Легенда о Чёрном ангеле

24. Карл

— Роджер, побудь пока с Марго, — прошу слезающего с мотоцикла друга.

Он примчался по первому зову в рекордно короткие сроки, и сейчас его рыжая, как огонь в зимнем лесу, шевелюра, кажется, освещает всё кругом. Бородатая физиономия расплывается в хитрой улыбке, а я сплёвываю на землю.

— Договорились, — кивает Роджер и переводит взгляд на Марго. Аж от счастья светится, хотя, кажется, ни единого повода для этого нет. Но мой огненноволосый друг умеет находить позитив даже в самой тёмной и глубокой заднице.

— Родж, только давай без вот этого вот твоего любимого, — прошу, а он ржёт в ответ. — Выключай режим престарелого ловеласа и будь серьёзнее.

Он показывает мне средний палец и снова ржёт. Ну не придурок?

— Я Роджер, — представляется, протягивая свою лапищу к Марго, а я пытаюсь убедить себя, что ревность к лучшему другу — так себе увлекательный досуг.

Чёрт возьми, я и ревную… ведь ревную же, с этим невозможно бороться. Но Маргаритка такая красивая — необыкновенная, и мне хочется укрыть её от всего мира, от зла и похоти чужих людей. Жаль, нельзя, как в первобытные времена, закинуть её себе на плечо и отволочь в самую дальнюю пещеру, чтобы она была только моей.

Так, всё. Совсем голову потерял, лечиться нужно. Она свободна в своём выборе. Понравится другой мужик, пускай уходит. Если, конечно, инвалид её устроит в качестве спутника жизни, потому прежде чем её отпустить к кому-то, я оторву этому придурку ноги и руки. А потом пусть Марго к нему уходит, мне не жалко.

— А я Маргарита, — улыбается, а я чуть зубами не скриплю, когда Роджер целует ей тыльную сторону ладони.

Блядь, они меня сейчас доконают. Но я молчу, потому что моё состояние не иначе как идиотизмом не назовёшь. Я уверен в Роджере: несмотря на свои замашки альфача и дамского угодника, в душе он всё тот же Родя — мой лучший друг юности. Человек, с которым нас свела судьба в пятнадцать, когда за спинами обоих лязгнул тюремный засов. Мы выжили на малолетке лишь потому, что были друг у друга, а иначе не знаю, что бы могло случиться. Сойдясь в пятнадцать, переплелись корнями. Потом, после освобождения, к нашему дуэту добавился Викинг, и больше мы так и не нашли повода разойтись по разные стороны жизни. Всегда держались вместе, всегда неслись вперёд на предельных скоростях, дополняя и уравновешивая.

Тогда созвездие Гончих Псов стало нашим личным талисманом. Это была идея умника Викинга. Однажды мы лежали на крыше — нам тогда лет по девятнадцать было, — смотрели на звёздное небо и напивались. Просто для того, чтобы не сигануть вниз. Тогда нам было сложно, тогда мы медленно умирали внутри своего личного ада. Но Вик сказал: “Мужики, а вон Гончие Псы. Видите?” Мы не видели, потому что всё плыло перед глазами, но мы верили ему — не зря он был самым умным из нас всех. Таким и остаётся до сих пор.

“Там есть галактики Водоворот, Подсолнух и самая яркая звезда: Сердце Карла, она двойная, — продолжал Викинг. — Мужики, это ведь мы”.

Так мы и остаёмся уже больше двадцати лет Гончими Псами. Кружащие всегда рядом, живущие в одной реальности.

— Подожди меня здесь, — прошу, быстро целуя Маргаритку в губы. — Я быстро.

Марго кивает, хотя и мелькает странное выражение в глазах. Я понимаю её, потому что ей кажется, что мы теряем время, и сейчас с Мишей вытворяют разные страшные вещи, но Спартак не станет нарушать своё слово и мучить парня раньше оговоренного срока. Он его козырь, его способ получить желаемое, потому торопиться не станет. Но через два с половиной часа Спартак самолично примется выполнять задуманное. Минута в минуту, шаг за шагом. И это подстёгивает шевелиться.

Но сейчас меня ждёт одно маленькое, но очень срочное дело. Пусть первоначальный план летит в пропасть — нет смысла отпускать убийцу на свободу, но это не отменяет факта его вины, и это развязывает мне руки. Пусть сейчас и нет времени высвобождать своих кровожадных демонов, но кое-что сделать я обязан.

