Лягушка в сметане

Глава первая

Ранняя весна на юге капризна. И потому человек, вынужденный по утрам выбираться из дома, постоянно бьётся над вопросом: что сегодня надеть?! Порой он пытается загодя прослушать сводку погоды, совместить в голове все эти оттепели и гололёды с усилением ветра и понижением температуры.

Метеорологам легче. Они могут происходящие перемены если и не всегда правильно предсказывать, то объяснять: антициклон пришёл, антициклон ушёл. Или пугать несчастных обывателей: антициклон идёт!

А для жителя южного города начало весны – сплошные сюрпризы. Утром вышел из дома – мороз, вместо дороги – сплошной каток, машины бьются, пешеходы руки-ноги ломают, а ближе к полудню небо вдруг распогодится. Шкала термометра весело скачет вверх, катки превращаются в лужи, с крыш начинает капать, и в городские ливнёвки с шумом устремляются грязные потоки недавнего льда и снега.

Часа в два пополудни может опять подуть северный ветер, с неба сорвётся хоровод снежинок, огромные сосульки на крышах зданий обледенеют, лёд на них нарастет причудливой мутноватой рябью на манер корней старого дерева, и опять дело в свои руки возьмёт зима.

Это случилось до наступления нового оледенения. Когда сосульки ещё таяли. Вернее, подтаивали, потому связь их с крышами потихоньку ослабевала. Да и снежные шапки на зданиях сантиметр за сантиметром сползали к краю крыш, чтобы коварно подталкивать к падению мощные наросты льда.

Налетевший было после обеда северный ветер быстро утихомирился, и выглянуло солнце. Его лучи стали трогать смерзшийся на крышах лед. И выяснилось, что самая большая, самая длинная и самая острая сосулька, которая казалась самой прочной, едва держится. Потому что в её основании обнаружилась некая пустота, лишившая ледяную красавицу устойчивости.

Очередной солнечный луч пощекотал это крепкое на вид сооружение – сосулька шевельнулась. Жаркий поцелуй солнечного посланца, и сверкающее ледяное чудо с громом обрушилось вниз, чтобы там, на тротуарных плитах, со звоном рассыпаться на сверкающие ледяные осколки.

Но нет, как раз в этот момент мимо здания шёл человек. Голова его была забита цифрами, каковые он складывал и раскладывал, и учитывал, и при этом торжествующе улыбался собственным расчётам, не подозревая, что его изощренная хитрость и способность добывать деньги, казалось бы, на ровном месте уже никогда ему больше не понадобятся.

В последний момент он услышал шум у себя над головой, но не успел среагировать. Сосулька – вся огромное ледяное копье – пронзила человека насквозь. Он умер мгновенно, а сосулька даже не разбилась…

Некоторые очевидцы потом рассказывали, что и видавшим виды санитарам скорой помощи стало не по себе.

Варвара медленно стянула с головы чёрную косынку и так же медленно расправила её на коленях, потом сложила пополам, ещё раз пополам, пока дорогой шёлковый гипюр плотным комочком не укрылся в её кулаке.

Эти странные движения со стороны могли показаться осознанными, но она проделывала их машинально. На самом деле всё её существо было занято совсем другим: попыткой осознания того, что с ней случилось.

Вдова! Какое ужасное, книжное, нелепое слово. По крайней мере применительно к ней, Варе Будилиной. Оно никак не подходило молодой, цветущей женщине тридцати лет. И свалилось на неё вдруг, как неизвестно откуда взявшаяся каменная глыба, которая перегородила дорогу её жизни, до того прямую и видную до самого горизонта.

Она ссутулившись сидела на кухне, и в голове её калейдоскопом проскакивали недавние события дня.

Оркестр дребезжал и фальшивил, когда гроб с телом Вариного мужа стали опускать в яму, и один из «копачей» – они на кладбище были на всё про всё – не удержал веревку, из-за чего гроб в яму не плавно опустился, а прямо-таки спикировал.

Родственники и друзья только дружно ахнули, а мать покойного горестно завыла – плохая примета. Плохая для кого – для покойника?

Муж Варвары, Борис Будилин, умер страшно: с крыши здания городской филармонии сорвалась огромная сосулька и пронзила его насквозь, точно пущенное рукой врага копьё. Так что и Борису никак не подходило слово «покойник». Если бы он болел или был старый, а то утром на работу ушел молодой здоровый мужчина, а потом в морге Варя должна была опознавать нечто, на супруга вовсе не похожее. Тело. А если ещё точнее – останки.

Варвара смотрела на холмик, прикрывавший теперь гроб с телом Бориса, и думала почему-то не о том, что бедный Будилин умер так рано, а о том, почему он вообще шёл так близко к зданию, ведь уже началась капель, – неужели ему не было хотя бы мокро?

