Лекарка поневоле и 25 плохих примет

Примета 1: видеть во сне обе луны — к беде

Первое майрэля 1135-го года. Ранний вечер

Таисия

Мошенники достали уже даже во сне!

Нет, серьёзно. Всюду обман. Всюду!

К «банковским специалистам» и «следователям по особо важным делам» все уже привыкли, но вот подставы во сне я как-то не ожидала.

А зря.

Когда ночью мне приснилась милая кудрявая брюнетка и предложила поменяться телами на время… я взяла и зачем-то согласилась.

Думала, это просто сон. Обычный сон, в котором какая только ерунда не привидится — то ты с Эйфелевой башни летишь на бутерброде в погоне за инопланетянами, то в школьной столовой стоишь голая, прикрываясь визжащим рефератом, а тебе препод, недовольно цокая, говорит: «От вас, Таисья Алексевна, я подобного не ожидал! У вас вон все эссе протухли и реферат волосатый». И свекровь бывшая рядом стоит, глаза закатывает.

Никто же всерьёз не ожидает после этого проснуться посреди столовой с волосатым рефератом в руках?

Вот и я не ожидала, что душевный обмен любезностями превратится в любезный обмен душами!

Осознала весь масштаб налюбилова, только когда очнулась в чужом теле, в чужой избе и с раскалывающейся от чужих воспоминаний головой. И среди этих воспоминаний отчётливой красной нитью проходило то, что хозяйка тела, в котором я очутилась, меняться обратно совершенно не собирается!

Эта смуглокожая аферистка уговорила меня на «путешествие в другой мир», «только на одну ночь», «такая возможность выпадает лишь раз в жизни» и прочее, и прочее. А я во сне, оказывается, сговорчивая и доверчивая. Вот и согласилась. Но я же не думала, что это всерьёз!

Теперь аж слёзы из глаз полились — голова болела настолько сильно, что казалось, будто мне в затылок вогнали раскалённый шип. В воспоминаниях — полнейший сумбур. Я даже толком разобрать не могла, какие из них мои, а какие — этой Ланы…

В общем, межмировой туризм пока на троечку. Из ста.

Ярче всего в сознании запечатлелся сон — общий для нас обеих.

Две огромные луны в незнакомом небе — одна кроваво-рыжая, горделивая и надменная. Другая — нежно-голубая, почти робкая, но при этом отливающая какой-то запредельной стальной решимостью. Небо вокруг — тёмно-синий атла́с, расшитый блёстками звёзд. Лана ждала меня на опушке светящегося в темноте волшебного леса. За её спиной порхали огромные бабочки с мерцающими крыльями и таинственно замерли исполинские деревья, одетые в голубоватые шали листвы.

Разумеется, я захотела посмотреть на этот манящий мир вживую. Чего Лана не сказала, так это того, что в ночном лесу любая тварь хочет тебя прибить и сожрать — от хищных бабочек до ядовитых цветочков и некоторых вполне себе плотоядных деревьев.

Хотя кто сказал, что красивый мир обязан быть дружелюбным?..

Кое-как собрав раскисшую от подобного поворота событий волю в кулак, я села на печи и свесила с неё ноги. Деревенская изба была погружена во мрак и тишину — ни шороха, ни скрипа, ни дуновения ветерка. Ставни закрыты настолько плотно, что даже не сразу понятно — ночь на дворе или день. Вроде день, вон, в щели пробиваются едва заметные лучики света.

Внезапно память подкинула образ заклинания обезболивания. Осмелев, я впервые в жизни начертила на коже странный знак — пальцы сами вывели нужный узор и почти инстинктивно, привычно напитали его магией… О да, у меня теперь имеется магия! С восторгом ощущая, как утихает в голове чугунный звон боли, посмотрела на события под новым углом: аферистка Лана меня, конечно, облапошила, но… Так ли плохи мои дела?

Открыв ставни, обошла чужой скудно обставленный дом. Весь он был какой-то недомытый, неухоженный, да и размерами не впечатлял — прямо как мой бывший муж. Чтобы из такого сделать нечто приличное, придётся немало потрудиться, а как только на секунду отвлечёшься — он тут же вернётся к своему истинному облику.

Потолка над головой не оказалось, вместо него пространство пронзали пропитанные олифой балки махагонового цвета. На растяжках между ними — пучки трав и связки кореньев, грибов, ягод. Весь этот развесной гербарий щекотал ноздри густым запахом ранней осени. Словно поднесла к носу банку с травяным чаем и вдыхаешь его сухой, насыщенный аромат. Даже голова немного закружилась.

Тепло, одиноко, тихо.

На столе ждала записка от Ланы. Я почти знала, что в ней написано, но всё равно развернула. В этот момент в дверь раздался настойчивый стук.

Я вздрогнула всем телом, потому что гостей не ждала. Мне бы сначала в воспоминаниях разобраться и хоть какую-то стратегию поведения придумать, но стучали так настырно, что пришлось открывать.

На пороге нетерпеливо раскачивался с пяток на носки староста деревни — кряжистый, пожилой мужик с бойким взглядом глубоко посаженных чёрных глаз и крайне скверным характером.

— Ланка, дело есть, — без приветствий и экивоков начал он. — Прыгай в телегу, посмотришь Мигну. Чёт нездоровится ей, весь день охала да пузо трогала. Кабы не вышло чего… Да чего замерла-то? Поторапливайся! Чай, вечер уже!

Зычный голос разнёсся по дому и взбудоражил засушенные пучки трав под крышей. Я чуть наклонила голову, изучая собеседника и пытаясь вычленить из памяти Ланы хоть что-то…

Хорошо с языком проблем не возникло — мужика я прекрасно понимала.

Идти лечить кого-либо я сейчас была категорически не готова, но старосту мои проблемы волновали примерно так же, как неурожаи в Антарктиде. Да и отказывать было как-то неправильно. Вдруг Мигне действительно плохо?

Порывшись в памяти Ланы, нашла более-менее подходящее решение.

— Тридцать арчантов, — заявила я, глядя на нахрапистого, привыкшего получать своё мужика.

— Ошалела, девка? — вскинулся он.

— Тридцать. И ещё семьдесят вы мне должны. Так что либо платите сто арчантов вперёд, либо уходите.

— Белены объелась?.. — изумлённо протянул он. На смуглом креольском лице застыло выражение неверия, а обрамлённый кудрявой седеющей бородкой и усами рот аж приоткрылся. — Так то ж подруга твоя…

Примета 2: алый закат — к смерти

Первое майрэля 1135-го года. На закате

Эрер Прейзер

Возможно, закат только казался кровавым.

Возможно, случился вполне объяснимый оптический эффект, на который и обратили-то внимание лишь из-за обстоятельств.

А возможно, он действительно был алым предвестником смерти.

Среди руин Мёртвого города собрались десятки тренированных агентов Службы Имперской Безопасности. Их бессменный руководитель, седой и покрытый шрамами полковник Скоуэр, стоял, разглядывая мемориальную стелу, устремившуюся в горящий кармином небосвод, и недовольно морщился, отчего между бровями и у носа залегли глубокие складки.

Среди тысяч высеченных на стеле имён были и имена их коллег из прошлого.

Будучи стажёрами, все присутствующие изучали истории появлений Странников. И особенно — эту. Самую большую и кровавую ошибку Службы Имперской Безопасности.

