Ландора

Глава 1

Пролог

Жизнь на Земле изменилась. Изменилась кардинально. И бесповоротно. Сейчас уже не ищут виновных, слишком много воды утекло. Сейчас — да. А поначалу, во всем винили Россию. Но России, вместе со всем ее населением, было на эти обвинения, что называется, глубоко плевать. Не было России. Исчезла Россия. Спряталась за тягуче-белесой полосой тумана. Как это произошло, спросите вы? А никто и не знает. Просто однажды, в один момент, вся территория Российской Федерации стала недоступна. Ни пешим, ни конным, никаким другим.

Стоит упомянуть, что Россия исчезла не одна. Вместе с ней, чудесным образом, за пеленой тумана скрылось несколько стран, бывших когда-то республиками СССР.

Думаю, если сейчас посмотреть на Землю из космоса, то можно увидеть, что практически большая часть Евразийского континента скрыта с глаз. И в этом не вина плотных облаков и циклонов.

Когда это случилось, весь остальной мир пришел в ужас. Особо истерила Америка. Самой безобидной и общепринятой была версия, что «русские что-то снова задумали». Было еще множество разных других вариантов, порой настолько нелепых и абсурдных, но все же обсуждаемых в СМИ. Американцам поддакивали европейцы, но как-то нехотя, скорее, по инерции. Те проблемы, что возникли у Старого Света с исчезновением России, были гораздо актуальнее, нежели переливание из пустого, в порожнее.

Восток наоборот притих. Лидеры азиатских государств не привыкли голословно и публично обсуждать то, что им непонятно, то, что может оказаться совершенно не тем, чем кажется. Все попытки проникновения в «Зону Зеро», как сразу же окрестили ее журналисты, заканчивались одним и тем же. Любой объект, будь то человек, транспорт или даже самолет, войдя (въехав, влетев и проч.) в Зону, буквально через несколько секунд, вновь оказывался в той самой точке, откуда и начинал свой путь.

Наконец, после многочисленных, но совершенно бестолковых попыток проникнуть на территорию когда-то одного из ведущих акторов земной экономики и политики, американцы, в одностороннем порядке, объявили России войну. Объяснили они это очень просто: «Россия своим поведением сеет хаос, нестабильность и насилие во всем мире». Так же была выдвинута идея, что Россия, там за пеленой, «изобретает новое оружие» угрожающее мировой демократии.

Не слушая предупреждения ученых изучавших загадочную завесу, президент США дал отмашку на ядерную атаку. Вернувшиеся бумерангом боеголовки, полетели по обратной траектории, чуть не угробив те самые базы, с которых и были запущены.

После этого, весь остальной мир наложил на США экономические санкции, с требованием полного ядерного разоружения. Те, конечно, заартачились и полезли в бутылку.

Неизвестно чем бы все это закончилось, возможно, третьей мировой, но тут случился Апокалипсис. И случился он на территории США.

Многие ученые-вулканологи предупреждали, что в самом центре этой страны давно назревает природная катастрофа и Иеллоустонский национальный парк, известный своими лесами, природными источниками и медведями гризли, на самом деле является бомбой замедленного действия.

И это произошло. Вулкан взорвался. В тысячу раз мощнее, чем взрывался два миллиона лет тому назад. Природа устроила американцам грандиозное шоу, а они все стали его участниками.

Горячая лава вырвалась из жерла Иеллоустонской кальдеры до самого неба. Когда давление чуть ослабло, она огромной лавиной, сжигающей все на своем пути, обрушилась на окрестности. На территории в 10 тысяч квадратных километров бушевали потоки раскаленной грязи, выжить в которых было невозможно. Пепел покрыл близлежащие территории слоем в пятнадцать метров. От токсичного воздуха погибло практически все живое. Вызванные этим взрывом цунами довершили дело. От Америки остались одни лишь воспоминания.

Катастрофа постигла не только американский континент. Через две недели Солнце, источник жизни на Земле, скрылся в пылевых тучах и температура на поверхности планеты резко упала. Наступил ледниковый период.

Из-за долгих морозов погибла растительность и большая часть животных. К этой проблеме прибавилась еще одна. Многие опасные и вредные предприятия, брошенные людьми на произвол, нанесли природе еще один сокрушительный удар. Земля, воздух и пресные воды пропитались отравой, сделав многие районы непригодными для биологической жизни. Люди мерли как мухи, особенно в бедных странах. Началось массовое переселение.

Старый Свет, значительно пострадавший от произошедших событий объединился в Единую Европу, которая отринула все свои гуманистические «сопли». Вопрос выживания расставил все по местам. Власти огородили территорию Новой Европы неприступной стеной, через которую не могла проскочить даже мышь.

В Азии случилось нечто подобное. Китайцы предложили индусам Союз. Вместе, хотя и потеряв большую часть всего населения, они сумели продержаться в то страшное время. Помощь от этого союза получили и все остальные народы, сумевшие каким-либо чудом выжить в том аду. Юго-запад не сумел найти компромиссного решения и раздробился на многочисленные анклавы.

От множества когда-то развитых стран Америки и Евразии, как это ни печально, остались лишь мифы, как от древней Греции. Австралийский континент опустел. Страны Северной Африки может, и переждали бы холод, но бегущая из глубин континента толпа оголодавших людей, словно саранча смела все на своем пути.

Так изменился наш мир. И только Россия не видела этого Хаоса.

