Лекарство

Глава 1 Внутри кокона

Мой дядя пытался меня убить. Мысль, с которой я закрываю глаза в машине, а просыпаюсь в гостиной, съедаю подгорелый ужин и принимаю душ, с которой теперь не смогу расстаться никогда. До сих пор она казалась мне нереальной, но сейчас, сидя на диване и глядя на свои изодранные руки, я наконец-то начинаю понимать ее смысл.

– Зачем ты свернул? До Уинтер Парка прямо.

– Дорога перекрыта из-за снегопада. Нужно ехать в объезд.

Странно. Не помню, чтоб мы с Эми когда-нибудь сворачивали на эту дорожку. Даже когда зимой выпадало рекордное количество снега, главную дорогу Фрейзера всегда очищали, а если возникали сложности, объезжали через Грэнби. Не через лес. Чувствую, как неловкость щекочет спину. Никак не могу от нее избавиться, как и от дрожи в пальцах. От дряхлого обогревателя нет толку, разве что звук дрожащего металла отвлекает от озноба. Сырость проела дыры в металле, как подвальная плесень, но дядю, кажется, это не волнует. Он ни разу даже не поежился, хотя на нем нет куртки.

Никогда не претендовала на звание «мисс Коммуникабельность». Обычно молчание не вызывало у меня особого дискомфорта, но не сегодня. Сегодня оно серной кислотой капает на нервы. Почему? Потому что после того, как дверь кадиллака захлопнулась, дядя не проронил ни звука. Это как-то… ненормально. Обычно у нас никогда не возникало проблем с общением. С Эми – да (у кого не было проблем со старшей сестрой). С Изи – да, даже с Майклом бывает недопонимание, но не с дядей. Дядя – единственный, кто понимает меня если не с полуслова, то, по крайней мере, с целого. Он, как добропорядочный служитель церкви, всегда был добр к окружающим, в том числе и ко мне. Всегда с радостью подвозил, если я задерживалась допоздна в академии, особенно в такой снегопад. Но сегодня явно не один из таких дней.

– Что-то случилось? – не выдерживаю.

– С чего ты взяла?

– Ты какой-то молчаливый сегодня. Все нормально?

– Да.

Правда, прозвучало это так холодно, что перечит самому смыслу этого слова. Еще и эта дорожка через лес. Не нравится мне все это.

– Если я чем-то могу помочь…

– Нет.

Мой дядя, такой знакомый и родной, заботливый, любящий. Ни разу в жизни он не подводил меня, не отчитывал, не наказывал и после смерти родителей воспитывал как родную дочь. Тогда почему мне так некомфортно находиться с ним в одной машине? Будто с чужим человеком. Из-за освещения в церкви я не сразу заметила бледность его лица, темные прожилки на шее, красные белки. Можно подумать, что это усталость, если бы не трясущиеся руки на руле и синева под глазами. Словно он не спал трое суток. Но внешний вид – полбеды. Больше всего настораживает то, что на его шее нет крестика. Сложно не заметить массивное серебряное распятие с узором. Дядя никогда его не снимал, даже в бассейне. В детстве он рассказывал, что это фамильная ценность, которая передавалась от поколения к поколению. Сегодня эта реликвия валяется между ручным тормозом и переключателями скоростей.

– Ты не надел крестик. Я думала, ты никогда его не снимаешь.

– Он бесполезен.

По коже пробежали мурашки: то ли от холода, то ли от леденящего тона его голоса. От крутого поворота меня качнуло в сторону. Машина пролетает через сугроб и сильнее углубляется в чащу. Теперь мое беспокойство перерастает во вполне осязаемую тревогу.

– Куда мы едем?

– Домой.

– Но здесь нет дороги! Уинтер Парк в другой стороне.

Уголки губ дяди еле заметно дрожат. Сердце сжимается от понимания происходящего. Он везет меня не домой, а в… лес. Специально.

– Останови машину.

Вместо скрипа тормозов взвизг газа. Машина прыгает по снежным дюнам, как корабль по волнам.

– Пожалуйста! Отвези меня домой!

На его лице не дергается ни один мускул. Руки судорожно вцепились в руль.

– Он ждет тебя.

– Что?

– Он наконец-то свободен! Теперь его ничего не держит. Граница падет!

– О ком ты говоришь? Что за граница?

Треск колес, взвизг руля – и машина поворачивает влево так резко, что едва не задевает дерево. Страх сильнее вжимает меня в сидение. Дядя не в себе. Он сошел с ума и не собирается останавливаться! Нужно что-то придумать, иначе он убьет нас обоих!

– Ты ключ ко всему. Он уже рядом, дышит тебе в спину.

– Кто? О ком ты говоришь?

– Он станет твоим другом, врагом, станет всем для тебя и одновременно никем. Добьется твоего доверия, пока не подступит достаточно близко. Он – твоя смерть и конец человечества.

– Кто?

– Вейн.

Безысходность толкает меня на отчаянный шаг. Хватаюсь за руль и сворачиваю. Колеса трещат, машина летит в чащу. Картинки, звуки – все смешивается в сплошной шар. Что-то треснуло, что-то разбилось, что-то пронеслось возле моей головы. Меня со всей силы вдавливает в сидение. Вспышка света, гул, затем сплошная белая полоса. Я теряю сознание.

В гостиной витает аромат поджаренного дерева. На коленях умостился черный клубочек, нервно посапывая носом. Облегчение накрыло, как только нога переступила порог, но волнение зудящей раной засело под кожей. Я сижу на диване, поджав под себя ноги. Жду. После того, что произошло, я в полном ступоре. Не могу пошевелиться, хотя каким-то образом оказываюсь на диване. Не знаю, что делать. Обратиться в полицию? Позвонить в службу доверия или дождаться Изи? Она должна скоро прийти.

Чувствую, как кровь пульсирует в висках. Пытаюсь усмирить ее большими пальцами. Не помогает. К черту полицию. От них нет толку. Единственный человек, которому я могу рассказать о случившемся, это Эми. Но ее нет, как всегда. И вряд ли в ближайшие двадцать четыре часа она вспомнит о моем существовании. Работа превыше всего. Обязанности на втором месте, друзья и коллеги на третьем, дом на четвертом. Ну а я где-то в конце списка, между пометкой оплатить счета и напоминанием вынести мусор. Когда-то мы были близки, но это было так давно, что воспоминания почти стерлись из памяти. Будто целая жизнь прошла. Но нет, всего девять лет. Девять коротких и непосильно долгих лет. Я ей не доверяю. Поэтому все что остается, это сидеть и ждать Изи. Она обещала заскочить, но так и не перезвонила. Правда, не уверена, что смогу ей рассказать. Если честно, я уже ни в чем не уверена. Я даже не понимаю, было ли это на самом деле.

Стоит закрыть глаза – и воспоминания вспыхивают сигнальной ракетой, так ярко, словно я до сих пор там, в салоне машины, которая слетела на обочину. До сих пор чувствую, как ноет спина, как стучит в висках. Вижу расплющенный капот, осколки лобового стекла, свои исцарапанные руки. Понимаю, что в сознании, но не могу пошевелиться. Все расплывается перед глазами, но больнее всего бьет в голову осознание. Авария! Дядя, Уинтер Парк. Он пытался завезти меня в лес. Мы слетели с дороги. Мне до сих пор сложно сориентироваться в пространстве. Никак не могу понять, где низ, а где верх. Где мы? Где дядя? Все ли с ним нормально? Смотрю на водительское место и чувствую, как к горлу подступает тошнота. Нет. Это все не по-настоящему. Это сон, должно быть, я сплю. Сейчас я ущипну свою руку и проснусь. Один щипок, второй. Ну же! Щипаю ладонь, бью, но озарение не приходит. Это не может быть правдой! Глаза закрыты, висок разбит, щека залита кровью. Он не двигается, а я никак не могу проснуться. Ветка пробила лобовое стекло, прошла между сидениями, дядю даже не поцарапала, но то, как безжизненно лежит его голова на плече, бьет в грудь сильнее удара от столкновения.

– Дядя?

Ремень безопасности заело. Пытаюсь еще раз, когда что-то хватает меня за руку.

– Очнись, пожалуйста!

Он приходит в себя, обхватывает висящую голову и вправляет ее на место. Звук такой, будто сухая ветка переломилась. Ужас от увиденного завязывает голосовые связки в узел. Это нереально… Его голова медленно поворачивается в мою сторону. Нет. Наверное, я ударилась головой. У меня галлюцинации. Его рука тянется ко мне. Сердце отдается в груди чугунным молотом. Пальцы… Я почти ощущаю исходящий от них холод.

– Ты нужна ему. Ты… ключ ко всему.

Рука скользит по моей щеке. Галлюцинации не могут к тебе прикоснуться! Ты не ощущаешь их на коже. Но я-то чувствую! А значит, это реа…

– Не пытайся от него уйти, – рука цепляется в мое запястье. – Он все равно тебя найдет. Уже нашел.

В висках трещит. Еще немного, и сознание отключится. Больше не могу сдерживать крик. Нет! Не трогай меня! Не смей! Пытаюсь нащупать что-то в машине, но под руку попадаются одни ветки. Наконец мне удается ухватить что-то холодное, что-то, что можно использовать для самозащиты. И этим «чем-то» оказался тот самый фамильный крест. Удар приходится по лицу. Хруст был таким сильным, что мне показалось, будто я сломала дяде нос. На самом деле хрустнули не кости, а металл. Но дядю это не ослабило, напротив – только подтолкнуло. И он уже тянет пальцы к моему лицу. Так близко. Ветка – единственное, что не дает ему вцепиться в мои щеки, еще чуть-чуть – и она не выдержит. Нужно выбираться! Дергаю за ремень безопасности. Заклинило. Он выхватывает крест так резко, будто тот сейчас расплющится, но вместо того чтоб отшвырнуть его, дядя вдруг замирает. Глаза фиксируются на металле.

– Нет… – хрипит он, – я не могу. Должен… сопротивляться.

Я прилипаю спиной к стеклу. Не знаю, что делать. Поговорить с ним или бежать.

– Силь… – спина прогибается, шея выкручивается, – львер…

Это голос дяди!

– Дядя Ник?

– Ты должна бежать. Не доверяй никому, не верь тому, что говорят. Будь сильной, – он протягивает мне что-то в ладони. – Возьми. Он защитит тебя. Никому его не отдавай. Никому!

Не знаю, что делать, поэтому просто вырываю из дрожащих рук предмет.

– Беги и ни за что… не… останавливай… ся.

Момент просветления продлился меньше минуты, и снова конвульсии, снова хруст костей. Плечи вздымаются, мышцы напрягаются так, что на шее выступают прожилки, как у зверя, готовящегося к прыжку.

– Беги…

Цепляюсь за ремень. Ну, давай! Руки взметаются вперед, но я успеваю уклониться. Треск ветки эхом отдается в голове. Защелка трещит. Почти поддалась. Дядя подается вперед, но ремень безопасности удерживает его на месте. Давай! Жилистая рука проламывает ветку. На голову сыплются осколки.

– Беги!

Я вырываю застежку. Вперед, только вперед. Не оборачивайся! Иначе он догонит тебя. Почти стемнело. Ничего не видно. Только снег и кобальтовое небо. Ужасно болят ребра. Дыхание отдается в ушах, горло пылает, но я не перестаю бежать. Каждый вдох – очередная пытка. Я бегу целую вечность, но вокруг все та же чернота. Пытаюсь успокоиться, но чувствую, как самообладание рассыпается по снегу. Что делать, ведь я посреди леса?! До ближайшего города десятки километров! Я больше не могу бежать, но и остановиться не могу. Если остановлюсь, он догонит меня. Что же делать?!

Нога цепляется о корень, и я лечу вниз по склону. Сдираю корку снега щекой, качусь по выступу, пока не натыкаюсь на что-то твердое. Словно огнем запекло в плече. Пытаюсь вдохнуть, но морозный воздух только разъедает горло. Нельзя оставаться здесь. Нужно бежать! Но, несмотря на усилия, не могу заставить себя пошевелиться. Так и будешь лежать, пока он тебя не найдет? Нужно подниматься. Сейчас же! Внезапно в глаза врезается светлое пятно. Вспышка света среди черноты. Приподнимаюсь на локтях и не верю своим глазам. Это же дорога! Всего в паре метров. Это мой шанс. Нельзя его упустить! С трудом поднявшись на ноги, бросаюсь навстречу свету. В боку колет сотней иголок, но это не имеет для значения. Все, что важно, не упустить свет. Он уже близок. Еще чуть-чуть. Вот он! В ушах отдается свист. Скрежет тормозов как камнем по вискам. Шар отпрыгивает в сторону и замирает на обочине.

– Сильвер? Все в порядке?

Мужской голос сзади, сбоку, возле плеча и наконец спереди.

– Ради бога, прости, я тебя не заметил. Ты выскочила из ниоткуда! Еще секунда, и я бы…

Перед глазами проявляется лицо мистера Моррисона, нашего соседа по улице. За спиной старенький пикап.

– Я отвлекся всего на минуту…

– Уезжаем.

На подкошенных ногах бреду к машине.

– Поехали, пожалуйста.

Руки мистера Моррисона оказываются на моих плечах.

