— Ты уверена, что она злится на тебя за то, что ты согласилась на эту работу? — спрашивает Сюзанна на следующее утро, когда я звоню ей из сувенирной лавки аэропорта Ла Гуардиа и вкратце рассказываю о том, что случилось накануне. Прошу сестру посоветовать, как вести себя с Марго, с которой мне предстоит встретиться через несколько минут. — Может, у тебя просто приступ паранойи?
Я нервно прикидываю, скоро ли Энди вернется из «Старбакса», и говорю:
— Никакая не паранойя. Она ни слова не сказала мне за весь оставшийся вечер, только быстро попрощалась перед уходом. Представляешь, ни единого слова.
Сюзанна откашливается и говорит:
— Обычное дело для большой вечеринки. Там же была целая толпа ваших друзей, ведь так? Вы же, в конце концов, не сиамские близнецы!
Я не тороплюсь с ответом, подозревая, что язвительные реплики Сюзанны ведут к одному — она явно имеет в виду нашу с Марго «зависимость» друг от друга, как однажды назвала наши отношения. И хотя обычно я уклоняюсь от подобных расспросов и защищаю нашу дружбу, у меня сейчас просто нет времени говорить намеками. И я просто повторяю:
— Слушай, Сюзанна. Марго совершенно точно не понравилось то, что она увидела… И по справедливости, я не могу ее в этом винить. Я замужем за ее братом, помнишь?.. А теперь скажи мне, что делать!
По телефону доносится звук бегущей воды и как гремят в раковине тарелки, оставшиеся после завтрака или, скорее, после вчерашнего ужина — я Сюзанну знаю.
— Что тебе следует делать или что бы сделала на твоем месте я? — уточняет она.
— Не знаю. Какая разница! Говори быстрее… Энди может вернуться в любой момент.
— Ладно. — Сюзанна закрывает кран. — Я бы перешла в наступление, велела бы ей поменьше воображать. А то она думает, ей все можно.
Я улыбаюсь и думаю про себя: «Кто-кто, а ты бы именно так и сделала».
Сюзанна продолжает тираду:
— Я и говорю, что тут такого? Твой бывший предложил тебе работу — сделать фотографии звезды первой величины. Такой шанс выпадает раз в жизни, ты ж не дура его упускать! Это для карьеры, а не для того, чтобы возобновить отношения!
Я молчу, и Сюзанна настойчиво спрашивает:
— Ведь так?
— Да, конечно, — говорю я.
— Ну вот! А потом ты летишь в Лос-Анджелес, не зная, что Лео там тоже будет. Ты же этого не планировала, верно?
— Да, верно, — приободряюсь я, слушая облагороженную, но пока абсолютно правдивую версию событий.
— Потом ты отказалась от его приглашения на ужин — другими словами, ты его отшила — и провела весь вечер со мной!
Я слушаю, киваю и думаю, что следовало позвонить Сюзанне еще вчера, из паба, — можно было бы сберечь нервы.
Сюзанна продолжает:
— А что до съемки на следующий день, ты провела с не больше десяти минут, и обсуждали вы исключительно рабочие моменты. Правильно?
С формальной точки зрения все это правда, но я медлю, вспоминая свои непристойные фантазии ночью перед съемкой, пристальные взгляды Лео в закусочной и, конечно, наш долгий интимный полет, когда мы держались за руки, и наши сердца стучали в унисон. Я откашливаюсь и уже менее уверенно говорю:
— Правильно.
— И ты не разговаривала с ним с тех пор, как вернулась в Нью-Йорк?
— Нет. — По крайней мере, это правда и настоящий подвиг к тому же, если учитывать, сколько раз мне хотелось ему позвонить. — Не разговаривала.
— Итак, скажи мне, — требует Сюзанна, — что тут обидного для семьи Грэм?
Я беру с полки стеклянный шар с надписью «Я люблю Нью-Йорк» и кучей пластиковых снежинок внутри и осторожно его встряхиваю. Смотрю, как они опускаются на Эмпайр-стейт-билдинг, и отвечаю Сюзанне:
— Ничего обидного.
