Любить того, кто рядом

Мой самый любимый фильм, лучший фильм всех времен и народов — «Когда Гарри встретил Салли». Мне он нравится по многим причинам. Во-первых, нравится уютная атмосфера восьмидесятых. Мне нравится и мгновенное притяжение между Билли Кристаллом и Мег Райан, и сцена оргазма в кафе «У Катца». Но больше всего я люблю этих чудесных старичков и старушек, которые сидят рядышком на диване и, сияя, рассказывают, как познакомились.

Первый раз я увидела этот фильм, когда мне было четырнадцать. Я тогда была долговязой нецелованной девицей и, по выражению моей сестрицы Сюзанны, не собиралась обмирать по какому-нибудь юнцу. Сама Сюзанна то и дело влюблялась — то в одного, то в другого, — чаще, чем я ходила к стоматологу поправить брекеты. Я свидетель — ничего хорошего это ей не приносило, только слезы и душераздирающие страдания. На мой трезвый взгляд, весьма незавидный результат.

Однако когда я сидела в прохладном кинотеатре и смотрела любимый фильм, не могла не думать о моем суженом — будущем муже. Как он выглядит? Какой у него голос? Где он сейчас? На первом свидании, в кино, с попкорном и спрайтом? Или он намного старше, ходит в колледж и уже искушен в любви? Чем, интересно, он занимается — квотербек в футбольной команде или барабанщик в школьном оркестре? И где мы с ним, наконец, встретимся? Ведь можно познакомиться где угодно: на соседних креслах в самолете Нью-Йорк — Париж, в комнате университетского общежития, в овощном ряду ближайшего супермаркета. И я снова и снова представляла, как мы рассказываем историю нашего счастливого знакомства и нежно держимся за руки, совсем как супружеские пары на большом экране.

Чего я тогда не понимала и не могла предвидеть, так это того, что в жизни все бывает как раз наоборот, вовсе не так, как о том повествуют счастливцы на диванчике в киностудии. Сейчас-то я знаю, что в рассказах счастливых семейных пар всегда присутствует элемент мифотворчества или хотя бы легкого глянца, наведенного на реальные события. За ретушью обычно скрывается гораздо более прозаическая история, даже если тебе повезло сочетаться нерушимым союзом с первой школьной любовью. За пределами легенды, как правило, остаются далеко не романтические обстоятельства, люди и события, которые и привели пару к счастливому финалу, и трудно удержаться от того, чтобы их ненароком не приукрасить. Обычно находится какой-нибудь штамп — «судьба» или там «провидение». А можно просто списать все на случай.

Как ни назови, а историй знакомства у каждой пары как минимум две: одна официальная (ее обычно озвучивают с экрана), а другая — реальная (о ней-то как раз не особенно распространяются). Мы с Энди тоже не исключение.

У нас есть две исторические версии знакомства.

Обе они, однако, начались одинаково. Я только окончила школу в своем родном Питсбурге и собиралась ехать в Университет Уэйк-Форест в Северной Каролине — чудеснейшее место, старые корпуса из красного кирпича, на которых я остановила выбор, когда рассматривала каталог высших учебных заведений. К тому же мне там пообещали неплохую стипендию. Это и решило дело. Одним удушливо-влажным утром мне пришло письмо из этого самого университета. В письме было много разной важной информации; помимо расписания занятий, правил проживания в общежитии и прочих полезных для новичков сведений я, наконец, узнала, кто будет моей соседкой по комнате. Ее имя занимало отдельную строку: Маргарет (Марго) Элизабет Холлингер Грэм. Вот это да! Я внимательно прочла и имя, и телефонный номер, и адрес — Атланта, штат Джорджия. В моей школе у девочек были обычные имена — Ким, Джен, Эми. У меня никогда не было знакомой по имени Марго, тем более не с двойным, а с тройным именем. Марго из Атланты представлялась мне одной из тех элегантных умниц, чьи фотографии украшают глянцевые страницы университетского рекламного буклета. Она носит скромные жемчужные серьги, а на футбольные матчи приходит в ситцевых сарафанчиках от Лоры Эшли. (Я-то сама появлялась на стадионе не иначе как в джинсах и в куртке с капюшоном.) У нее обязательно должен быть серьезный и положительный парень, которого она самым жестоким образом бросит к концу первого же семестра, променяв на бронзового спортсмена, лениво бросающего фрисби на соседней глянцевой странице.