Не хочу мараться о такую сволочь — для этого у меня есть специально обученные люди, но пару раз вмазать ему, чтобы зубы с пола собирал, чувствую себя обязанным. Хотя бы потому, что слишком много ярости скопилось во мне, а я меньше всего хочу сорваться сейчас на Марго. Или на друзьях. В этой жизни слишком мало людей, которыми я дорожу больше чем собой, потому ни Викинг, ни Роджер не должны страдать из-за того, что какая-то погань убила моих людей.

— Открывай дверь, — говорю охраннику, поставленному у двери для надёжности, а тот кивает, сохраняя молчание.

Охрану я всегда организовываю из свободных членов клуба: людей, которые ценят принципы и устои, но не связаны по рукам и ногам обязательствами, что влечёт за собой ношение патча*. Такие ребята могут позволить себе, проживая в стенах клубных объектов, не заниматься бизнесом и не принимать участие в межклубных слётах и коллективных прогонах. Вольные наёмники, которым я плачу? достаточно для того, чтобы они безукоризненно выполняли свою работу и не влезали туда, куда лезть не положено по статусу.

Деньги — весомый довод стараться, а в деле оплаты труда я не привык мелочиться. Жадность губит не только фраеров, а и всех без разбора. Зажмёшь лишний рубль, а завтра огребёшь такие последствия, которые просто не вывезешь.

Захожу в сумрачное помещение бокса, в котором стены изолированы настолько, что звук трубы Иерихона не услышишь. Это перевалочный пункт, самое интересное происходит в подвале под моим кабинетом, но для начала провинившегося нужно замариновать хорошенько. Как мясо для шашлыка. Не все же удовольствия сразу, в самом-то деле.

Садист ли я? Определённо, нет. Я не получаю удовольствия от людских страданий, мне не нужна чужая боль, чтобы не чувствовать своей. Не ловлю кайф от криков и стонов и не купаюсь в крови девственниц. Но я свято уверен, что зло должно быть наказано. За любым грехом должна следовать расплата, а иначе в этой жизни нет никакого смысла. Но я справедлив и никогда не наврежу человеку больше, чем он заслужил своими делами и поступками.

Да, в чём-то я взял на себя обязанности Бога, но мне плевать, что по этому поводу думает общественность. Я живу так, как считаю нужным, готовый и сам отвечать за то, что успел сотворить за годы. Знаю, что костёр в аду уже приготовлен для меня, но пока дышу, буду следовать своим законам, а сдохну, так туда мне и дорога. Было бы ещё о чём переживать.

Мой пленник провинился: он полез на мою территорию, убил моих людей. Скольким бы он ещё навредил, не останови его верная отважная женщина? Неизвестно. Я не боюсь, что он мог бы добраться до меня. Я только не хочу даже представлять, какая бы длинная цепочка чужих смертей пролегла на этом пути. Смертей моих людей. И только за одну эту вероятность я готов спустить с урода шкуру живьём.

Замо?к клацает за спиной — охрана не сунется сюда, а криков не услышат, как бы мудак ни пыжился в тщетной попытке найти у кого-то здесь защиту. Но я не планирую убивать его. Не сейчас.

Он сидит на топчане в углу бокса, откинув голову на стену, и смотрит на меня. Ничего не говорит, не ухмыляется — просто смотрит.

Взгляд живого мертвеца я узнаю из тысяч других. Урод знает, что не жилец и, кажется, смирился со своей участью.

— Быстро ты пришёл, — замечает абсолютно бесцветным голосом.

Он сам себя обрёк на эту участь, его никто не заставлял. Наверное, был уверен, что всё будет в ажуре, но не вышло. Так случается, когда расслабляешься, и всё идёт по накатанной. Он работал грубо, но это не потому, что не знал других способов устранения врагов. Нет. Иногда за кажущейся простотой и примитивностью скрывается куда больше филигранного мастерства. Труп байкера с пробитой кирпичом головой на заднем дворе придорожной гостиницы — не то дело, за расследование которого с удовольствием примутся менты. Закроют за неимением весомых улик и подозреваемого, списав всё на обычную драку, межклубные разборки. Такое случается, просто в этот раз кто-то не рассчитал силы, вот и все дела.

— Ты меня ждал? — интересуюсь, медленно подходя к пленнику, пока не упираюсь носками сапог в край топчана. — Соскучился?

— Нужен ты мне триста лет, скучать по тебе, — усмехается, но морщится, когда чуть поджившая рана на губе снова трескается, а на коже выступают капельки крови.

Он слизывает их с каким-то почти эротическим удовольствием.

— Смотри, не кончи, извращенец.

Он пожимает плечами и стирает сочащуюся кровь пальцами.

