Легенда о Чёрном ангеле

Эпилог

У ног плещется море, лижет ленивыми волнами голые стопы, вязнущие в прибрежном песке, а ветер треплет волосы, забирается под рубашку, щекочет кожу. Я смотрю на восходящее солнце, впервые наплевав на боль и жжение в глазах. Пока оно не взошло высоко, я могу им любоваться. Пока ещё могу.

Вся моя жизнь — борьба. С обстоятельствами, чужой волей, судьбой, кем-то выбранной для меня. Но самая серьёзная борьба — безжалостная и беспощадная — всегда лишь с самим собой. Только лишь с собой.

Со своими демонами, слабостями, неверными решениями, болью, что неотступно преследует меня всю жизнь.

Однажды я выбрал свой путь, когда казалось, что ничего другого мне ждать не сто?ит. Поставил на светлом будущем крест, убедив самого себя, что такой я — страшный и изломанный — никому не нужен.

Отрастил за спиной крылья, пытаясь взлететь всё выше и выше, но по сути всю свою жизнь искал то, что казалось навсегда потерянным.

Я искал себя.

В болезненных воспоминаниях, в глубине чужих глаз, на дне случайных душ. Искал себя, зная, что навсегда остался неполноценным, разбитым на сотни осколков.

Каждое чёртово утро я просыпался — если, конечно, мне вообще удавалось ночью заснуть, — думая о том, что потерял однажды слишком много. Я не жалел о своём выборе, я только жалел, что такой, каким стал, уже не нужен буду своей Маргаритке.

Я не хотел ломать её жизнь, врываясь на полном ходу, хотя сотни раз порывался найти и забрать с собой. Чтобы она была рядом, чтобы уже никто и никогда не смог её обидеть.

В этой девочке с огромными чёрными глазами, в которых плескалось полноводное море эмоций и чувств, соединилось всё то, что нужно было мне, чтобы чувствовать себя живым: доброта и нежность, внутренняя сила и сострадание. Было ли уже тогда это любовью? Не помню. Единственное, в чём точно уверен: мы стали родственными душами, а это всегда значит намного больше, чем все гормональные бури, страсть и похоть одновременно.

С её появлением в моей жизни мне захотелось о ком-то заботиться, захотелось жить для другого человека, ничего не требуя взамен.

Я мало во что верю, но в то, что однажды мы должны были встретиться вновь, верил всегда. Старательно отгонял от себя эту мысль, не позволяя себе надежду, не ища, но так и не смог избавиться от этого тайного знания, согревающего сердце.

Размышляя, опускаю руку в воду, а волны ласкают кожу, согревают, и я улыбаюсь, сам не понимая чему. Но в последнее время я стал преступно много улыбаться, но это меня не волнует. Позволяю себе эту слабость, потому что впервые за долгие годы чувствую себя по-настоящему свободным. От обязательств, долга, условностей и братских законов. Уже некоторое время я просто человек — как миллионы в этом мире. Обычный мужик в белых шортах, встречающий рассвет на морском берегу. Только татуировки, шрамы и память всё ещё как клеймо на сердце, и, боюсь, от этого мне уже не избавиться. Да я и не пытаюсь, потому что, лишённый наивности, знаю, что есть вещи, неизменные в своей сути. Да и пусть, я стараюсь избавляться от лишней рефлексии.

На пляже тихо — ранним утром здесь почти никогда не бывает посторонних. Я выкупил эту землю месяц назад, но не закрывал её высокими заборами. Случайные люди перестали меня раздражать, словно, обретя снова свою Маргаритку, я избавился от страхов открытых мест и чужих людей.

С ней я медленно становлюсь другим. Смогу ли измениться когда-нибудь полностью? Стать более общительным, открытым, радостным? Не уверен. Но с ней мне хочется попробовать что-то в себе поменять. Ради того, что она даёт мне, я готов на многое.

Лишь бы улыбалась.

Тёплые ладони касаются моей спины, путешествуют вверх, исследуют, а я приподнимаю руку, и Марго ныряет под неё, обнимая за талию. Прижимаю к себе так крепко, насколько позволяет здравый смысл без риска покалечить её. Те два месяца, что минули со смерти Спартака, всё чаще ловлю себя на мысли, что мне на глубинном уровне необходимо постоянно касаться Марго, ощущать её рядом, слышать голос и впитывать дыхание.

— Доброе утро, — говорит, сонно щурясь, и улыбается мне, тянется губами, чтобы получить свой поцелуй.

