Лекарство для Кощея, или грифонья аптека

Глава 1 Кощеево счастье на мою голову

— Ну всё, грымза селёдочная, устроим мы тебе тёмную! Попробуй только не выполнить условия пари!

Это обещание явственно читалось в глазах нашего университетского заводилы, Ивана Висловского. Был Ванька дальним родичем, по слухам, самим графам Разумовским, а потому нос задирал по поводу и без.

Я прогнулась в спине ещё сильнее и застонала.

— О-ох… Ещё, ещё чуть-чуть, миленький! Ну мне так на-адо! — Выдохнула сквозь зубы.

Колено хрустнуло. Сустав в плече закряхтел, застонало зимнее пальто, затрещали старые нитки. Стон мой против воли оказался ещё на несколько тонов громче, потому что второго зимнего пальто у меня просто не было.

— Да-а… Я смогу! — Выкрикнула.

Пальцы правой руки вцепились в зуб грифона. Мне показалось, что каменная статуя сейчас сомкнет челюсти — и просто откусит глупой студентке палец. Я быстро погладила грифона по голове, сотворила, поплевав через левое плечо, заветную распальцовку. И в этот момент пальцы левой руки уже добрались до желанного и самого важного! Я дотянулась самыми кончиками до неприметного серого камушка на бордюре.

Один из великих сфинксов Университетской набережной надменно, с громким скрежетом, повернул голову, всем видом выражая скуку. Огромная лапа лениво сжалась. Выпустила из мощных подушечек длинные когти.

Письмена на светлом камне набережной тускло полыхнули золотом, напоминая всем о том, как эти сфинксы вообще появились в нашем краю: «Сфинксъ из древних Фивъ в Египтѣ перевезён в градъ… в 1832»…

Надпись была, несмотря на прошедшее время, как новая. Колдовство работало на славу.

В висках закололо. Я ощутила дурноту от чужеродной волны силы. Древняя магия, в сфинксе заключённая, выражала крайнее недовольство тем, что её побеспокоил очередной жалкий человечишка. Благо, я успела зажмуриться и рухнула на снег. Уф. Гляди-ка, справилась! И пари выиграла, и нос господам утёрла, и удачу привлекла (что было рискованно), и с ума не сошла!

— Да-а, я смогла, смогла! — Шапка упала, волосы растрепались, щеки горели.

Я откинула голову на бордюр и блаженно зажмурилась, ощущая, как бешено колотится сердце.

— С каким страстным чувством вы изволили кричать… Даже не знаю, госпожа Горич, относятся ли эти вопли неприличные к каменной статуе, нарушению законодательства империи Российской, по которому запрещено провоцировать тварей каменных и иных существ выше пятого уровня опасности, или к группке студентов, которые за вами наблюдают? Кого именно вы желали впечатлить своими вокальными данными? — Холодный надменный голос похрустывал льдом и обрушился на меня, как снег на голову.

Я дернулась, едва не стукнулась затылком, зашипела от злости и подпрыгнула, зачем-то лихорадочно одёргивая пальто.

Передо мной стоял самый лютый кошмар Медицинского магического университета. Белокожий, высокий, худой, с короткими темными волосами и глубоко запавшими сейчас темными глазами, что прятались под густыми ресницами.

Пальто его было расстегнуто, шарф небрежно свисал с края плеча, а рука, облаченная в темную перчатку, с силой сжимала навершие трости.

— А вы что здесь делаете? — Выпалила прежде, чем сообразила, кому и что говорю.

— Слежу за твоим позором, — криво усмехнулся мне кошмар.

Или же господин Юлиан Кощеев, сын ректора Первого магического университета, студент, переведенный к нам в этом году.

— Я, господин Кощей, не позорюсь, а выполняю ответственное задание по привлечению удачи на будущий экзамен! — Ответила с достоинством.

И сдержанно склонила голову. Это в университете можно фамильярничать. А здесь он — сын герцога. А я — дочь обнищавших провинциальных дворян, сбежавшая из дома в столицу вопреки родительской воле. Особа весьма сомнительного поведения с почти утерянной репутацией.

— И дорого твои услуги стоят… по привлечению удачи? — Тонкая усмешка скривила губы. Раздулись ноздри. — Может, и мне стоит тебя нанять?

Снег прыснул от ощущения давящей силы.

Я не сразу поняла скрытую издёвку. Да что там, благовоспитанной девице и понимать такого не следовало. Но с тех пор, как я всё-таки вырвала зубами право на учёбу и поселилась в общежитии, узнать мне пришлось слишком многое.

И всё-таки что-то сжалось в груди. Никто не позволял себе такого тона. Таких слов. Даже Ванька.

Мы дворяне. Мы гордость, кровь и честь Российской империи. А этот…

В голове зашумело.

— Да у вас нет столько злата, господин Кощеев, — голос мой прозвучал тускло, почти тихо.

Магией меня судьба обделила, крови нелюдской во мне тоже не было.

Губы Кощеева искривились в странной улыбке.