— Так и не хочешь сказать, где твоего хозяина искать?

Хозяин — не тот термин, который привыкли использовать в нашей среде, но этот кровожадный упырь на самом деле пёс — верный и преданный, и Спартака, скорее всего, так и воспринимает, выполняя любой приказ с раболепским обожанием. Такие не раскалываются, такие гибнут с гордым видом на кострах.

И я бы, может быть, стал его уважать. Расчувствовался, покорился обезоруживающей верности этого человека с косматой бородой. Наверное, я бы мог. Но не сейчас и не с ним, потому что я ненавижу предателей, а этот человек променял все идеалы, все заветы ради того, чтобы хозяин лишний раз погладил его по голове.

Мерзко. Служить хозяину… разве этого хотят от нас дорожные боги?

— Скажи мне, кто спалил бар “Приют одинокого путника”? Ваша работа?

— Наша, — кивает, и что-то вроде гордости мелькает на заросшем бородой лице. — Во всяком случае, такой вариант обсуждался, если вдруг баба окажется упёртой.

— Язык держи за зубами.

Никто не имеет права называть Марго бабой.

— Не нервничай, — снова усмехается. — Но я точно не в курсе, потому что твои архаровцы в этот момент били меня.

— Надо было убить.

— Вероятно.

Он молчит, глядя на меня, словно изучает. Наверняка, он прекрасно знает обо мне, знает, на что могу быть способен: Спартак — ещё тот мой фанат. Но сейчас я не могу понять, о чём думает этот человек, в чём пытается разобраться, сверля во мне взглядом дыры.

— Но уверен, без новой девки Спартака не обошлось. — Хмурится, почёсывая шею, и от этого мерзкого скребущего по нервам звука мороз по коже. — Она там ещё тот… генератор идей.

Это уже интереснее. Значит, Максимка завёл себе любовь. Да ещё такую, которой позволено идеи генерировать.

А это может быть полезным.

— Что за девка?

— Молодая, красивая, ноги от ушей, — кривит разбитые губы в усмешке, больше похожей на звериный оскал. — В общем, кукушка у Спартака слетела на почве неё окончательно.

Смотрю на часы, понимая, что провёл здесь уже десять минут. Представляю, что там себе воображает Марго, но ещё пару минут тут побуду. Роджер не даст её в обиду, а со всем остальным мы разберёмся.

— Ты её видел? Знаешь, что за баба?

Морщится, и я понимаю, что ему не нравится этот разговор. Вернее, не так: ему не нравится предмет разговора. У некоторых пунктик на эту тему: считают, что бабы — лишний балласт, мешающий свободе, буксир на пути истинного байкера. Видать, этот придурок из такой же породы. И это можно использовать.

Информация — самое ценное, что есть в этой жизни, самое мощное оружие.

— Видел, — кивает. — Но особо не в курсе. Я, знаешь ли, не очень близок к шефу, а иначе не сидел бы здесь.

— Как зовут?

— Познакомиться хочешь?

И снова ухмылка, от которой меня тошнит. От его вида меня выворачивает, словно червяка в супе нашёл. Теряю ли я самоконтроль сейчас? Да. Определённо. Нравится ли мне это? Нет, я не привык психовать, мне сложно с этим справляться, словно, позволь я вырваться демонам на свободу, уже не смогу собрать себя, раздробленного на куски, обратно.

— Заткнись. Просто заткнись, тварь!

Бью придурка, особо даже не размахиваясь, но лохматая голова тормозит о стену с глухим стуком. Потом бью ещё и ещё раз, для надёжности. Просто, чтобы понял, что здесь я задаю вопросы, а шутки свои дебильный пусть себе в задницу засунет.

— Как. Зовут. Бабу. Спартака, — дроблю фразу, разделяя слова ударами, но совсем не чувствую, как мой кулак бьётся о его тупую рожу.

Могу ли я убить его в этот момент? Легко. Но останавливаю себя, когда мужик — я даже не выяснил его прозвища или имени — отползает в сторону, а в глазах чистая, ничем не прикрытая, паника плещется. Всё-таки иногда чужой страх — тот ещё допинг и антидепрессант.

— Я не помню. Аня, кажется, или… Не помню!

— Вспоминай, сука!

— Алла! Нет, не Алла… блядь, как же?! Алёна! Точно! Алёна!

Не знаю, что его сейчас так напугало, но страх буквально вибрирует вокруг, впитывается под кожу, гудит, точно трансформатор.

