она говорит с Торном…»

Оливия хотела было встать, но вспомнила, что на ней нет ничего, и этот факт не может не вызвать у горничной подозрения.

— Вы не могли бы принести мне кофе? Иначе я просто не смогу вынести общество маман.

— Да, конечно. Но вам все же, наверное, стоит поторопиться. Его светлость, кажется, леди Норли… немного… раздражает.

— Кто бы сомневался, — пробурчала себе под нос Оливия.

Едва горничная вышла в коридор, Оливия спрыгнула с кровати, и, отыскав ночную сорочку, спешно в нее облачилась. И только тогда она заметила, что вчерашнее ее платье прилежно висит на спинке стула, а чулки и нижнее белье, аккуратно сложенные, лежат на стуле. Она точно этого не делала. Следовательно, это сделал он.

Оливия бросилась в смежную гостиную, к подоконнику, на котором сидела, когда он вытаскивал шпильки из ее прически. Вытаскивал и бросал на пол. Ни одной шпильки на полу она не увидела. Выходит, он их все собрал с пола и куда-то положил.

И точно, они лежали на трюмо в спальне. Надо признать, Торн очень постарался сберечь ее репутацию.

Одно из двух: либо он демонстрировал подчеркнуто бережное отношение к женщине, на которой собирался жениться, либо он с особой тщательностью заметал следы, чтобы жениться на ней не пришлось. Стоит ли сомневаться, что он проделывал эти манипуляции множество раз со своими замужними любовницами…

Горничная вернулась, сказав, что кофе сейчас принесут и, подойдя к кровати, замерла, словно увидела что-то странное.

— Мисс, — сказала горничная, указывая на одеяло, — там… э… кровь.

Торн все предусмотрел, кроме главной улики. Оливия сочиняла на ходу:

— Я вчера так устала, что легла спать, не до конца раздевшись. Проснувшись ночью, я поняла, что у меня начались месячные. Я переодела рубашку, но пятно на одеяле так и осталось. Надеюсь, его удастся вывести.

Горничная смущенно покраснела, но Оливии, кажется, удалось рассеять ее подозрения.

— Ну что вы, мисс, не беспокойтесь. Мы, женщины, знаем, как это бывает. Дайте мне свою испачканную рубашку, и я все приведу в порядок.

Горничная помогла Оливии одеться, более ни словом не обмолвившись о ее месячных. Оливии оставалось лишь надеяться на то, что девушка ей поверила.

Оливия, настраиваясь на разговор с маман, вдруг поймала себя на мысли, что даже рада ее приезду. Если Торн обманет ее ожидания, маман подставит плечо и утешит.

Вероятно, он и даст ей свое имя, но не любовь и счастье — он сам ей об этом сказал. Оливия не знала, как к этому относиться.

Одевшись, она глотнула кофе и торопливо спустилась в гостиную. Войдя, Оливия увидела, что Гвин и Торн вдвоем пытаются справиться с разъяренной миссис Норли.

— Клянусь жизнью, леди Норли, — говорил Торн. — Я не прячу вашу дочь. Я уверен, что она вот-вот придет. — Торн оглянулся и увидел в дверях Оливию. — Видите? Вот и она. Должно быть, она слишком крепко спала. Я знаю от слуг, что она каждый день допоздна трудится в своей лаборатории.

Мачеха Оливии подошла к падчерице и расцеловала ее в обе щеки. Видно было, что она искренне переживает за ее благополучие.

— С тобой все хорошо? Я так за тебя волновалась!

— Со мной все хорошо, мама.

— Как насчет чая или кофе? — предложила Гвин.

— И еще гренок с маслом для меня, — сказала Оливия, ужасно голодная.

— Разумеется, — с улыбкой сказала Гвин и вышла из комнаты.

Оливия неохотно подняла глаза на мачеху и спросила:

— Как ты меня нашла, мама?

Леди Норли недовольно поджала губы.

— Не напоминай мне о том, что не сообщила мне истинную причину своей поездки в усадьбу Грейкорта. И о том, что ты «забыла» мне сообщить, что едешь туда в сопровождении, — тут она обернулась к Торну и смерила его ледяным взглядом, — мужчины, который один раз уже чуть тебя не погубил. И который явно не заботится о твоей репутации сейчас.

Торн молчал. И это было странно.

— Мама! — возмутилась Оливия. — Герцог — сама любезность и доброта. К тому же ты сама видишь, его сестра, леди Гвин, все время находится здесь в качестве моей компаньонки. Никакие приличия не нарушены!

— С каких это пор ты стала беспокоиться о приличиях? Ты не представляешь, как легко может женщина из бриллианта чистой воды превратиться в пыль! Стоит один раз оступиться, дать повод для сплетен, и все — ты пария! — Леди Норли пристально посмотрела на Торна. — Зато я прекрасно это представляю. Я видела такое множеств раз.

— Я здесь только для того, чтобы делать свою работу. Идти к тому, чтобы стать настоящим профессионалом. Настоящим уважаемым химиком. Чтобы делать что-то поважнее вышитых подушечек. Чтобы не терпеть ухаживания мужчин, которых во мне интересует лишь мое не самое большое приданое. Единственная причина, по которой нам пришлось перебраться сюда, это…

— Так-так. Что же это за причина? — спросила мачеха, и Оливия поняла, что проговорилась.

— Ну, случилась одна неприятность в лаборатории, кое-что разбилось…

— Иными словами, в лаборатории произошел взрыв, верно? Ты продолжаешь многое скрывать от меня.

— Как и ты, мама, — сказала Оливия, сама удивившись собственной дерзости. — Для начала, ты так и не рассказала, как ты узнала о том, что я уехала из Каримонта.

Леди Норли молчала, и тогда в разговор вступил Торн:

— Нам важно это знать, леди Норли.

— Хорошо, — сказала леди Норли, недовольно поведя плечами. — Я получила анонимное письмо, в котором говорилось, что я должна лучше следить за тем, что делает моя дочь, потому что ее больше нет в Каримонте. В письме не говорилось о том, куда ты уехала, но я отправилась в Каримонт, чтобы получить ответ на этот вопрос. А оттуда прямо сюда.

— Письмо при вас? — спросил Торн.

— Думаю, да, — сказала леди Норли и, порывшись в сумочке, отыскала его. — Вот, держите, ваша светлость. Не знаю, что полезного вы можете из него почерпнуть помимо того, что сказала я.

Торн внимательно осмотрел само письмо и конверт, в котором его прислали.

— Вы получили его с почтой?

— Нет, его передали дворецкому в нашем доме в графстве Суррей.

— Можно оно побудет у меня? — спросил Торн.

— Конечно, — не скрывая удивления, ответила леди Норли.

Оливия наблюдала за Торном и заметила, что он чем-то встревожен.

— Что вы об этом думаете? — спросила она. — Кто, по вашему мнению, его написал?

— Тот же человек, что устроил взрыв в лаборатории, — ответил Торн и, повернувшись к леди Норли, спросил: — Вы не заметили никого, кто бы ехал за вами следом из Каримонта?

— Нет, никого! Можете не сомневаться, я выглядывала из окна, чтобы увидеть, не едет ли кто-то за нами, но, клянусь, там никого не было. Да и кучер сообщил бы мне, если бы заметил, что нас преследуют.

— Вы думаете, тот, кто отправил письмо, намеревался проследить за тем, куда поедет маман? — спросила Оливия, обращаясь к Торну. — В надежде узнать мое местонахождение.

Торн пожал плечами.

— Мы уже поняли, что он ни перед чем не остановится, лишь бы не дать вам доказать, что отец Грея был отравлен, — сказал он.

— Отравлен?! Боже! Где моя нюхательная соль? — воскликнула леди Норли и принялась лихорадочно перебирать содержимое ридикюля.

Оливия подошла к ней, взяла из ее рук сумочку, быстро нашла нюхательную соль и передала мачехе.

— Спасибо, дорогая, — сказала слабым голосом леди Норли и демонстративно вдохнула что-то из флакона.

— Я организовал патруль на подъезде к имению. На всякий случай, — сообщил Торн.

— Мне все равно, — сказала леди Норли, держа флакон с солью по-прежнему под носом. — Мы с Оливией сегодня же уезжаем. Я не позволю ей оставаться здесь с вами, где существует риск не только для ее репутации, но и для жизни.

— Мама… — начала было Оливия.

— Я не собираюсь губить ее репутацию, — сказал Торн. — Я намерен на ней жениться.

Оливия не верила своим ушам.

Тем временем мачеха ее не торопилась сменить гнев на милость.

— Только через мой труп, — сказала она, удивив этим заявлением обоих.

— Может, нам стоит поговорить наедине, леди Норли? — с недобрым прищуром предложил Торн.

— Только через мой труп! — заявила Оливия. — В прошлый раз, когда вы говорили наедине, мама шантажом заставила вас сделать мне самое невнятное и унылое предложение, которое только можно представить.

— Ты знала про шантаж? — сдавленно прошептала леди Норли.

— До последнего времени не знала, — сказала Оливия. — И кстати, это еще один пример того, что ты скрываешь от меня много всего.

— Мне не хотелось ранить твои чувства, — сказала маман.

— Не сомневаюсь, что ты лгала из лучших побуждений, — сказала Оливия.

Как раз в этот момент Гвин вернулась со слугами, которые несли подносы с напитками и закусками. Гвин пригласила всех сесть за стол и продолжить разговор в более непринужденной обстановке.

Оливия с жадностью накинулась на еду, но говорить при слугах ей не хотелось. Однако когда никого из прислуги в комнате не осталось, она обратилась к Торну:

— Я готова рассмотреть ваше предложение руки и сердца, ваша светлость, лишь в одном случае: если пойму, что вы действуете не по принуждению.

Гвин такой поворот немало удивил, судя по ее выражению лица, но она благоразумно предпочла не вмешиваться.

Торн, севший как раз напротив Оливии, одарив ее полной нежности улыбкой, сказал:

— Я от всей души предлагаю тебе, моя сладкая, стать моей герцогиней.

— Маман, вы не могли бы выйти в коридор на пару минут? Нам с его светлостью надо поговорить наедине.

Леди Норли перевела взгляд с Оливии на Торна.

— Я не дам согласия на твой брак с мужчиной, обесчестившим свое имя. Я не понаслышке знаю, чего можно ждать от Торнстоков. И ты, моя дорогая, в состоянии сделать лучшую партию.

Оливия сильно сомневалась в том, что после случившегося этой ночью она может на что-то рассчитывать в плане удачного замужества, но пускаться в объяснения сейчас не сочла приемлемым.

— Прошу тебя, мама, позволь мне поговорить с герцогом наедине.

В этот момент решила вмешаться Гвин и встала из-за стола.

— Леди Норли, вы видели мой сад? — любезно улыбаясь, сказала Гвин, протянув гостье руку. — Позвольте, я вам его покажу?

Леди Норли не могла настолько презреть приличия, чтобы ответить леди Гвин отказом, и, пусть неохотно, вышла вместе с ней из кабинета. Торн, воспользовавшись моментом, пересел ближе к Оливии и, взяв ее за руку, сказал:

— Назови мне свои возражения, моя сладкая, и я постараюсь развеять твои сомнения.

Главным ее возражением было то, что он ее не любит и намерения менять свой образ жизни ради нее у него нет. Но Оливия боялась ему об этом сказать, тем более что сама не знала, любит ли его. Да и других возражений у нее хватало.

Заставив себя прямо взглянуть ему в глаза, Оливия сказала:

— На балу у вашей сестры в Лондоне вы сказали мне, что не станете делать мне предложение. Что заставило вас передумать?

— Сейчас совсем другая ситуация.

— Вы хотите сказать, что ситуация изменилась после того, как вы со мной переспали? — понизив голос, уточнила Оливия.

— Я хочу сказать, что ситуация изменилась из-за того, что я лучше вас узнал. Как только я понял, что вы ничего не знали о шантаже вашей мачехи, я смог увидеть в вас ту принципиальную и во всех отношениях приятную женщину, которая так сильно вскружила мне голову девять лет назад.

— Я вскружила вам голову?! Не может этого быть!

— Вы думаете, для меня не было ничего необычного в том, чтобы целоваться с девушкой, с которой едва успел познакомиться? — склонившись к ней, спросил Торн. — Уверяю вас, это не так. Но вы и ваш интерес к химии заинтриговали меня. Отчего, по-вашему мнению, я так разозлился, когда нас застукали? Я был уверен, что вы с вашей матушкой подстроили мне ловушку, что вы просто пустили мне пыль в глаза!

— Да перестаньте же вы! — раздраженно воскликнула Оливия, собираясь встать и уйти. Но Торн разгадал ее намерения и, схватив за руки, усадил на место.

— Я лишь хочу сказать, что в том, что касается меня лично, между нами все совершенно не так, как было раньше. Мы словно сбросили шоры и увидели друг друга такими, как есть. Вы согласны?

— Возможно.

— И у нас есть практические причины для того, чтобы пожениться. Нравится вам это или нет, но я лишил вас девственности. Некий аноним уже узнал, что вы покинули Каримонт, и проинформировал об этом вашу мачеху. Что мешает ему поделиться этой информацией со всеми остальными? А если он следил за вашей мачехой, он знает, что вы сейчас здесь, со мной. Вскоре об этом будет знать весь Лондон. И этого хватит, чтобы навсегда погубить вашу репутацию.

— Для меня все это значения не имеет, — сказала Оливия и, высвободив руку из его захвата, подлила себе еще кофе. — Что мне до того, что общество меня отвергнет? Я все равно ему не принадлежу. Как вы думаете, почему мне так нравятся пьесы Джанкера? Потому что он насмехается над теми, кто изо всех сил старается этому обществу соответствовать, и аплодирует тем, кто имеет свое мнение. Иногда мне кажется, что он пишет пьесы специально для меня, даже если сама понимаю, что так не бывает.

Судя по выражению лица Торна, упоминание его приятеля не было ему приятно.

— Одним словом, — поспешила закрыть тему Оливия, — испорченная репутация меня не страшит.

Торн пристально смотрел на нее.

— Но скандал не будет способствовать вашей карьере ученого, — резонно заметил он.

— Ученых мало интересуют скандалы или слухи. Химики трудятся над тем, чтобы открыть новые элементы, чтобы создать новые соединения, которые послужат людям. К тому же если вы на мне женитесь, то вряд ли позволите дальше заниматься химией.

— С чего бы я стал запрещать вам заниматься любимым делом?

Оливия пила кофе медленно, мелкими глотками.

— Вы бы позволили мне проводить потенциально опасные эксперименты?

— Реактивы обычно не взрываются у вас в руках, верно?

— Как правило, нет. Но такая возможность не исключена.

— Понимаю.

Торн подлил себе еще кофе.

— Ваши лабораторные опыты — предмет обсуждения. У нас обоих есть увлечения, и нам предстоит решить вместе, сколько времени и сил мы сможем уделять нашим любимым занятиям, чтобы это устраивало обоих.

— Но я не считаю свою работу простым увлечением. Для меня химия — больше чем хобби. Я воспринимаю свою работу всерьез.

— Хорошо. Тогда я назову то, что вы делаете, времяпрепровождением.

— Не времяпрепровождением, а профессией, — поправила его Оливия.

— Герцогини обычно профессии не имеют, — напомнил ей Торн.

— Вы заставляете меня всерьез усомниться в том, что позволите мне заниматься химией, если я выйду за вас, — сказала Оливия и, окинув его пристальным взглядом, спросила: — А какие хобби имеются у вас?

По лицу его пробежала тень.

— Ничего такого, что могло бы вас обеспокоить. Обычные занятия джентльмена.

— То есть выпивка, азартные карты и женщины «без предрассудков»? — уточнила Оливия.

— Я буду вам верен, если вы про это, — мрачно ответил Торн.

