Легенда о Чёрном ангеле

16. Карл

Вечер начинается бурно — со встречи с членами западного филиала клуба “Чёрные ангелы”. Ребята надёжные, традиции чтут свято, и проблем с ними обычно не бывает. Ну, за очень редким исключением в виде драк и бурных попоек, но каждый из братьев в курсе, что если их разгульный образ жизни каким-то образом бросит тень на репутацию клуба, оторву буйную голову к чертям.

Но, наверное, сейчас в моей жизни такой период, когда ничего не даётся просто, и за каждую минуту блаженного покоя приходится расплачиваться кровью. А когда было легко? Не помню.

Соклубники проехали почти всю область не просто так: одного из парней нашли с пробитой башкой на заднем дворе придорожной гостиницы. Был человек и нет человека — проза жизни.

Возможно, на это событие никто бы не обратил внимания, потому что парни иногда, по собственной инициативе, в редкие минуты отдыха, влезают в неприятности: то на чужую бабу посмотрят, а это никуда не годится, то в драку ввяжутся. Кровь горячая, дух свободный и никуда от этого не деться, но покойник был казначеем филиала, а это уже не шутки.

Пока пытаюсь понять, как безболезненно разгрести это дерьмо, приходит срочное сообщение, что в восточном филиале всё повторяется с точностью.

Да твою ж ты мать! Что же оно всё в одну кучу лезет?

— Охренеть, — заявляет Фома и сжимает кулаки так, что слышен хруст суставов.

— Выдыхай, брат, — говорю, глядя, как дёргается травмированная щека моего заместителя. — Пока мы с тобой живы, разгребём.

Я искренне верю в то, что живой человек всего дождётся и со всем справится, а дохлому ни к чему волноваться.

— Жека жениться на своей бабе собрался, на праздничный прогон всех зазывал, а ему раз, и башку пробили.

Фома явно грустит о потерянном приятеле, я же отбрасываю в сторону лишнюю лирику, потому что мне некогда предаваться философским размышлениям. С потерей двух казначеев, оголяется довольно объемный участок. Найти замену не так-то просто, потому что нужен человек, прошедший огонь, воду и медные трубы. Медные трубы в особенности, потому что у этих ребят доступ ко всей кассе, а это немалые деньги.

Назначаю общий сбор всех филиалов на послезавтра, где и поставим на голосование вопрос о срочных кадровых перестановках, а также обсудим, какого хрена вообще происходит. Пусть многие уверены, что я отмороженных подонок, но терять людей мне не нравится. Не для того я лично принимал каждого в клуб, чтобы теперь терпеть это всё.

Нужно разобраться с тем, почему это всё случилось. Случайность? Стечение обстоятельств? Рок? Фатум? Ага, конечно, так я и позволил себе забивать этой чушью голову. Не бывает так, чтобы в двух филиалах одновременно, не сговариваясь, двое людей сходного профиля отправились к праотцам. Нет, не бывает. Немыслимо.

Одно радует: кто-то — и мне даже кажется знаю, кто именно — сработал топорно. Потерял терпение, а это только на руку. Кто бы это ни был, он ответит за то, что сделал или убьёт меня, иного исхода на войне не бывает. А в том, что это уже почти открытая война, в любой момент способная перерасти в кровавое побоище, уже не сомневаюсь.

Шутки кончились, неуважаемый.

А может быть, в отставку пойти? Двадцать лет я заведую клубом. Двадцать грёбаных лет! Куплю домик у моря, увезу туда Маргаритку, и пошло оно всё к чёрту…

— Фома, займись делом: проверь отгрузку товара. Делов там на час, но, чтоб никаких проблем и заминок.

Домик у моря — отличная идея, но пока что не до этого. И даже немножечко жаль.

— Замётано, — кивает мой заместитель, потирая могучую шею пятернёй. — Как раз с братьями перетрём ситуацию.

Он уходит, а я поднимаюсь из-за стола, потому что пора ехать в “Магнолию”. В последнее время почему-то именно там мне уютнее всего. Странное дело, но даже нашёл определённое очарование в людском море, что бурлит в баре каждый вечер.

Надевая куртку, параллельно набираю номер Роджера. Мы давно не виделись нормально — недавняя мимолётная встреча возле моего дома не в счёт, — и я, чёрт его дери, скучаю. В этой жизни у меня слишком мало людей, с которыми нет надобности притворяться, и каждого из них я ценю.

