Легенда о Чёрном ангеле

23. Марго

Пятьсот каналов — это вам не шутка.

Карл был прав: только прощёлкать пультом с начала в конец занимает приличное время. Чего здесь только нет: и охота, и рыбалка, и музыка, и арабские новости, и даже показывают, как правильно сеять семена редиса согласно лунному календарю. Я далека от садово-огородных дел, но бабуля, повествующая об этом, кажется настолько милой, что я залипаю, глядя в экран плазмы, готовая хоть сейчас бежать в магазин за тяпкой и граблями.

Самое удивительное, что здесь нет ни одного порноканала. Ни единого. Сначала подумалось, что я пропустила: ну не может быть такого в жилище одинокого мужчины. Но потом, исследовав уже пристальнее — с пристрастием, так сказать, — поняла, что зрение меня не подвело: никаких голых девиц, страстно совокупляющихся пар и чего-то ещё в этом роде.

Карл, всё-таки, удивительный мужчина. Даже в такой мелочи, казалось бы, а смог поразить. Он отличается от всех, с кем была знакома ранее. Просто другой, и второго такого не сыскать. Память все эти годы не обманывала меня, хотя порой и казалось, что Карл Воронов — плод моего воображения.

Сейчас, когда знаю о нём больше, сердце замирает каждый раз, когда приходят мысли, что ему пришлось пережить. Да, он просил не винить себя, но это так не работает. Я не могу иначе, зная, что не будь меня, он бы выбрал, возможно, другую судьбу. Но раз он не жалеет о своём выборе, тоже постараюсь.

Мои нервы сейчас — натянутые гитарные струны. В любой момент, дотронься, и они лопнут с оглушительным фальшивым перезвоном. Я волнуюсь о сыне, о будущем “Приюта”, хочу скорее вернуться домой, не понимаю, чего ждать дальше от этой причудливой жизни, стремящейся с какого-то перепуга разложить меня под мчащимся на полной скорости самосвалом. И самое скверное, что я даже не догадываюсь, как мне переломить эту ситуацию в свою сторону. Где он, этот чёртов выход?

Не люблю чувствовать себя слабой, не способной самой принимать решения. Думала, что это осталось в далёком детстве, а сейчас-то я волевая и отважная — женщина, которая знает ответы на все вопросы и имеет силы со всем справиться самостоятельно. А сейчас сижу в чужой комнате, бездумно нажимаю на кнопки пульта, смотрю передачу про редиску и в сущности не могу ничего изменить. Приходится ждать, хотя, если что и ненавижу в этой жизни, так только бесплодные ожидания, не имея возможности ни на что влиять.

Но еще, очень сильно, я волнуюсь о Карле. Чем он там занимается? Всё ли у него хорошо? Как вообще проходят эти собрания? Многое бы отдала, чтобы иметь возможность хоть одним глазком посмотреть, что происходит “на воле”, но понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно доверять, нужно верить, потому что по-другому ничего не получится. И ни в коем случае не влезать длинным носом в мальчуковые дела, а иначе срикошетит так, что мало не покажется.

Карл ведь не из тех, кто потерпит, когда ему мешают. Я верю ему, понимаю, что есть уголки в его непростой жизни, в которые мне ход заказан. Но волнует ли меня это? Не очень, потому что мы уже не подростки — у каждого своя жизнь и устоявшиеся привычки. Но нам хорошо вместе, хорошо просто быть друг у друга, а большего мне пока и не нужно.

Время покажет, что из наших отношений вообще получится, но пока что я счастлива, а это уже значит слишком много, чтобы рисковать.

Телефон, лежащий на кровати рядом, оживает перезвоном колокольчиков, а я бросаю взгляд на экран. Снова этот неизвестный номер, который даже оператором не определяется. Неужели опять Спартак? И что делать? Бежать к Карлу, размахивая заходящимся в истерике аппаратом? Или взять трубку и постараться понять, что этот человек в который раз хочет от меня?

Лучше, конечно, игнорировать. Что он может мне сказать? Что взорвал мою машину, убил тёмной ночью всех соседей? Обнулил счета? Понимаю, что слишком устала для всех этих игр, от водевиля этого устала, но, с другой стороны, мне есть ещё, что терять. В конце концов, есть мой сын, который, пока всё не разрешится, тоже находится в опасности. Об этом нельзя забывать ни на миг, хоть и пришло несколько минут назад от него сообщение, что всё в порядке. В который раз, но сердце моё всё равно не на месте.

Да и как вообще возможно успокоиться после пожара и расплывчатых, но очень конкретных угроз? Я же всё-таки не Терминатор, а обычная женщина, которой свойственно переживать о близких и любимых. О себе-то я не умею волноваться.