– Ты замерзла. Тебе нужно в больни…

– Все нормально.

– Ты уверена? Может…

– Домой!

Я забираюсь в салон и хлопаю дверцей.

– Отвезите меня домой, пожалуйста.

Скрежет, кашель, скрип. Мотор пикапа барахлит, как старая стиральная машинка, но все же заводится. Автомобиль двигается с места, унося меня подальше от леса, но не от моих страхов. Сейчас, сидя в гостиной с чашкой чая и мурлыкающим комочком на коленях, все произошедшее кажется таким далеким, почти сказочным, если не сумасшедшим. Настолько простым и одновременно сложным, что не укладывается в голове. И если бы не боль в плече и ссадины на руках, я бы точно засомневалась в собственной адекватности. Но они есть, а значит, вывод только один.

Мой дядя пытался меня убить? Этого не может быть. Перед глазами так и мелькают отрывки воспоминаний. Вздутые вены, вывернутая шея… Невозможно. Все произошедшее – сплошной кусок противоречий. Дядя любит меня. Разве нет? Воспоминания вмиг дали трещину в заложенной с детства картине жизни. Звук трескающего металла – прогулки в парке рассыпались песочной крошкой. Треск лобового стекла – подарок в руках дяди стек как вода по стеклу. Игрушки, уроки, улыбки – все кажется таким искусственным. Будто и не было никогда. Что это было? Или, вернее, кто. Бледная кожа, вздутые вены, багровые пятна на белках… Детали, словно из кошмарного сна. Но это не сон. Есть доказательства. Чего стоит перепуганное лицо мистера Моррисона. Он был сам не свой. Хорошо, что мне удалось отговорить его увозить меня в больницу. Только не это. Со мной все нормально. Нормально! Ничего не сломано, только синяки да царапины. Я жива, дышу, могу думать, по крайней мере пытаюсь, но все, что прорывается сквозь бушующие волны воспоминаний, это его слова. Что он говорил? Что-то о границе, ключе и обо мне. Он сказал, что за мной придут. Было что-то еще. Он назвал имя. Какое? Не могу вспомнить. Он был не в себе. У него паранойя, расстройство, истерия. Да он с ума сошел! Бог знает, какое насекомое забралось ему в голову! Теперь, когда за окном сгустилась ночь, а мгла затянула последние проблески света, стало ясно – Изи не придет, а, значит, сегодняшняя ночь будет очень долгой.

Ночные кошмары изрешетили ночь. Шея промокла, рубашка прилипла к спине. Ощущение холодных пальцев на шее не оставляет даже после горячего душа. Что ж, если это ад, тогда я это заслужила. Или нет? Может, мне это приснилось? Людям снятся реалистичные сны, и они путают дни или события. Но все выглядело слишком реальным, как и следы ногтей на моих руках. Подхожу к зеркалу, откидываю волосы назад. И на шее. Боже, как бы мне хотелось, чтоб все это было сном. Рука, запах обугленной кожи, кусочек металла…

Точно! Бросаюсь к вешалке, ныряю рукой в карман парки. Он все еще здесь. Это медальон. На вид обычная безделушка. Переплетающаяся цепочка, гравировка с распускающимся цветком. Похоже на геральдическую лилию. Не могу разобрать, что это за металл. Серебро? Нет. Его бы я узнала. Да и неважно. Хватит уже об этом. Ты должна выбросить все это из головы и вернуться к нормальной жизни. Поняла? А сейчас собирайся. Занятия через час. Открываю кран и обрызгиваю лицо. Уже лучше, только уставшие глаза выдают. Серые, как у мамы. Наверное, поэтому она назвала меня Сильвер.

Кофе с солью вместо сахара, свитер наизнанку – день не задался с самого утра, не менее странным было его продолжение. Первая пара, лекция по истории искусств в амфитеатре. Я буквально бегу по коридору. Мало ночных кошмаров, так еще и опоздать на пару мистера Вольтмана. Заворачиваю за угол и вдруг застываю. Снова эта свора разукрашенных гиен к кому-то прицепилась. К какой-то девчонке с тугим узлом темных волос. Я ее знаю. Это Эшли Питерсон, девчонка с параллельной группы. Отличница, насколько мне известно, и мастерский пейзажист. Мы незнакомы, но она мне нравится. Нравится, как она рисует, как робко опускает глаза, всякий раз стоит кому-то из парней посмотреть в ее сторону. Так, словно пытается спрятать какой-то страшный секрет, а какой, никто никогда не узнает. И сейчас эти глаза, покрасневшие от слез, мечутся в поисках спасения, готовы выдать любую тайну, если только их оставят в покое. Компания полоумных прижала ее к шкафчикам. Стейси вытаскивает из сумочки помаду, но вдруг замечает меня.

– Ты чего глаза вылупила? Давай иди куда шла.

Глаза Эшли перепрыгивают на меня в поисках спасения, но я не могу им помочь. Я не тот, кто им нужен. Что могу одна я против четырех старшекурсниц? Правильно, ничего. Поэтому просто иду дальше и стараюсь не думать о том, что видела.

– Давай проваливай.

Последнее, что вижу, как наманикюренные пальцы Стейси размазывает помаду по лицу Эшли. Первый этаж, зал амфитеатра. Изи уже ждет в аудитории. При виде меня она так и застывает с карандашом в зубах.

– Тобой что, снег расчищали? Что за вид?

– Неудачная прогулка в лесу, – просовываюсь между двумя парнями. – Долго рассказывать.

– Судя по мешкам под глазами, ночевала ты тоже в лесу?

Не хочу отвечать, поэтому просто отмахиваюсь в надежде, что эта тема больше не будет поднята. На всякий случай натягиваю рукава пониже. Подранные запястья объяснить куда сложнее, чем царапины на лице. Чего доброго, еще подумает, что я сама их оставила. Зал заполняет гул голосов. Крик, шепот и шуршание бумажек, словно какой-то хаотичный оркестр. Нервы натягиваются от каждого звука. Как громко. Почему они не могут просто помолчать до прихода преподавателя? Над головой пролетает ручка. Очевидно, она предназначалась кому-то в передних рядах, но туда ей долететь не суждено. Удар пластика об пол отдается молоточками в висках. Может, не стоило сегодня приходить?

– Ты в порядке? Ты какая-то дерганая.

– Все нормально.

И правда, чего это я? Ничего ведь не случилось. Подумаешь, авария – просто галлюцинация. Кто-то в кафетерии подсыпал мне что-то в кофе. Всего лишь чей-то дурацкий розыгрыш. С дядей все нормально. Появление мистера Вольтмана сродни божественному явлению. Наконец-то голоса стихают. Монотонный голос профессора, шуршание ручек по бумаге. Идеально. Вдох, выдох, скрип мела по доске, жужжание лампочек в лампах и… стук шагов на ступеньках? На лестнице между рядами показывается тень. Парень. Высокий, тонкая фигура, черное пальто. Откуда он взялся? Еще секунду назад там никого не было, а теперь он. Спускается по ступенькам так медленно, словно то, что занятие уже началось, его не касается.

– Видимо, понятие пунктуальности для вас – книга за семью печатями, – бурчит профессор, не отрываясь от доски, – или вы считаете, что врываться на мое занятие вполне допус…

Стоит профессору только повернуться, как слова обрываются. Глаза округляются, скулы опускаются. Да что там. Он застывает, как восковая фигура. Такое ощущение, что он привидение увидел. Даже со среднего ряда замечаю, как побледнело его лицо. А парня это никак не смущает. Он переступает со ступеньки на ступеньку, осматривает зал. Будто не на занятие, а на экскурсию пришел. Черное пальто с воротником до подбородка, угольные джинсы, ботинки, перчатки без пальцев – выглядит как персонаж видеоигры. Волосы почти сливаются с одеждой, пара прядей спадает на глаза, остальные уложены по бокам. Только лампы между рядами мешают им слиться в одну сплошную тень. Не помню, чтоб раньше видела его в академии. Похоже, он новенький. В зале повисла тишина, не просто показная. Идеальная. Словно кто-то отключил звуки окружающего мира. Кажется, на ту долю секунды, когда его нога касается ступеньки, даже лампы перестают жужжать. А вот теперь это действительно странно.

Профессор не двигается с места. Проходит минута, а он все продолжает пялиться на парня. И не он один. Все. Чувствую странную тяжесть в груди. Не нравится мне все это. Может, я действительно схожу с ума? Парень сфокусировался на одной точке в толпе, будто увидел кого-то знакомого. Только вряд ли он кого-то знает. Студенты обычно приезжают из больших городов, иногда даже из другого штата. Может, обознался? Прослеживаю за его взглядом и вдруг понимаю. Он ведь не в толпу смотрит, а на кого-то конкретного… на меня. По спине пробегает дрожь. Пытаюсь стряхнуть ее копной волос. Не действует. Опускаю взгляд, чтоб хоть как-то сгладить неловкость, но и это не работает, потому что он до сих пор смотрит! Почему он не отворачивается? Во мне вдруг просыпается такое чувство неловкости, будто бы это я спускаюсь по всему залу во время лекции. Только на мне еще не хватает одежды. Он не отрывает взгляд, пока не спускается и не садится на лаву в первом ряду, там, где никто никогда не садится. Только тогда отворачивается.

– Что ж, – профессор не без усилий берет себя в руки, – раз все в сборе, думаю, мы можем продолжить.

Он поправляет очки и поворачивается к доске. По залу вмиг прокатывается волна шепота.

– И что это было? – шепчет Изи.

– Хотела бы я знать.

В кафе «Три ложки» сегодня яблоку негде упасть. Пришлось изрядно попотеть, чтоб найти свободный столик. С самого порога в ноздри бьет тягучий кофейный аромат с примесью корицы и еще чего-то. Какой-то странный приторно-горький запах, словно расплавленный пластик полили кленовым сиропом. Может, кексы пригорели? Или неудачная порция печеных яблок? В любом случае сегодня лучше их не брать. Цокот тарелок, звон металла, шуршание салфеток – обеденный перерыв в самом разгаре. Сотни голосов окружают нас звенящим куполом. Все чем-то делятся, обсуждают, спорят, хвастаются, и все это сливается в густой кипящий гул. Невозможно уловить суть разговоров, но почти в каждом из них гремит «мрачный» и «из ниоткуда». Несложно догадаться, что сегодня на повестке дня, а, вернее, кто.

Новенький пробыл в академии меньше двух часов, но уже успел стать «персоной вельде грата». Хоть у кого-то выдался удачный день. К сожалению, не могу похвастаться тем же. Единственная хорошая вещь за сегодня – этот кофе с кремовой пенкой, да и тот успел остыть, пока я стояла в очереди за пончиками. Откусываю кусочек и даже не чувствую вкуса. Без аппетита верчу в руках чайную ложку, следя, как свет отражается от потемневшего экрана мобильного. Может, стоит позвонить дяде, узнать новости о церкви, самочувствии? Да просто жив ли он! Мы ведь попали в аварию, врезались в дерево. Машину разнесло стволом! Если есть хоть капля вероятности, что мне это все привиделось, то… черт. Что я несу? Это было по-настоящему, иначе как объяснить раны на моих руках?

– …не было лица.

– Что?

– Лицо мистера Вольтмана, – улыбается Изи, – я было подумала, что у него случится сердечный приступ! Новенький всерьез заставил его поволноваться.

– Точно, выражение… Очень странное.

Рука вздрогнула. Палец так и тянется нажать на кнопку разблокировки.

– Ты в порядке? Выглядишь бледноватой.

– Все нормально, – отодвигаю телефон, – так что ты хотела рассказать?

– О вчерашней вечеринке, конечно! Это было что-то. Вчера вечером мы…

Вчера вечером. Просто в голове не укладывается. Во что верить, а во что нет. Что, если это все плод моего воображения? Я ведь головой ударилась. Галлюцинация – единственное логичное объяснение. Люди просто так не сворачивают шею и не кидаются на тебя с раскрытыми пастями. Такое бывает в фильмах, бреднях умалишенных или тех, кто вскоре к ним присоединится. А глаза и вены… Нет, это наверняка мне привиделось.

– … просто душка. Не так ли?

– Что?

– Дерек, – повторяет Изи, – очень мил. Кстати, он передавал тебе привет. Он давно на тебя глаз положил.

– Передавай обратно.

– Сама передашь. День памяти не за горами, дорогуша. Нам с тобой еще мно…

Боже. Что, если авария была на самом деле. Ему ведь нужна помощь. Он один в разбитой машине. Никто не знает, где он. Никто нас не видел. Что, если ему плохо, он умирает, а я просто… Нужно что-то делать, узнать, что с ним или хотя бы…

– Сильвер! Ты совсем меня не слушаешь!

– Что? – поворачиваюсь так резко, что проливаю кофе на стол. – Извини, я… просто потерялась в мыслях. Мне… мне нужно кое-что тебе рассказать. Хотя нет… не знаю.

– Да уж. После такого наглого игнорирования твой рассказ должен быть умопомрачительно-интересным.

– Я… в общем. Не знаю, с чего начать…

– Начни уже с чего-то!

Слова норовят вылиться рекой, но как только я хочу выпустить их наружу, перед глазами встает саркастичный взгляд Изи. Она не поверит. Я сама-то не верю.

– Ну? Так что стряслось-то?