Он же какой-никакой инженер, и мог бы мысленно прикинуть траекторию падения сосульки. Тем более что эти проклятые глыбы льда как раз повсюду начали таять и срывались вниз со ужасным грохотом.

Выходит, зря она считала своего мужа человеком разумным и осторожным.

Например, когда они ехали куда-то на машине, он всегда вёл свою «Хонду» весьма осмотрительно, ни разу не попал в аварию и любил повторять, что бережёного Бог бережёт… Почему же он погиб, что называется, на ровном месте?!

В глубине души Варвара понимала, что горюет совсем не так, как принято. Вместо рыданий и сожалений, почему он ушёл из жизни не вовремя и оставил её одну, она брюзжала и злилась на покойного мужа. Никогда прежде она не слышала про подобный случай, а тут не кто-нибудь – её супруг стал жертвой ледяного чудища.

Каждый поймёт, что Борис умирать не собирался, в тридцать семь-то лет, но, видимо, потому и вёл себя так беспечно.

Варвару в этот день не посещали никакие предчувствия. Всё в семейной жизни супругов Будилиных было ладно, спокойно, привычно. Ничего не предвещало трагедии.

Что могло случиться в молодой семье, в которой даже за те три года, что она существовала, всё раз и навсегда устоялось?

По сравнению со своими подругами Варвара вышла замуж поздновато, но удачно.

Девчонки завидовали, что Варе достался такой положительный муж. Непьющий. Некурящий. Не кобель. По крайней мере никто из них ничего этакого о Будилине не слышал и Варваре не докладывал.

Он никогда не забывал о её дне рождения или о Дне 8 Марта, всегда дарил ей подарки, недорогие, но нужные, так что она им радовалась и понимала – муж о ней заботится.

Борис отдавал ей всю зарплату. Вернее, почти всю. Она как-то вначале пыталась ему выдать деньги на «карманные расходы», но он мягко отодвинул её руку.

– Спасибо, милая, я себе кое-что оставил.

Прежде он никогда её так не называл, и Варя расцвела от удовольствия.

В чувствах Борис был сдержан. Не называл ее всякими уменьшительно-ласкательными именами, не сюсюкал, но при этом относился к жене с уважением, что Варвару вполне устраивало. Она знала семейные пары, в которых муж мог называть жену солнышком, а потом бить по физиономии.

Наверное, поэтому случившееся и стало для неё громом среди ясного неба. Нет, даже сейчас она рассуждает как эгоистка. Для любой нормальной женщины потерять вдруг мужа – точно такой же гром.

Теперь, конечно, весь город знал, кто погиб под проклятой сосулькой.

После этого рокового случая здание филармонии оцепили красными флажками по периметру, чуть ли не на три метра в стороны, а пешеходов вынудили ходить по проезжей части дороги, что было ненамного умнее.

Нет, как всегда в России: пока гром не грянет, никто не перекрестится. Грянул. Оцепили флажками. Но только одно это здание, будто сосульки на остальных были совсем не опасны. А если какая и падала, то лишь тогда, когда никого под ней не оказывалось…

Кто-то из женщин шепнул Варе на ухо:

– Брось щепотку! Землю на гроб брось!

Варя, казалось, ничего не соображала. Тогда Варина подруга Наташа взяла её безвольную руку своей, ухватила горсть холодной, ещё мерзлой земли и бросила на гроб.

Все считали, что вдова от горя такая приторможенная, и не представляли, что это у неё от недоумения, от неготовности вот так в момент осознать, какая катастрофа в жизни её постигла…

Два дня, прошедшие после гибели мужа, сознания Варвары не прояснили. Теперь ей казалось нелепым и то, что вдруг умер молодой здоровый мужчина, а никто этому не удивился. Вроде это в порядке вещей, что умирают в расцвете лет.

А ведь Борис находился в так называемом репродуктивном возрасте и не успел оставить после себя детей… Он не продолжил свой род. Разве не для этого люди рождаются на свет?

На кладбище приехала целая толпа народа, но кто из них горевал по-настоящему? Разве что отец и мать Бориса. Остальные делали вид, будто чтут старые обряды и относятся с уважением к смерти.

На самом деле даже разговоры, доносящиеся до ушей Варвары, были о насущных делах каждого. Люди старались отдать последний долг – так это называлось. Но отстраненно, особенно в случившееся не вникая. Последний долг покойнику, которому уже всё равно. Словно живые задабривали саму смерть.

На самом же деле живые от неё просто отмахивались! Мол, нам ещё не время, и вообще у нас есть дела поважнее.

