Лучший подарок (ЛП)

Мэри Бэлоу Лучший подарок

— Рождество — невыносимая скука, — сказала леди Энид Пинн, грустно вздыхая. — Положительно, нет никого, с кем можно развлечься, кроме родителей, теть, дядь, кузенов, и, ровным счетом, ничего интересного и веселого, что можно было бы делать с собственной семьей!

Раздался сочувствующий ропот других молодых особ.

— Я просто умру, — сообщила своим слушателям мисс Элспет Линч. — Если Возли останутся в городе на праздники, как они сделали в прошлом году вместо того, чтобы вернуться домой! Патриция Возли — моя самая близкая подруга, а Говард Возли так хорош собой… — она лукаво подмигнула своим компаньонкам, которые захихикали на ее высказывание.

— Если бы только мне было шестнадцать, а не пятнадцать, — присоединила свою жалобу к остальным благородная мисс Дебора Латимер. — Родители, дяди, тети и их друзья замечательно проводят время в танцах на балах почти до рассвета, в то время как мы вынуждены уходить в детскую и ложиться спать…

— А что относительно Вас, Граггс? — леди Энид повернулась к леди, которая молча что-то писала за столом в углу во время разговора. — Вы тоже находите Рождество скучным? Или у Вас есть интересные планы на праздники? Вам же больше шестнадцати лет, в конце концов.

Молодые особы снова хихикнули, но на этот раз в их голосах слышалась жестокость.

— У Вас много поклонников, Граггс? Действительно, расскажите! — присоединилась мисс Линч, делая большие глаза.

Мисс Джейн Граггс оторвалась от журнала, который заполняла. Хотя это время было предназначено для выполнения школьных заданий, и должна была стоять абсолютная тишина — в этом плане школьные правила были весьма категоричны — она не стала их придерживаться сегодняшним вечером. Ведь это — последний школьный день перед Рождеством. Завтра все девочки разъедутся по домам: за некоторыми приедут родители, за другими — ливрейные слуги в роскошных каретах.

— Я полагаю, было бы преувеличением говорить о моих поклонниках во множественном числе, Элспет, — ответила она. — Кроме того, как вы знаете, леди никогда об этом не рассказывают.

— Но вы ведь не леди, Граггс, — сказала одна из младших девочек.

В ответ на свою злую шутку, она получила лишь хмурые взгляды. Все знали, что Джейн Граггс не была леди, что она провела большую часть своей жизни в школе мисс Филлипотс для молодых дам, сначала как воспитанница, получая образование, за которое платил какой-то неизвестный благотворитель, несомненно, ее отец, а затем, когда ей исполнилось семнадцать, как учительница, хотя мисс Филлипотс использовала ее больше как служанку, чем как преподавателя. Все девочки брали пример с директрисы. Именам всех их учительниц предшествовало «мисс», за исключением Граггс. Они смотрели на нее со снисходительностью, иногда граничащей с дерзостью. Но была все же определенная граница, которую они не пересекали. Это было неблагородно — напоминать Граггс вслух, что она не леди.

— Я думаю, — сказала Джейн Граггс, закрывая журнал и вставая из-за стола. — Мы сделаем исключение в связи с приближающимся праздником и на пять минут раньше закончим. Кто-нибудь возражает?

Раздался веселый смех и восторженные возгласы молодых особ, которые тут же вскочили и направились к двери.

— Счастливого Рождества, Граггс, — пожелала Дебора Латимер, последней покидающая классную комнату.

Джейн Граггс улыбнулась и тоже пожелала ей счастливого Рождества.

Она снова села, как только осталась одна, и принялась методично убирать со стола, а затем приводить в порядок письменные принадлежности, которыми пользовалась. А еще она пыталась проигнорировать тот факт, что приближалось Рождество. Бессмысленное занятие, естественно.

Никого, чтобы развлечься, кроме теть, дядь, кузенов и родителей? Ничего веселого и интересного, что можно делать с семьей? Такое Рождество было невыразимо скучным? Джейн почувствовала выступающие слезы и безжалостно подавила порыв. Ах, если бы хоть раз в жизни, у нее могло быть такое Рождество!

Она всегда ненавидела Рождество. Ребенком, а потом девушкой, она даже боялась его. Боялась одиночества, с которым жила изо дня в день, из года в год… Одиночества, которое мучило ее наиболее безжалостно именно на Рождество. Боялась пустоты. Боялась волнения других девочек, которые собирались домой и ждали, когда за ними приедут родители или слуги. Боялась отъезда мисс Филлипотс и остальных учителей, потому что она оставалась одна в пустой школе с немногочисленными слугами.

Теперь ей было двадцать три года. Страх прошел. Но одиночество, неприкаянность и пустота остались. Она лишь читала и слышала о праздновании Рождества. У нее никогда не было семьи, и, как она узнала, свои первые годы она провела в довольно дорогом приюте. Она предполагала, хотя и не знала наверняка, что ее мать была, скорее всего, простолюдинкой, возможно, шлюхой, в то время как отец, явно был богатым человеком, который согласился содержать Джейн до того времени, как она вырастет и сможет сама зарабатывать себе на жизнь. Поэтому у нее никогда не было семьи, не было рождественских подарков и никакого Рождества в кругу этой семьи.

Иногда ей приходилось себе напоминать, что ее зовут Джейн. Довольно простое имя, это верно, но ее собственное. Она так редко слышала его из чужих уст, что даже уже и не помнила, когда это было в последний раз. Это было особенно неприятно, потому что кто-то, вероятнее всего, мать, благословила ее неблагозвучной фамилией Граггс.

Ребенком она мечтала о Рождестве, и мечты так и остались в ее душе, несмотря на то, что она уже давно вышла из детского возраста. Но все ли люди перестают мечтать с возрастом? И, неужели, жизнь была бы лучше, если бы нельзя было мечтать?

Она мечтала о большом доме в три этажа с ярко освещенными окнами. В ее грезах всегда были сумерки, и толстым слоем лежал снег, создавая из деревьев и кустов волшебные картины. Внутри был огромный зал, высотой во все три этажа, украшенный гирляндами из вечнозеленых растений, с двумя большущими каминами, в которых весело потрескивали дрова. Это был дом, полный людей: счастливых и благородных. Все они любили ее. И всех их любила она. Как ребенок, она придумала им всем имена и внешность. И в ее воображении, она покупала или делала сама для каждого из них специальные подарки, и получала подарки сама.

В ее мечте всегда была сценка из Рождества, сделанная из вырезанных деревянных фигурок, выставленная в окне, и в этом была основная прелесть семейного празднования. С трудом пробираясь сквозь снег, каждый Сочельник семья ходила в церковь и заполняла там много мест. Они всегда бежали и смеялись по пути назад, забрасывали друг друга снежками и, хохоча, кувыркались в сугробах.

Контраст между мечтой и действительностью был почти невыносим, когда она была ребенком. Теперь стало терпимей. Джейн привела в идеальный порядок свой стол, и, взяв в руки журнал, прижала к себе, как самого дорогого друга. Она вышла из классной и поднялась по лестнице наверх, в свою аскетично обставленную комнатушку. Теперь она стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что Рождество было всего лишь еще одним днем на листке календаря, таким же, как и все остальные. А ее мечты разобьет реальность раньше, чем учителя и девочки вернутся на весенний семестр. Она училась быть разумной.

Она зажгла свечу в своей комнате, и, дрожа от холода, начала раздеваться. О, нет, она все понимала, но так и не научилась быть разумной. И одиночество не стало терпимее. Так и не стало…

Но она училась делать вид, что ей все равно. Она училась притворяться, что стало терпимее. Она училась держаться, благодаря своим детским мечтам.

Сказать, что он раздражен, значило ничего не сказать. Он не любил Рождество. Он не любил его уже много лет, с тех, как стал взрослым. Все это было сплошной ерундой, как представлялось ему. Ему нравилось уезжать из города и прочих возможных мест празднования и веселья задолго до того, как начиналось это всеобщее безумие, и отправляться в Косвей, его имение, где он мог переждать этот период в тишине и здравомыслии.

Неприятность состояла в том, что его семья знала об этом, и решила, что он может в это время позаботиться о нежелательных родственниках. Он мог сказать, что подобное случалось ранее. Но, определенно, это следовало прекратить, пока такое поведение его родственников не стало тенденцией. Иначе, он всю свою последующую жизнь будет сожалеть об этом. Его сестра и шурин в последний момент решили провести рождественские праздники с друзьями в Италии и избавились от незначительного неудобства в лице своей пятнадцатилетней дочери, просто сообщив ему (нет, не попросив, а именно сообщив), что она будет праздновать Рождество с ним в Косвее.

Что, во имя всего святого, он должен делать с пятнадцатилетней племянницей в течение нескольких недель? Во всяком случае, на Рождество?

Так он и спросил сразу же, и потребовал, что бы его сестра изменила свои планы, но она категорически отказалась и посоветовала просто найти кого-нибудь, кто ему поможет. Какую-нибудь женщину, у которой нет своих планов на Рождество. Кого-нибудь, кто будет счастлив провести праздники в Косвее, приглядывая за Деборой. И держать племянницу подальше от его жизни.

Конечно, можно было позвать Агату. Но Агата, его дальняя родственница и старая дева, была приглашена провести рождественскую неделю с ее дорогими друзьями, Скиннерами, в Бате, и, хотя она не хотела причинять неудобства своему дорогому племяннику и внучатой племяннице, она, в тоже время, не могла разочаровать Скиннеров накануне Рождества.

Когда карета виконта прибыла к школе мисс Филлипотс, он вышел из нее с недовольно-хмурым выражением на лице. Его настроение было под стать лицу. Он объявил, что немедленно желает поговорить с директрисой.

— Дебора будет счастлива узнать, что ее дядя, виконт, лично приехал, чтобы проводить ее домой на каникулы, — любезно улыбаясь, сказала мисс Филлипотс.

Его светлость искренне сомневался относительно этого. Особенно, когда племянница узнает, что ее родители уехали в Италию, не сказав ей ни слова. Он искренне сочувствовал девочке. И себе тоже.

— Позвольте спросить, мисс, — обратился он без особой надежды. — Нет ли в Вашей школе какой-нибудь молодой особы, которая не уезжает на праздники? Кого-нибудь, кто мог бы стать компаньонкой для моей племянницы на Рождество?

— Боюсь, нет, милорд, — ответила директриса. — Сегодня все наши девочки разъезжаются по домам.

Виконт тяжело вздохнул.

— Это была слабая надежда, — сказал он. — Я не слишком разбираюсь, как развлекать юных леди, мадам. — Или как праздновать Рождество, если на то пошло. А Дебора, несомненно, захочет его отмечать. Проклятье.

— Это очень любезно с Вашей стороны предлагать свое гостеприимство еще одной юной леди, — сказала мисс Филлипотс. — Но единственная особа, которая остается в школе, кроме трех слуг, мисс Граггс.

Имя подходило для старой девы с привычками тирана. Но виконт Бакли был в безвыходной ситуации.

— Мисс Граггс? — заинтересовался он.

— Одна из учительниц, — объяснила мисс Филлипотс.

Несомненно, тиран. Бедная Дебора. Она, скорее всего, возненавидит его за вопрос, который он собирался задать.

— Есть ли хоть небольшая вероятность, — спросил он. — Что она пожелает сопровождать нас в Косвей?

— Я полагаю, она будет рада, милорд, — утешила его директриса. — Прислать ее к Вам? Я вижу, что подъехала карета сэра Хэмпри Бардса. — Она посмотрела в окно, которое выходило на вымощенный булыжником парадный двор. — Я вынуждена покинуть Вас, чтобы поприветствовать его.

Виконт вежливо поклонился и прошел к окну, когда мисс Филлипотс покинула комнату, чтобы проводить очередную ученицу. Черт бы побрал Сюзанну и Мили! Как они могли уехать в Италию на Рождество, когда у них была дочь, о которой нужно заботься? И как они могли навязать свою дочь ему, зная, что он не празднует Рождество? Сюзанна всегда была ветреной, эгоистичной, в отличие от двух других сестер. Самой младшей, и к тому же, самой красивой…

Он подозревал, что Сюзанна никогда не хотела иметь детей.

На мгновение он вспомнил о своем ребенке. Он напомнил своему секретарю послать ей подарок? Хотя Обри, обычно, не надо было напоминать. Частью его работы было помнить то, что забывает его работодатель.

Он повернулся, когда дверь за его спиной открылась. Вошедшая девушка не была старой, и, несмотря на имя, не была похожа на тирана.

— Мисс Граггс? — спросил он.

Она почтительно кивнула.

Она не была старой вообще. Вероятнее всего, она было моложе его лет на пять или шесть. Довольно высокая, стройная, можно даже сказать, истощенная. У нее было бледное лицо и светлые волосы, уложенные на затылке в скромный пучок. Ее серое платье из дешевой ткани, наглухо застегнутое на пуговицы, не имело ни малейшего отношения к нынешней моде. Только глаза спасали от того, чтобы она полностью слилась с обстановкой. Темно-серые, с длинными темными ресницами. Глубина ее глаз вызвала в нем чувство, что большую часть времени она проводит наедине со своими мыслями.

— Мисс Граггс, — он приблизился к ней на несколько шагов. — Я так понимаю, что Вы остаетесь в школе на Рождество?

— Да, милорд, — неожиданно мягким и низким голосом ответила она.

— Вы пойдете в гости? — продолжил он вопросы. — Будет кто-то по Вас скучать, если Вы уедете?

Выражение ее лица не изменилось, но, все же, у него создалось впечатление, что глубоко внутри, там, где она живет по настоящему, она скривилась от его бестактности.

— Нет, милорд, — сказала она.

— Я — дядя Деборы Латимер, — сказал он. — Уоррен Нэш, виконт Бакли, к Вашим услугам, мадам. Есть вероятность убедить Вас поехать в мое имение в Гэмпшире? Моя сестра с мужем, родители Деборы, уехали в Италию, и оставили ее на мое попечение. Откровенно говоря, я не знаю, что должны делать пятнадцатилетние леди на Рождество. Мне просто необходимо найти для нее компанию, или, если хотите, компаньонку. Вы не согласитесь поехать с нами?

Ее глаза вспыхнули. И больше ничего. Он еще не видел женщину, которая была бы так замкнута. Он всегда думал о женщинах, как об открытых книгах, в которых эмоции так же легко разобрать, как слова на страницах. У него раньше никогда не возникало проблем с пониманием того, что чувствуют или о чем думают его знакомые леди.

— Да, милорд, — сказала она.

Он ждал каких-то вопросов или условий. Но она больше ничего не сказала. Ее взгляд, как он заметил, был сосредоточен, но не на нем, а на какой то точке на его подбородке. Или где-то рядом…

— Предполагаю, что Дебора стремится побыстрее уехать, — сказал он. — Как скоро вы можете быть готовы, мисс Граггс?