Со временем все стало налаживаться. Европейцы разрушили свою стену, понимая, что так выжить в новых обстоятельствах не получится. Правительствами новообразованных государств была создана Конфедерация Мира, главным кодексом которой стали лозунги «Все люди братья», «Мы за мир во всем мире», «Земля наш общий дом», «Восстановим флору и фауну» и прочие.

Кое-кто даже предлагал лозунг: «Вернем Россию», хотя совершенно и не представлял, как это сделать.

Человечество сократилось. Но теперь, как ни странно, стало умнее. Природные ресурсы стали использоваться более рационально. Развивались новые технологии, не отравляющие воздух, воду и почвы. Наконец-то открыли способ холодного синтеза. Вредные, но необходимые в промышленности производства свели к минимуму. Активно внедрялась программа, по переносу их на Луну.

К середине первой трети ХХII века жизнь на Земле стабилизировалась. Исчезли глобальные конфликты, терзающие и разрывающие ее на части. И хотя человечеству было еще далеко до совершенства, первый шаг был сделан. Оставалось лишь двигаться в этом темпе и никуда не сворачивать, но не забывать оглядываться назад, помнить историю, свои ошибки и просчеты, чтобы уже никогда не совершать подобного.

Глава 1

— Ландора! Второй номер!

Зычный голос оторвал меня от созерцания голубого неба, в котором медленно проплывал пассажирский цеппелин. Ландора это я. Точнее Дора Лан, но все почему-то зовут меня именно Ландора.

Я перевожу взгляд на свой сток-кар. Вон он, такого же цвета, что и сегодняшние небеса. Говорят, что такими они были не всегда. Долгое время небо было затянуто пылевой завесой. Я видела фотографии тех времен, это страшно. Страшно, когда солнца не видно, а на планете царит бесконечная зима. Теперь все иначе. Небеса снова чистые, а земля оттаяла ото льдов.

Говорят еще, что раньше людей на Земле было семь миллиардов. Я в это не верю. Нас сейчас итак слишком много, чтобы прокормить всю эту ораву, в количестве пятисот миллионов, а не то, что целый миллиард.

Мои размышления прерывает Лео. По-отечески приобняв за плечи, он увлекает меня в сторону наших машин. Сегодня финал Погони за Кубком на звание Чемпиона. Участников, как и всегда, лишь двенадцать. Они лучшие из лучших. И среди них я — «какое-тонедоразумение». Так считают все. Даже Лео. Хоть и молчит об этом. Но я знаю. Вижу по глазам, по обрывкам оброненных фраз. Обидно. Но я привыкла к такому отношению. Ничто и никогда не заставит меня отказаться от любимого дела.

Свой сток-кар я собирала сама. Не буду скрывать — не одна. Мне помогал мой отец. По правде говоря, он мне не родной. Но в наше время это совсем не важно. Этот человек воспитывал меня с малых лет, с тех самых пор, как я осталась без матери.

Моя мать была индианкой. У Лео сохранилась ее фотография. Они были близки. Он очень любил ее. А она любила моего отца. Настоящего, биологического. Но о нем мне ничего не известно. И даже Лео не может ничего стоящего рассказать, поскольку мать упорно молчала. Она была биохимиком, работала в Национальном институте по восстановлению флоры и фауны. После Апокалипсиса земля была отравлена ядовитым пеплом, приносимым на наш континент циклонами, и люди выжили лишь благодаря высоким технологиям. Только недавно появилась возможность восстановления экосистемы из тех немногих запасов, которые человечество все же умудрилось сохранить.

Биохимики — элита, впрочем, как и другие ученые, чьи умения могли принести пользу пострадавшей Земле. Я уже упомянула, что мать была индианкой. Ее звали Дивья Шарма, и она принадлежала к высшей касте. Я иногда думаю, что же должно произойти такого, чтобы индусы наконец-то отказались от эндогамии. Но после произошедшего апокалипсиса в голову ничего стоящего не приходит.

Моя мать нарушила правила и родила меня от человека другого сословия, но замуж за него выйти так и не решилась. Или не смогла. Второе вероятнее всего. Так говорит и мой приемный отец, с которым мать познакомились на вечеринке в честь чествования Чемпиона Кубка Индокитая. Им тогда и оказался Лео Лан, красавец-метис, имевший европейско-азиатские гены.

Однажды уже прогнувшись под устои своей семьи, Дивья взбунтовалась и наперекор всем вышла за Лана. Мне тогда было три года. Когда она умерла от скоротечной болезни — шесть.

Когда мамы не стало, меня на воспитание хотели забрать родственники, но Лео им меня не отдал. По причине моего им удочерения. Это было осознанное решение взрослого мужчины, знающего, что собственных детей у него никогда не будет. Но как он говорит — я самая любимая его дочка, и в моих глазах он видит отражение Ее, своей ненаглядной Лакшми, богини его грез, обожаемой Дивьи.

Лео доводит меня до моего кара, помогает умоститься в кокпит, и отходит. Дверь я закрываю сама, по старой суеверной примете и меня отрезает от внешнего мира тишина. Я надеваю виар-шлем и регулирую настройки. Контакт со спутником — есть! Программа маршрута установлена. У меня есть немного времени его изучить. В Астрале я вижу все сверху. Будто птица парю над землей. Но это не виртуальная реальность. Здесь все по-настоящему. Смерть в том числе. Уменьшаю масштаб и вижу весь маршрут полностью. Ого! Один из участков проходит вплотную к Стене. Надо быть очень, очень осторожной!