Смотрю на свой кулак, а на нём кровь. Моя? Его? Не разобрать — сейчас я в таком состоянии, что почти ничего не чувствую. Тело, точно обезболивающим обкололи — полное отсутствие физических ощущений. Нужно уходить, пока я не убил его. Не время и не место. Да и не тогда, когда Марго ждёт и волнуется.

Бросаю последний взгляд на пленника, а он сворачивается на топчане, поджав под себя ноги, и тихо поскуливает. Сплёвываю вязкую слюну на пол и, развернувшись на каблуках, выхожу из бокса.

Время отправляться в “Бразерс” и выяснить наконец, куда подевался Миша. И какого хрена Викинг и охрана клуба его выпустили, если я чётко дал понять, что за пацаном нужно присмотреть?!

Злюсь ли я на Викинга? Нет, потому что он не нянька. У него своих проблем полно, но мне досадно. Потому что для меня попросить помощи — равносильно смерти, а вышло всё не очень красиво. Теперь Марго в панике, а я совершенно не уверен, что всё обойдётся.

Как бы я ни хорохорился, гарантий, что Спартак не убьёт мальца раньше времени, нет. Он же ублюдок, да и не виделись мы слишком давно, чтобы делать прогнозы.

Так, ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.

В сознании скребётся какая-то странная мысль, которую пытаюсь оформить, но она ускользает. И уже, подойдя к парковке, в голове что-то щёлкает.

Алёна.

Любовь Спартака зовут Алёна.

Мать её.

Алёна.

Да не может быть! Или? Бывают ли совпадения? Имя-то самое обычное, но...

Чёрт, да ну, нахер!

— По коням! — говорю, седлая мотоцикл. — Марго, залезай!

Она поспешно кивает и запрыгивает следом. Обхватывает руками меня за талию, а я думаю о том, что таких совпадений не бывает. Я не идиот, и прекрасно понял, что Алёна эта не просто так приходила ко мне с признаниями в любви. Неужели Спартак послал свою бабу соблазнять меня? Если верить сидящему в моём боксе упырю, Макс помешался на своей девице. Неужели смог пожертвовать её бриллиантовыми прелестями ради того, чтобы меня унизить? Неужели поверил, что я поведусь на девицу, трущуюся задницей о шест?

Неужели он так плохо меня знает?

Моторы ревут, Марго взвизгивает, когда срываюсь с места, и мы выезжаем на широкую трассу, забитую автомобилями и прочим транспортом. Роджер держится рядом, приникает всем корпусом к своему байку, заходит на вираж, пытаясь обогнать. На дороге он любит быть первым — это его фетиш. Всему виной одноглазость, из-за которой, пусть не признаётся, но чувствует себя немного ущербным. Потому ему так важно быть лучшим хотя бы в том деле, которым живёт.

До “Бразерса” мы доезжаем настолько быстро, насколько позволяет загруженность дорог. Викинг уже ждёт нас у чёрного хода, и по бледному лицу и ярко горящим серым глазам вижу, насколько он взбешён.

— Мужики, я уже всех вздрючил, но он сам ушёл, — говорит Викинг, бросая хмурый взгляд на Марго.

Она стоит, с раскрасневшимися щеками после быстрой езды, и нервно теребит прядь волос. Обнимаю её за талию, прижимаю к себе, пытаясь хоть так, но дать ей точку опоры в этом хаосе.

— Быстро, в мой кабинет. — Викинг взмахивает рукой и ведёт нас в нужном направлении.

Марго крепко хватает меня за руку, а пальцы дрожат, почти ледяные. Ничего, моя девочка, скоро всё будет хорошо.

— Ему кто-то позвонил, — объясняет Вик, закрывая за нами дверь кабинета. — Вроде, девица какая-то, но я не вникал. Он вышел в коридор поговорить, а потом пропал. Я не сразу бросился на поиски, но уже было поздно. Миша наплёл охранникам на входе, что я в курсе и просто ушёл.

— Это точно Алёна, — заявляет Марго. — Уверена, она ему звонила. Неужели выманила? Или его украли, когда он по телефону разговаривал? Я не знаю… Господи.

Маргаритка всхлипывает и прячет лицо у меня на груди, а я глажу её по спине, не обращая внимания на удивлённый взгляд Викинга.

— Через два часа Спартак будет ждать Марго возле завода, — говорю, радуясь про себя, что у нас ещё достаточно времени.

— И что, ты отпустишь её туда одну? — удивляется Роджер.

Он сидит на диване рядом со мной, закинув руки за голову, а лицо злое и хмурое.

— Нет, не отпущу.

— Но… Спартак сказал, что я должна быть одна! — выкрикивает Марго, высвобождаясь.