— Полчаса? — предположила она.

Полчаса! О господи, большинство его знакомых, предложили бы два-три дня.

— Не могли бы Вы прислать ко мне Дебору? — попросил он, когда она повернулась, чтобы выйти из комнаты.

Черт бы побрал Сюзанну, думал он, слишком раздраженный, чтобы найти какую-нибудь более оригинальную фразу для порицания своей сестры. Как он должен преподнести такие новости племяннице?

Мисс Граггс посмотрела на него так, как будто эта просьба не доставляет ей ни малейшего беспокойства. Ни на грамм.

Проклятье!!!

Она никогда не отходила от школы дальше, чем могла дойти пешком. Она никогда не ездила в карете. Она никогда не находилась в компании джентльмена дольше, чем одна-две минуты, не считая времени, когда в качестве примера танцевала с учителем танцев. Ее приглашали быть партнершей, когда ему нужно было показать новые фигуры воспитанницам, к которым ему строго-настрого было запрещено прикасаться, а больше никто из преподавателей не желал терпеть его липкие руки и гнусавую лесть.

Она не была уверена, радоваться ей или огорчаться. Сначала она была ошеломлена и поражена. Она едет на праздник. Она встретит Рождество в поместье в Гэмпшире. В доме виконта Бакли. Она не останется в школе одна, как всегда было на ее памяти. А затем она разволновалась. Ее зубы выбивали дробь, руки дрожали, а мысли мелькали с головокружительной скоростью, пока она укладывала свои скромные пожитки в чемодан, который одолжила ей мисс Филлипотс.

Теперь, после того, как улеглось первое волнение и переполнявший ее восторг от роскоши богато украшенной кареты, плавно покачивающейся на ухабах, ничего больше не могло скрыть напряженной тишины, повисшей между тремя путешественниками. Неестественная, гнетущая тишина. Дебора была угрюма и недовольна. Джейн не винила ее за это — девочка только что узнала, что родители уехали отмечать Рождество, а ее не взяли. Но в то же время, Джейн опасалась, что часть этой мрачности Деборы была вызвана тем фактом, что ей навязали в качестве компаньонки Граггс, учительницу, которая не была в действительности леди.

Виконт просто молчал. Джейн сомневалась, что он ощущал неловкость. Но она чувствовала ее. Это было ужасно. У нее не было никакого опыта общения с мужчинами. Виконт Бакли подавлял ее своим мужским началом. Он был темноволос, не намного выше ее, худощав. Она предположила, что он весьма хорош собой по любым стандартам. Хотя она видела не так много мужчин в своей жизни. Он казался ей самым красивым из всех, кого она знала. И очень мужественным.

Она была растеряна и слегка напугана.

— Мы почти на месте, — сказал он, поворачиваясь к Деборе. — Ты почувствуешь себя лучше после чашечки горячего чая.

— Я не буду чувствовать себя лучше, — пробурчала в ответ племянница. — Я ненавижу Рождество. И еще ненавижу маму и папу.

Джейн посмотрела на девочку. Ей захотелось взять ее за руку и сказать, что у нее есть, по крайней мере, дядя, который готов принять ее. Во всяком случае, у нее был хоть кто-то родной, и было куда поехать. Но такое сочувствие, как ей казалось, вряд ли успокоило бы ее ученицу.

— Если это тебя утешит, — сказал дяде девочке. — То, на данный момент, они и мои не самые любимые люди, Дебора.

— Это означает, как я понимаю, что Вы не в восторге от того, что меня Вам навязали, — страдальчески промолвила девочка с мрачным выражение лица. — Все знают, что Вы не верите в Рождество, дядя Уоррен.

— Ладно, — вздохнул тот. — Я посмотрю, что можно будет сделать для тебя в этом году, Дебора. А вот и дом. Всегда такое удовольствие видеть его в конце долгого путешествия.

Джей не слышала больше ни слова из беседы, если даже она и продолжалась. Она глядела на дом. Построенный в середине прошлого столетия, он поражал классической симметрией линий, создававших обманчивое впечатление незамысловатой простоты: прямоугольной формы, из светлого камня, высотой в три этажа, с куполообразной центральной частью и выступающим портиком с широкими мраморными ступенями, ведущими к высоким двустворчатым дверям. Он был большим и еще более великолепным, чем дом ее мечты. Только не было снега, лишь голые деревья и пожухлая трава на цветочных газонах. Но, тем не менее, все так напоминало дом ее фантазий, что у нее перехватило дыхание.

Это и есть Косвей? В этом доме она должна провести праздники?

Она внезапно поняла, что тесно прижалась к окошку кареты и пристально уставилась на дом. А так же осознала, что ее спутники молчат. Она повернула голову и встретилась взглядом с темными глазами виконта. Она снова размечталась и оказалась в своем тайном мире, в глубине своей души, где не имело значения, что в реальном мире ее не замечали, и, что в этом реальном мире нет никого, кто бы ее уважал или любил. Этот тайный мир она обнаружила еще совсем маленьким ребенком.

— Вам нравится мой дом, мисс Граггс? — спросил ее виконт.

— Да, милорд, — ответила она, ощущая непривычное для себя желание кричать от восторга. Она обуздала это чувство и сухо добавила. — Он очень красив.

— Я тоже так думаю, — сказал он.

Она чувствовала, что его взгляд задержался на ней еще несколько мгновений. Она упорно не поднимала глаза от плотно сжатых на коленях рук. Затем карета слегка дернулась, перед тем как полностью остановиться, а лакей открыл дверцу и установил ступеньки, чтобы они могли спуститься. Она снова ощутила горячий шар волнения в своем животе.

Это происходит в действительности? С ней?

Всегда, когда он приезжал домой, а, в особенности, когда вступал в свой огромный холл с куполообразным потолком, он задавался вопросом: почему он не проводит здесь больше времени? В такие минуты он всегда чувствовал, что именно здесь его дом. Он любил свой большой зал, особенно зимой, когда в каминах, расположенных в противоположных концах помещения, разводили огонь, и создавалось удивительное ощущение тепла. Хотя он и понимал, что зал слишком огромен, чтобы его можно было протопить как следует.

— Ах, Корсвул, — обратился он к дворецкому, который помогал ему снять пальто. — Как хорошо вернуться домой. Я привез с собой, как видишь, свою племянницу и ее компаньонку — мисс Граггс. Проследишь, чтобы миссис Декстер приготовила им комнаты? И за их багажом? Мы должны сейчас же попить чаю в гостиной.

Корсвул откашлялся.

— Милорд, Вам сегодня доставили посылку…. — сказал он, многозначительно кивая в сторону дальней стены. — Я совершенно не знал, что с этим делать, но, предполагая, что Вы скоро прибудете…

Виконт повернулся к одному из каминов. Там, в кресле, очень прямо сидел маленький ребенок в нелепо надвинутой на глаза большой шляпе, закутанный в теплое шерстяное пальто и толстый шарф. Ребенок больше напоминал тюк вещей, приготовленный для прачечной, чем живого человека. К левой стороне груди у него был прикреплен сложенный листок бумаги.

— Она не разрешила снять с нее ни перчаток, ни шляпу никому: ни миссис Декстер, ни мне самому, — сказал дворецкий. — На листке написано: мисс Вероника Вэстон, милорд, а также Ваше имя и этот дом.

Вероника Вэстон. О Господи! Виконт Бакли быстро пересек зал, его шаг гулко отражался под сводами зала, и остановился в нескольких шагах от ребенка, который внимательно посмотрел ему в лицо глазами, как две капли воды похожими на его собственные.

Он никогда раньше ее не видел. Он узнал о ней непосредственно перед ее рождением и никогда не пытался отрицать своего отцовства или уклоняться от ответственности за ее материальное обеспечение. Но они с Нэнси расстались раньше, чем она обнаружила свою беременность, а сразу же после рождения младенца нашла себе нового покровителя. Сам он никогда не чувствовал никакого интереса к дочери

— Вероника? — спросил он.

— Да, — она пристально смотрела ему в глаза. — Вы мой папа? Я не должна ни с кем разговаривать, кроме своего папы.

Папа! Он никогда не думал о себе в таком статусе. Он был отцом. У него была дочь. Но он никогда не был папой.

— Что это? — он прикоснулся пальцем к письму, прикрепленному к ее груди. — Ты можешь поговорить со мной. Твоя мама прислала тебя сюда?

— Мама ушла, — сказала малышка. — Миссис Армстронг сказала, что я должна поехать к своему папе.

— Миссис Армстронг? — он удивленно приподнял брови.

— Она заботилась обо мне, — сказал ребенок. — Но мама ушла, и миссис Армстронг сказала, что у нее совсем нет денег, и я должна поехать к своему папе.

Конверт был толстым. Он предположил, что внутри находиться письмо. Нэнси никогда не пренебрегала дочерью, несмотря на специфику своей работы. Обри уверял его в этом. Но она ушла? Она устала от ребенка?

— Это у тебя для меня письмо, Вероника, — спросил он, протягивая к ней руку. Он только сейчас начал понимать, в какой переплет угодил. Как будто до этого все было недостаточно плохо, так еще это…

Малышка сосредоточилась на том, чтобы отстегнуть конверт от своего пальто. Наконец ей это удалось. Внутри, как он и думал, было письмо. Нэнси была за городом в последний уикэнд, оставив дочь у миссис Армстронг, соседки, которая часто присматривала за ребенком. Нэнси упала с верхней галереи дома, в котором гостила, и мгновенно умерла. Миссис Армстронг с шестью собственными детьми не может себе позволить содержать еще одного ребенка, не имея перспектив оплаты. Со всем своим уважением, она посылает ее к отцу. Она надеется, что ей возместят расходы, которые она понесла, заплатив за написание этого письма, и оплату поездки ребенка на дилижансе.

Бедная Нэнси, подумал он. Она была красивой талантливой актрисой. И профессиональной содержанкой. Она родила ему дочь. А теперь она мертва. Он сложил письмо и посмотрел вниз, на свою дочь. Она пристально глядела на него, тихая и отрешенная. Ей всего 4 года.

Боже. Милостивый боже. Что ему теперь делать?

Он посмотрел в сторону двух молодых особ, которые молча наблюдали за ним. Его глаза инстинктивно искали встречи с глазами мисс Граггс.

— Она — моя дочь, — сказал он. — Ее мать… Ее мать ушла, и прислала ее сюда… — он смотрел на нее с немой просьбой, как ребенок, который не знает, что еще надо сказать.

— Дядя Уоррен! — ужасом воскликнула Дебора.

Мисс Граггс подошла ближе, не сводя глаз с ребенка.

— Она, наверное, хочет, чтоб ей дали что-нибудь поесть и стакан молока, — сказала она. — Ей также нужно снять шляпу и пальто, и, вместе с ее сумкой, отнести в комнату, в которой она будет жить.

Конечно! Как прозаично, но в тоже время просто.

— Ты, действительно хочешь кушать? — спросил он.

— Да, папа, — ответила девочка.

— Тогда все решено, — сказал он, от неловкости закладывая руки за спину. О Господи, его внебрачный ребенок будет жить в одном доме с его племянницей. Его слуги будут шокированы. Его соседи потрясены. — Ты отдашь свои пальто и шляпу Корсвулу?

— Ты разрешишь мне помочь, Вероника? — он наблюдал за тем, как мисс Граггс опускается на колени перед девочкой, которая встала и позволила снять с себя верхнюю одежду. — Какой симпатичный цвет у твоего шарфа. Теперь тебе будет намного удобнее. Но нам надо будет расчесать твои локоны, прежде чем ты приступишь к своей еде и стакану молока. — Она легко коснулась завитка, падающего на щеку ребенка, и улыбнулась ей.

Виконт был ошарашен: сначала видом дочери, оказавшейся совсем крохотной, когда с нее сняли тяжелую одежду, а затем улыбкой на лице учительницы его племянницы. Боже мой, а он и не заметил, как она красива, подумалось ему. Хотя он понимал: ее красота была где-то глубоко внутри, и просто в данный момент она позволили ей отразиться на лице.

— Ты не хотела бы взять меня за руку? — спросила она его дочь.

— Да, пожалуйста, — ответила малышка, протягивая ей руку.

— Дядя Уоррен? — снова, на этот раз тише, обратилась к нему Дебора.

— Она — мой ребенок, — сказал он ей. Он ощущал себя так, как будто только сейчас начал это осознавать. Одно дело знать, что где-то у тебя есть ребенок, а совсем другое дело увидеть малышку, такую малюсенькую, изящную, тихую, и ее глаза и волосы… такие же, как у него самого.

— Но… — пыталась протестовать Дебора.

— Она — моя дочь, — сказал он твердо, пресекая ее возможные возражения. — Так что поднимаемся в гостиную и согреемся чаем, как и собирались? — с этими словами он предложил ей руку.

— Это на самом деле дом папы? — тем временем спрашивала Вероника у мисс Граггс.

О ее собственных страхах, неловкости и волнении было забыто. Хотя зал и был залом ее мечты, дополненный позолоченным куполообразным потолком, и, хотя лестница была широка и великолепна, а гостиная просторна и роскошна, Джейн заметила все только глазами, а не сердцем. И ее спальня с отдельной гардеробной — большая и богато меблированная — далеко превзошла все ее фантазии. Но она просто автоматически отметила все это, когда спешила переодеться к обеду: сменить одно тусклое серое платье на другое, такого же цвета.

Ее мысли и сердце были заняты не созерцанием дома, несмотря на то, что он сосредоточил в себе воплощение ее мечты.

Она никогда не общалась с очень маленькими детьми. Девочки, которые приезжали в школу мисс Филлипотс, были старше и самостоятельнее, и не нуждались в ней иначе, как в учительнице.

Никто и никогда не нуждались в ней. Мысли эти уже даже не вызывала страдания. Эта была простая правда.

До сих пор. Но сегодня она встретила маленького ребенка, ошеломленного и испуганного потерей матери и переездом в дом отца, которого она никогда прежде не видела. И ее сердце отозвалось со всей своей нерастраченной любовью.

Она причесала мягкие, как пух, волосы малышки. И сидела с ней, пока та ела. А затем отвела ее в детскую, где уже была готова постель, и помогла распаковать небольшую сумку, полную симпатичных платьиц. Она привела малышку к обеду, хотя в будущем та, скорее всего, будет есть в детской. После обеда она помогала девочке искупаться и переодеться в длинную ночную рубашку. Она же уложила ее в кровать.

Няня должна была ночевать с ней в детской, на раскладной кровати.

— Доброй ночи, Вероника, — сказала Джейн, когда уходила. Ее сердце пело от незнакомых ощущений любви и счастья: кто-то нуждался в ней почти полдня, и будет нуждаться еще и завтра.

— Доброй ночи, мисс Граггс, — сказала девочка, глядя на нее широко распахнутыми глазами, а затем уставившись на одеяло, спросила. — А когда вернется мама?