Через пару десятков лет после природной катастрофы перевернувшей все вверх тормашками и изменившей мир до неузнаваемости, люди, привыкшие держаться подальше от Стены, сделали удивительное открытие. Именно здесь, у завесы, сокрывшей одну из самых могущественных стран до времен Апокалипсиса, жизнь начала восстанавливаться быстрее: прорастать трава и кустарники, появляться исчезнувшие виды деревьев и, что удивительно, некоторые виды животных, птиц и насекомых. Люди стали перебираться ближе к Стене. Вдоль границы выросли три мегаполиса. Индианаполис — мой родной город, то место, где я появилась на свет — один из них.

Сигнал по внутренней связи предупредил о готовности к старту. В Астрале я вижу всех участников гонки. «Лучшие из лучших» выстроились на стартовой решетке в шахматном порядке и завели двигатели. На поул-позиции Марк. Отличный гонщик. Меня, если честно, не любит. А кому понравится, когда тебе девчонка постоянно наступает «на хвост», намереваясь отобрать титул Чемпиона. И сегодняшняя моя цель сделать именно это. Звучит повторный сигнал. Нога отжимает педаль. Я словно не думаю. Все части тела работают в автоматическом режиме.

Мы с Марком лидеры. Остальные нам не конкуренты. Но эта мысль запретная. Она может привести к поражению, и я выкидываю ее из головы. Большой шлем явно нервничает. С чего бы это? — ехидно задаю сама себе вопрос и вырываюсь в лидеры.

Мы достигли опасного участка. Стена совсем рядом. В Астрале она выглядит неровной каменной кладкой. На самом деле это совсем не так. В детстве, украдкой, хоть и зная, что это строго-настрого запрещено, мы не раз развлекались тем, что на спор забегали в плотный, белесый туман Стены и были в курсе, что ориентация там нарушается. Главным правилом было не паниковать, просто идти вперед, и тогда через какое-то время вновь окажешься в точке входа. У нас ходила байка, что если свернешь в любую сторону, никогда уже не выйдешь оттуда и станешь «потеряшкой». Проверять так это или нет, дураков не было.

Марк нагоняет. Прижимает меня к Стене. Зараза! — шиплю я, пытаясь как-то исправить положение. — Он что, охренел! Для обоих нас столкновение чревато и он это знает. Неужели его амбиции так велики?

Удар сотрясает мой кар. Я отказываюсь верить в происходящее. Картинка, которую я вижу со спутника, устойчива. Словно в замедленном темпе я наблюдаю, как от столкновения, мою машину закручивает и кидает навстречу Стене. Тело чувствует перегрузку. Моя личная катастрофа длится секунды, но за это время я заново проживаю всю свою недолгую девятнадцатилетнюю жизнь.

В какой-то момент связь с внешним миром исчезает. Я слышу лишь шум эфира, а перед глазами рябь и мельтешение. Телу становится легко, будто понизилась гравитация. Ощущаю новый удар, но не значительный, на излете. Нога все еще жмет на тормоз. Кажется, она уже в него вросла. Наконец я понимаю, что стою. Аэрбеги опали, освободив от упругих объятий. Я снимаю шлем. Плотная тонировка стекла мешает рассмотреть, что снаружи. Выхожу. Кругом туман, но не такой, как когда-то в детстве. Этот более… — не могу сразу подобрать слово. Жидкий, что ли. Хорошо вижу на расстоянии тридцати — сорока метров. Оглядываюсь. Что это там? Подхожу. Человек!? Мужчина лежит лицом вниз. Рядом сумка. Я переворачиваю его, совершенно забыв правила. Он дышит. Черт! Похоже это я его!

Соображаю, что делать. Его надо срочно в больницу! Мужчина худ, но высок, боюсь — не дотащу до кара. Все же пытаюсь поднять и удивляюсь. Здесь все не так, как в привычном мире. Здесь не действуют законы физики. Кажется, что его вес не более десяти — двенадцати килограмм. Тащу его на руках, как какую-то девицу. Да, сравнение неудачное. Ничего, если выживет, будет мне должен пару кругов на руках меня потаскать. Господи! О чем я думаю, человек умирает. Я смотрю на его лицо. Навскидку лет тридцать. Молодой и красивый. Как же тебя угораздило встретиться у меня на пути, исследователь Стены! Кто он такой у меня не вызывает вопросов. Очередной сумасшедший. Жалко. Слишком уж симпатичный.

Вот и мой кар. Кладу парня на второе сидение, которое осторожно раскладываю уже с пассажиром. Под сидение летит его сумка. Он еще в отключке. Потерпи немножко! — говорю я, не то ему, не то себе. Трогаемся. Еду очень медленно. Не видно ни зги. Еще эта чертова тонировка! Но ругать приходится только себя. Это был мой каприз.

Кажется, туман плотнеет. Начинаю нервничать, в голову приходят детские страшилки, про «потеряшек» в тумане и с дури, или от страха, жму на газ. Неожиданно свет снаружи наполняет кабину. Уф, вырвались! Я радуюсь, будто получила Кубок Чемпиона. Выруливаю на трассу и на ходу надеваю шлем. Связь восстановлена. Максимально уменьшаю масштаб и вижу петлеобразную тридцатикилометровую трассу. Мониторю обстановку — я в десяти километрах от финиша. Ничего себе! Все мои соперники далеко позади. Похоже, в тумане время течет по другому. Сегодня Стена повела себя совершенно иначе — я выскочила через пятьсот метров от нашего с Марком столкновения. Он только-только выровнял свою машину, но, несомненно, меня уже видит и понимает, что для него все кончено. Не успев как следует разогнаться, я пересекаю финишную прямую.