— Приезжай сегодня в “Магнолию”, — предлагаю, когда Роджер снимает трубку. — Кое-что обсудить нужно.

— О, небывалый случай, — хохочет друг, — Карл о чём-то поговорить изволит. Надо отметить кружочком день в календаре.

— Чёртов клоун, — бурчу, впрочем, без обиды.

На Роджера невозможно обижаться, он такой, какой есть: шумный, заботливый и верный. Я знаю, хоть мы никогда и не обсуждали это, что в любой момент он согласен пожертвовать ради меня чем угодно. Даже жизнью. Хорошо, что мне и в страшном сне не приснятся настолько глобальные жертвы с его стороны. Да и сдохни он, скучно же будет.

— Конечно, клоун. Рыжий ведь.

— Так приедешь? Я до рассвета там буду.

— Как я могу тебе отказать, милок? Через час буду, как раз свободный вечер организовался.

Вешает трубку, а я запираю кабинет и выхожу на парковку. Перед этим обследовал внутреннюю территорию Промзоны на предмет каких-либо косяков, но все братья, мрачнее грозового неба, заняты делом. Клуб давно уже слаженный организм, работающий как швейцарские часы — каждый в курсе, чем ему заниматься, и даже напоминать не приходится. Налаживание такого образцового порядка отняло у меня несколько лет жизни и вымотало почти все нервы — слишком рано впрыгнул на вершину горы, — но результат того стоит.

Из темноты выходят два моих личных охранника, а я жестом показываю, чтобы грузились на свои байки и следовали за мной. Хоть и хочу развеяться и подумать в одиночестве, но после возникновения на горизонте Спартака — снова! — лихачить без сопровождения всё-таки не сто?ит.

В “Магнолии” уже людно, но основной наплыв посетителей ожидается после одиннадцати. Пока же играет тихая музыка, а девица на сцене медленно и задумчиво крутится у шеста. Это зрелище наводит на мысль, что нужно решить вопрос с этой Алёной. Уволить к чертям, что ли? Нахер мне такая нужна. Пляшет, вроде бы, неплохо, все довольны, но мне меньше всего нужны проблемы из-за какой-то дуры.

Наверное, в чём-то я идеалист, но мне противно, когда баба крутит хвостом перед мужиками, когда у неё есть с кем время проводить. Не устраивает? Расходись, но только нехер голову пацану морочить. Ложь унизительна, даже во спасение. Каждый человек имеет право не быть лохом, пусть иногда знание правды уничтожает.

Но нужно, конечно, всё обстряпать грамотно, чтобы выйти с наименьшими потерями.

И тут, словно кто-то услышал мои мысли, в кабинет просовывает голову Феликс.

— Шеф, к вам посетительница.

Чего-чего?

Первая мысль, что это Марго. Но я быстро отметаю её, потому что уверен: она не стала бы делать сюрпризы. Маргаритка из тех, кто уважает чужое личное пространство и своё время.

— Кто?

Феликс хмурится и говорит:

— Алёна, танцовщица.

Шалава она, а не танцовщица.

За годы, что владею этим клубом и борделями слишком хорошо понял, что в большинстве своём бабы приходят работать в такие места ради острых ощущений и денег. Одна на сотню действительно оказывается в безвыходном положении, что готова продаваться за бабло. Таких видно по глазам, в которых плещутся стыд, боль и остатки гордости. У Алёны этой взгляд искательницы приключений, а таких я не выношу.

— Чего она хочет от меня?

— Какая-то просьба, что ли. Говорит, важная.

Феликс пожимает плечами, а я взмахиваю рукой, разрешая впустить девицу. Даже любопытно на мгновение становится, что ей от меня понадобилось. Зарплату повысить? Форму новую выдать? Сухпаёк прописать?

— Мне покараулить у двери? — интересуется Феликс напоследок, а я шлю его на хер.

— Трахать я тут никого не собираюсь. Вали, работай.

Он издаёт короткий смешок и удаляется, а через пару мгновений в кабинет входит Алёна.

— Добрый вечер, — говорит своим тонким голоском, а глаза большие-большие, печальные.

Я не изменил своего мнения: девка действительно красивая. Сиськи, задница, ноги километровые, а в глазах кротость и вызов одновременно. Мужики от таких в восторге обычно.