Ах, бедный ребенок. Бедный ребенок.

— Мама ушла навсегда, — ответила она, возвращаясь обратно к кровати, и погладила девочку по голове. — Она не хотела оставлять тебя, Вероника, но она должна была уйти. Она послала тебя сюда, где ты будешь в полной безопасности.

— Мисс Граггс, — попросила девочка. — Не уходите.

— Хорошо, я побуду с тобой, — сказала Джейн, усаживаясь на кровать. — Ты в безопасности, дорогая. А меня зовут Джейн. Мне кажется, что имя звучит лучше, чем мисс Граггс, правда?

— Мисс Джейн, — сказала девочка и закрыла глаза.

Странная боль возникла в сердце Джейн, когда она услышала свое имя, произнесенное громко, вслух другим человеком. Джейн спокойно сидела и ждала, когда малышка заснет. Но через несколько мгновений глазки девочки открылись и пристально уставились вверх.

Джейн повернулась, когда услышала тихий звук открывшейся двери и увидела виконта Бакли на пороге, державшегося за ручку двери.

— Она еще не заснула? — спросил он.

— Нет, — ответила Джейн.

Он подошел ближе и стал рядом с ней, глядя на лежащую дочь. Дочь, которую родила его бывшая содержанка. Ребенок, которого он ни разу не видел до сегодняшнего дня. И, оказывается, совершенно не представлял себе, что с ней теперь делать. Что он предпримет? Джейн чувствовала страх за беззащитного ребенка, который продолжал так же спокойно смотреть вверх.

— Вероника, — обратился он к девочке. — Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо, — ответил ребенок, не глядя на него.

— Ты устала? — опять спросил он.

— Да.

— Тогда засыпай, — он неловко наклонился, чтобы погладить ее по щеке. — Ты уже в безопасности. Я за этим прослежу.

Наконец малышка глянула на него.

— Доброй ночи, папа, — сказала она.

— Вы уходите, мисс Граггс? — спросил он Джейн.

— Нет. Я останусь, пока она не заснет, — сказала Джейн.

Он ближе наклонился к Джейн и сказал:

— Дебора уже покинула гостиную. Вы сможете присоединиться ко мне в библиотеке, когда освободитесь? Я должен с Вами поговорить.

Вероника уснула минут через десять после того, как ее отец покинул детскую. Джейн проверила, хорошо ли укутана одеялом малышка, а затем, после некоторого колебания, наклонилась и поцеловала ее в лоб, и лишь потом, на цыпочках, покинула комнату.

Как замечательно, подумала она, не в воображение, а на самом деле, быть матерью.

Он сидел в библиотеке, борясь с желание наполнить бокал бренди во второй раз. Если он выпьет, то будет еще хуже соображать. Ситуация, в которой он оказался, была непростой, а выпив, он, тем более, нечего не решит. Он пришел к такому мудрому заключению за почти тридцать лет своей жизни.

Дебора была угрюма, недовольна и сердита.

— Как Вы могли, дядя Уоррен? — сказала она перед тем, как отправиться спать. — Как Вы могли позволить ей остаться здесь и во всеуслышание заявить, что она Ваша дочь? Мама будет разъярена этим, а папа просто убьет Вас.

Да, они будут очень недовольны и раздражены, признал он. Ну и поделом им за то, что навязали ему свою дочь на время их, так называемого, «отпуска».

Что он должен был сделать? Как люди вообще находят хороший дом для маленького ребенка? Обри, несомненно, знал, но Обри был в Лондоне, и собирался отметить праздники в кругу семьи. Возможно, у мисс Граггс были какие-то идеи на этот счет. Во всяком случае, он очень надеялся на это.

Он почувствовал облегчение, когда она вошла в библиотеку меньше, чем через полчаса после того, как он оставил ее в детской. Он встал и жестом пригласил ее присесть на стул. Она села очень прямо на самом краешке стула, и, как он заметил, крепко сжала руки в кулаки на коленях. Выражение ее лица было абсолютно безразличным, а в глазах снова появилась пустота, которой не было в присутствии Вероники.

— Такие вещи случаются, мисс Граггс, — сказал он. Он задавался вопросом, насколько была потрясена эта чопорная учительница за фасадом своей внешней невозмутимости.

— Да, милорд, — сказала она. — Я знаю.

— Вы вините меня в том, что я взял ее в свой дом? — спросил он. — Что я должен был сделать?

Она изучающе смотрела ему в глаза, но не отвечала. Он стал неловко переминать с ноги на ногу. Он никогда не сталкивался с такими глазами, как у нее.

— Отослать ее назад, откуда она прибыла? — спросил он. — Я не могу сделать этого, мэм. Она — моя плоть и кровь.

— Да, милорд, — сказала она.

— Что же, в таком случае, мне остается делать? — спросил он. — Как находят дом для ребенка? Дом, в котором я буду уверен, в котором о ней будут хорошо заботиться? Да и сейчас неподходящее время года. Все осложняется тем, что это — Рождество. Что я должен делать?

— Возможно, милорд, Вы должны отпраздновать Рождество, — предположила она.

Он, нахмурившись, посмотрел на нее.

— Ваша юная племянница очень огорчена, что ее бросили родители, — сказала она. — Ваша маленькая дочь потрясена исчезновением матери. Сейчас самое лучшее время года, милорд. Позвольте Рождеству принести облегчение им обеим.

В глубине души он догадывался об этом. Несмотря на ее невзрачное серое одеяние и манеры, словно у невидимки. Она сентиментальна. Исцеление Рождеством, а как же! Как будто было в этом дне что-то особенное, что отличало его от других дней. Кроме того, как Рождество могло одновременно принести радость и счастье четырем таким непохожим людям, как Дебора, Вероника, мисс Граггс и он сам?

— Вы верите в чудеса, мисс Граггс? — спросил он. — У вас есть какие-нибудь предложения, как на практике осуществить это Рождественское исцеление?

Она слегка наклонилась вперед, что выдавало ее крайнюю заинтересованность.

— Мы могли бы украсить дом, — сказала она. — Я всегда мечтала о… Должна быть зелень, под которой мы могли бы собираться.

— Падуб и еще что-то? — спросил он, все еще хмурясь.

— И омела, — сказала она и тут же покраснела.

— И это она совершит… — начал он с сарказмом. — То самое чудо, мисс Граггс?

— Дебора нуждается в компании, — сказала она. — Она сейчас в таком возрасте, когда ей кажется, что жизнь проходит мимо, если у нее нет возможности проводить время в компании сверстников. И не происходит ничего, что заставило бы ее приложить свои усилия, и от того почувствовать себя счастливой.

Он скривился.

— Компания ее сверстников? — переспросил он. — Исходя из собственных воспоминаний и опыта, могу сказать, что молодые люди возраста Деборы не принимают участия в праздновании Святок, да и любых других праздников в течение года, если уж на то пошло. Взрослые не хотят иметь ничего общего с ними, а они сами слишком большие, чтобы любить проводить время с детьми. Очень неудачный возраст, который нужно просто пережить, пока он сам не пройдет.

— Возможно, по соседству есть другие молодые люди, которые будут счастливы собраться все вместе, отдельно от взрослых или детей? — предположила она.

— Вы серьезно предлагаете, чтобы я посетил своих соседей в течение нескольких дней в поисках молодежи и организовал для них праздничную вечеринку здесь? — ошеломленно спросил он.

— Я думаю, что это замечательный выход из создавшегося положения, милорд, — сказала она.

Он должен был оставить эту женщину там, где она была, подумал он. Определенно, она была опасна.

— Вам придется организовывать и сопровождать это мероприятие, — предупредил он ее. — Я буду приглашен на нормальную вечеринку. — Он даже собирался принять приглашение, хотя обычно отсылал письмо с извинениями.

— Моя работа состоит в том, чтобы присматривать за молодыми людьми, милорд, — напомнила она ему.

— Тогда все очень хорошо, — сказал он. — Вы сами придумали это на свою голову. — Он чувствовал себя ужасно раздраженным. Хотя признавал, что ее предложение имело смысл. И, определенно, решало проблему с Деборой. — Мне придется отложить решение на счет Вероники до окончания Рождества. Не думаю, что с этим возникнут какие-то трудности. Она — тихий, хороший ребенок.

— Она прячется, — спокойно констатировала мисс Граггс.

— Прячется? — нахмурившись, спросил он.

— Она догадывается, что с ее матерью случилось что-то ужасное, — сказала она. — И она понимает, что Вы — незнакомец, хотя и отец. Она нисколько не уверена в своей безопасности, несмотря на Ваши обещания, да и мои тоже. Она не знает, что с ней будет дальше. И поэтому она нашла себе тайное место, убежище. Доступное только ей. Она скрывается внутри себя.

Предположение было абсолютно нелепо. За исключением того, что он наблюдал это в самой мисс Граггс. Когда складывалось впечатление, что обитает внутри себя…

«Интересно, какая же ее собственная история?» — мимолетно подумал он. Но его волновала более неотложная проблема.

— Но она должна знать, что я позабочусь о том, чтобы найти для нее хороший дом, — сказал он. — Я всегда о ней заботился.

— Почему она должна об этом знать? — спросила мисс Граггс. — Ей четыре года, милорд. Совсем ребенок. Финансовое обеспечение, гарантии заботы и воспитания — для нее пустой звук. Ее мир держался на одном человеке, а теперь этот человек ушел.

— Мисс Граггс, — обратился он к ней, хотя уже знал, что услышит от нее в ответ. — Вы же не предлагаете, чтобы я оставил девочку в этом доме, не так ли?

Она перевела взгляд на свои сложенные на коленях руки.

— Я ничего не предлагаю, милорд, — ответила она.

Но это было не так. Хотя совершенно очевидно, что она ничего не знала о реальной жизни. Она не знала о том, какие отношения должны быть между мужчиной и его незаконнорожденным потомством.

И все же, в этот момент, виконт вспомнил незнакомые чувства, которые его охватили, когда он в детской смотрел на свою маленькую дочь, неподвижно лежащую в кроватке со странно остановившимся взглядом, устремленным в потолок. И только теперь он понял, что почувствовал тогда непривычную боль в сердце.

Она была его ребенком, плоть от плоти его. Она была его.

— Мисс Граггс, — он понял, что в его голосе звучит раздражительность, когда, поднявшись, обратился к девушке. — Что я очень ясно понимаю, так это то, что нельзя принимать какие-либо решения, пока не закончится Рождество. Это ставит нас перед неясной перспективой пережить праздники. Поэтому делайте то, что считаете нужным. Заполните дом зеленью, если это необходимо. А я, тем временем, навещу своих соседей и попытаюсь организовать этот невероятный юношеский праздник.

— Очень хорошо, милорд, — сказала она, прямо взглянув в его глаза.

Он почувствовал себя так, будто мог утонуть в ее глазах.

— Ну, — неопределенно протянул он, жестом предлагая ей руку, несмотря на то, что пригласил ее в свое поместье больше в качестве слуги, чем гостьи. — Позвольте мне сопроводить Вас до вашей комнаты, мисс Граггс.

Она поднялась. И с некоторым сомнением посмотрела на его согнутый локоть, прежде чем продеть через него свою руку. Ее рука заметно дрожала, хотя она и не чувствовала холода. Она отстранилась так далеко от него, насколько позволяли приличия.

О Господи, подумал он, как давно она заперта в этой школе?

Он остановился возле ее комнаты и открыл ей дверь.

— Спасибо, что согласились сопровождать сюда Дебору, — сказал он. — И спасибо за то, что проявили понимание, мягкость и доброту к Веронике. Доброй ночи.

— Доброй ночи, милорд, — сказала она, не поднимая глаз выше уровня узла на его галстуке. Она резко отпрянула в комнату и захлопнула за собой дверь, как только он попытался поднести ее руку к своим губам.

Он был рад, что она лишила его возможности это сделать. Собственно говоря, она была, в конце концов, просто служанкой. «Любопытно, как ее имя?» — задался он вопросом. Он надеялся, что оно звучало более удачно, чем ее фамилия. Хотя ему было и не слишком интересно. Ведь у него никогда не будет необходимости его знать или использовать.

На следующее утро Джейн помогла Веронике одеться и уложила ее кудряшки в очень симпатичную прическу, пока малышка тихо сидела на высокой табуретке, не доставая ногами до пола. Они вместе завтракали в детской в тот момент, когда миссис Декстер, домоправительница виконта, пришла, чтобы спросить у мисс Граггс, что она закажет испечь и приготовить на Рождество.

— Что я закажу? — изумленно спросила Джейн. — Разве Вы не должны спрашивать об этом у его светлости, миссис Декстер?

— Он сказал, чтобы я обратилась к Вам, мисс, — несколько недоуменно ответила домоправительница. — Он так же сказал, что независимо от того, что Вы закажете, все должно быть исполнено в точности.

О Господи. Он действительно имел в виду то, что сказал вчера вечером. Она должна была сделать все, что хотела получить на Рождество. Мысль эта вызвала головокружение, потому что, дожив до двадцати трех лет, она никогда его не праздновала. У нее полностью развязаны руки?

— Где его светлость? — спросила она.

— Он отправился с визитами с мисс Деборой, — ответила домоправительница. — Еще он сказал, что сегодня Вы должны быть готовы заняться сбором веток и зелени, чтобы он смог помочь вам все это принести домой.

— О Господи, — воскликнула Джейн. — Что Вы обычно готовите на Рождество, миссис Декстер?

Домоправительница удивленно подняла брови.

— Что-нибудь, что не будет напоминать его светлости, что это — Рождество, — ответила она. — Повариха каждый год грозится уволиться из-за этого, но все же остается. Ненормально, если не будет пирогов и гуся, мне так кажется.

Гусь и пироги с начинкой. От одной мысли о них рот Джейн заполнился слюной.

— Вероятно, я должна спуститься и обсудить это с поваром, — предположила Джейн.

— Думаю, да, мисс, — сказала миссис Декстер. На полпути из комнаты она остановилась и продолжила. — Рождество возвращается в этот дом. Его и так слишком долго не было. И его нужно отпраздновать, как следует, когда в доме есть ребенок. — Она кивнула в сторону Вероники.

Джейн заинтересовалась, что такое произошло, что изгнало Рождество из Косвея. Она не могла себе представить, чтобы кто-то добровольно решил не праздновать его. Она посмотрела на Веронику и с улыбкой спросила:

— Ну что, спустимся на кухню, чтобы поговорить с поварихой?

Малышка кивнула и, спрыгнув с табуретки, взяла Джейн за руку. Джейн, держа ее маленькую мягкую ладошку, спрашивала себя, может ли быть большее счастье в жизни?