— А я́ге и берендеям ты, говорят, совершенно безвозмездно в лечебнице помогала. — Холодный голос цедил слова.

Я резко вскинула голову. Так вот оно что! Нам частенько организовывали практику в университетской больнице, пациенты попадались разные — недаром мы на нечисти и иных расах специализировались. И если яги́нь и я́гов кощеево племя ещё как-то терпело, то с берендеями, по слухам, последний десяток лет у них была вражда лютая. А я, значит, сейчас просто под горячую руку сиятельного недовольства попала.

Случайные прохожие оживлённо смеялись, тащили домой свёртки с подарками. Вот целая толпа на салазках ёлку мимо протащила — к Новому году.

Глаза Кащеева были темными, страшными, совсем близко. Они ударили под дых. Что-то мелко задрожало в груди. Словно Навь сама из него смотрела, протягивала острые худые пальцы.

Моя рука взметнулась сама собой — и ударила. Звук вышел звонкий, на загляденье. Кто-то охнул, обернулся.

Рука гудела. На белой щеке ярко алел след моей ладони. Ужас мешался с гневом.

Я попятилась, упёрлась спиной в бордюр — дальше только Нева, скованная льдом. Впереди перекрывал дорогу Кощеев.

Вот он замер. Рука взметнулась вверх. Коснулась щеки, как будто не веря.

— Вы не имели право произносить подобных слов, господин Юлиан! Вам бы рот вымыть, с мылом! — Прошипела я, усугубляя своё незавидное положение.

Голос зазвенел. Пальцы сжались в кулаки. Опозорилась так опозорилась. Вот только это уже не имело значения. Всё звенело в груди от чужих обидных слов.

Грудь стиснуло, Меншиковский дворец, его жёлтые стены и светло-зелёные крыши расплылись в одно овальное пятно.

— Ты меня ударила, Искорка? — Тихий голос был у младшего Кащея. Некрасивый, блеклый, жуткий.

Он шагнул вперёд, надвинулся, навис надо мной.

— Да я бы вас и хворостиной приласкала за ту чушь, что вы наговорили! — Рявкнула.

Не позволяй себя унизить, Искра. Да, ты не утонченная барышня Высшего света и на балах не танцуешь, а учишься жизни спасать. Но ты не хуже его. Не убьёт же при всех, правда же? И не те времена, и не барин он мне.

— Сколько экспрессии… — зашуршала тьма.

Шаг. Мне было некуда отступать — и я с упорством барана шагнула вперёд, на него. Руки напряжены. Микаш, мой старший брат, учил меня драться. В нашем диком краю без этого нельзя.

Надвинулся, выше меня на две головы. Я коротышка. Снег скрипел. Мороз обжигал щёки.

— Ты ведь ударила наследника герцога, дикарка. Не боишься? — Бледное лицо Кощеева было удивительно спокойным.

Почти зловещим. Правда ли они там все упыри? Кощеи Бессмертные?

— Боюсь, — ответила честно.

Между нами — три шага. А то и меньше. Я вижу, как бьётся жилка на его виске, как кошачий зрачок медленно вытягивается в темных глазах.

— Но честь мою задевать не смей, Кощеев сын. Я тебе не девка-приживалка. Может, ты привык именно с такими дело иметь. Может, наскучили барышни томные и лёгкие победы. Поиграть захотелось? — Я щёлкнула зубами и надвинулась на него.

Так близко, что ноздри уловили тонкий запах. Едва заметный — я всегда была к ним чувствительна. Тлена. Сухой земли. Дурной запах. И не родной его.

Скрипнула кожа перчатки.

Угольные глаза метнулись ко мне. Впились в лицо. Его магия жалила.

Кто-то, кажется, завопил.

— Запомни, что ты сказала, Горич. И не унижайся на потеху этим идиотам больше. Ты всё же дворянка. Тебе ещё замуж выходить, — негромкий голос врезался в меня, растекся ядом, — и держись подальше, — скрипнула кожа перчатки, — от беренде́ев. Эти твари — не безобидные медведи-увальни. Сама не заметишь, как выпотрошат до дна. Они не друзья тебе.

Я отшатнулась на миг. Кожаная перчатка скользнула по моей щеке. Кощей отдёрнул руку, словно обжёгся. И резко развернулся, быстрым шагом удаляясь прочь по набережной, куда-то в сторону первой линии Васильевского острова.

Он ощутимо хромал, припадая на одну ногу.

Я медленно обвела взглядом снежное полупустое пространство. Тихую, скованную льдами и снегом засыпанную Неву. Как никак, канун Нового года. Праздновать будут, только без скоро́много. Кто на бал умчится, кто дома соберётся.

Ванька с однокашниками, конечно, уже сбежали. На улице начинало темнеть. На душе скребли кошки.

Откуда Кощеев прознал, что один из берендеев, которые у нас лечились, мне пытался предложение сделать? Мало мне всего остального, мало того, что из дома шлют гневные письма, так ещё и это…

Хорошо если у Академического сада в пекарне весёлой, пухленькой и рыжеволосой фрау Цейхен удастся прихватить с собой её потрясающие булочки.

