Елена Стяжкина Купите бублики

1

Я хотела мужа-врача. Когда еще не знала, что так все получится. Успокаивает, что не военного. А то сейчас уже обкусала бы себе все ногти. Нет, ногти я обкусала бы еще в каком-нибудь военном городке, а сейчас доедала бы локти. У меня средний интеллект, длинные ноги и искусственный темперамент. В смысле — самодельный. Это меня украшает. И отличает от всех. Из-за среднего интеллекта я не сориентировалась в обстановке. Поставила не на ту лошадку… Хм. Можно подумать, что предложений у меня было хоть отбавляй. В этой компании я самая молодая. Кроме Игоря Львовича. Мы празднуем его шестидесятилетие. В загородном доме, который раньше называли дачей. Все купаются в арабском бассейне. Его надули и заполнили водой, получилась чаша три метра в диаметре и полтора в глубину. Я делаю вид, что у меня месячные. Я думаю об Игоре Львовиче. Он — дед Юшковой, жены Марка, на деньги которого все, собственно, и происходит. Или все сложнее? Дед из бывших — то ли блатных, то ли деловаров. И кстати, не женат. И в бассейне не купается. Он себя блюдет и уважает. Я ему улыбаюсь. Только зря время трачу. Бригада помешанных. Дед Игорь Львович любит Юшкову. Странною любовью. В смысле инцеста. Но он ей не родной как бы дед. Все слишком сложно.

Мой муж — человек с большой придурью. Он работает за три копейки в месяц, рассуждает о великой Родине, в отпуске сидит в пещерах без вкуса, без цвета и запаха, гордится моими ногами и любит Като. Марк, кстати, тоже любит Като. Они все вместе вышли из народа. Начинали вместе, продолжают порознь. Что начинали-то? Я все время хочу у них спросить. Но ответ ясен — половую жизнь, конечно. Като тоже не купается. Она в прострации. По поводу потерянного контракта. Или ушедшего мужа. У нее только две причины для прострации. Но мужа я сегодня видела, значит… Ничего не значит. Это все так быстро происходит. Вот оно есть, и вот его нет. А если деньги, ты, Като, не переживай — «подкато» под Марка. Марк под Юшкову, Юшкова под деда — и ты снова на коне. А моральную поддержку тебе окажет мой дурачок. Сказка про репку в исполнении новых русских.

А мне лень. Я сижу в кресле времен королевы Елизаветы, которое провоняло нафталином, и смотрю на зеленую траву. А за забором почему-то огороды. Нехозяйственный человек этот Игорь Львович. Была бы тут картошка — совместил бы приятное с полезным. А так… Или дом надо было строить в приличном месте. Высовываться не хотят. Глупости. Их и так все знают. Сейчас бы сюда двести человек с автоматами. Зачем двести? Это я перепила. Като бы вышла из прострации и как завизжала. А ее — бах-бах из пистолета и меня заодно. Так и умру я с мужем-врачом. Жаль.

А вообще я завидую Като. И Юшкова тоже завидует. Като — дама с шиком. Где набралась-то? Она любит сказать: «Я от сохи». Только это раньше было принято. Сейчас времена другие, а она все равно выглядит стильно. Фигура у нее ничего: если Эйфелеву башню перевернуть — типичная Като. Ширина плеч — как три ширины попы. Спортом она не занималась. А где так раскачалась — неведомо. Детей у них нет. И у нас нет. И у Юшковой. Больше всех пора Като. Ей тридцать два. Но похоже, что ее муж об этом не знает. Меня посадят за стол или нет? Муж-врач мне как-то научно объяснил, почему алкоголь вызывает повышенный аппетит. Только отчего тогда все валялки-бомжихи такие худые? Жаль, что не спросила…