Полковник Скоуэр осмотрел собравшихся и заговорил так тихо, что пришлось прислушиваться:

— Каждый из вас уже бывал здесь. Я привёз вас сюда сегодня, чтобы напомнить о вашем долге. Керварв, который мы теперь называем Мёртвым городом, когда-то ничем не отличался от соседних городов. Здесь кипела жизнь, по улицам бегали дети, в лавках торговались женщины, а в мастерских работали мужчины. А потом пришёл Странник, которого мы теперь называем Подрывником.

Эту историю действительно знал каждый сотрудник СИБа и почти каждый гражданин Лоарельской Империи.

Странники — чужемирные духи могучих магов — появлялись в Доваре не так уж часто, примерно раз в пару поколений, а то и реже. Но разрушения, которые они несли, были огромны.

В данном конкретном случае Странник каким-то образом подчинил себе руководство города, используя то ли ментальную технику, то ли хитроумное одурманивающее зелье — доподлинно установить уже не удастся. Важнее то, что сначала чужемирец точечно, а потом крайне активно начал вмешиваться в управление уединённым городом, расположенным в небольшой долине. Одним краем тот примыкал к горной гряде, а другим спускался к заливным лугам. В семи лигах от него протекала большая полноводная река, делая это место закрытым и малодоступным, несмотря на относительную близость к столице.

Вероятно, Странник выбрал этот город именно поэтому — попасть в Керварв можно было либо на судне, либо по единственному мосту, либо через горы. Когда чужемирец установил свои порядки, мост частично разобрали и закрыли «на ремонт», судам не позволяли причалить под надуманными предлогами, а горные перевалы подорвали и завалили камнями. Вероятно, это сделал сам чужемирец — горстка чудом выживших свидетелей, включая двух сотрудников СИБа, утверждала, что поджоги и взрывы были его любимыми развлечениями.

Так или иначе, на протяжении года в Керварв никто не мог попасть. Отговорки звучали разные: опасность лавины, эпидемия, случившееся землетрясение, магический выброс… Выплаты в казну поступали регулярно, поэтому тогдашний император далеко не сразу понял, что один из его городов находится во власти чужемирца.

Всех неугодных Странник взрывал или сжигал заживо в подвалах главного дворца, приглашая на казни приближённых и показывая, что ждёт предателей.

Часть офицеров местной Службы Имперской Безопасности была убита, остальные не смогли или не захотели вызывать подмогу и предприняли самостоятельную попытку уничтожения Странника. И, в принципе, преуспели. Дух они уничтожили, о чём успели сообщить. Но не успели обезвредить взрывное устройство, стёршее Керварв с лица земли, — прощальный подарок Подрывника.

На месте центра города осталась лишь чудовищного размера воронка. Взрывной волной уничтожило все окрестные дома, оставив лишь некоторые остовы на окраинах. Следом за взрывом город несколько раз тряхнуло и накрыло гигантской лавиной, которая погребла всех, кого не забрал на тот свет взрыв.

Завалы разбирали месяцами, большую часть жителей похоронили в уцелевших руинах зданий, превратив дома в склепы. Опознать смогли лишь немногих — погибли целые семьи и даже кланы, некому было приезжать на опознания.

Несколько месяцев спустя центр заваленной камнями и осколками воронки выровняли и установили мемориальную стелу, на которой написали имена всех погибших и без вести пропавших. Все понимали, что в реальности жертв куда больше, но опираться можно было лишь на списки жителей, сохранившиеся в Имперской Канцелярии.

Историю Подрывника знал каждый безопасник, никто из собравшихся не был склонен недооценивать вред, причиняемый Странниками.

Могущественные духи древних магов способны путешествовать между мирами и занимать чужие тела в момент обряда воскрешения. К счастью, это случалось не так часто — каратели на службе СИБа, способные выпивать духов, планомерно истребляли тех, кто смел поставить безопасность Лоарельской Империи и всего Довара под угрозу.

Стоя на руинах, офицер СИБа Эрер Прейзер думал о том, что даже безобидные чужемирцы всё равно порой несут вред, пусть и не желая того. В его тёмных волосах, столь нехарактерных для мага-полуночника, запутался ветер. Пахло пылью и остановившимся временем.

Наверняка предки использовали магию, чтобы сохранить это место по-настоящему безжизненным — за долгие годы между осколками камней и кусками разбитых колонн не выросла даже трава. Сюда не приходили животные, здесь не пели птицы и не цвели цветы.

Мёртвый город.

Вечный памятник всем погибшим от рук Странников.

Полковник Скоуэр посмотрел на опускающееся за горизонт алое светило Довара и сказал:

— Вы уже знаете, что в Лоарели появился новый Странник. Информацию несколько раз перепроверили и подтвердили агенты Прейзер, Роделлек и Блайнер. К сожалению, искомый Странник ускользнул из занимаемого тела, но мы полагаем, что он мог найти другое. Начиная с сегодняшнего дня Лоарельская Империя перешла в режим чрезвычайного положения. Мы наложили запреты на воскрешения не только высокопоставленных военных и сотрудников СИБа, но и всех офицеров, начиная со звания капитана. Мы объявили режим особой бдительности и требуем от населения следить за повадками недавно воскрешённых. Наша первоочередная задача — проверить всех вернувшихся с того света магов, вне зависимости от того, вызывают они подозрения или нет.

Примета 3: выходить из дома ночью — к проблемам

Первое майрэля. Поздний вечер

Таисия

Возможно, это слишком тривиально, но я начала с полномасштабной ревизии.

Нашла пустой блокнот, карандаш и принялась за работу. Какие есть вещи, травы, зелья, крупы и прочие припасы в каких количествах. Внесла в список каждое яичко и крынку творога из металлического ларя, служившего холодильником. Задокументировала даже книги, имеющиеся инструменты и специальную посуду для изготовления зелий. Посчитала, сколько денег лежит в шкатулке, сколько должны деревенские, сколько требуется на повседневные траты…

Пришлось поднапрячься, потому что в плане математики я всегда была параолимпиадницей. Ну то есть считала уже после того, как посчитали остальные, а все аплодировали и восхищались моим мужеством — не каждый бы решился браться за вычисления при врождённой атрофии умения считать.

Картина получалась неутешительная. Я потёрла переносицу, с непривычки удивляясь отсутствию очков. Да, зрение у меня теперь отличное — им-то я и узрела удручающие обстоятельства, от которых сбежала Лана. Долг по налогам копится, запаса продуктов хватит разве что на пару недель, помощи ждать неоткуда.

Зато… магия! И молодость! Шанс начать жизнь заново!

Распахнула дверь на улицу и вышла на крыльцо.

На меня обрушилось чужое ночное небо. Настолько яркое, что от его великолепия можно ослепнуть. Две виденные во сне луны настороженно смотрели с разных сторон. Рыжая, почти полная Таната сияла тёмным, проклятым золотом, захватывая внимание и затмевая Гесту. Имена местных богинь услужливо подсказала память, как и то, что Среброликой Гесте поклоняются законопослушные маги, а Мстительной Танате — сектанты и отступники.