Да, вопрос ее был и про это тоже.

— Вы уже знаете все о моих увлечениях. Почему вы не хотите рассказать мне о ваших?

— Мне нравится посещать свой клуб и ходить в театр, — ответил Торн, отводя взгляд. — И прочее в том же роде.

— Совсем как мой отец.

— Ничуть нет, — горячо возразил Торн. — Я намерен проводить время с вами и нашими детьми. Я намерен быть примерным мужем и отцом, а не эгоистичным ублюдком вроде него. Я не хотел задеть ваши чувства… — начал было оправдываться Торн.

— Не стоит оправдываться. Он и есть эгоистичный ублюдок, — спокойно возразила Оливия.

Оливия понимала, что более конкретного ответа от Торна все равно не добьется. Возможно, ей следует довольствоваться этим ответом, при условии что он позволит ей заниматься химией.

— Кстати, о детях. Что, если вы обнаружите, что ждете ребенка?

— Тогда, разумеется, я выйду за вас. Я бы не допустила, чтобы тот или та, кто обязан своим появлением на свет моему легкомыслию, из-за этого легкомыслия пострадал.

— Для зачатия нужны двое. И, если на то пошло, моя вина больше — это я вас соблазнил.

— Я хотела быть соблазненной, — пожав плечами, сказала Оливия.

— И после того, как это произошло, — взяв ее за руки, сказал он, — вы, несомненно, желаете повторения, судя по тому, какое вы от этого получили удовольствие.

— Это так, — согласилась Оливия.

На губах его заиграла улыбка.

— Вам не кажется, что это весомый аргумент в пользу нашего брака?

— Пожалуй, — опустив глаза на их сомкнутые руки, сказала Оливия. — Я только не хочу, чтобы вы женились на мне из чувства долга. Чтобы спасти мою репутацию. Или потому, что желаете защитить меня от злодеев, которых пытаетесь найти вы и члены вашей семьи.

— Я должен признаться, что действительно предпочел бы не отпускать вас от себя, так как не хочу, чтобы с вами случилась беда лишь потому, что вас попросил помочь Грей. Но это только малая часть правды. А главное, из-за чего я хочу на вас жениться, это из эгоистичного желания иметь возможность заниматься с вами любовью всякий раз, как мне того захочется. Ну как, вам полегчало от моего признания?

— Заметно, — не без иронии ответила Оливия, но глаза ее смотрели веселее.

— Я думаю, у нас получится, — вдруг сделавшись серьезным, сказал Торн. — Мы предпочитаем общество друг друга светским сборищам. Мы оба хотим от жизни одного и того же. Мы совпадаем во мнениях по многим вопросам. Для меня этого достаточно. А для вас?

Нет, конечно, ей было этого мало. Она хотела любви, счастья и всего, что к этому прилагается. Но, увы, требовать любви от того, кто тебя не любит, бессмысленно и глупо.

— Да, — сказала она. — Мне этого хватит.

Еще не все потеряно. Может быть, со временем они научаться друг друга любить.

Теперь предстояло самое трудное — сообщить о своем решении маман.

Глава 13

— Ты сошла с ума? — воскликнула леди Норли. — Он тебя погубит!

Оливия безуспешно пыталась переубедить свою мачеху в том, что, согласившись выйти за Торна, она не подписала себе смертный приговор.

— Я никогда тебе этого не говорила, но лучше уж остаться старой девой, чем стать его женой, — заявила леди Норли.

— Странно. Девять лет назад ты пыталась шантажом заставить его на мне жениться, а сейчас, когда он сам, без всякого нажима, сделал мне предложение, ты отказываешься нас благословить.

— Девять лет назад я, как любая хорошая мать, пыталась устроить твою жизнь. И тогда Торнсток казался мне самой лучшей партией. С одной стороны, он герцог. С другой, он тебя целовал, а это означает, что ты ему нравишься как женщина. Но тогда он не был тем, кем стал сейчас — распутником и негодяем.

— Не говори мне о нем плохо, — твердо заявила Оливия. — Я хочу стать его женой, и он хочет быть моим мужем. Так что тебе придется принять наш выбор, мама. Я уже давно совершеннолетняя, и твое согласие мне не требуется. И все же благословение я бы хотела получить, — уже гораздо мягче добавила Оливия.

Мачеха ее с тяжелым вздохом опустилась на кушетку.

— Мне хочется сделать так, как будет лучше для тебя, но я не всегда понимаю, что будет лучше, а что хуже.

— Иногда я сама не могу найти ответ на этот вопрос, — сказала Оливия и, присев рядом, взяла мачеху за руку. — Но я ценю твою заботу и знаю, что ты хочешь для меня только хорошего.

— Когда твой отец сделал мне предложение, он ясно дал мне понять, чего от меня ждет: чтобы я родила ему наследника и стала для тебя хорошей матерью. Первое мне не удалось, и я изо всех сил старалась как можно лучше справляться со второй своей задачей.

— И у тебя все получилось. Правда.

— Я буквально влюбилась в тебя с первого взгляда, — со слезами вспоминала леди Норли. — Ты была такой несчастной крошкой. Так тосковала по своей настоящей маме… И я была тебе очень нужна. Но сейчас…

— Сейчас ты нужна мне еще больше. Предстоит подготовка к свадьбе, и этот дом надо привести в порядок, — сказала в утешение ей Оливия, которая на самом деле считала, что дом содержится в идеальном порядке, а свадьбу хотела тихую и скромную.

«Скоро я буду здесь хозяйкой», — подумала Оливия, и ей стало немного не по себе от этой мысли. У Торна было множество слуг, но распоряжения придется отдавать ей, и от ее решений будет зависеть весь уклад жизни в этом доме.

Ответственно, но и почетно. Безусловно, в положении супруги и герцогини имелись определенные преимущества, о которых она прежде не думала. При мысли о другом, уже упомянутом Торном преимуществе, который давал брак, щеки Оливии вспыхнули, что не осталось незамеченным.

— Ты покраснела, — сказала ее мачеха.

— Здесь слишком жарко, ты не находишь? — попыталась выкрутиться Оливия.

Леди Норли, прищурившись, констатировала:

— Ты покраснела, потому что подумала о нем.

— Что плохого в том, что будущий муж нравится мне как мужчина?

— Ничего, — со вздохом ответила леди Норли. — Но это значит, что он нравится тебе сильнее, чем я думала. — Опустив глаза на сцепленные на коленях пальцы, леди Норли спросила: — Это он рассказал тебе про шантаж?

— Да. Он хотел объяснить, почему был так зол, когда делал мне предложение девять лет назад. — Оливия помолчала, глядя в окно, выходящее в сад, где прогуливался Торн с сестрой. Сердце в груди болезненно сжалось. Она все еще не могла простить мачеху. — Ты правда думала, что я не в состоянии понравиться ни одному мужчине? Что я настолько безнадежна, что иначе, чем шантажом, меня замуж не выдать?

— Нет, конечно нет, моя девочка! Ты так все это восприняла?

— Я думала, что ты мечтаешь поскорее сбыть с рук свою никчемную падчерицу с ее увлечением химией. Потому что, если этого не сделать как можно раньше, она так и будет висеть у тебя камнем на шее всю жизнь. Должно быть, ты была очень разочарована, когда все твои усилия пошли прахом.

— Нет, вовсе нет, — ласково похлопав Оливию по руке, сказала леди Норли. — Я надеялась, что ты никогда не узнаешь о нашей с ним сделке. Честное слово, я хотела как лучше. А уж избавляться от тебя — такое мне и в голову не могло прийти. Зачем бы я сюда примчалась, если бы не хотела спасти тебя от неудачного брака?

— На этот раз спасать меня не нужно. Скажем так: если понадобится, я спасу себя сама, — сказала Оливия и, улыбнувшись, спросила: — Так вы даете мне свое благословение, маман?

Леди Норли не торопилась отвечать.

— Ты его любишь? — спросила она.

Вопрос застал ее врасплох. Оливия старалась не думать о своих чувствах к нему после того, как он со всей откровенностью озвучил свое вполне циничное отношение к браку. Оливия не придумала ничего лучше, чем ответить правду:

— Я не знаю. Я боюсь, что если позволю себе его любить, то в конечном счете останусь с разбитым сердцем.

И после того, как она проговорила свои мысли вслух, такой исход показался более чем вероятным.

Мачеха ее кивнула.

— Я понимаю твой страх, хотя когда я выходила замуж, о любви речи не шло, и я приняла это как должное. Но я нисколько об этом не жалею, — добавила леди Норли, ласково погладив Оливию по щеке, — потому что у меня есть ты. Есть, кого любить, о ком заботиться, о чьем счастье мечтать. Может, я и не понимаю твоего страстного увлечения химией, но я не противилась и не противлюсь твоим занятиям. И теперь оказалось, что сам герцог Грейкорт в тебя поверил! Не всякий мужчина-химик может этим похвастать. Я горжусь тобой.

— Спасибо, мама, — со слезами на глазах прошептала Оливия и крепко обняла свою мачеху. — Ты не представляешь, как мне важно твое признание!

— Но, дорогая, — тревожно глядя в лицо падчерице, сказала леди Норли, — ты точно знаешь, что хочешь быть его женой? Ты знаешь, что о нем говорят.

— Знаю. И знаю, что не все, что о нем говорят, правда.

И все же разговор об увлечениях оставил у нее нехороший осадок. Но делиться своими опасениями с мачехой она не стала.

— Ну что же, если ты его любишь, люби всем сердцем. Потому что уж лучше рискнуть и оказаться отвергнутой, чем провести остаток жизни так, как ты прожила последние девять лет. На этот раз он, похоже, действительно хочет на тебе жениться. И если ты хочешь быть его женой, я даю вам свое благословение.

— Спасибо, мама.

Оливия поднялась с кушетки, но леди Норли схватила ее за руку и не дала уйти.

— Я даю свое согласие. Но если он даст повод усомниться в правильности твоего решения, если ты передумаешь, знай: я всегда буду на твоей стороне. И я, и твой отец.

— Даже если люди скажут, что я дважды обманула надежды одного герцога?

— Даже тогда, — со смехом сказала мачеха Оливии. — Но я надеюсь, до этого не дойдет.

— И я надеюсь, — вторила ей Оливия. Потому что еще раз ей этого не пережить.

Торн нервно ходил по коридору взад-вперед перед дверью гостиной, в которой разговаривали Оливия и ее мать. Если баронесса все-таки отговорит Оливию выйти за него, он… он…

Что он может сделать? Та тонкая нить, что соединяла его с Оливией, могла лопнуть в любой момент.

— Странно видеть тебя в таком смятении. Не помню, чтобы ты когда-нибудь сильно переживал из-за женщины, — сказала Гвин, опускаясь на стул. — Или ты решил влюбиться?

— Не исключено, — с деланым безразличием сказал Торн. Вступать с Гвин в дискуссию на тему любви он не хотел, но по-прежнему считал, что позволить себе влюбиться может только либо дурак, либо безумец.

Вчера ночью Оливия предположила, что свое неверие в возможность счастья в браке он использует в качестве оправдания своему нежеланию связывать себя обязательствами, но она ошибалась. Отказываясь от опасных заблуждений, он лишь сохранял рассудок.

И ему все труднее было ограждать себя от этого. Страх ее потерять был тревожным сигналом. Торн уговаривал себя, что лишь беспокоится за ее безопасность, поскольку ее жизни действительно угрожал тот, кто уже однажды взорвал лабораторию.

Но, если честно, Торн просто не хотел, чтобы она уезжала. Чтобы баронесса увезла ее от него. Теперь, когда он рассказал Гвин о своем предложении, слова «помолвка» и «обручение» уже не казались ему такими странными и чужими. Как и слово «жена». Как ни безумно это звучит, ему даже нравилось думать об Оливии как о своей жене.

Дверь гостиной отворилась и Торн увидел улыбающуюся Оливию и обнимающую ее за плечи баронессу.

Торн вошел с громко бьющимся сердцем.

— Что скажете? Я еду в Лондон к барону просить руки его дочери или нет?

— Едете, — сказала Оливия с самодовольной улыбкой.

Слава богу!

— В таком случае, леди Норли, примите мое приглашение поужинать сегодня со мной и леди Гвин и остаться у нас на ночь. Мисс Норли, разумеется, тоже приглашена.

— Я с удовольствием принимаю ваше приглашение, — ответила леди Норли. — Я успела очень сильно соскучиться по дочери за те несколько дней, что мы провели в разлуке.

Торн кивнул Гвин, и та поспешила к повару, чтобы отдать распоряжения относительно вечернего меню.

— Мои эксперименты закончены, мама, и я могу завтра поехать с тобой домой, если его светлость не против, — с улыбкой сказала Оливия.

— Как скажете, я на все согласен, — сказал Торн. — Но я поеду в Лондон с вами — в качестве сопровождающего. Чтобы, не теряя времени, попросить у барона вашей руки, — пояснил Торн, встретив недоумевающий взгляд Оливии.

Как мог он предоставить Оливию самой себе, когда неведомый злодей где-то рядом и до сих пор не пойман?

— Леди Норли, — продолжил Торн, — мне необходимо обсудить с вами еще одно важное дело, и я хочу сделать это, пока моей сестры нет поблизости. Давайте присядем, — предложил Торн, указывая на кушетку. — И вы тоже, мисс Норли.

Скоро она перестанет быть мисс Норли. Герцогиня Торнсток — как приятно звучит.

— Когда-то давно вы мне сказали, что у моего отца была любовница. Скажите, кого конкретно вы имели в виду. И насколько надежен ваш источник информации?

— Боюсь я несколько… э… преувеличила степень своей осведомленности, — краснея, сообщила леди Норли.

— Что вы имеете в виду? — спросил он, подавшись вперед.

— Я хочу сказать, что я лишь повторила старую сплетню. Никаких доказательств у меня не было и нет.

— Мама! Вы блефовали? Блефовали, шантажируя Торна!

— Я не знаю, правду говорили люди или нет. Вполне возможно, правду, — запальчиво ответила леди Норли.

Оливия лишь молча покачала головой. Вид у нее был самый несчастный. В отличие от Торна, у которого на душе явно полегчало после признания баронессы. Как бы там ни было, он задался целью докопаться до правды.

— Значит, вы не от моей матери об этом узнали?

— Нет, — решительно заявила леди Норли. — От вашей матери я о нем худого слова не слышала. Она вашего отца обожала.

— Вопрос не в этом. Вопрос в том, обожал ли он ее?

— Наверное, да. Но точно сказать не могу. Тем более что в этих вопросах я опыта не имею. По крайней мере, со стороны он производил впечатление любящего мужа.

Торн вздохнул с облегчением. Выходит, он зря подозревал мать во лжи или лицемерии. И если учесть, что говорил о его отце констебль, едва ли сплетня имела под собой хоть какое-то основание.

— Но вы можете сказать, кому сплетня приписывала роль его любовницы?

— Подруге вашей матери. Той, что была на балу у вашей сестры. Леди Хорнсби.

— Леди Хорнсби, — повторил Торн, — с моим отцом? Вы когда-нибудь замечали между ними что-то, что могло дать пищу для сплетен?

— Пожалуй, нет. Ваш отец какое-то время ухаживал за Элизой, когда та была еще мисс Рандл, а ваша мать собиралась замуж за герцога Грейкорта. На самом деле мне помнится, что Элиза и познакомила вашего отца с вашей матерью через несколько лет после их непродолжительного романа. Вот и все, что мне известно.

— Но сам по себе слух не кажется вам до странности неправдоподобным?

— Элиза всегда стремилась брать от жизни все. Прозвище Веселая вдова просто так не дают.

— Уметь брать от жизни все — это прекрасно, — пробормотала Оливия себе под нос.