Я давно наметила осуществить плавный переход из одной постели в другую. Гарантированно, конечно, попасть на соседнюю подушку со Львовичем. Но сложно. Муж Като — слишком легко, но бесперспективно. Марк — идеальный вариант. Но неохота. Тогда — муж-врач и история о том, как семидесятилетняя бабка пришла с жалобами на почесунчики лобка, а там оказались вошки, а она говорит: «Что ты, сыночек, это у молодых мандавошки, а у меня — шкрибунцы». Бред, слезы и профессиональная тайна. Моего мужа зовут Андрей. В смысле — держи хвост бодрей. Я работала у него медсестрой. Под халатом пусто, в глазах — страсть, нас таких было много. Но у меня были самые длинные ноги и самое горячее желание иметь врача (меньше надо было в больнички в детстве играть). И я его получила. В момент оргазма он особенно нежно называет меня Катюхой. Только я — не та Катя. А так — пустяки. Нормалек. Я его даже люблю.

Когда стемнело, мы сели за стол. Игорь Львович и Марк были в смокингах. Понятно, почему ждали ночи, — не хотели контрастировать с огородом. У Юшковой оголились спина, грудь и ноги. На материал Версаче не растратился. А я в шортах — как дура, муж мой тоже ничего — в одежде отставного омоновца. Зато на работе он — бог. Ничего не поделаешь. Марк боится огнестрельных ранений, а Андрюшка в них царь по совместительству. Като опаздывала. Но без нее не начнут. А она там уясняет отношения с мужем. Улучшает их вместо пропавшего контракта. Теперь она сядет рядом со мной и будет облизываться, как кошка, и томно вздыхать. Андрей с Марком возбудятся, и нас с Юшковой ждет необычайная ночь. Только Юшкову зовут Настя. Смотри, Марк, не перепутай.

— Сегодня мы собрались, чтобы отметить огромный праздник. Нам повезло, что мы попали в этот тесный круг…

Бедный Марк, ну как ему сказать, что меня в шортах за пять долларов в «Савое» просто не поймут.

— Спасибо, Марк, я тронут.

Игорь Львович обходится без реверансов. Марк, кажется, подарил ему новую машину. Красивую.

Юшкова поцеловала именинника, а он задержал ее в своих мощных для шестидесяти лет объятиях. Кино! Из собрания «Госфильмофонда». Это мне близко. Кроме мужа-врача, я, кстати, хотела сниматься в кино.

— Катя, что вы такая грустная?

Это Игорь мне, со всеми остальными он на «ты». Я — чужая, хотя чужие здесь не ходят. Но меня, наверное, пробили по всем каналам и уже не боятся.

Юшкова положила голову на плечо Марка. Она его любит. Она хочет от него ребенка. Она с успехом прошла марковскую квалификацию — отпустила волосы на два метра пятнадцать сантиметров на голове и удалила их же на ногах. Навсегда причем. Но она не стала лучше Като. Ничего не поделаешь. А Марк не страдает. Он громко трахает все, что шевелится. Может, надо пошевелиться?

Като быстро опьянела. У нее нет опыта, как у меня. Она все время на работе. Ей нельзя. У нее должен быть вид и величие. А мне можно. Я сижу дома. На три копейки плюс питание.

— Андрюха, — протянула она, — расскажи что-нибудь, тоскливо как-то на душе.

Игорь Львович бросил на нее полный гневного недоумения взгляд (цитата из Виктории Холт). Бросил, и все. Сражаться не полез. Они с Като в разных весовых категориях. На ней все держится.

Андрюха, как обычно, покрылся красными пятнами и начал мямлить. Ему надо взять разбег для разговора. А потом — не остановишь. Это будет выглядеть так: «Еду я как-то на вызов…» или «Привозят нам больного…» Като будет ржать как лошадь. Потом Андрей пересядет к ней поближе, возьмет за ногу, прямо за ступню (интересно, Като моет ноги?) и будет оглаживать. Параллельно по плечам Като будет оглаживать муж. Марк будет балагурить. А я буду сидеть и молчать.

— Настя, давай потанцуем, — Игорь Львович легко спрыгнул со стула и обнял Юшкову.