Лана верила, что Солар забирает к себе духи полуденников, Геста — живших по её заветам магов, а Таната уводит к себе всяких отщепенцев — в том числе нарушивших магические клятвы или отнявших у себя жизнь. Именно поэтому Лана пошла на обман. Она ухитрилась сбежать от опостылевшей жизни, не преступив при этом ни одного закона — ни божественного, ни имперского, ни магического.

Какое неожиданное коварство для застенчивой и бессловесной целительницы, о которую со смаком вытирала ноги вся деревня.

Я подставила лицо лунному свету и погрузилась в чужое прошлое — хорошо бы разобраться в нём заблаговременно и не допускать ошибок.

Однако перед мысленным взором никак не хотела выстраиваться понятная картинка. Разрозненные воспоминания приходили непрошенными гостями, толкались локтями у края сознания, одетые в рваные образы и окутанные невнятными обрывками фраз.

Луны смотрели насмешливо. Неподалёку загадочно шумел светящийся в темноте мрачный лес, а на сколько хватало взгляда вокруг было до дрожи безлюдно. Так безлюдно, что кричи не кричи — никто не услышит и не придёт. Мне бы поёжиться и забеспокоиться, но я лишь ухмыльнулась. После развода и раздела совместно нажитого с бывшим мужем имущества денег у меня хватило только на комнату в коммуналке, а кто пожил в коммуналке — того одинокой избой посреди леса не испугаешь.

Зато какой воздух! Он наполнял лёгкие кислородной эйфорией, сладкий и густой, как прозрачное желе. Где-то далеко ухали и выводили трели птицы. Изба целительницы и её покойной бабки стояла на отшибе, но дорога в деревню вела утоптанная — ею пользовались ежедневно. И на том спасибо.

Ладно, начнём с простого. С причин, по которым Лана сбежала.

Первая — Грег. Самая, на мой взгляд, несущественная, но при этом невыносимая для влюблённой девушки. Первый парень на деревне, оказавшийся редкостным мудаком. Никогда такого не было — и вот опять!

Сначала долго ухаживал, обещал жениться и добивался взаимности, а когда получил доступ к телу — так сразу начал придумывать отговорки, почему свадьбу нужно отложить вот ещё ненадолго, буквально на пару месяцев. И причины все достойные — то коза не понесла, то сено сопрело, то тучки на небе какой-то зловещей формы. Однажды он две луны во сне увидел, а всем известно, что это — к беде. Какая уж тут свадьба?

В качестве одной из отговорок Грег настаивал на том, чтобы позвать на празднование семью Ланы, но кроме покойной бабки, она ни с кем не роднилась, о чём доверчиво поведала жениху. И даже причины не стала скрывать, дурочка наивная. Рассказала, что она — внебрачная дочь.

Разовая интрижка с магом закончилась для её матери беременностью, за что вся семья подверглась издевательствам среди гордых полуденников. Они к магии относились с глубоким предубеждением, считая её чистым, концентрированным злом. Следовательно, и носительницу этого зла — мелкую девчонку-безотцовщину — травили нещадно.

Мать Ланы долго не продержалась, через несколько лет после родов исчезла с радаров. То ли сбежала, то ли что-то с собой сделала. Строгая бабка собрала внучку в дорогу и увезла в другую страну, подальше от злых языков и презрительных взглядов. Обучила выращивать, собирать и заготавливать травы да варить простые отвары, для которых магия не требовалась. Дар у Ланы проснулся целительский, и врождённые способности идеально наложились на знания бабки.

Только бабка, при всех её достоинствах, внучку держала в ежовых рукавицах, боялась, что та пойдёт по стопам матери и спутается с кем-то до брака. Впрочем, опасения оказались не напрасны. Стоило бабке скончаться, как Лана закрутила с Грегом роман, закончившийся разбитым сердцем и ударом по репутации.

Узнав столь «постыдный» секрет, этот мудак отменил свадьбу и растрепал всем деревенским и о том, что между ними было, и о том, что его несостоявшаяся невеста — внебрачная дочка, после чего без каких-либо душевных мук женился на подруге Ланы Мигне. Та тоже в стороне не осталась, придумала по дружеской доброте прозвище Ланка-шлюханка, которое с удовольствием выкрикивали деревенские мальчишки целительнице вслед.

Если первый удар — смерть бабки — Лана перенесла довольно стойко, то второй её сломал. Она через силу вставала по утрам, редко выходила из дома и даже пыталась уехать из деревни, но аптекарь, пообещавший щедрое вознаграждение за сбор редких трав, обманул.

Иллюстрация: Лана - Таисия

Лана - Таисия

Примета 4: ходить ночью в лес — к несчастью

Первое майрэля. После полуночи

Таисия

Возможно, стоило закрыть перед Грегом дверь и оставить его и стервозину Мигну без помощи. Это было бы вполне логично и в какой-то мере даже справедливо. Но я не смогла. Заранее с ужасом представляла то, через что придётся теперь пройти, вот только оставить человека умирать, зная, что в теории можешь его спасти — не в моих силах.

Не одна Ланка — дурочка сердобольная. Вместе с непрошенным даром на меня обрушилась и непрошенная ответственность, к которой я тоже оказалась не готова. Ну не просила же быть целительницей!

Однако рассусоливать некогда. Пока я предаюсь судьбобичеванию, где-то истекает кровью пусть злоязыкая, но беременная Мигна…

Я подхватила корзинку с зельями, затёртым набором хирургических инструментов и перевязочными средствами. Грег оставил запряжённую марчем телегу у самого входа, и рванул с места, стоило мне только забраться в неё. Сквозь ночной лес он мчал так, будто за ним гнались призраки.

Марч, больше всего напоминающий антилопу канну, испуганно нёсся по утоптанной грунтовой дороге. Грег хлестал его по крутым бокам, заставляя потной шерстистой стрелой лететь сквозь полный опасностей лес. Будучи дневным животным, марч плохо видел в темноте, но боль от ударов и страх подстёгивали поскорее вернуться в родное стойло.

— Перестань! — потребовала я, когда Грег замахнулся для очередного удара плетью.

— Тебя не спросили, — грубо ответил он и стеганул марча ещё раз, хоть и слабее.

— Будешь так себя вести, я откажусь помогать, — пригрозила я, хватаясь руками за борта телеги, чтобы не выпасть от тряски. — И тогда смерть Мигны будет на твоей совести. Одно дело помогать больным, другое — терпеть жестокость и грубость. На второе я не подписывалась.

Отповедь удивила Грега настолько, что он даже обернулся и на секунду уставился на меня широко распахнутыми глазами. Правда, когда телегу в очередной раз подкинуло на кочке, ему пришлось снова посмотреть на дорогу.

Лану можно понять — Грег был чудо как хорош собой. Эдакий Джейсон Момоа, только помладше. И даже левую бровь рассекает шрам — всё по канону. Как тут устоять, особенно неопытной и жаждущей романтики девушке?

Бешеная скачка и тряска закончились у двухэтажного дома старосты. Его сыновья распахнули ворота, и мы стремительно въехали внутрь огороженного высоким забором двора.

Вопреки ночному обычаю, входная дверь была приоткрыта, и Грег потянул меня в избу, пока сыновья старосты распрягали марча и уводили в стайню. Обитатели дома не спали, а из дальней комнаты слышались стоны. Именно туда меня и потащили.

