Любить того, кто рядом

И вот в следующий миг, кажущийся не столько трагическим, сколько нереальным, я стою у окна и наблюдаю, как Энди садится в машину, разворачивается, включает сигнал поворота и выезжает на дорогу. Мне даже кажется, слышу тихий писк поворотника, раздающийся в пахнущем кожей салоне новехонького автомобиля. Тут же убеждаю себя, что мужчина, который не забывает включить поворотник, находится еще не на последней стадии бешенства. Не знаю, может быть, и впрямь мы с Энди вместе только потому, что так сложились обстоятельства, или потому, что нам так удобно. Пожалуй, Сюзанна права: нашим отношениям действительно не хватает страсти, и брак с некоторых пор превратился в приятный и взаимовыгодный союз, который ко всему прочему не приносит участвующим в нем сторонам былой радости.

Отхожу от окна, повторяя, что не намерена разбираться, кто из нас прав, кто виноват. Возможно, я не права, но единственное, чего мне сейчас хочется, — это сесть утром на самолет и оказаться в Нью-Йорке, вернуться к работе, снова увидеть Лео и постараться смотреть на все позитивно: на прошлое, на свой брак, на дружбу с Марго, на работу и на себя. Я не уверена, что смогу быстро вернуть себе позитивный взгляд на жизнь, но точно знаю, что, если останусь здесь, в этом доме, этого не произойдет вообще никогда.

Я выключаю свет и забираюсь обратно в постель. Спрашиваю себя, почему не плачу, — я ведь должна плакать. Со смешанным чувством страха и облегчения понимаю, что все мои нынешние эмоции — лишь жалкое подобие тех, что я переживала всего несколько минут назад, когда Энди еще был здесь. Более того, я настолько спокойно и отстраненно воспринимаю все происходящее, что порой начинает казаться, будто я смотрю финальные кадры какой-нибудь мелодрамы, со стороны наблюдая события чужой жизни и ожидая продолжения: «Интересно, останется она или уйдет?»

Закрываю глаза и ощущаю полное опустошение. Точно знаю, что могла бы заснуть, если бы только захотела, но не позволяю себе этого. Я уверена, что в чем-то права и если сейчас засну, то вся моя правота улетучится — ведь только уж совсем никудышная жена вот так запросто заваливается спать, в то время как безутешный муж колесит по ночным пустынным улицам.

Вместо того, чтобы спать, стараюсь дозвониться Энди на мобильник, заранее готовясь услышать его автоответчик: радостный голос мужа с таким знакомым гудком такси на заднем плане. «Никогда не меняй это приветствие в ящике голосовой почты», — попросила я Энди не так давно. Не уверена, что больше нравится мне в этом сообщении: веселый голос супруга или шум улиц Нью-Йорка. Как бы там ни было, Энди трубку не берет — и это уже моя третья попытка. Совершенно очевидно, что муж не хочет со мной разговаривать, а я, если честно, не знаю, что ему сказать, поэтому просто отключаюсь, не оставив сообщения. Марго я решаю не звонить. Разумеется, в конце концов, Энди прибежит именно к ней. Пусть себе радуются, пусть осуждают меня! Наверняка сообщат обо всем Стелле, потом все вместе откроют бутылочку хорошего вина и будут пить его, преисполнившись чувством морального превосходства. Пусть себе тешатся, а я буду делать то, что должна. Смотрю в темноту и чувствую себя ужасно одинокой, но в то же время очень счастливой от того, что меня наконец оставили в покое.

Через некоторое время, не находя себе места, спускаюсь вниз: здесь темно и чисто, здесь все так, как мы с Энди оставили вечером. Подхожу к бару, наливаю себе водки в стакан для сока. Разумеется, распитие спиртного в одиночку — депрессивная банальность, а быть банальной не слишком приятно. Однако сейчас водка — как раз то, что мне нужно, а «желание Эллен — закон». По крайней мере, так наверняка сказал бы мой муж, если бы сейчас был здесь и не злился на меня.

Стою посреди кухни и вдруг ощущаю нехватку свежего воздуха. Иду к черному входу, отмечая, что Энди перед уходом не забыл переустановить сигнализацию. Может, он меня и ненавидит, но по-прежнему беспокоится о моей безопасности. «Это уже что-то», — думаю я, присев на верхнюю ступеньку крыльца. Здесь, на крыльце, мне нравится больше, чем где бы то ни было в Атланте. Медленно потягиваю водку и слушаю стрекотание кузнечиков в вязкой, глухой тишине.

Проходит немало времени, прежде чем я нахожу оставленную мне записку. К тому моменту я успеваю допить водку, еще раз набрать номер Энди, вернуться в дом, закрыть дверь и даже поставить стакан в раковину. И тут вижу эту самую записку. Не знаю, почему я не заметила ее раньше. Она лежит на самом видном месте, прямо на кухонном столе, написана на желтом стикере, которые мы обычно оставляем друг другу с короткими записками вроде: «Я тебя люблю», «Хорошего тебе настроения!» или «Нужны сменные лезвия».