Игорь Львович пытается быть современным. Он любит Гэри Мура. «Ничего не будет так же без тебя». Это мой вольный перевод. Я сижу одна. Мне бы сродниться с мужем Като, только я не знаю, как его зовут. И он не знает, как меня. Сидим. Я привыкла сидеть одна. У меня длинные домашние дни. Я сильно устаю к вечеру. Долго не могу уснуть. И все мечтаю поменять шило на мыло. Я не романтичный человек и не загадочный. Или это просто не пришло. Если меня долго бить головой о стену, из меня, конечно, можно вытряхнуть слезы, а так, попусту, — да никогда.

Настя танцует. Она глупая, но добрая. По полдня я болтаю с ней по телефону. Мы висим в разных концах города, объединенные вниманием к Марку. Настя не убирает, не стирает. Она только готовит. Марк мечтает о второй домработнице и порядке. А Юшкова закармливает его моллюсками в телячьих жопках. Жаль, что Марк не может унизить друга. Я бы пошла к ним этой второй. За деньги, а не за кусок хлеба. Если быть совсем честной, мне нравится Марк. Его бы чуток перемешать с Андреем, Львовичем, добавить никаковости мужа Като — и можно бросаться на шею. Но можно и так.

— Катя, что же вы все время молчите?

Я слышу настойчивый голос именинника. Я ему не нравлюсь. Потому что я — сидячий протест.

— Игорь Львович, а вы на мне женитесь. Разведите меня с Андреем и женитесь, — предлагаю я.

— Зачем? — он не удивляется. Еще бы, человеческая глупость — это его специальность.

— Как «зачем»? Вы же умный человек. Это ведь разрешит множество проблем. Я — хорошая замена. Я все умею. Я заменю вам Юшкову. Андрей утешится рядом с Като. Он ей подходит. Не отсвечивает. Марк признает поражение и укрепит свои семейные позиции. И перестанет гулять. Настя родит правнука. А жертва — всего лишь женится на мне.

Глаза Игоря Львовича сужаются до невозможности. Сейчас на меня опустится дубинка охранника, сидящего за забором. А завтра меня собьет машина. Но не насмерть. А Андрей меня починит. И все останутся при своих. А я даже стану его Галатеей. Андрея, в смысле.

Сейчас Игорю Львовичу пошло бы рычание. Но он забыл его механизм. Он хватает меня за подбородок и пытается оторвать мне голову. Юшкова всплескивает руками и ненавидит меня за унижение при всех. У меня из глаз катятся слезы. Но я сама виновата. Зацепила авторитет. Хотя раньше этот авторитет был подпольщиком. Цеховиком и по совместительству начальником овощной базы. Еще немножко — и у меня вылетят мозги. Юшкова злорадствует. Но Игорь вдруг успокаивается и целует меня в покрытые соплями губы. Не целует, я ошиблась, а больно кусает.

— Я подумаю над твоим предложением. Только мне нужно тебя попробовать. Приходи ко мне спать, — говорит он зло.

— Только спать? — возникаю я. И откуда эта наглость во мне берется?

Юшкова выворачивает губу и собирается плакать. Тема истерики — «ты зачем испортила деду юбилей». На самом деле этот юбилей был неделю назад. Кому как не Насте об этом знать.

Игорь не обращает на нее внимания. Я его, видать, сильно приложила. Тайное стало явным. Обхаркала великое чувство. Казнить нельзя помиловать. Запятые расставит ученица какого-то «Б» класса Настя Юшкова.

Като сидит на насесте из Андрея с Марком и отдаленным мужем, которому она уже успела дать. Какая бомба заложена в их детстве? Каким на фиг клеем их там взяло? Они не слышали нашей ссоры, и Игорь Львович уже смеется рядом с ними. Тактичная Като заявляет:

— Ах, кажется, в Древнем Риме был такой обычай. Мужчина доживал до шестидесяти лет. Собирались гости, лучшие женщины были с ним. А в полночь он выпивал яд и уходил из живых. Но до полуночи ему было можно абсолютно все.