Стоило мне появиться на пороге, как бледно-серая, как городской снег, жена старосты отпрянула от постели, на которой металась стонущая от боли Мигна. При виде окровавленных простыней меня замутило так, что пришлось ухватиться за косяк, лишь бы не свалиться в обморок. В глазах потемнело, а к горлу подступила тошнота.

— Ну чего ты стоишь? — раздражённо подтолкнул меня к кровати жены Грег.

— Не смей меня трогать! — прошипела я, справляясь с накатившей дурнотой.

Божечки-кошечки, сколько крови! Как эта Мигна вообще ещё жива?

Помимо дурноты, началась ещё и противная икота, но хоть в глазах прояснилось. Захотелось сбежать и спрятаться, и я горько пожалела, что согласилась поехать с Грегом. Воспоминания Ланы отступили на второй план, а в ушах громко стучало сердце, мешая сосредоточиться.

Да я понятия не имела, что с этой Мигной не так! Преэклампсия? Нет, это другое!

— Да сделай уже хоть что-нибудь! — взмолилась мать, почти такая же бледная, как её лежащая на постели дочь.

Спокойно! Лана это уже делала… Нужно просто довериться памяти тела. С чего там начинают лекари? В голове было пусто, только оглушающе громким метрономом бухало сердце.

— Ланка, — принялся трясти меня за плечи Грег.

— Отвали, — рявкнула я и шагнула к Мигне, оголила её напряжённый живот и нарисовала на нём единственное заклинание, которое смогла вспомнить — обезболивающее.

Девушка выдохнула спокойнее и затихла.

— Ты что сделала? Убила её? — взъярился вдруг Грег, сбивая с мысли.

— Обезболила, — зло огрызнулась я, отчаянно паникуя.

— Грег, уйди! — неожиданно твёрдым голосом приказала мать Мигны и с надеждой посмотрела на меня: — Что с ней?

ДА ОТКУДА МНЕ ЗНАТЬ?!?

Да, откуда?..

Я зажмурилась, выискивая в воспоминаниях Ланы подсказку. Не сразу, но уцепилась за диагностическое заклинание и с облегчением нарисовала его на выдающемся животе. Если бы ещё не икота…

— Отслой-ик-ка плаценты! — радостно воскликнула я, наконец разобравшись в ворохе чужих знаний.

Мою радость никто не разделил. Руки заметно тряслись, а тошнота так и не отступила — бултыхалась во мне где-то в районе диафрагмы, но я старалась смотреть не на постель, а на лицо Мигны и её живот. Большой живот, в котором сейчас замерли от ужаса сразу два нерождённых младенца. Они ещё ничего не понимали, но прекрасно ощущали, насколько плохо их маме.

Вместе с дурнотой и икотой навалилась ещё и жалость, огромная и удушающая.

Ладно, сдаваться рано. Мигна пока жива, а я вроде как даже в обморок не падаю…

Следующие полчаса я дрожащими руками рисовала на барабаном натянутом животе магические узоры — прямо поверх проступившей ниже пупка тёмной полосы. Я словно погрузилась в тело больной — мысленно потянулась к лопнувшим крупным сосудам и помогла телу их закупорить, затем поспособствовала выводу из организма продуктов распада. К счастью, площадь отслойки была небольшой и у меня получилось прирастить её обратно. К двойному счастью, сил хватило, а почки у пациентки выдержали. Напоила Мигну терпким кроветворным зельем и наказала её матери давать побольше сладкой воды.

К моменту, когда жизни Мигны и её малышей ничто не угрожало, я настолько выбилась из сил, что даже встала с трудом — слишком истощилась магически. Голова кружилась, а в ушах стоял противный писк, зато я могла гордиться собой: не просто спасла три жизни, меня даже ни разу не вырвало в процессе!

Примета 5: оставлять бельё сушиться ночью во дворе — к болезни

Первое майрэля. За два часа до рассвета

Таисия

Не то чтобы я по жизни трусиха, но ходить по ночному лесу в одиночку — ссыкотно, даже если знаешь, какие именно растения ядовитые, а какие — не представляют опасности. Волки, то есть местные блейзы, округу вроде бы не терроризируют, но, честное слово, в Доваре такие зайцы и белки, что не волков бояться надо…

Плач то утихал, то набирал силу, протяжный и отчаянный. Чем ближе я подходила, тем сложнее становилось определить направление, звук путался между мшистыми стволами и подкрадывался сзади, сбивая с толку и обманывая.

Неужели это ловушка?

Когда под ногой неудачно хрустнула ветка, плач вдруг затих, испуганно затаившись. Пришлось ждать добрую четверть часа, пока тоска заново не разлилась по ночной тиши. К этому моменту я уже почти не боялась, а когда наконец вышла на звук, сердце сжалось от сочувствия.

Жалобно выл попавший в капкан зверёк. Судя по виду, ещё котёнок, но достаточно крупный. Заднюю лапу зажало и раздробило в металлических челюстях, и мелкий пытался высвободить её, но лишь обломал зубы и когти.

При виде меня зверёк рванул прочь, но пристёгнутый к дереву цепью капкан не пустил, и круглоухий пленник лишь причинил себе боль.

— Тихо, тихо… я помогу, — ласково проговорила я, но зверёк мало верил в благие намерения людей.

Он пытался от меня сбежать и выл от боли. Капкан гремел. Я нервно икала и старалась поскорее поймать пленника, но он лишь усугублял своё положение. Наконец цепь обмоталась вокруг ствола, а я смогла схватить несчастного больного за шкирку.

Похожий на генету-переростка зверёк размером с крупную кошку отчаянно вырывался, но когда я с третьей попытки нарисовала у него на пятнистом пузе обезболивающее заклинание, вдруг ошарашенно затих и присмирел. Вернее, присмирела.

— Ну, ти-ик-ко… ти-ик-ко, — я прижала окровавленную малышку к груди и принялась гладить, а когда она поняла, что вреда ей не причиняют и успокоилась, — попыталась разомкнуть капкан.

Не тут-то было! Какая сволочь его тут поставила?

Тонкие трубчатые косточки раздробило так, что от одного вида открытого перелома меня снова замутило.

Капкан поддался с пятой попытки, и я с ненавистью отбросила его в сторону.

С ногой у малышки было плохо. Совсем плохо.

Но я всегда хотела завести себе кошечку, а эта явно умненькая — смотрит на меня жалобными глазками и даже не пытается оцарапать или укусить.

В общем, я наспех зафиксировала перелом, влила ей в рот немного успокоительного зелья, от которого она смешно отфыркалась, и понесла находку домой. Лечить, кормить и что там ещё положено делать с кошкой, которая завела себе хозяйку.

Капкан сунула в корзинку и тоже прихватила с собой. Может, получится найти хозяина и тоже ему что-нибудь прищемить.

Хорошо, что до избушки идти было не так далеко, а Лана прекрасно знала окрестные леса. К дому мы подошли всего минут через двадцать, у меня даже спину не заломило от тяжёлой ноши.

Подойдя к избе, я положила болезную на стол во дворе и строго сказала:

— Я буду тебя лечить, а ты не дёргайся и не мешай.

