Через секунду в кухню вваливаются Крейг, Уэбб, Энди и Джеймс, все четверо — потные, загорелые и счастливые. Мы с Марго спешно меняем выражение лиц и пытаемся восстановить утраченное душевное равновесие. На мгновение я пугаюсь — вдруг Марго вразрез с обыкновением устроит сцену и тут же, на месте публично выложит все, что ей известно? Но Марго верна себе — скандала, да еще такого, который дискредитирует брата, она себе не позволит. Она подбегает к Уэббу и трогательно приникает к его груди, будто ищет спасения в своем идеальном браке.
Я наблюдаю за ними со смешанными чувствами: надо же, всего несколько месяцев назад я тоже чувствовала себя защищенной, Энди был моей каменной стеной. А теперь мы стоим как чужие.
— Кто выиграл? — спрашивает Марго и бросает на Энди полный сочувствия взгляд. Будто желает победы одному только брату: если уж жена оказалась предательницей, пусть ему хоть в гольфе повезет.
Энди широко улыбается и подмигивает:
— А ты как думаешь, Марго?
— Этому остолопу нереально везет, — ворчит Джеймс.
Джинни, Стелла и Пэм входят в кухню и радостно приветствуют мужчин.
— Энди всех обыграл! — с деланным весельем объявляет Марго.
Парни начинают увлеченно рассказывать нам про игру. Особая потеха была, когда Крейг, осерчав на собственный промах, размахнулся и врезал пару раз по стволу ближайшей магнолии новенькой клюшкой для гольфа. Все смеемся, кроме нас с Марго, а Крейг с гордостью ставит всех присутствующих в известность, сколько стоила загубленная клюшка. Потом он достает из холодильника четыре бутылки «Хайнекена» и быстро открывает их, словно из пулемета строчит. Совсем как бармен в час пик; только я уверена, он никогда не работал барменом. Крейг раздает бутылки друзьям и запрокидывает голову, прикладываясь к своей. Между глотками он остужает лоб о запотевшее стекло.
— Ну, как чествовали малыша? — спрашивает Энди. Только он один и помнит (не исключая будущего отца), что настоящая причина, по которой все собрались, вовсе не гольф. «Молодец, — думаю я. — Хороший муж». Хотя особых причин сомневаться в этом у меня вроде бы не было.
— Замечательно, — отвечает Марго со сдержанной улыбкой.
— Та-а-ак прелестно! — в один голос затягивают Пэм и Стелла. Заметив, что слово в слово повторяют друг друга — даже интонация одинаковая, — они весело переглядываются. Сможем ли мы с Марго перебрасываться заговорщическими взглядами, как бывало?
— Много подарков надарили, сестренка? — интересуется Джеймс с северным акцентом. Козырек он повернул вбок, как гангстер.
— Да, много, — говорит Марго. — Прекрасные подарки!
Джинни радостно выпаливает, не в силах сдержаться:
— А Эллен познакомилась с Люси!
Мне становится дурно при мысли, что, если Марго доведет до сведения приятельницы всю иронию сложившейся ситуации, Джинни обрадуется гораздо больше.
— Да? — На лице Энди брезжит интерес. В других обстоятельствах я бы долго не мучилась от ревности.
— Ну и как? — ухмыляется Джеймс, всегда готовый нарушить благостную атмосферу.
— Она очень хорошая, — спокойно констатирую я, а Джеймс, верный себе, бормочет что-то о «неплохих буферах».
— Джеймс! — привычно упрекает Стелла.
— Ничего себе, мамочка, ты знаешь, что такое «буфера»? — парирует Джеймс.
— Более или менее, — укоризненно качая головой, говорит Стелла.
Энди удается очень натурально изображать скуку при упоминании Люси. Марго, видимо, расстраивается за него еще больше. Такое впечатление, что она не в силах вынести больше ни одной минуты рядом со мной.
— Я устала, — раздраженно говорит она и жалобно смотрит на Уэбба: — Давай поедем домой, а то у меня опять начнутся ложные схватки…
Уэбб нежно массирует ей шею.