– Люди мрут как мухи, – противным, тоже нелепым голосом говорила кладбищенская нищенка и протягивала руку за подаянием. – Спаси вас Христос!

Уходя, она посмотрела на маленькую металлическую табличку с датами рождения и смерти, прикинула про себя возраст покойника и проговорила не с сожалением, а даже будто удовлетворенно:

– Молодой!

Варвара отмечала всё увиденное какой-то частью сознания. И оно, отмеченное, не задерживалось в голове, а текло через неё, как вода через сито.

И только одна мысль по-прежнему торчала гвоздем во главе этого парада нелепостей: «Бориса убила сосулька!»

За словом «убила» пришло напоминание: теперь она вдова. Вот так жила себе, горя не знала. Думала, всё у нее сложилось как надо, добилась чего хотела: есть где жить, с кем и на что.

Пусть они прожили с Борисом недолго, всего три года, но почти не ссорились за это время. Притерлись друг к другу, как и положено хорошим супругам.

И секс между ними тоже был пристойный. И регулярный. Два раза в неделю. Борису нравилась её покорная готовность. Он говорил:

– Может, другие мужики и тащатся, когда женщина рычит и стонет, а меня заводит скромность и даже строгость. Посмотришь на нее: такая серьезная, недоступная, представить трудно, что она может раздеться и раздвинуть ноги…

Он учил её во время близости произносить слова, которые Варвара прежде никогда не говорила. И приходил в восторг, когда она, стесняясь, их всё же лепетала.

– Говори еще, говори! – требовал он, с силой расплющивая её своим телом.

Нельзя сказать, что Варе это было неприятно. Она даже испытывала некую гордость оттого, что он отваливался от неё, как насосавшаяся крови пиявка, и засыпал. Мужу хорошо с ней, а Варвара… Ей было хорошо потому, что хорошо ему…

В одном только вопросе супруги Будилины не находили общего языка: заводить детей или ещё немного подождать?

Варя убеждала мужа, что скоро – ей ведь уже тридцать лет – и рожать будет поздно, но Борис приводил в пример голливудскую актрису, фанатом которой он был, – Ким Бессинджер. Она родила первого ребенка после сорока лет, и ничего. Потому что надо вначале чего-нибудь добиться в этой жизни, а потом уже стремиться к продолжению рода.

Кстати, все его друзья, с которыми Варвара с Борисом общались, имели по одному, а то и по двое детей. Наверное, потому, что на голливудских звезд не равнялись.

Теперь свой род Боря и не продолжит. Поневоле станешь думать, что в жизни ничего не стоит откладывать на потом, а то будущее может и не наступить.

Раньше, кстати, она не замечала в себе способности к столь длительным и серьезным умозаключениям, а после смерти мужа только и делала, что думала.

Поминки Варя почти не запомнила. Один раз только как бы сознательно включилась в похоронный процесс. Когда какие-то тетки – наверное, с работы Бориса – спросили, где она хочет делать поминки, дома или в кафе. Варя сказала: «В кафе».

Она, опять-таки какой-то частью сознания, вспомнила рассказ подруги Оли. Хоронили её бабушку, поминки устроили в квартире. Приходили незнакомые люди, всё время кто-то из посторонних ходил по их трехкомнатной квартире, а после похорон шкатулка с семейными драгоценностями оказалась пустой.

– Получилось, и вора не было, и батьку украли, – сказала Оля.

– А вы в милицию заявляли?

– Нет, мама сказала: значит, им больше нужно. Она у нас непротивленец. Всё, что ни случается, – судьба. Как говорят турки, кисмет! Ну а мне что, больше всех надо? То есть я могла, конечно, сходить в милицию, написать заявление, но, думаешь, нашли бы вора? Вот и я думаю, что нет. Люди наживаются на несчастьях друг друга, и это ужасно…

Вообще-то у Варвары и драгоценностей никаких не было, но она подумала, что дома могут возникнуть всякие непредвиденные обстоятельства. Да и посторонние люди, шастающие по её жилищу, заранее воспринимались неприятными и докучными. Вот она и согласилась на кафе.

Кстати, оказалось, что это хорошо – в кафе. Всё равно расходы взял на себя мясокомбинат, на котором работал Борис.

Когда поминки закончились, Варя просто попрощалась с уходящими, провожавшими покойника в последний путь, – как их назвать-то, не гостями же! – и пошла домой.

У них с Борисом была трехкомнатная квартира. Варя до замужества имела однокомнатную квартиру – родители купили, и у Бориса была такая же. Он сам на неё заработал. Когда молодые люди поженились, они произвели обмен с некоторой доплатой – странно, что она даже не знала с какой, всем занимался Борис, – двух своих квартир на одну.