Та прянула ушами, втянула воздух розовато-коричневой носопыркой и внимательно посмотрела на меня огромными небесно-синими глазами. По мордочке было видно, что досталась мне шкода шкодливая, но умная. Именно поэтому она трагично распласталась на столе, жалобно шмыгала носом и со стонами вздыхала, однако процессу лечения не мешала. На всякий случай я её осторожно парализовала ниже пояса, принесла артефактную лампу, промыла рану обеззараживающим раствором и принялась собирать то, что осталось от лапы.

Шерсть, грязь, осколки костей, свернувшаяся и свежая кровь — от их вида меня тошнило так, что дважды пришлось отходить в сторону, чтобы проблеваться и продышаться. Заодно и воды из колодца принесла.

Лапу малышке почти оторвало, но кое-как я собрала её воедино. Икая, чертыхаясь, а к концу — сердито промаргиваясь от набежавших слёз. Жалко было эту дурнину шерстистую, будет же хромать… Она себе ещё и один коготь вырвала с мясом, но тут я ничем помочь не могла — просто залечила рану. Что касается зубов — то здесь повезло, они оказались молочными. Это показала диагностика.

Я с подозрением уставилась на тушку весом килограмм пять. Или даже семь. А ведь ей месяца два-три, если зубы ещё не поменялись… Некоторые выпали, ещё парочку она выломала, но клыки на месте. В каком возрасте у кошачьих меняются клыки? Да кто ж их, местных кошачьих, знает!

Сращивать кости Лана, оказывается, умела, правда сил на это требовалось неимоверное количество, так что к утру я израсходовала жалкие остатки сил, оба запасных накопителя и едва стояла на ногах от усталости, но всё равно смогла объединить лишь несколько крупных осколков, поэтому соорудила лангет из палочек, крепко, но не слишком туго замотала и перевязала лапу так, чтобы киса не смогла на неё наступать.

Поели мы со шкодой вместе — быстро развариваемую крупу с мясом из заготовок ещё Ланиной бабушки. Я побоялась, что без зубов моя питомица не разжуёт куски, но она миндальничать не стала и просто заглотила их целиком, смачно рыгнув в конце трапезы. Синие глазки осоловели и стали смотреть кучно, а я вздохнула и забрала её спать на печь, где по летней поре было довольно жарко — мы же готовили.

К счастью, жара не помешала уснуть.

Проснувшись спустя несколько часов, я крепко задумалась.

Почти горячее пушистое тельце тесно прижималось ко мне во сне, шкода шумно сопела, и это сопение отчего-то наполняло избу уютом. И куда она пойдёт маленькая и хромая? Лапа будет заживать не меньше недели, а мне не помешает компания. Что я, не прокормлю её?

Интуиция подсказывала, что есть питомица будет с большим аппетитом, но это не пугало. Уж я-то смогу заставить деревенских платить по счетам, а также придумаю, как заработать. А что касается налогов… Интересно, а фиктивные браки тут практикуют?

Иллюстрация: Шельма

Иллюстрация: Шельма

Примета 6: считать деньги перед зеркалом — к убыткам

Восьмое майрэля. После обеда

Таисия

Я думала, что староста даст о себе знать почти сразу, но ошиблась.

В блаженном одиночестве прошла местная шестидневная неделя. Я освоила незнакомую конструкцию печки, вспомнила, каково стирать руками и жить без водопровода и канализации. Не медово и не сахарно…

Свою игривую кошатину я поначалу звала Оторвой в честь сорванной с окна занавески и Задирой в честь подранного половичка, но в итоге откликаться она начала исключительно на Шельму. Видимо, по совокупности нанесённого ущерба.

Когда рана поджила, а острая нужда в моих услугах отпала, Шельма показала свой истинный характер, и хромота ей ничуть не помешала.

Созданием она оказалась ласковым и очаровательным, но только когда хотела есть. Когда не хотела — становилась исчадием ада. К счастью, есть она хотела почти всегда, а наевшись до состояния глубокой беременности и временной комы, лежала у меня на коленях, громко мурчала и позволяла гладить розоватое пятнистое пузико, покрытое мягким редким пушком.

В остальные моменты она устанавливала в доме жёсткие порядки. Занавескам категорически запрещалось развеваться на ветру, коврику — шевелить кисточками, травам под потолком — шуршать, связкам грибов — раскачиваться, а мне — ходить в платье с колышущимся подолом. Все виновные в нарушении общественного порядка были, как правило, пойманы, подраны и жестоко покусаны.

С туалетом проблем не возникло — на улице я соорудила ямку с песком, и свои дела Шельма делала преимущественно в неё, периодически накрывая их то ковриком, то пучком трав, то кухонным полотенчиком. Вот такая хозяйственная и аккуратная киса. Обычно результаты регулярных перееданий она яростно закапывала, и в какой-то момент пришлось смириться с тем, что во дворе теперь будет подкоп в столицу или первая в этом мире станция метро.

На зубки Шельма пробовала абсолютно всё, поэтому я начала сомневаться — а о капкан ли она их обломала? Всего за несколько дней она пыталась схарчить чугунную сковородку, угол печки и найденный во дворе камень.

Сначала я всерьёз беспокоилась, чего не хватает в организме кисы, если она жрёт камни, но после нескольких глубоких диагностик пришлось признать, что мозгов. К счастью, отсутствие элементарного инстинкта самосохранения компенсировалось живучестью. Шельма залезла в печку и опалила усы и шерсть на морде; упала в колодец и жалобно мяукала из глубины, суча по воде лапами; нырнула носом в котелок с горячей кашей; стащила огненный пирожок прямо с противня и заглотила его целиком, после чего долго пучила глаза и сипло мявкала, пока я судорожно пыталась понять, как её лечить от ожога желудка.

И это всего за пару дней!

Кисины проказы и шалости я принимала стоически, потому что спать она приходила под бочок ко мне и даже обнимала мою руку во сне тяжёлыми, пушистыми лапами. За это я готова была простить ей многое, куда больше, чем чужие подпорченные занавески и уничтоженный половичок, который, если быть совсем уж откровенной, сам нарывался своими нахальными кисточками.

Простая деревенская жизнь оказалась на удивление умиротворяющей, и необходимость пользоваться спрятанным в кустах уличным туалетом не особо напрягала. По крайней мере, это был мой личный туалет, и его не мог загадить сосед-алкоголик. Возможно, зимой я запою иначе, но на дворе стояло лето с ласковыми тёплыми ночами, так что я нарекла грубо сколоченную конструкцию бунгалом для раздумий и на этом успокоилась.

Готовить приспособилась по вечерам, после пробуждения, тогда к утру печка успевала остыть.

Вместо завтраков у местных были рассветники, а вместо ужинов — вечерники. Трапезу середины дня полуденники называли обедом, а маги устраивали ужин в районе полуночи. Мы с Шельмой явно не попадали ни под один из этих режимов. Ложились под утро, но ещё затемно, спали до послеобеденного времени, а вечера проводили за делами — я готовила, прибиралась, читала лекарские книги, ухаживала за доставшимся садом и огородом, а киса нападала на сорняки и безжалостно их выкапывала, некоторые даже сгрызала, за что я ласково называла её газонокисилочкой.

И всё бы ничего, однако денег не прибавлялось, а дата очередной оплаты налога неумолимо приближалась, прямо как похмельное утро после корпоратива. Ты ещё танцуешь на столе директора, но где-то глубоко в душе уже знаешь, что через пару часов будет мучительно больно.

