Лишняя. С изъяном

• Глава 4 •

Дозу я рассчитывала долго: недоберу – не подействует, сыпану многовато – опять просплю до обеда. Главное – не слишком много. Не проснуться совсем мне не хотелось. Наконец опытным путем я нашла идеальное соотношение, при котором ощущения тела притуплялись, а мозг оставался активен.

Теперь можно и оперировать.

Проводить надрезы на самой себе оказалось неожиданно удобно. Боль ушла, осталось только ощущение легкой заморозки, как в стоматологии. Вроде все чувствуешь: и как плоть поддается, и как волокна мышечные раздвигаются, а в голове – спокойствие и какая-то пустота. Но пустота правильная, холодная. А где-то в глубине голос нашего завкафедрой командует:

– Ниже, ниже подрезай. Тут тоненько – порвешь и не заметишь. Теперь натяни, чтоб видно было, где следующий делать. Разгибай руку, разгибай.

Почему мое подсознание выбрало именно строгого, но очень умного бородача для руководства операцией – понятия не имею. Было сюрреалистично, но временами даже весело.

Сильно подозреваю, что среди трав для порошка затесались мухоморы.

Ничего этого в методичках не было даже близко. На самом деле, все, что в них содержалось, – теория. Принцип построения заклинания, несколько примеров, среди них то самое, убойное обезболивание, и магический сканер, почти МРТ. Все остальное я придумала сама, буквально на коленке: просто представляла, что должно произойти, вливала силу и называла как-нибудь. Вроде «стежок» или «разрез». Я практически уверена, что приличные маги-целители лечат как-то по-другому, и мое желание попасть в академию увеличивалось с каждым днем.

Как я поняла из местных газет, академия одна на всю столицу, и обучают там всему, просто на разных факультетах. На отделения бытовой магии и искусства даже принимают женщин! Из тона статьи можно было догадаться, что молоденькие аристократки отправлялись в академию из трех соображений: это модно, это повышает престиж семьи и там можно найти мужа. Причем последнее перевешивало все прочие.

Следующие две недели прошли как всегда. Я потихоньку разрабатывала руку и ногу. Решила начать выздоровление все же с ноги. Раз я не могу ходить в лес из-за обещания, данного единственной подруге, проведу неделю с пользой. Несколько дней я лежала практически все время, только спускалась поесть и на занятия, хромая пуще прежнего. Бинты было сделать не из чего, как и гипс, а болели надрезанные мышцы знатно. Наконец я дождалась, пока заживет прооперированная нога, и начала гулять с пользой в компании Хилли по территории пансиона, а затем и с Брай – в лесу.

Все это время я ела как не в себя, стараясь при этом еще и не нарушать этикет и приличия. На кухне меня и так ждал десерт, подруга приносила под передником регулярно прямо в комнату то сдобу, то фрукты-овощи. Хилли радовалась добавке как сущий ребенок, кем она, собственно, и была. Что такое шестнадцать лет? Мы вместе уминали перекус, а потом читали что-нибудь интересное, но не очень полезное, вроде «Модного Вестника». Девушку очень интересовала одежда, она неплохо шила, и я уже начала прикидывать, во сколько нам обойдется открыть ателье в столице. С меня – идеи-инновации, с Хилли – адаптация под местные вкусы и проработка деталей. Шить вместе можем поначалу, потом еще работниц наймем.

Будущее рисовалось не таким уж и мрачным. Главное, чтобы меня все же из пансиона выпустили, а не постригли насильно. Но если что, всегда сбежать можно. Железная дорога рядом, я проверила. На перегоне поезд всегда притормаживает – залезть зайцем вполне реально.

На очередное занятие танцами я попала уже полностью излечившись. Прошлое пропустила, потому что даже у стенки стоять было больно, не то что с Хилли танцевать. Сказалась больной, покашляла – сестра Деми хоть и строга, но справедлива, разрешила не заражать окружающих.

