Легенда о Чёрном ангеле

18. Марго

Мы? С кем это Карл приезжать ко мне собрался? Ничего не понимаю. Но он уже повесил трубку, решительный и уверенный в каждом своём слове и действии. Тиран, безусловно.

Об этом размышляю всю дорогу домой от Торгового центра, и весь путь кажется, что чьи-то глаза следят за мной безотрывно. Наверное, мания преследования образовалась на фоне волнения, но избавиться от чувства, что кто-то за мной наблюдает, не получается. Глупости какие-то, но факт остаётся фактом: по спине ползёт противный липкий холодок, и даже, зайдя в подъезд, я не могу избавиться от этого противного ощущения. Происки Спартака или паранойя? Вполне возможно, что оба варианта жизнеспособны. Как говорится, одно другому не мешает.

Лишь в квартире, когда закрываюсь на два замка, могу позволить себе спокойно выдохнуть. Дома безопасно, дома и стены помогают. Если, конечно, какой-нибудь бандюган не прячется под моей кроватью. Но нет, я не стану своей тени бояться, обойдутся!

Разуваюсь, иду в кухню и ставлю на плиту чайник. Пока одна, есть время подумать, чем кормить гостей.

Не знаю, с чем связано моё желание накормить Карла. С тем, что он в детстве был так добр ко мне? Или потому, что вдруг снова стал так дорог мне? Не знаю. Слишком сложные чувства к Ворону сплелись воедино, в них не могу и не сумею разобраться — во всяком случае, не сейчас. Настолько быстро у нас всё развивается, стремительно, что и не выбраться, не вздохнуть. Устраивает ли меня это? О, да.

Однажды мне пришлось уяснить, что никогда больше мы с Вороном не увидимся. Я поставила крест на том, что было когда-то и пошла по жизни вперёд, не оглядываясь. Но сейчас, когда Карл так внезапно ворвался в мои будни, хочется заботиться о нём. Я стараюсь поумерить свой пыл, потому что понимаю: у него своя, давно налаженная жизнь, потому не лезу. Не хочу душить его своей заботой — это унизительно. Для нас обоих.

Пока раздумываю над всем, что сейчас происходит в моей жизни, готовлю салат. Совсем простой, но вкусный и сытный. Мужчины любят, когда сытно — факт. Потом натираю куриные грудки специями и складываю в большую форму для запекания. Заливаю щедро сливками и присыпаю сверху слоем тёртого сыра. Божечки, аж слюнки потекли! Через час, уверена, кухня наполнится ароматами вкусной еды, и это ведь прекрасно. В доме, где живут счастливые люди, пахнет пирогами.

Прекрасно готовить для кого-то ужин, ждать, верить. Я почти отвыкла от этих ощущений — оставшись наедине с проблемами, привыкла бороться и выживать. И хоть в итоге всё у меня хорошо, но одиночество так давно поселилось во мне, слишком прочные корни пустило, выхолостив душу, что всему этому приходится учиться заново.

Духовка захлопнута, чайник вскипел, а я сижу на стуле, глядя в чернильную синь ночного неба за окном, а мысли скачут с одного на другое, ни за что особенно не цепляясь. Не даю себе воли раскиснуть, впасть в уныние или начать вдруг жалеть себя. Жалость унизительна, а к самой себе ещё и разрушительна. Это не мой путь, не мой выбор. Я привыкла, что со всем в этой жизни можно справиться, просто нужно подумать, каким именно способом. Вот и проблемы с этим навязчивым покупателем решатся. Главное, если не паниковать, обязательно найдётся выход. Обязательно.

Вдруг в замке проворачивается ключ, а я думаю, что Миша, наверное, удивится, когда увидит на нашей кухне Карла. Мы с сыном так и не поговорили о том, какое место в моей жизни занимает Ворон. Уверена, Миша — не дурак и всё прекрасно поймёт, но хотелось бы, чтобы для него это не стало проблемой.

Но вдруг он воспримет Карла в штыки? Вдруг скажет, что не потерпит другого мужчину, кроме своего отца, рядом со мной? Что делать-то тогда? Эх…

Встаю и иду к входной двери и по мере приближения внутри рождается какое-то странное ощущение. Страх — не страх, но что-то около.

— Я и сам бы мог добраться! — шипит сын, а я понимаю, что они-то вместе с Карлом приехали. Вот это поворот. — Не сто?ило утруждаться.