– А знаешь… неважно. Это все мелочи, забудь.

Пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало. Жаль, дрожь в руках выдает бесполезность этих попыток.

– Ты странная, даже больше, чем обычно. Не связано ли это с появлением мрачного, но прекрасного принца?

– Какого еще принца?

– Я про новенького. А он ничего. Правда, одевается мрачновато. Но зато глаза, – ее лицо засияло, как рождественская елка. – Ты видела? Словно два янтарных камня. И, по-моему, ты ему понравилась. Видела, как он на тебя смотрел? Как зачарованный.

– Правда?

Значит, мне не показалось.

– То есть… не думаю. Наверное, я ему просто кого-то напомнила.

– Конечно, Софи Лорен в молодости, – она откусывает булочку и тут же выплевывает. – Фу, вишня. Кстати, я тут кое-что разузнала о нашем таинственном незнакомце. Его зовут Дориан Блэквуд. Он приехал в Уинтер Парк пару дней назад. Остановился в отеле на окраине, один, без семьи. К сожалению, это все, что удалось узнать. Никто ничего о нем не слышал.

– И все это ты узнала за пять минут обеденного перерыва?

– Знаю, не ахти, но пока это все, что есть. Над остальным я уже работаю.

Полдня – и биография Дориана Блэквуда будет у меня на столе. И что это только за фамилия, Блэквуд? Словно дальний родственник Дракулы.

– Дашь знать, когда появятся новости.

– Ага, нешомненно, ты ужнаешь первая, – ее зубы впиваются в пончик. – Так что насчет вечера. Ты выбрала костюм?

Отворачиваюсь от окна и замечаю рыжеволосую девушку у стойки кофе. Она так и застыла при виде меня. Что это с ней? Смотрит и улыбается. У меня что-то на лице?

– Учти, мне нужно знать заранее, а лучше сейчас. Костюм, детка! Это самое важное! Важно подобрать образ, подходящий тебе по внешности и характеру. О, это будет замечательно!

– О чем ты?

– Ты что не слушала? И для кого я здесь, по-твоему, распинаюсь?

– Я слушала, просто…

С трудом отрываюсь от рыжеволосой. Это не в тебе дело. Просто странных людей хватает.

– … немного отвлеклась. Так о чем речь?

– О вечеринке на День памяти! – Изи поднимает руки, будто речь идет о событии тысячелетия.

– Что за День памяти? Я ничего о нем не слышала.

– Плакаты развешаны по всей академии. Как ты могла не заметить?

Да уж, были дела поважнее. Например, дядя-зомби, который пытался меня убить в лесу.

– Может, объяснишь?

– В этом году День памяти проводится впервые. Дирекция академии изящных искусств посчитала хорошей идеей провести торжественное мероприятие в честь великих людей. Наша задача – «отдать дань великим, чьи блистательные умы позволили приблизиться на шаг в эволюции человечества».

Словно устами директрисы Вальтамор сказано. Изи явно хочет участвовать в этом… мероприятии.

– Короче, это просто вечеринка, для которой нужен костюм знаменитости. Вечеринка и звезды. Кстати, у меня уже есть идея…

– Стоп, – делаю глубокий вдох, – торжество, то есть официальное? Это означает, что будут речи, танцы и все такое?

Губы Изи медленно ползут вверх. Она уловила, что я имею в виду.

– Знаю, как ты ненавидишь публичные выступления. Так что не переживай. Я обо всем поз…

Мимо пролетает парень с подносом. Кофе расплескивается по скатерти.

– Прекрасно, спасибо! Так о чем я? Ах да. Это всего лишь вечеринка. Ничего больше, – она промокает салфеткой пятна. – Ты придешь, да? Только не говори «нет», потому как иначе я не знаю, что с тобой…

– Я приду.

– Вот и ладненько! Вечеринка через месяц. Не забудь.

Обвожу пальцем каемку чашки, водя по кругу беспокойные мысли. Стоит ли рассказывать Изи? Поверит ли она, во что я сама никак не могу, или просто посчитает сумасшедшей? Впрочем, может, и не беспричинно.

– Изи, – начинаю, – я все-таки хотела кое о чем с тобой пог…

– Как жизнь?

У меня дрогнуло сердце и не только. Пальцы тоже дернулись, и от этого потеков кофе на скатерти стало больше.

– Майкл! Ты можешь не подкрадываться к людям, когда у них в руках острые предметы?

– Ты чего такая нервная?

И правда, почему я кричу? Он всего лишь хотел сделать сюрприз, а у меня уже руки трусятся. К тому же он мне сделал одолжение. Вряд ли после услышанного Изи смогла бы назвать меня нормальным человеком.

– Небось, меня обсуждали? – на его лице заиграла улыбка из разряда «тридцать два зуба – двести процентов неотразимости». – Я вас не осуждаю. Понимаю, меня сложно не заметить, – он откидывает прядь каштановых волос. Он всегда так делает перед девушками. Очевидно, думает, что это чертовски привлекательно. На самом деле нет.

– Мечтай дальше, Нэш, – огрызается Изи. – Знаешь, в академии есть предмет для обсуждения поинтереснее, чем второкурсник в кожаных брюках посреди зимы. Новенький. Видел такого?

– Тот мрачный тип, косящий под гота? Его сложно не заметить.

– Как думаешь, откуда он приехал? Как по мне, от него веет прохладой чикагских улиц.

– А как по мне, от него веет холодом бостонских тюремных камер. Мне он доверия не внушает. Не зря мистер Вольтман, увидев его, чуть не окоченел. А ты что думаешь, Сив? Он вроде на тебя запал. Чуть ступеньку не пропустил, так на тебя глазел.

Это что, вся аудитория заметила?!

– Ладно, голубки, – Изи отодвигает стул, – вы тут поворкуйте, а мне пора. Нужно заскочить к маме в больницу. У нее как раз скоро начнется вечерняя смена.

– Подожди, – воодушевляется Майкл, – я могу тебя подбросить. Мне как раз нужно кое-кого навестить.

– Конечно.

– Правда! Моя тетя болеет. Говорят, африканский грипп. Плохи дела.

– Африканский, в Колорадо? Интересный случай, уникальный, я бы сказала. Хотя на машине быстрее, – она накидывает пальто. – Извини, поговорим вечером, ладно?

Изи уже на полпути к двери.

– Конечно. Можешь не…

– До вечера!

– … переживать.

Хотя я здесь единственная, кто переживает. Изи с Майклом скрываются за дверью кафетерия. Вижу за окном, как они переходят улицу, направляются к стоянке, превращаются в точки на фоне белой мглы. А я снова остаюсь одна, деля остывший кофе с голодными мыслями. Закрываю глаза, с усилием сжимаю виски. Нужно взять себя в руки. Глубокий вдох, выдох, еще один. Уже лучше. Открываю глаза и замечаю темное пятно, наблюдающее за мной с конца зала. Новенький. Он снова на меня пялится. Или, может, не на меня? Столик сзади пустует. Справа проход для официанток, слева – окно. Других вариантов нет. Значит, все-таки на меня. Он, как и я, сидит один. Пальцы в кожаных перчатках-митенках вцепились в чашку кофе. Губы плотно сжаты, скулы опущены, под глазами тени – что за вид. Словно он не спал трое суток. Глядя на него, предположение Майкла о бостонских камерах не кажется таким бредовым. И снова вспоминаю тот взгляд в амфитеатре. Такой пронзительный, внимательный… Из всех лиц в толпе он смотрел только на меня, словно в зале никого больше нет. И это было очень странно. На незнакомого человека так не смотрят. Это наталкивает на мысль, не встречались ли мы раньше?

Мысленно прокручиваю список всех, с кем недавно знакомилась, встречалась или хотя бы мельком виделась в магазине. Но его среди них нет. С такой-то внешностью я бы его запомнила. Тогда почему ощущение, будто я его уже видела, не отпускает? Нет, это все мое воображение. Мое дурацкое воображение. Наверняка он даже не знает моего имени. Ну вот, он отворачивается. Смотрит на кофе так пронзительно, словно по нему можно прочесть ответы на все вопросы.

Вокруг то и дело проносятся обольстительные шепотки, но он их не замечает. Словно весь мир – декорация, а мы – марионетки. Несмотря на внешний холод, в нем что-то есть. Сложно объяснить. Есть что-то особенное в его отрешенности. Что-то, что заставляет тебя каждый раз невольно искать его в толпе, только чтоб посмотреть, здесь ли он. Спустя пару минут ловлю себя на мысли, что сама не свожу с него глаз. «Хватит пялиться, Сильвер. Это некрасиво», – встряхиваю головой и отворачиваюсь, но из виду его не теряю. Все-таки не каждый день в академии появляются новые лица, да еще и в разгар учебного года. Студенты за столиком напротив о чем-то перешептываются. Официантка, проходя мимо него, чуть не роняет поднос. Стейси с девчонками посылают ему тайные знаки, издавая звуки, похожие на плач умирающих гиен. Очевидно, это они называют флиртом. Но парень не обращает на это никакого внимания. Кажется, его вообще не интересует, что происходит вокруг. Не самая удачная стратегия. Если он не вольется в социальное течение, то вскоре из любимца превратится в изгоя.

В голове кофейными пятнами разливаются образы. Средняя школа, класс, сотни пытливых глаз, словно расщепляющих на мелкие молекулы. Первый день в школе был кошмаром. Общение для меня всегда представляло проблему. И неудивительно. После смерти родителей я не раз меняла школу. Сложно найти общий язык с людьми, которых видишь впервые в жизни. Еще сложнее делать вид, что они тебе нравятся. По лицам одноклассников я поняла сразу – здесь мне нет места. «Чужая» – слово, отображающееся в каждой паре глаз, в каждой смазливой ухмылке, высеченное складками на каждом лбу. Бо́льшую часть времени в школе я проводила одна, пока не встретила Изи. Однажды она подошла ко мне в кафетерии с подносом сладостей и со словами: «Одной не справиться. Нужна подмога». С тех пор мы постоянно вместе. Это воспоминание всегда пробуждает приятные чувства. Может, мне стоит пойти по ее стопам?

Еще раз кошусь на угловой столик. Да, он странный, но ведь странный не значит плохой. В детстве мама говорила: «Не стоит сторониться странностей. Под ними прячется удивительный внутренний мир». Возможно, она права. Не подойди Изи тогда ко мне в кафетерии, я бы никогда не познакомилась с одним из самых важных людей в моей жизни. Если она смогла, и я смогу. Будь смелее, Блум. Заказываю два кофе и направляюсь к столику в углу. Пару ложек уверенности, щепотка доброжелательности, улыбка и…

– Привет, – слышу собственный голос, – я Сильвер. Мы вместе ходим на историю искусств.

Парень бросает взгляд на дымящийся кофе и отворачивается.

– Приятно видеть новые лица.

Никакой реакции, словно меня здесь нет.

– Можно присесть?

Он отпивает глоток. Задушевный разговор получается.

– Буду считать это согласием.

Ставлю чашки на столик. А Изи была права. Вблизи его глаза действительно кажутся золотыми.

– Так откуда ты?

Он и вправду странный. Не только поведение, вид тоже. Вблизи сложно не заметить его… необычную одежду. Ворот свитера до самого подбородка, рукава до кистей, перчатки-митенки, открывающие только кончики пальцев. И все черного цвета. Будто только из тренировочного зала по восточной борьбе вышел. Он отставляет чашку в сторону. По-прежнему смотрит в стол. Может, я вдруг стала невидимой?

– Академия довольно большая. Если хочешь, могу помочь найти аудиторию, чтоб ты не потерялся, или провести экскурсию. Что скажешь, Дориан?

Он резко поднимает глаза. Наконец-то, хоть какая-то реакция. Только его выражение лица не сулит задушевной беседы.

– Как ты смеешь.

– Что?

– Мало того что ты упрекаешь меня в слабости, так ты еще смеешь произносить мое имя?

– Извини. Я… не это хотела тебя об…

Ладонь в кожаной перчатке ударяется о стол.

– Запомни раз и навсегда, ты последний человек в мире, от которого я принял бы помощь.

Он резко поднимается и уходит, а я так и сижу с открытым ртом, не в состоянии двигаться. Меня словно облили холодной водой. Взгляды со стороны приводят меня в чувства. Любопытные, удивленные, ненасытные, пожирают меня как стервятники. Дыхание отдается молоточками в висках, пока я бегу к двери. Просто прекрасно! Хотела помочь, а вместо этого стала всеобщим посмешищем. Так после этого и помогай людям. Да что с ним такое? В его словах была такая доза презрения, что ею можно было бы убить слона. А ведь я ничего ему не сделала! Я всего лишь пыталась быть дружелюбной. И еще этот взгляд в амфитеатре. Среди всех он выделил меня, будто я особенная. Словно мое лицо он мог узнать среди тысячи. Это не было плодом моего воображения. Другие тоже это видели.

– Похоже, ты не очень понравилась новенькому?

Только не это… Стук каблуков, блеск белоснежных кудрей. Стейси, с двумя служками, тут как тут. Никогда не упускают возможности поглумиться над остальными.

– Может, ты не в его вкусе? Или у него просто нюх на неудачниц.

Разворачиваюсь, но три фигуры преграждают дорогу.