Лана верила, что деньги убавляются от того, что их считаешь перед зеркалом, поэтому никогда так не поступала, но, судя по всему, мало соблюдать приметы, надо ещё и задом шевелить и желательно тоже не перед зеркалом.

Продать мне было особо нечего, разве что книги по целительству, но их я пока штудировала, да и расставаться с ними не хотела. За холодильный ларь можно было выручить около тысячи, но как потом без него жить в такой жаре?

Требовалось добраться до города, чтобы найти там покупателя на травы и, возможно, зелья, но идти до него пешком было далеко, да и Шельма не отходила от меня ни на шаг, а выдержать долгую дорогу не смогла бы. Как и я не смогла бы её нести — каким-то образом она умудрилась за несколько дней набрать не меньше двух кило. Я раньше считала, что такое возможно только в качестве новогоднего чуда, но нет.

В общем, проблема дохода встала остро, и я решила, что настало время хорошенько встряхнуть деревенских и собрать с них долги.

Словно почувствовав моё намерение, староста появился на пороге сам. Лицо суровое и недовольное, губы изогнуты коромыслом, а седеющие кудри собраны в хвост. Он постучался в дверь после обеда, когда мы с Шельмой как раз проснулись, наварили ореховки (я), обтёрлись об горячий горшок, чуть не свалив его со стола (она), и занимались методичным истреблением съестных припасов (вдвоём).

— Ланка, я решил дать тебе шанс одуматься, — величественно оповестил меня староста, когда я открыла ему дверь.

От неожиданности я фыркнула так, что не проглоченная каша вырвалась на волю и брызгами легла на смуглое лицо Рустека. В принципе, лучше и не скажешь…

Примета 7, новоявленная: бесить человека со скальпелем в руках — к новым дыркам в организме

Девятое майрэля. Ранний вечер

Таисия

Бабку Грису хорошо знали во всех окрестных сёлах. Крепкая, абсолютно седая целительница давно разменяла девятый десяток, но бодрости в ней было столько, что молодёжь позавидует.

Вот я чем старше становлюсь, тем опаснее для меня лежать. Иногда так хорошо лягу, что хоть потом не вставай. Это я не к тому, что Ленин, может, и не умер, а к тому, что бабка Гриса — большая молодец, как-то умудряется подниматься по утрам, несмотря на возраст.

Подходя к аккуратному побеленному домику, обосновавшемуся в цветущем саду, я приметила разные сорта кустарников и трав — от самых обыкновенных, в изобилии растущих на любой лесной полянке, до редчайших, таких как лучанник, звёздная капель и танатник. Последний имелся и у Ланы, а вот где старушка добыла первые два — большой вопрос.

— Шельма, иди сюда! — подозвала я заинтересовавшуюся грядками кису.

Она пригнулась, оттопырив пятнистый зад, и явно собиралась атаковать сочный зелёный кустик огнецветника, но стоило ей только приблизиться к цели, как из зарослей на неё спикировала огромная тень и клюнула прямо в незащищённую пятую точку. Подскочив с обиженным мявом, Шельма дала дёру в мою сторону.

— Вот есть дикая собака динго, а ты — дикая коша́ка бздинго, — рассмеялась я, глядя на заныкавшуюся у меня между ног кису.

Мимо на бреющем полёте проскользил большой малахитовый попугай, явно довольный произведённым эффектом.

— Трр-рр-равки не трр-рр-рожь, тварр-рр-рь! — выдал он, вольготно располагаясь на верхней кромке забора.

Пять-шесть лет назад, когда Лана проходила обучение у наставницы, попугая у той ещё не было, как, впрочем, и грядок с лучанником.

Шельма, осмелев под защитой моего подола, с рычанием выползла наружу и грозно вздыбила шерсть на холке. Однако матёрый попугай не впечатлился, распахнул острый изогнутый клюв и показал розовый язычок, а затем пророкотал:

— Крр-рр-риворр-ррукий хрр-рр-ренодёрр-рр! Грр-ррядки берр-р-реги!

Теперь я узнала знакомые интонации. Ясно, значит, у бабки Грисы появился пернатый охранник, оттого сад-то и расцвёл.

Солар уже клонился к горизонту, и по воздуху плыли ароматы сдобы из соседних домов. Я подхватила кису под пятнистый бок, чтобы она ничего не учудила, подошла к входной двери и хотела постучаться, но она сама распахнулась прямо перед моим носом.

— Ланка? — удивлённо вопросила старая целительница. — Ты, что ль, по грядки мои повадилась?

— Нет, что вы, — заверила её. — Это просто Шельма в них случайно забрела.

Предъявив ей свою новообретённую питомицу, дождалась приглашения и вошла в ладную, пропахшую лекарственными травами избу.

— Питомица — это хорошо, это дело, — одобрительно покивала наставница. — Натаскивай её на то, чтоб грядки защищала. А то ведь всё сопрут! Выкопают! Сквалыжники неблагодарные! Примета у них такая есть, вишь ли, что саженец лучше прирастётся, коли с чужого огорода спереть. А я скажу, что другая примета должна быть: «Ежели у соседа чего украл, то это к выбитым зубам». Вот это добрая примета. Проверенная.

— Что, воруют с грядок? — удивилась я, а затем вспомнила, как покойная бабка Ланы с лопатой гоняла какого-то пацанёнка, который пытался вырыть недавно посаженную сливу.

Бабушке саженец подарил какой-то проезжий эстренец, то ли по доброте душевной, то ли по старой памяти. Очень она над этим деревцем тряслась, но оно росло чахлым, несмотря на все усилия.

— Совсем стыд потеряли! — пожаловалась наставница. — Ужно я им и так и сяк объясняла, ничего не слухают. Тепереча жди, к тебе пожалуют, я-то их боле лечить не сподоблюсь. Приехали, понимаешь, давеча с Юга четыре семьи. Наглые, шебутные, ленивые, вороватые. Толку с них чуть, а гонору… Староста уже стонет. Работать-то они не рвутся. Морячники, что с них взять… Знай только на берегу сидят трындят, а как горбатиться от зари до зари — так это не про них.

— Бабуля покойная морячников тоже не любила, — дипломатично согласилась я.

— А ты чего пожаловала-то? Столько лет носу не казала, а тут явилася… — подозрительно сощурившись, посмотрела на меня наставница.

— Посоветоваться, — честно призналась ей. — Совсем я запуталась, бабули в живых нет, осталось только на вашу мудрость и опыт полагаться.

Лесть старушка проглотила и не поперхнулась, заулыбалась приветливее и довольно сказала:

— Вона как запела, девка. Ну хоть посоветоваться мозгов хватило, а то слушаю молву об тебе да дивлюсь: моя ли это Ланка с Грегом спуталась, едва только остыли последние угольки от бабкиной кровати?

— Влюбилась, — покаялась наставнице, — а он мудаком оказался.

— Потому-то и надо замуж сначала выходить, а уж потом всё остальное! — наставительно подняла она в воздух скрюченный указательный палец с распухшими суставами.

— А лучше было б, если б я с этим мудаком жить осталась? Так хоть понятно, чего он стоит…

— И то верно, — неожиданно легко согласилась она. — Но ты сама дура — надо было хоть пригрозить травануть его, чтоб слухи не распускал, поганец.