— Сама подумай, — говорит Сюзанна, которую выводит из себя неуверенность в моем голосе. — Марго вообще знает, что вы с Лео виделись?
— Нет, — говорю я. — Она, вероятно, просто сделала свои выводы и решила, что мы встречались… мы ведь и правда встречались.
— Только по работе, — напоминает Сюзанна.
— Хорошо, я поняла. Значит, ты считаешь, я должна все ей рассказать?
— Вообще-то нет, — говорит Сюзанна. — В такие игры нужно играть вдвоем. Думаю, ты не должна что-то объяснять!.. Подожди, пока она сама тебя спросит.
— А если не спросит? — говорю я, вспоминая Кортни Финнамор, одну из ближайших подруг Марго по колледжу, вторая подверглась отлучению после того, как напилась на собрании женского клуба, и ее стошнило в новом «саабе» Марго. Кортни должным образом выразила свое раскаяние и сожаление, но не предложила помыть машину или как-то возместить ущерб. Марго уверяла, причем вполне искренне, что дело не в деньгах, а в легкомыслии и невоспитанности. К тому же Кортни явно считала, что у Марго есть деньги, и она сама заплатит и за чистку машины. Моя подруга никак не могла забыть об этом случае, находя все больше доказательств того, какая Кортни скупая и эгоистичная. Однако, несмотря на свое отношение, Марго никогда в открытую не ссорилась с Кортни. Вместо этого она просто перестала с ней дружить — так незаметно, что Кортни, по-моему, даже и не поняла, что отношение к ней изменилось, и попросила Марго стать подружкой невесты на ее свадьбе. После недолгого размышления Марго решила, что она не настолько лицемерна, и вежливо отклонила приглашение. На свадьбу она все-таки пришла, но, очевидно, их дружба не вынесла подобного удара. Сейчас Марго с Кортни вообще не разговаривают.
Я не могу представить, чтобы подобное отчуждение возникло между мной и Марго, и впадаю в панику.
— Марго не из тех, кто в открытую выясняет отношения с кем бы то ни было!
— Но ты не «кто-то». Ты так называемая лучшая подруга. Думаешь, она не станет обсуждать с тобой подобные вещи? — Сюзанна присвистнула для пущего эффекта.
— Не знаю. Может, и станет, — говорю я, разозлившись на «так называемую подругу», и пытаюсь вспомнить пример откровенной беседы с Марго. По иронии судьбы, тот единственный раз речь шла о Лео. — Она говорила со мной в открытую, когда мы расстались с Лео, и я превратилась в зареванную неудачницу…
Сюзанна уверенно прерывает меня:
— Ты не была зареванной неудачницей. Ты страдала из-за разрыва отношений. Это не одно и то же.
Такой поворот, само собой, подкупает, ведь никто не хочет, чтобы его считали плаксой или неудачником — и, уж конечно, зареванным неудачником. Но сейчас у меня нет времени: Энди несет нам кофе.
— Муж возвращается, — говорю я. — Посоветуй мне что-нибудь, в конце концов.
— Мой последний совет: все это касается только тебя и Энди… а не тебя и твоей золовки, или «лучшей подруги», — саркастически замечает Сюзанна.
— Ясно.
— Что бы ты ни решила, главное — не веди себя как перепуганный кролик! И ради Бога, не унижайся и не пресмыкайся перед ней… Поняла?
— Поняла, — отвечаю я, забирая кофе у Энди и посылая ему благодарную улыбку. Не помню, когда мне так нужен был кофеин.
— А знаешь почему, Элли? — с жаром спрашивает Сюзанна.
— Почему?
— Если будешь унижаться, создашь очень нехороший прецедент для вашей будущей жизни на Юге.