— Конечно, детка. Сейчас поедем.
— Да, пора, — соглашается Энди, допивая пиво. — У Эллен завтра большой день — она едет в Нью-Йорк на съемки.
— Я знаю, — бесстрастно говорит Марго.
Голос ее абсолютно спокоен, лицо лишено всякого выражения, но ясно (по крайней мере, мне), что она глубоко задумалась. Я отчаянно ловлю ее взор, сама не зная, чего хочу. Попросить снисхождения? Что-то еще объяснить? Умолять о прощении? Когда она, наконец, смотрит на меня, я посылаю ей один умоляющий взгляд, в котором слились все мои просьбы. Марго непреклонно и незаметно для окружающих качает головой, опустив глаза. Губы ее беззвучно шевелятся, как будто она репетирует, что скажет брату, когда настанет время.
Вечер воскресенья мы с Энди проводим как образцовая среднестатистическая пара. По крайней мере, так это выглядит со стороны. Сначала мы готовим салат на ужин (пиццу мы купили по дороге) и смотрим телевизор, любезно передавая друг другу пульт. Потом я помогаю мужу приготовить мусорный бак и вытащить его на тротуар перед домом, для уборщика. Потом я выписываю чеки в оплату счетов, а Энди сидит рядом. Все это время я сама не своя: подпрыгиваю от каждого телефонного звонка и пытаюсь найти подходящие слова — и моральные силы — для признаний.
Потом пора спать. Мы ложимся в постель и выключаем свет. У меня последний шанс сказать хоть что-нибудь, прежде чем ему это скажет Марго.
Энди наклоняется ко мне поцеловать на ночь. Я его целую, и медлю чуть больше обычного. На душе тревожно и грустно. Сотни фраз проносятся в голове — все неподходящие.
— Ты знаешь, мне понравилась Люси, — подаю я несмелую реплику. Мне противна неловкая попытка начать душевный разговор на тему «Можно ли дружить с бывшим».
— Ага. Она хорошая, — сонно говорит Энди. — Жаль, что вышла за козла.
— Да? Ей с мужем не повезло?
— Еще как! Он, болван, пропустил рождение сына.
— Ну, мало ли… Может, у него причины были? — Надеюсь, Энди возьмет с меня пример и тоже будет терпимым.
— Я знаю, бывают всякие случаи. Ребенок, например, рождается преждевременно… Но этот придурок уехал в командировку, зная, что у жены скоро срок. А потом — сюрприз, сюрприз! — сын родился без него.
— Кто тебе рассказал?
— Лю.
Помимо воли меня передергивает от этого уменьшительно-ласкательного откровения. Энди, должно быть, тоже понял и поправился:
— Люси сказала.
— Когда? — Я с пристрастием ищу вину за мужем, чтобы оказаться с ним на равных. — Ты же сказал, вы не общаетесь?
— Не общаемся, — быстро говорит он. — Она мне давно говорила.
— Подожди, ее сыну — пять. Мы с тобой уже дольше.
— Сыну почти шесть. — Энди поплотнее заворачивается в простыню.
— Ты что, его день рождения помнишь? — пристаю я, причем шучу лишь отчасти.
— Спокойно, детектив, — со смехом отвечает Энди. — Мы с Люси правда не говорили много лет. А про мужа она вспоминала в последний раз — ну, знаешь, прощальный разговор и всякое такое…
— Когда рассказывают, как стало плохо, а новые отношения никак не сравнить с первой любовью?
Энди смеется.
— Вовсе нет; не скажу, чтобы она жаловалась. А про рождение ребенка рассказала мимоходом. Она вообще не особенно по этому поводу расстроилась — ее дети заботят больше, чем муж.
— Она сама тебе позвонила? Или ты ей? — Я все больше завожусь.
— О Господи, Эл, ну не помню я! Какая разница? Просто хотели убедиться, что все хорошо, без обид…
— А они были, обиды? — не отстаю я.