— Чего хотела? — спрашиваю, закуривая, а она сглатывает.

— Я хотела сказать, что… что люблю вас!

Окончание фразы она выдаёт на одном дыхании, а я чуть дымом не давлюсь. Чёртова идиотка.

— Вали отсюда, пока я добрый.

Такие вещи порой случаются. Я знаю, что при всей своей неидеальности бабам нравился всегда. Не скажу, что у меня их был миллион, но без внимания не сидел, оставалось только выбрать. Но никогда я не связывался с теми, кто вот так вот бросался на шею. Никогда. Мне не нужны были проблемы, потому что в моём мире если и связывать себя отношениями, то до гроба.

В моём случае это будет точно не Алёна.

Девица тем временем стоит, как вкопанная, и никуда уходить по всей видимости не планирует.

— Выслушайте меня, пожалуйста! — тарахтит, заламывая руки, а меня тошнит от этой театральщины. Ненавижу вот такие сопли, органически не перевариваю. — Я влюбилась в вас, увидев однажды здесь, мы с друзьями отдыхали тут, отмечали что-то, не помню. И я пошла на эту работу, чтобы быть ближе к вам! Как вы не понимаете? Я люблю вас!

Какая отвратительная чушь.

— Так, дорогуша, повторю один только раз, после этого, если не поймёшь, взашей выкину отсюда.

Она молчит, закусывая губу, но в её исполнении это смотрится неуместно даже. Во всяком случае точно не сексуально.

— Итак, девочка, — начинаю, наливая себе стакан виски. — Не знаю, что ты там себе придумала, кого видела, что вообразила, но ты мне не нужна. Как баба, любовница, подруга или дырка для траха. Поняла? Кивни. Молодец. Дальше. С этим мы разобрались, отлично. Если ещё раз увижу тебя не на сцене, а где-нибудь ещё, то выкину в два счёта. Это тоже понятно, надеюсь? Снова кивни. Умница. Ты понятливая, оказывается. А теперь дуй отсюда, пока на пальцах объяснять не начал.

— Но…

Неужели не дошло?

— Блядь, у тебя мозги есть вообще? — я не кричу, но почти готов выйти из себя, и мне это не нравится. — Уши заложило, ноги отказали? Я никогда пальцем не тронул женщину, но если ты не свалишь сейчас отсюда, я спущу тебя с лестницы вниз головой.

Она всхлипывает, но не уходит, а я опрокидываю в себя половину содержимого стакана и снова закуриваю.

— Накажите меня, оштрафуйте, но не гоните…

Блядь! Этот цирк уже здорово меня утомил.

Вдруг дверь распахивается, и на пороге появляется сначала Роджер, а следом и Стелла. У нашей главной плясуньи абсолютно бледное лицо, а в глазах ярость.

— Алёна! Скоро твой выход! — шипит подобно змее, а Роджер бросает на меня удивлённый взгляд.

— Да-да, — мямлит Алёна и идёт к двери. Но уже у входа поворачивается ко мне и говорит: — Подумайте, пожалуйста.

— Стелла, — говорю, когда Алёна выходит из комнаты. — Эта дура тут последнюю смену работает. Поняла?

Стелла лишь кивает, мрачная и хмурая, и закрывает за собой дверь.

— Что это вообще было? — интересуется Роджер, когда нас наконец-то оставляют в покое.

— Хрень это моржовая, не обращай внимания, — отмахиваюсь, потому что совсем не хочу пока осуждать сцену, которая произошла несколько минут назад. Для начала мне нужно собраться с мыслями, а потом уже озвучивать их.

Пока Роджер ходит по кабинету, подходит к бару, неплохо ориентируясь на местности, ибо был здесь сотни раз, размышляю о том, что сказала эта дура. Любит она меня, значит. Конечно-конечно, нашла идиота. Я давно уже не верю в любовь с первого взгляда, когда между людьми нет ничего общего — ни прошлого, ни воспоминаний, ни хотя бы обоюдного сексуального влечения. Оставлю эти басни трепетным юношам, мне лапшу вешать на уши не нужно. Тогда, что это было?