Лео бежит навстречу. На лице чувства радости и беспокойства, которые по очереди сменяют друг друга, делая ситуацию не то комичной, не то трагичной. Отлепляю его от себя и пытаюсь рассказать о пассажире. До Лео доходит.

— Быстро машину в бокс, — приказывает отец.

Я мотаю головой:

— Его надо к врачу, — говорю я непонятливому Лео.

К нам уже во всю прыть несутся журналисты. Лео захлопывает дверь кара и пихает меня в их «объятья». Я что-то лопочу, невразумительное. Лео, помаячив за моей спиной, куда-то исчезает. С ним исчезает и мой кар. Краем глаза вижу финиш Марка. Направляю спецкоров туда, сославшись на усталость и перенапряжение. Чтобы отстали, всем подряд обещаю эксклюзивное интервью. Вручение награды не меньше чем через час. Время еще есть, и я бегу искать Лео.

***

— С ним все в порядке, — седовласый доктор успокаивает меня. — Легкое сотрясение, несколько ушибов мягких тканей и вывих руки. Жить будет, — бодро подытоживает он. — А вы ему собственно кто?

— А он уже пришел в сознание? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Еще нет, но мы над этим работаем.

— Пожалуйста, доктор, — я делаю умоляющее лицо, — вот мой номер, как только он очнется — сообщите, — и торопливо вру, — я его родственница, племянница.

Доктор смотрит с подозрением. — Кстати, — говорит он, — его статус данные не считываются.

— Возможно повреждение чипа, — придумываю я на ходу. Знаю, врать я не умею. Но сейчас делаю честное лицо. Кажется — прокатило. Он записывает мой номер, и мы прощаемся. Доктор уходит к своим пациентам, а я иду на обследование. Лео настоял. Его опасения совершенно напрасны и это подтверждает томограф.

Звучит нелепо, но мне повезло, что тот участок, где Марк меня чуть не угробил, подходил вплотную к Стене. А вот мой соперник видимо ожидал другой результат и никак не рассчитывал, что завеса «выплюнет» меня перед его носом. В этот раз удача оказалась на моей стороне. А Марку я ничего предъявлять не стала, пусть это останется на его совести.

Запиликало во внутреннем ухе. Номер мне не знаком. С любопытством принимаю звонок:

— Дора Лан, — имею привычку всегда представляться.

— Вам звонят из Центральной клиники Индианаполиса. Ваш родственник пришел в сознание.

— Спасибо, — говорю я и отключаю связь. Чувства смешанные. Никто так и не узнал, что это я сбила парня. Мне стыдно. Но Лео настаивал на этом, имея в виду, что мне никак нельзя сейчас портить свою репутацию. Он настоял, а я поддалась на его уговоры. Теперь вот мучает совесть. Успокаивает лишь то, что травмы незнакомца попавшего мне под колеса не смертельны и инвалидом он тоже не станет. И согласилась я с Лео, только когда он пообещал полностью оплатить лечение и реабилитацию мужчины.

Мне сказали, что пострадавшего уже перевели в интенсивную терапию. Нахожу нужную мне палату. Сердце отчего-то колотится. Я выдыхаю воздух из легких и толкаю дверь. По-хозяйски осматриваю «апартаменты» моего больного. Палата светлая, просторная. Присутствует какая-то аппаратура. Около нее суетится молоденькая медсестра в вызывающе-коротком халатике. Она оборачивается на шум двери, но я вижу это лишь мельком, потому, что не могу оторваться от бирюзового омута его глаз. Наверно я выгляжу как идиотка, не видевшая в жизни мужчин. — Вот, черт! — ругаю себя и с трудом «отрываю» себя от этих магнитов. Теперь я не знаю, куда мне приютить взгляд. Положение спасает сестра.

— Это ваш родственник? — скорее констатируя, говорит она.

Секунду я не решаюсь ответить, но потом, словно раздваиваюсь, и более наглая моя часть отвечает:

— Да. Это мой дядя.

Сестра недоверчиво переводит взгляд с меня на него и чуть пожимает плечами.

— Ваш дядя, как очнулся, не проронил ни слова. Он у вас немой?

Я в ауте. Тупо киваю головой и несу полную ерунду:

— Да. Он в детстве менингитом переболел.

— Жалко, — сочувствует сестра. — Такой симпатичный…

Она укатывает аппаратуру и прикрывает за собой дверь. Бирюзовые глаза прожигают меня через одежду. Я даже не успела переодеться, так и стою в своем ярко-желтом с красными вставками комбинезоне. Очень не хватает шлема — спрятать краснеющее лицо за забралом. Ощущение, что он все знает и осуждает мой поступок. Нахожу в себе силы и подхожу к лежащему на больничной кровати мужчине. Рядом удобный стул. Сажусь и пытаюсь оправдываться.

— Понимаете, я не виновата. Это была случайность. Мою машину занесло — я не видела вас!

Кажется, он понимает. Бирюзовые глаза потеплели, взгляд стал мягче. Я молчу, не знаю, что говорить дальше. Снова отвожу взгляд и чувствую прикосновение. Мужская рука в характерном жесте ложится на укрытую легкой простыней грудь, и я впервые слышу его голос:

— Ратмир, — произносят самые чувственные на свете губы.