От четвертой-пятой линии через переулок Академический, в народе прозванный Волкодлакским, рукой подать. А там и аптека Пелей.

Я поспешила прочь, дождавшись, когда высокая спина в элегантном темном пальто скроется из вида.

На новомодные автомобилусы — огромные и шумные, здесь рассчитывать не приходилось. На пролётку с Сивками-Бурками мне бы не хватило денег. Как и на обычную лошадку… Так что извольте пешочком, барышня Искра Горич. Не развалитесь.

Я стиснула зубы.

Мы ведь с Кощеевым раньше почти не пересекались. Только на паре общих практикумов. Я училась на специальности с направлением «Излечение волшебных рас и существ медицинскими и ненаучными методами, волшбой именованными». А зачем-то переведенный к нам, в почти немагический университет маг древнего рода — где-то ещё.

А тут вдруг такой кордебалет.

Зло хлюпнула носом и подула на озябшие ладони.

— Вот что за дрянь-человек. Тьху, нечеловек, — буркнула устало.

По ране проехался ведь. Как будто знал, куда бить. Или же точно знал? Кто их, нелюдей, разберёт. Даром, что собой хорош и умён. Ишь, какой, герой нашего времени.

Я медленно побрела прочь. От искристой радости — уделала, доказала, выиграла спор с Ванькой, — не осталось и следа.

Вон, прыснули в сторону от дороги трескунцы, зловредные зимние духи. Захихикали, потёрли лапки, закружили, заставили зазевавшегося прохожего зашататься на льду. Была бы я нормальным магом… Зато, говорят, лекарь из меня хороший. Будет, если доучусь. В Санкт-Петербурге, столице Российской империи, жильё дорого. Женщинам только недавно указом самого государя императора Ярослава Третьего было разрешено учиться совместно с мужчинами. Прогресс на месте не стоял! И женское общежитие при университете сделали. Только сложно. Общество осуждает, общество не принимает, общество девиц таких клеймит распутницами.

— Посмеешь против воли моей глупостями своими заниматься, не пойдешь за купца Новорьетова замуж — не будет у меня дочери! Отлучу! — Хлопнул кулаком по столу отец, узнав о моих планах.

— Распутница! Бесстыдница! Искра, да как ты могла! — Охнула матушка.

Но я была упрямая. И я оставила дом, наше маленькое облупившееся поместье в крохотном городке под Уралом, и почти полгода пробиралась в Петров град. Я хотела помогать людям. Лечить.

Я…

На обочине дороге слиплись комья снега. Вдалеке, затерявшись за домами, Нева стояла, закованная в лёд, как царевна в мёртвом сне. Где-то у Николаевского моста слышался гул — то ли полк шёл на караул, то ли магвагончики перекликались. Огромный город жил и дышал. Я передёрнула плечами, глядя в равнодушные глазницы домов.

Пробежала мимо тускло светящегося огнями и красующегося еловыми ветками у входа доходного дома Эшей. Как-то, помнится, я пыталась устроиться здесь в контору педагогического журнала «Народная школа». Конечно, меня не взяли.

На повороте едва не поскользнулась, успела отдавить хвост снежной шише, которая, пискнув, растворилась в сугробе, и, наконец, вылетела к седьмой линии, к знакомому зданию из мерцающего, почти оранжевого сверху камня с надписью «Аптека товарищества доктора Пеля и сыновей».

Таинственно сияло серебром окно с округлой верхней частью. Тепло помещения пахнуло меня дыханием сонного зверя.

— Я пришла! — Улыбнулась знакомым рядам лекарств и смешивающимся запахам.

В этом месте я ощущала себя почти дома.

Темноволосый бледный мужчина проводил девушку до самых дверей аптеки. Отступил на несколько шагов. Запрокинул голову, глядя на первые звёзды. Пусть отцовские шпионы побегают за его мороком. Пусть клятые берендеи заверяют, что все вышло случайно. Что они ищут отступника. Он знает правду. Скрипнула кожа перчатки. Почти все пальцы и запястье были испещрены тонкой сеткой алеющих царапин. И плечо. И часть груди. Он больше не мог применять родовую силу. Стал почти обычным человеком. И времени у него было всё меньше. Удар безумного берендея уничтожил его будущее, его карьеру мага, его жизнь. Но подарил встречу с девчонкой. Той, что улыбалась и готова была идти вперёд. Той, что слишком доверяла живым. Той, что безотчётно привлекла ещё на линейке в начале года.

Зачем он её обидел? Оскорбил? Боялся за неё? Злился из-за того, что улыбалась другим, не ему? Под хрупкой оболочкой жила стальная воля. Глаза молодого мужчины полыхнули зеленью. Клыки мелькнули в улыбке. Он не подойдёт к ней. Но не позволит ей навредить.

Юлиан Кощеев развернулся — и зашагал прочь от здания аптеки, не подозревая, что совсем скоро одна зимняя ночь перевернёт его жизнь навсегда.