– Постой-ка! Я знаю, в чем дело, – она поднимает указательный палец. – Наверное, понял, что имеет дело с семейкой чокнутых. В академии слухи быстро расходятся.

– Ага, точно!

В уши врезается сдавленный смешок.

– Чокнутая семейка.

Лизбет и Керолл радостно кивают – бесхребетные моллюски. Никогда не имеют собственного мнения.

– Бедная сиротка с разбитыми надеждами. Это семейное? Семейка полоумных Блумов. Может, поэтому папаша предпочел сбежать вместе с грабителями, чем оставаться с вами еще хоть минуту. Хотя не мне его судить.

Тело каменеет, будто меня ударили о кирпичную стену.

– Теперь понятно, почему тебя бросали из школы в школу. Такие, как ты, нигде не нужны.

– Закрой рот.

– Что такое? Правда глаза колет?

– Обо мне можешь говорить что хочешь, но семью трогать не смей.

Стейси заливается хохотом.

– Вы посмотрите, какая смелая. Это тебя новенький так натаскал?

Пытаюсь совладать с закипающим внутри гневом. Это трудно. Ладони так и сжимаются в кулаки.

– Забери свои слова назад.

– И не подумаю.

– Забери.

– Иначе что? Ты ведь ничего не сделаешь, – ее палец врезается мне в грудь. – Никогда ничего не делала и сейчас не сделаешь. Ты здесь лишняя, чокнутая.

Ногти больно впиваются в кожу. Если она не заберет свои слова, я…

– Что здесь происходит?

Миссис Стедстоун, мой персональный спаситель. Если бы не она, я бы давно натворила глупостей.

– Ничего, – на лице Стейси заиграла улыбка. – Сильвер просто заблудилась. Мы хотели показать ей дорогу.

Миссис Стедстоун обводит присутствующих взглядом. Она прекрасно понимает, что здесь происходит, но каждый раз делает вид, будто ее это не касается.

– Перерыв уже заканчивается. Лучше вам поспешить в классы.

– Конечно, как раз туда мы и направлялись. Еще увидимся, Блум.

Специально выделяет мою фамилию, будто подчеркивая свое презрение. Когда-нибудь я ей отвечу. Она узнает все, что я думаю о ее гиблой компании. Почувствует все, что чувствовала я все эти годы… но это будет не сегодня, когда-то. Возможно… Нет, обязательно.

На кухне стоит запах мускуса и спирта, словно кто-то опрокинул бутылку со средством для мытья полов. Чайник на плите пискляво кричит. Эми ставит на стол две чашки. Она всегда сначала кладет сахар, наливает воду и только потом опускает чайный пакетик.

– Тебе зеленый или черный?

Никогда не любила чай, но всегда делала вид, что нравится. Чай – один из немногих поводов провести с ней лишних пару минут.

– Зеленый.

Эми опускает ложку в кипяток, поглаживает ею ободок чашки. Все делает аккуратно. Она всегда была внимательна к мелочам, если эти мелочи не касаются меня. Внимательная, милая, радушная – сама добродетель. За это ее все и любят.

– Сколько сахара?

Что касается меня, мой унылый образ не вызывает столько радости. Минимум неловкость, максимум улыбка из вежливости.

– Одну.

Иногда мне казалось, даже дядя относился ко мне не так, как к ней. С ней он играл в прятки. Со мной – только рисовал и читал. Он всегда говорил, что я особенная, именно поэтому у меня так мало друзей. Особенные люди обречены на одиночество.

– Добавить молоко?

– Нет.

За последние годы все изменилось. Мы редко видимся. Она пропадает на ночных, дневных и сверхурочных сменах в больнице святой Анны. Приезжает в шесть, уезжает в три, как раз тогда, когда автобус пересекает Мейнстрит и поворачивает на сквозную улицу, в двух кварталах от нашего дома. Дверь открывается, я спускаюсь по ступенькам, заранее зная, что ее уже нет.

– Извини, сахар закончился.

– Выпью без сахара.

Дядя – единственный, на кого я могу положиться. Но что делать, если тот, кому ты доверяешь, меньше всего заслуживает доверия?

– Ты не любишь без сахара.

Как объяснить, что я видела? Поверит ли она мне?

– Сейчас принесу из кладовки.

Рука дрожит. Пульс отдается в шее с такой силой, будто вены пытаются вырваться через кожу.

– Не нужно.

– Только ключ возьму.

– Да плевать мне на сахар!

Эми застывает у двери.

– Все в порядке?

В порядке, беспорядке, в хаосе. В порядке чего или кого? Воспоминания вспыхивают в голове, словно бомба замедленного действия. Еще чуть-чуть, и это сведет меня с ума. Кто-нибудь, остановите это!

– Извини, это все нервы. Сложная неделя.

Она понимающе кивает, хоть на самом деле вряд ли имеет представление, о чем идет речь.

– Уверена, ты со всем справишься. Как говорил дядя Ник, победить можно в самые темные времена, если не забывать, ради чего борешься.

Упоминание о дяде проползает по хребту холодом.

– Ты… вы с ним общались?

– Он звонил на прошлой неделе.

– Мм… – прочищаю горло. – А когда вы говорили, он не упоминал обо мне?

– Нет, а что? Что-то случилось?

– Да, то есть нет… Просто он давно не звонил.

Эми отмахивается рукой. Такой себе жест «да брось» или «не бери в голову».

– Наверняка у него полно дел.

– Наверное.

– Хочешь, я могу попросить, чтоб он заскочил завтра?

– Нет! – вырывается гораздо громче, чем хотелось. – Не нужно его отвлекать. Уверена, он сам даст о себе знать, когда освободится.

Эми опускает на стол пачку крекеров. Теперь она смотрит на меня с опаской.

– Сильвер, ты точ…

– Мне пора, на завтра много работы.

За те две минуты, пока я поднимаюсь в комнату, мое сердце ударяется о грудь столько раз, что даже самый точный метроном не выдержал бы напряжения. Только ощущение холода в спине от закрытой двери помогло ему сбавить обороты. Какой кошмар. Мой дядя пытался меня убить, а сестра думает, что сумасшедшая я. Хотя я не могу ее осуждать. Я сама все еще в этом сомневаюсь. И как мне в этом убедиться, черт возьми, если все вокруг только и делают, что подталкивают меня? Нет. Так продолжаться не может, иначе я точно сойду с ума. Нужно все выяснить, здесь и сейчас. Хватаю мобильный и нажимаю на кнопку быстрого вызова. В ухо врезаются гудки. Один, второй. Четвертый прерывает мужской голос:

– Церковь святого Павла, смотритель Лоренси слушает.

– Здравствуйте, – прочищаю горло. – Это Сильвер. Мне бы отца Николаса, если он рядом.

– Сильвер?

По спине пробегает холод. Почему-то у меня дурное предчувствие.

– Я думал, ты знаешь, где преподобный. Разве вы не говорили?

– Нет. По… почему вы спрашиваете?

– Странно, он уехал в прошлый четверг в Северную Каролину. Сказал, у него там дальний родственник, которого он хотел проведать.

У меня упало сердце.

– Но этого не может быть. Он не мог уехать не предупредив.

– Преподобный сказал, что оставил письмо.

Какое еще письмо? Не было никакого письма!

– Это точно? Вы не ошиблись?

– Нет, я сам проводил его на самолет.

– Вы уверены, что это было на прошлой неделе?

– Да, – подтверждает голос. – Точно, четверг.

Чувствую, как трубка в моей руке начинает дрожать.

– Алло?

Как так? Ведь дядя вчера подвозил меня на своей машине. Если он улетел на прошлой неделе в… Нет, не может такого быть. Я его видела. Тогда зачем он соврал пастырю?

– Ты еще здесь?

Нажимаю на кнопку отбоя. Дрожь в руках только усиливается. Зачем он соврал? Что с ним произошло? Бледное лицо, остекленевшие глаза… Каждое воспоминание приносит буквально физическую боль. Блуждающий взгляд, мертвое выражение лица. Нет, хватит! Красные прожилки, выступающие вены. Прекрати прокручивать это в голове! Что с ним произошло? Нет, я не сошла с ума. Нет, мм. Я нормальная, только мысли ненормальные. Все вокруг ненормальные, не я. Они, он, везде, все. Но не я. Не я.

Бессонная ночь прошлась по мне табуном, растоптав желание когда-либо вставать с кровати. Усталость, вялость и апатия – коктейль сегодняшнего дня. Только к ним прибавилось что-то еще. Какое-то необъяснимое чувство осело внутри, как гуща на дне кофейной чашки. Предвкушение надвигающейся бури.

Урок живописи. Задание простое – рисунок с натуры. Я выбрала муниципальное здание напротив. Четыре стены, два столба, черепичная крыша со шпилем – даже пятиклашка справился бы. Но у меня не получается. Каждый раз, когда я вырисовываю контур, рука добавляет лишние детали. Круглая дверь, дыра с циферблатом, на шпиле крест – церковь. Рука комкает рисунок и откидывает в сторону.

– Знаешь, – карандаш ударяет по альбому, – я не могу рисовать лицо, если я его не вижу. Конечно, некоторые художники рисуют портрет по памяти, но я пока такой магией не владею. Так что, – она приподнимает мой подбородок, – спасибо.

Изи никогда не отличалась талантом, но тот, кто хоть раз видел ее рисунки, знает – портрет лучшее, что она может подарить этому миру.

– Почему ее глаза похожи на арахис? – голова Майкла показывается за ее плечом. – Это современное искусство, или ты просто голодна?

– Это просто контур, дуреха.

Я опускаю карандаш на бумагу. Не могу рисовать и думать не могу. Как ни старайся забыть произошедшее, не получается. Вокруг шумят голоса, двигаются кисти, шуршит бумага. Но я не здесь. Мысленно я все еще в лесу, среди почерневших стволов и разбитой машины.

– Еще как похожи, смотри, – Майкл дорисовывает в глазах точки, как в арахисовой скорлупе.

– Эй, руки! Вот увидишь, это будет восхитительно. Ты еще не видел мой Тауэрский мост. Когда я его закончу – это будет восьмое чудо света.

В альбоме Майкла возвышается здание академии. Суровые стены, готические шпили, башни – все вырисовано с точностью, которой позавидовал бы сам да Винчи. Но даже архитектурное мастерство Майкла не позволяет разглядеть моим глазам то, что с недавних пор они видят везде. Купол, часовня, крест – церковь. Хоть я решила оставить все в прошлом, голос совести решением разума не заглушить. И сейчас этот голос вовсю кричит – я должна туда вернуться. Только так я смогу выяснить, было ли это все на самом деле.

Машина проезжала здесь, свернула направо, затем в лес. Я бреду дальше по лесной дороге. Добраться автобусом до трассы оказалось легче, чем я думала. Куда сложнее найти дорогу, когда снег и ветер развеяли единственные следы надежды. Пробираюсь вглубь леса на ощупь, двигаясь по следу размытых воспоминаний. Раздавленный куст, покореженные ветви, яма – след уводит дальше в лес, заставляя воспоминания вспыхивать все ярче. Дорога становится все тоньше, а нить воспоминаний все туже натягивает нервы. Заметив выколоченные деревья, сворачиваю налево. Здесь, точно. Выхожу к громадной ели, метра три в высоту. Ствол, наполовину вдавленный внутрь. Это то самое дерево. Именно здесь машина наткнулась на острые лапы ели! Но… машины нет. Глаза ловят смутное сияние в сугробе. Разворачиваю руками снег и достаю кусок металла. Боковое зеркало дядиной машины. Значит, я это не придумала. Это все было на самом деле! Тогда где машина? Капот расплющен, стекла разбиты, двигатель наизнанку. Она ведь не могла просто так исчезнуть! Сквозь мысли пробивается шум. Хруст веток, слева, справа, впереди. Будто кто-то пробирается сквозь заросли. От страха бегу подальше, пока не теряюсь в самой чаще.

Постепенно шум тонет в свисте ветра. Останавливаюсь перевести дыхание и вижу перед собой поляну. Я знаю это место. Господи, как давно я здесь не была. Средняя школа Волсбери, в которой я училась, всего в пяти километрах отсюда. Я часто любила приходить сюда после занятий. Как-то раз я бродила в старом лесу в поисках сморчков и наткнулась на это место. Две колонны, огрызки стен, половина арки – все, что пощадило время. В окружении рощи эти ошметки показались мне настоящим кладом, затерянным среди вечно растущей зелени. Ничего не изменилось. Правда, в последний раз колонны пестрили вьющимися цветами. Сейчас руины погребены под тоннами белой мглы. Воспоминание о школе навеяло то, что я выпустила из памяти. Мой маленький тайник. Направляюсь к колонне, сажусь на корточки и начинаю рыть. Рою до тех пор, пока из-под белой пыли не выныривает контур окантовки. Затем цветочный орнамент, за ним четыре плиты. Надавливаю на одну, и та послушно выдвигается. Из тени высовывается край фотографии.