Приподнимаю пальцем её подбородок и касаюсь губ — нежно, никуда не торопясь. Нам и правда, некуда спешить. Не знаю, сколько лет отмерено, но все они будут посвящены тому большому, что живёт в нас.

— Как ты?

— Проснулась одна, испугалась, что ты ушёл, — говорит и теснее прижимается к моей груди. — Я до сих пор иногда вздрагиваю, когда думаю, что тебя не будет рядом.

Вздыхаю, понимая, что слишком много лет нас не было друг у друга, слишком велика была вероятность, что я не вернусь к ней той ночью. Но сейчас мы вместе. И пусть не имею права давать обещания, каждым своим вдохом, каждым прикосновением пытаюсь доказать, что останусь рядом, несмотря ни на что.

— Ты готова? — спрашиваю, а Марго морщится.

— К чему? — делает вид, что ничего не помнит, а я обнимаю её за шею и притягиваю к себе. Хохочет и щекочет меня, пытаясь вырваться. — Отпусти!

— Так готова или нет? Но только ты ж учти, ничего отменять я не буду. Потому, если откажешься выйти за меня замуж, я тебя придушу и всё равно женюсь на тебе.

— Садист! Маньяк! — взвизгивает, в притворном ужасе закрывая рот руками. — Нет уж, придётся выйти за тебя замуж. Я слишком молода и красива, чтобы умирать.

Смеюсь, запрокинув голову, а внутри такая лёгкость, что, наверное, смог бы взлететь, если бы мои крылья не остались в прошлой жизни.

Почти сразу после убийства Спартака я ушёл на покой. Так странно думать об этом, странно жить и не думать о клубе, не решать ничьи проблемы, а просто наслаждаться рассветами и закатами. Но тогда я понял, что с меня достаточно: слишком много лет, сил и нервов я отдал “Чёрным ангелам”, чтобы не попытаться что-то изменить. И изменил. Жалею ли? Нет, хотя первые дни, недели мне до одури и зуда под лопатками хотелось вернуться.

Но Чёрный ангел не меняет своих решений, не изменил их и Карл Воронов.

У меня всегда останется мой байк, страсть к скорости, друзья, дорожные боги и моя Маргаритка. Большего, как оказалось, мне и не нужно.

— Ты не обидишься, если я не надену свадебное платье? — тихо спрашивает Марго, касаясь губами моего подбородка. — Всё-таки я уже была замужем, да и возраст… неприлично.

Хмурюсь, обхватив её лицо ладонями, и смотрю в родные глаза:

— Не смей никогда париться о своём возрасте. Чтоб я больше не слышал этого!

— Ох, какой грозный, — улыбается и, как мне кажется, расслабляется. — Хорошо, не буду, но платье всё равно не надену.

— Наплевать, — великодушно заявляю, — мне-то ты всё равно больше всего голой нравишься.

— Пошляк! — смеётся и хлопает ладонью меня по плечу. — Я бы, может быть, с удовольствием, только, боюсь, тебе не понравится, когда на меня мужчины будут пялиться. Да и Миша…

— Да уж, некрасиво получится. Представь заголовки газет на первых полосах: “На свадьбе престарелого байкера Карла Воронова жених искромсал в капусту всех гостей”.

— Терпеть не могу капусту, — смеётся и тянется ко мне губами, телом, всей душой.

И я не могу не ответить на этот зов, потому что в каждом моём вдохе, в каждом движении, капле крови — она.

Время до давно запланированной церемонии пролетает почти незаметно, и чем ближе час Х, тем сильнее нервничает Марго. В нашем новом доме, почти на самом берегу моря, суета. Постепенно собираются гости, и скоро парковка на заднем дворе наполняется байками, и солнце отражается в смоляных глянцевых боковухах, пуская солнечных зайчиков.

Накрываются столы, заправляется мангал, а спиртное привозят в неограниченных количествах, чтобы точно хватило всем. Сегодня будет весело, сегодня хороший день.

Марго прячется от меня в доме, окружённая жёнами и подругами моих друзей, и они хлопочут над невестой, распивая попутно белое вино. То и дело из открытых окон, куда запрещено кому бы то ни было заглядывать, раздаются раскаты звонкого женского смеха, а я стараюсь держать себя в руках, хотя при мысли, что моя Марго сейчас там такая красивая, мне больше всего хочется разогнать к чертям всех и взять её. И наплевать на весь мир, но я понимаю, что у нас впереди ещё много дней и ночей, когда падают все преграды и летят в бездну запреты.