Торн, сдержав смешок, обратился к леди Норли:

— Так вы на самом деле не считаете, что между моим отцом и леди Хорнсби что-то было?

— Не думаю. Элиза была в это время замужем за лордом Хорнсби, а он не потерпел бы измены от жены. К счастью, Элизе не пришлось выносить старого черта слишком долго, если вы понимаете, о чем я. Он умер через пару лет после вступления в брак.

Торн и Оливия переглянулись. Оба подумали об одном и том же: его брачная жизнь оказалась подозрительно короткой.

— От чего он умер, мама?

— О, я не помню. Кажется, от малярии.

— Сдается мне, малярия разгулялась в нашей стране не на шутку, — сухо заметил Торн.

— По правде сказать, лорд Хорнсби был уже далеко не молод, когда женился на Элизе. Она была его второй женой, а умер он на седьмом десятке.

— А ей было около двадцати, когда она за него вышла, — заметила Оливия. — Бедная женщина.

Бедная женщина, однако, могла завести милую привычку избавляться от мужей. И не всегда своих.

— В любом случае, герцог, я очень надеюсь, что вы отдаете себе отчет в том, какое сокровище вы берете себе в жены. В ее верности вы можете не сомневаться.

— Как будто речь идет о бассет-хаунде, — сказала Оливия со смешком.

— Я не это имела в виду, дорогая, — возмущенно сказала баронесса.

— Не обижайся, я это любя, мама.

Она и над ним любила подтрунивать. Но Торн ничего не имел против. Он добился ее согласия на брак и был этим чрезвычайно доволен. Гораздо больше, чем ожидал.

— Я не стану этого делать, и вы меня не заставите! — кричал молодой человек.

— Не хочешь болтаться на виселице, будешь делать то, что тебе велят!

Торн узнал голос второго — то был голос мужа Гвин. И уже через мгновение майор Вулф вошел в гостиную. Он вел незнакомого Торну юнца, чьи руки были связаны за спиной веревкой.

— Мы нашли злоумышленника, — объявил Вулф. — Его зовут Элиас. Это из-за него взорвалась лаборатория мисс Норли.

Глава 14

Оливия в изумлении уставилась на преступника, которому было никак не больше пятнадцати лет.

— Можно мне вас спросить, молодой человек, — обратилась к нему Оливия, — почему вы решили меня убить? Я вас никогда не видела и ничего плохого вам не сделала.

— Это мисс Норли, — пояснил мальчишке Вулф. — Та самая, чью лабораторию ты разгромил.

— Я не хотел никого убивать, — побледнев, сказал Элиас.

— Но ты признаешь, что лабораторию взорвал ты, — заметил майор Вулф.

— Ничего я не взрывал! Мне велели побить там что-нибудь, разбросать, и я так и сделал! Откуда мне было знать, что там все само начнет взрываться и гореть? Я едва ноги унес!

— Ах ты, гаденыш! — воскликнула, вскочив с кушетки, леди Норли. — Ты чуть мою дочь не убил!

Оливия схватила мачеху за руку, боясь, что та набросится на Элиаса с кулаками.

— Мама, вам лучше подняться наверх и отдохнуть с дороги. Его светлость уже, наверное, распорядился насчет вашей комнаты, а слуги отнесли наверх ваши вещи.

— Все именно так и обстоит, — подтвердил Торн и, догадавшись, что леди Норли не уходит из опасения пропустить что-то интересное, добавил: — Мы вам потом обязательно все расскажем.

— Я и в самом деле едва держусь на ногах, — призналась леди Норли. — Если бы не усталость, никуда бы не ушла. Но я надеюсь, что вы все сделаете для того, чтобы преступник получил по заслугам, — обращаясь к Торну, сказала леди Норли перед тем, как позволила служанке под руку вывести ее из гостиной.

— Можете не сомневаться, — вслед ей сказал Торн и тут же спросил Оливию, не хочет ли и она составить компанию баронессе.

— Нет. Я останусь. Я имею право из первых уст услышать, что происходит.

— Я уже сказал, — угрюмо повторил Элиас, — что не думал никого убивать. И я точно знал, что вас там уже нет, потому что мне пришлось долго ждать, пока вы уйдете.

— Вы хотите сказать, что следили за мной во время работы? — в ужасе воскликнула Оливия.

— Я не за вами следил, а за сыроварней. Видел, как вы уходили. Вот потому и говорю, что вам ничего не грозило.

Торн встал между Оливией и Элиасом.

— Ей просто повезло! Как и тебе, и всем прочим! Если бы лаборатория была ближе к жилым постройкам, без жертв бы не обошлось!

— Если бы я захотел кого-то убить, то убил бы! Но я не убийца. Мне приказали устроить разгром в лаборатории, будет там кто-то или нет, но я дождался, когда мисс уйдет.

— Так кто же отдал приказ? — грозно нависая над пареньком, спросил Торн. — Кто этот таинственный дьявол?

— Не могу сказать, мистер, — сказал мальчишка, и лицо его болезненно дернулось.

— Ты понимаешь, с кем говоришь? Я — герцог Торнсток! А женщина, которую ты чуть было не убил, — моя невеста! Отвечай, не то я превращу в ад каждый твой день, пока тебя не повесят!

Майор Вулф, судя по его реакции, был немало удивлен новостью о том, что Оливия стала невестой Торна. Оливию же немало удивил тот факт, что Торн воспользовался титулом, чтобы запугать преступника.

Но Элиас оказался юридически неплохо подкован.

— Меня не повесят, сэр. За причинение ущерба не вешают. Ну, посадят меня в тюрьму на пару лет, так беды в том нет. Я хоть высплюсь. А если я скажу, кто меня послал, так мне перережут горло или того хуже.

— Что же может быть хуже перерезанного горла? — поинтересовался майор Вулф.

— Яд может быть хуже. Лучше уж помереть от ножа, чем медленно гнить заживо от яда. Вот этого мне точно не надо. И потому я говорить не стану.

Торн и майор Вулф переглянулись. Упоминание о яде указывало на то, что они были на верном пути.

В комнату вошла Гвин.

— Я слышала, что Джошуа, — начала было она, но, увидев мужа, воскликнула: — Вот ты где! А это, — и она указала на Элиаса, — тот самый мальчишка, что пытался подстроить аварию, когда мы были в Кембридже. Помнишь, — обратилась она к Торну, — мы все вместе с мамой ехали в Лондон на открытие сезона?

Элиас засуетился и тем себя выдал.

— Ты уверена? — уточнил майор.

— У меня отличная память на лица, — с гордостью констатировала Гвин.

— Мы все могли погибнуть из-за него, — добавила Гвин, и Элиас с угрюмым упрямством повторил:

— Я не хотел никого убивать. Захотел — убил бы.

— Если ты убивать не хотел, так чего ты хотел, ублюдок? — прорычал Вулф, схватив наглого юнца за плечи и начав трясти так, словно хотел душу из него вытрясти.

— Не дать вам доехать до Лондона, вот и все! Мне было приказано сломать карету. А для чего — не знал, и теперь знать не хочу!

— Врешь! Ну сломал бы ты карету, но что помешало бы нам нанять другую? Или остановиться в гостинице еще на сутки и дождаться, пока из Роузторна за нами не приедет другой экипаж? Благо у герцога карета не одна.

— Я говорю то, что мне велели сделать, — стоял на своем Элиас.

Майор Вулф приказал пойманному преступнику сесть на стул, привязал его веревкой к спинке, и жестом пригласил присутствующих отойти в угол, чтобы посовещаться.

— Что нам с ним делать? Он признался в разгроме лаборатории, но за это ему в лучшем случае тюрьма грозит.

— А как насчет попытки убийства? — спросила Оливия.

— Его смогут осудить за попытку убийства, только если будет доказано, что он знал, что учиненный разгром мог привести к чьей-либо смерти. Но Элиас, очевидно, не знал и о том, что из-за его действий может случиться пожар.

— Это так, — согласилась Оливия, — но поскольку я доказала, что отец Грея был отравлен…

— Доказала? — в один голос спросили Гвин и Вулф.

— Доказала, — с гордостью, приятно пощекотавшей самолюбие Оливии, сказал Торн. — Насколько я понимаю, Оливия хочет сказать, что его действия можно трактовать не только как нанесенный урон, но и попытку препятствовать правосудию. За это уж точно предусмотрено суровое наказание.

— Только если будет доказано, что парень имел намерение препятствовать правосудию. И в его попытке открутить болт на карете суд едва ли усмотрит попытку убийства.

— Притом что отец мой, скорее всего, погиб вследствие именно таких действий, — сказал Торн.

— Значит, его все-таки убили, — задумчиво сказала Гвин.

— Но убит он был не Элиасом, — резонно заметила Оливия. — Когда ваш отец погиб, этот парень еще не родился на свет.

— Это так, — сказал Торн. — Но моего отца мог убить тот, кто сейчас платит Элиасу. Тот, кто научил его, как это сделать. Его-то мы и можем привлечь за убийство.

— Или ее, — сказала Гвин.

— Возможно, — согласился Торн.

— Смерть моего дяди Арми могла случиться и по естественным причинам, но мы точно знаем, что тот, кто прислал дяде Морису записку, предложив встретиться во вдовьем доме, столкнул его с моста, — сказал майор Вулф.

— Мы не можем доказать, что этот парень причастен ко всем этим убийствам, — взглянув на привязанного к стулу злоумышленника, сказал Торн, — хотя кое-что доказать мы сможем прямо сейчас.

С этими словами он взял с бюро лист бумаги, перо и чернильницу, перенес все это на стол, затем подошел к стулу, на котором сидел Элиас, отвязал его и велел пересесть за стол и подробно описать все то, что ему приказали сделать с лабораторией.

— Я не силен в грамоте, сэр.

— Это твой шанс не попасть на плавучую тюрьму, и я бы на твоем месте не стал бы отказываться. Напиши, что, разбивая склянки с реактивами, ты не знал, что это приведет к взрыву.

— А мне это точно поможет? — недоверчиво спросил Элиас.

— Если мне понравится то, что ты написал, поможет.

Элиас от старания даже язык высунул, но Торн не дал ему написать и трех предложений.

Вырвав из его рук письмо, Торн достал из кармана другое письмо и сличил почерки.

— Письмо вашей мачехе о том, что вы уехали из Каримонта, написал Элиас, — сообщил он Оливии. — И это письмо может служить доказательством его, — и Торн ткнул пальцем в опростоволосившегося злоумышленника, — преступных намерений.

— Ты собирался проследить за леди Норли и устроить в Роузторне то, что устроил в лаборатории в Каримонте? Или ты собирался на этот раз и вовсе убить мисс Норли?

— Я больше ничего не скажу, — скрестив руки на груди, заявил Элиас. — Хотите — тащите меня в тюрьму, а вам не скажу ни слова.

— Пойдем, негодяй. Там тебе язык быстро развяжут, — сказал Вулф и, намотав на руку конец веревки, которой были связаны кисти Элиаса, потащил его за собой к выходу.

— Подожди! — воскликнула Гвин. — Ты снова уезжаешь? Мы не виделись уже несколько дней!

— Я бы взял тебя с собой, дорогая, — сказал майор Вулф как можно ласковее, — но мы приехали в двухместной почтовой карете, и для троих там места нет.

— Гвин завтра к вечеру будет дома, — сказал Торн. — Я уже пообещал леди Норли и Оливии, что завтра отвезу их в Лондон, и Гвин, если хочет, поедет с нами.

— Я рада, что будет с кем поболтать, коротая путь, — с улыбкой сказала Оливия.

— Я тоже рада, — улыбнулась в ответ Гвин.

Гвин следом за Вулфом и его «подопечным» вышла из комнаты, не желая упускать возможность еще немного побыть с мужем.

— Кажется, ваша сестра и майор Вулф очень друг друга любят, — сказала Оливия.

Спрашивать его о том, верит ли он, что взаимные чувства могут быть и в их браке, Оливия не стала. Не хочешь получать неприятные ответы, не задавай ненужные вопросы.

— Это не любовь, а похоть, — ответил Торн, коснувшись губами ее губ. — Мне знакомо это чувство.

Ей это чувство тоже было знакомо, но от него она ожидала более глубоких чувств по отношению к себе, что было несправедливо, поскольку и в своих чувствах к Торну Оливия не была уверена до конца.

— Вы не думаете, что это что-то большее?

— Я думаю, что они думают, что это что-то большее. Но они живут иллюзиями.

Торн вновь сделал попытку ее поцеловать, но Оливия увернулась.

— Теми же иллюзиями, что жили ваши родители?

— Я бы предпочел отложить разговор о моих родителях. Сейчас, когда в любую минуту сюда может вернуться моя сестра и помешать мне сорвать с ваших губ поцелуй…

— Ваша сестра уже здесь, — громко объявила Гвин, заходя в комнату. — И я предлагаю заняться приготовлениями к свадьбе. Раз уж вы объявили о помолвке. Хотя, возможно, нам стоит дождаться леди Норли.

— Нет-нет, лучше без нее. Я люблю маман, но с практической точки зрения лучше ставить ее перед фактом. Если предоставить решать ей, она будет меняться от одной идеи к другой каждые пять минут, и в итоге так ничего и не будет сделано.

— Вот и я с этим столкнулась, когда готовилась к собственной свадьбе, — сказала Гвин. — Начать лучше со списка гостей. Тогда мы сможем понять, насколько многолюдной будет ваша свадьба и насколько размах мероприятия отвечает вашим ожиданиям.

— Венчаться мы будем здесь, — сказал Торн. — Завтра, когда приедем в Лондон, я получу специальную лицензию, и тогда мы сможем обвенчаться как можно скорее. Но только здесь, в Роузторне.

Гвин, прищурившись, переводила взгляд с Оливии на Торна и обратно.

— Вы что-то не договариваете? Для такой спешки есть причина?

Торн замигал, как попавший в свет факела лис.

— Ваш брат не подумал о том, что его требование звучит двусмысленно с учетом того, что для подготовки свадьбы обычно требуется не меньше месяца, — улыбаясь Гвин, сказала Оливия. — Но на самом деле никаких причин торопиться нет. Просто терпение не самая сильная черта характера вашего брата.

— О, вы хотите сказать, что мой брат — мужчина.

— Именно, — сказала Оливия. — И как всякий мужчина, он считает, что его будущая жена хочет того же, что и он.

— Я, знаете ли, не глухой, — язвительно заметил Торн.

— Нам это известно, — сказала Оливия.

— Просто нам все равно, слышишь ты нас или нет, — сказала Гвин, и они обе засмеялись.

Поддразнивать Торна на пару с его сестрой было Оливии донельзя приятно.

— Однако я тоже считаю, что для начала надо определиться с местом, где будет проходить свадьба. Если все герцоги Торнстоки венчались здесь, в имении, я не стану идти против традиций. Тем более что тут красиво и много места. Но если мама хочет, чтобы я венчалась в нашей приходской церкви и свадебный завтрак был бы устроен у нас дома, то присутствовать на свадьбе смогут только самые близкие.

Гвин задумалась.

— Насколько мне помнится, — сказала она, — мама говорила, что они с отцом венчались здесь. Интересно, сколько было при этом гостей…

— Спроси у нее, — предложил Торн. — И еще спроси, кто гостил здесь во время нашего с тобой рождения.

— Отличная мысль! — воскликнула Гвин. — Мы сможем узнать у мамы все, что хотим, не называя причины. Мы просто скажем, что планируем позвать на свадьбу тех же людей.

— Но я никого из них не знаю, — нахмурившись, сказала Оливия. — К тому же дело было так давно, что многих из этих людей уже нет в живых.

