Первый раз они поссорились ещё в Иматре. Вера хотела позавтракать бутербродами с копчёным палтусом в придорожном кафе, но Антон сказал: «Отравишься, до самого Рованиеми будешь дристать». Вера проглотила эту вопиющую грубость, но затаила обиду. Полгода назад, когда между ними всё только начиналось, авторитарность Антона казалась проявлением заботы, но со временем стала напрягать. Вторая ссора случилась в Рованиеми. В сувенирном магазине Вера запала на белую оленью шкуру, подбитую малиновым в полосочку ситцем, всего шестьдесят девять евро со скидкой, но Антон скорчил морду: «Зачем тебе этот вонючий пылесборник?» Вера могла бы ответить, что на этом пылесборнике хорошо будут смотреться детишки и животные, которых она фотографирует в фотостудии на Васильевском, но промолчала: ей вдруг стало противно оправдываться. Шкура наложилась на копчёного палтуса и портила настроение всю дорогу до Северного Ледовитого океана, где в маленьком норвежском городке грянул большой взрыв.
— Я хочу в музей наскальной живописи, — сообщила Вера.
— У нас времени мало. Не знаю, останутся ли в кемпинге свободные места, если мы приедем слишком поздно. Как говорил Суворов, дисциплина…
— Антон, ты не понял! Я хочу в этот музей. Я ещё в Питере его запланировала. Какой смысл в путешествии, если ничего не смотреть, не покупать и не пробовать?
— А-а! Я так и думал, что дело в чёртовом палтусе, — заметил Антон.
И Вера с мрачным удовлетворением высказалась, впервые за то время, что они были вместе:
— Нет, дорогой, дело не в палтусе, а в тебе! Ты зануда и тиран! Я даже не помню, из-за чего ты мне понравился, ты вообще не мой типаж. Ты толстый, скучный, жадный и… и в постели на троечку!
Антон так резко нажал на тормоз, что сработали ремни безопасности. Он вышел и выволок из машины ухмыляющуюся Веру:
— Это я-то толстый?! Ты свою задницу в зеркале видела? Ты пока проветрись тут, погуляй по тундре, подумай над своим поведением. А потом я вернусь и поговорим, кто толстый тиран на троечку.
Он швырнул на обочину потёртый рюкзак, оленью шкуру и стартанул, не жалея покрышек.
— Эй, полегче, толстяк! Тут техники на сто тысяч! — заорала ему вслед Вера, собирая багаж. — И можешь не возвращаться, я не пропаду!
Красивая тридцатилетняя женщина нигде не пропадёт, пусть даже у неё задница пухленькая. Сейчас это модно. Вера подобрала вещи и легко двинулась по дороге.
***
Она спускалась по горному серпантину всё ниже и ниже, пока за очередным поворотом не заблестело море — неправдоподобно бирюзовое и чистое. Его бороздили роскошные яхты спортивного вида, прогулочные катера, набитые туристами, и рыбачьи лодки, за которыми волочились длинные шлейфы жирных чаек. На мелководье кайтеры в гидрокостюмах ловили ветер воздушными змеями, а на пляже выстроились в ряд музейные корпуса, похожие на бунгало.
Это Греция, Мальдивы или Новая Зеландия? Нет, это арктическое побережье между Алтой и Берлевогом — суровая экзотика, дикие края. Вера, зачарованная видом скалистого фьорда, по-хозяйски обнимающего морской залив, села на обочину и достала фотокамеру с широкоугольным объективом. Потом подумала и установила штатив, наслаждаясь тем, что можно снимать спокойно, без спешки, и никто не жужжит над ухом. Как же хорошо без зануды Антона!
До музея она добралась вечером. Солнце миновало запад и мчалось на север, не собираясь падать за горизонт. Июнь, благословенные безночные дни: солнце катается по небу, как яблочко по серебряному блюдечку. В кафетерии музея Вера залпом выпила маленькую баночку холодного пива и одну захватила с собой. По прогнозу ожидалась геомагнитная буря, а значит, голова будет трещать и кружиться — как всегда в такие дни. В рюкзаке на этот случай валялся пузырёк «Хеннесси» из дьюти-фри, но пить его в музее под открытым небом Вера опасалась: коньяк — вещь коварная, с трудно уловимой границей между «ой, как хорошо-то» и «упс, я в ауте». Поэтому — пиво. К нему Вера купила гигантский норвежский бутерброд с луком, яйцом и селёдкой и поспешила к морю, предвкушая ужин на пляже среди экспонатов наскальной живописи. Видел бы Антон её сейчас — упал бы в обморок. Он ненавидел девушек с пивом. А судя по его потенции он вообще ненавидел девушек.