— Ландора, — неожиданно для себя называюсь именно так.

— Лан-до-ра, — он словно пробует это имя на вкус. Кажется, оно ему нравится, и я почему-то от этого радуюсь. Ратмир произносит что-то еще, но я ничего не понимаю. Какая-то тарабарщина. Что же это за язык такой, — думаю я.

В Индокитае три больших мегаполиса, каждый численностью около пятьдесят миллионов. В Индианаполисе в основном проживают индусы, но говорят здесь на смешанном диалекте, как и в Уханьграде, с преобладающим китайским населением, и в многонациональном Уланбаторе-Нова. Современный язык Индокитая, это нечто среднее между китайским, хинди и английским, в очень упрощенном варианте. Когда я училась в школе, мы проходили старые языки, вскользь конечно, но мне тогда было странно, как это люди говорили на разных языках, живя в одной стране. Сейчас, получая профессию дипломата, мне приходится осваивать несколько языков, на которых говорят наши торговые соседи. В прочем, дается это мне это легко. Как говорит Лео, у меня отменный талант лингвиста. Но речь мужчины мне не понятна.

Итак, мой красавчик — не гражданин Индокитая. Задаюсь вопросом: откуда же он? С Европой мы общаемся, так как входим в состав Конфедерации Мира. Но их государственный язык английский, которым я неплохо владею. Ближайшие наши соседи — множество небольших княжеств, объединенных в Союз. Они еще не вошли в Конфедерацию, однако, уже на пути к этому. У них сохранилась масса наречий и диалектов, хотя общим является фарси.

Смотрю на лицо мужчины: светлая кожа, коротко стриженные темно-русые волосы, прямой нос, полные, чувственные губы, бирюзовые глаза. Нет, на араба он совсем не похож, скорее на европейца. Они у нас не редкость. Довольно часто бывают делегации, и группы по обмену научным опытом. А может у него от травмы память отшибло, — приходит мне в голову «умная» мысль. Вот он и забыл наш язык. Значит, скоро его хватятся в Посольстве.

— Мне надо идти, — я показываю на себя, потом на дверь. В его глазах зарождается легкая тревога. — Я еще приду, — обещаю я. И он понимает, расслабляется.

По дороге домой мне в голову приходит гениальная мысль. А что, если и с ним Стена сыграла злую шутку. Что, если вошел он в нее совсем с другой стороны, а сюда его вывезла уже я. Эта ужасающая мысль бьется в моем мозгу, и я почему-то начинаю в нее искренне верить. Звоню Лео, и сбивчиво объясняю, что к чему. Он затыкает меня на полуслове и требует, чтобы я немедленно явилась под его светлые очи.

— Детка, откуда такие мысли, — отец не сразу верит моим предположениям. — Может у парня амнезия. Полежит немного в больнице и все вспомнит. У него самые лучшие условия, самые лучшие врачи. Что ты нервничаешь!

— Нет, — я упрямлюсь. — Его нужно срочно забрать из больницы. Его статус данные не считываются и мне задавали вопросы о нем. Черт! Сумка! — хватаю себя за лоб. — В каре осталась его сумка! Может, там я найду нечто, подтверждающее мои догадки.

Под нервный крик Лео — ты куда!? — я вылетаю из своей квартиры и мчусь в подземный гараж. Мне кажется, лифт еле движется. Наконец я в гараже. Сумка там, где я ее и оставила — под сидением. Смотрю ее прямо на месте. На сумке надпись большими буквами: «ПВГ(р)». Это кириллица, основной алфавит Индокитая. Но пока это ничего не значит.

Роюсь внутри. Что это? Какие-то инструменты, проводки. Вынимаю пластиковый планшет с записями, и… кажется ручной компьютер? По крайней мере, очень похоже. Я верчу его так и сяк — ни одной кнопочки, даже сенсорной. Может, разрядился? Да какая к черту разница, разъемов-то в наличии — ноль. Я убираю странную штуку и остальные предметы назад в сумку. Надо забрать ее домой, а то мало ли что.

— Текст можно попытаться перевести, — Лео так же удивленно вертит предметы. — Есть у меня один знакомый опытный лингвист, а вот остальное…. Думаю, это светить не стоит. Тем более вещи принадлежат человеку, и он может за них строго спросить.

Я соглашаюсь с Лео и прячу сумку подальше. Пока отец договаривается со своим знакомым переводчиком, я наконец-то иду в душ. Сколько за сегодня событий — голова идет кругом. Скидываю с себя опостылевший комбез и настраиваю душевую кабину на оптимал. У меня ровно семь минут. Человечество все еще не может позволить себе лишней чистой воды — очистные содержать слишком затратно. Но мы выросшие в этом мире довольствуемся тем, что у нас есть. Ученые говорят, что планета, в конце концов, самоочистится, как делала это не один раз. Для этого просто нужно время. Только у человека его слишком мало. Нам всегда хочется здесь и сейчас.

За семь минут я успеваю не только смыть с себя пыль, но и помыть голову. Быстро сушу волосы феном, ибо ношу короткую стрижку. Лео это не нравится. Он говорит, что с длинными волосами я была бы просто красотка. Врет он все. Жалеет меня. Кому понравится этот отвратительный шрам на скуле. Ни за что не стану унижать себя и прятать шрам под длинными локонами. Наверно это ребячество. Вызов. Но я не могу по-другому. Этот шрам моя визитная карточка.