Все было как в первый раз. Ноги ступали сами, наконец-то я не заваливалась на сторону и не заплеталась в конечностях. Подхватив оторопевшую Хилли, я кружила ее в вальсе с профессионализмом умудренного годами опыта танцовщика.

Увлекшись, я не сразу поняла, что музыка стихла. Скрипачки и пианистка из старших девочек с полным обалдением на лицах следили за нашим полетом по паркету.

Редкие, четко выверенные хлопки нарушили мою эйфорию. Сестра Деми аплодировала, внимательно глядя на мои движения и одобрительно кивая. Девицы сгрудились в стороне и горячо перешептывались.

Мы с Хилли отступили друг от друга и переглянулись, не особо понимая, что теперь делать. Меня кольнуло предчувствие больших неприятностей.

Зря я вылезла, ой, зря. Только осознала я это поздновато: когда матушка Ригна, срочно вызванная в бальный зал, обвела меня взглядом, особое внимание уделяя свободно висящей вдоль тела руке, и расплылась в довольной улыбке.

– Это настоящее чудо. – Настоятельница набожно сложила руки на груди, глядя, как я осторожно приседаю в приветственном реверансе. Нога слушалась прекрасно, но я подсознательно продолжала ее беречь, не доверяя полностью собственному телу. Мне еще тренироваться и тренироваться до полного выздоровления. – Я просто обязана отписать твоим родителям! Такое редкостное событие! Воистину, Всевышний благословил наш пансион!

При чем тут целый пансион, я не совсем поняла, но настоятельнице виднее.

Ухватив за локоть, женщина оттащила меня в сторонку и понизила голос.

– Просто невероятно! Как тебе удалось? Я должна немедленно написать об этом его величеству! – Матушка Ригна мелко закивала сама себе в подтверждение. – Такая радостная новость!

– Нет-нет! – поспешно вскинулась я.

Только этого мне не хватало! Я еще не до конца вылечилась, и магия только развивается, да и вообще – во дворец мне не хотелось категорически. В памяти еще были свежи сцены с участием второй принцессы, где я никто и звать меня никак и место мое где-нибудь вне поля зрения красотки, дабы не оскорбить ее тонкий вкус моей скособоченностью.

Спасибо, я лучше нормально окончу пансион, а после восемнадцати подумаю, кем мне стать, когда вырасту.

– Не надо писать отцу, пожалуйста! Я… я хочу ему сделать сюрприз! – выпалила я.

В ту минуту ничего лучше мне в голову не пришло, но, как ни странно, детский довод подействовал. Настоятельница, помедлив томительную секунду, согласно кивнула.

– Только не тяни с сюрпризом, дитя мое. – Она наклонилась ближе и еще понизила голос, до почти неразличимого шепота: – В столице тебя могут ждать приятные перемены, поэтому советую не затягивать с радостной новостью.

Так. Это какие еще приятные перемены?

Вместо того, чтобы накинуться на настоятельницу с вопросами, я только молча кивнула. Писать я в ближайшее время никому не собиралась. Больная я им не нужна, видите ли, а как выздоровела – так сразу перемены и сюрпризы? Обойдусь, спасибо.

По ночам стало холодать. Сентябрь вытеснял лето медленно, но уверенно, и начал с темного времени суток. Перепады температуры получались внушительные, до двадцати градусов, то есть по ночам было всего лишь пять-шесть выше нуля.

Хилли повадилась приходить ко мне с ночевкой. Все-таки два одеяла грели куда лучше одного, да и наши тела, прижатые друг к другу, тоже работали дополнительным отоплением.

Днем же мы виделись только на занятиях: я снова пропадала в лесу с Брай. Подошла пора собирать корни и грибы. Последние не только для отваров: травница весьма уважала грибные супы, да и вообще неплохая белковая прибавка к рациону. Я с ней в этом вопросе была полностью солидарна, к тому же упражнения, наклоны и приседания помогали тренировать ногу, а тяжелая корзинка и манипуляции с ножом – руку.

Зато к вечеру все тело гудело так, что не разогнуться.