Сверяясь со схемой-путеводителем, она без труда нашла на западной стороне залива экспонат под номером один. Бараний лоб — пятиметровая скала, скруглённая ледником как ложкой для мороженого, — был усеян древними петроглифами. Глубокие борозды, небрежные насечки и тончайшие линии, заполненные для контраста охрой, опоясывали камень сверху донизу. Вера восхищённо застыла, разглядывая красную сеточку рисунков. Непонятно, как нужно смотреть на это запутанное кружево, чтобы различить в нём обещанные фигурки зверей и людей. Заглянула в схему: «Оленье стадо в ограде», возраст — пять тысяч лет. Самое древнее изображение ограды, возможно, символизирующее концепцию космологического мира… Ого!
Вера захлопнула путеводитель и достала фотоаппарат. Это нужно сфотографировать, пока солнце подсвечивает песчаник и каждая впадинка наполнена густой тенью. Она навёла фокус, и внезапно картинка сложилась: она увидела оленя, похожего на детскую скамеечку с рогами. Рядом — ещё один, и ещё. Десятки, если не сотни, крошечных оленей стояли бок о бок и, казалось, смотрели в одну сторону. На кого? Вера обошла камень и увидела фигурку человека, к которому были повёрнуты все рогатые головы. Хозяин? Олений бог? Охотник? Вокруг всей группы — частокол из насечек, словно шпалы-шпалы, но без рельсов. От доисторического шедевра захватило дух. Пять тысяч лет назад ещё пирамида Хеопса не была построена, а тут, на берегу холодного моря, художник с любовью и тщанием вырезал в камне одну оленью фигурку за другой. Зачем?
Из фотографического ража её вывел сигнал о принятом сообщении. «Я возвращаюсь, где тебя забрать?». Где-где. А нигде! Вера злорадно выключила телефон и начала складывать оборудование в рюкзак. Она облазила и сняла все бараньи лбы в западной части музея. Прежде чем перейти по пляжу на высокий восточный берег к более свежим рисункам, — всего-то две тысячи лет, уже спаситель родился, — стоило подкрепиться.
Ей снился Ру. Он лежал рядом и шептал в ухо: «Давай, подставляй свои сладкие булочки» и щекотал шею бородой, а Вера быстро возбуждалась, но негодовала на подобную формулировку. Что значит «подставляй»? С какой стати? Если у девушки три месяца не было секса и она не скрывает своих желаний, это ещё не повод относиться к ней, как к шлюхе. Подставляй булочки, гадость какая! Он что, намекает, что она толстенькая?! Ру своей лапищей залез ей в трусики и без разминки принялся массировать, да нагло так, по-хозяйски, что Вера возмутилась и отпихнула его:
— Отцепись от меня, придурок! — и проснулась, обеими руками сжимая промежность.
Привычно хотелось трахаться, в туалет и чашку кофе.
— Гы-ы-ыр, — мурлыкнули из-за очага.
Вера подкинулась и увидела вчерашнюю красавицу, которая целовала ей ногу. Сегодня на ней висело столько ожерелий из ракушек, что они полностью скрывали её девичьи бутоны. Что, какой-то праздник? Или принарядилась в честь гостьи из будущего? И правильно, нечего без лифчика щеголять перед парнями, пусть их всего двое на колхоз. Вождь и старикан с зубилом.
— Доброе утро, милая девушка. Пока не забыла, хочу сказать спасибо за гостеприимство. Видела, как вы уговаривали босса оставить меня тут. Сволочь он вообще-то.
— Гыр, — подтвердила девушка.
— А имя-то у тебя есть? — Она стукнула себя в грудь: — Вера! Я — Вера! А ты? — и ткнула пальцем в её сторону.
Она улыбнулась и произнесла тихо:
— Му.
— Как?
— Муму.
— Муму?!
— Мумуму.