— Карл, твою дивизию, вот чего я никогда не ожидал, так это твоей свадьбы, — говорит Роджер, присаживаясь на край скамьи рядом со мной. Берёт со стола кусочек ветчины и меланхолично жуёт.

— Удивил?

— Не то слово, — смеётся и тянется за маслинами, лежащими красивой горкой на тарелке. — Я, между прочим, ящик виски Вику продул.

— Жду завтра с курьером! — откликается Викинг, несущий охапку дров. — Спор есть спор.

— Уймись, всё будет, — отмахивается Роджер. — Прицепился как пьяный до радио.

— Я всё слышу!

— Как я за тебя рад, брат, что ты не глухой. Просто бальзам на сердце.

— Придурок одноглазый.

Роджер показывает Вику средний палец, и мы втроём хохочем до колик в животе.

— Но вообще, ты молодец, — замечает Роджер, став вмиг серьёзным. — Правда. Знаешь, Карл, ты, наверное, самый сильный и хороший человек, с кем меня сводила судьба.

— Ой, только не плачь, — улыбаюсь, пытаясь скрыть смущение. — Нашёл ещё хорошего парня.

Роджер ничего не отвечает, лишь обнимает меня за шею и трясёт со всей дури, так выражая свою братскую любовь.

Чёрт, я впервые готов расплакаться, как девчонка. Чудеса.

Со всех сторон доносятся голоса, смех, громкие вскрики. Я пригласил на свадьбу не так много народу: Роджера с Викингом, Арчи, Брэйна и Филина. Просто потому, что хотел провести этот день с теми, кто кое-что значит для меня. Фома, хоть и идёт на поправку, всё-таки ещё не в том состоянии, чтобы отмечать праздники в шумной компании. Мне не хватает его, но я знаю, что совсем скоро у него всё наладится, а больше ничего и не имеет значения.

Мужики приехали со своими жёнами и подругами жизни, и время от времени я вижу в окне рыжую макушку Евы — девушки, что стала для моего друга Роджера настоящим спасением. Там, в домике, ползает по кровати Роман Викторович — сын и наследник нашего Викинга. Мальчик, как две капли воды похожий на отца, и в этот раз мы все верим, что этот ребёнок проживёт долгую и счастливую жизнь.

Он проживёт за нас всех, реализуя то, чего нас лишила судьба. А мы поможем.

Вскоре из дверей дома показывается Полина — жена Брэйна. Она обводит всех серьёзным взглядом, мол, пора прекратить ржать и стать хоть чуточку серьёзными. Свадьба же.

На ней широкое ярко-синее летнее платье — такого же точно оттенка, как и огромные глазищи, а тонкие руки обхватывают живот, настолько большой, словно ребёнок, живущий внутри, всеми силами уже сейчас хочет походить на своего отца.

— Невеста готова! — слышится громкий детский крик, и Женечка показывается в окне. Кряхтит, влезая на подоконник, и с громким радостным воплем абсолютно счастливого ребёнка прыгает на землю.

— Арчи, держи его! — кричит Кристина, выбегая на улицу. — Евгений, стой!

Но Женечка слишком хорошо воспитан, чтобы портить взрослым праздник. Он подходит, важный и степенный, к Арчи — человеку, для которого стал сыном, и тот подхватывает его на руки, прижимая к себе.

Женщина, призванная расписать нас, выходит в центр круглой площадки у дома и, поправив пышные складки платья, ждёт выхода невесты.

И Марго появляется.

Нет, она так и не надела свадебное платье — да я и не требовал. Но она сейчас так красива в нежно-голубом сарафане, а тёмные волосы распущены и лежат красивыми волнами на плечах, что я задыхаюсь на мгновение.

Просто от осознания, что я, чёрт возьми, самый счастливый человек в этом долбаном и сумасшедшем мире.

Регистрация проходит быстро, и вскоре снова шумит толпа приглашённых — самых близких людей в моей непутёвой жизни.

Даже Миша кажется счастливым, хотя у него и не самый лёгкий период жизни. После того, как он узнал о смерти Алёны, казалось, что мы его потеряем, до такой степени было трудно. Но он справился, хоть и вижу, чего ему это стоило. Всё-таки, несмотря ни на что, он любил её.

Расскажу ли я ему когда-нибудь, как она погибла? Боюсь, что нет. Ничего же это не изменит, и Алёну не вернёт. Я просто буду надеяться, что со временем он снова сможет поверить женщинам. Без страха быть обманутым.

Но на всё в этом мире нужно время. У Миши ещё вся жизнь впереди, чтобы многое понять и многое пережить. И, к сожалению, Алёна — не последняя потеря и не единственное предательство в череде отмеренных ему дней.