Андрей и Марк решили немедленно отметить шестидесятилетие. Они, идиоты, забыли, что их ненаглядной тоже будет шестьдесят. Вот и повеселятся, соколики. Игорь не разделяет общего восторга. Като — дура и хамка. В этом я с ним согласна. Но взгляд масленеет, значит, из всего многообразия слов он выловил историю о женщине, которая не откажет. Вперед, к Юшковой.

Раньше я считала их всех невероятно сложными и непонятными. Потом устала от своей глупости. Сейчас мне смешно. Мыльный пузырь лопнул. А никто не признается в его сдутии. Трудно зарабатывать деньги и поддерживать душу в чистоте. Душу — ладно. А уровень интеллектуальный? Он падает в серебре и золоте. Падает, потому что на сытый желудок мечтать можно только о мягкой постели. А на три копейки в месяц можно мечтать только о темной-темной, совершенно бесплатной пещере. Общий вывод: никчемны они все. Ну, кроме разве что Като. Беда, что я не лесбиянка. Я составила бы пацанам компанию.

У меня болят щеки, а Юшкова намеревается провести со мной воспитательную работу. Я не буду реагировать. Пусть обращается к столбу. Что она и делает:

— Как ты могла так о Марке, обо мне?

— Да, — говорю я.

— Что «да»? Он же мой муж. Как повернулся твой грязный язык? Ты никогда не была такой жестокой, — заявляет она.

Жаль, что Настя не умеет читать. Ее словарный запас обогатился за счет мексиканских сериалов. Только возвышенные речи плохо звучат на вонючих огородах. Интересно, Игорь приглашал ее в «Савой»?

— Катя, Катюша, ну, пожалуйста, объясни мне, что ты имела в виду? Неужели это правда?.. Ну, ответь.

Вот, мы уже плачем. Воспитание стойких оловянных солдатиков в условиях счастливого детства — неграмотный и ложный эксперимент. Над Настей его не проводили. Мне ее жалко. Она…

— Настя, у меня месячные пошли во время Олимпиады в Лос-Анджелесе. А у тебя?

Я сбила ее с толку. Она судорожно вздыхает и подергивает головой. Хороший запах дорогих духов лезет мне в нос. Остановись, мгновенье, ты прекрасно, а я напилась. Я хочу просить прощения. Я даже чуть позже сделаю это.

— У меня начались на Московской, — смеется она.

Мне тоже смешно. Я хватаю ее за плечи и прижимаю к себе. Мы хохочем как сумасшедшие и скатываемся с елизаветинского кресла. Мы проелозили ее «Версаче» и моими пятидолларовиками по траве. Мы объединились и поцеловались. У Юшковой губы были мягкие, а у меня укушенные.

— Прости меня, я пьяная, — сказала я, отстранившись.

— Да, — ответила она и со значением посмотрела на меня.

— Ну, соврала я, Настя. Не хочу об этом говорить.

— А под какой вид спорта у тебя это… Ну…

— Под горные лыжи. — Мне снова стало смешно.

— Врушка ты. Бесстыжая к тому же.

Мы лежали с ней на траве и обменивались вялыми вздохами. Над головой было, естественно, небо. Там жили люди, которые ушли. Если поставить на звезду зеркало, а на землю телескоп, то, глядя в него, можно увидеть, что было на земле давным-давно. А если поставить зеркало на луну, то можно увидеть себя шесть минут назад. Ушедшие живут между луной и той звездой. Где-то совсем недалеко. Их, наверное, можно даже сфотографировать. Я редко бываю хорошей и умной. Чаще пьяной. Но Юшкову мне жалко всегда.

Все снова сели за стол. Игорь Львович разошелся не на шутку. Вот что значит вовремя сделать непристойное предложение. Старые мужики, как женщины, любят ушами. Или больше нечем, или, наконец, научились…

Като — блестящая баба. Я не хочу ее слушать. Мне ее не жалко. Но я все-все за ней признаю. А она за мной? Когда она увидела меня в первый раз, то сказала:

— Привет, я — Като, а ты — как хочешь. Это — первое. А второе — я — запретная тема. Мы все равно помиримся, а ты будешь виновата.