Постоянные тренировки и использование резерва сделали свое дело. Я, уже почти не задумываясь, ощущала степень наполненности и яркости шара в груди и ювелирно отмеряла порции магии для заклинаний. Сейчас резерв был практически полон. Операции я закончила еще на прошлой неделе и, как заметила мать-настоятельница (чтоб ей повылазило!), выглядела уже почти нормально. Теперь главное – продолжать занятия и отвыкнуть от привычки волочить ногу и прижимать руку под грудью. Со здоровыми конечностями это выглядело вдвойне странно.

Хилли прижалась к моему боку теснее, подсознательно ища тепла.

Одеяло, выданное пансионом, только теоретически называлось шерстяным: в нем было столько дыр и заплаток, что скорее его следовало назвать кружевным. И грело оно соответствующе. О дополнительных вещах воспитанницы могли лишь мечтать, будь то одежда или предметы обихода, так что все годы обучения приходилось терпеть, мерзнуть и закаляться.

Ну, хоть платья меняли в соответствии с ростом. Но то, скорее, из соображений приличия: выше щиколотки юбки не положены как леди, так и (тем более!) монашкам. Обувь выдавали неохотно и размера на два больше, чем нужно. На вырост. Так что за эти десять лет у меня сменилось всего три пары. Нынешняя уже ощутимо поджимала пальцы – надеюсь, в ближайшее время выдадут новую. Хорошо хоть, зимы в Рионе не холодные и короткие. Даже снег бывает редко, а так – около двух-трех градусов днем, а по ночам подмораживает до инея. Так что одной парой вполне можно обходиться круглый год, только носки потеплее.

Повертевшись и так и эдак, я поняла, что мне нужно в туалет. Вставать в негостеприимный холод не хотелось, но и заснуть никак не получалось. Пошарив рукой, я нащупала вязаную шаль – очередной дар Брай. Хоть и поизносившаяся порядком, она отлично грела, уж точно лучше одеял. Жаль, что узенькая, всего сантиметров тридцать в ширину, почти шарфик, а то я ей бы и укрывалась.

Замотавшись в шаль по самые уши, я выползла в холодный и темный коридор. Не, я так далеко не уйду. Все же надо свечку зажечь. Вернувшись в комнату, я взяла с тумбочки подсвечник и, крадучись, снова вышла. Зажгла огонек от горевшей в коридоре лампады – как раз на такие случаи – и пошла по своим делам.

Отсутствовала я недолго, минут пятнадцать. В тишине спящего пансиона в какой-то момент мне почудился протяжный скрип. По замерзшей и без того спине пробежали мурашки: только призраков мне не хватало.

Вернувшись в келью, я поставила свечку на стол, но не задула.

Это за меня сделал сквозняк.

Насторожившись, я оглядела комнату. В отличие от коридора, тонувшего в темноте, кроме крохотного уголка с лампадой, комната, хоть и скудно, освещалась луной. Даже без дополнительного огонька было видно, что окно приоткрыто. Рама прилегала неплотно, и я всегда закрывала ее с усилием, еще и натыкала травы в щели, чтобы не дуло. Под моими ногами сухо хрустнуло сено.

Неужели Хилли стало душно и она решила проветрить? Сомневаюсь.

Осторожно, на цыпочках, я прокралась к окну. Крючок, сцеплявший рамы, был откинут, и створка чуть поскрипывала, движимая сквозняком. В саду под окнами мне почудилось движение, и я поспешно прижалась к стене, уходя из зоны видимости.

– Хилли, ты спишь? – прошептала я, подозревая дурное.

Подруга не ответила.

Я шагнула к кровати, преодолевая внутреннее сопротивление, уже догадываясь, что там увижу, и страстно желая оттянуть этот момент.

На одно жутковатое мгновение мне показалось, что это я лежу на постели, откинув голову на подушку и обнажив беззащитное горло. Шею, будто тугое коралловое ожерелье, перечеркивала поперек алая полоса. Крови вытекло немного… «Скорее, ее задушили чем-то вроде проволоки, чем перерезали горло», – механически отметил врач где-то глубоко внутри меня.

