Любить того, кто рядом

Целую неделю я только и делаю, что принимаю ото всех поздравления в связи с потрясающим заказом. А Энди даже приглашает меня в мой любимый ресторан «Були», чтобы как следует отметить это событие. Мы ценим «Були» не только за отменную еду и приятную атмосферу — для нас обоим он связан с особыми воспоминаниями, ведь именно здесь мы ужинали в тот вечер, когда впервые занялись любовью, это, кстати, произошло ровно через месяц после нашего первого свидания. Наутро я тогда иронично заметила, что только новое французское меню от шеф-повара Дэвида Були могло вдохновить Энди на близость со мной.

— Пожалуй, ты права, — парировал Энди. — Это все из-за оленины. Никогда в жизни не забуду жаркое из оленины, редкостная вкуснотища!

Я веселилась от души. Правда была мне хорошо известна, истинный джентльмен и романтик, Энди не хотел спешить. Он знал, что Марго дорожит дружбой со мной, и воспринимал наши с ним отношения достаточно серьезно. И если, возможно, кто-нибудь скажет, что наш с Энди первый раз был слишком предсказуем, я бы ни за что не согласилась, чтобы все произошло как-нибудь по-другому. Это было просто чудесно.

Поэтому сегодня вдвойне приятно оказаться с Энди в том же зале и даже за тем же столиком, что и в наш первый вечср. Я удивленно приподнимаю брови и спрашиваю:

— Неужели совпадение?

Энди разводит руками.

Разумеется, никакое это не совпадение. Я улыбаюсь, глядя на непроницаемо серьезное лицо супруга. Иногда он действительно слишком хорош, чтобы быть реальным мужчиной.

Мы внимательно изучаем меню и карту вин и в конце концов делаем заказ: фуа-гра и фрикасе с грибами для меня, террин из баклажанов для Энди, а еще бутылку лучшего шампанского для нас обоих. Произнося французские названия блюд, Энди то и дело запинается, несмотря на то, что учил французский в школе и в университете. Официант что-то радостно лепечет в ответ: видимо, он одобряет если не произношение Энди, то, по крайней мере, выбор блюд.

Через несколько минут подают шампанское и закуски, Энди тут же поднимает тост за свою «прекрасную талантливую жену» и начинает расспрашивать меня о подробностях будущей съемки.

— Ты уже придумала, в каких позах собираешься фотографировать Дрейка?

Услышав о позах, я улыбаюсь. Разве можно заставить модель позировать для обложки стильного глянцевого журнала? Постановочные съемки — удел бульварных журнальчиков, которые мы с Сюзанной в детстве читали, лежа на коричневом ковре с жестким ворсом: в этих изданиях фотографы порой не гнушались даже пририсовыванием облачков или какого-нибудь идиллического пейзажа на заднем плане.

Впрочем, я знаю, что Энди, спрашивая о позировании, на самом деле имеет в виду кое-что другое — общую техническую организацию съемки. В последние дни я сама задавалась этим вопросом десятки раз. Отвечаю, что нужно еще обсудить массу вопросов с арт-директором и фоторедактором, выяснить, какова их концепция. Лично у меня уже есть идеи.

— Думаю, фотографии будут в спокойных, сдержанных тонах, — делюсь я мыслями с Энди. — Мне кажется, так будет уместнее, ведь в статье речь пойдет об участии Дрейка в борьбе со СПИДом.

— Ты будешь снимать в помещении или на улице? — интересуется муж.

— Я предпочитаю естественный свет, ты же знаешь. Поэтому съемка будет проходить либо на улице, либо в каком-нибудь просторном зале с множеством окон. Может, я попробую использовать световую фокусировку.

— Световую фокусировку? А что это такое? — спрашивает Энди.

Вот и я так иногда прошу его растолковать мне значение непонятных юридических терминов.

— Ну, это такая техника съемки, когда фотографируемый объект ярко освещен — например, полуденным солнцем, а фон затемнен. Ты наверняка видел что-то подобное, — объясняю я.

Энди кивает и начинает фантазировать:

— А если организовать съемки на террасе отеля? Мне кажется, должно получиться неплохо. Где-нибудь возле бассейна. Или даже в бассейне! Я бы на твоем месте предложил мистеру Уоттерсу поиграть в пляжный волейбол!