Для моего ума это была слишком длинная фраза. Я не поняла. Просто выучила наизусть.

Като кувыркалась в тостах об имениннике. Сейчас раскручивалась тема о великом уме. Ей точно нужны были деньги. Только Юшкова сказала, что он легализовался. Деньги в Штатах. Родственники там же. Живет и крутится на проценты. Устал.

— Я вижу дом, где Гоша рос, и тот похвальный лист, что из гимназии принес наш Львович гимназист, — заливается смехом Като.

— Эй, не позорься… — Марк хлопает ее по попе. Она его. Он снова ее. В шутку. Еще пару раз. Игра затянулась. Пятиклассник Марик и девочка Катя. У Юшковой — повылазило. Андрей в нервах. Драка перешла в глубь сада и теперь перемежается короткими гортанными смешками. Еще пять минут, и кто хочет услышать, тот услышит шорох одежды.

— Андрюша, береги нервы, — нежно говорю я, нарушая заповеди Като.

Игорь Львович властно кричит:

— Марк!

Марк тоже живет на проценты? Или ему кинули пару мотков нерушимых, омытых кровью связей в преступном мире и органах безопасности?

— Марк! — Юшкова бежит в кусты, расплескивая гордость. Чмок-чмок-чмок и хохот победительницы святой Анастасии. Като-то, оказывается, прошла в дом, в туалет просто. Молодец. Никто не спорит.

— Счастье мое… — хорошим чистым голосом запевает Катоин муж.

— Хорошо в этом мире с тобой, — подхватывает Игорь.

Игра в третьего лишнего продолжается. Это, интересно, как же: по статистике из трех женщин двух любят, а одну нет? Хотя меня тоже любит Гена. Барабанщик парада уродов. И мог бы любить меня охранник с дубинкой. Надо пойти его спросить об этом. Только мне-то что? В неизбывной борьбе за Като лично я болею за своего мужа. Пусть она достанется ему. А я буду тихо радоваться. И кто скажет, что я не способна к самопожертвованию?

Ночь давно обозначилась. Но только сейчас она далась мне в ощущении. Вино подпирает подбородок. Кто-то громко и мелодично трещит в кустах и под крыльцом. Почему-то молчат соловьи. Кафе «Ветерок», кажется, закончило свою работу. Игорь Львович смотрит на меня с интересом. Мне самой интересно, приду ли я к нему ночью. Юшкова сладко прижимается к Марку. Андрей медитирует. Като засыпает на плече у мужа. И только мы с Игорем Львовичем ведем незримый бой, как назначено на то для нас судьбой. Спасти, что ли, Юшкову от инцеста? Не знаю, не знаю. Боюсь, что вся свежевыстеленная ночь уйдет на борьбу с унитазом. Может, даже придется стоять в очереди. Или их тут два?

— Андрей, — шепчу я, — пошли спать.

— Катенька, — он словно только что узнал меня здесь среди чужих и подневольных, — Катюша. — Он гладил меня по щеке, нежно касался вмятин, оставленных дракой с именинником. Он заглядывает мне в глаза и щурится. Ну, что я говорила?

— Юшкова, Юшкова, проснись, выдели нам комнату… — Я хочу добавить что-то про объедки, которыми мы обожремся сегодня ночью. Но слова застревают и обещают выйти только с непереваренной пищей. — Юшкова, — застонала я, — во имя минут, проведенных нами на траве, дай мне постель.