— Поздравляю молодых! — говорит Миша, обнимая мать и пожимая мне руку.

Мы никогда не станем родными, но очень постараемся стать близкими.

Тосты, радостные возгласы и поздравления сыпятся на нас со всех сторон, но меня не напрягает шум. Сегодня я счастлив, и ради этого состояния готов многое вытерпеть.

— Мама, что ты решила? — спрашивает Миша, когда гости разбредаются по поляне, громко что-то обсуждая и наслаждаясь вкусным шашлыком.

Викинг не успевает выдавать новые порции, деловито помешивая угли, но, кажется, ему такая участь по вкусу. Простой отдых обычных людей, которые ещё помнят, как это быть — нормальными.

— Ты о “Приюте”? — хмурится Марго, а Миша кивает.

Бар давно уже отремонтирован: Марго выделили хорошую сумму страховки, потому она, отказавшись от моих денег и любой помощи, нашла хорошую бригаду строителей и полностью отреставрировала “Приют”. Я понимал, как важно ей сделать что-то самой, чувствовать себя сильной и независимой. Потому не мешал и не лез, зная, как ей это нужно.

— Твоя мама боится меня обидеть, — говорю, хлопая Мишу по плечу, — но я совсем не возражаю, чтобы она снова вернулась к управлению баром.

— Правда? — восклицает Марго и чуть не прыгает на месте от радости.

Если бар делает её счастливой, то почему я должен быть против? У меня же так и осталась моя “Магнолия”, потому, закончив этот внеплановый отпуск, мы оба вернёмся к делам, чтобы чувствовать себя реализованными. Марго даже против стриптиза ничего не имеет — моя женщина понимает, что это не более, чем бизнес.

Она мне доверяет, а всё остальное отходит на второй план.

— Отлично! — радуется Миша и обнимает мать.

Отхожу в сторону, даю им возможность поговорить, думая о том, что этот день даже в самых смелых мечтах не мог быть лучше. Постепенно наступает вечер, и гости разъезжаются, а я иду на пляж, зная, что моя Маргаритка обязательно скоро последует за мной. Просто потому, что провожать солнце за горизонт, стоя у воды, стало нашей общей привычкой.

— Ты счастлива? — спрашиваю, прижимая Марго к себе, а она тихо вздыхает и целует меня в ключицу.

— Ты ещё сомневаешься? — смеётся, прокладывая дорожку из поцелуев по моей груди.

— Хочешь я тебе кое-что расскажу?

Она кивает и молчит, а я продолжаю:

— Знаешь, почему Спартак так судорожно вцепился в твой бар?

Я понимаю, что разговор об этом упыре не самый романтичный, но я давно хотел рассказать обо всём Марго, только откладывал. Думаю, время наступило.

— Из-за Алёны.

— В смысле? Откуда ты… откуда знаешь?

— Тссс, — прикладываю пальцы к её губам, призывая к тишине, потому что не могу сказать, что нашёл эту информацию в телефоне Алёны, который так и остался тогда в моём кармане. — В общем, Спартак узнал, что она встречается с Мишей, потому решил таким вот оригинальным способом отомстить твоему сыну.

— То есть он хотел пустить нас с Мишей голыми в Африку, потому что ревновал?

Марго кажется шокированной, и я её понимаю.

— Да.

— Уроды, — выдыхает возмущённо, а я целую её в макушку. — Идиотство какое-то. Прям слов нормальных найти не могу.

— А потом я ещё нарисовался, и у Спартака стало больше причин для злости.

Марго молчит, что-то обдумывая, а я не мешаю ей переваривать услышанное.

— Знаешь, мне хоть и жаль её, дуру такую, но всё-таки из-за Алёны одни неприятности.

Молчим, слушая тихий плеск волн, вдыхаем полной грудью свежий морской воздух, а я думаю о том, что счастье может случиться в жизни каждого. Даже такого человека, как я.

Просто для этого нужно быть готовым что-то в себе изменить.

Мне всегда казалось, что моя жизнь предопределена. Разукрашена чьей-то невидимой рукой во всевозможные оттенки чёрного с редкими вкраплениями алого. И я брёл в стылой темноте, натыкаясь на углы и разбиваясь в кровь, не веря, что в конце тоннеля возможен свет.

Но однажды в моей жизни появилась испуганная девочка с плюшевым медведем под мышкой, сумевшая подарить мне своё тепло

И только рядом с ней я живой. А всё, что было между встречами — лишь долгий путь к себе, настоящему.