Да, а вот у нас с Лео не было прощального разговора. Так и обошлись без него, если не считать ночного перелета. Который, пожалуй, ясности не внес, скорее наоборот.
— Нет, — говорит Энди. Потом садится в постели и мягко спрашивает: — А к чему ты это?
— Ни к чему… Просто чтобы ты не думал, что я ревную. Вы можете с ней общаться… Быть друзьями…
— Перестань, Эл. Ты же знаешь, у меня нет ни малейшего желания общаться с Люси.
— Почему?
— Ну не хочу, и все. Во-первых, у меня нет друзей женского пола. Во-вторых, мы с ней чужие.
Я обдумываю его слова. Примеряю их мысленно. Но у меня никогда не возникало подобного чувства к Лео, несмотря на то, что мы расстались «по-плохому» и долгие годы не поддерживали отношений. Я не знаю подробностей его повседневной жизни, но он чужим мне так и не стал.
— Как печально, — говорю я. На самом деле еще вопрос, какой сценарий печальнее. Первый раз задумываюсь: доведись нам с Энди расстаться, в какую категорию попали бы мы? Впрочем, что это за мысли? Такого не может случиться никогда. Или может?
— А что тут такого печального? — невозмутимо спрашивает Энди.
— Ну, не знаю…
Энди поворачивается ко мне. Приходится напрячь зрение, чтобы разглядеть его в темноте.
— Что у тебя на уме, Эл? — тихо спрашивает он. — Ты что, расстроена из-за Люси?
— Нет, — быстро говорю я. — Правда, нет. Она мне понравилась, честно.
— Ну, тогда хорошо.
Закрываю глаза и собираюсь с духом. Настало время сказать правду. В горле пересохло, приходится облизнуть губы. Затем, после долгой секунды, говорю дрогнувшим голосом:
— Энди, мне надо кое-что тебе сказать.
— Что? — Голос Энди спокоен.
Вдыхаю и выдыхаю.
— Это насчет завтрашних съемок.
— Ну? — Энди дотрагивается до моей руки.
— Эти съемки… Они с Лео. — я испытываю одновременно дурноту и облегчение.
— С Лео? — переспрашивает Энди. — Твоим бывшим?
Я буквально силой заставляю себя сказать «да».
— А что значит «с Лео»?
— Ну, он пишет текст… — я с трудом подбираю слова, — а я делаю фотографии.
— Понятно. — Энди включает лампу у изголовья и смотрит мне в глаза. Ни тени беспокойства или подозрения нет на его лице, и я всерьез думаю — не отменить ли мне съемки. — А как это вообще получилось?
— Мы случайно столкнулись в Нью-Йорке, и он предложил мне работу… — Я говорю слишком мало и делаю это слишком поздно, и, что самое плохое, сама понимаю это.
— Когда? — спрашивает он. По голосу понятно, что он пока еще на моей стороне, но уже включился в роль обвинителя. — Когда именно ты с ним столкнулась?
— Несколько месяцев назад… Да ты не волнуйся, ничего серьезного…
— Тогда почему ты мне не сказала сразу? — Логичный вопрос, не в бровь, а в глаз.
Это было, было серьезно, и началось все это ветренным зимним днем на перекрестке. А продолжилось, когда я пришла домой и утаила все от мужа. Если бы можно было вернуться назад и поступить иначе!
В некотором замешательстве говорю:
— Я просто не хотела тебя беспокоить.
Это правда, хотя и не вся. Но правда же!
— Серьезно то, что ты мне не сказала.
В широко раскрытых глазах Энди — обида.
— Понимаю, — говорю я. — Извини. Прости, но я… я так хотела получить эту работу. Вообще такую работу, — сбивчиво продолжаю я, нащупав верный путь.
Клянусь, работа — истинная причина моей поездки, хотя бы частично. Мне недостаточно сидеть в красивом просторном доме и дожидаться мужа с работы! Хочу, как раньше, заниматься своим собственным делом. Я воодушевляюсь надеждой — должен же Энди понять меня.