Сидя в этой комнате, я чётко решила, что, когда Карл вернётся со своего собрания и расскажет, что получилось выяснить, обязательно отправлю сына отдыхать. Вечером куплю билеты в солнечную страну — любую, — лишь бы подальше отсюда. Сейчас лето, у Миши есть немного времени, которое он может с пользой провести где-нибудь на море. Главное, не в этом чёртовом городе, чтобы никакая сволочь его не достала. Пусть Миша плещется на волнах, ныряет, знакомится с красивыми девушками и ни о чём не переживает. Не знаю, согласится ли он, но я умею быть убедительной.

Телефон тем временем звонит, не переставая, и я понимаю, что от меня не отстанут. Вдруг что-то случилось? Нет, не могу, нужно ответить, о чём бы мне ни собирались рассказывать. Может быть, это вообще не Спартак — мало ли. У толпы людей в этой стране номер закрыт, чего же сразу думать о самом плохом?

Чёрт, Марго, ты же никогда не была истеричкой. Отчего же сейчас так трясёшься?

Эти увещевания пусть слабо, но помогают унять нервную дрожь, потому, вдохнув поглубже, нажимаю зелёную кнопку на экране.

— Я вас слушаю. — Ты смотри, даже голос спокойный.

— Маргарита Олеговна, долго же вы трубку не поднимали. Я уже даже ждать устал, — слышится в трубке бархатистый баритон, а я почему-то думаю, что этот засранец, наверное, умеет нравиться женщинам.

Только на меня эти фокусы не действуют, да и не уверена, что Спартак вообще преследует такую цель — очаровать меня.

— Что вы от меня хотите? — Мне надоели эти расшаркивания, эта напускная вежливость. Достало всё в конец.

— Я же обещал дать вам время подумать. Время истекло.

Он издевается? Это уже ни в какие ворота не лезет.

— У тебя всё в порядке с головой? — интересуюсь, хотя уже точно убедилась, что он сумасшедший. А иначе больше не знаю, как объяснить его одержимость “Приютом” и такую тупую настойчивость. — Думаешь, если устроил пожар, то у меня уже никакого выхода не останется, кроме как бар продать? Пошёл ты к чёрту.

Ответом мне служит тихий смех, хотя во всей этой ситуации нет ничего весёлого. Бредом попахивает — да, но смеяться тут точно не с чего.

— А ты отчаянная, — говорит, когда я уже, было, решилась повесить трубку. — Такая смелая… что-то в этом есть.

— Да пошёл ты!

Вешаю трубку и бросаю телефон на кровать, вытирая злые слёзы. Господи, когда же это всё закончится? Когда Карл вернётся? Почему этому упырю Спартаку нужно было вцепиться мёртвой хваткой именно в мой бар?

Ответ на эти вопросы Вселенной приходит в виде смс:

“Маргоша, у тебя ведь такой хороший мальчик вырос. Подумай о нём”.

Когда кажется, что вся эта ситуация не может стать ещё более уродливой, приходит следующее смс:

“Через три часа у моста возле завода. Одна. А иначе сыну твоему я вырву сначала язык, потом пальцы по суставам разберу. Тебе не захочется потом по всему городу искать его запчасти”.

И следом ещё одно:

“Думаю, твой белобрысый приятель рассказал, что я всегда выполняю свои обещания”.

Кажется, я совершенно не чувствую своего тела. В голове белый шум, а вместо сердца будто бы металл плавится на невыносимо высокой температуре. Горячо, мамочки, как же горячо.

Встаю с кровати, но ноги не слушаются, и я оседаю на пол, потому что не могу разобрать, что вообще происходит вокруг меня. Тьма, беспощадная в своей непроглядности, обволакивает, а я сглатываю, потому что тошнота, подступившая к горлу, настолько сильная, что я боюсь выблевать на пол.

Господи, что же делать? Что мне делать-то?

Миша… где он? Я не понимаю… он же должен быть в “Бразерсе”, за ним же обещали присмотреть, обещали, что всё будет хорошо. Я сама уговаривала его! Сама! Нет, это невозможно.

Кое-как беру себя в руки и пытаюсь подняться. Ноги слабые и словно из ваты сделаны, но я всё-таки пересиливаю себя. Поднимаюсь, делаю пару шагов, но всё-таки останавливаюсь, потому что не знаю, как мне отсюда уйти. Нет, я не должна никого подставлять, я должна сама разобраться. А что, если Спартак на самом деле убьёт моего сына? Как тогда жить? Зачем тогда вообще было появляться на свет? Я так много уже потеряла, стольких перехоронила, что от мысли пожертвовать ещё и сыном становится особенно больно.

Нет, я рожала его не для того, чтобы он горе хлебал полной ложкой, становясь разменной монетой в каких-то игрищах. Не знаю, что нужно этому придурку по кличке Спартак, но пусть забирает мой бар, квартиру, машину, мою почку или голову — пусть делает, что хочет, но только не трогает Мишу.