— Гвин и не говорит о том, что мы должны приглашать их всех, моя сладкая, — сказал Торн. — Мы лишь воспользуемся предлогом, чтобы получить список гостей, присутствовавших на свадьбе наших родителей, список тех, кто гостил в доме в день нашего рождения, и еще список гостей, присутствовавших на крещении Грея, не тревожа мать понапрасну. Затем мы сравним все три списка, и круг подозреваемых в убийстве обоих мужей нашей матери сильно сузится. При условии, разумеется, что они были убиты одним и тем же человеком.

— Гениально! — воскликнула Оливия.

Гвин и Торн переглянулись улыбаясь.

— Но если убийца был кем-то вроде Элиаса — наемником, то списки гостей нам ничего не дадут, — подумав, сказала Оливия.

— Не знаю, — протянула Гвин. — Едва ли заказчик стал бы поручать убийство кому-то вроде Элиаса. Мальчишка не признался лишь потому, что никто не погиб. Если бы он понимал, что ему действительно грозит виселица, то, скорее всего, выдал бы своего заказчика.

— Согласен, — сказал Торн. — Списки гостей надо получить и сравнить. Остается надеяться, что матушку не подведет память.

— Можешь не сомневаться, что все списки в сохранности. У нашей матушки наверняка есть шкатулка с наклейкой «Свадьба с герцогом Торнстоком» и примерно такая же с наклейкой «Свадьба с герцогом Грейкортом». Мама — самая сентиментальная особа из всех мне известных. Думаю, где-нибудь на чердаке мы можем найти ее дебютное платье.

— Неужели она его до сих пор хранит? — спросила Оливия в явном недоумении. — Прошло столько лет, мода сильно изменилась. Едва ли она когда-нибудь сможет его надеть.

— Оливия совсем не сентиментальная, правда? — спросила у брата Гвин.

— Сентиментальности я в ней не замечал, — со смешком ответил Торн.

Оливия заподозрила, что над ней подшучивают, но ее это нисколько не обидело. Единственный ребенок, она, наконец, обрела сестру, которая могла над ней подшутить, но при этом могла и постоять за нее по мере необходимости.

Пусть обретение сестры не осчастливило ее настолько, как осчастливило бы признание Торна в любви, но дружба с Гвин делала перспективу их с Торном брака намного ярче и светлее.

Глава 15

Радость Торна от того, что Оливия приняла его предложение, стала меркнуть, едва за ужином начался разговор о подготовке к свадьбе. Вскоре радость его окончательно сменилась паникой.

Отчасти эта паника была вызвана неожиданной трансформацией, которую претерпела Оливия. Он никак не ожидал, что Оливия будет с тем же восторженным энтузиазмом, что Гвин и леди Норли, обсуждать предстоящее мероприятие. От сестры и будущей тещи Торн иного и не ждал, но Оливия! В ней ведь не было ни капли этой глупой девчоночьей наивной веры в чудо! Она понимала, что они вступают в брак в основном ради удовлетворения взаимных желаний, а вся эта романтическая атрибутика — балаган и только.

И все же преобразившаяся Оливия живо обсуждала с двумя другими дамами, кто будет подружкой невесты, чем угощать гостей, какое она наденет платье и прочую чепуху. Лично ему она больше всего нравилась совсем без одежды, но, предложи он это сейчас, будущая теща упрекнула бы его в скаредности. Да и эта новая, незнакомая Оливия, чего доброго, встанет на сторону мачехи. Хотя, пожалуй, нет.

При мысли об этом Торн улыбнулся.

— Так, значит, ты согласен со мной и Оливией, — сказала Гвин.

Вот черт, они хотят услышать его мнение. Нет у него никакого мнения. Из всех свадебных ритуалов он бы предпочел оставить один — первую брачную ночь. При мысли о торжественных клятвах, даваемых во время венчания, у него сердце замирало в груди. Он не был готов принимать их всерьез.

Он не имел права клясться в том, чего не мог исполнить.

Чепуха! Разве он один такой?

— С чем я должен согласиться? — спросил Торн.

— Мы с Гвин считаем, что в церкви дамы должны находиться с покрытой головой, и шелковый чепец с кружевами и лентами будет самым уместным головным убором, а мама хочет, чтобы я надела диадему с оранжевыми цветами!

Торн был рад тому, что его сестра и Оливия неплохо поладили, но слишком хорошо — уже нехорошо. Если дело пойдет так и дальше, они вообще перестанут с ним считаться.

— Венчание будет происходить не в церкви, а здесь, в доме, в Роузторне, и потому никакой надобности в чепцах я не вижу. Как только я получу специальную лицензию…

— Вы будете просить специальную лицензию! — обрадовалась леди Норли. — Замечательно! Какой вы предусмотрительный и чуткий.

Торн никак не ожидал приобрести союзницу в лице леди Норли.

— Да, я считаю нужным получить специальную лицензию с тем, чтобы мы могли пожениться, когда захотим и где захотим. И приглашать мы будем только ближайших родственников. Видит бог, у меня их столько, что места в столовой может и не хватить. Но мы можем ужаться для того, чтобы поместилась и ваша родня.

— Кажется, вам совсем не обязательно советоваться с будущей женой. Вы и один вполне справляетесь, — не без ехидства заметила Оливия.

— Кажется, вы сами сказали, что если все герцоги Торнсток венчались здесь, вы не станете нарушать традицию. Вам в самом деле так хочется венчаться в церкви? Чтобы в течение трех недель читали оглашения и все прочее?

— Я не знаю, — сказала Оливия. — Но я бы не хотела исключать такую возможность. К тому же на выбор и пошив платья может уйти не меньше трех недель.

— Я уверена, что мой муж предпочел бы, чтобы венчание происходило в нашей приходской церкви, ваша светлость. К тому же викарий — его давний приятель. Они вместе нередко охотятся в нашем имении. Но вам лишь стоит сказать «специальная лицензия», и он согласится на все, что бы вы ни предложили.

— Надеюсь, все так и будет, — нахмурившись сказал Торн. — Мне еще только предстоит познакомиться с отцом Оливии.

У Торна возникло ощущение, что водоворот событий раскручивается все быстрее. Нечто подобное он испытывал девять лет назад, в ту ночь, когда скомпрометировал Оливию и был пойман на месте преступления ее мачехой.

Лучше было вообще не думать о том, что его ждет. О той мышеловке, куда посредством лицемерных викариев попадают вступающие в брак джентльмены.

Как бы там ни было, участвовать в подготовке свадебных торжеств он больше не станет. По крайней мере, сегодня — точно нет. Ему предстояло закончить пьесу. Наконец он придумал заключительную сцену. Идея пришла ему в голову, пока он ждал пробуждения Оливии. Торн решил, что этой пьесой поставит точку в своей карьере драматурга. Он ведь сможет отказаться от этого своего хобби? Потому что, если Оливия узнает правду…

Нет, немыслимо.

— Дамы, пожалуйста, продолжайте без меня. Здесь или в гостиной — где вам будет угодно. А мне надо кое-что сделать перед завтрашней поездкой. Я приму любое ваше решение. Я лишь прошу сообщить мне его завтра утром, чтобы я знал, есть ли необходимость в получении специальной лицензии. Спокойной ночи.

Торн покинул столовую и направился в свой кабинет, но не успел он выйти в коридор, как следом за ним туда выбежала Оливия.

— Кажется, вы раздосадованы, — обеспокоенно глядя на него, сказала Оливия.

Может, она действительно плохо понимала людей, но к нему это не относилось.

— Я просто не привык участвовать в подобных дискуссиях, — сказал Торн, проведя рукой по волосам.

— Вы о подготовке к свадьбе или о том, что не все выходит по-вашему? — с натянутой улыбкой спросила Оливия.

— Рад, что удалось тебя рассмешить, моя сладкая, — сказал он и, схватив Оливию в объятия, стал жадно ее целовать.

— Что мне с тобой делать? — спросила Оливия. Дыхание ее сбилось, глаза блестели, и щеки горели румянцем.

— У меня есть целый ряд заманчивых предложений, — с готовностью ответил Торн.

— Так вот почему ты хочешь обвенчаться как можно быстрее, — довольно сухо констатировала Оливия.

— Решение этой простой задачи заняло у тебя немало времени, — с ухмылкой сказал Торн.

— Потому что учитель плохо объяснял, — сказала Оливия и направилась обратно в столовую, но вдруг остановилась и, кокетливо стреляя глазами, сказала: — Но сейчас мне кажется, что нам все-таки следует жениться по специальной лицензии.

Торн, посмеиваясь, смотрел ей вслед, когда она, игриво покачивая бедрами, возвращалась в столовую. Пожалуй, они смогут ужиться. По крайней мере в постели. И ему этого вполне хватит, чтобы быть довольным жизнью.

Оливия пожелала спокойной ночи матери гораздо позднее, чем следовало бы, но обсуждения заняли действительно много времени. Гвин тоже только что ушла к себе. Оливии не спалось. И читать тоже не хотелось. Может, стоит спросить у Торна, какой он видит дальнейшую судьбу ее лаборатории? Позволит ли он ей оставить все как есть? Или он бы предпочел выделить ей под лабораторию другое здание, подальше от жилых построек? Если он хочет, чтобы она упаковала все реактивы и приборы, она могла бы заняться этим прямо сейчас.

«Тебе просто хочется с ним поцеловаться», — сказала себе Оливия.

Так оно и было. Почему-то, когда Торн ее целовал, любые сомнения относительно правильности решения выйти замуж за герцога куда-то исчезали. А сейчас ей так не хватало убежденности! Все потому, что его настойчивое стремление видеть в их отношениях только физическую сторону, все больше ее расстраивало.

Оливия осмотрелась, никого в коридоре не увидела и стремглав бросилась вниз. Дверь в его кабинет была приоткрыта. Оливия постучала, но очень тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. Торн не ответил, но она все равно вошла. Просто чтобы проверить, там ли он.

И она его увидела — крепко спящим в кресле. Она смотрела на красивого мужчину с крепким телом и взъерошенными волосами и млела от мысли, что этот красавец вскоре будет принадлежать ей одной. Не сразу она обратила внимание на рассыпанные по столу листы бумаги. Движимая любопытством, Оливия взяла со стола мелко исписанный лист и принялась читать. Написанное походило на отрывок из пьесы. Одного из персонажей звали Феликс. Как странно. Оливия взяла второй лист. Определенно, то была одна из пьес Джанкера, но отчего-то эта пьеса была ей незнакома. А ведь она видела их все. Может, Джанкер дал своему приятелю Торну почитать рукопись, чтобы тот оценил написанное? Иногда писатели так поступают. Но, странное дело, Оливия не увидела ни одной пометки, сделанной другим почерком. Не может быть, чтобы Торн отказал себе в удовольствии указать приятелю на его ошибки.

Может, Джанкер сделал другу подарок и преподнес ему рукопись еще не опубликованной пьесы? Но едва ли чтение новой пьесы приятеля можно отнести к «срочным делам, которые он должен закончить до отъезда».

В голову Оливии закралась мысль, которую она старательно гнала прочь. Но факты оставались фактами: Торн вырос в Германии, как и Феликс. И манера выражаться мистера Джанкера разительно отличалась от той, какой были написаны диалоги в «его» пьесах.

Что, если пьесы Джанкера на самом деле писал Торн? Тогда понятна и его «ревность», и демонстративная грубость по отношению к «прославленному автору». Торн злился из-за того, что заслуженная слава обошла его стороной.

Но почему он не раскрыл свой секрет ей, будущей спутнице жизни? Оливия не понимала.

Торн уснул, сжимая в руке перо. Последнее предложение так и осталось недописанным. Лишнее доказательство того, что он, а не Конрад Джанкер, автор популярных пьес.

Он придумал чудесных персонажей, что так ее восхищали. Феликса он явно списал с себя самого. Леди Держи-Хватай… С кого он ее лепил? А смешная Замани-Обмани с ее потешными попытками заполучить мужа — кто она в реальном мире?

Оливия зажала рот рукой, чтобы заглушить вырвавшийся крик ужаса, но Торна она все-таки разбудила.

Это над ней и над ее маман потешался весь Лондон. Вот почему он не сказал ей, что сам написал все эти пьесы.

— Оливия? — спросил Торн, протирая глаза. И, увидев, куда она смотрит, сказал тихо: — Оливия… Это не то, что ты подумала.

— Ты хочешь сказать, что не ты пишешь пьесы, под которыми Джанкер ставит свое имя?

— Ну да, — заморгав, с запинкой сказал Торн. — Но я никогда не…

Вот кого он в ней видит. Пронырливую интриганку, всеми правдами и неправдами пытающуюся расположить к себе наивных джентльменов.

Не говоря более ни слова, Оливия бросилась к двери.

— Постой! Не уходи!

Торн вскочил, обежал вокруг стола и перегородил ей путь к выходу.

— Замани-Обмани — можете отныне так меня и называть. Вы ведь так обо мне думаете?

— Клянусь, я так о вас не думаю, — горячо заговорил он, сжав ее руку, но, обжегшись о ее взгляд, добавил: — больше не думаю. Вначале, возможно, я думал о вас плохо, но лишь потому, что был зол и… Я хотел чувствовать…

— Хотели чувствовать себя всемогущим повелителем. Чтобы все вокруг склонялись перед вашим величием. Вам не нравилось, что над вашими манерами и странными фигурами речи посмеиваются у вас за спиной и видят в вас не герцога, а провинциального мальчишку.

— Да! Все так. Вы же меня понимаете?

— Я понимаю, что вы решили сорвать свою злость на двух женщинах, которых обвинили во всех своих бедах, и этими женщинами стали моя маман и я. Чего я не понимаю, так это чем мы заслужили такой позор?

Торн молча краснел.

— Я отчасти могу понять вашу обиду на мою мачеху: она шантажом вынудила вас сделать мне предложение. Но какое зло причинила вам я? Я лишь не стала принимать предложение, которое вы не хотели делать! — глотая слезы, говорила Оливия. — Что в этом такого ужасного?

— Это… Трудно объяснить.

— Совсем не трудно, — сглотнув комок, ответила она. — Вы сами признались, что не были готовы к браку. И я тоже не была к нему готова. Время было неподходящее для нас обоих. И все же вы превратили мой отказ в повод для мести. Вы превратили меня в посмешище, в карикатурный персонаж без всяких на то оснований!

— Оливия, — пробормотал он, предприняв попытку ее обнять.

— О нет, ваша светлость! — стряхнув его руки со своих плеч, сказала Оливия. — Не надейтесь умилостивить меня поцелуями. Такое не прощают!

— Я понимаю. Я собирался рассказать вам, но…

— Вам представлялось множество случаев мне об этом рассказать, но вы предпочли промолчать. Полагаю, говоря о тайных увлечениях, вы имели в виду именно это, — сказала Оливия, кивнув на заваленный бумагой стол. — Не стоит удивляться, почему вы не пожелали раскрыть свой «маленький секрет».

— Я держал это втайне не только от вас. Я никому никогда об этом не рассказывал. Герцогам не положено заниматься писательством, и вам это известно!

— Пусть так. Но мне казалось, что мы с вами достаточно сблизились, чтобы… Забудьте, — добавила она, махнув головой. — Очевидно я заблуждалась. Либо, — Оливии стало трудно дышать, словно грудь ее придавило камнем, — либо вы просто не хотели, чтобы я раскрыла вашу игру.

— Какую еще игру?

— Как вы, должно быть, смеялись надо мной про себя, когда я признавалась в любви к вашим пьесам! Должно быть, вы просто корчились от смеха, потешаясь моей неспособностью разглядеть в леди Замани-Обмани себя. Особенно когда я сообщила, что этот персонаж и тот, чьим прототипом явилась моя мачеха, одни из самых моих любимых. А я даже не заметила, что надо мной насмехаются!

— Клянусь, ничего подобного у меня и в мыслях не было. Вы и представить себе не можете, как я сожалею о том, что не рассказал вам обо всем сам.

— Чего не скажешь, когда тебя поймали с поличным.