Чёрт, мне кругом мерещатся агенты Спартака, но я довольно неплохо изучил этого говнюка, чтобы понимать: при всей своей дерьмовости он умеет нести ответственность за поступки сам, не перекладывая на бабу. Я бы ещё мог поверить, что он решит внедрить кого-то в мой клуб в качестве неофита, или в охрану “Магнолии”, но такими методами действовать не станет. Вон, даже к Марго сам пошёл, не послал своих прихвостней.

В каждом из нас бесчисленное количество граней. Острых, затупившихся, преломляющих свет и поглощающих тьму, но есть вещи, на которые человек при всём желании не пойдёт. Спартак никогда не станет прятаться за бабскую спину — факт. Да и знает отлично, что меня нельзя пронять красивой задницей и упругими сиськами. Толку тогда время тратить на подобные схемы?

Но ситуация с идиоткой этой не даёт покоя. Даже если отмести возможную причастность Спартака, что-то она точно от меня хотела — зря такой любовью не пылают.

— Чего ты кислый такой? — вытаскивает из болота размышлений голос Роджера. — Выпей, что ли, а то совсем бледный.

— Румяный, думаешь, стану? — усмехаюсь и встаю из-за стола. — Я только посинеть могу.

Усаживаемся в креслах по обе стороны от низкого столика, Роджер ставит в центр запечатанную бутылку виски и вытягивает длинные крепкие ноги.

— Народу в “Магнолии”, конечно, дохерища, — задумчиво замечает Роджер, окидывая взглядом зал клуба, сквозь большое окно во всю стену. — И девки красивые на сцене.

— Ага, красивые…

Я вижу, что старинного друга что-то волнует: смотрит как-то загадочно, будто спросить хочет, но не решается. Я знаю, что долго молчать он не сможет, а иначе на части изнутри порвёт.

— Слушай, это не моё дело, конечно, — всё-таки сдаётся под напором собственного любопытства, — но мы с Викингом уже весь мозг себе сломали… ты себе любовь, что ли, завёл? Брюнетка, которая.

Роджер щурит здоровый глаз, внимательно глядя на меня, а я усмехаюсь. Вот, знал же, что они точно будут обсуждать Марго. Столько лет знакомы, угадать было не сложно.

— Старые сплетники, — ворчу, хлопая, хорошенько размахнувшись, Роджера по плечу.

— Какие есть, моложе не станем.

Роджер смеётся и откупоривает бутылку, а я ставлю рядом два стакана, потому что расслабиться, пока есть такая возможность, совсем не мешает. В любой момент может случиться какая-нибудь херня, так что приходится ловить момент. По-другому никак.

— Так что там? — не выдерживает Роджер, сгорая от любопытства. Даже в кресле ёрзает. Как маленький, честное слово.

— Ну… как тебе сказать…

— Как-нибудь скажи уже, в конце концов!

— Родж, помнишь, я когда-то давно рассказывал тебе о девочке Маргаритке?

— С медведем, что ли? — перебирает этот человек с феноменальной памятью. — Из интерната?

— Какой умный, — усмехаюсь и чувствую, как внутри, будто пружина лопается. Становится так легко, спокойно.

— Так это она? — переспрашивает, явно шокированный открывшимися деталям. — Ни черта себе!

В двух словах рассказываю, как снова встретились с Маргариткой, и, говоря — непривычно много для самого себя, — понимаю, что снова скучаю по ней.

— Но тебя же что-то парит? — спрашивает Роджер, когда заканчиваю рассказ. — Поделишься?

— Попробую. Не факт, что получится.

И я снова говорю о том, в чём даже сам себе боюсь признаться, а Роджеру — можно. О том, что сердце в груди распухло до невообразимых размеров, а перед глазами постоянно мелькает её образ. Это почти наваждение, и мне это даже мешает, но избавиться не получается. Но самый главный вопрос: хочу ли я что-то менять и бороться с этой напастью? Не уверен.

— Понимаешь, она идеальная… ну, чёрт возьми, я не мастер красивых слов, но с ней мне хорошо.

— Ну, так? И в чём проблема? Сам же всегда учил, что если хочется, нужно делать.

И правда, я, всегда избегая сложностей, и другим предлагал не брать дурного в голову и просто делать то, чего душа просит. Но с Марго почему-то слишком много сомнений.

— Не прикидывался лаптем, — хмурюсь, допивая содержимое стакана. Виски согревает изнутри, но голова пока ясная. — Сам знаешь, сколько на мне гадости налипло, не содрать. Я ж другим не стану, а она… хорошая она, в общем.