Смотрю на себя в зеркало. Широкие лоб и скулы. Маленькие нос и рот. Глаза в пол-лица. Мне говорят, что когда я удивляюсь, они становятся еще больше. Только почему они не как у моего нового знакомого — бирюзовые, ну или же голубые или зеленые. Нет. Зеркало отражает черные зрачки в темно-коричневом ореоле. Лео называет их шоколадными.

Слышу зовущий голос отца:

— Дора, ну где ты там!

— Иду! — кричу я в ответ, отрываясь от созерцания самой себя.

***

С Лео мы решили разделиться. Он поехал к своему знакомому лингвисту, а я за Ратмиром. Кстати, интересное имя. По дороге подключаюсь к Справочной, интересуюсь происхождением имени. Хм-м. Древнеславянское имя. То-то я смотрю, странное оно. Кажется, мои догадки верны на счет появления здесь Ратмира. Именно поэтому его статус данные не читаются. Все граждане Индокитая имеют специальный чип, имплантированный под кожу между большим и указательным пальцем левой руки и лишь за редким исключением, он может находиться в других местах, которые так же сканируются по мере необходимости. Я знаю, в Новой Европе эрфид-метка уже давно применяется среди населения. Они внедрили эту программу еще раньше, чем мы. Но вот где имплант Ратмира, знает только он сам.

Лечащий врач смотрит на меня как на сумасшедшую:

— Джи Дора, — уважительно негодующе говорит он, — пациент еще слаб, ему требуется надлежащее лечение и уход!

— Я знаю, доктор. Но я настаиваю на том, чтобы забрать дядю домой. К тому же, он сам меня об этом просил, — привираю я, для пущей правдоподобности.

— Конечно, мы не можем держать пациента насильно, — хмурится врач, — однако на вашем месте я бы подумал.

— Я уже подумала, доктор.

— Хорошо, — доктор сдается. — Я напишу вам рекомендации и подробные инструкции по приему лекарств. И обязательно покажите его дней через пять.

Он начинает что-то строчить на бланке. Я терпеливо жду. Закончив, он протягивает мне листок с рецептами:

— Если увидите ухудшения, срочно звоните лично мне. Мой номер я записал.

Я благодарю доктора и спешу к Ратмиру.

Ходить бирюзовым глазам еще нельзя. Я это понимаю. И поэтому заказываю спецтранспортировку пациента. Монорельс быстро доставляет нас до дома. Моя квартира находится на семьдесят пятом этаже, ста двадцати этажного жилого комплекса. Таких комплексов в Индианаполисе пару сотен. Низкие строения не в моде. Люди привыкли жить компактно. Так намного удобнее. Я, конечно, слышала разговоры, что некоторые пытаются отселяться на окраины городов, но не понимаю в чем здесь смысл.

Ратмир всю дорогу молчит. Но я вижу, он напряжен. У лифта прозрачные стены и взгляд мужчины перебегает с одного здания на другое, что видны в поле его зрения. Зрачки расширены, словно все, что он видит ему не привычно и совершенно не знакомо. Я плохо знаю, как там у них в Новой Европе устроена жизнь граждан, какая архитектура преобладает. Возможно, они живут совсем по-другому, не так как мы.

Наконец-то двери моей квартиры. Я прикладываю к сканеру руку. Замок, тихо щелкнув, открывается.

— Вот мы и дома, — объявляю я.

Он обводит глазами мои скромные апартаменты.

— Будешь жить пока в гостиной. Здесь удобно.

Я помогаю Ратмиру встать с больничного кресла и перебраться на диван. Чтобы как-то нарушить неловкость происходящей ситуации включаю телемонитор. На экране, (вот черт!) мое лицо крупным планом. Это показывают повтор вручения Кубка. У меня берут интервью. Слушаю и понимаю — какую же чушь я несу! Мелькают кадры гонки. Вот момент столкновения. Я хочу переключить канал, но меня останавливает мужская рука. Ратмир с явным любопытством смотрит на экран. Я тихонько ретируюсь в спальню.

Только сейчас до меня доходит вся серьезность моего поступка и того положения, в котором я оказалась притащив совершенно незнакомого человека в свой дом:

— Мы даже поговорить не можем друг с другом, — ругаю я себя, — выяснить кто он и откуда. Одним словом — дура ты Дора!

Ратмир видимо меня потерял — слышу его неуверенный зов. Вынимаю из укромного места его сумку, «делаю» на лице лучезарную улыбку и выхожу к своему заждавшемуся гостю. Взгляд мужчины сначала задерживается на моем лице, потом скользит вниз. В глазах рождается узнавание и радость. Я протягиваю ему сумку. Почему-то мне немного обидно. Я снова ругаю себя:

«Ты что, Ландора, к сумке ревнуешь! Это смешно!». Да смешно. Но ловлю себя на мысли, что очень хочу такой же взгляд в свой адрес. Можно к нему еще прибавить обожание. У-гу. Мечтай девочка. Ты посмотри на него. Красавец! И скорее всего сердцеед. Покоритель женских и девичьих сердец. Да-да и чье-то, похоже, он уже покорил, — добавляю я самой себе.