Он все же разбил ее сердце, как она и боялась. Хорошо, что гордость все еще оставалась при ней.

— Как я могу вам верить? Вы выдавали себя за другого человека. Вы не пытались меня остановить, когда я, словно последняя дура…

— Я никогда не считал вас дурой, и тем более не считаю сейчас.

Оливия его словно и не слышала.

— Если вы держали от меня в секрете это ваше увлечение, то я не могу исключить и того, что вы держите целый гарем любовниц! Господи, неужели ваше настойчивое стремление уложить меня в постель тоже было частью плана? Плана отмщения за отказ девятилетней давности?

— Как вы могли такое подумать?! — убитым голосом ответил Торн.

— Я, как оказалось, совсем вас не знаю, — тихо сказала Оливия и, расправив плечи, добавила: — Свадьбы не будет.

— Перестаньте, Оливия. Не предпринимайте скоропалительных решений. В конце концов, я лишил вас девственности!

— Что же с того? В любом случае я вряд ли смогу теперь кому-то из мужчин доверять настолько, чтобы вступить с ним в брак.

— Я лишь прошу вас не пороть горячку. Дайте себе хотя бы один день.

— Я уже все обдумала. Мне очевидно, что я никогда не смогу добиться от вас уважения, тем более любви. А мне в браке требуется и то и другое.

Оливия развернулась и пошла прочь. И только тогда она поняла, что с ней случилось то, чего она так боялась, о чем читала так часто в романах: неразделенная любовь. Только неимоверным усилием воли ей удавалось подавить в себе порыв развернуться и броситься ему на шею, моля о прощении.

Когда-то она сказала Торну, что наука и чувства — вещи несовместимые. Как она была права! Ибо, если бы наука и чувства шагали в ногу, лекарство от разбитых сердец давно уже было бы изобретено.

Глава 16

Торн с тяжелым сердцем смотрел Оливии вслед. Не может быть, чтобы она решила перечеркнуть все, что было между ними. Говорят, что опасность сближает людей… Но они не просто сблизились, а провели вместе ночь любви! Неужели для нее это ничего не значит?

«Не значит, если она убеждена в том, что все, что ты говорил и делал, было лишь ради того, чтобы унизить ее, отомстить за обиду», — сам себе ответил Торн. Если уж быть честным перед собой, то единственной причиной произошедшего была его трусость. Трусость и малодушие. Страх того, что Оливия отреагирует именно так, как оно и случилось.

Торн не придумал ничего лучше, чем отправиться за ней следом и попробовать ее переубедить.

Но когда он вышел в коридор, Оливии там уже не было. Поднявшись на этаж, где находилась ее спальня, он увидел, как она заходит в комнату — но не в свою, а своей мачехи. Такой поворот событий сильно усложнял задачу, которую поставил перед собой Торн.

И все же он подошел к двери и постучал. И, ожидаемо, не получил ответа. После третьего стука дверь распахнулась. На пороге стояла леди Норли. Она обнимала за плечи Оливию.

— Я уже сказала вам, ваша светлость, — с непроницаемым лицом сказала Оливия, — я не могу выйти за вас.

Леди Норли была мрачнее тучи.

— Мы уезжаем, ваша светлость. Спасибо за гостеприимство, но я вынуждена просить вас отдать распоряжение слугам, чтобы они подали к дому нашу карету. За вещами я пришлю потом.

У Торна пересохло горло.

— Вы не можете ехать ночью, когда на дорогах полно разбойников. К тому же мы ничего так и не узнали о том злодее, что нанял Элиаса. Не исключено, что он где-нибудь поблизости и следит за нами. Вы не должны подвергать свою жизнь и жизнь вашей падчерицы такой опасности! Вы должны убедить ее дождаться хотя бы утра!

А за это время он постарается и сам ее переубедить.

— Дорогая, давай подождем до рассвета, — озабоченно обратилась к Оливии леди Норли. — Сейчас слишком темно, кучер может сбиться с дороги.

— С тобой приехали еще двое наших лакеев, верно, мама? Так что охрана у нас имеется. И у кучера есть фонарь.

— Лакеи вооружены? Потому что в противном случае они бесполезны, — сказал, глядя на Оливию, Торн.

Она спокойно встретила его взгляд.

— Мы уезжаем, и это решено.

— Тогда я пошлю с вами еще двух лакеев, и они будут вооружены, — сдавленно проговорил Торн. — И это не обсуждается, — добавил он, увидев, что Оливия собирается ему возразить.

— В своем репертуаре, — процедила сквозь зубы Оливия.

Ее мачеха проявила больше любезности:

— Спасибо, ваша светлость, вы очень добры.

Следующий час прошел в приготовлениях к отъезду, и, хотя Торн и делал попытки заговорить с Оливией, она была тверда как кремень.

Торн злился, понимая, что у него есть возможность переубедить Оливию очень быстро: надо лишь признаться ей в любви. Но, черт возьми, он не желает ей угождать! И потом, он уже попросил прощения. Чего же еще ей надо?

И тут ему пришло в голову, что сказать: «мне жаль, что так вышло» — и взять на себя вину — не совсем одно и то же.

— Заткнись! — приказал он собственной совести и услышал голос Гвин:

— Опять говоришь сам с собой?

Гвин куталась в шаль, которая, как и ее платья, уже не скрывала беременности.

Отчего-то, взглянув на ее живот, Торн почувствовал прилив острой жалости к себе. Оливия из-за своего упрямства лишала его возможности стать счастливым отцом своего наследника. Потому что после всего случившегося свататься к кому-либо он не станет никогда в жизни!

И вдруг ему стало страшно при мысли, что он потеряет ее и закончит жизнь старым холостяком вроде дяди Оливии, известного химика. Кстати, с ним Торн тоже знаком не был.

Но он вернет ее, вернет непременно! Он вступит в альянс с ее мачехой, а та вправит ей мозги. Но сколько для этого понадобится времени, одному Богу известно.

— Что происходит? — спросила Гвин, глядя на двух лакеев, тащивших из дому сундук.

Торну удалось уговорить леди Норли велеть своей горничной заняться упаковкой вещей. Сделал он это в надежде хоть ненадолго задержать отъезд. Но воспользоваться отсрочкой Торн не сумел. Разве что услышал из уст баронессы обнадеживающие слова. «Дайте ей время», — шепнула она ему.

— Леди Норли и Оливия уезжают.

— Среди ночи? Что ты натворил?

— Почему ты считаешь, что я что-то натворил?

— Потому что тебе особенно хорошо удается отталкивать людей, которые тебе дороги.

— Мы уезжаем, ваша светлость. Благодарю за гостеприимство, — сказала подошедшая попрощаться леди Норли и, улыбнувшись Гвин, добавила: — Спасибо вам обоим. Оливия уже в экипаже, и она попросила меня попрощаться за нее.

— Понимаю, — с трудом выдавил Торн.

— Я не знаю, что между вами произошло, но я с ней поговорю, — обнадежила Торна, похлопав его по руке, баронесса.

— Я был бы вам признателен, — заставил себя ответить Торн, хотя и понимал, что, как только леди Норли узнает, в чем, собственно, дело, сразу перейдет на сторону дочери.

Леди Норли направилась к выходу и уже у двери оглянулась и сказала:

— Я пришлю вам ваших слуг, как только мы доберемся до дома.

— Так вы едете в Суррей? Не в Лондон? — спросил Торн, поймав себя на мысли, что не знает, где именно расположено имение барона. Не знает не потому, что эту информацию от него скрывали, а потому, что не счел нужным поинтересоваться. И ему стало стыдно за себя.

— Да, домой. Но здесь недалеко, завтра к вечеру слуги будут у вас.

Торн облегченно вздохнул, подумав, что слуги будут знать дорогу.

Леди Норли вышла, а Торн, как завороженный, смотрел в окно, пытаясь через окно кареты разглядеть Оливию. Тщетно.

— Ты, похоже, сильно ее разозлил, — философски заметила Гвин у него за спиной.

— Иди спать, сестричка, — не оглядываясь, бросил Торн.

— Не пойду, пока ты мне все не расскажешь. На этот раз я на твою провокацию не поддамся. Мы и так слишком долго делали вид, что чужие друг другу. Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь.

— Тогда мне не надо объяснять, что случилось в общих чертах, верно? Или тебе нужны пикантные подробности?

— Я могу лишь предположить, что ее желание заниматься химией после замужества не встретило у тебя понимания, хотя лично я не вижу причин лишать Оливию любимого дела. Конечно, химия — занятие опасное, но не более опасное, чем верховая езда или что-то в этом роде. Верно?

Торн молчал, и по его лицу невозможно было определить, о чем он думает. Он долго тренировался, пока не достиг совершенства в искусстве скрывать свои мысли.

— Понятно, не угадала, — сказала Гвин. — Тогда дело в пьесах.

— Каких пьесах? — воскликнул Торн, забыв о необходимости соблюдения конспирации.

— Тех, что пишешь ты, а Джанкеру велишь выдавать за свои.

— Ты угадала, — опустив глаза, признался Торн.

— При чем тут догадка? — возмутилась Гвин. — Я давно об этом знаю.

— Давно? Откуда?

Гвин принялась загибать пальцы.

— Во-первых, я видела одну из этих пьес, нашпигованных эпизодами из нашего общего детства в Берлине.

— Джанкер — мой друг. А друзьям много чего рассказывают.

— Если бы Джанкер включал в свои пьесы то, чем ты с ним по-дружески делился, то к пьесе номер шесть он бы точно перестал быть твоим другом. Я тебя знаю. Пока ты думаешь, что те, кто смотрит твои пьесы, да и сам Джанкер, считают все написанное выдумкой, а если не выдумкой, то никак к тебе не относящимся, ты спокоен. Отсюда вывод — пьесы писал не Джанкер, а ты.

Видит бог, его сестра была умнее, чем Торну того хотелось бы.

— Ты победила.

— Мы не могли бы разговаривать сидя? Мне приходится носить куда больший вес, чем тебе.

— Да, да, — виновато сказал Торн и под руку повел сестру в гостиную.

— Во-вторых, — продолжила Гвин, когда они оба устроились поудобнее, — чтобы убедиться в правильности моего предположения, я прочла все твои пьесы. Найти их не составило труда. Ты хранишь их в нижнем выдвижном ящике стола.

— Запертом на ключ ящике!

— А ключ хранишь в верхнем, — как ни в чем не бывало продолжила Гвин. — Может, ты и сам этого не сознаешь, — пожав плечами, добавила она, — но ты словно напрашивался на то, чтобы твой секрет раскрыли.

— Я никак не ожидал, что моя сестра станет рыться в моих вещах без спросу, — недовольно пробурчал Торн.

— Ты ранил мои чувства, — в шутовском жесте прижав руку к сердцу, насмешливо сообщила Гвин. — Я думала, что тебе будет приятно узнать, что, посмотрев пьесу, я была настолько впечатлена, что захотела прочесть что-то еще тобой написанное, а начав читать, не могла остановиться. У тебя и вправду талант.

— Сомнительный комплимент, — пробурчал Торн.

— В-третьих, — продолжила Гвин, — твоя странная манера общения с «другом» Джанкером. В-четвертых, история твоих отношений с Оливией…

— Что ты знаешь об истории моих отношений с Оливией? — с трудом ворочая языком — во рту у Торна пересохло, — спросил он сестру.

— Все, — радостно заявила она. — Грей со мной поделился, когда я спросила его, почему вы с Оливией так странно ведете себя на моем балу.

— Не думал, что наш единоутробный братец — заправский сплетник, — процедил Торн.

Гвин приподняла бровь.

— По старой дружбе я готова сделать вид, что этого не слышала.

— Ну ладно, я погорячился, — поспешил уступить ей Торн. Не хватало еще и с Гвин поссориться.

— Только не говори, что Грей также догадался, что…

— Что мисс Норли и ее мать — леди Замани-Обмани и Держи-Хватай? Смею думать, что об этом никто не догадывается.

— Кроме тебя.

— Кроме меня. Но мы — близнецы, если ты не забыл. Хотя для меня остается загадкой то, как она сама об этом не догадалась.

— Во-первых, в реальной жизни ни хитрость, ни коварство ей никогда не были свойственны. И…

— Она поняла, прототипом кого явилась, лишь когда узнала, что ты — автор пьес.

— Как ты это делаешь? Ты что, обладаешь каким-то тайным знанием? — печально покачав головой, сказал Торн.

— Никакого волшебства. Чистой воды дедукция. В тот вечер, когда мы ужинали с Джанкером, она явно ни о чем не догадывалась. Я бы вела себя, как она, просто для того, чтобы тебя помучить, если бы знала правду. Но она — не я. Она не умеет хитрить и лгать, и ты понял это, лишь когда у Грея в имении побыл рядом с ней какое-то время и узнал ее лучше.

— Да, — кивнул Торн. — Я бы никогда не сделал ей предложение, если бы не видел, какой она человек. Как только я ее узнал, то сразу проникся к ней самыми лучшими чувствами. Мы смотрим на мир одинаково. Мы оба неуютно чувствуем себя в обществе, — сказал Торн, а про себя добавил: «Только способы выбрали разные для решения проблемы». И она, в отличие от него, выбрала путь куда более полезный для общества, чем он, что бы он там ни говорил о необходимости развлекать падших женщин и утешать несчастных в браке светских дам.

Торну вдруг сделалось ужасно больно от сознания того, что потерял ее, и он, спрятав в ладони лицо, простонал:

— Гвин, что мне делать?

— Скажи ей правду.

— Она знает правду, потому и решила со мной порвать. И я перед ней извинился.

— Я не эту правду имела в виду. Ей кажется, что весь мир тычет в нее пальцем и смеется над ней. До сих пор она считала, что ты на ее стороне. Что вам обоим одинаково неуютно в этом мире. И то, что ты — герцог, а она лишь дочь баронета, лишь подтверждало тот факт, что ваше единомыслие — уникально, что вас свела сама судьба. И вдруг в один миг все перевернулось, и тот, кого она считала своим единомышленником, своим другом, оказался по другую сторону баррикад, и теперь она одна против всего мира, не считая разве что ее матери — еще одной жертвы твоего жестокого розыгрыша.

— Да, видит бог, ты права, — сказал Торн, охваченный стыдом. — Я очень ее обидел. Не знаю, сможет ли она когда-нибудь меня простить.

— Тебе остается одно — доказать ей, что вы на одной стороне.

— Как это сделать?

— Прости, но здесь я ничем тебе помочь не могу. Придется тебе самому выдумывать способ. Ты сделал ей предложение. Полагаю, и в любви ей уже признался…

Гвин пристально посмотрела на брата.

— Нет? Господи, какие же вы, мужчины, глупые!

— Но она тоже не сказала мне, что любит.

— Отчего-то меня это не удивляет. Может, она просто тебе не доверяет? После всего, что узнала?

«Да, Оливия что-то подобное говорила», — припомнил Торн.

— Что, если я и сам не знаю, люблю ли ее? — сказал Торн. — Я не хочу ей лгать.

— Господи, что тут непонятного?! Конечно, ты ее любишь. Если бы ты ее не любил, страдал бы так сейчас?

— Я от всей души хотел бы верить, что любви между нами нет. После того как я девять лет прожил с уверенностью в том, что наш отец не любил нашу мать, что бы нам по этому поводу ни говорили…

— Почему ты так думал?

И только тогда Торн вспомнил, что так и не сказал Гвин о шантаже баронессы. И раз уж теперь ему было точно известно, что шантажистка блефовала, наверное, сейчас тем более не стоит об этом рассказывать, чтобы Гвин не стала относиться к леди Норли с предубеждением.

— Я услышал одну сплетню. И поверил в нее. Потом у меня появились доказательства ложности того слуха. Я лишь хотел сказать, что любовь не приносит ничего, кроме боли, и, чтобы не страдать, лучше нарастить на сердце мозоль.