Я смеюсь, представляя Дрейка в плавках. Похоже, предстоящая съемка занимает Энди едва ли не больше, чем меня, — возможно, потому, что в отличие от меня мой муж все эти годы не переставал быть поклонником Уоттерса. Но в гораздо большей степени потому, что жизнь знаменитостей всегда привлекала Энди в отличие от большинства жителей Манхэттена, в упор не замечающих никого из звезд и относящихся к ним с безразличием и даже презрением (которое я нахожу забавным, а Марго — просто убийственным). Какой смысл ньюйоркцу восхищаться известными людьми, если он точно знает, что его жизнь не менее интересна, да к тому же в ней нет ненужной суеты и шумихи? Энди, однако, не из таких. Помню, как он обрадовался, когда увидел Спайка Ли у банкомата в Вест-Сайде, потом — Кевина Бэйкона и Киру Седжвик, когда они занимались бегом в парке («две звезды по цене одной!»), а еще Лив Тайлер, покупавшую канцтовары, и (о, чудо!) Дастина Хоффмана, выгуливавшего своего черного лабрадора в Ист-Хэмптоне. Миновав последнего, Энди признался мне, что едва сдержался, чтобы не произнести вслух какую-нибудь популярную фразу из фильма с участием актера. Я представила, что бы могло получиться в результате, и рассмеялась. Возможно, впрочем, Дастина это бы тоже повеселило.

Но случайная встреча с Дастином Хоффманом — это одно, а профессиональная фотосъемка Дрейка Уоттерса — совсем другое. Поэтому, когда Энди почти на полном серьезе просит взять для него автограф звезды, я отвечаю решительным отказом:

— Даже не мечтай.

— Ну пожалуйста, — канючит муж, а сам в это время тянется через стол к моей тарелке, чтобы утащить еще кусочек фуа-гра: это блюдо сегодня воистину бесподобно. — Пусть напишет что-нибудь вроде: «Моему другу и вдохновителю Энди с теплотой и благодарностью. Дрейк Уоттерс». Меня даже устроит, если он просто поставит подпись «Дрейк» или «мистер Уоттерстайн». Я на все согласен.

Я улыбаюсь. В самом деле, с тех времен как я читала подростковые музыкальные журналы, настоящая фамилия Дрейка начисто стерлась из моей памяти. А ведь когда-то мне также нравилось делиться с друзьями деталями жизни звезд: «Знаете, как настоящая фамилия Дрейка? Какую еду предпочитает Роб Лоу? В кого влюблен Рики Шредер? Какой породы новый щенок Ривера Феникса?»

Энди выглядит — или просто притворяется — разочарованным.

— Значит, оставишь меня без автографа? Неужели сможешь так поступить?

— Смогу, — отвечаю я.

— Ну что ж, — в шутку обижается он, — видно, такова моя судьба.

Энди уже в третий раз за вечер называет меня то Энни, то мисс Лейбовиц, намекая на знаменитого американского фотографа, и я опять чувствую болезненный укол совести. Как будто я предаю мужа, скрывая, каким образом получила этот заказ. Не говоря правды, я не только умалчиваю о встрече и разговоре с Лео, но и даю понять всем, включая себя, что, как талантливый профессионал, вполне достойна таких заказов. Пытаюсь убедить себя, что истинные намерения Лео (искупление вины передо мной? простое человеколюбие? признание моего таланта? попытка соблазнить?) не имеют значения. Я получила заказ, смогу выполнить его хорошо. И не стану трепетать перед Дрейком или журналистами «Платформы». И чувствовать себя обязанной Лео тоже не буду, даже если именно этого он и побивался.

В конце концов, я обнадеживаю Энди:

— Ладно, я буду иметь в виду твою просьбу. Если съемка пройдет хорошо и нам с Дрейком удастся пообщаться, я, пожалуй, так и быть, попрошу у него автограф для своего инфантильного мужа. Договорились?

— Договорились, — охотно соглашается Энди, с исключительным спокойствием игнорируя оскорбительный эпитет.

Я улыбаюсь, размышляя над тем, что способность не относиться к себе чересчур серьезно делает мужчину гораздо сексуальнее.

Официант с профессиональной точностью наполняет наши бокалы шампанским: золотистая пена поднимается до самого края, не проливаясь. Энди указывает на почти пустую бутылку, желая узнать у меня, хочу ли я еще шампанского. Я киваю в ответ, наслаждаясь взаимопониманием без слов и предвкушая, как вечером мы с мужем, захмелевшие и счастливые, будем заниматься любовью. Энди заказывает еще бутылку шампанского, и мы продолжаем обсуждать Дрейка и предстоящую съемку.

Перед подачей основного блюда муж неожиданно становится серьезным.

— Знаешь, — произносит он, — я хотел поговорить с тобой еще кое о чем.