— Мальчик, не хами, — спокойно отвечает Карл.

— И не собирался, — огрызается Миша, а я вздрагиваю. Никогда не слышала, чтобы сын разговаривал с кем-то в подобном тоне.

— Вы вместе приехали? — спрашиваю, выйдя в коридор, а мужчины замирают, глядя на меня.

Миша выглядит помятым и расстроенным, а ещё невооружённым глазом вижу, что выпил. Не только пиво, а ещё что-то намного крепче — это заметно по лихорадочному блеску глаз и болезненной бледности. Что случилось, Господи ты боже мой?

Зато Карл выглядит спокойным и уверенным в себе, и взгляд его — ледяной и волнующий — проникает под кожу. Ворон будто бы сказать мне что-то хочет, о чём-то просигнализировать, но понять его не получается.

Ладно, потом подумаю, что всё это может значить.

— Ладно, я пойду в свою комнату, — бурчит сын и бросает на меня предостерегающий взгляд.

Значит, никаких вопросов не потерпит. Он редко позволяет себе подобное, но всегда я понимаю, что настаивать бессмысленно.

— Насколько я понимаю, вы приехали вместе, — говорю опираясь плечом о стену. Складываю руки на груди и внимательно смотрю на Карла.

— Всё правильно, — кивает, а в кулаке зажата тяжёлая связка ключей. Мгновение и она летит вверх, после чего с шумом приземляется на раскрытую бледную ладонь.

— И как это понимать?

— Не знаю, — пожимает плечами и усмехается. — Просто подвёз твоего сына. Нельзя было?

— Отчего же? Можно. Только мне бы понять хотелось, каким образом вы вообще пересеклись.

Тихо смеётся и смотрит на меня, слегка наклонив голову набок.

— Карл, пойдём на кухню? У меня и ужин почти готов.

Вместо ответа скидывает ботинки, снимает кожаную куртку и вешает её на крючок. Мне нравится, что он не спорит со мной, не возражает. Ощущение власти над этим слишком странным мужчиной пьянит.

Прикрываю дверь в кухню, жестом показываю на стул и подхожу к плите. Даже спиной я чувствую взгляд, обжигающий до боли, пристальный, задумчивый. Мои жесты сейчас механические, а голова занята размышлениями. Мыслей и предположений столько, что мозг пухнет, но я не тороплюсь продолжать расспросы.

— Присядь, я не голодный, — говорит Карл и обнимает меня сзади за талию. Просто прижимает к себе так крепко, что на один короткий миг перехватывает дыхание. Но я не спорю, хоть и присутствует неловкость от того, что совсем рядом, в своей комнате, находится Миша. Да, он взрослый парень, но всё-таки.

— Ну хоть чуть-чуть съешь... я же старалась.

Тихий смешок и горячее дыхание обжигает плечо. Я так и не переоделась после прогулки, и любимая футболка вдруг кажется жутко неудобной. И тесной.

— Если только так, тогда накладывай.

И отходит так же бесшумно, как до этого возник за спиной. Так, Марго, соберись, а то ещё обожжёшься о форму для запекания — этого только и не хватало для полной гармонии.

Когда еда разложена по красивым тарелкам, присаживаюсь напротив Карла. Он смотрит сначала на меня, потом на свою порцию и сглатывает. Чёрт, это, наверное, самое приятное зрелище из возможных в этой ситуации. Его реакция на мою стряпню радует до головокружения.

— В общем, твой сын устроил драку в “Магнолии”, — говорит Карл, нарушая основательно затянувшееся молчание.

Я смотрю на него, не веря своим ушам, а вилка падает на пол. Как это? Драка? С кем?

Будто прочтя мои мысли, Карл поясняет:

— С другом своим. Расквасил ему лицо знатно. Больше ничего не скажу, пусть Миша сам делится наболевшим.

Господи, одни секреты и тайны кругом, а мне хоть разорвись на части от волнения!

— А из-за чего? Из-за Алёны, что ли?

Медленно кивает, а я чертыхаюсь про себя. Это же надо было… а если бы какая-нибудь беда приключилась? Вот же… проститутка! Если раньше девушка сына мне просто не нравилась, и это можно было списать на материнскую ревность, то сейчас я практически Алёну ненавижу.