— Да, братец, ты циник.

— Но когда я думаю об Оливии, цинизм куда-то исчезает. Или нет. Я не знаю.

— Ну тогда, прежде чем налаживать отношения, ты должен разобраться в себе. Женщины хотят быть любимыми. И мужчины в своем большинстве тоже.

— Она хочет моей любви, — кое-что припомнив, сказал Торн. — Она сама мне сказала, что хочет моей любви и уважения.

— Мне кажется, что, если ты просишь у меня совета в том, как ее вернуть, ты не готов ее отпустить.

Получается, он все же не умеет скрывать свои чувства. По крайней мере, перед сестрой. Но Торн, как и любой другой человек, не может быть напрочь лишен эмоций.

— Ты сам вскоре все поймешь, — сказала Гвин. — Только послушай меня: если попытаешься выколотить из себя способность любить, пускаясь во все тяжкие, знай, что сделаешь себе только хуже.

— По личному опыту знаешь? — не без иронии спросил Торн.

— Отчасти, — аккуратно ответила Гвин. — Любовь — чувство странное. Отдайся ему, и ты испытаешь нечто настолько прекрасное и неповторимое, что никогда доселе не испытывал. Но если ты станешь противиться этому чувству, тебе его не победить, пока что-то не сломается в тебе самом и ты перестанешь быть прежним. Все равно что пытаться заставить компас показывать туда, куда хочешь ты. Ничего не выйдет, пока не сломаешь компас. Но сломанный компас никому не нужен.

Нет, Торн не хотел превратить себя в сломанный компас. Он больше не хотел быть циником. И не хотел быть один.

А раз так, ему предстоит придумать, как вернуть Оливию.

Глава 17

Оливия устремила невидящий взгляд в окно. Она успела позлиться, после выплакаться и теперь чувствовала себя неприкаянной и бесполезной. Должно быть, таким себя видит лишний элемент в цепочке химических реакций.

Она лишилась всяческих иллюзий. Тут аналогия с химией была неуместна. Химическое вещество невозможно лишить иллюзий, потому что их у него нет.

Мама сочувственно молчала, пока Оливия плакала. Разве что гладила ее по спине, как ребенка. Но Оливия больше не чувствовала себя ребенком. Она ощущала себя женщиной, достоинство и честь которой растоптал мужчина. И промокший насквозь носовой платок был тому свидетельством.

— Тебе лучше, дорогая?

— Пожалуй.

— Ты не хочешь рассказать мне, из-за чего вы с его светлостью поссорились?

— Тебя это разозлит, — предупредила ее Оливия.

— Ну что же, — пожав плечами, сказала баронесса. — По крайней мере, я буду знать, чем помочь.

Оливии хотелось облегчить ношу страдания, но делиться тем, о чем не знали даже ближайшие родственники Торна, она не считала достойным поступком. И потому она решила представить маман несколько видоизмененную версию правды.

— Ты помнишь пьесы мистера Джанкера? Те, что нам обеим так нравятся? Так вот, мистер Джанкер — приятель Торна. Когда-то Торн рассказал мистеру Джанкеру свою версию того, что произошло между нами девять лет назад на балу у Девонширов, и тогда мистер Джанкер и придумал своих леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани. Так вот, эти персонажи, над которыми мы так смеялись, с нас списаны!

— Не может быть! — воскликнула баронесса. — Мы совсем не такие!

— Он думает, что такие.

— Мистер Джанкер или герцог?

— Герцог. Думаю, что оба.

— Сомневаюсь, что герцог так о нас думает, — пристально глядя на Оливию, сказала леди Норли. — По крайней мере, теперь.

«Господи, как странно! Маман почти слово в слово повторила слова герцога».

Оливия свернула мокрый носовой платок в шар и крепко сжала его в ладони.

— Не слишком ли быстро ты сменила гнев на милость, мама? Совсем недавно ты наотрез отказывалась давать свое благословение на брак с ним.

— Признаю, вначале я не одобрила твой выбор. Но потом все поменялось. Я увидела, как он ведет себя с тобой и как на тебя смотрит.

— То есть расчетливо и презрительно?

— С нежностью и, возможно, с любовью.

— Мама, я не знаю, что ты увидела, но это не так.

— Разве сердце твое ни капли не смягчилось, когда он предложил отправить с нами двоих своих вооруженных слуг? — погладив дочь по руке, спросила леди Норли.

— Он пытался… произвести на тебя впечатление.

— Зачем? Ты ему отказала. Вновь отказала! И он был вправе сам вышвырнуть нас из своего дома. А он заботился о твоей безопасности.

Маман была права, даже если Оливии не хотелось это признавать.

— Торн сам не знает, чего хочет. Такова его переменчивая натура.

— Вчера вечером он сказал, что свадьба будет такой, какой ты хочешь, и он на все согласен, — напомнила ей баронесса и, хмыкнув, добавила: — Не могу представить, чтобы кто-то еще согласился на такое.

Когда Оливия не нашлась что сказать, баронесса спросила:

— Почему тебя так волнует факт, что герцог рассказал своему другу о том, что произошло тогда на балу, а его друг создал на основе рассказа герцога персонажей пьесы?

— Торн знал, что над нами насмехаются, и ничего не сделал, чтобы положить этому конец. Он спокойно наблюдал за тем, как его приятель помещает этих двух женщин в ситуации, когда все над ними потешаются.

— Что же тут особенного, — пожав плечами, сказала баронесса. — Эти персонажи и были созданы для того, чтобы смешить народ. Может, изначально он и писал их с нас, но потом они зажили своей жизнью. Говорят, так часто бывает с литературными героями. К тому же тогда, девять лет назад, у герцога были все основания злиться. В конце концов, я действительно его шантажировала.

— Ты старалась ради меня, — горячо возразила Оливия, но, вздохнув, добавила: — Допустим, он имел основания злиться на тебя. А я тут при чем? Я ничего ему не сделала. Только вывела пятно с его жилета и ответила на его поцелуй.

— Верно. Но ты и представить не можешь, какая охота идет на герцогов. И на что подговаривают мамаши своих дочерей, чтобы охота оказалась удачной. Я думаю, его не раз предупреждали о том, что следует остерегаться таких вот охотниц.

— Я на него не охотилась, — угрюмо сказала Оливия.

— Ему-то откуда было об этом знать? Признайся, пока ты не выяснила, с кого были написаны дамы Держи-Хватай и Замани-Обмани, ты находила этих персонажей весьма забавными. И все потому, что ты немало таких дам встречала. И смешными они казались как раз потому, что напоминали тебе того, кого ты знаешь. И кстати, слава богу, мистер Джанкер не включал в свои пьесы нашу реальную историю. Должно быть, Торнсток пригрозил его убить, не меньше, если он напишет что-то близкое к правде.

Оливия молчала, боясь нечаянно проговориться. Может, у Торна были свои, неизвестные ей причины скрывать от всех свое хобби.

Оливии пришло в голову, что он мрачнел и раздражался, когда она расхваливала творчество Джанкера, лишь потому, что вынужден был скрывать то, чем по праву гордился. Он писал пьесы не ради денег, не ради славы, а потому, что не мог без этого, и еще потому, что страстно любил театр.

— Неужели «придумки» мистера Джанкера — единственная причина твоей обиды на Торнстока? — спросила Оливию мачеха. — Мне кажется, есть и другие причины.

Может, леди Норли и не разбиралась в химии. Может, не понимала увлеченности наукой и по-другому смотрела на жизнь. Но зато она с одного взгляда могла определить, спокойно или нет на душе у ее падчерицы.

— Я… меня беспокоит его репутация, — призналась Оливия. — Что, если он не захочет отказываться от своих привычек и после вступления в брак? — И будет обманывать ее так же, как обманывал с мистером Джанкером.

— То есть будет вести себя так же, как твой отец?

Оливия неохотно кивнула.

— Я… я очень люблю Торна, мама, и его измены стали бы слишком тяжелым ударом для меня.

— Девочка моя, — поцеловав Оливию в щеку, сказала леди Норли, — брак не является гарантией счастливой жизни. Это как… как игра в бильярд. Тебе кажется, что ты толкаешь шар в лузу, а он летит совсем в другую сторону. Но ты ведь не прекратишь игру из-за одной неудачи? А риск остаться с разбитым сердцем есть всегда. Так что пусть пример отца не станет препятствием на твоем пути к счастью. Может, тебе суждено стать великим химиком или любимой женой и матерью. Может, тебе удастся преуспеть и в том и в другом. Каждый из нас делает выбор. Твой отец сделал свой выбор, а я сделала свой. И ты должна выбирать исходя из того, что надеешься получить от жизни. Иногда нам везет, — сказала леди Норли и, неожиданно поцеловав Оливию в руку, добавила: — Мне определенно повезло.

Оливия крепко пожала руку мачехи. Слезы подступили к глазам. Оливия не привыкла полагаться на удачу. И выбирать между наукой и любовью ей тоже не хотелось. От жизни надо брать все. И похоже, Торн — единственный на свете мужчина, который может сделать ее по-настоящему счастливой.

На следующий день Торн проводил сестру в Лондон, в их с Вулфом новый дом в Мейфэре. Вулфу Торн передал свой разговор с кучером, пострадавшим во время аварии, унесшей жизнь отца Торна. С трудом Торну удалось выудить из далеко не молодого и не вполне здорового — во всех смыслах — человека лишь одно полезное сведение: старик видел возле кареты незнакомца или незнакомку — точнее кучер сказать не мог, поскольку на нем или на ней был плащ с капюшоном. Поскольку в тот день лил дождь, плащ с капюшоном был вполне уместен и ничего подозрительного в одежде незнакомца Торн не увидел.

Затем Торн с Вулфом обсудили, каким образом разговорить Элиаса, но пока гораздо более простым способом выяснить правду казалось сравнить списки гостей, находившихся в доме при смерти отца Грея и отца Торна и Гвин. Однако перед тем как идти к матери, Торн хотел посоветоваться с другими детьми Луизы и, дабы просьба его выглядела более естественно, решил притвориться, что все еще помолвлен.

Торн отправил матери известие о помолвке с Оливией, как только последняя ответила согласием, и теперь ему предстояло сообщить матери о расторжении помолвки, но лишь после того, как получит список гостей.

Вулф сообщил Торну, что мать в Лондоне, и Торн, не теряя времени, направился к ней. Шеридан, единоутробный брат Торна, тоже пребывал в Лондоне, и они с матерью пытались привести в порядок запутанные финансовые дела покойного отчима Торна и отца Шеридана.

В фойе Торн обратил внимание на серебряный поднос на приставном столике, полный визиток. Сверху лежала карточка Уильяма Бонэма. Возможно, задержаться в Лондоне мать заставили не одни лишь дела покойного супруга. В отличие от Гвин, Торн дружбу матери с Бонэмом не одобрял, считая, что трех браков матери должно бы хватить на одну жизнь.

«А что, если она его любит?» — неожиданно для себя подумал Торн и поморщился. Действительно, только сильное чувство могло заставить мать выйти замуж за человека, стоящего настолько ниже ее на социальной лестнице. Согласившись на этот брак, она лишится многих друзей и подруг, во многих домах ее перестанут принимать. Но ей, кажется, было все равно. Общественное мнение волновало ее столь же мало, сколь и Оливию.

При мысли об Оливии Торн вновь болезненно поморщился и прошел в комнату для завтрака, где мать больше всего любила находиться днем, потому что эта комната была самой светлой в доме как раз после полудня. Архитектор явно что-то напутал.

При виде сына Лидия поспешила ему навстречу и, расцеловав в обе щеки, спросила:

— Как дела в Беркшире?

— Прекрасно, — ответил Торн.

— А как твоя будущая жена? Я счастлива за тебя, хотя мне и в голову не приходило, что ты ищешь жену, а тем более такую, как мисс Норли.

— Что не так с мисс Норли? — спросил Торн. Он чувствовал себя так, словно только что получил мощный удар под дых. Но мать не должна догадаться, как ему больно!

— Не могу сказать. Я едва обменялась с ней парой слов. Если бы я знала, что ты за ней ухаживаешь, то проявила бы к ней больший интерес. Мне она показалась очень тихой и молчаливой.

— Она не слишком разговорчива, это правда. Но, когда ты узнаешь ее лучше, непременно ее полюбишь, — заверил мать Торн, добавив про себя: «Если сумею ее вернуть». — И она любит театр.

— Замечательно! — воскликнула Лидия. — Мне будет с кем посещать любимые постановки! — Мать как-то косо на него посмотрела и, двусмысленно улыбаясь, спросила: — А где она сейчас?

— В Суррее, со своей матерью.

— Ну конечно, где же еще ей быть! — сказала Лидия и, взяв Торна под руку, повела к столу у окна. — Когда она вернется в Лондон, непременно приведи ее сюда, чтобы мы смогли обсудить подготовку к свадьбе.

Торн сел напротив матери.

— На что вам всем сдались эти приготовления? Какие из вас с Оливией и леди Норли стратеги? Можно подумать, вы планируете поход против Франции! — недовольно пробурчал он.

— Поверь моему опыту женщины, прошедшей через три свадьбы, это действительно сродни подготовке к войне.

— Тебе виднее, — сказал Торн и с несколько фальшивой улыбкой добавил: — Кстати, о свадьбах. У тебя случайно не сохранился список гостей, которых ты приглашала на крестины Грея?

— Зачем он тебе?

— Видишь ли, мы с Оливией решили, что на нашей свадьбе в Роузторне будут только свои. Очень узкий круг.

— Тогда список, который ты просишь, вам не поможет, потому что там равно представлены мои друзья и друзья покойного отца Грея.

— Вот по этой причине мы также хотим изучить список гостей, которые были в доме во время нашего с Гвин рождения. Того, кто будет в обоих списках, смело можно причислить к друзьям нашей семьи. К твоим друзьям и нашим.

— Тогда почему не попросить список моих теперешних друзей?

— Все немного сложнее, чем кажется, — теряя терпение, пробурчал Торн.

— Не потому ли, что ты привык все усложнять?

— И как мне тебя понимать? — раздраженно поинтересовался Торн.

— Из всех моих сыновей ты всегда был самым скрытным.

— Ерунда! Грей…

— Грей тоже. Но Грей думал, что, скрывая от меня то, как безобразно поступал с ним дядя, он защищает меня. Тебе повод не нужен. Ты просто не любишь делиться ни чувствами, ни мыслями, ни знаниями. И эта внезапная помолвка — яркий тому пример. Отчего у меня такое чувство, что ты что-то недоговариваешь? Я вижу, что вы впятером что-то замышляете, но никто не желает говорить мне, что именно.

— Мы не… Так ты дашь мне списки или нет, мама?

Лидия величественно поднялась и с невозмутимостью королевы сообщила:

— После смерти отца Грея я собрала все, что имело отношение к крестинам, и сложила в коробки. Должно быть, они и сейчас хранятся где-нибудь на чердаке в Каримонте. Но, видит бог, я не оставила на память ничего, что напоминало бы мне о свадьбе с этим человеком. Разумеется, все, что связано с моей свадьбой с вашим с Гвин отцом и вашим рождением, хранится по сей день. На чердаке в Роузторне.

— Тогда я поищу свой список в Роузторне, а Грей свой в Каримонте.

— Я так любила вашего отца, — устремив вдаль затуманенный взгляд, сказала Лидия. — Я хочу, чтобы у вас с мисс Норли было то, что было у меня с вашим с Гвин отцом. Если три брака и научили меня чему-нибудь, так это важности доверия, нежности и любви. Ваш отец, клянусь, был для меня всем. Если бы мне не пришлось всю себя посвятить вам, не знаю, пережила бы ли я его потерю.