Андрей покорно поднимается и идет вслед за мной. Он облегченно вздыхает: «Что же, все на местах». Как в «Бесприданнице» — не доставайся же ты никому. Постель пахнет арбузом. Я хочу арбуза. Под руку попадается Андрей. Я вижу, как горят в темноте его глаза. Сейчас мы исполним сценку: «Кто-то входит и выходит, продвигается вперед. Пионеру Николаю ехать очень хорошо». Почему я помню глупости из детского сада? В роли пионера Николая, чур, я. Андрей размазывает нежность по плечам и настороженно переходит к груди. Или он до сих пор не верит, что я — его жена. Или не может уразуметь, что его жена — я. Меня совсем не тошнит. Сейчас мы подпишем накладную «сдал — принял», чуток попрыгаем и попыхтим, в минуту особой гремучести он смешно запищит, а я скажу: «Тьфу ты, черт». Хорошо, когда муж-врач. Мне нет необходимости его обманывать, через несколько минут он снова начнет жидкий процесс подлизывания меня за ухом и так, виноватый моей неудовлетворенностью, высунув язык начнет мерно дышать. Да, все так. А постель нахально пахнет арбузом.

У Андрея сильные руки, большие ладони и длинные пальцы, коротко остриженные ногти. В глазах линзы. А на операции он надевает очки. Если кровь брызнет в линзу — человек может умереть. От задержки процесса. В графе «причина смерти» напишут: умер от линзы врача. Глупости. Андрей не делает их. На работе. Я глажу его по волосам. Одно название. Ежик на голове без ножек. Ему нельзя иметь волосы в пещере. Он хочет быть там один. А вши, клещи и прочие твари — это уже компания. Он красивый, состоявшийся мужчина без денег, тридцати двух лет. Признание все-таки придет к нему. Позже. А пока он будет работать за полбутылки водки. Потому что он — идиот. Фанат. Да, я ошиблась в выборе. Мне ведь без разницы кого не любить. Нужно было лучше думать. Учитывать тенденции и прогнозы.

Только очень обидно, что ему тоже все равно кого не любить.

Пойду-ка я к Игорю и попрошу его стукнуть меня головой о стену. И тогда… И тогда… Тогда — как же я поплачу! Ох.

Загородный дом перестраивался много раз. Он в этом похож на Отечество, которое лично я не выбирала. Сначала это был курятник. Дом дядюшки Груши из четырех дорогих кирпичей. Потом ему, дому, надели шапку. Получился второй этаж из сказки про Бабу-Ягу. Видимо, этот образ был дорог Игорю Львовичу. Он оставил центральную постройку и по бокам прилепил два огромных крыла. Так выглядят воробьи с лебедиными крыльями. Если таковых кто-то, конечно, видел.

Игорь Львович спал в центральной голубятне. Справа от него — Като с мужем. Слева — мы с Андреем и Юшкова с Марком. Вот как она мне доверяет. Правда, они спали на первом этаже, а мы на втором. Был еще чердак с камином и пожарной неустойчивостью. А также проходом в центральную часть. Вообще — в этом доме все дороги вели туда. В Рим. Здесь очень удобно было принимать проституток вперемежку с порядочными женщинами. Хватило бы сил.

Я поднимаюсь на чердак. И впиваюсь взглядом в мужской силуэт у окна. Очень романтично. Мужской силуэт на фоне луны. Луна бывает только в России. На Украине чаще попадается месяц. Это наше необщее мусульманское прошлое. Луна всегда выглядит как дура. В смысле, Красный Крест и Красный Полумесяц — скромная эмблема доброты — гораздо романтичнее. Я не пылинка и не привидение. Но на мои физиологические шумы он не оборачивается. Он ждет. А я этого не люблю. Я подхожу и уже знаю, что это Марк. А раз знаю, то обнимаю его сзади и прицельно целую в шею. Марк разочарованно вздыхает. Понятно: «а ты опять сегодня не пришла».

— Это всего лишь я… Не-та-Катя.

— Я понял, — он улыбается и берет меня за руки.

Я начинаю шевелиться. У Марка срабатывают рефлексы. Он так истошно начинает меня целовать, как будто кричит. Мои шорты с треском летят на пол. Его страсть огибает меня стороной. Я просто ищу приключений. И нахожу их. Мы опускаемся на пол. Я дрожу. Марк — мощный. Марк — жуткий. Марк…

— Марк! — кричу я, Марк, а не «тьфу ты, черт».