— Стоп-стоп, будешь Му. Это лучше, чем Муму, поверь мне. Какие-то имена у вас односложные… — Вера шарила в рюкзаке в поисках любимой рубашки от H&M и свежего белья. — Вы разве не предки викингов? Где же ваши прекрасные Финнбьёрны и Ёрмунганды? И где здесь туалет? Мне нужно помыться, сделать укладку и макияж, зубы почистить…
За порогом вигвама её встретила мирная первобытная пастораль. Женщины, украшенные бесконечными рядами бус, жарили на костре барбекю и собирали снедь для завтрака. То есть крутили на вертеле обожжённую оленью тушку и раскладывали на горизонтальном камне нехитрые посудины: раковины с чем-то мелким и розовым, похожим на сушёных креветок профессора Олафсона, кривобокий горшочек, от которого поднимался рыбный парок, и листья лопуха с закуской из… по виду, из бледных поганок. Вера поклялась себе, что не возьмёт в рот ничего экзотического. Она, конечно, любит пробовать в поездках аборигенскую кухню (а иначе в чём смысл путешествия?), но в данном случае Антон прав: можно дристать до самого Рованиеми.
— Гыр-гыр, — сказала Му и потащила её в сторону скал, заросших колючим кустарником и мхом.
Вера обернулась на каменный трон, где накануне сидел Ру, но увидела лишь череп на палочке. Царь где-то шляется по своим царским делам. Вера поспешила за девчонкой. Она поищет Ру после утренних процедур, когда приведёт себя в порядок.
Узкая тропинка серпантином опоясала ближайшую скалу и привела их на горную площадку, с которой открывался живописный морской вид: Северный Ледовитый океан нежно баюкал скалистое побережье, солнышко грело и сияло, в прозрачной воде плавали стада рыб и медуз, а на пляже голый старикашка выбивал в камне оленьи скамеечки. Тюк-тюк. Какой работяга. Идиллическая красота юного мира наполнила душу радостью и потребовала выхода.
— Эгегей! Йи-и-хуу! — закричала Вера во всё горло.
— Хуу… Хуу… Хуу… — откликнулось эхо.
Му засмеялась и показала рукой куда-то за кусты. Там, среди нагромождения валунов, хлестал радужный водопад. За долгие века он выдолбил в камне округлую чашу и наполнил её до самых краёв. Из этой чаши ручейки струились к обрыву, собирались в единый бурный поток и исчезали в горной трещине. Вера нашла удобное место и с удовольствием облегчилась в ручей. Потом разделась, по-детски взвизгнула и прыгнула в каменную чашу, подняв фонтаны брызг. Вода оказалась теплее, чем она думала. Вера разлеглась в природной ванне, сканируя пространство цепким профессиональным взглядом и намечая удобные точки съёмки. Эти фотографии взорвут мир.
Когда они вернулись в посёлок, Ру уже сидел на троне в полном царском облачении. Помимо шкурки на чреслах, он был одет в леопардовый плащ и золотую корону, обильно украшенную самоцветами. Вера остолбенела. Рассматривая когтистые лапы леопарда, скрещенные на груди вождя, и драгоценные каменья ценой не меньше миллиона долларов, она пыталась сказать заготовленное приветствие, но лишь беззвучно открывала и закрывала рот. Мужчина её мечты стремительно превращался в мужчину её несбыточной мечты. Слишком красив, богат и могуществен, чтобы снизойти до малоизвестной питерской фотографини. К тому же женат на красотках. А у неё большая попа.
Вера втянула животик и шагнула к столу, женщины расступились перед ней полукругом. Они сели на землю и завели песню. Запевалой выступала блондинка лет сорока, смахивающая на принцессу Норвегии. В её волосы были вплетены жемчужные нити и голубые цветочки, а запястья и лодыжки отяжелели от перламутровых браслетов. Эффектная, зараза. Вера почувствовала укол ревности. Наверное, старшая жена султана. Она стучала в маленький овальный бубен и гыркала грустную песню. Другие женщины раскачивались из стороны в сторону и подпевали — ну прямо образцово-показательный гарем. Хорошо устроился мускулистый паразит.
Девушки вынесли блюда, и начался пир. Сидящему на возвышении Ру поднесли гигантский роговый кубок, и он сделал глоток. Вере тоже вручили рог, и она отхлебнула сладкий ягодный напиток. Неплохо, градусов пять будет. Или восемь. Потом ей предложили морепродукты — сушёные креветки, вяленые мидии и рыбный бульон с кореньями. Потом на камень, выступающий в роли стола, водрузили блюдо с жареным оленем. Румяная корочка сочилась ароматным жиром, густо запахло пряными травами, и у Веры заурчало в желудке. Вообще-то она всегда любила покушать. Она ела всё, что ей давали, пила из бездонного кубка и смотрела в чёрные глаза вождя. Тот белоснежными зубами обгладывал оленью кость и тоже пялился на Веру, изредка закидывая в пасть что-то с лопуха.