Дрожащей рукой проверила пульс. Конечно же, нету. Тронула сканирующим заклинанием мозг и сразу свернула. Поздно. Реанимации не подлежит.

Меня-принцессу трясло от ужаса.

На ее месте могла быть я.

Минуточку!.. От внезапного озарения меня зазнобило так, что застучали зубы.

На ее месте и в самом деле должна была быть я. Это моя спальня! Мы обе пепельные блондинки, оттенок в темноте особо не различишь. Если кто-то не знает нас лично, а действовал по описанию или фотографии, которые в этом мире пока еще отвратительного качества и черно-белые, вполне мог перепутать, даже при свете, а уж в темноте и говорить нечего.

Меня хотели убить. Мысль с трудом укладывалась в голове. Кто? Зачем?.. Кому могла помешать калека из пансиона? «Калека-принцесса, потенциальная претендентка на трон», – поправила сама себя я. Паззл сложился неожиданно быстро.

Похоже, Ригна все же написала королю о чудесном исцелении. А письмо настоятельницы с благой вестью о моем выздоровлении наверняка не всех во дворце обрадовало. И первыми кандидатами в заказчики, которые пришли мне в голову, были, собственно, мои родители. Сестра вряд ли в шестнадцать лет готова нанять убийцу, чтобы избавиться от соперницы в борьбе за престол.

Хотя не исключаю и такую вероятность.

Я не в курсе тонкостей политической ситуации в мире и в столице. Газеты, конечно, давали представление о новинках в мире моды или законодательства, но все эти подводные течения и стремнины дворцовой жизни оставались в тени.

Визиты богато одетой пары в детскую вспоминались смутно, одно письмо в год с подарком и подачкой тоже не говорит о такой уж всепоглощающей любви. Они даже не приехали ни разу. А учитывая положение ущербных в местном обществе, мое выздоровление могло их и не порадовать.

Главная задача принцессы – удачно и выгодно выйти замуж. А кто возьмет в жены бывшую калеку? Толку от меня не будет, а слухи пойдут. Пока что мое существование не то чтобы секрет – все делают вид, что меня нет и не было, как здешние ученицы. Если бы я тихо ушла в монастырь, все вздохнули бы с облегчением: набожная принцесса куда лучше инвалида.

А если я буду всем мозолить глаза? Так и у сестры могут возникнуть проблемы с замужеством: кто захочет в жены девушку из семьи с подпорченным здоровьем? А значит, не будет наследников, или ее муж начнет диктовать условия королевской семье.

Настоятельница ведь точно не писала им о проснувшейся магии. Даже не знаю, к добру ли, что я утаила эту часть моего чудесного исцеления… Может, калека-маг пришелся бы моим родителям больше по сердцу?

И Хилли была бы жива.

Но кто же знал, что Ригна все же напишет в столицу, несмотря на мою просьбу?!

А вполне возможно, это и не родители вовсе. Тогда кому и чем я помешала?

После первоначального ступора на меня напала жажда бурной деятельности. Адреналин с запозданием подействовал.

Вовремя.

Мне пора срочно делать ноги.

Сначала нужно собрать вещи. Причем не мои, а Хилли.

Прости, милая: мне придется притвориться тобой.

Если я хочу жить, никто не должен узнать, что покушение не удалось.

Я сбегала к ней в комнату, стараясь ступать бесшумно. Теперь, с вылеченной левой стороной, это получалось куда лучше. Келья Хилли располагалась чуть дальше по коридору, через две двери, и не запиралась – так же, как и моя. Я прикрыла за собой дверь и оглядела зеркальное отражение собственной комнатушки. Для начала надо проверить, есть ли у нее где-нибудь тайник.

Не может быть, чтобы девушка сбежала, не прихватив свои вещи.