Ратмир тем временем достал тот самый непонятный предмет. Я так и не поняла, как он его включил, но черная, матовая поверхность предмета исчезла, оставив лишь тонкую рамку по периметру. Пустота внутри рамки оказывается обманчивой. Я во все глаза наблюдаю, как в центре ее возникает радужный «вихрь». Мужчина раздвигает руки и рамка, словно резиновая, растягивается от прилагаемых усилий. Растянув рамку до квадрата приблизительно двадцать на двадцать сантиметров, Ратмир запускает в «вихрь» руку и… о чудо… вынимает оттуда какую-то вещь. Рамка вновь принимает прежние размеры. Хотя нет. Она теперь уменьшается, превращаясь в маленький плоский прямоугольник размером чуть больше моего ногтя. Мужчина закатывает рукав рубашки, и… странная штука просто исчезает в районе его запястья. — «Вот это технологии у них, — думаю я, — что это было?» Он же, снова возвращается к вещи, которую извлек из «вихря». Я вижу — это полупрозрачный цилиндрик наполненный какой-то субстанцией. Мой гость подносит цилиндрик к своей шее, и я слышу тихое шипение. Теперь цилиндрик пуст. Ратмир какое-то время сидит неподвижно. В голову лезут всякие глупые мысли, типа самоубийства. Но, нет. Мужчина оживает. Немного растирает место укола и наконец-то обращает внимание на меня. Мой вид говорит ему обо всем.

— Это — безопасность, — произносит он, к моему большому удивлению. — Не быть заражение. Не быть эпидемия.

— Ты болен?

— Нет, нет, — торопится он ответить. — Просто, профилактика.

— А что это было? — я показываю на запястье.

— Я объясню. Чуть после. Хорошо?

Он улыбается. Я первый раз вижу его улыбку. Что-то в ней есть такое. Я не могу уловить. Словно обреченность. Грусть? Не знаю. Не могу понять.

— Хочешь есть? — решаю я перевести разговор. Он кивает в знак согласия.

Моя гостиная, она же и столовая.

— Тебе курицу или говядину?

— Говядину, если можно.

У него удивительно красивый тембр голоса. Мне всегда нравился именно такой. Не низкий, но и не высокий. Баритон.

Кидаю в две стеклянные миски питательные брикеты и заливаю кипятком. Масса мгновенно закипает, пузырится и увеличивается в размерах, заполняя собою все пространство миски.

— Я сделала тебе с рисом, — говорю, протягивая еду мужчине. Он принимает миску и благодарно кивает головой.

— Почему ты не ешь? — я замечаю, что Ратмир не притронулся к пище.

— Ложка, — говорит он. — Руками есть не могу.

До меня доходит. Как же я глупо выгляжу. Еда вываливается из рук назад в миску, а руки сами собой тянутся в рот, который по старой доброй привычке, автоматом начинает облизывать пальцы. Ратмир смотрит на мои «действия». Сейчас, я сгорю от стыда. Почему рядом с ним я постоянно чувствую себя дурочкой? Ни один мужчина так на меня не влиял. Наоборот, выросшая среди гонщиков, я всегда умела «поставить» любого парня «на место» и не только словом. С восьми лет отец отдал меня в секцию самообороны. Многие парни плакали после того, как хотели силой получить поцелуй. А в десять лет, меня даже хотели ставить на учет к психологу, после того, как я наваляла одному тринадцатилетнему хаму, обозвавшему меня прошмандовкой. Но тогда все обошлось. Лео подключил кое-какие свои связи. Я, конечно, была наказана. Месяц отец не подпускал меня к гаражу. Это возымело действие, и я утихомирила свою ярость, и тех пор подобных инцидентов со мной не случалось. Однако репутация бежала впереди меня. А кто считал, что это преувеличение, угощался с моей стороны такой порцией язвительного сарказма, что хватало надолго. В какой-то момент, я незаметно превратилась в «своего в доску парня», который вечно в мазуте, вечно под капотом или отжимает педаль на трассе. Ратмир же почему-то действовал на меня иначе. Я смущалась его взгляда. И это было не привычно странно.

Конечно, у меня были ложки. И вилки тоже. Но в этом доме, в традиции, есть руками и похоже на какое-то время эту традицию придется забыть. Я покопалась в ящике, выудила оттуда две металлических ложки, одну протянула мужчине, а второй воспользовалась сама. Ложка противно стучала по зубам:

«Неужели приятно так есть?» — думала я, глядя, как Ратмир зачерпывает еду своей ложкой, и несет ее ко рту. — «Видимо, так ему привычнее», — закончила я мысль.

— Что это? — его вопрос выводит меня из дум.

— Еда. Говядина с рисом.

— Нет, — он подумал, подбирая слова. — Из что… это… делали?

— Это питательный сублимат со вкусом говядины, — пояснила я. — Сделан искусственным путем на заводе. Содержит сбалансированный состав веществ необходимых человеку.

— На вкус — дерьмо! — Ратмир явно выругался. Хоть слово мне было не знакомо, произнес он его в соответствующем тоне.

— Могу предложить еще тушеную свинину с чечевицей, — попыталась я защитить наш ХимПродПром.

— Спасибо, — он уже справился с эмоциями. — Не надо. Водички, пожалуйста!

Я видела, как он удивленно наблюдает за моими манипуляциями с генератором воды. Прибор зашумел, втягивая в себя и нагревая воздух. Затем с шипением выпустил уже «обезвоженный» воздух, а в резервуар — накопитель потекла водичка. Я вставляю в специальный паз стакан, и он благополучно наполовину наполняется. Еще несколько действий: открыть морозильный шкаф, вынуть пару заготовленных кубиков льда, обогащенных цинком и медью и… вуаля! Стакан чистейшей, вкуснейшей воды. Но Ратмир, похоже, не разделяет моих убеждений и в этом. Он пробует воду и чуть кривит губы. Я вздыхаю. Мужчина поднимает ладонь в жесте спокойствия и произносит:

— Все порядок. Норм, — и несколькими взмахами ложки отправляет содержимое миски в рот. Следом, двумя глотками, утекает и вода.