Помнится, я сразу побежала показать письмо Сюзанне — она уже училась на первом курсе Университета штата Пенсильвания и умела разбираться в соседях по общежитию. А еще она слушала группу «Бон Джови» и подводила глаза блестящим серебряным карандашом. Я зачитала сестре имя моей будущей соседки, после чего вступила с Марго в воображаемый диалог, причем ее реплики я произносила манерно и нараспев — так я себе представляла южный акцент (по фильму «Стальные магнолии»). На сцене присутствовали также многочисленные воображаемые слуги, Скарлетт О’Хара и белоснежные колонны в качестве декорации. Я, конечно, устроила это представление в шутку, но в глубине души была не очень-то уверена в себе — может, выбрала не тот университет? Пошла бы по стопам Сюзанны или поступила в Университет Питсбурга, как другие девчонки. А в этом я буду чужаком-янки, вечно не к месту и не в своей тарелке.

Сюзанна выслушала меня, не отрываясь от своего любимого зеркала в полный рост, которое делало ее взрослее. Наконец она обернулась ко мне:

— Что за дерьмовый у тебя акцент, Эллен! Так говорят в Англии, а не в Атланте. И потом, почему ты так против нее настроена? Дай бедняжке шанс! Она, может, тоже опасается — например, что ты окажешься девушкой с рабочей окраины и абсолютно без чувства стиля. — Сюзанна хихикнула. — Надо сказать, она недалека от истины!

— Ах, как смешно, — сказала я, но не смогла сдержать улыбку. Моя сестрица — личность обычно довольно мрачная — бывает просто искрометна, особенно когда подначивает меня.

Все еще посмеиваясь, она перемотала кассету на начало и оглушительно подпела солисту: «Я шел по этим улицам, гитара на спине…», затем остановилась на полуслове и сказала:

— Кроме шуток, Эллен. Твоя соседка по комнате, возможно, обычная дочь фермера. Откуда ты знаешь? Не дергайся раньше времени. Может, вы еще подружитесь.

— Где это ты видела дочь фермера с тройным именем?

— Ну, мало ли, — сказала Сюзанна назидательным голосом «мудрой старшей сестры». — Все бывает.

Мои предсказания, похоже, начали сбываться. Через несколько дней я получила письмо от Марго — каллиграфический взрослый почерк на розовой почтовой бумаге с серебряной фамильной монограммой, замысловато сплетенной из трех (а не из четырех) инициалов. Интересно, кого из родственников Марго оскорбила в лучших чувствах, избавившись от одного имени? Довольно эмоциональное (восемь восклицательных знаков в общей сложности) письмо содержало массу деловых предложений. Марго выражала нетерпение по поводу нашей скорой встречи. Она пыталась несколько раз мне дозвониться, но не смогла (я со стыдом вспомнила, что у нас нет автоответчика). Она писала, чтобы я не беспокоилась о холодильнике — она привезет свой, и заодно еще стерео и СD-плейер (я все еще слушала кассетный магнитофон). Она надеялась, что я не буду возражать против покупки одинаковых покрывал на кровати — у Ральфа Лорена есть чудесные покрывала, розовые с темно-зеленым; но если я по каким-либо причинам не люблю розовый, можно остановить выбор на сочетании желтого с лавандовым, «прелестная комбинация». Или, к примеру, бирюзовый с коралловым «тоже очень мило». Она, дескать, не в восторге от интерьеров, выдержанных в основных цветах спектра, но готова к встречным предложениям. В заключение будущая соседка «от всей души» пожелала мне удачного лета и подписалась: «С теплыми чувствами, Марго». Моя собственная привычка подписываться — «Всего хорошего» или «Искренне ваша» — здорово проигрывала в сравнении с этой подписью, скорее изысканной, нежели действительно теплой. Я взяла подпись Марго на заметку. Надо сказать, что в дальнейшем мне суждено было многому научиться у нее, но этот изящный оборот стал первым, что я скопировала.

На следующий день я набралась храбрости и позвонила ей. У меня наготове был карандаш и листок бумаги, на случай если понадобится записать что-нибудь из ценных указаний — например, какого цвета туалетные принадлежности выбирать.

Ответил мужчина. Я решила, что это отец Марго или, возможно, садовник, которого пригласили в дом выпить только что приготовленного лимонада. Своим самым светским тоном я осведомилась, можно ли поговорить с Марго.

— Она в клубе, играет в теннис, — услышала я.

«Клуб, — подумала я. — Ну разумеется». У нас в Питсбурге тоже был так называемый клуб — прямоугольный бассейн за невысокой оградкой, вышка для прыжков в воду с одной стороны, бар с чипсами и кока-колой — с другой. Клуб, в который ушла Марго, наверняка не такой. Воображение услужливо нарисовало ровнехонькие теннисные корты, крохотные канапе на фарфоровом блюде, зеленые поля для гольфа и редко стоящие плакучие ивы. Или что там у них произрастает в Джорджии?