Прежде, когда мать только начинала подобную речь, Торн под любым предлогом старался уйти. Он не мог слушать, как она признается в любви к мужчине, который обманывал ее с другой. Но на этот раз Торн вознамерился получить ответы на свои вопросы. И бежать от правды не станет.

— Мама, — сказал он, — несколько лет назад до меня дошел слух о том, что в день аварии отец торопился в Лондон к своей любовнице. Это может быть правдой? И, если нет, ты знаешь, кто этот слух пустил и зачем?

— Эта вздорная сплетня ходила в свете еще до того, как я вышла замуж за вашего отца, — презрительно скривив губы, сообщила Лидия. — Конечно, все было не так. Ваш отец поехал в Лондон за акушеркой.

— Но так и не доехал, — констатировал Торн.

Со слезами на глазах мать погладила Торна по щеке.

— К утру я уже держала вас на руках. А днем пришел констебль и сообщил мне о случившемся.

— А ты уверена, что отец ехал в Лондон не по каким-то… своим делам? — все не мог успокоиться Торн.

— Например, к любовнице? Уверена. По слухам, его любовницей была моя подруга Элиза. Но отцу она никогда не нравилась, он считал ее бесстыдной кокеткой. Поэтому он и перестал в свое время за ней ухаживать. К тому же Элиза была рядом со мной, в Роузторне, у моей постели, когда твой отец погиб. Так что он просто не мог ехать в Лондон к ней.

— Не мог, это очевидно, — сказал Торн. Но исключать леди Хорнсби из списка подозреваемых не торопился. У нее были мотив и возможность подстроить аварию.

— Но зачем тебе понадобилось копаться в моем прошлом? — спросила Торна мать. — И Шеридан зачем-то интересуется, не замышлял ли что-то его отец перед смертью. Что вы все пытаетесь узнать?

— Обещаю, мама, мы все тебе расскажем, когда картина сложится. А тем временем с осторожностью подбирай людей для ближнего круга.

— Кому именно я не могу доверять, по вашему мнению?

— Леди Хорнсби. Тете Грея Коре. Другим женщинам, с которыми ты вместе выходила в свет.

— Перестань, — небрежно взмахнув рукой, сказала Лидия. — Ты слишком подозрителен. Ты готов подозревать и мать своей будущей жены?

— Готов, — сказал Торн. Хотя, если честно, леди Норли не была первой в списке.

— Советую не говорить об этом Оливии.

— Я не собирался…

— Прошу простить, но к вам с визитом майор Вулф, — объявил дворецкий.

— Я вас всюду искал, — без предисловий сообщил Вулф, обращаясь к Торну.

— Что? Вы не хотите поцеловать в щеку вашу тещу прежде, чем пускаться в дискуссии с моим сыном?

— Добрый день, герцогиня, — пробормотал Вулф и, наклонившись, поцеловал тещу в подставленную щеку. — Боюсь, мне придется увести от вас Торна. Я должен поговорить с вами наедине, — добавил Вулф, глядя Торну в глаза. — Насчет нашего друга Элиаса.

Торн сразу понял, что Вулф принес плохие вести.

Едва за ними закрылась дверь комнаты, как Вулф объявил:

— Элиас мертв.

— Что? Как он умер?

— От большой дозы мышьяка, — мрачно сообщил Вулф.

— Господи, — тихо сказал Торн. — Откуда вы знаете, что это мышьяк?

— Яд был в его еде и питье. Он не все съел, но крысы, что доели его порцию, тоже сдохли. Все они были найдены мертвыми утром. Коронер уверен, что его отравили мышьяком.

— Есть догадки, кто мог подсыпать в его еду мышьяк?

— Сказать сложно, тем более что в Ньюгейтской тюрьме еду и готовят и раздают сами заключенные. Народ там, скажу я тебе, довольно гадкий.

— Могло ли случиться так, что яд предназначался кому-то другому?

— Едва ли.

— Получается, кому-то очень важно, чтобы мы не узнали, кто стоит за отравлением отца Грея.

Вулф согласно кивнул.

— И чего нам теперь ждать? — спросил Торн.

— Ждать нам нельзя. Надо ехать к мисс Норли и предупредить ее об опасности.

Черт, Торн об этом не подумал. У этого преступника длинные руки. Добрался же он до Элиаса в Ньюгейте, дотянется и до Суррея. Торн знал, что если что-то случится с Оливией, он себя не простит. Надо было приказать своим вооруженным охранникам остаться с ней в Суррее!

— Гвин поведала, что мисс Норли уехала в Суррей, но куда именно, она не знает, — сказал Вулф.

— Мои слуги уже, должно быть, вернулись. Я велел им ехать в Лондон. Так что они покажут мне дорогу.

Он поедет в Суррей и расскажет ей, что случилось с Элиасом. И после этого сделает то, чего никогда не делал. Никогда он не умолял женщину простить его и вернуться к нему.

Гвин была права. Пытаться бороться со своими чувствами — все равно что пытаться повернуть стрелку компаса вспять. Оливия была ему нужна, не просто нужна — необходима.

И да, он любил Оливию. Она была его музой. Все, что он написал в ту ночь, было вдохновлено ею.

Он должен заставить ее понять то, что понял он — они созданы друг для друга. И он станет для нее тем мужем, которого она хочет. И больше он не будет от нее ничего скрывать, потому что с кем, если не с ней, он может быть самим собой?

Глава 18

Оливия металась по комнате так, как, должно быть, метался по роще олень, которого преследовал сейчас ее отец. Леди Норли была у пастора. Как только баронесса вернется, они отправятся в Лондон. Оливия должна была увидеться с Торном по целому ряду причин, и главная — решить вопрос об оставленном в его поместье лабораторном оборудовании и реактивах. Разумеется, об их примирении не могло идти и речи.

Зачем лгать самой себе? Ей хотелось выяснить отношения с ним.

При мысли о том, чтобы извиниться перед ним за то, что слишком резко отреагировала на открывшуюся ей связь между ею и персонажем пьесы, кровь Оливии вскипала и мыслить адекватно она не могла. Маман была права. Но Оливия была над собой не властна.

Оливия подошла к окну и выглянула в сад, который мачеха возделывала с такой любовью. Давно пора успокоиться и забыть. Но никак не получалось.

— Мисс, некий джентльмен, который называет себя герцогом Торнстоком, требует его впустить, — сообщил дворецкий, неодобрительно окинув взглядом растрепанную, в одной ночной рубашке под теплой шалью, Оливию. — Вы желаете его принять?

Сердце ее забилось в утроенном темпе. Неужели? Торн здесь?

— Да, — ответила Оливия и, увидев в глазах дворецкого недоумение, поспешила добавить: — Пусть ждет меня в саду. Я спущусь примерно через час.

К счастью, за час горничная Оливии успела ее и одеть, и причесать. Так что, спускаясь по лестнице, Оливия чувствовала себя вполне уверенно. Она знала, что выглядит именно так, как, по мнению маман, следует выглядеть леди. Безмятежно-спокойной. Он ни за что не должен догадаться о ее волнении и страхах.

— Ваша светлость? — окликнула его Оливия, успев вдоволь налюбоваться его точеным профилем, его прекрасной фигурой. Он смотрел на розы, был бледен и растерян, но от этого не менее красив. Если бы Оливии требовался повод, чтобы продолжать на него злиться, она могла бы злиться на него уже за то, что он так преступно, так предательски хорош собой.

— Вы здесь, — сказал он, словно не веря своим глазам.

— Как и вы. Зачем пожаловали?

— Сказать вам, что Элиас мертв.

Оливия растерялась.

— Мертв? Как это случилось?

— Его отравили. Предположительно, мышьяком.

Сердце ее упало.

— И вы приехали сюда, чтобы попросить меня провести тест, чтобы знать наверняка.

На этот раз растерялся Торн.

— О чем вы? Нет, вы не нужны. То есть, я хотел сказать, что тест не нужен. Дохлые крысы возле его еды — вполне достаточное доказательство, что он умер именно от отравления. Я приехал, чтобы сказать, что вы можете больше не бояться, что он на вас нападет. Или пошлет за вами того, кто его нанял.

— Я… я этого и не боялась, — сказала Оливия. — По крайней мере до тех пор, пока вы мне не сказали, что мне следует кого-то бояться.

— Вам не нужно бояться. К Элиасу никто не приходил, и никто не мог ему передать, что вы занимаетесь своими опытами в другом месте.

Оливия смотрела себе под ноги.

— Значит… вы только за этим приехали?

— Конечно нет!

Оливия подняла на него глаза и замерла в ожидании.

— Я приехал, чтобы сказать, что я очень виноват перед вами. Мне нет оправданий. Я должен был сказать вам о дамах Держи-Хватай и Замани-Обмани, как только узнал, что вам нравятся эти пьесы.

— Но почему не сказали? — сглотнув комок, спросила Оливия.

— К тому времени, как мы начали говорить о пьесах, вы уже стали мне нравиться. И я вспомнил, почему вы понравились мне при первой нашей встрече.

Торн провел рукой по своим красивым волосам.

— Я знал, что вы обидитесь, осознав, что вы и ваша мачеха стали основой для этих комических персонажей, и я решил пощадить ваши чувства. Мне было страшно. Я давно должен был вам все рассказать.

Оливия все еще переваривала сказанное им, когда Торн неожиданно объявил:

— Но я принес вам подарок, который, как я надеюсь, заставит вас меня простить.

Если он сейчас вручит ей кольцо или серьги — что-то, что отец ее дарил маман после очередной «невинной шалости», она швырнет подарок ему в лицо.

К счастью, он принес ей не кольцо и не серьги. Он принес ей большую стопку исписанных листов.

— Я внес кое-какие изменения в пьесу о Феликсе, которую только что закончил. Пожалуйста, прочтите ее прежде, чем ставить точку в наших отношениях.

Оливии стало любопытно, и она стала читать. Довольно длинный эпизод был весь испещрен карандашными заметками. Кое-какие слова было не разобрать.

— Вы должны меня простить за почерк — я писал это в карете по дороге сюда.

— Понимаю, почему вы писали карандашом, — сухо заметила Оливия.

— Трудно управляться с чернильницей и пером, когда тебя постоянно трясет.

— Могу представить, — сказала Оливия. И тут взгляд ее упал на знакомые имена. На одном дыхании она дочитала абзац до конца.

— Вы их обеих убили!

— Да, но, как видите, я сделал их смерть комичной.

Она ничего не сказала, поглощенная чтением. Феликс рассказывал своему приятелю, как в Альпах на одиозных дамочек сошла лавина, когда они преследовали австрийского графа.

— Но если вы хотите, чтобы их смерть воспринималась как что-то трагическое, я могу это устроить.

Оливия в изумлении уставилась на Торна.

— Вы убили их ради меня?

— Я готов на все, чтобы вас вернуть.

— Вот этого делать не следовало! — тряхнув страницами, сказала Оливия.

Лицо его вмиг помрачнело.

— Потому что вы не можете меня простить. Все еще не можете.

— Нет, я не это хотела сказать, — поспешила возразить Оливия. — Это два ваших лучших творения. Вы не должны их убивать, если, конечно, — с робкой улыбкой закончила она, — вы все еще намерены писать о Феликсе и его друзьях. Потому что до меня дошел слух, что вы прекращаете писательскую деятельность.

Торн шагнул к ней. Глаза его горели.

— По правде говоря, я еще не решил. Я подумал, что если последняя пьеса будет иметь успех в театре, я мог бы написать еще.

— Тогда вы просто обязаны оставить в живых своих самых забавных героинь.

— Я думал, вы их ненавидите, — тихо сказал Торн.

Оливия и сама так думала. Но, сумев отделить их от себя и маман, она поняла, что любит их всей душой.

— Так и было. Но чем больше я об этом думаю, тем яснее мне становится, что никто не видит в них ни меня, ни маман. Так что, если вы не начнете подписывать свои пьесы собственным именем…

— Этого не случится. Герцоги пьесы не сочиняют.

— Ну, тогда никто ни о чем и не узнает, — сказала Оливия. Опустив глаза, она покручивала золотую цепочку на шее. — Пусть это будет нашей тайной.

Торн затаил дыхание, взяв ее за руку.

— Так вы меня простили?

— За что? За то, что, думая обо мне, придумали своих самых смешных героинь? Или за то, что оказались моим самым любимым драматургом?

— Я действительно ваш самый любимый драматург?

— Вы не менее тщеславны, чем Джанкер! — со смехом сказала Оливия.

— Вы меня осчастливили. Вы считаете Джанкера тщеславным?

— Чтобы окончательно определиться, мне нужно еще раз с ним поужинать, — с кокетливой улыбкой сказала Оливия.

— Черта с два! Я едва пережил первый ужин. И кстати, я, кажется, говорил, что в моей семье никто не знает о моем «побочном заработке». Так вот, это не так. Оказалось, что Гвин обо всем догадалась. Просто мне ничего не сказала.

— Отчего-то я не удивлена. Ваша сестра очень умна.

Возникла пауза. Напряженная пауза. Торн все не решался заговорить о главном.

— Значит, вы меня простили, — решился он.

— Я прощаю вас при одном условии: вы больше никогда не будете мне лгать, — сказала Оливия и, борясь с подступившими слезами, добавила: — Потому что если вы заведете себе любовницу или выкинете еще что-то в этом роде, я… я этого не переживу.

— Двойная жизнь — не по мне, — серьезно ответил Торн. — Поэтому да, я обещаю никогда вам не лгать.

— Я тоже обещаю никогда вам не лгать, — сказала Оливия и, погладив его по щеке, добавила: — И я вас прощаю.

— Хорошо, — сказал Торн, — потому что я не мог бы жить без вашего прощения.

— Пожалуйста, поясните. Я не совсем вас поняла, — с лукавой улыбкой сказала Оливия.

Торн, кажется, не понял намек, и Оливия попробовала сыграть роль коварной искусительницы. Понизив голос до хрипловатого шепота, каким, по ее мнению, должны разговаривать роковые женщины, она сказала:

— Вы по-прежнему хотите меня?

Торн схватил ее в объятия и едва не повалил в кусты клематиса, но Оливия проявила стойкость.

— Нам бы лучше где-нибудь уединиться. Если нас тут застанут, вас, чего доброго, принудят жениться!

— Какой позор, — сказал Торн, галантно пропуская ее вперед в холодную беседку. — Но я должен вас предупредить, если нам предстоит оставаться тут, на холоде, нам придется друг друга согревать, что означает более тесное… общение.

— Поясните, что вы имеете в виду, — сказала Оливия.

Вместо ответа Торн стиснул ее в объятиях и закрыл рот поцелуем.

Взгляд ее затуманился, голова закружилась от счастья.

— Признайте, вам нравится то, что я делаю, моя сладострастная будущая жена, — шептал Торн, лихорадочно расстегивая ее платье.

— Да, но я не помню… чтобы я соглашалась выйти за вас после моего… последнего отказа.

— Не шутите так, — отстранившись, со всей серьезностью сказал Торн. — Я думал, что навеки вас потерял. Сжальтесь надо мной. Я не переживу такой потери, любовь моя.

— Вы… меня любите? — заикаясь, спросила Оливия.

— Вы даже не представляете, как сильно, — сказал Торн, торопливо расстегивая брюки. — Дальнейшие объяснения требуются? — спросил Торн, когда Оливия завороженно уставилась на его весьма возбужденную плоть.

— Определенно, — сказала она. — Но теоретическим объяснениям я бы предпочла практический опыт. Если, конечно, эти опыты не приводят к самовозгоранию.

— Смею заверить, что эти опыты непременно приведут к самовозгоранию. Но иной природы.

— Я люблю вас, — жарко дыша, пробормотала Оливия, когда до самовозгорания оставалось совсем чуть-чуть. — Я люблю вас даже больше, чем химию.