— Вот и радуйся, придурок, что нашёл хорошую, а не какую-нибудь шалаву подзаборную, которой только бабки и адреналин нужны.

— Ладно, это всё фигня… другой разговор есть.

Роджер удивлённо заламывает бровь, а я рассказываю ему о Спартаке. По мере развития истории друг мрачнеет, уходя всё глубже в себя, и я уже жалею, что начал об этом говорить.

— Я так надеялся, что он сдох, — чуть не выплёвывает и морщится.

— Как видишь, живее всех живых.

Роджер чертыхается сквозь сжатые зубы, шумно выпускает воздух и подливает виски в опустевшие стаканы. Закуривает молча, а я слежу за тем, как медленно, со скрипом и нервным подёргиванием левой щеки к нему возвращается самоконтроль.

— Карл, я очень тебя прошу: держи себя в руках и не поддавайся на его провокации. Он гнилой, но ты же у нас умный. Просто думай на пару шагов вперёд. Пусть подавится.

Киваю, потому что полностью согласен: лихорадить — лишнее. Ярость и злоба должны быть ледяными, рассудочными, а иначе — сгоришь, и даже пепла не останется.

Дальше общаемся о слишком многом, хоть со стороны и может показаться, что ни о чём важном. Просто мы давно уже умеем понимать друг друга с полуслова и случайного взгляда. И от этого мне спокойно.

Вдруг краем глаза замечаю какой-то переполох в зале: несмотря на преимущественную темноту, широкий участок вокруг сцены освещён лучше. И там…

— Драка! — озвучивает мою мысль Роджер, а я, сощурившись, присматриваюсь.

Да твою ты мать, быть того не может!

— Я сейчас, — выдыхаю и почти бегу к двери.

Роджер, не желая отставать, несётся следом, и за считанные мгновения мы оказываемся в зале. По пути расталкиваю всех, кто сам не догадался отойти в сторону, чтоб не зацепило. Нет, мне не могло показаться, не могло. Но, мать их, пусть это будет неправдой.

Чёрт, я обещал сделать всё правильно, просил Марго не волноваться, но по всему выходит, что обещание не сдержал. Укол вины причиняет почти физическую боль, но я отмахиваюсь от неприятных ощущений, потому что пока не время заниматься самоедством. Для начала нужно понять, по какой причине драка организовалась.

— Что тут, вашу мать, происходит? — ору, чтобы перекричать громкую музыку. — Какого чёрта?!

Со всех сторон уже бегут охранники, Феликс что-то говорит в шипящую рацию, а я отпихиваю в сторону одного из своих сотрудников и обхватываю рукой шею Миши. Чуть надавливаю, прижимая его голову к своему плечу, а он замирает от неожиданности. Мне всё-таки удаётся воспользоваться его замешательством и заставить отпустить какого-то парня, которого он весьма серьёзным образом пытался прикончить.

Я не знаю, кто этот бедолага, но досталось ему знатно: нос разбит, а вокруг глаза стремительно наливается фингал. Миша орёт что-то, пытаясь снова вцепиться в горло своей жертве, но я держу крепко, не вырвется.

Роджер тем временем уводит пострадавшего в сторону кабинета охраны, где можно найти бинты, обезболивающее и прочую требуху. И хорошо, иначе Миша не успокоится.

А тот брыкается и орёт, но с каждым мгновением ярость стихает, пока он не становится спокойнее, но я всё равно не тороплюсь его отпускать.

— Или успокойся сам или придушу до обморока, — ору ему в ухо, а он дёргается и затихает.

Сейчас я уже в состоянии заметить, что вокруг нас образовалось плотное кольцо из любопытных, но Феликс призывает всех вернуться к своим делам. Спектакль окончен, не на что тут больше смотреть.

Бросаю взгляд на сцену, а Алёна, чтоб её, в одних трусах, расшитых пошлыми блёстками, стоит на сцене и, обхватив себя руками за плечи, смотрит на меня огромными глазами. Впервые я вижу отголосок настоящей живой эмоции, а не фальшивую наивность. Сейчас она похожа на маленькую перепуганную девочку, даже плечи трясутся. Взмахиваю головой, а она убегает в гримёрку, потому что и пьяному ежу понятно, что парни подрались не из-за билетов на футбол.

От баб точно, одни проблемы.