Повариха настолько обрадовалась от предложения готовить рождественские угощения, что Джейн решила, что можно вообще ничего не предлагать. Она просто сидела за кухонным столом с чашкой чая и одобряла каждое предложение, сделанное кухаркой. Милая женщина усадила Веронику на стол, вручила ей большое сочное яблоко и без конца кудахтала над ней, восторгаясь тому, что в доме появился маленький ребенок.

— Меня не волнует, на какой стороне одеяла она родилась, если Вы спросите мое мнение, мисс, — сказала она Джейн. — Она — просто ребенок, который, как и все, должна иметь родной дом и быть любимой. Жуй тщательней, птенчик мой, чтобы не подавиться.

Вероника покорно пережевывала тщательней.

— Ее присутствие исцелит его сердце, — сказала повар, поднимая глаза к потолку. — Святые небеса свидетели, ему это нужно.

Джейн не смогла удержаться от вопроса:

— Его сердце было разбито?

Повариха поцокала языком.

— Да, барышней, в которую он был влюблен почти с самого детства, — ответила она. — Никогда не видела человека, столь опьяненного любовью, мисс. Хотя его избранница была не слишком постоянна, если Вам интересно мое мнение. Об их помолвке должны были объявить на Рождество, здесь, на большом приеме. Это было большой тайной. Хотя все мы знали об этом, мисс. А затем, в середине вечера, когда его светлость уже собрался сделать заявление, какой-то чужак, который не больше месяца назад приехал погостить в наши края к ее братцу, встал и сообщил о своей помолвке с ней. И она улыбалась ему так сладко, без всякого чувства вины по отношению к нашему мальчику. Или, хотя бы, к своему отцу, который был очень заинтересован в их союзе. Это было шесть лет назад, мисс. Его сердце не зажило до сих пор. Но она, — повариха кивнула в сторону Вероники, которая в это момент доставала из-под стола кошку. — Излечит любую сердечную рану.

Вероника уселась возле очага, удобно устроив на коленях кошку, которая удовлетворенно мурлыкала, когда малышка нежно и осторожно гладила ее.

— Для любого человека она — счастливый Рождественский подарок, — добавила женщина.

Да. Джейн хорошо помнила, как накануне вечером сидела с виконтом в библиотеке. Подумать только, она наедине с мужчиной! И их разговор. Как он просил ее совета в том, как ему следует поступить с дочерью. И его готовность выслушать ее мнение. Она думала, что будет совершенно косноязычной в его присутствии. Но она узнала еще об одной черте характера этого невероятного человека: он не был высокомерным или авторитарным, как она представляла себе всех мужчин. Он был обычным человеком, у которого не было ответов на все случаи жизни, даже на самые очевидные из них.

Он не знал, что все, в чем нуждался его ребенок, это любовь. Любовь ее отца. И он не знал, что хорошее, послушное поведение дочки вовсе не свидетельствует о том, что она счастлива. Он обратился к ней, к Джейн, за помощью. Даже самый лучший из мужчин мог нуждаться в небольшой помощи от нее в какой-то момент жизни.

Эта мысль согревала ее, когда она вчера легла спать. И воспоминание о том, как она коснулась его. Она вспоминала его мужскую руку под своей собственной. Запах незнакомого аромата. Ощущение его тела. И понимание того, что ее тоска, которую она подавляла в себе многие годы, имела вполне определенную причину. Это была тоска по человеческому общению, поддержке и одобрению, товарищескому отношению и дружбе. И еще по чему-то. Она не знала, что это было, не считая того момента, когда он остановился возле ее комнаты и стал благодарить за то, что она приехала, и за то, что уделяет внимание Веронике. Она почувствовала, будто задохнулась. Как будто в коридоре не стало воздуха.

Она чувствовала тоску… по нему. Она была не в состоянии выразить свои потребности более определенно.

Поэтому и сбежала в свою комнату, как испуганный кролик.

— И здесь тоже, — погладила ее по плечу повариха, отчего Джейн ощутила странное успокоение. В ее жизни было так мало физически контактов. — Она будет счастливым рождественским подарком и для некоторых леди, мисс.

«Но вы не леди, Граггс». Она, словно наяву, услышала слова, которые были произнесены в классе для домашних занятий два дня назад. Да, она не была леди. Джейн грустно улыбнулась и поднялась из-за стола.

— Вы, наверное, будете ужасно заняты, чтобы сделать все, что запланировано, — предположила Джейн. — О, я едва могу дождаться всех этих запахов и вкусов. Я едва в состоянии дождаться Рождества.

Повариха удовлетворенно засмеялась.

— Все будет так, как и положено на Рождество, — уверила она.

Но ничего подобного не было в ее жизни. Это ее первое Рождество. Она не могла дождаться праздника. В тоже время, ей хотелось как следует посмаковать каждое мгновение подготовки. Они должны пойти собирать зелень и омелу сегодня днем. Она, Вероника и, возможно, Дебора. И лорд Бакли, который придет к ним, чтобы помочь донести ветки.

Вероника по-прежнему сидела на полу возле очага, сложив ноги по-турецки, и гладила мягкую шерсть кошки.

Он не верил в то, что это происходит на самом деле. Он был на дереве, на самой крепкой ветке, чувствуя себя разгоряченным, взъерошенным и грязным. Состояние его ботинок (он был в этом уверен, хотя и не смотрел вниз), доведет его камердинера до сердечного приступа. Внизу стояла мисс Граггс, с расставленными руками, как будто собиралась его поймать, если он полетит вниз. Дебора прижимала ладонь ко рту, чтобы скрыть то ли визг, то ли смех, а Вероника спокойно и серьёзно, не отрывая взгляда, смотрела вверх.

— Мисс Граггс полагает, что в дополнение ко всему падубу, который мы собрали и всем сосновым ветвям, которые мы нарезали, нам необходима еще и омела, — обратился он к своей дочери перед этим. — Как ты думаешь, Вероника, нам нужна омела?

— Да, пожалуйста, папа, — сказала она

А Дебора смеялась — она начала смеяться с самого начала их похода и ни на минутку не остановилась с тех пор — и добавила свой голос к просящим, сообщив, что настоящее Рождество возможно только, если есть омела, под которой можно целоваться.

Поэтому он был здесь. На дереве.

Затем он спустился вниз с огромной охапкой омелы, разорванной перчаткой и глубокой царапиной на ботинке, который уже явно нельзя будет отремонтировать.

И все это во имя Рождества.

— Знаешь, почему я рискнул жизнью и здоровьем, чтобы собрать это? — спросил он улыбающуюся Веронику.

— Потому что мисс Джейн попросила? — предположила она.

Джейн. Он не думал, что у нее будет такое имя. И все же оно очень ей подходило. Спокойное и скромное.

— Не угадала, — сказал он. — Для того, чтобы воспользоваться ею по назначению.

Он поднял ветку над нелепой шляпой девочки, которую Нэнси явно считала подходящей для дочери актрисы, наклонился и поцеловал ее в мягкую прохладную щечку. Тем самым удивив самого себя: почему он это сделал?

— Любой джентльмен имеет право поцеловать леди, которую застанет под омелой без опасения получить пощечину, — сказал он. — Это такой Рождественский обычай. Видишь? — с этими словами он выпрямился и поцеловал хихикающую Дебору. — Теперь мы должны отнести всю эту растительность к дому.

— А как же мисс Джейн? — тихо, совершенно серьезно поинтересовалась малышка.

И он понял, что его поймали. Словили на горячем. Поскольку, когда он демонстрировал использование омелы дочери и племяннице, в действительности, он хотел это сделать с мисс Граггс. Даже несмотря на то, что она была чопорной, невзрачной и до кончиков ногтей типичной школьной учительницей. Хотя сегодня днем это уже не казалось правдой. Как только они вышли из дома, в ее глазах появился свет, который тронул его до глубины души. Она наслаждалась всем этим точно так же, как девочки.

— О, с мисс Граггс это тоже действует, — сказал он, поворачиваясь к ней и снова поднимая веточку омелы. И тут же почувствовал, как у него перехватило дыхание. Она стояла, замерев, глядя на него бесхитростно и беззащитно.

Он поцеловал ее быстро и легко, как и двух других. Не считая того, что совершенно опрометчиво поцеловал ее в губы. И поцеловав ее, почувствовал себя еще более разгоряченным, чем после вылазки на дерево.

Она резко отвернулась, прежде чем они смогли встретиться взглядами, и начала энергично складывать ветки в связки. Они собрали целых три связки.

— Здесь твоя, Вероника, — показал он. — Будешь нести омелу, потому что она без колючек. Дебора, возьми эту связку падуба. А последнюю возьму я.

Когда он потянулся за самой большой связкой, то задел рукой мисс Граггс, и тут, наконец, их взгляды встретились. Ее глаза были огромными и блестящими. Неужели из-за холода на ее глазах выступили слезы? Или, на самом деле, из-за поцелуя? Конечно же, ее целовали и прежде. Конечно, это не может быть ее первым поцелуем. Или может? Он в очередной раз задался вопросом о ее прошлом, о ее жизни. Обедневшие родители и необходимость самой себя содержать? Но она не планировала ехать домой на Рождество.

— Я пришлю кого-нибудь с телегой за сосновыми ветвями, — решил он.

— Мы везде развесим зелень, — неожиданно громко запела Дебора, без малейшего намека на музыкальный талант.

— Тра — ля — ля — ля — ля — ля — ля — ля — ля, — подпела ей мисс Граггс прекрасным контральто.

— Это время для веселья, — подхватил он их пение и многозначительно посмотрел вниз, на Веронику.

— Тра — ля — ля — ля — ля — ля — ля — ля — ля, — присоединилась она к ним, отчаянно фальшивя.

— Радость к нам придет, — хором пропели они втроем, в то время как мисс Граггс поддержала их своим мелодичным «тра — ля — ля».

Проклятье, подумал виконт Бакли, когда неожиданно осознал, что радуется мысли о наступлении Рождества.

Джейн никогда не была настойчивой как учитель. Она не принадлежала к тем людям, которым нравится организовывать и руководить другими людьми. И все же, в последующие несколько дней, она, казалось, преобразилась в совершенно другого человека.

Именно она руководила украшением дома — гостиной, лестницей, парадным залом. Виконт предположил, что слуги и сами могут с этим справиться, но она с ужасом и раздражением отвергла эту мысль, прежде чем успела остановить себя. А он лишь кротко согласился, что именно они вчетвером и должны заниматься украшением дома.

— Но у меня нет ни малейших мыслей по поводу того, как это должно выглядеть, — предупредил он ее. — Вы должны будете подробно нам объяснить, что хотите получить в результате.

И она рассказала им. А точнее, она стояла посреди гостиной и раздавала приказы, как сержант новобранцам. Ветви, веточки и веночки были развешаны точно в тех местах, куда она указывала, а если ей не нравился полученный результат, то им приходилось помногу раз исправлять или делать по-новому. И все повиновались, даже виконт, который занимался украшениями, расположенными на высоте. Он балансировал на стульях, столах, лестницах без сюртука, в одной лишь рубашке с закатанными рукавами, и украшал картины, зеркала, дверные проемы, в то время как она стояла внизу, критически рассматривая результаты его усилий и замечая малейшую оплошность.

Она ощутила себя настолько счастливой к тому времени, когда они закончили, что подумала о том, что могла бы раствориться в этом чувстве. Джейн была полностью окружена Рождеством: его запахами и признаками.

Дебора совершенно переменилась с их утреннего визита с дядей к соседям. Она примчалась к Джейн сразу же после приезда и сообщила, что у нее будет своя вечеринка на Рождество. Пятнадцать молодых леди и джентльменов должны были приехать к ним для прогулок и игр, и остаться до самого вечера на танцы, в то время как их родители и ее дядя будут на балу у Оксиденсов. Даже семнадцатилетний очаровательный Джордж Оксиденс решил приехать в Косвей, хотя родители позволили ему присутствовать на праздновании со взрослыми, если он того пожелает.

Джейн увидела, что виконт удивлен.

— Танцы? — спросил он. — А кто, помилуй Бог, обеспечит вас музыкой?

На что Дебора незамедлительно попыталась умерить его скептицизм, так как она заранее обдумала эту идею:

— Мистер Джордж Оксиденс сказал мне, что его тетя совсем даже неплохо играет на фортепиано, — сказала она. — И что она будет рада побыть с молодежью, а не со взрослыми.

Однако ее дядю это не убедило.

— Я посмотрю, что можно будет сделать по этому поводу, — пообещал он.

— О, спасибо, дядя Уоррен, — воскликнула она, бросаясь к нему через комнату, чтобы обнять. — Это будет самое лучшее Рождество из всех, которые у меня были.

Виконт поднял брови и вопросительно посмотрел на Джейн.

Джейн могла только согласиться с его племянницей.

Но оставалась еще одна проблема. Нужно было посетить деревенский магазин и выбрать ярды самых широких и ярких лент. Джейн чувствовала себя виноватой, когда ей сказали общую стоимость, но заказ, тем не менее, не отменила. Виконт Бакли богатый человек, не так ли? А когда она заметила восхищенный, пристальный и немного тоскливый взгляд Вероники на чудесные фарфоровые звоночки, то добавила еще и три звоночка к покупкам, несмотря на то, что это было ужасно расточительно. Но они будут чудесно смотреться на ветках падуба над каминной полкой в гостиной.

Затем, во время одного из многочисленных посещений кухни, она услышала, как слуги шептались о том, что не было рождественского полена. Главный садовник обрадовался перспективе сходить за самым большим, которое только можно было найти, когда Джейн настояла на том, чтобы у них был этот праздничный символ. Рождественское полено! Как же немного она знала о Рождестве.

Во время такого же посещения она узнала, что один из конюхов весьма искусно вырезает из дерева, и занимается этим в любое свободное время. Когда Джейн восхитилась ложкой, которую он вырезал для своей маленькой дочки, жившей в деревне, он предложил вырезать вертеп, который можно было бы поставить в гостиной.

Так получалось, что и другие мечты Джейн воплощались в жизнь. Времени было немного, поэтому конюх взялся вырезать ребенка Иисуса в яслях, Марию, Иосифа, одного-двух пастухов и несколько животных, приветствующих приход в мир сына Божьего.

После того, как были развешаны последние ленточки и звоночки, Джейн решила, что сцена Рождества чудесно дополнит оформление гостиной.

О, Рождество было вокруг! Она огляделась вокруг, любуясь работой. Джейн была вся в делах и заботах по подготовке Рождества своей мечты, но, тем не менее, подумала о подарках для девочек. Она успела приобрести в деревенском магазине симпатичную шляпку с муфтой для Вероники и флакончик духов для Деборы. Эти покупки истощили и без того скудное содержание ее кошелька, но она не смогла удержаться. Она никогда прежде не покупала рождественские подарки. У нее ничего не было для виконта Бакли, но, как ей казалось, было бы неуместным в ее положении делать подарок джентльмену.