На мгновение меня охватывает паника: не иначе Энди видел мой счет за телефон или еще как-нибудь узнал, что я опять общаюсь с Лео.

— Ну же… — тороплю я.

Он в нерешительности теребит салфетку и робко улыбается мне. Будь он женой, а я мужем, можно было бы решить, что мне вот-вот сообщат, что у нас будет ребенок.

Я никогда еще не видела, чтобы у Энди был такой торжественный и взволнованный вид.

— Говори, не томи, — не выдерживаю я, радуясь, по-видимому, что новость никак не связана с моим довольно сомнительным поведением.

Энди склоняется над столом и делает признание:

— Наверное, я скоро уволюсь.

Я жду продолжения, поскольку планы мужа сменить работу для меня давно не новость. С самого первого дня в этой компании Энди собирается уйти оттуда, что, видимо, не такая уж редкость для большинства сотрудников крупных компаний.

— Это и есть новость? — интересуюсь я.

— Я имею в виду, что теперь уже наверняка, — говорит Энди. — Сегодня я написал заявление об уходе.

— Правда? — удивляюсь я.

Энди уже не раз рассказывал мне о заявлении, и вот наконец-то! — написал. Он кивает, крепко стискивает стакан с водой, делает большой глоток и подносит к губам салфетку.

— Я не хочу там больше работать. Честно.

— А чем ты будешь заниматься? — осведомляюсь я, всей душой надеясь, что Энди не пожелает последовать примеру своего братца Джеймса, который только и делает, что спит, играет в гольф и тусуется с друзьями.

— Кроме как пребывать на содержании у своей выдающейся жены? — шутит Энди, подмигивая мне.

— Да, кроме этого, — смеюсь я.

— Ну, — говорит он, — хотелось бы продолжить занятия юриспруденцией, но в несколько других условиях. На пример, семейный бизнес…

Я понимаю, куда клонит Энди, но жду, пока он сам мне это скажет.

— Хочу работать в Атланте, с отцом, — наконец признается он.

От волнения сердце вот-вот выпрыгнет у меня из груди. Я делаю глоток шампанского и осторожно спрашиваю:

— Ты думаешь, это твое?

— Мне кажется, да, — отвечает он. — А уж как отец будет счастлив!

— Могу представить, — замечаю я. — Пока мы были в Атланте, он раз пять об этом заговаривал.

Энди смотрит мне в глаза и интересуется:

— А ты что об этом думаешь? Как тебе такая перепектива?

— Перспектива работать с твоим отцом? — притворно переспрашиваю я, хотя отлично понимаю, о чем речь.

— Нет, перспектива жить в Атланте, — уточняет Энди, внимательно разглядывая нож.

Разумеется, мы уже много раз обсуждали переезд, особенно с тех пор как Марго поселилась в Атланте. Во время последнего визита мы даже посмотрели несколько домов, выставленных на продажу. Но обсуждать — это одно, а переезжать — совсем другое. Переезжать нужно не на словах, а на деле, причем, судя по всему, в самое ближайшее время.

Чтобы сориентироваться в ситуации, я уточняю:

— И скоро ты хочешь туда перебраться?

— До конца года, если ты не против. — Энди опускает глаза и обращается ко мне со взволнованной и проникновенной речью: — Дорогая, я совсем не намерен на тебя давить. Если ты хочешь жить в Нью-Йорке или если наш огьезд повредит твоей карьере, мы можем остаться здесь. Я ведь терпимо отношусь к этому городу, так что… Но в наш последний приезд… после того как мы посмотрели на дома… да еще скоро у нас родится племянница… и родители не молодеют… в общем, ты понимаешь. Все дело в том, что я к этому готов: хочется спокойной жизни. Или по крайней мере каких-то перемен.

Я киваю, изо всех сил пытаясь разобраться в своих мыслях. Ничто из сказанного Энди не ново для меня — не только потому, что мы уже не раз это все обсуждали, но и потому, что многие наши ровесники женятся, рожают детей и уезжают из больших городов: это обычное дело. Я, однако, никак не могу осознать, что мне предстоит покинуть Нью-Йорк, причем так скоро. Перед глазами проносятся любимые виды: Центральный парк в лучах осеннего солнца, каток на Рокфеллер-Плаза, открытые террасы ресторанов, где можно пить вино в жаркий летний полдень. Я уже заранее скучаю по Нью-Йорку. Скучаю по вот этому ресторану, где мы ужинаем вместе. Наверное, я буду долго вспоминать сегодняшний вечер.