— Кха-кха, кхак-то в голову не пришло, — закашлялась от неожиданности я.

— А зря. Мужиков надо в узде держать, чтоб не трепались почём зря. А я тебе на кой сдалась? Какой тебе нужон совет?

— Селяне совсем оборзели, — вздохнула я. — За лечение не платят, разговаривают через губу, задолжали уже кто по сто арчантов, кто по двести. А ведь я за приём недорого беру...

— Так бери дороже, — хитро усмехнулась старушка. — Чем дороже лечение, тем сильнее ценят врачевателя. Будешь их по десять арчантов оперировать — плюнут в рожу, что шов кривой. Станешь ломить по сотне за осмотр, начнут разговаривать с почтением. Таков закон. Оперируя за гроши, ты гнёшь спину так же, как остальные, а гребя денежки ни за что да плюя в потолок — в одночасье становишься важной персоной.

— Но это как-то... подло.

— А какая разница? Любить тебя ни при каком раскладе не будут, а так хоть на хлеб с маслицем хватит.

Примета 8: ворованные саженцы лучше приживаются

Десятое майрэля. Полдень

Таисия

Разбудил нас с Шельмой заявившийся к бабке Грисе посетитель, староста Феурмэ́са. Это село было куда крупнее того, где жила Лана, поэтому и староста тут был куда масштабнее — еле в дверь вошёл, на ходу вытирая пот с высокого, переходящего в лысину лба.

— Ну и жарень… — выдохнул он вместо приветствия, не замечая меня.

Я уютно, в обнимку с Шельмой, развалилась на печке и всерьёз подумывала о том, чтобы сегодня с неё не спускаться. После вчерашних медицинско-бытовых подвигов тело налилось горячей усталостью, помноженной на исходящее от каменной кладки тепло.

— Вот доживёшь до моих лет, никакая жара тебе будет не страшна, будешь мёрзнуть даже летом, — в тон старосте отозвалась наставница, кутаясь в шерстяную шаль.

— Дак страшно так долго жить. В Кербенне, люди говорят, девка боевым магом стала. Куда мир катится, а?

— Девка?

— Агась. Из благородиев, из Болла́ров проклятых. Люди говорят, в штанах ходит.

— Ну что с них, с проклятых взять? Чай не просто так их прокляли… Солар ей судья, — хмыкнула бабка Гриса. — А ты чего припёрси?

— Да жена… Лютует, спасу нет. Я ей слово — она мне дюжину в ответ. Кричит… Ругается… — протянул толстяк и заискивающе спросил: — Я вот думаю: мож у неё это, как его… бешенство матки?

— Брешенство кадки! — возмущённо ругнулась наставница, передразнивая. — Глаза б мои тебя не видели! А ты чего хотел, когда мать в дом приволок? Свекруха жену твою со свету скоро сживёт, до ручки уже довела. Ты глаза-то разуй, боров тугодумный! Тебе б приятно было, если б в твоём хозяйстве тебе на каждый сраный горшок устраивали сначала досмотр, потом выговор?

— За матерью догляд нужон, старенькая она уже.

— Да она, чай, младше меня!

— Энто да, да только она не магичка, поэтому здоровье-то уже не то.

— У меня тоже не то. И сил с каждым днём всё меньше и меньше, а всё ж как-то копчу избу сама. Вон, к Ланке в Армаэс скоро будете ездить, особливо ежели чего несрочное.

— Мать совсем слабая, не могу я ей от дома отказать. Не могу. А жёнка бесится, мать-то её никогда не жаловала, вот она и припоминает, что по молодости-то было… — пожаловался староста и горестно вздохнул: — Мож, зелье ей какое успокоительное дать…

— Зелье, — хмыкнула наставница. — Ты к ней как подойдёшь с зельем этим, так она тебе его на голову и наденет. Лучше вон, пирожков Ланкиных возьми. Дашь и матери, и жёнке, авось, не будут бушевать.

Стрельнув глазами в мою сторону, бабка Гриса вынула из кулька парочку пирожков, чтобы оставить себе, а остальное вручила толстяку.

— Пирожки с начинкой особой, да только не переборщи. По одному в день — и хватит. Посмотришь… А коли эффект будет, то за добавкой к Ланке приходи — я такие печь не умею. Цену она за них, правда, ломит порядочную, ну дак ты не обеднеешь. А нервы жёнины надо беречь. Довольная жена — залог счастья в избе.

— Это точно… Благодарствую, — обрадовался староста, заглянул в кулёк и сцапал один пирожок, целиком отправив в рот, быстро прожевал и крякнул: — У самого уже нервишки шалят, так и к бутылке недолго начать прикладываться. Ну, бывай, Гриса. А к Ланке-то заеду, коли будет повод.

Староста ушёл, поклонившись на прощание порогу. Кажется, так и не заметил нашего с Шельмой присутствия. Я спустилась с печи и поблагодарила наставницу:

— Спасибо!

— Не за что, душа моя. Я ж к тебе со всем сердцем. Ты, кстати, домой-то не торопись. Завтра как раз ярмарка будет, сходишь, носом поводишь, продуктов купишь. А сегодня всё одно делать нечего — колодец почистишь. Старая я уже стала, спина не гнётся, а ты молодая — быстро справишься. Ещё с печки золу успеешь выгрести, да дымоход заодно прочистить. В молодых руках-то дело спорится, — лукаво улыбнулась она. — А уж я в ответ чем смогу подсоблю: буду пациентов к тебе слать, всё одно сил на них у меня уже почитай нет. И за зелья твои честь по чести расплачусь.

В общем, бабка Гриса меня перехитрила — отказать ей я не смогла и целый день батрачила под её чутким руководством. Шельма ходила за мной хвостом, но на грядки больше не покушалась — из зарослей сливы за ней бдел попугай, которого три года назад выходила целительница. Его привезли с собой морячники, однако обращались с ним дурно — держали в тесной клетке и морили голодом. Умный птиц неоднократно пробовал сбежать, и последняя попытка увенчалась успехом, только хозяева отпускать его не пожелали — подстрелили в небе.

До участка бабы Грисы он дотянул, а потом рухнул с неба ей практически на голову. Как говорится, с неба счастье привалило. Она его и подлечила, и откормила, и к делу приспособила, потому что нахлебников страсть как не любила, даже пернатых.

К вечеру у меня гудели ноги, а Шельма окончательно разочаровалась в концепции гостевания — ни коврик погрызть, ни наглого попугая за хвост поймать, ни в медовый горшок залезть. Сплошные ограничения.

Однако я захотела остаться на еженедельную ярмарку — присмотреться к ценам и людям. Раз уж решила на пару месяцев задержаться здесь, не в Армаэсе же мне покупать червивое мясо, муку с жучками и прогорклый творог, тем более что за зелья наставница расплатилась действительно щедро — дала сто двадцать арчантов.

На уставленных книгами полках нашёлся академический учебник для целителей, и я с удовольствием его пролистала, чтобы освежить воспоминания. По крайней мере, информация встала на свои места.

«Целительская магия отличается от прочих (каких прочих и где бы про них почитать?!) тем, что способна управлять живой материей, воздействуя на её мельчайшие частицы». Видимо, под частицами имеются в виду клетки.