Проверив все ящики и полки и не найдя ничего, кроме форменной одежды и белья, я перешла к кровати. Разумеется, Хилли хранила все ценное под матрасом.

Милая и наивная девочка, особым умом бедняжка не отличалась.

Так, главное не думать, где она сейчас и что с ней. Мне только расклеиться сейчас не хватало.

В тряпице оказались простенькая цепочка с небольшим кулоном из жемчуга в форме капельки, сложенная в несколько раз бумага и россыпь медяков. Мелочь я стряхнула в карман фартука – пригодится. Цепочку пока что туда же, чтобы не запутаться от нервов. Развернула бумажку – крохотное фото, отдаленно напоминающее Хилли в детстве, и несколько строчек текста. Имя, фамилия, возраст, особые приметы, адрес. Паспорт.

Пригодится.

Сгребла нижнее белье, которое чистое – положу к себе на полку, его не нумеруют, никто не заметит подмены. Размером мы примерно одинаковые.

Обувь. Ко мне она приходила в вязаных тапочках. Значит, нужно ее обувь тоже переставить ко мне – вроде как это моя.

Вернувшись с ворохом вещей к себе, я быстро рассортировала их по местам. Свои сложила на стуле стопочкой, чтобы не перепутать.

Подумав, я вытянула из-за ворота собственную цепочку. Кольца-печатки лежат в схроне вместе с деньгами, а цепочку я продолжала носить. Отчасти чтобы показать настоятельнице, что у меня есть собственное мнение и с ним стоит считаться – не будет же она отбирать драгоценности силой, – отчасти потому, что хоть и редкие были подарки, но родители обо мне не забывали.

Сейчас с этим приметным подарком придется расстаться. Он подтвердит личность лежащей в постели девушки. Тонким золотым ручейком цепочка стекла на туалетный столик. Подойти к Хилли я пока не могла себя заставить. Сначала все соберу, закончу что могу… Потом.

Я чувствовала себя виноватой в ее смерти. Умом я понимала, что убила не я, значит, и грех не на мне, но глубоко внутри что-то выло в тоске – не уберегла, не спасла… Если бы меня не понесло среди ночи в туалет, убийца мог бы и передумать – испугался бы свидетелей или решил, что кельи перепутал.

А мог убить и обеих.

Отогнав угнетающие мысли – потом поплачу, когда будет куда забиться безопасно, – я сконцентрировалась на сборах. Сумка для трав, из которой я вытряхнула залежавшуюся труху, как раз пригодилась. Сменное белье, набор инструментов травницы – лопатка, серпик, нож, все размером с ладонь, не больше, в отдельном футляре. Никогда не знаешь, что пригодится в дороге. Яблоко, чудом оставшееся от полдника, полетело в сумку, следом – тщательно свернутая шаль.

Собственно, на этом мои вещи закончились. Жизнь в пансионе не способствовала обрастанию барахлом. Брать с собой было больше нечего.

Как бы я ни тянула с самой тяжелой частью плана, придется приступать. И поскорее, пока все спят.

Нужно заняться сначала собственным лицом, потом изменить Хилли.

По дороге к зеркалу я заметила, что на полу что-то блеснуло. Как дорожка, ведущая к окну, влажной цепочкой выстроились следы. Так. Что там делали на заре криминалистики? Я схватила лежавший на столе лист бумаги и осторожно, приглядываясь, чтобы случайно не вступить в капли, подобралась к отпечаткам. Теперь аккуратно: неплотно положить сверху и сразу отнять – вода пропитывает местные листы мгновенно. Быстро, пока отпечаток не расплылся, обвела его карандашом тут же, на полу, поглядывая для сравнения на поблескивающий под луной оригинал.

Не знаю, насколько такая примитивная улика окажется полезной, но хотя бы размер обуви убийцы я теперь знаю. На всякий случай я еще замерила расстояние между отпечатками. Как определить рост по этим данным, я себе представляла смутно, но опытным путем, думаю, выясню. Главное, хоть какая-то зацепка.