— А я люблю вас даже больше, чем театр, — вторил ей Торн. — Моя. Моя навсегда. Моя любовь.

Нескоро они пришли в себя. Им было тепло и хорошо.

— Насколько я понимаю, ваших родителей дома нет? — вдруг спросил Торн, вернув Оливию к действительности.

— Ой! Мама в любую минуту может вернуться. Дворецкий расскажет ей о вашем визите, и она отправится на поиски.

Соскользнув со своего жениха, Оливия стала приводить себя в порядок.

— Что она может нам сделать? — едва сдерживая смех, спросил Торн. — Заставить нас пожениться?

Оливия схватила со скамейки рукопись пьесы.

— Что, если она потребует немедленно ехать в Лондон и венчаться прямо сейчас?

— Я не против. Это значит, что мы сможем провести ночь в главной спальне Роузторна!

Оливия на мгновение задумалась, оценила перспективы и улыбнулась. Но потом ей представилась иная картина — как отец гонится за Торном с ружьем наперевес.

— Быстро поднимайтесь! И застегните, наконец, брюки!

Торн со смехом подчинился и, ласково обняв ее, сказал:

— Я сообщил дворецкому, что я ваш жених, и заплатил ему за то, чтобы он нас предупредил, если кто-то из ваших родителей вернется.

— Не слишком ли самонадеянно с вашей стороны? — пряча улыбку, спросила Оливия.

— Я был готов сделать все, чтобы вас вернуть.

— И вы готовы позволить мне продолжить заниматься химией?

— Да будет так.

— Даже если в результате я не всегда смогу быть к вашим услугам?

— Даже если в результате я должен буду прислуживать вам.

— Не валяйте дурака. Для этого у вас есть слуги.

— Слуги слугами, но кое-что я предпочитаю делать сам, — с озорным блеском в глазах сказал Торн. — А если серьезно, — продолжил он, — я буду настаивать на том, чтобы вы не проводили опасные эксперименты во время беременности.

— Договорились, — с улыбкой ответила она. — Видите, как легко мы договариваемся?

— И, чтобы поддерживать в вас благодушие, мне лишь надо почаще объяснять вам кое-что на практике, верно?

Оливия засмеялась в ответ.

— О да. Когда речь заходит о такого рода опытах, я готова учиться и учиться.

— Договорились. Впредь я буду стараться как можно больше сил посвящать вашему образованию.

Торн поцеловал ее, и Оливия подумала, что у жены герцога-драматурга определенно есть целый ряд преимуществ перед женой просто герцога.

Эпилог

Торну пришлось приложить немало усилий, чтобы собрать в одном месте всех своих ближайших родственников. Теперь оставалось только принять приличествующий теме собрания серьезный вид, что было непросто, когда на душе радостно и легко, а рот сам растягивается в простодушной улыбке.

Вчера, наконец, состоялось их с Оливией венчание, и ждать его пришлось не несколько дней, как он того хотел, а три недели.

Торн смотрел на Оливию, которая вся словно светилась радостью, и поневоле вспоминал их вчерашнюю бурную ночь. И еще он вспоминал, как, проснувшись, увидел рядом ее, свою жену, и подумал, что жизнь удалась.

— Зачем ты нас собрал, Торн? — спросил Шеридан.

— Повод не самый радостный. Смерти, одна за другой, мужей нашей матери.

— Я знала, что вы готовите что-то в этом роде! — воскликнула Лидия. Все повернули к ней головы. — Вы что-то слышали о материнском чутье? — несколько запальчиво спросила она.

Ответом ей было молчание. Тогда она спросила уже иным тоном:

— Что тут происходит? Кто-то может мне объяснить внятно?

— Ты будешь говорить, Грей? Или оставляешь это мне? — обратился к старшему брату Торн.

— Ты хозяин дома, тебе и речь держать, — сказал Грей. — К тому же всю правду знаете только вы с Вулфом.

— Ладно, — согласился Торн и обратился к матери: — Ты, наверное, помнишь, что в прошлом году мы пришли к выводу, что Морис и его предшественник были убиты. Оба. И этот факт привел нас к мысли, что и отец Грея, и наш с Гвин отец тоже, возможно, были убиты.

— Но это абсурд, — покачав головой, сказала Лидия. — Твой отец погиб в аварии!

— Да, это так. Но теперь мы знаем, что авария не была случайной. Крепление сиденья кучера было намеренно ослаблено и отлетело на ходу, вспугнув лошадей. Поэтому смерть отца — это уже убийство, а не несчастный случай. И в этом году, если бы не своевременное вмешательство Вулфа, то и ты, и Гвин, и Вулф, и я — все мы могли бы погибнуть в результате тех же действий злоумышленника.

— Я не понимаю… — начала было мать.

— Мы не хотели беспокоить тебя понапрасну, мама, — сказала, погладив ее по руке, Гвин. — Мы должны были точно узнать, что происходит.

— И потому решили начать с расследования причин смерти моего отца, — сказал Грей. — Мы подозревали, что он, возможно, умер не от малярии, почему я и попросил жену Торна исследовать его останки. За этим она и ездила в Каримонт со мной и Беатрис. И Торн с нами.

— И все это время вы меня обманывали? Вам должно быть стыдно! — воскликнула Лидия.

— Мы не хотели вас тревожить, — заверила ее Беатрис.

Лидия пренебрежительно хмыкнула.

— Как бы там ни было, мама, — улыбнувшись Оливии, продолжил Торн, — моя жена обнаружила в останках мышьяк. Но перед этим некто попытался положить конец ее опытам и разрушил лабораторию. Она могла погибнуть, но, по счастью, ее в лаборатории не было, когда произошел взрыв. Злоумышленник скрылся, но Джошуа его выследил и арестовал. Однако взорвавший лабораторию преступник погиб в тюрьме раньше, чем удалось выяснить, кто его нанял.

— И как он погиб? — спросил Шеридан.

— Он был отравлен мышьяком. Но как мышьяк попал в его еду, нам неизвестно.

— Мог ли тот, кто его отравил, убить также дядю Арми и моего отца? — спросил Шеридан.

— На этом этапе ничего исключать нельзя, — сказал Торн. — За исключением того, что Элиас — так звали юнца, который взорвал лабораторию, — не мог совершить предыдущие два убийства в силу своего возраста — в те времена его еще на свете не было. При этом список подозреваемых у нас имеется.

— Целый список? — воскликнула Лидия. — Боже правый! Кто же этот злодей?

— Мы его ищем, мама, — сказал Грей.

Торн выложил на стол два листа пожелтевшей бумаги.

— Как мы все знаем, у мамы есть склонность хранить все свое прошлое в коробках на чердаке.

Присутствующие встретили его слова дружным смехом.

— Так что, — продолжил Торн, — у нас имеется два списка: тех, кто присутствовал на крестинах Грея, и тех, кто был в доме, когда погиб наш с Гвин отец. Все совпавшие имена — женские. Если наши с Греем предположения верны и наши отцы были действительно убиты, убийца — кто-то из них.

— Не может этого быть! — воскликнула Лидия. — Среди приглашенных не было наших врагов, одни друзья! Зачем друзьям семьи убивать ваших отцов?

— Не знаю, мама, — сказал, откинувшись на спинку кресла, Шеридан. — Но ты сама слышала заключение о причине смерти моего отца и дяди Арми. Итого: убиты были три твоих мужа и брат одного из них. Думаешь, это простое совпадение?

— Тогда в списке подозреваемых должна быть и я! — патетически воскликнула Лидия.

— Тебя нет в списке, потому что ты не могла совершить все четыре убийства, — спокойно разъяснил Торн. — В случае гибели моего отца, учитывая твое состояние, ты едва ли могла открутить гайки на карете. Когда умер Арни, ты была за границей. Мы полагаем, нашему отчиму удалось прожить так долго лишь потому, что рука убийцы не могла дотянуться до Пруссии, и для того был убит дядя Арми — чтобы выманить тебя и Мориса в Англию.

— Возможно, и меня тоже хотели убить, — сказала мать.

— Беда в том, — заговорил Грей, — что мы не имеем ни малейшего представления о том, каков мотив всех этих убийств. И это сильно затрудняет расследование.

— Итак, кто же эти женщины, чьи имена оказались в обоих списках? — спросила, опустившись в кресло, Лидия.

— Первая — Кора, тетя Грея. Вторая — леди Норли, которая, как заверяет меня моя жена, не может быть причастна к преступлениям, а третья — твоя подруга, леди Хорнсби.

— Только не леди Хорнсби! — вступилась за нее Беатрис. — Она была так добра ко мне, так поддерживала во время дебюта.

— Что касается меня, я не стал бы исключать ни одну из этих трех дам, что бы мне ни говорила жена.

— Таким образом, — продолжил Грей, — хоть нам и удалось подтвердить, что мой отец был отравлен, мы понимаем, что отыскать виновника преступления тридцатичетырехлетней давности будет очень непросто. Прежде всего следует сосредоточиться на самых недавних убийствах — убийствах обоих герцогов Армитидж.

— И мы надеемся на ваше активное участие, — сказал Торн, обращаясь к Шеридану и Хейвуду. — Несмотря на то что Хейвуд приехал всего год назад, а Шеридан живет тут только два года, вы оба успели добиться расположения местных жителей и пользуетесь уважением. Если вопросы станете задавать вы, это встретит куда большее понимание и желание помочь, чем если это будет делать кто-то из нас. И я бы не хотел обременять маму.

— Прошу прощения, но я такой же член семьи и в той же мере пострадавшая сторона, что и вы, мальчики, и я имею право на собственное мнение. Так вот, я категорически против того, чтобы мои сыновья проводили расследование преступления, которое теоретически могла бы совершить я!

— Обещаю, мы с Хейвудом никому не дадим повода думать, что мы тебя подозреваем, — сказал, обняв мать за плечи, Шеридан.

— Вашего обещания мне мало. Я намерена принять активное участие в этом расследовании.

— Мы позже это обсудим, мама, — сказал Хейвуд.

— Я хотел напомнить, — взял слово Торн, — что еще одним поводом для нашей встречи является необходимость предупредить о возможной угрозе. Наша злоумышленница ни о чем не должна догадываться. Так что лучше не делиться ни с кем своими подозрениями. Мы же не хотим превратиться в мишени, верно?

— Так что, Грей, не говори Ванессе, что мы подозреваем ее мать, — обратился к брату Шеридан. — Она своими расспросами сведет нас всех с ума.

— С ума она сводит тебя одного, — со смехом заметил Шеридан. — В основном своей безумной страстью к этому поэту, Джанкеру, приятелю Торна.

— Так об этом поэте моя кузина готова говорить днем и ночью? — недовольно проворчал Грей, глядя на Торна. — Ты знал и ничего мне не говорил?

— Я только недавно узнал, — не слишком уверенно ответил Торн. — И кому-кому, а тебе я точно не собирался об этом рассказывать. Так и предполагал, что тебе эта новость не понравится.

— Ванесса и Джанкер, — пробормотал Грей. — Сохрани бог.

— До того, как наша дискуссия опустится до уровня сплетен, — сказал Торн, — я хотел бы коснуться еще одного серьезного вопроса. Вулф согласился документально оформить наши любительские расследования, придав им официальный характер. У него есть влиятельные друзья в Лондоне, занимающиеся сыском. Так что, если что-то у вас не будет получаться, обращайтесь к нему.

— Нам надо включить в список помощников и мистера Бонэма, — сказала Лидия. — До того, как стать управляющим делами у Мориса, он был стряпчим. Так что в юриспруденции он разбирается.

Торн едва сдержался — так ему хотелось выругаться.

— К расследованию мы привлекаем только членов семьи, мама. Мы не можем знать, с кем будет делиться информацией твой ухажер.

— Он не мой ухажер, — краснея, сказала мать.

Гвин и Беатрис понимающе переглянулись.

— Ухажер или нет, он тут не при делах. Это понятно, мама? — сказал Торн.

— Как прикажешь, Торн, — гордо вскинув голову, насмешливо сказала Лидия. — В этой семье мне запрещено иметь не только друзей, но и подруг. Пойду распоряжусь насчет чая.

— Я вам помогу, — сказала Оливия и, вскочив, устремилась к выходу следом за матерью Торна, последнего пронзив укоризненным взглядом.

Торн также почувствовал, что Гвин и Беатрис тоже недобро смотрят на него.

— Что не так? — недовольно спросил он.

— Ты не мог сказать ей об этом деликатнее? — спросила Гвин. — Только что маму поставили перед фактом, что все ее лучшие подруги подозреваются в убийстве ее мужей. А теперь оказывается, что и ее, как ты выразился, «ухажер» не стоит ее доверия.

— Да, — философски заметил Грей, — Торн не умеет выражаться иносказательно. Все вещи называет своими именами.

— Вы помните, когда прусский король приехал с визитом к нашему отчиму… — начал Шеридан.

— Совещание окончено, — объявил Торн и вышел за дверь. С него хватило общения с родственниками. Он хотел пообщаться с женой.

Жена. И герцогиня, и любовница, и друг. Если подумать, никто на свете не знал его так хорошо, как она. Во всех смыслах. Какой же он болван, если девять лет назад не стал за нее бороться!

Торн заглянул в гостиную и увидел ее. Оливия разговаривала с его матерью.

Его мать сказала что-то. Торн не расслышал.

— Именно! — со смехом ответила ей Оливия.

Его мать сказала еще что-то — он опять не услышал.

— Мама, — сказал он и зашел в комнату. — Я прошу прощения. Я не хотел тебя расстраивать.

— Ничего, — с улыбкой ответила ему мать. — Оливия только что объясняла мне, что я должна сделать скидку на то, что мой сын — мужчина и ведет себя соответственно.

— И ты с ней согласна?

— Да, — с улыбкой сказала мать и, понизив голос до шепота, добавила: — Мне очень нравится твоя жена. И она, кажется, очень тебя любит.

— Ты очень нравишься моей маме, — сообщил он Оливии и, взяв ее под руку, повел к дивану. — И меня это не удивляет. Ты не можешь кому-то не нравиться!

— Не могу, потому что нравлюсь тебе?

— Именно. А у меня превосходный вкус. По крайней мере в том, что касается женщин.

— Придется мне поверить тебе на слово, поскольку я не знакома ни с одной из твоих пассий.

— Поверь мне, ни одна из них тебе в подметки не годится. Или ты хочешь доказательств?

— Ты неисправим, — со смехом сказала Оливия.

— Вот потому тебя и влечет ко мне. Хороших девочек всегда тянет к плохим парням.

— Может, ты и прав, но меня в тебе привлекла не твоя испорченность.

— Неужели? — спросил Торн, прокладывая дорожку из поцелуев от ее виска к уху.

— Ты покорил меня тем, что тебя не отвратили мои странности. До того, как нас застали за поцелуем, я успела тебя понравиться — мне было это очевидно, — несмотря на мое неумение вести себя в приличном обществе и страсть к химии.

— За это ты мне и понравилась, моя драгоценная жена. Обидно, что до меня так долго доходила эта истина. По всей видимости, туго соображаешь в нашем союзе не ты одна.

— Тогда позволь на этот раз мне заняться твоим образованием, — прошептала Оливия. — Но вначале давай закроем дверь, чтобы не смущать родню.

— Может, вернемся в спальню? — предложил Торн.

— Торн, еще нет и полудня! Если мы вернемся в спальню, все поймут, чем мы заняты.

— Надеюсь. В нашей семье мужская половина представлена сплошь одними плохими парнями вроде меня.

Торн отпустил ее лишь затем, чтобы закрыть дверь в гостиную.

— Впрочем, если подумать, гостиная — еще более подходящее место для экспериментов.

— О да, — со смехом ответила Оливия. — Эксперименты я люблю.

И успех этого конкретного эксперимента был, конечно, предопределен.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.