Ради Деборы она собиралась сделать это Рождество замечательным. И ради Вероники. Вероника была спокойна и послушна, но Джейн знала, что малышка все еще прячется внутри себя. Она знала это из собственного жизненного опыта. Она собиралась сделать все от нее зависящее, чтобы Рождество помогло малышке выйти наружу, не взирая на постигшее ее горе и ненадежность положения. По крайней мере, тогда она сама могла быть более уверенна и успокоена.

Если бы был какой-нибудь выход. Она замерла. В ее сердце похолодело, когда она вспомнила о решении виконта найти для своей дочери хороший дом. Он собирался отослать ребенка незнакомым людям на воспитание. Но они все равно останутся для нее чужими людьми. Даже несмотря на заботу и внимание.

О, и ради виконта это должно быть замечательное Рождество. Он должен понять, что любовь и семья — это самое главное. Почему люди, у которых есть семья, не ценят этого? Почему он не видит, что его дочь — самое драгоценное сокровище?

Да и ради себя самой она должна была сделать это Рождество совершенным. Это было ее первое празднование, и, вероятнее всего, последнее. Это будет Рождество, которое она сможет вспоминать всю свою оставшуюся жизнь.

Да, это так. Все так. На самом деле!

Она снова огляделась вокруг.

Сочельник начался серо и мрачно, и виконт Бакли, окруженный всеми этими глупыми приметами Рождества и запахами, преследующими его по всему дому, почувствовал обычное для него в такие дни раздражение. Когда она — мисс Джейн Граггс — уговорила его дать разрешение воплотить в жизнь безумную идею праздника для молодежи, ему пришлось лицом к лицу столкнуться с отвратительным для него торжеством Рождества, обосновавшегося в его собственном доме. Таким образом, он оказался перед необходимостью отмечать Рождество в Оксиденсе. Перед необходимостью изображать радость от этого.

Но этому не бывать. Достаточно только взглянуть на улицу! Он всматривался через окно своей спальни в серый унылый декабрьский пейзаж.

Час спустя он почувствовал себя невероятно глупо. Как можно было не обратить внимания ни на один из признаков, если они были не менее заметны, чем нос на лице? Потому что, естественно, серость и мрак были предвестниками снегопада, и прежде, чем утро перешло в день, снег пошел такой густой, что видно было не дальше, чем на шесть футов от окна. И он плотным белым одеялом покрывал все окрестности.

О Господи, снег! Он не помнил, когда в последний раз в Сочельник шел снег. Конечно, не в тот год, когда Элиза оскорбила его и разбила его глупое молодое сердце. В том году лил дождь как из ведра, и бушевала буря. В общем, типичная британская зимняя погода. Сейчас же было совершенно непривычно. Он заинтересовался, видела ли уже Вероника снег, и только на середине лестницы, по пути в детскую, понял, насколько странным для него является желание разделить свой восторг с ребенком. Но, тем не менее, это его не остановило.

Они все собрались там: Вероника и Дебора сидели на коленях на скамеечке возле окна, уткнувшись носами в стекла, и мисс Граггс придерживала их за плечи.

— Видите, милорд, — она единственная, кто оглянулся, чтобы посмотреть, кто вошел в комнату. — Снег. У нас будет белое Рождество. Вы можете представить себе что-нибудь чудеснее?

Когда-нибудь, прежде чем ей придется вернуться в школу мисс Филлипотс, ему необходимо будет сесть и серьезно поговорить с мисс Граггс. Было что-то глубоко внутри этой женщины, что, прорываясь на поверхность, отражалось на ее лице, делая ее невероятно красивой. Она и сейчас была красива: восторженная, невинная и оживленная. И все из-за того, что на Рождество пошел снег.

Он вдруг подумал о том, какое было бы у нее выражение на лице, если бы он занялся с ней любовью. Абсолютно абсурдная мысль! У него была в Лондоне содержанка, услугами которой он был вполне удовлетворен. Она были вместе уже два месяца. Он еще даже не начал от нее уставать.

— Я попробую, — с запозданием отреагировал он на ее вопрос. — Хотя в настоящее время я ни о чем не могу думать.

Она ему улыбнулась так, что от этой улыбки его сердце на мгновение замерло, а в животе неожиданно появилось такое ощущение, словно там затрепетали бабочки.

О Господи, он хотел ее, серую чопорную мисс Граггс!

— Смотри, папа, — обратилась к нему Вероника. — Посмотри на деревья. Они волшебные.

Он прошел к окну и остановился, почти касаясь плечом мисс Граггс, чтобы взглянуть на рождественскую страну чудес.

— Согласен с тобой, — сказал он и погладил мягкие завитки малышки. — У меня возникла мысль. Когда я был мальчиком, у меня были санки. Интересно, что с ними случилось?

— Сани? — обратила на него внимание Дебора. — О, дядя Уоррен, мы могли бы поехать завтра кататься на санях. Праздник с катанием на санях. Вы согласны? А сколько их?

— Подожди минутку, — попросил он и жестом призвал ее остановиться. — Я даже не уверен, что они все еще существуют. Я так понимаю, вы настаиваете, чтобы я без промедления надел пальто и сапоги, и направился в конюшню, чтобы это проверить?

Да. Три пары глаз подтвердили его предположение. А затем в три голоса сообщили, что пойдут вместе с ним, при этом Джейн Граггс тут же взялась одевать на Веронику пальто, плотно завязав шарф поверх ее шляпки, в то время как Дебора помчалась к себе.

— Я знала, что это будет чудесное Рождество, — сказала ему мисс Граггс, глядя на него сияющими глазами. — Я была уверена в этом.

Как она могла быть уверена, что это будет чудесно, задавался он вопросом, если приехала сюда почти как прислуга, чтобы приглядывать за угрюмой девчонкой? А затем была еще обременена заботой о внебрачном ребенке, одно присутствие которого должно было оскорбить ее чувства? Как это Рождество могло стать для нее чудесным, если она была вдали от своей собственной семьи?

Но именно так и было, это подтверждал свет в ее глазах и красота ее лица. Поэтому он знал, что она не лгала.

И тут он внезапно понял, что впервые за многие годы в нем проснулась надежда. Надежда на то, что, так или иначе, она могла быть права, и это будет действительно прекрасное Рождество.

Так или иначе, волшебство праздника могло вернуться.

Они нашли четверо саней, трое из которых, были довольно ветхие. Но он был убежден, что до завтрашнего дня их можно привести в отличное состояние.

— Ну же, Вероника, — обратился он к дочери, когда они возвращались назад в дом сквозь густую пелену падающего снега. — Ты собираешься завтра прокатиться на санках? Со скоростью молнии вниз с холма?

— Нет, папа, — отозвалась она.

— А со мной? — спросил он ее. — Если я поеду с тобой и буду крепко тебя держать?

— Да, папа, — серьезно ответила девочка.

Он не мог себе представить более послушного ребенка. Нэнси хорошо ее воспитала. И все же он не мог забыть фразу, которую сказала о ней Джейн Граггс: она прячется внутри себя. И то, как его удивили эти слова… В конце концов, откуда ей было знать об этом? Тем не менее, он начал думать, что, возможно, она была права. За эти несколько дней малышка принимала участие во всех их совместных делах, она даже подружилась с кошкой, которая до этого жила исключительно на кухне. И, по его мнению, кошка эта стала невероятно дерзкой потому, что теперь занимала его любимое кресло в гостиной. Но в девочке не было той живости, так и бурлилившей в Деборе, и, даже, в некоторой степени, в мисс Граггс.

Он начал волноваться о Веронике. Чем быстрее он найдет хороший дом ее для постоянного проживания, тем будет лучше. Ей необходимы мать и отец, которые бы заботились о ней. Как только закончатся рождественские праздники, он должен дать указание Обри заняться этим делом. Это станет его первоочередной задачей.

— Смотрите на меня, — воскликнула Дебора, падая на спину в снег, и двигая руками и ногами в стороны, а затем аккуратно поднимаясь. — Смотрите! Снежный ангел!

— Совсем не такой прекрасный, как ты, — сказал он, отряхивая с ее спины налипший снег.

Она весело захихикала.

— Попробуйте сам, дядя Уоррен, — предложила она.

— Мое чувство собственного достоинства не позволяет делать снежных ангелов, — отнекивался он.

Но все же он сделал, потому что никогда не мог сопротивляться брошенному вызову. А затем они все упали на снег, пока у них не образовалась целая армия ангелов, быстро исчезающих под снегопадом.

«Словно они все — дети, — с некоторым недовольством подумал он. — Вместо двух взрослых, молодой леди и одного ребенка».

— Для владыки небесного достаточно, чтобы ангелы пели в хоре с архангелом Гавриилом, — заявил он. — Я не знаю, как у вас, а у меня снег уже везде, к тому же он растаял. Мне уже совсем неуютно и холодно. Я мечтаю о том, чтобы вернуться в дом и выпить что-нибудь горячее.

— Вероника сделала самых лучших ангелов, — великодушно признала Дебора. — Смотрите, какие они изящные.

Это в первый раз, когда она назвала его дочь по имени, отметил виконт.

— А все потому, что она — настоящий маленький ангел, — сказал он и импульсивно, от избытка чувств, подхватил малышку на руки. — Тебе холодно, Вероника?

— Немного, папа, — призналась она.

Она была легкой, как перышко. Он прижал ее к себе покрепче и внезапно кое-что понял. Он будет скучать, когда она уедет. Он всегда будет волноваться, счастлива ли она, достаточно ли любима, будет волноваться, не замыкается ли она в себе.

— Прижмись покрепче, — предложил он. — Рядом со мной ты быстрее согреешься.

Мисс Граггс, как он заметил, наблюдала за ним. Ее сияющие глаза ярко горели на очаровательном лице, правда, нос у нее был ярко-красный. В этот момент она выглядела еще красивей, чем когда бы то ни было. Эта странная мысль пришла ему в голову, хотя он и знал, что она вообще не красива.

С самого начала она собиралась пойти в церковь одна. Она всегда так делала в Сочельник и хотела так же поступить, находясь здесь. Она видела живописную каменную церковь во время поездки в деревню. Это претворяло в жизнь ее рождественские фантазии о заснеженной дороге, по которой надо было идти с Сочельник в церковь.

Во время обеда она спросила у Вероники — малышка все так же ела в столовой вместе со взрослыми — не будет ли она возражать, если Джейн не посидит рядом с ней, когда придет время ложиться спать. Джейн сразу же объяснила почему, и добавила:

— Я обещаю заглянуть к тебе, как только вернусь, — сказала она.

Вероника пристально задумчиво посмотрела на нее, а затем спросила:

— А я могу пойти с Вами, мисс Джейн?

Хотя для маленького ребенка это было бы достаточно позднее время, виконт Бакли тут же дал свое разрешение и объявил о своем намерении присоединиться к ним. А затем и Дебора, поинтересовавшись, будет ли в церкви господин Джордж Оксиден — покраснев при этом — заявила, что пойдет с ними, потому, что всегда обожала богослужение на Рождество.

Так и получилось, что они все вместе, пешком, сквозь глубокий снег, не позволявший проехать в карете, шли милю до церкви: Вероника, держа за руки Джейн и виконта, и Дебора, на несколько шагов опережая из. Так же вместе они сидели в церкви. Сначала Вероника сидела между двумя взрослыми, а потом, после нескольких зевков, залезла на колени Джейн, и, крепко к ней прижавшись, уснула. Джейн не могла петь несколько последних куплетов гимна, но совсем не огорчилась из-за этого, потому что впервые осознала, думая о рождении Христа, всю радость, которую испытала Дева Мария, давая жизнь ребенку, даже несмотря на то, что ей пришлось родить далеко от дома, в хлеву.

Рождество, думала Джейн, самое восхитительное и чудесное время года.

Они пошли домой после того, как виконт поприветствовал соседей, а Дебора поболтала со своими новыми подругами — сестрами Оскиденс, и получила поклон, улыбку и рождественское поздравление от их старшего брата. Джейн в это время сидела, держа спящего ребенка на руках.

Затем виконт подошел к ней, расстегнул пальто, и, взяв у нее из рук свою дочь, прижал к себе и закутал, как в кокон. Джейн нежно улыбнулась ему. О, он тоже чувствовал нежность. Какой простой отцовский жест! Он полюбил этого ребенка и никуда его от себя не отпустит. Естественно. Этим Джейн сможет успокоить себя, когда вернется к мисс Филлипотс. Хотя она еще не думала об этом. Пока. Сначала она собиралась получить одно чудесное незабываемое Рождество.

А, когда они глубокой ночью подошли к дому, он встретил их приветливым светом, льющимся из окон и разгоняющим ночную тьму. Это была ее сбывшаяся мечта, даже, если и не каждое окно в доме светилось. Признаться, все было так похоже на ее фантазии, что в голову приходила мысль о том, что на свете существуют чудеса.

Дебора отчаянно зевала и засыпала на ходу, когда они, наконец, вернулись домой. Она сразу же направилась в свою комнату. Вероника пошевелилась и стала ворочаться в руках отца, пока он поднимался наверх. Джейн следовала за ними, чтобы переодеть малышку. Виконт не зашел в спальню, он остался стоять в дверном проеме, как делал это все время после того, как Джейн укладывала ее в постель. Крошка была полусонная.

— Доброй ночи, мама, — пролепетала она.

Джейн едва смогла заговорить из-за кома, возникшего в горле.

— Спокойной ночи, милая, — после некоторой паузы, мягко произнесла она.

— Доброй ночи, папа.

— Доброй ночи, Вероника, — сказал он.

Джейн посидела несколько минут рядом с ней на кровати, хотя в этом не было необходимости — малышка погрузилась в сон. Она была слишком смущена, чтобы оказаться лицом к лицу с виконтом. Но, когда через некоторое время она поднялась и повернулась к двери, он все также стоял на месте.

— Я приказал принести в библиотеку горячий сидр, — сообщил он. — Составите мне компанию?

Она хотела оказаться как можно скорее в своей комнате. Точнее, часть ее, которая нервничала и даже пугалась от мысли остаться с ним наедине. Другая же часть, та, которая жила и радовалась этому Рождеству в полной мере, подпрыгнула от радости. Она снова будет сидеть и разговаривать с ним? Она только надеялась, что будет в состоянии думать хоть немного, и говорить, а не молчать, как будто у нее ничего нет в голове.

Когда они пришли в библиотеку, он жестом показал ей на стул, на котором она уже однажды сидела. Он разлил горячий сидр в две кружки, и вручил одну из них ей прежде, чем сам сел с другой стороны от камина.

Она никогда прежде не пила сидр. Он был горячий, с корицей и другими острыми специями. Напиток был восхитителен. Она сконцентрировала все свое внимание на разглядывании сидра. Она не могла найти тему для разговора. В этот момент она пожалела о том, что не придумала какое-то оправдание и не легла спать.

— Вы собирались провести все Рождество в школе? — спросил он.