Вопреки ожиданиям, она не плачет. Она в ярости.

— Я продам ему клуб, если он Спартаку так нужен. Всё отдам, лишь бы он с Мишей ничего не сделал. А если попытается, я его убью! Глотку выгрызу!

Роджер смотрит на неё с уважением и присвистывает, а Викинг хмыкает, пряча улыбку в русой бороде.

— Огонь! — смеётся Роджер и незаметно показывает мне большой палец.

— Заткнись, придурок, — огрызаюсь беззлобно, а внутри всё переворачивается от того, насколько Марго сейчас прекрасна.

— Не надо никого убивать, — заявляет Викинг, обводя нас серьёзным взглядом. — Родж, твои парни смогут приехать?

Роджер кивает, уверенный в том, что его друзья всегда придут на помощь.

— Отлично, звони им, пусть едут сюда. Тогда, все вместе, и рванём.

Роджер достаёт телефон из кармана и выходит из кабинета Викинга, чтобы обзвонить своих друзей.

— А если он вас заметит? — беспокоится Марго, потирая предплечья. Замечаю мурашки на коже и до одури злюсь, что ей приходится нервничать из-за какого-то козла.

— Марго, дай номер своего сына, — прошу, а она удивлённо смотрит на меня. — Нет времени рассуждать, дай номер.

Она смотрит на меня, как на сумасшедшего, но протягивает телефон, на экране которого высвечивается нужный номер. Перекидываю его в свою записную книжку и отправляю сообщением программисту клуба. Пусть пробьёт, в какой соте сейчас аппарат, пусть поищет. У парня бриллиантовые мозги, он может, при возможности, человека из-под земли достать.

“Только быстро”, — прибавляю в сообщении от себя и прячу телефон в карман.

Я знаю, что он не подведёт. Главное, чтобы удалось хоть что-то выяснить.

Время стремительно убывает, Марго нервничает всё больше, а Викинг меряет шагами кабинет. Нервничает, чёрт бородатый. Знаю, что чувствует за собой вину, хоть никто ему ничего не говорит. Но мои друзья — впрочем, как и я сам — умеют выращивать чувство вины космических масштабов.

— Едут, — говорит Роджер, просовывая голову в дверной проём. — Предлагаю не тратить время на ерунду, а подождать парней на улице.

Он прав, лучше двигаться, чем сидеть в четырёх стенах и накручивать жилы на кулак.

На улице свежий ветер поднимает пыль, налипшую на асфальт, а деревья вокруг парковки тихо шелестят изумрудной листвой. Натягиваю очки на нос, потому что не хочу, чтобы кто-то видел мой взгляд сейчас. Маргаритка нервничает, топчется с ноги на ногу, посматривая на экран мобильного. Набирает номер сына, сбрасывает звонок, снова набирает. Не мешаю ей справляться с психозом подручными средствами — просто держу её за руку, пытаясь хоть так, но успокоить. Ладонь всё ещё ледяная, а у меня сердце сжимается. Чёрт, никогда не думал, что меня могут волновать так сильно проблемы женщины. Не сказать, что я убеждённый холостяк, не принимающий возможность быть с кем-то дольше, чем на одну ночь, но с Марго всё иначе. Она нужна мне так, как не нужен был никто до этого. Я хочу, чтобы она всегда оставалась рядом, смеялась, радовалась. Смогу ли сделать её счастливой? Не знаю, но так дико хочется постараться.

Но пока её сын в неизвестной нам жопе застрял, ни о каком счастье быть речи не может. Я слишком хорошо понимаю, что значит для матери её ребёнок. Именно потому, что когда-то меня выбросили у кривой берёзы подыхать, я могу судить. На контрасте, так сказать.

— Марго, послушай меня, — говорю, обхватив её лицо ладонями и заставляя смотреть себе в глаза. Пусть сейчас я в чёрных очках, но уверен, что для Маргаритки не проблема даже в душу мне заглянуть, не то что за стёкла. — Мы сейчас поедем к заводу. Ты меня слышишь? Кивни! Молодец. Так вот. Сейчас мы рванём к заводу, там рассредоточимся по периметру и будем ждать этого урода. Ты понимаешь меня?

— Понимаю… но вдруг он тоже выстроил кардоны? Вдруг испугается, сбежит, а потом убьёт Мишу.

— Никого он не убьёт!

Я рычу раненным зверем. От бессилия. От глухой злобы. Потому что она права: всё это может закончиться очень плохо. Но я хочу верить, что обойдётся. И я никому не позволю думать по-другому. Особенно Марго.