— Что скажешь? — обращается ко мне Энди, теребя ухо, как он обычно делает только в минуты крайнего волнения.

Например, он теребил ухо, когда делал мне предложение. В каком-то смысле нынешний разговор сродни тому. Он спрашивает мое мнение по поводу важной перемены нашей жизни. Конечно, это не так волнующе, как женитьба, но, я бы сказала, не менее значимо.

Беру Энди за руку, не желая ни огорчать, ни обманывать.

— В целом мне нравится твой план, — говорю я, стараясь, чтобы это звучало как можно более искренне.

На самом деле я пока понятия не имею, нравится он мне или нет.

Энди кивает:

— Поверь, я не настаиваю на том, чтобы ты согласилась на переезд прямо сейчас. Я просто хотел, чтобы ты знала.

Он высвобождает руку и достает из внутреннего кармана пиджака пачку каких-то бумаг. — Вот взгляни.

На одном бланке изображен большой кирпичный дом с деревянной мансардой, по-видимому, из кедра, и застекленной верандой. Вроде тех коттеджей, объявления о продаже которых мне много раз присылала Марго, указывая и теме сообщения «Мы могли бы быть соседями!» или «Отлично вам подходит!».

Но этот дом не из письма Марго, которая целыми днями, не зная чем заняться, сидит у компьютера. Этот дом мне показывает Энди за бутылкой шампанского в ресторане «Були».

Ну как, нравится? — робко спрашивает он.

Заранее ясно, какого ответа от меня ожидают.

— Разумеется, — отвечаю я, пробегая глазами описание дома под фотографией: пять спален, четыре ванных, огороженый задний двор, бассейн с подогревом, высокие потолки, отапливаемая веранда, цокольный этаж с дневным освещением, гараж на три машины, кладовая для продуктов, винный погреб, автоматический сервис на всех трех этажах.

Придраться абсолютно не к чему. Это мечта, а не дом, — в детстве я такого представить не могла. Даже тогда, когда мама говорила мне, что я, когда вырасту, наверняка буду очень счастлива среди дорогих красивых вещей и умных хороших людей.

«Я спокойна за тебя, Элли, — говорила она, гладя меня по голове. — Ты добьешься всего, чего захочешь».

Она сказала это за неделю до смерти, когда ее в последний раз привезли домой из больницы. Я слушала ее тихий юлос, представляла взрослую жизнь в собственном доме с мужем и детьми и думала, сможет ли все это когда-нибудь заглушить мою боль от потери матери.

Смотрю на Энди и говорю:

— Этот дом прекрасен. Просто прекрасен.

— Интерьер тоже очень неплох, — с воодушевлением рассказывает муж. — Марго случайно зашла туда, когда ходила на показ детской одежды… Она говорит, в цоколе можно устроить отличную студию, и не пришлось бы больше тратиться на аренду. Только представь, будешь работать прямо в пижаме: всего несколько шагов вниз по лестнице, и ты в студии. И что самое замечательное, это совсем неподалеку от дома Марго и Уэбба. Представляешь, как здорово?

Я киваю, осмысливая слова мужа.

— Это так здорово, — уверяет Энди. — Этот дом идеально подойдет нам и нашим будущим детям.

Снова смотрю на рекламный проспект и вижу цену чудого дома.

— Ничего себе! — невольно изумляюсь я.

Мы с Энди редко говорим о деньгах. В этом он похож на Марго. Но в то время как его сестра словно не обращает особого внимания на обеспеченность своей семьи, Энди не афиширует свою состоятельность, стесняясь ее. В результате часто он живет не по средствам, в обратном смысле этого выражения, и, обитая с ним в небольшой съемной квартире, я часто забываю, насколько богат мой муж.

— А ты миллионер, я смотрю, — иронизирую я.

Энди опускает глаза и качает головой, потом снова смотрит на меня.

— Мы с тобой оба богачи. Причем не только в смысле денег.

— Знаю, — отвечаю я, по-настоящему наслаждаясь этим моментом.

Некоторое время мы сидим и смотрим друг другу в глаза. Потом Энди прерывает молчание вопросом:

— И что ты обо всем этом думаешь?

Сначала я не знаю, что сказать.

— Я люблю тебя, Энди, — отвечаю я, наконец. — Вот что я думаю.

От шампанского и всех этих новостей у меня голова идет кругом.

— Ну что ж, уже неплохо, — подмигивает мне Энди, готовясь приступить к только что поданному омару. — Менее впечатляюще, конечно, чем автограф Дрейка, но тоже весьма и весьма неплохо.