«Не унижаться и не пресмыкаться», — повторяю я мысленно, гадая, уж не это ли я делала вчера вечером. Нет, точно не унижалась, потому что мы даже не разговаривали. Но что, если я пресмыкалась? Вдруг я избегала Марго еще больше, чем она меня? Если так, я только ухудшила свое положение, превратив легкое беспокойство подруги в утвердившееся подозрение. Уверена, что она видела имя Лео, но, возможно, я преувеличила ее реакцию из-за нечистой совести, взвинченных нервов и, по крайней мере, одного лишнего бокала спиртного, исказившего мое восприятие реальности. Утром все выглядит по-другому — мама всегда так говорила. И вот, пока мы идем к Марго и Уэббу, которые уже ждут нас у входа, я скрещиваю пальцы, чтобы сегодняшний день не стал исключением из правила.
Делаю глубокий вздох и на всякий случай громко здороваюсь первой. Надеюсь, всем остальным мой тон не показался таким же неестественным, как мне.
Уэбб, как обычно, встает и целует меня в щеку:
— Доброе утро, дорогая!
Марго, как обычно, в безукоризненном наряде — темно-синий свитер, белые брюки и туфли вишневого цвета, в тон помаде, — отрывает взгляд от страниц романа Николаса Спаркса и улыбается:
— Привет! Доброе утро! Как прошел остаток вечера?
Она переводит взгляд голубых глаз с меня на Энди, потом обратно на меня, и ничто в ее тоне или поведении не указывает на раздражение или расстройство. Напротив, она ведет себя в своей обычной теплой и общительной манере.
Я с облегчением усаживаюсь в соседнее кресло и выдаю ни к чему не обязывающий ответ:
— Было весело.
— Пожалуй, даже слишком весело, — поддерживает Энди, садясь по другую сторону от меня и ставя к ногам сумки с ручной кладью. — Последний бокал в два часа ночи явно оказался лишним.
Марго аккуратно загибает уголок страницы, закрывает книгу и сует ее в большую черную сумку.
— Когда вы вернулись в отель? — спрашивает она.
Мы с Энди переглядываемся и пожимаем плечами.
— Около трех? — предполагаю я, чувствуя себя уже совсем непринужденно.
— Примерно так, — говорит Энди, потирая виски.
Марго делает сочувственное лицо.
— Вот один из плюсов беременности — никакого похмелья целых девять месяцев.
— Детка, у тебя не было похмелья девять лет, — говорит Уэбб.
Я смеюсь — в этом он прав. В самом деле, начиная с колледжа, я на пальцах одной руки могу пересчитать случаи, когда Марго напивалась и теряла над собой контроль. Выражение «терять над собой контроль» в случае моей подруги отнюдь не означает танцы топлесс на какой-нибудь вечеринке. Однажды, хватив лишку, она вынула и забросили в кусты пару совершенно нормальных контактных линз, другой раз умяла целый пакет чипсов со вкусом барбекю.
После нескольких минут обычной пустой болтовни Уэбб говорит, что он хочет купить газету, чтобы почитать в самолете. Энди предлагает составить ему компанию, и мы с Марго неожиданно остаемся наедине. Вот, кажется, и настал момент истины.
— Ну, Элли, — говорит Марго, — мне просто не терпится с тобой поговорить.
«Вот уж никогда бы не подумала», — думаю я, смотрю на нее искоса и решаю, что выражение ее лица скорее любопытствующее, чем обвиняющее.
— Знаю, — нерешительно произношу я.
— Лео? — спрашивает она, не сводя с меня широко открытых, немигающих глаз.
Мое сердце подпрыгивает при звуке этого имени, и неожиданно для себя я желаю, чтобы у Лео было совершенно обычное имя — например, Скотт или Марк. Имя, которое носят много других моих знакомых. Но в моей жизни есть только один Лео.
— Ну, — снова начинаю я и прерываюсь, чтобы сделать глоток кофе, — надо было рассказать тебе раньше… я даже собиралась — но переезд, твоя беременность… Вот и не могла выбрать момент…
Я осознаю, что запинаюсь, и что Сюзанна назвала бы мою попытку оправдаться метаниями испуганного кролика. Беру себя в руки.
— На самом деле все не так, как кажется… Я… столкнулась с ним на улице, мы обменялись парой фраз и разошлись… Через пару дней он позвонил моему агенту и предложил поработать с Дрейком. Вот, в общем-то, и все…
Я рассказала достаточно правды, чтобы не чувствовать угрызений совести за то, что скрыла остальное — то, что мы с Лео встречались в Лос-Анджелесе и что вместе летели домой.