Мощные потоки мужской дружбы сливаются во мне в одну реку. Жаль ли мне Юшкову?

— Марк, тебе не стыдно? — спрашиваю я, лежа у него на плече.

— Тебе плохо со мной? — вздрагивает он и начинает ковыряться в носу.

— Разве в этом дело?

— Мы все это проходили пятьдесят шесть миллионов, — он укоризненно улыбается.

— И пятьдесят шесть миллионов один.

— Дроби не в счет. — Он гладит меня под коленкой и начинает неровно дышать.

Я расцениваю его ласку как попытку к изнасилованию. Я повизгиваю и уворачиваюсь. В борьбе никак не обретается счастье.

— Я не хочу, я больше не буду. — Я решительно вскакиваю и иду к луне.

Марку, наверное, нравится мой силуэт, он хохочет:

— Иди сюда, ты замерзнешь. Честное слово, я буду вести себя по-братски. Ты будешь Суок, а я Тутти, наследник. Вот гадость-то, не успели люди полюбить друг друга, сразу выясняется, что они брат и сестра.

Я возвращаюсь и сажусь на шорты. Он берет мою руку и бредит о сороке-воровке. Почему ему не стыдно? А мне почему? Он подтягивает меня ближе, утыкается носом в волосы и начинает мелко-мелко и часто-часто дышать.

— Не-та-Катя, — глухо произносит он, — а давай убежим?

— Куда? — спрашиваю я.

— В пустыню к эмирам. Я продам тебя в публичный дом и буду жить на процент от твоих доходов.

— Опять сутенером?

Я получаю резкую увесистую пощечину, теряю равновесие и падаю на пол. Падаю и лежу себе грустно и пьяно. Марк тяжело вздыхает и не уходит. Он гордо всхлипывает и говорит равнодушно:

— Я очень устал.

А его подоспевшая ко времени слеза капает мне на нос. Мне, честно, все равно — устал он или нет. Я не хочу в публичный дом. Его слезы меня не трогают. Андрюшка тоже часто плакал. Но плачущий Марк выглядел увесистее и был похож на содранный в кровь кулак.

— К маме хочешь? — поинтересовалась я его сценарием.

Он покачал головой и блеснул лунными дорожками на лице.

— Давай дружить, Катя.

— В смысле, твой следующий половой контакт будет с Андреем?

Марк меня не ударил. Он проворно забрался сверху и возлег. Я раздумываю, потому что очень-очень хочу его, но принципы, кажется, дороже.

— Марк, а за какую команду будет играть Христо Стоичков?

— Я забыл, — говорит он и собирает с меня свои манатки. Руки, ноги и прочее. — Так ты поедешь?

— Куда?

— В Эмираты. Думай о хорошем, — просит он.

Я не дошла до Игоря Львовича, меня недолюбил Андрей. Все лошади ипподрома закрыты в стойлах. Можно ли устранить недоделки на Востоке? Я беру слишком большой разбег для того, чтобы превратиться в дешевку. Просто сегодня на луне висит табличка: «Сход с ума».

— Я поеду. А виза? А когда?

— А послезавтра. Доживешь?

— Самолетом? — кричу я громко и счастливо.

Я никогда не летала самолетом. Я не помню, как выглядит море. Я не знаю, на каких деревьях растут Марковы деньги. И мне все равно.

— Мы будем продолжать играть в наследника Тутти? — вкрадчиво спрашивает Марк.

— Сейчас — нет, а так — да.

Сейчас растягивается до рассвета. Марк не называет меня по имени. У него опыт. Нельзя попадаться. Хотя я могу откликнуться на любое. Я забыла, как меня зовут.