Семейное фото, одно из немногих, на котором мы вместе. Не знаю, почему их так мало, может, из-за неприязни мамы к фотографированию или из-за того, что папа редко бывал дома. Командировки – неотъемлемая часть работы журналиста. Он часто был в отъездах, брал интервью, собирал факты, писал статьи, смотрел мир. Работа была для него такой же важной частью жизни, как и семья, тогда как для мамы имели значение только мы с Эми. Как трогательно и грустно смотреть на это фото. Трогательно потому, что на нем мы вместе, как настоящая семья. Грустно потому, что в тот день папа в кои-то веки решил отменить поездку и побыть с нами. День, когда к нам в дом ворвались грабители, перерезали горло маме и уволокли папу в неизвестном направлении (нас с Эми мама успела спрятать на чердаке). Именно в тот единственный день. Лучше бы он уехал.

Зачем хранить вещи у черта на куличках, да еще и посреди леса, спросите вы? Не знаю, наверное, чтоб сделать эти вещи особенными. Покрываясь пылью в ящике стола, вряд ли это фото было бы ценнее спичечного коробка. Именно место делает вещь особенной, не сам предмет. Ныряю рукой в дыру, охапкой выгребаю содержимое. Изначально в мои планы не входило сюда приходить. Я даже не подозревала, что место аварии так близко к руинам. В планах был поиск машины и дяди, но пробегая сквозь рощу, двигаемые инстинктом самосохранения, ноги привели меня сюда. Это похоже на инстинкт паникера. В горящем доме первым делом хватаешься спасать самое дорогое и только потом себя. К счастью, в лесу пожара нет, а в моем тайнике кроме фотографий, маминого обручального кольца и пустого папиного портсигара, спрятан карманный нож. На всякий случай. Засовываю вещи в рюкзак и уже собираюсь бежать к автобусной остановке, когда шорох снега рушит мои планы.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Дориан вырастает за спиной, словно из воздуха. Откуда он взялся? Я даже не слышала, как он подошел.

– Могу задать тебе тот же вопрос.

И правда. Поляна находится в самом сердце старого леса и в десяти километрах от Фрейзера. За все годы я не видела здесь никого. Тогда как об этом месте узнал парень, недавно переехавший в город? Он осматривает меня с ног до головы и уходит. Сама вежливость и очарование.

– Ты что, так и уйдешь?

Ноль реакции.

– Эй! – бегу за ним следом. – Ты не можешь так уйти. Нельзя просто появиться посреди леса и исчезнуть!

– Можно. Смотри, как это делается.

– Ты так и не ответишь?

– Это я задал вопрос. Не ты.

– Хорошо, что ты здесь делаешь?

Он оборачивается так резко, что я чуть не налетаю на него.

– Сначала ты.

– Ладно, я кое-что здесь спрятала и пришла это забрать.

Его глаза скользнули к колоннам. Если он следил, значит видел, зачем я пришла. Тогда к чему этот спектакль?

– Твоя очередь.

– Не твое дело.

Он продолжает идти.

– Ты всегда такой дружелюбный или сегодня особый день? Я ничего тебе не сделала.

– Достаточно того, что ты здесь.

– Это ведь ты преследовал меня. По логике я должна злиться.

Он резко оборачивается. Слишком. Каждое его движение, как выточенное ножом. На секунду мне даже кажется, что он сейчас что-то бросит в меня.

– Я никого не преследовал.

– Тогда как ты здесь оказался?

– Ты не вправе что-либо требовать.

– А ты не вправе уходить не объяснившись.

То ли удивление, то ли раздражение вспыхивает на его лице. Словно я и вовсе не смею с ним говорить. Да кем этот парень себя возомнил?

– Так что, объяснишь, чем я тебе не угодила?

– Я не желаю иметь ничего общего с Блумами.

С его уст моя фамилия звучит как низшее из оскорблений, но удивило меня не это.

– Я не говорила свою фамилию.

Он ускоряет шаг. Будто хочет в два шага оказаться как можно дальше от меня.

– Эй! – хватаю его за руку и вдруг замираю. Глаза впиваются в его запястье. Сегодня на нем нет перчаток, и теперь я прекрасно вижу, что под ними скрывается. Шрамы. Одергиваю рукав и содрогаюсь. Да здесь же нет живого места! Рука, запястье – все в шрамах.

– Боже…

Мое прикосновение действует на него как разряд тока.

– Лес – неподходящее место для прогулок в одиночестве. Это может иметь прискорбные последствия. Ты ведь не хочешь неприятностей?

Он меня запугивает? Даже если и нет, мне все равно лучше отсюда уйти. С этим парнем явно что-то не так. Хруст ветки за спиной ломает витающее в воздухе напряжение.

– Ты это слышал?

Чувствую, как напрягаются ноги. Готовятся пуститься в бег.

– Кажется, мы здесь не одни.

Шум повторяется, уже ближе. Кажется, я что-то вижу там за кустами. Что это? Мне это не нравится.

– Эй?

Поворачиваюсь и понимаю, что говорю сама с собой. Блэквуд исчез так же, как и появился. Прекрасно. Я снова одна посреди леса. Или, может, не одна, что еще хуже. Не дожидаясь, пока из-за кустов покажется то, что издавало шум, бегу к дороге и торможу проезжающий автобус. Только сейчас дрожь в коленях стихает. Что это, черт возьми, было? Как он мог меня оставить? А вдруг там, в роще, притаился медведь или волк? До чего мрачный тип. Хотела бы я знать, зачем он вообще приходил на поляну. Но пока что я знаю только одно: у этого парня явно проблемы.

Сегодняшний день помог мне понять две вещи. Первое – Блэквуд полный псих и он что-то скрывает. Второе – я ему не особо нравлюсь. Если уж честно – он меня ненавидит. От одного его взгляда становится не по себе, будто мне вскрывают вены заржавелым гвоздем. Едва появившись в академии, он объявил мне войну, хотя увидел впервые в жизни. Чтоб влюбиться достаточно одного взгляда. А чтоб возненавидеть? Нужно ли больше? Оказывается, нет. Ненависть с первого взгляда.

Ноги скользят по мощеной дорожке. За спиной захлопывается входная дверь. Я дома. Все страхи остались позади. В гостиной, как всегда, встречает Оскар – единственный дневной обитатель этого дома. Вот кто действительно рад меня видеть. Чешу за ухом, поглаживаю пушистый черный хвост, но вдруг сквозь мяуканье вылавливаю дикий для моих ушей звук – шум работающей микроволновки. Плита? Включена? Значит…

– Привет. Кофе? – Эми выныривает из-за угла и протягивает мне чашку.

– Ты что здесь делаешь?

– Живу уже двадцать восемь лет как. Ты вроде в курсе?

– Я не об этом. Разве ты не должна быть на работе?

– Взяла выходной.

– Сегодня что, Рождество?

– Брось, это так удивительно?

– Вообще-то, да. Не помню, когда последний раз заставала тебя дома.

Она опускает глаза, чтоб не встречаться со мной взглядом. И не нужно, я и без этого чувствую всю гамму ее неловкости.

– В последнее время я и вправду много работала.

Ну вот. Теперь я чувствую себя виноватой.

– Ладно, не бери в голову.

– Так ты кофе будешь или нет?

Забираю чашку и жадно отпиваю. Уф, горячий.

– Ты чего так поздно? Занятия закончились два часа назад.

– Решила прогуляться в лесу после занятий.

– Знаешь, эта привычка гулять в лесу рано или поздно может плохо закончиться, – она плюхается на диван и включает телевизор.

На экране местного канала мелькают знакомые улочки. Академия, фонтан в сквере и готическое здание с крестом. Церковь, в которой я еще недавно укрывалась от снегопада.

«…происшествие, которое заставило жителей городка Фрейзер содрогнуться от ужаса…»

– Громче!

Эми усиливает громкость.

«…было найдено местным жителем. Установить личность удалось по опознанию очевидца. Николас Неймон, местный священнослужитель был найден мертвым в чаще старого леса, неподалеку от четырнадцатого шоссе случайным прохожим».

– Вечером я выгуливал собаку, – на экране мужчина с залысиной нервно потирает подбородок. – Обычно я не захожу далеко, но в этот раз Кори потянула меня в самую чащу, словно напала на чей-то след. Я долго не мог понять, куда она меня тянет, пока не увидел… Это было ужасно. Преподобный был милейшим человеком. Никогда бы не подумал, что кто-то способен на такое.

«На руках погибшего, – продолжает репортер, – обнаружены многочисленные царапины, нанесенные тонким предметом. По предварительному заключению смерть наступила около пяти дней назад. Причиной смерти стало обескровливание, но на месте преступления следов крови не обнаружено. Точная причина будет установлена после экспертизы. В связи с данным событием, мы настоятельно рекомендуем всем жителям Фрейзера держаться группами и не ходить в лес без сопровождения».

Как-то раз в детстве мы с Эми посчитали забавным взобраться на трухлявый дуб в лесу. Начали карабкаться, не обращая внимания на треск – предупреждающий звоночек. Я взобралась почти на верхушку, Эми не добралась и до середины. Древесина не выдержала и рухнула. Мы посыпались вниз, как желуди. Эми была ниже и благополучно спрыгнула на землю. Я слетела с десятиметровой высоты. Удар о землю был таким сильным, что меня оглушило. Горло перехватило, сердце подпрыгнуло до самого подбородка, и мне даже показалось, что я сейчас его выплюну. Я не могла ни дышать, ни двигаться. Было непонятно, где я и что происходит. Сейчас я испытала то же самое, только раскололось не дерево, а моя жизнь. Дядя Ник мертв. Неужели это правда? Но ведь это невозможно. Он не мог умереть пять дней назад. Во вторник он подвозил меня домой. Всего два вечера назад я сидела с ним рядом в машине. Как они могут говорить, что он тогда был мертв? Они ошиблись. Эти чертовы репортеры ошиблись! Или… ошибаюсь я? Но, если он умер за три дня до нашей встречи, кого я тогда видела в лесу?

По спине пробежала дрожь. Старый лес. Я была там и не одна. Кроме меня там был еще кое-кто. Человек, появившийся в городе накануне странных событий и чье загадочное исчезновение не может не бросать тень на его личность. Блэквуд. Связан ли он с убийством дяди? Мне бы очень не хотелось в это верить, но будем честны. Он не так давно появился в городе. Никто о нем ничего не знает. Сам его внешний вид не внушает доверия. А еще эти следы на его руках. Что это за садистские отметины? Откуда они и имеют ли отношение к ранам на руках дяди, о которых говорилось в репортаже? Тягостное чувство вновь засосало под ложечкой. С самого утра оно не давало мне покоя. Как бы ни пыталась, я не могла понять, что это за чувство. Теперь знаю – это было предчувствие.

– Пообещай мне, что больше не будешь гулять в лесу, – шепчет Эми. – Обещай мне.

– Обещаю.

Утро четверга. Первый ряд амфитеатра пустует. Блэквуд не пришел на занятие, чем только подкинул дров в пламя подозрения. После последней встречи у меня есть все основания подозревать его если не в убийстве, то хотя бы в укрытии информации. Его поведение в кафетерии, слова в лесу, выражение лица, взгляд – все буквально плещет ненавистью в мою сторону. Ненавистью, истоки которой остаются загадкой. Изи опаздывает. Я сижу одна на последнем ряду. Когда она появляется, миссис Стедстон вовсю глаголет об истории происхождения стилей. Взгляд Изи подтверждает то, на что я надеялась весь вчерашний вечер, – она знает.

– Ты смотрела вчера новости? – она садится рядом.

– Мы с Эми смотрели.

– Мне очень жаль. Это ужасно. Кто мог сотворить такое с преподобным?

Связки сжимаются комом.

– У меня есть предположение…

– Мисс Блум, – прерывает миссис Стедстоун, – что такое важное вы нашли, чтоб так открыто игнорировать занятие? Или вы считаете, что происхождение стилей не достойно вашего внимания?

Миссис Стедстоун смотрит на меня, а вместе с ней и пол-аудитории. Пытаюсь заговорить, но голос проваливается куда-то в живот.

– Мы продолжим, если вы не против.

– В кафетерии.

Изи молча кивает. Ее лицо сосредоточено как никогда, но поджатые губы выдают то, что она так умело пытается скрыть – она взволнована не меньше меня.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – выдыхаю, усаживаясь за столик. – Я встречалась с дядей за пару дней до того, как он… Как все произошло. Во вторник вечером он подвозил меня домой и…

– Что? Ты видела его за день до убийства?

– Да, но это…

– Как так? Что ты вообще делала вечером в церкви?

– Это неважно. Важно то, что дядя был не в себе. Он выглядел необычно и вел себя странно. Говорил какие-то небылицы, что я особенная и скоро за мной придут…

– Стоп. Кто тебя заберет?

– Не знаю. Мне кажется, он бредил. Может, его кто опоил или еще что-либо…

– Успокойся, Сив. Тише.

Впиваюсь руками в край стола. Пальцы начинают болеть от напряжения.

– Так, ладно. Кроме этого ты не заметила ничего странного? Запаха алкоголя или…

– Да он весь был клубком странностей! Он вел себя так… Я не знаю. Он был сам не свой, будто с ума сошел.

– Думаешь, он хотел увезти тебя от преследователей?

– По правде говоря, я не знаю, что думать.

– Это… просто… очуметь!

Наконец я добилась того, ради чего и был затеян разговор – взаимопонимания. Кажется, теперь Изи поняла, каково мне сейчас. И, принимая во внимание ее беглый взгляд, побывавший за последнюю пару секунд во всех уголках кафетерия, у нее нет ни малейшего понятия, что с этим делать.