— Что-нибудь передать? — спросил мужчина с еле уловимым южным акцентом.

Я немного замялась и представилась будущей соседкой Марго по комнате.

— А, привет, привет! Это Энди. Брат Марго.

Вот так все и началось.

Энди. Моего будущего мужа, как выяснилось, звали Эндрю Уоллес Грэм-третий. Сокращенно — Энди.

Он рассказал мне, что поступил в Университет Вандербильта, но его лучший друг учится на последнем курсе в Уэйк-Форесте, обзавелся массой друзей, которые обязательно помогут нам сориентироваться — объяснят, что где находится, расскажут о привычках преподавателей, не позволят вляпаться в неприятности и всякое такое.

Я поблагодарила его и почувствовала, что от сердца отпало.

— Без проблем, — ответил он и добавил: — Марго засыплет меня вопросами. Она, кажется, хотела что-то обсудить — то ли коврики, то ли занавески… Очень надеюсь, вы любите розовый цвет.

— О да! Я очень люблю розовый, — ответила я серьезно.

Мой преисполненный энтузиазма ответ вошел в легенду. Энди даже припомнил его, к немалому удовольствию Марго и гостей, когда мы репетировали свадебный прием. Все ведь знали, что хоть я и довольно женственна, но не до такой степени, чтобы очень любить розовый.

— Ну что же, прекрасно, — сказал Энди. — Настоящий союз любителей розового.

Я засмеялась и подумала, что, какой бы там ни оказалась Марго, брат у нее душевный.

Все, что произошло впоследствии, подтвердило мое первое впечатление об Энди и развеяло опасения насчет Марго. Энди и правда оказался замечательным, а Марго воплощала все, что не удавалось мне. Мы абсолютные противоположности, начиная с внешности. Марго — белокожая голубоглазая блондинка, миниатюрная, но, что называется, с формами. Я же — высокая темноглазая брюнетка, смуглая даже зимой. Не могу сказать, что она намного красивее меня, но ее красота — мягкая и безусловная, чего нельзя сказать обо мне; я скорее «интересная».

Происхождение и воспитание у нас тоже совершенно разные. Марго выросла в прекрасном особняке в самой престижной части Атланты. Вокруг дома на нескольких акрах разбиты аллеи — настоящая южная усадьба. Мое детство прошло в демократичном (если не сказать, рабочем) районе Питсбурга, в типовом одноэтажном домишке с веселенькой кухней. Отец Марго — известный адвокат, который к тому же заседал в советах директоров нескольких крупных компаний, пока не удалился отдел. Мой папа был коммивояжером, продававшим отнюдь не гламурные товары, а обыкновенные кинопроекторы, с помощью которых ленивые учителя начальных классов показывают детворе феноменально скучные учебные фильмы. Мать Марго — бывшая королева красоты из Чарлстона, потрясающе элегантная леди с утонченным вкусом. Моя мама была здравомыслящей учительницей математики в средней школе. Накануне моего тринадцатого дня рождения она умерла от рака легких, хотя никогда не курила.

У Марго два старших брата, которые ее обожают. Вообще их семья всегда была образцом для подражания, этаким южным эквивалентом клана Кеннеди. Они играли в волейбол на пляже Си-Айленда, каждую зиму вместе ездили в горы кататься на лыжах и время от времени встречали Рождество в Европе. Мы с сестрой каждый год гостили у дедушки с бабушкой на побережье Нью-Джерси. У нас и паспортов никогда не было, потому что мы за границу не ездили, а на самолете летали только однажды.

Марго участвовала в спортивных шоу, прекрасно танцевала и была полна спокойствия, доброжелательности и чувства собственного достоинства, воспитанного в ней с детства принадлежностью к элите. Я, напротив, панически боялась одиночества и в то же время неловко себя чувствовала в обществе — эдакое замкнутое, невротичное создание.

Трудно было найти более несхожих людей, но, несмотря на это, мы стали самыми близкими подругами. А потом, спустя несколько лет (как поведала бы я для камеры), я влюбилась в ее брата. В того самого, который оказался не только душевным, но и очень симпатичным. Как я и предполагала.

Однако в промежутке между историческим письмом от Марго и моим замужеством много чего произошло. Очень много. В частности, в моей жизни появился Лео. Парень, которого я любила до того, как влюбилась в Энди. Парень, любовь к которому перешла в ненависть и парадоксально осталась любовью после того, как мы с ним расстались — по настоящему расстались, даже в душе. Тот самый, с которым спустя несколько лет я столкнусь на переходе в центре Нью-Йорка.