Подношу блокнот к свету и читаю слова, написанные твердым почерком: «Если уйдешь — не возвращайся!»

Внутри все словно оборвалось.

Аккуратно беру листок и, вместо того чтобы задуматься над своим будущим, решаю, что делать с запиской. Написать ответ прямо здесь? Скомкать и бросить тут же? Разорвать? Или вложить в дневник и сохранить на память о трагическом периоде моей жизни? Так и не придумав ничего толкового, в конце концов, вкладываю вырванный лист обратно в блокнот, стараясь сделать это как можно аккуратнее, так, будто эту записку вообще никто не трогал и не читал. В последний раз смотрю на дурацкий желтый листок, переживая чувство вины и глубокого сожаления. До чего мы с Энди докатились — стали устраивать ночные скандалы, выдвигать друг другу ультиматумы в записках и оставлять их на кухонном столе.

Этак скоро мы, пожалуй, превратимся в самую печально известную супружескую пару во всей округе, и на всех местных вечеринках только и разговоров будет, что о нас: «Слыхали об Эллен и Энди? Представляешь, что она выкинула? Он сам виноват — разве можно было вести себя так не по-джентльменски?»

Представляю голоса соседских кумушек, хором вопрошающих:

«— А что дальше?

— Она его бросила.

— Нет, это он ее бросил».

Я все еще стою на кухне у стола, вспоминаю давнее и недавнее прошлое, думаю об отношениях с мужем и не знаю, верить или не верить его ультиматуму. Понимаю, что Энди не кривил душой, когда писал эти строки. Может, он когда-нибудь и изменит свое отношение к происшедшему, но только не сейчас.

Несмотря на все случившееся, после обнаружения записки от гнетущего страха и мучений совести не остается и следа. Теперь я чувствую себя более спокойной, решительной и даже оскорбленной. Поднимаюсь наверх и забираюсь под одеяло. Как посмел он вот так расставить все точки над «и», даже не попытавшись разобраться в моих чувствах? Как он мог загнать меня в угол своим глупым ультиматумом? Стараюсь поставить Энди на свое место, представляю себе его, уставшего от одиночества, жалеющего о том, что не может вернуть себе что-то или кого-то. А потом вдруг понимаю, что, собственно, ради этого человека я и переехала в Атланту — ради него, для него. Только по этой причине я, собственно, здесь и нахожусь.

Я засыпаю. Пестрые картинки быстро сменяют одна другую: то я заказываю обивку для кресла в спальне, то проливаю сладкий чай на клавиатуру компьютера, то впопыхах дошиваю костюм цыганки для вечеринки в Хеллоуин. Такие сны, хоть толкуй их, хоть нет, совершенно бессмысленны. И без того ясно, что у меня сейчас сложный период жизни: я стою на перепутье и пытаюсь принять единственно правильное решение.

Просыпаюсь ровно в четыре часа пятьдесят девять минут. Через минуту прозвонит будильник. Встаю, принимаю душ, одеваюсь — словом делаю все, что нужно сделать, собираясь в путешествие. Укладываю фотоаппаратуру, проверяю, все ли взяла, смотрю посадочный талон, даже не забываю проверить в Интернете, какая погода будет в Нью-Йорке: переменная облачность, временами дождь. Как ни странно, не могу представить, холодно будет или нет, — видимо, оттого, что я уже привыкла к постоянной жаре. Подумав о дожде, беру с собой зонт и плащ.

Записка Энди никак не идет из головы, и я все думаю, что в любой момент могу повернуть назад, даже в самую последнюю минуту. Еще не поздно передумать и остаться. Можно даже доехать до аэропорта, пройти на посадку и, тем не менее, вернуться назад.

Но в глубине души я знаю: этого не случится. Я уверена, что буду далеко, когда Энди вернется домой и увидит нетронутую записку все там же, на кухонном столе.

Спустя пять часов, которые помню весьма смутно, стою на остановке такси в нью-йоркском аэропорту. Звуки, запахи, здания — все кажется таким родным. «Дома! Наконец-то! Я дома!» — думаю я. Больше, чем Питсбург, больше, чем Атланту, больше, чем любое другое место в мире, я люблю этот город. Люблю даже эту очередь на стоянке такси.

— Куда едете? — спрашивает меня стоящая позади девушка, отвлекая меня своим вопросом от тягостных размышлений. Потертые джинсы, хвостик, рюкзак — сразу видно, студентка. Наверняка у нее почти не осталось денег, поэтому она старается найти кого-нибудь в попутчики доехать до центра.

Откашливаюсь и понимаю, что еще ни с кем не говорила сегодня.

— Куинс, — отвечаю я, надеясь, что ей в Манхэттен. У меня совсем нет настроения общаться с незнакомыми людьми, но прямо отказать ей я не решаюсь.

— Черт, вот не повезло! Я-то думала, мы вместе поедем. Я бы и на автобусе доехала, но мне надо побыстрее.

— А тебе куда? — спрашиваю я не потому, что мне интересно, а потому, что, судя по выражению лица собеседницы, ей смерть как хочется рассказать мне, зачем она приехала в Нью-Йорк. Уверена на все сто — тут дело в парне. Дело всегда в парне.