– Боженьки, – она хватает сумку, – мы должны немедленно сообщить об этом полиции.

– Что? Нет!

– Мы не можем просто молчать!

– Но и рассказать тоже! Никто мне не поверит.

– Почему это не поверят?

Самое время придумать, как намекнуть ей о нестыковке во времени. Ведь кто поверит, что дядя подвозил меня во вторник, если его официально объявили мертвым с субботы.

– Понимаешь, – нервно откашливаюсь, – у меня мало доказательств, что мы виделись. Если честно, их нет.

– Да ты издеваешься! И о чем ты только думала?

Может, она и права. Нужно было сразу обратиться в полицию. Тогда мне удалось бы… Стоп. Удалось что? Объявить, что я проблемный подросток с тараканами в голове? В репортаже сказано: дядя Ник убит пять дней назад. А, значит, тот человек в машине, кем бы он ни был, не мог быть моим дядей.

– Это еще не все. Вчера я гуляла в старом лесу и наткнулась там на Блэквуда.

– Что?! Как он… ты… Что вы там делали в лесу? То есть что ты там забыла?

– Главное, что он там забыл. Думаю, он имеет к этому всему отношение.

– Почему ты так решила?

– Он был на месте преступления, как раз в тот день, когда нашли те… нашли дядю. И я понятия не имею, что он там делал.

– А ты что там делала, грибы собирала?

– У меня были причины.

– Почему ты думаешь, у него их не было? Может, он просто вышел на прогулку, осмотреть местность.

– Да, а сегодня не появился на занятиях.

– Милая, на улице минус двадцать четыре. Пол-академии не пришло. Будешь обвинять парня в том, что у него есть инстинкт самосохранения?

– Я серьезно.

– Я тоже. Стейси похожа на куклу. Див из параллельной группы играет на банджо. Майкл носит кожаные брюки. А кто-то гуляет один в лесу. Вокруг полно странных людей, но ты не можешь обвинять первого встречного в убийстве потому, что он оказался в неподходящем месте. Речь ведь не о шалости. Мы ведь говорим об… – она оглядывается, – об убийстве. У-би-й-стве!

– Я знаю, но…

– Ты слышала, как умер преподобный? У него выкачали кровь. Его руки все в порезах. Каким ненормальным нужно быть, чтоб дойти до такого?!

Она наклоняется и берет мою руку.

– Понимаю, ты в шоке, но я не хочу, чтоб ты наделала глупостей. Речь ведь не только о тебе. Ты можешь навлечь беду на ни в чем не повинного парня! Поэтому возьми себя в руки и выброси это из головы.

В горле сжимается комок вины. Может, она и права. Может, мои переживания необоснованные, но в такой ситуации сложно размышлять логически. Когда родного человека находят мертвым в лесу, непроизвольно начинаешь подозревать весь город. Но, как ни старайся, интуиция твердит иначе. Не могу описать причину этого беспокойства, но с этим парнем что-то не так. Я это чувствую и обязательно выясню что.

На следующий день к нам в гости заявляется полиция. Мы с Эми отвечаем на лавину вопросов. Нет, я не видела его больше недели. Не знаю, где он был и почему в церкви сказали, что он улетел в Северную Каролину. Понятия не имею, кто мог с ним такое сделать. На вопрос, были ли у него враги, молча машу головой. Какие враги. Он ведь был служителем церкви, а не главой мафии, и еще добрейшей души человеком. Вряд ли он мог кому-то насолить.

Не знаю – этим ограничивается большинство моих ответов. Да и что я могу сказать? Отец Ник? Ах да, видела. Подвозил меня домой на прошлой неделе, завез в лес и пытался задушить, тороча какую-то чушь о ключах и границе. Обычный вечер, ничего особенного. Полицейский не перестает сыпать вопросами, которые дела вовсе не касаются. Просто ему понравилась Эми. Он от нее ни на шаг не отходил. Когда я вернулась из кухни, он уже выдохся и удалился со своей командой живодеров. Это был самый сложный день, день допросов, день воспоминаний, день похорон. Все прошло тихо, родственников у дяди немного, зато жителей Уинтер Парка пришло на мессу немало. Не зря ведь говорят, что его любил весь город. Такими словами просто так не бросаются.

Следующая неделя пролетела, как падающая звезда, быстро и незаметно. И почти так же безнадежно. Затем неделя после нее и после. Каждый день, словно уже прожитый, проходил по заранее написанному сценарию. Просыпаюсь. Еду на занятия. Возвращаюсь домой. Эми нет. С того дня, когда мы узнали о гибели единственного родственника, она отдалилась. С головой нырнула в пруд рабочих ночей и будней. Будто до этого было мало. Я и раньше ее почти не видела, теперь и вовсе словно живу одна. Когда родители были живы, все было по-другому. Дни рождения запоминались на всю жизнь. В отличие от Эми, мама никогда не забывала, когда я родилась, сколько мне лет и какой торт я люблю. А папа всегда старался позабавить меня милым, но бесполезным подарком. Как-то раз он привез мне из командировки целого слона. Игрушечного слона с барабаном. Мне показалось странным, что слон играет на барабане. Помню, я сказала ему, что барабан слишком мал для того, кто может раздавить полквартала, но он только посмеялся. Этого слона я до сих пор храню в шкафу, хоть он потрепался и выцвел. Теперь и дяди не стало. Я одна, снова. Со дня похорон прошло полторы недели, а по ощущениям – полжизни, за которые я выросла, повзрослела и состарилась. Поиски виновного длятся до сих пор, но надежда тает с каждым днем, как снежные сугробы после ноябрьского ливня. У следствия нет зацепок. На месте убийства не найдено ни улик, ни следов, ни отпечатков пальцев.

Поэтому полиция Фрейзера не нашла ничего лучше, как выдвинуть единственную возможную, но заведомо ложную версию – самоубийство. К такому умозаключению их подтолкнули результаты экспертизы. По заключению медэксперта на теле дяди присутствуют как свежие, так и шрамы многолетней давности. Напрашивается вывод, что он сам их наносил, регулярно, хотя это, конечно, полная чушь. Просто перспектива тратить время на расследование убийства священника в городишке вроде Уинтер Парка, да еще и в канун Рождества, полиции не по душе. Отсутствие улик плюс желание закрыть дело равно самоубийство. Вот только поверить, что дядя уже многие годы страдает селфхармом, выше моих сил. Мысль, что законопослушный служитель церкви изрезал себе вены на руках, не уживается в голове ни одного здравомыслящего человека в городе. Как они вообще могли предположить подобное? Он же был священником! Он бы никогда не изрезал себе руки просто так или, что еще хуже… ради удовольствия. Если бы только они перестали заниматься ерундой и принялись за дело. На самом деле полиция здесь ни при чем. Просто они не в силах во всем разобраться. Когда речь идет о необычном деле, только немыслимые и совершенно абсурдные догадки могут привести к решению.

Две недели, четырнадцать дней, сто шестьдесят восемь часов – и ни одного без мысли о новеньком. Не могу выгнать его из головы. За это время он там прочно засел, увяз в паутине мыслей. Теперь все они только и крутятся вокруг него. В академии он больше не появлялся. В другой ситуации это бы меня только обрадовало. Но теперь, не знаю, что и думать. Сначала он появляется на поляне, о существовании которой ни одна душа (кроме моей) не знает. Говорит что-то насчет Блумов и исчезает. И все это в тот день, когда тело дяди… И потом эти следы. Я почти уверена, что такие шрамы были и у дяди. Правда, нам не разрешили его видеть. Его хоронили в закрытом гробу. Но я знаю, что эти шрамы не могут быть простым совпадением. Что, если Блэквуд и вправду убийца? Или он в сговоре с убийцей? «Ты последний человек, от которого я принял бы помощь». Столько желчи, словно у него ко мне особое чувство ненависти. Такое впечатление, что он знал, кто я еще до того, как мы встретились. Хотя не думаю, что такое возможно. Он переехал недавно. Уинтер Парк по праву считается самым холодным местом в США. Количество жителей в нем не дотягивает и до тысячи, зато белок не сосчитать. Вряд ли в этом захолустье он первым делом изучил родословную местных. Может, у него здесь связи? Или я плавно скатываюсь в пучину сумасшествия.

С коридора доносится звон тарелок. Эми вернулась с ночной смены. Мчусь к ней так быстро, что чуть не спотыкаюсь на лестнице. К счастью, перила этому препятствуют. Забегаю на кухню и вижу нечто из ряда вон выходящее – шесть часов утра, моя сестра готовит завтрак. Вооружившись лопаткой в одной руке и кофеваркой в другой, Эми готовит панкейки и кофе. Вернее, пытается. Пока она заталкивает зерна в кофемолку, блинчики подгорают. Кажется, я открыла не ту дверь и попала в параллельную вселенную. Что дальше, Изи бросит клубы и всерьез возьмется за учебу? Думаю, это будет предзнаменованием конца света.

– Конец света близок? Иначе как еще объяснить, что ты встала за плиту.

– И тебе привет, – она улыбается. – Я думала, придется вызывать пожарных, чтоб разбудить тебя.

Не помню, когда Эми последний раз так радовалась, да и вообще улыбалась. Кажется, улыбка сошла с ее лица в тот день, когда мы похоронили родителей. Это одновременно удивительно и странно.

– Не знала, что ты умеешь готовить.

– И правильно, потому что я не умею.

Глядя на черные блинчики, в это несложно поверить.

– Как учеба?

– Не так уж плохо, если не считать, что нас заставляют называть черчение искусством.

Эми ухмыляется. Только сейчас замечаю, какая она бледная. Глаза поблекли, под веками тени. Кто-то явно перебарщивает с ночными сменами.

– Выглядишь…

– Уставшей?

Она вдруг вспоминает, что оставила сковороду на плите, и переворачивает дымящийся завтрак.

– Измотанной. Ты слишком много работаешь.

– Все нормально.

– Эми, я не хочу, чтоб ты…

– Я сказала, все нормально!

Она бросает тарелку на стол.

– Извини, я… мне нужно отдохнуть.

Что это с ней? Эми никогда не повышала на меня голос. И не готовила. Обычно мы обходились пиццей и полуфабрикатами. С чего это она вдруг решила стать суперхозяйкой?

– Как скажешь.

Дверь за спиной скрипит. В щелочке выныривает черный клубок.

– Привет, пропажа.

Оскар замирает у двери.

– Ну же, иди ко мне.

Не двигается. Смотрит в сторону, будто привидение увидел. На что он смотрит?

– Ты чего, дружок? Что там?

Наверное, в углу притаилась мышь. Но он смотрит не в угол. Он смотрит на Эми. Долго, не моргая. Затем шипит и убегает.

– Что это с ним?

– Может, на солнце перегрелся?

Ну да, на солнце. За окном минус двадцать два. А кто-то явно переработал. Странно. Оскар всегда был ласковым, особенно к Эми. И что это на него нашло?

– Так ты завтракать будешь?

Вот оно – утро следующего дня, и на дворе ни снежинки, а я так надеялась, что именно в этот день метель сотрет с карты все дороги к академии, ведь сегодня долгожданная репетиция Дня памяти. Долгожданная для Изи, ужасающая – для меня. Черт бы побрал метеорологов с их обнадеживающими прогнозами. На часах десять часов две минуты, а, значит, меньше чем через четыре часа я должна быть на репетиции. Господи, дай мне сил пережить этот вечер, и я клянусь, что больше не буду опаздывать на лекции мистера Вольтмана.

– Лампы повыше! Цветы в каждом углу! Больше шариков! Это же званый вечер, а не гаражная вечеринка!

Пятнадцать тридцать. Репетиция началась полчаса назад, а у меня уже едет крыша. Джуди Моррисон – организатор вечера. Она из параллельной группы, так что я ее плохо знаю, но могу сказать точно – организаторские способности убивают человечность и превращают тебя в монстра, тыкающего пальцем. Пытаюсь держать себя в руках. Оказывается, это сложно, когда к тебе относятся как к носильщику цветочных горшков. Еще и подол платья путается под ногами. Да, кстати. Сегодня мы репетируем главный выход. Старшие курсы спускаются в зал по центральной лестнице первыми. Стало быть, всех старшекурсников заставили надеть вечерние наряды (в том числе и меня). Только организаторы забыли упомянуть, что для вечеринки потребуется пара, иначе я бы уже увильнула.

– Я могу побыть твоей парой, – отзывается Майкл, – если ты не против.

– Думала, ты предложишь Изи.

– Вообще-то, – он потирает затылок, – я ей не очень-то подхожу. К тому же у нее есть парень…

А вот и он. Эштон Морвик – футболист, полузащитник, нынешняя пассия Изи. Бицепсы в два шара, в голове – четыре извилины, как, собственно, и полагается спортсменам. Не знаю, что Изи в нем нашла. По сравнению с ним Майкл просто золото.

– Тогда, – склоняюсь в реверансе, – почту за честь.