Марго на глазах успокаивается.
— Так и знала, что ничего серьезного между вами не ныло, — говорит она. — Просто… Почему ты мне не рассказала? — осторожно выбирая слова, спрашивает она — скорее разочарованно, чем осуждающе.
— Я действительно собиралась… Хотела рассказать тебе до того, как выйдет журнал, — говорю я, не до конца уверенная в том, что это правда, но истолковывая сомнения в спою пользу. — Извини.
Я снова вспоминаю, что мне говорила Сюзанна, но убеждаю себя, что простое «извини» — это ни в коей мере не унижение.
— Тебе не за что извиняться, — роняет Марго. — Все в порядке.
Несколько мгновений мы непринужденно молчим, и только я начинаю думать, что выпуталась из ситуации, как Марго теребит в ухе бриллиантовую сережку и спрашивает прямо:
— Энди знает?
Такого вопроса я почему-то не предвидела, и он разом обостряет и притихшее, было, чувство вины, и похмелье. Я отрицательно качаю головой, полностью уверенная в том, что это определенно не тот ответ, который она надеялась получить.
Марго бросает на меня сострадательный взгляд и спрашивает:
— Ты ему расскажешь?
— Я… Думаешь, надо? — отвечаю я вопросом на вопрос.
Марго проводит руками по животу.
— Не знаю. Может, и не стоит.
— Серьезно? — спрашиваю я.
— Может, и не стоит, — повторяет она уже более решительно.
— А подпись под статьей?
Тут мне приходит в голову, что за все то время, что Энди были вместе, нам не приходилось решать, как вести себя в подобной ситуации, и думать, как это может отразиться на наших отношениях. Но ведь и повода не было. Если не считать нескольких глупых споров во время подготовки к свадьбе, мы с Энди ни разу по-настоящему не ссорились. По крайней мере, не было ничего требующего вмешательства или даже тайного сговора с подругой.
— Может, он не заметит, — говорит Марго. — Он же мужчина… Да он хотя бы знает фамилию Лео?
Я отвечаю ей, что не уверена. Когда-то знал, но мог забыть.
— В конце концов, — говорит Марго, скрещивая лодыжки, — какая разница?
Я смотрю на нее, на девять десятых обрадованная тем оборотом, который принял разговор, и на одну десятую обеспокоенная, что верная сестра устроила мне ловушку ради любимого брата.
«Кровь не водица», — вспоминаю я слова Сюзанны, неопределенно киваю и жду, когда Марго выразит свою мысль более ясно.
— Ведь Лео не был любовью всей твоей жизни, — в конце концов говорит она.
Когда я не отвечаю сразу же, она еще выше поднимает свои брови, явно ожидая немедленного подтверждения.
И я отвечаю как можно решительнее:
— Нет, не был.
На этот раз я знаю, что солгала, но разве у меня есть выбор?
— Он просто один из бывших… дело прошлое, — говорит Марго и замолкает.
— Верно, — говорю я, вспоминая полет из Лос-Анджелеса.
Марго улыбается.
Я заставляю себя улыбнуться в ответ.
Потом, когда работник аэропорта объявляет посадку и наши мужья с запасом газет, журналов и бутылок воды приближаются к нам, Марго наклоняется ко мне и доверительно шепчет:
— Давай оставим это между нами, и все будет как раньше?
Я согласно киваю и представляю, как мы вдвоем сметаем осколки под дорогой восточный ковер, напевая песенку из «Золотых девочек», одного из самых любимых наших сериалов времен учебы в колледже.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — говорит Марго, и ее слова, как ни странно, одновременно и успокаивают меня, и рождают какое-то дурное предчувствие. Они эхом отдаются в моей голове, пока мы вчетвером собираем вещи и не торопясь, идем по переходу из зала ожидания в салон самолета; идем навстречу моей новой жизни, новой попытке все начать сначала, которая чем-то напоминает искупление грехов.