Ответ оправдывает ожидания:

— Я приехала к своему парню. Он живет в Трайбеке.

Девушка произносит это название с такой гордостью, словно прожила там всю жизнь. Наверняка недавно узнала, где это. Хорошо помню, как мне самой когда-то объяснили, что такое Трайбека. А еще в свое время я называла Хаустон-стрит «Хьюстон-стрит», по названию города в Техасе, пока меня не поправила Марго, признавшись, что сама узнала об этом буквально накануне.

— Да-а, отличное местечко! — мямлю я.

— Ага, — соглашается собеседница.

Я различаю легкий акцент: девушка или из Канады, или из Миннесоты.

— Он нашел такой классный лофт… — Она смакует слова так же, как это наверняка делает ее парень, чтобы произвести впечатление. Не удивлюсь, если она еще не видела этого «классного лофта». Скорее всего, это темное и тесное чердачное помещение, и все же, быть может, не так уж плохо. В конце концов, каждому свое.

Я улыбаюсь и киваю:

— А сама ты откуда?

Она достает из джинсового рюкзака помятую джинсовую куртку. «Да, — думаю я, — джинса к джинсе — это совсем никуда не годится».

Она застегивает куртку доверху, отчего выглядит ужасно смешно, и нараспев отвечает:

— Из Торонто. Мой парень — художник.

Что за парадоксальный ответ! Видимо, это еще одно доказательство ее любви к нему, знак того, что вся ее жизнь крутится вокруг него.

«Небезопасно», — думаю я, но улыбаюсь.

— Это просто здорово! — говорю, а сама между тем пытаюсь представить себе, как они познакомились, как давно вместе, переедет ли она к нему в Нью-Йорк, как закончится их роман, если вообще закончится.

Очередь медленно движется, постепенно приближая мою встречу с Лео.

— А… ты домой? — спрашивает она.

Я бросаю на нее непонимающий взгляд, и она переспрашивает:

— Ты из Куинса?

— А, вот ты о чем. Да нет, мне надо кое с кем увидеться, по работе.

— Ты фотограф?

На долю секунды я поражаюсь ее интуиции, но быстро вспоминаю про свои сумки с фотоаппаратурой.

— Да, — просто отвечаю я, чувствуя, что с каждым словом становлюсь все более похожей на саму себя…

«Я фотограф. Я в Нью-Йорке. Я увижусь с Лео».

Она улыбается и говорит:

— Класс!

Неожиданно подходит моя очередь, я прощаюсь с новой знакомой.

— Пока! — весело щебечет она и машет мне рукой, что уж совсем странно, учитывая, что мы стоим совсем рядом.

— Удачи!

Девушка благодарит меня, но смотрит удивленно, не понимая, какое отношение имеет удача к ее обстоятельствам. Бедняжка еще не знает, что на самом деле удача имеет прямое отношение ко всему. Я улыбаюсь, подхожу к такси и отдаю багаж водителю.

— Вам куда? — спрашивает он меня, когда мы уже сидим в машине.

Я называю адрес, который давно вызубрила наизусть, нервно смотрюсь в карманное зеркальце, проверяя, не смазалась ли тушь или блеск для губ. Я нарочно не стала делать полный макияж, и теперь с трудом удерживаюсь от того, чтобы не подкраситься. Волосы я забрала в конский хвост, а одежду выбрала самую простую — джинсы, белую блузку с рукавами до локтей и черные туфли без каблуков.

Достаю из сумки телефон и тут же получаю сообщение от Лео: «Ты уже прилетела?»

Сердце бешено стучит в груди. Представляю себе, как Лео, только что из душа, смотрит на часы и отсчитывает минуты до нашей встречи.

Пишу ответ: «Я в такси. Скоро буду».

Через секунду получаю от него смайлик. Мне становится легче, и в то же время я удивлена. Лео никогда не пользовался смайликами, не считая тех редких случаев, когда добавлял рожицу с перекошенным ртом (вот такую —) в конце сообщений, подтрунивая над легкой ассимметрией моих губ. Энди на эту особенность моей внешности никогда не обращал внимания — по крайней мере, мне он в связи с этим ничего не говорил.

Я улыбаюсь, хотя на сердце у меня неспокойно. Впрочем, настроение у меня не такое уж плохое, хотя и радостным его вряд ли назовешь. Я надеваю наушники, включаю плейер и слушаю одну из моих любимых песен Райана Адамса, от которой всегда чувствую себя или очень счастливой, или очень несчастной, в зависимости от обстоятельств. Сейчас меня охватывают оба эти чувства сразу, мне кажется, что каждая фраза этой песни — обо мне.

«В каждом сне я вижу тебя, ты и радость, и боль моя».

Я включаю звук на максимум и тут же слышу мамин голос: «Элли, так ведь и оглохнуть можно». Потом закрываю глаза, представляю себе Лео, Энди и снова Лео.

В конце концов, все дело и правда в парне. Всегда с этим не поспоришь.