Две минуты на подготовку, и мы с Майклом скользим по ступенькам в зал. Голову вверх, грудь вперед, плечи ровные. Все как учила Изи. Боюсь только наступить на платье и все испортить. Ступенька, еще одна. Не так страшно, даже приятно. Если бы только все не пялились на нас так, словно от этого зависит жизнь всей академии. Изи ухмыляется внизу. Либо все не так плохо, либо все хуже некуда. Смотрю на нее, чтоб не растеряться. Вдруг замечаю тень в углу. Там, за колонной. Кто-то наблюдает за нами вдали ото всех. Это немного… жутко. Наступаю на платье и чуть не лечу вниз. К счастью, Майкл подхватывает меня за локоть. Организатор тяжело вздыхает.

– Ради бога, уберите их кто-нибудь.

Ну вот, я все испортила. Майкл ведет меня в сторону.

– Не так уж плохо.

– Издеваешься? Я чуть не пересчитала все ступеньки подбородком.

– Уверен, выглядело не так печально, как ты думаешь.

– Даже хуже.

Снимаю с груди накладной цветок и кладу на стол.

– Зря я согласилась. Мне здесь не место. У меня даже достойной пары нет.

Язык застревает между зубов.

– Извини, я вовсе не это хотела сказать…

– Не утруждайся. Пойду займусь чем-то достойным.

Он оборачивается и уходит в зал.

– Нет, я не это имела…

Но фигура Майкла уже теряется среди декораций. Молодец, Блум. За один вечер две оплошности. И как тебя только угораздило здесь оказаться? Среди длинноногих старшекурсниц ты со своим лилипутским ростом выглядишь посмешищем. Пора посмотреть реальности в глаза и уйти, пока еще не все потеряно. Оборачиваюсь и чуть не вскрикиваю от неожиданности. Прямо за моей спиной не кто иной, как Блэквуд. Откуда он только взялся?

– Что ты здесь делаешь?

Его не было в академии целую вечность. С того дня в лесу прошло почти две недели. Я думала, его исключили. Почему он вдруг появился именно сейчас?

– Есть разговор.

– Я думала, ты меня избегаешь.

– Нет.

– Последний раз ты исчез в мгновение ока, оставив меня одну в лесу. Поправь, если я не права.

– Ты пошла в лес одна задолго до столкновения со мной.

Конечно. Не хватало еще оправдываться перед ним.

– Нужно поговорить.

– А мы что делаем?

– Наедине.

Еще чего! Уж с кем с кем, а с ним наедине в закрытом помещении я точно не останусь.

– Нам не о чем с тобой говорить.

– Это не просьба.

Он хватает меня за локоть и тащит за собой.

– Отпусти!

– Это важно.

Что это с ним? То он плюет злобой в лицо, то хочет поговорить о чем-то важном. Что может быть такого важного, чтоб обсуждать это со мной? И вдруг меня осенило. Он был на поляне. Возможно, он видел, что я искала дядину машину. Что, если он нашел ее раньше меня? Я обязана это выяснить.

– Ладно.

Мельком осматриваю зал. На лестнице спускаются пары. В центре Изи с девчонками колдует над декорациями. В углу за колоннами никого нет. Жестом указываю Блэквуду следовать за мной.

– Что ж, – прячусь за колонну, – о чем ты хотел поговорить?

– Тебе грозит опасность, здесь, сегодня.

– Что?

– На тебя ведется охота.

Это уже становится странным. Зря я пошла с ним.

– Что ты несешь?

– Тебе нельзя здесь оставаться.

Он начинает меня пугать. Такое ощущение, что он не в себе. Все это кажется до боли знакомым.

– И что такого страшного должно произойти, по-твоему?

– Эта информация не подлежит разглашению. Нужно уходить.

Воспоминания ярче вспыхивают в голове. Это не может повториться. Только не это. Он говорит прямо как…

– Промедление недопустимо. Они скоро…

«…будут здесь, – выныривает из подсознания. – Он придет за тобой, когда ты меньше всего будешь ждать. Ты ключ».

– Я ключ, – шепчу про себя. – Они придут забрать меня.

– Что ты сказала?

…как дядя. Это его слова. Слог в слог, слово в слово.

– Граница падет…

– Откуда ты это знаешь?

Но как? Откуда он может это знать? Что, черт возьми, происходит?

– Почему ты повторяешь за ним?

– За кем?

– Не прикидывайся! Это шутка? Какая-то дурацкая игра, да? Это не смешно!

– Ты должна пойти со мной.

– Я никуда не пойду!

Он перекрывает мне дорогу.

– На это нет времени.

– Да ты просто чокнутый! Не знаю, какую игру ты затеял, но с меня довольно. Оставь меня в покое!

Не успеваю сделать и трех шагов, как запястье сжимается от боли.

– Пусти! Мне больно!

Бью его по руке, но он не реагирует. Рука занемела на моем запястье, глаза уставились в одну точку. Прямо на… медальон. Он смотрит на него, словно загипнотизированный.

– Откуда это у тебя?

– Не твое дело.

– Это не твое. Отдай его.

Страх уступает место раздражению. Да кем он себя возомнил? Угрожает, а теперь еще и требует отдать ему медальон? Черта с два.

– Не дождешься.

Не проходит и секунды, как его рука дергается к моей шее. Хватаю медальон и зажимаю его в руке так крепко, как только могу.

– Ты готов сорвать его с моей шеи силой, да что с тобой такое? – слова прозвучали намного громче, чем я хотела. Все присутствующие в зале обернулись на крик.

– Что здесь происходит, черт подери? – Майкл вырастает за спиной Блэквуда. – Все нормально?

– Все отлично. Я как раз собиралась уходить.

Проскальзываю мимо Майкла, даже не удостоив взглядом. Знаю, он помочь хотел, но сейчас мне на это плевать.

– Сив, подожди! Как ты доберешься домой? Сив!

Но я не слышу, потому уже бегу по коридору. Только здесь, в темноте сумеречных ламп, я могу наконец выпустить все то, что неделями скапливалось внутри. Обида, грусть, отчаяние, непонимание – все выливается потоком слез по раскаленным от унижения щекам. Зачем он так со мной? Чем я это заслужила? Я его обидела? Унизила? Недооценила, оскорбила, высмеяла? Что? Почему он так меня ненавидит?! Сажусь на пол, обхватываю себя руками. Мне так плохо, что хочется закричать на весь голос. Только вряд ли это что-либо изменит. Боже, будто в моей жизни без того мало унижений. Не проходит и дня, чтоб задиры не впились в меня своими когтями. А теперь еще и он… и дядя. Слишком много событий для одного месяца. И что особенного в этом дурацком медальоне? Смотрю на переплетающийся цветок, когда вдруг слышу стук на другой стороне коридора. Что это было?

– Там кто-нибудь есть?

Стук повторяется. Может, это Майкл?

– Майкл? Это ты?

Глупый вопрос. Будь это Майкл, он бы уже мчался ко мне табуном лошадей. Он совершенно не умеет подкрадываться. А Блэквуд умеет. Уверена, он только и ждет, как застать меня врасплох, и, если он сейчас появится, можно даже не кричать. Медленно иду вперед. Стук возобновляется, такой глухой, будто шорох чьих-то ботинок.

– Кто здесь? – хватаюсь за ручку двери. Все классы заперты. Занятия давно закончились, и в академии не осталось никого, кроме участников Дня памяти. Внутри зарождается дурное предчувствие. Бросаюсь бежать, на ходу достаю из кармана телефон.

– Эми, давай…

Один гудок, три. Шаги становятся все громче.

– Ну же, возьми трубку…

Сердце начинает биться в удвоенном темпе. Шестой гудок, седьмой…

– Пожалуйста…

Спускаюсь по главной лестнице. Вижу дверь главного входа и… Абонент недоступен. Оставьте сообщение после звукового сигнала.

– Черт!

Выбегаю на улицу и не знаю, что делать. Машины-то у меня нет. Бегу к парковке. Слышу хруст снега под ногами, ветер и скрежет мотора… Мотора? Чуть не поскальзываюсь. На остановке автобус. Последний! Я должна успеть. Бегу к нему сквозь сугробы, машу руками водителю, как сумасшедшая. Должно быть, он так и подумал, увидев девушку в платье поверх джинсов среди зимы, но это неважно. Главное, что я уже внутри, еду домой, подальше от академии и от этого ужасного вечера.

На меня вдруг обрушилась такая усталость, о существовании которой я не подозревала. Не знаю, как я только добралась домой. Но каким-то образом, переступив порог, я оказалась в своей кровати. Стоило только сесть в автобус, как голова помутилась. Наверное, это все нервы. Глаза закрываются, стоит только голове коснуться подушки. Правда, ненадолго. Не успеваю расслабиться, как сон прерывает грохот снизу. Что это за шум? Словно кто-то двигает стулья по всему дому.

Подскакиваю на кровати и даже не замечаю, как оказываюсь у двери. Эми вернулась? Нет. У нее сегодня ночная смена. Тогда что? Мысли в голове сменяют друг друга с невероятной скоростью. Оскар? Изи? Вряд ли кот смог бы наделать столько шума. А Изи не пришла бы без предупреждения. Стоит ли проверить? Поскольку я одна дома, вариантов немного. Проскальзываю в коридор, захватив с собой мраморную статуэтку с комода. Вряд ли этим можно ранить, а оглушить легко. Иду к лестнице. Стараюсь не делать резких движений, но старая древесина предательски скрипит под ногами. Каждая ступенька как сигнальная ракета. Боже! Не проще ли закричать на весь дом «Я здесь! Все сюда!» Последняя ступенька – и я у входной двери. Дергаю ручку – заперто. Ключ на крючке справа. Окно в прихожей цело, в гостиной и столовой тоже. Стулья задвинуты к столу, стеклянные шкафы целы, посуда на месте. Тогда что это был за шум? Выглядываю на улицу – и вдруг снова рокот. «Кухня», – вдруг понимаю. Единственная комната, которую я не проверила. В глаза бросается проблеск под дверью. Там кто-то есть. Все внутри сжимается в комок. С каждым шагом колени все сильнее дрожат, как и рука на статуэтке. Возьми себя в руки. Ты должна это сделать. Это твой дом, и никто не вправе вламываться в него. Замираю перед дверью, прислушиваюсь. Тихо. Даже мое дыхание тонет в нагнетающей тишине. Нужно действовать. На счет три. Один. Сжимаю пальцы на мраморе. Два. Задерживаю дыхание. Три. Рука нависает над дверной ручкой и…

– Осторожно! – статуэтка застывает у распахнутой двери, прямо перед лицом у… Эми?

– Эми? Ты ведь должна быть на дежурстве!

– Я попросила отгул. Подумала, неплохо побольше времени проводить вместе.

– Не могла предупредить? Я тебе чуть голову не снесла!

– Успокойся, – она опускает статуэтку. – Все хорошо.

Поверить не могу! Я тут такое представляла. Неужели нельзя было предупредить?

– Но ведь входная дверь заперта изнутри. Как ты…

– Через заднюю.

В груди по-прежнему все сжимается. Не то чтоб я не рада ее видеть. Просто это… необычно. Эми отпросилась с работы, прокралась через заднюю дверь, чтоб побыть со мной? Она даже на мой день рождения не брала отгул. Отправила мне подарок курьером – ванильный торт с надписью «С шестнадцатилетием, сестренка!». Только мне было семнадцать, и я ненавижу ваниль.

– Ты не рада?

– Да, то есть нет. Просто это… неожиданно.

Эми не сводит с меня глаз. За ее спиной вовсю кричит закипающий чайник. Что-то в ее внешности кажется мне непривычным. Темные круги, пересохшие губы, кожа такая бледная. Она как будто…

– Ты не заболела?

– Это все переутомление.

Она забирает чайник с плиты.

– Кофе?

– Ага.

Сажусь за стол. Чувствую, как пылает мое лицо. Наверное, от стыда. Еще бы – наброситься на Эми со статуэткой. Как глупо это выглядело со стороны. Неудивительно, что она думает, будто со мной не все в порядке.

– Как учеба?

Вздыхаю, но отвечаю лишь:

– Нормально.

Не рассказывать же о Блэквуде, который преследует меня и нагнетает и без того гнетущую обстановку. С чего это Эми вдруг интересуется делами в академии?

– Как дела на работе?

– Как всегда, – она вытягивает со шкафа чашку, – что там может произойти?

Кроме умирающих пациентов и семей, страдающих от боли утраты? И правда, скукотища.

– Раньше ты так не говорила.

– Рано или поздно все надоедает.

Странно слышать это от Эми. Скажи это Изи или Майкл, я бы даже не обратила внимания. Но Эми. Она всегда обладала исключительной чуткостью, стремилась помогать людям, а если не могла, то мучилась от укоров вины. «Все хорошо» в ее мире означает что-то вроде «сегодня никто не умер или, по крайней мере, мне об этом неизвестно».

– Ты голодна?

– Не оче…

– Я сделаю бутерброды, – она открывает холодильник. – Тебе с сыром или ветчиной?

– Вообще-то, я не…

– Значит, с ветчиной.

Да что это с ней? Не дает мне и слова вставить. Она никогда не вела себя так… холодно. И что это за запах? Будто в доме кто-то умер.

– Что это за запах? – зажимаю нос. – Отвратительно.

– Продукты испортились. Пришлось выбросить.

– Эми, ты на меня сердишься?

– Нет, – тарелка с грохотом опускается на тумбу, – с чего это?