На языке вертятся и покрепче словечки, но не даю волю гневу, потому что оно того не стоит. Однако есть уже совсем не хочется.

— Ему повезло, что я заметил драку раньше, чем моя охрана скрутила бы его в бараний рог.

— Спасибо, что оказался рядом.

— Это чистая случайность, но Мише, правда, повезло. Иначе рассвет мог встретить в полицейском участке.

— Да уж, не хотелось бы…

Чувствуя сильную дрожь в пальцах, я сжимаю кулаки, чтобы успокоиться. Страшно от мысли, чем бы всё могло закончиться, не подоспей вовремя Карл. И правда, ангел, пусть и чёрный.

— Не волнуйся, твой сын вполне адекватный парень. Ну, слетел с предохранителя, так я его понимаю. Увидеть свою любовь голой возле шеста — то ещё удовольствие.

— Я понимаю…

Вдруг что-то непривычное вмешивается в ход мыслей, настораживает. Чёрт, откуда дымом-то несёт? Неужели духовку забыла выключить? Гарью тянет откуда-то. Точно, горит что-то!

— Ты слышишь? Запах слышишь? — Верчу головой, принюхиваясь, пытаюсь понять, что вообще происходит.

— Горит что-то, кажется. — Карл резко поднимается на ноги и переводит внимательный взгляд на окно. — Марго, смотри!

Ночь уже не кажется такой тёмной — она серая и полна дыма. Небо мутное, с разорванными туманными клочками, и я замираю, глядя за стекло, не понимая, что всё это значит.

Отказываясь верить.

— Быстро, на выход! — командует Карл и больно хватает меня за руку, чуть повыше локтя. — Документы, деньги где? Марго, шевелись!

Болезненный захват его жёстких пальцев отрезвляет, выводит из ступора. Я вырываюсь, бегу в свою комнату и складываю в большой пакет всё, что для меня имеет значение в этом доме: кое-какие ценности, пакет документов в небольшом кофре, банковские карточки. И, конечно же, альбом с фотографиями.

Большой и тяжёлый, он хранит в себе застывшие мгновения прошлого, которое было разным: счастливым и не очень, радостным и печальным. Но это моё прошлое, каким бы оно ни было.

Я не понимаю, что происходит, но тело будто бы живёт своей жизнью, в отрыве от мозга, а движения на удивление чёткие и слаженные, — даже руки не дрожат. Это хорошо. Это уже маленькая, но победа над обстоятельствами и стихией. И над самой собой.

Запах дыма удушающий, и я чувствую его, кажется, каждой клеткой своего тела. Он впитывается в кровь, отравляя её, но я не имею права паниковать — не до этого сейчас. Время точно замерло, и я бреду почти наощупь, потому что с каждым мгновением воздух квартиры наполняется плотными клубами. Гарь, копоть, дым — всё это повисает вокруг, заслоняя привычный вид.

— Миша, Миша! — ору, потому что, хоть квартирка и небольшая, из-за уплотнившегося угольно-серого воздуха ничего не разобрать. — Сынок, ты где? Я не вижу! Отзовись!

Шум накатывает волнами, а где-то на заднем плане слышится треск и грохот. Пожар — сейчас я уже понимаю, что это именно он — заставляет людей покидать свои квартиры, выбегать на улицу, спасаясь, пока можно, от немилосердного жадного пламени, способного уничтожить всё на своём пути за считанные мгновения. Огонь беспощаден, и человек слишком слаб, чтобы выстоять это сражение, ничего не потеряв.

Но я не могу пока уйти. Не могу, пока не буду точно знать, что Миша в безопасности. Где он?

— Мама?

Меня кто-то хватает за плечи, и я упираюсь рукой в чью-то грудь. Знакомый аромат лосьона после бритья пробивается даже сквозь плотный и удушающий запах гари, и сердце пропускает пару ударов: Миша рядом, он живой!

Глаза слезятся, а горло сжимает спазм, но я не даю себе шанса разрыдаться. Не дождутся, никогда не получат от меня того, что хотят. Ни в этой жизни, ни в следующих.

— Так, быстро на выход! — слышится громкий окрик, а Миша толкает меня, судоророжно вцепившуюся в пакет с ценностями, вперёд.

Я почти ничего не вижу, до того непроглядная пелена заволакивает всё кругом, но иду на голос Карла — властный и раскатистый. Заряжаюсь его спокойствием, уверенностью и благодарю всех подряд за то, что он оказался сейчас рядом, что я не одна.