— Я скучаю. Я очень скучаю по Нью-Йорку.
Энди теребит себя за мочку уха. Лицо немного светлеет.
— Ну, если так, то давай съездим туда… Пообедаем, в театр сходим…
— Я вовсе не по этому скучаю, пойми! Я хочу там работать. Жить. Быть частью города, ощущать энергию…
— Ну, поезжай, поработай.
— Именно это я и хочу сделать.
— Но почему обязательно Лео? Что, без Лео нельзя обойтись? Тебя приглашают в «Платформу» снимать Дрейка Уоттерса, и вдруг ты не можешь найти работу без бывшего бойфренда?
Энди даже не подозревает, в какую ловушку загнал меня. Я даже засомневалась — может, он увидел-таки имя Лео под статьей с интервью? Или Марго ему рассказала? Таких совпадений просто не бывает, даже с везунчикпм Энди.
— Вообще-то, — говорю я, тщательно рассматривая маникюр, — с тем заказом, на Дрейка, мне тоже помог Лео.
— Стоп. С этого места поподробнее, — просит муж, который только теперь начинает злиться. По мере того, как он сводит одно с другим, выражение его лица все больше меняется. — Что ты хочешь сказать? Как он мог предложить тебе работу?
Собираюсь с силами — мне предстоит самое сложное.
— Он брал у Дрейка интервью. И позвонил моему агенту с предложением сделать фотографии.
— Может, он и в Лос-Анджелесе был? — повышает голос Энди. — Вы виделись?
Я киваю как можно более небрежно.
— Но честное слово, я не знала, что он там будет… Да мы и не общались особенно, не ходили никуда… И вообще, я все время была с Сюзанной. Все… сугубо по работе.
— А сейчас?
Вопрос бросает меня в пот.
— А сейчас… у нас еще одни съемки, — говорю я.
— И что, вы теперь так и будете работать в тандеме? — Энди вскакивает с кровати и буквально ест меня глазами.
— Да нет, все не так, — трясу я головой.
— А как?! Объясни, как? — Муж тяжело дышит, его душит гнев.
— Мы просто друзья, — говорю я, — которые иногда работают вместе. Два раза — даже не иногда.
— Ты знаешь, мне это совершенно не нравится.
— Почему? — спрашиваю я, будто непонятно.
— Потому что я ничего хорошего про него не слышал, а ты вдруг решила возобновить с ним дружбу!
— Марго всегда была несправедлива к нему.
— Ты тоже отзывалась о нем ужасно.
— Ну, потому что обижалась на него тогда.
— О да! — Энди издевательски закатывает глаза.
— Он хороший человек, — настаиваю я.
— Он урод!
— Он не урод… И не надо так о нем говорить… Он…
— Что?
— Он много значит для меня.
— Вот это сильно сказано, Эллен. Вот это замечательно! — Энди разъярен. — Твой бывший для тебя много значит! Любой муж мечтает услышать такое.
— Люси ходила на вечеринку к твоей сестре, — возвращаюсь я к первоначальным аргументам. — А ландшафтный дизайн на участке Марго выполняет Тай…
— Да! — признает Энди, вышагивая по комнате. — Но не забывай, что они оба поблизости именно по той причине, что они для нас ничего не значат. Это люди из прошлого, с которыми мы когда-то встречались. И все! А про Лео, похоже, ты так сказать не можешь.
Совершенно ясно, что это вопрос. Энди ждет, что я вскинусь и начну горячо опровергать последнее утверждение.
Но я не могу этого сделать. Просто не могу в довершение всего солгать Энди.
— Ты что, мне не веришь? — спрашиваю я.
От вопроса становится немного легче: самой-то себе я пока верю.
— Всегда верил, — отвечает муж, намекая, что теперь это в прошлом.
— Я никогда тебе не изменю.
Напрасно я так сказала. Об этом не говорят, потому что это само собой разумеется. Вот и Энди это почувствовал.