– Ты какая-то не такая сегодня.

– Это все усталость.

Она бросает взгляд на стол.

– Кофе остывает.

– Точно, – беру в руки чашку, отпиваю глоток и выплевываю.

– На вкус как сироп. Сколько сахара ты положила?

– Ты ведь любишь с сахаром и сливками.

– С одной ложкой и без сливок. Ты тысячу раз готовила мне кофе.

Эми склоняет голову набок. Смотрит на меня, будто увидела впервые.

– Извини, перепутала.

Внутри медленно нарастает волнение. Что-то здесь не так. Эми ведет себя странно, и это не просто воображение. Она готовит мне кофе с четырнадцати лет и не могла забыть, какой я люблю. Или она сделала это нарочно, или…

– Где Оскар?

– Оскар?

Нож врезается в разделочную доску. От неожиданности я подпрыгиваю на месте.

– Да… кот. Я не видела его со вчерашнего дня.

– Наверное, снаружи.

– Наверное.

За окном бушует вьюга. В такой холод он и хвост на улицу не высунул бы, да еще и в снегопад. Воздух заполняет запах мяса. Пока Эми занимается готовкой, я тайком ее рассматриваю. Что-то не дает мне покоя, но я никак не могу понять что. Странное чувство дерет когтями спину, заставляя сердце сжаться комом. С Эми что-то не так. Ее поведение, внешность. Все настораживает. Она будто не на своем месте. Говорит так, словно ее подменили. Не знаю зачем, но мне вдруг хочется кое-что у нее спросить.

– Я разговаривала с миссис Хилтон, Нэнси Хилтон. Она просила передать, что соскучилась. Может, зайдешь к ней поболтать?

Звуки готовки обрываются. Все клетки напрягаются в ожидании ответа, но Эми молчит. Стоит возле тумбы и молчит. Может, я схожу с ума, но это все кажется неестественным.

– Хорошо, – она улыбается и ставит передо мной тарелку, – заскочу к ней завтра. Как она поживает?

Покоится с миром на Вестмирском кладбище. И ты прекрасно это знаешь, потому как была на ее похоронах, клала цветы на могилу. Ты ведь должна это помнить, правда? Должна, но ты не помнишь. Потому что ты не Эми.

– Хорошо.

Внутри все сжимается, как старый пожелтевший лист. Страх постепенно просачивается в голову, и я не знаю, что с этим делать. Бежать, нужно бежать…

– Ты не притронулась к еде, – она садится за стол.

Почему это прозвучало как угроза, а не приглашение? Краем глаза замечаю, что она следит за каждым моим движением. Она так на меня смотрит… За все это время она даже не моргнула. Ни разу. Просто сидит и ждет. Следит и ждет. Ждет, пока мои руки начинают непроизвольно тянуться к тарелке, не поднимают сэндвич и не подносят ко рту. Но вдруг что-то меня останавливает. Не ком в горле, не страх, не Эми, а тусклый отблеск там, в углу, между тумбой и холодильником. Там что-то есть, что-то небольшое. Что-то темное, пушистое и не двигающееся…

– Оскар?

Опускаю глаза и чувствую, как тошнотворный ком подступает к горлу. Два ломтика хлеба, салат и толстый кусок сырого мяса. Господи… Этого не может быть. Это не… Стены кухни вздымаются от вопля. За одну секунду лицо Эми преобразуется до неузнаваемости. Хруст костей, скрежет зубов, покрученные руки. Нет! От неожиданности делаю первое, что приходит в голову. Выплескиваю горячий кофе ей в лицо и бросаюсь к двери. Слышу грохот стульев в столовой. Куда бежать?! Гостиная или комната? Бегу наверх, но уже на середине лестницы теряю равновесие. Ай! Нога… Ее словно ножом вспороли. Она схватила меня! Она тащит меня вниз. Нет!

– Эми, перестань! Это я, Сильвер!

Она будто не слышит. Белки разлились красными пятнами, глаза сверкают, как у животного. Боже… Что это?!

– Отпусти!

Пинаю ее здоровой ногой, пока она не слетает с лестницы. Поднимаюсь и бегу к своей комнате. Чувствую, как постепенно мокнет лодыжка. Господи, лишь бы добраться до двери. Лишь бы только успеть. Есть! Спальня, я спасена. Но не успеваю захлопнуть дверь, как в щель проскальзывает рука. Нет! Давлю на дверь со всех сил, но она не закрывается. Ну, давай. Мне нужно… это сделать… Нужно… закрыть… дверь. Наваливаюсь всем телом, но этого недостаточно. Она слишком сильная. Рука извивается в щели, пытается добраться до моего лица. А я не знаю, что делать. Бежать? Вряд ли я успею отойти от двери, прежде чем она не вцепится мне в шею. Дверь распахивается все шире. Нет. История не может повториться. Только не так, не здесь, не ты. Хватаю ножницы с комода и всаживаю ей в ладонь. Дверь с грохотом захлопывается. Защелкиваю замок и отпрыгиваю назад. Дыхание камнем бьет в грудь. Не могу дышать. Кажется, я… сейчас… задохнусь.

Минута криков перетекает в стук, а тот в грохот. Она так ее выбьет! Придвигаю комод к двери. Чувствую, как дрожат руки, ноги – все тело. Ножницы крепко зажаты в руке. Пока что это мое единственное оружие. Спокойно, Сильвер. Дыши глубже. Держи себя в руках. Держи… Черт, да о каком самообладании может идти речь, когда твоя сестра пытается тебя убить?! Дверь дрожит от ударов. Долго она так не протянет. Обхватываю руками голову. От этого шума я схожу с ума. Боже! Я этого не вынесу! Пусть это все прекратится! Пускай это прекратится!

И все прекращается, будто и не было ничего. На место шума приходит тишина. Пугающая, леденящая, удушливая. Тишина. И эта тишина в сотню раз страшнее звуков по ту сторону двери. Шум хотя бы дает понять, что ожидать и откуда. Тишина не оставляет ни единого намека. Минута, три, а может, и четверть часа. Я стою, боясь пошевелиться. Ножницы так крепко зажаты в руке, что лезвие оставило след на коже. А я все жду, когда очередной удар вышибет дверь. Сейчас. Вот сейчас. Но ничего не происходит. Все тихо. Ни скрежета, ни звука. Даже мое грохочущее сердце перестало биться. Что там происходит? Куда она делась? Пальцы судорожно цепляются в ножницы. Шаг, два – подхожу к двери. Рука впереди, ножницы наготове. Тихо, без резких движений. Хватаю край комода и… отскакиваю назад, услышав грохот. Звук бьющегося стекла вперемешку с рычанием. О нет, окно! Пытаюсь оттащить комод, но уже слишком поздно. Она прямо за моей спиной. Шаг вперед – она приближается. Шаг назад – упираюсь спиной в комод. Я в ловушке. Бежать некуда. Остается только одно…

– Эми. Это я, твоя сестра.

Даже глазом не ведет.

– Эми, пожалуйста.

Еще шаг, и по-прежнему никакой реакции. Голова по-птичьи склонена набок. Боже, она даже не моргает. Вблизи замечаю красные пятна по краям глаз. Это что, кровь?

– Ты не в себе. Тебе нужна помощь.

Глаза то сужаются, то расширяются. Словно она пытается понять смысл моих слов. Пятна, красные пятна… Я уже это видела. Глаза, залитые кровью… Прямо как… прямо как у…

– Я помогу…

…как у дяди. Кровавые пятна, шея, оскал – все это уже происходило. Тогда, в машине. Я не помогла ему, сбежала. Но на этот раз не допущу подобного.

– Я не позволю, чтоб с тобой это случилось.

– Сильвер?

В глазах мелькает понимание. Она меня помнит! Не все потеряно!

– Мы это исправим. Я обещаю. Позволь тебе помочь…

Хруст костей, шея выворачивается в сторону. Нет! Она бросается прямо на меня. Выставляю ножницы вперед, но она легко их выхватывает. Лезвие врезается в дверь, пригвоздив рукав моей кофты. Не могу освободить руку! Эми наваливается мне на грудь. Рот раскрыт, как у зверя. Она хочет укусить меня! Удерживаю ее свободной рукой, ударяю ногой в живот. Это ее дезориентирует. Дергаю ножницы, но они не поддаются. Лезвие плотно засело в двери. Давай! Она хватает меня за локоть, выворачивает руку и…

…отлетает на пол к стене. Что это было? Она жива? В комнате темно, но в этой черноте мне удается разглядеть возле окна тень. Здесь кто-то есть. Кто-то услышал мой крик! В уши врезается рычание. Эми поднимается. Ничего не вижу. Что там происходит? Не могу понять, кто есть кто. Это Эми или… Бросок, кувырок, выпад – тень отражает все ее атаки. Судя по фигуре – это мужчина. Эми бросается справа, он отражает слева. Она замирает в прыжке, он улаживает ее на спину. Кто бы это ни был, он знаком с тактикой боя. Эми отбрасывает его к окну. В свете фонаря вижу лицо… Это невозможно. Это… Блэквуд. Он отбрасывает ее к столу, она с трудом поднимается, но не нападает. Смотрит на него, на меня и выскальзывает в окно. Одна секунда – и ее тень растворяется в ночи. Она жива, но что с ней? Что с ним? Что вообще происходит?!

– Я предупреждал.

Он выдергивает ножницы из двери.

– Я… как? Что это было?

Чувствую, что теряю равновесие и опираюсь о край комода.

– Господи, Эми…

– Уже нет, – он резко поднимает мой подбородок. – Повреждения есть?

Повреж… дения? О чем он? Моя сестра только что пыталась меня убить! А спас меня не полицейский, не пожарный, не случайный прохожий, а Блэквуд! Человек, который выставлял меня посмешищем перед всеми. Как такое возможно? Как он вообще узнал, где я живу?

– Переломы, ссадины?

Он запрокидывает мою голову.

– Нога! Она укусила меня.

Он бегло осматривает лодыжку. По взгляду видно – ничего серьезного, только бушующая из раны кровь твердит об обратном. Комната опасливо покачивается перед глазами. Чувствую, что с минуты на минуту могу свалиться в обморок.

– Нужно уходить.

– Что? Куда?

– В безопасное место.

Он пихает меня в спину.

– Нет! Что… это было? Где моя сестра?

Он так спокоен. Ни единого намека на страх, адреналин, на нормальное человеческое беспокойство. Это как-то неестественно. А ведь меня только что чуть не убило какое-то существо! С которым он дрался! Вот у него вся щека в крови.

– Я никуда не пойду, пока ты все не объяснишь!

Он подходит ко мне. Так резко и так близко. Я буквально вижу капельки крови на его волосах. Это пугает. Он пугает.

– Это был моров, существо, питающееся кровью. Обитают стаями, активны в ночное время суток. На Нашей стороне водятся в ограниченном количестве. По неизвестной причине их количество в последнее время возросло. Нужно уходить, пока она не вернулась.

Существо? Стая? О чем он? И что значит на Нашей стороне?

– Какие еще существа? Это моя сестра!

– Больше нет.

Нет. Он врет. Он с ума сошел, давно. С самого начала.

– Нельзя терять время.

Он оттаскивает комод от двери.

– Я никуда не пойду!

– Я не спрашиваю: ты пойдешь со мной.

– Ты убил преподобного?

Сама не понимаю, как слова вырываются изо рта. С учетом всех обстоятельств, это вполне логичное заключение.

– Нет.

– Я тебе не верю.

– Мне плевать.

– Если не ты, то кто?

– Мне откуда знать?

Похоже, он говорит правду, хотя в сложившихся обстоятельствах правда довольно размытое понятие.

– Я не уйду без моей сестры. Ты слышишь?

Даже не смотрит на меня.

– Дориан!

Этот взгляд. Не нравится мне, как он смотрит, будто сейчас запихнет мне что-нибудь в рот.

– Не смей меня так называть.

– Как, по имени?

– Повторяю последний раз, твоей сестры больше нет, но есть твари. Скоро они будут здесь. Нужно уходить сейчас, потом будет поздно.

С моим миниатюрным ростом я едва ли достаю ему до плеча, но стараюсь держаться уверенно, а не как человек, близкий к обмороку.

– Мы должны ее найти.

Он распахивает дверь, но я перекрываю ему дорогу.

– Пожалуйста!

Слезы так и норовят пуститься по щекам, но я сдерживаюсь. У меня, кроме Эми, никого нет. Должна быть у него хоть капля сочувствия.

– У тебя три минуты. Возьми с собой только вещи чрезвычайной важности. Машина внизу. Время пошло.

Дверь захлопывается прямо перед моим лицом. Он просто бесчувственный! Ни грана сочувствия. Черта с два я пойду с этим чокнутым! Переодеваюсь в первую попавшуюся одежду и выскальзываю в окно. Ничего, мне не впервой лазить по деревьям. У меня здесь с детства лестница. Нога так и пылает от каждого движения, но я терплю. По деревьям, крыше, стенам. Все что угодно, только не оставаться с ним наедине. Спрыгиваю на землю и закусываю губу. Сугроб смягчает падение, но поднимает волну боли. Стряхиваю снег и слышу голос за спиной.

– Бесполезно.

Последнее, что я помню, укол в затылок. Затем все грузнет в темноте.