— Да, — неохотно ответила она.

— А где живет Ваша семья? — продолжал спрашивать он. — Слишком далеко, чтобы поехать к ним?

Она никогда не рассказывала о себе. Не о чем было говорить. Она не представляла, что может вызвать к себе интерес другого человека.

— У меня нет семьи, — сказала она.

Она не особо жалела себя. Но слова прозвучали довольно горестно. Она снова принялась изучать свой напиток.

— О, — произнес он. — Простите меня. Они давно умерли?

— Наверное, — сказала она после паузы, во время которой ей захотелось придумать мифическую теплую и любящую семью, но она заставила себя отказалась от этой мысли. — Я результат такого же союза, как Ваш с матерью Вероники. Я не знаю, кем была моя мать. Должно быть, она умерла, когда я была еще очень маленькой. Или, возможно, ей не нужно было такое бремя, как я. Своего отца я тоже не знаю. Он поместил меня в приют, пока я не выросла, чтобы пойти в школу мисс Филлипотс. Он платил за меня, пока мне не исполнилось семнадцать лет. С тех пор я предоставлена сама себе.

Он ничего не говорил в течение долгого времени. Она смотрела на напиток, но не подносила ко рту. Она знала, что ее рука будет дрожать, если она попытается это сделать.

— Вы никогда не знали семьи, — очень спокойно констатировал он наконец.

— Нет, — подтвердила она. Но не желала, чтобы он подумал, что она пытается вызвать к себе жалость, поэтому продолжила. — Приют был хороший. Школа — дорогой. Отец достаточно хорошо позаботился о том, чтобы удовлетворить мои материальные потребности и дать хорошее образование, которое поможет мне пробиться в этом мире.

— Но Вы остались в школе, — отметил он. — Почему?

Как она могла объяснить, что какой бы холодной и унылой не была школа, это был единственный дом, который она знала, единственное надежное пристанище в ее понимании? Как она могла объяснить, что мысль быть выброшенной в свободное плавание в чужой мир, даже без иллюзии дома и семьи, безмерно пугала ее?

— Я думаю, что привыкла, — сказала она.

— В абсолютно женском окружении, — снова констатировал он. — Вы никогда не хотели выйти замуж и иметь собственную семью, мисс Граггс?

О, это был жестокий вопрос. Как она могла найти себе мужа? Даже, если она уйдет от мисс Филлипотс, на что ей можно надеяться, кроме, как только на другое место преподавателя или гувернантки? Для такой, как она, не было надежды на супружество. А собственная семья? Как она могла мечтать о семье, если нет никаких шансов иметь мужа?

Она раздраженно подумала, что ей не приходит в голову достойный ответ. В попытке скрыть свою уязвимость, она поднесла кружку к губам, забыв о дрожащей руке. Поэтому, не донеся пунш, была вынуждена опустить руку, так и не сделав ни глоточка. Она подумала о том, заметил ли он это.

— Откуда Вы знаете, что Вероника скрывается внутри себя? — спросил он, меняя тему разговора. — Я начинаю думать, что Вы правы, но откуда Вы это знаете?

— Она слишком тиха, слишком спокойна, слишком послушна для ребенка, — ответила она.

— Вы знаете это из собственного опыта? — продолжал допытываться он.

— Я… — она судорожно сглотнула. — Это, что, допрос, милорд? Я не привыкла говорить о себе.

— Почему нет? — не отставал он. — Никто не спрашивал Вас? Мисс Филлипотс полагает, что делает Вам одолжение, предоставляя место в школе? А учителя и ученицы берут с нее пример? Она называет Вас просто Граггс, как и до недавнего времени, Дебора? Никто не зовет Вас Джейн?

Она почувствовала себя так, как будто ей нанесли удар в самое сердце. Боль резко пронзила ее.

— Учителей обычно не называют по именам, — только и смогла сказать она.

— Но у учителей должны быть еще интересы, кроме их работы, — заметил он. — Не правда ли, Джейн? Как долго Вы прячетесь?

— Простите, — она поставила свой почти не тронутый напиток на маленький столик, рядом с собой, и встала. — Уже поздно, милорд. Думаю, сейчас самое время пожелать Вам доброй ночи.

— Я слишком дерзкий, Джейн? — он тоже встал и взял ее за руки. — Нет. Вы не должны отвечать. Я был непростительно дерзок и вел себя неоправданно настойчиво, а ведь Вы — гостья в моем доме и были очень добры к Деборе и моей дочери, и, впервые за многие годы, принесли в этот дом дух Рождества. Вы сможете простить меня?

— Конечно, — сказала она, пытаясь освободить руки. Она снова почувствовала себя так, как будто вот-вот задохнется. Его близость и его мужское начало угнетали ее. — Ничего страшного, милорд.

— Ну уж нет, — сказал он. — Это из-за того, что Вы безумно заинтриговали меня за эти несколько дней, Джейн. В Вас, как будто живут два разных человека. Чаще всего, Вы — дисциплинированная, чопорная и, простите, кажетесь обычной учительницей. Но иногда Вы оживленны, нежны и невероятно красивы. У меня создалось впечатление, что этот, второй человек, прячется глубоко внутри Вас и лишь изредка вырывается наружу. На самом деле, ведь это и есть настоящая Вы, которая скрывается от всего мира? Которую Вы никогда не могли показать другим?

— Прошу Вас, — она попыталась выдернуть руки, но ей это не удалось. Ее голос, с тревогой заметила она, звучал тонко и несчастно. В нем отчетливо слышались подступающие слезы.

— Он был дураком, Ваш отец, — заявил он. — У него были Вы, чтобы любить Вас и заботиться, а он упустил эту возможность.

Она тут же забыла о себе, внимательно глядя ему в лицо, прямо в глаза.

— И вы собираетесь совершить ту же самую ошибку? — спросила она. — У Вас ведь тоже есть дочь, чтобы любить ее.

— Но ситуации совершенно разные, — сказал он. — Я не собираюсь отправлять ее в приют или школу. Я хочу найти ей любящих родителей, которые будут гораздо лучше, чем мог бы стать я.

— Но ей четыре года, — сказала Джейн. — Разве Вы не думаете, что она все будет помнить, хоть и туманно? Она будет помнить, что ее мать загадочно исчезла из ее жизни, и попытается убедить себя, что она умерла. А не просто бросила. Вы должны сказать ей правду. Как ни жестоко это кажется в настоящее время, но она должна знать правду. А так же она будет помнить, что ее отец знатен и богат, что он заботится о ее физических потребностях, но не побеспокоится о том единственном, что действительно имеет значение.

— И что же это? — нахмурившись, спросил он, и она подумала, что, вероятнее всего, он рассердился. Но и она тоже. Она была готова ответить на его вопрос.

— Потребность в любви, — сказала она. — Потребность знать, что ты для кого-то дороже всего остального в этом мире.

— Но она незаконнорожденная, — прошептал он. — Она — дочь, которую родила мне моя содержанка. Вы это понимаете, Джейн? Что Вы знаете о том, что является приемлемым и что совершенно недопустимо в светском обществе?

— Да, — ответила она. — О да, я знаю, милорд. Как Вы понимаете, я такая же незаконнорожденная дочь. Никто и никогда на моей памяти не хотел узнать меня как личность. Не обнимал меня. Не целовал. Никто никогда не любил меня. Мне двадцать три года, я достаточно взрослая, чтобы справится с таким отношением. Но я не хотела бы, чтобы другой ребенок жил такой же жизнью, как я. Только не Вероника. Я надеюсь, что она будет помнить, как Вы целовали ее в щеку, гладили по голове, несли в своем пальто домой из церкви. Я не уверена, что эти воспоминания очень помогут. Но мне очень жаль, что у меня таких воспоминаний нет.

— Джейн, — с болью произнес он. — О, моя бедная Джейн.

И прежде, чем она поняла, что должно произойти и как это предотвратить, он освободил ее руки, а сам обнял ее за плечи и крепко прижал к своему телу. Не успел ее ум справится с потрясением от ощущения тепла другого человеческого тела, как его рот нашел ее губы. Тепло, настойчиво, нежно.

Через мгновение она сдалась невероятной физической притягательности объятий мужчины и ощущениям от своего первого настоящего поцелуя. А затем она уперлась руками в его грудь и оттолкнула от себя.

— Нет, — сказала она. — Нет, милорд, это не бедная Джейн. Это бедная Вероника. У нее есть отец, который мог бы любить ее, в чем лично я убеждена, но который считает, что мнение общества имеет большее значение, чем любовь.

Она не дала ему возможности ответить, хотя он снова попытался ее обнять. Но она вырвалась из его рук и выбежала из библиотеки, помчавшись по лестнице в свою комнату так, словно ее преследовали все демоны ада.

За ночь снега навалило еще больше. Виконт стоял возле окна в своей комнате, ощущая нетерпеливое желание спуститься вниз, чтобы начать этот день, и, в то же время, желая остаться здесь до тех пор, пока он не сможет благополучно ускользнуть к Оксиденсам. Он хотел идти вниз, потому что вчера вечером сказал ей правду. Она принесла Рождество в его дом, впервые за многие годы, и, как оказалось, он нуждался в празднике. И все же, он боялся встретиться с ней этим утром после его непростительной неосмотрительности пошлой ночью. И еще он боялся увидеть Веронику. Он боялся столкнуться с любовью. Шесть лет назад он решил, что не способен на любовь, которая бы удовлетворила другого человека. С тех пор он ограничивал свои чувства дружбой и страстью.

Она была не права. Он не отдал предпочтение мнению общества перед любовью, а просто полагал, что не сможет любить свою дочь так же сильно, как тщательно выбранные для нее родители. Он хотел, чтобы у Вероники было счастливое детство. Потому что он любил ее. Он обдумал свое чувство и не смог в нем усомниться. Он действительно любил ее. Мысль отдать ее какой-то супружеской паре не была приятной. И это еще мягко сказано.

Он оказался внизу первым. Прежде, чем зайти в комнату для завтраков, он пошел в гостиную, чтобы положить пакеты с подарками, которые он купил два дня назад, возле грубо вырезанной из дерева прекрасно-сентиментальной сцены Рождества: Мария, Иосиф, младенец в яслях, пастух и ягненок. Эти фигурки были установлены тут только вчера вечером. Он впервые увидел их.

Он оглянулся вокруг. И вспомнил о своем раздражении, когда обнаружил, что его обременили племянницей на Рождество, которая угрюмо смотрела на весь белый свет оттого, что ее родители уехали, оставив ее на его попечении. И ужасающее одиночество Вероники, когда она сидела в зале, словно брошенная почтовая посылка, которую ни у кого не хватало времени открыть.

Да, Джейн преобразила его дом и их всех троих, которым посчастливилось оказаться рядом с ней. При самых неблагоприятных обстоятельствах она сумела внести теплоту и радость Рождества. Он задался вопросом: было ли это то, что она стремилась получить. Но он понял, что она сама не была готова к такому повороту событий. Она должна была праздновать Рождество в школе в этом году, впрочем, как и в прошлом, и позапрошлом. Его сердце сжалось. Она вообще когда-нибудь отмечала Рождество в компании? Или всегда одна?

Действительно ли вся любовь ее сердца, вся ее любовь к жизни выразилась в этом Рождестве, которое она проводила с чужими ей людьми? С тремя такими же, как и она, неприкаянными душами? Но она была сильнее их. Он чувствовал, что без нее они остались бы во мраке.

Его мысли были прерваны: Дебора влетела в комнату с пакетами в руках. Она положила свои подарки рядом с его и только после этого повернулась к нему и с улыбкой сказала:

— Счастливого Рождества, дядя Уоррен. Вероника… Граггс… Мисс Граггс одевает и причесывает ее. Они скоро спустятся. Я хочу, чтобы они поскорее были тут. У меня есть подарки для всех. Я купила их в деревенском магазине. И у тебя есть подарки! Один из них для меня?

— Да, — усмехнулся он, зараженный ее оптимизмом. — Счастливого Рождества, Дебора.

А затем в комнату вошли, взявшись за руки, Джейн и Вероника, и сердце дрогнуло у него в груди при виде них. Его две леди. Джейн несла два пакета. А у Вероники глаза были размером с блюдца от предвкушения.

Восхитительный восторг от Рождества в глазах маленького ребенка, уставившегося на сцену вертепа и на подарки рядом с ней… Он поспешил к ней и без малейших колебаний взял на руки.

— Счастливого Рождества, Вероника, — пожелал он и поцеловал в губки. — Кто-то ночью принес младенца Иисуса, его маму и папу. А также подарки. Спорю, некоторые из них для тебя?

Джейн, как он заметил, поспешила через комнату, чтобы положить свои пакеты рядом с остальными.

— Для меня? — спросила Вероника, а ее глаза расширились еще больше.

Он опустился на колени рядом с подарками, чувствуя себя нелепо взволнованным, как будто сам стал маленьким мальчиком. Он наблюдал за тем, как девочка достала изящный, обработанный кружевом, носовой платок, который для нее купила Дебора, и приложила к щеке. А так же, как она примеряла купленную для нее Джейн красную шляпку и муфту. А затем, с бешено бьющимся сердцем, смотрел, как она раскрывает его подарок с фарфоровой куклой.

— О! — воскликнула она после непродолжительного молчания. — Посмотри, что у меня есть, папа. Посмотрите, мисс Джейн! Дебора, смотри!

Виконт Бакли несколько раз сморгнул выступившие на глазах слезы. А когда перевел взгляд на Джейн, то заметил, что ее глаза тоже наполнились слезами.

— Какая она красивая, Вероника, — отозвалась она.

— Прекрасная, — с восторгом подтвердила Дебора.

— Почти такая же красивая, как ты, — подтвердил ее отец. — Как ты ее назовешь?

— Джейн, — без колебаний ответила дочь.

А затем и Дебора открыла свои подарки, с восхищением восклицая при виде флакончика духов, которые ей подарила Джейн; а потом и с благоговейным восторгом, когда увидела украшенные бриллиантами часики, которые ей передали в подарок уехавшие родители; и с огромной благодарностью за вечерние перчатки и веер от дяди, который купил ей их потому, что она уже почти взрослая, а все леди должны их иметь, так он сказал. Она объявила, что воспользуется его подарком уже сегодня вечером.

Виконт Бакли получил в подарок льняной носовой платок от Деборы, и набор серебряных расчесок от сестры и шурина.

А затем он наблюдал за Джейн, когда она разворачивала свои подарки. Сквозь слезы благодарности она улыбнулась Деборе, получив от нее носовой платок. Виконт пристально наблюдал, как она вынимала из упаковки кашемировую шаль от него, и трепетно держала перед собой струящуюся ткань. Она закусила губу и крепко зажмурила глаза на несколько секунд.