В подъезде ещё темнее и смраднее, чем в квартире, и кто-то невидимый тычет мне в лицо влажным куском тряпки. Она пахнет мужским одеколоном и совсем чуть-чуть бензином, но я вдыхаю тяжёлый аромат полной грудью, потому что эти запахи спасают хоть немного от проникающего в лёгкие дыма.

— Закрой глаза! — раздаётся голос Карла над самым ухом, и я чувствую, как сильные руки подхватывают меня в воздух.

Перед глазами всё кружится, меня беспощадно тошнит, но я держусь из последних сил, чтобы не свалиться в обморок. Кладу ставшую невыносимо тяжёлой голову на широкое твёрдое плечо Карла — я знаю, что это он несёт меня куда-то, — прижимаю мокрую тряпку к лицу, и почти вырубаюсь. Но нет, я не должна. Не должна становиться безвольной куклой, обузой, чемоданом без ручки. Пока могу, буду держаться, чего бы мне это ни стоило.

— Держись, Маргаритка... чёрт... мать вашу! — Кашель, хрип, тяжёлое надсадное дыхание пробивается сквозь предобморочное марево. — Держись, поняла меня? Мы уже почти выбрались.

Со всех сторон несутся встревоженные крики, а краем сознания я ловлю звук сирены. Пожарная машина? Или просто кажется?

— Миша! — ору, понимая, что в этих тьме и ужасе не знаю, где мой сын.

Мне нужно знать, что он рядом, необходимо понимать, что живой и ничего с ним не случилось. А иначе, какой тогда смысл спасаться?

— Я тут, не волнуйся.

— Точно? Я не вижу тебя!

Кто-то хватает меня за плечо, и я успокаиваюсь.

Свежий ветер врывается в лёгкие, и я кашляю, выворачиваясь наизнанку. Слёзы текут из глаз, а в груди такая боль, словно мои внутренности кто-то на вертел наматывает и крутит, крутит…

— Как ты? — спрашивает Карл, а голос его слишком хриплый, поломанный какой-то. Наверное, даже его выдержке наступает предел.

А ещё в его голосе мне слышится тревога.

Открываю глаза, растираю ладонью по щекам обжигающие слёзы и поднимаю взгляд на Карла, всё ещё прижимающего меня к груди. Он в тёмных очках, а на губах призрачная слабая улыбка. Большое сердце стучит совсем рядом, лихорадочно, подвластное рваному ритму, а на бледных щеках чёрные разводы. Даже думать боюсь, как сама сейчас выгляжу.

Карл не торопится ставить меня на землю, и я предпринимаю слабую попытку высвободиться. Устал же, наверное, по лестнице меня тащить.

— Мамочки!

— Смотрите!

— Мать вашу, когда тушить уже начнут?! Дом же сгорит!

— Будто вы не знаете, как наши доблестные пожарные работают. Снова, наверное, воды в машинах нет.

— Сплюньте, Фёдор Степанович. Вечно вам самое худшее мерещится.

— Я реалист.

Голоса и обрывки фраз доносятся со всех сторон, пугают до дрожи, и я боюсь посмотреть правде в лицо. Пока не видишь всей картины, есть шанс быть счастливым.

— Марго, ты только не волнуйся, — говорит Карл, быстро целуя меня в лоб.

И эти слова — обухом по голове. И одна мысль бьётся в сознании: "Этот урод ведь дал мне время подумать до утра". Но кто же верит словам таких подонков?

— Поставь меня! — требую, а голос не слушается, и слова царапают распухшее горло. Где-то, глубоко внутри, растёт и ширится истерика, но я отгоняю её прочь. Нет, не время!

Карл слушается, потому что знает меня отлично. Я упёртая, со мной порой невыносимо спорить. Как сейчас, например.

Оглядываюсь по сторонам и замечаю бегающих и суетящихся вокруг нас людей, а дым валит сбоку здания — как раз оттуда, где, если пройти чуточку левее, находится вход в "Приют". А ведь до последнего верила, что просто кто-то из соседей курил в кровати и заснул. Или утечка газа, или ещё какая-либо причина, но только не бар, только не он.