Рассвет обозначается косым лучом солнца из-за темной серой тучи. Это испарились наши грехи. Я доползаю до кровати и проваливаюсь в тяжелый короткий сон. В котором снова прелюбодействую с Геной. Он — единственный мужчина, который меня любит. У него фикса, которую не промоешь никаким кофе, стеклянный взгляд, узкий лоб. Он типичный. Для времени и для меня. С ним я — умная. Он любит меня у забора медучилища. Такого никогда не было и не будет. Я всегда соблюдала себя для рывка.

— Пойдем завтракать. — Андрей радостно целует меня в щеку.

Я рассеянно собираюсь и выхожу. Игорь Львович продолжает меня ненавидеть. К этому чувству примешивается мой обман. Я улыбаюсь запутанно и сложно. Марк пускает мыльные пузыри через трубочку для коктейля. Интересно, есть ли у нее более короткое название? Юшкова и Като спускаются вместе. У Марка и Андрея по привычке загораются глаза. Като жмурится и настороженно и виновато смотрит на Игоря Львовича. Я готова подтвердить, что она не ходила вчера на свидание. Меня никто не слушает.

Игорь Львович сухо прощается со всеми и, ссылаясь на дела, нервно садится в машину. Марк зайцем прыгает следом. Они уезжают, и я растерянно смотрю на арабский след.

Крепкий кофе оказывается лишним, и я бегу-бегу в поисках унитаза. Юшкова тащит мне полотенце и успокаивающе гладит меня по спине. Но мне не жалко, мне не стыдно, мне до чертиков обидно.

— Настя, — кричит мой Андрей, — помощь не нужна?

— Нет, — отвечает Юшкова, — отдыхайте, я сейчас. — Она усаживает меня в мое любимое кресло и подходит к столу.

Андрей внимательно всматривается в ее глаза. Она улыбается и предлагает ему несуществующие блины.

— Я мигом, — уговаривает она.

Като непонимающим взглядом обводит присутствующих. Андрей расслабленно и умиротворенно смотрит вслед Юшковой. Я могла вчера многое пропустить. Като не перехватывает Андрюшкиного внимания и царственным жестом поправляет волосы. Она молчит. Андрей не поворачивает головы. Я болею похмельем. Запах пожара из кухни никого не удивляет. Юшкова — мастер-технолог.

— Като, попробуй у Андрея пульс, — пытаюсь я надругаться над великим.

Они переглядываются и понимающе улыбаются друг другу. Като — счастливица, ей с Андреем не освоить науку ревности. Вот поссорилась правая рука с левой. Глупо. Она отказывается от блинов и дальнейшего пребывания на даче. Она прощается со всеми. Мне персонально:

— Держись, Катюха.

И отбывает. Юшкова проведет неделю на даче. За нами вскоре пришлют машину. Юбилейные торжества закрыты. Ждем вас через пять лет на том же месте. Это если не наступит эпоха признания врачебного таланта моего мужа. Мое мерзкое поведение не будет оплачено. Оно выдано в кредит.

Следующим утром квартирный телефон доносит голос Игоря Львовича:

— Я сейчас приеду.

Он не проходит в квартиру и в дверях подает мне конверт.

— Ты не умеешь держать слово, — говорит он равнодушно.

— Нет, но почему. Я исправлюсь.

— А вот и шанс. Пообещай, что позвонишь.

— Кому? Когда? — Я тупая.

— Мне. Только мне, — он резко захлопывает дверь.

Андрей сонно спрашивает: «Кто приходил?» Потом вскакивает и уматывает на работу. А через час за мной заезжает Марк и восторженно хватает меня за ноги. Он приподнимает и носит меня по квартире. Мне не стыдно за бедность. Я никак не могу проснуться.

— Суок, мы улетаем. Вещи можешь не брать. Где мужнин завтрак? Я доем. — Он возится на кухне.

Я думаю, что бы такое написать в записке Андрею.

В белом от страха «боинге» я вспоминаю, что обещала позвонить Игорю. Я боюсь высоты. Не хочу, чтобы со мной разбились люди. Если мы нормально сядем, я позвоню. Позвоню обязательно. Я вступаю в детскую сделку с Богом и авиакомпанией «Эр Франс».

Загрузка...