А ещё очень чётко понимаю, что убью его, если с сыном что-то случится. Просто убью и даже труп прятать не буду, потому что никому не позволю издеваться над моим ребёнком. Никому.

Никогда ещё ненависть к живому человеку не захлёстывала меня с головой. Ни разу ещё я так отчётливо не видела картины чьего-то обезображенного моими руками трупа.

Так, нужно уходить. Время не терпит, я должна решить эту проблему раз и навсегда. Не знаю, чем всё закончится, но я должна увидеться со Спартаком, чтобы подписать бумаги на продажу, или что он там от меня хочет. Должна.

В голове бьётся мысль, что нужно рассказать всё Карлу. Вместе легче думается, вместе проще, но Спартак отчётливо дал понять, чтобы не пыталась с кем-то это обсудить, а иначе потеряю сына. Мамочки, я не могу, не имею права. Не имею права рисковать жизнью Миши и снова вешать свои проблемы на Карла.

Возвращаюсь к кровати, забираю телефон, а перед глазами всё кружится. Так, Марго, соберись! Всё будет хорошо. Обязательно будет. Правда же?

Набираю номер сына, но в ответ полная тишина. Страх сковывает льдом, а внутри обжигающий жар, от которого не избавиться. Испарина покрывает лоб, и я потираю его ладонью, не ощущая облегчения. Пока я не узнаю, что с Мишей, успокоиться не получится, что бы я ни делала.

Проклинаю себя за то, что отправила сына на погибель. Я ведь не думала, что с ним в “Бразерсе” может что-то случиться. Там же куча охранников, Викинг… неужели не уследили? Или он сам ушёл и попал в беду? Ох, не знаю.

Набираю номер Лёни — лучшего друга сына, но и тут ничего добиться не получается: Лёня знать не знает, где Миша. И вообще, после того, как сын избил его, дружбе конец. Чёрт возьми, как не вовремя они поругались. И всё из-за этой девицы проклятой.

Так, ладно, делать нечего, нужно идти. Кладу телефон в карман, с собой беру только документы на всякий случай, и быстро выхожу из комнаты. В кабинете никого, и я очень надеюсь, что дверь не заперта снаружи.

Но нет, конечно же, Карл сделал всё, чтобы я была в безопасности: как ни пытаюсь, открыть замок так и не получается. Ну, почему всё, будто бы специально, летит в пропасть? Почему?

Чёрт, как же больно и страшно. Кажется, никогда я так не боялась, даже, стоя у дверей Интерната, с нехитрыми пожитками в тощем чемодане.

Дёргаю ручку двери в бессмысленной попытке выбраться наружу, стучу ногой в дверь, прошу хоть кого-то откликнуться на мой зов, но всё бесполезно. Словно я застряла в каком-то вневременье, без надежды что-то изменить. А горячие слёзы текут по лицу, капают с подбородка, а я даже не пытаюсь их стереть. Пускай, мне наплевать, как выгляжу сейчас со стороны. Одно понимаю: я теряю время. Вдруг над моим мальчиком уже издеваются, вдруг убивают — медленно и мучительно?

От осознания, что Миша может страдать, истерика накатывает сокрушительной волной. Опираюсь лбом о дверь и тихо сползаю вниз, снова ослабев и перестав с этим бороться. Как назло, телефон, зажатый в руке, жалобно пищит и выключается. Разрядился, собака бешеная.

Закрываю лицо ладонями и рыдаю: бесстыдно и горько, пользуясь тем, что меня никто не видит. В душе сумятица, а в воображении кровавые картинки сменяют одна другую. Сколько мне ещё торчать здесь? А если не успею, и Спартак начнёт воплощать в жизнь свои угрозы? А если уже опоздала? И как теперь скрыть всё от Карла, как не впутать его в это всё?

Не хочу, чтобы он снова каким-то образом пострадал из-за меня. Хватит, во второй раз я его жертву принимать не хочу. Тогда мы были детьми, и я совсем ничего не понимала, но сейчас-то должна всё решить сама. Пусть Спартак подавится моим баром, но не вредит тем, кто для меня роднее всех вместе взятых.

Сворачиваюсь на полу в клубочек, поджимаю под себя ноги, а слёзы не заканчиваются. Будто бы решила выплакать всё, что накопилось за долгие годы, а накопилось там немало: пустыню оросить хватит.

Кажется, наревевшись, я вырубаюсь — прямо так, лёжа, калачиком, на полу. Молочно-белая, мутная пелена простирается на километры вокруг, а у меня нет сил сделать хоть один шаг. Так и стою, не шевелясь, а в ушах звучат какие-то щелчки и нарастает шум.