Сижу с отвисшей челюстью, и, как дурочка пялюсь на него. Мой ступор прерывает звонок-вызов. Это Лео. Я извиняюсь перед мужчиной и ухожу в спальню.

— Это русский текст! — Лео возбужден. — Рахул уверен! Правда, сам текст технического характера. Много непонятных слов и общий смысл плохо ясен. Но написано на русском.

Я молчу. В голове хочет родиться какая-то умная мысль. Но, так и не родившись, исчезает в потоке других.

— Дора! Ты где? — слышу я голос отца.

— Я дома.

— С ним?

— Да.

— Я сейчас буду.

— Хорошо, Лео.

Х-мм. Русский? Очень интересно. Хотя, что тут удивительного. Стоит вспомнить, где я нашла Ратмира. Таких как он, не мало. Все ищут, да никак не найдут. Мне почему-то становится грустно. Он мне нравится. Даже больше, чем нравится. Но такие как он — они сумасшедшие, обремененные лишь одной идеей — найти ответы. Разгадать тайну Стены. Ничего больше их не волнует.

Я возвращаюсь в гостиную. Похоже, мой новый знакомый умеет читать мысли:

— Что-то случилось?

Я отвожу глаза. Но потом, все же, решаюсь задать вопрос:

— Ратмир, ты понял, что ты в Индокитае, а не в Новой Европе?

Он молчит. Тогда я продолжаю:

— Это я привезла тебя сюда. На гонках случилась авария и мой кар бросило на Стену. А там я каким-то невероятным образом встретилась с тобой. Это я сбила тебя, и… я не могла бросить там тебя одного. Как только тебе полегчает, мы пойдем в Посольство и все-все расскажем. Тебя переправят домой.

— Дора, мы не идти в Посольство, — он прервал мой монолог. — Они мне не помочь. Мне никто здесь не помочь вернуться.

— Почему?

Он не успел ответить. В дверях зашуршало, и в гостиную ввалился Лео. Какие-то секунды мужчины оценивающе разглядывали друг друга.

— Отец, это Ратмир, — я решила, как то разрядить ситуацию. — Ратмир, это Лео, мой отец. — Они пожали руки. Я бессознательно сравнила этих двоих. Лео я всегда считала идеалом мужчины. Высокий, стройный, красивый, умный. Я отшивала всех парней подряд, потому, что была убеждена, мне нужен только такой, как Лео. Но таких больше на моем пути не встречалось. До сегодняшнего дня.

Нет, Ратмир не похож на Лео. Несмотря на то, что они одного роста и комплекции. Ратмир другой. Все в нем другое. И это меня интригует.

Лео протягивает ему планшет:

— Извини друг. Мы думали о тебе хоть что-то узнать.

— Вряд ли это вам помочь, — скорее утверждая, говорит мужчина и убирает планшет в сумку.

— Я надеюсь, что ты сам расскажешь нам с Дорой, кто ты, — и Лео, весь во внимании, садится напротив Ратмира.

— Все это случайность. Я не должен быть здесь. Это ошибка, — он устало откидывает голову на спинку дивана.

— Мы все понимаем, ты должен вернуться домой, в Новую Европу, — сочувствует Лео.

— Да, — Ратмир вдруг оживляется, будто вспомнив нечто забытое. И добавляет:

— В Копенгаген.

Мне это название ни о чем не говорит. А вот Лео, похоже, что-то знает:

— Послушай, друг — говорит он, — моя дочь несет ответственность за твое появление здесь, поэтому я сделаю все, что могу. Я свяжусь с одним моим знакомым в Посольстве, и мы что-нибудь придумаем.

— Хорошо, — бирюзовые глаза теплеют.

Лео звонят. Он извиняется и оставляет нас с Ратмиром вдвоем. Я молчу. Он тоже. Наше молчание нарушает вновь появившийся в комнате Лео:

— Ратмир, нужно восстановить твои статус данные. Я сейчас быстро сгоняю за сканером, а мой приятель потом внесет тебя в базу данных. У нас сейчас как раз проходит очередной симпозиум по обмену агроопытом, так что сойдешь за какого-нибудь европейского аспиранта или доцента.

Знаю, Лео пытается шутить, но глядя на лицо Ратмира, я понимаю, что эта идея его не вдохновила.

— Лео, у него чип поврежден, он не читается, — напоминаю отцу наш разговор. — Надо подумать, что делать с его чипом.

На улице уже ночь. Мы все устали. Голова плохо соображает даже у Лео.

— Ладно, дочка. Я пойду домой и еще кое с кем созвонюсь по этой проблеме. Думаю что-то можно решить.

Он целует меня в щеку и уходит. Кстати, его квартира всего этажом ниже, так что если что, папка рядом. Но думаю бояться мне нечего. Я достаю чистый комплект белья и собираюсь стелить, но мой пострадавший, вежливо, но настойчиво забирает его со словами: «спасибо, я сам» и я понимаю, что он уже прекрасно себя чувствует.

«Однако у него отменное здоровье, — думаю я. — Восстановился буквально за несколько часов».

Я оставляю мужчину и устало плетусь в спальню. Раздеваюсь. Падаю на кровать и мгновенно отрубаюсь.