— Ура! Ура, Эллен! Можешь смело баллотироваться на звание «Лучшая жена», и не забудь включить это заявление в предвыборную кампанию.
— Энди, не надо так! — умоляю я.
— Да нет, серьезно — спасибо, Эллен. Спасибо тебе большое, что не изменишь мне с бывшим бойфрендом, котрый так много для тебя значит, — почти кричит он, а я ловлю себя на мысли, что первый раз вижу Энди в такой ярости.
Приходится прибегать к последнему оружию — переходить в нападение.
— Ладно. Я никуда не поеду. Завтра отменю съемку, останусь дома. Пофотографирую лучше живот твоей сестры еще для пары альбомов — или лоток с лимонадом, а ты играй себе в гольф… целыми днями…
— Это ты к чему? — непонимающе прищуривается Энди.
— Это я к тому, что у тебя все прекрасно. А моя жизнь полное дерьмо.
Я совсем перестала сдерживаться, и ненавижу себя за это, но говорю правду.
— Вот как, — протягивает Энди. — Правильно ли я тебя понял? Ты летишь в Нью-Йорк тусоваться со своим бывшим, потому что я люблю гольф? Это, стало быть, месть за гольф?
— Перестань упрощать, — говорю я, а сама думаю: «Как примитивно!»
— Выходит, это я во всем виноват?
— Ты не виноват, Энди… Виноватых нет, пойми.
— Виноватые всегда есть, — утверждает он.
— Я… Мне плохо, — сознаюсь я, и глаза наполняются слезами. Я старательно пытаюсь не плакать.
— Что ты имеешь в виду? — вопрошает Энди. — Наш брак? Атланту?
— В твоей Атланте… Я так устала притворяться!
— В чем именно, позволь тебя спросить, ты притворяешься? Не в том ли, что хочешь быть со мной?
— Нет. Притворяться, что я не такая, какая есть на самом деле.
— А кто просит тебя притворяться?! — Его выводят из себя мои жалобы, и я больше не могу сдержать слез. — Я когда-нибудь просил тебя притворяться не такой, какая ты есть?
— Я здесь чужая, — говорю я и вытираю слезы уголком простыни. — Разве ты сам не видишь?
— Создается впечатление, что я силой заставил тебя переехать! — Лицо Энди искажается страданием. — Ты же сама говорила, что хочешь этого!
— Я хотела, чтобы ты был счастлив.
Энди смеется — горько и неестественно.
— Ясно. Это твое жизненное призвание, Эллен, — делать меня счастливым.
— Прости, пожалуйста, — говорю я, — но я не могу иначе.
Он смотрит на меня, не отрываясь, будто ждет продолжения — какого-нибудь объяснения, уверения, что мне никто не нужен, кроме него. Но я все медлю — не могу найти подходящих слов, да и вообще слова не идут на ум, и тогда он опускает глаза.
— Почему ты не можешь иначе? — Он опять заглядывает мне в глаза, и тогда я говорю, что не знаю. — Не знаешь? — недоверчиво повторяет он.
— Я вообще уже ничего не знаю наверняка…
— В этом, Эллен… — Он успел одеться и обуться, и теперь хватает ключи и бумажник с ночного столика. — В этом я с тобой солидарен.
— Куда ты? — спрашиваю я сквозь слезы.
— Не важно, — говорит он и проводит по волосам ладонью как гребенкой. — Здесь я сегодня не останусь — хватит делать из меня дурака.
Меня охватывает отчаяние.
— Энди, — торопливо бормочу я, — подожди! Пойми… Ты не виноват… Это все я! Просто надо было…
Не обращая на меня внимания, он идет к двери.
Я выскакиваю из постели и бегу за ним. Горло перехватывает.
— Энди! Давай все обсудим! Ведь мы же решили, что будем обязательно мириться перед сном…
Энди поворачивается и смотрит прямо на меня, по-моему, сквозь меня:
— Мы уже все обсудили…