Бумагу я положила на просушку поверх сумки. Пока закончу с пластикой, как раз высохнет. Придвинула шаткий стул к крохотному зеркалу над умывальником, чтобы невысоко было падать в обморок, если что, и решительно нюхнула крохотную дозу обезболивающего. Осталось еще после лечения, к моему великому счастью. Как бы я сейчас изменяла лицо без анестезии, не хотелось даже думать.

В зеркале я напоминала самой себе юную Клаудию Шиффер, только без родинки и рот чуть поменьше. Что ж. Пора сделать себе пластическую операцию. Не в лучшую сторону.

Кончик носа пришлось опустить, глаза уменьшить, надбровную дугу чуть увеличить, чтобы она нависала над глазами. Хилли была хорошенькой по местным меркам, то есть обладала круглым покатым лбом, ротиком-бантиком и пухлыми щечками, несмотря на общую худобу. Нарастить на своих скулах ткани я бы сейчас точно не смогла – на это уйдет весь резерв. Если что, сошлемся на скудную кормежку в пансионе. Впрочем, пересекаться с людьми, близко знавшими Хилли, я не собиралась. Я не настолько цинична, чтобы на самом деле жить жизнью почившей подруги. Главное – попасть в столицу, а там сделаю себе новые документы, а возможно, и новое лицо.

Желудок пронзительно заурчал, сигнализируя, что для таких энергозатрат срочно необходим завтрак, а он и ужина-то толком не видел. Хорошо, что мой резерв все же успел за эти месяцы чуть прокачаться, а я – отточить заклинания, так что мне вполне хватило на изменение собственной внешности до неузнаваемости, и еще прилично осталось.

Достав из кармана фартука лежалый сухарь, я мрачно принялась жевать. Мне силы понадобятся, я еще и не приступала толком к задуманному.

Я нюхнула еще порошка, чтобы заглушить боль. Слишком много нельзя: отключусь или перестану соображать, а мне еще из окна лезть и калитку вскрывать.

Продолжительная практика с мелкими мышцами на руке не прошла даром. Я отточила фиксирующие заклинания до совершенства. Это как платье: чтобы сшить новое, понадобится не один моток ниток. Но всего лишь ушить, посадить по фигуре, можно несколькими стежками. То же с лицом. Если бы я задумала менять структуру, увеличивать нос или наращивать подбородок, ушла бы прорва энергии. Вместо этого я подтягивала пальцами кожу в нужном направлении и буквально закрепляла магическим уколом.

Теперь еще одно, последнее, усилие. Себя я изменила. Осталось довершить подлог.

От умывальника с зеркалом до кровати два шага. Самые тяжелые два шага в моей жизни… Хилли так и лежит на подушке, запрокинув голову и выставив горло. Крови еще чуть-чуть натекло – белье пропиталось и потемнело.

За окном светлеет – близится рассвет. Нужно бы поторопиться.

С волосами я ничего сделать не могу, надеюсь, что сильно приглядываться не будут. У нас обеих они очень длинные и светлые. На фоне шока от мертвого тела, надеюсь, не обратят внимания на тонкости оттенков.

Увеличиваю Хилли губы, меняю форму носа на слегка вздернутую. Просто сдвигаю пальцем чуть вверх и фиксирую. С мертвым телом работать и проще, и сложнее одновременно. Ткани застывают, холодеют и тяжелее поддаются изменениям, зато организм не сопротивляется, позволяя тратить меньше магии на закрепление результата. Лицо послушно, как пластилин, приняло нужную мне форму. Приподнимаю линию бровей, чуть меняю нижнее веко – оно у Хилли всегда припухшее, будто она плакала. Подкожный слой плывет вообще сам по себе, так что мне даже остаются какие-то тлеющие уголечки в резерве.

Мало ли… На крайний случай.

Отступив, в первых рассветных лучах разглядываю собственное лицо на подруге.

Слез нет, страха тоже. Чувства будто притупились, оставив место только холодной логике и разуму. Которые хором вопят, что пора выбираться.