Кажется, меня трясут за плечи, бьют по щекам, но я ничего не понимаю. Не могу разобрать, что происходит, как ни пытаюсь. Почему меня просто не оставят в покое? Почему для кого-то это кажется таким сложным?

“Маргаритка, да чтоб его, очнись!” — доносится встревоженное, и этот голос… он, определённо, мне знаком. Но сознание никак не хочет уловить, кто так настойчиво возвращает меня из небытия.

Карл! Господи, это же он!

Распахиваю глаза, и взгляд цепляется за встревоженное лицо Ворона. Он нависает надо мной, закрывает весь мир, а я дышу медленно, глубоко, пытаясь прийти в себя.

В обморок, что ли, упала? Или у умерла и воскресла? А может, я в раю, и меня встречает у ворот мой личный ангел?

— Мать их, я чуть инфаркт не хватанул, — произносит Карл, а прохладные пальцы убирают волосы с моего лица. — Что с тобой случилось? Пришёл, а ты на полу лежишь. Нельзя же так пугать.

— Я не знаю, плохо что-то стало, голова закружилась.

Карл хмурится, а я пытаюсь подняться, но сильные руки удерживают за плечи, не давая пошевелиться. Кажется, я лежу на диване, но, когда Карл так близко, не разобрать. Да и плевать, если он рядом.

— Я пошлю за врачом, — говорит, а в голосе несвойственная ему тревога. — Отдохни пока.

— Нет, не надо... не надо врача. Мне пора, у меня дело. Отпусти!

Я пытаюсь вырваться, хотя умом-то понимаю, как глупо и странно выгляжу со стороны. Но у меня нет времени, надо торопиться. Миша в опасности, я не имею права разлёживаться!

— А ну, лежать! — шипит Карл, глядя не меня, сощурившись. — Что стряслось, пока меня не было? Признавайся, пока я ещё терпеливый.

Вижу — по глазам пылающим, по сжатым в тонкую нитку побелевшим губам, — что Карл на краю. Сейчас его терпение лопнет, и случится взрыв космических масштабов.

— Нет, ничего! Мне просто из налоговой позвонили, и из страховой. Это из-за “Приюта”. Мне надо, ты не понимаешь!

— Это из-за их звонков страховщиков ты рыдала так, что лицо распухло, что красный воздушный шар напоминает? — хмыкает, а я закрываю щёки руками, пытаясь закрыться. — Марго, не держи меня за идиота. Признавайся!

Ну вот почему он такой умный? Ничего не скроешь. Да и придуманные на ходу причины побега явно недостаточно достоверны, чтобы Карл смог мне поверить и отпустить.

— Куда ты уходила? Кто тебе звонил? — давит Карл, и я понимаю, что не отстанет. Не даст соврать, а если и получится, то не простит.

Карл ненавидит фальшь. Да и после всего того, что он уже сделал для меня, имею ли право скрывать что-то?

Да и смогу ли справиться самой?

Только открываю рот, чтобы рассказать ему о звонке Спартака, как тишину взрывает звонок мобильного. И если у меня это колокольчики, то у Карла громыхание басов и звуки тяжёлого рока.

Ворон отпускает меня, тянется за телефоном и, нахмурившись, снимает трубку. Я же поднимаюсь, усаживаюсь на диване, и потираю плечи, а кожа хранит ощущение сильных пальцев, сжимающих до хруста в суставах.

— Да, Вик. Да, в Промзоне. Чего? Мать вашу, какого хрена?! Сейчас буду.

Бросает телефон на диван, и он чудом не попадает в меня, а я отползаю в сторону, пытаясь вжаться в подлокотник и исчезнуть, испариться. Только бы не видеть, какой Карл бледный сейчас, как взбешён, а в глазах яростный огонь полыхает.

— Викинг звонил, да? Миша пропал? — задаю вопросы, ответы на которые мне причиняют сейчас просто невыносимую боль.

— Откуда ты…?

— От верблюда. Вернее, от Спартака. Он звонил мне, угрожал.

Я коротко пересказываю Ворону суть происходящего, стараясь сильно не задумываться над тем, сколько времени мы уже потеряли.

— Я понял. Поехали.

— Куда?

— К Вику. Там решим, что дальше делать. Но одну я тебя не оставлю, не надейся даже.

Карл опирается руками на спинку дивана, по обе стороны от моей головы и приближает лицо, пока всё, что могу увидеть — его глаза.

— Скоро всё закончится, Маргаритка. Скоро всё будет хорошо. Ты мне веришь?

— Только тебе и верю.

Глаза Карла теплеют, и горячие губы накрывают мои. Поцелуй длится не дольше нескольких секунд, а мне кажется, что в меня энергию влили, заменив ею кровь.

— Но за то, что сбежать пыталась и решила всё от меня скрыть, я тебя накажу. Потом.