— Это самая красивая вещь, которую я когда-либо видела, — сказала она, прежде чем повернулась к нему лицом, искаженным почти мученической гримасой. — Спасибо. Но у меня нет ничего для Вас. Я подумала, что это будет не совсем прилично.

Вероника сползла с его коленей и стала вместе с Деборой рассматривать младенца Иисуса в яслях, крепко сжимая в руках куклу. Дебора объясняла ей, во что завернут малыш.

— Вы дали мне самый бесценный подарок, Джейн, — сказал он так тихо, что только она могла его услышать. — Вы открыли мне глаза на Рождество во всем его величии. Я благодарю Вас.

Она пристально посмотрела ему в глаза.

В этот момент Дебора решила, что пришло время завтракать, и уверяла Веронику, что та сумеет научить свою куклу правильно себя вести за столом, когда они все вместе сядут есть. Его племянница, казалось, преодолела свой шок оттого, что ей приходиться находиться в одной компании с его незаконнорожденной дочерью.

— Ну, что ж, пойдемте завтракать, а потом займемся вручением подарков слугам, — сказал он Джейн, поднимаясь на ноги и протягивая ей руку, чтобы помочь встать. — Они, несомненно, будут счастливы, что в этом году я это сделаю без обычного хмурого выражения на лице.

Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему в ответ неуверенной, дрожащей улыбкой.

Однажды, когда ей было семнадцать лет, мисс Филлипотс дала ей наперсток в связи с ее новым статусом учительницы. Это был единственный подарок, который она до сих пор получала. Джейн аккуратно сложила платок и шаль на кровати и осторожно поглаживала их рукой, как будто они были хрупкие, как фарфор, и могли разбиться. Она старательно сдерживала слезы, чтобы не выдать себя покрасневшими глазами, когда придет время выйти из своей комнаты.

Но лучший подарок был в том, что он ей сказал. «Вы дали мне бесценный подарок, Джейн». И улыбнулся ей. А еще он держал Веронику на коленях и смотрел на нее, без сомнения, с нежностью.

Когда она вернется к мисс Филлипотс, ее одиночество будет еще более болезненным, чем раньше — она попробовала вкус семейной жизни, полюбила, что в ее положении было очень глупо. То, что она влюбится в него, было абсолютно предсказуемо при сложившихся обстоятельствах. Это, конечно же, была не настоящая любовь. Но очень реальная, и она знала, что выдержит боль и грусть, если только будет знать, что он оставит Веронику жить с ним. Она даже отказалась бы от этого, единственного в своей жизни настоящего Рождества без возражений, если бы только смогла увериться в этом.

Этот день оказался восхитительно хлопотным. Слуги собрались в гостиной, чтобы поздравить хозяина, а виконт Бакли вручил каждому из них подарок, а также поднял тост и пригласил к богато накрытому столу. Почти все принесли подарки для Вероники. Было ясно, что маленькая дочь виконта пришлась им по сердцу. И, конечно же, они пели гимны.

После рождественского обеда в семейном кругу, прошедшего немного раньше, чем обычно, стали съезжаться молодые гости. Волнение Деборы достигло предела. Как только все прибыли — веселые, шумные, свободные от опеки взрослых, которые могли бы указывать, что им надо делать, — молодые люди отправились на прогулку.

По дороге к холму, где их ожидало катание на санках по склону, они затеяли игру в снежки. Как с интересом заметила Джейн, Дебора сражалась с господином Джорджем Оксинденом в паре против всех остальных. Но прежде, чем обратить на это внимание, Джейн пришлось тоже сражаться за свою жизнь, или, во всяком случае, за свой комфорт. Мягкий снежок ударил ее по плечу, и, оглянувшись, она обнаружила виконта Бакли, самодовольно усмехающегося ей всего в нескольких ярдах. Она разрушила эту ухмылку, каким-то чудом попав снежком ему в лицо.

Джейн была не в силах не хихикать, подобно Деборе.

Когда они пришли к холму, стало понятно, что сани пользуются повышенным спросом, поэтому молодые люди спускались с горки по двое. Никто не жаловался на холод, даже тогда, когда вылетал из санок и плашмя падал в сугроб. Даже, несмотря на то, что у всех горели щеки и носы.

Вероника невозмутимо наблюдала за происходящим, крепко держась за руку Джейн.

— Ну как, Вероника, попробуем? — обратился к ней отец, подъезжая к ним вместе с Деборой.

— Мы перевернемся, — сказала она, серьезно глядя на него.

— Что? — удивился он. — Ты сомневаешься в моих способностях? А даже, если и упадем, то в снег. Это плохо?

— Нет, папа, — с некоторым сомнением в голосе, ответила она.

— Вот и хорошо. — Он протянул ей руку. — Попытаемся?

— Мисс Джейн тоже может поехать? — спросила Вероника.

Удивление отразилось на лице Джейн, когда она увидела взгляд виконта, направленный на нее. Его глаза просто сияли.

— Нам, конечно, будет тесновато, — сказал он. — Но я не возражаю, если дело касается двух милых леди.

— Я…Я… — начала Джейн.

— Что? — спросил он, приподнимая бровь. — У нас здесь появился трус? Мы удержим мисс Джейн на санях, Вероника?

— Да, папа, — ответила его дочь.

Таким образом, меньше, чем через пять минут, Джейн была на вершине, осторожно устраиваясь на санях, которые неожиданно стали выглядеть подозрительно узкими и хлипкими. Ей пришлось двигаться назад, чтобы освободить место для Вероники, пока она не уперлась спиной в грудь виконта. Его руки оказались по обе стороны от нее, потому что он должен был держать веревку. И неожиданно она перестала ощущать, что сейчас холодный зимний день. Как сквозь туман, она слышала смех девушек, свист и шутки — напутствия молодых людей. Она крепко прижала к себе Веронику.

А затем их подтолкнули, и они нырнули вниз по спуску, который оказался в десять раз более крутым, чем выглядел снизу. На такой скорости возникало ощущение, что они летели вниз раз в десять быстрее остальных, за которыми они наблюдали до этого. Вероника и она сама кричали. А потом они оказались внизу, выполнив полный разворот, рискуя опрокинуться и свалиться в снег, но, тем не менее, вполне благополучно остановились.

Восторженные вопли Вероники перешли в безудержный смех, по-детски радостный и задорный. Виконт поднялся и подхватил ее на руки, обнял, заглядывая ей в глаза. Возможно, это ветер и мороз сделали его взгляд таким ярким, но Джейн так не думала.

О, как хорошо это было — самый лучший момент этого чудесного Рождества — как замечательно было услышать детский смех! И просьбу спуститься на санях снова. И нетерпеливое ерзание на руках отца, чтобы спуститься на землю, схватить его за руку и потащить его по направлению к спуску. И наблюдать их спуск снова и снова, их смеющиеся лица…

О, как хорошо это было — пронзительно хорошо — видеть, что он хохочет на пару с маленьким ребенком, которого породил почти пять лет назад, и которого в глаза не видел всего за несколько дней до этого.

Растирая руки и почти не чувствуя от холода ног, Джейн, тем не менее, желала, чтобы эти мгновения длились вечно. Он должен будет пойти к Оксинденсам на обед и провести там вечер, а, возможно, и пол ночи. Как только он уедет, она останется единственной компаньонкой среди молодежи, не считая леди, которая прибудет, чтобы играть на фортепиано. Она знала, что будет чувствовать себя, как всегда, одинокой.

Но она отогнала от себя эту мысль. У нее и так было гораздо больше, чем она когда-либо мечтала. Она не должна быть жадной. Этот вечер был для молодых людей.

А потом, перед тем, как дружно было решено, что пора возвращаться домой: согреться и отдать должное горячим рождественским напиткам, приготовленных поваром, и пирогам со всевозможной начинкой, Дебора уговорила Веронику прокататься в санках с ней и господином Оксиденом. А виконт Бакли твердо взял Джейн за руку и потащил на холм.

— Если Вы еще немного постоите тут, то превратитесь в замороженную статую, — объяснил он на ходу. — Прокатитесь еще раз со мной: я снова научился ловко управлять санями и благополучно спускаться.

Она смаковала этот момент, заключительный момент ее собственного Рождества. Но, увы, на сей раз им не повезло. Наверное, частое катание сделало поверхность, по которой они двигались, слишком скользкой для успешной навигации. Или, возможно, была какая-то другая причина. Однако, что-то случилось на середине спуска. Санки вышли из-под контроля, и их седоки просто вылетели прямиком в мягкий, холодный сугроб. Они покатились вниз, перепутавшись ногами, руками, одеждой.

Наконец, они остановились, Джейн оказалась лежащей плашмя на спине, а виконт Бакли сверху. Они хохотали, как дети, а потом одновременно смущенно замолчали. Глаза мужчины уставились на рот девушки, а она на него. Но только на мгновение. Жизнерадостный смех молодежи привел их в чувства, и они энергично вскочили и стали, смеясь вместе со всеми, отряхиваться от снега.

Джейн вся горела изнутри. Если бы только, думала она бесстыдно, если бы только вокруг никого не было. Если бы только он поцеловал ее снова. Только один раз. Еще один поцелуй, чтобы хранить его в памяти всю оставшуюся жизнь.

О, она на самом деле стала жадной, строго укорила она себя. Она, что, никогда не удовлетвориться тем, что имеет?

Внутренний голос ответил ей. Больше нет. Больше — никогда.

Но пришло время брать Веронику за руку — пора было возвращаться в дом.

Виконт Бакли отправился наверх, чтобы переодеться в вечерний костюм, в то время, как молодежь увлеченно играла в гостиной в шарады, а Джейн скромно устроилась в углу с Вероникой и ее новой куклой, а так же кошкой из кухни, требующей свою долю внимания, совершенно при этом не обращая внимания на окружающий веселый гомон. Он и так слишком задержался с ними внизу, неохотно покидая собравшееся общество, несмотря на визги девочек и громкий смех мальчиков, хотя еще несколько дней назад он стремился избежать подобного любой ценой. Но больше задерживаться он не мог, если хотел вовремя попасть на обед к Оксиденсам.

Все же, несмотря на то, что ему следовало торопиться, он стоял и неподвижно смотрел в окно, уже после того, как его камердинер проявил удивительные способности в завязывании его шейного платка и помог натянуть синий фрак, облегающий, согласно моде, его тело, как вторая кожа. Он стоял, пристально глядя сквозь сумерки на снег, в то же время ничего не видя за окном.

А видел он Веронику в ее рождественском подарке: красной шляпке с завязанными под подбородком лентами и муфточке. Он видел ее розовощекой, ясноглазой, смеющейся и нетерпеливо дергающей его за руку. Со взглядом и поведением обычной четырехлетней девочки. И он думал, как будет на следующей неделе или через неделю, когда она уедет, чтобы жить в другой семье.

Он останется одиноким. Он будет горевать о ней всю свою оставшуюся жизнь. И, если в словах Джейн содержится правда, то он поступит не так, как будет лучше для Вероники.

Джейн! Ее он тоже видел: оживленной, хихикающей — да, хихикающей! — и красивой. Ах, как же красива его чопорная скромница Джейн. И о ней он будет думать долгими неделями, когда она вернется с Деборой в школу мисс Филлипотс, чтобы снова вести свою безрадостную жизнь, полную тяжелой работы и одиночества. Ее никогда не обнимали, не целовали, не любили, так она сама сказала… Но она не старалась вызвать к себе жалость, а всего лишь пыталась спасти Веронику от такой же судьбы.

Он будет одиноким без Джейн. Он подумал о своей любовнице, которая ждала его в Лондоне, о ее сочном, ароматном теле и способностях в постели, которые полностью удовлетворяли его. Но он не скучал по ней, а испытывал только примитивное желание. Он стремился к Джейн, с ее неизбежным серым платьем и ее неприметным лицом, которое совершенно преображалось, когда она переставала прятаться внутри себя. Джейн, которая даже не умела целоваться — она сжимала свои губы и держала их плотно сомкнутыми. Она, вероятнее всего, и не знает ничего о том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели.

Он хотел ее.

И он хотел оставить Веронику.

Его камердинер вышел из гардеробной и, откашлявшись, сообщил, что экипаж ждет. Виконт знал об этом. Он видел его под окном в течение, наверное, последних минут десяти. Лошади уже, как он заметил, нетерпеливо топтались и недовольно фыркали, стремясь к движению.

— Отошли карету обратно, — услышал он свои слова, прежде чем успел все хорошо обдумать. — И скажи, что бы ее подали после ужина. Я должен остаться на ужин, чтобы помочь мисс Граггс управиться с молодежью. Они довольно шумные и непослушные.

Последнее было довольно-таки несправедливо. И вообще, черт побери, с чего это ему пришло в голову давать объяснения камердинеру?

— Да, милорд, — отозвался мужчина и, поклонившись, вышел.

Отлично, это будет тем оправданием, которое он даст Оксиденсам, думал, он, торопясь спуститься в гостиную. Это казалось ему чрезвычайно правдоподобным оправданием.

Таким вот образом он оказался сидящим во главе стола во время ужина, Джейн сидела напротив, Вероника рядом с ней, а молодые люди расположились по обе стороны от него. Он снисходительно слушал всю их глупую болтовню и смех без малейшей дрожи отвращения. И поглощал огромное количество разнообразнейших блюд, наслаждаясь тем, что может видеть и любоваться своими двумя леди, которые заботливо следили за тем, чтобы у куклы Джейн была возможность попробовать каждый кусочек.

А затем пришло время молодым людям и их компаньонке перейти в гостиную. Слуги свернули ковер, пока они были за столом, а затем прибыла госпожа Карпентер, чтобы обеспечить их музыкой для танцев. Веронике было позволено не ложиться спать и наблюдать, пока она не станет совсем сонной. А ему нужно было ехать к Оксиденсам. Карета снова его ждала.

Но, что будет, если кто-то из молодых людей решит, что уже достаточно взрослый и захочет найти более уединенное местечко? Что, если молодой Джордж Оксидент, например, решит позволить себе любовные вольности с Деборой? Они весьма активно флиртовали друг с другом в течение всего дня. Он даже обнаружил этого молодого человека, целующего его племянницу под омелой, где она специально его поджидала. Как Джейн сможет справиться со всем этим одна, если учесть, что ей еще надо заботиться о Веронике?

Нет, он не мог оставить ее одну. Это будет чрезвычайно несправедливо, учитывая, что он — хозяин дома и его долг обо всем позаботиться, да и Сюзанна с Мили поручили Дебору его опеке.

— Отошлите карету, — велел он дворецкому. — Мне она не понадобиться сегодня вечером.

Он иронично усмехнулся. Это было самым явным примером изменений, которые в нем происходили. И у него, должно быть, ветер в голове. Это он-то хотел праздновать с молодыми людьми, а не с нормальной взрослой компанией?

Да нет. На самом деле он хотел праздновать со своей леди и со своей дочерью.