Квартира хоть и была трехкомнатной, но не новой планировки, полезной площадью шестьдесят семь квадратных метров. Зато в самом центре города.

Квартира казалась Варе очень большой. Ни у кого из её подруг такой не было.

«Вот видите, кто умеет ждать, тот получает если не все, то многое», – могла бы сказать она.

Ещё у Бориса была машина. Жаль, Варя не умела ее водить. Не новая, «Хонда», японская. Зато имелся свой гараж.

Приобрести его помог недавно Борин папа. По крайней мере муж так говорил. Почему вдруг она об этом вспомнила? Потому что не сразу в Борино сообщение поверила. Чего вдруг его отец, который и на свадьбе-то сына не был, ушёл от них с матерью давным-давно, вдруг так расщедрился? Гараж купил.

К слову сказать, у Вари был такой характер, которым она сама была недовольна. Вот, например, с этим гаражом. Ведь усомнилась в словах Бориса, а почему ему об этом не сказала? Неудобно. Не пойман – не вор. То есть она его на обмане никогда не ловила… Можно подумать, что ловить пыталась!

И вот так всегда. Скажет ей кто-нибудь явную несуразицу, хотя бы та же подруга Наташка, а Варя просто кивнет, и всё. Человек же старается, для чего-то свою ложь придумывает. Чтобы Варя поверила? Ну так ей и нетрудно сделать вид. Тем более если это непринципиально. Купил гараж отец Бориса или подарил чужой дядя. Главное, что он есть. Варя, между прочим, туда кое-что из старых вещей вынесла, сложила на стеллаже. Борис не возражал, а у неё на лоджии место появилось, где она теперь свои любимые травы хранит.

Варя весь день размышляла о всякой ерунде, наверное, для того, чтобы не думать о смерти. О том, что Бориса теперь не будет, а ей придется начинать жизнь сначала.

Варины отец с матерью, приехавшие на похороны зятя, после поминальной церемонии проводили дочь домой. Мама предложила Варе остаться, переночевать вместе с ней в опустевшей квартире.

Но Варя понимала, что у родителей дома хозяйство без присмотра. Куры-гуси-утки, корова. Она была уверена, что мама от беспокойства и не заснет как следует, и будет ворочаться, и поднимется чуть свет. И всю дорогу до дома, трясясь в автобусе, будет переживать.

Все ей будет казаться, что муж Михаил, Варин папа, что-то сделает не так. Или будет доить Зорьку, да она ещё лягнет его… Словом, родители не только почти никогда не расставались друг с другом, но и весьма неохотно покидали свой дом в селе, до которого им предстояло добираться больше двухсот километров на своей старенькой машине.

– Что я, маленькая, что ли? – нарочито нахмурилась Варя.

Ей хотелось бы поговорить с мамой, рассказать о своих тревогах, но это можно будет сделать, например, на следующей неделе, когда она, как обычно, поедет к родителям в Знаменское.

– Так ведь страшно одной, – говорила мама, разрываемая двумя равносильными чувствами: жалостью к овдовевшей дочери и беспокойством за свой дом.

– Чего же мне бояться в своей квартире? – недоумевала Варя. – Я ведь не в уединенной избушке живу на окраине леса, а в девятиэтажке, где со всех сторон соседи. То стучат, то кричат. Тут мечтаешь в тишине побыть…

– Так, может, ты с нами поедешь? – предложил папа.

В какой-то момент Варя заколебалась; но теперь её квартира осталась бы без присмотра, мало ли желающих поживиться тем, что плохо лежит. Иными словами, не только хозяин квартиры умер, но и его жена все бросила и уехала…

– Я к вам на следующие выходные приеду, – озвучила свою мысль Варвара.

Успокоенные ею папа с мамой отправились к себе в Знаменское и наказали на прощание, чтобы она берегла себя, не убивалась – Бориса уже не вернуть, а выпила бы таблетку снотворного да поспала как следует. Утро вечера мудренее.

Нет, конечно, Варя понимала, что родители, давая ей такие советы, беспокоятся о ней, но где-то в глубине души мелькнуло: «Гуси с утками важнее родной дочери!»

Она тут же запретила себе так думать. Родители много лет не только себя содержат, получая в совхозе копеечную зарплату, но и дочери нет-нет да помогают…

Варя даже немного проехала от кафе в папиныхстареньких «Жигулях» и вышла в трех кварталах от своей квартиры. Мама с папой выбрались вслед за ней, обняли дочь, всплакнули.

– Что поделаешь, доченька, – сказал отец, – надо жить.

Варя стояла и смотрела им вслед, пока машина не скрылась из виду.