В голове полная неразбериха, но понимаю только одно: я должна пойти и посмотреть, что там происходит. Не только должна, обязана. Если моя жизнь решила в один миг рухнуть, рассыпавшись кругом острогранными осколками, я обязана это увидеть. В ушах шумит, почти ничего не слышу, но вой сирен пробивается сквозь плотную пелену, застилающую от меня окружающий мир.

— Марго, стой! — орёт кто-то сзади, но я бегу, не обращая ни на что внимания, потому что сердце почти разорвалось на части. Я должна, должна посмотреть, я обязана. Мысли об этом крутятся в сознании словно на повторе, и только они помогают не сойти с ума на этом самом месте. Окончательно и бесповоротно.

Первое, что вижу, обогнув здание: люди. Они кругом. Столпились в метрах ста у входа, снуют туда-сюда, кто-то кричит, другие громко общаются с кем-то по телефону. Инициативная группа старушек нашего микрорайона — вездесущих, всезнающих, — в тапках и домашних халатах кудахчут о происходящем. Пожарная машина остановилась чуть дальше по дороге, и бойцы пожарного расчёта разматывают рукав. Я совершенно не разбираюсь, как и почему загорелся мой бар, но я хорошо понимаю, что каждая секунда промедления — смерти подобна.

— Там больше дыма, чем огня. — Карл возникает за спиной и обнимает меня за плечи. — В баре слишком много пластика, вот оно и смердит, когда плавится, и дым такой чёрный, вонючий.

— Как думаешь, смогут сохранить там хоть что-то? — спрашиваю, и сжимаю ладонью горло, чтобы на волю не вырвались рыдания.

— Я не знаю.

Карл целует меня в макушку, прижимает к себе, а Миша становится справа, глядя огромными глазами на то, во что стремительно превращается наша жизнь. Я знаю, как ему сейчас больно, потому что это не бар наш плавится и по швам трещит, это память об отце и счастливом детстве рассыпается на части.

Я молчу и лишь кладу руку Мише на плечо, потому что слова сейчас — самое ненужное, что можно придумать. Они не помогут, они никогда не помогают, какими бы правильными ни были. Сегодня сын получил слишком много ударов в самое сердце, и лишь время сможет вылечить.

Карл отходит от нас вглубь двора и принимается с кем-то ругаться по телефону. Я никогда не слышала, чтобы он был настолько возбуждён. Я не знаю, с кем он разговаривает, от кого что-то требует, но не завидую этому человеку.

Для меня сейчас время замерло, и я не могу оторвать взгляд от своего бара, почти разрушенного. Но внутри всё-таки радостно от того, что сам дом не сгорел. Да, всё пропитано дымом, где-то, возможно, что-то расплавилось, водой при тушении зальют несколько этажей и жителей на время эвакуируют, но нам всем будет потом, куда вернуться.

Отчего сейчас думаю о других? Какое, вроде бы дело, до того, что будет с соседями, когда смысл моей жизни осыпался гнилой трухой? Но держаться за хорошие мысли полезно, так проще не сорваться в истерику и не начать проклинать всех подряд за поломанную судьбу. Я сильная, я со всем справлюсь. У меня есть сын — самый лучший парень на планете, у меня есть Карл. Деньги, в конце концов, и страховка. Не знаю, что думали поджигатели, на что рассчитывали, но меня этим так просто не сломать.

Не знаю точно, сколько длится тушение, но ребята — молодцы, работают слаженно и оперативно. Пламени так и не дали шанса слизать жизни нескольких десятков семей до основания, а всё остальное можно поправить.

Дальше начинается новый виток катастрофы: опросы, дача показаний, вызов страховой компании на место пожара, осмотр врачами скорой помощи всех потенциально пострадавших. Слава богу, ничего фатального ни с кем не произошло. И всё это время Карл находится рядом, пусть и не всегда около. Он будто прячется в тени, стараясь не привлекать к себе внимание, словно боится чего-то. Меня кружит в хороводе встревоженных лиц и взволнованных взглядов, и в итоге я настолько обессилена, что хочется упасть в придорожные кусты и вырубиться. А ещё, хочется увидеть бар изнутри, чтобы понять, насколько сильны последствия пожара, но пока специалисты не составят отчёт и не выяснят возможные причины, внутрь не пустят.

Моя жизнь превратилась в дурацкий боевик, и мне это совсем не нравится. Но, кажется, мне не оставили выбора.