В учебнике классифицировались виды заклинаний, и все они были контактными — целитель обязан касаться пациента, чтобы на него воздействовать. А жаль, я бы с бо́льшим удовольствием швырнула в больного сгустком целительской магии из-за угла.

Самое удивительное, что Лана обладала довольно обширными практическими знаниями, несмотря на уединённость места, где выросла, и скудные источники информации. А тренировалась изначально она на животных, поэтому ветеринар из неё был, пожалуй, даже получше, чем лекарь. Порывшись в памяти, я даже нашла воспоминание о кесаревом сечении козы, а потом долго икала и корила себя — без него мне куда приятнее жилось.

Примета 9: на ночь оставить нож на столе — к ругани с неприятным гостем

Тринадцатое юнэля. Незадолго до рассвета

Таисия

Оказалось, не все приметы врут.

Дважды уворованные саженцы как попёрли в рост! Может, сказались ясная погода и обильный полив. Может, помогла магия, коей я щедро и неумело залила грядки. А может, местный ретроградный Немеркурий наконец сжалился надо мной и переквалифицировался в дикретный.

В любом случае месяц прошёл плодотворно — мне удалось накопить денег и расплатиться с мытарем за закончившийся майрэль, а также немного обустроиться на новом месте.

Пирожки расхватывали налету — теперь я пекла лишь определённое количество и строго под заказ. На каждую еженедельную ярмарку я нанимала возницу, вот и на завтрашнюю договорилась с Митрофанушкой. Он, конечно, раздражал своими подкатами, но зато не представлял опасности.

Жители Феурмэса относились ко мне всё более благосклонно, а вот армаэсцы затаили обиду. Не приходили, не здоровались на ярмарке, но и не гадили, что уже большой плюс.

Шельма тоже радовала — росла не как, а в прямом смысле слова на дрожжах: однажды умудрилась своровать их со стола и съесть. Ела она, кстати, абсолютно всё: и сырое мясо, и рыбу, и сырые яйца, и пирожки, и сладкие ягоды, и сорняки с огорода, и тапки, и тряпки, а когда никто не видит — ещё и угол печки. Такая всеядность меня озадачивала, ведь по всем признакам киса должна была быть облигатным карнивором, однако факты и пышущее здоровьем округлившееся тельце говорили сами за себя.

Жизнь вошла в какое-то подобие русла, и я вдруг впервые задумалась: а чего я, Таисья Алексевна, хочу?

Страшно признаться, но я всю жизнь делала то, что надо, а не то, что хочется.

Училась прилежно, но интереса к школьным предметам не испытывала. Каждое лето проводила в селе, хотя предпочла бы остаться в городе и гонять балду, как другие ровесники. Но как же бросишь в одиночестве старенькую бабушку, когда она не справляется с огородом и закрутками? Только кому нужны были эти закрутки в промышленных масштабах? Точно не мне.

Так почти до окончания ВУЗа и пробатрачила каждое лето…

Одипломившись, работала на не очень любимой, зато денежной работе, экономила, потом встретила мужа, и мы начали экономить вместе. Скопили денег на первый взнос, влезли в ипотечную кабалу, выплачивали долг досрочно — шесть лет без передышек и отпусков, 24/7, понедельник — по два раза в неделю.

Сначала я запрещала себе хотеть, а потом как-то незаметно разучилась…

Стоило расплатиться за квартиру, выяснилось, что нужна ещё и машина. Муж хотел, я уступила. Ещё два года — в том же режиме, правда, сменила работу на всё такую же нелюбимую, зато менее нервную и более стабильную — готовилась уходить в декрет. Однако декрет так и не случился.

К моменту, когда у нас с мужем имелись квартира и машина, возраст перевалил за тридцать, и забеременеть не получилось. Ни в первый год, ни во второй, ни в третий.

Я всё также занималась не тем, чем хотела — поднималась в семь утра, ехала на работу и клепала презентации. Вела соцсети, на которые изначально были подписаны исключительно наши сотрудники, журналисты, парочка сумасшедших городских активистов и несколько залётных троллей.

Поначалу даже интересовалась родным комбинатом — сделала несколько забавных роликов с производства, взяла интервью у разных специалистов от уборщицы до главного ИТРа, постила угарные мемчики, один даже разошёлся по интернету. Там измазанный машинным маслом и вкрай уставший после многочасового ремонта станка главмех указывает мне гаечным ключом, куда пойти со всей этой фотодеятельностью, а снизу надпись: «Все выходные ждал понедельника, чтоб поскорее вернуться на любимый комбинат». Сам Евгений Палыч пришёл от результата в восторг и официально разрешил его опубликовать.

В итоге привлекла молодую аудиторию, немного раскачала аккаунт и получила за это выговор. Наш главнюк был господином очень серьёзным. Настолько серьёзным, что за все попытки съюморить карал нещадно. Получив часовую лекцию о подрыве репутации не какого-нибудь там, а краснознамённого предприятия, я вернулась к тому, что делала моя предшественница: писала зубодробительно скучные отчёты о производственных успехах и прикрепляла к ним фотографии с застывшими в попытке улыбнуться людьми.

В общем, работу свою выполняла качественно, но никогда не любила. На хобби времени особо не хватало, готовить умела, но восторга от процесса не испытывала. Освоила в совершенстве пару десятков рецептов, ими и пользовалась всю жизнь. Как научила меня покойная бабушка печь пирожки, так я их раз в месяц и пекла, даже пироги не делала. А зачем? Пирожки удобнее.

И так грустно мне теперь стало, что я, по сути, всю лучшую половину жизни прожила не для себя и даже не для кого-то другого… а словно просто так. Катясь по инерции, по проложенным задолго до моего рождения рельсам.

Сейчас у меня появился шанс на новую жизнь, вторую молодость и реализацию любой мечты — с моим-то опытом! — а я сидела на лавке в чужой избе, отчаянно пыталась придумать, чем хотела бы заниматься, и не могла.

Раз за разом в памяти всплывало только одно воспоминание — как пуля попадает точно в цель.

Всё началось со страйкбола. Если выпадали свободные выходные, муж тащил меня на полигон или в лес. Там его друзья выдавали мне тюнингованный под винтовку привод, по несколько горстей шариков — лёгкой белой клюквы и более тяжёлых зелёных крыжовников, как мы их называли — и оставляли где-нибудь в засаде, замаскировав «лешим». Вояка из меня была никакая, но снайпер получился на удивление годный.

Вся эта камуфляжная суета обычно доставляла много дискомфорта, ещё и линзы приходилось надевать вместо очков, отчего потом болели глаза, но я терпела все неудобства ради одного момента — остаться наедине с собой и раствориться в ожидании, наблюдая в прицел за жизнью.

Словно изнутри остановившегося кино смотришь на комнату, где по ту сторону телевизора суетятся люди — несут закуски, проливают чай, спотыкаются о кота. А ты замерла и дышишь так плавно, словно воздух сам вплывает в лёгкие и выплывает из них, а ствол становится частью тела. Словно весь мир сузился до размера чёрного кольца, и когда в нём появляется цель, ты и вовсе забываешь дышать. Звуки гаснут, палец мягко ложится на спусковой крючок и нежно дожимает до щелчка.

Иллюстрация: Эрер

*****