Они танцевали кадриль и многочисленные контрдансы. Молодые люди не прерывались ни на минуту. Они явно наслаждались новизной ощущений оттого, что могли, наконец, применить на практике навыки, полученные от учителей танцев.

Джейн чувствовала себя восхитительно счастливой оттого, что видела, и от общения со все сильнее устающей Вероникой. Но, тем не менее, малышка наотрез отвергала предложения отправиться в кроватку. В данный момент она уселась, скрестив ноги, на полу, около Рождественского вертепа и укачивала куклу, чтобы та заснула, а сама при этом выглядела так, будто может заснуть в любую минуту.

То, что виконт Бакли по неизвестным причинам, в конце концов, все же не уехал к Оксиденсам, а остался дома, сделало Джейн абсолютно счастливой. Он смеялся с молодежью, болтал с госпожой Карпентер между танцами, но не подходил близко к Джейн и Веронике. Хотя это и не имело значения. Того, что он рядом, в одной с ней комнате, и она могла смотреть на него, было уже достаточно. Он выглядел еще более ослепительно красивым, чем обычно, в своем вечернем светло-голубом сюртуке, светло-серых бриджах, идеально-белых чулках и черных туфлях.

Она с удивлением думала о том факте, что такой человек поцеловал ее. И это у нее был его подарок — прекрасная шаль, чтобы обнимать ее плечи на протяжение всей ее жизни.

Он склонился к госпоже Карпентер, что-то сказал ей, а та в ответ кивнула и улыбнулась. Он повернулся к своим молодым гостям и хлопнул в ладоши, чтобы привлечь их внимание.

— Сейчас будет вальс, дамы и господа, — объявил он. — Вы все знаете шаги?

Они все знали. Но девушки не думали, что будут танцевать его публично в ближайшее время, во всяком случае, до тех пор, пока не прибудут на свой первый официальный бал в Лондоне, а патронессы Олмака не дадут им своего разрешения. Прошелестел гул взволнованных голосов.

Джейн тоже знала шаги вальса. Она с внутренней дрожью вспомнила, как с учителем танцев демонстрировала их девочкам в школе, ощущая слишком горячие и потные руки партнера и его попытки подстроить так, чтобы она натыкалась на него. Но все же, это был замечательный танец. Чудесный романтически танец, где партнеры были лицом друг к другу, а их руки соприкасались.

— Джейн? — внезапно он оказался перед ней, изящно кланяясь, как будто она была какой-то герцогиней, и протягивал ей руку. — Не окажете ли мне честь?

— Я? — глупо переспросила она, прижимая свою руку к груди.

Он улыбнулся ей, и внезапно у нее появилась странная слабость в коленях и чувство, как будто из комнаты пропала половина воздуха.

— Спасибо, — наконец сказала она, протягивая ему руку.

Он посмотрел вниз, на Веронику.

— Ты не будешь возражать, если я на несколько минут заберу у тебя мисс Джейн? — спросил он. — Посмотришь, как мы танцуем?

В ответ Вероника зевнула.

Джейн мечтала о счастье, романтике, удовольствии. Но никогда, до тех пор, пока не закончился этот десятиминутный танец, она и не представляла, на что может быть похоже слияние этих трех желаний. Это было почти мукой. Она танцевала — он был замечательным партнером — так, что едва касалась пола ногами. Она танцевала и совершенно не задумывалась о шагах. Она танцевала и не сознавала, что в комнате находится кто-то еще, кроме них двоих и музыки. Она была слишком счастлива. Что не сообразила даже пожелать, чтобы время остановилось, и она осталась навсегда в этом мгновении — вальсе с человеком, в которого она так по-глупому влюбилась.

Сказать, что это были самые счастливые десять минут в ее жизни, значит преуменьшить до невероятности и сделать слова бессмысленными.

— Спасибо, — сказала она, пытаясь напускной прохладцей в голосе не выдать, что для нее это значило. — Думаю, что мне нужно пойти укладывать Веронику спать, милорд. Она очень устала.

— Да, — согласился он, посмотрев на свою дочь. — Тогда поднимайтесь в ее комнату. Я приду минут через десять, чтобы пожелать ей доброй ночи.

Таким образом, волшебство ушло, и день почти закончился. Она взяла ребенка на руки и отнесла в детскую, где быстро раздела и вымыла ее, а потом помогла одеть длинную ночную рубашку, и поплотнее укрыла одеялом ее и куклу.

— Доброй ночи, моя хорошая, — сказала она, нежно поглаживая шелковистые локоны малышки. — Это ведь было счастливое Рождество?

Вероника кинула, не открывая глаз и не произнеся ни звука. В сердце Джейн закралась тревога. Две слезинки выкатились из-под крепко сжатых век девочки и скатились по щекам.

Джейн инстинктивно повернулась к двери. Он стоял там, как и каждый прошедший вечер. Он взглянул ей в лицо, а затем пристально посмотрел на дочку. Джейн поняла, что он заметил ее слезы. Его лицо побледнело, он быстро пересек комнату и подошел к кровати.

Он не знал, что делать. Она казалась такой счастливой в течение всего дня. Смеялась и развлекалась. Что случилось, что расстроило ее? И как он сможет ей помочь, если понятия не имеет, в чем дело?

— Вероника? — обратился он к ней и кончиками пальцев погладил ее по щеке. — Что случилось?

Она не открывала глаз, и некоторое время не отвечала. Слезы же полились непрерывным ручьем. Было что-то ужасное в этом зрелище: беззвучно плачущий ребенок. Джейн встала с кровати, чтобы освободить ему место.

— Почему мама не приехала? — спросила, наконец, его дочь. — Почему не было подарка от мамы?

О Боже. О милосердный Бог, он не сможет справиться с этим. Он сел на кровать, на то место, что освободила Джейн.

— Маме пришлось уйти, далеко, — сказал он, взяв ее личико в свои ладони и, стал вытирать большими пальцами бегущие слезы. — Она была бы здесь, если бы смогла, дорогая. Мама очень любит тебя.

Он отверг желание сказать, что кукла была подарком от ее матери. Дети более проницательны, чем о них думают взрослые.

Его дочь внезапно открыла глаза и пристально взглянула на него.

— Она умерла? — спросила девочка.

Опровержение вертелось у него на языке. Но вдруг он вспомнил слова Джейн. Она должна знать. В конечном счете, ей было лучше знать правду, чем расти, думая, что она надоела матери и та бросила ее. Он привстал, и, отодвинув одеяло, взял дочь на руки, как в колыбель, и снова сел, покачивая ее.

— Да, — ответил он. — Она умерла, Вероника. Но она отправила тебя папе. И папа любит тебя больше всех на свете и больше всего в жизни.

Она заплакала в голос, не скрываясь, горюя о своей матери. И он качал ее на руках, и тоже плакал. Оплакивал потерю своей дочери и ее горе. Оплакивал правдивость слов, которые только что произнес и прочувствовал, и сокровище, которое имел, но так долго не осознавал этого.

Она, в конце концов, перестала плакать и затихла в его руках.

— Ты не будешь отсылать меня, папа? — шепнула она.

— Отослать тебя? — переспросил он. — Как я могу сделать это? Как я смогу обойтись без своей маленькой девочки? Кто же, в таком случае, сделает меня счастливым?

Ее глаза пытливо всматривались в него с мокрого, опухшего личика так, что он посчитал нужным достать свой носовой платок и стал вытирать ее невысохшие слезинки в тот момент, когда она заговорила.

— Ты действительно меня любишь, папа?

— Ты — мое рождественское сокровище, — сказал он, вытирая ее глаза и щеки. — Лучший подарок, который я когда-либо получал. Я люблю тебя, доченька.

Она протянула свою мягкую маленькую ладошку, чтобы погладить его по щеке. Но он повернул голову и прижался губами к ее ручке, и поцеловал, радостно улыбаясь. Затем она шумно зевнула.

— Мисс Джейн тоже останется? — спросила она.

Он почувствовал, как позади него шевельнулась Джейн.

— Да, если я смогу убедить ее, — пообещал он. — Ты же хочешь этого?

— Да, папа, — сказала она.

И заснула, как все обычные дети. Заснула, чувствуя себя в полной безопасности на руках у любящего отца. Он еще немного подержал ее, пока не удостоверился, что она крепко спит и не проснется, и лишь после этого встал и осторожно уложил ее в кровать. Джейн приподняла одеяло, что можно было удобно устроить малышку, а затем снова отступила.

К тому времени, когда он тщательно подоткнул одеяло дочери и наклонился поцеловать, Джейн уже исчезла.

Было договорено, что молодые люди останутся в Косвее до полуночи. Но в то же время, не было ничего удивительного в том, что они все еще были здесь и после того, как часы пробили час ночи. В конце концов, дело сводилось к лишь одному танцу после последнего, а потом, после него к самому последнему, а затем еще и еще.

«Это было лучшее, самое лучшее Рождество, которое она знала», — объявила Дебора, весело пританцовывая перед Джейн и своим дядей, после того, как все гости разъехались.

— Но не говорите об этом маме и папе, — хихикая, попросила она виконта. — Иначе они очень огорчатся.

— Это будет наша тайна, — сухо отозвался он. — Марш наверх, быстро. Время для сна давно наступило.

Она скорчила рожицу, прежде чем поцеловать его в щеку и протанцевать по направлению к лестнице. На полпути она вернулась и застенчиво поцеловала Джейн.

— Я рада, что Вы приехали со мной, мисс Граггс, — сказала она. — Спасибо.

— Доброй ночи, — с улыбкой пожелала ей Джейн.

После того, как девочка прошла почти половину лестничного пролета, Джейн повернулась к виконту и, уставившись на его алмазную булавку в галстуке, поспешно пожелала и ему доброй ночи.

Она уже почти дошла до лестницы, когда почувствовала, что он схватил ее за руку.

— Трусишка! — сказал он. — Вот уж не подумал бы, что Вы, Джейн — трусишка!

— Я устала! — сказала она.

— И лгунишка тоже, — сказал он.

Она посмотрела на него с негодованием. Он улыбался.

— В библиотеку, — велел он тоном, не дающим ей возможность возразить. Он настойчиво потянул ее за руку. — У меня есть для Вас предложение о работе.

Няня для Вероники? Она боялась надеяться на это, хотя он и уверил свою дочь, что попытается убедить ее остаться. О, он собирается предложить ей работу? Неужели жизнь может преподнести ей такой подарок? Когда малышка больше не будет нуждаться в няне, возможно, он оставит ее в должности гувернантки. Но сейчас слишком рано загадывать о будущем, когда она совсем не уверена, что за предложение он собирается сделать.

— Джейн, — обратился он, закрывая дверь библиотеки за собой.

Все еще держа ее за руку, он прислонился к двери. В комнате кто-то уже зажег свечи.

— Вы на самом деле не должны уговаривать меня остаться, — сказала она на одном дыхании. — Завтра утром Вероника не вспомнит о Вашем обещании. Если Вы посчитаете меня не подходящей няней, то я пойму. У меня нет опыта общения с маленькими детьми. Но я действительно ее люблю, и сделаю для нее все от меня зависящее, если Вы наймете меня. Но Вы не должны чувствовать себя обязанным так поступать.

Она резко прервала свой монолог и растерянно посмотрела на свои беспокойно сжимающиеся руки.

— Няня, — сказал он. — Я действительно считаю Вас неподходящей для этой работы, Джейн. Это совсем не то, что я имел в виду.

Она прикусила верхнюю губу, огорченная и пристыженная. Ну почему? Почему она не промолчала?

— Я надеялся, что Вы возьмете на себя должность матери, — сказал он. — Матери Вероники и других моих детей. Наших будущих с Вами детей.

Она резко подняла голову и с недоумением посмотрела на него.

— И жены, — добавил он. — Моей жены, Джейн.

О. Она разве что не раскрыла рот.

— Меня? — как-то по-дурацки спросила она. — Вы хотите, чтобы я была Вашей женой? Но Вы не можете жениться на мне. Вы же знаете, кто Вы и кто я.

— И Вы, и моя дочь — два моих сокровища, — сказал он улыбаясь. — Я люблю Вас, Джейн. У меня есть Вероника, благодаря Вашим словам и советам, и она — бесценное сокровище. Но Вы можете сделать мое счастье полным, выйдя за меня замуж. Вы согласны? Я не могу обвинять Вас, если Вы не можете доверять мне. Я плохо знаю, как надо любить, потому что не доверял своему сердцу в течение многих лет. Но я…

— О, — воскликнула она, ощущая, как бешено колотится в груди сердце. — Вы любите меня? Как такое может быть, если мы только встретились?

— Потому, что я тоже умею играть в прятки, Джейн, — все так же улыбаясь, ответил он. — Я еще не все нашел, что спрятано. Вы проделали огромную работу по сокрытию себя за эти годы. Но то, что я видел, ослепляет меня. Вы красивы и внутри и снаружи, и я хочу Вас на всю свою оставшуюся жизнь. Да, я люблю Вас. Вы сможете чувствовать что-нибудь подобное ко мне хоть когда-нибудь?

— Да, — сказала она, не колеблясь ни мгновение. — О, да. О, да, милорд. Я люблю Вас всем сердцем.

Каким-то образом его руки оказались у нее на талии, а ее обнимали его шею. Краешком сознания она понимала, что он что-то говорит и о чем-то спрашивает. Она знала, что должно пройти время, чтобы ее мозг осознал все случившееся.

— Это приводит к необходимости, что бы ты называла меня Уорреном, — говорил он. — Скажи так, прежде чем я тебя поцелую.

— Уоррен, — сказала она.

Это был поцелуй, который длился до неприличия долго. Прежде, чем он закончился, Джейн позволила виконту крепко обнять себя, и ответила на уговоры его губ, смягчила свои и даже приоткрыла их. Прежде, чем поцелуй закончился, она позволила его языку проникнуть в свой рот, а его рукам дотрагиваться до таких частей своего тела, о которых она думала со смущением. Прежде, чем он закончился, она почувствовала слабость от охватившего ее незнакомого желания

— Моя любовь, прости меня, — сказал он. — Я вовсе не хочу, чтобы наш первый раз был на полу в библиотеке. Это должно быть в моей кровати наверху во время нашей брачной ночи. Если… — он слегка отодвинулся и пристально посмотрел на нее глазами, в которых светилась любовь и страсть к ней. — Если у нас будет брачная ночь. Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, — ошеломленно ответила она. Разве она еще не сказала об этом? — Уоррен…

Но независимо оттого, что она собиралась сказать, мысль была забыта, как только его рот прижался к ней, а тела слились так близко, что решение подождать брачной ночи оказалось под угрозой.

В конце концов, это было Рождество, и они только что нашли свою любовь, счастье и радость. И обрели семью и ребенка, чтобы любить его и лелеять вместе.

Это было Рождество. Рождество после долгого перерыва для него. Первое Рождество в жизни для нее.

Это было Рождество.

Конец